22 июня. Битва продолжается

21 июня 2013 года

Газета «Октябрь», г. Таруса

Беседовала гл. редактор Галина Плущевская

Завтра российский народ отметит трагическую и скорбную дату в истории Отечества – 72‑ю годовщину начала Великой Отечественной войны. Всё дальше уходит от нас этот день народной памяти и боли, всё меньше в живых людей, для которых война стала страницей их личной судьбы, – фронтовиков, узников фашистских концентрационных лагерей и гетто, тружеников тыла, ковавших Победу на пределе человеческих возможностей. И увы, всё чаще по никому не подконтрольным просторам соцсетей в интернете, а то и по страницам СМИ гуляет этакая «вольная интерпретация» нашей истории и нашей Победы. Причём «вольная интерпретация» – это ещё мягко сказано.

Не бывает ничего случайного. Так и эти попытки очернить Победу советского народа в Великой Отечественной войне, конечно же, далеко не случайны. В канун 22 июня – Дня памяти и скорби – мы попросили поразмышлять об этом на страницах нашей газеты общественного деятеля и публициста А. В. Щипкова.

– Великая Отечественная война связана в сознании нашего народа с двумя основными датами – 9 Мая, Днём Победы, и 22 июня, Днём памяти и скорби. Мы должны помнить и свято хранить обе эти даты. В последнее время в отдельных либеральных СМИ стали появляться статьи, в которых Великая Отечественная война подвергается ревизии. Пересмотру подвергаются её итоги, ход войны, значение Дня Победы и т. д. Нам пытаются внушить, что вообще-то никакой Победы не было. Что Вторая мировая война – это общемировая трагедия и вина за эту трагедию ложится в равной степени как на немцев, так и на русских.

– Это хитрый и лукавый пропагандистский ход, целью которого является попытка постепенно сначала как бы уравнять «две вины» (хотя совершенно очевидно: немцы были нападающей стороной, а мы защищали свою Родину!), а потом потихоньку историческую вину за Великую Отечественную войну вообще возложить… на СССР.

– С больной головы на здоровую?

– Совершенно верно. В этом есть огромная неприкрытая ложь. Обе даты – День Победы и День памяти и скорби – выполняют чрезвычайно важную функцию – объединительную. Эти праздники символизируют единство народа. Подумайте: какой ещё из праздников так сплачивает нацию?

Что у нас есть ещё? 7 ноября не существует, его упразднили – мы живём уже в другом государстве. Новый год, 8 марта – очень добрые, трогательные праздники, но они – чисто семейные, приватные. Вот сейчас мы активно стали отмечать 1 мая, возродили орден – звезду Героя Труда, это, конечно, всё очень нужные вещи… Но 1 мая – праздник политический, и его изначальный смысл был не объединяющий, а наоборот – разъединяющий. Это была борьба рабочих с работодателями, отстаивание экономических и политических прав. Есть ещё различные постсоветские праздники, но они, честно говоря, не завоевали пока народной любви. А вот День Победы – он и при советской власти был святым для всех праздником, а сегодня даже усилил своё значение. Теперь к нему добавился День памяти и скорби, и оба они получили новое звучание, более сильное.

И что же мы читаем в прессе? Одни пишут, что Великой Отечественной войны вообще не было. Что Сталин сам собирался напасть на гитлеровскую Германию и СССР виноват в том, что произошло, а «бедная Германия» чуть ли не оборонялась. Другие пишут, что СССР выиграл войну только потому, что Сталин безжалостно посылал на смерть огромное количество народа и чуть не полстраны уничтожил. Третьи сообщают, что СССР выиграл войну исключительно благодаря американцам, открытию второго фронта и т. п. Четвёртые – что на самом деле мы, оказывается, войну не выиграли, а проиграли! Потому что после всех жертв, которые мы принесли, экономически мы живём хуже, чем сегодня живут немцы. Хотя, если вдуматься, за счёт чего они живут лучше? За счёт чего уничтоженная полностью Германия так быстро возродилась – да за счёт американских финансовых вливаний, это известный факт. И верх цинизма: пишут, как было бы хорошо, если бы Гитлер тогда победил и сейчас все мы жили бы «под немцем», в «цивилизованной» стране, богато и хорошо, пили бы дешёвое баварское пиво…

– Большой вопрос, кто бы жил богато и пил пиво, а кто – вообще бы не родился…

– Ну, это мы с вами понимаем, а отдельные авторы обсуждают тему абсолютно серьёзно. Это не выдумки – это вещи, которые я лично читал.

Кто-то, например, пишет, что генерал Власов, который предал Родину, – поступил правильно. Потому что он боролся с большевизмом. А вот, скажем, наш земляк генерал-лейтенант Михаил Ефремов поступил неправильно…

Недавно я разговаривал с нашим тарусянином, писателем Сергеем Егоровичем Михеенковым. Он глубоко изучает военную тему, часто бывает в архивах – он мне рассказал, что уже появились книги, в которых пишут, что Михаил Ефремов был бездарным военачальником. То есть налицо попытка десакрализации этого имени, святого не только для нас, тарусян, но и вообще для всех россиян.

– Как Вы считаете, надо обращать внимание на эти вещи? Или лучше поступать по принципу: солнце тучами не закроешь – они рано или поздно рассеются? Ну очевидная же ложь и клевета, очень часто бездарная…

– На эти вещи нужно обращать очень пристальное внимание. Цель у всей этой пропаганды, конечно, одна – опорочить нашу Победу. Ставится совершенно конкретная политическая задача – уничтожить эти праздники, эти памятные даты, вытеснить их из сознания народа, потому что именно они являются мощным объединительным стимулом для народа, осознающего, что он – народ-победитель. Кому-то очень хочется, чтобы народ эти даты забыл, чтобы он их сердцем не переживал, потому что единство народа возникает в тот момент, когда он начинает сопереживать. Даже молодое поколение, у которого не то что отцы, даже деды уже не воевали, – пишет на автомобилях: «Спасибо деду за Победу!» Это уже укоренилось на генетическом уровне. Отсюда и такая массированная атака на нашу общую память: вычистить две эти даты из сознания, чтобы не было этого внутреннего отклика – эмоционального, сердечного. Потому что когда у миллионов людей в один момент, в один день идёт такой эмоциональный внутренний всплеск, подъём – люди чувствуют себя единым целым, причём независимо от своей национальной принадлежности. А что такое этот дух? В любом военном сражении половина успеха обеспечивается именно этим высоким духом, психологической готовностью побеждать, ощущением собственной правоты и единства.

– Эти чувства великолепно передавал слоган времён Великой Отечественной: «Наше дело правое – враг будет разбит, Победа будет за нами…»

– Да! И с тех пор ничего не изменилось. Пока мы едины, мы непобедимы. И если лишить народ великого смысла Дня Победы и Дня памяти и скорби, тогда этот народ будет легче завоевать, поработить и уничтожить.

Есть ещё один очень любопытный момент в этой пропаганде. Очень тонкий и, на первый взгляд, незаметный, но знать и понимать его необходимо. Эта фальсификация, подтасовка истории – не что иное, как попытка подтолкнуть нас к тому, чтобы мы сами начали осуждать свою историю. В идеале кому-то очень хочется, чтобы мы, начитавшись отдельных газеток, сами рвали бы на себе рубаху: «ах, это Сталин виноват во всём, он сам хотел напасть, Гитлер его просто опередил! Ах, Жуков положил миллионы солдат, значит, Жуков был плох. Ах, все эти солдаты, которые там полегли, – они просто не умели воевать, ходили пьяными в атаку и гибли глупо и бессмысленно». Понимаете, начинают принижать во всём подвиг нашего народа и исподволь внедрять эти ложные стереотипы в сознание людей, особенно молодых. И кто-то из наших современников начинает оценивать эти события с некоторой неприязнью: ой, какие мои предки, оказывается, были нехорошие (бездарные, жестокие)… Таким образом постепенно прививается отвращение к своей истории, к своему народу, к своей стране.

– Своего рода гражданская война, только во времени, а не в пространстве? Когда воюют не белая и красная идеологии, а идеологии дедов и внуков?

– Можно и так сказать. И вот человек, у которого забрали его подлинную историю и которого направили против его собственной истории, в конце концов рано или поздно говорит: всё, пора «валить из Рашки», что тут делать. Такой человек начинает о своей Родине презрительно говорить «эта страна». Вот такие чрезвычайно серьёзные вещи стоят за всей этой массированной атакой на нашу Победу.

Вообще попытки «перелицовки» истории, в том числе Великой Отечественной войны, очень хитрые. Среди прочего, например, есть попытка вообще поменять отношение к Великой Отечественной войне. Например, когда речь идёт о власовцах – солдатах, перешедших на сторону фашистской Германии и воевавших против Советского Союза, или о казаках, эмигрировавших в Европу после 1917 года и в 1941‑м поднявших оружие против СССР, – наблюдается попытка оправдать поведение этих власовцев и этих казаков. Как это делается? Нам говорят о том, что Великая Отечественная война была якобы войной гражданской. Продолжением гражданской войны 1918‑1920‑х годов. И люди эти воевали не против России, а против большевиков, против сталинизма и против коммунизма.

На гражданской войне не бывает предателей. Белые – не предатели. И красные – не предатели. Это было трагическое разделение одного народа, безумное самоуничтожение. А превращение Отечественной войны в гражданскую – это попытка оправдать предательство тех, кто направил оружие против своего собственного народа. Это искажение не только исторических фактов – это искажение духа и смысла великого противостояния злу – борьбы советского народа с нацизмом.

Недавно в Германии вышел фильм «Unsere Mutter, unsere Fatter» («Наши матери, наши отцы»), в котором солдаты вермахта были показаны этакими благодетелями: на оккупированных территориях чуть ли не старушек через дорогу переводили. И в том же фильме художественными приёмами ярко изображаются зверства наших солдат в оккупированной Германии. Они там грабят, мародёрствуют и насилуют всех подряд немок. Абсолютно пропагандистский фильм.

– Дело Геббельса живёт и процветает?

– Ну, во всяком случае, без последователей он не остался. Министерство иностранных дел России вручило по этому поводу письмо послу Германии в Москве. Очень болезненно на этот фильм отреагировали также в Польше, потому что поляки в нём точно так же были показаны весьма неприглядно, некими извергами по отношению к добропорядочным немцам.

В общем, битва за историю вокруг Великой Отечественной войны не только продолжается – она накаляется и набирает обороты. И мы должны быть очень внимательны к этому. Мы должны сами это понимать и объяснять это своим детям. В наших силах не позволить никому лишить нас нашей собственной истории, заставить нас бороться с нашими корнями. Необходимо хранить в сердце нашу героическую историю и нашу память. Без истории нет будущего.

 

Пепел блокады

14 февраля 2014 года

Газета «Октябрь», г. Таруса

Беседовала гл. редактор Галина Плущевская

27 января 2014 года Россия отметила славную героическую дату – исполнилось ровно 70 лет со дня снятия вражеской блокады и полного освобождения Ленинграда из фашистского окружения. 70‑летие снятия блокады по времени почти совпало с другой датой, весьма значимой для православных граждан России, – 5-летием интронизации Его Святейшества Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла.

Казалось бы, какая связь между двумя этими событиями, ну разве кроме той, что Патриарх Кирилл – петербуржец? Но оказывается, связь есть, и глубокая.

Двум этим датам мы посвятили свою очередную встречу с нашим постоянным собеседником – публицистом и общественным деятелем Александром Щипковым.

– Александр Владимирович, начнём с того, что наши с Вами беседы с большим интересом воспринимаются читательской аудиторией «Октября», причём как людьми православными, так и теми, кто к верующим себя не относит. Но читают внимательно. Давайте сегодня поговорим о 70‑летии снятия блокады Ленинграда. Вы родились в Ленинграде и вам эта тема близка.

– Да, мама моя пережила часть блокады и осиротела тогда. Дата эта в истории нашей страны и нашего народа великая. А вторая дата, которую отметили православные в тот же день, – 5‑летие выборов Святейшего Патриарха Кирилла. Я расскажу вам историю, которая связывает эти два события. И даже наша Таруса отчасти здесь тоже присутствует.

Мало кто сегодня знает о том, что во время ленинградской блокады большая часть погибших была не похоронена, а сожжена в крематории. Мы знаем – из хроники, из рассказов – страшные описания жизни в блокадном Ленинграде, гибели от голода миллиона человек. Их, конечно, хоронили на городских кладбищах, если было кому хоронить. Если рядом были люди, у которых ещё были на это силы: родственники, соседи. В том числе хоронили на Пискарёвском кладбище, где сейчас расположен знаменитый мемориал. Закапывали в оборонительных траншеях, которые были всюду нарыты в городе. Но уже зимой 1941–1942 годов стало понятно: весной начнётся катастрофическая эпидемия. Множество трупов было просто сложено во дворах – в знаменитых питерских дворах-колодцах, и горы этих трупов достигали окон третьих этажей.

По городу ходили специальные команды, собирали умерших и складировали их во дворах, в храмах, в других местах. Знаменитый храм Спаса-на-Крови с его замечательными мозаиками, где сегодня так любят бывать туристы, во время блокады был почти до купола заполнен телами. Город с ужасом ждал весенней оттепели и гибели от эпидемий.

И вот тогда приказом Жданова на окраине города был создан крематорий. Его открыли в той части Ленинграда, которая уходит к знаменитым Пулковским высотам, километрах в пяти-шести от них. Там находился небольшой кирпичный завод. В этих местах до войны добывали глину и тут же из этой глины делали кирпич. В 1930‑е годы этот завод с технологической точки зрения был весьма оснащённым предприятием, там был сквозной конвейер для закладки кирпичей в печь для обжига. Оставалось только немного переоборудовать печи. Там и открыли спасительный для города крематорий.

Замороженные трупы в маленьких грузовиках-полуторках свозили в крематорий в стоячем положении – чтобы больше помещалось в кузов. Для нас, нынешних, картина ужасающая, но люди в блокадном Ленинграде разучились ужасаться…

– Сколько же умерших людей было сожжено в этом крематории?

– В общей сложности, по разным данным, – от 600 до 800 тысяч человек. То есть основная часть погибших в блокаду ленинградцев была сожжена здесь.

– А что на месте крематория сейчас?

– Сейчас в этом месте находится зелёная зона. Такой большой-большой парк… Он носит название Парк Победы. Возник он вот как. После войны на улицу Московскую, где находился раньше завод, началось массовое паломничество. Люди возвращались с фронта, из эвакуации – а родных не находили ни среди живых, ни среди мёртвых. Могил не было. А про этот крематорий в городе, конечно, все знали. И вот на этот пустырь, к этим рвам, откуда некогда брали глину и куда во время блокады вагонетками ссыпали пепел, – никто его, конечно, не закапывал, это было просто нереально сделать в тех условиях – туда потянулись люди. Они шли туда, сажали на этом пустыре деревья, кусты и вешали на них бирки с именами. И вся эта огромная территория – несколько гектаров земли – была в бирках; люди хотели хоть как-то обозначить место упокоения своих близких, хоть таким образом почтить их память. Всё это происходило, естественно, стихийно, но на Пасху, на Троицу, когда православные посещают могилы умерших близких, сюда стекались тысячи людей. Со всего города. Этот пустырь стал со временем святым местом для ленинградцев.

По документам, с которыми нам удалось ознакомиться, выяснилось, что уже в 1947–1948 годах в Московский райком партии Ленинграда поступали просьбы граждан поставить там часовню. Но время было атеистическое, и конечно, никакую часовню поставить не разрешили.

А город, между тем, расширялся, застраивался. После войны в этом месте появился очень хороший район с высокими сталинскими домами. В планах была застройка и этих нескольких гектаров земли, но городские власти сделать это не решились – боялись народного возмущения; в результате это место, где стояли деревья с бирками, просто «перешагнули» и начали строить дальше. И туда примерно в течение десяти лет ходил народ. В конце концов, чтобы как-то, с точки зрения власти, навести там порядок, было решено разбить там парк. Надо сказать, память блокадного Ленинграда стала отмечаться не сразу после войны. Лет 20 после войны это старались, наоборот, никак не афишировать, а паломничество людей к этим деревьям, конечно, привлекало всеобщее внимание. И вот разбили парк. Это очень большая территория. Вдобавок к тем деревьям, что уже росли, что-то высадили, сделали регулярные дорожки; крематорий после войны снесли. Рвы, в которые ссыпали человеческий пепел, заполнили водой – сейчас там пруды. Зимой это излюбленное место для купания «моржей» – большинство из них, наверное, уже и не помнят, что там был крематорий и на дне этих прудов – пепел блокадников. Многие даже удивляются: почему парк называется парком Победы? Вокруг ни памятников, ни монументов – только название.

После 1991 года запрет на веру в стране был снят. Люди, пережившие блокаду, стали просить, чтобы там построили храм. И началось сопротивление. Городские власти не услышали этих просьб и не пошли навстречу.

– Кто именно не услышал?

– Первые запросы были адресованы А. Собчаку, а потом и всем остальным губернаторам. Безрезультатно. В течение 15 лет шла борьба за разрешение построить храм в этом месте.

– Но почему?!.

– Сейчас объясню. Дело в том, что возле этого Парка Победы – прямо на месте бывшей проходной крематория – вырыли станцию метро «Парк Победы». Это один из богатых районов Ленинграда, там выстроены дорогие дома, весь Московский проспект – это оживлённая торговая улица, и с самого начала муссировались идеи построить тут торговый центр. Ещё в период «ларёчного капитализма», в середине 1990‑х годов, всё место возле метро «Парк Победы» – тротуары и часть парка – было оккупировано торговцами. Там продавалась всякая шаурма – «шаверма», как говорят питерцы, бельё и прочий ширпотреб. И с тротуаров эти ларёчники наступали постепенно на территорию парка, на ту самую часть, где был завод, превращённый в крематорий.

– На землю, засыпанную пеплом…

– Именно. Блокадники и их родственники, понятно, стали сопротивляться. Поставили на этом месте деревянный поклонный крест. Торговцы шавермой его сожгли. Потом поставили металлический крест; рядом с ним время от времени служили панихиды – самочинно, конечно, без всяких разрешений. Соорудили железную конструкцию на ножках типа мангала, засыпали её песком и там ставили свечи. Всё это было самодельно, несистемно – просто было такое народное движение. Тогда эти торговцы ночью подогнали «ЗИЛ», выдернули крест и куда-то его увезли. Но блокадники и их дети на одном из питерских заводов, чуть ли не на Кировском, заказали из очень хорошей стали крест с ножкой метра четыре длиной. Установили и забетонировали так, что танком не выдернешь. Этот крест стоит до сих пор, с ним ничего не смогли сделать.

И постоянно шла борьба за разрешение на строительство храма на этом месте. Так получилось, что в 2007 году по поручению Сергея Миронова я стал заниматься этим вопросом. Я тогда работал в Совете Федерации. Ездил в Петербург по два-три раза в месяц, обивал пороги, организовывали мы там всевозможные акции: и молебны, и панихиды… С другой стороны работали юристы, пытаясь выбить это разрешение. Но отговорок, конечно, находилась масса. То парк оказывался памятником федерального значения, поэтому там ничего нельзя было строить… То это зелёная зона и храм займёт место, предназначенное для отдыха горожан… Хотя речь шла о совсем небольшом храме, меньше по размерам нашего тарусского храма на Воскресенской горе.

Потом, когда мы развернули довольно активную деятельность, привлекли средства массовой информации, этот городской парк взяли и попросту выставили на торги. Город выставлял на торги какие-то корпуса, заброшенные бани, прочие ненужные муниципалитету объекты, и среди них – Парк Победы.

– Удивительно! Чем мотивировали?

– Городские власти сказали, что они не в состоянии содержать этот парк и его нужно отдавать в частные руки. А к этому времени к нам уже попала копия плана строительства на этом месте огромного торгового центра с подъездными путями, автостоянками и всей прочей атрибутикой подобных мест. Фактически весь парк должен был – согласно этому плану – стать огромной торговой территорией. Уже в 1990‑е годы стараниями активистов здесь появился стихийный народный памятник жертвам блокады. Водолазы подняли со дна пруда вагонетку – одну из тех вагонеток, на которые погружали тела перед отправкой в печь крематория. Её установили на постамент, и это был единственный памятник тем страшным событиям в этом месте. 27 января 2009 года праздновалось 65‑летие окончательного снятия блокады. Мы с коллегами придумали символическую акцию – для того, чтобы привлечь внимание медиаструктур и с помощью СМИ повлиять на Смольный. В этот день в Москву из Петербурга приехали две блокадницы – старушки в глубоком возрасте, одной было уже под 90 лет, – с урной, в которую положили землю из Московского Парка Победы в Петербурге. Это была земля, перемешанная с пеплом. И в этот день утром состоялась торжественная передача урны с прахом в музей Великой Отечественной войны в Москве на Поклонной горе. Её установили в зале с панорамой, посвящённой блокаде Ленинграда.

А перед этим событием произошло вот что. Иду я по коридору Совета Федерации – и ко мне совершенно неожиданно подходит человек, которого я никогда раньше не видел. Видно, что какой-то большой начальник, судя по выправке и поведению – из спецслужб. Останавливает меня и говорит, что ему известно о готовящейся передаче урны с землёй из петербургского Парка Победы. Спрашивает: «А вам помощь нужна?». «Да нет, – говорю. – Вроде я уже всё организовал». А он: «Но у вас же нет почётного караула». «Нет, – говорю. – Где же нам его взять?». Он говорит: «Мне кажется, что здесь будет уместен кремлёвский почётный караул». И всю нашу акцию сопровождал кремлёвский почетный караул. До сих пор не знаю, кем был этот человек и кто его послал, но я ему очень благодарен: акция прошла чрезвычайно торжественно.

Моим вернейшим помощником была жена. На протяжении трёх лет, пока мы этим занимались, мы пересекались с огромным количеством людей, которые нам помогали. Мы сняли интереснейший документальный фильм об этом Парке Победы, но, знаете, до сих пор это место остаётся как-то в тени. О нём меньше известно, чем, скажем, о Пискарёвском кладбище, где расположен центральный мемориал жертвам блокады. Есть в этом некая несправедливость, конечно: самое главное место захоронения до сих пор малоизвестно… Так распорядилась история. Думаю, всё это со временем будет исправлено.

– И что было после этой торжественной передачи урны в музей?

– А дальше в Москве оказалось огромное количество петербуржцев, переживших блокаду, и их родственников. Все они пришли на эту торжественную акцию – едва разместились в зале. Я был поражён тем, как в Москве сохраняется память о блокаде. Но разрешения на храм у нас по-прежнему не было.

И вот теперь о Святейшем Патриархе Кирилле. Волей судьбы в тот же день, когда у нас проходила акция передачи урны с блокадным прахом в музей на Поклонной горе, в Москве проходил Поместный Собор Русской Православной Церкви, на котором выбирали Патриарха. Это огромной значимости событие – не только для православной церкви, но и в целом для России, потому что Патриарх – фигура в том числе политическая. Огромна значимость этой фигуры: кого выберут, как он будет руководить церковью и т. д. Уже под вечер, возвращаясь домой, я услышал по радио в машине, что Патриархом выбран Кирилл. А я с ним в силу своего ленинградского происхождения знаком, и знаком очень давно.

Прихожу домой и думаю: надо же его как-то поздравить. Сажусь за компьютер и пишу – даже не на открытке, на простом листе бумаги: «Ваше Святейшество, поздравляю Вас с избранием…» И так далее. Какие-то тёплые слова. И очень кратко пишу о том, что у нас вот такие проблемы со строительством храма на месте, которое он, конечно, прекрасно знает, ведь он после войны жил в Ленинграде. Возможно, и они с отцом – отец у него был священником – ходили к этому месту служить панихиды. Прошу Святейшего помочь. Как-то повлиять на ситуацию. Подписываюсь, ставлю дату: 27 января. А в церковной среде принято, когда ставишь дату и подпись, подписывать день святого. 27‑го января – день памяти равноапостольной Нины. Но я вместо этого подписал: День окончательного снятия блокады Ленинграда. Я приехал в Отдел внешних церковных связей – Патриарх до избрания был его председателем – и попросил знакомого священника положить эту записку ему на стол. Возможно, эта записка оказалась первой просьбой к нему в статусе Святейшего Патриарха.

– Всё произошло спонтанно?

– Спонтанно. Больше я к Патриарху с этим не обращался. Ну можно себе представить: первые месяцы патриаршества – приём дел, бесконечные документы, вал работы… Сотни бумаг в день – в каждую надо вникнуть, принять по ней какое-то решение.

А мы тем временем продолжаем заниматься нашими блокадными делами, пытаемся выколотить из Смольного разрешение. Февраль – тишина. Март – тишина. Ответа от Патриарха нет. Подходит апрель. И вот 7 апреля 2009 года, на Благовещение, сидим мы семьей у себя дома, в Тарусе, мама ещё была жива. Сходили на праздничную службу в собор, а вечером сидим, пьём чай, у нас у всех хорошее настроение. И уже ближе к семи часам – вдруг звонок на мобильный телефон. Вот почему я говорю, что Таруса отчасти ко всему этому причастна! Слышу в трубке голос Патриарха. Его Святейшество говорит, что он днями был в Петербурге, там встречался с Валентиной Ивановной Матвиенко – она в ту пору была питерским губернатором – и в присутствии Владимира, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, и секретаря Епархиального управления о. Сергия Куксевича, находясь на церковной территории, в доме петербургских митрополитов на Каменном острове, Матвиенко сказала, что не возражает против строительства храма.

– Вот это вам была благая весть на Благовещение!..

– Да… Я, конечно, поблагодарил Святейшего, а сам в полном недоумении – что же теперь-то делать? Официальной бумаги-то нет. Какие шаги предпринимать дальше? И на следующий день я во все СМИ, куда только мог, передал сообщение о том, что состоялась такая встреча. И СМИ вышли с информацией, что губернатор разрешила это строительство, что разговор был с Патриархом, а митрополит и его секретарь тому свидетели…

– И теперь отступать некуда.

– Нам – точно некуда. Дальше мы обратились к петербургским бизнесменам, которые, надо отдать им должное, отнеслись к этому очень искренне. Вскорости был сделан проект – на его подготовку ушло два-три месяца. Мы пытались понять, какой именно храм мы хотим строить. Поначалу рассматривали вариант копии одного из разрушенных петербургских храмов, там же очень много храмов было уничтожено, в том числе храмы знаменитых архитекторов. Но мы обсудили этот вариант со Святейшим, и он посоветовал не делать копий. Те храмы имеют свою историю, они строились совсем по другому поводу – это было бы смешением исторических пластов. И мы стали строить свой храм.

Сделали проект небольшого храма. Ещё кто-то в Смольном предложил: давайте часовню, – но тут уж мы категорически заявили: только храм, пусть маленький, но полноценный. В часовне нельзя служить литургию, а именно за литургией происходит главное поминовение усопших. В епархии мы договорились о том, чтобы литургию там служили каждый день.

Храм освятили 7 мая 2010 года, к 65‑летию Великой Победы. И с тех пор литургия служится там ежедневно и на ней поминаются погибшие в блокаду. Службы не прерываются ни на день – независимо от того, есть люди в храме или нет. Храм открыт всегда.

– Долго его строили?

– Храм построили молниеносно – меньше, чем за год. Благодаря помощи Святейшего проект удалось сдвинуть с мёртвой точки. Казалось бы, эта история закончена, но истории, как известно, заканчиваются на небесах.

Один из моих товарищей, живущий в Петербурге, который очень мне помогал в этом деле, ездил по своим делам в Грецию. В то время уже шло строительство храма. Он человек православный – недавно, кстати, был рукоположён в священники. В Греции он несколько раз встречался с каким-то старцем – сейчас не помню его имени. Однажды во время беседы с этим очень пожилым греческим священником он ему рассказал эту историю: про блокаду, про крематорий, про многолетнюю борьбу за этот храм… Мы этот парк называли про себя парк-антиминс. Антиминс – это такой плат, в который зашита частичка мощей. В каждом храме на престоле лежит антиминс и на нём совершают евхаристию. Без антиминса, без частички мощей какого-нибудь святого невозможно совершать богослужение, потому что изначально на заре христианства литургии совершались на мощах мучеников, пострадавших за веру. Эта традиция сохраняется, в каждом храме есть такой плат красного цвета.

И вот этот парк, усыпанный пеплом умерших мученической смертью людей, мы и назвали парк-антиминс. Там были сожжены тела самых разных людей: и праведников, и неправедников, погибших на Пулковских высотах солдат, и верующих, и атеистов. Греческий старец, который никогда не был не то что в Ленинграде – в России, выслушал из уст моего товарища эту историю и сказал такую странную вещь. На этом месте в далёком будущем будет построен большой мужской монастырь, а посреди монастыря будет стоять огромный собор. Наша маленькая церковь – она находится с краешку, напротив того места, где был крематорий. А собор будет возвышаться прямо по центру, и когда-то, в неведомые нам времена, здесь состоится Всеправославный Собор.

Читатели могут, конечно, отнестись к этому утверждению скептически – я и сам не знаю, как это трактовать. Но поскольку это было сказано, я как-то придаю этому значение.

Как сложится жизнь, как Господь распорядится – узнаем. Но на самом деле нет больше нигде в мире такого кладбища, где было бы упокоено такое количество сожжённых людей. Их уморил голодом враг. История человечества такого не знает. Есть поля грандиозных сражений, битв, а здесь упокоены в подавляющем своём числе не воины. Это безвинно погибшие люди. Это жертва в чистом виде. А жертва имеет очень глубокий сакральный смысл, и в религии, и в жизни человека. Даже когда ты нищему подаёшь милостыню – это жертва. И эта жертва возвращается к тебе в каком-то ином виде. Она никогда не остаётся бесследной. А жертва человеческая, безвинная, многотысячная, конечно, имеет какое-то глубинное значение для всего нашего народа. Это вещи чрезвычайно тонкие и сложные.

Вот такая история – тяжёлая, трагическая и закончившаяся победой над тьмой. В конце концов этот блокадный храм Всех святых в земле Российской просиявших объединил всех нас: и тех, кто за него боролся, и тех, кто по какой-то неведомой причине сопротивлялся. Ну и слава Богу!