— Когда умер Брежнев, мне десять лет было. В третьем классе начальной школы училась. Глупая была, — до невозможности! В тот ноябрьский день пришла из школы рано: учительнице понадобилось к зубному врачу идти, подмену не нашли, поэтому она нас после третьего урока распустила по домам. Пришла домой, портфель кинула на пол, на кровать прыгнула. Повалялась немного, и радио включила. Телевизора в доме не было, то есть был, но кинескоп нужно было менять, мы своей очереди в телеателье ждали. Так вот, включила радио, и услышала: "после продолжительной болезни скончался четырежды герой Советского Союза, Генеральный Секретарь и т. д. и т. п." Много у Леонида Ильича было званий и заслуг перед Отечеством, долго все это перечисляли. Да еще голос диктора звучал так скорбно, звучно, проникновенно, а еще грозно, серьёзно и пугающе немного. Так мне тогда показалось.
Не сразу поняла, что это диктор правду говорит. Не поверила! Как же так? Сколько себя помнила, Леонид Ильич руководил страной бессменно, в каждом доме его в лицо знали. У нас на каком-то календаре даже он был…
Когда осознала: Брежнев на самом деле умер, — так страшно стало! Хоть под кровать залезай или десятком одеял укрывайся! Показалось, что небо на землю упало, и весь мир перевернулся. Голова закружилась, руки задрожали. Как зареву в голос от испуга! Одна мысль в уме билась: что будет, что будет?
В окно выглянула в страхе: ну, как сейчас с неба ракеты посыплются на мирные города и деревни СССР? Потому что в этот момент все советские люди замерли в страхе, размышляя о ближайшем будущем своей осиротевшей без Брежнева земли.
Долго ревела, тряслась вся от ужаса и внезапно пришедшего ощущения нестабильности. Словно родной человек, — самый главный человек, — из жизни ушел, и все мы осиротели. Кто теперь возьмет на себя такую огромную ответственность: нашей необъятной великой Родиной руководить? Ведь земля советская — ни конца, ни края, и сколько здесь разны народов и народностей, и у всех обычаи разные, и языки свои…
Как без Брежнева наш СССР дальше сможет жить? Ведь это именно он, дедушка наш Брежнев, которого мы тогда за второго Ильича, великого Ленина, почитали, — всю страну берег. Это его имя для каждого ребенка являлось гарантией стабильности и мира. Помните, сколько в последние брежневские годы повсюду говорили о "холодной войне"? С трех лет страх перед Штатами вошел в мою детскую душу, и поселился в ней накрепко.
И только Брежнев мыслился защитником от недремлющего врага. Правда, и другие имена членов Политбюро были нам известны чуть ли не с рождения: такие, как Суслов, Косыгин, Лигачев и др. Но все они были нам знакомы косвенно, словно эти люди — лишь окружают мудрого и всезнающего Леонида Ильича…
Нам учительница про "Малую Землю" чуть не с первого класса рассказывала, и про миротворческую деятельность Брежнева на пользу стране мы сами доклады готовили для политинформации, которая проводилась перед первым уроком по субботам. Даже на игре "Зарница" элементы из "Малой Земли" использовали.
Когда макулатуру собирали, старательно выискивали в газетах фотографии генсека, чтобы, ненароком, не сдать и их как макулатуру. Это было бы кощунством. У моей мамы на работе на самом видном месте в конторе висел большой портрет Леонида Ильича, такой живой!…
И вот — он умер! Для меня в то время смерти не существовало: не понимала еще, что люди — "уходят"! Потому что близкие люди все живы были…
Когда о ком-то говорили: "он умер", мне казалось, что человек просто уехал куда-то далеко-далеко или крепко уснул сном Спящей Красавицы. Но разве такое могло случиться с Брежневым? Разве глава государства может умереть?! Да ни за что! Отревевшись, я решила позвонить маме.
Чтобы мама меня успокоила, потому что только мама может успокоить, если умирает такой человек, как Брежнев, и ребёнку чудится, что весь привычный мир вокруг него рушится. Однако, домашнего телефона у нас в квартире тогда не было, лишь через три года, уже при Михал Сергеиче, установили; а тогда мы стояли в очереди на телефон.
Побежала по соседям. Как нарочно, никто из соседей по площадке не открыл: на работе были, или просто не открыли. На верхнем этаже жили две сестры, две старушки милые, только у одной из них был сын — бывший зек, недавно вернувшийся из Магадана. Мы, девчонки, наслушавшись от матерей россказней про этого бывшего урку, очень боялись его, — поэтому в дверь к этим бабушкам меня бы ничто на свете не заставило постучать. Даже такая беда, как смерть Леонида Ильича.
И тогда я побежала на улицу искать телефон-автомат работающий. Только работающих автоматов было не так много: любили мальчишки трубки по ночам срезать; хулиганов и в те времена хватало!
Пришлось далеко бежать, метров двести: ближе телефона не было, а друзья все мои еще дальше жили. Наконец, долетела я до двух телефонов, что стояли между двумя магазинами на улице Дзержинского: "Книги" и "Знание". В "Книгах" продавали только художественную литературу, а в "Знании" — учебники, научные книжки; только открытки были в продаже в обоих магазинах. Удивилась: возле одного автомата стояла длиннющая очередь, а возле другого — ни души.
Так вот, ворвалась я в один автомат, глядь: трубка срезана! Поэтому люди и стояли в очереди. Посчитала: человек десять стоят, это сколько же мне ждать придется, пока моя очередь подойдет? Конечно, на всякий случай заняла очередь, потом передала свою очередь дяденьке, за мной занявшему, — велела ему "держаться" девушки передо мной, которая была испугана не меньше меня и плакала. Сдала, значит, очередь, и помчалась вперёд искать еще один телефон-автомат, без очереди. Рассудила верно: моя очередь подойдет не раньше, чем через полчаса, по минимуму. Бежала по аллее Дзержинского, смотрела по сторонам.
К сожалению, ни возле хозмага, ни возле галантерейного магазинов телефоны не работали: везде вездесущее хулиганье поработало. Пересекла магистраль, оказалась на той стороне, где ДК алюминиевого завода. Мы часто туда с девчонками бегали индийские фильмы смотреть и музыкальная комедия иногда там спектакли детские давала….
Так вот, за ДК стоял еще один известный мне автомат. Подбегаю: трубка на месте, только она не работала. Гудков не было. Что делать? Отчаяние мое все возрастало, подступало ощущение чего-то страшного, близкого, темного. Детские страхи так велики, что взрослым их не понять!
Рыдая, я залетела в универсам, что как раз напротив Дома культуры и, совсем голову потеряв, обратилась к продавщице в колбасном отделе:
— Тетенька! У вас в магазине телефон есть? Мне очень позвонить нужно! Мне так страшно! Брежнев умер, а дома никого нет, и мне так страшно… — И слезами горючими залилась. Продавщица, то ли еще не знала об этой новости, то ли была женщиной спокойной до крайности, отреагировала спокойно, только брови у нее вверх поползли и на лбу морщинки обозначились.
Но она мне не отказала, представляете? Взяла меня за руку и провела внутрь магазина, наверное, к самой заведующей. Объяснила той на ухо, что к чему, и та тетенька тоже не стала спорить: спросила у меня номер телефона мамы и сама его набрала. Я разревелась в трубку. Ревела в голос, все причитала: что будет? Мама, судя по голосу, тоже была испугана: она же у меня не где-нибудь работала, а в военной организации и очень многое знала обо всем. Кто что значит в правительстве, и где в нашей области находятся воинские магазины, в которые она на ревизии ездила. А при тех магазинах воинские части размещались. То есть, конечно, наоборот: магазины были при воинских частях. Ну, неважно! Так вот, мама сказала, чтобы я ничего не боялась и шла домой. А она сейчас отпросится с работы, — все равно, мол, сегодня никто не работает, все только лясы точат, — и вскоре приедет. А потом, наверно, вошла ее начальница Нина Дмитриевна, поэтому мама замолчала, сказала только: "Жди!" И все, трубку положила.
Не сказать, чтобы мама на тот момент меня успокоила…
Тетеньки в магазине спросили, близко ли работает моя мама: скоро ли она приедет? Когда я им объяснила, что она приедет не раньше, чем через час, или еще позже, потому как далеко служит, — в Ворошиловском районе, а мы же живем на Тракторном, — тетеньки переглянулись.
Заведующая моргнула продавщице, и та повела меня к себе в отдел, и спросила, какую я колбасу люблю. Я сказала, что докторскую и сервелат, — как все. Тогда тетенька отрезала мне докторской колбасы, — она еще сказала, что "диабетики не обеднеют, им больше черный хлеб полезен!", и кусок сервелата, извлеченный из-под прилавка. И еще она сходила в бакалейный отдел и принесла мне горсть конфет шоколадных.
Вообще-то я в детстве батончики темные любила, которые по три восемьдесят и два пятьдесят, а за рубль восемьдесят, — не очень. Но и от "Кара-Кума" грех отказываться. Отвела меня продавщица обратно к заведующей и там, на отдельном столике, я съела два бутерброда и чай с конфетами выпила. Остаток колбасы мне заведующая с собой завернула.
Почему-то, по доброму поведению тех тетенек в магазине, я интуитивно поняла, что они тоже немного боятся будущего. Только вида не подают. Они у меня еще спросили, дойду ли я домой сама, — или меня проводить? Потому что рядом проходила опасная дорога, а я была вся зареванная. Но я отказалась: что я, маленькая, что ли, чтобы меня домой вести? Но, конечно, в универсаме меня все-таки во многом успокоили.
Побежала домой, даже не замечая, что несусь в расстегнутом пальто, без головного убора, — мне жарко было. Или холодно, не помню. Возле "Книг" все еще стояла очередь, и девушка, за которой я занимала очередь, до сих пор еще не зашла в кабинку. Так что мои слезы сыграли мне добрую службу.
Возле ресторана "Кристалл" несколько работяг с завода пили водку прямо на улице: в этом проявлялся их страх. Бабули соседские, те, у которых сын из Магадана вернулся, бежали мне навстречу: сказали, что спешат в продмаг за солью и спичками. Я тогда подумала, что они с ума сошли….
Пришла домой, хотела дверь ключом открыть, а она открыта! Испугалась: неужели закрыть забыла? Нет, оказалось, что это мама уже с работы вернулась: на такси домой приехала! Никогда она на такси не приезжала! Обняла она меня, прижала к себе, и я снова заплакала, теперь уже от того, что мама рядом, есть перед кем поплакать. И мама тоже слезу утерла, сказала, что часть жизни уходит вместе со смертью Леонида Ильича… И правда: не только часть, — после его смерти жизнь всех нас стала так изменяться постепенно, уже не знаю, к добру, или к худу… Знаете, как у домового спрашивают?
Когда я маме отдала колбасу и три оставшиеся конфеты, она удивилась несказанно, а потом почему- то рассмеялась.
Чтобы меня окончательно успокоить, мама решила меня развлечь: парк уже не работал в ноябре, поэтому она меня сводила в кино. Траур тогда еще не объявили, и киномеханики крутили ленты, только без киножурнала. Какой фильм, — не помню. Но помню ощущение счастья: весь день я была вместе с мамой! Потом мы пошли в кулинарию, ту, что неподалеку от Дома культуры и накупили печенья "листик" и "курабье", и несколько дорогих пирожных по 22 копейки. Устроили маленький пир.
Вечером, совершенно неожиданно, к большой радости нас обеих, прежде срока из Саратова вернулся папа: на самолёте прилетел. Собирался ехать поездом, но, услышав новости, спешно сдал билет и прилетел самолетом. Папа тоже близко к сердцу воспринял постигшую всю страну утрату.
Помню еще, как Брежнева хоронили несколько дней спустя. В школе уроки отменили. В стране объявили день траура. Бабушка из деревни спешно приехала, чтобы со мной побыть: родители ее позвали, хотя она деревенскую жизнь предпочитала. Мы с бабушкой вдвоем смотрели похороны.
Она меня отговорить пыталась, что такое зрелище не для слабых детских нервов, но я ей возразила, что "такое редко случается", что я хочу все это запомнить. Точно так же, во время прохождения в Москве Олимпиады-80, я завоевывала себе право смотреть вечерние и даже ночные передачи об олимпийских новостях.
Помните тот ужасный момент, когда гроб с телом Брежнева, который опускали на огромных полотенцах, уронили? Тогда раздался утробный пугающий звук, врезавшийся в память всем тем, кто смотрел последнее прощание с нашим многолетним правителем! Мы с бабушкой в тот момент снова плакали, под впечатлением момента, но, услышав неожиданный звук удара, все обратились в слух.
Бабушка еще сказала: "Беда будет! Большая беда! Если правителя в гроб не опускают, но роняют, вся страна вслед за ним падёт в пропасть!" Тогда я ей не поверила: что такое моя бабушка? Неграмотная деревенская женщина, с четырьмя классами начальной школы… разве может она выносить вердикт существованию целого могущественного государства? Но Брежнева, действительно, УРОНИЛИ…
Теперь, когда бабушки уже нет со мною, часто вспоминаю ее слова, и думаю: она права была. Потом пришли Андропов-почечник, при котором странные люди в штатском ходили по кинотеатрам во время сеансов и требовали предъявить документы, я раз попалась в двенадцать лет, когда сидела по справке с ангиной, — и Черненко, о правлении которого не сохранилось в памяти решительно ничего. А вы оба помните день смерти Брежнева? Меня расспрашиваете, а сами только на ус мотаете?!
Мышка прыснула, ткнув Чуму локтём в бок: представила себе, как это она рассказ Катюшки "на ус мотает"… Максим не сразу понял причину веселости подружки, тогда она ему в воздухе нарисовала усы на своем лице.
— Катюша, у вас такая хорошая память! — сказал Максим. — Мы вам очень признательны. Понимаете, мы собираем воспоминания очевидцев о том времени, чтобы лучше понять отношение современников к смерти Леонида Ильича. И опрашиваем людей разных возрастов. Вы моложе нас, вам только восемнадцать, поэтому ваши воспоминания более непосредственные, что ли… Нам с Ликой было безумно интересно вас слушать! Правда, Лика?
— Конечно! — Мышка с энтузиазмом затрясла головой, отчего коса запрыгала, как живая. — Катенька, вы так чудесно рассказывали, что мы с Максом просто заслушались! Грустное время вы пережили, верно?
— Действительно, — без прежнего воодушевления отозвалась юная соседка Максима по купе, волгоградка Катюшка. — Та эпоха, мне кажется, осталось так далеко в памяти! Столько в ней было искренности! Мы все, — от мала до велика, отчаянно переживали уход в небытие Брежнева…
Когда умерли Андропов, а потом Черненко, я, честно говоря, уже никак не реагировала. Не то, чтобы выросла или перестала чувствовать пульс жизни, нет! просто поняла: со смертью очередного генсека в нашем бытии мало что изменяется. Только приходится запоминать новую фамилию, вот и все. Когда хоронили Андропова, бабушка учила меня вязать крючком салфетку под хрусталь, а похороны Юрия Владимировича служили своеобразным фоном для урока вязания…
А вы знаете оба, что долгие годы жизнь Брежневу продлевал Лама?!
— Какой лама? Тибетский? — заинтересовалась Мышка. — Никогда подобного не слыхивала! Расскажите, Катюша, сделайте милость!
— Охотно расскажу! Вот слушайте! Ламой звали чудесного брежневского кота. Черного, как смоль, и питавшегося исключительно мясом со кровью. Не верите? Мне про Ламу мама рассказывала, а она не умела фантазировать, только правдивые истории пересказывала. И потом: об этом все знают! А вы — нет?! Значит, так: в далеком 1969 году Брежнев, с дружественным визитом, посетил Дели. Любил Брежнев и Индию, и Индиру Ганди…
На торжественном приеме, устроенном в его честь, присутствовал и Далай-лама в изгнании.
Чем-то Брежнев наш ламе понравился: наверное, искренностью и любовью к жизни и ее благам… Сказал лама, что генсеку нашему в скором времени потребуется защита от неких бед, и обещал спасти ему жизнь. С этой целью лама подарил Леониду Ильичу клетку, в которой сидел красивый чёрный кот. Сказал еще тибетский изгнанник, что отныне жизнь Леонида Ильича будет связана с этим котом: пока кот будет жив, ничего с генсеком не случится! Думаю, в тот момент неверующий ни во что Брежнев только посмеялся.
Привезли клетку с котом, получившим прозвище "Лама" в Москву, в Заречье, где коту выделили для проживания целую комнату! Самолично Брежнев ежедневно кота кормил, и тот полюбил его безмерно! Якобы этот кот даже в загранкомандировки с генсеком летал; ну, в этом лично я не уверена.
Так вот, кот дважды спасал жизнь своему хозяину: в 1969 и 1970 гг. Второй раз не знаю, каким образом, а в 1969 году кот Брежнева спас от грозящего покушения. Как он его предупредил, не знаю, а только машина, в которой должен был ехать Брежнев, везла других людей: двух космонавтов. Перестроились автомобили в последний момент. Почему? Кот помог…
Только какой-то сумасшедший лейтенант выпустил четырнадцать пуль в ту машину, в которой должен был сидеть руководитель государства; космонавты, Береговой и еще кто-то, Николаев, кажется, — получили легкие ранения, а шофер, по-моему, погиб…
Долго, в любви и неге, жил красавец-кот Лама у Брежнева. Но весной 1982 года животное вдруг как с цепи сорвалось: свободы ему захотелось! Уже старым кот был к тому времени. Выскочил, глупый и неосторожный, на улицу, и его тут же грузовик задавил! Брежнев, говорят, очень расстроился, заболел даже, и сказал: "теперь и мне недолго осталось жить, без моего друга Ламы!" И той же осенью Леонид Ильич скончался…У нас дома всегда только черные коты живут, как у генсека…
Слушайте, ребята: давайте на "ты" перейдём, может быть? А то мне неуютно: у нас разницы-то — года два-три всего лишь, а мы "выкаем" друг другу.
Мышка с Чумой с удовольствием согласились со своей соседкой. Катюшка оказалась чудесной собеседницей и очень приятной девчонкой, причем так не только Максим счел, но даже и Мышка. Вначале Максим сидел в купе у своей подружки, лишь вещи скинул под свою полку в четвертом купе.
Потом Катька сама пришла к ним в пятое и пригласила к себе: она вообще отличалась поразительным дружелюбием и искрометной веселостью, — вся такая маленькая, кругленькая и заводная, как Крошечка-Хаврошечка. Катя училась в волгоградском училище культуры, на будущего завклуба. Планировала потом еще на заочное отделение поступить, наверное, в Куйбышеве. Учеба ей нравилась безумно: весело учиться в "кульке"! Песни, танцы и немножко теории, куда же от нее денешься! Приходится и основоположников марксизма-ленинизма учить! Правда, преподаватели — нормальные, понимают, что будущим завклубам ни к чему ленинские статьи или "Капитал" Маркса и позволяют списывать на экзаменах "за милую душу", лишь бы было, с чего списать! Зато как весело бывает в актовом зале во время концертов!
— Лика, а ты тоже поешь хорошо, верно? — спросила Катька проницательно. — Я людей по звучанию речи различаю: кто умеет петь, а кто — нет. вот ты зевнула недавно, так звонко и протяжно: сразу ясно стало, что поёщь ты, как соловей! А вот Максим, мне кажется, не очень с музыкой в ладах, да? А в Волгоград вы зачем едете? В гости? Максим, как я вижу, не из наших краев, судя по акценту странноватому и красному цвету загара, а ты, Лика, по-моему, местная! Угадала? Нет, Максим, ты не сердись, что я про акцент сказала: он у тебя не какой-нибудь грузинский или там прибалтийский, но — не наш, понимаешь?
Катька всем понравилась живостью нрава и горячей любовью ко всему вкусному. Без всякого стеснения, она накинулась на снедь, вытащенную Мышкой из дорожной сумки: колбасу, вареную курицу, купленную на вокзале, шоколад "Гвардейский", имевшийся в продаже по причине его сравнительно высокой цены. Даже к пиву, которое разносил работник ресторана, не осталась равнодушной: прикупила себе бутылку "Жигулевского", чем весьма насмешила двух других пассажиров.
Максим со своей подругой предпочли заказать чай в подстаканниках, у той же самой проводницы Фаины, с которой они некогда выезжали из Волгограда. Впрочем, сейчас Фаина отличалась сияющим цветом лица и крепким влекущим телосложением, отнюдь не той полнотой, которая так будет огорчать ее впоследствии.
— Давайте в карты играть! — предложила Катюшка. — Вы во что играть любите?
— Я в карты вообще не люблю играть, — ответила Мышка. — Мне нравятся шашки, шахматы и нарды. Но компанию поддержу с удовольствием.
— Давайте в "пьяницу"? — предложил Максим. Мышка засмеялась, вспомнив, как ее незабвенные охранники на даче в Звенигороде резались в "пьяницу".
— Лучше в "девять дураков"! — отозвалась Катюша. — Умеете? Мигом научу!
И они с увлечением принялись играть в эту незамысловатую игру, попутно узнавая друг о друге всё больше.
Только Максим о себе мало говорил, всё больше предпочитал о чудесной природе земли Сибирской речь вести, и Мышка совсем ничего о себе не сказала. Только заметила, что дома, наверное, по ней так соскучились! Зато теперь им станет гораздо легче и проще жить!
Катюшка внимания не обратила на ее слова, а Максим задумался: ведь Мышка, в тесном общении с которой он провел несколько последних дней, совершенно ничего о своей жизни в последние годы не рассказывала! Только о детстве в деревне да своей любви к лошадям, да еще о том, как неожиданно ей предложили участвовать в этом странном проекте, оказавшемся путешествием в прошлое, тогда она рассчитывала всего лишь съездить в Москву!
Даже имя человека, с которым должна встретиться, она узнала в самый последний момент, в день встречи, из инструкции, которую могла бы и раньше вскрыть, не будь такой честной… Вот потому эти загадочные наниматели и взяли ее на эту работу, что сочли ее слишком честной, но вот будут ли они честны с нею, когда она вернется обратно? Тем более, что она потеряла камеру, на которую должна была снимать свой краткий разговор с высокопоставленным лицом!
Игра тем временем продолжалась. Когда совсем стемнело, Мышка изредка спрашивала у Катьки, сколько времени, и та немедленно отвечала: часы она носила на руке, как и полагалось в добрые старые времена. Играли долго: от "пьяницы" перешли к другим карточным играм, так что время летело стрелой.
Наконец, Катька сказала: "половина двенадцатого" и Мышка заспешила: сыграла еще разок, и заявила, что пойдет спать. У неё — режим строгий! Катька не обиделась, сказала, что завтра доиграют, как проснутся. Максим пошел вслед за Мышкой. Постояли в пустом коридоре. Посмотрели друг на друга. Молча. Так же молча. И она в свое пустое купе вошла.
Но Максим не выдержал: влетел следом, прижал Мышку к себе, погладил за волосы, по щеке, и нежно поцеловал. Она не противилась: сама вцепилась в него мертвой хваткой, начала ответно целовать, яростно и нежно, грубо и играючи. Оказалось, что она отнюдь не новичок в поцелуях, даже лучше Максима умеет целоваться. Он почему-то удивился.
Но тут же забыл о своей мысли, всецело охваченный огнём страсти и желания. Несколько минут они целовались, словно стремясь выразить этим поцелуем все, что сказать не успели. Потом она его оттолкнула от себя. Еще раз чмокнула в щеку и вытолкала прочь из купе. Закрыла дверь на засов и попыталась уснуть.