ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Узкая каменистая дорога, дважды вильнув у крутых, покрытых зеленью и украшенных белыми пятнами известняка горных склонов, вывела небольшой отряд всадников в прекрасно-строгую долину Галиакмона.

— Вот мы и в твоих землях, Ксандр, — обратился к своему спутнику молодой воин, чьи уверенные манеры отдавать приказы делали его старше, а роскошные доспехи указывали на высокое положение. — Должен сказать, я до сих пор под впечатлением атаки твоих конных сариссофоров в последнем сражении с иллирийцами. Построить тяжёлую кавалерию в ударные клинья и сообщить ей невероятную ударную силу, — такого не знал даже Эпаминонд. Нет, не зря заслужил ты милость нашего любимого монарха!

В ответ сверкнула улыбка — небольшие аккуратные, как у царя Филиппа, борода и усы делали её особенно белозубой:

— Сколько я знаю тебя, благородный Лаг, столько и восхищаюсь твоим великодушием. Ведь моим всадникам просто ничего не оставалось делать после того, как противник бежал, едва лишь увидел длинные сариссы твоих таксисов. Но уж коль скоро мы здесь, приглашаю тебя погостить в моём замке. Леоника будет очень рада!

— Благодарю, но прости и пойми — спешу обнять жену и подхватить на руки маленького Птоломея. Кажется, наш отдых будет недолгим: в то время как ты был занят преследованием разбитых иллирийцев, царь получил важное сообщение из Фессалии.

— Что же там произошло?

— Ты конечно же знаешь о тиране Александре, жестоком и кровавом чудовище?

— Даже больше, чем хотелось бы, — вспомнил Ксандр свои странствия с философом Зеноном.

— Так вот, злодей был женат на дочери покойного фессалийского тирана Ясона. Её зовут Фива.

— Был?

— Слушай дальше. Этот мерзкий заставил её братьев — Тисифона, Питолая и Ликофрона делить с ним ложе. Фессалийцы несмотря на сикофантов шутили, что спальня тирана слишком мала, чтобы вместить всё потомство славного Ясона. Несчастная женщина, судя по всему, была доведена до отчаяния и наконец решилась — заставила братьев вломиться в спальню пьяного тирана и покончить с ним ударами мечей!

— Замкнулось кольцо зла, — прошептал Ксандр.

— Труп чудовища, одно имя которого заставляло трепетать жителей Фер, да и не только их, долго валялся на улице — над ним глумился каждый, кому не лень. Никто о нём не жалел, никто не пытался защитить тело — кроме верного пса-людоеда, такой же твари, как и его мёртвый хозяин. Зверя пришлось забить камнями.

— Любой тиран должен быть готов к подобной участи. Думаю, сейчас в Фессалии беспорядки?

— Ты угадал. Кто-то хочет занять место Александра, кто-то — установить демократию. Все принялись колотить друг друга, и непонятно, что лучше — прежняя жестокость или нынешняя неразбериха.

— Лучше всего конечно же правление разумного и просвещённого монарха. Внешняя угроза Македонии перестала существовать, и мы можем позволить сделать доброе дело для соседей...

Всадники за беседой не заметили, как выехали к дорожной развилке; здесь они, обнявшись, простились. Отряд разделился. Оставшийся путь Ксандра был не так уж долог вот он, новый замок, красуется на поросшей кипарисами вершине.

Башни и куртины так искусно вписываются в местность, что кажутся естественным продолжением природы, образуя с ней удивительную гармонию. Ксандр сам проектировал жилище-крепость и, разумеется, думал не только об архитектурных достоинствах — ведь оборонительные свойства сооружения во многом определяются именно тем, насколько удачно фортификатор выявит и учтёт защитные свойства рельефа.

Пропела труба, громыхая цепями, опустился подъёмный мост, и копыта коней зацокали по камням внутреннего двора. Лестница главного здания, в котором лишь искушённый глаз мог разглядеть достоинства цитадели, озарилась вспышкой золотисто-бронзовых волос; Ксандр, придерживая сверкнувший рубином эфеса меч, соскочил с коня и заключил Леонику в объятия.

«Не зря она считается одной из самых красивых женщин Македонии, — подумал он, целуя жену. — Впрочем, Елена Прекрасная тоже была спартиаткой».

— Подожди... у нас гость, — едва смогла вымолвить Леоника.

— Кто же?

— Он приехал из Афин, очень умный, а речь и манеры его так безупречны, что становится не по себе.

— Один мой знакомый — кстати, это было в Афинах, — говорил, что в присутствии истинного аристократа люди чувствуют себя легко и свободно. Помню, звали его... Аристотель! — воскликнул Ксандр.

Философ, чья слава уже шагнула за пределы Афин, спешил к нему, широко раскинув руки. Что осталось в этом красивом мужчине с приятной улыбкой и одухотворёнными глазами от прежнего худенького слушателя Академии? Любовь к ярким нарядам конечно же! Но теперь роскошь его одеяний вовсе не кажется вычурной.

Был уже поздний вечер, когда Леоника оставила расположившихся на пиршественных ложах мужчин.

— Скажи, Аристотель, должно быть, не только желание увидеть старого друга, но также иная, важная, и пока не ясная мне причина подвигла тебя на это нелёгкое путешествие? — спросил гостя Ксандр.

Философ полюбовался игрой напитка в кубке тонкого египетского стекла и неспешно произнёс:

— Помнишь, некогда юный слушатель Академии Платона был схвачен афинской полицией и ввергнут в каменный мешок на морском берегу, а стоявший на часах пельтаст спас его?

— Мой долг до сих пор не оплачен.

— Теперь мне нужна твоя помощь, Ксандр.

— Я к твоим услугам, говори.

— Известно, что у царя Филиппа есть маленький сын Александр. Я также знаю, с каким вниманием повелитель Македонии прислушивается к твоему мнению. Так вот, прошу тебя употребить своё влияние, чтобы обеспечить мне место воспитателя царевича!

— Я просто обязан исполнить твоё желание. Конечно, быть воспитателем наследника почётно и лестно, думаю, какой-нибудь софист мог бы вполне удовлетворить своё честолюбие. Но ты, образующий будущих государственных мужей в центре политической жизни, в Афинах! Зачем тебе Македония, затерянная едва ли не на краю Ойкумены?

— Ты был прилежным слушателем Академии и хорошо знаешь, что есть цель и что есть средство. Я давно наблюдаю за деятельностью умного энергичного царя Филиппа и знаю, в своё время он будет гегемоном Эллады. Знаю не хуже тех, кто пока лишь только шепчется об этом в дворцовой тиши.

— Охотно верю, — взгляд хозяина стал внимательным и собранным. — Македония расцвела под властью Филиппа. Разве плохо распространить разумный порядок вещей? На мой взгляд, это лишь послужит добру.

— Наши взгляды не противоречат друг другу, Ксандр, но посмотри на Элладу, на прекрасную Элладу. Долгие годы её сотрясала разорительная беотийская война, да и сейчас то здесь, то там полыхает пламя, гремят мечи, раздаются боевые кличи. Эти войны породили множество людей, не знающих другого дела, кроме той же войны и не желающих заниматься ничем, кроме войны. Они сбиваются в шайки и перекрывают дороги, поражая тем самым торговлю и ремёсла; разоряют селения, чем разрушают земледелие, и даже захватывают небольшие города!

Аристотель, оставив ложе, ходил по залу, голос его то поднимался и звенел металлом, то переходил в трагический полушёпот.

— Но вот что опаснее всего, — воздел он украшенные перстнями руки, — подобные люди готовы откликнуться на призыв любого демагога, если он обещает дать волю их низким чувствам! Дерзкие, сильные, предприимчивые и жадные, но совершенно не воспитанные нравственно, они подобны вязанкам сухого хвороста, готового вспыхнуть в любой момент, и тогда Эллада погрузится в хаос бессмысленной гражданской войны всех против всех. Толпы безумцев ринутся свергать существующий общественный порядок, но ведущие их какократы заменят его или жестокой тиранией, или не менее жестокой анархией. Я же хочу спасти Элладу от подобной участи!

«Так вот она, цель, достойная Аристотеля, — подумал Ксандр. — Спасение Эллады, ни больше ни меньше».

— Но каким путём? — спросил он вслух.

— Организовать опасные массы в могучее войско и отправить их за пределы Эллады для покорения новых земель и людей, которым самой природой предначертано быть рабами! Вот почему я должен воспитать властелина, достойного великой цели!

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Ликующие крики нашедших ценную добычу победителей смешивались с воплями несчастных, потерявших близких в безнадёжно проигранном сражении, а сейчас вынужденных под страхом смерти до основания разрушать свои дома. Но этим наказание мятежного города ещё не исчерпывается: горожане, после того как сроют очаги своих жилищ и сравняют с землёй общественные здания, будут обращены в рабство. Все до единого.

Город Фивы, чьё прошлое могущество ещё хорошо помнили в Элладе, с математической точностью был разделён на секторы для грабежа и проворно опустошался. Вереницы пехотинцев торопливо тащили добычу в Кадмею; никто не имел права ничего утаить или присвоить — всё будет оценено, поделено на доли, и каждый получит награду соответственно своей доблести и заслугам.

Стены домов рушились с грохотом, вздымая клубы пыли, оседавшей на шлемы победителей и непокрытые головы фиванцев, так что слёзы оставляли глубокие борозды на лицах тех, кто орудовал ломами и рычагами. Ведь в этих стенах, построенных предками, они впервые увидели свет, здесь они жили и были счастливы — семейные неурядицы и ссоры с соседями казались счастьем но сравнению с грозой, ныне нависшей над Фивами.

Шестеро аргераспидов насиловали женщину прямо на улице близ углового дома. Рядом в луже крови лежал труп мужчины — возможно, он пытался защитить жену, или дочь, или сестру.

Всадник, сопровождаемый целой илой катафрактариев, равнодушно проехал мимо — обычные картины войны. Неразумные фиванцы! Напрасно думали они, что гибель Филиппа от руки убийцы позволит им возвратить ускользающую независимость. Дело покойного царя давно уже стало делом, целью и смыслом существования всей созданной им государственной машины, и она, эта машина, не остановится подобно фиванскому ударному клину при Мантинее из-за гибели полководца! Кроме того, убитому царю тут же нашлась достойная замена. Спасибо Аристотелю, хорошего преемника воспитал!

Ехавшие шагом вслед за военачальником катафрактарии в своём невозмутимом спокойствии напоминали железные статуи: пусть они и не принимали участия в штурме, без награды не останутся. Ведь именно под их копьями и мечами лёг «священный отряд», фиванская военная гордость, все сто связанных противоестественной склонностью пар.

Колышутся длинные древки, увесисто стучат копыта тяжёлых жеребцов в металлических налобниках и нагрудниках.

Военачальник передёрнул плечами, отбросил за спину алый плащ: всё-таки он лаконец. Солнечный свет заиграл в затейливой чеканке и зеркальной полировке железных доспехов, кровавым огнём вспыхнул рубин, украшающий эфес меча.

«Неразумные фиванцы, — ещё раз подумал он. — Дерзнули встать на пути великих свершений. Хороший урок другим, хотя, надо отдать должное, успех дела Филиппа во многом объясняется тем, что смысл его поняли и приняли многие граждане многих полисов Эллады...»

Немолодой пехотинец захлопал бичом, чтобы прижать к стене колонну пленных горожан и освободить дорогу гетейрам. Возникла давка. Несчастные прянули под ударами, словно испуганные овцы, сбив с ног высокого седого мужчину; тот не успел подняться и сразу же вызвал ярость конвоира.

Взгляд военачальника невольно остановился на лице молча сносившего удары старца; руки натянули поводья.

— Прекратить! — велел он, соскочив с коня. — Зенон? Как ты оказался в Фивах?

— Привет тебе, Ксандр, — усмехнулся, вытирая кровь, учёный. — Много слышал о твоих успехах. А теперь увидел.

— Мы разыскивали тебя до самой гибели Эпаминонда. Как удалось тебе вернуться в Элладу?

— Долгий рассказ, ты же сейчас слишком занят, не так ли?

— Думаю, случай побеседовать не торопясь ещё представится нам. Могу лишь догадываться о выпавших тебе испытаниях; но знай, царь Филипп высоко ценил знания и пытливый ум. Александр ничуть не уступает отцу. Ты займёшь достойное место при его дворе!

— Согласен с тобой, Ксандр, но только в одном: Филипп действительно нуждался в знающих людях с пытливым умом, чтобы подмять всю Элладу. Кто-то хорошо помог ему в этом. Когда-то я отказался служить Дионисию Сиракузскому, не стал также помогать Эпаминонду. Мой ответ тебе известен...

Полководец отступил на шаг, в задумчивости поднёс руку к аккуратно подстриженной, как у покойного царя Филиппа, украшенной проседью бороде.

— Всё же я очень хочу сделать что-нибудь для тебя.

— Даже ты при всём своём желании не можешь вернуть свободу этим людям, но среди них есть мой ученик, почти мальчик...

— Освободить этих двоих, — приказал Ксандр подобострастно смотревшему на него конвоиру, когда худой испуганный подросток в рваном хитоне занял место подле своего наставника. — Скажи, Зенон, тебе действительно не нужно ничего больше? Что ж, мой адъютант проводит вас до афинской дороги...

Пыльная лента пленных потянулась в одну сторону, сверкающая металлом колонна всадников — в другую. Философ положил руку на плечо мальчика и, качая головой, смотрел на широкие, покрытые железом и бронзой спины воинов, на могучие лоснящиеся крупы боевых коней.

— Нескоро... о, как нескоро, — шептали его губы.