В те дни вся Россия впала в некий коллапс, тотальный кризис не столько, и не только, экономического, но и более политического свойства, несмотря на некоторые недавно предпринятые Генсеком, но не известные широкой общественности меры. Разумно ли было скрывать от людей новые возможности для наметившегося выхода из кризиса?

Казбеков полагал, что да: советские граждане должны испить до конца чашу сладкого яда демократии, пред тем, как, в предполагаемые последние минуты бытия страны, они получат желанное противоядие и поймут направление ветра, дувшего со стороны заката солнца.

Именно Керим Рустамович, — через посредство Николая Ивановича Рыжкова, являвшегося негласным и во многом случайным лидером намеченных корректировочных действий по всем параметрам бытия разваливающегося на глазах Союза, — именно он более всех них, этих консервативных так называемых "заговорщиков", стремился спасти государство от распада. Еще пару месяцев назад он не поверил никому, кто сказал бы ему, что позиция Казбекова столь радикально переменится.

Просто он был патриотом своей великой советской Родины, — без кавычек, — и своей малой горной родины, с ее традиционализмом и множеством архаичных наслоений в культуре и психологии, позволивших вместе ему стать тем, кем он являлся сейчас: фактическим председателем Верховного Совета РСФСР. Еще недавно он был заместителем Бориса Николаевича на этом посту, и вот и сам занял его место. Но, взамен благодарности, лелеет в мыслях черную месть против еще человека, еще даже не подписавшего указа, готового стать спусковым крючком к священному джихаду соплеменников Казбекова против жителей России, которая пока еще не стала отдельной страной.

Почему он поверил той пигалице с русой косой и горящими искренними серыми глазами, в которых метались то злоба, то ярость, то чуть ли не ненависть атавистическая к нему, чеченцу, — то, напротив, взгляд ее приобретал сдержанное ироническое выражение, словно, играючи, с легкостью читал тайны сложного и трагического будущего? Почему он поверил ей, и даже мысли не допустил о том, что имеет дело с сумасшедшей? Ведь сумасшедшие порой так похожи на нормальных людей, — об этом еще Фрейд писал…

Потому что она говорила то, во что верила. Ни грана лжи не было в ее речи, полной сумбура и неподготовленности. Она так искренне пыталась убедить его в том, что он поддерживает не того человека, что он поверил ей и сам начал проверять своего шефа в возможных аморальных намерениях, задавая тому кучу неожиданных вопросов, будто бы связанных с ходом разбираемых им самим, Казбековым, дел, но с проекцией на больший масштаб. Пигалица оказалась права: шеф отвечал точно в русле ее предсказаний.

Вместе с тем, она не показалась Казбекову похожей на экстрасенса, во всяком случае, на ясновидящую. Она просто знала то, о чем говорила, — так хорошо, словно однажды уже сдавала, — причем неплохо, — поствузовский экзамен на тему событий девяностых годов в России.

Откуда она взялась, такая странная? Из параллельного мира, в существование которого Керим Рустамович не верил? С другой планеты? Из будущего, которое еще не существует?

Чтобы развеять напрасные сомнения, Казбеков даже попросил своего агента Наташу устроить ему негласное, без афиширования личности, свидание с одной гадалкой, к услугам которой прежде сам Брежнев обращался втайне. Однако, гадалка, синеокая и седовласая, с горделивым иконописным лицом, раскинув карты, тут же смешала их снова и закрестилась истово, прижав к лицу образ Спасителя.

— Прости господи! Дай в глаза твои загляну, касатик… Вижу: не наш ты человек, предки твои — веры иной, но в Бога тоже веровали. Не то, что ты сам: ни во что не веришь, во всем сумлеваешься… А ты не сомневайся и не ищи ответов на то, что не в твоей власти. Что, не смог найти одну женщину во всей стране и теперь мечешься, пытаясь понять: кто она? А никто! Дитя малое, которое пешком под стол ходит и истину, шутя, лепечет. Помнишь: устами ребенка глаголет истина? Имя свое полное она тебе не открыла? И правильно! Мать ее в юности грезила небом, сказками о небе, мечтала, — вот и назвала малышку Аэлитой. Нелепое имя, но этой красавице подходит, да?

Не хотела она тебе лгать, но и всей правды не поведала, лишь намекнула на краешек ее. Но правда ее — еще трагичнее. Зачем ты обидел эту девочку? Ее нельзя обижать было! Она здесь дело делала, а ты вмешался со своим трефовым раскладом, перепутал ее пути надолго. Эта девочка, гляжу, не простая: и кровь старая, обиженная, и линия женская сильная, несгибаемая, — нельзя ее забижать было. Испугал девочку… А она родом из потомственных русских ведьм. Необученная, отказавшаяся от мастерства ради науки, сама не знающая своей силы лютой и карающей….Только ведьма не перестанет быть ведьмой и в личине ученого…

Вот она тебя краем правды и одарила, да так, что тебе теперь долго придется Авгиевы конюшни разгребать. Но ты не чурайся и не прячься в кусты: за то спасен будешь и много горя не познают люди, — того горя, что впереди маячит, но может и не случиться…

Знай: страна сейчас на распутье, а ты, своим любопытством, по неосторожности вмешался в божьи и дьявольские пути, и за то придется именно тебе мозговать, касатик, как спасти всех нас от дьяволов, что тянут в блестящие сети чуждости и тлетворных мыслей.

Не твоя доля то была, не для тебя огород городили неизвестные силы высшие, но ты вмешался походя. Теперь твой покой души на много лет будет порушен, зато не познаешь позора высшего, испытания трудного, что на роду твоем было написано. Смотри: вот линия на ладони, — она уже истирается, исчезает, будто проказливый школьник резинкой-ластиком незаметно убирает часть твоих линий, взамен рисуя новые.

Такие линии бывают у тех, кто чудом выжил там, где другие погибли… пословица есть: "от чумы да от тюрьмы"… Не про тебя теперь та пословица, скажи спасибо девочке ясноглазой, чей облик в глазах твоих стоит так ясно, что и мне, старухе, виден. Даже запах ее духов чую так ясно и сладостно, как тебе помнится. Никогда больше не увидишь ты девочку эту, не услышишь голоса той, чья страшная юность — невольный плод трудов твоего начальника… Что смотришь? Если не будет профсоюзов, да партии, да комсомола, какая же сила защитит женщин от вашей мужской подлости, если нищие духом и сердцем до власти дорвутся? Бог — он далеко, а сатана — сердцам завсегда ближе…

Понял меня, касатик? Ступай домой, про Нее — забудь, боле — не увидитесь. Но вестник от нее еще будет, и дело скажет дельное. Только уши открой. Все, устала я от тебя, Фомы неверующего! Неси свой крест дальше сам!

Уходя от ворожеи, Казбеков не знал, что и думать. Но понял: все случилось, не было запланировано даже его судьбой. Где-то он читал такое: что линии на ладони могут подвергаться постепенной трансформации, соответственно, изменяя судьбу в диаметральном направлении. Только не верил.

Неужели такое возможно: час общения с другим человеком может изменить линию жизни и устранить некие кресты на неких буграх ладони? Бред!

И Казбеков постарался выбросить всякое воспоминание о встече с гадалкой, но о том, что "будет вестник", — запомнил хорошо. Но и этому не верил.

Тем не менее, направленность его стремлений изменилась полностью, так, что и сам порою себя не узнавал. Он никогда не склонен был к сверхценным идеям, будучи человеком спокойным, выдержанным, склонным к логическому мышлению. Однако, приходилось признаться себе: в последнее время одна такая идея овладела им в последнее время настолько, что он готов был на все ради ее воплощения. Даже разработать заговор, или постараться изменить уже существующий у реальных заговорщиков план, безусловно, обреченный заранее, ввиду своей непродуманности и отсутствии крайней жесткости в намерениях и целях. Но Казбеков, при кажущейся степенности, даже лености кошачьей, был готов к совсем иным мерам. Чтобы избежать будущих жертв. Ему прежде и дела не было до того, сохранится ли существующий строй, — он не был фанатичным коммунистом никогда. Но не мог допустить войны. Он не хотел, чтобы русские возненавидели Его народ! Пусть лучше они все вместе останутся советскими людьми, верящими в светлое будущее единой страны.

Казбеков был в курсе обо всех дискуссиях и итоговом заключительном проектном заседании всех будущих проверенных участников заговора. Цель и задачи заговорщиков были оглашены на другой после отъезда Генсека на отдых. Да, его просили остаться, но он предпочел уехать. Он сделал выбор в пользу отстраненности от реальности. Таков был его личный выбор на данном этапе его личностного человеческого развития, и не наше право его осуждать. Каждый человек поступает, как велит ему его совесть.

Таким образом, без него, лидера рушащегося СССР, им предстояло взять власть в свои руки. Удастся ли это сделать? Да, но как? Здесь главное: не допустить нынешнего Президента РСФСР стать ведущей скрипкой в событиях. Каким образом? Речи о физическом устранении не шло и не могло идти: никто из старой гвардии даже не помышлял об этом. Не той закалки люди.

Следовательно, нужно его просто устранить временно. Как? Куда? Это уже вопрос техники. Будущее покажет. Когда Казбеков поручил огласить перед остальными участниками "проекта" эту непреложную необходимость, они вначале колебались. Но потом согласились с вящей необходимостью временно изолировать самого деятельного и неординарного из своих противников.

Потому как от его неожиданных инициатив можно было всего ожидать. Тем более, что поведение его не отличалось логической предсказуемостью, и даже противоречило порой всяческой кажущейся целесообразности.

Способы сокрытия от сторонников их любимца предлагались самые разные, но так и не был до поры найден единственно приемлемый. Решено было оставить этот вопрос "на потом", ближе к делу, — по обстоятельствам.

К концу первой декады августа заговорщики составили детальный анализ реальной обстановки в стране, — с точки зрения возможности и необходимости введения в ней чрезвычайного положения. Для этой цели "силовой" министр и председатель Комитета КГБ отрядили своих доверенных представителей.

Однако, когда доверенные лица тщательно изучили обстановку, то заявили неожиданную для всех, — кроме Казбекова, — вещь: нет законных оснований для введения "чрезвычайки". Более того, народ в настоящее время настолько "политизирован", что возможны нежелательные экцессы, в виде собраний и прочих проявлений возмущения, в случае введения подобной меры. Единственно, что возмущение активизируется постепенно, и пик его придется не на первый, но на второй или на третий день от начала "чрезвычайки". Следовательно, начинать выступление следует вечером, в ночь перед подписанием Союзного договора, чтобы все силы оппозиции не успели сгруппироваться и объединиться. Далее, чтобы нейтрализовать влияние обязательного взрыва возмущения оппозиционеров, необходимо придумать нечто такое, что отвлечет народ и от срыва Союзного договора, и от введения чрезвычайного положения. Только что бы это могло быть?

Тем временем, два официальных руководителя заговора приступили к подготовке пакета всей необходимой документации и обоснованию захвата власти в Советском Союзе. Через неделю эти документы были готовы и глава Комитета Госбезопасности предложил далее подготовить серию обязательных, — в случае введения "чрезвычайки", — документов различной направленности: правовых, экономических, политических. Через несколько дней были готовы: "Обращение к Советскому народу", "Заявление Советского руководства" и так называемое Постановление? 1. С этими документами ознакомились все лица, имеющие отношение к руководству будущим переворотом.

Речь об изоляции Президента СССР заходила, но предполагалось, что этого не понадобится. Все равно он имеет допуск к спутниковой связи, пароль от соединения с которой известен лишь ему одному. И некоторые сведения о готовящихся событиях ему также знакомы. Если он устранится, то лишь по доброй воле. Конечно, хорошо было бы не только заручиться его поддержкой, но и привлечь к непосредственному участию в надвигающихся переменах, но такие ожидания совершенно напрасны в отношении безынициативного лидера. Он, разумеется, не подпишет документ о временной передаче всей полноты власти заговорщикам, являющимися первыми лицами в государстве. Он сделает вид, что ничего не знал, и будет доказывать свою нейтральность.

Однако, решено было значительно усилить охрану объекта "Заря" и провести предварительные, ни к чему не приведшие переговоры с находящимся на отдыхе Генсеком. Охрана объекта была усилена, как и было намечено.

Но Казбеков, как логическое звено цепи, справедливо полагал: главную опасность представляет другой президент, стремительный и неожиданный в поступках и решениях, который, как будто, пока ни сном, ни духом не ведает о будущем заговоре, но, несомненно, постарается воспользоваться им в интересах своего личного возвышения, — под видом спасения демократии.

Способы изоляции этого президента пока не рассматривались. Решено было ожидать последних дней перед началом выступления, не предусматривая ничего заранее. Все решится перед самым захватом власти.

За три дня до начала выступления кто-то позвонил на секретный номер Казбекова и назвал условленную фразу. В тот час самого Казбекова дома не было, и, когда его известила Наташа, что звонили на "закрытый" номер, он немедля примчался домой. Однако, неизвестный абонент перезвонил не сразу: прошло не менее часа, пока он соизволил снова намекнуть о тезисах XX съезда партии. Однако, как и в первый раз, звонивший оказался мужчиной. Очевидно, та девушка передоверила ему информацию. Или просто избрала на роль ничего не подозревающего курьера. Которому хорошо заплатили. Скорее всего.

— Я слушаю вас! — Керим Рустамович был очень заинтересован в разговоре с неизвестным, и старался придать звучанию своего голоса максимум внимания и теплоты. — Вы можете сразу сказать мне все. Или приезжайте завтра по такому-то адресу, где вы сможете лично передать мне все, что должны сказать. Что вы предпочитаете?

— Простите, но с кем я имею честь говорить? — голос собеседника на другом конце провода казался несколько испуганным, заинтригованным и молодым.

Когда Казбеков назвал себя, нимало не страшась, поскольку был полностью уверен в том, что его номер не прослушивается, его невидимый телефонный партнер закашлялся, словно подавился слюной, и через пару секунд прошептал:

— Хорошо, я сам приеду. Возможно, это действительно важно. Раз так… — и отключился. У Керима Рустамовича создалось впечатление, что тот нисколько не ожидал услышать его имя по телефону. Словно неизвестный молодой человек воспринимал все происходящее как какую-то игру. И теперь получил опровержение своего мнения.

Пётр Кошкин, услышав фамилию видного человека, отнюдь не относящегося, — во всяком случае, во мнении простого люда, — к "чекистам", — очень удивился. Испугался немного. Но, будучи по натуре несколько склонен к авантюрам, решил посмотреть на "большого человека" и на следующее утро отправился по указанному адресу. Где действительно встретился с тем самым человеком, показавшимся ему очень простым и доступным в общении. Почему? Да когда Пётр сообщил Кериму Рустамовичу те несколько лишенных всякого смысла бессвязных фраз, Казбеков вдруг ударил себя по колену с неистовостью истинного горца, — и захохотал, как безумный. И Пётр как-то сразу понял: ничего страшного с ним самим не случится, и зря он боялся звонить: вовсе та странная девица его, Петра, не подставляла. Просто она его использовала в своих, непонятных ему целях. Но зато Казбеков вдруг предложил ему, Петру, сотрудничество! И стал расспрашивать о "той девушке", которая, через Петра, передала ему некую белиберду, в которой, похоже, Казбеков узрел некий огромный смысл, — не зря тот так радовался, что велел Петру немедля вступать в "его команду", да не "шестеркой", а доверенным лицом! Чудеса, да и только!

Интересно: показалось Петру или нет, но, когда он упомянул о встрече с милой барышней ровнехонько на побережье Черного моря, тот немедля спросил: одна она там была или как? Петру очень хотелось ответить: "или как", но он сказал, что "одна". Вот после этого Казбеков и предложил Кошкину стать "членом его команды". И подарил Петру на добрую память о себе одну вещь, — снял с руки перстень и отдал "с барского плеча", чтобы Петр поверил в серьезность его предложения о "соратничестве".

Вернувшись домой, Петр рассказал жене, какой человек предложил ему вступить в свою команду, но та не поверила: сказала, наверное, "Жигулевское", которое Петюша сегодня выпил, было просроченным. И больше Петр не стал ей ничего рассказывать: жене лучше меньше знать.

Однако, когда на другое утро Пётр явился туда, куда велели, и приступил к исполнению своих новых обязанностей, — они оказались очень простыми, хотя и не совсем понятными: он постоянно возил по разным адресам разные пакеты документов, вместе с шофером великанского телосложения, молчаливым настолько, что казался немым.

К чему нужна была подобная секретность? Ведь были же специальные правительственные курьеры? Передавал из рук в руки, — и возвращался с информацией о доставке. Как человек умеренно любопытный, но разумный, Петр не пытался совать курносый свой нос в содержание отлично заклеенных конвертов: ему очень хотелось удержаться на новой, неожиданной и очень легкой, — как казалось наивному Кошкину, — работе.

Получалось так, будто он, Пётр Кошкин, стал адъютантом "большого человека", при этом сохранив свои милицейские погоны, что было совсем уже странно. Когда Пётр позвонил по начальству, чтобы попросить "за свой счет", так как "по семейным обстоятельствам" брал недавно, — начальство ответило, что его уже проинформировали о временном переводе Кошкина на другую, секретную работу. А еще начальник поздравил Кошкина с присвоением новой, капитанской должности. И все это — лишь за то, что Петя сказал Казбекову пару фраз. Но о том, что это были за фразы, — речь у нас еще пойдет дальше.