19. Менты

— Алексей Михайлович. Разрешите.

— Разрешаю.

Руководитель следственного управления по Северо-Восточному административному округу города Москвы, генерал-майор юстиции Терешкин Алексей Михайлович сидел в своем кабинете с раскрытыми настежь окнами. Причем находился он не у себя в кресле, а занимал одно из мест, предназначенных для визитеров.

Жара стояла ужасная, складывалось ощущение, что находишься не в кабинете, а в удушающей раскаленным влажным воздухом бане. После вчерашней грозы весь город парил. Солнце выжигало влагу с затопленных улиц, которая испаряясь, поднималась к небу прозрачным невесомым маревом, заставляя объекты приобретать призрачную подвижность. Дышать было невозможно, не было даже слабенького ветерка, способного разорвать ту духоту, что сковала город, ветерка, который выдохся весь вчера и растворился вместе с грозой.

Алексей Михайлович сложил руки в замок и в раздумье смотрел на недвижимые верхушки тополей, торчащих за окном. Взгляд его серых глаз был собранным, немного печальным и очень уставшим. Только он вчера собрался лечь спать, как раздался ряд звонков, несколько из управления, затем начальник МЧС по их округу, а к моменту, когда телефон высветил звонок от руководителя следственного отдела по расследованию преступлений на метрополитене, Алексей Михайлович уже спускался из квартиры к ожидавшей у входа служебной машине.

Ночь была бессонной и длилась, как показалось Алексею Михайловичу, целую вечность. В его возрасте, а немногим немалым ему было почти пятьдесят семь лет, здоровый ночной сон был так же необходим, как правильное питание. Сердце и желудок на выслуге лет были самым слабым местом руководителя следственного управления. Возрастающая с годами опасность инфаркта и постоянно открывающаяся язва, стали его личным бичом, который нет-нет, да и хлестал своего носителя, заставляя того пару раз всерьез задуматься о досрочном выходе на пенсию. И сегодня был один из таких дней. Ни сна, ни еды, лишь черный быстрорастворимый кофе вперемежку с не менее черным чаем.

Такой аварии в подземке до этого не было никогда. Пятьдесят шесть погибших, около шестидесяти в критическом состоянии в больницах города, и несколько сотен с травмами средней и легкой тяжести. Станцию «Сухаревская», после случившегося на ней, проще вообще было бы снести и построить на ее месте новую. А эта не погода. Сначала ни кто не мог в принципе понять, что происходит. Метрополитеновцы бормотали в трубку, что-то бессвязное и видимо сами не представляли размеры трагедии. Затем, не могли организовать подъезд бригад МЧС и карет скорой помощи, на улицах творилось черт знает что. Когда же началась операция по спасению, то оказалось, что только МЧСники предусмотрительно взяли с собой противогазы, задымление на ветке было абсолютным, стопроцентным. Пришлось, метрополитеновцам тормошить свои запасы и обеспечивать и подоспевших следаков, и работников скорой помощи средствами индивидуальной защиты от токсичных продуктов горения. К тому же Алексей Михайлович не мог понять, почему именно его отделу, а не отделу по расследованию преступлений на метрополитене, было выдано указание заняться этим происшествием. Хорошо, что и метрополитеновцы были переданы в его распоряжение. И получалось, что он фактически возглавлял оба отделения сразу.

— Алексей Михайлович.

Леонид Васильевич все еще стоял у дверей, в замешательстве решая, куда ему лучше сесть, и ожидая, когда начальник обратит на него внимание.

— Присаживайтесь, Леонид Васильевич, — генерал-майор жестом руки указал на кресло напротив себя. — Я вас слушаю. Есть что-нибудь новое?

— Так точно, Алексей Михайлович, — отчеканил вошедший человек. Он был сравнительно молод, весьма подтянут, а армейская выправка придавала его фигуре те, в некоторой степени романтические контуры, о которых иногда вздыхает каждая женщина, склонная к обожанию мужчин в форме.

— Леонид, оставь все уставные тонкости до вечера. При зачтении официального отчета будешь блестеть своим тактом и красноречием. Давай вкратце и по делу.

Начальник управления устало опустил голову на руки и приготовился слушать выжимки из доклада о ситуации на станции и ее перегонах. Сам Алексей Михайлович, в отличие от подчиненного, был уже весьма грузен телом, но служебная форма, а особенно его статус, так же притягивали сладострастные взгляды многих женщин, но эти иногда неявные, а иной раз весьма вульгарные симпатии были или не замечаемы им, или он просто очень искусно умел скрывать свои реакции на эти женские провокации. Своей семье он не изменял, чем сам весьма гордился и считал это одной из своих добродетелей.

— Так, — разбирая бумаги, протянул тридцати пяти летний полковник юстиции. — Вот, — наконец отыскав нужный документ, начал свой доклад Леонид Васильевич. — В 21.05 по Московскому времени в перегоне туннеля между станциями «Проспект мира» и «Сухаревская» Калужско-Рижской линии возле станции «Сухаревская» Московского метрополитена семь вагонов электропоезда, следовавшего на скорости 90 км/ч, сошли с рельсов и столкнулись с поперечной стеной выезда со станции.

Алексей Михайлович поднял голову и с раздражением перебил начавшего свою речь полковника:

— Хронологию событий я и сам могу тебе рассказать. Давай к сути, что выявлено на данный момент, причины, версии.

Леонид Васильевич на мгновение замешкался, хотя он и сам часто вводил в ступор своих подчиненных, и уж кому как ни ему следовало предугадывать настроение и реакцию начальника управления, но дело было чрезвычайно неординарное. Руководитель метрополитена уже подал письмо об уходе с должности. Ряд ответственных лиц так же не обойдутся без отстранений. Да и его продолжение службы так же может претерпеть некоторые изменения. И в какую сторону будут направлены эти изменения, зависело только от его действий.

— Виноват, Алексей Михайлович.

Начальник управления тяжело вздохнул, изображая на лице явное недовольство, но подгонять полковника больше не стал.

— Первое, — продолжил Леонид Васильевич. — Криминалисты и МЧСники не рассматривают происшествие как теракт. Ни каких взрывчатых веществ или каких-либо нарушений конструкций этой ветки метро не выявлено. Возле самой станции «Сухаревская» вполне вероятно было проседание полотна, вызванное многократно повторяющимися циклами разгона и остановки составов. Сейчас этот факт подтвердить сложно, там все раскурочено, но обходчики пару раз в разговоре заостряли свое внимание на этом факте, хотя в текущих отчетах метрополитена и актах осмотра ветки об этом нет ни слова. Само по себе данное проседание в процессе нормальной эксплуатации могло не играть ни какой роли, так как находилось в допустимых значениях для скоростей рекомендуемых на данном участке метро, это опять же со слов обходчиков. Но в сложившихся вчера условиях, похоже, именно оно и стало одной из причин схода электропоезда с рельсов. Основная же причина — это превышение скорости состава на данном участке. Пока что неясно, что именно привело к выходу из строя тормозной системы состава, но факт, что именно эта неисправность, а точнее сказать полный отказ тормозов, в итоге и стал причиной произошедшей вчера катастрофы. — Леонид Иванович на несколько секунд прервался, бегло просматривая листы в руках. — Есть версия, что это результат скачка напряжения на указанной линии, что в принципе могло бы сыграть роковую роль, но Мосэнерго отрицает какие-либо зафиксированные скачки.

— Вчера во всем городе напряжение скакало, а у них все ровно и без колебаний, — Алексей Михайлович вновь смотрел на неподвижные тополя за окном. — Официальный отчет у них запросил?

— Так точно. Готовят.

— Ни какие секретные объекты не пострадали?

— На данном участке ветки такие объекты отсутствуют, — полковник на мгновение замолчал, а затем добавил менее уверенным голосом. — По-крайней мере, известные мне.

— Хоть здесь хорошо. Врать меньше пройдется, — Алексей Михайлович перевел тяжелый взгляд на собеседника. — Свидетели, очевидцы? С ними что?

— Работы ведутся. Опрошены еще не все, но уже большая часть. Так же просматриваются записи камер наблюдения в холлах и на станциях самой «Сухаревской», а так же близлежащих станциях ветки, ну, и данные видеофиксаторов в туннелях.

— Что-нибудь дало?

— Есть один инцидент на самой «Сухаревской» в момент крушения, точнее за несколько секунд до него, — Леонид Васильевич вновь зашуршал бумагами в поисках нужной. — Вот. В 21.04 дежурившие на станции полицейские заметили странно ведущего себя молодого человека, который медленно брел через всю станцию, будто бы что-то искал. На видео отчетливо видно, как за несколько секунд до крушения, они остановили парня, к сожалению их слов не слышно. Видно только, что парень им ничего так и не ответил, а стоял, как остолбеневший с перекошенным лицом. А в момент, когда патруль хотел его задержать, парень, вроде как очнулся, затем с силой оттолкнул обоих полицейских, и бросился бежать обратно через весь зал, и у последней колоны перед лестницей в город свернул в сторону параллельной линии метро. В эту секунду на станцию и вылетел поезд.

— Может, он просто хотел от них убежать, наркоман какой-нибудь, — предположил Начальник управления.

— Может и наркоман. Но дело-то в том, что все произошло за секунды до крушения. И парень не ринулся на лестницу, убегая от полиции, он направился на параллельную линию, как будто знал, что выход в город будет сметен в следующие секунды, а тот участок линии, где оказался он, почти не будет задет.

— Вы его опознали.

— Работы ведутся, но пока безрезультатно, — Леонид Васильевич поджал губы, произнося последнее слово, и, ожидая выговора, сложил бумаги, показывая своим видом, что большей информации у него нет.

— Скажи мне, пожалуйста, Леонид Васильевич, — сейчас Алексей Михайлович выглядел явно раздраженным. — У нас, что нет идентификационной базы, или некому отследить его передвижения до и после крушения. Откуда он появился, куда делся потом? А? — начальник вопросительно смотрел на полковника. — Ну что молчишь, Леонид Васильевич?

— Отследить момент, когда парень попал в метро, пока не удается, он мог зайти с любой станции, и целый день кататься, перепрыгивая с поезда на поезд. По его выходу на поверхность тоже нет данных. Вся ветка после крушения была перекрыта. Камеры наблюдения не зафиксировали его не на одной из станций, ни до «Сухоревской», ни после нее. Среди погибших его тоже нет. Как сквозь землю провалился. А по базе его лицо не идентифицируется. Но работы ведутся, привлекаются смежные отделы и большее количество сотрудников.

— Как сквозь землю говоришь, провалился, — Алексей Михайлович отодвинулся от стола, и грузно навалившись на него руками, с видимым усилием поднялся из кресла. — Как бы нам всем вслед за ним под землю не провалиться, или еще куда. Поглубже! — Он оторвался от стола и медленно, будто в раздумьях, хотя на самом деле ему было просто очень не по себе, зашагал через кабинет к своему рабочему месту. — Еще инциденты были?

— Была потасовка, среди пассажиров у последнего вагона. Две компании что-то не поделили. У одного парня оказался травмат, ну, он им и воспользовался, так, что скоро на одного участника драки похоже станет меньше. Он в коме в Склифосовского, а другие в ИВС, в местном отделении полиции.

— Глаз с них не спускать. Персонал больницы уведомить, что бы кроме родителей никого не пускали, — Алексей Михайлович наконец занял свое привычное место и с шумом и, как показалось Леониду Васильевичу, с отдышкой (хотя прошел всего несколько метров) опустился в кресло. — Все?

— На текущей момент все.

Полковник поднялся было, что бы выйти, но руководитель управления остановил его.

— Подожди, Леонид, — он вновь стал говорить более мягко, как в самом начале их разговора. — Вполне вероятно, это мое последнее дело. Как-то я стал очень стар и нездоров для этой работы. Мне хотелось бы видеть на моем месте, после увольнения, именно тебя, — генерал-майор опять скрестил руки, положив их на стол, и, не отрываясь, смотрел в глаза Леониду Васильевичу. — Ты постарайся, чтоб все как должное было, по заслугам, а не по притязаниям, — и, повысив голос, более жестко спросил. — Понял?

— Так точно, генерал-майор! — полковник аж подскочил на месте, принимая стойку смирно и выстреливая каждым словом. — Буду стараться!

— Давай, давай. Старайся, — проговорил Алексей Михайлович, откидываясь на спинку кресла. — Работай и не забудь про отчет. Будут новости первому мне. Все. Свободен.

Леонид Васильевич чуть ли не строевым шагом покинул кабинет начальника, хотел было отдать честь, но вспомнил, что голова не покрыта, да и сам он не в форме, остановился у дверей, обернулся на мгновенье и, слегка поклонившись, вышел в приемную, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Работай. Работай, — Алексей Михайлович тяжелым взглядом смотрел на не менее тяжелую люстру, висящую под потолком, широко раскинувшую свои позолоченные ветви. — Зачем она здесь такая? — и, не найдя лучшего ответа, остановился на мнении, что находясь под ней подчиненные да и он сам постоянно должны ощущать груз ответственности перед своей службой, Родиной, ну и перед начальством разумеется тоже.

 

20. Егор

Если бы Егору довелось пообщаться с еще одним невольным участником недавнего происшествия в метро, то он точно бы испытал ощущение дежавю. Когда он открыл глаза, то сначала решил, что окружающей его мир всего лишь мерещится ему, нечеткие образы иллюзии плавно перетекают на объекты реальности. Словно видишь рябь перед глазами, как бывает за мгновенье до и после потери сознания, вроде бы что-то и видишь, но определить, что именно не является возможным. Поэтому, когда Егор открыл глаза, то сразу их закрыл, надеясь, что через некоторое время ему станет легче. Но и следующий раз взору парня предстала та же унылая картина, что и до этого.

Егор лежал на выжженной коричневой земле, испещренной множеством сходящихся, расходящихся и выстраивающих всевозможные узоры трещин. Мелкий, такой же коричневый, как и земля под ногами песок небольшими участками покрывал обнаженную землю. Небо же было серым, неприветливым и абсолютно чужим. Не может небо быть таким однотонным. Нет такого закона природы, который скрыл бы все оттенки раскинувшегося над головой пространства или свел бы все их к одному матово-серому тоскливому унынию. Это даже было не небо. Егору казалось, что над ним огромный выключенный экран старенького лампового телевизора, к тому же покрытого толстым бархатистым слоем пыли.

Егор поднялся на ноги, еще раз осмотрелся по сторонам и, не увидев ничего нового, неожиданно сам для себя осознал, что совершено ничего не помнит. Как он попал сюда и где был то этого? Егор осмотрел свою одежду и обувь. Вроде бы все было в порядке, только отчего-то Егору показалось, что его одежда неправдоподобно, даже утрированно чиста. Никогда парню не доводилось выглядеть так опрятно, будто все только что из химически и сразу из-под утюга. Ни одной складочки или неровности. Полный лоск и шик в определенной мере.

— Э-ге-ге! Есть тут кто-нибудь?

Кому кричал? Зачем? Егор и сам не знал. Но давящая тишина вынуждала его хоть как-то разорвать ее оковы. А слова, срывающиеся с губ, уносились к горизонту словно камень, брошенный с обрыва вниз, быстро и безвозвратно.

— Хоть бы эхо возвращалось, что ли, — подумал парень. — А то как… — он замялся, подбирая нужное слово, которое характеризовало бы бесследное исчезновение только что появившегося звука, но не смог подобрать ни единого варианта.

— Как в вакууме.

Лишь через мгновение Егор задумался, была ли это его собственная мысль, или просто кто-то тихо шепнул ее на самое ухо.

Думалось Егору очень тяжело. Он никогда не был тугодумом, но сейчас мысли если и приходили в голову, то ворочались там очень тяжело, как старый заржавевший механизм, натужно с противным скрипом, с ощущением, что еще немного, и подобно тому же механизму они разлетятся на очередном витке в разные стороны, и вновь собрать их вместе будет не возможно.

— Долбаная пустыня.

Парень вышагивал уже, наверное, битый час, а может и целых два. Благо хоть жары не было, и не донимали ни жажда, ни голод. Даже в туалет и то не хотелось. В голове было пусто, и память была пуста, как чистый лист, за исключением лишь одного сиротливо расположившегося в самом начале знака вопроса. Как очутился здесь? Что это, в принципе, за место здесь? Что было до этого? И как отсюда выбраться?

— Сны, — снова кто-то шепнул в ухо, а может неповоротные мысли наконец-то заняли одно из рабочих положений и стали давать ответы на поставленные вопросы?

— Сны, — медленно повторил Егор. — Это сон? — переспросил он сам себя и тут же сам и ответил. — А что? Вполне, похоже.

Это легкое объяснение даже заставило появиться на лице Егора легкую улыбку.

— Сон — это же замечательно.

Егор всегда любил сны. Если они ему снились, то вместо каких-либо не сформулированных переживаний, он мог увидеть полноценную историю. С завязкой, с развитием сюжета и с логическим концом. Такой своеобразный фильм во сне. Такие сны парню нравились, но бывали и такие, что проснувшись, и вспоминать было не охота, что там снилось. Полная чушь и муть. Да и голова еще болела после них. Но к счастью, непонятные, тяжелые сны Егор видел редко. И если Егор сейчас спал, то разобраться какой именно сон, хороший или плохой, он видит, у него пока не получалось. Сюжета нет, время идет, но ничего неприятного тоже не происходит.

— Егор, помоги мне.

От неожиданности парень резко развернулся на месте и чуть не сбил стоящего рядом Антона.

— Антон? — часто дыша от неожиданного испуга, Егор недоуменно смотрел на друга. — Ты откуда здесь? Как сюда попал?

Действительно, пока Егор двигался по пустыне, он то и дело крутил головой, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, заметить хоть какой-нибудь предмет, выделяющийся из общей картины. Но кругом было пусто и тихо. И вот буквально из воздуха появился друг.

— Ты как здесь? Откуда? — повторил Егор свой вопрос, в недоумении уставившись на Антона. Тот же отчего-то молча замер на месте, как видео на паузе в проигрывателе. — Эй, Анто-он! — Егор положил руку на плечо друга и покачал его. Антон не шелохнулся, да и одежда на нем, тоже осталась недвижима, как будто в один миг окаменела. — Антон, да что с тобой? — от накатывающего страха Егор попятился назад, прочь от друга, который стоял как статуя, не шевелился и ни на что не реагировал.

Глаза товарища, не мигая, смотрели сквозь Егора. Лицо было бледным и каким-то восковым. Полуоткрытый от непроизнесенного слова рот был искажен, словно вовсе и не говорить он собирался, а хотел кричать.

Егор, отошедший на пару шагов, все же переборол свой страх и медленно двинулся обратно к другу.

— Антон, — парень еще раз потормошил товарища за каменное плечо. — Антон, очнись.

Взгляд друга, нацеленный до этого куда-то вдаль, неожиданно, сфокусировался на Егоре, стал осмысленным, и, вздрогнув всем телом, Антон вдруг закричал:

— ААА! — он рванул Егора за рукав куртки, а сам, разворачиваясь на месте, бросился в противоположную сторону. — Быстрее! Им надо помочь! — орал он, убегая от друга.

Егору не оставалось ничего другого, как броситься вслед за Антоном, хоть он и был напуган поведением товарища, но все же не узнать, куда он бежит и зачем, да и что в принципе здесь происходит, да и где это здесь находится, Егор не мог.

Бежать пришлось быстро. Антон, никогда не отличавшийся спортивными достижениями, втопил, как ужаленный, и силы у него, в отличие от начавшего сбиваться и задыхаться Егора, никуда не исчезали, а наоборот, он вроде бы даже прибавлялось в скорости. Бежать в таком темпе было невозможно. Егор уже чувствовал, как сердце его пытается вырваться из груди, как легкие наполняются тяжестью и каждый неверный шаг отдается режущей болью в правом боку. Как ноги, начинают заплетаться и, теряя ритм, отказываются бежать дальше. Уже чуть ли не падая, Егор из последних сил прокричал:

— Антон, стой. Я больше не могу.

Как будто сорвавшийся до этого с цепи, Антон остановился, как вкопанный, вновь замерев на месте, будто и неживой вовсе. Егор, схватившись за бок, согнулся пополам, а сухое выжигающее дыхание рвалось из него, чуть ли не вытягивая вслед за собой легкие.

Никогда раньше Егор не чувствовал себя так плохо после физической нагрузки, а Антон, никогда раньше не подвергавший себя такой физической нагрузке, стоял, как не в чем не бывало, но, как казалось Егору, Антон даже не то что не сбился с дыхания, он вроде бы как и не дышал вовсе. Товарищ располагался к нему спиной, так и не удосужившись повернуться, и плечи его не поднимались и не опускались вниз, сколько бы Егор не пытался уловить это незаметное движение. Он хотел было вновь спросить друга об их местоположении, но Антон, опережая его, произнес короткие, односложные предложения:

— Быстрее, им надо помочь. Их надо спасти. Они там все застряли, — и, не давая Егору полностью отдышаться, двинулся дальше.

— Стой! — Егор направился за товарищем, с трудом перебарывая подступившую к горлу тошноту. — Стой, Антон.

Но Антон будто и не слышал друга вовсе. Он шел вперед, не обращая внимания на окрикивающего его товарища. Егор плелся сзади. И толи в глазах у него от усталости начало все плыть и путаться, толи из-за его неровного хода (он то притормаживал, то немного ускоряться), но Антон, идущий шагах в двадцати впереди, вдруг неожиданно оказался на десять шагов ближе и тут же, протекая вперед, он уже шел на тридцать шагов дальше. Егор встряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение, но оно не отступало, а Антон все также, то удалялся, то приближался в одно мгновение.

— Что за чертовщина? — Егор, будучи не в силах уже даже идти дальше, из-за сильной рези в боку, остановился, согнувшись пополам, и потерял товарища из виду, пытаясь отдышаться и справиться с резкой болью. Когда же он вновь поднял голову, то Антон и вовсе исчез, как и не было его.

Егор несколько раз крутанулся на месте, выкрикивая имя товарища, но результата его действия не принесли. Антон исчез также неожиданно, как и появился. Егор все еще не мог прийти в себя, мысли путались, конечно, если можно было назвать мыслями те обрывочные образы, мельтешащие в голове у парня. Наконец-то отдышавшись, Егор еще раз посмотрел вокруг, пробежал взглядом по лежащей перед ним плоской пустоши, но так и не увидел даже следа Антона.

— Антон! — еще раз позвал Егор, и чуть не кувыркнулся вперед через голов, когда над самым ухом прозвучал голос друга.

— Мы должны им помочь.

Тяжело дыша, но не из-за бега, а из-за накатывающего волнами страха, Егор чувствовал, как у него по спине скатываются тяжелые капли пота. Антон, вновь появившийся перед парнем, сейчас стоял возле невесть откуда взявшейся ямы огромного размера. В руках же он держал обыкновенную совковую лопату.

— Мы должны им помочь, — повторил Антон и, развернувшись, принялся осыпать края ямы вниз.

Послышались глухие удары, как если бы грунт падал на крышку гроба. Еще будучи не в силах преодолеть свой страх, Егор стоял на месте и не решался приблизиться к краю котлована, из которого, как ему уже казалось, стали доносится чьи-то голоса.

— Кому помочь, Антон? — в ужасе спросил Егор, понимая, что ответ находится там, внизу.

— Им, — парень подцепил еще порцию грунта и скинул ее вниз. — Они застряли. Но я им помогу.

Чувствуя, что еще мгновение и он лишиться чувств от захлестывающего его чрезмерного ужаса, Егор все же сделал шаг вперед, для того что бы заглянуть в эту яму, которую методично забрасывал Антон. Куски обожженной коричневой земли срывались с лопаты и улетали вниз, гулко ударяясь там обо что-то. И Егора всего передернуло от того, что он там увидел. Антон, не останавливаясь, как робот, закидывал землей стоящий в яме вагон электропоезда метро. Четко вписавшись в размеры ямы, он выглядел здесь так же дико и неправдоподобно, как и вся эта пустыня целиком, с неадекватно ведущим себя Антоном. И было совсем непонятно, как он тут мог оказаться.

Вагон стоял на дне ямы, не касаясь своими краями ее склонов, но свет в его салоне горел, как будто бы он был подключен к электросети, и находился в составе. В салоне, прильнув к дверям и окнам, стояли люди: старики, дети, женщины, мужчины. Они плакали и бессильно били руками в прозрачную преграду, и как понимал Егор, молили о том, что бы их выпустили.

— Им надо помочь, — опять, как заведенный, повторил Антон.

Егор, не осознавая, что он делает, схватился за лопату и, сильно дернув, вырвал ее из рук друга.

— Что ты делаешь? — заорал он на товарища. — Что здесь происходит? Что это все такое?

Антон стоял как вкопанный и немигающими глазами смотрел сквозь Егора.

— Их надо закопать. Они застряли, — проговорил он бесстрастным голосом.

— Как закопать? Там же живые люди! — Егор кричал, понимая что, страх, овладевший им вначале, перерастает в злобу и заставляет его ударить своего друга, что бы тот не говорил таким голосом такие слова, что бы он не смотрел на него и на тех людей в вагоне, как на несуществующие и ничего не стоящие вещи.

— Они застряли. Поезда в метро ездят под землей. Им надо помочь выбраться, — Антон протянул руку к Егору и взялся за лопату, но Егор не спешил ее отдавать. Схватившись за нее двумя руками, он не мог поверить в происходящее. Тщедушный Антон одной рукой держал черенок так, что выдернуть его сейчас было не возможно. Он словно врос в землю и лопату держал так, что та даже не шевелилась от прилагаемых Егором усилий. А потом Антон потянул ее на себя резко и неотвратимо. Егор почувствовал, как земля ушла у него из-под ног и он, крепко держась за черенок лопаты, полетел влекомый сильным движением Антона через край ямы на крышу вагона, который содрогался от ударов, колотящих о стенки внутри людей, молящих выпустить их на свободу.

Больно ударившись о ребристое железо крыши, Егор поднял голову наверх, но Антон, продолжавший методично осыпать края ямы вниз, так и не обратил внимания на валяющегося внизу друга.

— Им надо помочь. Они застряли. Метро ходит под землей.

Он подхватил еще грунту и, размахнувшись, сбросил его вниз. Как видимо в этом куске находился облепленный землей камень. Егор видел, как на него летит большой кусок почвы, но отскочить в сторону не смог, да если бы и смог, то, наверное, не сделал бы этого, просто по тому, что не сообразил бы, голова его вновь наполнилась ватой, а перед глазами закружились предательские черные мухи. А брошенный другом кусок грунта с силой ударил Егора по голове, и он, мгновенье наблюдая за переливами выплеснувшихся неожиданно из ниоткуда созвездий, провалился в беспамятство, накрывая собой тот вагон поезда метро, который теперь будет ездить только под землей.

 

21. Бродяги

— Моня. Моня. Да проснись же ты! — Анна просунула руку сквозь решетку обезьянка и настойчиво тормошила парня за плечо. — Давай, просыпался!

КПЗ или, как принято теперь говорить, ИВС, а, по сути, обыкновенная сварная клетка из стальной арматуры, где они находились, располагалось в одном из крыльев старой, построенной еще во времена Советов школы. И дирекция школы при таком соседстве была более спокойна за поведение учеников, всегда можно припугнуть нерадивых школьников близко располагающимися стражами порядка. Иногда же приходилось и не только пугать. И полиции было проще проводить воспитательные беседы с местными хулиганами, не надо было никуда выезжать, все рядом, все на виду. Да и школьникам проведение нередких открытых уроков с присутствием стражей порядка доставляло массу эмоций. Некоторые девочки откровенно засматривались на молодых и подтянутых блюстителей закона, одетых в строгую служебную форму. А парни, не все конечно, только их часть, мечтали тоже быть похожими или даже стать когда-нибудь одним из полицейских, пускай это желание в большей степени было вызвано лишь завистью относительно одноклассниц, не сводивших с людей в форме игривых взглядов. Другая же часть парней, в основном состоящая из ребят уже познакомившись с полицией, но не на открытых уроках, а при выполнении вторыми своих непосредственных служебных обязанностей, смотрела на полицейских с нескрываемым презрением, и слушала представителей закона лишь с целью выработки стратегии, дабы больше им не попадаться. Такой симбиоз двух государственных структур давал весьма неплохие результаты и не только по пропаганде законопослушного образа жизни, но и систематически помогал выявлять и предупреждать детскую преступность на районе.

Но детки детками, а служение закону это не только воспитательные беседы и лекции, но и повседневный труд сотрудников органов внутренних дел, в обязанности которых входит и поиск преступников, и раскрытие запутанных дел, а также не редкие случаи риска своей собственной жизнью.

Анна, выведенная из допросной, вновь была посажена в одну из стальных клеток, располагающихся слева от входа в отделение. В соседнем обезьяннике, имевшем с тем, в котором сидела Анна, общую стену, находились Моня и Бес. И пока девушку допрашивали, Моня успел заснуть, откинув голову на стальные прутья клетки, а Бес, как это с ним случилось и в вагоне метро, сидел неподвижно, уставившись в одну точку, и практически не моргал. Полицейские пытались его допрашивать, но он не реагировал ни на какие попытки привлечь свое внимание. И старший смены отдал распоряжение запросить для Беса медицинское освидетельствование, для выявления его адекватности.

— Моня, очнись, — шепотом говорила Анна и все трясла гопника за плечо.

И тот не открывая глаза, и не поднимая головы, что бы не привлекать к себе внимание сидящего на посту дежурного, процедил сквозь зубы:

— Ну, что там?

— Там срок, — девушка отвернулась от парня и прижалась спиной к прутьям решетки. Получилось так, что теперь она села с Моней спиной к спине. — Про продуктовый молчат, только про метро спрашивали. За что и как дрались и почему стреляли.

— А про деньги спрашивали? Пакет у них? — Моня перебил подругу, все так же цедя слова сквозь зубы и не обращая внимания на ее фразу про срок.

— Ты меня вообще слушал? — девушка чуть повисела голос, и теперь ее шепот казался шипением. — Срок! — медленно протянула она. — Реальный срок. За убийство тебе, а мне за пособничество. А этому овощу, — Анна повернула голову к зависшему Бесу. — Ему дурка, похоже, светит. И я считаю, что ему в этом случае повезет больше чем нам.

— Да и пускай. Деньги где? Они нужны и там тоже. И там даже больше чем здесь.

Анна печально улыбнулась, несколько раз провела рукой по растрепанным волосам, одновременно взбивая и разглаживая их.

— Я думаю, что пакета у них нет. И в ограблении нас не обвиняют, пока что.

— И где же тогда он? — парень перестал строить из себя спящего, выпрямился, подтянулись ближе к девушке, чтобы не пропустить ни одного ее слова, не переспрашивать после и принялся слушать.

— Я этот пакет, когда вы с Бесом пошли за теми двумя фраерами, сунула в сумку к спортсмену, там такая вонь от его кроссовок и шмоток, что менты туда не полезут. Я его туда поглубже засунула. Как предчувствие, что ли какое было, — Анна на время замолчала, печально вздохнув. — Так что он сорвал наш куш, пусть небольшой, но наш, — она еще раз печально вздохнула. — Хотя к чему он теперь?

Из коридора, располагающегося за дежурным, послышались чьи-то громкие шаги, а затем в проходе появился высокий человек, одетый в полицейскую форму с одной маленькой звездочкой на погонах.

— Младший лейтенант — мальчик молодой, — еле слышно пропел себе под нос Моня строки некогда популярного, а теперь, как принято говорить, ретро-хита уже прошлого тысячелетия.

— Что потанцевать хочешь, Ворхинов? — видимо слух у появившегося полицейского был куда как лучше, чем предполагал гопник. — Ты теперь не скоро будешь танцы отплясывать. Если только «Яблочко» в тюрьме, на концерте посвященном дню полиции.

— Это, начальник, пустой базар, — Моня цокнул языком, на мгновение, блеснув в царящем полумраке золотым зубом. — Зря ветер гоняешь, приговор еще не зачитан. Да и ты не прокурор.

— Я бы на твоем месте так не петушился. Еще успеешь, сам знаешь где, — тут уже младший лейтенант не удержался и, многозначительно улыбаясь, подмигнул гопнику. А затем, в одно мгновение, посерьезнев и даже помрачнев, опережая готовую сорваться с языка задержанного колкость, рявкнул так, что похоже даже Бес на секунду вышел из своего оцепенение.

— Ворхинов, спиной к решетке, руки наружу через ячейку!

Не послушаться Моня не мог, да что там говорить, он даже еле заметно подпрыгнул в тот момент, когда полицейский так неожиданно отдал свой приказ. И, не смея перечить служителю закона, молодой воришка и уже без пяти минут убийца, поднявшись спиной к решетке, заученным движением, молча, вытянул руки через нее. Глухой щелчок и кисти гопника оказались зажаты легкими, но очень прочными браслетами.

— Сержант Михеев, — это младший лейтенант уже обращался к дежурному. — Ключи от камеры.

И через некоторое время подталкиваемый в спину Моня плелся по коридору к одному из невзрачных кабинетов, в котором долго и нудно отвечал на вопросы, врал, выгораживая себя и подругу, и был даже готов все списать на товарища, но это было бы уже окровенено глупо, ведь были и другие свидетели.

— А ты знаешь, что за превышение самообороны и дачу ложных показаний тоже срок дают. Тем более, что другие участники тоже свидетельствуют о самообороне, только вот с их стороны. А на тебе неопровержимые тяжкие телесные, вполне вероятно, приведшие к гибели человека, плюс предыдущие задержания. Среди всех имеющихся претендентов на заключение, ты явный фаворит, — младший лейтенант закрыл лежащую перед собой папку и, внимательно посмотрев на Моню, спросил. — Ну что, чистосердечное? А?

— Да я и так только лишь от чистого сердца, — но наигранный протест несправедливо обвиненного лишь заставил дознавателя сильнее нахмуриться. Допрос не привел не к каким результатам и из-за этого младший лейтенант был заметно раздражен.

— Завтра в СИЗО переведем. Посмотрим, что ты там будешь говорить, — дознаватель собрался было встать, но потом на мгновение задержался и, как будто, что-то вспоминая, продолжил. — Ты, вообще, в курсе? — он серьезно посмотрел на Моню.

— В курсе чего? — парень ответил не менее серьезным взглядом.

— Шестьдесят три погибших на данный момент, и столько же стремящихся туда, сотни пострадавших. Убытков на сотни миллионов, как рублей, так и долларов, — младший лейтенант замолчал, давая гопнику время на переваривание этих чисел и следя за его реакцией, которая была более чем предсказуемая. Моня из серьезного стал каким-то бледно серым.

— Вы это на меня не повесите. Я не приделах.

— Следствие покажет.

Больше младший лейтенант не произнес ни слова, а Моня снова был возвращен в КПЗ или ИВС, где к тому времени стало на одного задержанного больше, который выглядел и пах так, будто он очень длинный срок провел на свиноферме, но не в качестве сотрудника, а в роли одной из свиней, которая жрала из той же лужи, в которую перед этим гадила. Анна отстранилась от смежной стенки двух камер, и по зеленному цвету ее лица было ясно, что приблизиться к своему парню она не спешит. Бесу же было вновь все равно. Как сидел до этого, так же располагался и теперь, не смотря на то, что вновь прибывшей бомж разместился в непосредственной близости от него.

— Это что, такой своеобразный элемент психологического давления? — обратился гопник к дежурному, на что тот ухмыльнулся, но не проронил ни слова в ответ.

Раздалось невнятное бормотание возле двери, там кто-то силился открыть ее снаружи, постоянно шаркая и ударяясь чем-то о стены, но дверь не подавалась. Немного приоткрывшись, она неожиданно срывалась и слегка хлопая, закрывалась вновь. Затем приоткрывалась опять и опять срывалась. Так повторилось несколько раз, прежде чем человек за ней наконец-то справился с доводящим механизмом, коим здесь служила обыкновенная пружина, и дверь широко распахнулась.

В отделение полиции, двигаясь вперед спиной, стало аккуратно протискиваться чье-то тело. Все присутствующие, за исключением Беса, с интересом наблюдали за никак не появляющимся визитером. Дежурный, видящий все, что происходит лучше всех остальных, его конторка находилась как раз напротив входной двери, слегка улыбаясь, периодически хихикал. Остальные же, забыв о вони, идущей от бомжа, пристально всматривались в дверной проем, находящийся по той же стене, к которой был пристроен обезьянник, и ждали, когда же и они смогут увидеть, что там происходит.

Сначала из проема появилась чья-то пятая точка, одетая в обыкновенные синие джинсы. За ней, все еще бормоча себе под нос, что-то недовольное, выдвинулась спина и ноги. Футболка на человеке была белого цвета с отпечатанным рисунком большого куска пиццы, усыпанного колбасной стружкой, и прикрытого круглыми кусками резаного помидора со стекающим с краев расплавленным сыром. А в последнюю очередь, в отделение протиснулась голова, одетая в кепку с длинным и широким козырьком, и руки, в которых человек держал несколько очень широких коробок с пиццей. Все еще тихо ругаясь, разносчик попытался развернуться, но начал делать это слишком рано, и коробки в его руках, зацепившись за дверную раму, чуть не упали на пол. Дежурный откровенно смеялся. А человек, выругавшись уже достаточно громко и внятно, все же развернулся к дежурному, и с облегчением опустил коробки с пиццей прямо на столешницу его конторки. Лица вошедшего видно не было, кепка съехала вперед, прикрывая его козырьком.

— Веселая пицца от веселого пиццерийщика! — раздался гнусавый и совсем не веселый голос. — Кто примет?

— Давай мне, — Моня не удержался, что бы не выдать хоть что-нибудь.

А дежурный, пунцовый от давящего его смеха, смотрел на разносчика пиццы влажными от выступивших слез глазами.

— Я, конечно, извиняюсь, — вновь прогнусавил человек. — Но почему вы смеетесь?

Тут уже хохотали все.

— Ну, ты же ведь веселый разносчик веселой пиццы от веселого пиццерийщика, — дежурный ржал не в силах сдержаться.

— И что? — раздражение в шипилявящем голосе разносчика придавало его речи еще больше смешных ноток. Нет, конечно, дефекты речи это не смешно, но в сложившейся ситуации, удержаться было не возможно. — Ну и что? Я вас спрашиваю! — продолжил человек. — Это дает вам право ржать надомной?

— Нет. Нет, — запротестовал дежурный. — Я ни в коем случае не над вами самим. Нет. Просто вы так долго и уверено протискивалось к нам, — сержант, весь красный от смеха вновь не удержался и закатился, а отсмеявшись, продолжил. — Вы так уверено пробирались к нам, что мне теперь уже даже стыдно вам сказать, что пиццу у нас в отделении никто не заказывал.

Дежурный вновь заржал и заключенные, вторя ему, тоже покатились со смеху. Бомж так же пытался смеяться, но у него выходило какое-то глухое бульканье, а от того, что его плечи колыхались от рвущегося из груди смеха, вонь в отделении усилилась еще больше, так что даже разносчик пиццы стал оглядываться по сторонам, в поисках источника этого неприятного запаха. И Моня мог бы поклясться, что в один из моментов под козырьком промелькнули знакомые ему черты. Но вот кто это, он пока не мог понять, но рефлекторно весь подобрался и, перестав смеяться, в ожидании следил за человеком, который, опустив голову вниз, полез к себе в набедренную сумку и, шелестя там бумажками, видимо, в поисках нужной накладной, растерянно проговорил.

— Ну как же, — а потом даже воскликнул. — А-А-А, да вот же она!

Он наконец-то нашел то, что искал, и, вытаскивая целый ворох чеков и накладных, неизвестно как поместившихся в его маленькую сумочку, разносчик пиццы быстрым движением перекинулся через конторку дежурного, а тот, не ожидая ничего подобного, не успел среагировать. Разносчик, резко ударив сержанта в лицо, прижал к его шее какой-то черный предмет. Раздался характерный для электрошокера треск, и бесчувственное тело дежурного отводилось на спинку его кресла.

Больше никто не смеялся. Человек в пицце-кепке обшарил стол перед дежурным, подобрал, висящие на гвоздике ключи и, не теряя больше ни секунды времени, кинулся к обезьяннику. Отперев двери, он с непониманием уставился на освобожденных.

— Что вылупились? Дергаем отсюда! — выпалил он нормальным голосом.

— Миха? — Моня наконец-то узнал недавнего разносчик пиццы.

— Миха, Миха, — подтвердил человек. — Дергаем от сюда. Живо! Дед, ни кому не скажешь? — это Миха уже обращался к бомжу.

— Не, — прохрипел тот, даже не двинувшись со своего места.

Больше говорить было не о чем. Забежав в клетку, Миха помог Моне поднять Беса, который к удивлению парней сразу поддался их порыву и двинулся вслед за ними, им оставалось лишь указывать дорогу. Анна уже стояла у двери, придерживая ее для товарищей. Четверка беглецов скрылась в дверном проеме, об который через мгновенье громко ударилась дверь.

Бомж подождал немного, но ничего больше не происходило. Дежурный так и сидел, откинувшись на своем кресле, а на шум из кабинетов ни кто не вышел. Дед не спеша вышел из камеры, подошел к конторке дежурного, взял все коробки с пиццей и вернулся в обезьянник, слегка прикрыв за собой решетчатую дверь. Затем он раскрыл коробки, сразу все, и стал не спеша, и постоянно хрипя, и похрюкивая от удовольствия, поглощать еще горячие пиццы, чередуя между собой куски из разных коробок.

 

22. Маша

Это был настоящий дворец. Фасад обнесенный искусно оформленными монументальными мраморными колоннами, на которых резец неизвестного мастера запечатлел в века все вехи жизни христианского общества, чередуя их с неописуемыми по своей красоте и правдоподобности пейзажами, так что казалось, будто время на них замерло, а экзотические фрукты, растущие в непроходимых и потому первозданно прекрасных лесах, лишь окаменели, как каменели несчастные люди, узревшие ужасающую и этим чарующую Медузу Горгону, так вот, вес этот колонновидный фасад, переходящий метрах в шести от земли в обрамленные объемной позолоченной лепниной витражи окон второго этажа, по центру имел невообразимо красивый арочный вход. Переплетающиеся между собой неведомые цветы поднимались от пола, выложенного каким-то странным черно-белым гранитом с оранжевыми вкраплениями, к мраморной бахроме, венчающий арку входа, и соединялись со своими стальными братьями, выкованными настолько тонко и изящно, хотя металл, из которого они были сделанные вовсе и не был тонким, что казалось, возьми в руку один из этих цветов, потяни на себя, и он оборвется у корня, не выявив никакого сопротивления. Но это только казалось, а в действительности, все эта легкая на вид конструкция скрывала огромные и неимоверно прочные стальные рамы, на которых держались массивные дубовые двери высотой чуть ли не до второго этажа, вся поверхность которых была также испещрена переплетающимися между собой растениями и цветами. Поверх всей этой роскоши и разнообразия форм и мыслей мастеров зодчества располагался огромный позолоченный купол. Шарообразная сфера блестела в лучах яркого, жаркого летнего солнца так, будто сама была солнцем.

Справой стороны от главного входа располагался фруктовый не то парк, не то сад. Аллеи персиковых деревьев рассекали небольшие островки яблонь и груш. Налитые августовским теплым солнцем спелые фрукты пригибали своей тяжестью тонкие, умело обработанные либо профессиональным садовником, либо не менее профессиональным агрономом, ветки деревьев, точнее даже веточки. Все равной длины, без болячек и грибка. Листик к листику, а плоды таких размеров, что, кажется, попади такой в руки и за один раз его не съешь. Тропинки, местами натоптанные, а местами облагороженные узорчатой плиткой, петляли между деревьями, приводя забредшего на них прохожего к небольшим скамейкам, окруженных клумбами различных форм с высаженными на них в своеобразные композиции шарообразными бархатными астрами, одновременно нежными и страстными, тугими и томно рыхлыми розами, и уже отцветающими, но еще не увядшими, дерзкими своей наготой и чарующими своей легкостью лилиями. А местами перед скамейками, выставленными кольцом или полукругом, красовались миниатюрные, но полные изыска фонтанчики, струящиеся чистой, переливающейся в лучах солнца всеми цветами радуги водой.

Слева же от дворца, от его второго, пусть и неглавного, но не менее красивого входа, располагался ведущий вниз выложенный гранитными ступенями спуск, площадки для отдыха на котором сторожили величественные мраморные львы, от чего-то разделяющие свой пост с какими-то неуместными здесь, выполненными из темного старого камня готическими горгульями. Нижние ступени, омываемые вспененными волнами, уходили прямо в воды черного моря. Неспешные перекаты волн шуршали изъеденными камнями, которые перемалываясь в песок, неминуемо, крупинка за крупинкой, исчезали в морских глубинах, исчезали из мира, из времени.

— Вот это да! — восторженно думала Маша. Она в жизни своей никогда не видела ни чего прекраснее. — Сколько же стоит арендовать эту сказку?

Казалось бы, в такой обстановке мысли должны стремиться куда-нибудь далеко, к чему-нибудь возвышенному, прекрасному, немеющему даже намека на стоимость, но меркантильность, присущая большей части современного общества, не обошла стороной и Машу, которая все стояла перед входом и не могла оторвать взгляда от неправдоподобно красивого дворца и всего того великолепия, что окружало ее. Странно, но гор с этой стороны видно не было, может быть из-за того, что и сам дворец находился на довольно немаленькой возвышенности.

Все гости уже зашли в просторный холл, от которого множество проходных залов вели к самому центру этого чуда архитектурной и художественной мысли.

Виктор с Машей не поехал. Он так и не смог ни уволиться с работы, ни даже взять хоть какой-нибудь выходной. Ему как раз предложили повышение, когда в одно из утр он уже нес заявление на увольнение своему начальнику. Заявление было аккуратно сложено и убрано в задний карман джинсов. А парень, занявший место своего старшего и забывший о строимых им планах, еще раз мысленно плюнул на свой ненужный диплом теплоэнергетика и принялся с энтузиазмом руководить и подгонять своих старых друзей-коллег по работе, ставшими теперь его новыми подчиненными. Поэтому, находясь в гордом одиночестве, еще ни разу не встретив счастливую подругу, Маша чувствовала себя среди отлично знающих друг друга друзей Яны, как-то неудобно, неловко, и даже неуместно.

Швейцар, придерживающий одну из дубовых створок открытыми, негромко кашлянул, заставляя Машу вернутся из своих мыслей в реальность и переступить через порог дворца, отстроенного, скорее всего, не для простых смертных, пусть даже и немыслимо богатых, а для воспетых во всех религиях мира великих, непобежденных и от того ненасытно жадных до человеческих душ небожителей.

Попав внутрь, Маша поняла, что немного ошиблась с предположениями. Сразу же после входа широкий овальный холл обрамлялся двумя полукруглыми лестницами, ведущими на второй этаж, где они встречались и образовывали своеобразный балкон. Все из белого мрамора, полы уложены мягкими, не имеющими ни одного истоптанного или вытертого места, коврами. Вазы с живыми цветами и деревьями, расставленные, видимо, профессиональным дизайнером, скрывали от глаз Маши двери непредназначенные для гостей, сглаживали местами резкие и от того цепляющие взгляд углы лестничных маршей и подчеркивали живую тематику холла. Мраморные переплетения растений, опутывающих все доступные взгляду поверхности, подобно гравюрам на фасаде, заставляли усомниться в их искусственном происхождении.

Дверь за спиной девушки хлопнула, и Маша от неожиданности отвлеклась от созерцания представленного перед ней подножья рая. Иными словами, она не могла это описать. А когда она вернулась к своему прерванному занятию, то не без удивления заметила, что холл не имеет ни единого окна, но света при этом в нем больше, чем достаточно. Причем освещение было не стандартным электрическим, а живым, стены возле лестниц были через каждые пару шагов украшены позолоченными (так было удобнее думать, не золотые же они на самом деле) подсвечниками, каждый из которых имел три горящих свечи. А с куполообразного потолка, расписанного в античном стиле, на массивном, поддерживаемом толстыми цепями стержне висела огромная люстра. Хрустальные капли, вот-вот готовые сорваться с ее дуг, сияли отблеском свечей, расположенных на устремленных к потолку таких же хрустальных канделябрах, замысловато закрученных и переплетающихся между собой так, что создавалось ощущение, будто свет над головой движется, не стоит на месте, а плавно перетекает от одной линии к другой, повинуясь движению живых, трепещущих под неуловимым прикосновением воздуха желтых огоньков.

Пробежав взглядом по лестнице до смеженного балкона, Маша расплылась в счастливой улыбке. На нем, абсолютно вписываясь в чистейшую белизну благородного камня, стояла, замерев на месте Яна. В белом, вышитом бисером (Маша пригляделась, да нет, не бисером, перламутровым жемчугом) платье, расходящемся от кружевного корсета к выполненной каскадом юбке, Яна была прекрасна. Ее от рождения светлые, даже яркие волосы, были собраны в пучок, но не тот, взлохмаченный, закрученный на скорую руку, а очень элегантный и тугой, из которого была пущена лишь небольшая прядь, блестящим завитком свисающая с него. Диадема, украшающая голову невесты, и тут Маша даже боялась предположить, какими камнями она украшена, блестела в свете свечей, мерцала от их прикосновения, то вспыхивая, то угасая, как звезды, дарующие свой свет нашей планете, освещая нам ночь.

Маша не могла вспомнить момент, когда двери на лестничном балконе распахнулись, и давно ли Янка вот так стоит и следит за ней. Она молчала и лишь улыбалась своей безупречной, такой же белоснежной, как и все вокруг улыбкой.

— Янка, — шепотом произнесла Маша, А потом крикнула во весь голос, не в силах сдержать весь восторг от окружающего ее великолепия, которое выплескивалось сейчас в радость встречи с подругой. — Янка!!!

Маша быстро, насколько ей это позволяло ее вечернее, плотно облегающее фигуру бежевое платье и такого же цвета туфельки с открытым верхом на высокой шпильке, взбежала по лестнице. Да и Яна, светившаяся от счастья, тоже бросилась навстречу подруге. Они обнялись, замерев с глупыми, но счастливыми улыбками на лицах. И каждая еле сдерживала слезы счастья от ожидаемой, но все равно неожиданной встречи двух старых подруг.

— Янка, я так рада! — Маша все же не смогла сдержать слез. Все еще обнимая подругу, она аккуратно смахнула прочертившую на щеке влажную линию слезу. — Сейчас тушь потечет.

Тушь потечь не могла. Маша уже давно пользовалась современной влагостойкой косметикой, которая не расплывалась темными пятнами от краткого взаимодействия с жидкостями. Но девушка понимала, что выглядеть все-таки нелепо, она же не маленькая девчонка, что бы распускать нюни, поддавшись душевному порыву. А потом, противореча самой себе, с промелькнувшей капитулирующей мыслью «Да и пускай, хочу быть маленькой девчонкой», она еще сильнее обняла подругу.

— Маш, — раскрасневшаяся Яна, с полными слез глазами, которые неизвестно каким образом не срывались вниз, наконец-то отстранился от девушки. — Пойдем скорее, нас там уже ждут.

Девушка развернулась спиной к подруге и, не выпуская ее руки из своей, потянула за собой в сияющий, но отчего-то не просматриваемый зал, как будто там за порогом клубилось какое-то марево.

«Нас». Лишь на мгновение в голове Маши задержалась эта легкая оговорка подруги. Конечно, там ни кто не мог ждать Машу, там все ждали Яну, которая и так, видно, сильно задержалась, позволив себе лично встретить подругу. «Нас». А может, Яна сказала это специально, пытаясь так хоть немножко уровнять подругу с собой. «Но куда там, она невеста, а через мгновение жена, ее свадьба проходит в неописуемом по красоте дворце, набитом лакеями и прислугой. А я, похоже, что я и вправду всего лишь маленькая, еще ничего не понимающая и ничего не достигшая девчонка, которую тащат вслед за золушкой, лишь пытаясь утешить, и заглушить ее несостоятельность». Грустная, ядовитая и совершено не уместная мысль, но деваться было некуда, она пробралась в сознание и зашевелилась, закопошилась там маленьким, противным червячком, паразитом, грызущим, подтачивающим самолюбие и душевное равновесие девушки.

«Что это?» — испугалась своим мыслям Маша. — «Синдром подружки невесты? Зависть одноразовому платью? У нее уже, а у меня неизвестно когда? Бред.»

Маша, поражаясь сама себе, все еще шла за подругой. Нелепая улыбка на ее лице, застывшая вначале, сейчас медленно сползала вниз. Сперва с глаз, которые из сияющих и веселых стали прозрачными, стеклянными. Далее, минуя скулы и разглаживая округлившиеся и приподнятые щечки, она соскользнула и с губ, продержавшихся дольше всех и сдавшихся последними.

«Ты чего? Соберись, это не твой праздник» — корила себя девушка, а потом, сдаваясь и откровенничая сама с собой, призналась, одновременно удивляясь своим мыслям еще больше. — «Я что? Я завидую?»

Она чуть не споткнулась об очередной порог в новый зал. Пока она терялась в своих мыслях, кажущимся ей крамольными, низкими и грязными, от которых было охота тут же отмыться, содрать, стереть их с себя, Маша не заметила, как влекомая подругой, она оказалась в зале, который просто физически не мог существовать, но он тут был.

«Зал. Да нет, это не зал. Это целый стадион с футбольным полем по центру. Но как?» — Маша вспоминала габариты дворца и убеждала себя, что, в принципе, это не возможно. И, о Боже, зал не имел ни одной опорной колонны. — «Нереально. Как?» — девушка подняла вверх голову и обмерла. Над ее головой раскинулась яркая голубая гладь неба.

«Так он стеклянный что ли?»

Но сколько Маша не всматривалась в пространство над головой, она так и не смогла заметить хоть одного неровного отблеска, вызванного преломляющимся в стекле светом. И ни одной крепежной балки, фермы. Зал же, точнее стадион, был не пуст. Накрытые столы, стоящий отдельными небольшими островками, равномерно занимали все пространство вокруг, не затрагивая лишь его центральную часть, в которой сейчас и находились девушки. Люди, сидящие на своих местах, обернулись на вновь прибывших и зааплодировали. Они все смотрели на Янку. Все до единого.

Маша почувствовала себя пустым местом. Неуместная, раскрасневшаяся, с размазанной или не размазанной тушью под глазами, какая уже разница. Она была лишняя здесь.

«Черт как неловко. Хоть прямо на месте провалиться, прямо сейчас».

Но где же вся радость за подругу, где тот восторг, который она испытала, когда увидела Янку на балконе, и который сейчас охватывал всех присутствующих? Почему ее гложет зависть к подруге и стыд за себя? Люди. Тысяча человек, не меньше, все еще хлопали, приветствуя виновницу сегодняшнего торжества. А Маша, пронзенная насквозь их невидящими взглядами, в не ловкости повернувшись в сторону, тоже старалась смотреть сквозь них.

За огромными витражными окнами раскинулся тот самый сад, который Маша уже видела внизу. Дерево к дереву, газоны, вырисовывающие какие-то геометрические фигура, белые фонтанчики и росчерки тропинок, одновременно соединяющие и разделяющие собой разноцветные островки клумб. А за садом, вытянувшись в длинную цепочку, сверкали снежными шапками горы. Прекрасные и величественные. Почти вечные.

«Почему их так много? Зачем их так много? И почему я одна? Где Виктор? Почему он не поехал? Почему не спасает меня сейчас от этого непонятного стыда и страха?»

Маша вновь осмотрела весь зал. Впереди, перед слегка приоткрытой дверью, на небольшом возвышении, как у рыцарей в средние века, стоял один, пока что пустой стол, с двумя тронами за ним.

«А это, наверное, и есть места для небожителей».

И вот, наконец-то, выпустив руку подруги, Янка поплыла вперед. Маша хотела ее остановить, но смутившись еще сильнее, остановилась сама. А Янка, зайдя за стол, юркнула в полуприкрытую дверь, которая тут же закрылась за ней. А Маша осталась стоять по центру этого стадиона, не решаясь двинуться, да и не зная, куда ей идти. Места ей никто не указал, а интересоваться сейчас было не у кого.

«Ну, уж нет, только не сейчас. Куда-нибудь денусь незаметно, да и все. Отойду назад и в сторону. Все равно никто из них меня не видит».

— Я невидимка, — тихо прошептала себе девушка и потихоньку, не оборачиваясь, двинулась спиной назад. — Невидимка.

И так, отступая шаг за шагом, убегая от незаслуженного пустого внимания и приобретая с каждым метром все больше уверенности в себе и своих действиях, Маша чуть не споткнулась, когда на очередном шаге уперлась в чью-то грудь. Одновременно испугавшись и потеряв всю вновь приобретенную уверенность, девушка с тихим бормотанием извинений в адрес стоящего сзади человека неловко обернулась и, уже не таясь, показывая всем присутствующим спину, собралась броситься к входу, но развернувшись, остановилась как вкопанная, не смея двигаться дальше. Страх и неуверенность, охватившие девушку, когда она вошла в зал, сменились непониманием, и радостью. Перед нею стоял Виктор. В черном, матовом костюме, из под которого выглядывала белая рубашка с высоким стоячим воротником, в блестящих, глянцевых туфлях, высоко подняв голову, он, слегка улыбаясь, смотрел на подругу. Стоял не двигаясь.

«Он все-таки вырвался с работы. Он приехал, что бы спасти меня от них».

— Спасибо, — Маша подалась вперед и обняла парня. — Спасибо, что приехал.

Ее не интересовало, когда он успел купить билеты, как узнал, где будет церемония, почему он так вычурно одет в костюм, который Маша ни разу не видела в его гардеробе. Она была благодарна ему, что он все-таки смог приехать. Что теперь, она будет не одна. Не затеряется и не сотрется под тысячей взглядов этих чужих людей. Она прижималась к своему парню, отогреваясь душой от холода, который продрал ее до самых костей в этом теплом, наполненном летним солнцем дворце.

— Спасибо, — Маша потянулась поцеловать парня, который на объятия подруги лишь накрыл ее плечи своей рукой, но подняв голову вверх, ожидая встретить губы своего парня, с сожалением уткнулась в его подбородок. Виктор стоял, высоко вскинув голову, и смотрел перед собой, не замечая попыток Маши. — Вить, а как ты сюда успел?

— Я тут всегда был, — ответил надменный, несвойственный парню голос.

Зал вновь зааплодировал. А Виктор, с какой-то страной улыбкой, больно похлопав по плечу Машу и отстранив ее от себя, двинулся вперед через зал. Люди хлопали во всю, и Маша, ничего не понимающая в поведении парня, да и в происходящем вокруг, обернулась лицом к тронам.

Расправив плечи и вздернув вверх голову, Виктор шел к вновь вышедшей Яне, на которую опять смотрели сотни глаз. Платье слегка колыхалось от ее движения, а длинные, ниже плеч, кудрявые ярко рыжие волосы горели обжигающим глаза костром, струились вниз и, пружиня, скользили вверх, двигаясь независимо, живя своей нереальной жизнью.

Обомлевшая от поведения своего парня, Маша не сразу заметила это явное преображение своей подруги, а заметив, тут же забыло о нем и, вся сжавшись, съежившись, смотрела, как ее парень, приблизившись к Янке, нежно обнял ее, страстно прижался к ней всем телом и приник к ее губам своими, впился в нее своим языком, переплетаясь и скользя им по ее языку, и, властно запустив свою руку в ее огненно-рыжие волосы, направлял ее голову так, что бы Маше было все отчетливо видно, чтобы она не подумала, что это все розыгрыш. Это правда. И в один из моментов, когда, утолив свою жажду, Виктор все-таки приоткрыл глаза, закрывшиеся от получаемого им удовольствия, он, продолжая целовать Яну, улыбнулся Маше и подмигнул ее одним глазом.

Зал ликовал. Люди повскакивали со своих мест, не щадя ладоней, лупили ими. И режа своими взглядами, как ножами, злорадно смотрели на Машу. Не сквозь нее, не на целующихся, а четко ей в глаза, в душу. Каждый хотел зацепиться за нее, проникнуть своими холодными, скользкими щупальцами в ее остатки самообладания, а попав туда, разорвать их в клочья, разрезать на ничтожно маленькие кусочки, а остатки сожрать, как праздничный свадебный торт, все до последней крошки.

Маша даже не ревела. Эта была не обида. Не страх и не стыд. Это был ужас. Не отступный истерический ужас. Дыхание в ней замерло, а сердце ломилось из груди. Яна с Виктором перестали целоваться и лишь ухмылялись, наблюдая за реакцией мертвенно бледной Маши.

— Всегда! — блеснули великолепные зубы Яны. — Всегда было и будет.

Маша резко дернулась назад. Развернулась и, смотря себе по ноги, быстро зашагала по направлению к выходу. Но, когда она все же подняла голову, то к ужасу обнаружила, что тех дверей, через которые она сюда попала, их просто не было. Серая стена.

Зал взорвался хохотом.

— Навсегда! — сказал надменный торжествующий голос Виктора. — Ты здесь навсегда.

Неистово гогочущие люди неожиданно стали приближаться к Маше, окружать ее, отрезая ей дорогу к дверям, в которые уходила Яна. Они тыкали в девушку пальцами, в припадке истерического смеха не замечали, как слюни текут по их подбородкам, как из-за конвульсий, охвативших некоторых из них, те попадали на пол и стали, захлебываясь своими слюнями, хрипеть и задыхаться.

Яна с Виктором стояли, полуобнявшись, и тоже смеялись над девушкой. Вдруг хохот людей перерыли торжественные и неуместные аккорды вечного свадебного вальса. И толпа разразилась еще громче.

Маша не дышала. Она стояла среди куражившейся над ней кучи людей. Смотрела затравлено на Яну и Виктора и не могла даже заплакать, не могла ничего крикнуть им. Она хотела убраться отсюда, вырваться, сбежать. Но как это сделать?

Маша рванулась вперед, сбивая попавшихся по дороге недолюдей. Но, подвернув ногу, распласталась на полу, прямо перед ногами своего парня и своей подруги. Она подняла голову наверх и встретила их взгляды.

— Вечно! — сказали они хором и заржали, как и окружающие их, брызжущие слюной животные.

Слезы все же хлынули из раздавленной Маши, как будто кто-то неимоверно большой взял и втоптал ее в пол, надавил на самое больное и уничтожил самое дорогое, вытягивая его по ниточки из души девушки.

— Почему?! — задыхалась она. — За что? Зачем?

Виктор отпустил рыжеволосую Яну и присел на корточки перед Машей, приподнял ее голову за подбородок, и, цинично выковыривая своим наглым взглядом и своими словами остатки Машиного самообладания и сознания, сказал, постоянно ухмыляясь и хихикая:

— Почему? Да потому, что я тебя никогда не любил.

Мендельсон грянул с новой силой, заглушая слившийся в дикий вой смех толпы.

— За что? Да за твое доверие и преданность, — Виктор сильно сжал челюсть девушки.

— Зачем? — зло и отрывисто продолжил он. — Да для того, что бы ты знала и поняла, ты никому ненужное ничтожество, которому необходимо сдохнуть.

— Горите вы в аду! — прохрипела через зажатый рот Маша и тут же отброшенная сильной рукой парня, замерла с вывернутой за спину головой, уставившись стекленеющим взглядом в царящую вокруг вакханалию.

— Мы уже и так здесь! — Виктор подхватил под руки Яну и закружился с ней в вальсе, постоянно ускоряясь и смеясь. Горящие волосы Яны и вправду став огненными, удлинились и обрели жар. Раскручиваясь, они воспламеняли все вокруг, и гогочущих людей, и мебель, не затрагивая лишь свою носительницу и ее парня.

* * *

— Маша. Маша! Ты в порядке? — Виктор гладил девушку по руке. — Ты кричала во сне.

За окном было еще темно. В комнате душно, а в кровати с Виктором тесно и противно. Маша еще под впечатлением ото сна отстранилась от парня, обняла простыню, которой укрывалась и, зажав ее край зубами, тихо заплакала, нервно всхлипывая. Не осознавая, что сон уже кончился, она была готова ударить своего парня, плюнуть ему в лицо, обвинить его во всех тех грехах, что приснились ей сейчас. Она была раздавлена, уничтожена. Душу ее вынули во сне и там же оставили.

Но вот темноту комнаты разогнал робкий полумрак рассвета, выветривая из головы Маши остатки сна. О нет, она не забывала его, она все четко помнила. Девушка только сейчас, с приходом этого белесого полумрака поняла, что это был лишь сон. Что Виктор, вот он, лежит рядом и боится ее обнять, потому что она брыкнулась пару раз, когда он пытался сделать это раньше. Что на свадьбу к подруге она еще не ездила, до нее еще меньше двух месяцев, и уж точно у Яны ничего не могло быть с Виктором. Они же никогда раньше не виделись. И что она Маша сама жива и здорова. Только вот устала сильно, не выспалась и голова болит. А так же Маша вспомнила, что сегодня они договорились встретиться с Игорем, что бы обсудить их дальнейшие действия.

Девушка обернулась к Виктору, обняла его, прижавшись к нему всем телом, и тихо прошептала, еле касаясь губами его уха.

— Прости. Это все сон.

 

23. Игорь, Маша и Виктор

Белая пенная шапка медленно опадала вниз, оставляя на стенках бокала белесые прозрачные разводы. А навстречу ей спешили, торопились трепещущие, стремящиеся вверх к сияющему солнцу прозрачные пузырьки. Они ползли по стенкам бокала, играя на его вспотевших гранях веселыми, яркими переливами, отражая в себе по маленькому, теплому солнышку. Тысячи кусочков света. Они срывались со дна и, постепенно ускоряясь, как ракеты взмывали вверх, подпитывая собой шипящую пенную корону.

В дело пошел уже второй бокал, а Виктора с Машей все не было. Игорь же, не зная чем себя занять в ожидании невольных знакомых, хрустел ржаными сухариками и с наслаждением утолял жажду.

День был жарким, как и все последующие после грозы. Город уже справился с последствиями разбушевавшейся стихии, за исключением метро, конечно. Там, после трех дневного траура, было решено установить мемориал по погибшим. Ремонт на станции и в перегоне, как говорили власти, обещался быть длинным и трудоемким, и для объезда поврежденной линии на поверхности пустили несколько десятком автобусов, постоянно курсирующих только лишь по небольшому маршруту. Причиной же крушения поезда метро власти затуманено называли выход из строя тормозной системы поезда, а почему она вышла из строя, ни каких внятных объяснений дано не было. Ходила версия про теракт, однако ее распространение имело лишь характер слухов, не нашедших официального подтверждения, в принципе, как и все другие версии. Город же продолжал жить, постепенно забывая о происшедшем и все больше погружаясь в повседневные заботы.

На работу Игорь так и не вышел. Вернувшись, домой после ночного путешествия, он созвонился с начальником, рассказал ему, что был в разбившемся поезде, но травмы получил не серьезные, поэтому и не был госпитализирован. Как оказалось, каждый человек в этом многомиллионном городе так или иначе знал кого-нибудь из пострадавших, через знакомых, через знакомых знакомых, но знал. Равнодушных и не затронутых не было. И поэтому начальник смены, будучи достаточно адекватным и ответственным человеком, ведь руководство — это и есть, прежде всего, ответственность, вытребовал у кадров для Игоря внеочередной оплачиваемый отпуск, сроком в одну неделю. Срок не большой, но для того, что бы зажили раны и нервы пришли в порядок, при этом чтобы организм не обленился и не заплыл жиром, неделя — самое то.

Ссадины и ушибы почти зажили. Отравления Игорь не получил, хоть и мучился диареей несколько дней. Никаких кожных болячек он не подхватил. Но все равно, чтобы обезопасить себя от возможных последствий купания в нечистотах города, Игорь закупил целую кучу антибиотиков, и пил их, ровно пять дней, которые благополучно вчера и закончились. Поэтому холодное пиво сегодня, было не только напитком для утоления жажды, оно также подводило своеобразную черту его личного путешествия, из которого удалось выбраться не только живым, но и здоровым.

Время все шло. Пенная шапка, так и не успев полностью исчезнуть, опустилась на самое дно бокала. Сухарики закончились тоже, а возможных спасителей мира все не было.

«Может, не придут?» — Игорь смотрел на шагающих мимо прохожих, пытаясь угадать в появляющихся парочках своих знакомых. — «Придут. Иначе бы не позвонили».

В летнем кафе, где сидел Игорь, негромко играла спокойная музыка, заставляя сознание раскачиваться на своих волнах, то свободно падая вниз, то неумолимо взмывая к небесам. В тени, предвещая скорый вечер, появились стайки мелкой и противной мошкары, донимающей своим жужжанием и назойливым стремлением залететь то в рот, то в нос. И если бы не расслабленное состояние парня, то его бы здесь уже не было.

— Девушка, — Игорь подозвал, проходящую мимо официантку.

Та обернулась, мило улыбнулась и, достав из кармашка майки-передника блокнот с ручкой, приготовились принять заказ.

— Вам еще что-нибудь, или принести счет?

— Счет пока не надо, — Игорь опрокинул в себя последний глоток пива. — Повторите, пожалуйста. И… — парень задумался, размышляя, что бы ему еще взять. — Пицца у вас есть?

— Да, конечно, — официантка начала перечислять все названия имеющихся пицц. — Четыре сыра, пеппирони, гавайская — это с ананасом. Есть, кстати, фирменная, с колбаской луком и перцем. Всегда свежая, — зачем-то добавила она, как будто остальные пиццы были у нее не всегда свежими.

— Давайте фирменную, — согласился с неявным навязыванием Игорь.

Девушка пометила у себя в блокноте.

— Это все?

— Ага, — кивнул парень, подтверждая свое согласие.

— Хорошо. Ваш заказ: пицца фирменная и пиво светлое один бокал.

Игорь собрался было вновь кивнуть, как за его спиной раздался слегка хрипловатый, явно простуженный голос.

— Два бокала пива, пожалуйста.

Игорь обернулся и увидел Виктора в легких шортах и майке с сандалами на босу ногу, а рядом с ним была Маша. Летний сарафан и прозрачный цветастый платок, который можно было и на голову одеть, спасаясь от жары, и плечи прикрыть, сохраняя тепло. Сейчас Маша в него просто куталась, как будто и не стояла на улице тридцати градусная жара. Большие солнцезащитные очки скрывали ее глаза, но Игорь мог поклясться, что в них такой же озноб и нервозность, как и во всем теле девушки. На ногах у нее были элегантные открытые туфельки без каблуков.

— Значит два бокала пива? — официантка быстро исправила единичку на двойку у себя в блокноте, пока молодые люди рассаживались за столик. — Что-нибудь еще? — она в ожидании посмотрела на Машу.

— Кофе черный, без сахара.

— Эспрессо подойдет?

— Да.

— Что-нибудь еще?

Больше никто ничего не заказал. Девушка еще раз пробежалась по заказу и ушла, оставив молодых людей наедине.

— Ну, как вы? — Игорь смотрел на пару, гадая, готовы они или нет. За себя он уже все решил. — Живы, здоровы?

— Слава Богу, живы, а здоровье? Что о нем говорить. Поправим, — вновь прохрипел Виктор.

— Не боишься на больное горло холодное-то?

Виктор слегка улыбнулся:

— Подожду, пока согреется. Солнце вроде бы греет.

— Ну да, — Игорь тоже улыбнулся в ответ.

Маша все молчала, даже не осматриваясь по сторонам, скорей всего, зависнув на одной точке.

— У вас все хорошо? — Игорь озадаченно посмотрел на девушку.

— Насколько это теперь возможно, — уже без улыбки ответил Виктор. — Сны вот смотрим, часто теперь.

Когда он сказал про сны, Маша как будто бы сжалась, зябко передернув плечами.

— Началось? — понимающе спросил Игорь. Сам-то он своих снов за последние дни не помнил. Толи таблетки сбивали настрой, толи сам он все забывал, но, просыпаясь, он непременно чувствовал тоску и усталость.

— Да, — полушепотом ответила Маша. — Началось.

Подошла официантка, разгрузила свой поднос и, видя, что молодые люди не в духе, развернувшись, поспешила прочь.

— Спасибо, — просипел ей в спину Виктор, но та даже не обернулась. Левая бровь парня удивленно выгнулась дугой. — Ну и чаевых не получишь, — мотнул он вслед уходящей девушки головой.

— И что вы решили? — Игорь крутил на столе запотевший бокал со свежим пивом. — Вы же что-то уже должны были решить? А?

— А ты что-нибудь решил? Уже? — зло, вопросом на вопрос ответила Маша. Она отхлебнула горячей кофе, но видимо не рассчитала с его температурой и обожгла себе язык. Приоткрыв рот, она начала с легким свистом втягивать и выпускать воздух. Захмелевший Игорь еле сдержал улыбку.

— Уже решил, — кивнул парень, поднеся бокал к губам. Сделал глоток и продолжил. — Да и что тут решать? Такое приключение! Ведь это же даже не наш выбор или решение. За нас решили и указали, что надо делать, как в КВЕСТе каком-нибудь. Сделай то — получишь бонусы. Сделай это — спасешь весь мир. Понимаете, — парень на мгновение замялся. — Мы вроде как избранные, что ли, — он воодушевленно хмыкнул носом, расплываясь в полупьяной улыбке.

— Слышь, Нео! — грубо вставил Виктор. — А тебя не смущает, что именно за нас уже решили? Что кто-то что-то решил за тебя и не спросил твоего согласия? Дал тебе право сделать несуществующий выбор, которым ты и не можешь воспользоваться. Пойдешь и сделаешь, может быть не сдохнешь, а останешься, то сдохнет весь мир, какой-то далекий, не твой. А реальный мир, он не там, он здесь, так что очнись! — и добавил с усмешкой. — Нео.

Игорь нахмурился, он лично рассчитывал, что эта встреча будет не для выяснения отношений, а для разработки какого-нибудь плана действий. Как? Куда? Когда?

— Значит, вы не пойдете? — обиженно спросил он.

— Куда идти-то? — Виктор, не дожидаясь пока лучи солнца нагреют его пиво, с жадностью припал к бокалу и, не отрываясь, осушил его чуть ли не на половину.

— Я тут погуглил немного, — пропуская мимо ушей сочащиеся сарказмом слова парня, начал Игорь. — Я сейчас про координаты, которые дал нам, — Игорь замялся, подбирая нужное слово. Называть его марсианином было сложно, драло язык. — Дал нам Эрид Фан. Вы знаете, что ближайшая к нам точка, в вполне себе доступна. Вы не поверите, но это…

— Ты прав, не поверимп — перебил его Виктор. Игорь все больше свыкался с мыслью, что он будет один. А отчего-то вспыливший Виктор, начал резко высказывать свою точку зрения. — Не поверим. Ни ему, этому твоему Эрид Фану, ни другому какому Далай Ламе, — он отхлебнул еще раз и продолжил. — Не верю я ему. Ни единому его слову. Мол, идите, найдите, включите и будет вам за это мир во всем мире. Не верю!

— А почему в это сложно поверить? — Игорь чувствовал, как у него на загривке шерсть становится дыбом.

— По тому, что не может быть в таком количестве переданной нам информации все правдой. Где-то обязана быть точка, или неверно поставленная запятая, об которую мы споткнемся и, учитывая масштабы вероятного последствия, обязательно свернем себе шею, да и всему человечеству в придачу! — он с шумом в три глотка допил свое пиво и, стукнув по столу, опустил на него свой бокал. — Может быть вот эта штука, которую нам дали, передатчики эти, — Виктор как-то дергано, явно нервничая, полез в карман и выудил из него прозрачную каплю. — Может это детонатор! А отправили нас к огромной бомбе! И все! — парень свел ладони вместе, сжал одной другую, а за тем резко развел в стороны. — Фили толя комедия.

Виктор крутанул в руке еще раз каплю-передатчик и сильно швырнул его на стол. Пару раз отскочив и подлетев к Игорю, передатчик остановился. Игорь протянул к нему руку. Взял. Тоже противное, холодно-скользкое ощущение, но парень не выпустил. Поднес к глазу посмотрел через него и, подбросив в воздухе, собрался было его вернуть Виктору, но неожиданно остановился и вновь поднес его к правому глазу, при этом плотно зажмурив левый. Затем без слов достал свой передатчик и приложил его к другому глазу. Игорь явно смотрел на солнце, которое неприкрытое облаками жарило как пламя костра.

— Ни чего себе! — удивился парень.

Как бы Виктору с Машей не хотелось проявлять свой интерес, свою заинтересованность происходящим, все же они почти хором спросили:

— Что там?

— А вы посмотрите сами, — Игорь передал им передатчики, а сам откинулся на спинку и стал медленно пить пиво. — Да не бойтесь вы. На солнце прямо смотрите.

— Интересненько, — в свою очередь изумился Виктор. — А само не темнеет.

Он оторвал каплю от глаза и принялся ее внимательно изучать, но абсолютно прозрачный материал продолжал держать свои тайны при себе.

— Хоть какая-то польза от него будет, — сухо отозвалась Маша. — Будем на солнце через него смотреть, когда затмение будет. Весь мир будет смотреть через закопченные стекляшки или еще что-нибудь, а мы вот через эти капли.

Передатчики, которые молодые люди забрали из машины эволюции, как оказалось, позволяют безболезненно смотреть на солнце. Они как будто перехватывает какую-то часть спектра видимых волн и не пропускают через себя, работая, как светофильтр.

— Но это все баловство, — Маша отдала передатчики, и они были переложены по карманам.

— Баловство говоришь, — Игорь чуть подался вперед, нависнув над столом. — Баловство. То, что мы выжили в той катастрофе и не пополнили списки погибших? Или баловство то, что я и до этого чудом уцелел? А может то, что мы, блуждая по канализации, причем заметь, ведомые тобой, смогли выйти к цели и не погибнуть? Ты же сама мне говорила, что мы найдем ответы на вопросы. И я нашел. А вы? Как я посмотрю, получив ответы, стали задавать себе новые вопросы.

Маша, наконец-то, сняла очки. Выглядела она и вправду плохо. Глаза ввалились, кожа вокруг них посерела, губы превратились в две тоненькие сухие полоски?

— Вопросы? — сказала она, остро глядя на Игоря. — Я кроме невнятной цели о включении машин и вот этих занятных стекляшек получила отравление, кошмары каждую ночь и разыгравшуюся на их фоне бессонницу. — Ты знаешь, для меня это много, — она сделала паузу. — А то, что я вас вела за собой тогда, точнее даже будет сказать не за собой, а за светом. Так это и не я была вовсе. Тогда меня кто-то подталкивали в спину, тянул вперед, поставив перед глазами какую-то цель, отняв весь страх, заменив его решительностью, уверенностью в действиях! А потом, когда мы поднялись наверх, из меня все это вынули! Выдернули с мясом! И частичку моего личного прихватили, того, что и не вкладывали вовсе. Выжали как губку и выбросили делать выбор. Мне этот выбор не нужен! Не просила! И приключения мне такого больше не охота! Уж спасибо, наигралась, наползалась в дерьме!

Маша попыталась допить уже полностью остывший кофе, но с пренебрежением, вновь вернула кружку на стол. — Ну и гадость!

— А вам не кажется, что за нас очень круто взялись уже сейчас, хотя мы еще не на что не решились, а вы похоже и не собираетесь решаться? — Игорь аж немного привстал, пытаясь убедить своих собеседников. — Не боитесь ли вы, что помимо осознания того, что вы струсили, а вы именно струсили без всяких там отговорок, вас будут преследовать кошмары, также каждую ночь, и что это будет длиться всю вашу жизнь. Этого бонуса вам хватит?

Маша подобрала очки и вернула их на переносицу. Похоже, что эта мысль тоже была у нее в голове.

— Игорь, — Виктор видимо решил подвести итог этой беседе. — Пока что мы не будем ничего предпринимать.

— Так и я не буду ничего предпринимать, — в свою очередь перебил парня Игорь. — Схожу туда посмотрю на машину и решу, что делать дальше. Капельку эту, может, и брать не буду, а может быть и возьму, может быть без нее меня не пропустят внутрь. Но запускать ничего я не собираюсь. Так обстановку проверю. А потом попытаюсь связаться с Эрид Фаном, — Игорь не стал говорить, что уже пытался поговорить с пришельцем, но все время терпел неудачу. — Вот такой у меня план.

— В этом, наверное, есть свой смысл, но пока что мы против похода, — Виктор встал с кресла, показывая, что разговор окончен. — Ты прости нас за неоправданные надежды, но мы лучше посидим дома.

Маша так же поднялась, собираясь попрощаться, но вдруг остановилась. Внимательно посмотрела на Игоря, так что даже сквозь стекла солнцезащитных очков парень ощутил на себе ее цепкий серьезный взгляд.

— Когда и куда ты поедешь?

Виктор аж ударил себя по лбу от злости. Видимо в их паре инициатором отказа был все же он. Поэтому-то он и злился в самом начале беседы.

— Конец августа. Числа двадцать пятого. Крым.

— Мы в это время будем в Сочи. Если что, то телефон не отключай. Наберем.

— Буду ждать, — Игорь улыбался.

Виктор полез в портмоне за деньгами.

— Сколько с нас? — зло и суетливо просипел он. Все же зря он пил холодное пиво.

— Не стоит, — Игорь поднял перед собой руку, жестом останавливая парня. — Я заплачу. Тем более я ни куда не ухожу, — и добавил, прошмыгнувшей мимо него официантке. — Девушка, где моя пицца?

Та посмотрела на него непонимающим взглядом, потом будто бы что-то вспомнила и умчалась к повару.

— Ладно, Игорь. Ты нас еще раз извини, но пока мы пас, — Виктор, красный не то от загара, не то от злости на свою подругу, подошел к парню и крепко пожал ему руку на прощание. — Так что без нас справляйся.

— Мы еще подумаем, — добавила Маша. — Пока.

Игорь помахал им рукой. Еще бы немного, и он точно бы уговорил девушку, а Виктор бы пошел как довесок. Но парень не так уж и глуп, поэтому и сорвался с места раньше времени, убегая, уводя Машу прочь от соблазна путешествия.

Горячая пицца задымилась на столе перед Игорем. Он вновь остановил официантка.

— Девушка. Можно еще бокал пива, — он посмотрел на фирменную пиццу и добавил. — И двести грамм водки, пожалуйста.

Вечер только начинался, торопиться было некуда. Для себя Игорь уже все решил. А остальные? Что же, они вправе решать сами: поддаться ли им искушению и узнать что там, хотя бы просто узнать или зажать голову в свой черепаший панцирь и сидеть в нем до скончания дней своих и дней всего человечества.

Игорю же оставалось приобрести необходимое обмундирование и через полтора месяца попасть в Крым.

 

24. Бродяги

Водка огнем обожгла глотку.

— Тьфу ты, гадость.

Во рту остался такой горький привкус, что у Мони было дикое желание отплеваться после выпитой стопки.

— Гадость, гадость, — подтвердил Миха. — Но, увы, на наши барыши только это. Вы же без бабла, — потом посмотрел на неподвижно сидящего в углу Беса. — И без мозгов, как я погляжу.

— Мих, я его не брошу. Он мой кореш.

— Да я и не заставляют. Вдруг он скоро очухается.

Жареная картошка, давно остывшая, стояла нетронутой на закопченной сковороде, между стаканами и приютившейся тут же постепенно пустеющей бутылкой водки, которая ожидала момента, когда за ненадобностью ее отправлять под стол, к таким же, как она: хрупким, ненужным, пустым.

Кухня, если это помещение можно было назвать так, выглядела ужасно. Светло-голубая краска на стенах, окрашенных еще, наверное, при Советах, выгорела и облупилась, а скопившаяся в ее завитках пыль и паутина придавали кухне затхлый, запущенный вид. Если бы сейчас на ней не пили два вора, то у случайно попавшего сюда человека сложилось бы впечатление, что на ней уже долгие годы никого не было. Жестяная раковина, давно забывшая, кроме одного белого пятнышка, что такое эмаль, ржавая и вся помятая то и дело норовила вывалиться из стены, к которой она крепилась двумя кронштейнами. И каждый раз, включая воду, мойку приходилось поднимать, а болты, крепившие кронштейны к стене, поправлять, чтобы мойка не рухнула вниз и не отдавила ноги. Газовая плита, поверхность которой была больше похожа на брошенную в запустении клумбу, сиротливо стояла у окна.

— Вот ты сидишь, наверное, и думаешь, зачем это я вас вытащил? — Миха оперся одной рукой о качающийся стол, держа зажатую между пальцев неспешно тлеющую сигарету. — Да вижу, вижу по глазам.

На самом деле, в голове у Мони был ни этот вопрос. Чего тут не понятного: испугался, что заложим, поэтому и полез. Вопрос, который, гранича с мистикой, будоражил сознание парня, заключался в том, что он не мог вообразить, как именно Миха узнал, что они находятся в КПЗ, и то, что они находятся именно в этом КПЗ. Но, подыгрывая товарищу, он мотнул головой.

— Да за тем, — Миха затянулся полной грудью, и принялся говорить, выпуская с каждым словом клубы сизого дыма, как дракон, готовый плеваться огнем. — За тем, что вы, сопляки, не можете держать язык за зубами, — он вновь затянулся, подняв взгляд к потолку. — Бабу эту позвали, приволокли. Что ты лыбишься? Кто приволок? Твоя баба?

Моня и вправду улыбался, наигранная злость Михи не шла.

— Если бы не она, ты бы так там и остался. Это ведь она тебя и вытащила. Ты же просто не помнишь ничего.

— Помню я все. И за это, кстати, тоже полез. Так сказать, чтобы должным не оставаться.

Бутылка опустилась к своим товаркам под стол, звонким дребезжанием поприветствовав их. А ее место заняла другая, еще полная и даже не начатая, красовавшаяся на этикетке золотым пшеничных снопом.

— Мих, — Моня разлил по стаканам. — Как ты узнал, что мы там? Именно в том отделении?

Улыбка расплылась по физиономии гопника.

— Да вы даже это, фраера, скрыть не можете, — он опустил окурок в ежика пепельницы, который ощерился во все стороны точно такими же окурками, хотя на этой кухне бычки можно было бросать прямо на пол. Поднял стакан и, чокнувшись с Моней, опрокинул содержимое в себя. Грохнул по столу пустым стаканом, так что бутылка чуть не завалилась набок. Гудя, уткнулся носом себе в локоть, а когда его отпустило, продолжил. — Когда вы не явились на точку, я сразу сообразил, что-то не так. Соскочить вы не могли. Ради чего? Стольника? Нет. Вас не было, значить, что-то случилось. Ну, я решил и сам на дно. И к сестре подался. Она одна с малым живет. Да что я тебе говорю. Помнишь же, пацаненок такой маленький со мной как-то приходил.

Моня и в самом деле вспомнил вечер, когда он не особо и понял, зачем это Миха притащил с собой школьника. А пацаненок, да ничего такой, живенький был, лазил вокруг, в разговор не встревал.

— Так вот. Племяш мой, как раз в этой школе учится, где вас в КПЗ держали, — Миха вновь закурил сигарету. — И вот вечером, когда я уже был у сестры, подходит ко мне этот шкет, и говорит, так вполуха, мол, видел сегодня в отделении дядю Моню и дядю Колю, — Миха, улыбаясь, навалился на стол, который накренившись, жалобно застонал. — Ты прикинь. Есть-то метр с кепкой, один раз вас всего и видел, а запомнил. У них в этот день какой-то ознакомительный урок был, там в отделении.

Моня вновь стал вспоминать. Ну да, шастали туда-сюда дети, но он на них внимания не обращал.

— И вот, я, значит, и решил рискнуть, так сказать, чтобы не рисковать. Вытащу, думаю вас, и сам туда не попаду. Вот значит как-то так.

Он принялся часто затягиваться, наверстывая те минуты, когда сигарета просто дымилось в его руке.

— Ну, спасибо тебе. Теперь на мне еще и побег с нападением на полицейского.

— Не за что. А на тебе и так было много, так что пару статей сверху — все равно не вышка. Скажи лучше, где ваша доля, что из продуктового вынесли? А то мои заканчиваются.

— А доли больше нет, — Моня приподнял брови и утрированно поджал губы, затем развел в стороны ладони и выпустил звук, не свойственный устной речи. — Ушли денюшки. Тю-тю.

— Не понял. В смысле ушли?

— На своих двоих, встали и ушли, — Моня подцепил вилкой, начавшую обветриваться картошку, пристально осмотрел ее, бросил в рот и, прожевав, продолжил. — Был у нас там, в метро, попутчик один. Все не хотел место уступать, ну и заехал, — парень мотнул головой в сторону Беса. — Этому в челюсть. Может он его и повредил. А потом, когда авария произошла, этот попутчик очень кстати долго лежал и не рыпался, не без моей помощи, конечно, — Моня, распробовав картошку, начал уверено ее поедать, то раскидывая ее вилкой, в поисках кусочка поаппетитнее, то, не смотря в сковородку, отправлял в рот первую попавшуюся. — Затем Бес, он уже был таким, вскочил и бросился из вагона за двумя фраерами, с которыми у нас тоже был конфликт, и одному из которых я в голову шмальнул. Главное, как он их почувствовал, как будто настроен на них был. Они рядом и он вскочил, мол, надо догнать, остановить, — гопник на мгновение остановил свой рассказ, принимая от подельника очередную стопку.

— И? — Миха опрокинул очередной стакан в себя и, следуя примеру Мони, принялся за картошку. — Дальше-то что?

— Дальше что? — парень скривил разочарованную гримасу. — А дальше, когда мы из вагона вышли за теми фраерами, Анна, ну, баба моя, пакет с деньгами сунула в сумку к тому спортсмену, что Беса в начале вырубил. Там у него шмотки какие-то вонючие лежали, вот Анна и решила, что в случае чего, менты туда не полезут, а мы этого фраерка не упустим. А вышло иначе. Это спортсмен херов и меня уделал, и Анну, а потом, когда нас приняли, он с медосвидетельствования так к нам в изолятор и не вернулся. Так что… — Моня вновь сделал паузу. — Ушли наши денюшки к этому фраерку.

— Нахер вы во все это влезли? — Миха угрюмо смотрел на парня. — Какого вам было нужно от того спортсмена и тех фраеров? Вы же, вашу мать, с дела шли, а не с дискотеки.

— Мих, хорош, — Моня недовольно дернул губой. Хоть к Михе он и относился как к пахану, но читать нравоучения себе не мог позволить никому.

— Херали хорош? Детишечки на прогулочке. Сопляки, — процедил Миха.

— А ну, заткнись! — взорвался Моня, грохнув кулаком по столу, от чего тот просел еще ниже. — Ты кто такой? — пьяные глаза парня в мгновенье заволокло яростью. — Ты мне отец? Ты прокурор? Какого хера ты мне тут мораль читаешь?

Миха сперва отпрянул, потом подобрал повалившиеся на бок стаканы и, не спеша, наполнил их водкой.

— Ты нас вытащил. От души. Но сам сказал, зуб за зуб. Так что я тебе ни чего не должен! Понял! — Моня волком смотрел на Миху.

— Понял, понял, — спокойно отозвался тот. — На выпей, — он протянул парню наполненный до краев стакан. — Ваше право гадить самим себе. Но башку-то иногда надо включать, она не только для того что бы в нее есть.

— Да пошел ты! — Моня принял протянутый стакан и, не чокаясь, выпил его, не отрываясь, до дна.

На звон посуды и громкую брань из комнаты вышла Анна. В черных джинсах и одетом сверху вязаном балахоне до колен. Она со своими прямыми смолянистыми волосами, закрывающими пол лица, была похожа на одного из представителей готов.

— Мальчики, у вас все хорошо?

— Охерено! — выдал пьяный гопник, зло сверкнув золотым зубом. — Просто лучший день в моей жизни!

— О-о! Да кто-то в зюзю! — Анна прислонилась плечом к дверной коробке, которая отгораживала кухню от коридора и комнаты.

Миха наполнил стаканы снова. Парни выпили, на этот раз чокнувшись.

Не обращая внимания на девушку, как будто бы она и не вошла сейчас к ним, Миха обратился к Мони:

— Ты давай успокаивайся.

— Да и ты не начинай, — заплетающимся языком, перебил его парень.

— Не буду. Ты вспомни-ка, лучше. Как того спортсмена звали, что с вашими деньгами ушел.

— Хер его знает.

Миха расплывался, как и Моня. Но если второй уже полностью поник, опустив голову на руки и постоянно икая, то Миха еще держался, как заведенный хлопая глазами.

— А ты припомни, — настаивал парень.

— Не-а, — покрутил головой Моня, не поднимая ее с рук. — Не помню.

— Илья, кажется, — девушка отстранилась от косяка и подошла к вырубающемуся Моне. — Его Ильей звали, фамилию не помни. Менты его пару раз называли так.

— Илья, Илья, Илюшенька, — протянул Миха. — Придется вновь в ту ментовку заглянуть. А когда вассс взялиии? — и не дожидаясь, сам ответил. — Аааа, когда грозааа быллаа. Ну да, при-дет-ся заг-ля-ну-ть.

С последними славами, Миха сам опустил голову на руки, упертые в стол и, что-то негромко бормоча, выпал из общения, продержавшись, лишь немногим дольше Мони. Анна же, оперев на себя своего парня, неровной походкой под его весом вывела Моню в комнату, где попыталась его аккуратно опустить на лежащий у стены матрас и, не преуспев в этом, не удержала парня, и тот рухнул на пол рядом с расстеленным лежаком. Девушка попыталась его перекатить, но Моня, уткнувшись лицом в трухлявый деревянный пол, уже еле-еле сопел, не реагируя на попытки девушки его поднять.

На кухне Миха неожиданно пришел в себя. Туманным взором прошелся по Бесу, безучастно сидящему в углу, по темной сгорбленной фигуре возле него, не обратил на нее никакого внимания и перевел взгляд на пустое место перед собой.

— Ушел. Вернееем.

Затем плеснул себе в стакан водки, поднес его к губам, замер, либо, решаясь пить или не пить, либо просто перебарывая рвотные рефлексы, собрался с силами и выплеснул содержимое стакана в себя. Падающей вместе с головой рукой сбил стоящую бутылку, выпустил стакан, который, докатившись до края столешницы, нырнул за него и, не разбившись, гулко ударился о пол, поудобнее переложил голову на руке и еле слышно пробормотал:

— Вернем. Всеее ве-р-нем.

 

25. Егор

Егор открыл глаза и долго смотрел в серый потолок над головой. Голова гудела, как кипящий чугунок, наполненный булькающей волокнисто-пенной массой. Как будто кто-то там варил холодец. И долгожданный покой должен был наступить лишь в момент, когда холодец разольют по вместительным тарелкам и чашкам, и он, остывая, застынет в еле подвижное желе. Но сейчас в голове бурлило, клокотало и перекатывалось что-то тяжелое, не способное сформироваться, обрести четкость. Образы разорванные и невнятные толкались между собой, не в силах собраться, сфокусироваться в одну определенную мысль.

Егор повернул голову на бок и перевел взгляд с матового серого потолка в сторону. Отчего-то серая, вероятно, ни в один и даже, ни в два слоя выкрашенная поверхность, такой глубокой она казалась, все неслась вслед за взглядом, не обнаруживая перед собой ни какой преграды, пока вдалеке не соприкоснулась с коричневой растрескавшейся землей.

— Твою же мать, — прохрипел Егор. — Опять?

Он закрыл глаза и вернул голову в исходное положение. Где-то рядом раздалось негромко чириканье, а лица коснулся легкий ветерок, заставивший жалобно заскрипеть давно несмазанные петли старенькой форточки.

Егор открыл глаза и рывком сел, в непонимании и удивлении крутя головой. Форточка в его комнате и вправду была раскрыта, и из нее в квартиру лилось веселое пенье воробья, сидящего на дереве возле окна. Солнце освещало комнату мягким, теплым светом, играло зайчиками, отражающимися от качающегося под порывами ветра стекла форточки.

— Привиделось, — с облегчением вздохнул парень. — Твою же мать! — повторил он свои недавние слова, только сейчас в них звучало не обречение и усталость, а радость и воодушевление.

Егор соскочил с кровати, схватил лежащие на комоде шорты, сходу запрыгнул в них и, минуя одним рывком коридор, влетел на кухню. Никого. Зал тоже был пуст. Парень надеялся увидеть родителей, но в квартире был только он один. Он вновь вернулся на кухню и посмотрел на часы. Одиннадцать.

— Конечно, кого ты хотел увидеть? — сам себя спросил парень. — На работе все.

Тоска по родным, сменившая радость от возвращения домой, заставила его безвольно опуститься на табурет перед столом. Уперев взгляд в потертый линолеум, Егор сидел, некоторое время не двигаясь. Затем встал и быстро пошел в свою комнату. Начал обшаривать комод, стол, сдернул с кровати покрывало, перевернул подушку, заглянув под нее.

— Где же ты?

Он полез в шкаф, перебирая вещи на полке. Не нашел что искал и принялся осматривать комнату заново.

— Может в зале или прихожке.

Он двинулся вслед за мыслями, обшаривая, обглядывая поверхности мебели в квартире. Сотового нигде не было: ни в комнате, ни на кухне, ни в зале, ни в прихожей. И вновь надежда сменилась тоской. Не обнаружив дома родителей, парень решил позвонить им, но телефон, как назло, тоже куда-то запропастился.

— Не. Я так не сдамся.

Егор накинул на себя майку, хлебнул холодной воды из чайника и, прикрыв форточку в комнате, вышел из квартиры, заперев за собою дверь.

Парень ни как не мог понять, почему он так сильно хочет пообщаться с родителями, откуда в нем взялась эта тоска, будто он не видел их целую вечность. И сейчас, что бы исправить это, что бы заглушить свое одиночество, он стремился, рвался, во что бы то ни стало, встретиться с ними, увидеть, обнять.

Не вызывая лифта, Егор за секунды сбежал по темной лестнице, и ослепленный ярким солнцем, заполнившим все вокруг, вырвался в оглушающий своей жизнью мир. По горячему асфальту, шаркая и цокая, гуляли люди. Деревья шелестели листвой, скрывая в своих кронах, поющих разными голосами птиц. Собаки на поводках приветствовали друг дружку настороженным лаем, а когда проходили мимо, то тихо обнюхивались, закрепляя свое знакомство верным идентификационным кодом.

На улице Егору вновь стало легче, он даже почувствовал некоторую радость от того, что вышел наконец-то из дома, и, окончательно успокоившись, подавшись сквозящему со всех сторон жизненному теплу и до краев пропитавшись им, он направился к расположенному в двух кварталах от него небольшому магазинчику, в котором его мама работала кассиром. Он предвкушал радость встречи, как будто расстался с мамой не вчера перед сном, а когда-то очень-очень давно и был готов наконец-то встретиться с ней, увидеть ее, рассказать, как же сильно он соскучился.

День был жаркий, но островки тени, располагающиеся под кронами деревьев, выручали Егора также, как и всех остальных людей, которые подобно муравьям, бегущим по выверенной, натоптанной, а затем вытоптанной миллионами ног тропинке, перетекали от одного островка к другому, выполняли свои повседневные функции и задачи, но на самом деле, преследовали лишь одну неосознанную ими цель: обустройство жизни своей матки-королевы, своего города, а заодно и своей жизни собственной.

И если бы Егор не был так сильно погружен в мысли о предстоящей встрече, то он весьма сильно удивился, заметив рядом с собой несколько людей, отстающих от него на пару шагов, и одетых совершено не по погоде. Темные спортивные костюмы с олимпийками, застегнутыми до самого горла, тяжелые кроссовки и кепки, скрывающие лица. Двигаясь в том же направлении, что и Егор, они держались определенного расстояния от него, и, не смотря на парня, выполняли все те же маневры и повороты, что и сам парень. Одним словом шли за ним.

Раздался телефонный звонок. Негромкое пиликанье сотового выдернуло парня из своих мыслей, заставив обратить на себя внимание. Егор даже остановился на месте, что не замедлили повторить идущие за ним преследователи. Егор похлопал по карманам шорт, а затем вытащил из одного из них свой сотовый, играющий детскую песенку про рыжего Антошку, который, как и все прогрессивное, и не очень прогрессивное человечество хотел быть накормлен за счет социального неравенства и труда других людей, но не своего собственного. Егор некоторое время стоял, не двигаясь, вспоминая, проверял ли он карманы шорт дома, когда искал сотовый по квартире. Могло ли быть такое, что он, облазив все вокруг, чуть ли не перевернув весь дом верх тормашками, не удосужился или просто забыл заглянуть в шорты, которые был одеты на нем? И решив, что, в принципе, так и могло случиться, выбросил этот инцидент из головы. Сотовый-то сейчас вот, в руке, и на экране высвечивается имя его друга.

И в момент, когда сотовый начал проигрывать припев, на словах «Тили-тили, трали-вали», Егор нажал кнопку приема вызова, а секундомер на экране стал отсчитывать уносящиеся в безвременье слова. Парень медленно пошел дальше, увлекая за собой так и не обнаруженных им черных людей.

— Привет, Егор! — раздался в трубке веселый голос Антона. — Ты пакет взял?

Егор улыбнулся бездушному пластику и поприветствовал товарища.

— Здорова, коль не шутишь. Чего ты там говоришь? Какой пакет? — переспросил он.

— Пакет с бомбой, говорю, взял? — раздалось на том конце, и голос затих, ожидая ответа.

— С чем пакет? — Егор подумал, что ослышался и переспросил еще раз.

— С бом-бой! — медленно, по слогам произнес голос в телефоне. — Бом-бой! Такой: ба-бах!

— С какой бомбой? — еще улыбаясь, но уже как-то нелепо это делая, спросил парень.

— Егор, так нельзя. Если ты решился, то обязан выполнить дело.

— Какое дело? Какая бомба? — уже не улыбаясь и немного хмурясь, ответил парень. — Ты бредишь что ли? О чем ты говоришь?

— Егор, оглянись.

И парень не замедлил сделать предложенное телефонной трубкой и увидел людей в черном, которые полукругом шли следом.

— Если что-то пойдет не так, — продолжил Антон. — То пострадает куда как больше людей. Понимаешь? Причем в первую очередь твоих родных.

Егор ничего не понимал, кроме одного: этих в черном в магазин вести было нельзя, мало ли что, так что встречу с мамой стоило отложить. И хорошо, что он не нашел тогда дома сотового и не позвонил ей, разволновал бы только, а сейчас звонить и вообще не следует. Егор, испытывая накатывающий волнами страх, прошел мимо поворота к магазину и двинулся по-прямой, не зная, что ему теперь делать, что стоит предпринять, и стоит ли вообще сейчас что-либо предпринимать.

А Антон все продолжал.

— Раз ты пустой, то пойдем по плану «Б». Поворачивай к магазину твоей матери.

Сердце у Егора екнуло, а внутри все оборвалось. Ощущение приближающейся опасности возрастало с каждой секундой. Мысли метались в голове, не в силах найти логичное объяснение происходящему и не в силах хоть что-нибудь придумать.

— В девятом ящичке для хранения вещей возьмешь черную сумку. Там другая бомба.

Бомба в магазине, рядом с мамой. Егор чувствовал, как ноги подкашиваются, а язык отказывается что-либо говорить. Кто-то сзади сунул ему что-то в руку. Парень обернулся. Один из черных людей быстрым движением передал ему ключ с цифрой девять, а сам, обогнав парня, направился к магазину, не оглядываясь и не давая возможности рассмотреть его лицо.

— Не мудри, не пытайся улизнуть и не оказывай сопротивления. С тобой никто не будет драться и бороться. Мы просто нажмем кнопку. Понял? — Антон злобно хмыкнул в трубке.

— Что происходит, Антон? — попытался хоть что-то разузнать и понять Егор. Но слова из него вывалились лишь сочетанием связанных между собой звуков, смысла в них не было. Да и какой смысл, если происходящие сейчас не имело никакого названия, кроме одного слова «Ужас».

— А как ты хотел? — тем не менее, ответил Антон. — Ты же согласился на дело.

— Какое дело? — искренне не понимал Егор.

— Не строй из себя кретина. Ты умный парень, Егор.

Телефон умолк, оборвав отчет секунд, бесповоротно и навсегда изменивших жизнь парня.

Егор потянул на себя дверь магазина. В тамбуре перед кассами стояли ящики для вещей покупателей, и парень, стараясь не поднимать головы и не смотреть по сторонам, направился к ним. Быстро открыл девятый номер и вытащил небольшую черную сумку, тяжелую, но не провисающую под своей тяжестью. Она как будто вся была цельным каркасом, ящиком, не мнущимся, и выглядела так, будто была вовсе пустой. Егор накинул ее себе на плечо и, не удержавшись, все же бросил взгляд на кассы.

Мама сидела на своем рабочем месте и выбивала продукты очередному покупателю. Человеку в черном. Егор чуть было не кинулся в зал, но вовремя раздался телефонный звонок, вновь высмеивающий ставшего таким ненавистным для парня Антошку.

— Ты куда рыпаешься дебил? У тебя бомба на плече болтается. Если хочешь, что бы с ней, с мамкой твоей все было хорошо, то двигай к метро через два перекрестка. Понял?

Слезы бессилия, страха и ненависти навернулись на глазах у парня. Он посмотрел еще раз на маму, которая улыбнувшись покупателю, протягивала ему чек, и вышел из магазина.

— Что в метро? — спросил Егор, понимая, что ответ ему не понравится однозначно. Но на самом деле, пусть там произойдет все что угодно и как угодно, лишь бы его родных не трогали, лишь бы этот, в черном сейчас вышел из магазина вслед за Егором, и ушел бы, чем дальше, тем лучше. А этот гад, Антошка. Ну, уж Егор до него доберется, если у него появится такая возможность. Он ему точно не забудет показать, как это испытывать боль.

— В метро поезда ходят, и люди ездят. Ты разве не знаешь? — издеваясь, посмеялся голос в трубке. — Оставишь сумку в вагоне, а сам иди хоть на все четыре стороны, раз ты такое сыкло.

Егор однозначно ничего не понимал.

— Антон, а исправить ни чего нельзя? — спросил Егор, надеясь, что эта неопределенная фраза хоть немножко прольет свет на происходящее и даст ему хоть какое-то понимание творящегося сейчас с ним кошмара.

— Самолеты задом не летают.

Телефон отключился и Егор, предоставленный самому себе и своим в панике мечущимся по черепной коробке мыслям, медленно двигался к уже виднеющейся небольшой букве «М». Компания черных людей, последовавшая его до этого, все так же неотступно шла следом.

«Значит так», — лихорадочно думал парень. — «Я на что-то подписался, хотя сам ни чего не помню. И мой друг, надежда курса и всего мира, а сейчас их проклятие, паскуда, одним словом, вмешан в это по самое горлышко, угрожает мне расправой над моими близкими. В сумке у меня лежит бомба, если верить его словам, и если я не отнесу ее в метро, скорее всего для организации теракта, то меня и мою семью ждет что-то страшное. Отнесу, Антошка, отнесу, только потом, Антошка, я с тобой рассчитаюсь за этот день. Ой, рассчитаюсь».

Остановившись перед спуском в метро и проклиная своего бывшего друга, Егор оглянулся на идущих за ним людей. Четыре человека были все там же.

«И эти черные. Завязать с ними драку? Может я и выдержку, но кто знает, что будет потом. Нет. Так рисковать нельзя. К черту все. К чертям всех. Рванет, так рванет. Но я выберусь».

Егор сделал неуверенный первый шаг на ступени, а затем, уже не останавливаясь, поспешил вниз. Эскалатор медленно сползал в бездну. Мимо, пытаясь опередить время, мелькая спинами и толкаясь локтями, торопились люди. И Егор заметил, как два человека в черном обогнали его, убежав по ступеням вниз, однако парень знал, что они не бросили его, просто они зажимали его с обеих сторон для предотвращения необдуманных поступков. Вот спуск прекратился, и Егор, минуя будку охранника, направился к клацающему створками турникету.

«Черт. А как же пройти? Проездного же нет».

Егор посмотрел по сторонам. Скользнул затравленным взглядом по двум полицейским, замерзшим у стены, и, не останавливаясь, направился к железным створками.

«Перепрыгнуть или получить удар по ногам? А какие варианты? Никаких». Егор собрался было перепрыгивать через турникет, а затем быстро бежать к следующему эскалатору, как вдруг его окликнул чей-то голос.

— Молодой человек постойте.

Егор остановился и повернулся к говорившему. Мент, один из двух, нагонял парня, что-то теребя на боку кобуры. Егор напрягся, чувствуя, как страх быть раскрытым и провалить навязанное ему задание (а что оно именно такое, парень не сомневался), а значить подставить родных, перекрывает страх неизвестного предназначения бомбы. Хотя в ее назначении явно не было ни чего созидательного. А полицейский подошел уже в плотную и, вскинув руку от кобуры, направил ее на Егора.

— Вы, кажется, обронили? — страж порядка сжимал в руке проездной на разовую поездку. А затем, подмигнув, добавил. — За правильный выбор и нужное дело.

Егор нервно дернул щекой, принимая проездной. И полицейский, посчитав это движение за согласие с его словами, развернулся и зашагал обратно к стене.

«А нужно было бы тебя к стенке». Проводил его взглядом парень. Потом приложил карточку к турникету, где зажегся зелененький огонек, приглашая Егора продолжить свой спуск вниз.

«И менты с вами. Это явно теракт. И я подставное лицо. Черт». Егор нервно теребил лямку сумки с бомбой. «Антон — сука. Вырвусь, прибью, гад. Меня подставляешь и семьей моей рискуешь. Тварь. Убью. Поэтому-то я ничего и не помню, потому что мне и нечего помнить, ты меня просто подставляешь, скотина».

Шум удаляющегося состава вырвал парня из размышлений. Он осмотрел перрон и справа увидел двух людей в черном.

«Ясно, мне сюда».

Егор встал рядом со своими соглядатаями. Стук колес вырвался из темного туннеля, опережая струящийся из него ветер, который, в такую жару на поверхности, показался бы Егору прохладным, если бы только парень мог сейчас хоть на что-нибудь обратить внимание.

Двери подошедшего поезда раскрылись, и парень двинулся к сидениями напротив, запихнув сумку с бомбой себе под ноги. Четыре черных также заняли свои места подле Егора.

«Ну, Антон. Ну, сука. Дай бог выбраться, прибью. Вундеркинд хренов. Но сначала надо выбраться».

Поезд остановился второй раз, люди в черном направились к выходу. Егор поднялся следом, понимая, что и его станция здесь.

«Лишь бы не конечная».

Двери вагона хлопнули за спиной, и поезд, набирая скорость, понесся дальше, увозя в одном из своих вагонов страшный груз.

Егор огляделся по сторонам. В захлестывавших его страхе и злобе, он только сейчас посмотрел на станцию, куда прибыл. Сухаревская. А люди в черном, видимо, считая, что Егор исполнил свою миссию, и следить за ним больше не нужно, направились к выходу в город. Один из них уже что-то говорил по телефону.

«Отсчитываетесь, твари. Отчитывайтесь, клейма не сотрете».

То же пологая, что его роль окончена, и надеясь, что с родными теперь ничего не случится, Егор направился к выходу, в след за своими недавними преследователями. Как вдруг вновь запиликал его сотовый. На этот раз это был не Антон. Играя какую-то спокойно мелодию, телефон высвечивал четыре родных, а сейчас, отчего-то кажущиеся страшными буквы «Мама».

Погружаясь в оцепенение и проникая в этот кусок пластика и микросхем всем своим существом, Егор нажал кнопку приема вызова и приложил телефон к уху, боясь того, что ему скажут. Отчего-то он догадывался, что там далеко, в магазине, у телефона, который принадлежит его маме, сейчас не она. И он был прав.

— Егор, — голос был мужской и отчасти знакомый. — Егор, это Михаил, охранник из магазина.

— Да, — парень смотрел вслед удаляющимся черным спинам.

— Твоя мама, Егор, ее забрала скорая. Один покупатель напал на нее, и выстрелил ей в …

— Твари, — тихо выдохнул парень. Выдохнул так, что внутри не осталось ни капельки кислорода, только обожженное им железо и отравляющий душу яд бешенства.

Парень больше не слушал и не слышал голоса, звонившего ему охранника. Его сотовый выпал на облицованный гранитными плитами пол, а сам он несся к уже скрывающимся черным спинам.

— Суки! Стоять! — взорвался он, догоняя первого из них.

Люди в черном среагировал не сразу. Ближнего Егор вырубил, не сбавляя хода, одним ударом в основание черепа, от чего тот неправдоподобно сильно запрокинул назад свою голову, а позвонки в его шеи разошлись между собой так далеко, что сами разорвали те связи, которые могли удержать жизнь в человеке. Тело кулем повалилось на пол.

— Стоять! — орал Егор, не замечая, что от взыгравшего в нем бешенства, капилляры в его глазах полопались, окрасив белок парня в огненно красный цвет, а из носа двумя струйками бежит отравленная ненавистью кровь. — Стоять! — парень смахнул кровь рукой, размазав ее по лицу, от чего его вид стал еще более ужасным.

Оставшиеся трое в черном уже оборачивались. Парень бросился ко второму, не чувствуя боли в кисти, вывернутой от первого удара, он смял выставленные вперед руки второго человека. Схватил его за лицо одной рукой, впиваясь пальцами одновременно в глаз, рот и ухо. А второй, выбитой рукой, в остервенении с трех ударов впечатал ему нос в череп. Еще одно безжизненное тело упало на пол, а Егор уже несся к третьему противнику.

Тут сзади что-то бабахнуло. Раздался грохот и вспышка. Затем еще одна. Егор как раз сцепился со следующим человеком в черном, когда очередная яркая вспышка, сопровождающаяся оглушительным громом, и нестерпимая боль в спине толкнули парня на противника. Выброшенный взрывной волной вперед Егор успел схватить стоящего перед ним человека за ворот олимпийки. Падая и заглушая свою боль криком попавшего ему в руки человека, Егор вцепился ему зубами в шею, одним рывком выдирая мясо. Выплюнул изо рта соленый кусок и вцепился вновь, заполняя себя его кровью.

Новая вспышка за спиной и воспламеняющий жар с оглушительным грохотом заставили сознание парня угаснуть. Но не сразу. Он все еще шептал заполненным своей и чужой кровью ртом слова проклятья, все еще сжимал в руках обмякшее тело противника, которому от взрыва, прогремевшего сзади, изорвало каким-то осколком лицо так, что Егор видел белую кость его черепа.

— Суки, убью, твари.

Сознание заволокло красным туманом. Отключаясь, Егор перевернулся на спину, и увидел сквозь пыль и всполохи над лестницей пять каких-то непонятных ни то шпилей, ни то палаток, вигвамов. Но что конкретно ему привиделось, Егор не распознал.

— Антон — тварь. Убью, — Прохрипел в последний раз Егор и отключился.

 

26. Менты

На этот раз руководитель следственного управления по Северо-Восточному административному округу города Москвы, генерал-майор юстиции Терешкин Алексей Михайлович восседал во главе стола, на своем рабочем месте. А Леонид Васильевич, вновь зарывшийся в кипе бумаг, сидел напротив него, не смея даже дышать. Нет, конечно же, он дышал, только делал это так медленно и незаметно, что, казалось, будто он и неживой вовсе, а лишь восковая копия самого себя, и то, какая-то бледная, не реалистичная.

— Что значит «сбежали»?! — Алексей Михайлович багровый от злости, не моргая, смотрел на Леонида Васильевича, от чего полковник чувствовал себя очень неуютно.

— Было совершенно нападение на отделение. Так, что…

— Кого? Кого нападение?! — не давая возможности подчиненному договорить, перебил генерал-майор. — Кто напал на отделение?

— Алексей Михайлович, — Леонид Васильевич, понимая, что вся ситуация с этим нападением отдает идиотизмом, старался говорить более убедительно. — Вооруженное нападение было совершено неизвестным человеком, который под видом разносчик пиццы усыпил бдительность дежурного и, приблизившись к нему почти что вплотную, отключил его электрошокером, затем открыл камеры изолятора и освободил задержанных.

— Какой к черту разносчик пиццы? У них, что там только жрать все горазды?

— Не могу знать, генерал-майор.

Начальник управления грохнул по столу кулаком так, что столешница, подпрыгнув, чуть сместилась со своего прежнего места.

— Ты хоть что-нибудь знаешь, вообще?! — Алексей Михайлович был уже пунцовый. Порывался несколько раз вскочить из-за стола, но, начав движение, тут же возвращался обратно на свое место. — Ты кто? — пауза. — Полковник?

Леонид Васильевич неуверенно кивнул, хотя он действительно был в этом звании.

— Да хрен ты угадал! — брызжа слюной, протянул начальник управления. — Ты у меня в лейтенанты пойдешь. А потом в сержанты и в рядовые. А из оперов я тебя выгоню сегодня же. Будешь улицы патрулировать. Разносчиков пиццы ловить и всех людей в лицо запоминать, что бы как компьютер знал, кто и где живет. Понял?

Леонид Васильевич чувствовал, как по вытянутой струной спине стекает капелька пота, а самого вместо приписанной уставом служебной покорности перед вышестоящим начальством, захлестывает обида и злость.

В самом деле, в чем его вина? В том, что поезд в метро беспричинно сошел с рельс, унеся жизни десятков человек и покалечив сотни. Или в том, что в отделении, куда временно были доставлены дебоширы, которые, как выяснилось, перед крушением ограбили магазин, царит полный беспорядок, а отделение и не отделение вовсе, а проходной двор, в прямом смысле слова. Или в том, что парень, который за секунды до крушения поезда, оказывает сопротивление патрулю обреченной станции и, предугадывая самое безопасное место на ней, бесследно исчезает, и его не могут до сих пор не то что найти, опознать не могут.

Так в чем вина-то? Может быть в том, что, выполняя служебные обязанности, он уже неделю не ночует дома, сажая себе здоровье отвратительной столовской кормежкой и постоянными стрессами, отдавая себя полностью этому расследованию, которое само себя заводит в тупик и топит, топит в затхлом, гнилом болоте.

Вина. Полковник медленно выдохнул застрявший в легких воздух и покорно собрался принять неизбежное. Его вина в том, что он попал в эту сложную ситуацию ответственным лицом. Что он куратор и контролер всего следственного процесса. А так как процесс не просто застыл на месте, а погружается с каждым днем все глубже в вязкое болото и рискует застрять там навечно, то кто-то должен принять на себя ответственность за это и пойти на дно вместе с этим процессом, как капитан терпящего бедствие корабля. И звездопад с его плеч, обещанный генерал-майором — это реально возможное последствие безалаберно проведенной работы, в которой не дорабатывают и косячат все подряд на каждом уровне.

Начальник управления еще что-то говорил, кричал, местами вставляя нецензурные выражения, а Леонид Васильевич злой, даже не на начальника, а в целом на несправедливость жизни по отношению к нему, мысленно прощался с еще не занимаемой, но уже обещанной ему должностью. Хотя и знал, что Алексей Михайлович покричит, покричит и успокоится, сменив гнев на милость. Не погонит его с работы, как обещает, а наоборот, будет отстаивать его правоту перед всеми. Но страх за звездочки и должность все равно был. Ведь если это дело так и заглохнет, то, увы, снять с должности могут и самого генерал-майора. А если его снимут, то и Леонид Васильевич долго не прослужить, попрут за не компетентность и халатность при выполнении должностных обязанностей.

— Ну, есть что ответить? — Алексей Михайлович, наоравшись и немного остыв, хмуро смотрел на полковника. — Понимаешь к чему все идет?

— Так точно, генерал-майор, — тихо и медленно ответил Леонид Васильевич.

— Да ни хрена ты не понимаешь! — опять взорвался руководитель управления. Затем опустил глаза вниз, явно что-то обдумывая, а потом вновь посмотрел на подчиненного. — Значит так, — строгим и жестким голосом продолжил он. — От расследования я тебя отстраняю, приказ будет от завтрашнего числа.

Леонид Васильевич сглотнул образовавшийся в горле горький комок. А в голове заметалась страшная мысль, пугающая своей возможной реальностью. «Неужели и в самом деле погонят?».

Руководитель управления, заметив страх в глазах полковника, зло улыбнулся.

— Боишься, что погоны снимут? — спросил он полковника, и в своей манере, не дожидаясь ответа, продолжил. — Правильно, бойся! Только не меня. Я тебя, можно сказать, и отстраняю лишь с целью выгородить, чтобы репутация твоя не замаралась. Бояться ты должен других. Тех, кто и меня снять может, — потом помолчал мгновение. — Ладно, это все лирическое отступление, — генерал-майор мотнул головой и нервно дернул щекой. — Ты сейчас напишешь заявление с просьбой предоставления тебе отгула по семейным обстоятельствам на сегодняшнее число. Сам же поедешь в больничку по этому адресу, к хирургу, — генерал-майор кинул через весь стол маленькую белую визитку с золотым оттеском. — Фамилия, имя и телефон там указанны. Он в курсе и ждет тебя. Болеешь некоторое время. Какое? Я тебе после скажу. Потом переведем в нашу больничку. Да, хотя доктор сам разберется. А мы в это время тут твоего зама во все дыры и позасовываем вместо тебя. Понял?

— Чего уж тут непонятного, — Леонид Васильевич не испытывал ни какого восторга от того, что замом будут прикрывать его жопу, которую он, не жалея, рвал уже какую неделю, пытаясь связать воедино все нити этого расследования. Но получалось так, что концы лишь запутывались, а он затягивал их все сильнее и сильнее, образовав в итоге неровный клубок, состоящий из предположений и ошибок. — Деваться некуда. Виноват.

— Виноват, — брезгливо повторил генерал-майор. — Ну, раз виноват, то тогда встал, собрал вещи, и чтобы я тебя не видел и не слышал, пока сам не позову.

— Так точно! — вяло и еще более расстроено отозвался полковник. Встал из-за стола и направился к выходу.

— Алексей Михайлович, — остановился в дверях совсем поникший Леонид Васильевич.

— Что еще? — генерал-майор недовольно посмотрел на полковника.

— Вы помните? Завтра у Лизы день рождения. Мы вас с Лидией Петровной ждем к шести.

— Ты что смеешься надо мной что ли? — руководитель управления, прищурясь, посмотрел на подчиненного. — Я дату дня рождения своей дочки никогда не забываю. Уже месяц как подарок куплен. Будем, конечно. Кстати, раз напомнил про завтра, — генерал-майор полез в ящик стола, прошуршал там бумагами и вытащил вырванный из блокнота листок. — Теща твоя, жена моя просила вот это шампанское на стол поставить. Я думал сам куплю, но ты же все равно сейчас освободишься. Так что поищи, не поленись. Но с начала к врачу.

Леонид Васильевич быстрым шагом прошел через весь кабинет, забрал протянутый ему листок и опять направился к выходу.

— Лизе привет передавай от меня и от мамы. Завтра будем.

Закрывая разговор, руководитель управления мотнул рукой в прощальном жесте, склонил голову над столом и начал медленно массировать себе виски указательными пальцами, пытаясь унять подступившую к нему мигрень, которая в последнее время стремилась стать в один ряд с язвой и возможным инфарктом.

Леонид Васильевич вышел из кабинета начальника и очень влиятельного родственника в одном лице. В приемной написал необходимое заявление на отгул, а сам направился к себе, собирать вещи. Отдыхать ему, точнее болеть, как он предполагал, придется долго, поэтому и личные вещи с рабочего места стоило забрать. Притом не было в его душе уверенности, что сюда вообще придется возвращаться, ведь дело не закрыто, и закрывать будет не он.

* * *

Отстранение это, конечно, плохо. Да что там говорить, это ужасно. Но большую обиду, чем за потерю возможности карьерного роста, Леонид Васильевич испытывал за потраченное время, которое он убил на это расследование. За то, что у него даже и не появилось возможности приблизиться к раскрытию произошедшей катастрофы. Конечно, были кое-какие зацепки, от которых не стоило открещиваться, не раскрутив их пополной. И парень этот, исчезнувший на Сухаревской, рано или поздно найдется. Не мог же он, в самом деле, провалиться под землю. И Мосэнерговцы с Метрополитеновцами, так или иначе, выкатят какую-нибудь спорную информацию. Просочится что-нибудь нехорошее и из их ведомств. Но больше всего, отчего-то, Леонида Васильевича интересовала причина, по которой было совершено нападение на отделение милиции. Зачем кто-то подставился, чтобы вытащить из изолятора воришек. Ведь если хорошенько разобраться в этом вопросе, то одним из вариантов решения становилась версия причастия этих воришек к произошедшему на станции.

Леонид Васильевич перебирал эти мысли в голове, складывая их и так и этак. И пока приходил к выводу, что ехать нужно в то отделение, из которого сбежали задержанные. Шампанское теще это дело, конечно, нужное, хоть и редкое и к тому же достаточно дорогое. Но, коли завтра выходной, то и заняться спиртным можно завтра, а сейчас, пользуясь последним служебным днем, нужно попытаться хоть как-нибудь распутать этот клубок противоречий и заблуждений, или соорудить, пускай одну, но зато рабочую версию произошедшего.

Врач, которого порекомендовал Алексей Михайлович, как оказалось, является заведующим хирургического отделения в их ведомственной поликлинике. А по адресу, куда поехал полковник, располагалась частная клиника, в которой этот доктор был и не доктором вовсе, и даже не заведующим какого-либо отделения. Он руководил клиникой. И, как понимал Леонид Васильевич, руководил на незаконных основаниях. Но, вспоминая, какие общие знакомые их познакомили, Леонид Васильевич лишь смущено улыбнулся. И у самого рыльце в пушку было. Чего уж тут непонятного. Как, где и кто получает разрешения и поручительства. Верно весь генеральский состав у этого доктора лечится. И именно лечится, а не состоит по предписанию на учете. Полковник вновь улыбнулся.

Как и говорил тесть, доктору ничего не пришлось объяснять, он был в курсе дела. Поэтому, когда Леонид Васильевич зашел к нему, на столе у врача уже лежал больничный лист на полковника с вписанной датой начала болезни и пустой графой даты окончания недуга. А какой, собственно говоря, у него недуг, доктор так толком и не объяснил. Мол, что-то в локте: боли, рези и так далее и тому подобное. Рассказал о симптомах и намеченном курсе лечения. Лечения соответственно не в этой клинике, а в их официальном медучреждении, за которым и были закреплены все сотрудники их управления.

Черный Лэнд Ровер Леонида Васильевича несся по МКАДу, плавно лавируя между неспешными и такими же, как и у него, шальными автомобилями. Мысли сплетались в голове полковника, то составляя в вполне себе логичные выводы, то заводя в такие тупики, что приходилось откатываться к самому началу размышления.

И в итоге, в воспаленном размышлениями мозгу полковника созрел нарыв, который необходимо было еще чуть-чуть потомить, а потом сковырнуть, выдавив из него все его ядовитое содержимое. И в подвергшемся нападению отделении его выводы должны были подтвердиться. Именно подтвердиться, а не быть опровергнутыми. Ведь допросы тех воришек у них прошли. Значить и протоколы допроса с подписями есть. А это значит, что? Да то, что при желании и умении можно состряпать такую версию с мотивами, виновниками и соучастниками, что ни кто не подкопается. А то, что придется надавить на коллег по цеху. Ну, так это его работа, в принципе, не одному же Алексей Михайловичу людей увольнением стращать. А тем задержанным, уже и так много обещано: и разбойное нападение с грабежом, и побег, и нанесение тяжких телесных двум людям, один из которых сотрудник внутренних органов, причем при исполнении. У ребят уже на данный период весьма печальное будущее, а то, что добавился еще одна статья?

Полковник резко перестроился в соседний ряд, уходя от столкновения с необозначенным должным образом и, как следствие, неожиданно появившимся из-за поворота бетонным блоком.

— Везде не дорабатывают, — зло подметил полковник.

Подрезанный им автомобиль заметался в своей полосе, истерически мотая мордой, в попытке уйти от столкновения со своими соседями. Выровнялся и потихоньку поехал дальше. Даже не поби-бикал. А смысл? Какой-то там четверке гудеть машине, которой и след уже простыл.

Леонид Васильевич вновь погрузился в свои мысли. О чем он там думал? Да о том, что шить этим воришкам еще одну статью, хоть и незаслуженную. Но если вдуматься, то чем они занимаются всю свою жизнь? Правильно. День за днем, потихоньку терроризируют общество. Кто они? Да террористы, чистой воды. Вон грабежей сколько. Человека в комму отправили. На полицейского напали.

Леонид Васильевич убеждал себя все больше и больше в правильности своего решения. Пусть все будет на них. И еще того исчезнувшего со станции приплетем. Может быстрее найдется, когда его морда по всем новостным загуляет.

Съехав в одно из ответвлений с кольцевой, полковник стал медленно пробираться через царящие здесь пробки. И к моменту, когда его автомобиль уже был возле дверей отделения, в голове у Леонида Васильевича все окончательно сложилось. И версия и мотивы, базирующиеся на национальной ненависти, конечно. Ведь один из воришек еврейчик, кажется. И список виновников уже утвержден. Осталось закрыть вопросы здесь и завтра на праздничном ужине предоставить версию и состряпанные доказательства своему тестю, дабы и он проникся праздничным настроением и не морил себя зазря дурными мыслями и переживаниями.

 

27. Бродяги

— Ты-ы-ы ни-ч-то-же-ст-во, во-зом-ни-в-ше-е о-о-о се-бе сли-ш-ком м-но-го-е, — сухой голос шипел прямо в ухо, одновременно и в левое и в правое, вливался в черепную коробку расплавленной смолой, а затем, проникая в каждую щелочку сознания, обжигал его своей горечью и отравлял едким дымом. — Ты-ы прах-х-х. И-и-и ты-ы-ы по-д-вел ме-ня-я.

Провалившийся куда-то глубоко в себя Бес, как заключенный, отправленный отбывать свой срок в глубокий колодец, смотрел на мир через мутные оконца своих глаз и не понимал всего того, что видит. Не узнавал подельников, мест. Смотрел на реальный мир, как на невнятный, заволоченный рыхлым туманом сон. Образы и мысли, мелькавшие перед ним, не находили для себя пристани, проплывали мимо и терялись в общей мешанине каши сознания.

Бес не испытывал ни холода, ни голода, ни какого-либо другого неудобства. Он не чувствовал потребности даже в естественных надобностях по испражнению своей пищеварительной системы. Он был законсервирован в своем собственном теле, как заспиртованная лягушка, которой в научных целях скоро должны были вскрыть брюхо, чтобы органы не загнили и также остались неизменны.

— Ты-ы му-со-р, от-б-ро-сы. Ты-ы па-да-ль, ко-то-ро-й по-б-ре-з-гу-ет да-же са-мы-й по-с-ле-д-ни-й ша-ка-л. Ты-ы не-до-с-то-ин и-ме-но-ва-ть-ся че-ло-ве-ко-м.

Бес слышал все, что творилось вокруг, но голос, тихий и вкрадчивый, заглушал все звуки, доносившиеся из мира. И не было для него сейчас ничего кроме этого голоса-шипения, парализующего сознание и волю, и кроме сковывающего тело прикосновения черной руки на плече, ни на миг не ослабляющей своей хватки.

— Я-я-я вы-нуж-ден бы-ть с то-бой, хо-ть и-и-и при-зи-ра-ю те-бя и-и-и ве-сь тво-й ро-од. Но-о ты ну-же-н м-не. Ты-ы про-ве-де-шь ме-ня в сво-й ми-и-р, что-бы пре-до-т-вра-ти-ть е-го.

Страх и покорность. Страх такой силы, что верни сейчас Бесу контроль над его телом, он так и остался бы в своей позе, не выдавая ничем своего присутствия и своеволия. И такая всеобъемлющая покорность, что шаг под колеса поезда лишь по мановению пальца — это счастье и восторг от оказания ничтожной услуги своему хозяину.

— Ты-ы мо-й, пол-нос-тью.

В кухне, где сидел Бес, никого не было. Он находился там один. Один с хозяином-демоном, явившимся ему в виде черной сгорбленной фигуры. Этот демон становился для Беса всем миром, и внешним и его личным, внутренним. Бес понимал только то, что разрешал понимать его хозяин, делал только то, что было ему приказано тихим разъедающим душу шепотом.

— Я твой, — просипел Бес первые слова за несколько дней мертвым, безвольным голосом.

— Ты-ы дол-же-н м-не.

— Да.

— Тог-да и-ди, при-ни-се м-не е-го.

Вздернутый невидимой рукой Бес рывком поднялся с пола. Обросший, лохматый, высушенный своей консервацией, истощенный чуть ли не до придела, он еле стоял на ослабленных ногах. Его шатало, и если бы не черная рука на плече, удерживающая его, он бы тут же рухнул обратно на пол.

На кухне было темно. Шел второй час ночи. Бес попытался сделать шаг, но ноги подкосились, и тело поволокло в сторону. Хлипкий стол, оказавшийся у него на пути, не выдержал навалившегося на него человека. Ножки с хрустом подломились, и все содержимое стола с грохотом и с жалостным дребезжанием бьющейся посуды повалилось на пол. Добавляя шуму последний аккорд на гору хлама, который образовал сломанный стол, упал и Бес.

В соседней комнате загорелся свет. А через мгновение в коридоре появился Моня в одних трусах и сонная Анна, боязливо выглядывающая из-за дверного проема.

— Бес! — Моня подскочил к другу и стал помогать ему подняться. — Ты как? Ты чего? Очухался?

Моня чувствовал страх от такого нежданного пробуждения, но одновременно его охватила и радость. Его кореш, друг его наконец-то проявил хоть какие-то признаки самостоятельной активности. Теперь не надо было каждый день пытаться накормить и напоить его. К тому же все эти попытки не заканчивались ничем. Бес не ел и не пил. Сидел у себя в углу, мертвенно сжав челюсть, и лишь моргал черными глазами. Зрачки его были все так же максимально расширены, скрывая радужку глаза.

— Ты меня слышишь? — Моня никак не мог справиться с исхудавшим товарищем.

Анна тоже решила не стоять в стороне и активно помогала поднять парня.

— Не ме-ша-й, — тихо просипел Бес.

Такого голоса у своего друга Моня раньше никогда не слышал. Глухой, серый. Шипящий, как прохудившееся колесо машины.

— Эй, ты чего? — немного сторонясь поднявшегося товарища, недоуменно проговорил парень. — Ты как? В норме, вообще?

Не отвечая, Бес наконец-то поймал равновесие, пошел прямо на отошедшую к дверям девушку. Та, негромко вскрикнув, успела отскочить в сторону, когда очнувшийся воришка чуть не сбил ее с ног, направляясь в коридор.

— Ты куда, Коль, стой? — Моня шел у него за спиной, все стараясь обратить на себя внимание друга. — Ночь на дворе, ты куда?

Он попытался остановить его в прихожей, схватив за плечо, но Бес рывком высвободился. Развернулся на месте и вперил свои сумасшедшие глаза в стоящего перед ним парня, от чего у того внутри все сжалось. Моне показалось, что сейчас на него смотрит не его друг, не товарищ с которым они бок о бок пережили много хорошего и еще больше плохого, а кто-то или даже что-то другое, впившееся и продирающееся своими скользкими щупальцами ему прямо в душу через черные, широко раскрытые глаза.

— Не ле-зь, — все тем же голосом проговорил Бес и, чуть не оторвав ручку на входной двери, вышел из квартиры, оставив ее открытой.

— Куда это он? — робко за спиной спросила Анна.

— Кто бы мне самому ответил, — ничего не понимая, через некоторое мгновенье отозвался оглушенный взглядом товарища Моня. В его сознании все плыло, как будто бы его и в правду хватанули чем-то по голове. Он никак не мог сфокусироваться. Стоял и, промаргиваясь, не сводил взгляда с темного дверного проема, в котором скрылся его товарищ.

— Может ты, это, за ним пойдешь? — предложила девушка, а сама взяла парня за руку и явно не намеривалась ее отпускать.

— За ним? — парень может и собирался в первое мгновенье броситься за товарищем, но отчего брожение по ночному городу в сопровождении явно сумасшедшего спутника не казалось ему таким уж романтичным занятием. — Да ну его на хрен. Псих долбанный.

Моня суетливо дернулся вперед, схватился за болтающуюся ручку и резким движением громко захлопнул раскрытую настежь, зияющую черной пустотой дверь. Захлопнул даже не из-за того, что дверь нужно было закрыть по определению. Еще не до конца придя в себя, ему мерещилось, что там, в темноте, что-то шевелится, перекатывается и явно желает попасть к нему в квартиру. Чувствуя, как спина холодеет от выступившего пота, он проверил все замки и, убедившись, что все в порядке, направился обратно в комнату. Спать он уже не хотел, а вот забраться под одеяло и согреться от пробравшего все тело холода ему было необходимо.

Анна, ничего не понимая, пошла за ним, а когда собралась выключить свет, то Моня, что-то зло бубня, обругал ее и, ссылаясь на то, что спать он больше не собирается, запретил трогать выключатель. В итоге уснуть-то он все же уснул, а вот свет в квартире так и горел до самого утра.

* * *

Проснулся Моня от того, что кто-то громко колотил в дверь и барабанил так настойчиво, что с окружающей дверь коробки с тихим шуршанием осыпалась штукатурка. Моня скинул с себя одеяло, прошелся через всю комнату, из мебели в которой находился лишь матрац, на котором они с Анной и спали, старый стул с проломленным временем и чьей-то тяжелой рукой спинкой, и телевизор с торчащей к верху проволочной антенной, конец которой под потолком был примотан к перекосившейся багете. Сказав что-то грубое, парень резким щелчком выключил свет, который все еще горел в комнате. Анна, по-видимому, находилась в душе, так как оттуда доносился шум льющейся воды. Ванной комнатой данное помещение назвать было трудно. Ничего кроме старого советского смесителя, грубо прикрученного к стенке, с лейкой-душем, и дыркой-стоком в центре помещения там не было. Такая встроенная, даже интегрированная, мини душевая на одного человека.

В дверь все стучали.

— Иду уже, — громко и зло крикнул Моня. — Кто там?

Стук прекратился, и парень, напялив на себя штаны, отомкнул, запертую на все что только было возможно, дверь. В квартиру ввалился Миха, туже закрыл за собой дверь и, на манер ночного поведения Мони, запер ее на все замки и щеколды. Тяжело дыша, он бешеными глазами посмотрел на парня.

— Что-то случилось? — Моня проводил взглядом промелькнувшую в комнату спину подельника.

— Случилось? Пи. ец что случилось!!! — Миха схватил с телевизора пульт и начал щелкать по всем каналам, не задерживаясь ни на одном, пока не попал на утренние новости. — На, смотри, — он бросил пульт подошедшему Моне, который поймав его, стал вникать в то, о чем говорила с экрана какая-то размалеванная девица в полканских погонах, на фоне синей стены с эмблемой следственного комитета.

— … на данный момент Следственным комитетом Российской Федерации установлен круг лиц, которые считаются причастными к организации террористического акта, произошедшего седьмого июня на станции Сухаревская. То, что происшедшее стоит рассматривать как террористический акт, доказывает, обнаруженные следственной группой доказательства. Это не рассмотренные ранее кадры внутренних станционных и вагонных камер наблюдений, а так же свидетельства выживших в этой ужасной катастрофе очевидцев. Напоминаем, если кто-нибудь знает что-либо о месте нахождения этих людей, то просим вас сообщить всю имеющуюся у вас информацию. За сотрудничество со следственным комитетом в определении места нахождения подозреваемых, назначено денежное вознаграждение.

Рисованная тетка продолжала что-то говорить, но Моня уже не слушал ее, он с остекленевшими глазами смотрел на свое фото в телевизоре. Затем показали фотографию Анны и еще какого-то фраера, которого Моня не узнал.

— Твою же мать! — медленно, с расстановкой произнес парень. — Твою же мать! — его глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит. — А ты говоришь не вышка. Твою мать! А что тогда?! — он, широко размахнувшись, запустил пультом в стену, от чего тот, брызнув осколками, разлетелся по все комнате.

— Что тут у вас? — Анна зашла в комнату через секунду после того как пульт от телевизора влетел в стену.

— Пи. ец тут у нас и у тебя, кстати, тоже! — Моня мотнул рукой в сторону телевизора. — Хотела попасть в телевизор? Актриса! Держи привет от карлосона! — он сплюнул прямо на пол комнаты, подошел к стене и несколько раз ударил по ней кулаком.

— Головой лучше, — посоветовал Миха. — Глядишь полегчает.

— А может тебе пару раз впечатать, — Моня ринулся на Миху и, схватив его за грудки, уже занес руку для удара, но вовремя влезшая между ними Анна остановила чуть было не начавшийся мордобой. — Помог он, бля, сука. Вытащил нас из клетки. Помощник хренов.

— Слышь, ты за базаром следи! — набычился Миха.

Моня снова сплюнул на пол, пнул, попавшийся под ногу стул, и ушел на кухню, из которой еще некоторое время доносилась его ругань. Анна села на матрац и, обхватив руками мокрую после душа голову, медленно начала раскачиваться вперед — назад.

— Не хило, я смотрю, вас вставило, — Миха поднял с пола валяющийся стул, поставил его рядом со стеной и сел на него, прислонившись головой к выцветшим и ободранным обоям.

— А почему тебя не показали? — все еще раскачиваясь, Анна перевила взгляд на парня. В ее глазах стояли слезы, а губы еле заметно дрожали от подступившей истерики. — Почему не показали вашего, того четвертого? — ее голос забирал все выше, и, уже не сдерживая слез и громко хлипая, она, шипя, взвизгнула. — Какого хрена я с вами поперлась?

— А вот его хрена и поперлась, — Миха серьезно посмотрел на вошедшего в комнату Моню. — Успокоился, цуцик.

Серый от переживания и злости парень ответил Михе не менее серьезным взглядом.

— Ты можешь винить меня, — опустил глаза в пол Миха. — Но где бы ты сейчас был, если бы я вас не вытащил из того обезьянника? А? — он вопросительно посмотрел на Моню, слегка приподняв брови. — Можешь не отвечать, вижу, что и сам понимаешь. Сейчас ты хотя бы на свободе, а не пописываешь с валыной у виска все те бумажки, что за тебя там накатали.

Тут Миха был прав. Это Моня понимал хорошо. Понимал то, что их и там могли обвинить в массе различных грабежей. И пошли бы они из одной клетки в другую. Но обвинить в теракте?! Они что там, совсем больные и дальше зарплаты не видят и даже не смотрят. Нашли блин террористов. А все же почему нет? Моня припомнил, что и лейтенантик тот, в отделении, заикался что-то на счет теракта. Есть то щегол, от сиськи еще не оторванный, а и он уже думает, как бы кого подставить, да раскрываемость повысить.

— Уроды! — Моня вопросительно посмотрел на Миху. — Что вылупился-то? Делать что теперь? — он подошел к Анне и плюхнулся спиной на матрац. Закрыл лицо руками, долго не отнимая их. — Пришьют в подворотне, скажут, террориста ликвидировали. Без суда и следствия. Вот же вляпался.

— Не ссы.

Миха даже улыбнулся, пытаясь подбодрить товарища, но Моня его улыбки не видел, так и лежал с руками на лице. Рядом, уже не раскачиваясь, а просто уткнувшись головой в зажатую в руках подушку, всхлипывала Анна, которая, похоже, уже заочно прощалась со своей молодостью и даже как бы и жизнью.

— Да, очнитесь же. Вы, вашу мать, на воле пока что. А на воле всегда что-нибудь придумать можно.

— Воля? Ты вот этот гадюшник, в котором я третью неделю сижу, волей называешь? — Моня, наконец-то, убрал руки от лица и, не поднимаясь, просто смотрел в серый и бархатный от пыли потолок. — Да мне теперь сгнить здесь придется, на воле этой.

— Что ты разнылся, как баба. Воля, сгнить, пришьют. Тьфу ты! — Миха с отвращением дернул губой. — Твоя сидит, воет. Это понятно. Она баба, что с нее взять. А ты-то? Придумаем что-нибудь.

Подушка из рук Анны прилетела, не ожидавшему такого подвоха, Михе прямо в голову. Девушка зло и с вызовом смотрела на парня, по ее выражению лица и без слов было понятно, что она о нем думает.

— Монь, ты утихомирь свою…, — у парня чуть не вырвалось «курицу». — А то ненароком вцепится мне в глаза, а я этого не люблю, и пришибить могу, — Миха, не отрывая взгляда от глаз девушки, резким броском вернул подушку ей. — И если бы не ситуация, то уже пришиб бы.

В ответ Моня лишь опустил руку на спину, сидящей рядом девушки. Она отпрянула, вскочила с матраца и, бросив на пол подушку, зло, но как-то тихо сказала:

— Да пошли вы, — не оборачиваясь, она вышла из комнаты, и в ванне вновь зашумела вода.

— Делать-то что теперь? — уже успокоившись, спросил Моня.

— Я говорю, не ссы. У меня все продумано.

— И?

— Парень у меня знакомый есть. Чистый как первый снег. Даже по молодости приводов не было. Я ему как-то с машиной помог, вот он мне и задолжал.

— И что мне твой парень?

Миха поднялся со стула, выдернул из розетки шнур телевизора, по которому сейчас крутили передачу, в которой ремонтировали один из домов какого-то бизнесмена. Втюхивали быдлу красоту интерьера за миллионы рублей. Да живущим в этой стране миллионам людей, в жизни не светит заработать на такой ремонт. Кормите народ мечтами.

— И народ хавает, — закончил свои рассуждения вслух Миха.

— Чего?

— Я говорю валить надо отсюда. И залечь где-нибудь на дно. На долго, очень долго.

— У меня нет таких подвяз.

Миха вновь прошелся по комнате остановившись возле матраца, на котором развалился Моня.

— Ты меня плохо слушаешь. Я говорю, парнишка у меня есть, который нас перекинет в безопасное место.

Моня принял сидячее положение, сложил руки на коленях и недоуменно посмотрел на стоящего перед ним парня.

— Тебе-то это зачем? С нас взять нечего. Откупа никто не даст.

— А мне от тебя ничего и не надо. Я свое знаю, где взять. А за вас хлопочу за тем, что бы самому не сесть. Нам, кстати, теперь вместе держаться надо. Для безопасности и спокойствия.

— Пусть так. А куда хорониться-то собрался?

— Как куда? К бабке. У меня под Ростовом бабка живет. Коровка, курочки, огородик. До ближайшей точки, где бы брал сотовый, пять километров по радиусу. И кроме электричества, которое, почему-то никак не отрубят, так как бабка за него отродясь не платила, там нет никаких следов цивилизации. Не место, а сказка.

— Вот тебе и покутили после дела.

— Не ссы, успеешь, покутишь еще. Не последний день живешь, — Миха сел рядом с Моней. — Я, кстати, кое-что пробил про вашего парня с деньгами. Илюшеньку вашего. Но сейчас, что-либо предпринимать, — Миха цокнул языком. — Необоснованный риск.

— Жили у бабуси два веселых гуся, — не весело пропел Моня веселую песенку. — Одного потушили, а второго сварили. Два веселых гуся.

— Монь. Только одно дело тут с вашим зомби. Такой там не нужен. Бабка испугается. Старая уже, мотор барахлит.

Моня поднялся и, потягивая спину, направился на кухню, на которой с ночи царил полный кавардак.

— Нет его. Ушел.

— Как это ушел? Он же контуженный у вас, — Миха направился вслед за парнем и, войдя на кухню, понимающе покачал головой. — А уходил он видимо громко.

Моня поддернул вываливающуюся мойку. Налил в закопченный чайник воды и, стараясь не потревожить обедающих на плите тараканов, зажег конфорку, выделяющуюся среди остальных, обожженным черным месивом вокруг нее.

— Миленько тут у вас, — Моня рассматривал мусор у сломанного стола. — И что? Ничего не сказал, когда уходил?

— Да у него, видать, серьезно крыша поехала. Я не знаю. Честно хочешь? — Моня посмотрел на Миху, осмотревшись по сторонам, как будто бы их кто-то мог здесь подслушать.

— Ну? — в ожидании спросил парень.

— Испугал он меня вчера. Хорошо, что стол завалил, нас тем разбудив. А так тихо бы поднялся, ножичек, вон, взял бы. И привет, — Моня вновь посмотрел по сторонам. — Он на меня вчера так смотрел, я думал, от одного взгляда обделаюсь, как парализовало. Аж башка потом гудела. Короче съехал он конкретно и ночью ушел.

— Валить от сюда надо. И поскорей. Вдруг он к мусорам завернет, или они его сами примут.

Чайник на плите начинал закипать, пыхтя, выбивая из заросшего известью носика белесые клубы пара.

— Надо. Ты это, Мих. Прости нас. Но сейчас кроме тебя нам и, правда, не на кого положиться.

— Да я и не обижался еще. Ладно. Чаевничай. Жрать-то есть что? А то я вечером занес бы?

— Занеси. Все равно нам теперь с Анной ходу из квартиры нет.

— А хата чья? Не твоя?

— Нет. Бомжа одного. Уже месяц как потерялся.

— Понятно. Все я побежал, — Миха пожал протянутую ему руку. — Да не ссы. Все будет ништяк, — улыбнувшись, попытался ободрить он товарища, но тот никак не отреагировал, хмуро смотря в сторону.

— До вечера.

Дверь за Михой захлопнулась, а Моня, заварив себе быстрорастворимый кофе, пошел на балкон, выкурить свою утреннюю сигарету. Делать ему больше было нечего, лишь полностью доверится подельнику, который, как надеялся Моня, все же знал, что делает.

 

28. Виктор

Свадьба прошла шикарно. Маша, наконец-то, расслабилась и, вдоволь наболтавшись со старой подружкой, весь вечер была в хорошем настроении. Виктор, видя это, надеялся, что их жизнь начинает налаживать, потихоньку возвращается в свое привычное русло, где нет ни пришельцев, ни пророчества гибели всего человечества, ни этого заносчивого, самоуверенного болвана, который всеми силами стремился втянуть их в продолжение той сумасшедшей авантюры. И поэтому, поддавшись хорошему настроению подруги, Виктор сам весь вечер от души хохотал над, может быть, и не очень смешными, но самыми что ни на есть свадебными шутками тамады, пил шампанское, участвовал в конкурсах и танцевал. И во всем этом праздничном веселье он и не заметил, что вечер закончился, и пролетело полночи. Молодые уже давно покинули гостей, а те предоставленные сами себе, спиртному с закусками и хорошей музыке не торопились покидать вечеринку. Но пить и плясать вечно не может никто.

Проснулся Виктор у себя в номере. Концовку праздника он откровенно не помнил. И хоть выпивка с закуской были качественные, голова все равно трещала так, что охота было засунуть ее в морозилку и не вынимать, пока она не остынет. Во рту же стоял тошнотворный привкус. Вот почему так всегда? Почему после вкусной еды, при условии, что ты пил, на утро постоянно ощущение, что во рту у тебя кто-то умер.

— Мерзость, — Виктор провел языком по сухому и шершавому, как наждачная бумага, небу.

Надо было подняться и попытаться привести себя в порядок.

Маши рядом не было, и ванна похоже уже была занята. Негромкий шум воды, доносившийся из-за двери, подтверждал предположение парня.

Номер, в котором они остановились, был простенький и не особо дорогой. Скажем так, средняя комплектация по средней цене для среднестатистического человека и без вида на море. До моря было вообще не близко, пять остановок на маршрутке и тебя дружелюбно приветствовал центральный пляж.

— Ага. Да, — донеслось еле слышно из ванны.

Виктор прислушался. Никогда раньше Маша не говорила по телефону в ванне.

— Да. Да. Как договорились. Ага.

Может с Яной говорит. Сегодня была запланирована культурная программа с посещением каких-то местных достопримечательностей.

Шум воды прекратился, и Маша вышла из ванны. Свежая, обернутая коротким полотенцем и с мокрыми волосами. Если бы голова у Виктора не раскалывалась, он бы точно не устоял перед соблазном сдернуть со своей любимой и эту последнюю тряпицу.

Маша присела на край кровати и наклонилась поцеловать парня. Определено метясь в губы парня, она в последний момент изменила траекторию движения и чмокнула его в лоб. Готовые к поцелую губы Виктора не коснулись ничего.

— Вот тебе и раз. Это что такое? — обиженно произнес парень.

В ответ Маша скривила лицо.

— От тебя плохо пахнет. Может быть тебе в душ? А потом… — она кокетливо подмигнула парню и приподняла край своего полотенца.

Как бы у Виктора не болела голова от такой провокации и приглашения он отказаться не мог.

— Бегу, — парень перекатился через всю кровать и, поднявшись на ноги, некоторое время пытался поймать равновесие. Еще пьяная голова не давала организму собраться. — Кстати, а с кем ты в ванной разговаривала?

— В ванной? — переспросила девушка. — Ни с кем. С кем я могла там разговаривать? Да и сотовый мой здесь. Вон, на тумбочке лежит.

Виктор посмотрел на стоящую с его стороны тумбочку. Отремонтированный смартфон Маши действительно находился там. И подложить, она его не могла успеть. Ведь она, выйдя из ванны, подошла с другой стороны кровати. Значит что? Виктор потер виски. Померещилось?

— Вижу, что на тумбочке, — ответил парень. — Значит глюки.

— А чертики зеленые по плечам не лазают? — с улыбкой съязвила Маша. — А то гляди, откапываться поедем, а не на экскурсию.

— Да ну тебя, — Виктор взял из маленького белого холодильника, стоящего под письменным столом, холодную бутылку минералки. Открыл ее и, сделав пару глотков, отстранился, придирчиво рассматривая этикетку на бутылке. Почему-то ему казалось, что вкус у местной минералки не будет таким резким, даже несколько противным. Парень закрыл бутылку и вернул ее в холодильник до лучших времен.

— Я тебя дождусь сегодня? — Маша уже скинула с себя полотенце и натирала кожу каким-то маслом. Плавными движениями массируя себе сначала точеные руки и изящные плечи, затем высокую и очень соблазнительную грудь, а потом плоский с темной ямкой пупочка животик.

Виктор судорожно сглотнул и, не дожидаясь пока обтирание спуститься ниже, ринулся в ванную, по дороги стягивая с себя одежду.

— Я быстро, — донеслось из закрытой ванны.

* * *

Быстро у Виктора получилось не только привести себя в порядок. Видимо общее возбужденное состояние после свадебного вечера наконец-то нашло выход, и парень искренне надеялся, что закончить успел не он один.

Маша, не высказывая никакого недовольства, снова скрылась в ванной. «Может все-таки успела?». А Виктор лежал на кровати и расплачивался за вчерашнее веселье и утренний секс нестерпимой пульсацией в висках. Свернувшись калачиком и, обмотав голову покрывалом, он пытался не шевелится и не думать, хотя бы мгновение. Но человек такое животное, что вынуждено думать всегда, даже тогда, когда считает, что и не думает вовсе. От боли из глаз парня катились слезы. И с каждой слезинкой Виктору казалось, что боль отступает. А через некоторое время, когда сонное состояние вновь поволокло его из реальности, он как будто бы даже перестал чувствовать боль. Но вышедшая из ванной Маша вернула его к бодрствованию.

— Может тебе пивка, — сочувственно спросила она. — А то выглядишь ужасно.

Виктор и сам уже задумывался над вопросом опохмела. Но, во-первых, он никогда раньше не похмелялся, стойко перенося невзгоды бодуна на ногах или в постели. А во-вторых, парень опасался, что бутылочка пивка, принятая на вчерашние дрожжи, превратит его сегодняшний день в продолжение вчерашнего, и никакой экскурсии ему в этом состоянии не осилить. Хотя с больной головой болтаться по жаре удовольствие тоже сомнительное.

— Спасибо, — Виктор сделал над собой усилие и, перекатившись через кровать, вновь поднялся на ноги. — Лучше поесть и цитрамон. А потом минералочки побольше. Слушай, а куда мы сегодня направляемся? На улице явно выше тридцати.

— Не переживай, тенька тебе сегодня хватит, — ухмыльнулась девушка. — Сначала ботанический сад, потом обед и пещеры. Там должно быть прохладно.

Парень представил, как погружается в прохладный сумрак какого-нибудь грота, под сводами которого тихим шепотом общаются между собой волны, уже сгинувшие в бескрайнем море и только накатывающие на скалы. Делятся историями, переходящими от одной волны к другой, пропадающими лишь в начале своего повествования или, наоборот, навечно замирающими под каменным потолком никогда несмолкающим эхом.

— Было бы не плохо, — парень вновь вытащил из холодильника бутылку с минералкой. Только теперь он не пил ее, а просто прислонил к голове, периодически перекатывая с одной стороны на другую.

* * *

На счет грота Виктор ошибся. После посещения сочинского дендрария, на экскурсию которого явилось лишь человек десять из вчерашних двухсот приглашенных, причем молодоженов и самих не было, в местной кафешке был организован легкий обед. На котором парень не удержался и пропустил бокал легкого разливного пива какого-то местного производителя, пива настолько разбавленного, что его легкость можно было бы сравнить с абсолютной невесомостью. Благо хоть не горькое и, что было Виктору приятно в особенности, пиво было холодное. Закрепив полученный результат бутылочкой проверенного, числившегося за счастливым номером семь, пива, которое почему-то называют экспортным, хоть и продают его во всех наших магазинах, Виктор отчетливо осознал, что жить хорошо. Еще бы ни куда не дергаться, а спокойно посидеть в прохладном помещении.

Но на пороге кафе появились виновники их с Машей совместного отпуска, и вся компания, которая, кстати, уже увеличилась раза в три (и когда только пришли?) отправилась на ожидавших их комфортабельных маршрутах к Воронцовской пещере.

Вылезая из маршрутки, парень понял, что что-то не так. Что-то не склеивалось в его сознании, начало рваться, как будто бы он что-то хотел сделать, сказать и забыл это. Забыл и был не в силах сдвинуться в мыслях назад, натыкаясь на непреодолимую незримую преграду.

Он, отчетливо помнящий весь свой день, стал терять его части. Только он вспомнил, про неудачный утренний секс и тут же потерял нить, связывающую его мысли с воспоминанием. А еще через мгновенье забыл уже и про то, что что-то забыл, ощутив в душе лишь неприятный осадок, отчего-то плохо им сделанного или не сделанного вовсе.

И так за фрагментом фрагмент у него поочередно стали выпадать все составные части прошедшего дня, наполняя парня раздражением и ослабляя его внимание. Мир вокруг начал осыпаться как карточный домик, только вот парень этого не замечал. Или замечал, но тут же забывал об этом.

Вот он стоял у входа в пещеру, а через миг уже нашел себя в какой-то ее ветке. Вот он в компании веселых вчерашних собутыльников, а отвлекшись на Машин смех, обнаружил, что находиться один посередине какого-то странного туннеля.

— Странно. Мы же были в пещере, — успел удивиться Виктор. Но и это удивление забылось им через секунду. А вот отсутствие Маши заставило парня заволноваться.

Забыв весь сегодняшний день и не обращая на это внимание, Виктор, как наяву, вспомнил тот вечер в метро, когда он брел по обреченной станции в поисках своей девушки. Тоска и отчаяние вновь наполнили сознание парня, как и тогда. Он ощутил давящее одиночество и не испытываемое им ранее чувство страха ограниченного пространства. Хоть представший перед ним туннель был ограничен лишь по бокам и сверху, парню было недостаточно двух свободных дорог спереди и сзади. Ему казалось, что туннель сжимается вокруг него, стоит ему лишь на миг ослабить контроль над ним. Но как только он начинал вновь всматриваться в серые стены и свод, чувство давления тут же отступало.

— Ага. Да. Ну, мы же договаривались, — раздался где-то впереди голос Маши.

— Маша! — громко позвал Виктор девушку и от неожиданности завертелся по сторонам, прикрывая голову. Эхо тяжелым молотом ударило по нему. Отраженное и усильное оно вернулось к парню, заставив того на миг, вновь потерять контроль над сводом и стенами, которые не замедлили воспользоваться попыткой, чтобы тут же задавить парня, расплющить его по серому бетону. Но через мгновение, вернувшееся самообладание разжало стягивающиеся над его головой тиски.

— Маша, — уже тише позвал Виктор.

Если после его первого оклика девушка и ответила, то, как считал Виктор, он ее мог и не услышать, оглушенный усиленным эхом. Но в этот раз девушка точно не отозвалась. А где-то впереди опять раздался ее голос.

— Нет. Мы вдвоем. А он? — легкий смешок прервал ее слова. — Не, не знаю. Пусть его. Надоело.

И вновь смешок, с которым девушка умело обращалась, добавляя в него тонкие эротические нотки. Точь-в-точь такие же, какие использовала при заигрывании с Виктором.

Парень ничего не понимал. С кем его девушка там шепчется, причем, явно флиртуя? Почему не слышит его окриков, когда сам он отчетливо слышит ее голос? И кто это ей надоел? Не он ли?

Виктор сделал несколько шагов в направлении голоса подруги. Освещенный участок, образовав вокруг парня кокон, сместился вместе с ним, освещая лишь тот участок туннеля, в котором находился он сам. Будто по стенам были расположены датчики движения, включающие освещение лишь на том участке, где проходил парень.

— Чертовщина какая-то. Где я вообще? — Виктор на миг задумался о том, как попал сюда, да и куда это вообще «сюда». Но вспомнить так ничего и не смог.

Смех раздался снова. Виктор побежал по туннелю навстречу Машиному голосу. Казалось, что девушка смеется совсем близко, пару метров. Но и через минуту бега, парень не приблизился к ней ни на чуть. А девичий голос раздавался все так же рядом.

Виктор остановился. Перестал реагировать на голос подруги и решил осмотреться по сторонам более внимательно. Стены туннеля — серый бетон, дугой переходящий в свод. Ничего более. А под самым верхом грушевидные цеховые светильники, находящиеся один от другого на одном и том же расстоянии, примерно в десяти метрах. И когда Виктор пересекал условную невидимую черту, то предыдущий светильник гас, а находящийся впереди загорался.

Виктор, слыша смех своей подруги, испытывал жуткое ощущение дежавю. Вспомнил их путешествие по канализации, когда Маша вела их к капсуле. Но тогда он был не один. Маша была рядом. И еще этот парень. Игорь.

— А он нас не найдет? — раздался тихий мужской шепот.

Виктор застыл, не двигаясь, коря себя за то, что вспомнил про Игоря. Чей это мужской голос? Уж не его ли мыслями навеянный.

— Нет. Куда ему, — звонко засмеялась Маша.

— Маша, где ты? Кто с тобой?! — громко прорычал Виктор и, будучи готовый к сильному эху, все же не переставал отчаянно вслушиваться, в надежде уловить возможный ответ.

Эхо вновь ударило молотом по нему и укатилось вглубь туннеля. А ответа так и не было.

— Вы что, издеваетесь?! — еще громче проорал Виктор. — Где вы?

И, не в силах стерпеть отраженного эха, склонился, зажав себе уши руками, раскрыл рот и тихо застонал, выпуская с воздухом вибрации, которые разрывали его череп.

— А-а-а-а!!! — скрежетал он зубами. — Хваааатииииит!!!

Виктор всю еще стонал, когда понял, что эхо уже смолкло, а стены туннеля неуклонно приближаются к нему. Но, черт побери, как же ему было больно. Он собрался с мыслями, отстранив от себя свод и стены, протер ладонями по лицу и в испуге замер, рассматривая свои руки. Они были в крови. Он ощупал нос, но кровь шла не из него. Тогда он вновь докоснулся до ушей и ощутил сочащуюся из них жидкость. Кровь.

Страх рванулся из его груди частыми сильными ударами сердца, адреналиновой волной заполнил мозг, заставляя давление в сосудах возрасти. Парень боялся, что давление будет расти дальше, и от его страха оно продолжало расти. И тогда, не зная, что делать, Виктор твердыми и напряженными, как будто бы последними в своей жизни шагами (дойди или умри) дошел до холодной стены туннеля. Прислонился к ней и медленно сполз на пол, закрыв глаза. Холод бетона просачивался в тело парня, заставляя его кровь работать на согревание организма, а не на его надрыв. Виктор попытался максимально расслабиться, что бы давление спало. И через некоторое время ощутил, что ему становиться легче. Сердце успокоилось, а голова даже получила какую-то ясность в мыслях, которой не было раньше. Кровь больше не сочилась, а противно стягивающей корочкой, засохла у него на щеках и волосах.

И только парень стал себя нормально чувствовать, как вновь раздались уже сладострастно постанывающие голоса.

— Да. Да. Не останавливайся. Еще.

Машин шепот и чье-то тяжелое дыхание. Почему-то в вероятные партнеры девушки в сознание парня набивался только Игорь.

«Чертов Игорь, место которому под грудой таких же, как он безмозглых болванов, лезущих несметной ордой в игольное ушко и давящих там самих себя. Игорь, которого они с Машей, рискуя своими жизнями, спасли. Что там пророчествовала Маша: „Он спасет нас когда, мы спасем его??!!“. Да он трахает тебя где-то там, а я слышу это, и потому он трахает и меня тоже, прямо в мой мозг. Это спасение? Он не спасает, он приговаривает нас за его спасение».

Голова у Виктора вновь начала закипать. Он вскочил и быстрым шагом направился на звук, который, то появлялся, то исчезал.

— Да. Вот так, — подрагивающим голосом стонала девушка. — Ееещеее.

— Черт! — Виктор остановился. — Черт! — повторил он еще раз, присел на корточки и, наверное, первый раз за все время, проведенное им в этом туннеле, попытался логически подумать, отбросив в сторону все свои переживания. И в самом деле? Что он так нервничает? может там и не Маша вовсе и не этот Игорь, а какая-нибудь изголодавшаяся друг по другу влюбленная парочка, которой нет места для соития в нормальных человеческих условиях. Тем более, как неожиданно вспомнил Виктор, они-то с Машей сейчас должны быть в Сочи, а этот Игорь где? Правильно в Москве.

Немного остыв, Виктор задумался. И выходило из его раздумий следующее. Во-первых, почему, когда он перемещается, то свет идет за ним? Если следовать логике включения света, реагирующего на движение, то там впереди, где должна быть якобы Маша с якобы Игорем, тоже должен гореть свет. Но в туннели нет больше освещенных участков, лишь тьма, кроме его освещенного островка. Во-вторых, …

Но додумать про «во-вторых», парень не успел. Раздался громкий, но не причиняющий боли смех Маши. Не то эротическое воркование, как несколько секунд назад, а злая, издевающаяся насмешка. А затем, как будто подслушав мысли Виктора, лампа над его головой погасла, и зажглась другая. Отгорела пару секунд и передала эстафету следующей лампе, и так далее.

— Неее. Так нельзя, — неизвестно кому протянул Виктор, а сам бегом принялся догонять удаляющийся свет. Он вновь вспомнил их путешествие по подземке, когда, стоя по колено в холодной воде, они на ощупь пробирались по стене канализационного стока в полной, абсолютной темноте. Больше он в темноту не хотел.

Бежал парень не долго. Выдержать скорость равную пяти метрам в секунду, он не мог. Да что там, он и разогнаться-то так не мог. Поэтому светлое пятно, постепенно уменьшаясь в размерах, удалялось все дальше и дальше, и, превратившись в маленькую желтую точку, в конечном счете, исчезла совсем, где-то очень и очень далеко. И Виктор не увидел никого, кто мог бы находиться в туннеле поблизости. А это значило, что никого рядом и не было. Да и голоса якобы Маши и якобы Игоря пропали, отступив от сознания парня вместе со светом. Теперь он находился в полной темноте и в абсолютной тишине.

Страха, как не странно, Виктор не испытал. Понимая, что он сейчас совершено один в темном пустом туннеле, его, наоборот, охватило чувство покоя, такого внятного уравновешенного состояния, что, казалось, это не он находится в туннеле, а сам туннель является лишь его частью, причем не такой уж и основной, но весьма важной.

Виктор лег на спину ногами по направлению исчезнувшего света. Пол, в отличие от предыдущего контакта, был не холодный, а слегка теплый, так что лежать на нем было очень даже комфортно. Медленно вдыхая и также медленно выпуская воздух, парень просто отдыхал. И на одном из выдохов, он неожиданно вспомнил весь свой день, от пьяного пробуждения до момента, когда мир вокруг него стал рассыпаться. Вспомнил свой день и понял всю его несуразность и однобокость. Он крутил воспоминания в голове, как обыкновенную 2-d пленку. А жизнь-то имеет куда как больше измерений. Понял, что кроме общих впечатлений о свадьбе и экскурсии в том же парке, сочинском дендрарии, у него нет никаких воспоминаний, как будто бы ему просто сказали, что он там был. Да и обвал сознания, после которого он оказался в этом туннеле. Такого в реальности не бывает.

— Я просто сплю.

И эта мысль вспыхнула в его голове, маленькой лампочкой прозрения. Все, что он сегодня пережил, это лишь сон. Ведущий, как и прежние его сны к кошмару, но отчего-то не приведшие туда полностью, оборвавшиеся на подступах к нему. В тех, других снах, Виктор понимал, что видит сон, лишь, когда просыпался или через несколько минут после пробуждения, когда желание убить лежащую рядом Машу спадало. Но такого, как сейчас, чтобы осознать, что видишь сон, когда сам находишься во сне, такого с парнем еще не было.

И от этого осознания Виктору хотелось рассмеяться. Сон же его, значит, он и есть его творец. Парню было легко и спокойно. Он чувствовал внутренний подъем. А голова соображала все ярче и четче.

Сон-то, конечно, его, но кто-то изменил его привычное развитие, не оборвал его, а именно изменил, дав Виктору понять это.

— Вы хотите мне что-то показать? — обратился парень к окружающей его темноте. — Туннель — это путь, дорога без права изменения направления. Правильно? Я должен пройти по туннелю до конца? И тогда, что-то узнаю?

В голове взорвалась, загоревшаяся там до этого лампочка. Но свет ее не угас, израсходовав свой ресурс, а, вырвавшись из прозрачной клетки, заполнил все сознание парня золотистым сиянием. И Виктор понял, что его выводы верны.

— Тогда я готов. Пойдемте.

Парень поднялся с пола. Свежий, бодрый и уверенный в себе. Ну и что, что вокруг темно, дорога-то одна, вслед за ушедшим светом. Виктор дошел до стены и твердым шагом направился вдоль нее. Споткнуться он не боялся. Это же его сон. Зачем ему чинить препятствия у себя на пути?

Но хоть сон был и его, идти ему пришлось долго. Так долго, что он успел уже десятки раз обдумать и передумать: кто и что этот кто-то собирается ему показать.

Парню было ясно, что его, как и в истории с метро, не двусмысленно используют, ведут. А это могло значить лишь одно, выбора, который им предложили, на самом деле не существовало. Была лишь иллюзия этого выбора. А создавать такую иллюзию надо было очень продуманно. Вот именно так, как сейчас, и как все дни, прошедшие после катастрофы.

Дрессировка животных, да и людей тоже, проходит как? Да очень просто. Принцип кнута и пряника. Кнутом, как понял Виктор, являлись все кошмары, которые снились ему и Маше. Мол не хотите делать правильно, делайте как хотите, но при условии, что лишь до того момента, пока не сделаете правильно, а мы вас будем в это время пороть. Наставляя, что делать нужно только правильно, направляя вас этим кнутом, что бы вы не сбились в своем выборе. Вот такой вот кнут. А пряник? А пряник, вот и он. Когда ты вроде бы и сам что-то делаешь, причем делаешь правильно, а это значит, что ты не сопротивляешься наставлению, то тебе дают возможность порадоваться, дают право думать, что ты сам все можешь делать правильно и даже можешь контролировать все, что делаешь.

Хоть Виктор и испытывал радость от своего прозрения, но ему становилось грустно от своих же выводов. Этот инопланетянин, Эрид Фан, кажется, когда сказал, что их будут пугать кошмарами, был абсолютно искренним. Он только не сказал, что кошмары будет насылать именно он, для того что бы спровоцировать их поход. Куда там говорил Игорь? В Крым? Понятно. Вот тебе и правильный личный выбор. И кошмары отступят, когда смиришься с этими мыслями. А эти его передатчики-капли, не через них ли он и напускает эти ужасы?

От этой мысли в голове вспыхнула еще одна лампочка, только очень тусклая, и она не разорвалась. Почти не видимая на общем ярком фоне прозрения, эта лампочка-идея обрела свою изолированную резервацию, которую до определенного момента надо было бы подержать закрытой. Вдруг его поводырь заметит эту несломленную колонну сопротивления. Пока же стоило идти намеченным курсом, не выказывая ни чем, что сам с этим курсом не согласен, а наоборот доказывать, что ты искренне веришь в то, что сам этот курс и выбрал для себя.

В паре шагов впереди Виктор заметил неяркое свечение у стены. Подойдя ближе, парень увидел в стене нишу в человеческий рост. А в ней в позе лотоса, закинув ногу на ногу, сидел старик, окутанный серебристым сиянием.

Буддийская монашеская одежда на нем и узкие разрезы глаз показались Виктору очень знакомыми, и он вспомнил, кого ему так напоминает этот старик. В черно-белых интернет мемах, именно этот лысый, с кустистыми седыми бровями и такой же седой бородой монах выдавал какую-нибудь идиотскую мудрость, назидательно подняв в верх указательный палец. Типа такой: «Пить не выход, но вариант».

Старик сидел с закрытыми глазами, но когда Виктор приблизился к нему поближе, монах открыл глаза, и с серьезным видом просюсюкал еле различимые слова.

— Достичь света, — сказал он, подняв вверх указательный палец. — Можно только из темноты, — и замер так, не двигаясь, как на картинке. Только, в отличие от интернет мемов, сейчас монах-мудрец не улыбался, завершая свою мысль.

Виктор постоял некоторое время, ожидая продолжения, но больше замерший старик так ничего и не выдал. Парень, понимая, что мудростей от старика больше не будет, пошел по туннелю дальше.

— Значит, достичь света можно только из темноты, — повторил про себя Виктор. — Отметим это.

Отчего-то парень понимал, что все, что сейчас с ним происходит, нужно хорошенько запомнить. Вполне вероятно, эта мудрость ему еще пригодится.

Ниша с замершим стариком осталась позади, вновь погрузив Виктора в кромешную тьму. Но длилась тьма на этот раз недолго. Впереди вновь обозначилось сияние, только на этот раз красное. А в открывшейся парню нише размахивая пышными, цветастыми юбками, кружилась вокруг своей оси Маша. Только выглядела она достаточно непривычно. Помимо цыганской юбки, переходящей в подобие корсета с тонкими лямками на плечах и очень откровенным декольте, из разреза которого при каждом повороте девушки так и норовила выскользнуть ее грудь, у Маши была не ее, привычная Виктору, прямая прическа под каре. У нее по плечам развивались длинные, кудрявые локоны, черные, как сама темнота, через которую шел парень. Губы девушки, выкрашенные ярко-красной помадой, растягивались в веселой улыбке, поблескивая чистейшей белизны зубами. Она была весела, ей явно нравилось кружиться в танце в этом красноватом сиянии.

Неожиданно Маша остановила свое вращение, и, прикусив нижнею губу своими белоснежными зубками, а затем, позволив ей медленно выскользнуть, она, чуть-чуть наклонив на бок голову, кокетливо посмотрела на Виктора. Грудь ее часто вздымалась, еле сдерживаемая корсетом платья.

Парень никогда раньше не видел во взгляде своей девушки столько страсти. Явно уловив мысли Виктора, Маша улыбнулась еще шире, засмеявшись, мотнула головой, так, что ее волосы, описав пол-оборота, застыли лишь на одном из ее плеч. А потом, не переставая улыбаться, она чуть-чуть наклонилась вперед к Виктору и очень тихо произнесла слова, так тихо, что парень их толком и не расслышал, а, можно сказать, прочитал по ее ярким соблазнительным губам, от которых, как показалось парню, приятно пахло какими-то сладостями.

— Отличить свет от темноты легко, это как разграничить добро и зло или белое и черное.

Сказав это и игриво подмигнув Виктору, Маша вновь закружилась в своем танце, и, воздев руки к верху, испарилась в красном сиянии, оставив после себе лишь еле уловимую дымку.

— Вновь мудрость, — отметил Виктор. — Запомним.

Парень пошел дальше, теперь точно зная, что искать. Какую-то нишу с кем-то внутри. Но мимо следующего пророка он чуть было, случайно не проскочил. В слабом, темно-синем свечении, попавшаяся ему под руку ниша была абсолютна незаметна. А в ней, и тут Виктор нервно сглотнул, в ней, подвешенный за запястья, связанные цепью, причем подвешенный так, что плечи оказались вывернуты наизнанку, видимо сначала руки связали сзади, а потом вздернули их вверх, заставляя суставы вывернуться. В общем, в ней, в этой нише, болтался на цепи исхудавший, обросший грязными жидкими волосами сам Виктор. Точнее жутко измученная его карикатура.

Парень зябко поежился, вглядываясь в самого себя. Голова у карикатуры была опущена вниз, так, что глаз не было видно. Одежды на теле не было, только какие-то изодранные штаны болтались на босых ногах. Ребра подвешенного так сильно выступали из под кожи, что, казалось, будто это уже и не живой человек висит перед Виктором, а его скелет, по неведомой причине, до сих пор обтянутый кожей.

Виктор, молча, стоял перед собой и, затаив дыхания, ждал, когда его карикатура заговорит. Но время шло, а замученная пародия на него все молчала. Когда же парню надоело ждать, и он собрался было уйти, то, уже отвернувшись от ниши, услышал тихий шлепок. Парень обернулся назад, и увидел, как с носа и подбородка подвешенного, срываются капли, с тихим шлепаньем разбиваясь о камень внизу.

Парень придвинулся к своей карикатуре ближе, и она начала поднимать голову. Цепи на ее руках слабо заскрипели, от производимого движения. Приблизившийся ближе к исхудавшему лицу самого себя, Виктор в ужасе отшатнулся прочь. Глазницы у измученного человека были пусты. Два темных провала, из которых текли слезы.

На душе у парня стало тревожно. Он-то думал, что вырвался из гнета кошмаров, а происходящее сейчас явно было приветом оттуда.

Подвешенный, исхудавший двойник Виктора раскрыл слипшиеся от долго молчания и обезвоживания тонкие, иссушенные губы и дрожащим, хриплым голосом произнес:

— Нет ничего в мире темнее, чем душа человека.

Голова карикатуры бессильно рухнула на грудь, заставив цепи вновь жалобно застонать. Тут уж Виктору не надо было никаких знаков, что откровение закончено. Он, не сводя взгляда с ниши, быстрым шагом пошел дальше в темноту, пока темное сияние не скрылось от его глаз. Тогда он, переведя дыхание, повторил про себя свои же слова, накрепко запоминая их.

Идти дальше Виктору пришлось уже не в таком приподнятом состоянии духа, как прежде. Увиденное в последней нише, заставило его вновь задуматься о правильности своего пути. Да вообще о правильности своей жизни. К чему он стремиться? Для чего живет? Что бы стать мудрым, как старик-мудрец в первой нише? Или же что бы беззаботно радоваться жизни и цвести до определенного срока, как Маша во второй? А может, смысла в жизни вообще нет? Потому что он, как и его карикатура в третьей нише, в итоге окажется слеп и безволен, потому что у него нет свободы выбора, а есть лишь ее иллюзия.

Так парень шел и шел, пока впереди, прямо перед ним, а не в нише с боку, появилось яркое золотое сияние. Пока еще далекое, оно, тем не менее, с каждым шагом становилось все ближе и ближе. Когда же Виктор подошел к источнику сияния вплотную, у него не осталось сомнения в том, что он видит.

Перед ним, занимая все пространство от пола до потолка, восседал в позе лотоса золотой Будда. Левая рука его лежала на ногах раскрытой ладонью вверх. А правая, тыльной стороной ладони была направлена в сторону Виктора, как бы свисая с голени. Взгляд был приветлив, и, казалось, хоть статуя и была во много раз выше Виктора, что Будда смотрит на парня не свысока, а так, как если бы они с ним находятся на равных.

Виктор подошел вплотную, изучая представшую перед ним статую. А когда решил прикоснуться к сияющему символу буддизма, то статуя, уперев свисающую до этого руку в пол рядом с парнем, нависла над ним и громким, глубоким голосом спросила:

— Ты все понял?

Виктор лишь медленно кивнул, поражаясь размерам нависшего над ним лица.

— Тогда все, — статуя выпрямилась, занимая изначальное положение.

Виктор отступил от нее чуть назад и почувствовал, что нога не находит опоры. Он взмахнул руками и, падая, лишь успел подумать, что этого не может быть. Сзади же была опора.

Упав, Виктор тут же вскочил обратно. Да и упав ли, он вскочил? За окном светало, парень находился у Маши в квартире, а сама девушка испугано таращилась на него, уперевшись в подушку локтями.

— Ты чего? — сонно спросила она.

Виктор вспомнил, что все им увиденное и услышанное было лишь сном.

— Опять кошмары? — понимающе предположила девушка.

Виктор улыбнулся, чувствуя, как страх падения отступает в прошлое, а на замену ему выходит давно не испытываемое им чувство уверенности. Он впервые за месяц проснулся выспавшимся и отдохнувшим.

— Нет, уже не кошмары, — ответил парень и, пододвинувшись к Маше, нежно поцеловал ее в губы. — С ними покончено. Спи.

* * *

Утро, как и настроение у Виктора, было прекрасным, чего не скажешь про настроение Маши. Девушку вновь мучили кошмары. Выглядела она под стать им. Глаза впали еще глубже, скулы на некогда округлом личике заострились, а улыбка посещала ее все реже и реже. Но Виктор надеялся, что сегодня была последняя ночь их мучений.

Поднявшись с кровати, парень тихо, чтобы не будить подругу, собрал свои вещи и, заглянув в сумочку Маши, достал оттуда маленькую прозрачную капельку. Затем перекусил быстро состряпанным бутербродом и вышел из квартиры. Ночевал он не у себя, поэтому на работу, которая находилась рядом с его местом жительства, парню предстояло добираться на метро.

Опять метро. Как ему теперь было сложно туда спускаться. Каждый раз, сходя с последней ступеньки эскалатора, он то и дело ожидал чего-нибудь не просто плохого, а ужасного, что где-то рядом что-нибудь взорвется или поезд вновь вылетит на станцию. Так что поездки в метро стали для него почти что каждодневным испытанием воли и смелости. Но сегодня парень об этом даже не задумался, напевая у себя в голове какую-то песню, он, не заметно для самого себя, доехал до нужной ему станции.

Поднявшись из подземки, он остановился, с наслаждением всматриваясь в урбанистический пейзаж перед собой. Он, как какой-нибудь гость столицы, первый раз оказавшийся почти в самом ее центре, медленно и с восхищением переводил взгляд от одной многоэтажки на другую. Смотрел на яркие вывески магазинчиков, как на праздничные упаковки подарков, в которых тебя обязательно должен был ждать какой-нибудь сюрприз. А в голове звучали слова героя, сыгранного Юрием Яковлевым, в известной всем жителям России комедии, когда тот с балкона взирал на раскинувшуюся перед ним Москву, выказывая царское одобрение не только представшему перед ним виду, но и, что немало вероятно, водочке, которую он выпил до этого. Причем слова эти звучали у Виктора в голове, тем же голосом и с теми же интонациями.

Переводить взгляд с очертаний высоток на окружающих его людей Виктор старался по возможности реже. Что на них смотреть? Только себя расстраивать. Загнанные с самого утра, они все торопились и торопились, тихо ругаясь, некоторые даже про себя, а некоторые и погромче, на снующих туда сюда таких же, как они муравьишек, перетаскивающих с места на место приобретенные ими заботы, невыполненные обязательства и навязанную огромным муравейником ответственность.

Поймав себя на этой мысли, Виктор даже взгрустнул, омрачив этим свое превосходное настроение.

Город рабов. Да что там город. Целая страна. Одна шестая часть суши рабов, которые пожирая ненужные, но навязанные им стереотипы, сами уже давным-давно стали таким же стереотипом. И я такой же раб. Игорь копнул свои мысли еще чуточку поглубже и, как не хотел этого делать в такой чудесный день, но все же провел некую параллель между своим ночным прозрением и жизненным укладом миллионов москвичей. И получалось у него, что все люди не имели свободы. Ни самый последний неудачник (у него, кстати, свободы в этом плане было как раз и побольше), ни самый богатый и успешный человек города. И у того и у другого были свои обязательства, и у неудачника их было меньше. А обязательства, это своего рода кнуты. Можно, конечно их не выполнять, но в таком случае со временем можно было стать тем самым неудачником. А если и неудачник перестанет выполнять свои обязательства, то тогда все конец жизни. Кушать-то что-то и на что-то надо.

Вот и получается, что как бы мы себя не обманывали, думая, даже скорее мечтая, что мы свободны, в итоге, если пошире раскинуть мозгами, выходило, что свобода это не особый личный путь или выбор, это лишь немного увеличенный ассортимент одного и того же пойла, которым мы сами себя и опаиваем, и получаем от этого некоторое удовольствие, то бишь пряник. Вот не хочешь ты сегодня дрянного пива, и деньги позволяют гульнуть, ты возьмешь бутылку дрянного мартини, или пойдешь в какую-нибудь, по факту пивнушку, но позиционирующею себя как ресторан, и будешь пить там тоже дрянное пиво, но за большие деньги. Вот такая вот свобода выбора, как пример.

«А вообще, а что такое свобода?»

Виктор задумался, не зная, что ответить. Ему стало еще грустнее. Он сам себе не мог ответить на вопрос, что такое свобода. Отдых не дома, а в Египте? По факту может быть, что Да. Но ключевым словом остается отдых, а место его проведения это лишь ассортимент, и то зависящий от выполнения нами взятых на себя обязательств.

Виктор закрыл глаза, поднял голову вверх, чувствуя, как кожу согревает ласковое утреннее солнце. А потом, отбросив в сторону все материальные атрибуты, которые мы, так или иначе, перебираем, когда пытаемся узнать что такое свода для каждого из нас, парень очень четко сформулировал «Свобода — это независимость от внешних и внутренних обязательств». И тут же, сдаваясь на милость дрессировщика с кнутом, добавил: «Поэтому никогда ни я, ни человечество в целом не будем свободны. Так как человек — животное социальное, а быть не зависимым в социуме нереально. Все мы друг дружке должны, а скорее даже обязаны. Так что пашите негры, солнце еще высоко».

Улыбнувшись грустно, но все-таки не трагично, парень направился дальше. Его обязательства и, как факт их выполнения, увеличенный ассортимент материальных атрибутов свободы, ждали своего раба, отсчитывая каждую минутку его неявки на рабское место. Виктор улыбнулся, конечно же, не рабское, а рабочее место.

И все же кое-что Виктор намеривался исправить, собирался, так сказать, изъявить свою волю, не посредством выбора между предложенными ему вариантами, а путем полного отказа от навязанного ложного выбора. Капли-передатчики. Если во сне он и боялся, что маленькую тусклую лампочку своеволия заметить поводырь с плеткой, то сейчас он был решительно настроен на проведение диверсии. Спрятать эти прозрачные капли у себя в магазине и посмотреть, будут ли в отдалении от них ему с Машей портить жизнь ночные кошмары. И если так все и получиться, то можно будет сделать вывод, что эти капельки совсем не передатчики, по крайней мере, не устройства для общения, а мини бомбочки, каждый раз подрывающие сознание, когда оно наиболее расслабленно и уязвимо.

В одном из закоулков перед магазином Виктор заметил группу бомжей, роющихся в мусорных баках, отсеивающих не очень плохой мусор от очень плохого. Виктор с сарказмом усмехнулся. «Отбросы общества роются в отбросах общества». Грубо? Виктор так не считал. Во всех культурах и во все времена существовала эта отдельная каста людей, которые либо по своей воле, либо, что не редкость, по чужой, становились изгоями в обществе, и, как следствие, абсолютно свободными людьми. А вообще, парень искренне надеялся, что его жизнь в итоге не приведет к такой форме свободы.

Проходя мимо бомжей, Виктор инстинктивно задержал дыхание. Не то что бы от них шел нестерпимый запах. Нет. Парень боялся вдохнуть их вонь, ассоциируя ее с болезнью. И чтобы не заразиться их свободой, он, отвернувшись и не дыша, шел мимо. А отвернулся он зря.

Один из бомжей. Такой же, как и все, обросший и тощий, в изношенных оборванных тряпках, тихо сидевший у мусорного бака, неожиданно вздернулся, когда Виктор проходил мимо. Не сводя с него безумных горящих фанатическим огнем глаз, бомж, как кошка перед броском, ждал, когда парень окажется к нему спиной. И он дождался.

Рванувшись с места, как ужаленный, он с прытью несвойственной людям данного класса, подлетел к Виктору и, схватившись за болтающуюся на его плече сумку, дернул ее так сильно, что парень, развернувшись на месте, не удержал равновесие и упал на асфальт. Непрочные крепления сумки не выдержали и, разорвавшись, ремешок черной змейкой выскользнул из рук ничего не понимающего парня.

Виктор, лишь на мгновение запутавшийся в своих ногах, правильно оценил ситуацию и, вскочив с асфальта, бросился за воришкой, который уже вовсю прыть бежал прочь, изредка оборачиваясь на парня своей какой-то сумасшедшей улыбкой. Не хватало только белой слюны через растянутые в кривой усмешке губы.

Хоть у воришки все же и было преимущество в дистанции, но расстояние между ними постепенно сокращалось. И бомж, понимая, что не уйдет, стал на ходу ковыряться в сумке парня. Темп его упал еще больше и Виктор без труда одолел разделяющее их пространство. Не снижая скорости, он схватил воришку за его оборванную футболку и, крутанув его так, что ткань футболки под пальцами расползлась на лоскуты, отбросил бомжа в сторону. Теперь настала очередь падать воришки. Но он, вроде бы и не замечал своего падения, все так же безумно ковыряясь в чужих вещах.

С шумом упав на асфальт, бомж, не обращая внимания на ссадины и ушибы, кинулся к вылетевшей из его рук сумке, содержимое которой так же разлетелось по асфальту. И Виктор, хотел уже от всей души пнуть стоящего на четвереньках воришку, когда тот, неожиданно вскочив, ринулся прочь, сжимая что-то в руке и победно скалясь на парня.

Догонять его Виктор не стал, а опустившись перед разбросанными вещами, принялся аккуратно складывать их обратно в разорванную сумку. Кошелек и месячный проездной на метро воришку почему-то не заинтересовали. И парень даже сначала подумал, что из сумки ничего и не пропало. Но потом вдруг понял, чего же не хватает в его вещах. Двух капел-передатчиков. Бомж, видимо, приняв их за драгоценности, решил, что больше ему из чужих вещей ничего и не надо. Это, наверное, поэтому он так торжествующе скалился в конце. Решил, что сорвал банк.

«Бедолага». Виктор усмехнулся. «Вот он удивиться, узнав, что кроме кошмаров, эти стекляшки ничего не приносят. Да хотя, ему-то что? И так вся жизнь не сахар».

Парень собрал свои вещи, зажал пострадавшую сумку под мышкой и, протирая ободранные при падении пальцы, направился к себе на работу.

Виктор, конечно, был расстроен произошедшим инцидентом, но в целом, а не этого ли он и хотел? Разве не собирался он сегодня избавиться от этих проклятых побрякушек? Верно, хотел. Но хотел сделать это сам. Своей волей и по своему праву на свободу выбора. А получилось, что и здесь его обманули, обворовали и в прямом и переносном смыслах, забрав право самостоятельно решить, как и куда он спрячет эти капли-передатчики. Хорошо только лишь одно. Теперь, даже если ему или, скорее всего Маше, потому что ему уже навряд ли, захочется поиграться с этим инопланетным подарком, то он не сможет ничего поделать. Нет передатчиков. Украли.

— Да и черт с ними, — Виктор хмуро улыбнулся сам себе. День, начавшийся так хорошо, почему-то не нравился парню все сильнее. И сейчас избавление от передатчиков отчего-то не внушало ему той, испытанной в начале радости. Его посетила странная, глубоко спрятанная, и от того тяжелая мысль, что, возможно, этот сумасшедший мог охотиться именно за тем, что и получил. А это значило, что? Что кто-то еще знает про машины-эволюции. — Черт.

Но усилием воли отбрасывая дурные мысли, Виктор сам себя убеждал, что это теперь не его проблемы. Да он и некогда не хотел себе таких проблем. Никогда не хотел решать глобальные катаклизмы. Не он. Пусть там Брюсы Уиллисы жертвуют собой на далеких астероидах, или всевозможные Нео выводят из интернет спячки все человечество. Но не он.

«Что там говорил этот инопланетянин, мол, пятьдесят поколений еще впереди. Тогда, пускай кто-нибудь другой и разгребает эту кашу». Виктор сплюнул попавшую на язык пыль и тяжелые мысли и пошел дальше, ему предстояло еще жить и жить и, как он искренне надеялся, жить без хлопот и с Машей.

 

29. Бес

Бес был счастлив. Свернувшись калачиком возле одного из мусорных баков, со слезами на глазах, которые текли, не переставая уже целый час, он безудержно хохотал. Его хозяин был им доволен. Бес наконец-то смог угодить своему хозяину, смог выполнить его задание. И за это темный демон отпустил на время сознание Беса, завещав хранить то сокровище, что ему удалось добыть.

Что конкретно он стащил у того прохожего, Бес не знал. Он даже не удосужился внимательно рассмотреть те предметы, на которые указал хозяин, просто и уже даже как-то буднично прошипев прямо в уши: «Они. Бери». И Бес взял, не раздумывая, тут же, чувствуя, что и хозяин вместе с ним испытывает радость. Таких глубоких эмоций парень не чувствовал никогда. Даже первый секс, неумелый и давний, казался ему не таким будоражащим и захватывающим сознание событием. Он угодил хозяину, и хозяин был им доволен.

За баками, стоящими возле одного из жилых домов, парень чувствовал себя спокойно, немного кололо бока неровное бетонное покрытие, но в целом было даже комфортно. Мало кто заглядывал за железные коробы и поэтому никто не обращал внимания на приютившего там парня. А он, рыдая, сжимал богатство в руке, и думать не думал о том, что будет дальше. Он забыл о своих друзьях. Не думал о будущем. Не интересовался творящимся вокруг него сейчас. Зачем? За него все решат и ему все скажут, что и когда делать. А пока, пока он на время стал самим собой, значит, он может просто отдохнуть и порадоваться за успешно выполненное задание.

Вдруг Бес заерзал, пытаясь занять более удобное положение, чем привлек внимание, выносившей в это время мусор, какой-то старухи. Та, испугавшись бродячей собаки, зашипела в сторону парня: «А ну, кыш, пошла прочь». И медленно, не поворачиваюсь к бакам спиной, сама попятилась назад к дому. А Бес не нашелся сделать ничего лучше, чем фальшиво полаять и завыть надорвано тонко, но очень правдоподобно. Бабка что-то запричитала, суетливо перекрестилась и бросилась со всех ног прочь домой.

Бес хохотал. А потом неожиданно замер. Он вдруг понял, что сейчас находится совершенно один с доверенным ему сокровищем, и в случае чего некому будет указать ему, что следует делать. А произойти может всякое. Бес забеспокоился. А если что-то случиться с сокровищем? Хозяин же спросит с него. И спросит со всей строгостью. Может даже выберет себе нового раба. Парень еще крепче сжал находку так, что давно не стриженные и неровно обгрызенные ногти на его пальцах впились в мякоть ладони. Выступила кровь. Но Бес не чувствовал боли. Его охватил ужас. Что же делать? И на манер средневековых рабов, у которых из своих вещей не было ничего и никогда, и которые любой медяк хоронили у себя за щекой, Бес засунул обе стекляшки себе в рот. Расположив их там поудобнее, он вновь засмеялся. Теперь вырвать сокровища у него можно было, лишь оторвав ему голову. Бес был счастлив. Хозяин будет доволен его предусмотрительностью.

 

30. Анна, Моня и Миха

— Ну, вы готовы? — Миха ворвался в квартиру, не жалея ни замка, ни двери, жалобно лязгнувшей вырванными с корнем саморезами. — Машина ждет. Бак полон. Водила на шухере.

— Все свое ношу с собой, — не очень весело ответил Моння. — А теперь и только на себе.

Анна выглянула из кухни с чашкой дымящегося кофе в руках.

— Все что ли? Рвем когти? — прихлебывая свой диетический завтрак, спросила девушка.

— Ага. Вот вам, кстати, для красоты, — Миха швырнул на матрац пакет. — Монь, тебе черный, а тебе белый, — обратился он к Анне. — А хотите, поменяйтесь. Так даже интереснее будет.

Моня вытряхнул пакет и на их ставшую уже почти родной пастель, выпали два парика. Черный в короткую мелкую кудряшку, и светло-русый с длинными прямыми волосами.

— Это зачем? — спросил Моня.

— А затем, что ты больше не Моня, а Виталий Геннадиевич Постин. А Анна — твоя жена Екатерина Валерьевна Постина, девичья фамилия Гайнова. Оба москвичи, мои соседи из 53 квартиры, поняли. Ты, — Миха посмотрел на парня. — Родился 14 ноября 1975 года, а супруга 21 мая 1981 года. Запомнили? Свадьбу сыграли год назад 12 июля. Оба работаете в компании «МегоТранс» логистами.

— Это кто такие? — не понял парень. — И название у компании какое-то странное. Что за трансы?

— Монь, я иногда смотрю на тебя и не пойму, ты вроде бы молодой, даже временами смышленый парень, но вот бывают моменты, в тебе прям как какого-то дебила включают.

— Но-но! — возмутился Моня.

— Что, но-но? Транс — это сокращено от слова «транспорт». А логист — это человек, составляющий экономически выгодные маршруты. Что, куда и побыстрее доставить. Тебе-то понятно? — обратился Миха к девушке.

— С первой фразы. Мой, чур, белый.

— Отлично, что разобрались. А теперь нахлобучиваем эти штуки на свои бошки и двигаем, двигаем. Водила, кстати, не в курсе про наши дела и про то кто вы такие, поэтому темы при нем не обсуждаем. Если что, едим ко мне в гости. Усвоили?

Моня с Анной утвердительно кивнул.

— Ну и молодцы. Давайте наряжайтесь и вниз. Я на улице.

Миха вышел из квартиры, оставив парочку примерять свои конспиративные легенды вместе с париками.

* * *

Когда они вышли из подъезда, день только разгорался. Было часов десять утра. Птицы приветливо щебетали в кустах и под кронами растущих в палисаднике возле дома фруктовых деревьев. Забор вокруг палисадника давно завалился, и фруктовый уголок, постепенно дичая, расползался все дальше за отведенные ему изначально границы. Да что там деревья, дворик был давно в запустении. Дом, в котором они прожили несколько недель, был определен под скорый снос, и жильцы разъехались по предоставленным им новым квартирам. А дом и двор вокруг него ожидало неминуемое забвение.

Асфальт, обозначающий подъезд к дому, растрескавшийся за выслугой лет, был полностью покрыт травой и бугорками, стремящихся к солнцу деревьев. А возле подъезда, приминая молодую поросль вылезшей из под асфальта травы, стоял свеженький Ford Focus второй модели. Свеженький и как подметил Моня вероятно вполне заряженный. Вокруг машины бегал худощавый и невысокий паренек в белой спортивной кепке с длинным плотным козырьком. В руке у паренька была тряпка, которой он протирал и так блестящие на солнце бока и фары своего железного коня. Заметив вышедших из подъезда молодых людей, он прервал свое занятие, спрятал тряпку в дверцу автомобиля и, дружелюбно улыбаясь безукоризненной улыбкой, поприветствовал вновь прибывших людей. Как ему показалось, вышедшие парень и девушка хоть были одеты и чисто, но было в их облике нечто неуловимо настораживающее, неопрятное. Одежда, как он подметил позднее, была заметно затаскана. А девушка? Ей, по мнению паренька, вообще не шел ее русый цвет волос, лучше бы она перекрасилась в черный.

— Это Макс. Наш с вами водитель и спутник на сегодня, — представил паренька стоящий рядом Миха. — Макс, а это Катя и Виталик. Мои верные друзья, коим я уже несколько лет твержу про отдых у меня в деревушке, на чистом, не отравленном выхлопами воздухе. И вот, они все-таки решились вырваться из своей, скажем так, не очень пригодной для жилья квартиры.

— Приветствую и очень рад знакомству. Друзья Михи мои друзья. Ведь если бы не он, то, — паренек нежно провел по крылу своего Ford. — Ходил бы я пешком. Да и вы бы ни куда не поехали. По крайней мере, со мной.

Моня слегка улыбнулся, про себя насмехаясь над любовью парня к своему автомобилю. Но Максим видать воспринял его улыбку за сентиментальность по поводу сказанного им, так как сам, улыбнувшись в ответ, еще раз провел рукой по боку машины.

— Ну, что? В путь? — Максим открыл заднюю дверь, приглашая своих пассажиров занять места в салоне. — А вы так? Налегке? или вещи еще не вынесли? — заметил он пустые руки у молодых людей.

— Мы так. Налегке, — улыбнувшись, ответила девушка и, приняв приглашение парня, нырнула в открытую дверь автомобиля. Моня сел следом.

Паренек аккуратно захлопнул за ними дверь и занял место водителя. Миха тоже не заставил себя ждать. Машина утробно загудела и, повинуясь командам своего хозяина, плавно выкатилась из запустелого двора.

— Все по плану? — спросил Максим Миху.

— Ага, — кивнул тот. — Ростов. А там, по месту покажу куда.

— Ok.

Набирая ход, автомобиль вклинился в поток машин, несущих по МКАДу и, уже не сбавляя скорости, летел вперед. И Моня, хоть он и был дилетантом в плане устройства машин, еще раз отметил, что машина точно заряжена, так как разгон у этого жеребца был куда как динамичнее, чем у его собратьев. Да и звук из-под капота шел хоть и тихий, но не писклявый, а тяжелый, от глухого рыка которого по салону нет-нет, да и прокатывалась волна вибрации, проникая под кожу и доставая до самых костей, эта вибрация заставляла замирать сердце от инстинктивного, не осознанного ужаса. И под капотом у этого жеребца, как прикидывал Моня, была точно не заводская начинка, а лошадей двести пятьдесят-триста точно составляли его гарем.

* * *

Дорога серой лентой проплывала под колесами автомобиля, уносила прочь мелькающие за окном деревеньки, запыленные от корней до макушек хиленькие придорожные деревца и безграничные полотнища полей и лугов, засеянные рожью, пшеницей и другими сельхоз культурами. Столбики, окаймлявшие дорогу, лишь изредка замедляли свой бег, и то лишь для того, что бы через некоторое мгновенье вновь унестись вдаль.

Машина шла очень резво. Хоть Миха и просил водителя не гнать, но тот упорно поддавливал на педаль газа, ограничивая скорость двуустами километрами в час. На торпеде машины то и дело пиликал антирадар, и машина, резко оттормаживаясь, сбрасывала скорость до допустимой. Несколько раз машина останавливалась полностью. Тогда окно с водительской стороны опускалось, и Максим опускал в купюроприемник пошлину за проезд по платному участку.

Анна уже успела выцыганить у паренька его белую кепку, и при подъезде к камерам опускала козырек себе на глаза. Моня же нацепил на свою кудрявую шевелюру солнечные очки, которые он нет-нет, да и опускал вниз, на манер подруги. В общем, поездка складывалась достаточно легко. Говорили и о погоде, и о политике, и современном месте Москвы на международной арене, затронули тему катастрофы на метрополитене, но аккуратно замяли ее.

Максим оказался простым строителем, не боящимся работать руками с полной отдачей. В перерывах между основной работай, вкалывал на шабашках и каменщиком и штукатуром и отделочником. В общем, брался за все, что мог сделать, и делал свою работу на славу. Так что сарафанное радио болтало о нем уже далеко за пределами его района, а очередь возможных клиентов увеличивалась с каждой неделей на один два заказа. Была правда у Максима одна слабость, в которую, не жалея ни сил, ни времен, ни денег, он вкладывался весь без остатка. Его машина, на которую то и дело сползали все начатые им разговоры, вынуждая попутчиков задавать все больше вопросов о ней.

— И какая у вас с Михой случилась история, что ты остался должен ему любую поездку по его выбору? — поддавшись, вновь сорвавшейся на машину теме, спросил Моня.

— Виталь, — Максим уже применял в общении с пассажирами сокращения их выдуманных имен. — Миха — это человек, который помог мне оформить мою красавицу.

— А самому? Это вроде бы не сложно.

— Не сложно?! — парень удивленно хмыкнул. — Это не сложно, если ты здешнюю машину в штатной комплектации оформляешь. Тогда да, — Максим сделал паузу и поднял указательный палец вверх. — Но если ты пытаешься зарегистрировать и поставить на учет машину, под заказ вывезенную из-за бугра, причем уже нафаршированную всем чем только можно, то уж извини, можно этой машины лишиться, даже не увидев ее. Так как таможня не пустит. Вот так. А Миха как раз с эти мне все и устроил.

— Не знал, что ты машинами занимаешься, — обратился Моня к своему подельнику.

— Занимался, — отмахнулся Миха. — Давно все это было.

— Давным-то давно, но контакты же остались, — не то спросил, не то подтвердил Максим.

— Не без этого, — улыбнулся Миха.

— И что? Сложно было договориться? — продолжил допытываться Моня. Он искренне не понимал о каких трудностях и ценах сейчас шла речь.

Миха улыбнулся во всю ширину своего лица.

— Да уже немногим полегче, чем решить твои проблемы, — усмехаясь, ответил он.

Моня замолчал, ответа он так и не получил, но понял, что Миха, что-то умалчивает и не хочет говорить при Максиме. Видимо для него версия о старых знакомых была наиболее приемлема. А что же там было на самом деле, вот это вопрос.

Между тем время бежало прочь, как километры под колесами их машины. И перед одной из заправок Максим сбросил скорость, а затем повернул к терминалу. Бензин в машину парень заливал только лучший из предложенного. Девяносто пятый уже считался в его понимании наихудшим. Девяносто восьмой был более-менее. Но, к разочарованию Максима, бензин марок выше девяносто восьмого в столице и, тем более, за ее пределами, не существовало в принципе.

Пока Максим оплачивал топливо, из машины вышли все, размять спины и ноги и подставить лицо приятному легкому ветерку. Анна ушла в уборную, и Моня, минуту поколебавшись, тоже направился в туалет. У него ужасно чесалась голова. Парик жал ему и нестерпимо раздражал. Ему казалось, что на голове у него шапка. И он, как баран, катается летом в машине, одетый в зимнюю шапку. Хорошо хоть постоянно работал кондиционер.

Сделав свои дела, Моня подошел к зеркалу перед умывальником и, не выдержав зуда под париком, сдернул его, положив на умывальник. Набрал в ладони холодной воды и с огромным наслаждением несколько раз умылся. Затем протер влажной рукой по коротко стриженым волосам, выгоняя жару и из них тоже.

Дверь за ним раскрылась, и в помещение вошел Максим, а за ним, что-то рассказывая, шел Миха. Войдя, Максим удивлено уставился на остриженного Моню, а когда его взгляд упал на лежащий у умывальника парик, то лицо парня вытянулось, а брови выгнулись дугой. Он на мгновение замялся, не зная, что делать, и понимая, что его кто-то серьезно обманывает, если не подставляет, а люди, которых он сейчас везет в Ростов, или куда там они собрались, не те за кого себя выдают.

Мгновение, на которое замер водитель, вполне хватило, что бы Миха и Моня оценили серьезность ситуации. Миха резким движением прикрыл дверь, а Моня схватил не успевшего прийти в себя Максима за грудки и, развернув спиной к умывальнику, навалился на него, заставляя того откинутся назад. Максим решил было сопротивляться, но тут подоспел Миха и, крепко схватив парня за руку, шепотом, чтобы не привлекать внимание снаружи, сказал в самое ухо:

— Не дури. Знаешь его?

Максим отрицательно покачал головой.

— Точно? — еще раз спросил Миха.

— Точно, — выдавил из себя парень. — Пустите.

— Телевизор, что ли не смотришь?

— Нет, — уже более уверено ответил Максим.

Телевизор он не смотрел на самом деле, но не потому, что считал его машиной для промывки мозгов. Он иной раз был и не против подобной промывки. А потому, что денег на телевизор у него никогда не было. Не мог он спустить полторы — две штуки баксов на приличный телек, а неприличный ему был не нужен. Та же ситуация, что и с машиной.

— Отпусти его, Монь, — сказал Миха и тут же сам себя ударил ладонью по лбу, понимая, что сболтнул настоящее имя подельника.

— Эй, эй, парни, — успокаивающе поднял руки Максим и отстранился от готовых вновь навалиться на него Моню и Миху. — Парни, — еще раз повторил он. — Мне все равно, Моня ты или Виталик. Не важно. Ok? Меня это не интересует. У меня долг перед тобой, Мих, и я его выполню.

Максим понимал, что, в случае чего, расклад сил не в его пользу. Но так же он понимал, что его пассажирам, видать, ой как необходимо было сдернуть из Москвы и крайняк как надо попасть в Ростов. Так что без него они тоже могли оказаться в серьезной ненужной им ситуации.

Моня недоверчиво посмотрел на подельника, ожидая, что тот предложит.

— Макс, пойми, — начал тот. — Мы не тебя хотели обмануть. Мы лишь не хотели тебя пугать и вмешивать в свои дела. Ну, сам понимаешь, мол, меньше знаешь — крепче спишь. А маскарад этот, — Миха указал рукой на парик. — Так он для того, что бы перед камерами и ментами не спалиться. Усек?

— Без проблем, — ответил парень. — Все остается, как было. Ты Виталик, — указал парень на Моню. — И волосы у тебя кудрявые от природы.

— Правильно. И все остается, как было, — подтвердил Моня. — Ты как в туалет-то пойдешь? — примиряюще улыбнулся он.

Максим ухмыльнулся.

— Теперь с огромным удовольствием.

— Ok. Макс, ты пойми теперь только правильно. Я тебе доверяю, но все же, дай мне свой сотовый. А мы тут постоим, — смущенно закончил Миха.

— Я вам тоже доверял, поэтому сотовый в машине остался, — парень зашел в кабинку.

— Я в машину, — напялив на голову парик, сказал Моня. — Решай тут сам, как и что. Твой друг.

— Сам, сам, все сам, — недовольно буркнул Миха. — Решили уже. Сам же слышал.

— А вдруг сдаст на следующем посту?

— Не сдаст. Я в нем уверен.

— Как знаешь, — сказал Моня и, хлопнув дверью, вышел из туалета.

Максим, конечно же, все слышал. И понимал, что, перевозя эту компанию, сам подписывается на соучастии в том, что они совершили или только собирались совершить. Но вот что это конкретно, он не знал. А спрашивать у них, он не собирался. Выйдя из кабинки, он умылся и, взглянув на ожидавшего его Миху, спросил:

— Ну что? Поехали дальше?

— Поехали, — Миха дружелюбно похлопал парня по плечу, и они вместе направились к готовой к дальнейшему путешествию машине.

* * *

Больше разговоров не было. Каждый, из сидящих в машине, чувствовал, как наэлектризовался воздух в салоне. Максим не заводил никаких тем, потому что считал, что его предали, обманули, да называйте, как хотите. Он общался с попутчиками, как с друзьями, открываясь им, то с одной, то с другой стороны. А оказалось, что откровенным в беседах был только он. Его же пассажиры даже своих настоящих имен не сказали. Да и Миха хорош. Он же их ему посадил, рекламировал, мол, друзья закадычные, в деревню ко мне едут. Максим хмуро сдвинул брови. «Все отвожу этих бродяг, и никому ничего не должен».

Пассажиры же считали, что одной ногой уже в тюрьме. Даже если парень не сдаст их на первом же посту, то, что сможет его остановить, чтобы он не пошел с повинной после. Моня даже всерьез задумался над возможностью запугивания парня. Морального шантажа. Убивать его, конечно, никто не собирался, но вот получить какие-нибудь гарантии его молчания, тут фантазия воришки старалась во всю прыть.

Время же стремительно неслось вперед. Хоть скорость Максим держал приличную, но плотность потока заставляла его все чаще притормаживать.

На часах было уже около пяти часов вечера. Ехать оставалось недолго. Чтобы молчание не давило дюже сильно, Максим включил приемник, из которого в промежутках между рекламами, звучали вполне нормальные зарубежные песни.

— Может вам блатничок включить какой-нибудь? Шансонсика? — не удержался и сострил парень.

— Не надо. Эта гадость тоже сойдет, — кривой улыбнулся Моня.

— Как знаешь, — отозвался Максим и прибавил громкости, чтобы Моня мог лучше расслышать льющуюся из колонок гадость.

— Красава, — одобрил Миха, а Моня вновь улыбнулся, понимая, что парень его подколол.

Ford въехал в какой-то населенный пункт, и Максим, заняв правый ряд, не торопясь, двинулся дальше.

— Что-то новенькое, — заметила странность в поведении водителя Анна. — Ты чего это? То летел? А сейчас еле плетемся?

— А ты вперед посмотри, — ответил Максим.

Анна выглянула за водителя и, тут же откинувшись назад, вжалась в сидение. Прямо перед машиной, дирижируя полосатой палочкой в воздухе, стоял мент. Моня, заметив испуг подруги, тоже выглянул вперед и, увидев мента, схватил Максима за плечо:

— Гони. Уйдем.

— Не ссы! — оборвал его Максим. — Самому страшно.

Машина остановилась у обочины, и Максим опустил боковое стекло.

Миха же, как будто бы ничего и не происходит, тарабанил по ручке двери пальцами и тихо подпевал приемнику, раскачивая головой в такт музыке.

— Добрый день. Сержант полиции Гайцов. Предъявите, пожалуйста, ваши документы.

Максим тоже поприветствовал мента и без колебаний протянул, лежащие до этого под козырьком права, свидетельство о регистрации транспортного средства, карточку техосмотра и страховку. Мент принял документы, покрутил их в руках, присвистнув, когда изучал свидетельство.

— Неплохо, — донеслось из-за открытого окна. — Максим Федорович, а вы не могли бы выйти?

— Конечно, мог бы, — в тон менту ответил Максим. — Только скажите мне, а в чем собственно, причина остановки?

— Ничего серьезного. У вас машина в неисправности состоянии. Слегка, — добавил он через секунду.

— Как так? — не понял Максим и вышел из машины.

Моня, казалось, не дышавший во время всего разговора, сидел бледный как поганка. А когда Максим вышел из машины, он почувствовал, как по виску из-под парика скатывается капелька пота, а затем еще одна, образовывая тоненький ручеек из страха и сомнений. Анна сидела, надвинув на лицо кепку, и с видом полного погружения в процесс, ковырялась в своих ногтях, неизвестно откуда взявшийся пилкой.

За лобовым стеклом Максим сокрушено качал головой, а мент, вроде даже с сочувствием, что-то ему объяснял. Затем отдал документы, мотнул головой в сторону сидящих в салоне людей и, получив какой-то ответ, обошел машину по кругу, вглядываясь не то в сидящих за стеклом, не то просто любуясь машиной.

— Пипец, — выдавил из себя, замерший Миха. — Полный пипец.

Моня так же бормотал себе под нос что-то нецензурное. Лишь Анна так и не оторвалась от своего занятия, беспрерывно подтачивая себе ногти.

Максим, расстроено покачивая головой, сел за водительское место, в полной тишине завел машину и собрался было двинуться дальше, как на незакрытое еще окно легла рука сержанта Гайцова. Сказать, что в душе у парней оборвалось все, что только могло, это ничего не сказать. Парализованные возросшим напряжением, они тупо моргали, глядя невидящими глазами по сторонам, и каждый прощался со свободой на неизвестно какой срок, но уж точно не маленький.

— Слушай. Два вопроса, — мент наклонился к окну, чуть не влезая в него головой.

— Да? — отозвался Максим.

— Что у нее под капотом? С таким-то количеством кобыл и сколько она ест?

У Мони отлегло от сердца, он небрежным движением смахнул линию пота со щеки и даже попытался улыбнуться, как будто мент спрашивал, что-то весьма смешное. Миха, по-видимому, тоже слегка расслабился, его пальцы вновь застучали по ручке двери.

— V-образная восьмерка.

— Четыре литра! — восхитился мент. — Как же они ее туда запихнули?

— Уж поверь мне, постарались на славу, — подтвердил Максим. — А ест она немного для такого движка. Около пятнашки в городе. Ну, может чуть больше.

— Качественно, — подытожил мент. — Ну, счастливой дороги. Про неисправность не забывайте.

Мент хотел было отдать честь, растроганный мощностью и экономичностью Ford-овского движка, но вовремя опомнился. Слегка похлопал по крыше автомобиля и отошел.

Мшина плавно покатилась дальше, и тут же общий вздох облегчения разорвал царившее в машине напряжение.

— Твою мать! — твердил Миха. — Чуть-чуть бы и все. Твою мать!

Моня вообще не стеснялся в выражениях, высказывая все, что он думает и о ментах, и Михе, который, по его мнению, чуть не спалился, отбивая свои африканские ритмы. О Максиме он, правда, говорил лишь положительно. Даже хвалил его, то и дело, похлопывая его по плечу и извиняясь за возникшие между ними непонятки.

Анна откинулась на сиденье и смотрела четко перед собой в никуда. Сейчас, когда козырек кепки не скрывал ее лицо, было видно, что девушка выглядит ужасно испуганной, цвет ее лица был даже белее, чем у Мони. Она поднесла к лицу ладонь тыльной стороной и придирчиво посмотрела на нее.

— Твою мать! Все ногти сточила, — выругалась она.

И в самом деле, ногти у нее на пальцах были сточены под самый корень.

— Вот гад, напугал-то как!

Моня уже смеялся, что-то рассказывая, не слушавшему его Максиму.

— Что там у тебя за неполадки-то? — спросил через некоторое время пришедший в себя Миха. — Что он тебя из машины дергал?

— Лампа ближнего света справа сдохла, — расстроено отозвался парень.

— И что? Это серьезное нарушение?

— Да нет. Но машина, получается, технически неисправна. Подлежит устранению неисправности на месте.

— И в чем проблема?

— Да в том, что такая оптика, как у меня, не продается ни на заправках, ни в каких либо магазинах. Только на заказ. И стоит она, мама не горюй.

— Понятно, — сделал вид, что все понял, Миха. — А что это он на нас пальцами тыкал и вокруг ходил?

— Спросил, кто такие и куда едим.

— А ты?

— А что я? — как-то совсем расстроено ответил парень. — Сказал, что в деревню на выходные попьянствовать едим.

— И поэтому он ходил кругом и нас рассматривал? — не унимался Миха.

— Да сдались вы ему больно! — зло гавкнул Максим, видимо эта маленькая неисправность и в правду стоила достаточно больших денег, раз парень так переживал из-за нее. — Машину он смотрел, как покрашена. В свидетельстве у нее другой цвет указан. Не космически-синий, а фиолетовый. Вот он и всматривался.

— Максим, ты красавчик, — добрался еще раз до плеча водителя Моня. — Ты просто красавчик. Я твой должник навечно. Вот что хочешь, все сделаю, и когда хочешь. Ты мой братан теперь. Понял? А все, что там на заправке было, забудь. Теперь ты мой кореш. Ты меня выручил, я тебя выручу.

Он еще некоторое время изливал свои самые лучшие чувства к парню, которому было глубоко плевать и на Моню, и на Анну, да и на Миху вместе с ними. Лампочка. Какая-то гребанная лампочка, продаваемая только в комплекте, ценной пол штуки баксов за комплект. Вот это Максима действительно трогало и расстраивало. Пол штуки баксов за какие-то лампочки.

* * *

Расставшись с Максимом за пару километров до Ростова, компания двинулась по одной только Михе известной дороге. Хоть Максиму он и доверял, но, в сложившейся ситуации, показывать ему крайнюю точку своего путешествия, все же не решился. Ведь доверие доверием, а за голову Мони и Анны назначена реальная награда. А риск хоть дело и благородное, но в донном случае совершенно не обоснованное.

Выйдя из машины, Моня сдернул с себя парик, и с удовольствием запустил его в кусты. Миха же тотчас заставил парня подобрать головной убор, ссылаясь на возможную необходимость примерить его еще раз.

Было уже около десяти вечера. Дорога и раскинувшееся возле него поле вовсю дышали вечерней прохладной. А в воздухе нет-нет, да и появлялся встревоженный неверным шагом по траве комарик. Вскоре эти летучие вампиры заставили парней вовсю махать руками, а Анна, не выдержав атаки кровососов, сняла с себя свои белокурые волосы и крутила ими направо и налево, отгоняя любителей чужой крови.

Дорога, по словам Михе предстояла не тяжелая, всего два-три часа и они на месте. Но за эти два-три часа им предстояло пересечь пару полей. Перебраться через реку и пересечь один достаточно глубокий лог. Пустяки, если учесть, что у них с собой не было ни еды, ни воды, ни даже фонарика. Но высвечивающиеся на небе звезды подсказывали им, что света будет достаточно. Лишь бы не замерзнуть и не наткнуться на стаю диких кабанов.

Максим, попрощавшись с компанией, с легким сердцем развернулся через сплошную и, вжав педаль газа в пол, чуть ли не с космическими перегрузками провалился в сидение. А за окном, в вечернем сумраке, замельтешили темные силуэты придорожных деревьев и кустов.

Дорога была свободной и парень, не стесняясь, давил на педаль. И через пару часов, не успев сбросить скорость перед радаром, влетел, как он узнал позже на посту, где его и остановили, на полторы тысячи рублей.

Остановили его через пару километров на посту ГИБДД. Когда Максим поднялся на пост для составления протокола, то был весьма расстроен, увиденным и услышанным там.

С доски с недвусмысленным названием «Их разыскивает полиция» на парня смотрел коротко стриженый Моня и черноволосая Анна. Все-таки Максим был прав, черный цвет ей идет больше.

— Что это ты на них так смотришь? — поинтересовался мент. — Знакомых увидел?

— Ага, — печально кивнул парень.

— И кого из них ты знаешь?

— Да вот его и ее. За что они тут, кстати?

— Ты телевизора не смотришь? — усмехнулся мент. — Подозреваемые в теракте на метро.

Максим чуть не ударил себя по лбу. Теперь понятно, зачем они напялили эти парики, и отчего их лица еще в первый раз показались парню знакомыми. Сто процентов, что видел их лица на больших мониторах в Москве. Единственное, что порадовало парня, это отсутствие на доске фотографии Михи. И в голове сразу возник вопрос: «А зачем он, то есть Миха, помогал террористам?». Ведь насколько знал Максим, Михаил не был ни бандитом, ни террористом уж точно.

«Может быть, у ментов ложная информация. Ведь его же отпустили, не убили, даже не угрожали, просто по-человечески попросили не говорить никому, что вывез их из Москвы. Террористы так бы себя не вели, наверное. Точно бы убили, что им жизнь одного человека, когда столько погибших и пострадавших было в метро. Да и не похожи они на террористов. Не моджахеды никакие. Обыкновенные русские. Такие только лишь в пьяной драке могут кого-нибудь прибить и то случайно, но не специально, нет».

— Ну, и где твои знакомые сейчас? — вполне серьезно заинтересовался мент.

— Да это я так сказал, что знакомые, — спокойно и главное убедительно ответил парень. — Днем, когда вез товарищей в деревню, у одной из остановок, извиняюсь, в туалет остановились, ну что бы в кустики не бегать. Только значит, собрались трогать дальше, выходят эти двое и просят их подкинуть.

— И? Подкинул?

— Да даже если бы и хотел, куда я их посажу? Место в машине не было.

— Точно?

— Ага, — врал парень.

Потом его еще некоторое время расспрашивал, если не сказать допрашивали. Парень говорил по возможности искреннее, но своих попутчиков так и не сдал, поняв за свою жизнь одну очень простую истину: «Телевизору и ментам верить нельзя».

В итоге его отпустили, сунув в руки квитанцию на оплату штрафа и копию протокола, и парень, обдумывая весь сегодняшний день и считая, что все же поступил правильно, уже не спеша поехал домой.

 

31. Игорь

Уже много ночей Игорь спал спокойно. Казалось, его решимость сделать задуманное отгоняла прочь все ночные кошмары. Будто бы смирившись с судьбой, сознание Игоря возвело непреодолимую преграду для всех желающих поковыряться у него в мозгах. Уже много ночей. Но не сегодня.

Это была вновь коричневая пустыня. И, как уже знал парень, это была выжженная поверхность марса после его гибели. Только волею внушающих, поверхность абсолютно гладкая с серым матовым небом над головой и бескрайним горизонтом, окружающим парня со всех сторон.

Некоторое время Игорь просто стоял на месте, вглядываясь и вслушиваясь в окружающую его пустоту и безмолвие. Он ожидал, что, как и в предыдущий раз, события начнут развиваться сами собой, получив лишь небольшой толчок с его стороны. Но вокруг ничего не происходило. А взгляд парня не мог обнаружить ни единой зацепки, ни камешка, ни бугорка.

Выход оставался один: пойти вперед, как в самый первый раз. И Игорь пошел. Он не считал ни шаги, ни секунды своего пребывания в этом мертвом мире, ровно вышагивал по твердой поверхности под ногами, разрывая царящую вокруг тишину сухим шарканьем, да тихим шуршанием песка, направляясь все к такой же далекой и недосягаемой линии горизонта.

Как-то незаметно для себя самого Игорь отвлекся от окружающего его однообразия, взгляд с горизонта опустился под ноги, а мысли завертелись вокруг предстоящего путешествия к машине-эволюции.

Парень уже подготовил для похода необходимые, по его мнению, вещи. Не единожды проверив по интернету координаты предполагаемого месторасположения машины-эволюции, он не без основания полагал, что поиски его будут проходить в горах. Поэтому в первую очередь он приобрел оборудование для скалолазания. Веревки, скобы различной формы и предназначения, карабины, ролики и блоки, страховочную обвязку и одежду, позволяющую чувствовать себя комфортно и под продувным холодным ветром, и под палящими лучами солнца, и, конечно же, специальные молоточки-кирочки с вытянутым заостренным концом с одной стороны и с вполне привычным плоским молотом с другой. Не забыл парень приобрести и обыкновенную саперную лопату, на всякий случай. Палатка и спальный мешок с подстилкой, смотанные в тугие тюки, уже болтались под весьма объемным рюкзаком, к которому крепилось и все остальное оборудование. Внутри, занимая лишь половину свободного пространства, находилась газовая горелка с баллоном ацетилена, маленький котелок, одна железная кружка, светодиодный фонарь с комплектом батареек, различная мелочь и одежда. В последнюю очередь, и это Игорь собирался сделать непосредственно на месте, к необходимым в походе вещам парень собирался добавить продукты питания и воду. Обновленный до смартфона мобильный телефон, со встроенным GPS модулем, уже был снабжен различными картами местности, полезными приложениями и информацией о скалолазание. В дополнение к нему Игорь приобрел партитивный зарядный аккумулятор, способный в случае необходимости заменить разетку на 220 вольт. Но, не особо надеясь на электронику, парень приготовил для похода и обыкновенные бумажные карты. Место они занимают мало и весят немного. И, как казалось парню, наличие в его снаряжении барометрического высотомера (альтиметра) и часов со встроенным компасом, было вполне нормальным дополнением. Мало ли, вдруг пригодятся. Не забыл, конечно же, Игорь и о средствах личной гигиены, а так же аптечке с болеутоляющими и дезинфицирующими средствами.

Денег на все свои приготовления, и это было самое печальное, Игорь потратил целую уйму, на них можно было легко купить не совсем старый подержанный автомобиль, но и приключение, как он надеялся, должно было быть интересным и захватывающим. А так как парень он был городской, и о прогулках в горах знал только из телевизионных программ, то не поленился потратить несколько десятков часов, для просмотра обучающего видео. Как себя вести, что делать и не делать и, вообще, как использовать все то, что он накупил. Плюс посетил серию занятий на одном из скалодромов, расположенном в ближайшем парке отдыха.

В общем, был готов, пусть и не на все сто процентов, но весьма и весьма серьезно. Конечно, оставался вопрос, что делать, если он все-таки найдет машину. Как в нее попасть? Как включить? Как отремонтировать в случае необходимости? Но эти вопросы оставались вопросами до того момента, пока судьба не сведет их с парнем нос к носу.

К еще одному огорчению Игоря, он ни разу не смог связаться с Эрид Фаном. Полученный от него передатчик, в виде капли, так и не помог наладить контакт, выявив в себе лишь одну интересную способность: не пропускать через себя чрезмерно яркий свет, оставляя видимым все вокруг даже при долгом и пристальном вглядывании в ничем не отгороженный солнечный диск.

Но на счет передатчика Игорь не беспокоился так сильно, как на счет тех, кто был выбран ему в спутники. До поездки осталось две недели, а Маша с Виктором так и не позвонили. Видать, предполагал Игорь, придется ему переносить все невзгоды пути в гордом одиночестве. А в компании было бы и повеселей и, в некотором смысле, безопаснее.

На счет безопасности Игорь тоже подумал. Ну, во-первых, он приобрел недурной шлем альпиниста, способный выдержать удар случайно сорвавшегося сверху камня. Плюс парень обзавелся карманным электрошокером. Встретить медведя он, конечно, не желал бы. Шокером от него вряд ли отобьешься, а вот какой-нибудь средних размеров волк или другой хищник, они точно бы были не очень рады мощному электрическому разряду, сковывающему и парализующему все тело. Ну и люди. Те же звери, особенно, определенная их часть. Но ток не отменяет и для них своих физических законов. Действует, да еще как. Видел, как-то Игорь своими глазами, как один из его коллег баловался такой вот игрушкой, и тряханул себя в ногу, и как потом он корчился на полу пару минут, не в силах справиться с оцепившей тело судорогой. Ну, а если появятся очень сильные охотники до чужого добра, так к своему походному поясу, до поры, хранящемуся в рюкзаке, Игорь уже примерил нехилый такой пятидесяти сантиметров тесачок. Не мачете, конечно, но отогнать кого-нибудь, или порубить что-либо, эта вещица пригодится однозначно.

Так раздумывая о будущем походе и перебирая в голове все возможные ситуации и степень готовности к ним, Игорь не заметил, как в голову все сильнее стал пробиваться какой-то далекий и очень знакомый гул. Когда же парень обратил на него внимание, то был весьма удивлен, увидев, что линия горизонта справа от него изменилась. Она приподнялась слегка вверх, и на ее фоне находился какой-то далекий объект. Но каких размеров должен был бы быть этот объект, если на таком удалении от парня, он все равно отчетливо выделялся на общем фоне. Гул, на который среагировал парень, так же шел с той стороны.

Недолго думая, Игорь повернул в сторону вздыбленного горизонта и, не сворачивая, направился к усиливающемуся гулу. Время шло, и парень заметил, что освещение вокруг него начало медленно угасать, а небо за спиной, так и вообще, становилось каким-то пунцовым, темным. Складывалось ощущение, что либо за парнем идет гроза, либо на этот нереальный мир опускается ночь.

Объект перед парнем, с каждым его шагом, все увеличивался в размерах и в высоту и в ширину. И через некоторое время Игорь понял, что перед ним раскинулся огромный город, чернеющий разноуровневыми крышами. Но отчего-то этот город был абсолютно темным, не единого огонька не мелькало в его очертаниях, и из-за этого невольный страх потянулся к сознанию парня, заставляя сердце забиться чаще, а кровь наполниться адреналином. Но назад не повернешь, там мир тоже таял в непроглядном сумраке. Да и Игорь, понимая, что это лишь сон, явно ведущей его к какой-то цели, осознавал, что идти ему надо именно туда, куда его ведут. А кроме темного силуэта города, парень не видел ничего. Значит туда и была предначертана дорога.

Обозначившаяся цель перенаправила мысли парня с предстоящего похода в горы на то, что ожидало его впереди сейчас. И вариантов, что же там его ждет, не было никаких.

В подступающем из-за спины сумраке, Игорь не сразу заметил, что песок под его ногами постепенно перешел в полнее привычную почву, только слегка влажную, а шорох, доносившийся из-под обуви, заменился противным чавканьем. По бокам от парня, то тут, то там, стали высвечиваться темные силуэты мелких кустарников да каких-то кривых, чахлых деревьев. Появился тихий прохладный ветерок, наполненный скользкой сыростью. А затем Игорь наткнулся на достаточно длинную линию камыша, чередующуюся с менее низкой осокой. Под ногами начинало хлюпать все сильнее.

— Болото, что ли какое? — удивился парень.

Он шел посреди невнятных очертаний травы и мелких кустиков. Ноги уже промокли, а по телу побежали колючие противные мурашки. Город же впереди, хоть и казался близким, но идти до него, как предполагал парень, нужно было еще как минимум пару километров. А тут еще это болото под ногами. И Игорь откровенно не понимал, как город мог находиться в такой непосредственной близости к топи. Вполне вероятно, что это и не болото лежало сейчас перед ним. Может просто затопленный участок близь какой-нибудь речушки.

Разбираться в том, что же служило источником такой сырости, Игорю не хотелось. Он лишь двигался согласно намеченного курса, стараясь переставлять свои ноги по возможности более аккуратно, но провалившись пару раз в неглубокие промоины и выбравшись из них лишь благодаря располагающимся рядом кустарникам, Игорь решил не рисковать лишний раз, ломясь на прямик. Сон, конечно же, сном, но зачем мокнуть и мерзнуть даже в нем. И заметив в стороне очертания какого-то деревца, парень направился к нему. Он собирался обломить какую-нибудь ветку, что бы прощупывать ею дорогу перед собой, но вблизи деревца обнаружил уже поваленную березку, небольшую, как раз метра два с половиной длиной. Очистив ее от веток, Игорь направился дальше, обходя глубокие участки.

Дорога увеличилась, как минимум, втрое. В опустившейся темноте парень уже еле-еле различал контуры домов впереди. Подобранная им березка, выручала его все чаще, и сам он пробирался уже по пояс в воде, скользя ногами по липкому илистому дну, опираясь на деревце, как на шест.

Утонуть в болоте, пусть даже и во сне, дело, наверное, не сильно приятное. Игорь совсем не хотел это проверять. Он уже серьезно задумывался, о том, что бы развернуться и направиться в обратный путь, но оглядываясь и не видя ничего за спиной, понимал, что дорога в пустыню ему закрыта. Повернув назад, он, скорее всего, просто собьется с курса, закружившись между топями, а, заплутав в них, может и не выбраться вообще. Лучше уж двигаться вперед. Тем более, что там, пока что еще хоть что-то можно было различить.

Гул же, который Игорь слышал до этого, стал вполне ему понятен. Это был привычный городской шум. Гудело электричество в проводах, сигналили машины, слышался грохот какого-то предприятия. В общем, этот гул был обычным дыханием города. Вот только чего Игорь не мог понять, так это почему он слышит жизнь в городе, но не видит ее. Почему темные силуэты домов, с черными провалами улиц между ними, непроглядны и пусты? Почему нет освещения на столбах, которые обязаны освящать тротуары и дороги? Где эти гудящие и сигналящие машины?

Только темень. Еще несколько минут и ночь, догнавшая парня, сделает не видимым все вокруг, поглотив в себе все остатки серого сумрака.

Коченеющими от холода пальцами, Игорь сжимал тоненький ствол березки, опираясь на него с каждым шагом все сильнее. И в один из моментов деревце не выдержало веса парня, обломившись посередине, оно застряло нижней частью в иле, оставив в руках парня уже не нужный обломок.

— Гадство, — только и вырвалось у Игоря.

Он ужасно замерз, почти не чувствовал ног, темнота же вокруг стала совсем непроглядной, и город, находившийся совсем близко, лишь раздражал, своим присутствием, являясь, как думал парень пустой обманкой, мотивом его продвижения в топи. Да еще и последняя опора сломалась.

«Вот тебе и долгожданные кошмары». — думал парень. — «Интересно, мне теперь здесь предстоит утонуть или замерзнуть?»

В том, что ему тут явно придется умереть, Игорь уже не сомневался. Выбивая чечетку лязгающими зубами и дрожа всем телом, он стоял в кромешной темноте, по грудь погруженный в покрытую ряской воду.

Из-за царящего вокруг мрака Игорь чувствовал, как глаза готовы вывернуться из орбит в поисках какого-нибудь источника света. И от этого усилия, перед взором парня закружились белесые круги. Сначала он так и думал, что это лишь мерещатся ему отражения собственных мыслей. Но затем он заметил один статичный огонек. Парень закрыл глаза, повертел головой, а за тем вновь открыл их. Огонек был на месте.

Цепенея от холода, он плавно наклонился вперед и захотел сделать шаг по направлению к свету, но оказалось, что ноги его не слушаются. Повалившись вперед, он окунулся в воду с головой. В панике задергал руками и ногами. С ногами было все в порядке. Просто из-за того, что он долго стоял на месте, его начало медленно засасывать вниз, и на тот момент, когда он захотел сделать шаг, нога просто не смогла вырваться из сковавшей ее жижи.

Вырвавшись из-под воды, Игорь вновь обрел равновесие. Все-таки под ногами было не болото, иначе его сейчас просто засосало бы еще глубже. Под ногами было дно, хоть и илистое, но вполне упругое дно. Огонек, обнаруженный парнем ранее, был все еще на месте. И Игорь, не петляя, плавно заскользил по воде в направлении этого огонька, с каждым шагом понимая, что если он не выберется на сухое место, то задубеет здесь окончательно.

Не сразу, но постепенно идти становилось легче. Дно поднималось наверх, и вода тонкими струйками начала стекать с одежды Игоря. На воздухе было теплее, но согреться ночной прохладой парень все равно не мог. Обняв себя руками, и постоянно растирая ими не чувствовавшие прикосновений грудь и плечи, Игорь, как обезумевший бык на красное, перся к уже совсем близкому огоньку. И вот вода все-таки отступила, обозначив свою границу высоким тростником, негромко шелестящим под легким ветерком. Игорь увидел камыш, но удивляться тому, что он опять начал различать окружающие его предметы, сил уже не осталось. Как зомби он вышагивал по чавкавшей земле, а когда вышел на твердую почву, рухнул, свернувшись калачиком, трясясь, как в лихорадке, и судорожно ощупывал свои заиндевевшие ноги.

Еще чуть-чуть. Немного. В голове парня мелькнула мысль: «А что если позвать на помощь?». И тут же он попытался это сделать. Но как совладать с бьющейся в конвульсиях диафрагмой? Вместо крика о помощи из дрожащего рта еле-еле просочился почти неслышимый хриплый шепот, неспособный даже на таком расстоянии перекрыть звучащий в ушах шум невидимого города.

Понимая, что именно сейчас он отключится, Игорь поднял голову посмотреть и возможно попрощаться с тем единственным источником света, который фактически вывел его из трясины. Огонек был очень близко. Так близко, что его освещения хватало, что бы различить близь лежащие объекты. Вот деревья окружили чей-то плетеный забор с болтающимися на колах крынками, вот одинокий сарайчик невдалеке от огонька, а вот, и Игорь на мгновение остановил дрожь во всем теле, огонек. Сам этот огонек находился в окне одноэтажного деревянного дома, как свеча на окне или лампадка. И возле этого огонька было какое-то движение. Значит, там кто-то есть. Значит, должны помочь. Не может быть такого, что бы людям в его положении не было помощи.

Из последних сил Игорь сначала на четвереньках, а затем сгорблено, но зато на двух ногах, то и дело, норовя завалиться на бок, побежал к дому. Перевалился через невысокий плетень и с размаху шибанулся о деревянную дверь, прошитую от петель металлическими пластинами. Дверь не открылась. Скуля и не веря в то, что ему не откроют, Игорь царапался, стучался распухшими от влаги и уже ободранными кулаками в эту единственную преграду на пути к теплу.

— Впустит, — тихо стонал парень. — Помогите.

От охватившего его холода и из-за отсутствия временного ориентира, парень даже забыл, что находиться во сне, настолько все было вокруг правдоподобно.

Плача, он сполз по двери вниз, уже даже не сопротивляясь дрожжи и судорогам терзавших его тело, и на пороге беспамятства почувствовал, как опора перед ним отстранился, а сам он распластался на чем-то твердом, и, как ему тогда показалось, нереально горячем.

За спиной раздался хлопок закрывающейся двери, а чей-то озорной голос задорно посмеялся:

— А кто это у нас здесь? О, Игорь, долго же ты шел! Долго. Я уже даже состариться успел, — вновь засмеялся голос.

Парня трясло, но тепло, идущее от деревянного пола, втекало в него, заставляя вновь ощутить боль. Все тело словно пронзили миллионы иголок. Было нестерпимо больно. Нестерпимо, не то холодно, не то жарко. Игорь почувствовал как с него, не особо церемонясь, сняли мокрую одежду, как чьи-то крепкие руки перенесли его на мягкую перину, а сверху укрыли чем-то невесомым, но очень теплым.

Когда боль ушла, а тело перестало трясти, сознание в полной мере вернулось к парню. Он был в старой, но крепкой деревянной избе. Странно, город, мерещившийся ему до этого, был по очертаниям вполне современным, да и шум, который все еще доносился снаружи, говорил о городе, именно как о современном мегаполисе, а не о деревянной деревеньке. Но может быть, это один из не сдающих свои позиции экземпляров человеческого принципа или жадности. Может хозяин этого сруба, по идеологическим причинам не желает продавать свой участок, так как на нем выросли его отец, дед, прадед и еще пятнадцать поколений предков. А может этот, пока еще не ведомый хозяин, был настолько жаден, что завернул властям города такую цену, что те решили не заморачиваться и просто подождать, пока хозяин или сам не умрет, либо пока его не заберет случайный пожар, по неосторожности, сооружение ведь деревянное. А может быть это жилище и в принципе никому не нужно. Болото.

Игорь лежал на печи. На настоящей русской печи, устеленной мягкой, и видимо набитой настоящим пухом, перине. А сверху его укрывало такое же мягкое и, наверное, такое же пуховое одеяло. Одежды на нем не было никакой. С печи была видна дверь с влажными следами перед ней, окно, возле которого стоял стол с трепетавшим на нем огоньком одиноко свечи, а за столом сидел, видимо, и сам хозяин.

— Ну, чего лежишь? Пролежни будут. Давай слазь уже, — голос был не молодой и нестарый, явно бодрый и даже веселый. Хозяин голоса и дома видно был в хорошем расположении духа. — Ну, слезай, Игорь, долго тебя ждать?

Смысла отлеживаться дальше парень не видел.

— Одеться бы во что? — хрипло отозвался он.

— Слазь, говорю, — вновь усмехнулся хозяин. — Тут тепло, а стесняется некого. Портки вон, на лавке, сам возьмешь.

Игорь повиновался. Спустился с печи, смущено дошел до лавки, стоящей возле стены рядом с дверью, оделся в льняные штаны и в такую же не то толстовку, не то рубаху, имеющую всего три пуговицы у ворота.

— Готов? Тогда давай за стол. Сейчас чай пить будем. Горячий, с малиной. Любишь такой?

Такой чай Игорь пил в детстве, когда приезжал к бабушке в деревню. А любил ли он его или нет, сейчас он и не знал точно.

— Наверное, люблю, — неуверенно отозвался парень.

— Что ты там мямлишь? Давай за стол. Кому говорю! — настойчивость и насмешка в голосе хозяина вынудили Игоря приблизиться к столу очень медленно, как бы выказывая свое неповиновение, пусть даже такой мелочью.

— Спасибо вам, что спасли меня. Я вам благодарен, — сказал парень, подойдя вплотную. Но даже с такого расстояния ему было сложно рассмотреть говорившего. Больше всего хозяин был похож на простого, сильно обросшего усами и бородой седовласого деда, но такой образ не лепился в сознании парня с достаточно бодрым голосом и повелительной манерой общения.

— Дед, не дед, — скривился хозяин. — Тьфу ты. Это что важно?

Собирающийся присесть за стол парень замер. Ну вот, кто-то вновь ковыряется у него в голове.

— Игорь, Игорь, — склонив голову, расстроено покачал ею старик. — Игорь, Игорь, — и добавил уже более бодро и резко. — Сядь уже, Игорь!

Парень сел, а в голове закружился логичный вопрос, кто же это перед ним: друг или враг, о котором предупреждал Эрид Фан.

— Друг или враг? — передразнил его дед. — Игорь, а сам-то ты себе кто? Друг? Враг? А?

— Может быть, хватит, так нагло ковырялся в моей голове? — с претензией попросил парень. — Это все-таки моя голова.

— Иигооорь! — на распев протянул старик и подтянулся к парню, опершись локтями о стол. — Как же мне не ковыряться у тебя в голове, если мы с тобой сейчас находимся именно в ней? — густые седые брови деда удивленно приподнялись. — Разве не так?

Парень запоздало улыбнулся, понимая комедийность ситуации. В самом деле, сон же его, значит и все фантазии здесь тоже его.

— Дошло, наконец-то? — улыбнулся седой растительностью старик. — Кстати, а почему я в таком виде?

— Не понял?

— Я говорю, — эмитируя старческий дребезжащий голос, прокряхтел старик. Закашлялся, а затем весело рассмеялся. — Почему я старик?

— Так мне почем знать? — удивился Игорь.

— Ну, так ты же меня придумал. Почему я полный задора старик с молодым голосом? А не какая-нибудь сексапильная блондинка? — старик вновь засмеялся. — Уж чаек с малиной вы с ней не пили бы, нашли бы занятие куда поинтереснее. И согревала бы она тебя не пуховым одеялом, — дед подмигнула парню. — Ну, если тебе блондинки не нравятся, то придумал бы меня брюнеткой. Типа как Маша. Как она тебе, кстати?

— Я извиняюсь, — не стал отвечать Игорь на провокационный вопрос. — Если это все моя выдумка, то я могу тебя и вообще убрать.

— Можешь, — согласился хозяин дома. — Как и любой сюжет сна, я скоро исчезну, как не нужный элемент. Вот кстати уже начинаю исчезать.

Старик мотнул головой в сторону двери. Игорь проследил за его взглядом и понял, что старик не врет. Под дверью, из замеченной им первоначальной сырости, образовалась большая лужа, а сама дверь, стены и углы, прилегающие к ним, понизу покрылись плесенью и тленом.

— Видишь. Я разваливаюсь, — серьезно сказал старик. — Свою миссию я выполнил. Или ты?

— Что я? — опять не понял парень.

— Я тебя спас или ты сам себя спас? А? Придумал себе свет в конце туннеля и вывел сам себя на него. Нет, не так? А потом и мудрого старца нарисовал, а не нежную любовницу. Для чего? Как думаешь?

Игорь задумался. Выходило, что сейчас он говорил сам с собой, со своим подсознанием.

— Я спас сам себя? Вполне логично, — согласился он наконец-то. — А мудрого старца придумал, потому что мне нужен наставник, который может дать мудрый совет. А молодая красавица мне сейчас не нужна.

— Молодчина парень. Продолжай.

— Но если это все придумал я, то и пустыня с болотом и город тоже мои фантазии?

Старик отрицательно покачал головой, и по движению усов и бороде было понятно, что он поджал губы.

— Не-а. Не угадал.

— А чье тогда?

— Ты назвал меня своим подсознанием.

— Подумал, — поправил его парень.

— Назвал, подумал. Какая разница в нашей ситуации.

— Ну да.

— Так вот, — неожиданно закашлялся старик, а голос его в мгновенье стал грубее. — Вот же черт, уже скоро.

Игорь вновь посмотрел на дверь. В трухлявой раме, болтаясь на изъеденной ржавчиной петле, прямо на глазах у парня истлевала дверь. Некогда крепкая стена зияла мелкими дырочками, образовавшимися либо по прихоти ненасытной влаги, либо стараниями не менее ненасытных жучков и личинок.

— Быстро, однако, — согласился парень. — Так что с остальным миром?

— Это, — хрипя и уже через слово задыхаясь, продолжил старик. — Это их проекция, но созданная с твоего разрешения.

— Я согласия не давал.

— Разве? — старик даже слегка приподнялся от удивления. — А не ты ли ждешь, когда этот инопланетянин вступит с тобой в контакт, и каждый раз перед сном позволяешь своему сознанию максимально открыться для контакта? Ты сам их к себе в голову приглашаешь, — старик вновь закашлялся. А Игорь заметил, как с его головы начали по одному выпадать волосы, образуя пока еще небольшую проплешину. Свеча же на столе почти прогорела, оставляя целыми лишь пару сантиметров.

— Похоже на правду.

— Ты сам себе не веришь?

— А вдруг ты тоже не моя проекция? И лишь внушаешь мне обратное, что бы я тебя послушался.

— А, — отмахнулся старик сухой рукой. — Думай, как хочешь. Твое право.

— Ладно, дед, — решил поторопить собеседника Игорь. — Ты, то есть я спас меня. Что дальше, о чем ты хочешь мне поведать? Какую мудрость хочешь открыть?

— Во! — сморщил лицо в попытке улыбнуться уже полностью лысый старик. — Тебя ждут в городе. Будь осторожен в этих каменных пещерах. За тобой следят. Считай это предупреждением.

Старик закашлялся, затем завалился на бок. Свеча догорала, а фитилек еле освещал изъеденную временем и влагой избу. Раздался глухой треск, и дальний угол подломился, завалив на себя часть крыши. Печь, на которой парень отходил от болотного холода, вся облупилась, выставив напоказ искрошенный красный кирпич.

— Эй, старик, — Игорь бросился к хозяину рушившейся избы. — Кто за мной следит? Чего мне опасаться?

— Смерти, — выдохнул старик и запрокинул высушенную голову, не успев ответить на второй вопрос.

Огонек на свече пару раз вздрогнул и погас. Со всех сторон раздавался скрип. Истлевшие доски избы лопались, обрекая дом на скорое разрушение. Осевшая с одной стороны крыша, похоже, намеревалась рухнуть полностью.

Игорь взглянул на дверь. На ее месте зиял темный проем, выходивший на водную гладь. А болото уже подбирались к столу, за которым сидел парень.

Оценив состояние окон, из которых лился нормальный электрический свет, парень решил использовать ближнее для выхода. Выбив раму, благо стекла в нем уже не было, он вылез из избы и тут же очутился на мосту, залитом тусклым искусственным светом.

Дом, из которого он выбрался, стоял на половину погруженный в топь. Крыша его провалилась, а вода мутными потоками втекала в отверстия окон. И через некоторое время изба скрылась под гладкой, как стекло, поверхностью воды, на которой вовсю разрабатывала новые территории привычная к затопленным местам ряска.

Игорь окинул себя взглядом. Его льняное одеяние куда-то исчезло. Он вновь был одет в свои привычные синие джинсы и фиолетовую футболку, на ногах красовались кроссовки неизвестной китайской марки.

— Ну, здравствуй, пункт моего назначения, — подумал парень. — Посмотрим, что за опасности хранит в себе чужая воля.

С виду это был обычный вечерний город, какой-нибудь квартал Москвы. Люди, оттянув себе руки пакетами с продуктами, торопились по своим делам, наверное, спешили по домам, толпились у киосков с газетами, стояли у перекрестков, ожидая маленького зеленного человечка, дергано перебирающего ногами. Одни непринужденно болтали, другие, наоборот, замкнувшись в себе, безучастно или хмуро изучали пространство перед собой, а чаще у себя под ногами. Обычные серые человечки.

Машины разных марок неслись по освещенным желтым светом улицам, выплескивая из открытых окон на грязный асфальт, наверное, всю существовавшую в мире музыку, скопившуюся за долгую эволюцию человечества. Шансон, классика, где-то даже прозвучали голоса оперных исполнителей, попса и прочее, прочее, прочее. Серые человечки, управляющие своими железным конями, сигналили другим серым человечкам, которые старались перебежать дорогу там, где это было не положено.

Игорь шел между однотипными многоэтажками и ждал, когда что-нибудь произойдет. Но дома сменяли друг дружку, перекрестки становились все более запруженные, но ни чего не происходило.

— Даже черной кошки нет, — немного с обидой подумал Игорь. Ему начало надоедать это шатание по чужому городу, где уже давно наступила ночь, а народу на улицах было как в час пик.

И тут это произошло. Точнее не произошло ничего. Но Игорь почувствовал, что-то вроде укола. На него кто-то смотрел. Из окружающей его толпы людей, кто-то явно неотрывно следил за ним. Игорь обернулся, но не увидел ни одного направленного на него взгляда, а ощущение лишь усилилось. Как будто кто стоял у него за спиной и вглядывался ему в затылок.

Игорь передернул плечами. Еще раз обернулся. Безрезультатно. Может быть, это из домов на него кто-то смотрит? Парень окинул взглядом окна ближних домов. Там где горел свет, окна были пусты. Так что если кто за ним и наблюдал из окон, то только из темных. Но как это узнать?

Парень двинулся дальше. Ощущение же того, что кто-то на него смотрит, лишь усилилось, как будто наблюдателей стало больше.

— Стоп, — остановил сам себя парень. — Я в своем сне, пусть и в чужой проекции. Может… — он на время замялся, выковыривая нужную мысль. — Может быть ощущение, что за мной следят, является лишь моей фантазией, как реакция на зароненное стариком предупреждение. — О-о-о! — обратился к себе Игорь. — Парень, да так и извержение вулкана можно тут устроить.

Но идея того, что он сам себе придумывает и нагнетает угрозы, прочно засела в мозгах. Как попытка не думать о белой обезьяне, когда тебе говорят, что бы ты и не думал о ней.

— Бред, — отмахнулся от навязчивой идеи Игорь. — Посмотрим, что будет дальше.

А дальше он увидел его. Этот взгляд, смотрящий на него из людской массы, острый, как бритва и абсолютно сумасшедший. Взгляд шизофреника и психопата. Блестящие, светящиеся одержимостью глаза.

Игорь некоторое время смотрел на человека, которому принадлежал этот взгляд. Как хищник, охотящийся на добычу, он не стремился показаться в открытую. Человек, то исчезал за спинами снующих туда-сюда людей, то появлялся в новом месте. А потом он вышел на свет. Точнее, мельтешащие люди наконец-то расступились, образовав вокруг хищника открытое пространство.

Ободранный, тощий, обросший грязными, редкими волосами, он стоял под фонарем, прямо в центре освещенного круга и, медленно раскачиваясь, сжимал в руке, как нож, осколок стекла, обмотанный на рукоятке в какую-то тряпку. Человек улыбнулся. Не Игорю, самому себе. Он наконец-то нашел свою добычу и теперь не собирался ее отпускать. Худое лицо его было не пропорциональным. Под обтянутыми кожей скулами, где должны были находиться впадины щек, кожа слегка выпирала в стороны, как будто у человека был флюс, или он что-то держал во рту.

Игорю было страшно. Он ожидал этого момента, но все равно страх охватил его, заставляя мысли заметаться в судорожных попытках придумать хоть что-нибудь, чтобы выбраться отсюда живым.

— А откуда от сюда? — Игорь тоже улыбнулся сам себе, на манер стоящего напротив него человека. — Это же мой сон. Моя фантазия. Неужто не справлюсь со своими же мыслями?

Но страх, все равно остался на месте. Не панический ужас, а лишь осознанный риск проиграть самому себе в схватке. Но стоило ли затевать борьбу? Может, был выход, которого Игорь еще не видел. Может быть, ему стоило лишь подумать о том, чтобы тот человек исчез, и он бы исчез.

Человек не исчез. Он двинулся на Игоря, не сводя с него своих горящих желанием смерти глаз. Игорь хотел было отступить или даже бежать, но огромным усилием воли заставил себя остаться на месте. Человек шел сквозь разделяющих их людей, горячий нож по растопленному маслу. Он не замечал людей. Они не трогали его, обтекали, ускользали от соприкосновения с ним. И никто не реагировал на этого человека, от которого Игоря отделал лишь один переход через дорогу.

Один из прохожих немного замешкался перед светофором и, пройдя мимо человека-хищника к переходу, отстранился от рванувшей с места машины и сделал шаг назад под ноги к сумасшедшему. Человек обнял прохожего свободной рукой за шею, находясь у него за спиной. Выглянул у него из-за плеча, не сводя взгляд с Игоря, и резко вздернул руку с осколком стекла, вжав ее прохожему в бок. Прохожий дернулся, хотел было посмотреть на обнявшего его человека, но тот повернул руку со стеклом, заставив прохожего еще раз дернуться. Глаза мужчины закатились, а тело его обмякло, и если бы не смертельное объятие, то он упал бы под колеса пролетающих мимо машин.

Игорь увидел, как у неудачливого пешехода изо рта потекла тоненькая красная струйка, и то, что никто вокруг не обратил на происшедшее ни капельки внимания. Как будто бы не видели, или не хотели видеть убийства.

Парень напрягся, почувствовал, как вспотели руки. Он пытался хоть как-то мысленно повлиять на происходящее, но у него ничего не получалось.

Загорелся зеленый человечек, и люди качнулись на дорогу. Сумасшедший отпустил свою первую жертву, кулем упавшую на асфальт, и направился к Игорю. Лежащего на дороге человека никто не замечал. Обходили краем растекающуюся под ним лужу крови. А убийца, не скрывая окровавленного стекла, все шел дальше.

Психу оставалось пройти несколько метров до Игоря, когда он остановился. Остановился, слегка наклонив свою голову в сторону, и пристально посмотрел на парня.

— Отдай мне его, — без эмоций произнес человек. — Отдай.

— Чего? — не понял Игорь. — Что тебе нужно?

— А что у тебя есть? — улыбнулся сумасшедший. — А?

Игорь посмотрел на себя. Кроме одежды и обуви у него сейчас не было ничего. На всякий случай похлопал по карманам джинсов и почувствовал под правой рукой что-то твердое. «Странно». Подумал он. «Там вроде бы ничего не было». Засунул руку в карман и вытащил прозрачную каплю-передатчик, скользкую и холодную.

— Вот это? — Игорь протянул вперед руку с передатчиком на раскрытой ладони.

— Да! — радостно оскалился человек.

Хоть Игорю и было страшно, но подчиняться чужой воле в своем же сне он не собирался. К тому же ему стало интересно, зачем это психу нужен этот предмет. Он сжал кулак с передатчиком и вернул его к себе в карман. Сумасшедший было дернулся вперед, на лице его отобразилась злость. Но Игорь поднял другую руку в останавливающем жесте. Псих вновь замер.

— Зачем он тебе? — спросил Игорь.

— Его нужно вернуть на место, — нехотя отозвался человек. — Он не твой.

— Мне его дали и сказали, что я могу им пользоваться, — Игорь не сводил своего взгляда с человека напротив.

— Дали, — повторил псих раздражено. — А я отберу.

Он дернулся вперед всем телом и бросился на Игоря. Парень был готов к атаке. Крутанувшись на месте, он ринулся прочь, то и дело, оглядываясь на преследователя. Окружающие их люди никак не реагировали на происходящее. И если психа они обходили стороной, то к Игорю они буквально лезли под ноги, толкали в бока, загораживали дорогу.

— Прочь! В сторону! — орал на бегу парень.

Его не слушали. Он схватил остановившегося перед ним мужчину за плечи, заглянул ему в глаза, перед тем как оттолкнуть и понял, почему на него не обращают внимания. Вместо глаз у мужчины были черные провалы, два бездонных колодца. Они все были слепы. Все люди в городе. Кроме Игоря и этого психа. Они не видели ничего вокруг себя, каждый день, заведено вышагивали свои маршруты. Им не нужны были глаза. И тоже самое, видимо, касалось их возможности слышать.

Игорь замешкался на секунду, вглядываясь в лицо мужчины, услышал сзади близкие шаги и, развернувшись, оттолкнул слепого на сумасшедшего. Псих поймал падающего на него человека и, зло улыбаясь, резанул его по горлу, вскрывая артерию. Кровь фонтаном ударила по сумасшедшему, обрызгала ему лицо и грязные лохмотья на теле. Слепой человек упал, а псих бросился дальше за убегающим прочь Игорем.

Парень метнулся через дорогу, рискуя быть сбитым одной из проносящихся мимо машин. Чуть не попал на бампер к одной из них и, споткнувшись об бордюр, побежал дальше, обдумывая на ходу, что же ему делать: бросить в преследовавшего его психа этим передатчиком, или попытаться бороться с ним. Увидел возле одного из магазинов деревянный табурет, подпирающий дверь. Схватил его и, развернувшись, выставил перед собой. «Оружие, конечно, не ахти какое, но против стекляшки вполне сойдет». Подумал Игорь, готовясь встретить несущегося на него психа.

Сумасшедший, не думая останавливаться, с разгона ударился в выставленный на него ножками стул и замахал перед собой окровавленным стеклом, пытаясь достать до лица Игоря. Отступая под напором противника, парень подгадал момент, когда тот, чрезмерно увлекшись своим фехтованием, высоко поднял руку над стулом, и парень рывком вздернул свою защиту еще выше, заставляя психа раскрыться и, сам теряя равновесие, со всей силы ударил его ногой в живот. Человека со стекляшкой отбросило на асфальт. Падая, он выронил свое оружие, которое осколками разлетелось по дороге. Хрипя, он свернулся калачиком, обхватив грудь руками. Широко раскрыв глаза, он как рыба, выброшенная на берег, ловил ртом воздух.

Игорь вскочил, подбежал к лежащему на земле и со всей силу приложился ему ногой в челюсть. Человек откинул голову. Его безумные глаза закатились, а сам он перестал шевелиться. Парень хотел было проверить, дышит ли он. Но потом, в какой уже раз, вспомнил, что это сон, и что его противника в принципе не существует. Вокруг все так же шагали по своим делам слепые люди.

— Отдай его мне! — послышался голос сумасшедшего, только теперь он шел не от лежащего на асфальте, а от куда-то со стороны. — Отдай!!!

Игорь посмотрел в ту сторону. На него пока еще только шел этот же псих.

«Но как?» Игорь посмотрел на распластавшегося у ног человека. «Как? И сколько тогда таких здесь?»

Такой поворот событий парню не нравился. А что если и этот не последний. Он вновь посмотрел на приближающегося к нему психа, и подтверждая его самые плохие предположения с боку раздался еще один голос.

— Отдай!

Двое. Уже два одинаковых человека шли на Игоря. Отбиваться от обоих он не решился. И тогда он вновь побежал. Снова прикидывая, что же ему делать. Как вдруг с боку на него кто-то налетел. Это был еще один псих. Или тот же самый. Игорь упал, перекатываясь, заметил, что те двое все еще были сзади. Это был третий. Игорь с удовольствие вмазал ему по лицу. Вскочил на ноги и помчался дальше. И оборачиваясь, понял, что ему не уйти. Сзади и с боков к нему бежали уже десятки одинаковых психов. И у каждого в руке было по стекляшке.

— Отдай!!! — эхом перекатывалось по улице. — Верни!!!

Игорь, чувствовал, как начинает задыхаться. Как в голове, кроме мысли бежать не осталось ничего. Но куда бежать? Они, его преследователи были кругом. Уже и спереди, ему на встречу, неслось несколько человек.

Парень, не зная куда ему деваться, свернул в образовавшееся между людьми окно и юркнул в открытый подъезд. Грохнул за собой дверь, та, пиликнув домофоном, защелкнулась, отгораживая преследователей от парня. Игорь на секунду остановился, что бы отдышаться. И тут же дверь содрогнулась от десятков долбящих в нее рук.

— Отдай!!! — неслось с наружи. — Верни!!!

Дверь держалась, но вот коробка, на которой она висела, уже качалась. Выкрашивался из стен сухой раствор.

«Рухнет». Подумал Игорь. «Точно рухнет».

— Отдай!!! — Раздался голос от ближней квартиры.

Там уже стоял псих. Игорь не стал ждать его атаки, а сам разбежавшись отшвырнул его, ударив в грудь обеими ногами. Больно ударившись об пол, тут же вскочил, посмотрел, что жить входной двери осталось не долго, и бросился по лестнице вверх. Сзади раздался скрежет и грохот, а потом по лестничным маршам разнеслось, уже не отгороженное ничем:

— Отдай!!!

Этаж. Второй. Третий. Еще один. Еще, еще. Игорь даже перестал считать, понимая, что дом не выглядел с наружи таким высоким. Легкие рвались наружу. Ноги то и дело спотыкались об ступеньки. На очередном этаже, прямо перед парнем раскрылась дверь, и на него вывалился сумасшедший с уже занесенной для удара стекляшкой.

— Отдай!!! — скалился желтыми зубами перекошенный рот. — Верни!!!

Игорь отбил направленный на него удар и, не имя сил для борьбы, просто столкнул человека с лестницы вниз. Тот потерял равновесие и кубарем покатился навстречу своим двойникам.

Понимая, что дальше бежать смысла нет, Игорь ввалился в квартиру, из которой на него напал последний противник. Дверь захлопнулась щелчком замка-собачки. Но эта преграда, по предположению парня, рухнет еще раньше, чем дверь в подъезде. В квартире было темно. Абсолютно, как в том болоте, в котором он барахтался до своего попадания в город.

«Выключатель, где же ты?» — Игорь шарил рукой по стенам вокруг двери и ничего не мог найти, кроме шершавых обоев.

Тогда на ощупь, он двинулся по стене. Пару раз споткнулся о какие-то предметы, попавшие под ноги. В дверь уже ломились. Уронил что-то со стены и нащупал ручку двери. Странно, но дверь была стальная, причем, как показалось парню, она была куда как прочнее всех предыдущих. Но она была закрыта.

— Черт! — Игорь безуспешно дергал за ручку.

Тогда он начал шарить по стене вокруг нее. Вдруг эта дверь тоже входная или выходная. Может выключатель возле нее. И не ошибся. Под руку попал выключатель, и комнату озарил яркий белый свет. Игорь даже ослеп, не в силах стерпеть такой яркости, но вспомнил про находящийся в кармане передатчик. Вытащил его и приложил к глазу. Помогло. Яркость упала. Он был в какой-то странной овальной комнате, наподобие той, что была в капсуле, в подземке. Но эта комната представляла собой гибрид из нормальной человеческой квартиры, заключенной в инопланетный интерьер. Стол, телевизор, стенка с книгами и фотографиями, не пойми как вместившаяся под закругленный потолок, люстра со свисающими стеклянными бусами и дверь. Она была явно крепче всех предыдущих. И она была точно не человеческим твореньем. Шлюз капсулы. Уж что-что, а она должна была выдержать атаку этих психов.

В коридоре послышался треск падающей двери, и злые голоса твердившие, что бы Игорь отдал им передатчик.

— Ну, уж не теперь! — зло процедил Игорь.

Дернул за ручку двери, и та плавно отворилась, будто выключатель не только включал свет в комнате, но еще и открывал замки.

Игорь залетел в проем, когда в комнату с другой стороны ввалилась масса одинаковых психов. Парень даже улыбнулся им на прощанье. Потянул дверь на себя, та с тяжестью поддалась и, захлопнувшись, произвела шипение, а затем ряд щелчков, видимо запираясь на все возможные запоры. Из-за двери не было слышно ничего. Не единого звука.

Игорь улыбнулся, убрал каплю в карман. Освещение вокруг было нормальным и, отвернувшись от двери, желая рассмотреть помещение в какое он попал, замер, напоровшись животом на острый и уже окровавленный кусок стекла, который держал в руке, криво улыбаясь, тот самый сумасшедший. Фанатичный огонь в его глазах сиял багровыми всполохами. Или Игорю это уже просто казалось.

Парень попытался отшатнуться от сумасшедшего, но тот обнял его, прижав к себе, и еще глубже вонзил свою стекляшку. И только сейчас до сознания Игоря дошла боль. Скользкое жжение в животе. Адский огнь заливал его внутренности, поднимаясь снизу вверх. Игорь захрипел и почувствовал вкус крови. А его противник, прижавшись к нему своим костлявым телом, надавил на конец своей стекляшки, и та, вспарывая дальше внутренности Игоря, обломилась, оставив в кровоточащей ране часть себя.

Псих вытащил из кармана Игоря каплю-передатчик и отошел от него. Игорь упал. Чувствуя, как с каждой каплей крови из него уходит жизнь, он не мог поверить в происходящее, а еще он ждал, ждал, торопил, как только мог момент, когда этот кошмар закончится, когда он проснется. Но сон не кончался. Сознание Игоря затуманивалось все больше, пока совсем не погасло.

В панике Игорь вскочил с постели. Заорав, принялся осматривать свое тело. Сердце бешено колотилось, глаза были на выкате. Он щупал свой живот, не веря глазам. Все было нормально, ни пореза, ни шрама.

— Твою мать!!! — тяжело дыша, выругался он. — Прошло. Сон. Прошло. Фу ты.

В его животе все еще стояла боль от острого стеклянного осколка, тело, по ощущениям, было готово умереть, но все же он был жив. И тут на парня обрушился страх. Страх пережитого и страх за свое будущее. Его затрясло. Он повалился обратно на постель и, завернувшись в одеяло, долго лежал, пытаясь хоть чуточку согреться.

Просто сон. Просто кошмар. Просто смерть.

 

32. Леонид Васильевич

— За-а-я-я, — протянула, развалившая свои несметные телеса, Лиза. — Зай! А? А ты меня любишь?

Ответить на этот вопрос правильно Леонид Васильевич мог в любом состоянии и при любых обстоятельствах, лишь добавляя к словам различные интонации.

— Конечно, милая, — он почти искренне улыбнулся. — А с какой целью вопрос?

Девушка, лежащая на не заправленной с утра постели, и представляющая собой необъятный мешок жира, хоть ее родители и называли ее состояние «Эх! Кровь с молоком», заняла полусидячие положение и, потупив глаза, сюсюкая, заговорила.

— Зая с Заячкой все дома и дома. А Заячке тут скучно и от этого грустно.

— Так мы только вчера гуляли. Позавчера в театр ходили. Еще день назад в кино, — не понимая претензий жены, начал оправдываться Леонид Васильевич.

— Зая не понял свою Заячку, — расстроено промямлила Лиза.

— Зая не понял своего бегемота, — мысленно поправил Леонид Васильевич жену, а сам отложил в сторону ноутбук, с помощью которого исследовал необъятные просторы интернет-помойки, развернулся на краю кровати и вопросительно посмотрел на Лизу.

— И чего же моей Заячке хочется? — подражая ей, спросил Леонид Васильевич.

Лиза мечтательно улыбнулась такой яркой и широкой улыбкой, что в их и без того светлой спальне стало еще светлее, но свободное пространство заметно сократилось.

— Заячка у Заи давно не была на море. Солнце, пляж… — она заискивающе уставилась на мужа. — Ведь Зая еще долго будет в отпуске?

— Рестораны, хавка, хавка, — опять подумал Леонид Васильевич, а вслух сказал. — Да уж, засиделся чего-то, — он еще находился на вымышленном больничном, и его выход на работу действительно был не определен по времени. — Солнце, — улыбнулся он в ответ жене. — Ну, ты же знаешь, что границы для нас закрыты. Ну, куда мы?

— Недалеко… — поджав губы, ответила Лиза. — Хоть к нам.

— К нам? — приподняв брови, действительно удивился Леонид Васильевич. Жена быстро закивала в ответ. — Ты серьезно?

— Заячке так хочется на море, что можно и к нам, — она вытянула вперед губы, изображая уточку, но получилась свинка.

— И куда же к нам? хочет моя Заячка?

— Ялта.

— К нам?! — засмеялся Леонид Васильевич. — А недавно еще была бы заграница.

— Но сейчас же нет.

— К нам! — еще раз повторил Леонид Васильевич. Прикинул по датам, что и в самом деле есть возможность на несколько дней сменить вид из окна и, соглашаясь с женой, ответил. — Ну, давай к нам. Раз уж это теперь наше.

Девушка всем телом подалась вперед, так что кровать затрещала от неожиданной нагрузки и повисла у мужа на шее.

— Заячка очень-очень сильно любит своего Заю. Очень-очень, — затем она заставила Леонида Васильевича откинуться на кровать, а сама соскользнула, точнее, перекатилась вниз. — И Заячка сейчас сделает своему Зае очень-очень приятно.

Это было и в самом деле очень приятно, хотя бы потому, что в таком положении Леонид Васильевич видел лишь голову своей супруги, и то только ее ритмично двигающийся затылок. Он раскинул руки на кровати и, закрыв глаза, отдался всем своим сознанием чувству тепла, влажно ласкающему его внизу живота. А о предстоящей поездке в Крым решил не думать вовсе. Его Заячка скорее всего уже все продумала и решила, да и чемоданы уже наверное собрала, так что ему остается лишь наслаждаться происходящим, самому ничего при этом не делая.

 

33. Егор

Серый матовый небосклон неподвижно висел над головой. Егор даже не хотел поворачиваться на бок. Что он мог там увидеть? Бескрайний горизонт, соединяющий две пустоши сверху и снизу в далекую тонкую линию. Нет, Егор и так чувствовал себя достаточно плохо, чтобы вновь блуждать по серому однообразию.

На небе виднелись какие-то линии и узоры.

«Странно». Подумал парень. «Этого в прошлый раз не было».

И тут он что-то услышал. Звук, казалось, полностью совпадал с биением его сердца. На каждый удар, откликом раздавался тихий писк. Егор хотел было повернуть голову, чтобы посмотреть, что же там пищит, но сделать ему это не удалось, что-то мешало, тянуло от лица в сторону. Егор поднял руку, поднес ее к лицу и удивился еще больше. На пальцах были зажаты какие-то датчики. А от локтевого сгиба тянулась прозрачная трубочка капельницы. Неожиданно чувства парня обострились, и он понял, что голову он не смог повернуть из-за того, что к его носу и рту тоже было что-то прикреплено. Причем не просто к коже, а засунуто ему в носоглотки и даже дальше.

Егору стало не по себе. Он закружил глазами вокруг, и понял, что находится не в коричневой пустоши. Он лежал на кушетке в больничной палате. Голова у него кружилась, а дикая слабость, навалившаяся вдруг не пойми откуда, мешала сделать еще что-либо кроме одного движения рукой. Раздался хлопок двери и в палату кто-то вошел.

— Доктор! Он наконец-то очнулся! — звонкий женский голос был Егору не знаком, но отчего-то парень был очень рад его слышать, как будто бы он не слышал человеческую речь уже целую вечность.

— Да. Вижу, — отозвался тихий сухой голос. — Родителям сообщите. И тем тоже.

«Родителям?»

Сердце у Егора подскочило к горлу и спокойно вернулось в прежнее состояние. Парень расслабился.

«Родители. Это мама и папа. Значит с ними все в порядке».

Эта светлая, радостная мысль отняла у парня последние силы, и Егор закрыл глаза, засыпая обычным крепким сном.

Когда он очнулся в следующий раз, то мама была уже рядом с ним. Она сидела на стуле у его кровати, а за ее спиной стоял отец. По лицу мамы катились слезы, но она улыбалась. Отец тоже улыбался, но слезы, не срываясь, набрякли у него в глазах, удерживаясь там неведомо какими силами, как будто бы, то были и не слезы вовсе, а очень толстые линзы.

— Сынок! — мама Егора не содержалась и, рыдая, бросилась обнимать открывшего глаза парня. — Сынок!

Она целовала лицо Егора, заливая его своими слезами, которые тут же смешались с его собственными, в одночасье хлынувшими из глаз.

— Мама! — он крепко обнял маму, сам во всю рыдая. Он был безмерно счастлив, что с ней все в порядке, что этот охранник их, Миша, он видимо что-то напутал, когда звонил ему. Мама же вот перед ним живая и невредимая.

Отец, стоявший за мамой, обошел кровать, на которой лежал Егор, и присев на корточки крепко стиснул его руку. Он опустил голову, и Егор видел по содроганию плеч, что слезы у отца все же прорвали плотину его стойкости.

Когда первая волна радости прошла. Родители все же оторвались от Егора, расспрашивая, как он себя чувствует, и, рассказывая все последние новости. И новостей оказалось много.

Оказалось, что Егор лежит в коме уже месяц. Что после крушения поезда, на Егора и Антона напали какие-то бандиты, из-за чего Егор получил резиновую пулю в лицо и провалился в беспамятства.

Егора аж передернуло от этой версии происшедшего.

«Какая пуля? Антон? Не было его там. Он лишь дирижировал всем оркестром, подставляя меня».

Маме же Егор ничего не сказал, лишь удивленно кивал головой.

Так же оказалось, что те бандиты, с кем якобы боролись Егор и Антон — это предполагаемые террористы.

Егор утвердительно кивнул. Тут все было в правду.

«Эти люди в черном. Конечно они террористы. Но и я вместе с ними получается террорист».

Оказалось, что оказав сопротивление террористам и ценной здоровья все-таки задержав их, ему Егору, Антону и еще одному парню выдали какие-то правительственные награды. Террористы потом сбежали. А вот Егору автоматом засчитали сдачу диплома. Хотя многие считали, что парень уже не выкарабкается и диплом этот фактически дань его мужеству наравне с наградой.

Да интересно все выходило. Он, человек исполнивший теракт, значит герой, который, не смотря на тяжесть ран, все-таки выжил. И Антон, выдумавший борьбу с бандитами, тоже герой. А этот, еще один парень? Егор припомнил, что в момент взрыва за спиной, он успел настичь лишь трех людей в черном. Четвертый же смог уйти. Не он ли этот еще один герой.

Подумать было теперь над чем. А главное, это как свести счеты с Антоном, который и втянул Егора в эту передрягу.

Родители рассказывали, что Антон часто приходил его навещать, но по инициативе органов власти право на посещение было выдано только родителям. А у Егора извлекли резиновую пулю из трахеи, куда та попала, срикошетив от неба, чем и нанесла серьезный ущерб головному мозгу, спровоцировав сотрясение и достаточно сильное кровоизлияние, такое, что даже вставал вопрос о проведении трепанации черепа. Общее состояние парня было стабильное с положительной динамикой. Поэтому череп ему вскрывать не стали. Само должно было рассосаться скоро.

«Все-таки пуля была. Может это успел как раз четвертый герой выстрелить».

Оказалось, что Егору на лицо наложили десять швов. После этой новости парень потребовал зеркала. И увидел в отражении себя. Да, шрамы были, но в целом все было приемлемо.

Потом, после родителей пришли сотрудники органов внутренних дел. Долго расспрашивали Егора о происшедшем в метро. Но парень откровенно лгал, утверждая, что ничего не помнит. А общая слабость и болезненный вид помогали ему в этом. Не будет же он сам говорить ментам, что является исполнителем теракта, и тем лишит себя права на кровную месть.

А потом пришел Антон. Это было где-то через неделю, после того, как очнулся парень. Он полусидел у себя на кровати, ковыряясь в смартфоне, который подарили ему родители. В смартфоне не было ничего не обычного. Парень лазил в интернете, который был установлен по безлимитному тарифу. И весь этот электронный мир поддерживал официальную версию властей, именно ту, что рассказали ему родители и менты. Нигде не попалась информация о людях в черном.

Когда Антон зашел в палату, Егор раздражено выругался, он не мог спокойно смотреть на своего бывшего друга, он хотел тут же вскочить и придушить этого Антошку. Но не мог этого сделать пока даже физически, плюс он не хотел делать это необдуманно и поспешно. Антон же, выражая абсолютную радость тому, что Егор жив, некоторое время интересовался, помнит ли тот хоть что-нибудь. Егор же опять врал, и вообще старался говорить односложно, не вдаваясь ни в его самочувствие, ни в его настроение.

— Егор, — Антон стоял возле окна. — Слушай, я тут предложил твоим родителям, а они посоветовались с врачом, и он им не отказал. — Парень повернулся к больному. Тот внимательно его слушал.

— Что ты им предложил? — поддержал диалог Егор.

— Что бы ты отправился со мной в Сочи через три недели. Ты как? За?

Егор улыбнулся.

— Конечно, — радостно ответил он. — Я с тобой.

А про себя добавил.

«Вот там-то я тебя и прикончу. Выберу место побезлюдней и сверну тебе шею».

Егор улыбался. Антон сам подсказал ему возможность отмщения. Вот только почему-то Антон ни разу не сказал ни о каком деле, на которое подписался Егор, и о котором так настойчиво твердил в телефонной трубке, когда обещал разделаться с его родными, если тот не выполнить свою миссию.

«Странно. Может и в самом деле поверил, что Егор ничего не помнит. Ну да Ладно».

Теперь у парня было достаточно времени, что бы горячее блюдо мести смогло достаточно остыть. И подать его Егор собирался в самый неожиданный момент.

 

34. Игорь

— Игорек, постой, — Рухин Санек быстрым шагом догонял парня уже проходящего через проходные.

Смена закончилась, и Игорь со спокойной душой направлялся домой. Выйти на работу до отпуска оставалось еще три раза. Остановившись после проходных, парень дождался, когда его коллега выйдет из душного помещения с железным турникетом и хмурыми охранниками возле него, которые хлещи скана и металлоискателя просвечивают одежды и сумки идущих домой работяг. Вдруг у слесаря премия охраннику в кармане завалялась.

— Эй, Игорек, — улыбаясь, закашлялся Саня. — Ты как-никак в отпуск намыливаешься?

Тяжелая рука коллеги дружелюбно легла на плечо Игоря.

— Да есть такая идея, — отозвался парень.

— О, ништяк. А проставляться-то будешь?

Игорь ухмыльнулся, подумав, что русскому человеку, особенно простому работяге, что бы за причина не была выпить, лишь бы она была.

— Горят что ли? — спросил он.

Санек отмахнулся.

— Да я не про это.

— А про что тогда? — не понял Игорь.

— Да я хотел предложить, так сказать, скооперироваться.

— Чего?

— Да у меня днюха в этот же день. Я думаю бригаду со смены вместо забегаловки вот этой, — санек мотнул рукой в сторону закусочной, стоящей рядом с остановкой. — Пригласить на природу. Шашлычки там, машлычки.

— А-а-а, — протянул Игорь. — Теперь понятно. Тогда давай кооперироваться. Я за.

— Вот и славно. Тогда пополам скинемся, а я все организую. У тебя же машины нет?

— Не-а, — Игорь поджал губы. — Еще не заработал.

— А у меня есть. Хоть я тоже еще не заработал. Тебя, кстати, подбросить? А то уже темнеет, — Санек засмеялся. — А то глядишь, по дороге кто приставать будет.

— Ну, подбрось, коль не трудно.

— Пошли.

От машины было только название. И то Москвич. Но как говорят некоторые люди, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Чихая, подвывая, скрипя и больно отдавая каждой кочкой в пятую точку, машина неспешно катилась по дороге. Так неспешно, что Игорь уже и на общественном транспорте успел бы доехать.

— Где у тебя въезд во двор?

— Сань, — в раздумье обратился Игорь к водителю. — Давай я лучше отсюда пешком. Тут рядом, а я вон в магазин дойду. Да и вообще воздухом подышу.

— Хозяин — барин, — отозвался Санек и, притормозив у бордюра, попрощался с Игорем. — Тогда завтра в ночную стол обсудим. Пойдет?

— Отлично, — Игорь пожал протянутую руку и вышел из машины, хлопнул дверью, но та не закрылась, приоткрыл и хлопнул еще раз. И вновь безрезультатно.

— Да посильнее, — раздался из салона голос Санька. — Что ты ее как иномарку?

Игорь хотел предложить закрыть ее с пинка, но не стал так откровенно ругать чужую собственность, а лишь размахнувшись посильнее, влепил дверью так, что у стоящего в десяти метрах от них автомобиля, сработала сигнализация.

Москвич натужно взвизгнул и, выплевывая из-под колес камушки, а из выхлопной трубы сизый дым с каплями не сгоревшего топлива, дергано вклинился в мчащийся поток автомобилей и машин.

«Да» — Подумал Игорь. — «Снаружи она звучит еще хуже, чем изнутри».

И ухмыльнувшись, зашагал к своему дому. Конечно, он не собирался ни в магазин, ни дышать воздухом, он просто хотел выйти из машины, у которой выхлопная труба, казалось, была выведена в салон.

Проходя мимо мусорных баков, Игорь замедлил ход. Он ощутил странное чувство. Ему показалось, что на него кто-то смотрит в упор, как тогда, во сне. Что кто-то следит за ним.

— Дежавю? — сам себя спросил парень, и, поддавшись желанию проверить, нет ли кого рядом, огляделся вокруг.

За спиной стоял он. Игорь с негромким криком отступил назад.

— Твою же мать! — выругался парень.

Тот же ободранный, тощий фанатик, что преследовал Игоря во сне. Такие же лохмотья, свалявшиеся редкие волосы и взгляд, горящий взгляд хищника. Но руки были у него пусты.

— Отдай мне его.

Игорь оценил, что сейчас справиться с этим бомжем легко. Главное, что бы он себя не клонировал, как во сне.

— Тебе это? — Игорь вытащил из кармана каплю передатчик.

Ободранный аж задергался от предвкушения.

— Тогда иди и возьми, — Игорь опустил каплю в карман и приготовился к атаке ободранного.

Тот взвизгнул и, рванувшись с места, бросился вперед, просто пытаясь обхватить Игоря. Вот чего-чего, а обниматься с парнями Игорь не хотел никогда, тем более с грязными фанатиками. Парень наотмашь хлестанул нападающего по лицу, заставляя того чуть-чуть потерять ориентацию, и тут же не жалея кулака, ударил его в скулу. Игорь даже услышал характерный треск, или зубы так лязгнули. Нападавший мотнул головой и кулем рухнул на асфальт, так и не успев прикоснуться к парню. Затем зашевелился. Встал на четвереньки, мотая головой, сплюнул густую кровавую слюну. Взглянул на замершего в напряжении Игоря, и одной рукой полез в карман, вытащив оттуда нож. Обычный кухонный. Но насколько знал парень, убить можно и перочинным ножичком.

Ободранный все еще стоял на четвереньках, зло скалясь и пытаясь подняться.

— Ну, уж нет! — Сказал Игорь, с размаху пнул бомжа в живот. — Лучше не вставай.

Оборванный хрюкнул, раскрыл рот, не в силах сделать и глотка воздуха из-за сведенной судорогой диафрагмы, и у него изо рта вместе со слюной выпали две прозрачные стекляшки. Игорь обомлел. Посмотрел на бомжа еще раз, как будто бы пытаясь признать в нем пусть незнакомого, но человека, как и он знающего, для чего нужны эти побрякушки. Но увидел лишь фанатичный огонь в глазах, которые сейчас метались в ужасе.

Завалившись на бок в попытках отдышаться, бомж отбросил свой нож и, не вспоминая ни о нем, ни об Игоре, ловил выскальзывающие из пальцев покрытые кровью капли-передатчики. Когда у него это получилось, Игорь даже не сразу сообразил, что этого ободранного надо было задержать и выяснить, откуда у него эти капли, а бомж красный от нехватки кислорода, тут же запихал свое сокровище себе обратно в рот и, вскочив, дал деру.

Игорь побежал было за ним, но потом бросил это дело. Он думал о не звонившем телефоне. Почему Виктор с Машей ему не набирают? Может быть, не потому что не хотят, а может из-за того, что вот эти капли их, и, значит, на них было совершенно нападение, и если капли были отобраны, то с молодыми людьми могло случиться все что угодно. Они даже могли быть уже мертвы. Ведь этот бомж не побоялся схватиться за нож, хоть и промедлил немного.

Игорь вытащил из кармана свой новый смартфон. Залез в телефонную книгу и, пролистав ее несколько раз, обругал себя самыми непристойными словами. Номер Маши и Виктора он так и не переписал, оставив его на том стареньком телефоне, с которым купался в нечистотах. А это значит, ему надо было идти домой, что бы позвонить паре. Парень осмотрелся по сторонам, не было ли еще кого рядом и, убедившись, что все спокойно, быстрым шагом направился домой.

 

35. Маша и Виктор

Девушка стояла перед окном и задумчиво наблюдала, как медленно вступает в свои права вечер. Как розово-красный закат на небе, отступая перед надвигающейся темнотой, стягивается в стремительно утоняющуюся линию, а затем скрывается за крышами домов, покидая этот мир до следующего дня, что бы в свою очередь, прогнав темноту, воссиять ярким светом, даруя всему живому тепло и жизнь.

Виктор осторожно обнял Машу за талию, нежно поцеловал стоящую к нему спиной девушку в шею. Провел ладонями по ее животу и, прижимаясь к ней всем телом, нежно прикусил слегка розовую мочку уха. Маша окинула шею назад, развернула голову, ища своими губами губы парня. Но он нырнул под шелк ее волос и, еле касаясь горячими губами покрывшуюся мурашками шею девушки, чуть дотронулся кончиком языка до мочки другого уха.

Маша томно вздохнула, подняла свои руки вверх и, поймав голову Виктора, удержала ее, повернулась в пол оборота и жадно прильнула своими губами к его рту. Потом, развернувшись полностью, она обняла парня за шею и, разжигая себя и его все больше, начала покрывать его лицо и шею, то сладостно нежными, то нестерпимо страстными, жаждущими ласки и огня поцелуями. Желание, рожденное нежными поцелуями Виктора, раскалилось до предела и, вскипев, готово было в любую минуту выплеснуться наружу.

Они уже не были Машей и Виктором, мужчиной и женщиной, повалившись прямо на ковер, сплетаясь руками и ногами, вжимаясь друг в друга каждым сантиметром тела, они стали одним целым, неземным, легким и одновременно горячим, трепещущим. Созданный ими клубок страсти двигался все ритмичнее, все чаще качели удовольствия поднимались к максимальной высоте, а волны экстаза накрывали их с головой, унося к божественному, открывая в преддверии пика желания свой воистину неземной замысел. И в момент, когда сил и желания ждать и терпеть больше не было, произошел взрыв, окутавший сцепленные между собой тела, разорвавший и уничтоживший их сознания. А потом, они родились вновь. Каждый в своем изнеможенном любовной лаской теле.

Маша соскользнула с парня и, дыша одновременно и легко и тяжело, повернула голову к парню. Игорь смотрел на нее, слегка улыбаясь. В испуге девушка зажмурилась. Вновь открыть глаза ее заставили нежные поцелуи Виктора, которыми он ласкал ее губы.

Маша вздрогнула, вспомнив привидевшееся ей лицо. Она испугалась, этого невольного видения, вынудившего ее почувствовать вину перед Виктором, с которым она была так долго, и которого так сильно любила.

«Или уже не так сильно?»

От этой мысли девушке стало дурно. Почему ей в пик страсти померещился малознакомый человек, о котором она ничего не знает, кроме того, что он готов, в отличие от ее парня, без страха и долгих раздумий отправиться в сложное и скорее всего опасное путешествие, но…

Девушка задумалась. Разве, тогда в подземке, не этого ли малознакомого парня пришлось, чуть ли не пинками, гнать к указанной цели. А Виктор, он без понуканий выполнял ее просьбы и команды. Что же случилось сейчас?

Маша отстранилась от вновь разгоряченного Виктора, серьезно посмотрела ему в глаза, чем видимо сильного его смутила, а затем, отбросив в сторону все мысли, опять прижалась к своему парню, сжигая без остатка себя и его. И на этот раз только его, Виктора.

Когда влюбленные смогли все же оторваться друг от друга, был уже поздний вечер. За окном, в сменившей дневной зной вечерней прохладе, стрекотали сверчки, шуршали под легким ветерком своею листвой высокие свечки тополей. Раздавались веселые голоса припозднившихся компаний, а из дворовой беседки медленно лилась вечная гитарная песня, которая чаще раздражала, и на много реже заставляла душу встрепенуться и, поддавшись незамысловатым сплетениям аккордов и немного картавому голосу певца, улететь куда-то далеко, где и клен шумит над речной волной, и батарейка садится и никак не разрядится полностью.

* * *

— Маш, — Виктор обратился к ковыряющейся в своем сотовом девушке. — А твои-то нам точно чемодан подвезут? Или завтра вечером лучше мне самому съездить за ним?

— Отец сказал, что завтра заскочить, — не отрываясь от белого гаджета, ответила девушка. — Ты лучше скажи, что значит СВ места в вагоне поезда?

— По-моему, это таже купешка, но только на двоих. А что?

— А почему мы их не взяли?

— Маш, — Виктор с обидой посмотрел на девушку. — Потому что денег у меня не так много.

Девушка оторвала взгляд от смартфона и, улыбаясь, посмотрела на Виктора.

— Да не обижайся ты, — я и так все знаю. — Просто решила тебя немного позлить.

«Позлить?!» — Виктор и впрямь разозлился. — «Это что? Она его конкретно обвиняет в его материальной не состоятельности? Так что ли выходит?»

— Ты чего? Вить? — осторожно спросила Маша и, отложив в сторону сотовый, подсела к парню, который, напрягшись, смотрел в пол. — Вить не обижайся. Я все понимаю. Это я так, сдуру ляпнула. Не знаю, что на меня нашло? Вить? А? Ну же посмотри на меня.

Парень, не особо желая того делать, все же взглянул на девушку, которая видимо всерьез испугалась за реакцию парня. Сперва через силу, а затем более легко улыбнулся ей, обнял.

— Это ты меня прости. Но денег сейчас очень мало. Обязательно все решу, когда вернемся. Вот увидишь. Помнишь, я собирался уволиться, ну вот, не потребовалось. Меня все-таки ставят старшим смены, — и, уже в свою очередь оправдываясь, закончил. — Будет лучше. Обязательно будет. Ведь не бывает такого, что бы было все и сразу, — а про себя с тоской подумал, что у кого-то и бывает.

Раздался телефонный звонок. Виктор было дернулся сходить за своим сотовым, но Маша, желая загладить невольную вину, вскочила с дивана и уже стояла возле открытого стенного шкафа, на одной из полок которого лежал сотовый ее парня.

— Кто там? — видя замешательство на лице подруги, спросил Виктор.

Чуть помедлив, девушка насторожено ответила:

— Игорь-Метро.

И не давая возможности вскочившему с дивана Виктору выхватить из ее рук телефон, приняла вызов и поднесла трубку к уху.

Виктор раздражено рубанул рукой воздух.

«Опять этот Игорь. Что же ему спокойно-то не живется?»

— Да, я… С нами все хорошо… На свадьбу собираемся… Нет не на свою. Помнишь, говорила… у подруги… Да вроде уже с месяц без кошмаров… — девушка и сама только сейчас поняла, что и в правду уже целый месяц спала спокойно. — На нас?… Нет никто не нападал… Ага… Передатчики?

— Маш, дай, пожалуйста, трубку, — закипая от злости, процедил сквозь зубы Виктор. Не послушав своего парня, девушка отошла еще чуть в сторону и, хмурясь все сильнее, неотрывно смотрела в глаза Виктору. — Маша!

— На тебя? Только что?

Девушка вышла в коридор, закопошилась свободной рукой в своей сумке, потом перевернула все у зеркала и на столике в коридоре.

— Я почему-то не могу их найти. Игорь, я перезвоню.

Девушка отключила телефон, и посмотрела на Виктора так же зло, как и он смотрел на нее.

— На Игоря напали возле дома, требуя, что бы он отдал каплю-передатчик, — медленно процедила она.

— И что? — понимая к чему клонит подруга, жестко ответил Виктор.

Девушка слегка наклонила голову в сторону. Чуть сузившиеся глаза готовы были метать молнии.

— Вииктоор, — медленно, нараспев протянула девушка. — А ты случайно не знаешь, где мой передатчик?

— Может быть, в сумке плохо смотрела?

— Я ее вытряхнула на полку! — резко перебила девушка парня. — Там пусто.!

— Ну, или еще где? — предположил Виктор.

— Вить, — как бы смягчаясь, но делая это чрезмерно наиграно, продолжила девушка. — Он сказал, что какой-то бомж с ножом напал на него. И у этого бомжа были два передатчика.

— Да ну и что? Бомж! Я и то от него отбился! — зло бросил Виктор в лицо Маше. — А он. Спаситель хренов, что не может с бомжем справиться?

— Ты? На тебя тоже напали? А почему ты не сказал? — и вправду смягчаясь, спросила девушка.

— Да потому, что не хотел тебя беспокоить. Вроде все начало устаканиваться. А он опять лезет! Тварь! — не сдержав эмоций, выругался парень.

— Подожди. Подожди. А как? Когда на тебя напали?

— По дороге на работу. Бомж один бросился, сумку порвал и капли эти забрал.

— Передатчики? — Маша на минуту замолчала. — Так это вероятно был один и тот же бомж, — а потом опять неодобрительно посмотрела на парня. — Вить, а куда ты передатчики вез? А?

— Куда, куда? — передразнил ее парень. — Подальше куда-нибудь! Видишь, и кошмары без них прошли. И не нападает больше никто.

Маша молчала, серьезно глядя на парня. Он был в чем-то прав. Но правда была не их, а его. Он хотел отгородить себя от этого путешествия, и он это делал. Не хотел он никуда лезть и никого спасать. И передатчики эти. Да он рад, что их у него сперли. Видимо и не сильно-то дрался за них, раз девушка ничего и не заметила.

Маша посмотрела на телефон и нажала кнопку вызова, так и не сказав больше ничего Виктору. Тот опять лишь зло махнул рукой, а сквозь зубы еле слышно прошептал:

— Дура.

— Игорь, — девушка неотрывно смотрел на спину отвернувшегося от нее парня. — Мы едем с тобой… Я точно… Когда и где?… Ага… Да запомнила… Наберу если что… Да, до встречи. Снаряжение?… Да, потом, на месте. Пока.

— Дура! — уже в полный голос сказал Виктор.

Маша сделала вид, что не услышала этих слов.

— Ну и зачем тебе это? — парень, не оборачиваясь, обратился к девушке. — Хочешь спасти этот мир? Ты же сказала, тогда в метро, что этот Игорь всех спасет. Так пускай и идет, спасает. Нам зачем туда лезть? — Он все же развернулся и в упор посмотрел на Машу, которая всем видом показывала решительность исполнения своих намерений.

— Вить? — вкрадчиво сказала она. — А, Вить? — сделала паузу. — Это ведь я его потащила через те катакомбы.

— Не ты! — отрицательно замотал головой парень. — Свет там какой-то.

— Но вела же я, — спокойно парировала Маша. — Ты пойми. Если весь мир загнется через тысячу лет, мне будет по сути все равно. Я этого не увижу. Но если, кто-то погибнет из-за меня сейчас, я так не смогу жить. Понимаешь?

— Да черт с ним. Если ему дома не садиться, пусть идет себе шею сам свернет. Ты что ли в ответе теперь за него?

— Выходит, что так. Я не смогу спокойно жить, зная, что мы могли ему помочь, или даже спасти, если бы была такая необходимость. Я не могу принять наше бездействие именно в этом вопросе.

— Да послушай ты меня! — Виктор не выдержал и сильно схватил Машу за плечи, которые недавно нежно целовал. — Он нам никто! Ни тебе, ни мне! Чужой! Понимаешь?!

— Да, — Девушка вырвалась из рук парня, оставив на белых плечах красные отпечатки его пальцев. — Чужой нам, всему миру чужой. И лезет, даже если не спасти его, то хотя бы попробовать. А мы поджали хвосты и трясемся, как мыши, перед светом, боясь носа показать из своего темного захламленного угла.

Виктор хотел что-то сказать еще, но Маша остановила его жестом.

— Вить, — медленно продолжила она. — Я тебя люблю. Но пойти наперекор своей совести не могу. Если ты не пойдешь с нами, я тебя пойму и прощу. Но за себя я уже все решила.

Парень лишь сокрушенно покачал головой. Для него все тоже уже было ясно. Что бы он ни делал, как бы ни старался отодвинуть эту опасность от себя и Маши, и выбрать другой путь. За него вновь все решили, не спросив его мнения. Точнее не интересуясь его мнением вовсе. Кто он? Человек?

— А вдруг на вас нападут там? — увядшим голосом спросил Виктор.

— Вдвоем легче отбиться, чем одному. Вдруг на него там нападут?

— Маш. Не делай так, пожалуйста, — Виктор чуть не плакал. — Не надо.

— Вить. Это мой выбор. Понимаешь? Я решилась. А ты? Ты что-нибудь решил для себя?

— Да кто меня вообще спрашивает. Чертов Игорь! — парень стоял, переминаясь с ноги на ногу, не в силах выдавить из себя ответ. — Не отпущу я тебя никуда, — сказал он, помедлив, подошел к ней в плотную, обнял, готовую было отстраниться девушку. — Одну никуда не отпущу, — и уже злее добавил. — Поняла?

 

36. Бес

Петляние дороги угадывалось лишь благодаря мельканию в темноте светоотражателей на направляющих столбиках. Дождь бил по лобовому стеклу, успевая смазать изображение быстрее, чем двигались дворники. Встать бы, остановиться. Переждать не погоду. Да куда уж там. Лишний рубль в кармане, он, как говориться, не лишний… Да и погода. Ездили и в такую и в еще более плохую.

Старенькая фура прочерчивала ночь тусклым светом фар. Трасса была пустая. Редкие встречные сбавляли ход и брали чуть правее, оберегая себя в такую непогоду. Да и водитель фуры не гнал, так же аккуратно объезжая встречные машины. Если б не дождь, зарядивший с самого утра, то денек был бы весьма приятный. Начало августа, суббота. Гуляй не хочу. Наслаждайся жизнью. Но, увы, погода решила иначе.

Колонки в кабине фуры хрипели шансоном вперемежку с песнями восьмидесятых и девяностых. Ретро шлягер. Что-то до боли заунывное, но бесконечно душевное и родное. Хочешь, не хочешь, но если сам родом из тех лет то, что не песня, то ностальгия, воспоминание какое-то. Вот под эту пеню заканчивал школу. Под эту шел в армию. Под сопли этой песни целовала жена, когда вернулся с Афгана. Каждая нота была прожита. Каждое воспоминание отдавало теплом. А вот этот блатничек. Как его исполнял друг, который не вернулся с войны, отнимающей жизни и не дающей надежды. Жизнь длиною в песню, или песня, которая длится всю жизнь.

Иван сидел в потертом водительском кресле и до боли в глазах вглядывался в дождь перед собой, пытаясь не въехать в какую-нибудь яму, которыми, как грибами после дождя, утыканы дороги нашей родины. Яркий свет встречных фар заставил водителя отвести взгляд в стороны и негромко выругаться: «Вот сука, на дальнем что ли?» Но моргать приближающейся машине Иван не стал. «Хрен с ним, пусть светит». Часы на приборной панели показывали половину двенадцатого ночи. Скоро полночь. Лежал бы сейчас перед телевизором, потягивал бы пиво. Потом бы спать. Но вот нет. Дождь, дорога, ночь. Зато чистая наличка в кармане. Почему бы не покататься?

Впереди белым мелькнул знак населенного пункта. Ни названия, ни призвания. Иван сбросил скорость. Дорога хоть и пустая, а улететь по скользкому асфальту в кювет или в чей-то дом на повороте, как-то не хотелось. Да и сбить какую-нибудь пьянь в населенном пункте в такую погоду можно было легко.

Тише едешь, дальше будешь. Движок чуть взвизгнул, переходя на пониженную передачу, но затем потихоньку утих, и стал мерно гудеть, аккомпанируя музыке.

В окнах некоторых домов еще горел свет. Живые огоньки, бегущие вдоль дороги, со своими страстями, тайнами, желаниями. Иван сбавил ход, вглядываясь в силуэты домов. Он уже очень давно мечтал приобрести себе домик, где-нибудь подальше от города. Чтобы тишина, покой. Свежий воздух, свой огород, речка и небольшое подсобное хозяйство: курочки, кролики, гуси. Вглядываясь в дома на обочине, он представлял, что вот такой же домик будет и у него.

И так замечтался, что задержав взгляд на домах, едва не пропустил еле уловимое движение впереди, чей-то темный силуэт на дороге. Автоматически, не задумываясь, он резко ударил по тормозам. Фура, теряя сцепление с дорогой, все еще ехала вперед, а кабина, завернувшись на бок, уже смотрела на теплые и уютные огоньки домов на обочине. Иван вцепился в руль, выкручивая его противоположную сторону, и чувствуя, как прицеп за его спиной, начинает забирать влево, вслед за кабиной. Водитель не думал ни о чем, сжавшись всем телом в один мускул, он старался удержать руль в вывернутом состоянии. А затем плавно нажал на педаль газа. Колеса получили сцепление с дорогой, кабина вывернулась в нужную сторону, и уже собравшаяся слететь на обочину фура вернулась в нужную полосу, едва не перевернувшись из-за неожиданной смены направления. И тут Иван вновь ударил по тормозам. Скорость машины к тому моменту уже не была большой, а ускорения, полученного при выравнивании, хватило лишь на возвращение в полосу, и фура остановилась.

Иван повалился на руль не в силах поднять глаза на дорогу. К нему только сейчас начало приходить чувство страха, от которого руки затряслись, а дыхание участилось, вызывая в груди достаточно тревожные боли. Его бросило в пот. Он понял, что мог за время своего маневра сбить человека на дороге. Фура — это не велосипед, раскатает так, что и собирать будет нечего. А дождик за ночь и следы все смоет. От этой мысли Ивана начало трясти еще больше. Перебарывая себя, он все же поднял глаза, и, вздохнув с облегчением, тут же начал закипать от злости и ярости. На дороге четко перед машиной, в каких-то пяти метрах, стоял человек. В неярком свете фар, и, наверное, из-за искажения, вызванного бьющим по стеклу дождем, Ивану показалось, что человек выглядит как-то странно, оборвано, будто он в дряхлой старой одежде. Бродяга? Также Иван заметил не правдоподобную и большую тень, стелющуюся от ног оборванца и убегающую дальше в темноту. И тень эта, в отличие от человека, двигалась, разворачивалась боком к фуре, становясь горбатой и непропорциональной, не человеческой. Но задумываться над этими видением, вскипающий от ярости Иван не стал, списывая все на ночь, дождь и залитые водой стекла. Он выскочил на дорогу и, еще не дойдя до оборванца, заорал.

— Ты что пьянь, растудыть твою в качель, захотел под колесами сдохнуть?! Не дождешься, сука, я тебя сейчас сам прибью!

Иван подошел к не двигающемуся человеку и собрался было толкнуть его, как почувствовал липкий холодок, дыхнувший на него от оборванца. А затем нечеловеческий страх ворвался в сознание водителя, заставив его сжаться и, приклонившись, податься назад. Иван понял, что боится-то он именно этого оборванца, стоящего перед ним, ободранного, тощего, самого смотрящего себе под ноги, именно его и его тени, распластавшей свои черные крылья по дребезжащему от льющей с небес воды асфальту.

Бродяга поднял глаза и вибрирующим на низких тонах голосом прошептал:

— Вернись в машину. Открой пассажирскую дверь, включи печку на полную и поехали дальше. Тебе со мной по пути.

Не смея перечить, Иван выполнил все указания в точности, как было сказано. И когда незнакомец залез в машину и, недолго думая, разместился на спальнике за спиной водителя, Иван завел движок и плавно тронулся по дороге, не думая о том, куда он едет и зачем.

Остальной путь плыл перед Иваном, как во сне. Он молчал. Его пассажир лежащий сзади, похоже, даже не ворочался. В голове же у водителя в месте со страхом пристроились смирение и обреченность. Ни важно куда, ни важно зачем. Дорога за окном, а внутри тоска и уныние.

Один лишь раз за всю дорогу Ивану стало легче. Топливо в баке заканчивалось, и он был вынужден заехать на заправку. Как только он вылез из кабины и пошел оплачивать горючку, ему как будто бы ударило в лицо свежим ветром, будто пелена с глаз сошла. Он почувствовал облегчение и дикое желание бежать. Бросить к чертям и эту фуру и тем более непрошеного пассажира. Но страх, заставивший тело водителя затрястись от возможного возмездия, не дал ему сделать и лишнего шага. Как на автомате, с бледным лицом и дрожащими руками, он оплатил топливо и заправил бак до краев. А когда залез обратно в кабину, то чувство безысходности снова с такой силой вжало его в старенькое кресло, что невозможно было даже дышать. Смирение и обреченность вновь вогнали Ивана в состояние овоща, функции которого лишь гнать фуру, безжалостно давя на педаль газа, не оглядываясь назад, и не думая о том, что же ждет тебя впереди.

Ночь прошла, выставив на свет божий всю грязь дорог, которую взбили, накатали за ночь тысячи колес. Дождь кончился, но погода не улучшалась. Хмурое небо, которое из-за тумана, казалось, весело над самой головой, не давало надежды увидеть солнце.

Иван не спал всю ночь. Да он и не задумывался над этим. Какой тут сон, когда жить оставалось совсем чуть-чуть. Да и жить ли? Просто вести машину.

Толи из-за тумана, толи из-за усталости, притупившей взгляд, но Иван не заметил, как из колышущегося марева впереди вынырнула белая с синими полосами машина, припаркованная на обочине, а возле нее с радаром в руке стоял, замерев на месте в позе стрелка, сотрудник ГИБДД. Видимо выстрел нашел свою цель, так как через мгновенье радар был опущен вниз, а черно-белый жезл разрубил воздух, приказывая машине остановиться.

Мыслей у Ивана в голове не было, а страх, который держал его в оцепенении на всем продолжении пути, почему-то никак не отреагировал на происходящее, и фура плавно замедляясь, приняла вправо, съезжая на обочину, и остановилась за машиной сотрудников полиции.

Иван толкнул дверь, и с тупым выражением уставился на инспектора ГИБДД, уже стоящего возле кабины.

— Добрый день. Старший сержант Улькай. Предъявите ваши документы, и пройдите в машину для составления протокола о нарушении.

Иван молчал, непонимающе смотря на полицейского.

— Эй, мужик, ты меня слышишь? — полицейский поводил жезлом в воздухе из стороны в сторону, привлекая внимание водителя.

Иван дернулся, приходя в себя, и судорожно закивал головой, неожиданно поняв, кто перед ним и что он требует.

— Да, да, сейчас, — запинаясь, выговорил он, доставая из бардачка документы.

— Один едешь, Иван Григорьевич? — полицейский взял права и опустил голову, изучая их содержимое.

— Да, да, один, — соглашаясь, тараторил Иван.

— А ноги со спальника чьи торчат? — полицейский все еще ковырялся в полученных документах, и как он успел заметить еще одного человека в кабине, для Ивана осталась загадкой.

— А, это? — Иван, не зная что ответить, соврал первое, что пришло на ум. — Напарник мой, отдыхает, всю ночь за рулем.

— А что же говоришь, что один едешь? — старший сержант Улькай наконец-то вновь поднял взгляд на Ивана.

— Так это… — Иван замялся, подбирая слова. — Запамятовал что-то.

— Запамятовал? — полицейский внимательно посмотрел на водителя фуры. — Какой-то ты странный, Иван Григорьевич. Его документы тоже давай, и в машину к нам.

— Товарищ сержант, — начал, было, Иван, но полицейский перебил его.

— Старший сержант, Иван Григорьевич, старший.

— Товарищ старший сержант, — Иван, спускаясь из кабины, чуть не упал вниз, поскользнувшись на скользкой от дорожной грязи ступеньке. — Товарищ старший сержант. Он там это, спит, и документы у него там где-то.

Полицейский развернулся, в непонимании уставившись на водителя.

— Чего? Буди давай своего напарника.

— А? — захлопали глазами Иван, а потом вновь закивал головой. — Да, да сейчас, — и полез обратно в кабину, не зная, что делать.

Но делать ему ничего не пришлось. Как только он поднялся на кресло, его пассажир сам, молча, спустился со спальника и вылез из кабины, тихо прошипев:

— Сиди здесь.

Иван вжался в кресло и, молча, наблюдал за происходящим. Его оборванный и грязный пассажир медленно обошел кабину. Старший сержант Улькай, увидев бомжеватого вида человека, сначала с непониманием уставился на Ивана, который зашуганным котенком смотрел на него сверху.

— Это что твой напарник?

— Замолчи, — тихо, но властно проговорил оборванец. Даже не проговорил, а вновь прошипел. — Ты вошь под хвостом блохастой собаки. Ты червь под ногами всесильного. Ты прах у его ног.

От каждого слова пассажира полицейский как будто бы сминался, сжимался, ломано дергаясь. Его руки, сначала одна, затем вторая, согнулась в локтях, затем он как будто бы попытался себя обнять, сводя плечи вместе, затем его тело наклонилась в бок, а лицо исказила гримаса нестерпимой боли. Голова запрокинулась назад, а ладони, сжатые до этого в кулаки, раскрылись, вывернувшись в обратную сторону, будто собирались сжаться в кулак вновь, но с тыльной стороны. Полицейский все гнулся и гнулся, на служебной рубахе уже затрещали швы, а красное лицо, казалось, сейчас лопнет от напряжения. Тихий свист вырывался из его полуоткрытого рта.

— Серега что с тобой? — от машины ДПС бежал второй полицейский, заметивший, что с его товарищем что-то твориться. — Серега?

Старший сержант Улькай прекратил свою гимнастику, зато подбежавший напарник, замер на месте, будто налетел на невидимую преграду, а сам лишь встретился взглядом с оборванным пассажиром Ивана.

— Иди назад и принеси все, что у тебя есть.

Второй полицейский развернулся, в то время пока его напарник, корчась на земле, тихо подвывал и держал руками свой бок, будто тот собирался от него сбежать, а он стремился его удержать. Зомбированный второй полицейский поднес оборванцу пачку мятых купюр. Тот забрал их, тут же спрятав себе в лохмотья, и направился на свое место в кабине фуры.

— Поехали. Уже рядом.

Иван захлопнул свою дверь и помчал машину дальше, оставляя за спиной двух полицейских, одного с протянутой пустой рукой, а второго корчащегося на обочине.

Как и сказал пассажир, ехать пришлось недолго. Он неожиданно схватил Ивана за руку.

— Стой. Приехали.

Иван остановился, даже не съехав на обочину. Его вновь трясло. Он знал, что их путь закончен. Точнее его путь. И сейчас он должен будет умереть. Тяжело и часто дыша, он краем глаза увидел, как пассажир открыл свою дверь и выбрался наружу. Затем дверь захлопнулась, а из открытого окна донеслось.

— Расслабься Иван. Это шутка, — и громкий глухой смех заставил задребезжать всю кабину фуры. — Шутка. Живи.

Пассажир двинулся напролом через посадки, а водитель еще целый час стоял на месте, боясь пошевелиться. Мимо с раздраженным бибиканьем проносились машины, но Иван не замечал их. Он, сидя на своем привычном водительском кресле, сейчас второй раз рождался, чувствуя, как вслед за ушедшим оборванцем, его покидают и обреченность, и смирение, и страх, возвращая в душу надежду и уверенность в себе, в своем нынешнем и завтрашнем дне.

 

37. Бродяги

— Ань, — окликнул проходящую мимо девушку Моня. — Тебе не кажется, будто плетень немного покосился?

Парень стоял возле рукотворного забора, набранного из тоненьких стволов молодых ясеней, и внимательно вглядывался в его переплетения, то и дело, покачивая конструкцию рукой, якобы оценивая его прочность.

Анна в бесформенном выцветшем сарафане чуть не огрела его пустым ведром.

— Плетень покосился? — прошипела девушка. — Да это у тебя с твоим приятелем крыши покосились. Какой к черту плетень? Ты здесь реально, что ли жить собираешься?

— А почему бы и нет? — парень, раньше носивший кепку надвинутой на глаза, сбил ее себе на затылок, во рту у него выплясывала зигзаги сорванная травинка, а на загоревшем лице, покрытом конопушками, рисовалась простецкая деревенская улыбка. — Природа. Все свойское. Ментов нет. Речка вон под боком. Ты чего Ань? Да нас здесь хрен кто и когда сыщет.

— Речка под богом говоришь? — Анна с отвращением взглянула на парня. — Заметила! Вы же по очереди туда бегаете с Михой, как на смену. Где он кстати? Карасей удит? Его очередь? Рыбаки хреновы! А я здесь две недели, то дай курям, то сготовь парасям, то воды корове, то картохи вам на обед, что бы вы рожи свои отожрали еще больше.

Девушка уже вовсю жестикулировала, а на лице дергающимся от быстрой злой речи, не проглядывалось ни грамма удовлетворения от спокойной деревенской жизни, да это было ясно и из ее слов.

— Аннюточка, — раздался от дома дребезжащий старческий женский голос, а через мгновенье на крыльце показалась и его хозяйка, врастающая в землю сухонькая бабуля в платье до пят, переднике и косынке. В руках она держала миску с зерном. — Аннюточка, — увидев наконец девушку, она всплеснула руками и запричитала едва различимыми словами. — Это что же ты, простоволосая, с пустым ведром по двору ходишь. А соседи увидят, греха не оберешься.

— Баб Мань, — Моня улыбнулся старушке. — Да тут до ближайших соседей полдня идти надо.

— И что? — поджала губы старушка. — А ну косынку повяжи и давай цыплятам дай, а то скоро попадают. И воды не забудь.

Бабуля вновь скрылась в доме, оставив на крыльце миску с зерном.

— Цыплятам задай, коровам задай, уродам всяким задай! — закипая тараторила девушка, прожигая в Моне взглядом дыру. — Я вам сейчас всем задам, мало не покажется! Нашли блин падчерицу и рабыню!

— Ань, да расслабься ты, — Моня перекинул травинку из одного угла губ в другой. — Подумаешь, по хозяйству немного помогаешь. Ну а как же иначе, и так считай на все готовое пришли. И приняли как? А? Как родных. А здесь, — парень окинул взглядом окружающий их простор. — Здесь же чистый воздух. Все натуральное. Речка же опять рядом. Да ведь именно здесь должен жить человек.

— Слышь ты, человек! — теперь девушка смотрела на парня только с ненавистью. — Меня уже здесь все задрало! Хочешь, возись сам со всей этой живностью, которая только жрет и срет! Я все, умываю руки! И хрен за что здесь возьмусь! А по возможности вообще свалю!

Теперь посерьезнел Моня. Сдвинув кепку в привычное положение, он не довольно сверкнул золотым зубом и, исподлобья смотря на девушку, тихо сказал.

— Свалить хочешь? Ментам нас с Михой сдать?

— Да лучше уж ментам! Этот Миха на меня так смотрит, что иногда, кажется, наброситься. Тебя это ничего? Не смущает? Или ты не против?

Моня запнулся, не зная как ответить. А Анна продолжила.

— Вы тут однажды со свойского самогону с катушек слетите и друг друга порежете или меня по кругу пустите! Поделите по-братски! Это будет нормально?! А?

— Ань, что ты херню какую-то несешь? По кругу! Порежете! Мы что звери по-твоему?

— А кто вы? Кто мы все?

— Да ну тебя, — сплюнул парень. — У тебя ПМС что ли? Как с цепи сорвалась.

— Дебил деревенский.

— Анна, следи за языком, — щурясь, предупредил девушку парень. — И так много лишнего наговорила.

— Охренеть! — медленно протянула девушка.

Моня не понял о чем она, принимая слова на свой счет, и хотел было переспросить, но когда посмотрел в ее расширенные от удивления глаза, то понял, что смотрит она не на него, а куда-то ему за спину.

— Охренеть! — вновь повторила она.

Моня обернулся, и сам чуть не сел на землю, потеряв от увиденного опору под ногами. От ближних посадок, хромая на правую ногу, худой до истощения, обросший грязными волосами, в ободранной одежде, скорее даже в лохмотьях, к ним ковылял Бес, который уже как с месяц назад поднялся ночью и ушел из квартиры, где они пережидали время.

Моня сначала обрадовался, а потом почувствовал, как отвратительный липкий холодок пробежал по спине и остановился под загривком, не давая парню повернуть шею.

«Как? Как мог Бес отыскать их здесь? Никто же не был в курсе, куда они направились. Абсолютно никто».

Взглянув на девушку, Моня понял, что она думает о том же, такой страх и ужас читался у нее в глазах.

Бес же шел спокойно, вроде бы, как и не замечая их вовсе, как будто это был не он, а не знакомый с ними человек.

— Привет, — глухо просипел Бес, так будто во рту у него что-то было и мешало говорить.

— Как? — только и смог вымолвить Моня, смотря на своего кореша, как на ожившего мертвеца.

Лицо Беса было абсолютно безучастным, не отображала ничего: ни удивления, ни радости встречи. Пустая маска, не отражающая никаких эмоций.

— Как ты нас нашел? — от изумления соломинка изо рта Мони выпала, а он все пытался поймать ее рукой, черпая пустой воздух.

— Мне нужна ваша помощь. Один я не справлюсь, — вместо ответа просипел Бес.

— Чего? — не понял Моня, а Анна все стояла рядом, широко раскрыв глаза и, казалось, не моргая, смотрела на неожиданно появившегося друга.

— Вы мне поможете кое-что сделать, — Бес полез за пазуху. Хоть его наряд и был весьма изодран, и спрятать в нем что-либо было очень проблематично, но, тем не менее, поковырявшись там, он вытащил пачку разносортных купюр. — И получите за это много денег.

Увидев наличку, Моня по привычке быстро огляделся по сторонам и, перебарывая пренебрежение, обнял друга одной рукой за плечи и поволок его к дому.

— Ты что здесь деньгами трясешь? Дурень, — и бросил все еще не пришедшей в себя девушки. — Беги за Михой. Давай, давай живее.

Та собралась было запротестовать, но посмотрев еще раз на Беса, лишь прохлопала глазами и быстрым шагом направилась к реке.

— Не надо, — обратился к ней Бес.

Девушка остановилась.

— Чего не надо?

— За Михой не надо, — вполоборота ответил парень. — Он сейчас сам придет.

И будто ожидая этих слов, от речки, из-за кустов вышел Миха, неся в руке ведерко, а на плече удочку, он что-то тихо насвистывал. Когда он увидел, что Моня обнимает какого-то оборванца, он замедлил шаг и, всматриваясь в ободранного человека, то и дело, озирался по сторонам, ища возможных свидетелей. А потом, когда в оборванном, грязном человеке узнал Беса, Миха громко и очень нецензурно выругался одновременно и удивляясь и волнуясь.

— В дом. В дом, — вновь подтолкнул к дому своего кореша Моня. — Миха догонит.

Дверь скрипнула, и ей в унисон тут же запели старые половицы в сенцах. Все еще подталкивая Беса, Моня вошел на кухню. Усадил товарища за стол и сел сам напротив.

— Что за вонь? — раздалось за стенкой. — Ноги от навоза опять не вытерли что ли? — И вслед за словами в дверном проеме появилась хозяйка дома.

— Баб Мань, — Моня, улыбаясь, старался выглядеть расслаблено и непринужденно. — Это кореш мой. То есть друг.

Старуха с пренебрежением осмотрела парня.

— Да? — цокнула она языком. — А, по-моему, это бомж какой-то грязный, — постояла еще немного и добавила. — Шли б вы со своим другом на двор. Не чего мне здесь мух разводить, да воздух портить.

— Уйди отсюда, — тихо просипел Бес. — Доживи свою неделю спокойно.

От прозвучавших слов, бабка схватилась одной рукой за шею, а второй за сердце, забубнила что-то себе под нос и выскочила из кухни, как ошпаренная.

— Ты что несешь? — Моня со страхом смотрел на друга.

— Ей осталось жить пять дней.

Глаза у Мони расширились еще больше.

— С чего ты это взял?

Бес посерел и, опустив глаза, тихо прошептал:

— Он сказал.

— Кто он?

Бес медленно поговорил:

— Демон.

В кухню влетел Миха, а за ним неуверенно вошла Анна.

— Бес, ты откуда здесь? — Миха хотел похлопать приятеля по плечу, но его внешний вид и аромат, резко бьющие в нос, отбили у парня это желание.

— Я здесь, потому что вы здесь, — спокойно ответил Николай.

— Эй. Да ты в себе ли? — продолжил Миха. — Почти тыща километров от места нашей последней встречи. Ты как добрался-то?

— Так же, как мы и дальше пойдем.

— Куда пойдем? — Миха наконец-то взял еще один табурет и, насторожено посмотрев на Моню, сел за стол. — Зачем пойдем?

Бес, шатаясь, поднялся со стула.

— Вы сможете получить много денег за это, — как робот проговорил он. — Или умрете.

— Ты нам угрожаешь? — Моня сверкнул своим золотым зубом, и быстро переглянулся с Михой, в надежде понять, что тот думает о таком нежданном пришествии.

— Это не я вам угрожаю, — ответил Бес. — Это Демон.

Миха улыбнулся.

— Был Бес, а стал Демон. Растешь, Коля.

Без ответа Бес положил свою грязную ладонь на стол, раскрыв пальцы веером. И через мгновенье и Моня, и Миха с криком вскочили из-за стола, а Анна, отшатнувшись, вжалась спиной в стену и что-то забормотала. От руки парня, сначала с его пальцев, а за тем и от всей ладони по серому покрытию стола поползли черные изогнутые линии. Тлен, как круги от брошенного в воду камня, растекался по дереву от ладони Николая.

Тяжело дыша от страха, парни смотрели на своего старого товарища. Тот же оторвал руку, и кулем упал на стул. На месте его прикосновения образовалась трухлявая дыра.

— Вы мне поможете. Хотите вы того или нет. Иначе Демон вас не отпустит и меня тоже.

Затем он завалился на бок, теряя сознание, и соскользнул со стула на пол.

— Бабке скажите, что если хочет еще пожить пару лет, то пусть вам поможет привести меня в порядок, вам на это неделя. Потом уходим, — успел на последок сказать парень и отключился.

— Это что за хренотень такая? — Миха осторожно приблизился к столу. И, не веря своим глазам, протянул руку к сгнившей столешнице, но коснуться истлевшей древесины так и не решился, лишь задержав над ней свои пальцы.

— Что делать-то будем? — Моня обошел лежащего на полу Беса. — Как он вообще нас нашел? Какие к черту демоны?

— Я не понял, что он тут бормотал? — Миха все разглядывал столешницу. — Но вот это вот. Это как-то нереально. Мне же не мерещится? А? — он вопросительно посмотрел на товарищей.

Моня отрицательно покачал головой.

— Не мерещится.

— Парни, — Анна абсолютно бледная все еще прижималась к стене. — Он дал нам срок. Неделя.

— Может его прибить? Или в канаву сбросить? Он и так, похоже, загибается, — Миха присоединился к осмотру лежащего на полу Беса.

— Он что-то говорил про нашу смерть, — напомнила девушка.

— А деньги? — Моня переборов страх и отвращение ощупал тело товарища и вытащил из его тряпья пачку денег. — Он же сказал, что если мы ему поможем, то сможем неплохо подлататься. А тут почти стольник, — быстро прикинул сумму парень. — Откуда?

— С такими спецэффектами? — Миха мотнул головой в сторону стола. — Можно и побольше поднять.

— Помочь или не помочь? Срубить бабла или сдохнуть? — походу выбор ясен. — Миха присел на корточки, и потрогал пульс на шее Беса. — Ань, — обратился он к девушке. — Поищи-ка Бабу Маню. У нее тоже есть интерес ему помочь.

Девушка отрицательно замотала головой.

— Я не приделах. Вся эта чертовщина не по мне.

— Сдохнуть лучше?

Все еще качая головой, девушка просто молчала, уставившись в пол. Потом тихо всхлипывая, она вышла из кухни в сенцы и через некоторое время вернулась обратно, ведя за руку Бабу Маню. Та была бледная, но видимо Анна ей как-то все объяснила.

— Баб Мань, — Миха, улыбаясь, обратился к старухе. — Ты это. Не волнуйся. Это друг наш. Он нормальный, не в себе только слегка. Он тут ляпнул лишнего. Но это он в помутнение.

Бабка перевела взгляд с лежащего на полу парня на испорченный стол, перекрестилась, что-то бормоча и, перебив Миху, сказала.

— Я к этому, как вы его тут называли, бесу не прикоснусь. Стол вынесите и сожгите на куче за отхожим. Буду говорить, а вы делайте. Понятно?

Парни кивнули, а девушка, тихо плача, ушла в другую комнату.

— Ты, — старуха кивнула Михе. — Воды приноси и таз. А ты, — это уже было обращено к Моне. — Иди петуха рябого поймай. Он там один такой. Хоть и старый, но жирный, откормленный. Я так понимаю, что кроме бульона, ему ничего не вольешь. Я же одежды ему какой посмотрю, от деда своего. Он уже не обидится, все равно в аду кости греет. Ой, Господи, прости.

Бабка вновь перекрестилась и что-то забормотала себе под нос.

* * *

Когда Бес очнулся, то чувствовал себя на много лучше, чем прежде.

Сначала, он даже не понял, где же находиться. Но спустя некоторое время, память вернула его из сладкого спокойного состояния в его личный кошмар, с его личным демоном, которого, кстати, отчего-то не было рядом. Бес чувствовал себя абсолютно свободным и в мыслях и в движениях. Но эта свобода, как он полагал, могла закончиться в любой момент.

Находился парень в маленькой, но светлой комнатушке в деревенском доме. Лежал одетым в белую и видимо женскую ночную рубаху на провисшей чуть ли не до пола пружинной кровати. Рядом с кроватью стояли ночной горшок и стул с миской остывшего слегка желтоватого куриного бульона.

А затем, Бес понял, что помимо отсутствующего демона, ему еще чего-то не хватает. И от этого чувства парню стало не по себе, неуютно и очень неспокойно. Он попытался сосредоточиться, но мысли в, казалось бы, свежей голове заметались в поисках причины дискомфорта. Бес облизнул пересохшие губы и понял. У него во рту не было уже привычных ему стеклянных капель, которые он добыл для демона.

Паника захлестнула парня. Он судорожно начал ощупывать свое тело, подушку, простыню, обвел комнату быстрым взглядом и ничего не нашел. Затем вскочил с кровати, налетев на горшок, опрокинул его, разлив его содержимое и задев в суете стул с миской бульона. Все с грохотом полетело на пол, но парню было все равно. Он и сам уже ползал по полу, измазавшись в желтое, и заглядывал то под кровать, то под шифоньер, стоящий в углу. Он знал, что за потерю этих капель Демон с него взыщет. И если не здоровьем, которого у него и так уже не осталось, то последними каплями сознания, точно. Это для Беса было подобно смерти.

Дверь в комнату растворилась и на пороге замер Моня.

— Бес, — с тревогой проговорил он. — Ты что тут ворочаешь?

Входить в комнату Моня не решался.

— Где они? — Николай ползал по полу, плача, и ежесекундно крутил головой. — Где?

— Ты про что? — нервно дыша, спросил его товарищ.

— Капли! — чуть ли не визжал Бес. — Где капли? Черт бы их побрал! Где они?!

— Ты про те стекляшки, что были у тебя во рту? — спросил Моня, и тут же чуть не упал на спину, от в секунду налетевшего на него Беса. Тот схватил парня за футболку и, неистово тряся ее, в истерике орал ему в лицо:

— Где они?! Отдай!

Видимо, шум он поднял неимоверный. Через какую-то минуту в дверях уже виднелись лица всех жителей дома.

— Отдай! — рыдал Бес.

— Да вот они, псих. На, держи.

Моня наконец-то оторвал от себя бьющегося в истерике парня и, вытащив из кармана прозрачные капли, бросил их Бесу, который с ловкостью кошки поймал их на лету и тут же засунул себе за щеки. После чего, видимо успокаиваясь, он опустился на пол в лужу из бульона и своих же испражнений и еле слышно заревел.

— Псих долбанный, — злился у дверей Моня, брезгливо отряхивая измазанную Бесом одежду. — Ты этими стекляшками чуть не подавился, когда мы тебя отпаивать начали. Насилу из глотки вынули. Хоть бы спасибо сказал, а он кидается. Отдай! Да на хрен они мне нужны? Дебил.

— Извини, — успокаиваясь, Бес посмотрел на Моню. — Прости. Только никогда не трогай их больше. Это добыча Демона, я несу их к нему, — затем Николай осмотрел себя и с отвращением потряс руками. — Что за дерьмо?

— Твое собственное, — отозвался Моня. — И меня в него измазал. Очухался что ли? Вот тогда и приводи себя в порядок, а я тебе сейчас свои шмотки скину.

— Давай, — Бес и вправду чувствовал вину перед другом, которого втягивал в такое, что и врагу бы никогда не пожелал, а сам уже увяз по уши.

Вечером же Бес как можно подробней рассказал обо всем с ним приключившемся. Он был даже весел, так как Демон до сих пор еще не появился. Парни слушали его внимательно, прикидывая, стоит ли ввязываться в авантюру. То, что их товарищ связался, по их мнению, с потусторонней силой, сулящей деньги и возможность стереть из памяти всех людей и всех компьютеров их лица, выглядело жутко, и невероятно привлекательно. Они могли забыть об их розыске. Могли свалить куда захотят, но вот что от них требуется взамен?

— Душу-то дьяволу продавать не надо будет? — весьма окосев от самогона, спросил Миха.

— Да ты ее уже и так за пятак деревянный загнал, — совершено невесело сказал такой же пьяный Моня. — Нам в аду и так видать персональный котел приготовили. Вот только и осталось, что бы жизнь в полный ад не превратить. Ведь, если твой Демон — это правда, — обратился он к Бесу. — А я склонен верить из-за увиденного, что это именно так, то и ад с его гостеприимством тоже не вымысел?

— Этого я не знаю, — Бес, в отличие от своих корешей, не пил. — Я только знаю, что он реально может нам устроить ад здесь. Так что выбора у нас никакого.

— А что сделать-то надо?

— Помочь мне отнести эти капли Демону.

— Так я думал, что он всегда с тобой? — удивился Миха.

— Он всегда в моей голове. А капли нужны ему физически.

— Это мы должны залезть к нему в логово? И ухитриться выбраться от туда?

— Ну да.

— И где же у него логово? — Моня налил себе и Михе и тут же осушил рюмку.

— В горах. Я знаю где вход, до него Демон нас доведет.

— В каких горах? — Моня недобро улыбнулся и так же недобро сострил. — Где будем дорогу в Ад искать?

Бес помолчал и, все же плеснув и себе самогонки тоже, не чокаясь, залпом выпил ее.

— В Крыму.