И вот начались съёмки. Снималась самая обычная серия, самого обычного Ноксткого сериала. И только Аннэя выделялась на общем фоне, присутствовавшие на съёмочной площадке переглядывались, шептались:

— Как её допустили на площадку?.. Она, конечна, хороша, даже через чур хороша, но её не примет наш зритель…

— Говорят, её порекомендовал сам Эван.

— Сам Эван?.. Ну, тогда с этим не поспоришь. Придётся снимать…

Отсняли несколько дублей этой драматической сценки. Как и было положено — сначала погиб Дэкл, затем — и Аннэя.

По окончании съёмок, сияющая, забывашая о недавней ссоре Аннэя подпорхнула к Дэклу, спросила:

— Ну не правда ли — чудесно?

— Я устал. Я не хочу говорить об этом…

— Ну что ты так хмуришься? Я не понимаю тебя! Ведь это такой прекрасный день. Нас сняли, и покажут по телевидению. И меня, и тебя увидят совершенно незнакомые нам люди: и здесь, на Нокте, и на нашем Бадже, и на всех тех мирах, где показывают Ноктское телевидение…

— Но мне не нравится Ноктское телевидение, и ты об этом прекрасно знаешь.

— И всё же, Дэкл, ты бываешь совершенно невыносимым. У тебя сейчас физиономия самоубийцы, или человека, приговорённого к казни. Глядя на тебя, я начинаю чувствовать себя плохо. Решил мне испортить этот прекрасный день?

— Не хочешь смотреть на меня?

— Хочу смотреть на тебя прежнего: приветливого, улыбчивого…

— Я никогда не был особенно улыбчивым, а сейчас, если и выдавлю из себя улыбку, то это будет такая гримаса, от которой убежишь и ты, и все окружающие…

— Нет, ты становишься совершенно невыносимым. Не знаю, что с тобой делать.

— А ничего не делай. Нравится тебе здесь? Ну так и оставайся, ну и гуляй по этой киностудии, а я пойду в гостиницу!

Вот на такой агрессивной ноте они и расстались. Дэкл нанял аэроцикл, и полетел в гостиницу (деньги они получили в кредит от Эвана, и, несмотря на его заверения, что это — плата за молот Радужного камня, обещали вернуть их при первой же возможности).

Оказавшись в своём номере, Дэкл пытался почитать один из немногих нравившихся ему журналов "Флора и фауна иномирья", но, несмотря на действительно интересные статьи и фотографии, никак не мог на них сосредоточиться. Мысли его вновь возвращались к Аннэе: "Вот её нет рядом, и я понимаю, как же дорога она мне, как привязался я к ней. Готов на всё, лишь бы она оставалась рядом со мной. Рядом с ней я готов на многие свершение, без неё — пропаду, начну спиваться также, как этот несчастный Эван… Вот целых два часа не видел её, и уже весь извёлся. Где она сейчас? Что делает? Не случилось ли с ней что-нибудь в этом страшном, огромном мире?.."

И Дэкл уже сожалел о том, что отказался принять от Эвана устройство мобильной связи, с помощью которого мог бы оперативно связаться с Аннэей.

Надо сказать, что «мобильники» появились на Нокте совсем недавно. Это было одно из проявлений технического прогресса, который так резко взвился вверх после того, как началось изучение «Объекта». Конечно, по важности «мобильники» ни в какое сравнение не шли со световыми двигателями, но получали всё большее распространение в суетливом Аркополисе, и вскоре уже должны были появиться на таких мирах, как Бадж…

Итак, Дэкл тщетно пытался избавиться от мыслей об Аннэе, и это ему не удавалось. И к тому времени, когда через три часа она, наконец-то, появилась, он совсем извёлся.

Она вошла, сияющая больше прежнего, с большим букетом благоуханных, удачно подобранных цветов, и бросилась к нему, обнимая его, целуя, приговаривая:

— Милый, Дэкл, ну что же ты опять такой мрачный?.. Ведь сегодняшний день ещё более прекрасный, чем я ожидала! Это сказка! Как же прекрасен Нокт, как же прекрасен Аркополис!

— А что у тебя уже появились поклонники? — Дэкл отстранился и кивнул на букет.

— Представь себе, появились. По-крайней мере, один поклонник.

— Просто замечательно. Очень рад этой новости!

В голосе Дэкла прозвучала боль, но Аннэя снова подошла к нему, обняла крепче прежнего, и, поцеловав в губы, спросила:

— Неужели ты можешь ревновать меня?..

— Я, право, не знаю.

— Нет, ты опять обижаешь меня. Сомневаешься во мне?..

— Нет. Я надеюсь…

— На что надеешься? На то, что не изменю тебе? Но как же я могу тебе изменить, если я твоя; понимаешь — только твоя, до самой смерти.

— Ладно. Я верю тебя. Но расскажи мне про этого поклонника.

— Его зовут Аддон Донч, и он — очень известный на Нокте киноактёр. Снимается, в основном, в фильмах про любовь. Ты видел фильмы с его участием?

— Нет, я не смотрю Ноктские фильмы "про любовь", потому что они про что угодно, но только не про любовь.

— …Ладно. А мне вот доводилось пару фильмов с Аддоном видеть, и, скажу тебе — он неплохо играет. Ну а в реальной жизни — он такой галантный, обходительный, тебе надо поучиться у него…

Дэкл хотел сказать: "Учиться подлости не желаю", но решил, что Аннэя может совсем обидеться, и кое-как сдержался.

Потом они ужинали, и Аннэя рассказывала о впечатлениях прошедшего дня, и о встрече с Аддоном Дончом. Оказывается, он пригласил её сниматься в следующем фильме с его участием.

— Что — в роли его очередной любовницы? — спросил Дэкл.

— Нет! Как ты мог подумать!.. Это такая же небольшая роль, как и сегодняшней серии. Но это уже не для телевидения. Этот фильм в кинотеатрах будут показывать. Он пригласил меня осмотреть место съёмок того эпизода. Это на курортном мире Жемчужина-15.

— И ты, конечно, согласилась?

— Конечно, согласилась. А что в этом плохого?.. Ведь ты же понимаешь. Он мне интересен только как друг. Он очень хороший человек. Веришь мне?

Дэкл ничего не ответил.

— Ну так хочешь я тебя с ним познакомлю?

— Ещё чего! Конечно, нет. Обойдусь без таких знакомств…

Дальше они долго разговаривали. И чем дальше шёл разговор, тем чаще Аннэя восхищался Ноктом и Аддоном, а Дэкл испытывал от этого раздражение. Закончилось всё тем, что он сказал Аннэе немало грубых слов, а она разобиделась на него, и спала в ту ночь в соседнем помещении (правда, в их номере было аж пять помещений, и десять кроватей и постелей).

А на следующий день, не оставив Дэклу никаких записок, Аннэя улетела вместе с Аддоном Дончом на мир Жемчужина-15. Впрочем, Аннэя была уверена, что этим только проучит мрачного, вспыльчивого Дэкла. О том, что у неё с Аддоном Дончом может вспыхнуть любовь, наивная Аннэя даже и не думала.

Прошло полгода. Дэкл, его родители, и родители Аннэи все ещё жили на сто двадцатом этаже гостиницы "Столп Аркополиса"; Аннэя вот уже пять месяцев как не появлялась там.

Однажды вечером (опять-таки напомню, что вечер, ночь, утро и день — понятие в Многомирье весьма условные, ощутимые только организмами, но не передающиеся через разность освещения) — Дэкл сидел в роскошном номере Эвана, за богато уставленным столом. Всевозможные кушанья высились на тарелках, конечно много было и выпивки. Эван напился по давней привычке, Дэкл — едва ли ни в первый раз.

Уже некоторое время они ничего не говорили, избегали смотреть друг на друга, но зато усиленно ели, и, конечно же, пили.

Вдруг Дэкл проговорил:

— Каждый день обещаю не узнавать о Аннэе, и каждый день срываюсь — буквально выискиваю информацию о ней… Впрочем, делать это несложно — «жёлтая» пресса любит обсасывать подробности её романа с Аддоном Дончем.

— Ну и неужели за всё это время она даже ни разу не позвонила тебе?..

— Нет. Не позвонила. Только письмо присылала… Да ты знаешь, я тебе его показывал: "Прости. Извини… Нашла свою истинную любовь" — таков смысл… Он обольстил её во время того полёта на Жемчужину-15… Показался ей настоящим божеством: сияющий, обольстительный, властный, из-за своих денег всемогущий… Теперь она снимается в главной роли, в его фильме… Знал, что она наивна, но не предполагал, что она такая дура!..

Дэкл махом осушил большой бокал вина, подлил себе ещё.

Эван, впервые за полчаса взглянул на Дэкла, но тут же отвёл взгляд, и спросил тихо:

— Обвиняешь меня в том, что привёз вас сюда.

— Проклинал тебя. Были такие страшные часы, когда хотел убить тебя, а потом и на себя руки наложить. Но всё же спасся от этого страшного наважденья. Теперь ни в чём тебя не виню. Она бы всё равно вырвалась сюда. Кино всегда было главным в её жизнь, я всегда оставался на втором месте… Но, пожалуй, хватит о ней. Сердце и так истерзано…

— Как твоя работа? — спросил, подливая себе и Дэклу вина, Эван.

— Как обычно. Никаких изменений. Утром просыпаюсь, беру выданный мне список, начинаю обзвон… "Алло, скажите пожалуйста — это приёмный порт мира "Речной-16?". «Да». "А это Ноктская компания «ПлавСыр». "Получили ли вы вчера партию сырков с красным перцем?". «Да». "За какое время была произведена выгрузка?". "За три часа". "Скажите, какие плавленные сырки пользовались наибольшей популярностью в прошедшем сезоне". "Со вкусом огурцов, и с грушевым привкусом". "Поступали ли к вам жалобы от местного населения на нашу продукцию?" "Нет. Жалоб не поступало". "Есть ли пожелания к нашей компании". "Пожалуйста, присылайте сырки с блондинкой на упаковке, их особенно хорошо разбирают". "Спасибо. Всего хорошего". "И вам того же…"… "Алло, скажите пожалуйста, это приёмный порт мира "Речко-горный 27". "Нет. Это строительство развлекательного комплекса мира «Хвойный-58». "Извините"… Ну и так далее… Весь день — звонки от одного мира с другой, такие разные, и в тоже время — такие похожие, так быстро забывающиеся голоса…

— Надоела эта работа.

— Надоела?.. Не то слово!.. Однообразие убивает, а я ведь всегда стремился к полётам. Останусь на Нокте ещё хотя бы на три месяца, и сопьюсь. Стану таким же, как ты, Эван. Ты уж извини. Я пьян. Я говорю, что думаю. Ты ведь пьяница. Ты ведь убиваешь себя. Ответь: почему ты не можешь сбежать отсюда? Гниёшь ведь! Ответь!..

— Не знаю, Дэкл. Не знаю… Вот сил нет. Молодость ушла, и сил нет… Я ведь никому не говорил: а в себе держал. Там, за «скорлупой» мирозданья. Там не только ледяная пустота, или, как её называют — вакуум. Там — есть жизнь. Огромное пространство. Мы и вообразить себе не можем такую бездну, а в этой бездне — сияющие архипелаги! Какими дивными цветами переливаются они… Не в силах я это описать. Даже лучший поэт смог бы только намекнуть, только малую частицу той бездны в своих стихах передать, а я…

— Для меня — вовсе не откровение, что ты увидел там нечто прекрасное. В тех старых телепередачах, с твоим участием, которые я видел, ты хоть и говорил неправду; то, что от тебя требовали, а в глазах твоих светилась та красота… Теперь твои глаза потухли. Ты сидишь здесь, старый, усталый, день за днём приближаешься к смерти…

— Не говори мне об этом, Дэкл! Мне больно это слышать!

— Но ведь это правда. Почему ты боишься правды?..

— Потому что я привык обманывать. И чем глубже в эту ложь погружаешься, тем больнее становится жить…

— Ведь ты мечтал снова увидеть ту красоту. Путешествовать там, за пределами нашего мирозданья.

— Именно таковой и была моя главная мечта. Но потом, день за днём всё забылось. Но, Дэкл, прошу хватит! Не причиняй мне эту боль… Я буду пить ещё и ещё…

Эван только что опрокинул в себя бокал с вином, налил следующий, но, прежде чем пить, потянулся с той же бутылью вина к Дэклу. Хотел и ему подлить. Но Дэкл сделал отрицательный жест рукой, отставил свой бокал на край стола, и проговорил:

— Нет, довольно…

— Насмотрелся на меня? Не хочешь теперь? Перетерпишь свою боль-разлуку с Аннэйей?

— Переживу, потому что понял, что должен делать.

— А-а, дай-ка догадаюсь! — пьяным голосом вскрикнул Эван. — Улетишь с Нокта, правильно?!

— Да. Я улечу с Нокта.

— Я тебя не держу.

— Ты помог бы мне устроиться на каком-нибудь дальнем мире?

— Помогу. Ты ж знаешь, у меня есть связи, — Эван жадно пил вино.

— На очень дальнем мире. Так, чтобы даже и при желании, и со световыми двигателями сразу нельзя было вернуться назад.

— А?.. Что?.. Поближе к «скорлупе» прикажешь?..

— Нет. Лучше поближе к центру мирозданья. Меня почему то всегда манил именно центр. Наверное, если доведётся узнать, что там такое, то и к «скорлупе» отправлюсь.

— Ты же знаешь: точный центр так и не удалось обнаружить.

— Но я хотел бы отправиться на базу, расположенную как можно ближе к центру.

— Это можно устроить. Хотя ты, наверное, знаешь: на такие дальние базы, начинённые новейшей техникой, берут только коренных Ноктцев… Но ты не волнуйся. Я же герой их комиксов. Ради меня сделают ещё одно исключение; в конце-концов это не так уж и в разрез с ихними законами идёт. Они же должны показать, что и к выходцам с иных миров не как к зверям относятся.

— Вот огромное тебе спасибо! Вот бы всё получилось!..

— Получится-получится.

— Эван, и ты со мной лети. Там ты себя свободней почувствуешь и пить перестанешь.

— Ни в коем случае! — пьяно вскрикнул Эван, и помахал перед своим носом подрагивающим пальцем. — Если меня и отпустят, то сделают из этого путешествия дурацкое шоу… Так что ты готовься — в ближайшую неделю твой отлёт. Ну и не поминай меня лихом!

— Что ты, Эван, друг мой! Ведь мы не в последний раз общаемся.

— Конечно-конечно. Ну а теперь иди, я хотел бы побыть в одиночестве.

Когда Дэкл удалился, Эван в какой уже раз подлил себе вина, и пробормотал:

— Случайно нашёл вас, похожих на меня в юности, и вот вы разбежались-разлетелись. Кто же теперь остался со мной?.. Я совсем один здесь…

Промелькнуло ещё три года.

И снова сто двадцатый этаж крупнейшей Аркопольской гостиницы "Столп Аркополиса". Давно уже не жили там ни Аннэя, ни Дэкл, ни их родители. Что касается родителей, то они, по проекции Эвана, нашли несложную, связанную с вводом данных в компьютерную базу, но хорошо оплачиваемую работу, и жили на тихой, почти светлой окраине Аркополиса. Дэкл улетел на дальнюю, приближенную к гипотическому центру мирозданья базу, что касается Аннэи… Аннэя в тот день пришла к Эвану.

Она наслышана была, что Эван много пьёт, и в последнее время редко появляется на публике, поэтому, когда договаривалась о встрече, и слышала в трубке его усталый, печальный голос, приготовилась к встрече с человеком потрёпанным, мало похожим на кумира её молодости.

И всё же, когда она вошла и увидела его, то вырвалось из неё невольное:

— Как же вы постарели!

Он располневший, обзаведшийся вторым подбородком, сидел в кресле, смотрел блеклыми, с тёмными полукружьями глазами на неё. Заметила Аннэя, что в волосах его: и на затылке, и в неааккуратной бородке, появилась седина. Он тоже кое что заметил, и произнёс откровенно:

— Ты тоже изменилась, Аннэя. В тебе уже нет прежней чистоты и энергии. Видишь, я откровенен. Я опять навеселе… Давай, на ты.

— На "ты"? — переспросила Аннэя, садясь в кресло, напротив Эвана. — Можно и на «ты». Ведь ты мне как родной. Моя судьба обусловлена твоим поступком.

— Тем, что увёз тебя с Баджа?.. Ну, да. Но не я толкал тебя в объятия Аддона Донча.

— Прекрасно понимаю, ведь я уже не такая наивная дурочка, как три года назад. Я ни в чём тебя не виню. Просто говорю, что ты — важная веха на моём пути…

— Ты уже не с Аддоном?

— Конечно, нет. После меня он уже поменял с десяток «постоянных» девок. А уж сколько было «непостоянных», на одну ночь — никто не знает. Он ещё и при мне их менял, как свои дорогие костюмы. Но меня держал больше, чем кого-либо другого. Сколько я нервов с ним истрепала. Я узнала, что такое настоящая ненависть. Я готова была его убить!..

— Слышал, с каким шумом вы расстались.

— Да. Я устроила судебный процесс. Сорок миллионов эзкудо из него выжала. Не ожидал он, наверное, такой прыти от "деревенской простушки". Но я у него кое-чему научилась.

— Стала такой, как все?

— Одно время хотела стать такой, как все. Но нет — не получилось.

— Аннэя, у тебя глаза усталые и печальные.

— Но ещё без тёмных полукружий, как у тебя.

— Я не пользуюсь косметикой. А что будет, если ты умоешься?

— Ты увидишь маленькие морщинки, Эван.

— Преждевременные?

— Да. Ведь мне только двадцать три сейчас.

— Совсем молодая… В таком возрасте я только начинал свои путешествия, а ты уже стареешь.

— Эван!..

— Что? Дамам такого не говорят?

— Эван!..

Она достала из кожанной сумочки тонкую, длинную дамскую сигару и зажигалку. Попыталась зажечь, но рука её дрогнула, зажигалка упала на пол.

Эван взял стоявшую на краю стола свечу, поднёс к сигаре. Аннэя затянулась, откинулась в кресле. Некоторое время смотрела на занавешенное окно.

Занавески были уже не такими непроницаемо плотными, как прежде, они просто скрывали их от улицы, но и люстра не горела. Одна лишь свеча. В этом просторном помещении царил сумрак, некоторые углы невозможно было разглядеть.

Аннэя спешно, глубоко затягиваясь, выкурила сигару, взяла из той же сумочки следующую, и уже не дрожащими руками зажгла её от свечи; дальше курила неспешно, выпуская дым, который скапливался в сероватое, висящее рядом с люстрой облако.

Эван спросил:

— Зачем ты пришла?

— Хотела узнать…

Пока она затягивалась, Эван произнёс:

— О Дэкле?

— Да, о нём.

— Что же сама, без меня не могла узнать?

— Очень мало сведений о его экспедиции. Пыталась узнать у работников научного центра, а мне отказали. Деньги им хотела предложить, а они так мило улыбаются, и отвечают: нам от правительства такие деньги идут, которые вам и не снились. А про экспедицию, милочка, и не спрашивайте. Секрет, мо. И то, право, я ведь не звезда, а так — звёздочка; в «жёлтой» прессе то мелькала не из-за фильмов своих глупых, а из-за того процесса с Аддоном. А ты — настоящая звезда. Хоть на публику не появляешься, а публика всё с тобой связанное хватает.

— А я Дэкле кое-что знаю. Два года назад прислали мне посылку от него. Конечно, ты понимаешь, раз экспедиция засекречена, то и посылка — нелегальная, но за несколько миллионов эзкудо мне всё же удалось договориться. Главное — знать, с кем договариваться. У меня за годы житья здесь появились кое-какие связи. Я хоть и сижу сиднем, а связи-то всё-равно появляются. Людишки-то сами меня ищут…

— И что же о Дэкле слышно? Что в той посылке было?..

— Там: представь себе, написанные по старинке, не на компьютере, а в тетрадях многочисленных произведения, как прозаические, так и лирические, там, также, и некоторые из его картин. Что касается тетрадных листов, так это — ксерокопии. А картины — подлинные…

— И что же… — голос и пальцы Аннэи дрогнули.

— Ты хочешь спросить, были ли там произведения, посвящённые тебе?

— Да.

— Не было.

— Что же: ни одним словом, ни на одним штрихом на картине?

— Нет.

— Быть может, там другие женщины?

— Ни женщин, ни мужчин. В художественных произведениях, впрочем, описывается жизнь людей, но к теме любви он старается не прикасаться. И, надо сказать, это ему удаётся. Читать Дэкла действительно интересно. Я понимаю, почему он интересен тебе…

— И почему же? — Аннэя потянулась за очередной сигаретой, но всё же остановилась.

— Хочешь найти в нём ту чистоту, ту молодость, которую сама потеряла.

Она снова замолчала. Пальцы её были нервно сцеплены, им явно не хватало сигареты, но всё же она сдерживалась, не курила. Наконец, ответила:

— Да. Ты прав. В последнее время, часто его вспоминаю. Думаю — простит ли он меня?

И она перевела взгляд на Эвана, ожидала, что он ответит. А Эван только пожал плечами, и произнёс:

— Ну откуда же я знаю? Тебе надо отправиться туда, и самой всё у него всё спросить.

— Ой, Эван, я так волнуюсь. Вот представляю: посмотрит он на меня испепеляющим взглядом, да и ответит — убирайся обратно на свой Нокт, а мне и без тебя хорошо…

— Попытаться, думаю, всё же стоит.

— А ты можешь всё организовать?..

— Да. Моих связей хватит, чтобы отправить тебя туда…

— Что же я раньше к тебе не приходила?.. Но я и сейчас волнуюсь. Вдруг ничего не получится. Вот прилечу я, а он… Но, впрочем, хватит. Я уже точно решила, что лечу. Если понадобиться, на коленях перед ним буду стоять, молить.

— Думаю, ему это не понравится. Он, судя по его произведениям, сейчас всё же спокойный, гармоничный человек, и ни к чему ему эти, привезённые с Нокта страсти…

— Хорошо. Я буду стараться. Ну а ты полетишь?

— Сейчас я привязан к Нокту больше, чем когда-либо, — Эван проговорил это спокойно, но в глубине его глаз читалась боль.

— Но разве это так сложно? Вот просто взять и полететь?.. В конце-концов, просто глупо — сидеть здесь и напиваться день за днём, умертвлять себя.

— Поживи жизнь другого человека, а потом обвиняй его.

— Ладно… Извини… А Дэкл присылал свою фотографию?

— Нет. Никаких фотографий. Только автопортрет… Сейчас…

И Эван прошёл в соседнее помещение, где у него была кладовка. Включил там свет, и довольно долго возился. Слышно было, как он перебирает различные предметы, ворчит, ругается, покашливает от пыли…

Наконец, вернулся. В одной руке нёс папку, в другой — объёмистый, вытянутый свёрток. Папку он протянул Аннэе, свёрток же положил к себе на колени.

Аннэя раскрыла папку, и долго разглядывала автопортрет Дэкла, который лежал первым. Видно было его лицо — большие, спокойные глаза; и во всём лице — умиротворение.

Девушка произнесла:

— Я вспоминала его, но здесь он ещё красивее, нежели в моих воспоминаниях…

Эван молчал, растерянно поглаживал лежавший на его коленях предмет.

Аннэя, налюбовавшись на Дэкла, перевела взгляд на пейзаж, который также, с большим умением, тщательностью и любовью был изображён на заднем плане.

Там простиралась долина. Диковинные, ярких тонов цветы и травы поднимались из почвы. Несколько похожих на причудливые замки деревьев многранными, плавными формами вздымались к небу, и там распускались лазурными, с золотистыми окоёмками лепестками.

Аннэя обратила особое внимание на белый, с золотистыми и голубыми прожилками купол, который метров на пятнадцать поднимался посреди долины, и ещё на то, что небо не было везде одинаково лазурными; в одном месте эта лазурь как бы уплотнялась до невозможной для воздуха, алмазной плотности, и хотя содержала в себе оттенок золота, всё же оставалась небом…

Девушка разглядывало это место в небе так же долго и пристально, с таким же вдохновением, как и лицо того, кого она хотела любить.

Эван проговорил:

— Хочешь узнать, что это такое в небе?

— Да. Конечно…

— И я хочу узнать, и Дэкл, и все участники той экспедиции. Предположительно, что там и есть центр мирозданья.

— Ну и что же — они пытались долететь туда?

— В своём письме Дэкл сообщал, что, конечно, пытались. Но, к сожалению, и с самыми совершенными Ноктскими приборами это оказалось невозможным. Во-первых, приборы отказались определить точное местоположение центра мирозданья. То есть, вроде бы, в небе видно это уплотнение, но приборы не фиксируют ни его точного положения, ни его удаления от наблюдателя. Тем ни менее, было запущено несколько зондов. На расстоянии примерно пяти световых часов от мира Дэкла они фиксировали такое же уплотнение в небе, по пролёте ещё доли световой секунды — оказывались уже с другой стороны уплотнения, хотя по приблизительным рассчётам — размеры его огромны, и невозможно его пролететь не только за световые секунды, но и за часы. Из этого следует вывод, что там — искажение пространства.

— Так и не придумали, как это искажение обойти, как проникнуть внутрь?..

— Нет, не придумали… Но здесь я перехожу к следующей части истории. Экспедиция Дэкла зафиксировала ещё некие световые явления: вроде бы как сияющие точки пролетали в небе. Но пролетали они слишком быстро, и ни разу не удавалось их чётко заснять. На самых лучших фотографиях видны только некие вытянутые субстанции, напоминающие змей. Вблизи от базы они не появлялись. Вот это сообщение заинтересовало властьимущих Ноктцев гораздо больше, чем вся история с неуловимым центром мирозданья. Они, как от них и следовало ожидать, посчитали, что эти вспышки — это проявления неизвестной Нокту цивилизации. Что, если эта цивилизация попытается завладеть световыми двигателями? Что, если у них уже есть световые или даже более совершенные двигатели? В общем, на мир Дэкла, и на прилегающие к нему миры было отправлено немало законников, ну и, естественно, самое мощное оружие, и боевые роботы. И ведь не унимаются: отправляют туда всё новые и новые отряды. Сделали из нескольких миров настоящие крепости; поэтому и такая секретность. Посылку от Дэкла я получил ещё до того, как началась эта суматоха, а сейчас, боюсь, и десяти миллионов эзкудо, не хватило бы, чтобы получить весточку из такого засекречнного места …

— Сколько же там сейчас Ноктцев?

— Точных сведений даже мне не удалось получить, но несколько тысяч — это точно. В основном — упёртые законники. Сама понимаешь — это не самая приятная компания.

— И всё же Дэкл, находясь там, взрастил в себе спокойствие.

— Таким он был два года назад, ещё до того, как там появились законники. Надеюсь, таким он остался и сейчас.

— Эван, но ты для меня выхлопачешь там местечко?

— Сказал же — выхлопочу.

— А сам не полетишь?.. Неужели не хочешь увидеть центр мирозданья? Ведь на картине, даже и самой совершенной, невозможно передать эту красоту, можно только почувствовать…

— Хватит! Я останусь на Нокте. Я чувствую себя здесь вполне комфортно.

— Но… Ладно, — Аннэя перевернула несколько страниц, и вслух начала читать первое из попавшихся ей стихотворений Дэкла:

Эван поднялся, снова прошёл в кладовку, долго там рылся, и вернулся с запылённой, явно давно лежавшей без внимания тетрадкой. Некоторое время перелистывал измятые страницы, и, наконец, остановился, произнёс:

— А вот стихотворение, написаное мною несколько лет назад. Думаю, по духу искания, оно близко к стихотворению Дэкла:

— Как печально, — вздохнула Аннэя. — Но — это правда. Я чувствую тоже, что и ты. Время летит, года мелькают. Только, кажется, жила на Бадже, мечтала, была полна энергии, и вот уже ничего этого нет. Теперь только на Дэкла надежда. Примет меня, тогда, может, стану прежней. А коли нет — начну спиваться, как ты; и лениво, и невозможно будет покинуть для меня насиженное место.

Затем она спросила:

— А сейчас ты стихи пишешь?

— Нет, — ответил Дэкл.

И вот, когда он ответил «нет», стало темно.

Дэкл вспомнил давний случай, когда Аннэя и Дэкл только поселились в гостинице. И он спросил:

— Неужели опять отключили электричество?

— Нет. Электричество не отключали, — ответила Аннэя, и кивнула в сторону кладовки.

Там горела лампа, которую забыл выключить Эван. Эта электрическая лампа и являлась единственным источником света (свеча уже прогорела).

Эван отложил лежавший на его коленях вытянутый свёрток и проковылял к окну. Он бормотал:

— Но что же это такое?.. Почему так темно?

И он резким, нервным движеньем распахнул шторы. Внизу переливался электрическими и неоновыми огнями Аркополис, а над ним висело совершенно чёрное, без единого лазурного просвета небо.

Аннэя тоже подошла к окну, прижала ладони к стеклу, и проговорила чуть слышно:

— Я помню тот случай: мы с Дэклом находились в одном номере, такие молодые, счастливые, мы обнимались, целовались… И вдруг потух свет. В бетонных недрах этой, тогда непривычной нам гостиницы, мы испугались, что потух не электрический, а настоящий, небесный свет. Тогда мы долго стучали в дверь твоего номера, и ты, наконец открыл, успокоил нас… Ведь когда ломается электрический свет, его можно починить. А когда что-то ломается в небе, то я просто не знаю… в наших ли силах что-то исправят?.. А, может, его сейчас всё же починят; может, опять зажжётся?

— Готовься к худшему, Аннэя. Думаю, эта тьма надолго.

— Но ведь не навсегда?

Эван ничего не ответил.