Однако, пары секунд Мышке хватило, чтобы прийти в себя и осознать: убивать её солдат не собирается, — иначе не стал бы терять времени… Вон какой бугай здоровенный вымахал: на голову нее выше! Сама Мышка не отличалась низким ростом, но парень возвышался над нею на голову, если не больше, — выше 190 см, значит… Вот послал Бог попутчика незваного…
— Тихо ты! Не ори! Не будешь орать, — ничего я тебе не сделаю! Не убийца я и не вор, перестань трепыхаться! Только обещай мне, что орать не станешь: сразу же отпущу… Но гляди: только звук, — мигом вырублю! Мне терять нечего!…
Девушка подняла глаза к лицу державшего её солдата: она его уже видела где-то сегодня… На перроне вокзальном в Волгограде, конечно же: он нёс огромную сумку, а за ним семенила древняя старушка… откуда он тут взялся? Или… он вовсе не внук той старушки? Просто воспользовался ситуацией: увидел одинокую бабусю с невозможной поклажей, — старушки — как Диоген: вечно всё своё таскают за собой во все концы света, — и предложил помощь. Тем самым отвёл от себя всяческие подозрения: какой патруль милиции заподозрит солдата, которого бабка именует "внучком", в дезертирстве? Мышкин криминальный талант сейчас сработал в полной мере, не зря любила романы А.Кристи, Дж. Чейза и Ж. Сименона: картина проникновения парня в её купе встала перед глазами, словно увиденная в кино.
Вчера она стояла перед расписанием остановок на станциях, внимательно читая, и в тот момент мимо нее проскользнул солдат в современной нелепой пятнистой форме, которая уместна лишь на пересечённой местности….
Она тогда еще подумала: солдат пошел в вагон-ресторан, и усмехнулась: богатыми стали современные дембеля… Очевидно, юноша просто нырнул в ее пустое купе и пришвартовался под полкой, уже покрытой белоснежной, — почти, — простыней… Бедный: столько часов лежать, согнувшись, в душном замкнутом пространстве! Дезертир, конечно… Домой, видать, стремится добраться, а лучше способа, чем ехать "зайцем" в СВ, не нашел. Идея, однако, недурна… Или он собрался взять ее в заложницы в случае, если его тут обнаружат? Как неудачно всё складывается: план организаторов ее поездки явно терпит поражение, раз ей не удалось быть в полном одиночестве в оговорённое отправителями "золушкино" время: мистический час полуночи…Выдумают же детские игры: "чтобы ни одной живой души не было близ тебя, когда часы покажут двенадцать ночи…" Красиво! Но, скорее всего, эта часть инструкции является номинальной синекурой…
Придя в себя, Мышка вспомнила всё, чему ее учили: оставаясь застывшей и продолжая выказывать явный испуг дрожью всего тела, она изловчилась и ударила его коленкой не по-джентльменски, — она же не джентльмен, в конце концов! Парень охнул и схватился за причинное место, не издав ни звука, — и отпустил её немедленно, само собой. Чтобы закрепить за собой победу, Мышка дополнила атаку вторым ударом: ребром правой ладошки врезала солдату прямо в выпиравший характерный кадык. Это было уже по-бандитски, видимо: враг приоткрыл рот и стал чуть ли не задыхаться, хватая воздух, как рыба, выброшенная штормовой волной на берег Геленджикской бухты… И Мышка, подобно зимующим в той же бухте прекрасным лебедям, решила выступить в роли карающего, но доброго ангела:
— Чума на мою голову!… Слушай, ты, дезертир: я не сдам тебя дорожной милиции, если не будешь "орать"!… - Это она его передразнивала… — Я тебя не выдам, ты понял, глупый дезертир, если ты немедленно уберёшься из моего купе! Сюда скоро должен другой человек подсесть, и тогда тебе не поздоровится, понял, чумовой?!
— Всё ты врёшь! — прохрипел солдат, и закашлялся, словно после газовой атаки на Ипре. — Думаю, никто сюда не подсядет, а уж проводница сама не решится к тебе даже постучать, не то, что нагрянуть с проверкой: ты у нас, видать, важная птица, раз в СВ разъезжаешь! Только что же любовничек разрешает тебе одной в поездах-то раскатывать?
— Да ты что несёшь? — перешла на жаргон парня Мышка. — Кто тебе такое наговорил? Откуда ты вообще знаешь, кто со мной ехать должен? Глюки у тебя, солдат, что ли? Поди, в Чечне служил, с "чехами" воевал, вот и научился в тех краях травку нюхать? Ишь, залез в чужое купе и наглеет тут! Думаешь, если девчонка, так на тебя управу не найду? Сейчас так врежу, что навсегда забудешь, что был мальчиком!
— Так я давно уже не мальчик, — прошипел парень, уже не кашляя, и Мышка, осознав, что он почти пришел в себя после ее неожиданного нападения, встала наизготовку, выставив одну руку ребром ладони вперёд и стараясь дышать соответствующим образом. Больше она не позволит накинуться на нее внезапно! Пусть только шевельнётся, — она ему так наподдаст!…
— Шутник нашёлся самодеятельный… — Мышка оставалась в напряженной позе. — Так что, звать проводницу? Тут, кстати, неподалёку начальник поезда едет, — пойду, наверное, предупрежу его, что ко мне заяц влез беспаспортный… ты же без документов, а, дезертир? По глазам вижу — беглый…
Тут до нее дошла нелепость сказанного: "беглыми" на Руси прежде называли крепостных крестьян… Значит, и парень этот — был "в крепости"?… Забавно прозвучало… И как-то ей жаль дезертира стало: другие увальни, типа него, на лекциях в карты и "морской бой" режутся, на экзаменах взятки дают, когда сразу сдать не удаётся, — всё потому, что отцы-молодцы за них горой стоят, откупают лбов здоровенных от армии, чтобы по жизни поторопились напакостить и опыт приобретали светской подлой жизни… А этот белесый, даром, что огромен, как солдат швейцарской гвардии, но пожалел ей врезать, как следует… Нерешительный… А значит: неплохой человечишко, только попал в переделку… Нет, не сдаст она дурачка поездной милиции, они его немедля ссадят с поезда и будут парня потом судить военным трибуналом, или просто накажут дико… Знает она этих военных! Просто так пацаны из армии не сбегают…
Рассердившись на свою мягкотелость, Мышка выдернула из пиджака, висевшего на вешалке, пояс и в два счёта связала руки парня морским узлом.
— Вот так, хороший мой… Теперь ты — мой пленник: поиграешь с испорченной тетенькой в плохие игры?… Что ржешь, мой конь ретивый?! Ты еще смеяться можешь, заяц? Лучше объясни мне, откуда ты знаешь, что ко мне никто не подсядет? Или ты за мной следил, когда я поезд садилась? Ты же с бабкой по перрону мчался, как авиалайнер сверхскоростной…
— Экая приметливая блондиночка! — заметил солдат, ухмыляясь, и даже не делая попытки освободить руки. Видимо, решил успокоить Мышкину бдительность.
— Молчи, белобрысый! Я — пепельно-русая! — поправила Мышка. Всё-таки, она оставалась женщиной, даже в столь нелепой ситуации, как сложившаяся… — Не отвлекай! Отвечай по существу на поставленный вопрос!
— Да ничего секретного: переходил из вагона в вагон, спросил у проводницы, где находится вагон-ресторан… Объяснил, что домой еду из армии, комиссовали, мол… она и поверила, даже билет не попросила: хорошая такая тетенька, на сибирячку похожа… Добрая, пухлявая, разговорчивая… Она еще у меня спросила вначале: не в ее ли вагон я тороплюсь? Удивился, а она пояснила: едет тут у неё в пятом купе девочка тощенькая, к ней, мол, должен мужчиночка подсесть на одной из станций, и билет девочка уже предъявила за своего кавалера, а только того тю-тю, нетушки… речь у твоей проводницы такая забавная, колоритная…
Мышка даже присвистнула от удивления: вот так Фаина! Кто бы мог подумать, что слоноподобная проводница способна на такую щедрость души?! Понравился ей, значит, белобрысенький…
— Проехали… — Мышке стала понятна картина: парень проник в ее купе и в страхе ждал возможного визита "подселенца", но никто не подсел в купе за несколько часов, и, успокоившись на сей счёт, к ночи "заяц" уснул. Как только смог спать в подобной позе? Верно, давно не спал… — И что мне теперь с тобой делать, чудо этакое? Свалился ты на мою голову, дылда белесая… Понимаешь, я действительно здесь должна быть одна, в этом купе! Так надо! Ты мне мешаешь своим вторжением, ясно тебе?! Что же делать?…
— Так я правильно догадался: никакой кент сюда не подсядет? — спросил наглый долговязый верзила, и Мышка рассердилась: руки связаны, а язык развязан.
— Молчи, или кляп вставлю, умник! Если ты такой умный, так чего в армию угодил? Шел бы учиться в институт, где есть военная кафедра!
— Так я и учился. В военном училище. Только отчислили меня за дурной нрав. Вот и попал в армию рядовым… А ты классно дерешься, даром, что мелкая… Где так научилась? Инструктор толковый был?
— Сам ты мелкий! — возразила Мышка и прыснула: похоже, их беседа переходила в почти дружеское русло. — Это ты — переросток! Ты какого черта в московском поезде поехал? Ума не хватило переодеться и сесть на автобус? Там никто документов не спрашивает… Что же клёпки не хватило?
— Да хватило… Только меня уже в сводку розыскную дали… Прибежал на автовокзал, хотел билет купить, а потом идти одежду покупать в ЦУМе, но не по-моему вышло: вижу, облава на автовокзале, ко всем подозрительным подходят и документы спрашивают… Скорее всего, они гастарбайтеров выискивали, без прописки, на меня только посмотрели мельком, но я возомнил себе бог знает что, — и дал дёру… они быстро обратили внимание, что я шаг ускорил, и окрикнули. Но я-то без документов, без увольнительной… Я из госпиталя сбежал, понимаешь? Ехать мне далеко…
— Из военного госпиталя? 970, так? — спросила Мышка замогильным тоном. Прошлое вдруг властно напомнило ей о себе, как она ни старалась забыть… — И хирурга твоего звали К. Иван Юрьевич, да? Что таращишься?
— Нет. Я лежал с множественными внутренними повреждениями после избиения. Слишком горласт был, в армии этого не любят. Но хирурга этого видел, путевый мужик. А ты откуда фамилию его знаешь?
Мышка только рукой махнула: не твоё, мол, дело… Продолжила:
— Значит, ты из госпиталя сбежал… Понятно… Куда ехать нужно? Нельзя тебе, ребёнок, домой: туда первым делом розыск нагрянет…
— Сам знаю! Собирался к бабке в деревню поехать, там и брат мой старший живёт, ему тоже податься некуда…В Новокузнецк мне нужно, а оттуда уже до деревни нашей три часа автобусом…
Мышка глаза открыла широко-широко, представив по карте, сколько километров до Кемеровской области… И сколько суток туда добираться…
— Слушай, я тебя выдавать не буду, ты только лежи смирно, не пытайся меня доставать. Если в туалет захочешь, меня разбуди: свожу тебя в туалет…
— Издеваешься, да? Со связанными руками? Словно задержанного?
— Не издеваюсь: подстраховываюсь… давай я тебе матрас без белья расстелю и спать на другой полке ляжешь. Обещаешь, что не попытаешься на меня кинуться? Или в такой нокдаун отправлю, девочки не нужны будут…
— Ты чего это такая добрая? — не поверил солдат. — Сдать меня хочешь?
— Глупый! Видала я ваш тот госпиталь, а хирург этот меня шил… солидарность у меня к тебе, долговязому, но беспомощному… реакция у тебя нулевая… Ладно, надоел ты мне, спать хочу, сил нет… пошли, отведу тебя в одно место, а потом — баиньки… Вставай, бедолага, понимаю, что неудобно… Давай сюда белы рученьки, — и накинула на связанные руки парню полотенце белое, из комплекта белья, выданного Фаиной. — вот так: если кто и увидит, подумают, что мы играем в дикие любовные игры: я — госпожа, а ты — мой раб…
И повела несчастного пленника по пустому полутемному коридору. Никто им так и не встретился на пути. Только перед дверью нужного помещения возникла легкая заминка: руки-то у парня были связаны, как же?… В сторону отвернувшись, покраснев как помидорина, Мышка расстегнула ему брюки:
— Не дёргайся! Ступай давай! Как-нибудь и со связанными ручками справишься… Скажи спасибо, что я — добрая! Да смотри долго не задерживайся!
Потом пришлось проделать обратную операцию по застёгиванию брюк, но смущаться Мышка уже почти перестала, подумала, что ей никогда еще не приходилось никому застёгивать "там", и усмехнулась. Подняла глаза: глупый парень глядит на неё и ухмыляется нелепо. Как пацан из соседского двора.
Вернулись назад в молчании. Мышке очень хотелось вот сейчас оставить этого придурка здесь, в коридоре вагона, и пусть разбирается как знает, но вдруг жаль стало: повяжут глупого, и только она будет виновата в его неудаче… Вот навязался на ее голову не вовремя… У нее такое ответственное задание, а он уже "помог" ей нарушить один из основных пунктов договора… Что теперь ей дальше делать с этим чумовым Бовой-королевичем?
Вернулись в купе. Мышка заперла дверь на задвижку. Дала солдату выпить сока из пластикового стаканчика: свой стакан пожалела, мало ли… поить его тоже было неудобно: приходилось придерживать стакан, пока парень пил.
— Обещаешь, что не попытаешься ночью меня придушить?
— С ума сошла?! Я — не убийца… И как, скажи на милость?
— Элементарно: в тебе весу килограммов девяносто, во мне — пятьдесят… Накинешься всем грузом неподъемным и задушишь… только как потом ты руки развяжешь… Тебя как зовут-то, ночной гость?
— Сама же сказала еще в первой фразе: "Чума на мою голову!": я и есть Чума… Кличка такая с детских лет… А тебя?…
— Мышка… что смеёшься? Не похожа?
— Похожа: самая настоящая мышь… Ладно-ладно, лежачего не бьют! — Чума задергался на своей койке, пытаясь уклониться от летящего в него тапка. — Дикарка! А серьёзно: как звать-то тебя, спасительница?
— Аэлита! — ответила Мышка на полном серьёзе.
— Класс! А меня — Сын Неба, стало быть, — заржал Чума, выказывая некоторое знакомство с произведениями отечественных классиков.
— Ладно, Сын Неба, укладываемся спать: утро вечера мудренее…
Мысли Мышки разлетелись по сторонам, когда она пыталась уснуть вновь. Поэтому сон к ней пришёл не сразу. События последних минут оказали на нее немалое впечатление, несмотря на старание выглядеть супергёрлой… Вот везёт же ей, как утопленнице: надо было этому чудаку забраться именно в её пустое купе в поисках спасения! Куда теперь его девать? И жалко его немного: как он доберётся до своего Новокузнецка? Наверняка, у него и денег таких нет, даже если трястись всю поездку в автобусах, от области к области… Сколько нужно ему на дорогу: пять, шесть тысяч? А если нет таких денег, так и продолжит забираться в поезда, пока не поймают… Ведь поймают обязательно, а в итоге у парня сдадут нервы, и что будет? И пристрелить могут!
— Чума! Не спишь? У тебя деньги на автобус есть? Ведь на поезде паспорт требуют на вокзале, сейчас даже у "зайцев" паспорт спрашивают… Да еще эта форма твоя, выбросить ее следует, и прикупить что-нибудь из гражданки…
— Спи! Завтра поговорим, — ответил сердито солдат. Очевидно, те же мысли тревожили и его самого. — Клянусь, что не попытаюсь ночью тебя пристукнуть или сбежать: ничего лучшего, чем твоё купе, в поезде нет… только, слушай: вдруг проводница придёт, — ты меня не выдашь, а, Мышка?
— Нет. Завтра поговорим. Благодари бога, что тебе я попалась, а не какая-нибудь офицерская жена… Вот не было печали…
Утром, еще только рассветало, та же игра в посещение важного места повторилась, но с большими предосторожностями. Мышка даже перестала чувствовать ночную робость. К ней возвратилось чувство юмора, и в создавшейся ситуации стала видеться некая пикантность. Когда Чума вышел из туалета, лицо его выражало некое недоумение. Вернулись в купе, и он сказал:
— Знаешь, Мышь, что-то мне там показалось странным… Сам не пойму… Крыша, должно быть, едет: у меня же сотрясение головного мозга было… Глюки, верно… Сходи, не поленись, а потом скажешь, что не так… посплю пока.
— Да мне не… — возразила было девушка. — Ладно, схожу, если не шутишь, — подхватилась и убежала, не споря со своим "узником".
Вернулась, пожимая плечами. Сердито стала выговаривать солдату:
— Ну, точно глюки у тебя! Все там как вчера. Только бумагу для "факса" поменяли: вчера была розовенькая да целая, а сегодня — ошметок серого цвета висит. Вот и все перемены… И шторы еще как будто постирали: светлее стали. И когда только Фаина успела? Молодец, старательная, а вчера она мне не понравилась: косо на меня глядела, словно неясыть…
— И мне тоже странным показалось: в вагоне СВ — и такой цвет у "факса"! — подхватил Чума. — Может, это вчера мне розовенькая привиделась? И шторы были синие, а теперь поголубели ни с того, ни с сего…
— Знаешь, мало ли какие у них тут, на РЖД, порядки: вчера вот на шторках была надпись дурацкая: РЖД, а сегодня — нет никакой надписи! Похоже, у нас с тобой — массовый психоз, нам обоим чудится одно и то же! Но так не бывает!
— Не бери в голову! — парень поудобнее устроился на полке. — Мягкая полка… Смотри: и здесь шторки поголубели… может, просто вчера было другое освещение? Скорее всего… И нет тут ничего странного.
— Ладно, забудем! Давай завтракать, — предложила Мышка, вытаскивая из продуктового пакета еще один тетрапак с соком, крошечную баночку красной икры и нарезку черного хлеба. Чума смотрел на все это изобилие диким взглядом голодного вепря. Мышка молча намазала ложечкой, — принципиально не брала в дорогу нож, — пару бутербродов. Съела один сама, второй скормила Чуме. Потом сделала еще один бутерброд, и вновь скормила пленнику.
— Раз ты мой заключенный, то я несу за тебя ответственность…
Налила сок: себе — в стеклянный стакан, ему — в пластиковый.
— Спасибо! Ну, ты даёшь! На кой… тебе кормить меня?
— Вот и я тоже так думаю? Но что же: я буду есть, а ты — смотреть? Считай меня доброй феей… Только знаешь что: мне кажется, что жарковато становится? Тебе как? Прямо невозможно жарко в этом трикотажном костюме спортивном! Что, тоже чувствуешь? Давай я тебе пуговицы расстегну, чтобы не взмок… И какого лешего они так топят? Словно в Душанбе в июле… то есть в Дюшамбе!
Никак не привыкну к этому переименованию привычных названий: меня туда в дошкольном детстве бабушка возила к родственникам, в гости… Потом те родственники из Таджикистана спешно уехали: беспорядки начались… Нет, все-таки ужасно душно в вагоне: отвернись-ка к стенке, я майку тонкую надену вместо этой ужасной спортивки…
Сбросив трикотажную курточку, Мышка почувствовала себя лучше, вздохнула с облегчением. Представила себе, каково несчастному беглецу в его кирзовых сапогах. С грустью повернулась к нему лицом. А он лежит и глазеет в ее сторону широко распахнутыми глазищами, бессовестный!
— Ах ты, чума бубонная, сова лупоглазая! Я сейчас из тебя циклопа сделаю!
Смех пленника отрезвил ее: в сущности, что такого он увидел, кроме ее спины и полоски бюстгальтера? Но любопытство — это свинство!
— Давай свои лапищи, сниму с тебя сапоги, не то сопреешь весь… Фу, ну и дух! Вот это и есть запах русской армии… Я бы эти портянки давно отменила!
— Ничего ты не понимаешь, глупая: в носках солдату не проходить, все ноги мигом в кровь собьёшь! Кабы мы в ботиночках или туфлях ходили… кстати, в моем пакете, что под твоей койкой лежит, — ботинки. Вчера на Каче прикупил у узкоглазых по дешевке. Моего размера, за триста рэ!
— Ладно, сейчас вытащу, потом наденешь, когда будешь выходить… И еще прими совет: перед выходом на перрон постарайся принять вид более светский, что ли… эта твоя форма… вот что: все нашивки содрать нужно, будто ты уже давно дембель… может, тебе лучше пораньше сойти, не катить до Москвы?
— Но ты же в Москву едешь? — спросил Чума.
— Ну, и что с того? Хочешь со мной туда, куда я еду? Между прочим, по делам еду, в командировку! Там лишние люди не нужны…
— Ты же с мужчиной собиралась в Москву, проводница сказала…
— Раздвинь карман шире! Это я ей сказала, чтобы ко мне "зайцев" не подсаживали… я на самом деле еду "в дело", в командировку…
— По виду ты — студентка, — заметил Чума. — Чем занимаешься по правде?
— Студентка и есть, — подтвердила Мышка. — Но в настоящее время подрабатываю, как агент иностранной разведки.
Парень засмеялся так, что кое-как развернулся и уткнулся носом в матрац, лишь бы не слышно было, как он хохочет. Мышка сердито смотрела на него.
— Сомневаешься? Думаешь, простая студентка смогла бы тебя так… уделать?
— Да уж… сейчас немало девчонок и боксом, и карате, и дзю-до занимаются, ничего в том удивительного нет… Но на шпионку ты не похожа, честно!
— Не шпионка я, ты прав, пошутила… — Мышка рукой махнула. — Люблю повеселиться… Так как тебя на самом деле кличут, жертва обстоятельств?
— Максимом… или Максом… Но дружки только Чумой звали, — за характер.
— Идёт. Буду тебя звать по обстоятельствам, как захочу… Меня правда Аэлитой зовут. Мама после родов, думаю, в горячку родильную впала, раз вздумала дочь наречь именем любимого литературного персонажа… но я не в претензии: как только восемнадцать исполнилось, так паспорт поменяла. Хорошо иметь свободу выбора! Впрочем, долго волокита шла с этой переменой имени…
— И как зовут тебя теперь? — солдат явно заинтересовался. — А по-моему, Аэлита — это круто! Тебе идёт! Ты сама на Аэлиту похожа…
— Читал, что ли? Не верю! Мальчишки Толстого не читают… ныне я — Лита! Вот такое уменьшительное имя от Аэлиты… С детства подружки так звали, вот я и взяла это странное имечко… Как тебе?
— Класс! Лита-Аэлита… Съела троглодита наша Афродита…
— Замолчи, поэт доморощенный! — Мышка вновь замахнулась на пленника тапком. — Давай еще поспим, пока не совсем рассвело. Спи! Тебе это особенно важно: неизвестно, что принесёт тебе ближайшее будущее…
Под неумолчный шум колёс юноша и девушка вновь задремали. Когда проснулись, ослепительно яркое солнце светило в окно, не считаясь со спасительными шторами. Было так жарко, как…летом! Слишком жарко для конца марта, вот что!
Сбросив с себя остатки сна, Мышка приблизила к окну заспанное лицо и ойкнула от неожиданности. Максим лениво зевнул, потряс затекшими руками:
— Что там такое? Ты что пищишь, как школьница пятого класса, леди босс?
— Сам ты… Давай я с твоей стороны окно приоткрою: полюбуйся на ЭТО! — и Мышка сердито распахнула шторки настежь. — Смотри, пожалуйста!
Блики света солнечными зайчиками проскакали по курносому носу Чумы, озарив его удивленные голубые глаза. От удивления он даже рот приоткрыл:
— Чума меня забери! Трава зеленая! Да где это видано? Мы с тобой точно в Москву едем, не на Юг? Или мою крышу совсем закюветило?
— Точно в Москву. У меня билет проверяли, как ты догадываешься… И никто нас ночью не отцеплял от поезда и не цеплял к другому составу. Но трава — зеленая! И на дворе у нас — конец весны или, скорее всего, лето: кое-где трава жухнет, видно, жара стояла… Мы с тобой из марта угодили прямехонько в лето, Чума! Флуктуация!… Ну, не может у нас двоих разом быть шизофрении, верно? Значит, здесь и впрямь — лето, но почему? Мы что, проспали пару-тройку месяцев, и никто нас за это время из вагона не выкинул? Я фантастику читать люблю, но в сказки не верю! Поэтому объяснения тому, что за окном, — не нахожу! Или я перепутала, в какое время года садилась в поезд, — забыла?
— Эх, ты, королева! — саркастически ухмыльнулся солдат. — Надо мыслить шире! Представь себе, что мы моментально перенеслись сквозь время, раз — и готово! И мы — в лете! Мало сайенс фикшн читала, что ли? Вспомни Пола Андерсона, или хоть того же Герберта Уэллса…Получается, на нас с тобой рабочий вариант модели машины времени использовали, представляешь? Хотя я, конечно, случайно затесался в искусственно созданную временную флуктуацию, но — не жалею! Здорово я тут у тебя приземлился, приключение почище моего побега…
— Не верю я ни в какие временные флуктуации! — выпалила Мышка. — Просто невероятная случайность: скажем, канва времени немного ссохлась, как старая шагреневая кожа, и мы с тобой перепрыгнули разом на несколько месяцев вперёд… Или назад… Но не уверена, что человеческому разуму, на его современном этапе научного развития, по силам воссоздать нечто подобное в полевых условиях… Можешь ты мне технические возможности объяснить?
— Ну, технически все это, конечно, не объяснишь, но по-научному, гипотетически — вполне допускаю… слушай, зато меня, наверное, уже и искать бросили, раз столько времени прошло, решили, что дело — "висяк"! Кто будет одного задохлика квартал целый искать?
— "Висяк"! — передразнила Мышка. — Сколько тебе лет, умник?
— Ну, двадцать, — растерялся парень. — И что с того?
— Так слушай старших, мальчик: я старше тебя! Мне двадцать один должен был исполниться в самом конце марта… Посмотри на себя: на тебе — зимняя форма одежды! Снимешь свой…зипун…бушлат то есть, наденешь осенние жаркие ботинки, да? И пойдешь в одной нижней майке по столице, верно? Без денег и документов в карманах, с одним легендарным апломбом мистера Икс, так?
— Деньги у меня есть, — обиделся Чума. — Целых две тысячи! Брат прислал.
— Из деревни который? Две тысячи — это такой капитал, просто дворец Гаруна ар-Рашида ты на них прикупишь… Тебе не хватит этого, чтобы добраться в твою бесценную Сибирь! И штаны у тебя ватные, зимние, как ты в них поедешь? Выглядишь по-дурацки совершенно… Господи, ну, почему я должна думать о неизвестно откуда взявшемся чудике, который не смог откосить от армии, но и в армии служить не смог по причине своего несговорчивого нрава? Почему я должна заниматься твоими проблемами?
— Не занимайся! Никто тебя ни о чём не просит, — возразил парень. — Мне бы только до Москвы добраться, а там уже я как-нибудь разберусь…
— Как-нибудь!… Именно так! Не будь гордым, не то передумаю тебе помогать! Задела за живое? Зануда я, не злись! Как приедем, помогу тебе выйти из поезда, — Вместе выйдем, всё меньше подозрений, а там посмотрим… понимаешь, у меня важные дела в столице, я правда приехала с поручением, а теперь, из-за тебя, мои планы несколько нарушаются… Но ничего: разберёмся!
На несколько минут в купе установилась оглушающая тишина: пассажиры в безмолвии наблюдали за мелькавшими за окном видами бесконечных пшеничных полей, перемежавшихся с зеленью лесополос, лесков, сверкающих на солнце речушек, маленьких станций и деревень…
Обхватив себя за голову, Мышка вспоминала самый важный пункт начальной инструкции: "в полночь ты должна быть одна. Непременно. Запри накрепко дверь купе и попытайся уснуть ранее указанного времени. Утром и днем веди себя, как обычно. И пусть ничто не вызывает твоего удивления…"
Глупостью показался подчеркнутый красным пункт, но не означают эти слова, что ровно в двенадцать ночи ее перебросили из одного месяца в другой? Бред сивой кобылы… Но это может служить объяснением… Однако, почему она должна была находиться в это время именно одна? Она же не в уединенном лесу или в пещере находится, но едет в поезде, где предостаточно людей? Или же переброска осуществлена исключительно для нее и всего прочего, что находилось в тот момент в её купе? И всех прочих, учитывая наличие в купе второго пассажира?… Бред, бред, бред!
— Ты чего за голову держишься? Голова болит? — почти заботливо спросил Мышку парень. — Если так, то у меня в пакете много чего есть от головной боли: цитрамон, анальгин… Даже фенотропил есть, — это для памяти после сотрясения прописали. Круто действует: даже на стихи прошибает, если недели две курсом пропьёшь, по себе знаю. Веришь: никогда раньше стихи не писал, а в последнее время стихоплётством занялся, сам удивляюсь… И в побег меня тоже эти таблетки, боюсь, сподобили: понял вдруг, если вернусь в свою часть, — не жить… Въяве представил: не вернуться мне живым из нашего гарнизона…
— Ты и в госпитале раньше не лежал, — прошептала Мышка. — Вот тебе стихи и пришли… Охотно верю, что такой чумовой парень стихи пишет. И на гитаре играешь, думаю? В самодеятельности, верно, участвовал в своем училище?
— Верно! Как угадала? Лицо блаженное, да? Так еще моя бабка говорила: лицо, внучек, у тебя блаженное… Не ходи ты в то военное училище, иди в доктора! Или в учителя! Или инженером стань, — только не военным и не милиционером!
— Правильно твоя бабушка рассуждала, — отозвалась Мышка не сразу. — Глупый ты, невооруженным глазом видно…
— А ты и не смотри, я тебе не картина! — обиженно отозвался Чума. Видно, ему как раз хотелось, чтобы Мышка на него смотрела: не зря перед отправлением ей сделали перманентный неброский макияж, и теперь она разом походила на двух старых французских киноактрис: Брижитт Бардо и Катрин Денёв, при этом оставаясь сама собой, строгой и чуточку равнодушной внешне ко всему, пусть в душе её бушевали страсти.
Не зря именно Мышке предложили выполнение особого задания! Вначале она предполагала, что здесь некоим образом задействована мистика, ведь не зря именно после использования "колдовских штучек" к ней в дом пришли "с вербовкой"… Но вскоре она поняла: мистика — ни при чём: виновата в ее обнаружении совсем иная сила, которую неизвестные умники как-то научились выявлять и фиксировать. Но кто?
Она усвоила: ее знакомая "ведьма" — лишь винтик длинной витиеватой цепи тех, кто пригласил Мышку на работу. Но явно существует некое оборудование, способное засекать целенаправленный посыл волевого усилия, настолько сильного, что в состоянии материализоваться в воплощение конкретного желания отдельно взятого человека. Или группы людей? Тоже возможно…
С ней имела дело только Любовь Фёдоровна и инструкторы, занимавшиеся с Мышкой в швейцарских Альпах. Однако, эти люди, она была интуитивно уверена, всего лишь звенья цепи, истоки которой исходят непонятно откуда. Но, опять-таки, чувствовала: никакой угрозы подлинной безопасности ее стране и россиянам от непонятных персон не исходило. Напротив, чудилось странное: они хотят сделать как лучше… или ей так внушили?
И они не являются представителями ни одной из прочих ведущих держав полицентрической картинки мира… тогда кто они? Тайные защитники России? Может быть, инопланетяне? Глупости! Мышка не верила в инопланетян, то есть верила, что они в принципе существуют, исходя из посылки множественности миров, но чтобы они непрерывно контролировали весь процесс бытия здесь, и отслеживали каждый ментальный взрыв энергетики, в том числе в провинции? Такое и высшим силам ни к чему, не то, что мифическим пришельцам! Нет, существа эти — явно земного происхождения, но не похожи на других своим целеполаганием, — вот в чём отличие! Ей вспомнились загадочные писания Эрнста Мулдашева: Шамбала, рассказ о предыдущих расах Земли…
Красиво, но, однако, в Мышке присутствовала значительная доля скепсиса по отношению к подобной литературе. Блаватская казалась ей одной из первых фантастов, наравне с Жюлем Верном… Из всего творчества Е.П. Блаватской Мышке наиболее понравилась ккнига "По степям и дебрям Индостана", как наименее фантастическая…
Мифические обитатели параллельных миров? Оставим их американским авторам фэнтези и нелепых экшнов… Так Мышка и не составила себе единого мнения относительно своих заказчиков: гипотез возникло много, но ни одна не выдерживала даже слабой критики… А раз так, — не стоит об этом и думать!
— Тогда и ты на меня не смотри, — усмехнулась Мышка. — Нечего меня глазами поедать! Взгляд у тебя, как у голодного волка!
— Неправда! Просто вчера я тебя толком и не разглядел, а сейчас вижу: красивая ты, необычная! Приятно смотреть… Как фотомодель, но с мозгами…
— Фотомодель, скажешь тоже… Впрочем, ходила я по молодости на конкурс красоты… Не с моим характером в таких мероприятиях участвовать…
— Что так? Там икрой не кормят бесплатно? — засмеялся Чума.
— Точно! Один товарищ из новорусской кодлы хотел меня авансировать без спросу, так я так ему врезала, что на второй тур сама не пошла, хотя отборочный тур прошла… Плохо быть гордой в этом мире, но что поделаешь…
— И правильно, не то сделали бы из тебя эту самую… — заметил Чума с видом знатока жизни… — Сейчас мало девчонок порядочных…
Мышка вся встрепенулась: да лучше бы из неё тогда, в ранней юности, сделали "эту самую": не пришлось бы испытать столько разочарований… А жизнь современная кого хочешь продажным сделает… Был и у неё такой случай, когда пришлось себя продавать, чтобы семью накормить… Тошно вспоминать обо всём, что приключилось с нею после предательства любимого… Тошно, но помнить нужно, чтобы понимать лучше этот мир!
После второй операции она только начинала приходить в себя: еле-еле ходила, но во внешности ее стали происходить разительные перемены: если прежде Мышка была всего лишь хорошенькой, можно сказать, красивой девочкой с простоватым выражением лица, то теперь изменилась столь радикально, что мужчины оглядывались в ее сторону, когда Мышка шла по улице. Глаза посинели, став почти темно-синими, взгляд приобрел загадочную глубину и проницательность, все черты лица утончились. Самое странное, что она стала напоминать немного ту самую ведьму, свою целительницу!
Однажды, придя с занятий, Мышка застала мать в слезах: в доме заканчивались деньги, нужно было срочно заплатить коммунальные платежиза квартиру. Пенсия матери заканчивалась, стипендия Мышки была еще на подходе, за косметику ей покупательницы задолжали, и не было денег даже на новые детские башмачки и пачку памперсов. Хорошо еще, что ее малышке давали на детской кухне некоторое питание, все легче…
В тот вечер Мышку позвала к себе на работу подруга, та самая, что работала на ЗКО в заводоуправлении. Оказалось, подруга, вместе с другими сотрудницами, хочет, чтобы Мышка им погадала: она действительно умела неплохо кидать карты, бабка научила, но денег за это не брала. Чтобы свою жизнь "не прогадать"… Кидала, шептала: "тридцать шесть карт, тридцать шесть мастей… Что было, что есть и что будет, — откройте всю правду!"
Карты порой и впрямь вещали правду: так, вертлявой чернявенькой малышке тонкогубой, подруге своей, она нагадала чудесного мужа, который будет ей всё прощать и сознательно не замечать измен. В более близкой перспективе, однако, подруге светили перемены с местом дислокации на работе, проще говоря, работы этой она лишится, но грустить ей не дадут…
Другой девушке, стройной блондинке, чем-то напоминавшей саму Мышку, но более манерной и испорченной родительским благополучием, Мышка карты раскинула, но комментировать отказалась: карты показали скорое расставание с любимым, и безграничное отчаяние по этому поводу…
Впрочем, та девушка сама была неглупой: поняла, что ничего хорошего не светит в близком будущем… Только спросила: все эти пики ждут ее из-за работы или дел на личном фронте? Мышка перемолчала, и та всё поняла, расстроилась. Но Мышка хорошо ее знала: девица многого хотела от любимого, но сама не отличалась праведной жизнью и верностью ему…И лицо у нее вечно было таким постным, словно сорок дней скоромного не ела… Лицемерка… Почему-то Мышка словно наяву представила ту девушку с другими мужчинами именно в те моменты, когда любимый был готов на все ради неё: за измены она будет наказана пониманием, что потеряла Любовь…
Погадав двум самым молодым из сотрудниц юридического отдела, Мышка засобиралась домой. Но в этот момент еще одна из присутствующих, Лиляна, высокая болгарка, вышедшая замуж за русского, яркая черноглазая брюнетка с намечавшимся лишним весом, попросила и ей погадать. Вот где все будет хорошо, карты показали: и дорога за деньгами ждала красавицу, и муж любил, и любовник не обижал, не отказывал ни в любви, ни в знаках внимания… Только предупредила Мышка, чтобы Лиляна в ближайшее время мужа отговорила от намеченной сделки крупной: обман может произойти… или, скажем так, афера некая…
Лиляна пришла в восторг от гадания, особенно когда Мышка ей описала в деталях внешность ее молодого любовника… И пригласила Мышку, и двух других девушек-сотрудниц, одной из которых была подруга Мышки, — в ресторан. За ней вскоре должны были заехать двое мужчин на машине, — она обещала сходить с ними поужинать. Жаль, что муж Лиляны в отъезде по делам фирмы, не может участвовать в этих посиделках…Одним из приехавших мужчин был брат ее, другим — его спутник по поездке, тоже болгарин, пожилой, образованный и серьёзный… Лиляна им просто сдавала свою квартиру на несколько дней их обитания в городе на Волге…
Девушки удивились: оказалось, к Лиляне в гости приехал брат-кузен, из Болгарии. Естественно, не просто так, с коммерческими целями: решил одну их своих машин здесь продать, найдя предварительно покупателя по Интернету. Младший двоюродный брат Лиляны в Варне владел несколькими ресторанами, а продажей машины просто оправдывал все расходы на поездку в Россию, что-то ему здесь еще понадобилось… У мужчин бывают разные цели…
Мышка не отказалась пойти поужинать: в животе отчаянно урчало, с утра не ела… Да и есть было нечего в доме: мать как-то ухитрялась сидеть на кашах, а Мышка просто не успевала утром поесть эту отвратительную гречку или, тем более, овсянку. Да и аппетита не было при виде жидкого месива… Лучше просто кусок хлеба съесть, чем питаться пустой кашей! Привыкла она с юности вкусно покушать, что греха таить… Одна мысль о чем-то вкусном вызывала слюнки во рту… И никакая наука и культура не в силах изгнать из мыслей мечты о хорошей еде: все мы остаёмся неандертальцами в глубине души…
Ужин был прекрасен: отличное мясо, хороший гарнир, диковинные фрукты, — и текила с коньяком на выбор. Давно Мышка так не наедалась, хотя и стыдно было за чужой счет пировать…
Беседа шла поначалу ни о чём: о политике вообще, о негативных изменениях в отношении двух некогда братских стран, жители которых до сих пор помнят о былой тесной дружбе между русскими и болгарами. Мышка молчала, слушала, потом тихо вступила в разговор, когда речь зашла об истории Болгарии: вспомнила Крума и хана Аспаруха, и Плиску, и некогда значительно большие, чем ныне, размеры болгарской территории. Оказалось, что Георгий, спутник Красимира, брата Лиляны, увлекается историей, в отличие от самого Красимира, розовощекого здоровяка, почти не принимавшего участие в общем ходе разговора, но с восторгом наблюдавшего за Мышкой почти весь вечер. Лиляна ушла из ресторана раньше всех: нужно было идти домой, кормить детей, — они у нее были уже большие, могли сами поужинать, но наверняка стали бы беспокоиться по поводу отсутствия мамы…
Девчонок развезли по домам на такси: вначале сотрудницу подруги, затем саму подругу Мышки, и лишь потом — Мышку. Так произошло не намеренно: просто Мышка жила ближе всех к той квартире, в которой поселила Лиляна заезжих гостей с бывшей родины.
К своему удивлению, Красимир не только галантно помог ей выйти из машины, но и пригласил на следующий день поужинать только вдвоём…
Мышка согласилась. Не просто так: ей было интересно с ним посидеть вдвоём, без свидетелей. Никаких чувств не возникло, но хотелось отвлечься от своих мыслей и бед. Однако, богатырь Красимир согласие ее истолковал иначе…
На следующий день мать Мышки вновь горевала по поводу нежданно постигшей их семью бедности, и молила бога как-то изменить их благосостояние. Мышка чувствовала свою вину за всё: что родила без мужа, что заболела, что никто её на серьёзную работу не хочет брать, заглянув разок в её паспорт: кто возьмёт на работу девушку с грудным младенцем? Таковы реалии капитализма: здесь можно выживать лишь тем, кто отличается изворотливостью и гибкостью нрава. Мышка не сразу научилась не то, что хитрить, но и просто молчать, когда нужно… В тот момент она ощутила свою ответственность за обеих своих девочек: маленькую и старенькую. Но как заработать сразу такую сумму, чтобы заплатить за два просроченных по квартплате месяца? Ни на какой работе аванс сразу не дают. Что делать?
Красимир приехал за ней на том самом джипе, о продаже которого он договаривался с директором лечебного учреждения на Рионской. Цветов не привёз: не приучен. Девушка вышла разодетая, с распущенными вьющимися волосами: давно не была на свидании, не чувствовала себя предметом интереса. Мышка сама села на своё место слева от водителя, и они поехали в ресторан при гостинице "Волгоград". В салоне автомобиля разговаривали мало: она чувствовала плохо скрываемое возбуждение водителя, и вела себя скованно.
В ресторане он практически не пил, боялся рисковать за рулём. Ей взял мартини, напиток, который предпочитает большинство женщин, но не все… Мышка наелась, выпила, отвлеклась, стала ощущать себя свободнее. Болгарский гость говорил о себе, своем бизнесе, своих семейных корнях: оказывается, несмотря на его чисто славянскую внешность, в нём течет и немалая доля турецкой крови… Шутя объявил Мышке, что, оказывается, она перебежала дорогу той, другой девушке, которой Мышка нагадала скорую разлуку с милым, но озвучивать не стала… Та планировала якобы некие отношения с ним. Мышка улыбнулась: ей это было всё равно, она вовсе не собиралась никому мешать.
Красимир, рыжеусый и щекастый, похожий на весёлого, доброго зеленоглазого кота, начал исподволь расспрашивать Мышку об ее жизни. Разомлев от сытного ужина, девушку потянуло на откровенность. Это был практически феномен "вагонного купе": ничего серьёзного с иностранцем у неё быть не могло, все свои надежды Мышка связывала именно с русской высшей школой, мечтая выучиться и остаться сотрудницей в своем ВУЗе.
Она все рассказала почти незнакомому болгарину: что дочь мала, что отец ребенка их бросил, что в педе у неё трудности из-за травли, устроенной её бывшим возлюбленным… Что нечем заплатить за коммунальные платежи…Сказала даже, что не завтракала сегодня! Обо всём наболевшем поведала почти стороннему человеку. Глупо, но так хотелось высказаться! А Красимир смотрел на неё столь внимательно, с таким подлинным участием! Спросил, в какой именно сумме она экстренно нуждается, и глупая Мышка ответила. Тот засмеялся: как можно плакать из-за такой малости! И предложил пойти к нему, продолжить вечер. Мышка вначале ничего не поняла: отупела за последние месяцы. Потом до неё дошло, что к чему, но Красимир казался ей таким добрым, таким заинтересованным лично в ней: она физически ощущала исходящие от него флюиды нежности и страсти. Красимир не был Мышке неприятен: высокий, симпатичный, с красивым крупным телом. Она решила: один раз, — и больше я его не увижу! Семье нужно помогать, раз иначе не получается. Только спросила, будет ли он ласков с ней. Тот засмеялся, кивнул… И еще Мышка поставила условие: не включать свет, — стыдилась, что он увидит ее рваные швы, явно нуждавшиеся в "косметическом ремонте"…
Только в съемную квартиру, где жил вдвоем с другом, он Мышку не повёз: привел ее прямо в номер в той же гостинице, в ресторане которой они ужинали.
И такое началось!… Мышка до сих пор с грустью и удивлением вспоминала ту безумную ночь. Красимир, оказавшись с нею наедине, не казался более трепетным и нежным: вначале он целовал ее жадно, грубо, но в поцелуях его еще было нечто приятное, созвучное ее чувствам. Только он не признавал, похоже, никакой "демократии": весь сценарий диктовал сам, без учета ее мнения и ощущений. То, что Красимир творил с ее податливым телом, было непредсказуемым и совершенно новым для неё. Похоже, он играл на ней, как на редкостном инструменте, проигрывая всё новые мелодии. Мышка не сопротивлялась, но не переставала удивляться, откуда в болгарине столько ненасытной страсти и животной ярости, — его энергии хватило на ночь и часть утра. Они совсем не спали: он бесконечно и по-разному овладевал ею, — она молча подчинялась, словно бессловесная рабыня. Наутро всё тело болело, как избитое, ныли бесчисленные синяки, без счета наставленные им в пароксизме страсти. Гораздо хуже было на душе: хотелось просто повеситься от ощущения осквернения: в ее понимании телесное взаимодействие должно являться волшебной гармонией двух флейт, дополняющих друг друга…
Мышка в тот день пришла домой, сообщила матери, что ночевала у подруги, а позвонить не могла: в частном секторе нередко связи нет… И отдала матери немалую сумму, которой семье должно было хватить на пару месяцев: Красимир не поскупился. Матери сказала: клиентки вернули долг за косметику, та особо не любопытничала.
Он и еще хотел бы встречаться с Мышкой, совершенно обезумев от ее покорности и немногословия в их играх, — его чувство можно было назвать своеобразной звериной нежностью тигра к робкой лани. Тем же вечером Красимир нашел ее квартиру, зная подъезд, но она больше не вышла к нему ни разу. Мать удивлялась: почему дочь отказывается знаться с таким приличным, молодым еще человеком? Тем более, при их обстоятельствах, когда выбирать не приходится… Тем более, что он передал шикарную корзину цветов с милой надписью: "Русской звезде Аэлите от преданного ей всем сердцем звездного странника"…
Оказалось, грубый любовник был не чужд некоторой романтики, даже фантастику читал… Но Мышка не смогла более выйти к нему: её всю трясло от одной мысли об его властных прикосновениях, его грубости и невнимании к ее боли и чувствам. Но тот, кого покупают, не вправе выбирать правил поведения для покупателя! Таковы законы рыночной экономики!
Весь день после безумной ночи Мышке было так худо, что она даже не вышла из дома, не пошла на семинар. К вечеру стало еще хуже, а он еще осмелился заявиться со своими нелепыми цветами, ровно влюблённый! К ночи Мышка набрала номер знакомой женщины — женского врача, и та, едва выслушав робкие объяснения заикающейся Мышки, немедля велела придти к ней прямо домой. Лишь бросив взгляд на тело Мышки, врач ужаснулась, предположив жестокое изнасилование, столько синяков лиловело на теле пациентки. Однако, Мышка не стала подробно ничего рассказывать, только плакала и просила что-нибудь прописать, чтобы не так болело… Дама не стала настаивать: выписала Мышке болеутоляющие и антибиотик, на всякий случай, и велела сходить к своей знакомой, врачу-невропатологу. Уже на другой день Мышка узнала, что у нее — "пограничное состояние", после перенесенной болезни нельзя так жертвовать собой… иначе она просто с ума сойдёт. Или захочет поубивать всех окружающих, чтобы не напоминали ни о чём…
Мышка сама не ожидала такого диагноза, но понимала его правильность. Она не хотела становиться проституткой, доступной женщиной, она, внимания которой мальчишки добивались долго и напрасно! Не в ее гордом характере подчиняться мужчине за деньги, лицемерить и показывать то, чего нет… И в другом врач была права: сердце Мышки готово было отворотиться от самых близких ей людей, потому что именно ради них она прошла через ЭТО…
Самое ужасное произошло через несколько дней после визита Мышки к невропатологу: та настолько заинтересовалась пациенткой, что позвонила по домашнему телефону, спросить, как проходит процесс лечения… Успокоилась ли? Мышка ей телефон не оставляла, только адрес домашний указала, в соответствии с медицинским полисом, но женщина каким-то образом раздобыла домашний телефон. И откровенно поговорила с матерью Мышки…
В итоге, когда девушка вернулась домой в один из дней, мать спешно собирала чемоданы. Мышка ужаснулась, но мать упорствовала: она с маленькой внучкой уезжает в деревню, в домик, доставшийся по наследству от Мышкиной бабушки… В деревне жизнь дешевле, молоко и сметана дешевые, соседи отзывчивые и воздух свежий… А в городе даже в ясли ребенка не определишь бесплатно: заведующие требуют таких неподъемных "левых" взносов, и очередь большая… прошло советское время, когда тоже были очереди, но взятки были гораздо меньше, а люди скромнее… Мать спешно переоформила получение пенсии на карточку, и отдала ее Мышке, с тем, чтобы та регулярно отсылала нужную сумму в деревню.
Мышка задумалась, но не стала спорить: под окнами квартиры проходила одна из крупных городских магистралей, а неподалеку от их дома располагалось крупное промышленное предприятие; ребенок даже на прогулке вынужден был дышать этим городским смогом, — откуда тут взяться иммунитету?… Мать увезла малышку, ни слова не сказав Мышке о звонке докторши… однако, на следующем медицинском приеме та поинтересовалась у девушки, как поживает её милая мама…
Мать решила уехать, чтобы не заставлять дочь больше жертвовать собой. Однако, этот ее шаг оказался разумным: приехав через пару недель к своим "девочкам" в деревню, Мышка удивилась разительным переменам: мать поздоровела внешне, давление нормализовалось, голова перестала болеть, а дочь порозовела и прибавила в весе.
Похоже, деревня пошла им обеим на пользу. Впервые мать позабыла о своих вечных причитаниях по поводу ухудшения времён: вот в советское время они бы как сыр в масле катались: у нее была бы, с учетом сорокалетнего стажа, пенсия в 132 рубля, у Мышки — 55 рублей стипендии и 20 рублей на ребёнка. Да разве сравнишь по покупательной способности "те" 20 и нынешние жалкие 280 "детских" рублей!…
Когда-то Мышке отказали в деканате в материальной помощи под предлогом, что нужно было думать вперёд… Мать тогда еще заметила, что той…худосочной даме… нужно бы ноги вырвать и в рот засунуть, хапуге… Обычно Мышка вступала в мысленную полемику с матерью. Но в том случае согласилась с ней целиком и полностью: иных зарвавшихся "педагогов" следовало бы отстреливать, как бешеных собак, — за качественное ухудшение уровня образованности российских выпускников высшей школы. Потому что наиболее способные, но бедные юноши и девушки просто не оказываются в стенах наших ВУЗов… В современной России — абсолютно иной подход к общенациональной концепции образования, весьма отличный от Штатов или, тем паче, Израиля… И деградация образования будет нарастать из года в год, если не провести общую зачистку преподавательских рядов…
Деканом факультета Мышки был бывший военный, обладавший очень небольшим багажом знаний по специальности, окончивший ВУЗ заочно, по совету и с помощью мудрой жены, уже преподававшей в том же учреждении.
Затем он "купил" кандидатскую диссертацию и номинально ее защитил. Затем этот же "товарищ" элементарно приобрёл свою должность за "скромную" взятку. Основным его нововведением, после инаугурации в деканы, стала штамповка специалистов иных профессий, ранее чуждых истфаку: юристов и экономистов. Деньги в карман декана, и, частично, в казну универа, рекой потекли: желающих учиться стало несравнимо больше, чем при старых порядках. Тем более, что от армии давалась отсрочка… И экзамены сдавать тем, кто имел нечто за душой, стало проще. Впрочем, сама Мышка за экзамен платила единственный раз: ее просто замучил придирками Анненков, декан физкультурного факультета в пору Мышкиной беременности. Теорию можно сдавать лишь тому человеку, который настроен слушать ответ, но у физкультурника имелись совсем иные стремления и маленькая зарплата. Ее тогда освободили от выполнения нормативов по физкультуре… А с теорией она побегала…Пришлось дать взятку, поступившись принципами…
Вскоре новоиспеченному декану с Мышкиного факультета всем студенческим "миром" сотворили докторскую: студенты ходили в городской архив, где занимались требуемыми изысканиями, и за сравнительно малый срок возникла вполне приемлемая диссертация… Декан стал доктором наук…
Бывший декан, умница и златоуст, благоразумно самоустранился с поста, сочтя свои наработки достаточными: отправил сына в Англию и предался любимому делу: донесению до юных голов своих знаний… Мышка в восторге посещала лекции предыдущего декана: текст лекций хранился исключительно в его голове: сведения о множестве событий, тенденций, имен и цифр…
"Военный" декан невзлюбил Мышку после её печального разрыва с богатым кавалером: очевидно, декан находился на "содержании" у щедрых к нему родителей "бывшего"… Мышка этому факту не удивлялась, полагая общество постоянно деградирующим морально… Иного она и не ожидала.
В деревне бывший кавалер юных лет матери, ныне овдовевший и живший по соседству, оказывал посильную помощь: то мешок картофеля притащит, то яичек домашних, — и от души радовался вкусному борщу бывшей подруги по танцам в сельском клубе… Мышка оставалось только порадоваться такому стечению событий.
После Красимира мужчин у неё больше не было. Изредка она принимала предложения посетить бухающие адскими звуками кинотеатры и даже обедала в ресторанах. Но стала требовательней и жестче: теперь ей самой ничего не стоило "кинуть" ухажера, не вернувшись из дамской комнаты. Своим поведением Мышка словно наказывала всех мужчин за черствость и безжалостность некоторых из них, слишком обобщая…
Даже мыслей не было о возможности завести кого-то, хотя мать, наверное, надеялась: Мышка найдет себе мужа, ведь она так молода и так хороша собой! Но девушке были неприятны сами мысли о физической близости с любым мужчиной на планете; и к бывшему возлюбленному она наконец-то охладела и лишь удивлялась, недоумевая: как можно было столь слепо любить мужчину, не чувствуя его внутренней подлости? Как можно было быть такой…?
Сейчас все эти мысли, после случайного замечания попутчика, неосознаваемой волной эмоций пронеслись в голове девушки.
— Молчи, глупыш! Что ты в жизни понимаешь! Сам в бегах, но умствуешь, словно поп с амвона… Тоже мне, батюшка нашелся! Что ты о жизни знаешь? Даже с начальничками своими общего языка найти не захотел… Не спорь! Ты смог бы, если бы дал себе труд подумать, что нужно терпеть! Значит, такое испытание тебе судьба послала: характер куется в борьбе, но не в бегах…
— Не знаешь, не говори! — Чума весь покраснел. — Жизнь в армии была адом! Правда, не сразу: в учебке все нормально шло, и в Осетии, где "повезло" оказаться в роковом августе 2008 года, — все шло, как у всех: тяжело, но жить можно… А как оказался в Чечне, — так судьба повернулась одним местом…
— Почему? Там же войны давно нет? — удивилась Мышка. — Расскажи о себе! Всё-таки мы с тобой — попутчики… Если не хочешь, — ничего не говори!
Но Чуме очень хотелось выговориться: давно ни с кем не говорил по-людски, всё приходилось в себе держать. И потом, через несколько часов он с этой… Мышкой… расстанется навсегда. Так почему не высказаться? Интересно: неужели она сдержит своё обещание и поможет ему без проблем выйти из поезда? Ведь он так напугал ее своим появлением… Сидит теперь со связанными руками… кто мог ожидать такой прыти от слабой девушки? Времена изменились: когда это слабый пол, шутя, брал верх над мужчинами?
Максимка родился и вырос в Новокузнецке, старом шахтерском городе в Кемеровской области. Часто бывал в тайге, бесстрашно рвал кедровые шишки, несколько раз даже медведя видел…
Несмотря на то, что родители жили в самом городе, Максимка много времени проводил у бабушки в деревне сибирской: ел блинцы с домашней лапшой, набирался сил. Увлекался книгами о путешествиях и приключениях, дрался с приятелями. Наркотой и прочей гадостью не баловался, с плохими мальчиками компанию не водил. Словом, не мальчик был, а чистое золото…
Был у Макса брат старший, Вадим. Девять лет разницы. Юность брата пришлась ровнёхонько на тяжелые годы середины девяностых, когда страна вела изнурительную войну на собственной территории. В то время в России активизировались центробежные силы, не было стабильности ни в чем. Деньги превратились в миллионы, процветали рэкет, наркомания, проституция, шел процесс постепенного сращивания незаконных бандформирований и мафиозных группировок с силовыми структурами. Наблюдался качественный дефицит доверия к власти. Никто не хотел идти в армию и служить пушечным мясом в борьбе олигархических ареопагов новосозданного государства.
Не сразу наша армия стала побеждать в Чеченской войне. Вначале стратегия войны отличалась неоднозначностью. Проще говоря, общего плана войны не было совсем. Точечные удары, подбитые "на марше" танки, выстрелы "не в ту сторону", — и напрасные жертвы… Лишь позже генералитет учел опыт войны НАТО против Югославии…
Проблемы Чечни и России следовало урегулировать раньше, до начала боевых действий… и не стоит забывать, что именно Чечня более всех независимых субъектов Союза ратовала за сохранение СССР! Подтверждением чему служит высочайший процент голосов "за" на референдуме марта 1991 года. Но кто теперь помнит об этом? Чечня хотела считать себя частью СССР и РСФСР, но не РФ… почему? Тот, кто ищет ответы, тот находит и понимает.
Немало противоречий существует среди самих чеченцев. Их обществу предложена идея прыжка в капитализм, тогда как по своим внутренним характеристикам оно находится на стадии феодализма и традиционализма. В последние десятилетия в Чечне усилились последователи суннитского учения Мухаммада ибн Аль-Ваххаба, ратующие не только за "джихад" против "неверных", но равно и против "умеренных" мусульман. В своё время ваххабизм способствовал становлению государства Саудидов, — Саудовской Аравии. Отдельные очаги сторонников экстремистского движения Ваххаба возникли не только в Чечне, но и в Астраханской, и Волгоградской областях…
Цели той войны? Нефть? Проблемы генералитета? Или цель войны напоминала ту, что подвигла Наполеона III к маленькой победоносной войне, по итогам которой гордые немецкие войска прошлись по Парижу?
Если бы в конце 1990-х годов человек, способный как-то "разрулить" сложившуюся ситуацию, не пришёл к власти, возможно, война бы еще продолжалась… Лишь спустя несколько лет Вадим задумался о Чеченской войне как знаковом событии десятилетия.
Вадим, даром, что был "качком" в школе, тоже не хотел идти служить: слишком велик был процент жертв среди призванных в армию мальчиков. И целей войны Вадим не разделял… Родители всеми правдами и неправдами пытались откупать своих сыновей от призыва. Только Вадима "отмазать" не смогли: в тот момент его отец, заслуженный шахтер, заболел и оказался на инвалидности, а мать не в силах была вытянуть все проблемы на хрупких женских плечах.
Но Вадим решил проблему неординарно: ровнёхонько за день до призыва он угнал у старика-соседа, бывшего фронтовика, старенький мотоцикл с коляской, покатался, — и поставил на прежнее место как раз в то время, когда вся местная милиция увлеклась погоней за странным угонщиком. Ну, кто в наши дни угоняет мотоциклы?! Однако, Вадима забрали, судили и приговорили к трем годам условно, после приговора отпустив прямо в зале суда. Зато в армии он не оказался… но, чтобы закрепить достижение, парень поступил рационально: женился на деревенской девушке постарше. У неё уже была дочь от предыдущего неудачного брака, и Вадиму она по-быстрому родила вторую дочь. Так что, по прошествии трех "условных" лет, Вадим в армию не пошел.
Макс восхищался старшим братом, поселившимся в той же деревне, где жила их бабушка, однако, разделял совершенно иные идеалы. Юноша восторженно относился к пропаганде Русской Идеи, полагал русскую армию самой лучшей в мире и, во что бы то ни стало, мечтал стать офицером. Вот такими разными были два брата…
Вадим отговаривал младшенького поступать в военное училище, но Макс полагал, что, если не он, то кто же? Кто будет поднимать Россию, если все захотят отсидеться в селах подле женских юбок?!
И поступил. Кличку ему дали за буйный нрав и гиперреактивность: "Чума". Учился неплохо, особым рвением не отличался, но к теории проявлял явную склонность. "Тактика" и "стратегия" — были его любимыми терминами. Имел девушку: в подражание брату, завёл подружку постарше себя, поопытнее, "чтобы прыщей не было"… Но жениться не решился: не чувствовал к ней интереса большего, чем постельный. Просто милая, недалёкая девушка… А так…всё хорошо шло в их отношениях: ровно, без эмоций, претензий и обманчивых надежд. Всё по-честному.
Уже на третьем курсе приключилась с Чумой неприятная история: повздорил с одним из "блатных" курсантов. Тот то же, познакомившись с Максимовой девчонкой, увлёкся ею на танцах: хорошо Майка отплясывала… Спор у парней возник нелепый: каждый должен был свою смелость доказать делом. Соперник подтвердил храбрость тем, что замазал охрой главный портрет в стране. А только ничего ему не сделалось: узнали, но замяли, — "блатной". Чума на нашел ничего лучшего, как вспомнить трюк брата с мотоциклом, только на угон не пошел. Договорился со знакомым мужичком, — права у Макса были, — взял у того напрокат мотоцикл, и въехал на нём прямо в военное училище, в само здание, по ступенькам! Сумасшедший поступок! Но чего только не творят мальчишки в бурный юношеский период жизни…
Однако, Максима отчислили за хулиганство… Пришлось ему вернуться домой, в Новокузнецк, несолоно хлебавши, так и не став офицером. Подражать Вадиму и зарабатывать условный срок, Макс не захотел. А через пару месяцев ушел в армию рядовым…
Первые месяцы службы прошли в Новочеркасске. Период адаптации завершился терпимо, хотя для Макса, еще недавно мечтавшего стать офицером, казался невыносимо унизительным… Затем рядовой по кличке Чума оказался в Северной Осетии… Перевод его осуществился незадолго до событий, отвлекших внимание мира от проходившей в те дни в Китае Олимпиады-2008.
Макс вспомнил знаковое письмо от Вадима, гостившего в начале августа того года у родителей в Новокузнецке. Брат писал, что 1 августа 2008 года жители Новокузнецка имели возможность наблюдать фактически полное солнечное затмение, которое, как известно, "до добра не доведёт", и добавлял, что вскоре следует ждать ухудшения международной обстановки, — или резкого увеличения сейсмоактивности на планете. Макс удивлялся переменам, произошедшим в "хулиганистом" старшем брате после того. Как Вадим перебрался на село: брат стал задумываться о жизни и своем месте в ней. Эти-то мысли и привели Вадима на заочный факультет пединститута, где он решил приобрести профессию учителя географии…
Макс только посмеялся над мнительностью старшего брата, но последующие события убедили его в некоторой правильности истолкования солнечных затмений: 8 августа началось жуткое…Тот день был днём начала олимпийских игр, а грузия провела массированный артобстрел столицы Южной Осетии, города Цхинвали.
На следующий день наши войска вступили в противоборство с частями грузинской армии, и Макс был среди воевавших. Попытка штурма грузинами Цхинвали провалилась, а наши самолёты, в свою очередь, нанесли удары по грузинским военным базам. В России конфликт освещался тенденциозно, однобоко: нападавшей стороной признавалась только Грузия. Однако, Запад счёл именно Россию агрессором, ввиду того, что Южная Осетия и Абхазия, вскоре также втянутая в войну, на тот момент являлись территорией Грузии. Словно это нормально: бомбить "свою территорию", как то творилось с беззащитным ночным Цхинвалом, потерявшим сразу около полутора тысяч мирных жителей… И негативные ассоциации сверкнули в памяти…
Не сразу России удалось изменить мнение мировых СМИ относительно определения подлинного агрессора необъявленной войны…
Диверсии со стороны Грузии продолжались еще четыре дня, до 13 августа. Воспользовавшись сложившейся ситуацией, Абхазия ввела войска в Кодорское ущелье. В тот же день 12 августа Президент России объявил об окончании операции о "принуждении к миру", а 13 числа Россия и Грузия подписали трактат о шести принципах мирного урегулирования конфликта, — при посредничестве Франции, президентом которой, как ни странно, был француз венгерского происхождения. Чтобы не избирать женщину-кандидата, консервативные французы избрали венгра…
Лишь через две недели после начала боевых действий наши войска отвели в так называемую "временную зону безопасности"… Россия в одностороннем порядке признала независимость Южной Осетии и Абхазии, что еще более ухудшило отношения нашей страны с Грузией.
А Максиму 23 августа дали маленький отпуск, и он поехал в поезде, на третьей полке плацкартного вагона, домой: пять дней — туда, пять — обратно, и два дня — дома… Понятное дело: "ветераном боевых действий" его не признали, так как документ от 2005 года не мог трактовать события 2008 года. И командировочные — 54 доллара в день — так же не заплатили… Да это не главное, — жив, и ладно… Вадим, выслушав воспоминания брата о новой войне, сказал, что жалеет его: не нужно было идти в армию… и еще пытался с пеной у рта доказывать, что во всём виноват исключительно распад Союза: вот кабы не было судьбоносного, фатального 1991 года, — не случилось бы и подобной бойни жителей Цхинвали, и никакие мелкие марионетки не лизали бы пятки заокеанским друзьям… Нельзя было отпускать "младших братьев" из состава СССР, рушить престиж и значимость великой державы, низводя её на уровень "развивающегося государства" первоначального накопления капитала… Всё произошло по проекту мудрого врага З. Бжезинского… Брат сделался философом "от сохи"…
Следующим местом службы явилась Чечня, иначе — республика Ичкерия, где уже не было боевых действий, мирная жизнь постепенно налаживалась. Но именно здесь для Макса развернулась настоящая маленькая война.
Если в предыдущих местах службы к нему относились вполне терпимо, почти с уважением, изначально не причисляя к "духам", — какой он "дух", если в военном училище пару лет оттрубил? То в Ичкерии Максу не повезло. Возник конфликт с "мелкопоместным руководством", сиречь прапорщиком. Старшина роты крепко невзлюбил рослого сержанта, к которому большинство солдат относились с явным уважением: еще бы, в Южной Осетии воевал, и из училища выгнали из-за женщины, — "с волчьим билетом"… гусар подлинный!
Прапорщик любил выпить, элементарный грех младшего офицерства… В состоянии легкого опьянения с удовольствием нагнетал националистические настроения среди своих солдат, настраивая против местных. Был склонен к рукоприкладству в подпитии, но все обиженные им молчали, в страхе перед местью старшины роты. За отдельную мзду привилегированные солдаты получали дополнительные увольнительные. Именно прапорщик, с одним из "приближенных" солдат, продавал в роте спиртное. Макс подозревал, что через старшину шли в роту и наркотики. Все солдаты знали о недостойном поведении прапорщика, умевшего, однако, выслуживаться перед руководством.
Новоприбывших из "учебки" "учили" так, что многие ребята жить не хотели… старшие офицеры по вечерам расходились спать, но прапорщик, "приняв на грудь", вместе со своим "другом", приступали к избиениям. Издевались, требовали денег. Били за "просто так", используя как грушу в спортивном зале. Если прапорщику казалось, что днём кто-то был недостаточно усерден, на него налагался штраф. Если у провинившегося денег не было, — били куда ни попадя. Давать сдачи было бесполезно. Если кто-то решался ответить, — ему же хуже. И все боялись, как бездомные псы. Несмотря на периодическое проведение телесных осмотров, даже медработники делали вид, что не замечают синих пятен на телах юношей. Никто не хотел связываться со звероподобным волевым младшим командиром. Такие, как он, наверняка, есть во всех армиях мира…
Максима по его прибытии в новую для него часть никто не трогал. Сам прапорщик, оглядев его, присвистнул. Спросил о боевой и физической подготовке. Просил даже заниматься с ним дзю-до, в котором Максим имел неплохие результаты, жаль, что времени для тренировок катастрофически не хватало. Максим провёл пару занятий, — и отказался далее учить начальника, ввиду особой невнимательности последнего. Прапорщик был ленив, как кот на плетне, а дзю-до требует полной отдачи в ходе тренировок. Возник первый, еще не озвученный конфликт.
Затем, в ходе воскресных бесед, Макс поспорил со старшиной о причинах и целях Чеченской войны. Максу следовало бы смолчать, но претило слушать, что российский младший руководитель столь мало понимает в происходящем. Не нужно было подрывать престиж непосредственного начальника…
Когда в роту прибыл новый "мальчик-дух", низкорослый и слабый физически, для прапорщика наступила пора развлечений: у солдата отняли телефон, все имевшиеся деньги, требовали, чтобы просил родных прислать еще денег. Но родных у мальчишки как раз и не было. Потом его начали использовать для выполнения однообразных грязных работ, вместо положенной физической подготовки. Стоило юнцу замешкаться, и он получал своё… Однажды, когда молоденького солдатика избивали в очередной раз, Чума вмешался и, подобно чуме, мигом положил на пол двух обидчиков безмолвной жертвы. Прапорщик и его помощник добрый час провалялись на цементном полу, но и не вздумали заявить о том, что один из "старослужащих" их избил. Над прапорщиком стали бы смеяться…
На следующую ночь спящего Максима связали веревкой и так "отходили", что он почти уже умер к тому моменту, когда получил врачебную помощь. Чуму спасло лишь вмешательство неизвестного солдата, рискнувшего позвонить, — или лично сообщить? — в скорую помощь, — и произошёл нонсенс: гражданская "карета скорой помощи", в которой находились чеченские врач и водитель, проникла на территорию части и, угрожая немедленным разоблачением беспорядков, творящихся здесь, оказала помощь Максу.
Он остался жив, но последствия черепно-мозговой травмы сказывались долго… В нарушение всех правил, скорая помощь увезла истекающего кровью, находящегося в беспамятстве парня в больницу, а уже оттуда, при возникшей возможности, Чуму переправили в гарнизонный госпиталь 970. В карте было написано, что он "неудачно упал", получив в результате сотрясение мозга и множественные внутренние повреждения. Старшина остался на своём посту…
В госпитале Чума прошёл курс полной реабилитации и имел предписание о возвращении на территорию той же самой воинской части. В день перед выпиской он решил сбежать, понимая, что его обиды на старшину никого не заинтересуют; знакомых правозащитников у Чумы не имелось. А в части ничто хорошее ему не светило: Макс был уверен, что его там непременно убьют, все объяснив очередным "несчастным случаем". Короче, Чума был готов умереть, но не возвращаться к месту дислокации своей воинской части.
Мышка слушала попутчика, не перебивая, пытаясь понять. Раз уже свела их судьба в одном месте в одно и то же время, может быть, такое совпадение произошло не случайно?… Само по себе, невероятное вторжение дезертира в вагон СВ, — уже событие нестандартное, не вписывающееся ни в какие рамки прогнозов развития… Произошел один случай на миллион, и это случилось именно тогда, когда она едет выполнять своё первое задание, благополучное выполнение которого способно диаметрально изменить её судьбу… И не только. Но подробности Мышке не были известны…
В дверь купе тихонько постучали. Мышка с Чумой вздрогнули: он вопросительно посмотрел на девушку. Мышка подошла к двери и, не открывая, спросила нарочито громким голосом:
— Кто там? Не мешайте спать!
— Проводница… Скоро санитарная зона. Если нужно куда, то поторопитесь!
И шаги стали отдаляться. Мышка не выдержала: приоткрыла дверь и слегка высунулась в коридор: в сторону купе проводников удалялась темненькая худощавая женщина в форме. Что-то в этой форме показалось Мышке странным, но мысль не оформилась толком. Она крикнула вслед проводнице:
— Подождите! А стоим долго? Можно успеть выйти на перрон? Душно в вагоне, — сил нет! и где Фаина, та проводница, что вчера чай приносила?
Проводница, услышав оклик пассажирки, повернула назад, подошла ближе:
— Так спит Фаина-то… Отдыхает. Я за неё. Вам что-нибудь нужно, девушка? Может, чайку принести или там кофейку? Стоим-то? Так это… двадцать минут! Успеете семечек купить, от поезда не отстанете… Так я пошла?
Мышка вернулась в купе, закрыла дверь, присела. Спросила у Чумы:
— Всё слышал, что проводница сказала? Спит Фаина!
— И что из этого? — не понял Чума. — Пусть себе спит!
— А ты не понял? Значит, наш поезд — тот же самый! Значит, и проводница — та же самая! Согласись, вероятность того, что здесь едет другая проводница по имени Фаина — ничтожно мала, верно? Имя — редкое! Понимаешь?
— То есть, ты хочешь сказать: весь поезд перепрыгнул вместе с нами через пару месяцев? Или, по меньшей мере, наш вагон?
— Мой вагон, ты хочешь сказать? — Мышка усмехнулась и подмигнула. Точно как мальчишка, на которого натянули маску, имитирующую женское лицо. — Ладно, не злись! Веселю тебя. Или себя… мне, знаешь ли, тоже не очень хочется в эту Москву ехать… Я еще удивлялась: к чему мне несколько легких летних платьев и туфли на шпильках? На пару дней еду! Пояснили: для важной встречи. А оказывается, для того, чтобы в них по улице ходить! Слушай, я сейчас выйду на разведку на станции. Решай: тебя спрятать под полкой или так будешь сидеть? Вдруг кто-нибудь войдёт?
— Тут буду сидеть, не полезу больше в тот узкий душный склеп, — ответил сердито парень. — проводница увидит, что ты сошла и сюда не сунется… и вообще, проводники во время остановок должны перед вагоном дежурить.
— Верно! Значит так: сиди и не рыпайся! Я только посмотрю, что к чему, — мигом назад! На твою долю семечек купить?
Поезд затормозил. Их вагон остановился как раз напротив вокзала. Мышка осторожно выбралась по ступенькам на перрон: в тапочках было не слишком удобно, а кроссовок при ней не было: рассчитывала их в столице прикупить. Удивило полное отсутствие при станции торговых точек типа киосков: местная власть, видимо, строга… Торговки толпились перед вагонами, выкрикивая названия своего товара, но продавали они все одно и то же: семечки жареные, подсолнечные и тыквенные, орешки, отварной картофель, посыпанный укропом. Ничего вкусного! Придётся, действительно, взять семечек: они отлично отвлекают от лишних мыслей… Намётанным глазом Мышка пробежалась по разным местам, где предлагали семечки. Подошла к одной старушке, к другой, — у обеих попробовала. У первой семечки чуть горчили, или отсыревшими жарила. Зато у второй бабульки хороши семечки оказались: крупные, вкусные, чуть-чуть недожаренные: самое то! Мышка еще подумала: большой стакан взять или маленький? Наверное, большой: ехать еще несколько часов… И Чума присоединится, куда же без него… вот еще горе…
— Почём ваши вкусные семечки? — спросила у старушки, сомневаясь: назвать ли торговку "бабушкой" или "тетенькой", — и никак не стала называть.
— Бери, деточка, вкусные мои семечки! С душой жарю! И недорого: всего пятьдесят копеек… Лучше моих семечек ни у кого нет!
— Сколько, сколько? — оторопела Мышка. — Вы не ошиблись?
— Что, дорого для тебя? Ну, бери за сорок копеек! — уговаривала ее продавщица семечек. — Дешево совсем отдаю. Такие вкусные!
У Мышки от названной цены голова загудела. Где это видано: сорок копеек? Куда она попала? Раз в поезде есть Фаина, значит, вагон тот же самый, но только с ценами здесь творится что-то невообразимое. Спит она, что ли?
— Бери за тридцать! — Мышкины колебания старушка приписала ее скупости. — почти даром! А то мне уходить пора, ноги болят…
Мышка сделала вид, что ищет кошелёк в сумке. Кошелёк там лежал, но деньги в нём были совсем не те, что нужно. Какие же деньги здесь имеют хождение? Куда она попала? Тут пальцы нащупали во внутреннем отделении сумочки пачку нераспакованной жвачки "Орбит", и Мышка обрела уверенность.
— Ой, а я кошелёк в купе оставила! — воскликнула она испуганно. — Вот растяпа! Сейчас побегу за кошельком, — и посадку объявят…Вот не везёт… Бабушка, а давайте меняться? У Вас внуки есть? У меня — упаковка запечатанной жвачки. Я вам — жевательную резинку, а Вы мне — стакан семечек! Идёт?
И жестом фокусника извлекла на свет божий длинную узкую пачку жвачки.
Старуха недоверчиво оглядела пачку, в пальцах повертела. Обдумывала: зачем ей такой непонятный бартер? Так, верно, индейцы разглядывали пистолеты…
— Москвичка ты, что ль? — спросила у Мышки. — Что-то у нас такое не продают… Давай меняться, согласная я! — И мигом спрятала жвачку в необъятном кармане длинного застиранного ситцевого платья невообразимого покроя. Быстро скрутила из газеты бумажный пакетик, высыпала туда семечки из граненого стакана и начала энергично собираться. Уйти решила.
— Подождите, пожалуйста! — окликнула ее Мышка. — Можно мне ваши обрывки газеты забрать? Так скучно в поезде, — тоска зеленая! Хоть почитаю, что в мире творится: сто лет настоящих газет не читала!
Мышка правду сказала: в последнее время она всё больше в Интернете прессу просматривала, а бумажные газеты только в архивах изучала, для дела.
— Бери, конечно! — изумилась старушка. — Жалко мне, что ли? Только они, мои газетки-то, не первой свежести: майские, наверное. Держи, изучай, что пишут!
Подхватив периодику "не первой свежести", Мышка запрыгнула в свой вагон в последнюю минуту, почти на ходу. Стремительно ворвалась в своё купе: нахальный Чума старательно притворялся спящим, но, увидев, что это всего лишь Мышка, немедля уселся напротив неё и требовательно уставился:
— Ну, что нарыла? Ого, семечки, — это по-нашему! Только как я их есть буду? О. догадываюсь: прекрасная дама нежными пальчиками станет чистить семечку за семечкой и класть в мой жаждущий клювик… Знаешь, как руки затекли…
— Не буду я тебе семечки чистить! Сам их себе очищай, халявщик несчастный! Давай сюда руки, да поближе протяни! Надоело мне тебя конвоировать! — и долго развязывала тугой узел на руках Чумы, который сама же и затянула накрепко. — Всё, разминай свои грабарки-лапищи, я тебя больше не боюсь, Чума ты этакая!
— Что так? — спросил Чума, массируя затекшие руки, стараясь восстановить в них кровообращение. — Ты мне поверила всем сердцем и полюбила всей душой? Что-то случилось на станции? Слушай, не тяни, рассказывай, а?
— Ничего не случилось, — ответила Мышка, глядя в окно, на летние сказочные пейзажи. — Только с меня спросили пятьдесят копеек за большой стакан семечек, а потом согласились отдать за тридцать. Попробуй: вкусные!…
— Они тут, что, благотворительностью занимаются, местные торгаши? — не поверил Чума. — Да брось заливать, признайся: шутишь?!
— Они торгуют!… Только цены здесь такие странные… А теперь — на: ешь свои семечки. А я буду газету читать. Сто лет в руках не держала газет.