Седьмая заповедь

Старший офицер полиции Барт Эрвуд глянул на часы, затем откинулся на спинку кресла, стараясь расслабить мышцы спины, задеревеневшие от долгого пребывания в неудобной позе. До конца дежурства оставалось каких-нибудь пятнадцать минут, значит, через час он уже будет дома, залезет сразу под теплый душ, а потом завалится спать. Он так и не смог привыкнуть к ночным дежурствам — они выматывали, даже если проходили относительно спокойно, как, скажем, сегодняшнее. Барт повернулся вместе с креслом к монитору, на который поступала информация обо всех происшествиях в городе. По экрану бежали, ежесекундно меняясь строчки, высвечивались все новые и новые цифры. Барт потыкал пальцем в клавиши. Появилась итоговая таблица — все зарегистрированные с начала его смены преступления, как то: кражи, нападения с применением насилия, угон автомобилей, торговля наркотиками, убийства… Тут офицер даже присвистнул от удивления — в графе «убийства» значился прочерк. Такого не случалось лет пять, а то и больше, а уж в последнее время…. Гигантский мегаполис, — свыше десяти миллионов населения, — жил в особом ритме. Как и всюду, при таком значительном скоплении людей, здесь неумолимо действовали законы статистики, а она давно определила среднее число убийств, приходящееся на год, месяц, сутки. Разумеется, имели место колебания в ту или другую сторону, но и их учли и классифицировали должным образом дотошные социологи. Эрвуд по собственным наблюдениям убедился, что хитрая эта наука не всегда врет, во всяком случае, в вопросах, касающихся разного рода незаконных деяний, количество которых неизменно укладывалось в определенные параметры. Город все более становился прибежищем всякого рода отщепенцев, не желающих быть законопослушными гражданами, вроде нищих эмигрантов со всего света, легальных и нелегальных. Число убийств неуклонно росло. И вот — на тебе.

Эрвуд обернулся к напарнику.

— Терри, взгляни что делается!

— Что такое? — встревожено откликнулся тот.

— Не поверишь. Ни одного убийства за наше дежурство.

Офицер Анслей, он же Терри, недоверчиво посмотрел на экран.

— Да-а, — протянул он, — ни одной мокрухи за ночь. Похоже, городская шантрапа этой ночью дружно порешила стать пай-мальчиками. Или они просто выходной устроили, а?

— Ох, не к добру это, — вздохнул Эрвуд. — Помяни мое слово Терри, завтра они начнут по-новой и выдадут сразу месячную норму.

Переговариваясь в таком духе, они дождались окончания смены. На экране компьютера за это время сменилось несколько цифр. Графа «убийства» осталась пустой.

О том, что графа так и не заполнилась, Эрвуд узнал, явившись в Управление через сутки. Первое, что он услышал, войдя в кабинет, который занимал вместе с Терри и Питером Бентоном, было:

— Барт, ты в курсе — у нас перестали убивать!

Питер и Терри так увлеченно обсуждали эту новость, что даже забыли поздороваться.

— Что, совсем? — спросил Эрвуд, усаживаясь за стол.

— Совсем. За двое суток ни одного убийства, — объявил Терри. — А мы-то, с тобой думали, что мокрушники просто решили денек отдохнуть.

— Ну, — задумчиво протянул Эрвуд, — значит, они… взяли отпуск. Но, вообще-то, хорошо, что не убивают, так ведь?

— Ты думаешь, — неуверенно откликнулся Питер. — Хорошо-то, хорошо, но почему? Что это на них вдруг нашло? В Управлении только об этом и говорят…

— И как они объясняют?

— Никто ничего не может понять. Толкуют о случайном совпадении.

Барт покачал головой, — не слишком-то верилось в такие случайности, — и принялся листать распечатку со сведениями за последние несколько суток. Так: одиннадцатого — четыре убийства, двенадцатого — три, тринадцатого — опять четыре, четырнадцатого — двенадцать, — Барт вспомнил, — сцепились две уличные банды и устроили побоище со стрельбой, пятнадцатого — шесть убийств, шестнадцатого, позавчера — ноль, как отрезало, семнадцатого — опять прочерк. В остальном все было по-прежнему: в городе крали, мошенничали, торговали наркотой; но не убивали. Барт и так и эдак прикидывал, что бы это могло значить, но был вынужден сдаться и принять самое простое объяснение — случайность. Решив не ломать мозги, он пробурчал:

— Ладно, поглядим, что будет дальше. В конце концов, с нас спрашивают, когда убийства совершаются, а не наоборот.

Занятый обычной текучкой, он на целый день выбросил это из головы. Дел было много, в основном бумажной волокиты: уже семь лет Барт, получивший, вследствие ранения, ограничение по службе, числился кабинетной крысой. Работенка не пыльная, хотя по-своему нервная и кляузная, но он привык. Перед уходом Барт заглянул на центральный пульт и узнал — все по-прежнему, убивать упорно не хотели. Барту сейчас было не до того. Он попросил Питера Бентона «прикрыть» его на случай, если Эмилии вдруг вздумается позвонить сюда. Питер понимающе подмигнул.

— Будь спокоен, скажу: его срочно шеф вызвал.

— Эх, Барт, — добавил он, — у тебя прекрасная жена. Какого же черта ты шляешься по девкам.

— Пит, я прошу тебя…, - скорчив недовольную мину, начал Барт.

— Ладно, — ухмыльнулся Питер, — иди, старый греховодник. Ничего хоть девочка, а?

Барт виновато улыбнулся, смущенный, словно школьник, застигнутый за разглядыванием порнографического журнала. Каждый раз, уже два года подряд, отправляясь на свидания с Кити, он испытывал угрызения совести. Да, у него прекрасная семья: добрая, внимательная жена и умные, послушные дети. Вспомнить хотя бы, как выхаживали его, когда он с дыркой в животе провалялся на кровати три месяца и чуть было не отдал богу душу. Разумеется, Барт и в мыслях не держал оставить семью, но Кити… Он уже не представлял себе жизни без нее. Так втюриваются обычно солидные мужики, достигшие прочного положения, где-то за шестьдесят, становясь, при этом жалкими и смешными. Барту повезло: кусок свинца, извлеченный из него хирургом, опустил возрастную планку, сделав способным сойти с ума от молоденькой, смазливой мордашки в том возрасте, когда это еще не выглядит так нелепо. Связь с Кити не изматывала его, как тех старых дуралеев, напротив, помогла обрести утраченную форму — в свои под пятьдесят Барт опять был молодец хоть куда. Эмилия, конечно же, не могла не заметить перемены, и, вероятно, догадывалась о ее причине, но, будучи женщиной трезвомыслящей, предпочла, ради семейного благополучия, закрыть на это глаза.

Таким образом, в доме Барта Эрвуда царили покой и порядок. Однако нарушилось его личное спокойствие. На четвертые сутки отсутствие убийств, даже самых что ни на есть заурядных, привлекло всеобщее внимание. Пронюхавшие об этом газетчики раструбили новость по всему миру и принялись пережевывать ее на разные лады. Полицейское начальство, само сбитое с толку, нашло, тем не менее, простой выход, отвечая назойливым писакам, дескать, налицо результат четкой работы правоохранительных органов. Барт воспринял происходящее своеобразно — как вызов брошенный ему лично. Он вообще был из породы тех, кому до всего есть дело и, к тому же, отличался жутким упрямством, но загадка не давалась. Она, похоже, относилась к разряду феноменов, объяснение которых сводиться к известной формуле:

«Этого не может быть, потому что не может быть никогда». [1]

Шли седьмые сутки со времени прекращения в городе убийств. Во всем остальном мире убивали, как и положено: не больше и не меньше. Там по-прежнему торжествовали законы статистики.

Барт сидел за рабочим столом и грыз кончик ручки. Работа не клеилась — мешали навязчивые мысли. В мозгу, против воли крутилась одна и та же, с вариантами, картина, — Эрвуд сочинил ее сам, — обыденного, «скучного» преступления. Сидят двое ханыг, заливших основательно за воротник, и выясняют кто из них больший подлец. Дело доходит до размахивания кулаками и сгребания друг друга за грудки. Тут один хватает со стола бутылку и…. Что за дьявол! Барт ни как не мог заставить себя продолжать. Он попытался заменить бутылку ножом, затем топором, ломом — результат тот же. Прокручиваемая в мозгу картина, доходя до развязки, исчезала, словно обрывалась лента кинофильма. Барт отложил ручку, нервно прошелся по кабинету, остановился у окна. Там продолжалась обычная жизнь, с улицы доносился привычный шум. Перекрывая его, раздалось завывание полицейской сирены, музыкой отозвавшееся в душе старшего офицера, поколесившего, в свое время, на патрульной машине по улицам и закоулкам, забираясь в самые мерзкие трущобы, где человеческая жизнь ценилась не выше гроша. Барт вспомнил, как ухлопал Пиявку Френка — единственный случай, когда он лично убил человека…

Было это на первом году службы Эрвуда в полиции. Они с напарником патрулировали в районе Старых Доков. Около двенадцати ночи по рации сообщили о вооруженном нападении на магазин. Барт лихо рванул, петляя в лабиринте кое-как освещенных улочек. Сворачивая в нужный переулок, они заметили двух типов, которые при виде полицейской машины метнулись обратно в темноту. Одного удалось догнать, другой, это был Френк, заскочил в подвал и тем самым загнал себя в мышеловку. Деваться ему было некуда и то, что произошло потом, можно считать несчастным случаем. У них обоих, у грабителя и полицейского, просто не выдержали нервы.

С первым налетчиком управились быстро — свалили и защелкнули на руках браслеты. Напарник Эрвуда придавил его коленом и стал вызывать по рации подкрепление, а сам Барт встал у входа в подвал. Он напряженно всматривался в темноту, тщетно стараясь унять дрожь в руке, сжимающей рукоять пистолета. Из подвала вдруг оглушительно грохнуло — его на секунду ослепила яркая вспышка. «Осторожно, Барт!», — закричал напарник. Эрвуд шарахнулся к стене. В дверном проеме возникла фигура с обрезом ружья. Барт вскинул руку с оружием и… Дальше как обрезало. Он отер ладонью вспотевший лоб.

В кабинет вошел Терри Анслей. Он был явно возбужден и уже с порога крикнул:

— Барт, попробуй угадать с какой я новостью!

Эрвуд с надеждой посмотрел на него.

— Опять начали убивать?

— Не угадал! Они теперь еще и воровать перестали.

Терри протянул Барту сводку за текущие сутки. Так и есть — на данный момент ни одного убийства и не одной кражи. Старший офицер не верил своим глазам. Тут не только статистика, весь жизненный опыт летел к черту. У них в городе, как, впрочем, и повсюду в мире, крали всегда и много. Воровали нищие бродяги и профессиональные жулики, сутенеры и проститутки, даже домашние хозяйки попадались, нет-нет, при попытке стянуть что-либо в магазине самообслуживания. И вдруг все разом перестали?!

— Да что же это такое? — только и смог сказать Эрвуд.

Ночью он спал плохо, несколько раз вставал и, шлепая босыми ногами, шел на кухню, курил и пил холодный чай прямо из чайника, пока Эмилии не надоело. Она заставила мужа выпить снотворное. Наутро Барт дал себе слово прекратить самоистязание.

Новость, как и следовало, ожидать, взбудоражила общество больше, нежели сообщение о прекращении убийств. Многих она просто напугала, что нередко бывает при столкновении с чем-то из ряда вон выходящем. Другие обыватели предпочли считать происходящее жульничеством полиции, морочащей им головы. Они по-прежнему не доверяли друг другу и не спешили оставлять двери своих квартир открытыми, скорее наоборот, сделались более подозрительными. Была, между тем, категория граждан, которых это коснулось непосредственным образом.

— Сидим мы сегодня с Гарри Холлинсоном в приемной, — рассказывал любивший потрепаться Питер Бентон, — и тут заявляется один тип, некто О,Брайен по кличке Меломан. Занятная личность, — выбрал себе необычную и хлопотную работенку, — шляется по разным рок-концертам и дискотекам и, когда вся толпа там заводится, начинает визжать и прыгать до потолка, он скачет вместе со всеми и при этом шарит у них в карманах… Нет, вы только представьте себе картину: лысая, сорокалетняя образина, с мордой цвета перезрелого помидора и отвислым до колен брюхом, кривляется словно мартышка в толпе шестнадцатилетних юнцов. Улов у него, конечно, мизерный, зато и попадается редко. Так вот. Появляется он у нас, начинает реветь, размазывать по морде сопли и просит его посадить. «С какой, это стати?» — спрашиваем мы. «Мне жить не на что, — канючит Меломан, — а работа у меня почему-то не идет. Только собираюсь занырнуть в чей-нибудь карман — ни черта не выходит — теряюсь сразу и стою, как мешком ушибленный. Посадите меня ребята, а?». Гарри ему говорит: «Здесь тебе не богадельня. Иди и займись лучше делом». «Да, я и делать-то ничего не умею, только воровать, а теперь и это разучился. Прямо не знаю, что со мной такое…». Гарри смеется: «Попробуй еще разок — стяни чего-нибудь. Вот тогда я тебя с удовольствием посажу!».

Эрвуд смеялся вместе со всеми, хотя и слушал в пол-уха, занятый непростым делом: подборкой, вопреки данному себе обещанию, ключа к чертовой загадке. Разложив на столе карту города с ближайшими пригородами, Эрвуд отмечал на ней карандашом точки, где по сводкам за последние две недели произошли кражи и убийства. По убийствам четкой картины не вырисовывалось, да и немудрено — их в пригородах всегда было немного, зато с кражами сразу бросалась в глаза закономерность — они лежали за пределами некой границы, которую Барт старательно вычертил. Получилась довольно правильная окружность с центром где-то в Северо-Восточном секторе города. Эрвуд сразу сосредоточился на этом гипотетическом центре, интуитивно чувствуя: разгадка кроется именно там. Но, как его найти, не имея четких координат — на местности это десятки многоэтажных зданий, в которых живут или работают тысячи людей. Тем более, еще не известно, что именно следует искать, да и нужно ли это делать.

— Барт, тебе что, больше всех надо? — услышал он как бы в ответ на свои мысли.

Анслей и Бентон посмеивались, глядя на взъерошенного коллегу. Барт с трудом оторвал взгляд от карты и изобразил на лице подобие улыбки.

— Бери пример с нашего шефа, — сказал Пит. — Я вчера был свидетелем его интервью телевизионщикам из «Вечерних новостей». Наше дорогое начальство, выпучив бараньи глаза в телекамеру, проблеяло: «Отсутствие убийств и краж свидетельствует о четкой работе полиции. Не так ли, господа?».

Питер так, похоже, изобразил начальника, что Барт и Терри схватились за животы от хохота.

— Теперь я понимаю, Пит, почему тебе не дают повышения, — съехидничал Анслей. — Шеф думает, что ты метишь на его место.

Питер только отмахнулся. Он и сам прекрасно знал, что язык — его главный враг, однако поделать с собой ничего не мог.

— Пит, — обратился к нему Эрвуд, — а ты согласен с шефом?

— Конечно, согласен, — ответил тот, не раздумывая. — Главная наша задача — не допускать преступления, так? Значит, — раз их нет, — задача выполнена!

Барт почесал за ухом, не сразу найдя, что возразить. В железной, — на первый взгляд, — логике наличествовал существенный изъян: задача-то выполнена, но полиция, похоже, не имеет к этому ни малейшего отношения. Питер, разумеется, ерничал, издеваясь, хотя и за глаза, над начальством.

— А, если тебе не подходит объяснение шефа, могу предложить другое, — великодушно предложил он Барту. — Нас загипнотизировали. Промыли мозги всем действительным и потенциальным ворам и мокрушникам; внушили, что красть и убивать грешно.

— Кто?

— Ну, не знаю… Экстрасенсы какие-нибудь или йоги… Теперь они возьмутся за торговцев наркотой и неплательщиков налогов. Город наш станет обителью праведников. Одно плохо, парни. Нам всем наддадут под зад коленом. Полиция-то будет не нужна! Придется подыскивать новую работенку. Лично я пойду в музыканты, куда-нибудь в джаз-банд. В свое время я был клёвым барабанщиком.

Пит выбил ладонями по столу дробь, изображая джазового музыканта. Терри с сомнением покачал головой.

— А, тебе не кажется, Пит, что ты станешь похожим на этого твоего Меломана. В твоем возрасте… барабанщиком. В джазе!

— Много ты понимаешь! В джазе обычно солидные мужики играют, это тебе не рок, где лабают сопливые юнцы!

Пит и Терри продолжали болтать, но Эрвуд уже не слушал, захваченный новой версией, на которую, сам того не подозревая, натолкнул его коллега. А, что если из вычисленного им «центра» действительно исходит нечто, действующее на мозги, делающее невозможной даже мысль о краже или убийстве. Ведь не смог он сам, как ни старался, представить себе картину убийства. И бедолага Меломан, профессиональный карманник, вдруг разучился красть… Причем действие этого «нечто» распространяется только в пределах окружности, охватывающей целиком город и часть ближайших пригородов. Определенно в этом есть что-то…

Размышляя таким образом Барт пришел к выводу: необходимо проконсультироваться со специалистом, хотя плохо представлял с каким именно. Впрочем, к его услугам был компьютер и Интернет, где можно найти ответ на любой вопрос.

Через полчаса Барт знал, что ему требуется, в качестве консультанта, специалист по высшей нервной деятельности, и имел список научных работников, занятых данной проблематикой. Он выбрал профессора Мёрдока из Университета — созвонился и договорился о встрече.

Мёрдок оказался весьма желчным субъектом. С Эрвудом он держался крайне высокомерно, стараясь подчеркнуть всем своим видом, что вынужден тратить драгоценное время на беседу с тупоголовым фараоном.

«Не иначе, тебя, приятель, недавно оштрафовали за неправильную парковку автомобиля», — подумал Эрвуд.

По собственному опыту он знал: в таких случаях наладить контакт можно только постоянно выказывая собеседнику уважение.

— Я прошу Вас помочь мне разобраться в некоторых вопросах, касающихся Вашей специальности, профессор, — как можно более любезным тоном обратился он к Мёрдоку.

Тот презрительно фыркнул.

— Вы уже говорили мне это по телефону. Я даже помню, по какому именно вопросу, — язвительно отозвался Мёрдок. — Речь идет о прекращении в городе преступлений, не так ли?

Барт никак не отреагировал на грубость, продолжая демонстрировать почтение к светилу науки.

— Совершенно верно, только не всех преступлений. За последние две недели не зарегистрировано ни одного убийства, а за последнюю неделю, вдобавок, и не одной кражи. Другие преступления, например, сексуального характера, продолжаются, как и раньше.

— Но ведь вам, как будто, все ясно? Убийств нет — значит полиция стала лучше работать!?

— Не все в полиции придерживаются этого мнения. Я, вот, например, так не считаю…

Эрвуд изо всех сил старался выглядеть любезным, хотя в душе готов был послать этого надутого индюка ко всем чертям. Мёрдок, кажется, немного оттаял и, хотя продолжал, по инерции, брюзжать, больше не смотрел на полицейского, как на злейшего врага.

— А почему Вы решили обратиться именно ко мне? Я не юрист и даже не психолог, моя специальность — физиология… Впрочем, можете не отвечать, я, кажется, догадываюсь, что именно Вы хотите узнать… Не является ли отсутствие преступлений результатом внешнего воздействия, так?

Эрвуд кивнул.

— Внушение…, что-то вроде гипноза? Чушь… Известны, конечно, случаи массового внушения, но… Нет, сейчас мы имеем дело вовсе не с психологическим воздействием — это ясно даже любому полицейскому болва…, то есть, я хотел сказать, что это понятно даже неспециалисту. Вы угадали — ответ нужно искать именно в физиологии. Видите ли, в коре головного мозга есть моторная область и участки, управляющие эмоциями…

Профессор так увлекся, что прочел Барту небольшую лекцию, из которой тот, увы, почти ничего не понял: она изобиловала терминами, вроде «синапсов», «префронтальной области», «центра Вернике», «третьей сигнальной системы».

— …Так что это возможно, но лишь в теории. Хотя, погодите…

Мёрдок, покопавшись, извлек из огромного книжного шкафа папку, пролежавшую там, без употребления, видимо, не один год.

— Вот, — сдувая с документа пыль, сказал он. — Лет восемь тому назад у нас делал доклад некто Макгайр… Я не помню, сейчас, где он работал, кажется, его специальностью была биофизика. Он демонстрировал свое изобретение: устройство, якобы способное воздействовать на мозг, вызывая у подопытных животных агрессию, страх и тому подобное… Помню, он притащил клетку с крысами, которые, как только включался аппарат, бросались друг на друга, или наоборот — разбегались в панике в разные стороны; остервенело грызли совершенно несъедобные, даже для крыс, предметы, или шарахались от нормальной еды. Очень эффектно выглядел опыт с крысой, которую Макгайр, по его словам, держал несколько суток не давая воды. Он ставил перед ней миску — крыса, естественно, бежала пить; Макгайр включал аппарат и бедное животное отскакивало от плошки, как от огня… Да, то, что мы увидели, выглядело очень любопытно, но… Понимаете, этот тип, умудрился настроить всех присутствующих против себя. Он держался вызывающе, вообще производил впечатление весьма неуравновешенного субъекта. Объяснить принцип действия устройства он отказался и…. Словом, все, что мы увидели, слишком походило на цирковые трюки, о чем Макгайру и было заявлено. Он, конечно, оскорбился и заявил, что не желает иметь с нами ничего общего…

— Извините, профессор, — перебил его Барт, — но какое отношение имеют эти опыты с крысами к тому, что происходит сейчас…

— Не знаю. Может быть и никакого… а возможно, что и имеют.

Мёрдок раскрыл папку и, полистав содержащиеся там бумаги, продолжил:

— Это текст доклада Макгайра. Вот, послушайте: «… дает возможность контролировать эмоциональные реакции человека, в частности подавлять агрессию….»,        и еще: «…перейти от эмоциональной сферы к нравственным категориям, создать в сознании установку на невозможность совершения преступлений, таких, как, скажем, убийство…».

— А, что с ним стало потом?! Куда он делся?!

Эрвуд понял, что напал, кажется, на след и, подобно старой полицейской ищейке, готов был немедленно броситься в погоню.

— Не знаю, — ответил Мёрдок. — Лично я больше о нем не слышал. Наверное, уехал….

— Спасибо вам, профессор, за помощь, — стал прощаться Барт. — Можно, я возьму эту папку с собой? Я верну ее, как только…

— Да, конечно, — отмахнулся Мёрдок.

Выйдя в вестибюль, Барт взял из телефонной кабинки справочник и разыскал там адрес Дж. М. Макгайра. Тот никуда не пропал — проживал в Северо-Восточном секторе, как раз, там, — Барт сверился с картой, — где находился вычисленный им «центр».

Бартом овладел давно уже забытый охотничий азарт. Он достал из багажника «мигалку», установил ее на крышу машины, сел за руль и на предельной скорости рванул по улицам под завывание полицейской сирены, позволив себе маленькую слабость — вспомнить молодость. Найдя нужный дом и припарковав автомобиль, Барт минуту-другую сидел, обдумывая дальнейшие действия. Собственно говоря, у него не имелось законного основания вторгаться в чужую квартиру. Макгайр укажет на дверь — он будет вынужден подчиниться. Правда, люди обычно в таких случаях теряются, забывая о своих правах. Главное здесь: быстрота и натиск!

Поднявшись на лифте под самую крышу многоэтажного здания, Эрвуд попал в длинный коридор типа гостиничного. Нужная ему квартира оказалась в конце. Обитая войлоком и дерматином дверь, почерневшая латунная табличка с именем хозяина и видавший виды коврик с засохшими комочками грязи, наводили на мысль о том, что Макгайр не слишком-то заботится о респектабельности своего жилища и что ведет он, вероятнее всего, холостяцкий образ жизни.

Макгайр оказался коротышкой лет сорока с небольшим, растрепанный, в спортивном костюме и стоптанных тапочках. Открыв дверь и увидев полицейского, он явно растерялся.

— Дж. М. Макгайр? — осведомился Эрвуд и показал свой значок.

Тот испуганно кивнул.

— Мне необходимо с вами побеседовать. Разрешите?

Не дожидаясь ответа, Эрвуд вошел в дверь и оказался в тесной прихожей. Прямо по коридору располагалась кухня, направо — жилая комната.

— В чем дело? Что Вам от меня нужно? — спросил хозяин квартиры, явно нервничая, что, впрочем, еще ни о чем не говорило.

— Нам будет удобнее разговаривать в комнате, — сказал Эрвуд, заметив при этом: Макгайр еще больше разнервничался и даже постарался загородить собою вход в помещение.

Барт сделал вид, будто не замечает нежелания хозяина впустить постороннего, ловко обогнул препятствие и вошел в комнату. Огляделся. Это была гостиная, служащая вероятно и спальней. Ее обстановка подтверждала догадку Барта о том, что Макгайр живет здесь один: не новая разнокалиберная мебель, валяющиеся как попало вещи, отсутствие даже намека на уют. В комнате ничего подозрительного не было, но тут имелась еще дверь, запертая, по-видимому, на замок. Барту показалось, будто из-за двери доносится какой-то шум. Он прислушался — так и есть — оттуда слышалось тонкое «комариное» гудение какого-то мощного аппарата. Эрвуд ухмыльнулся и бесцеремонно уселся в большое кресло, стоящее как раз напротив запертой двери. Макгайр совсем растерялся.

— Что Вам угодно? — визгливо воскликнул он, стоя посреди комнаты, в то время как непрошенный гость, заняв его кресло, поглядывал с ухмылкой.

Лицо полицейского вдруг стало официально-серьезным.

— Вот что, Макгайр, — строго произнес Эрвуд, — нам все известно. Там Вы прячете эту штуку?

Он кивнул на запертую дверь и многозначительно постучал пальцем по папке с докладом, которую держал на коленях.

— Какую штуку? — упавшим голосом выдавил из себя хозяин.

— Ту, при помощи которой вы влияете на сознание людей.

Макгайр совсем сник и стоял, потупив взор, словно провинившийся ребенок. Эрвуд молчал, ожидая, когда хозяин окончательно «дозреет», можно будет спокойно его расспросить и тогда уже решать, как поступить. Макгайр молчал не долго: не выдержав психологического напряжения, он заговорил визгливым, срывающимся на истерические нотки, голосом, размахивая при этом руками и брызгая слюной:

— Да, я сделал это! Я создал аппарат, подавляющий низменные инстинкты людей, делающий невозможным совершение преступления! Вы не представляете, чего мне это стоило… Десять лет напряженной работы! Мне никто не верил… считали шарлатаном. Я … я могу изменить весь мир!

«Он определенно псих, — решил про себя Барт. — Надо же! А я-то думал, что ученые-безумцы бывают только в кино…».

— Вы, надеюсь, понимаете, что это незаконно. — Тон Эрвуда все время оставался сугубо официальным. — Манипулировать сознанием людей, без их ведома…

— Но я не совершил ничего дурного! Я хотел сделать наш мир лучше! Посмотрите вокруг, в какое ужасное мы живем время: общее падение нравственности, преступления, ложь и лицемерие. Супружеская неверность становится нормой. Люди забыли Закон Божий, заповеди Моисея…

«Еще и религиозный фанатик, к тому же»,        — подумал Барт.

— Вы говорите: «манипулировать сознанием», — продолжал ораторствовать Макгайр, — а разве наша пресса не делает тоже самое?! Разве телевидение не манипулирует нашим сознанием, насаждая безнравственность.

— Ну, ну… это Вы напрасно. Ваше сравнение некорректно. Никто Вас не заставляет читать газеты и смотреть телевизор, Вы же не оставляете людям выбора.

— Какого выбора: убивать, красть?!

— В любом случае, то, что Вы делаете противозаконно. Мы живем, слава Богу, в демократической стране.

— А, перестаньте. Эта ваша, так называемая демократия неспособна обеспечить людям элементарную безопасность. Что проку в законе, если он не может меня защитить! Только нравственный закон внутри нас       , пусть даже введенный искусственно, извне, может уберечь людей от них самих!

Некоторое время Эрвуд молчал.

«Может он прав, черт возьми, — думал полицейский. — Мы не в состоянии покончить с преступностью, в лучшем случае едва сдерживаем темпы ее роста, а тут раз… и не убийств, ни краж! Проделать такую штуку на законных основаниях едва ли возможно. Какой вой поднимут разные правозащитники: он покушается на святая святых, на свободу самим принимать решения!».

— Значит, Вы решили заставить людей выполнять десять заповедей? — спросил он. — Почему же Вы не начали с первой… как там: «не сотвори себе кумира», так кажется?

— Я начал с главных: «не убивай» и «не кради». Сейчас мой аппарат настроен так, что невозможно произнесение ложного свидетельства — соблюдается девятая заповедь Моисея. Затем настанет очередь седьмой заповеди…

«О чем это он? Седьмая заповедь… м-м,       — Эрвуд наморщил лоб, стараясь припомнить, — Ах, да! Ну, это ты, приятель, напрасно…».

Барт поднялся с кресла, прошелся по комнате, разминая ноги, подошел к окну и, слегка отодвинув гардину, смотрел некоторое время на металлическую крышу соседнего дома, составляющую основную часть заоконного пейзажа.

— Вот, что, Макгайр, — сказал он, резко повернувшись к хозяину. — Мне очень жаль, но вам придется поехать со мной в Управление.

— Вы меня арестуете? — упавшим голосом произнес тот.

— Скажем так: Вы добровольно явитесь в полицию и сами все расскажете…

Увидев, что Макгайр собирается возразить, Эрвуд добавил строго:

— Не заставляйте меня применять силу! Поверьте, это делается в Ваших же интересах.

Когда они вдвоем вошли в кабину лифта, Барт сочувственно оглядел понурого, испуганного человека, этого непризнанного гения, задумавшего изменить мир, и только вздохнул про себя.

«Нет, — думал он, — нельзя допускать, чтобы моим сознанием манипулировал какой-то безумец… пусть даже гениальный».

А еще он вспоминал Кити и седьмую заповедь, которая, как известно, гласит:

«не прелюбодействуй».