В кабинете Александра Васильевича царил необычный беспорядок: на столе, на стульях и даже на кресле пластами лежали газеты – и русские, и иностранные. Все газеты им были уже прочитаны, иные по два и по три раза; прочитанным Александр Васильевич остался чрезвычайно доволен и теперь ходил по кабинету, громко постукивая башмаками и потирая узкие, сухие ладошки. Глаза у него задорно поблескивали, как у молодого.
Возле порога, почтительно опустив голову, стояла Нина Дмитриевна и держала в руке шляпку с темной вуалью. Щеки ее горели румянцем, она порывалась что-то сказать, но не могла насмелиться, и пальцы, сжимавшие поля шляпки, заметно вздрагивали.
Александр Васильевич между тем продолжал прохаживаться по кабинету, топая башмаками, и не обращал на Нину Дмитриевну внимания, словно ее здесь и не было.
Но нет. Остановился неожиданно, крутнулся на каблуках и, по-петушиному перебирая ногами, уставился на нее, как будто лишь сейчас разглядел в своем кабинете посетительницу.
– Милостивый государь, Александр Васильевич… – показалось, что она сама вздрогнула от собственного звенящего голоса и вуаль на шляпке трепетно колыхнулась из стороны в сторону.
– Нет, голубушка, нет и нет! – вскрикнул Александр Васильевич.
– Но… я хотела бы…
– А я не желаю! По-русски ясно выражаюсь? Не же-ла-ю!
Газеты, перекинутые через спинку кресла, вдруг соскользнули, упали на пол и разъехались, раскидываясь во все стороны. Александр Васильевич подскочил к креслу, ухватился рукой за его спинку и выбил на валяющихся газетах дробь отчаянной плясовой – как воротник у рубахи оторвал!
– Вот так, голубушка! Без пальца и кукиш не покажешь! А ты у меня не палец, ты у меня – рука! И Окороков твой – тоже рука! И что же получается?! Вы любиться-миловаться будете, варенье в садике варить, а я без рук останусь?! Никаких отставок! Нет и нет! – Внезапно Александр Васильевич осекся, помолчал и продолжил совсем иным тоном: – Пойми, коршун ты мой милый, коршуниха ты моя, драгоценная! Мы за государство отвечаем, вот оно, иди сюда, покажу, если забыла… Иди…
Из ящика стола выдернул карту, свернутую в рулон, раскатал ее поверх газет и склонился над ней, придерживая края узкими ладонями. Лежала перед ним Российская империя – от моря до моря, как великан. И дух захватывало!
Нина Дмитриевна сморгнула слезинку с ресниц, тихо сказала:
– Я к вашим услугам, Александр Васильевич. Когда явиться?
– Не к моим услугам, а к государственным. Явиться завтра, теперь ступай.
Дверь неслышно закрылась. Александр Васильевич, оставшись один, сердито вздохнул и принялся собирать газеты, раскиданные на полу, – он терпеть не мог беспорядка в своем кабинете.
Карта, распрямившись, лежала на столе, и на ней тоненькой, почти неразличимой ниточкой был обозначен Кедровый кряж, над которым в эти минуты медленно и величаво закатывалось солнце, окрашивая вершины в розовый, весело играющий цвет, а еще выше, над вершинами, вычерчивал круги горный орел, вольно разметнув сильные крылья, словно желал закрыть и оберечь землю, которая лежала внизу бескрайне и бесконечно.