I. Схватка

1

Вероятно, не много найдется ребят, которые не дрались хоть раз в жизни. Конечно, статистики допускают их существование. Но всё ли фиксируют эти вечные борцы с теорией вероятности? Учитывают ли в своих подсчетах, скажем, отмахивание младенца от нежных маминых рук, когда ограничивают его свободу, натягивая первый в жизни подгузник?

Всеволод, не избежал, разумеется, драк. Правда, последняя была в седьмом классе. А та, что приключилась на втором курсе — это скорее просто пьяная возня. Да что с ним драться? Высок, скорее длинён, и худ. Про таких говорят, что им любой спорт противопоказан, даже домино: стукнет, неровён час, костяшкой о стол покрепче — рука и переломится. Сам же молодой человек, лишенный от природы агрессии и даже чем-то похожий внешне на пацифиста Джона Леннона, выяснять отношения ни с кем не стремился. Он и так, со своих метр девяносто пять, смотрел на мир сверху вниз.

Однако, повальное увлечение восточными боевыми искусствами не миновало Всеволода Кирилловича Юрина, обладателя второго взрослого разряда по шахматам. Он ходил, какое-то время, на занятия в секцию карате, но так и не добрался до полноценных спаррингов. Зато просмотрел все фильмы с участием Брюса Ли и, конечно, его любимым каратистом стал высоченный негр из «Дракон пришел». Сева часто представлял себя на его месте, когда тот остается в обществе кучи красоток. Так что к драке Сева оказался, в некоторой степени, готов. Но всё же…

Внезапно мир вспыхнул буйством красок и звуков. Так бывает, когда, спасаясь от духоты и вони реактивов, заполнивших маленькую комнату во время проявки-печати фотографий, сдергивают одеяло и распахивают окно, выходящее прямиком на облитый майским солнцем палисадник.

К Севе разом пришло ощущение неуязвимости. Он понимал, что не способен, конечно, ни остановить пулю на лету, ни даже перехватить брошенный тренированной рукой утяжеленный у острия десантный нож. А вот предугадать, куда будет направлен ствол оружия, увернуться от приближающегося клинка или уйти с «биссектрисы» за долю секунды до выстрела, как Таманцев в «Моменте истины» — вот что по силам!

— Скорость твоей реакции… Увеличена… Вдвое. Все, что могу тебе. Сейчас…

Юрин видел перед собой вовсе не того моложавого с «благородной сединой» на висках мужчину, каким он знал своего начальника, а человеческую развалину. Егорыч, минуту назад похожий на Тихонова в роли Штирлица, сдал буквально на глазах — часть своей мощи он передал помощнику. Видно, раньше поддерживал внешность магией, а теперь, лишившись магических сил…

— … лучше быть мощным одному. Чем оставаться полусильными вместе, — произнес, словно угадал чужие мысли, Егорыч.

Да чего там: услышал мысли Севы Егорыч, услышал.

За дверью все еще топтались в нерешительности парни Меченого. В другое время или в другой обстановке, наверно, это были отличные ребята. С ними можно играть в футбол, или смело пойти в поход хоть высшей категории сложности, махнуть в горы, на К-2, к примеру. С ними наверняка хорошо быть в одной команде. Но сейчас они по разные стороны. И у парней в руках срезки арматуры.

— Попробуй, сделай что-нибудь.

Сева бросил на Егорыча недоуменный взгляд. Тот, сухо шевеля губами, пояснил:

— Надо привыкнуть к новым возможностям…

Слова давались ему с огромным трудом. Но, видно, Егорыч приноровился к теперешнему состоянию, еще раз доказав, что человек — создание исключительно выносливое, приспособится ко всему. Откуда он выжал чуток сил? То ли напитался серым сумеречным светом из окна, то ли подхватил полной грудью прану из воздуха помещения. Ведь сразу после сброса энергии на Юрина Егорыч был вообще «никакой».

Сева нагнулся за обгорелой спичкой, лежащей на полу… И пребольно стукнулся рукой о паркетину, хрустнувшую от удара. Неожиданно.

— Привыкай быстрее… Они ждать не будут.

В самом деле, молодцы, вооруженные железными стержнями, перешли к решительным действиям. На счастье Севы и Михаила Егоровича дверь открывалась наружу, так что амбалам пришлось минуту, а то и полторы, биться в неё с разбегу плечами, прежде чем удалось сокрушить «внешнюю линию обороны», на поверку оказавшейся не столь уж и хлипкой.

Первым в комнату ввалился парень, которого друганы звали Питон. Кличка как нельзя лучше подходила верзиле одного с Севой роста, но имеющему кулаки размером с пивную кружку каждый. При взгляде на этого бугая, поражающего воображение налитыми кровью глазами, сразу становилось ясно, что определение «отличные ребята» подходит мальчикам так же, как «Шарик» матерому волчаре. Питон быстро огляделся, и, не мудрствуя лукаво, замахнулся арматуриной. Сева сделал то, что ни одному обычному человеку не под силу: в один миг подскочил и ударил. Ударил неумело, в грудь. И тут же отскочил.

Впечатление, что осталось у Севы — будто он со всей дури врезал кулаком по бетонной стене, покрытой тонким слоем поролона. Ощущения Питона вообще не поддаются описанию: пробитая грудная клетка, поврежденное легкое, хлещущая из пробоины кровь… Он, несмотря на рану, махнул железякой, но скорее «на автопилоте». Кусок арматуры выпал из разжатых пальцев, зазвенел по полу. Парень схватился за грудь и завалился на бок, освобождая дорогу дружку.

Отличительными особенностями Шнапса были: «боксерский» нос, — приплюснутый, словно вдавленный в переносице, — и белесые, навыкате глаза. Внешность и повадки громилы вызывали сильное сомнение в наличии у него сколько-нибудь развитого интеллекта. Максимум — жать педаль акселератора.

Да, Сева, неважную команду ты бы выбрал, если б на свою беду примкнул, скажем, по малолетству, к такой компании.

Мельком бросив взгляд на упавшего, и решив, что того кольнули чем-то острым, белоглазый пришел в ярость: рот искривился, руки задрожали, в голове исчезли последние проблески разума. С неистовством взбешенного буйвола ринулся он на обидчика, пнув, походя, ногой оказавшийся на его пути стул. Сева сумел избежать столкновения, уклонившись от этой живой торпеды, словно матадор. Правда, никто из матадоров не успел бы вот так развернуться и отвесить удаляющемуся быку веский пинок. Витька Шнапс получил солидную прибавку к набранной скорости и не успел остановиться. А даже многослойный череп троглодита не предназначен таранить капитальную, довоенной кладки стену. Что говорить об обычной, хотя и тренированной лобовой кости Шнапса?

От страшного удара всем живым весом по штукатурке зазмеились трещины. Несколько мгновений Витька оставался недвижим, как натурщик для скульптуры «Мужчина, пытающийся заткнуть дыру в плотине головой», затем отклеился и, по балетному плавно взмахнув руками, рухнул на спину. Стену окрасили темно-бардовые разводы.

Третьим и четвертым номерами на сцену явились накаченный крепыш Тайсон и тощий вертлявый Глист. Разгоряченный схваткой и легкими победами, пьяный от выплеска адреналина Сева сам бросился на бандюганов.

Тайсон не даром носил такую кличку — железные кулаки и отменная реакция делали его весьма опасным соперником; но, по сути, остерегаться стоило, в первую очередь, не его. Мерзкий и злобный Глист, презираемый даже своими, очень хотел отличиться, заработать у братков авторитет каким-нибудь кровавым «подвигом». Не ярость и безрассудство, как у Витьки Шнапса, руководили им, а холодный расчет, которые большинство назвали бы подлым. Держа правую руку за спиной, он сжимал в кулаке рукоять выкидного ножа. Когда Тайсон привлек внимание Севы, Глист бросился вперед, стремясь оказаться у противника за спиной. Сухо щелкнула пружина, предъявляя в качестве весомого аргумента лезвие из крепкой, пусть и не закаленной стали, но отточенное так, что можно резать аппендиксы. На свое счастье Сева краем глаза уловил блеск у руки подонка, отреагировав молниеносно, ударив, как в «крутых» боевиках, ногой. Попал по запястью. Тяжело гудя, словно сорвавшийся ненадежно закрепленный пьяным токарем в кулачках болт, нож пересек комнату и угодил в оконное стекло, но не выбил, а лишь оставил дыру с кулак размером. Глист дико завыл.

В это же мгновение перед глазами Всеволода распустился огненными брызгами праздничный фейерверк. Засветил этот салют Тайсон — угодил кулаком в район виска.

Как боксер после пропущенного удара, который в порядке, и просто решил передохнуть, пока судья досчитает до восьми, Сева припал на одно колено, упершись рукой в пол. Правда, в отличие от опытного спортсмена, парень сейчас плохо представлял, что происходит и где он. Всего пару секунд — Сева придёт в себя.

Но Тайсон не собирался давать противнику это время. Не обращая внимания ни на вопящего фистулой Глиста, согнутого пополам и прижимающего битую руку к животу, ни на Питона, лежащего с раскинутыми руками и медленно истекающего кровью, ни на счастливо улыбающегося Шнапса, пялящегося в потолок, Тайсон со вкусом отвел ногу назад, для удара по лицу. Ах, как сейчас он вломит этому «грачу»! Какой фонтан брызнет алым из переломанного, расплющенного носа!

2

Но ударить так, чтобы — ах! — Тайсону не довелось. Он чуть не упал, маханув ногой по пустому месту. Долговязый — исчез. Только что был тут, и исчез. Тайсон мигом огляделся, ожидая подвоха: нападения со спины. Пусто! Матерясь сквозь зубы, бандюган по-жлобски запустил руку за пазуху и извлек небольшую дощечку с затейливым геометрическим рисунком, похожую на те, что привозят из командировок в Индию в качестве амулета. Деревяшка эта, должно быть, языческий оберег, болталась на толстой и длинной золотой цепочке (грамм так на шестьдесят шесть), свисающей со сваеподобной шеи на волосатую гориллистую грудь.

— Босс, это Тайсон. — сказал прямо в амулет, как в микрофон. — Сопляк завалил наших и пропал. Я только примерился врезать ему в хлебальник, а он раз — исчез. Как сквозь землю! И что делать?

Ответ донесся из деревяшки:

— Где второй?

— Кто? — Тайсон опять завертел головой вправо-влево.

— Кроме пацана там должен быть мужик. Лет пятидесяти.

— Ага. Валяется тут один, наверное Питон уложил, я не видел… Но только ему… лет сто.

Невидимый собеседник Тайсона витиевато выругался, и приказал:

— Жди, иду сам.

Бандюган спрятал амулет, поднял стул, опрокинутый Шнапсом. Аккуратно вправил вывихнутую ножку, осторожно присел.

«Да-а-а-а…Кто бы мог подумать. Всю братву, ведь, длинный перекалечил. Надо бы им помочь, да как? — размышлял Тайсон. Мысли текли плавно, лениво. — Может шеф мне чего отстегнет в довесок? Ну, типа премии».

В углу тихо хныкающий Глист решил заголосить погромче.

— Заткнись! — прикрикнул Тайсон. Достал, не торопясь, сигарету и прикурил от дешевой, хоть и позолоченной, зажигалки. Видать, очень неравнодушен был этот «хозяин жизни» к презренному металлу. Как и все бандюганы из бывшей Страны советов.

— Он, сука… руку… мне… сломал, — доносилось вперемешку со всхлипами.

Тайсон поднялся, нехотя. Присел возле другана, щупанул припухшую конечность. Глист взвизгнул.

— Хреново, — констатировал Тайсон, — шину надо поставить, или чего-то там… Я не знаю как. Не ной! Сейчас Хозяин придет, поможет. На, хлебни пока.

Тайсон извлек из внутреннего кармана куртки-косухи плоскую металлическую фляжку, протянул увечному. Глист ухватил сосуд левой рукой, отхлебнул — едва не поперхнулся. Коньяк. Видимо, французский — у Тайсона все похоже на фирменное и дорогое: «прикид», сигареты, печатка на пальце; и жрать он желает лишь черную икру да осетрину.

Дверь, косо держащаяся на одной петле, скрипнула жалобно. На пороге стоял человек в широкополой шляпе (а-ля ковбой на пенсии); длинном, до пола, плаще, туго перепоясанном в тонкой талии; в темных очках. Опереточный злодей, да и только.

Несмотря на театральное одеяние, облик «Хозяина», с первого взгляда внушал уважение: чувствовалась в нем скрытая яростность, подкрепленная властной уверенностью. Человек, вне всяких сомнений, привык не просто командовать тупоголовой «братвой», а повелевать окружающими: казнить и не миловать.

Тайсон сразу же подтянулся, словно разгильдяй прапорщик, завидевший старшего офицера-карьериста.

Босс, ни слова не говоря, прошелся по комнате, нагнулся над бездыханным Питоном, оттянул ему веко, достал носовой платок, деловито и привычно-ловко отер пальцы.

— Готов.

Тайсон вздрогнул: не каждый день кореш, с которым буквально час назад потягивал в машине из горлышка холодное пивко, оборачивается столь же холодным трупом. Эх, тяжела ты, доля «джентльмена удачи». И ведь никто слезинки не прольет по Антошке Федорове: отца не знал, а мать спилась, да и померла, когда сыну было неполных двенадцать; затем детдом, ПТУ, первое «дело», колония-малолетка. Дальше — больше. Стал Антон Питоном, благо природа не обидела: и ростом удался, и силенки невпроворот. Знаниями не блистал, зато смекалки, — где, чего провернуть, как «наехать» на бизнесмена или просто лоха и «срубить капусты», — хватало. «Братки» его уважали, побаивались даже: злой, да не просто злой — жестокий.

При виде Хозяина Глист замолк. Это далось ему не без труда — гримасы боли выдавали состояние подонка. Но босс, — Глист знал, — не терпел нытиков. Он героически стиснул зубы, и не проронил звука, когда Хозяин осматривал сломанную кость горе-помощника, лишь размазывал левой рукой обильные капли пота на лбу. Откуда-то из под плаща босс явил на свет небольшой потертый саквояжек: такие лишь в кино про американцев видели парни. Хозяин раскрыл пузатую кладь, вытащил шестигранный флакончик красного стекла и пластмассовый стакан, накапал пахучего зелья, дал глотнуть Глисту. Затем провел ладонью над местом перелома — опухоль на руке моментально уменьшилась.

Тайсон с восхищением наблюдал за действиями шефа. Колдун, в натуре, чистой воды чародей! Он, глядишь, и Питона оживит?

— Отломи планку от шкафа, — проскрежетал, не оборачиваясь, Хозяин Тайсону, — шину поставим.

И, уже обращаясь к Глисту, успокоил:

— Как на собаке заживет. А пока будешь левой лапой орудовать — сделаю тебя левшой.

На всё про всё ушло минуты две: босс не тратил на пустяки драгоценное время. Перешел к Шнапсу — тот оставался недвижим, но дышал; на лбу вздулся огромный кровоподтек.

— Живой. Повезло ему, наверно, — обронил босс. Тайсон хмыкнул. — Я говорю: повезло, что мозгов нет, а то получил бы сотрясение.

Тайсон подхалимски загоготал.

Хозяин опустился на корточки и сделал несколько быстрых движений раскрытой ладонью, чуть не касаясь лба Шнапса. Тот открыл глаза, рывком сел. Босс плеснул ему того же зелья, что и Глисту. Громила поднялся, покачиваясь, словно дредноут на невысокой балтийской волне.

— Там, в конце коридора туалет. Иди, смой кровь с морды, — приказал босс. — Работнички, мать вашу! С одним дохляком-доходягой не совладали!

— Босс, он как реактивный был! В натуре, клянусь!! — оправдывался за всех Тайсон.

— Оставь свой жаргон, урка недоделанный! Не люблю. — Хозяин строго глянул на бандюгана.

Добавил, чуть погодя:

— Не распинайся зря. Ясно, что здесь не обошлось без переброски биоэнергии. Не морщи лоб — не для твоего ума эта проблема. Давай-ка старичком займемся.

Он оглядел кабинет, оценивая, должно быть, где удобнее «заниматься старичком». Выбрал солидный двухтумбовый стол, принадлежащий Егорычу, бесцеремонно одним движением смахнул с него все бумаги, настольную лампу и телефонный аппарат. Трубка телефона обиженно запищала, но тут же и умолкла — босс выдернул шнур.

Егорыча поместили на стол. Он, похоже, был жив, но в глубоком обмороке, если не в коме. Босс скинул плащ, швырнул, небрежно, на спинку стула, оставшись в сером, с «искрой» костюме, на заказ, видимо, сшитом.

«Клевый прикид», — мысленно отметил Тайсон — понимал толк в фирменных вещах.

Босс извлек из саквояжа еще один флакончик, на этот раз темно-коричневого, как у пивных бутылок стекла, поболтал, посмотрел на свет, задумчиво насвистел что-то. Достал короткий нож, протянул Тайсону:

— Разожми ему зубы.

Тайсон честно пытался выполнить поручение, но зубы старика не поддавались. Он, похоже, откинул копыта, да и окоченел уже. Тайсон бросил испуганный взгляд на начальника. Тот криво ухмыльнулся: ну, помощнички!

— Ладно, переверни его на спину и держи губы.

Кому такое понравится? Но Тайсон смиренно выполнил поручение.

Наблюдая, как Хозяин вливает, по капле, розовую жидкость в рот старичку, Тайсон вспомнил, вдруг, похожую сцену из читанной, когда-то, книги. Любил он читать, раньше. После не до книжек стало… «Граф Монте-Кристо», — всплыло в памяти бандюгана. Точно: Эдмон Дантес капает настой в рот безжизненному аббату Фариа. Чувствовать себя помощником будущего графа ему импонировало: вроде как доброе дело совершает. Тайсон ведь не был исчадьем ада. Просто были нужны деньги — и он их делал. Как умел. За то, что бы забить насмерть человека ему платили тысячу долларов. Нормальные деньги! А тут босс пообещал столько, что можно не лишать жизни целый посёлок. За такие бабки можно и подержать губы покойнику. А что? Мертвые не кусаются…

Действительность вступила в противоречие с опытом. Мертвяк внезапно резко согнул шею, и пальцы левой руки Тайсона оказались у него во рту.

— А-а-а!!!!

Вот так: безымянный, средний и указательный пальцы остались без первых фаланг. Тайсон с ужасом и отвращением смотрел на руку, тряс ею, забрызгивая все округ. Пришлось срочно вмешаться Хозяину. Босс перехватил Тайсона за запястье, сделал резкие движения вверх-вниз и по кругу — кровь в момент перестала фонтанировать.

— Не визжи!

В углу Глист принялся издавать какие-то подозрительные звуки. Тайсон бешено зыркнул на него. Друган замолк.

Тут умерший заговорил:

— Что тебе от меня надо, нежить?

— Ну-ну, обзываемся? — с видимым облегчением осведомился босс. — Я уж опасался — ты у нас особенный, магии не подверженный.

— Что тебе от меня надо, нежить?

— Сейчас, сейчас твоё любопытство будет удовлетворено…

В оккультном мире существует множество практик оживления трупов. О некоторых знал даже Тайсон: любил он посмотреть по видео новенький «жутик». Но никогда ещё низ живота у него не стягивался в такой холодный узел от страха перед происходящим.

Босс запел. Предварительно он скрючился, скривился, и пошел кругом, приволакивая ногу. Напоминал при этом голодного стервятника, который кружит около найденной добычи, таща за собой мешающие на земле крылья. Вытянутая шея и шляпа делали его еще более схожим с грифом. А вот звуки песни…

Слов не было, как таковых. Утробное ритмичное завывание, перемежающиеся гортанными причмокиваниями-прищёлкиваниями, вот что неслось по комнате, заставляя вибрировать оконные стёкла.

Вернувшийся из туалета Шнапс потом говорил, что пришел в себя оттого, что у него в груди будто сработал будильник: всё затряслось мелко-мелко и запищало в ушах. Глист, всё еще потрясенный спасением руки, ничего подобного не заметил. Ему казалось, что просто где-то включили компрессор, вот окна и зазвенели.

А что они должны были почувствовать? Не про них творилась та волшба.

Труп старика, начавший под действием эликсира не только кусаться, но даже и говорить, проявил признаки страдания: видно, противился тому, что с ним делало заклинание, облаченное в форму «песни».

Тайсон не удивился бы, если из старческого полутрупа показался, вдруг, голубой дымок, или туманный человечек, которым режиссеры любят имитировать отлетающую душу. Ничего такого. Сгорел старик. Начал обугливаться, причем совершенно без дыма и язычков пламени, и исчез полностью.

— Что это было? — без всякой надежды на ответ прошелестел со своего места Глист.

Но боссу требовалось похвастать. Не будь «братвы», он бы похвастал сам себе:

— Я перевел его в волновую материю. В прежнем состоянии ничего бы он нам не рассказал. А так, может, что узнаем… Я всё что можно, из этого тела, — Хозяин сделал жест в сторону стола, на котором покоился недавно старик, — забрал. И передал кое-кому. Так что у вас теперь свой колдун и маг имеется. Не бог весть что, конечно, да уж какой получился — при переброске часть энергии теряется безвозвратно. Старик-то считал, что всё отдал мальчишке. Ан нет. Я еще ой как много из него сумел высосать! Жаль, только, о камушке сказать ничего не сможет…

Раздалось покряхтывание. Это вставал Питон.

Произошло чудо.

Чудо не в том, что мертвый поднялся — эка невидаль. Вон, старикан только что нежитью обзывался; а про зомби кто нынче не слышал? Нет, чудо было реальным — Питон плакал.

Из его глаз текли одна за другой крупные чистые капли, пробегали по подбородку и исчезали где-то на груди. А сами глаза были как у мироточащего изваяния: пустые и глядящие зрачками внутрь.

— Ты что, Пит? — произнес Шнапс, присевший на корточки у стенки по причине сильнейшего головокружения.

— Мне было хорошо. Я видел свет. Зачем вы меня разбудили?

Такие слова от Питона! «Братки» не знали, что и подумать.

— Сопли подбери, — бросил Хозяин жестко. — Не для того я тут возился с этим старикашкой. Куда он его отправил? Куда послал мальчишку, где спрятал? Отвечай!

Тот, кто еще недавно был Питоном, молчал. Тайсон, заметив, что босс начинает багроветь от злости, заторопил:

— Пит, не тяни. Тот пацан, что убил тебя… Где он? Говори, скорей. Шеф нас туда отправит.

Антон-Питон, вдруг, усмехнулся, и четко назвал место, куда Егорыч направил Севу.

Босс извлек из кармана амулет, — точную копию того, что имелся у Тайсона, — средство связи, вполне в духе колдуна. Сказал отрывисто:

— Меченый! Быстро приезжай! Дело!

 

II. Сквозь время

1

Как много из того, о чем мечтается в детстве, остается нереализованным. Охота в тропическом лесу, покорение глубин с аквалангом, полет в космос, парашютный прыжок… Детские мечты порой тем и хороши, что не становятся реальностью.

Когда Всеволод Кириллович Юрин был еще Севкой, то часто пробовал представить, что ощущает человек в свободном падении, когда нет веса, по всему телу бьют тугие жгуты воздуха и на тебя несется с бешеной скоростью земля. Удивительные, должно быть, чувства рождает полет… Эх, хороши бесплодные грезы детства! Именно неосуществимостью.

На самом же деле, когда под ногами внезапно пропала опора, Всеволода скрутил животный страх, выключив остальные чувства. Он падал в никуда, в темноту, и ужас не отпускал, давя, как пассатижи орех. Начисто пропало ощущение атмосферы. Он — мельчайшая песчинка, несущаяся сквозь пустоту навстречу… Чему? Он сгорит метеором в плотных слоях? А если вовсе не будет атмо- или гидросферы, например жидкого метана? То в лепешку о твердую поверхность? Кажется, он кричал, пока не исчез сам для себя.

Сева пришел в сознание от страшного зуда на лице, ладонях, запястьях. Массированная атака комаров. Сотни, если не тысячи кровососов сотрясали воздух мерзким писком над распластавшимся на земле человеком, а десятки самых успешных уже наполняли серые брюшки. Укусы оказались действенным противообморочным средством — не хуже нашатыря или похлопывания щек. Сева приподнялся, протер руки и лицо, давя назойливых тварей; с трудом сел, опираясь о землю (невероятная быстрота реакции пропала, он вновь стал обычным человеком), огляделся. Лес. Не просто рощица какая, а настоящая тайга. Огромные — не обхватишь — сосны стояли плотной стеной. Их ветви почти закрывали небо, отчего тут царил полумрак, хотя сейчас, — указывал кусочек голубизны над головой, — была середина дня. Деревья от корней до кроны поросли мхом, как и почва вокруг. Сырость. Низинка. Джинсы на заду уже пропитались водой. Но не только с зудом и промокшими штанами связаны неудобства: что еще не так?

Сева ощупал себя и ахнул — исчезли фирменные японские плавки, джинсы теперь надеты прямо на голое тело, мало того — с них пропал «зипер», пуговица и клепки. Отсутствовали пуговицы и на рубашке. Что за хрень такая? Он с беспокойством глянул на ноги: дорогущие кроссовки, слава богам, на месте, хотя без шнурков. И носков нет. Сева поднялся на затекшие ноги, придерживая одной рукой джинсы, другой отгоняя настырных комаров. Потрясение, вызванное падением в бездну, еще не прошло; голова соображала туго. Душили отчаяние и обида — впору закрыть лицо руками и разрыдаться. Но было не до слез: проклятые насекомые, решили, по-видимому, выпить из него всю кровь, до последней капли. Пришлось срочно изыскивать защиту. Всеволод заприметил низкорослое лиственное дерево, вероятно осинку (скудны были его познания в ботанике). А, не один ли черт! Не время забивать башку ерундой! Он отломил ветку погуще и попробовал махать ею — без толку. Обнаружив, что материал достаточно гибок и прочен, Сева выбрал ветвь подлиннее, очистил ее от листьев и пристроил на джинсы вместо ремня. Нелепая конструкция не позволяла штанам свалиться. Рубашку пока пришлось оставить расстегнутой, давая дополнительное преимущество комарам, не желающим оставить человека в покое. При всех неудобствах, доставляемых кусачими тварями, их существование следовало считать несомненным плюсом — из-за них Юрину не доставало времени для стенаний по поводу отчаянного положения, в котором оказался.

2

— В любом лабиринте есть выход, — утверждал Егорыч, и добавлял, — даже если этот лабиринт кишечник сожравшего тебя хищника. Другое дело, что в этом случае будешь выглядеть на выходе несколько…э-э, неприглядно. Хотя, многие и при жизни являются… тем самым.

Шеф имел в виду, разумеется, не своего помощника. В это Севе хотелось верить. Уважал Егорыча, хотя и недолюбливал. За редкостное занудство. За желчный, неуживчивый характер: настоящей язвой был Егорыч. Упаси бог попасть ему на язык. Потому, верно, и жил бобылем — ни семьи, ни родных. Коллеги тоже его сторонились, даже побаивались: все-таки маг первой категории. Таких, на весь Институт было трое: Директор, Инхандек да Егорыч.

Юрин, когда его зачислили в лабораторию Солнцева, волновался страшно: а ну как не потянет он, или не сработается с шефом. Эль-Файед, напутствуя Севу, дал такую характеристику Солнцеву: «Сложный человек Михаил Егорович. Нетривиальный. И непредсказуемый — вещь в себе».

Удивительно, они сработались. Егорыч вечно брюзжал, ехидничал, зачастую весьма нелестно отзывался об умственных способностях нового помощника, но оказался, в сущности, не таким монстром, каким выставляла молва. У него было железное правило: сор из избы не выносить. Все, что происходит в его Лаборатории, касается только их, для институтского начальства они — единая команда. Никому Егорыч не даст в обиду своих.

Служебные дрязги, попортившие немало крови, перед лицом настоящей опасности казались мелким недоразумением. Егорыч и Сева были вдвоем на весь Институт, — рабочий день закончился, — когда явились парни Меченого.

«Наверняка он отправит их вслед за тобой. Как только будешь на месте, сразу уходи… Держи строго на запад. Постарайся выйти к…», — сбивчиво объяснял Егорыч, пока еще выстаивала дверь, сотрясаемая ударами. «Кто «он»?», — перебил его Сева. «Главный… Прощай Всеволод… Я начинаю вить заклинание, отбивайся…».

3

Держи на запад… Эх, Егорыч, Егорыч… Где этот чертов запад!? А ведь что-то такое проходили в школе, по географии… Всеволод напрягся. Припомнил: мох наиболее густо растет с северной стороны дерева. Ну, да, верно! Если встать лицом к северу, запад будет… слева. Туда!

Сева шел, не разбирая дороги, лишь бы убраться подальше. Продирался сквозь кусты, преодолевал буреломы. Шел, подсознательно стараясь приметить следы присутствия человека: тропинку какую-нибудь, просеку-вырубку, затесы на стволах… Ничего. Дикой, неприветливой выглядела чащоба, в которую забросила судьба.

Лес полнился звуками. Отовсюду неслись: стрекот, жужжание, перестук, чириканье, писк, хруст. То и дело, буквально из-под ног, выпархивали птицы. Да, сколько их тут? Бурые белки, а может и куницы, или даже соболи, прошмыгивали, сотрясая густую хвою прямо у Севы над головой. Непуганое зверье. Да, похоже, не часто забредают сюда люди. Стоп! Что там еще!? Хруст стал отчетливее и сменился громким треском — должно быть, крупная топталась животина, да не одна. Сева, на всякий случай, пригнулся и осторожно раздвинул кусты. Взору открылась широкая поляна, беззаботно освещенная солнцем. Несколько мгновений глаза привыкали к свету.

Ого! С противоположной стороны, ломая заросли, выскочил бык. Коричневой масти, со светлой полосой вдоль хребта, с хищно изогнутыми рогами.

Юрин, сугубо городской житель, побаивался любую скотину, если та была крупнее кошки, но сейчас появление животного обрадовало — значит где-то рядом люди! Выходить из укрытия он, все же поостерегся — бес его знает, что на уме у этого красавца-рогоносца. Инстинкт, как стало ясно сразу же, спас Севу от огромных проблем. Бык повел себя очень странно: выскочив на поляну, развернулся, задрал голову и издал утробный рев, исполненный такой дичайшей ярости, что враз умолкла лесная пернатая мелочь. Ответом ему был звук, которому позавидует и паровоз; на поляне появился еще один бугай — практически близнец первого. Свирепые самцы принялись бить копытами землю, вырывать рогами и кидать за спину куски дерна. Убедившись, что ни рёвом, ни угрозами противника не испугать, быки закружили, намереваясь устроить нешуточный бой. Раздался стук, словно щелкнули огромные кастаньеты — это сошлись в пробе крепости рога. Будто мушкетёры проверяли прочность шпаги визави. Сева запутался, который из быков выбрался на поляну вначале, и не мог бы сказать: какой первым рванулся в атаку. Тяжелый топот, фырканье, хрипы сопровождали яростную схватку. Дрожала земля. Быки расходились, мотали пенными окровавленными мордами, ревели и опять шли «на таран».

Сева остолбенел. Напуганный и потрясенный стоял он, боясь шелохнуться. Неистовая злобность бешеных тварей противоречила всем его представлениям о домашних животных. Самый свирепый андалузский бык, гроза матадоров рядом с этими монстрами живой природы смотрелся бы как немецкая овчарка вблизи сцепившихся в смертельной схватке бультерьеров.

«Они ж дикие!», — дошло до невольного свидетеля поединка.

Один из «бойцов», истекая кровью, завалился на бок.

Сева, стараясь не наступить на какую-нибудь хрупкую веточку, поспешил прочь от опасной поляны, благо она лежала в стороне от «магистрального направления». «Нужноделатьноги, нужноделатьноги, нужно…», — крутилось в голове заевшей пластинкой.

Лес кончился внезапно, как обрезало. Впереди — чистое поле. Именно чистое: ни построек, каких, ни пашни. Вольные луга. И ни малейшего намека на человеческую деятельность.

Вечерело. Сева пребывал в абсолютном отчаянии. Куда теперь!? Ноги подкашиваются, желудок подвело, все тело зудит от комариных укусов, чешется, а лицо опухло, точно с двухнедельного запоя. Так и брел он полем, куда глаза глядят, решив, что нужно идти, покуда хватит сил, на запад, а там… видно будет.

Рано или поздно кончаются силы и у самых выносливых. Всеволод понимал, что дошел до предела своих возможностей. Приспела ночь; темень — хоть глаз коли.

«Всё, приехали. Конечная станция. Пассажиров просим покинуть вагон».

Сейчас он упадет и… В этот момент Сева ткнулся в изгородь. Сначала он ничего не понял и несколько мгновений с упорством достойным барана налегал грудью на препятствие. Наконец дошло: «Забор! Ограда, плетень, тын… О, боже, здесь люди! Человеческое жилье». Изгородь была почти два метра высотой и сделана на совесть — без прорех.

— Эй, люди! Хозяева!!! — прокричал Сева.

Голос утонул в ночи, как в пруду камень. Ни звука в ответ. Хотя бы собака залаяла… Где-то должна быть калитка. Или ворота. Сева пошел вдоль изгороди. Она тянулась и тянулась сплошной лентой, плавно загибаясь, без каких бы то ни было промежутков…

Сева остановился — требовалось собраться с мыслями и найти выход. Вернее вход. Ограда, похоже, шла по кругу. Может, в темноте, он уже обошел ее всю. А может и не один раз? Сева схватился за голову. Что за чертовщина происходит!

«Так, спокойно. Не будем поддаваться панике. Раз огорожено, зачем-то это нужно… Гениальная мысль!»

Сева громко расхохотался, давая разрядку натянутым нервам, и испугался — смех жутко прозвучал в ночной тишине. Так нельзя. Успокоиться. Взять себя в руки.

«Дьявол их знает, для чего они поставили изгородь. Потом разберусь. Надо перелезть ограду и идти к центру круга. Почему к центру? Ну, так… Если там что-то имеется, то, скорее всего — посередке. А если ничего нет? Можно будет хотя бы заночевать в огороженном месте, а не посреди дикого поля».

Боялся зря. Шагах в сорока от забора Всеволод едва не впечатался в бревенчатую стену. Изба.

Сева остановился в нерешительности — уж очень неприветливо выглядел этот дом. Темные, наглухо закрытые ставнями, окна. Полное безмолвие. Склеп просто. Но чувство опасности у еле волочащего ноги путника притупилось настолько, что он отмахнулся от мрачных мыслей и поднялся на крыльцо. Постучал.

— Входи, человек, коли с добрыми помыслами.

Дверь отворилась с мелодичным, каким-то даже родным, скрипом. Сразу же в глаза ударил яркий свет. Электричество! Вполне цивилизованное жилье. Впрочем, Севе было уже все равно.

— Проходи, гость дорогой.

Голос показался Юрину знакомым.

Сева пересек прихожую, — а не деревенские сени, как можно было ожидать, — и оказался в просторной комнате.

— Здрас… — Слова застряли в горле — с дивана у стены на Севу смотрел, приветливо улыбаясь, Егорыч. — Вы?!

— Как звать-величать тебя, добрый человек? — Егорыч не признал помощника. Или делал вид, будто не узнает.

— Егорыч, это же я, Всеволод!

— Садись Всеволод. Вот и стул.

Опять загадки. Не много ли на сегодня? От усталости Сева уже ничего не соображал. Покорно уселся, точнее, рухнул на стул, а глаза закрылись сами. На минуту-другую парень буквально выключился, но хозяин легонько тряхнул его за плечо.

— Притомился, Всеволод? Вижу… Из леса, значит, вышел? Давай-ка, я тебя в ванную провожу.

Сева поднялся и безропотно последовал за хозяином.

— Вот душ, — пояснял Егорыч. — Ты сначала горячий сделай, потом ледяной, потом опять горячий — усталость пройдет. Вон полотенце. А одежей твоей я озабочусь.

Живительные струи помогли Юрину вновь ощутить себя мыслящим существом. Благодать! Так бы и сидел под душем…

«Хватит. Хорошего — понемногу».

Не терпелось поговорить с Егорычем — пусть объяснит, что все это значит.

Хозяин постучал и сказал, что одежду оставляет на стульчике, перед дверью ванной.

Сверху лежали трусы. Обычные, хэбэшные, разве что вместо резинки — тесёмка… Не ношенные. Вот спасибо Егорычу! Уж очень некомфортно ощущал себя Сева без этой простой вещицы. Джинсы и рубашка были его, только чистые, будто выстиранные, с новыми пуговицами и «зипером». Чудеса! Имелись также новые хлопчатобумажные носки. Под стулом стояли кроссовки. Со шнурками.

— С легким паром! — приветствовал гостя Егорыч. — Хотя, о чем это я — ты же не из бани… Давай Всеволод, к столу. Повечеряем, да поговорим обо всем.

После предложения «повечерять» следовало ожидать какой-нибудь необычной, «фольклорной» сервировки: мисок, деревянных ложек, самовара… Нет, обычная посуда: тарелки, вилки, рюмки, хрустальный графинчик. Посередине блюдо с источающим пар кушаньем: кажется, рагу с мясом. Много холодной закуски: соленья, копчености, салаты. Сева едва не захлебнулся слюной. Как же он проголодался! Мельком, все же, окинул взглядом комнату. Нормальная мебель. Шкаф, секретер, диван. Без особого выпендрежа. Книги на стеллажах, за толстыми стеклами. На полу — коричневый полосатый ковер толстого ворса. Да и сам хозяин выглядел вполне современно: в домашней пижаме, аккуратно пострижен, гладко выбрит. Это был, без сомнения, его начальник Михаил Егорович Солнцев, только помолодевший, смотрелся лет на тридцать пять, не боле.

— Давай-ка по маленькой, за знакомство! — Егорыч плеснул из графинчика по рюмкам. — Здравы будем!

Сева набросился на еду, забыв о приличиях. Наливка, которой угощал хозяин, слегка ударила в голову. Егорыч не расспрашивал ни о чем, подкладывал еду в тарелку, подлил в рюмку. Утолив первый голод, Сева поинтересовался:

— Егорыч, вы меня не помните?

Хозяин покачал головой.

— Вот что, Сева, говори мне «ты». Здесь принято, да и разница в возрасте не столь уж велика.

— Мне так неудобно…

— Сделаем как удобно мне, ладно?

Егорыч оставался самим собой.

— Хорошо. Если вы… то есть ты хочешь… Может на брудершафт выпьем? — хихикнул Юрин. — Как будто мы не знакомы?

— Это ты брось! Если ты когда-то и встречался со мною — то был другой Егорыч. Тот, кем мне еще предстоит стать. В моем будущем. В твоем прошлом.

Всеволод глянул по сторонам, на шкаф, остекленные стеллажи, на люстру с пятью лампочками, и хмыкнул: видать не в очень далеком прошлом он очутился. Или шеф просто морочит ему голову?

— А здесь… какой год?

— По-вашему? Год одна тысяча двести пятидесятый от Рождества Христова.

Сева присвистнул.

— Что, правда!? Тринадцатый век? Нашествие татар, Батый, рыцари Тевтонского Ордена, Александр Невский… И все это сейчас?

— Для тебя, пожалуй, «сейчас». Однако, уж восьмой год минул, как князь Александр Ярославич бил тевтон на Чудском озере. И татар здесь нету. Здесь Русская Земля.

— А-а, понятно… То есть, ни черта не понятно! Вы… ты одновременно и там и тут, что ли? Или ты из нашего времени сюда сбежал, да всю обстановку и прихватил?

— Никуда я не сбегал, — обиделся Егорыч. — Живу и живу. С рождения. Ну, балуюсь маленько, вещицами разными, мудреными. Я ведь маг. Умею заглядывать в будущее. И в прошлое. Пожелай я, скажем, богатства, мог бы подглядеть, где торговые гости, лет сто назад, клад в лесу зарыли. Мне надо? Золото, или самоцветные камни какие, я и сам могу создать, хоть из козьих окатышей. Только они мне ни к чему.

— Ясно. Обустроил, значит, себе хату по последнему слову техники двадцатого столетия. Перекинул оттуда сюда?

— Ты, Всеволод, видать, не посвящен. Сюда из будущего ничего забрать нельзя. Только послать в прошлое… Все сделал я, извини за нескромность. По вашим образцам, конечно. С магией уладился, сам понимаешь.

— А электричество?

— С лампочками повозился… Вольфрам, понимаешь! Ну, а дает ветряк и генератор. Воду из колодца насос качает.

— А неплохо ты устроился! Дом со всеми удобствами. Хотя и в тринадцатом веке. Ха! Давай в теремке вдвоем жить!

Определенно, наливка была хороша!

— Я-то устроился? Ну, грешен. Не след бы мне этого делать… Нарушаю законы Божии. Мнится, кара за то будет.

Похоже, Егорыч верно предвидел. Там, в будущем, наехало на него «колесо судьбы» в лице Меченого и его «братков».

— Ну, а я? — поинтересовался Сева. — Со мной как теперь? Здесь остаться, или как?

— Смеешься? Я же ничего не знаю пока.

— Так я расскажу всё, — заторопился Юрин. Он вошел в то, редко доступное, состояние счастливого опьянения, когда всё вокруг становится простым и понятным, и снизошедшим озарением хочется поделиться со всеми.

Егорыч его остановил:

— Э, так не пойдет. Ты же устал? Вот, давай, спи и увидишь во сне, всё что мне надо знать. Ты спишь, я сплю, сны твои вижу. А знаешь, сколько всего за ночь человек усмотреть может?

Сон мгновенно сморил парня.

Иной раз бывает: валишься на постель замертво, а покемаришь час-другой, и вдруг, посреди ночи, проснешься свежий, как огурец для засолки. Так и Севу — около полуночи что-то кольнуло.

— Егорыч?

Не отозвался хозяин. Юрин попытался снова задремать — не получилось.

«Хочешь побороть бессонницу — думай о хорошем». - припомнил Сева где-то слышанный совет. Попробовать, разве.

«А Егорыч-то, не хило тут все обустроил… На то и маг… Вот бы мне такие способности. Ну, хоть вполовину. Тоже стал бы из козьего дерьма золото делать… Оп! Золото!.. А не припрятан, часом, у Егорыча в чуланчике философский камень? Не просто так он о золоте обмолвился… наверное…»

Дальше мысли запутались, Всеволода одолела-таки дрема.

4

Поднялся Сева еще до рассвета: его не слишком вежливо растолкал Егорыч.

— Вставай, лежебока! Дело делать надо. Быстро одевайся, умывайся, зарядку, завтрак — и в путь. Зубную щетку, бритву и полотенце найдешь в ванной. Бегом!!!

Пока Юрин брился-умывался, хозяин за дверью растолковывал:

— Я уже в курсах про текущий процесс, покопался в твоих извилинах, прости уж, словечек-паразитов, черт возьми, нахватался… Ну, тема тут такая, блин…

— Егорыч, не ври! Я такими словами не пользуюсь!

— Отзынь, это всё фигня и понты. Шарага за тобой приперлась уже. Шкандыбают, гады, по лесу. Поплутают, ясный пень, но ведь нарисуются тут… Примочки с прибамбасами у них клевые.

— Чего?

— Да артефакты мощные он им дал.

— Кто?

— А черт его знает! Сволочь какая-то, короче. Главное, я их замочить ну никак не могу. И тебя не могу в будущее отправить…

Стрелой, пулей, нейтрино вылетел Сева из ванной.

— Как это «не могу»?!!

В коридоре Егорыча не оказалось. Впечатление, говорили сами стены:

— Не ори! И без тебя хреново. Если Меченый тут, значит, я там уже не мог им помешать. Значит, они меня там убили. Если ты всё, двигай на кухню.

Сева хотел спросить, где она, но сей миг почувствовал запах и отправился, куда потянул желудок.

Егорыч пил что-то похожее на таежный чай.

— Шеф, мне придется жить в тринадцатом веке всю жизнь?

— Сева, не умничай, разговаривая с покойником. Хотелось бы покоптить под небом подольше… Правда, это не мой случай. Я, судя по всему, тратил все магические силы на поддержание бытия. Грустно. А ты давай-давай, наворачивай.

Севу ожидала полная сковорода жареных на сале грибов.

— То, что я тебя не могу отправить в будущее — ерунда. Отправлю в прошлое. А поскольку время это змея, кусающая свой хвост, то…

— То?

— То надо, что бы Меченый сотоварищи не рванул следом за тобой.

— А что им надо-то?

— То есть, хочешь отдать, что бы не приставали? — Егорыч криво ухмыльнулся.

— Что отдать?.. Нет, не хочу. Я хочу знать, что им…

— Им нужна моя дорога.

Замолчали. Юрин пытался понять, что он услышал, и при чем тут он, а Солнцев молчал, ибо все сказано.

— Но я ни о какой вашей дороге не знаю…

— …хотя сейчас по ней отправишься, — продолжил за Всеволода Егорыч. — Я один знаю, и как теперь понятно, и в твое время буду один знать, как из прошлого оказаться в будущем. Возвращаясь в прошлое. Шаг за шагом. Сейчас ты двинешь, а я — буду работать с братками. По полной программе.

Только сейчас вспомнил Сева свои ночные мысли. Дорога рэкетирам нужна, как же! Бабки им требуются, вот что. Или золото. Не зря, ох не зря Солнцев о золотишке обмолвился.

— А скажи-ка мне, Егорыч, — начал было Сева, но договорить не успел.

 

III. По полной программе

1

Меченый был зол как… как… Нет того, с кем можно сравнить злого Меченого. Любой другой не выдержал бы этой злобы, умер бы на месте. Колдун их кинул, совершенно понятно. Обкурил чем-то, вывез в лес, как каких-то тупых бизнесменов, и бросил полураздетыми. Из оружия (смешно сказать!) один лишь маленький костяной стилет на шелковой нитке остался. Правда, не простой — время от времени сам собой приподнимается с груди и будто тянет за собой, указывая острием, куда надо двигать. После, дело понятное, обзавелись кое-чем. Не фонтан, конечно: не «калаш» и не «узи», но что тут, в лесу, отыщешь?

Беда с одеждой… Больше всего не повезло Тайсону. Остался в одних боксерских трусах. Меченый с парнями прикинули: оказывается, из одежды всё, что не хлопок, не шелк и не кожа, у них не осталось. Сука колдун, мог предупредить. У Тайсона штаны и куртка из кожзаменителя оказались. Теперь он как культурист на выступлении. Только вместо слоя темного масла на рельефном теле сплошь раздавленные комары.

Витька Шнапс повязал джинсовку вокруг бедер, благо тельняшка осталась. На гнусов внимания не обращал: пусть жрут, терпимо.

Глист в одной футболке тоже хорош. Ишь, в сторону косится… Но никто же не виноват, что у него с Меченым размер джинсов одинаков? Зато Меченый ему свою футболку отдал: сам остался в рубашке. Хуже всего с кроссовками. Они вроде и есть, а подошва-то пластиковая… Может, будь каучуковой — и обошлось бы, а так…

Один только Питон остался полностью при своих шмотках. Нет, его одежда тоже пострадала, но тут же восстановилась — не без колдовства, ясное дело. «Прикид» у Питона прежний, а сам он… не человек, а робот какой-то, что твой Терминатор — один к одному. Даже похож на Шварценеггера, по крайней мере, ростом и шириной плеч. И такое же выражение на морде, каменное. Молчал все время Питон, слова не вытянешь, да никто и не пытался с ним заговорить: вроде есть он, и, в тоже время, нет его.

Меченый нес на плече увесистую дубину. Витька Шнапс оторвал один рукав тельняшки, завязал узлом, положил туда окатыш, подумывающий о карьере валуна. Кистень практически вышел. Тайсон — тоже с каменюкой, только напоминающей рубило. И длинный камень, и такой, что можно удобно держать. Глист, тот выломал ореховый прут, обеспечил себя копьем — Аника-воин, смех один! Меченый хохотнул, глядя на этого придурка с одной левой рукой — правая в лубке. Хорошо, что медведь вышел на них уже после того, как обзавелись этой всячиной. А то бы не он от них удрал, хворая «медвежьей болезнью», а они б врассыпную кинулись. И что случилось бы, погнись мишка за кем?

Крестоподобный стилет тянул то в одну сторону, то в другую… Наконец — вышли. Уже ближе к полудню, по крайней мере, солнце стояло высоко, увидели изгородь.

Сунулись. Первый полез Глист, а она под напряжением. Глиста так вдарило — отлетел бедняга. Оставили отлежаться, хотели пойти обратно в лес, притащить бревно какое-нибудь, да тут Питон — подошел к забору и ударом ноги проломил дыру.

— Избушка-избушка! — крикнул Меченый, — А ну, повернись к нам передом! А то спалим, к ядреней Фене!

Огонь был для них больным вопросом. Сигареты на месте, а зажигалки исчезли. Спички может, и сохранились бы, только они ими не пользовались. Курить очень хотелось, и это было еще одной причиной злобы Меченого. Впрочем, как и всех остальных. За исключением, наверное, Питона. Его разозлить, что деревянный чурбан — с таким же успехом. Никто не обратил внимания, что бывший дружбан не пошел, вместе со всеми за загородку, а остался стоять снаружи, а потом и вовсе пропал с глаз долой.

Дверь отворилась. На высокое крыльцо вышел Егорыч. Строго и внимательно оглядел пришлых.

— Меченый, смотри, как две капли… Сын, наверно? — тихонько проговорил сзади Тайсон.

Меченый прикинул, что к чему. В такой избе, как знать, и двустволка могла на стеночке висеть, заряженная медвежьим жаканом.

— Слышь, мужик. Мы к тебе ничего не имеем. Батю твоего, или он брат тебе старший, мы лично не трогали. Он сам, от старости. Могу перекреститься.

Егорыч спросил без улыбки:

— Неужто крещеный?

— А то! — гордо откликнулся Меченый. — В церковь каждый месяц, и на Пасху с Рождеством хожу. Но ты нам зубы не заговаривай, парнишка у тебя ховается?

Из-за спины Егорыча выглянул Сева. Выглянул, и снова исчез в темной глубине сеней.

Меченый успокоился. Босс предупреждал, что парня может тут не быть, и дал наказ, чего в этом случае делать. Но он — тут, так что все в порядке.

— Давай без драки: мы парнишку не обидим, только с собой заберем. И тебя не тронем. И избу не спалим.

Егорыч покачал головой.

— Как же ты, Денис, думаешь, Бог тебе все прегрешения отпустит?

Меченого давно уже не называли по имени.

— Я не понял, при чем тут мои грехи? Попы отмолят!

— А давай, я тебе покажу, что тебе на том свете будет! — Егорыч скрестил руки на груди и прикрыл глаза.

Парни стояли и ждали команды Меченого. В три-четыре прыжка они достигнут мужика, не успеет он ни развернуться, ни спрятаться в хате. Однако Меченый молчал. Остальные трое стояли сзади него и не видели лица своего вожака.

Им счастье, что не видели. Ужасно было оно. Страшное видел Меченый. Тело парня, ввергнутое в каталепсию, стояло как вкопанное, но тронь — на бок завалится. Горло ему сдавило, будто железной хваткой, даже вздохнуть трудно, а уж выдохнуть и подавно. Лишь глаза жили. Они выдавились наполовину из глазниц, напитались кровью, сделавшись похожими на крашеные в луковой шелухе куриные яйца, а всю радужную оболочку поглотили зрачки. Может, зрачок на белок полез от боли — поди, разберись!

— Эа. Э-а…э…А-а-а-а-а-а-а!!!!

Как ударенный сзади косой по коленям, рухнул перед Солнцевым Меченый.

— Верую!! Научи, как жить?!!

Братки не понимали происходящего.

— Меченый, ты в себе?

А Егорыч четырежды щелкнул пальцами, будто положил крестное знамение, и сказал сакраментальную в своей простоте фразу:

— Будьте здесь и будьте там.

Всё. Бандюганы перестали видеть и слышать происходящие. Егорыч же обратился к их главарю:

— Денис. Это так и есть. Я вижу будущее. И это только половина из того, что тебе предназначено. Но ты будешь молиться всё отпущенное тебе время, и на твою долю останется только вот то, что видел.

— «Только»?

— Коли ты бывал бы в церкви чуть меньше, сложилось бы еще хуже. А пока… Работай. Скоро сюда придут люди. Построй скит, учи пришлых слову божьему. Ты в храмах много что слышал. Дружки твои… Ты с ними построже, но почем зря не обижай. У нас тут на юге татары шибко лютуют…

— Чего?

— Подумаешь — поймешь. А мне пора. Созрел я.

— Чего?

— А этого ты не поймешь, можешь не думать.

И растаяла изба. Вместе с Егорычем и восковой фигурой Всеволода, так ловко сделанной Солнцевым из запасов своих бортнических.

Парни, разбредшиеся по лугу, пришли в себя, и с удивлением (и с облегчением) оглядывались.

— Что это было? — спросил кто-то.

— Всё была… правда, — ответил Денис грустно.

2

На этот раз падение в бездну Юрин перенес куда как спокойнее, хотя, чего греха таить, холодный сгусток в районе диафрагмы присутствовал. Ну не экстремал он, наоборот — сибарит, любитель пива, хорошей компании, преферанса по полкопейки за вист, чтобы не напрягал результат. Нормальный молодой специалист, вчерашний студент, а ныне — рядовой сотрудник «полузакрытого» исследовательского центра…

Вот только выбора у него не оказалось.

Не успел Сева задать свой вопрос: нет ли, мол, у Егорыча, в заначке философского камня? Не договорил — перебил его будущий начальник, рявкнув:

— Пора! В три приклада!..

Местность, где теперь стоял Сева, нисколько не напоминала недавний дремучий лес. Господствовала унылая тундра: равнина, под ногами чахлая травка, кругом уродливые карликовые березы, островки лежалого снега, лужи-болотца. Холодный ветер гнал, с огромной скоростью, низкие облака. Вдалеке топтались какие-то крупные звери: может овцебыки, а то и мамонты — не разобрать.

Сева мгновенно продрог до костей. Приплясывал, хлопал по бокам.

«Давай, Егорыч, давай отправляй дальше. Замерзну к такой матери!.. А это еще кто?!!».

Вовремя обернулся — сзади к нему приближались, короткими перебежками, два странных существа. Обезьяны? Или…

«Господи, помилуй! Только не это!»

Люди? Сева запаниковал: нет для человека более страшного противника, чем другой человек, чужак. А этих и людьми-то назвать — язык не повернется. Заросшие от макушек до пят рыжим волосом, с непомерно длинными руками, без шей, с сидящими прямо на плечах головами. Чудовищная помесь человека и зверя. Они явно собирались напасть. У Севы не было на сей счет ни малейшего сомнения, как не вызывал сомнений и итог: свирепые «человекозвери», вооруженные дубинами, наверняка каннибалы, разделаются с ним в два счета!

Спасла, должно быть, одежда — «троглодиты» не спешили атаковать столь необычного вида пришельца. В этом сером мире сини джинсы? Хм… Они резко остановились, перебросились несколькими гортанными возгласами, затем принялись орать громче, не иначе, созывая своих. Всеволоду, к счастью, не довелось узнать, верна ли его догадка. Вновь «разверзлась земля» и продолжился стремительный полет сквозь тьму.

Наконец в глаза ударил ослепительно-яркий свет. Жаркое, словно в тропиках, солнце играло бесчисленными бликами на уходящей за горизонт водной поверхности.

Море! С небольшого пригорка Всеволод смог рассмотреть узкую полоску песчаного пляжа, гряду дюн, яркую, словно с буклета турфирмы, зелень низкорослых пальм, там и сям разбросанных вдоль берега. Курорт, и только. А вокруг — ну и ну! Ботанический сад, право слово: буйство тропической флоры самых невероятных цветов и оттенков. И звуки! Какофония фауны. Сочинение безумного композитора-авангардиста. Кваканье, вой, визг, рев наполняли влажный, перенасыщенный ароматами воздух. Недолго любовался Сева «киплинговской» природой — последовал новый скачок.

А-а-а-а! Сева едва не захлебнулся. Вынырнул на поверхность и отчаянно замолотил руками. Кругом только соленая вода и ни клочка твердой земли. На этот раз он угодил прямо в море. За что же ему такое!

— Егорыч!! — отчаянно завопил Сева. — Помоги! Тону!!

Разве мог его, затерявшегося во времени, услышать оставшийся в тринадцатом веке начальник? Но случилось чудо — Егорыч откликнулся:

— Сева, что случилось? — Голос шел «изнутри» сознания.

— Тут море!

— Не бойся! Продержись минуту, от силы полторы… Потом отправлю дальше. Ты пребываешь сейчас в мезозойской эре — сто пятьдесят шесть миллионов лет от нас.

«Продержись». Легко сказать… Всеволод, вообще-то, неплохо плавал, но мешала тесная одежда, сковывала движения. Одно хорошо: вода была сильно соленой. Не как в Мертвом море, разумеется, а все же держит… пока. О чем еще толковал Егорыч… «Мезозойская эра»… Так здесь что, динозавры!? Воображение нарисовало огромных хищных тварей, крадущихся из глубины, разевающих страшные зубастые пасти, готовящихся разорвать его на клочки… Непомерно долго тянулись полторы минуты.

Еще «прыжок». Юрин догадался, что продвижение в прошлое каждый раз ускоряется: тысячи лет, миллионы, десятки миллионов…

Еще не обсохнувший после купания в мезозойском море, Сева теперь утопал по колено в липкой вонючей грязи, держась обеими руками за ствол неведомого ему растения: то ли древнего бамбука, то ли хвоща. Густые заросли из таких же коленчатых, мачтообразных стволов закрывали обзор. Противная тварь, напоминающая стрекозу огромных размеров — до метра в длину, только без крыльев — таращилась иссиня-черными ячеистыми глазами. «Стрекоза» оседлала кочку в двух шагах от человека и покуда не выказывала враждебных намерений. Сева, в свою очередь, старался не двигаться: «Сиди, сиди. Я тебя не трогаю, и ты — не трогай».

— Сева, живой там еще? — мысленно позвал Солнцев.

— Егорыч, миленький, когда уже конец!? Давай, возвращай домой, — взмолился Юрин.

— Потерпи, чуть-чуть осталось.

— Сколько «чуть-чуть»?

— Полтора десятка миллиардов лет — всего-то делов, — спокойно ответил шеф. — Да, ты не боись — пролетят единым мигом. Попадешь на момент начала Большого Взрыва и, если верны расчеты ваших ученых…

— Как это, «если верны»? — разволновался Всеволод.

— Ни в чем нельзя быть уверенным. Пока сам не убедишься. Ну, Сева, с Богом!

— Подожди! Как же я там бу…

Всеволод не успел спросить, чем ему там дышать, когда окажется в Космосе, да еще в момент рождения Вселенной, не спросил, почему прозвучало «сам», если проверяет лично он, Сева, а не Егорыч…

На этот раз «падал» не в абсолютной темноте: вокруг роились светящиеся точки. Разных оттенков: и яркие, и тусклые. Звезды? Их становилось все больше: рои светляков сливались в единый поток, громадную плазменную спираль.

Невесомый и нематериальный, Сева наблюдал со стороны грандиозную картину Рождения Мира, прокручиваемую в обратном порядке, как в скоростном просмотре видеокассету. Спираль сворачивалась в колоссальный клубок, который все время уплотнялся, превращаясь в шар, затем в точку, вспыхнувшую зажженной спичкой и погасшую…

 

IV. Погоня

1

В странном месте оказался Всеволод, пройдя момент Большого Взрыва. Тьма сменилась тусклым желтовато-белым светом, еле-еле проступающим сквозь невообразимо плотную завесу тумана. Любые звуки, казалось, должны глохнуть в этой вязкой газово-жидкой среде. И впрямь царило полное безмолвие. Под ногами — будто слой ваты. Грунт не грунт: слишком мягкий и пружинит, покрытие, может, искусственное — не разобрать. Куда занесла, опять, нелегкая?

— Егорыч, — осторожно позвал Сева.

Шеф отозвался не сразу. Всеволод начал нервничать: что если бросил его Егорыч? Слава Богу, начальник откликнулся:

— Сева, ты в порядке?

— Не знаю! Я в кисель какой-то попал. Вытянутой руки не видно.

— Не бойся! Иду к тебе.

Сначала появилось темное пятно, по мере приближения приобретавшее очертания человеческой фигуры.

— Егорыч?!

— Сева! Привет, друже!

Они обнялись. Сева едва не всплакнул.

— Егорыч…

Ком стоял у него в горле.

— Ну, ну, будет тебе. — Шеф легонько похлопал помощника по спине. — Да, почему ты меня всё Егорычем кличешь? Я — Михаил. Можно Миша.

— Как хочешь. Миша, так Миша. Куда мы попали, а?

— Сам толком не знаю. Должно быть иное измерение… Похоже, вселенная устроена гораздо сложнее, чем мы привыкли думать… Ладно, не время сейчас вскрывать тайны мироздания. Нужно выбираться.

Михаил растопырил средний и указательный пальцы буквой «V», вытянул руку и стал неспешно поворачиваться вокруг собственной оси. В какой-то момент пальцы дрогнули, указав направление. Михаил сразу, без подготовки, принялся открывать «окно»: энергично рубанул рукой воздух сверху донизу и по горизонтали. В воздухе повисло сиреневое очертание креста, с перекладинами около двух метров длиной. Крест сначала медленно, затем все быстрее, стал вращаться, приняв вид дымчато-серого круга.

— Сева, ты первый, я следом.

И Михаил подтолкнул помощника к эфемерному «окну». У Севы захолодело все внутри, как недавно, при скачках во времени. Что ждет его «по ту сторону»? В каком мире он окажется?

— Давай, давай! Вперед! — приказал будущий шеф и Всеволод, зажмурив глаза, шагнул в круг, как в пропасть.

Падения в бездну не последовало. Сева свалился и больно ударился коленом лишь потому, что неловко опустил ногу на неровную каменистую поверхность. Поднялся. Огляделся. Хвала Создателю — Земля! В том, что находится он на родной планете, у Севы не возникло сомнений, хотя местность была совершенно незнакома.

Горы. Он стоял у подножья скальной стены, уходящей вверх на черт знает какую высоту. «Стена» была разрезана надвое широкой промоиной. Под ногами — довольно крутой склон, Повезло, что не скатился вниз: тогда бы не отделался ушибленным коленом. Местами торчали глыбы, величиной с небольшой дом. Каменистый склон заканчивался руслом речушки, петляющей между валунами и колючими зарослями. На противоположном берегу громоздились точно такие же скалы с каменной осыпью у основания.

Михаил возник прямо из воздуха. Тоже упал, встал, отряхнулся.

— Егорыч… Извини, Миша, тут горы, — проинформировал Всеволод.

— Сам вижу. Я так и предполагал… Ну, это ничего. Представляешь, если б где-то на пупе Земли мы вышли? Или на островах Гипербореи, а? Там ведь тоже есть «окно».

— А мы где? В Альпах? В Кордильерах? На Тибете? А может, Урал?

Михаил огляделся.

— Не думаю. Впрочем, зачем гадать, узнаем.

— Куда же теперь?

— Эх, Сева, Сева, — попенял старший товарищ. — Какое правило существует для заблудившихся в незнакомой местности, а? Не знаешь? Идти вниз по течению речки! Куда-нибудь она, да выведет: или к большей реке, или к водоему. В любом случае там должны быть люди.

Они съехали по щебенке, расходящейся «веером» вниз от промоины, подвижной, словно рыхлый снег. Вдоль речки тянулась тропа, явно натоптанная. И не похоже, чтобы звериная. Значит, не совсем уж в диком краю оказались Михаил с Всеволодом. Только ведь не с любым человеком желательна встреча. Иной раз предпочтительнее дикие звери.

Шипастые заросли оказались кустами облепихи. Вполне российское растение, со съедобными плодами. Михаил остановился, осторожно, чтобы не пораниться об огромные колючки, отломил веточку, густо усыпанную оранжево-желтыми ягодами. Сорвал одну, попробовал.

— Хочешь? — Протянул ветку Севе.

Всеволод недовольно пожал плечами: ерундой занимается шеф. Куснул, все же, ягоду, сморщился: горьковато-кислая.

— Лох, — констатировал Михаил.

— Чего!? — обиделся Сева.

Глава их маленькой группы улыбнулся.

— Это я не про тебя. Прости за шутку. Я когда через тебя с вашим миром знакомился, некоторых словечек всё же нахватался… Приставучие они, как мушки. Правда, и исчезают, как и мушки, быстро… Облепиха — семейства лоховых; ты же читал об этом, забыл?.. Очень полезная, кстати.

— Что, собирать будем? Делать тебе, Мишель, больше нечего?

Всеволод, которому напомнили, что в его голове провели полную инвентаризацию, и теперь, оказывается, знают о нем больше, чем он сам помнит о себе, не то, что бы хамил, скорее, огрызался.

— Эх, Сева. Не дружишь ты с природой. Я, ведь, не просто так ягоду попробовал. Хотел узнать: созрела, нет? Спелая. Значит — конец лета здесь, или начало осени. Солнце печет: скорее всего, вторая половина августа. А находимся мы, должно быть, в Средней Азии.

— По ягодам определил?

— И по ягодам тоже… Ладно, не злись. Давай шевелить копытами.

Тропа недолго петляла. Ущелье внезапно раздвинулось, открылась обширная котловина с озером. Еще не видя воды, путники догадались о ее присутствии по прохладному влажному ветерку, приятно холодящему лица измученных зноем людей. У обоих вырвались возгласы удивления и восторга, когда взгляду предстало едва тронутое рябью зеркало, в котором отражались небо и горы, гигантский кубок, наполненный кристальной прозрачности водой. По правую сторону над озером возвышалась необычного вида куполообразная гора, на противоположном берегу виднелась роща, или небольшой лесок из высоченных прямых деревьев с задранными кверху ветками — пирамидальных тополей, по определению Михаила. У Севы возникло ощущение, что озеро отчего-то знакомо.

— Гляди, дорога. — Михаил показал рукой влево. — А это еще, что?

Дорога была грунтовой, покрытая слоем пыли со свежими отпечатками автомобильных протекторов. Но не «грунтовка» удивила шефа, а надпись на крупном валуне, стоящем, как в сказках и былинах, на перекрестке трех трасс: дороги и двух тропинок.

«Хозяйство геолога Лабазнюка. Турист, не проходи мимо!», — было выведено суриком, порядком уже выцветшим. Жирная стрела указывала направление, где некий геолог Лабазнюк, держал некогда «хозяйство».

— Написано по-русски, — притворно удивился Сева. — А ты говорил: Азия!

— Средняя Азия, — поправил его Михаил.

Всеволод махнул рукой. Ему было, в общем-то, все равно. Даже сердиться не было сил — едва держался на ногах от усталости и голода. Еще и суток не прошло, как он, точно так же, буквально умирал от изнеможения, блуждая по лесу и дикому полю в тринадцатом веке. Неужели всего лишь сутки? А те тысячи, миллионы и миллиарды лет, что он преодолел!? Голова идет кругом…

— Да не один хрен!? — вырвалось у странника поневоле. — Закусочную, какую, найти бы! Харчевню, караван-сарай… как это у них называется. Живот у меня давно уже исполняет танец живота. Только давай передохнем сначала — ноги по колено стер.

— Надо было есть облепиху, — наставительно произнес Михаил.

Севе некстати вспомнилось, как к ним по студенческому обмену приехали несколько ребят из Колорадского университета. И повезли штатовцев на природу, «на шашлыки». Американцы настойчиво отказывались есть собранную специально для них костянику. Нанятый ректоратом переводчик, разбитной общительный мужичок (видимо, уволенный из МИДа за пьянку гэбэшник), со смешком спросил: «Парни, что вы к ним пристали? Если бы вам в Китае предложили откушать кузнечиков или опарыша, вы как?»

Всеволод понял: отказался от ягод он только потому, что те не мытые. Тоже, чистюля нашелся. Он даже тряхнул головой, отгоняя мысли. Потом разберётся со своими мотивами…

Путники расположились в тени скалы, усевшись прямо на землю.

— А чем ты собираешься расплачиваться в закусочной? — нарушил молчание Михаил.

О деньгах Сева и не подумал.

— Ты маг или завмаг? Придумай что-нибудь, сотвори чудо, — буркнул он недовольно, мол, сам сюда затащил, сам и заботься.

— Я маг, а не фальшивомонетчик, — парировал Михаил.

— А вчера, помнится, хвалился, что можешь золото из говна козьего делать. И, кстати, я потом только догадался: у тебя, что, философский камень? Золото с его помощью получаешь?-

— Это я образно про козьи окатыши… Только не подумай, что отрекаюсь от своих слов. Сотворить-то я, конечно, могу, но… Золото — еще не деньги. Потом отчеканить надо… Правда, теперь уже, как понимаю, не чеканят звонкую монету. И еще. Просто так ничего из ничего не получится. Сам, должно быть, знаешь про закон мирозданья: если где-то что-то прибыло, значит, где-то убыло. А я не чернокнижник, я давно Белый Маг. Законы соблюдаю. У нас, как у Эскулапа, главная заповедь — «не навреди». Чудо могу сотворить лишь будучи уверенным, что не вызову каких-либо незаконнорожденных событий. Но ты не волнуйся, придумаем что-нибудь. Мир не без добрых людей.

— Христа ради побираться будем? — съехидничал Всеволод, одновременно удивляясь, как ловко Михаил его вопрос перевёл обратно. Вроде как Сева беспокоится о деньгах. Ну, шеф!..

— Зачем побираться… Хотя, должен тебе сказать: лучше просить, нежели злоупотреблять магическими силами.

«Праведник долбанный! — нехорошо обозвал шефа Всеволод мысленно. — Побираться ему, видите ли, больше нравиться, чем сотворить жалкую сотню баксов. Такой пустяк. Никто и не заметит. А нам хватило бы, перекантоваться первое время». Наивный юноша! Ведь тут — только начать. Сотня, еще сотня, потом «штука» баксов и, пошло-поехало! Пустячок же… Со временем и миллион становиться «пустяком».

Михаил внимательно посмотрел в глаза помощнику. Тому, вдруг, стало неловко — отвел взгляд.

— Ладно, Мишель. Делай, как знаешь.

Он пошарил в карманах, достал несколько мятых сторублевок и одну пятидесятитысячную купюру — всю имеющуюся, на двоих, наличность. Не густо. Если на те же пресловутые баксы, то чуть больше десяти долларов.

— Спрячь пока, — посоветовал Михаил. — Кажется, шумит что-то.

Сева прислушался — точно, явственно раздавалось гудение автомобильного мотора. Минут через пять звук стал столь громким, что можно было с уверенностью сказать: грузовая машина идет со стороны противоположного берега озера; а еще минуты через две Михаил с помощником увидели и саму машину. Это был трудяга «Газ-66», неизменный транспорт военных и всякого бродячего люда: геологов, топографов, изыскателей. Машина шла ходко, — даром что дорога не ахти, колдобина на колдобине, и проложена по-над обрывом, — только пыль столбом. Лихие, должно быть, джигиты, местные водилы!

«Внедорожник» слегка притормозил перед поворотом. Сева сделал рукой классический жест — машина остановилась. Человек, сидящий рядом с водителем, представительный мужчина с аккуратной бородкой, приоткрыл дверцу.

— Вам куда?

Простой вопрос, но Севу поставил в тупик. Не отвечать же, что им нужно домой, в Соловейск. Помог шеф.

— Заблудились, вот. Нам бы в город.

— Туристы? — с явным сомнением в голосе, спросил бородач.

— Да…То есть… не совсем. Мы, в общем-то, археологи, — явно импровизируя, соврал Михаил. — Ездим, смотрим. Подбираем места для будущих раскопок.

Севе сделалось ужасно неловко — обман сейчас же раскроется! Ну, Миша! Только вчера, поди, выведал в Севиной голове, кто такие археологи, а уже примеряет чужую роль на себя. Влипнешь с ним в историю.

— Так вам в Душанбе, видимо, надо?

Сева лихорадочно соображал: «Душанбе… это… Киргизия? Нет. Туркмения, кажется… или Таджикистан? Точно! Там и горы, Памир, вроде бы, и другие… Ну, конечно! Фанские горы! Берг рассказывал…»

— Да, — ответил Михаил, совершенно спокойно.

— Вам в другую сторону, — объявил бородатый. — Только здесь попутку вы навряд ли поймаете.

Он повернулся к шоферу, негромко посовещался с ним. Опять выглянул из кабины.

— Ладно. Не бросать же вас тут. Поехали с нами, в лагерь. Переночуете, а завтра Хайруло, — качнул головой в сторону шофера, — в Пенджикент едет, может вас подбросить до развилки. Там наверняка будут попутные.

Михаил с Севой забрались в кузов. Автомобиль оказался старым, если не сказать, древним, и в весьма плачевном состоянии: брезентовый верх в нескольких местах продран и кое-как заштопан алюминиевой проволокой, металлический кузов во вмятинах, словно по нему долго и старательно молотили пудовой кувалдой. Натужный вой мотора сочетался со скрежетом и бренчанием, будто с горы катилась железная бочка, наполовину заполненная камнями. Поразительно, как машина вообще умудрялась двигаться, да еще так резво.

Дальше поехали не по дороге, а свернули на тропу, в направлении стрелки, указывающей путь к «хозяйству геолога Лабазнюка». Оказалось, тропинка представляла, в сущности, тоже дорогу, только качеством напоминающую наиболее труднопроходимые участки маршрута авторалли Париж — Дакар.

В кузове находились какие-то ящики, на поверку оказавшиеся тяжелыми и кое-как закрепленными: они подскакивали, когда машина наезжала на очередной ухаб, ударялись о железный пол кузова, издавая адский грохот. Михаил и Сева не рискнули на них садиться, ехали стоя, держась руками за каркас под тентом. Юрину, к тому же, пришлось согнуться в три погибели. Клубы пыли сразу же заполнили все свободное пространство, грозя путешественникам страшной смертью от удушья. К огромному их счастью, поездка продолжалась не более семи-восьми минут.

2

На Севу, когда он выбрался, наконец, из пыльного плена на волю, нельзя было, наверное, смотреть без смеха или слез: одежда его уже подвергшаяся суровым испытаниям в море юрского и болоте каменноугольного периодов, пропиталась еще и современной лессовой «пудрой». Сева долго кашлял и отплевывался, очищая носоглотку от въедливой грязи. Михаил, тот использовал, вероятно, хитрый магический прием, и выглядел куда как пристойнее. На официальную церемонию он так, разумеется, не дерзнул бы явиться, а сходить, скажем, в питерскую лавку за булкой — вполне.

Лагерь геологов состоял из пяти палаток: одной большой — «десятиместки», одной для четырех человек и трех маленьких — двухместных. Большая палатка, — выяснилось в дальнейшем, — служила одновременно кухней, складом и спальней повара.

— Вот мое хозяйство, — объявил бородач, указывая рукой на лагерь.

Сева только теперь рассмотрел, как следует, человека, к которому, нежданно-негаданно, попали в гости: чуть выше среднего роста, широкоплечий, в брезентовых штанах и клетчатой рубашке-ковбойке; что-то было в нем от джеклондоновских героев-золотоискателей. Сходство дополнял широкий кожаный ремень, оттянутый с правого бока тяжелой кобурой.

— Значит, вы и есть геолог Лабазнюк? — предположил Михаил.

— Он самый. Вадим, — представился геолог.

Познакомились. Лабазнюк рассказал, что всего в лагере, вместе с ним, семь человек: геологи, повар и трое рабочих-канавщиков.

— В лучшие времена итээровцев и рабочих до тридцати набиралось. А сейчас наша контора, Магианская экспедиция, на ладан дышит, — посетовал хозяин. — Как Союз развалился, так и мы под откос покатились. А вы сами откуда?

— С Севера, из Соловейска. Слышали, нет? Есть такой город. Очень древний, кстати. Основан чуть ли не самим Рюриком, пока тот до Новгорода не добрался.

— И что же там копаете?

— О, там много чего есть! — внезапно оживился Михаил. — Про стоянки времен неолита и говорить не приходится. А поскольку мерзлота совсем недалеко, земля очень хорошо сохраняет даже деревянные изделия. Берестяных грамот, правда, пока не находили… Но Древняя Русь во всей красе. Вот, три года назад клад монет времён Владимира Святославовича нашли. Причем, что характерно: гривны и киевские, и новгородские, и черниговские. А среди них — одна золотая монета самого Владимира.

Сева едва сдерживал смех. Шеф не зря представился археологом. Про культуру русского севера домонгольского периода он может рассказывать не то, что часами — неделями, и в таких подробностях, что никакому академику не приснится. Вот только не будет ли его правда для академиков бредом сивой кобылы?

Лабазнюк видимо понял, что Михаил, человек увлеченный, сел на своего «конька», и прервал его вопросом:

— Как же вы заблудились?

Сева с хитрой ухмылкой глянул, искоса, на шефа — давай, мол, выкручивайся.

— Мы здесь по заданию Академии, — сходу сочинил ушлый Егорыч, — Сначала в Пенджикенте были. Там, в окрестностях, раскопки проводятся. Может знаете…

— Да, конечно, — подтвердил, к изумлению Севы, Лабазнюк. — Пенджикенское городище. Седьмой век.

«Во, дает, начальник! — восхитился про себя Всеволод. — Интересно, знал он про раскопки, или случайно угадал?»

— Так вот, — продолжил Михаил, — решили мы, по дороге в Душанбе, самостоятельно посетить легендарный Искандер-куль и его окрестности…

«Выходит, озеро, что мы видели, и есть Искандер-куль? Как догадался?», — продолжал удивляться Сева. Лабазнюк же согласно кивал: понятно, дескать, новички в горах, вот и заплутали.

— А зачем вы написали: «Турист, не проходи мимо»? — ловко сменил тему и ушел от дальнейших расспросов Михаил.

— Ну, это так… Шутка, — чуть замялся геолог. А потом подмигнул. — Иногда среди них попадаются симпатичные туристки…

Сева сразу все понял. Лабазнюк был мужчина лет сорока пяти, не более. Крупный, уверенный в себе — такие, наверное, нравятся женщинам. А в туристических группах, как он слышал, обычно преобладают дамы определенного склада, ищущие острых ощущений и охотно идущие на мимолетный роман.

— … Вот только туристов сейчас нет, — продолжал Лабазнюк. — У нас в Таджикистане гражданская война. Вы, конечно, в курсе.

— Оружие у вас по случаю войны? — поинтересовался Сева.

— Это? — Лабазнюк расстегнул кобуру и достал револьвер, явно обрадовавшись возможности похвастать перед гостями опасной «игрушкой». — Нам и в прежние годы полагалось по «стволу» на каждую группу. Сейчас — тем более. Наган со мною уже лет восемь. Безотказная машинка. Тридцать второго года выпуска, а работает как часы.

— Вам случалось его применять?

— Только по зайцам. А больше по бутылкам, — честно признался «стрелок».

— А что вы здесь ищите? — поинтересовался Сева. — Золото?

Почему-то принято считать, что геологи обязательно ищут либо нефть, либо золото. Лабазнюк ухмыльнулся.

— И золото тоже. Вообще-то мы специализируемся на сурьме и ртути. Хотите взглянуть?

Сева испугался, решив, что геолог потащит их в горы, смотреть на залежи руды. К счастью обошлось демонстрацией нескольких образцов.

— Это антимонит, — пояснил геолог, доставая из матерчатого мешочка куски белого камня, должно быть кварца с вкраплениями свинцово-серых «иголочек», — именуемый также сурьмяным блеском. А вот киноварь, сульфид ртути.

Он извлек из другого мешочка красивый ярко-алый камешек.

— По-арабски «киноварь» — «кровь дракона», — добавил всезнайка Михаил.

Лабазнюк хмыкнул, и как-то искоса глянул на Солнцева: откуда, мол, такой умник, и тот ли ты, мил человек, за кого себя выдаешь. Так, во всяком случае, подумалось Севе, но тут же он возразил себе: «С какой стати геологу в чем-то подозревать Егорыча? Солнцев же типа ученый — археолог, а про киноварь можно и в популярной книжке вычитать».

— Да, — спокойно согласился Лабазнюк, — во время оно киноварь считали застывшей драконьей кровью и приписывали этому минералу волшебные свойства, что не мешало использовать его в качестве красителя. Сейчас киноварь просто сырье для получения ртути.

Сева положил на ладонь и подбросил необычный камень: тяжелый, недаром ртуть содержит; принялся разглядывать образчик под разными углами: цвет минерала странным образом менялся с красного на синевато-серый, камень будто покрыт тончайшей металлической пленкой, и при этом ярко сверкал, искрился под солнечными лучами. Сева залюбовался его игрой.

— Нравится? — спросил хозяин.

— Интересный камешек. Говорите, его считали волшебным?

— А то как же, драконий ведь камень, — хихикнул Лабазнюк, — Хотя… дыма без огня не бывает. Мы, рационалисты, отвергая сходу все, что касается волшебства, часто с мутной водой выплескиваем ребенка. А ведь древние были далеко не дураки. Вот, возьмем философский камень. Скажите, легенда, мол, или просто заблуждение? Не-е-ет, все не так просто! Идея философского камня возникла не на пустом месте.

У Севы — уши торчком! Геолог сам заговорил на интересующую его тему. Но Лабазнюкне не стал, почему-то, развивать свою мысль. Нахмурился. Замолчал.

Сева опять:

— Я где-то читал, что алхимики использовали в своих опытах именно киноварь.

= Верно, — согласился геолог. — И даже, вроде бы, не без успеха. Только не любая киноварь подойдет… Понимаете, в чем дело: как и среди живых существ, в мире минералов встречаются мутанты. Назовем их так. Распознать мутантов непросто, обычные методы здесь не годятся. Нужен особый подход…

— Вы тоже занимаетесь поисками философского камня?

Севе не терпелось услышать главное.

Лабазнюк снова нахмурился. Покачал головой.

— Сейчас мне не до этого. Надо думать, как выжить при нынешнем бардаке.

Геолог продолжил рассказ о местных событиях, но Сева слушал в пол-уха. Его больше занимала проблема, как привести в порядок одежду, да и сполоснуться не мешало бы.

— Вам умыться с дороги, наверное, нужно? — догадался спросить хозяин. — Бани у нас нет, увы. Но теплая вода — пожалуйста.

Он показал на ряд ведер, выставленных на солнце. Гости обрадовались, что не придется купаться в здешнем ручье: не были они большими любителями ледяных ванн. Михаил и его помощник, подхватив по ведру, отошли в сторонку. Сева, хоть и с трудом, но привел себя в божеский вид. Не без помощи, конечно. Это будущий шеф внял его мольбам — использовал свои необыкновенные способности. Со стороны, если кто наблюдал, все выглядело просто: Михаил несколько раз встряхнул джинсы и рубашку помощника — вещи опять, если не новенькие, то уж из «секонд хенда», точно.

— Всеволод…

— Что?

— Да, так… Мысль пришла: в чем прав геолог, так в том, что киноварь суть философский камень.

Сева глянул на будущего шефа с недоверием: не разыграть ли решил его друг Мишель.

— С какой это стати?

Солнцев выглядел абсолютно серьезным.

— Вот видишь, знания о современной науке у нас с тобой одинаковы… Почти. Я ведь их из твоей памяти почерпнул, в основном. Ну, знания кой-какие имеются, только с логикой у тебя напряг… Черт! Привязался жаргон этот. Что я сказать-то хотел… Философский камень нужен для получения золота, так? А как на самом деле его из горных пород извлекают, помнишь? Ладно, не напрягайся. При посредстве ртути! Амальгамированием. Вот и выходит, что содержащая ртуть киноварь и есть камень философский.

— Ну, это не интересно, — отмахнулся Сева.

— Конечно, тебе подавай кабалистику. Пещеру какую-нибудь, обитель чернокнижника… Пошли уж, алхимик-самоучка.

К ужину собрались все обитатели палаточного лагеря. Пара геологов и канавщики спустились по очень крутой и извилистой тропе, откуда-то сверху, со скального гребня. Рабочие, — похоже, местные жители, — гнали перед собой двух ослов, навьюченных тяжеленными мешками. Ишачки бодро семенили тонкими ножками-прутиками, хотя поклажа каждого составляла, по заверению Лабазнюка, больше ста килограммов. И как только спины у них не переломились!?

«Столовая» геологов представляла собой составленные в линию складные столы под брезентовым навесом. Стулья тоже были походные. На ужин повар приготовил похлебку из обжаренной на хлопковом масле баранины, томатной пасты, лука, картошки и риса. Непростое испытание для европейского желудка. Блюдо называлось, почему-то, «суп рататуй».

Проголодавшиеся гости поначалу активно заработали ложками, но доедали супчик уже с трудом, чтобы только не обидеть хозяев. Зато налегли на салат из помидоров. Не обошлось без выпивки. Шофер Хайруло принес из кабины своего «вездехода» рюкзак Лабазнюка, откуда тот извлекал, по мере опорожнения, пластиковые бутылки с «русской водкой», изготовленной, если верить этикетке, в г. Урумчи Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая.

— Такую вот отраву пьем, — разливая жидкость по кружкам, посетовал геолог. — А лучшей здесь не найдете. Дожили, в душу-мать! Из Китая водку возим!!

Подозрительное пойло имело вкус ацетона, разбавленного серной кислотой. Так показалось непривычному к «паленой» водке Юрину. Но в голову ударило моментально. Впрочем, хмель так же быстро выветрился по окончании застолья. Осталась лишь тяжесть в мозгах и мерзкий привкус во рту.

Геологи сначала всё расспрашивали гостей о жизни в России: «как», «кто», «где», «почем» и «сколько». Постепенно перешли на политику. Досталось и Горбачеву с Ельциным и Гайдару с Черномырдиным. Потом начались разговоры «обо всем на свете».

Михаил с Лабазнюком затеяли околонаучный спор относительно происхождения нефти. Оба оказались сторонниками «органической теории» (как известно, существуют также гипотезы неорганического генезиса «жидкого золота»), но понимали данный процесс каждый по-своему.

— Ну, это же очевидно! — доказывал Михаил. — Заражение, размножение бактерий, превращение одного вещества в другое, избыточное давление…

— Нет никаких бактерий в нефти! — возражал геолог. — Мы бы давно так её и получали: запускали в цистерны с каменным углем бактерии, и открывали крантик. Однако, увы…

— Почему «увы»? — спорил волшебник. — У меня дома есть выписка из манускрипта одного алхимика, что именно так он и получил «масло земли» — нефть!

— Ох уж мне эти алхимики. Вас послушать, так в земных недрах и каверны с этиловым спиртом прячутся. Дрожжевые грибки, нагрев от магмы, перегонка… Только нет в земле ни водки, ни спирта.

— Как это «нет»? В Земле-матушке всё есть. Вы просто искать не умеете. Геологи… Вот, Александр Македонский — умел.

Лабазнюк оторвал взгляд от кружки с остатками продукции земных недр (согласно воззрениям Солнцева) и посмотрел, внимательно, в глаза собеседника.

— Македонский? Нашел в Земле спирт? Ха-ха-ха!

Михаил тоже засмеялся: шутка, мол. Геолог задумался о чем-то.

— У меня предложение. Давайте смотаемся втроем на Искандер-куль. Сейчас полнолуние. В такие ночи, рассказывают, из озера выходит призрачный конь.

— Буцефал? — оживился Сева. Он давно уже скучал, слушая речи подвыпивших мыслителей. — А конь на нас не кинется?

— Как знать, ха-ха, — хохотнул Лабазнюк. — На всякий случай, для страховки, надо бы ослицу с собой прихватить. Ну, что, идем?

Странным показалось Всеволоду предложение геолога. Но как откажешься? Сами же говорили, что пришли сюда на озеро поглядеть. Михаил не возражал, наоборот, обрадовался возможности в полной мере насладиться вечерней прохладой, совершить, так сказать, моцион.

Сказано — сделано. Лабазнюк с Михаилом и, чуть отстав, Сева направились к легендарному водоему, носящему имя величайшего из героев Древнего мира, и унаследовавшего частичку его славы.

— Вы не представляете даже, на сколько популярен среди местного населения Македонский, — гулко звучал, отражаясь от скал голос Лабазнюка. — Казалось бы, захватчик, поработитель, а для них он… что для русских Илья Муромец… Или нет, скорее, Иван Грозный — великий и ужасный!

— Ничего удивительного, — отвечал Солнцев. — Сознание, что твоих предков победил герой, более лестно, нежели, если бы это был какой-то ничтожный царек. Вот и у нас преувеличивают мощь воинств Чингисхана и Батыя…

Беседа продолжалась еще некоторое время, но скоро прервалась — очень не просто вести разговоры, пробираясь в темноте среди валунов и колючек. В лунном свете эти чертоломные места выглядели совсем уж неприветливо, даже жутковато.

К озеру вышли чуть в стороне от ущелья, по которому Михаил и Сева спускались днем. Желтое пятно луны отражалось в серебристо-черном зеркале. Тени от скал чуть подрагивали на водной поверхности. Сейчас — не то, что днем — тихо и таинственно вокруг, словно в усыпальнице фараона. Казалось — ничего тут не изменилось за двадцать три столетия: в те же воды смотрел Александр, мечтая дойти до пределов Мира, луна так же серебрила зеркальную гладь, эти же скалы отражались в ней…

Берег в том месте представлял собой скальный обрыв, отвесно уходящий в озеро на значительную, должно быть, глубину. Всеволод осторожно подошел к краю и глянул вниз: до воды метра два. Темно, ничего толком не видно. Зачем они сюда пришли?

— Не туда смотрите, — послышалось сзади. Сева обернулся к Лабазнюку и не поверил глазам своим: от радушного хозяина, принимавшего их как дорогих гостей, — еще и часа не прошло, — не осталось следа. Теперь это был мрачный, озлобленный и, может статься, замысливший недоброе, мужик. Но прежде чем Сева успел что-либо сообразить, на лицо геолога вернулось приветливое выражение.

— Идите сюда, — позвал Лабазнюк Михаила. Тот подошел, встал, как и его младший товарищ у кромки обрыва. — Вон там, видите, скала торчит из воды. На лошадиную голову похожа…

Всеволод посмотрел в указанном направлении и… Резким толчком его сбросили с обрыва. Успел заметить, что вместе с ним падает и Михаил.

3

Сказать: вода была холодной — не сказать ничего. Скорее можно поверить, что это антифриз, остуженный до минус двадцати градусов. У Севы перехватило дыхание, сдавило грудь, казалось — остановилось сердце. Вынырнув на поверхность, он судорожно разевал рот, пытаясь наполнить легкие воздухом.

Удивительно, но при всем при этом, Сева отчетливо видел стоящего над обрывом Лабазнюка. Тот походил, теперь, на языческого жреца: волосы растрепались, холеная бородка распушилась, глаза налились огнем, поднятые к небу руки казались длиннее, чем были на самом деле, а ковбойка смотрелась рубахой волхва. Он что-то выкрикивал, должно быть, заклинания, и тряс растопыренными пальцами.

— Сева ныряй!! — раздался рядом крик Михаила.

В руке геолога-колдуна появился наган. Не только на языческую волшбу он надеялся.

Сева погрузился с головой, чувствуя, как начинают коченеть руки и ноги, и как затягивает озерная пучина.

«У-ум!», — донеслось сверху, рядом с лицом проурлыкала пуля, толкнув в щеку гидравлическим возмущением.

«Бум! Бум!», ухали приглушенные толщей воды выстрелы, а Сева опускался все глубже, пока не достиг каменистого дна.

Может ли сознание пребывать отдельно от тела? Не одну тысячу лет об этом спорят и мудрецы, и невежды. Недавний студент не относился к сторонникам идеализма. Как, впрочем, и к последовательным материалистам. Сева был типичным агностиком — допускал, в принципе, наличие в природе некоторых метафизических явлений. Таких, например, как раздельное существование духовной и телесной сущностей человека. Но мог ли он вообразить, еще пару дней назад, что придется проверить это на себе?

Как в последнем временном прыжке, когда отделенное от тела сознание Севы пребывало в Космосе, сейчас его «астральная сущность» наблюдала со стороны за разворачивающейся в водах Искандер-куля и на берегу драмой.

Егорыч, вытянув вперед руки, плыл неглубоко под водой, извиваясь угрем. Лабазнюк продолжал палить из нагана, но пули не достигали цели. Сухо щелкнул боек — в барабане не осталось заряженных патронов. Геолог швырнул ставшее пока бесполезным оружие на видное место, и вновь принялся за ворожбу. Раскачиваясь всем телом, он замахал руками, заухал филином. Зеленоватое свечение разлилось вокруг колдуна мелкими крапинами, словно воздух заполнили мириады светлячков.

Голова Михаила показалась над водой.

— Ах ты, ведьмак поганый! — прокричал Солнцев.

Он вдруг свечой взмыл в воздух, точно дельфин на представлении в аквапарке. Тоже метра так на два вылетел. Но в отличие от дельфина не рухнул с шумом вниз, на спину, обдавая брызгами первые ряды, а воспарил над водой.

Лабазнюк вытянул длань в направлении противника. Раздался сухой треск. Разряд, подобный вольтовой дуге, полыхнул меж двух чародеев, но поразил не Егорыча, а того, кто покушался на его жизнь. Лабазнюк рухнул, как подкошенный.

Сева подумал, что шеф полетит к берегу по воздуху. Но нет. На водной глади озера появилась ледяная дорожка, на которую Михаил, не спеша, опустился, и отправился пешком, внимательно смотря под ноги, ступая осторожно, всей стопой.

Оказывается, он искал тело Севы. Глубина там была не более двух с половиной метров. Это от страха показалось Севе, когда тонул, что разверзлась бездна. К тому же, вода просвечивала (колдовской трюк?), как в солнечный день. Михаил остановился, поманил пальцем, и второй Сева, тот, который лежал под водой, начал всплывать. А тот, который наблюдал за происходившим, помимо своего желания ринулся к всплывшему телу.

Очнулся Сева оттого, что тело мяли и терли сильные руки. Он повернулся на бок, — ему помогли, — вырвал водой, перевернулся на живот и только теперь почувствовал: растирали двое. Кто же второй? Сева скосил глаз — увидел знакомую бородку.

Ну, нормально! Сначала чуть не утопил, да еще и пристрелить хотел, а теперь спасает?! Вместе с Егорычем!

— Ожил? Ну, значит, сто лет еще проживешь! — не скрывая радости, воскликнул Михаил.

— И меня век помнить будешь, — пообещал Лабазнюк. Встал и отошел в сторонку.

— Мишель, я ничего не понимаю, — жалобно прошептал Сева.

Солнцев махнул, досадливо, рукой.

— Накладочка вышла. Наш он. Белый Маг. Дурак только, — он повернулся к Лабазнюку. — Ты уж извини, Вадим, что ругаю тебя. Это я со зла, сам понимаешь. — Тот отмахнулся, ничего, мол, переживу. — Так вот. Был, оказывается, знак, что придут чужие, черные колдуны, то есть. И принесут большую беду. Он нас за них и принял… Хотел в озере заморозить. Воду переохладил. Не окажись я сильней, мы бы с тобой застыли во льду, как мухи в янтаре. Н-да… А стрелок из тебя, брат, никакой!

Лабазнюк только вздыхал, сокрушенно. То ли расстроился, что ошибся, то ли так вот радовался, что стреляет не метко. Попросил Солнцева:

— Михаил, давай, уже, пойдем в лагерь. Что-то на сердце у меня неспокойно… Хайруло там один.

— Как один? — подал голос Сева. — А куда остальные делись?

— Нет. Один, в смысле, из наших, Посвященных. Он совсем зеленый еще, новичок в магии. Случись чего — боюсь, не справится. А черные в любой момент нагрянуть могут. Верю я знаку.

— Да, нужно поторапливаться, — согласился Михаил. — Ты как Сева, идти-то сможешь?

— Конечно.

Сева бодро поднялся. В ушах шум, все тело горит, ноги ватные, но — терпимо.

Тронулись в обратный путь. По дороге Михаил кратко поведал молодому товарищу, как ему удалось перебороть чуть было не угробившего их Лабазнюка. Он объяснил, что сознательно уменьшил мощность разряда, которым «вырубил» колдуна, так как понял, что тот напал на них по ошибке.

— А не то, изжарился бы ты, Вадик, аки грешник в аду, — закончил рассказ Солнцев.

— Тише! — неожиданно воскликнул Лабазнюк. — Кто-то навстречу идет. Хайруло, ты?

— Я, Вадим Сергеевич, — послышалось в ответ.

— Ты, почему лагерь оставил!?

— Беда, начальник! Беда! В лагере чужой!

— Кто? Что с ребятами!? — сорвался на крик Лабазнюк.

— Он убил всех. — Голос Хайруло дрожал.

— А, ты!? Ты что не защитил?!

— Я ничего не смог сделать, Вадим Сергеевич… Он — не человек. Мертвец… оживший.

Лабазнюк, как стоял, тут и опустился на землю. Закрыл лицо руками, вцепился в волосы бороды.

— Он видел тебя? — спросил шофера Михаил.

— Нет, не видел. Я маскировку задействовать успел, Вадим Сергеевич…

— Все равно, плохо дело, — пробормотал Михаил. — Уходить нужно. Срочно…

4

Всеволода бил сильный озноб: не прошло даром недавнее купание, а главное, сказывалось нервное напряжение. И страх. Липкий животный страх. Ужас перед грозной, неведомой силой, беспощадной, но отнюдь не слепой, действующей целенаправленно, и от того еще более жуткой. Известие о гибели людей в лагере потрясло не только Лабазнюка, у Севы оно вызвало настоящий шок.

Солнцеву пришлось сконцентрировать волю, чтобы не поддаться эмоциям. Наверное, ему далось проще, чем остальным: Егорыч, сын сурового времени, бывший сам, некогда, воином, привык воспринимать смерть товарищей как грустную сторону жизни, не более того. Эти люди, геологи, остались в его памяти случайными знакомыми: как встретились, нечаянно, так и разошлись. То, что они погибли, — Егорыч прекрасно осознавал, — из-за них с Севой, дела не меняло. Так уж получилось, и не он тому виной. Сейчас не время стенать. Нужно принимать решение, действовать.

— Вадим, давай скорее убираться отсюда.

— Да, да… Там, на озере турбаза… Можно у сторожа переночевать.

Геолог был явно не в себе. Михаил цепко взял Лабазнюка за плечи, да встряхнул так, что голова у того дернулась взад-вперед.

— Ты с ума сошел? Очнись! Случившегося уже не исправить. Надо о себе заботиться… Мы тут как в медвежьем капкане. Ты все тропки знаешь. Думай, как выбраться.

Лабазнюк молчал с минуту. Потом заговорил вполне осмысленно:

— Дорога здесь одна — вниз к основной трассе. Можно, конечно, по тропам, через перевалы, но… даже у опытных маршрутчиков ушел бы не один день. Да и смысла нет — все равно выйдем на ту же трассу. Лучше машиной.

Шофер Хайруло сразу же оживился:

— Вадим Сергеевич, я ее подгоню! Вы на дорогу выходите, к повороту.

— Машина в лагере…

— Нет, я поставил ее за пригорок. Забыли? Вы сами приказали, Вадим Сергеевич.

Вариант с автомобилем посчитали оптимальным.

Когда Лабазнюк вывел Севу и Михаила к грунтовке, Хайруло ждал их в знакомом «Газ-66». Без лишних церемоний все трое влезли в кузов. Ящиков уже не было, зато на сидении лежал спальный мешок и пара телогреек. Все это подстелили, чтобы не сидеть на голом железе.

— Хайруло! — крикнул Лабазнюк. — На основной дороге налево свернешь, на Айни.

Машина рванула с места, понеслась вдоль озера. Грунтовка скоро закончилась, и хоть асфальтовое покрытие оставляло желать лучшего, уже не так трясло, да и пыли заметно поубавилось. Можно было говорить, не опасаясь прикусить язык.

— Доедем до райцентра Айни, дальше либо прямо, в Пенджикент, потом в Самарканд, либо направо, через Шахристанский перевал в Ленинабад, и на Ташкент, — объяснял Лабазнюк. — Кстати, документы у вас есть? Через границы придется ехать…

— У меня нет с собой, — ответил Всеволод осторожно.

— А у меня, откуда, — хмыкнул Солнцев совершенно спокойно. — Я и в глаза не видел, какие они, документы эти.

— Ну, хотя бы, охранная грамота, какая… Что там, в твоем веке, было в ходу? «От князя Володимира, прозванного Красно Солнышко, сия грамота дадена схимнику Солнцеву М.Е. в лето девятьсот… дремучего года, дабы посадские людишки не чинили сему достойному мужу препон…», — ерничал Лабазнюк. — Вот бы на таможне обалдели, увидев такую ксиву!

Ко всем возвращалось, понемногу, душевное равновесие. Геолог, все еще мрачный лицом, говорил спокойнее, шутил. Сева с Михаилом в ответ переглядывались и улыбались. Егорыча, похоже, не смущали такие пустяки, как отсутствие каких-то, непонятно для чего нужных, бумажонок. Его младший товарищ, напротив, понимал, что «без бумажки ты — какашка», и опасался столкновения с представителями власти, но отчего-то уверился — вопрос разрешиться сам собой. Он спросил, небрежно так:

— И что теперь делать?

— Ничего. Хайруло у нас мастак переходить границы. Не впервой ему. Придумает чего-нибудь. Кстати, как ты думаешь, Сева, на чем мы едем? На какой машине?

— На обыкновенной. Газ-66.

— Э, нет! Это для нас, а тем, кто со стороны смотрит, видится совсем другое: лимузин или шведский двухъярусный автобус с тонированными стеклами.

— Как так?

— А вот так. Сам увидишь потом…

— Лучше бы наоборот: мы в лимузине, а со стороны пусть видят ваш драндулет, — огрызнулся Всеволод.

— Обижаешь, — усовестил привереду Лабазнюк. — Наш вездеход, хоть и не новый, а фору любому «лендроверу» даст! Вот подвески жестковаты — это да.

Слова Лабазнюка о том, что Хайруло придумает, как перейти границу, а главное тон, каким это было сказано, сдули с парня веселость. Сева, вдруг, ясно осознал: он еще не дома. Тут, хоть и ближнее, но зарубежье, чужая страна со своими законами, писаными и неписаными, и здесь убивают!

За бортом машины была сплошная темень, лишь вода поблескивала в шумной реке. Промелькнули тусклые огни в одноэтажных строениях небольшого поселка; автомобиль выкатился на основную трассу, бесконечно длинной змеей петляющую по узкому Фандарьинскому ущелью.

Совершенно фантастическим смотрелся, наверное, сверкающий лаком и никелем автобус, — европейское чудо с мягкими рессорами скандинавской стали, — на древней азиатской дороге, которая, как уверял Лабазнюк, не ремонтировалась со времен Чингисханова нашествия. Справедливости ради нужно отметить, что ехали по местами битому, но асфальту; кое-где по бокам стояли полосатые столбики и бетонные ограждения, вспыхивали люминесцентными красками указатели.

Зажатая между скальной стеной и обрывом трасса была пуста в этот ночной час. Слева, на слиянии Фан-Дарьи с крупным притоком, вынырнул из темноты странный населенный пункт: городского типа микрорайон из стандартных панельных пятиэтажек, совершенно неуместных среди диких скал. Торец ближайшего к дороге дома представлял собой панно, подсвеченное фонарями, на нем Ленин в полный рост. Обычный плакатно-безликий Ильич с бородкой, в кепке, с приклеенной улыбкой, но шагающий по… человеческим черепам. Автор, должно быть, собирался изобразить брусчатку Красной площади, или просто булыжную мостовую, а получилось нечто напоминающее фрагмент «Апофеоза войны» Верещагина. «Чур, меня, чур!», — пробормотал Всеволод, увидев жуткое творение неизвестного художника.

— Сарвада, — огласил название странного поселка Лабазнюк. — Там есть достопримечательность: крепостные развалины начала девятнадцатого, кажется, века. Однако, любой местный житель станет уверять вас, что это крепость Македонского, ха-ха… Без Александра Филипповича, ну никак! А что самое интересное — доля правды здесь все-таки есть. Археологи утверждают, дескать, сия цитадель разрушалась и вновь отстраивалась неоднократно, а самые древние части кладки в основании стен относятся к эпохе Александра.

— А Ленин по черепам идет. Символично, — обронил, задумчиво, Сева.

— Угу. Попирает ногами древние цивилизации. Только, шабашники, расписывавшие дом, вряд ли намеривались вкладывать в свою мазню столь глубокий смысл. Ха! Единственно, что заботило их при создании «шедевра»: как бы не объегорил заказчик при расчете. Получали они, наверняка, с квадратного метра росписи… Помню был у нас на курсе студент, Вася Захаров. Неплохо, кстати, рисовал. Однажды ему повезло: на каникулах устроился в бригаду «художников-оформителей», разрисовывать остановки на загородной трассе. Ну, там, цветочками всякими, ракетами, Чебурашками и котами Леопольдами… Отличная, хвалился Вася, шабашка, плюс левак: крыши и заборы частникам красить. Недолго, впрочем, длилось его счастье: раз похмелился с утра, чрезмерно, и свалился с крыши. Ногу сломал… Ничего даром не дается, так-то!

— До, ут дес, — прибавил молчавший до сих пор Михаил. — Это по-латыни: даю, чтобы и ты дал.

— Больно грамотные все стали, — сказал Лабазнюк, и хихикнул ехидно. — Да, кстати, мужики! Я же о вас ничего, по сути, не знаю. Ну, кроме того, что вы не Черные, и что ты, Егорыч, из прошлого, а Сева — из Института. Просветили бы… — Он, снова, помрачнел. — Я должен знать что происходит! Мои люди погибли. За что!?

Солнцев печально вздохнул.

— Соболезную, Вадим. На их месте мог оказаться кто угодно. Мы с Севой ни в чем перед тобой не виноваты. Нас преследуют…

— Кто?!

— Эх, кабы знать… Думаю, вот чего. Дорога, как понимаю, не близкая, уснуть, мы все равно не уснем. Пусть Сева расскажет все подробно…

Всеволод не возражал. Спать совершенно не хотелось. Уютно урчал мотор, машина шла плавно, рытвин и бугров под колесами не ощущалось, будто и впрямь ехали в комфортабельном автобусе.

— Значит, так, — начал рассказ Сева. — Бандюганы назначили мне встречу, «забили стрелку», как они выражаются, а я…

— Погоди! Ты, отчего с конца приступаешь? Давай по порядку.

Сева задумался, стал вспоминать…