Не зря говорят, что человек предполагает, а Бог располагает.

В Нижнем Новгороде пришлось Захару Евграфовичу надолго задержаться на ярмарке, где объявились выгодные подряды на перевозку грузов, но когда там дело сладилось, оказалось, что требуется побывать еще и в Москве, по хлопотам с теми же самыми подрядами. В Москве, с оказией, получил он письмо от Ксении и фотографическую карточку, на которой она, счастливая, стояла рядом с Цезарем, а за спинами у них плыли по озеру лебеди с красиво изогнутыми шеями. Порадовался за сестру и отписал ей наспех короткое, но ласковое письмо с обещанием приехать в скором времени.

Из долгой своей поездки вернулся Захар Евграфович осенью, когда уже дороги разукрасились палыми листьями. Вернулся не один, а с Николаем Васильевичем Миловидовым, который веселил его и смешил до колик, рассказывая по дороге потешные истории из своей поварской жизни. На подъезде к губернскому городу Захар Евграфович известил телеграммой Агапова, чтобы тот приехал его встречать. Указал, что остановится в гостинице «Европа». Там, в гостинице, они и встретились. За спиной у Агапова маячили четыре парня с разбойными рожами. Обнялись, расцеловались, и Захар Евграфович спросил:

– Ты где таких архаровцев откопал? Зачем?

– У Дубовых одолжил, – уклончиво и непонятно ответил Агапов, помолчал и, махнув рукой, рубанул, словно топором под корень: – Держись, Захар Евграфович. Горе у нас…

И рассказал такое, что впору было лезть на стену и выть в голос.

Оказывается, после известия о замужестве Ксении закралось у Агапова сомнение: не мог он вспомнить, что проживал в Ирбите купец по фамилии Белозеров. Не было такого, хоть убей. Появился за время отсутствия Агапова в городе? Но человек-то он немолодой… Помаявшись в раздумьях, Агапов отписал в родной Ирбит старому знакомцу и в письме между делом спрашивал: проживает ли в нынешнее время в городе Белозеров, занимающийся салотопенным производством? Знакомец с ответом запоздал, но когда письмо дошло до Белоярска, Агапов ахнул: не было раньше, и нынче нет никакого Белозерова.

– Мне с этим письмом надо было сюда сразу ехать, – запоздало горевал Агапов, хлопая себя ладошкой по седой голове, – а я, старый дурак, не поторопился. Вот, думаю, дела доделаю…

Когда Агапов доделал срочные дела и приехал в губернский город, то сразу направился к молодым, чтобы выяснить осторожно: кто они, эти Белозеровы, и по какой причине не проживают они в Ирбите? Но вопросы эти задать было некому. Явившись по указанному адресу, Агапов едва не рехнулся. Вышли к нему хозяева и сообщили, что дом они купили еще месяц назад, а куда бывшие владельцы подевались, им неизвестно. Агапов кинулся по городу разыскивать Ксению – нет нигде. Тогда он подговорил знакомого банковского служащего, и тот сообщил, что все деньги со своего счета Ксения Евграфовна сняла, до последней копеечки. Окончательно его огорошили в мастерских: не было у них заказов на салотопенное оборудование, и купца Белозерова из Ирбита никто в глаза не видел. Агапов, терзая последние волосенки на голове, ругал себя самыми страшными ругательствами, какие только знал. Теперь он старался даром времени не терять. По-скорому съездил в Белоярск, поклонился Дубовым, и те выделили ему вот этих четырех молодцев, которые сразу же и принялись шнырять по губернскому городу, отыскивая следы Ксении и Цезаря Белозерова.

– В полицию! В полицию надо заявить! – загорячился Захар Евграфович, едва не срываясь на крик.

– А чего мы в полиции скажем? – сразу остудил его пыл Агапов. – дом продали да свои деньги из банка забрали? Кому какое дело… Они законные супруги – как желают, так и распоряжаются. Я уже спрашивал… Вот, говорят, если бы смертоубийство или членовредительство, прости, Господи, случилось, тогда бы делу законный ход дали, а так…

– А так, господин Луканин, – выступил вперед один из четырех молодцев, по всему было видно, что главный, – мы сами быстрей найдем. Но коли в полицию пойдете, тогда нам никакого резона нет здесь мелькать, свое здоровье дороже, мы тогда прямым путем на старое место, в Белоярск отправимся.

Захар Евграфович, притушив злость, взял себя в руки и задумался. Сердце ему подсказывало: с Ксенией случилось несчастье. Но понимал и другое: сейчас от него требуется спокойствие, чтобы не наделать в горячке глупостей. Поэтому, оттягивая время, распорядился отправить Николая Васильевича Миловидова в Белоярск, сам заселился в гостиничный номер, рядом с Агаповым, хотел еще здесь же поселить и дубовских орлов, но те наотрез отказались, заявив, что у них имеется свое пристанище и там им надежней, от любопытных глаз подальше. Договорились, что в гостиницу они будут приходить вечером и рассказывать новости, которые появятся. Пока же в багаже у них имелась всего одна новость: среди лихого народа Цезарь Белозеров был неизвестен. Никто про него не слышал и никто его не видел.

На этом с дубовскими молодцами Захар Евграфович и расстался – до вечера, узнав лишь, что старшего зовут Матвеем.

Остаток дня он метался по своему номеру и едва сдерживал себя, чтобы не накричать на Агапова, который, получив письмо из Ирбита, так долго собирался в губернский город. Но, глядя на старика, совсем сникшего, молчал и только в ярости пинал зеленый пуфик, все время попадавший ему под ноги.

– Да ты не молчи, Захар Евграфович, – подал голос Агапов, – не молчи. Обругай старого дурака, обложи по полной матушке, – заслужил…

Захар Евграфович остановился посреди номера, глянул еще раз на Агапова, печально опустившего голову, и запоздало укорил самого себя: «А ты куда смотрел, братик родненький? На усики жениха любовался? Теперь на старике зло срываешь…» Вслух же сказал:

– Ладно, выпрямись, чего съежился, как палый лист. Давай чаю попьем и подумаем.

Заказали чай.

Пили, думали, прикидывали, но никакой ясности не возникло, только и оставалась одна надежда – на дубовских молодцев.

И они не подвели. Поздно вечером явился Матвей и рассказал, что удалось разузнать: какой-то молодой человек с усиками очень интересовался в Прощальном трактире, который на выезде из города, любым домом, стоящим на отшибе. Непременно чтобы в стороне от дороги. Говорил, что хорошие деньги за такой дом даст. При молодом человеке девица была, по самые глаза в платок закутанная, и какого она вида – не разглядели.

– Теперь разузнать надо, нашел он дом или нет. Я так думаю: если на отшибе искал – неспроста, – уверенно говорил Матвей и добавлял, что нюх у него собачий, и он нюхом чует, что напали они на верный след.

А утром коридорный принес Захару Евграфовичу письмо. Сказал, что доставил его какой-то мальчишка, сунул в руки и убежал. Письмо находилось в конверте, а на конверте было написано: «Г-ну Луканину Захару Евграфовичу». Вздрагивающими руками он развернул маленький листок, аккуратно согнутый посередине: «Захар Евграфович! Буду краток и немногословен. Жизнь Ксении Евграфовны полностью в Ваших руках. Я знаю, что Вы ее любите, и потому надеюсь на Ваше благоразумие. Мне сейчас нужно совсем немногое. Вы должны переписать на моего доверенного человека Ваши пароходы. Более того, сделав это, Вы можете с моей помощью приобрести власть, какая вам и не снилась. Я протягиваю Вам руку для совместных дел. О своем согласии сообщите следующим образом: завтра после полудня прогуляйтесь по проспекту, по правой стороне, от гостиницы до кондитерской. Это будет знак, что Вы мое предложение приняли. В полицию обращаться не советую; поверьте, я все продумал, и Вы можете никогда своей сестры не увидеть. Цезарь Белозеров».

Захар Евграфович в полном отчаянии метался по номеру и уже решил для себя, что завтра он выйдет на проспект. Но вечером появился Матвей и доложил, что Цезарь и с ним еще какие-то люди, числом пятеро, обитают на городских выселках, где осенью случился пожар и уцелел от огня только один-единственный дом, стоящий у самого краешка соснового бора.

– Вот со стороны бора и подберемся, возьмем тепленькими.

– Подожди, подожди, – перебил его Агапов, – мы что, штурмом его брать будем, дом этот? Сначала выяснить надо…

– Воля ваша, – пожал плечами Матвей, – можете выяснять. Только я вам доложу, каждый лишний час, пока мы тут разговоры толкуем, может боком выйти. Высокого полета этот Цезарь по разбойному делу, я знаю, что говорю. Как ни таился, а земля слухом полнится. Появился он здесь недавно, замашки – господские, одевается чисто, поэтому его никто из местных лихих людишек и не знает. Но подручных себе набрал – ухорезы! Голыми руками не взять.

Захар Евграфович снова вспомнил о полиции, но Матвей лишь упрямо мотнул головой, словно хотел отогнать надоедливую муху, и уперся:

– Не будет от них толку, у них своя забота – шайку накрыть. Покрошат в капусту, кто попадется, и голова не болит. А вам-то иное требуется – сестру выручить. И чего я вас уговариваю, господин Луканин, полиция так полиция… У меня особой охоты не имеется голову подставлять, хотя и деньги требуются… Отдайте долю, что мы Цезаря этого нашли, а дальше как знаете, хоть воинскую команду вызывайте…

Захар Евграфович махнул рукой и решил: положиться на дубовских молодцев, а в полицию не заявлять.

Под утро в дверь номера раздался едва различимый, вкрадчивый стук, и Матвей тихо позвал:

– Господин Луканин, просыпайтесь скорей, не мешкайте…

Через несколько минут они уже мчались на лихом извозчике по непроглядно темным осенним улицам губернского города – на выселки. Захар Евграфович стискивал в кармане пальто рукоятку револьвера и даже ни о чем не спрашивал Матвея, а тот молчал и лишь тыкал время от времени кулаком в широкую спину извозчика, без слов поторапливая его. Впрочем, можно было не торопить: конь, запряженный в легкую коляску, шел в полный мах. Только грязь летела ошметьями во все стороны.

Вот и выселки. На краю бора, едва различимый в темноте, стоял дом под двускатной крышей, в одном из его окон маячил мутный желтый огонек.

– Что за черт! – Матвей на ходу выпрыгнул из коляски, Захар Евграфович – следом за ним. Они подбежали к щелястому дощатому забору и укрылись за ним. Оглядевшись, Матвей тихонько свистнул, и ему сразу, так же тихо и коротко, отозвались.

– Жди здесь. Если из дома кто выскочит – пали, не раздумывая, – Матвей неслышно соскользнул в темноту.

Захар Евграфович щекой прижимался к влажной доске забора и до рези в глазах всматривался в темный дом, обозначенный только хилым желтоватым огоньком. Вслушивался. Но тишина висела мертвая, и никакого шевеления в темноте не различалось. Рука, которой он изо всей силы стискивал револьвер, наливалась тяжестью и немела.

И вдруг хлопнула дверь, неясные тени метнулись вдоль стены. Захар Евграфович, вскинув револьвер, выстрелил, и в ответ ему почти мгновенно вспыхнули от угла дома две огненные точки, и пуля расхлестнула влажную доску забора, в лицо брызнуло мокретью и мелкими щепками. Захар Евграфович присел, протирая глаза, и вскинулся: от дома накатывал на него глухой и частый стук конских копыт. Быстро приближаясь и все яснее проявляясь в темноте, летели прямо на него три всадника. Все еще протирая глаза, он наугад выстрелил, и в тот же момент сильный удар снес его с ног, вышиб из сознания и швырнул навзничь на холодную, влажную землю.

Он очнулся, когда сильные руки встряхнули его за плечи, подтащили к забору и спиной прислонили к доскам.

– Живой, нет? – он узнал голос Матвея, с трудом открыл глаза, ощупал разбитую, липкую от крови голову.

– Живой, господин Луканин? – снова спросил Матвей.

– Если шевелюсь – значит, живой. Где Ксения?

– В доме. Пошли. Держись за меня.

Окна теперь были ярко освещены, и на земле четко обозначались кресты рам. В доме горели лампы, и свет их после темноты резал глаза. Матвей сдернул с гвоздя мятую тряпку, наспех перемотал голову Захару Евграфовичу и, когда тот утвердился на ногах, стер с лица кровь и осознанно огляделся, то увидел, что в большой и пустой комнате с голым столом посередине сидели на полу два связанных человека – спина к спине. Над ними возвышался, расставив ноги, один из дубовских молодцев и, лениво наклоняясь, бил кулаком то одного, то другого по голове, будто по столу стучал. Связанные никли под кулаком все ниже и молчали.

– Видишь, господин Луканин, ничего не желают говорить, молчат, заразы. Но у меня скажут, никуда не денутся, – Матвей плюнул на пол и длинно, заковыристо выругался. – А Цезарь и еще двое с ним, проворные, ушли. Чутье у него, как у волчары. Это он, господин Луканин, шашкой тебя приголубил; хорошо, что на скаку не успел перехватить ее, как следует, плашмя ударил, а если бы ухватил да острием…

Дальше Матвей принялся рассказывать, что, разыскав дом, они первым делом убедились в точности, что Ксения здесь. Выглядели все подходы и в дом проникли через узкий лаз в крыше, в самый сонный, предутренний час, нашли крохотную комнатенку, где была Ксения, и поначалу думали дождаться рассвета, чтобы вывести ее тихо из дома, а после уже вязать Цезаря и его людей. В темноте боялись что-нибудь опрокинуть и нарушить весь план. Но план нарушил сам Цезарь. Он проснулся, словно учуял, и зажег маленький светильник, свет которого и увидели Матвей с Захаром Евграфовичем, когда подъехали к дому. Тут уж не до раздумий и не до плана стало, тут все просто: кто ловчее и проворней… Рассказывал Матвей подробно, горделиво, явно желая показать, что опасное дело удалось совершить с большими трудами. Но Захар Евграфович его почти не слышал, пытаясь пересилить тугой гул в голове и удержаться на ногах. Справился, уперся рукой в стену и перебил Матвея:

– Где Ксения? Веди…

Но Ксения вышла сама, появившись в дверном проеме, половину которого закрывала грязная тряпка. Выставив перед собой руки, словно слепая, она медленно переступала по полу, и ее остановившиеся глаза, казалось, ничего не видели. Сквозь рваные лохмотья просвечивало тело; грязные, скатавшиеся волосы висели сосульками, а на голых вытянутых руках краснели большие, кровоточащие пятна с лопнувшей кожей, лохмотьями висевшей по краям – словно крутым кипятком обварили.

– Ксюша!

Даже головы не повернула на голос брата, даже не повела остановившимися глазами; как шла, шаркая по полу босыми ногами, так и прошла мимо, не опуская вытянутых рук, и только у самого порога, вздохнув, упала, будто ее подрезали…