Елена Щетинина

Суета вокруг мыша

– Диван, – упавшим голосом сказал Витька, когда я по молчаливому зову дубля «Корнеев-853» пришел в лабораторию. Сам дубль отстал еще в коридоре, наткнувшись на внеплановый ремонт светильников, и теперь глухо бился об стремянку, которую держали пять джиннов. Шестой, как я успел заметить, вкручивал лампочку против часовой стрелки.

– Что диван? – осторожно спросил я. Слишком уж свежа в памяти была та катавасия вокруг транслятора, что сопровождала мой первый день в Соловце. И любое упоминание дивана не в научном контексте вызывало у меня безотчетную дрожь и острое желание прикинуться фантомом.

– Его съели… – Эдик утешающим жестом держал руку на корнеевском плече. А может, и не утешающим, а удерживающим – дабы Витька в порыве горя не начал крушить все вокруг. На полу и так валялись осколки чего-то стеклянного, обрывки всякого бумажного и ошметки подозрительно органического. Витька всему отдавался с воодушевлением – будь то созидание или разрушение.

– Кто съел? – осторожно уточнил я. Витька как-то давно не рассказывал о своих опытах с живой водой, и в мою душу закралось страшное подозрение. На всякий случай я мысленно очертил вокруг себя круг. А потом, вспомнив последние достижения психотерапии, воздвиг и мысленную зеркальную стену.

– Откуда я знаю кто? – огрызнулся Корнеев. Подозрение в моей душе окрепло.

– Мы предполагаем, что это не моль, – вежливо сказал Амперян, скромно прикорнувший на углу стола.

– Почему? – подобные уточнения кормили мое подозрение гигантскими порциями.

– Потому что материал его обшивки не относится к числу тех, что ест моль, – терпеливо пояснил Амперян. – Насколько я знаю, моль предпочитает…

– Кстати, а вы знаете, что жрет не сама моль, а ее личинки? – зачем-то брякнул Роман.

Витька издал горестный вздох и схватился за голову.

– И что… – осторожно спросил я. – Все совсем так плохо?

– Как ты считаешь, если три магистра сидят и горюют – это совсем плохо или не совсем плохо? – парировал Роман, отступая в сторону и давая мне взглянуть на пациента, который, по их мнению, был скорее мертв.

Диван являл собой печальное зрелище. Даже, я бы сказал, душераздирающее.

Справедливости ради надо сказать, что он всегда выглядел несколько неопрятно – неудивительно, учитывая, что Витька гонял его и в хвост… то есть и в спинку, и в подлокотник. В комиссионке вряд ли бы дали за него больше десяти рублей. Витька всегда с гордостью говорил, что именно так и должен выглядеть настоящий магический инструмент – а все эти ваши блестящие штучки и прочее пижонство суть бесовское замыливание глаз и увод в сторону от истинной сущности вещи.

Но в этот раз корнеевская печаль была обоснована.

В самом центре дивана зияла обрамленная махрами ткани дыра с неровными драными краями. Словно что-то то ли пыталось забраться в диван – то ли, наоборот, выбраться из него. И ни первый, ни второй варианты мне, прямо скажем, не понравились.

Я поежился и отодвинулся подальше, подумывая, не укрепить ли зеркальную стену кирпичами.

– А починить его, того… никак нельзя? – ощущая, впрочем, всю глупость своего вопроса, поинтересовался я.

Корнеев бросил на меня уничтожающий взгляд. За моей спиной что-то зашипело, и запахло паленой бумагой.

– Нельзя, – тихо сказал Эдик. – Это же старинная работа, теперь уже такое не делают.

– Ну кто мог это быть! – взвыл Корнеев. – Кто? Мальчик-с-пальчик мстит? Но то же была просто шутка! Пространственные черви? Их еще в том году случайно на рыбалку выгуляли! Магический континуум пожрал самое себя?

Я не совсем понимал, о чем говорит Витька – но вот именно эта дыра выглядела как-то подозрительно знакомо. Было у меня такое чувство, что…

– А идею мыши уже рассматривали? – вслух спросил я.

– Мышь? – махнул рукой Эдик. – Но это… ах… так… банально…

– Ну не знаю, диван погрызен весьма материально, – пожал я плечами.

Роман почесал голову, присел на корточки и внимательно вгляделся в дыру. Потом поморщился и осторожно запустил туда руку.

– Смотри, – предупредил его Эдик. – Оно там еще может быть. А конечности у нас отращивают пока только в рамках экспериментальной программы. И не факт, что новая будет соответствовать твоему биологическому виду.

Роман снова поморщился – на этот раз что-то нащупав в глубине дивана.

– Как минимум теперь мы знаем, что оно живое, – мрачно процедил он.

– Почему? – осведомился Амперян.

Роман, продолжая морщиться, вытащил руку и показал нам раскрытую ладонь.

– Вот же скотина! – взвился Корнеев. – Мало того что диван сожрала, так еще и нагадила туда!

Магистры сидели подавленные. Кажется, что банальность мыши убила их не хуже, чем сам поврежденный диван.

Пришедший через полчаса Камноедов подтвердил мою версию про мышь и пустился в пространные воспоминания о том, как во времена Готфрида Бульонского на их обоз напали дикие лесные мыши. Вскоре к обсуждению muridae подключился Киврин, возразивший, что при дворе Ивана Грозного шастали такие мыши, что камноедовских лесных одним ударом хвоста поперешибли бы – а вскоре и Хунта, уточнивший, что самые правильные мыши водятся в Испании, а кто с этим не согласен, тому он докажет в два пополуночи на внутреннем дворе.

Витькина лаборатория начала наполняться людьми. Они скорбно вздыхали, трепали Корнеева по плечу, и мне казалось, что еще чуть-чуть – и начнут возлагать к подножию дивана цветы и венки.

Наконец появился Один.

Он задумчиво осмотрел диван, повздыхал, развел руками и сказал, что да, конечно, он давно уже работает исключительно с техникой… мнэээ… технического плана… и кроме того, в связи с некоторыми моментами… вы же понимаете… но, в общем, у него есть хорошая знакомая швея… так что она поможет залатать. Конечно, он не гарантирует, что производительность дивана останется в полном объеме – сами понимаете, уменьшение его составляющих не позволит поддерживать то же КПД, но тем не менее… мнэээ… лучше, чем ничего.

Витька, мрачнее тучи, согласился, что таки да, лучше, чем ничего.

Теперь оставалась сущая мелочь – решить вопрос с мышью. То есть попросту изгнать ее из Института восвояси.

Во всяком случае, мы так думали – но уже через пару часов поняли, как жестоко ошибались. Надо было сразу сообразить, что даже если мышь, которая позарилась на диван Бен Бецалеля, и была банальной норушкой, то после своей трапезы она таковой никак не могла остаться.

Все маги Института потерпели полный крах.

Мышь словно издевалась над ними – а может, и не словно.

Она просто не ловилась.

Самым активным, конечно же, оказался Выбегалло. Он выдал на-гора кучу идей, которые хотя бы на первый взгляд выглядели полезными. Разумеется, самонакидывающийся на мышей сыр протух через три секунды и был торжественно захоронен на полигоне ненужными дублями, а самонаводящаяся мышеловка поймала семь дублей, двух домовых, шесть магистров и самого Выбегалло – но тем не менее что-то потенциальное в его идеях было.

Молодые магистры во главе с Романом усиленно наводили разнообразные галлюцинации – такой плотности и ядрености, что сами вздрагивали, когда натыкались по углам на гигантских саблезубых котов с горящими глазами.

Мышь не ловилась.

Хунта консультировался с Кощеем на предмет всяческих ловушек. «Молот ведьм» предлагал им механизмы несколько большего, чем то требовалось, размера и несколько иной физиологической направленности. Кощей настаивал на масштабе 10:1, Хунта – памятуя о выбегаллиной мышеловке – не хотел рисковать сотрудниками.

Киврин печально говорил о том, что т-только л-лаской, т-только л-любовью и л-лаской можно уговорить живое существо. Но свирепое лицо Витьки не давало любви и ласке никакого шанса.

Модест Матвеевич рассказал старый анекдот про шкаф, под который нужно загнать мышь и подрубить тому ножки. Витька потребовал срочно выписать ему шкаф. Камноедов с жалостью посмотрел на Витьку и выписал тумбочку.

Мышь не ловилась.

Саваоф Баалович появился лишь раз, печально сообщил, что он не может даже указать пальцем, где та находится, ибо это будет считаться причинением какого-никакого да вреда живому существу – и ушел.

Жиакомо отрядил вместо себя целый отряд гномов. Те воодушевленно и сосредоточенно отодрали все плинтуса по периметру институтских коридоров – и с чувством выполненного долга удалились в неизвестном направлении. Вместе с плинтусами.

Стеллочка с сыром в руках нежно ворковала у каждой мало-мальски похожей на мышиную норку дырки. Периодически пробегавший мимо Корнеев осведомлялся, не поймана ли серая бестия – и в расстройстве от отрицательного ответа сам съедал Стеллочкин сыр.

Мышь не ловилась.

Надежда, что она ушла, тоже не оправдывалась. Всю следующую неделю в столовой то и дело пропадали продукты, а повариха тетя Таня – единственный человек во всем Институте, который наотрез отказывался хоть как-то связываться с магией и признававшая только нормальные, истинные борщи, а не «всякие ваши волшебные штуковины, в глазах густо, в животе пусто» – клялась и божилась, что своими глазами видела мышь, которая, пыхтя и что-то – кажется, даже нецензурное – бормоча, волокла по полу огромный окорок. Услышав истошный визг тети Тани и завидев, как та нащупывает половник поувесистее, мышь укоризненно покачала головой и исчезла. Вместе с окороком.

Дежурные, направленные на кухню для карауленья мыши, уже к вечеру были изгнаны тетей Таней с резолюцией «ироды проклятые, все шкафы опустошили, интеллигенция ненасытная».

Мышь не ловилась.

Мы нервничали и находились буквально на низком старте, готовые в любую минуту броситься на поимку серой бестии.

Так что, когда однажды со стороны столовой донеслось протяжное «Ааааааа!», мы вчетвером махом трансгрессировали туда и, не поделив точку перемещения, столкнулись и попадали на пол.

Нашим взорам предстала небольшая серая – банальнейшая и обычнейшая до кончиков ушей – мышь. В зубах у нее была связка сосисок штук на десять.

– Ага! – торжествующе возопил Корнеев. – Щас мы тебя!

Мышь небрежно повела плечами и с утробным чпоком растворилась в воздухе. Часть сосисочной гирлянды осталась в нашем пространстве и, подергиваясь, начала потихоньку всасываться в небытие.

– Ну уж нет, – решительно сказал Роман и уцепился за конец связки.

Перетягивание длилось пару минут, после чего целлофан лопнул, и в руках у Романа осталось две сосиски. Остальные быстро уползли в никуда.

– Вот так оно все… – неопределенно сказал Роман, рассматривая трофей.

– Да ладно… – робко предложил я. – Пусть уж. Что нам, жалко, что ли?

– А как же диван? – напомнил Витька. – И другие ценные вещи. Провода «Алдана», например?

За нашими спинами материализовался Хунта, скептически посмотрел на сосиски в Романовской руке, сказал: «Так-так-так» – и исчез.

Затем появился Киврин, печально окинул нас взглядом – и исчез тоже.

За пять минут поле битвы посетило около десятка профессоров и магистров – как мы поняли, с тайной надеждой, что мышиная эпопея закончилась – и с явным разочарованием покинули.

– Позорище, – сказал Витька. – Четыре здоровенных лба – попрошу заметить, трое с научными степенями! – не смогли справиться с одним мышонком.

– Мышонком, в котором, весьма вероятно, есть Тезис, – напомнил Эдик.

– Но это не отменяет позорища.

– А то, что с мышонком, в котором, весьма вероятно, есть Белый Тезис, не смогли справиться не только четыре здоровенных лба, но и весь институт – хотя бы облегчает?

Корнеев подумал немного и кивнул.

* * *

Мы снова сидели в Витькиной лаборатории.

Роман уныло рассматривал остатки сосиски.

– А где остальные? – спросил я.

– Видимо, она их доедает.

– Я имел в виду – остальные сотрудники.

– Думают, – печально сказал Эдик.

– А может, у Януса спросить, как мы ее поймаем… и поймаем ли?

– У-Янус третий день в командировке.

Я вздохнул.

– Хотя в этом есть некоторая хорошая новость, – добавил Амперян.

– Чего это? – мрачно спросил Витька.

– Ну если Янус перед отъездом не сказал ничего подобного… не знаю… ну не вынес никому благодарность за слаженные оперативные действия… помнишь, Роман, как тебя тогда похвалил, с джинном-то?

– Помню, – кивнул Роман.

– Ну вот. Значит, ничего особого не произойдет.

– Или же у нас не будет никаких слаженных оперативных действий и мы никого не поймаем, – замогильным голосом произнес Витька.

– Я схожу, узнаю, что там мэтры надумали, – сказал Эдик и растворился.

– Может, сварим сосиски? – предложил Роман.

Амперян материализовался обратно.

– Без толку, – покачал головой он. – Там уже строят планы фундаментального огораживания каждого помещения института в отдельности.

– Хорошо… давайте подумаем еще раз, – развел руками Роман. – Все равно ничего больше не остается.

– Ты надеешься, что мышь телепат и от того, что мы о ней думаем, у нее лопнет мозг? – спросил Витька.

– Отчасти, – уклончиво ответил Роман. – Мне кажется, что все наши неудачи от того, что мы сейчас ведем себя с мышью так, словно она простая мышь.

– А она вовсе не такая… – подхватил Эдик.

– Да-да, – кивнул Ойра-Ойра. – Теперь надо только понять, чем именно она отличается от обычных мышей.

– В ней есть диван Бен Бецалеля, – трагическим голосом сказал Витька.

– И? – спросил Роман.

– То есть диван часть ее – и она… ммм… отчасти часть дивана, – начал понимать Витька.

– И?

– Давайте рассмотрим с точки зрения того, что такое диван Бен Бецалеля, – хлопнул в ладоши Амперян. – Он превращает повседневную реальность в реальность волшебной сказки. Таким образом, сам диван пребывает между миром реальности и миром фольклора…

– Ну да, ну да, – закивал Витька. – Переходное звено. Мост между реальностями. Существует в обоих мирах.

Магистры замолчали, напряженно думая. Я решил тоже помолчать.

– Кот, – вдруг коротко сказал Роман.

– Думаешь? – вздернул голову Виктор.

– Абсолютно. Мышь теперь в некотором роде фольклорный персонаж, так что поймать ее может только такой же фольклорный персонаж. Мы не годимся.

– Почему это? – спросил я.

Витька с жалостью посмотрел на меня и вздохнул.

– Потому что, как бы то ни было и как бы то ни казалось со стороны, но реальный мир и мир фольклора все равно так и не пересекаются, – сказал он.

– Даже тут, – поднял палец вверх Роман.

– Даже тут, – эхом кивнул Витька.

– Но мы же… – недоуменно начал я.

– Это как параллельные железнодорожные пути, – пояснил Ойра-Ойра. – Если поезда идут с одинаковой скоростью и совсем рядом, то ты можешь вытянуть руку в окно и пожать руку тому, кто едет в составе по соседству.

– Это запрещено техникой безопасности, – буркнул я. Я не любил подобный Витькин жалостливый взгляд, коим он продолжал на меня смотреть. – Это раз. А два – так близко рельсы не прокладывают. Тоже из соображений техники безопасности.

– Возможно, – кивнул Роман. – А мы здесь как раз нарушаем подобную технику безопасности в отношении магического мира. Мы и рельсы прокладываем рядом – и удерживаем одинаковую скорость состава.

– И руки суем, – съязвил я.

– Да, и руки суем, – согласился он.

– Но все равно, как бы это ни виделось со стороны – мы всего лишь на параллельных рельсах, – подхватил Амперян. – И можем только пожать руки.

– А обнять может лишь тот, кто едет в этом же поезде, – завершил Роман.

– Потрясающая образность, – согласился я. – А теперь давайте конкретно.

Роман вздохнул.

– Мышь – с частью дивана внутри себя – стала нечто вроде переходного звена между нашим миром и тем.

– Нараскоряку стоит, – пояснил Корнеев.

– Ага, – кивнул Роман.

– Но так мы-то почему не можем с ней справиться? – продолжал не понимать я.

– Не знаю, – пожал плечами Роман. – Видимо, диван слишком силен. Виктору лучше знать.

– А может, подождать, пока она того… выгадит этот диван, – предложил я.

– Александр, – тихо сказал Эдик. – Вы же в курсе, что питательные вещества не… гм… того, а усваиваются организмом?

– В общих чертах да, – буркнул я, чувствуя, что снова сморозил невероятную глупость.

– Ну так вот, диван – чрезвычайно питательное вещество.

Я вздохнул.

– Ясно.

– Так что я предполагаю, что нам может помочь только кот Василий, – резюмировал Роман. – Гипотеза о том, что они с мышью в данный момент находятся в одной реально-магической плоскости, выглядит весьма состоятельной. Сказочно-фольклорный персонаж и… гм… теоретически сказочно-фольклорный персонаж.

– А еще можно Выбегалло позвать помочь, – буркнул Витька.

– Почему это?

– Потому что он сказочный дурак, – с наслаждением сказал Корнеев.

* * *

– Василия не пущу, – сухо сказала бабка.

– Но Наина Киевна, он нам нужен, – взмолился я. Магистры отрядили меня вести переговоры с Наиной Киевной – мотивировав это весьма туманно, запутанно и даже слегка подозрительно-угрожающе, как «ты, Саша, в ее вкусе».

– Знаю я ваше «нужен», ироды проклятые, – отмахнулась она. – Горынюшку затаскали на опыты, теперь и за котика принялись? Не отдам.

– Наина Киевна, мы вернем вам Василия в целости и сохранности.

– Не вернете, – с уверенностью ответила она.

– Почему это?

– Потому что я вам его не отдам!

– Ну как это не отдадите!

– Потому что Василий – музейный работник. И неча ему в рабочее время по вашему институту шлындать!

– У меня предписание, – попытался сблефовать я и жестом, скопированным у Выбегалло, сунул руку в нагрудный карман. – С печатью.

Бабка плюнула.

– Договаривайтесь с Василием сами, – проскрипела она.

* * *

– Уважаемый… мнэээ… Василий, – начал я.

Кот с опаской воззрился на меня.

– Я прекрасно понимаю всю вашу значимость для Института…

Кот насторожился еще сильнее.

– Прекрасно понимаю, что такой, как вы, специалист является гордостью не только музея, но и института, и тревожить вас подобными мелочными просьбами недостойно меня как сотрудника института…

Я запутался и замолчал.

Кот продолжал на меня смотреть.

– Мышь, – обреченно закончил я.

Кот воззрился на меня как на идиота.

Хотя почему это, собственно, как? Я попытался взглянуть на себя глазами кота. Моему взгляду предстало нечто взъерошенное и несущее какую-то явную ахинею.

М-да.

– У нас мышь, – понимая, что задание провалено, в отчаянии сообщил я. – Сожрала – ну то есть, частично – диван… то есть транслятор… и теперь бродит по институту. И никто не может с ней справиться… неделю уже…

Я беспомощно развел руками.

Кот приосанился и погладил усы.

– Василий, вот клянусь, вообще никто, – кажется, я нащупал верный путь. – Ни я, ни Корнеев, ни Амперян с Ойрой-Ойрой, ни куча выбегалловских лаборантов, ни… – я с опаской глянул на небо. – …ни Хунта с Кивриным… никто… Вот, к тебе и послали. Как к последней надежде.

Кот расплылся в довольной улыбке.

В кошачьем исполнении она выглядела довольно жутко.

* * *

Кот сидел в центре Витькиной лаборатории и явно наслаждался вниманием. Его окружал абсолютно весь профессорский состав, второе кольцо составляли магистры, а где-то на периферии дышали в затылки простые лаборанты. Дублей до таинства не допустили.

Кот небрежно повел лапой.

Мы затаили дыхание.

Кот снова – уже настойчиво – повел лапой.

– Предоплата! – потребовал он.

– Ах да, к-конечно! – засуетился Киврин.

Перед котом возникли три блюдечка. Судя по всему, в одном из них было молоко, в другом сметана, а в третьем шевелилось что-то, на что даже Киврин стал поглядывать с подозрением.

Василий брезгливо обнюхал все подношения, а затем с видом императора, снизошедшего до черни, стал сосредоточенно лакать молоко.

Потом сел на хвост и задумчиво прикрыл глаза.

Когда из-под усов донеслось явственное храпение, Хунта не выдержал и потыкал кота тростью.

– Уважаемый, – сухо сказал бывший Великий Инквизитор. – Принято, чтобы между предоплатой и работой был не слишком большой перерыв.

Кот презрительно фыркнул и снова повел лапой.

Мы опять затаили дыхание.

Кот поморщился и тряхнул лапой уже с раздражением.

Роман хлопнул себя по лбу, куда-то нагнулся и протянул Василию гусли.

Кот одобрительно кивнул, поудобнее устроился на хвосте, мечтательно закатил глаза – и вдарил когтями по струнам.

Одна из струн с истошным визгом лопнула. Хунта поморщился, Киврин закрыл уши руками, и даже Модест Матвеевич судорожно дернул головой.

Кот скептически оглядел гусли и протянул в нашу сторону лапу. Тут же в ней материализовалась созданная кем-то струна. Кот глянул на нее, отшвырнул в сторону и снова сделал требовательное движение.

Эдик что-то зашептал Витьке.

– Да я что, разбираюсь, что ли, в ваших ре-бемолях, мю-реболях, – громко буркнул тот. – Сам и делай.

Эдик элегантно повел кистью – и в лапе у кота возникла, по-видимому, нужная струна, поскольку тот, одобрительно кивнув, стал прилаживать ее к гуслям. Затем снова поерзал на хвосте, придал морде одухотворенное выражение – и начал терзать инструмент.

Играл кот, прямо скажем, препаршиво.

Если на открытом пространстве шум природы и акустика – точнее, ее отсутствие – еще как-то сглаживали общую убогость его музицирования, то тут, в помещении, все явилось в своем первозданном, каком-то хтоническом, кошмаре.

Через пару минут где-то в стене зашебуршало, и из дырки с громким бумканьем вывалилась мышь.

* * *

Через неделю в штате Института появился некий сотрудник Мыш, приписанный к отделу Универсальных Превращений и негласно назначенный правой рукой Виктора Корнеева.

Вот так-то.

 

Марина Ясинская

Aldan M.A.G. 3,14

От вида довольной физиономии Сашки Сазонова, моего соседа по комнате в общаге, мне хотелось заскрежетать зубами. Разумеется, он-то уже «отстрелялся» и теперь со свободной совестью пакует чемодан в Турцию, где будет беззаботно наслаждаться всеми прелестями умеренно-бюджетного «все включено».

А вот мне еще только предстояло выставить оценки и написать отзывы итоговым работам заочников, а также представить подробный план диссертации и научную статью. Впрочем, во всем этом я был виноват сам. Особенно со статьей; незадолго до сессии мой научрук Дефис Глаголович Тире поймал меня на том, что я безнадежно опоздал на лекцию у второкурсников. Честно признаться, что выпивал накануне с друзьями, я не смог и потому сдуру ляпнул, что всю ночь писал статью в «Паралитературный критик». Дефис настолько впечатлился, что отпустил меня без взыскания. Но вранья моего не забыл и сейчас, в конце учебного года, потребовал, чтобы я ему эту статью предоставил. А я снова не смог честно признаться, что все выдумал, и, надеясь получить отсрочку, вяло промямлил, что ее пока не опубликовали. Однако Дефис на мою уловку не повелся и к концу недели велел показать хотя бы текст…

С заочниками я тоже сам протянул до последнего; все остальные аспиранты давно прочитали и оценили экзаменационные рассказы своих студентов, я же все откладывал на потом, мне хотелось свободы, последних сеансов в кино, хорошей компании в ночных клубах и компьютерных игр до раннего утра…

Что до плана диссертации, то на кафедре маленькой литературы вместо диссертации аспирантам к выпуску требовалось написать роман. То есть Дефису я должен был представить синопсис своей книги. Подготовить его, в принципе, не было большой проблемой, если бы я представлял, хотя бы в самых общих чертах, сюжет будущего произведения. Пока же у меня была только Громкая Декларация о Намерениях – так я называл совершенную мной глупость. В начале сентября состоялось первое и единственное общее собрание всех аспирантов факультета; будущие кандидаты писательских наук делились планами на романы-диссертации. В их числе была и Леночка с кафедры детской литературы, чьи огромные голубые глаза и совершенно анахроничная длинная коса, делающая ее похожей на царевну из русских народных сказок, поразили меня с первого взгляда. Никаких планов на роман у меня не было, и чтобы не выглядеть в ее глазах дурачком, я решил выделиться чем-то оригинальным и вдохновенно сымпровизировал – собираюсь, мол, написать роман, который проложит мост между Большой и маленькой литературой.

Потом я сам поражался, как вообще мне в голову мог прийти подобный бред? Что ж, в тот момент дураком я, может, и не выглядел, но зато теперь застрял с громким заявлением, к которому никак не мог придумать подходящую историю. И на попятную не пойдешь, на том собрании был не только Дефис, сделавший себе пометку, но и стенографистка, намертво впечатавшая мою лихую браваду в официальный протокол заседания. А протокол – это святое, все, что в нем записано, становится непреложным фактом.

И как если бы всех этих бед мне было недостаточно, на днях в компьютерной игре выкинули из клана моего боевого орка-музыканта. Выкинули, несмотря на то что я прокачал его до сто сорок седьмого уровня, и он овладел такими редкими и полезными в онлайн-боях приемами, как парализующий противника гангста-рэп, оглушающий врага на целую минуту хардкор-рок и даже совершенно уникальный слезоточивый шансон, от которого нападающие неизменно садились в кружок на землю, обнимались и, роняя слезы, подпевали.

Да и с Леночкой у нас отношения пошли под откос, в последнее время мы все чаще ругались. Она говорила мне, что я безответственный и неорганизованный, что слишком много времени провожу за компьютерными играми и уделяю ей мало внимания. И вообще, что я, Леха Привалов, аспирант писательского факультета ИКС – Института Китеж-Сити – форменный неудачник, так как не прошел на приличную кафедру вроде философской, документальной или, на худой конец, детской литературы (про престижнейшую кафедру Большой литературы и упоминать не стоит). Но нет, я осел на кафедре маленькой литературы, более известной как «бульварная» или «массовая». И даже там я умудряюсь бить баклуши, и из-за моей лени мы застрянем этим летом в городе, вместо того чтобы поехать на море.

Я глубоко оскорблялся и за маленькую литературу, и за себя. Маленькую литературу я искренне любил, зачитывался ею с детства и нередко находил в хорошей фантастике, детективах и приключениях больше смысла, чем в литературе Большой. И себя я тоже… ну, если и не вот прямо-таки любил, то в целом был вполне себе симпатичен. И потому я яростно и бурно негодовал по поводу несправедливости выдвинутых Леночкой претензий.

Но, похоже, зря: настало лето – и я застрял-таки на кафедре со всеми своими «хвостами» из заочников, синопсисов и статей. Леночка же, бросив сакраментальное: «А я тебе говорила!», собиралась на Кипр с компанией друзей. И хоть я очень не хотел, чтобы она ехала без меня, на каком-то интуитивном уровне я чувствовал, что не имею на это полного морального права – просить ее отказаться от поездки…

Наконец, у меня сгорел ноут, а на новый денег не было.

Видимо, все это – и даже больше – отразилось у меня на лице, потому что Сашка бросил на меня сочувственный взгляд и спросил:

– Полный завал?

– Угу, – буркнул я и отвернулся к окну, лишь бы не видеть чемодан с шортами, плавками и яркими полотенцами – словом, всеми атрибутами теплого моря и солнечного пляжа, которые мне в асфальтовых улицах Китеж-Сити совершенно не светили.

– Сам виноват, – безжалостно припечатал меня Сашка.

– Спасибо, поддержал, – вяло огрызнулся я.

– Амикус Леша, сед магис амика веритас, – бойко выдал мой сосед.

– И что это значит? – потребовал я перевода.

– Это значит «Леша мне друг, но истина дороже».

Я промолчал. Сашка писал роман про попаданцев в альтернативный Древний Рим и в последнее время завел отвратительную привычку бросаться латынью направо и налево.

Только ленивый не говорил ему, что и попаданцы, и альтернативная история – это такой моветон, что даже маленькая литература может их отвергнуть. Но Сашка лишь улыбался и говорил, что у него есть несколько оригинальных задумок, которые откроют в этом затасканном жанре новые страницы…

Что ж, вот придет пора защищаться, тогда и станет ясно, так ли это. Романы принимала не строгая комиссия преподавателей, а великая и неподкупная МЛВ – Машина Литературного Времени, главная ценность нашего факультета. Говорили, что ее создали в таинственном закрытом НИИ, чей филиал когда-то располагался в Необитаемом корпусе нашего института, и что она перемещала человека в любые литературные реальности. Болтали, будто без пяти минут кандидат писательских наук садился на аппарат, смахивающий на велотренажер, и МЛВ отправляла его в путешествие по литературному времени. Если во время путешествия аспирант хоть на время попадал в реальность, где воплотился придуманный им мир или сюжет, комиссия засчитывала это за вклад в литературу и поздравляла с успешной защитой диссертации.

– Эй, не кисни! – хлопнул меня по плечу Саня. – Что там у тебя за завал? Оценки и отзывы заочникам? Ставь попеременно четверки и тройки, а в отзывах что-нибудь этакое, общими словами. За вечер управишься. Статья… Накопипасть умных цитат, Сеть тебе в помощь, состряпай вступление и заключение, и готово! Дефис прочитает эту ахинею и сразу поймет, почему ее никто не хочет печатать. Но не придерется – ведь попытка статьи налицо, а это главное. Что еще?

– Еще план диссера, – ответил я, но уже поживее – предложение Сашки мне понравилось. Особенно касательно статьи.

– С синопсисом можно запросто управиться за пару дней – если, конечно, опять в своей компьютерной игрушке не залипнешь.

– Не залипну, у меня ноут накрылся, – снова помрачнел я, вспомнив о своей потере.

– И с этим я тебе могу помочь! – заявил Сашка.

– Ты поможешь мне с синопсисом? – удивился я его альтруизму.

– Фаллацес спем, – снова выдал мой сосед что-то заумное и непонятное, – Что в вольном переводе означает «держи карман шире». Не, Леха, прости, но четыре звезды и ол-инклюзив я ради тебя не пожертвую. Но вот тебе квиток, забери из ремонта мой ноут – и можешь пользоваться им на здоровье!

Я без особого энтузиазма взял протянутый мне Сашкой помятый бумажный квадратик и посмотрел на адрес.

– У нас в институте есть свой собственный ремонт компьютеров? – удивился я.

– Представляешь, есть, – подтвердил Сашка, возвращаясь к упаковыванию чемодана. – И знаешь где? В Необитаемом корпусе!

Я присвистнул. О Необитаемом корпусе по нашему институту ходили самые разные байки. По слухам, в нем когда-то давно располагался региональный филиал того самого таинственного закрытого НИИ, который создал для нашего факультета МЛВ. Но никто толком не знал, чем занимался этот самый НИИ вообще и его филиал в частности.

Необитаемый корпус уже много лет как пустовал. Что любопытно, несмотря на частую нехватку аудиторий в институте, в заброшенном здании никогда не проводили лекций и семинаров, а все двери внутри зачем-то охранялись кодовыми замками.

Впрочем, теперь выходило, что Необитаемый корпус все-таки обитаем, раз именно там располагается ремонт компьютеров.

– Спасибо, – кисло поблагодарил я соседа за ноутбук, глядя на то, как он прыгает на крышке набитого чемодана, уминая переваливающееся через край содержимое.

* * *

В Необитаемом корпусе я никогда не был, и сейчас, войдя в холл, с любопытством огляделся. Сразу видно, что здание строили с размахом и по самым последним технологиям и стандартам. Только самыми последними эти стандарты и технологии были не меньше полувека назад, сейчас же бетонная монументальность и архитектурный кубизм почему-то заставили меня вспомнить о домах культуры и дворцах пионеров из давнего детства.

Безоконный холл казался совершенно заброшенным. Однако выданный Сашкой квиток утверждал, что именно тут находится приемная ремонта компьютеров, и я заозирался по сторонам в поисках каких-то признаков жизни.

Все, что я увидел, – это двери с кодовыми замками и порядковыми номерами. А затем я услышал храп – и двинулся к источнику звука.

Источник обнаружился на полке в темном углу под самым потолком – там дрых здоровенный, черный с проседью котяра, свесив хвост и одну лапу через край. Я немного постоял рядом, глядя на него и дивясь исходящему от него совершенно человеческому храпу.

Чуть дальше на стене висел старый стенд с надписью «Наша гордость». Я с любопытством к нему приблизился. В центре красовался выцветший портрет старухи, здорово смахивающей на Бабу-ягу, под ним я, прищурившись, разобрал имя «Наина Киевна». Справа расположилось изображение мужика, у которого почему-то было синее лицо, а от имени под портретом остались лишь «аль» и «ибн». Под рамкой слева тоже виднелись лишь остатки имени – «…лов А. И.», а в рамочке… Я вздрогнул. В рамочке было мое лицо!

Лишь несколько мгновений спустя я сообразил, что это всего лишь мое отражение в пустой стеклянной рамке.

Придя в себя, я двинулся дальше по коридору и, наконец, на одной из дверей увидел закрытое окошко и полустертую надпись из четырех слов, в двух из которых после изрядного напряжения зрения и воображения мне почудился «вычислительный центр». И я недолго думая забарабанил в нее.

Шаркающие шаги, лязг металлического замка, и вот окошко на двери распахнулось и из-за него послышалось раздраженное:

– Да?

За решеткой я никого не увидел. Видимо, собеседник мой был уж очень низкорослым.

– Вы по какому вопросу? – осведомился у меня голос невидимки.

– Э-э… – промычал я и выдал неожиданную даже для себя несуразицу: – Это здесь компьютеры починяют?

– Здесь, – подтвердил голос. – Вы сдавать или забирать?

– Забирать.

– Фамилия?

– Привалов.

– Минуточку.

Я вертел в руках непонадобившийся квиток и гадал, почему у меня его не спросили.

– Вот, – снова раздался голос невидимки, где-то под ногами у меня шоркнуло, зашуршало, и, опустив глаза, я увидел, что внизу двери была прорезь вроде тех, что имеются на почтовых ящиках, только побольше, и сквозь нее мне вытолкнули чемоданчик.

– Спасибо, – вежливо сказал я; последнее «бо» моей благодарности было заглушено нелюбезным скрежетом захлопывающегося окошка.

* * *

Вернувшись к себе в комнату, я поставил чемоданчик с Сашкиным ноутом на стол и еще долго занимался другими, совершенно неотложными делами. В порыве внезапной сознательности сменил постельное белье. В порыве внезапного голода сделал себе два бутерброда и заварил чай. В порыве внезапного педантизма рассортировал все свои носки на четыре группы: первая – целые чистые (сюда квалифицировалась лишь одна пара), вторая – целые грязные, третья – можно заштопать, и четвертая – штопка не спасет. И «завис» над одинокими носками, давно и безнадежно потерявшими свою пару – следует ли помещать их в одну из четырех групп или же создать им свою отдельную, пятую группу?

Словом, я делал все, что угодно, лишь бы только не приниматься за дела, которые мне действительно срочно требовалось сделать. Но откладывать неизбежное до бесконечности невозможно, и я, собрав волю в кулак, уселся за стол. Сашка прав, если взяться за дело всерьез и не отвлекаться, то я и правда управлюсь со всем за несколько дней. Еще, может, и успею занять у кого-нибудь денег и купить билет на Кипр.

Я открыл чемоданчик – и невольно залюбовался лежащим в уютном углублении ноутбуком. Такой он оказался компактный, красивый и таинственно поблескивающий. Как это я раньше его у Сашки не замечал? Интересно, что это за марка? HP? Acer? Sony? Apple? Логотипов на гладкой черной крышке не видно…

Я открыл ноут, нажал на кнопку пуска. На черном экране загорелась надпись «Aldan». Тут я заметил на рамке в нижнем углу монитора еще одну надпись – «Aldan M.A.G. 3,14». Никогда не слышал о такой марке, нужно будет посмотреть в поисковике, что это за производитель.

«Aldan» сменился однотонным фоном, на котором крутилось колесико загрузки. А потом, за миг до того, как появилась главная заставка, мне показалось, что с экрана мне кто-то подмигнул.

«Почудилось», – решил я, встряхнул головой – и приготовился работать.

Прежде всего я собирался заняться самым, как мне казалось, трудоемким «хвостом» – статьей в «Паралитературный критик». Хорошо хоть, что не ляпнул тогда Дефису еще и название статьи, так что я был полностью свободен в выборе.

Впрочем, свобода эта мне сейчас ничуть не помогала. Я откинулся на спинку стула. В голове было шаром покати. Рука сама собой направила курсор на иконку поисковика, два раза нажала. Там, в глубинах Сети, совершенно точно таились ответы на все мои вопросы. Жаль лишь, что я, во-первых, не знал, что именно ищу, а во-вторых, не знал, где именно мне нужно искать. Прямо как в сказке – пойди туда, не знаю куда, и принеси мне то, не знаю что.

Курсор мигал в окошке поисковика, предлагал ввести запрос.

– Высокая литература против сетературы? – начал рассуждать я вслух. – Нет, тема слишком широкая. Перспективы тонких литературных журналов? Нет, про нее слишком много написано, замучаюсь перелопачивать. Фэнзины, комикзины, и-зины и прочие зины? Нет, тут придется по мелким крупицам собирать, а мне бы чего скопипастить по-быстренькому…

Экран поисковика вдруг ожил и выдал мне россыпь ссылок. От неожиданности я отдернул пальцы от клавиатуры и удивленно сморгнул, глядя на монитор – я же не вводил никакой запрос! И окошечко, где требовалось печатать параметры поиска, по-прежнему пустовало…

Отбросив нерешаемую пока загадку, я решил полюбопытствовать, что же это там раскопал такой самостоятельный поисковик. И удивленно сморгнул – казалось, ноут подслушал мои рассуждения, потому что среди результатов я увидел многообещающие ссылки на критические эссе и заметки по таким подходящим «Паралитературному критику» темам, как «Зомби как тупиковая ветвь развития массовой литературы», «Ренессанс романтического вампиризма в янг-адалте» и «Мутации космооперты».

– Ну, хмм… это… спасибо, – пробормотал я, благодаря неизвестно кого. – Теперь бы еще придумать, как подогнать всю эту разнородность под одну общую тему…

И тут снова случилась неожиданность – одна из ссылок на экране замигала, привлекая мое внимание.

– «Обзор литературы», – прочитал я вслух, и меня озарило. – Эврика! – выкрикнул я. И впрямь, есть ли более легкий способ сочинить научную статью, чем посвятить ее краткому пересказу уже существующих статей, а от себя добавить лишь пару общих замечаний? Да десятки людей вполне успешно строят на этом научные карьеры!

Я открыл текстовый файл, бодро напечатал: «Обзор критической литературы о современных тенденциях паралитературы» – и понеслось!

Через два часа у меня уже была вполне солидно выглядящая статья, в которой не водилось ни единой моей мысли, но зато она вполне могла потянуть на пусть и неудачную, но попытку научной работы. Дефису должно хватить.

С чувством глубокого удовлетворения я откинулся на спинку стула и потянулся. Я на славу поработал и несомненно заслужил передышку. За окном ярко светило солнце, так и манило выйти на улицу и насладиться чудесной атмосферой едва наклюнувшегося лета. Последние дни мая – это как вечерние часы пятницы – они самые лучшие: выходные еще не начались, они только впереди, но рабочая неделя уже закончилась, и можно предвкушать отдых…

Стопка рассказов заочников, сложенная на углу стола, укоризненно вздохнула и расползлась во все стороны, словно напоминая мне, что вот именно так я и профукал весь год и сижу теперь с «хвостами», вместо того чтобы с чистой совестью паковать чемоданы на Кипр.

Я вздохнул. Нет, никакой передышки!

А вот небольшой компромисс вполне позволителен.

Через полчаса я уже сидел в веселенькой летней кафешке, одной из тех, которые, словно грибы после дождя, высыпали на улицах Китеж-Сити с первыми теплыми днями. В «Алдан» были загружены отсканированные копии рассказов заочников, и я собирался совмещать приятное с полезным – читать опусы студентов и наслаждаться кофе, мороженым и майским солнышком.

Я успел лишь раз отхлебнуть кофе и погрузить ложечку в шарик мороженого, когда в кафешку впорхнула Леночка в легком летнем сарафанчике. Да не одна, а в компании друзей, среди которых я с неудовольствием подметил и двух аспирантов с той самой кафедры Большой литературы, о которой Леночка говорила только с восторженным придыханием. И один из них, Эдик Прилепкин, с загадочным взглядом, прыщавыми щеками и несвежими волосами, которому прочили стать самым молодым лауреатом Букера, Пулицера и Нобелевки, так и терся рядом с моей – пока еще моей – девушкой.

Леночка увидела меня и отделилась от веселой компании.

– Привет! – взмахнула она сказочной косой, присаживаясь на стул напротив. – Прохлаждаешься? Или опять своим орком-музыкантом врагов бьешь?

– Вообще-то я работаю, – ответил я и открыл ноут. – Пишу отзывы на рассказы своих заочников… А как там Кипр? Эдик тоже с вами летит? – не удержался от шпильки я.

Шпильку Леночка проигнорировала.

– И много уже написал? – спросила она.

– Прилично, – буркнул я, хотя не написал еще ни строчки. Но если бы я сказал, что как раз собирался начать, Леночка решила бы, что это моя очередная жалкая отмазка.

Внезапно мне снова кто-то подмигнул с экрана.

– Дай посмотреть! – потребовала Леночка доказательств, пересела на стул сбоку от меня и бесцеремонно заглянула в экран.

И снова я не успел ничего сказать или сделать; самостоятельный «Алдан» безо всякого моего участия открыл текстовый документ, где я с изумлением увидел таблицу. В правой колонке были указаны имена заочников и названия их рассказов, в средней – оценки, в основном трояки, а в крайней правой – отзывы.

– Хмм, – промычала явно не ожидавшая этого Леночка.

– Мфф, – отозвался не менее растерянный я.

– Крепкий набор вторичных штампов и клише, – забормотала моя красавица, просматривая колонку с отзывами. – Лавры вампирских саг не дают покоя… Пять за атмосферность, единица за содержательность… Автору светит печальное будущее серийного романиста… Лихо ты их! – с каким-то непонятным выражением сказала Леночка наконец. – И очень откровенно. Даже слишком, если хочешь знать мое мнение.

Она часто говорила «если хочешь знать мое мнение», но еще ни разу на моей памяти не спросила, действительно ли я хочу его знать.

– Зато понятно, – парировал я, лихорадочно соображая, откуда вообще взялась эта таблица. Может, у Сашки в ноуте стоит какая-то новая компьютерная программа генерирования случайных отзывов? Если да, то надо будет упросить его поделиться, очень полезная штука!

– Это да, – с некоторым сомнением признала Леночка. – Но все равно как-то… непедагогично.

– Непедагогичным было бы написать в отзыве «УГ» или «автор, убейся ап стену», – отрезал я, сам поражаясь своей невесть откуда взявшейся решимости. – А так… В конце концов, маленькая литература – это жестокая среда, и те, кто излишне пестует свое чувствительное эго, в ней не выживают.

Тут ноут издал сигнал о новом входящем письме. Но прежде чем я открыл почтовик, Сашкин чудо-компьютер уже сделал это за меня, и на странице развернулся имейл, уведомлявший меня о том, что моя научная статья принята к публикации в журнал «Паралитературный критик».

Сказать, что я был ошарашен – я же никуда ничего не посылал! Я даже не знал адреса редакции этого самого журнала! – это не передать словами и десятой части моего удивления.

– Ты написал научную статью? – изумилась моя длинноволосая красавица. – И ее опубликуют? Даже у Эдика еще нет научных публикаций!

– Пфф! – небрежно отозвался я, скрывая неудовольствие от сравнения с гениальным аспирантом респектабельной кафедры Большой литературы.

– Лен, ты скоро? – капризно позвал ее из-за соседнего столика Эдик Прилепкин. – Я как раз собираюсь рассказать о том, какой вклад внесет мой роман в сокровищницу мировой литературы.

– Да погоди ты, – не поворачиваясь, отмахнулась Леночка от будущего лауреата Нобелевки и Букера и рассеянно слопала пару ложек забытого мной тающего мороженого.

Тут компьютер снова издал сигнал о новом входящем письме и опять самостоятельно его открыл.

Леночка и я прилипли к экрану с равной степенью любопытства.

Новый имейл уведомлял меня, что на мое имя зарезервирована путевка на Кипр.

– Ого, ты тоже летишь на Кипр? – выдохнула Леночка. – Получается, ты успеваешь сдать все «хвосты»?

– Получается, – растерянно подтвердил я.

– А где деньги на путевку достал? Ты же говорил, что ты на мели.

Хотел бы я и сам знать ответ на этот вопрос!

Но прежде чем я успел что-то сказать, самостоятельный «Алдан» вдруг напечатал мне в новой странице: «Я взрослый мужчина, я умею решать проблемы».

– Я взрослый мужчина, я умею решать проблемы, – послушно прочитал я, успев, впрочем, придать голосу нужный оттенок решительности.

Леночка откинулась на спинку стула, затеребила кончик длинной косы и бросила на меня взгляд, которого я уже давно от нее не видел.

– Ну, раз ты тоже летишь на Кипр, может, присоединишься тогда к нашей компании?

Экран ноута мигнул, привлекая мое внимание. Там была новая реплика, и я послушно ее прочитал – я уже сообразил, что каким-то неведомым образом «Алдан» точно знает, что делает, и сейчас благодаря его суфлерству может произойти качественный поворот в наших с Леночкой отношениях.

– Я бы предпочел только твою компанию.

Леночка улыбнулась и кокетливо опустила глаза.

– Я думаю, это можно устроить, – застенчиво пробормотала она.

* * *

В комнату общаги я вернулся, не допив кофе и не доев мороженое, задумчивый и озадаченный. Выбрав наугад рассказ одного из заочников, прочитал его, потом ознакомился с мистическим образом появившимся отзывом – и полностью с ним согласился. Не успокоившись на этом, прочитал еще три рассказа и три отзыва – и понял, что ни о каком случайном генерировании не может быть и речи, все отзывы били прямо в яблочко.

– Что же ты за компьютер такой? – задумчиво спросил я.

Экран снова сам собой загорелся, появилась уже знакомая мне надпись «Aldan».

– Да я знаю, что ты – Алдан, – ответил я вслух. – Просто уж очень ты необычный…

– Это форменное безобразие! – раздался у меня за спиной незнакомый голос. Я подскочил от неожиданности, обернулся – и никого не увидел. – Почему раздаем наши новейшие разработки всем подряд?

– Не всем подряд, – заныл второй голос, хотя комната по-прежнему оставалась пустой.

– Эй, вы кто? – спросил я, озираясь по сторонам. – Вы где?

Невидимки не обратили на мой вопрос никакого внимания.

– Квиток почему не спросил, когда машину отдавал? – осведомился первый, строгий, голос.

– Я фамилию спросил, а он сказал «Привалов», – продолжил оправдываться плаксивый второй. – Вот я и подумал, что это сам Александр Иванович. Он же как раз последнюю модель «Алдана» недавно в ремонт сдавал…

«А ведь и правда! – сообразил тут я. – Когда я получал ноут, я назвал свою фамилию, но компьютер-то Сашкин, так что и лежать он должен был под фамилией Сазонов!»

– Подумал он! – передразнил строгий. – Он подумал, а теперь наша последняя разработка оказалась в руках обычного студента!

– Аспиранта, – автоматически поправил я. Но голоса снова не обратили на меня никакого внимания.

– А я вам давно говорил – нечего подрабатывать на стороне ремонтом компьютеров! – Плаксивый голос собрался для контратаки, растерял свою плаксивость, и почти немедленно я узнал в нем голос того, кто выдавал мне ноутбук в Необитаемом корпусе. – Но вы же сами говорили – бюджет урезан, надо изыскивать средства, надо находить подработку! А я сразу заявил – это плохая идея! Мало ли чем обычные компьютеры от наших «Алданов» заразиться могут, пока в одном ремонте по соседству стоят!

– А что было не так с последним «Алданом» Привалова? – забеспокоился тут строгий голос.

– Да его в отделе Линейного счастья чем-то перегрузили, и бессмертный дух этого «Алдана» стал с той поры излишне альтруистичным и самовольным.

– Поясни, – мрачно потребовал строгий голос.

– Он начал решать проблемы еще до того, как их ему задает пользователь. Любые проблемы.

– Изъять! – после паузы приказал строгий голос. – Все последствия его работы устранить. А этому студенту вернуть его компьютер.

– Погодите! – взмолился я, сообразив, что вот-вот лишусь не только чудесного компьютера, но и всего, что он для меня успел сделать. – Пожалуйста! – протянул я, обращаясь к невидимым голосам. – Можно мне хотя бы распечатать статью и отзывы! Ну, и бронь турпутевки тоже…

– Не положено, – отрезал строгий голос, но принтер в углу комнаты уже зашумел и начал тихо выплевывать лист за листом.

– Я же вам говорил – дух самовольничает! – вздохнул второй голос.

Откровенно говоря, в этот момент мне было совершенно наплевать на очевидную невероятность происходящего, и сотни теснящихся в голове вопросов отступили на второй план. Это потом я буду думать, откуда взялись голоса невидимок, при каком таком факультете нашего института есть отдел Линейного счастья и откуда в компьютерах бессмертные духи… А сейчас я лишь смотрел на «Алдан» и с искренней грустью думал о предстоящей разлуке.

– Спасибо, – шепнул ему я и, не удержавшись, погладил гладкий корпус. – Здорово ты мне помог. Жаль лишь, синопсис романа мы с тобой не успели. Да такой, чтобы утереть нос этому Эдику с его Большой литературой.

Компактный, красивый «Aldan M.A.G. 3,14» задрожал по краям, успел подмигнуть мне с экрана на прощание и растворился в воздухе. Но прежде принтер выплюнул напоследок еще один лист бумаги.

А на месте «Алдана» появился другой ноутбук – обычный, изрядно потертый, с логотипом «Toshiba». На углу крышки красовалась наклейка из ремонта с Сашкиной фамилией.

Я с тоской вздохнул, глядя на него.

* * *

Чудесный «Алдан» успел отправить в принтер абсолютно все – и статью, и имейл о публикации, и отзывы, и бронь турпутевки. А самая последняя распечатка меня и вовсе поразила. На вершине страницы по центру было написано:

Алексей Привалов

Роман «Чистые страницы»

Синопсис

А ниже – только пустота.

Я долго пялился на почти чистый лист. Нутром чуял, что на прощание дух «Алдана» сделал мне подсказку, но только не мог понять, как ею воспользоваться.

За оставшиеся до встречи с научруком дни я сломал всю голову, но загадку «Чистых страниц» так и не разгадал. Своего собственного синопсиса тоже не сочинил. И когда пришло время идти к Дефису, решил – будь что будет! Взял эту распечатку, взял статью и отзывы на заочников – и понес научруку.

На отзывы Дефис едва взглянул и сделал пометку себе в журнале. Статью просмотрел краем глаза, задержался на распечатке имейла о публикации в «Паралитературном критике», крякнул и сказал:

– Признаться, удивлен. Но удивлен по-хорошему. А теперь пожалуйте мне ваш синопсис. Помнится, вы говорили, что ваш роман проложит мост между Большой и маленькой литературой, – не удержавшись, добавил он с ноткой ехидства и скепсиса.

За скепсис и ехидство я Дефиса не винил – на его месте я бы и сам не поверил в столь стремительное исправление аспиранта, который весь год бил баклуши.

Я глубоко вдохнул и протянул научруку лист с одним лишь моим именем и титулом романа наверху.

Несколько мгновений Дефис непонимающе смотрел на почти пустую страницу.

– Это что? – наконец спросил он.

– Это – синопсис моего романа, – ответил я с уверенностью, которой вовсе не испытывал. Но я продолжал крепко верить в «Алдан» и в то, что плохого он бы мне не посоветовал.

– Любопытно, любопытно, – пробормотал Дефис. – Осмелюсь предположить, что ваш готовый роман будет состоять из титульного листа и примерно трехсот пустых страниц?

– Именно, – важно подтвердил я, хотя сам об этом даже и не думал. Но сейчас такая версия казалась очень даже логичной.

– Крайне любопытно, – еще крепче задумался мой научрук. – Этакая литературная версия «Черного квадрата» Малевича, да? Что ж, очень смело, – забормотал он.

«Или очень глупо», – добавил я про себя.

– Что ж, можете до осени быть свободны, – заключил, наконец, Дефис, не сводя глаз с почти пустой страницы. – Но в силу крайней необычности вашего синопсиса я собираюсь подать заявку на досрочное использование МЛВ. Не вижу смысла ждать еще три года до официальной защиты. Вы согласны?

– Разумеется, – подтвердил я и вышел на несгибающихся ногах.

Конечно же, Машина Литературного Времени над этими моими «Чистыми страницами» только фыркнет и не примет их. Но зато у меня отсрочка до сентября – и на Кипр с Леночкой успею, и новый синопсис придумаю.

И вообще, с осени начну жизнь с чистого листа.

* * *

В сентябре, как и обещал Дефис, моему синопсису устроили проверку на МЛВ.

И что это была за проверка! На похожем на велотренажер аппарате сидели с синопсисом в руках поочередно и я, и мой научрук, и даже сам замдекана! Но Машина Литературного Времени упорно показывала лишь полное ничего.

Я тогда всерьез испугался, что меня турнут из института за то, что я сломал дорогую машину. В лучшем случае – крепко отчитают и заставят написать нормальный синопсис. Кстати, он у меня уже был готов – я сочинил его за лето. Более того, меня самого не на шутку увлекла придуманная мной история, и я был готов засесть за роман прямо сейчас.

Однако новый синопсис от меня никто не потребовал. Беспрецедентные результаты проверки «Чистых страниц» на МЛВ были расценены как успех, как новаторский взгляд, как новое слово в литературе. Отказ МЛВ показать хоть что-то якобы полностью отражал содержание задуманного мной романа – те самые чистые страницы, которые каждый волен наполнить своим смыслом.

Буквально через пару дней после проверки на Машине Литературного Времени сразу две кафедры – философской и модернистской литературы – предложили мне перевестись к ним для дальнейшего прохождения аспирантуры. Через день аналогичное предложение сделали мне и с заветной кафедры Большой литературы.

Леночка была на седьмом небе от счастья.

А я… Я подумал – и отказался. Решил остаться на своей старой кафедре и всерьез заняться придуманным за лето романом.

Но пока роман мог и подождать. А вот по своему боевому орку я успел изрядно соскучиться – целое лето им не играл, деньги на ремонт компьютера у меня появились только недавно.

Я открыл ноутбук, тот приятно зажужжал. Я с нетерпением ждал, когда он загрузится, и предвкушал долгую, до глубокой ночи, игру. Но прежде чем на экране появилась главная заставка, мне с него кто-то подмигнул.

Я вздрогнул от неожиданности.

Да ну нет, не может быть!

Или все же?..

 

Игорь Минаков

В ночь на Ивана Купалу

1

День не задался с самого утра. «Алдан» упрямо выдавал на выходе «Занят. Прошу не беспокоить». Девочки с тоскливой неизбежностью подогревали чай. Я оставил их рядом с тихо шуршащей машиной и пошел к Роману. Ойра-Ойра еще вчера отбыл в командировку на Китежградский завод маготехники, но в его лаборатории мне всегда было как-то уютнее. От нечего делать я решил потренироваться в материализации. Первым делом завалился на диван и попытался представить себе что-нибудь жизнерадостное. Выходило не очень. Мешал дождь, который, как назло, зарядил за окнами, мешал слишком удобный диван, мешало отсутствие Романа и сколько-нибудь важного дела.

Я нехотя рассчитал вектор магистатум. Вербализовал и представил букет ромашек. Жизнерадостного в нем было мало даже тогда, когда он существовал в виде идеи, навеянной не по сезону «ромашковым» платьем Тани Ковалевой, новенькой сотрудницы Романа. Материализованные, ромашки выглядели совсем печально. Размером с хорошие подсолнухи, они имели сизо-сиреневый дождливый цвет, с лепестков капала вода. Цветы пахли солидолом. Я убрал запах вместе с убогим букетом. Но огорчиться неудаче не успел. Вдруг потянуло озоном, под потолком сгустилась тучка, раздался треск, и из грозового воздуха соткался Мерлин. Выглядел он неважно. Красный, распухший от насморка нос. Слезящиеся глаза. Расшитый звездами колпак раскис, а с изъеденной молью мантии натекла изрядная лужа. Мерлин оглушительно чихнул, чертыхнулся на латыни и обратил тусклый взор на меня.

– Досточтимый сэр Саша, – прогундосил он. – Да будет вам известно, что добрый рыцарь и знатный медосборец, благородный сэр Отшельниченко прислал меня к вам с известием…

– Позвольте поинтересоваться, – в тон ему откликнулся я, – с дурным или добрым?

Скверно, если и без того неудачный день осеняется присутствием этого средневекового борца с империализмом янки.

– С известием, что изобретенный вами электронный пчеловод вновь сбоит, – заунывно продолжал Мерлин. – Вот она, ваша хваленая техника! – заключил он со злорадством.

Я поискал взглядом что-нибудь тяжелое, но придворный астролог короля Артура благоразумно ретировался.

Мне оставалось лишь пригорюниться.

Кажется, в «Науке и жизни» я вычитал, что, несмотря на широко известную способность отыскивать родной улей, примерно десять процентов пчел сбиваются с дороги, унося заветный нектар в никуда. Проблема эта чрезвычайно заинтересовала меня, и, провозившись почти год, я сконструировал электронного пчеловода. Он особым образом поляризовал солнечный свет, выводя на путь истинный заблудшие пчелиные души. Прошлой весной я подарил свое изобретение «знатному медосборцу». Ходовые испытания прошли успешно. За лето сэру Отшельниченко удалось собрать меду почти вдвое больше против обычного. Правда, случались и сбои. Тогда медосборец приглашал меня, поил парным молоком, лакомил щедро политыми липовым медом краюхами, и мы с ним заново отлаживали заупрямившийся прибор. Я чувствовал себя ответственным за собственное изобретение и поэтому весьма охотно отзывался на приглашения Никанора Ивановича. Немаловажную роль играла и моя слабость к молоку и меду. Вот только никогда прежде Отшельниченко не присылал весточек через Мерлина. Тут бы мне и насторожиться, но дурная погода и неполадки с «Алданом» притупили мою бдительность.

До пасеки было километров сорок по прямой. Для трансгрессии – это пустяк, но в лесу наверняка будет еще дождливее.

Так и оказалось. В лесу было не только дождливее, но и сумрачнее. К тому же я слегка промахнулся, и до места назначения оставалось еще около километра. Пришлось пробираться через чащобу, заваленную буреломом. К счастью, места были знакомые. Минувшим летом я здесь все обшарил, изучая пути пчелиных миграций. Поэтому теперь, невзирая на дождь и быстро сгущающиеся сумерки, уверенно двинулся к поляне, где стояла пасека.

Примерно через час я понял, что заблудился. Это меня удивило. Я все-таки турист-разрядник и умею ориентироваться даже на незнакомой местности. А тут поляна сменялась поляной, но никаких следов пасеки не было и в помине. Краюхи с медом и молоком становились все абстрактнее. К тому же я изрядно промок. Еще немного, и начну чихать, как Мерлин. И только я подумал об этом, как в носу у меня невыносимо засвербело. Я совсем по-мерлиновски чихнул, а когда вновь обрел способность к восприятию окружающей действительности, услышал до боли знакомый скрипучий голос.

– Вот он, касатик, тут мается… А мы его ищем, ищем, с ног сбились…

Я оглянулся. Газовая косынка с изображением Атомиума таинственно фосфоресцировала во мгле. На кончике крючковатого носа отблескивала капля. Рядом с Наиной Киевной покачивалась смутная тень Мерлина. За ним пьяно обнимал березу Хома Брут. А завершала композицию чудовищная фигура Вия, Хрона Монадовича.

– Товарищи! – возгласил я. – Будьте добры…

– Подымите мне веки: не вижу! – глухим подземным голосом потребовал Ха Эм Вий.

Наина Киевна одобрительно кивнула. Мерлин застенчиво захихикал. Брут отлепился от березы, вцепился в дряблые морщинистые, свисающие до самой земли веки начальника канцелярии и с натугой оттянул их вверх. На меня уставились бледные, словно зенки уэлссовского марсианина, глазища с вертикальными зрачками. Вий медленно поднял длинную костлявую руку с золотым «паркером», зажатым в черных заскорузлых пальцах. С острого жала вечного пера соскочила синеватая молния, и я потерял сознание.

2

Придя в себя, я первым делом решил, что причудливая судьба программиста снова занесла меня в Изнакурнож. Шарахнуло меня крепко. Голова гудела, тело будто свинцом налилось. Я даже не мог повернуть головы и, лишь скосив глаза, разглядел бревенчатую стену и узкое окошко, едва сочившееся вечерним светом, и большой стол, за которым сидели мои давние знакомцы. Они о чем-то спорили громкими, сердитыми голосами. Из-за колокольного гула в голове я разобрал не все слова, но уловил, что лесные тати говорят обо мне.

– А ежели они зубом цыкать станут? – осведомлялась гражданка Горыныч.

– Не станут, – с пьяной развязностью утверждал Хома Брут. – Не умеют они…

– Благородный сэр… – встревал Мерлин, судя по шороху, будто воздушный шар, покачивающийся под потолком… – никогда не позволит себе…

– А давайте его свяжем! – предлагал Брут. – И кляп…

– Э-э, милай… – скрипела Наина Киевна. – После резолюции Хрона нашего свет Монадыча никакой кляп не нужон…

Я попытался тут же опровергнуть это утверждение, но ничего, кроме неопределенного мычания, выдавить не удалось. Хуже того – я не мог пошевелить и пальцем. Оставалось лишь прислушиваться к моим обидчикам и надеяться, что паралич временный.

Разговор тем временем становился все интереснее, хотя и непонятнее.

– А ежели они отцветут? – беспокоилась старуха.

– Не отцветут, – отзывался Брут, которому, похоже, море было по колено. – Не успеют они…

– Благородный сэр Ви-ай – великий маг! – почтительно завывал Мерлин. – Воистину мощь его заклинаний необорима!

– А ежели они вылезут? – накаляла обстановку гражданка Горыныч. – Из землицы этой… Что тогда?

– Не вылезут, – как заезженная пластинка твердил Брут. – Не посмеют они…

Кто эти таинственные «они» и откуда вылезут – понять было невозможно.

– Внимание! – возгласил Мерлин. – Сдается мне, благородные леди и сэры, что наш высокородный пленник обрел чувства…

– Щас я его… – туманно пообещал Брут.

– Охолони, милай, – пробурчала Наина Киевна и застучала палкой по дощатому полу. Надвинулась, наклонилась надо мною, осклабилась щербатым ртом, прошепелявила: – Очнулся, касатик… Глазами лупает… – Провела сухой дланью над моими губами, и освобожденная гортань сама начала выталкивать гневные слова:

– Это хулиганство! Вы мне за это ответите!

Получилось довольно визгливо, но то ли интонация подействовала, то ли словечки, почерпнутые из лексикона Модеста Матвеевича, но пленители мои заметно оживились и, кажется, даже подобрели.

Мерлин, проплывая надо мною тощим дирижаблем, изрек ни к селу, ни к городу:

– Данный обет не позволяет мне, о прекраснейшая из дам сердца, ответить на твою пылкость, как то предписано кодексом куртуазного рыцарства…

Гражданка Горыныч удовлетворенно закивала. А Брут с чувством предложил:

– Налить ему сто грамм, мигом очухается!

Почувствовав, что и члены мои обрели свободу движений, я оперся ладонями о жесткую постель, сел и огляделся. Обстановка избы оказалась довольно скудной: печь, вешалка с рухлядью, сундук, на котором стояла какая-то коробка, накрытая серой с кистями шалью. Ха Эм Вия нигде не было видно, и это меня несколько обеспокоило. Ладно, больше я себя не дам статическим электричеством обездвиживать. Незаметно растирая кисти рук и напрягая мускулы, чтобы вернуть им эластичность, я пробурчал:

– Я требую объяснений.

– Давай к столу, Шурик! – с пьяным воодушевлением пригласил Брут. – Обмоем это дело!

Я осмотрел его сизую от беспробудного пьянства физиономию и решил, что пощупать ее я всегда успею, поэтому сказал примирительно:

– Да что за дело-то? Говорите толком!

Тут мои пленители оживились по-настоящему. Наина Киевна ухватила меня за рукав ковбойки и потащила к столу. Брут опередил нас, схватил бутылку и, расплескивая водку, принялся наполнять стаканы. Даже летучий Мерлин спустился из-под потолка, расправляя раскисшую мантию на недюжих плечах. Я послушно уселся на предложенный табурет и даже взял стакан, хотя пить с этой компанией, разумеется, не собирался. Голова моя прояснилась окончательно, и я решил во что бы то ни стало выяснить, в чем дело.

Бестолково препираясь, вся компания, наконец, расселась у стола. И хотя я терпеть не могу всякого рода собрания, пришлось брать инициативу в свои руки, иначе было не добиться от гражданки Горыныч с подельниками никакого толку.

– Итак, това… – я осекся и поправился: – Итак, граждане, давайте, рассказывайте по порядку, что здесь у вас произошло?

Увы, эту публику проще призвать к порядку, чем добиться от них оного. К сожалению, я не старший сержант Ковалев. Они заговорили все разом, перебивая друг дружку, перескакивая с пятого на десятое. Из их сбивчивого рассказа я понял, что нынешней ночью в лесу должно зацвести некое растение, как раз где-то в районе пасеки. Что, воспользовавшись непогодой, пасечник, «сэр Отшельниченко», уехал два дня назад в Китежград, а безработные из-за дождя пчелы остались на попечении Мерлина, который вызвался в отсутствие хозяина постеречь пасеку, поселившись в сторожке лесника, в той самой, где мы сейчас находились. То ли заскучав, то ли по какой-то надобности, Мерлин вызвал на пасеку всю гоп-компанию во главе с самим начальником канцелярии Хроном Монадовичем Вием. А тем временем приближалось двадцать четвертое июня по старому стилю, или ночь на Ивана Купалу, и средневековое, хотя и незаконченное, образование подсказало Мерлину, что сим благоприятным обстоятельством следует воспользоваться, ибо «да будет ведомо доброму рыцарю сэру Привалову, что купальская ночь обладает магией необоримой силы». Проще говоря, в затуманенном предрассудками воображении бывшего королевского чародея родилась смутная идея извлечь из этой магии вполне себе материальную выгоду. С этой идеей он и ознакомил подельников. Однако, судя по некоторым отрывочным высказываниям, в вопросе, как именно извлечь эту выгоду, согласия между концессионерами не было. Вероятно, поэтому они решили заманить в сумрачный дождливый лес меня. Почему именно меня? Я ведь не Хунта, не Один, и даже не Корнеев – почти ничего не понимаю в магии. И Мерлину, например, это хорошо известно. Тогда что им от меня могло понадобиться?

– Та-ак, граждане, – произнес я, невольно копируя интонации старшего сержанта. – Теперь давайте по существу!

– По существу ему… – невесть отчего насупилась Наина Киевна. – Расселся тут, докладай ему…

Это уже была наглость. И я разозлился.

– Про уголовную ответственность за похищение и насильственное удержание слыхали? – осведомился я самым зловещим тоном, на какой только был способен.

– Свят, свят, свят, свят, – забожилась хозяйка Изнакурнож.

– Сие есть злые чары янки! – назидательно произнес Мерлин.

– Увы, сэр, – возразил я не без злорадства. – Сие есть объективная уголовно-процессуальная реальность, хотя пока и не данная вам в непосредственных ощущениях.

Хома Брут молча осушил стакан водки.

– Так вот, граждане, – продолжал я. – Пока я не обратился в милицию, вы мне немедленно расскажете, зачем я вам понадобился! Нес па?

– О, выпьем за родную милицию! – воодушевился Брут, успевший выхлестать водку уже из моего стакана.

– Начальством грозишься? – осведомилась гражданка Горыныч, похоже нисколечко не испугавшаяся милиции. – Так начальство в курсе, милай… Сам Хрон свет Монадыч свою резолюцию изволили наложить…

– На кого? – спросил я, невольно поеживаясь.

– Да на тебя, бедовая твоя головушка… Неужто мало тебе? Большой Круглой Печати захотел отведать?!

При упоминании Большой Круглой Печати меня передернуло. И хотя в этом неловко признаваться, но с тех пор, как мне довелось стать свидетелем, выражаясь словами Мерлина, ее «необоримой мощи», я навеки расстался с наивным материализмом молодости, уверовав в существование явлений, постижение коих требует уровня подготовки, мне недоступного. Разумеется, Наина Киевна была дамой в высшей степени невежественной и могла усмотреть в обыкновенном разряде статического электричества результат действия весьма могучей, но примитивной административной магии. И все-таки убежденность вредной старухи меня насторожила. В конце концов, Вий один из древнейших магов-администраторов на Земле, и кто знает, какие силы стоят за его загадочной персоной.

Пора было менять такику.

– Да что вы в самом деле, гражданка Горыныч! – с истерической патетикой воззвал я. – Я с вами беседую, как со ста… то бишь давней доброй знакомой, а вы…

И я обиженно смолк. Приходилось тянуть время. Совершенно ясно, что для чего-то я понадобился этим хулиганам, но они почему-то не хотели признаться – для чего именно? Похоже, чтобы добиться от них внятного ответа, их нужно выбить из колеи.

Импровизируя, я недоуменно огляделся, пробормотав:

– А почему я не вижу гражданина Вия? – Мне вовсе не хотелось его видеть, но я попал в точку. Гражданка Горыныч размашисто перекрестилась. Мерлин заметно сник. А Брут, уже не чинясь, опростал бутылку, запрокинув ее над луженой глоткой. Нужно было развивать успех, поэтому я продолжал: – Может быть, уважаемый Хрон Монадович мне все объяснит?

– Я щас сбегаю, – неуверенно пообещал Брут, тщетно пытаясь оторвать тощий зад от табурета.

– Сиди уж, пропойца, – отмахнулась от него Наина Киевна. – Сбегает он…

– А что скажете вы, уважаемый сэр?.. – спросил я у Мерлина, но бывший астролог короля Артура лишь неопределенно повел острым плечом. Его распухший от простуды вислый нос все сильнее клонился долу, а глаза стали как у побитой собаки.

3

Пауза затянулась. В избушке царила настороженная тишина, которая нарушалась лишь храпом Брута, расплющившего сизую физиономию о столешницу. Я уже решил было, что толку от этой компании не добьешься и пора трансгрессировать обратно в Институт, как хозяйка Изнакурнож нехотя сообщила:

– Машина у нас сломалась, касатик… Та, что пчел к цветам приманивает…

Ага, значит, поломка электронного пчеловода все же не выдумка.

– Давайте, я посмотрю.

Наина Киевна отчетливо щелкнула артритными пальцами. Мерлин кинулся к сундуку, сорвал шаль и притащил до боли знакомый серый металлический ящик с тумблерами и шкалами на передней панели. Я наконец почувствовал себя на своем месте. Материализовав отвертку, тестер и крохотный электрический фонарик, снял заднюю стенку прибора. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – «пчеловод» непоправимо испорчен. Запах горелой изоляции красноречиво свидетельствовал о варварском обращении с его тончайшими электронными нервами. Для очистки совести я все-таки «прозвонил» цепи тестером, но стрелка на шкале вольтметра не шелохнулась ни разу.

– Кто это сделал? – задал я вполне риторический вопрос. Синяя молния, сорвавшаяся с золотого пера, все еще пылала на сетчатке моих глаз. – Ладно… – продолжал я. – Неважно… Чего вы, собственно, хотели добиться от несчастного прибора?

– Цветок мы хотели найти, касатик, – испуганно-ласково объяснила гражданка Горыныч.

– Какой еще цветок?!

– Папоротниковый… Цветет он в купальскую ночь, аль не слыхал?..

– Какое невежество! – возмутился я. – Папоротники размножаются спорами и в опылении насекомыми не нуждаются!

– Эхе-хе, касатик, – отозвалась хозяйка Изнакурнож снисходительно. – В другие ночи, может, и не цветет, а на купальскую – за милу душу!

– Ну, допустим… – не стал упорствовать я. – В рамках сказочной действительности очень может быть… Но «пчеловод» – то мой помочь вам не мог ни в какой действительности! Не предназначен он для поиска цветов. Это всего лишь блок управления более сложного электронно-оптического устройства поляризации солнечного света, помогающего пчелам отыскивать родной улей. И только!

Развивать тему дальше я не стал, поставил заднюю стенку на место, дематериализовал инструменты и поднялся. Не ночевать же мне в компании отъявленных бездельников и хулиганов. К тому же – невежественных истребителей ценных приборов. Завтра утром вернусь сюда с инструментами и запчастями. А пока – прощевайте, граждане!

Я был уже у двери, как Наина Киевна пробурчала мне вдогонку:

– На пасеке он, родимый… Дожидается…

Оборачиваться и переспрашивать мне не хотелось, но я все-таки обернулся.

Соловецкие хулиганы смотрели на меня. Даже Брут поднял голову и отверз налитые кровью зенки.

– Кто дожидается? – тихо спросил я. – Кого?

Но в ответ я услышал лишь злорадный хохот.

* * *

Прежде чем трансгрессировать в общежитие – в Институт в связи с поздним временем меня уже не пустили бы – я решил хотя бы бегло осмотреть оставленную без присмотра сеть оптических датчиков. А вдруг эти невежды и ее искалечили?

Снаружи оказалось совсем темно. Дождь не прекращался. Жаль, неважнецкий из меня маг. Будь на моем месте Амперян, он сотворил бы себе импортный дождевик. Витька Корнеев попросту вышел бы сухим из воды. Жиан Жиакомо вызвал бы локальную погодную аномалию, развеяв тучи над своей головой. А Кристобаль Хунта и вовсе презрел бы столь ничтожные трудности. У вашего же покорного слуги словно врожденный изъян. Материализовать инструменты для работы – сколько угодно, а вот сотворить что-нибудь для услаждения желудка или хотя бы для прикрытия сраму – ни-ни. Поэтому мне оставалось лишь ссутулиться, сунуть руки в карманы заношенных гэдээровских джинсов и направиться к пасеке. Я разглядел знакомую тропинку и углубился по ней в лес, разбрызгивая лужи раскисшими кедами.

В чаще было уже по-ночному темно. Фонарик в такой сырости, пожалуй, долго не выдержал бы, и чтобы не потерять тропинку, а паче того, не напороться на какой-нибудь сук, я воспользовался своими довольно скромными познаниями в научной магии. Подобрав первую попавшуюся ветку, сконцентрировал на ней малую толику атмосферного электричества, вызвав коронный разряд. Стало немного светлее. Правда, из-за этих рукотворных огней святого Эльма я не сразу разглядел мертвенно-синий, таинственно мерцающий свет, пробивающийся сквозь дождливый сумрак.

А когда разглядел, то, словно загипнотизированный, машинально перелез через поваленную березу, сшиб трухлявый пень и очутился на краю поляны. Готов заложить свою бессмертную душу, но это была та самая поляна, на которой «знатный медосборец» устроил пасеку. Даже в подступающей ночи можно было рассмотреть раздвоенный в виде латинского «V» дуб на краю, но ни ульев, ни временного пристанища сэра Отшельниченко я не увидел. Вместо них на поляне рос гигантский папоротник, вроде тех, что питали пермских ящеров. Его черные, перистые листья были свернуты, словно щупальца глубоководного спрута, а на верхушке струил ультрафиолетовое сияние исполинский цветок.

Выглядело это растение настолько зловеще, что, признаться, мне стало не по себе. Конечно, за несколько лет работы в НИИЧАВО я насмотрелся всякого. Чего только стоила эпопея с недоброй памяти Тройкой По Рационализации и Утилизации Необъясненных Явлений. Да я тогда чуть богу душу не отдал! Может, сие растение лишь притворяется папоротником, а на самом деле – это чудовище, прибывшее к нам из глубин космоса? Вроде уиндемовского триффида. Поймите меня правильно. В Китежграде мне доводилось наблюдать эволюции инопланетного «блюдца», да и с пришельцем Константином, профессиональным читателем-амфибрахистом, я был накоротко знаком. Посему ужаснули меня вовсе не философские бездны, в которые, возможно, предстояло заглянуть, а вполне прозаические физические последствия этой неназначенной встречи. Что, если папоротник сейчас бомбардирует меня смертоносными заряженными частицами? То-то он сияет, глазам больно… Здесь без счетчика Гейгера, хотя бы самого примитивного, не обойтись.

Счетчик я с грехом пополам материализовал. Он затрещал так, что впору было бежать с пасеки сломя голову. К счастью, я вовремя вспомнил, что чрезмерная осторожность недостойна советского ученого, тем более – комсомольца, коему пристало шагать навстречу опасности с гордо поднятой головой, беззаботно насвистывая «Мы не Декарты, не Ньютоны мы…». Если бы меня видела сейчас ведьмочка Стелла, или хотя бы Таня Ковалева, – я бы скорее сгорел от стыда, нежели от радиации. Нет, нет, любое новое явление следует сначала исследовать. Или хотя бы провести первичный визуальный осмотр. И, высоко подняв факел познания – то бишь ветку, охваченную холодным пламенем святого Эльма, я принялся обходить папоротник. Как это часто со мною бывает, увлекшись, я не заметил, что вокруг кое-что изменилось.

Только что шумела под каплями дождя листва на деревьях, и вдруг настала тишина, словно в церкви. Над поляной, будто по колдовству, разошлись тучи, белая, как начищенный пятак, луна озарила ее театральным софитом. Вдали послышалось волчье завывание. Позади меня раздались тяжелые шаги, на которые с глухим металлическим звоном отзывалась сама земля. Взглянув искоса, я увидел приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь он был в черных комьях грязи. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его усыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены. Только по ним я и узнал начальника канцелярии.

В обыденной жизни Хрон Монадович был довольно обыкновенным, разве что чудовищно косным, бюрократом. Ботинки фабрики «Скороход», костюм довоенного покроя, невзрачный галстук, сатиновые нарукавники, грубо вылепленное лицо. Лишь знаменитые веки выдавали его хтоническую сущность. Выбравшись из глубин малороссийской земли, гражданин Вий сделал блестящую карьеру в бесовской канцелярии, обеспечивающей связь низовых магических структур с верхними эшелонами. С годами Хрон Монадович утратил зловещее обличье гоголевского персонажа, и что Вия заставило вернуться к нему – можно было лишь догадываться.

Как бы то ни было, теперь я понимал, почему компания соловецких хулиганов отсиживалась в сторожке и не рвалась сюда, к папоротнику, ибо зрелище было воистину ужасающим. Ха Эм Вий шел на «пришельца», как тореадор на быка. Руки его слепо шарили во мраке, веки волочились по земле, но начальник канцелярии не выглядел беспомощным. Вий стал самим собой – древним монстром, порождением некрогенеза, как называют некоторые ученые эту особую предбиотическую стадию эволюции. Честно говоря, у меня не хватило бы духу встать у него на пути.

Не доходя нескольких шагов до папоротника, начальник канцелярии опять преобразился. Тощие, корнеподобные руки его вытянулись метра на два и покрылись бугристыми наростами по всей длине. Крючковатые пальцы зазмеились щупальцами. Приблизившись к «пришельцу» вплотную, Вий вонзил их в почву у основания. И без того широкие плечи Хрона Монадовича раздались. Теперь начальник канцелярии напоминал неимоверно грязного промышленного робота. Со страшным скрежетом Вий вывернул загадочное растение из грунта. Дрогнула земля. Мертвенно-синий свет погас, но из образовавшейся ямы полилось ровное голубое сияние. На цыпочках я подкрался к яме, наклонился и увидел блестящий овальный люк, окруженный двумя рядами мерно пульсирующих огней. К этому люку и двинулся гражданин Вий, на ходу возвращаясь в прежний уныло-привычный облик. Веки его были опущены.

«Все-таки – пришельцы!» – ахнул я мысленно и почувствовал, что наступает решительный момент. Вряд ли Хрон Монадович намеревался просто помочь пришельцам. Во всяком случае – бескорыстно. Похоже, он готовился к наложению той самой Большой Круглой Печати, о коей намекнула гражданка Горыныч. Неужто начальник канцелярии решил заблокировать пришельцев, впредь до выяснения и во избежание? Это надо было немедленно прекратить. Хватит быть зрителем – пора действовать. И, собрав волю в кулак, я вклинился между Вием и инопланетным кораблем.

– Послушайте, Хрон Монадович, – обратился я к начальнику канцелярии. – От имени научной общественности благодарю вас за оказание помощи нашим инопланетным гостям. Полагаю, будет справедливым, если мы немедленно дадим знать городским властям о произошедшем…

– Кто здесь? – грозно осведомился Вий, поворачивая в мою сторону железное, в подтеках ржавчины, лицо. Веки тошнотно мотнулись кожистыми складками.

– Привалов, Александр Иванович, – представился я. – Младший научный сотрудник НИИЧАВО.

– Зайдите позже, гражданин, – ответствовал начальник канцелярии. – Я занят.

– Я знаю, Хрон Монадович, – сказал я, борясь с мучительным желанием ретироваться. – Но как представитель научной общественности считаю своим долгом присутствовать при установлении контакта с инопланетной цивилизацией…

Это сейчас мои слова звучат по литературному гладко, а тогда, в промозглом ночном лесу, когда на мне сухой нитки не осталось, у меня зуб на зуб не попадал. Неудивительно, что сказанное мною не произвело на древнейшего мага-администратора ни малейшего впечатления. Ха Эм Вий в прямом смысле от меня отмахнулся. Получив по физиономии жесткой и скользкой, как вывороченный из земных недр корень, рукой, я покатился в грязь. Ох, зря он это сделал. Уж чего-чего, а мордобоя я спускать не собирался.

Я немедленно вскочил и бросился на супостата с кулаками. Со стороны это должно было выглядеть крайне уморительно, но мне было не до смеха. Невзирая на преклонный возраст, начальник канцелярии оказался бойцом умелым и беспощадным. Я и глазом – вскоре подбитым – не успел моргнуть, как получил несколько весьма чувствительных оплеух. Но и сам в долгу не остался. Правда, когда мне удалось пробить его защиту, я понял, что классик назвал лицо Вия железным вовсе не для красного словца. Отбив правую, я вынужден был перейти к обороне. Не знаю, чем бы для меня все это кончилось, если бы где-то далеко, в леспромхозе, голосисто не прокукарекал петух.

4

Наина Киевна, Мерлин и, видимо, уже проспавшийся Хома Брут показались из леса в тот самый миг, когда я пропустил последний удар противника. Я кубарем покатился им под ноги, но был заботливо поднят и, можно сказать, – обласкан. Во всяком случае, гражданка Горыныч поохала по-бабьи, а Брут сунул мне в руки початую бутылку водки. Признаться, с удовольствием сделал хороший глоток, да еще вылил на ладонь несколько капель, чтобы обтереть лицо, которое тут же немилосердно защипало. Хрон Монадович, не понесший от моих петушиных наскоков ни малейшего урона, тем временем приступил к главному.

Избитому, еле держащемуся на ногах, мне оставалось лишь беспомощно наблюдать за дальнейшим развитием событий. В благоговейной тишине что-то лязгнуло, словно отворилась дверца сейфа. Запахи дождя и лесной прели волной захлестнула канцелярская затхлость, и перед Вием возникла она – Большая Круглая Печать, источавшая потустороннее сияние, в котором померк даже свет, исходящий от корабля пришельцев. Хрон Монадович взял ее обеими руками, занес над люком «летающей тарелки» и с силой опустил. Мрачная тень прошла по небу, на мгновение затмив звезды. Инопланетный корабль, казалось, еще глубже вдавило в почву.

– Все, не выбраться теперь касатикам! – злорадно констатировала Наина Киевна. – Запечатал-таки инопланидную миску, родимый…

– Это дело надо обмыть, – привычно предложил Брут, отняв у меня бутылку.

А Мерлин забормотал, как всегда перевирая строчки из Мэлори:

– И тогда великий маг и отшельник, сэр Ви-ай, запечатал пещеру злого дракона, дабы сие богомерзкое чудище не смущало более души добрых христиан…

– Это вам даром не пройдет… Я этого так не оставлю… – жалким голосом пообещал я, но никто не обратил на мои угрозы ни малейшего внимания.

И тут произошло чудо. Запечатанный люк вдруг несколько раз провернулся вокруг оси и втянулся внутрь корабля. Оттуда вырвался луч пронзительно-голубого света. Соловецкие хулиганы тоненько завыли и попятились к лесу. На поляне перед ямой с «инопланидной миской» остались лишь мы с начальником канцелярии. Из ямы показался темный силуэт пришельца. Памятуя незабвенного Константина Константновича Константинова, уроженца планеты Константины в системе Антареса, я ожидал увидеть похожее на него четырехрукое существо, может быть даже – соотечественника, прибывшего Константину на помощь, но я ошибся. Вопреки законам оптики, голубой луч, светивший пришельцу в спину, позволял хорошенько рассмотреть симпатичного, веснушчатого и курносого, молодого человека, обладателя буйной шевелюры. Завидев нас, курносый инопланетянин улыбнулся, показав идеальные зубы, и на чистом русском языке произнес звонким голосом:

– Добрый вечер, земляне!

Луна давно закатилась, приближался рассвет, но возражать пришельцу никто не стал. Лично я и не смог бы, губы у меня распухли так, словно по ним долбили молотком для отбивки мяса. Ха Эм Вий же в ответ что-то глухо пробурчал и снова занес Большую Круглую Печать. И снова – безуспешно. Вероятно, улыбчивого инопланетянина прикрывало особое силовое поле, защищающее от административной магии даже самого высокого порядка. Не получив ответа, пришелец продолжал:

– Благодарю вас за оказанную помощь! – воскликнул он. – К сожалению, у меня очень мало времени, чтобы оказать вам услугу, достойную вашего великодушия, но за те оставшиеся в моем распоряжении несколько минут я могу выполнить любое, лучше всего – самое заветное, желание каждого из вас, о благороднейшие из сапиенсов.

Тут меня чуть было снова не сшибли с ног. Гоп-компания ринулась из лесу и вплотную приблизилась к тарелке. Перебивая друг друга, Наина Киевна, Мерлин и Брут начали выкрикивать заветные желания. Судя по результату – весьма немудрящие. На поляне появились несколько «Запорожцев», разнообразная мягкая рухлядь, мебельный гарнитур, хрустальная горка, штабель ящиков с бутылками – надо полагать водочными, холодильники, телевизоры, радиоприемники. На мгновение мне даже почудилось, что снова среди нас Человек Полностью Неудовлетворенный, но тут петух прокричал во второй раз, и поток инопланетных благодеяний иссяк.

– А вы что же? – обратился веснушчатый пришелец ко мне.

Я открыл было рот, но вдруг понял, что нигде не вижу начальника канцелярии. Вий исчез. Неужели у него нет заветных желаний? Да быть такого не может! И я не ошибся. Хрон Монадович никуда не делся, напротив – он вырос! Да настолько, что его зловещая фигура возвышалась теперь над лесом, словно это был и не Вий вовсе, а какое-нибудь чудище, вроде Годзиллы. В третий раз хрипло заорал далекий петух и словно захлебнулся собственным криком. Вдруг меня осенило. Разумеется, у столь древнего и могущественного существа, каким был начальник канцелярии, было одно заветное желание, выполнение которого грозило человечеству неисчислимыми бедами. Ведь исполнись оно, солнце перестанет вставать над землею, и вековечная тьма воцарится повсюду, отдавая планету во власть разномастной нечисти. И противопоставить этому желанию можно лишь другое, столь же эффективное. На мгновение мне стало жалко упущенных возможностей. На гарнитуры и «Запорожцы» мне в высшей степени плевать, другое дело испросить здоровья родителям, или счастья для всех, даром, но я попросил совсем о другом, произнося слова как можно более внятно, хотя распухшие губы не позволяли четко артикулировать звуки.

И знаете – мое желание исполнилось, но… это уже совсем другая история.