Будильник прозвенел в 6.30. Иван Николаевич первым делом позвонил родственникам умершей ночью бабушки и сообщил, что тело можно забрать хоть сейчас. Справку он напишет часам к двум. В ответ мужской голос спросил, можно ли будет мать одеть прямо в больнице и сразу привезти гроб.
– Конечно, приезжайте сразу с вещами и погребальными принадлежностями. Мы все сделаем сами.
До встречи… Примите мои соболезнования!
Он оделся и пошел в душ. Приведя себя в порядок, сел за документацию дежурного врача. На утренней планерке сообщил о скончавшейся ночью бабушке, с подтвержденным онкологическим анамнезом, о категорическом отказе родственников от вскрытия. Главнюк поворчал, что мало отправляем на вскрытия, но ругаться не стал, вспомнив, видимо, что Турчин часто отправляет на секцию умерших.
После планерки Иван успел повидаться с возлюбленной, проводив ее до машины, поднялся в свое отделение. Зазвонил телефон. Звонили родственники бабушки. Они в приемном отделении. Иван Николаевич тут же нашел дежурных санитарок, дал каждой по тысяче и попросил обмыть и одеть внизу умершую. И сам спустился вниз.
В коридоре приемного его остановил тот самый унылый мужчина, сын умерщвленной, как впервые, про себя, назвал его Иван.
– Ну что, где она? – спросил мужчина.
– Сейчас в подвальное помещение спустятся санитарки. И все сделают. Одежда с Вами?
– Да, в машине, и гроб… Венки…
– Я сейчас распоряжусь на проходной, чтобы машину пропустили на территорию больницы. Подъедете к главному входу. Да, санитаркам я уже заплатил. В два зайдете за свидетельством о смерти. Соболезную.
Иван Николаевич начал поворачиваться, чтобы уйти, но мужчина остановил его.
– Постойте! – сказал он, подошел ближе и незаметно передал ему в руки сверток. – Спасибо Вам… Хотя что я говорю! Вы необычный человек, помогаете нашим трудностям, делаете доброе дело и – преступник в то же время. Я лично Вас не осуждаю, но и не принимаю Вашей позиции. Ладно. Извините, я пошел к машине.
Иван Николаевич стоял и смотрел вслед уходящему мужчине. Как же его зовут? Они даже не представились. Так даже легче. Иван Николаевич опять пошел в дежурку.
В пакете лежало опять 10000 долларов! Ну, что же, опять хорошо. Стоимость моих услуг возросла до 20000. И я стал явно востребованным. Что-то тревожное на мгновенье вступило в душу Турчина, вспомнилась пословица: «сколько веревочке не виться» и прочие темность и страх.
Наплевать! Вперед, на службу, пациенты ждут! Турчин, воодушевленный, пошел в отделение. Как всегда, не пойдя на обход с самого утра, он сел писать сегодняшние выписки. Все его нынешние помыслы вращались вокруг вечерней встречи с Юлией и написанием справки о смерти, к двум часам. Иван Николаевич думал, как разместить неожиданную сумму.
В ординаторскую вошел Шастин, сел за свой стол. По пятницам Шастин старался сделать обход как можно раньше, чтобы быстрее вернуться домой к своей ненаглядной Миле. Откровенно говоря, как считал Турчин, Мила ревновала своего Константина к каждому телеграфному столбу, к каждой его задержке на работе, несмотря но то, что Шастин в больнице забывал обо всем на свете, как и Иван Николаевич, уткнувшись в своих пациентов, только об их болячках и думал. Тем Шастин и нравился Ивану Николаевичу: полной самоотдачей в профессии, которая нередко шла в ущерб семье. Они были очень разные – Мила, выросшая в деревне, и Константин Евгеньевич Шастин, сугубый горожанин, из интеллигентной семьи, где родственники, вплоть до бабушек и дедушек были причастны к медицине. Его отец, профессор, доктор медицины, в Москве, правда уже почивший, не раз предлагал Константину продолжить его дело, известного гастроэнтеролога. На что Шастин всегда отвечал: «папа, ты же сам, в своих лекциях, непременно упоминал о том, что принципиальным и главным звеном в российской медицине является терапевт, врач общего профиля, могущий сразиться с болезнью и в хирургии, и в гинекологии, и других отдельных специальностях. Никто так не видит больного, как знающий терапевт, ведь мы призваны лечить не болезнь, а больного». А мы сейчас, рассуждал Турчин, все поразбежались в узких специалистов. Так и слышишь вокруг: это не мой пациент, я не пульмонолог или – я эндокринолог, уролог, офтальмолог и так далее. Скоро, наверно, дойдем до специалистов по правому легкому, левому яичку, среднему уху, поджелудочной железе…
Но остались в глубинке еще люди с нетронутой репутацией настоящего, все почти знающего терапевта, врача широкого профиля, отзывчивого, соболезнующего, по-настоящему доброго.
Турчин считал, что и он может быть отнесен к когорте этих врачей, несмотря на то, что он… убийца. Парадокс! Он ведь тоже огромную часть своего времени отдавал пациентам, которые платили ему взаимностью, любили его, уважали, ценили.
– Ты сегодня, как обычно, быстрее домой? – спросил он Шастина просто так, чтобы не стояла тишина в ординаторской: дамы-врачи еще не вернулись с обхода.
– Нет, Ваня! Я сегодня дежурю, подменился. Мила попросила, чтобы я все выходные пробыл дома, я уломал Ястребову.
– Ну, ты монстр! – восхищенно протянул Турчин. – Саму Ястребову уломал отдать ее законное пятничное дежурство! Восхищен.
– Да она чего-то шибко и не ломалась, говорит, устала за неделю.
– А вы чем собираетесь заниматься?
– Мила в город хочет ехать в понедельник, а у меня дежурство, вот и надо сегодня отдежурить, а в субботу машиной заняться, механик придет.
– Понятно. А мы сегодня с Юлькой в загул идем, на все выходные.
– Давай, давай, покажи себя во всей красе, пусть Сашку своего бросает.
Они продолжали сидеть за компами, тупо печатая десятки эпикризов, неспешно переговариваясь.
В ординаторскую влетела заведующая и с ходу напала на Турчина:
– А ты что мне не сказал про вчерашнюю бабку? Померла. Я не посмотрела ее даже.
– Ты же просила ее глянуть и, если надо, положить, что я и сделал.
– Светлана Геннадьевна, на планерке ведь Татьяна доложила, что поступила во второй половине дня тяжеленькая бабуся, худая и сухая. Иван Николаевич назначил адекватную гидратацию, не пьет и есть отказывается, – напомнил Шастин.
– Да я ничего не говорю против Турчина, правильно терапию назначил, а вот мне не напомнил, вот я о чем.
– Да когда было еще напоминать? И так, с планерки – в палаты, тебя и не видел даже. А чего она померла? – чуть не радостно спросил Иван Николаевич?
– А я почем знаю? От старости, наверно. На вскрытие ее направляй, чего там у ней было?
– Родственники амбулаторную карту передали, рак желудка, метастазы в печень, холестаз.
– А зачем взял ее? – не отставала заведующая.
– В истории записано: по настоянию родственников.
– Вот еще одна смерть повиснет, онкологическая, главный будет орать, – ныла Светлана Геннадьевна. Ну попробуй, может родственники согласятся на вскрытие?
– Да они уже все подписали и забрали труп. Я все доложил на планерке. Все в порядке, не орал.
– Давай, все равно, старайся отказывать таким.
– Ладно-ладно, сейчас, историю покажу.
Турчин радостно выскочил из ординаторской, чуть не сбив дверью входящую докторшу, умницу, невозмутимейшую Елену Ивановну. Пробить ее чем-то необычным было невыносимо трудно: она все знала и все повидала. Наверно, поэтому, мало кто из пациентов видел ее даже улыбающейся, а уж смеющейся не видел никто, это точно. Очень редко ее мог рассмешить Турчин, анекдотом или веселой историей из жизни окружающих. Сама она была весьма остроумной.
– Куда это Вы, да такой радостный? – спросила Елена Ивановна, – Никак облаготетельствовал кто?
– Бабушка вчерашняя померла, – ляпнул не подумав Турчин.
– Вот радости-то привалило Турчину, разбираться со случаем.
Иван Николаевич уже искал историю болезни бабули на посту медсестер. Она лежала на столе сверху. Он раскрыл последнюю страничку и прочитал имя-отчество сына. «Так вот как Вас кличут, Ерофей Митрофанович, унылый и сомневающийся философ-соучастник».
Нашел и амбулаторную карту. Вдруг ему захотелось услышать голос красавицы дочери покойной.
– Але, Елена Константиновна? Это доктор Турчин. Примите мои соболезнования!
На том конце женщина молчала, видимо, не могла прийти в себя от такой скорости реализации ее проекта. Так и есть:
– А что, Иван Николаевич, уже все?
– Вы разве не знали еще? Вас что-то не устраивает?
– Нет, что Вы! Я поражена, как умеют работать наши врачи, – с великой долей сарказма произнесла красавица, Елена Константиновна.
– Примите еще раз мои соболезнования. Справку, давайте Вам в понедельник выпишу, хорошо?
– Хорошо, – ответила красавица из центра и отключила связь.
Ладно. Не хочет больше общаться. Турчин побежал доделывать выписки. В ординаторской Светланы Геннадьевны уже не было, Шастин продолжал сидеть, уткнувшись в экран монитора, Елена Ивановна уже что-то писала.
– Ну, что бабушка? – спросила она.
– Приказала долго жить, – ответил Иван Николаевич.
– И все?
– И все. Девяносто лет.
Все замолчали, торопясь сделать сегодняшнюю работу побыстрее. Сильно старался и Турчин. Даже справку о смерти бабушки сделал сегодня. Так быстро, странно, без особой пятничной суеты прошел день.
В половине третьего в ординаторскую забежала заведующая, вытащила из холодильника остатки обеда для своих кошек, напомнила Турчину, чтобы смотрел больных в приемнике, сказала «пока-пока» и встряхнув гривой своих роскошных волос, исчезла. Турчину Светлана Геннадьевна напоминала Маргариту Булгакова: ее нрав и фигура как раз напоминали Ивану свою заведующую. Он даже часто представлял ее голой и на метле и не видел в этом ничего необычного. Она была то вихрь, то само спокойствие.
Наконец, 18.00. Работа, неделя закончились! Впереди – выходные с Юлией. Она, только она! Турчин чувствовал себя бегуном, стартующим на длинную дистанцию и уверенным в победе. Все уже давно разошлись, кроме Шастина, который продолжал строчить эпикризы. Вызовов в приемное не было.
– Костя, ты отпустил бы меня раньше, если бы попросил? – вопросил Турчин.
– Боже мой, я и забыл совсем тебе это предложить, прости, друг!
– Пустое! Все равно, Юлия Ивановна соберется только часам к семи. А я что, уже хвастался, что выходные с ней провожу, впервые?
– У тебя счастье на лице написано, – уверенно ответил Шастин.
– Как и у тебя. Сразу видно по харе, когда о своей Миле думаешь.
– Люблю я ее, Ваня, и это факт, с которым ничего не поделаешь.
– Чего-то грустно ты об этом факте?
– Нет, все в порядке, все отлично, сам знаешь и видишь, – искренно ответил Константин.
– Да видел, – Турчин немного помолчал и продолжил. – Ваша история любви уже записана в анналы нашей больницы, вы – предмет зависти многих наших, только никто тебе об этом не говорил, видимо.
Шастин промолчал, согласно кивая головой.
Иван Николаевич выключил компьютер и стал переодеваться.
– Ты хоть цветы Юльке купил? – спросил Шастин.
– Вот, черт! Не подумал! – огорчился Турчин. – А где сейчас взять? Уже поздно.
– Езжай к армянам, на линии, спроси в любом дворе, продадут, я так часто делаю, Мила лилии обожает.
– Ты все еще даришь ей цветы? – искренне удивился Турчин.
– Конечно. А как иначе? – также искренне удивился Шастин.
– Молодец! Иногда я тебя не понимаю, а иногда мне кажется, что ты мой брат-близнец.
– Да! Брат-близнец, извини, у тебя не найдется тысячи три до зарплаты? – попросил Константин Евгеньевич, хочу жену немного побаловать к зиме.
– Какие проблемы! – Турчин вытащил из портмоне две пятитысячные купюры. – Побалуй как следует, возьми. Отдашь, когда сможешь.
– Ваня, я даже не знаю, смущен…
– Бери, бери! От всего моего большого сердца, – засмеялся Иван Николаевич.
Он уже оделся, положил на стол деньги. Собрал свои вещи и у порога помахал Шастину.
– Спасибо, Вань! Удачи тебе!
– Спасибо, Костя! Удача – будет! Я хочу быть счастливым, как и ты. Но еще и богатым. Пока!
– Пока!
Турчин быстро сбежал по лестнице на улицу, сел в автомобиль и поехал в сторону «линий», как назывался армянский район в городе. В первом попавшемся доме уговорил хозяйку продать розы, целых пятнадцать штук, сунул денег с лихвой, и пока шел к машине слушал вслед благодарности от счастливой продавщицы.
Уложив розы на заднее сиденье, Турчин поехал, наконец, к Юлии. Дорога заняла около получаса. Иван ехал медленно. Вдруг его охватило чувство неуверенности: правильно ли он поступает – ведь эти дни могут стать переворотными в судьбе его и Юльки. Он чего-то боится? Трудностей? Да нет. С детьми ладить умеет, сам вырастил двоих сыновей. Вот опять началось! Он не мог избавиться от мыслей о Сашке, что с ним делать. Убью!
Подъезжая к дому Юлии, Турчин ей позвонил и остановился за квартал, дабы не опорочить честного ее имени, хоть и было уже темно. Юлька ответила мгновенно, будто держала телефон в руках.
– Ну, где ты пропал? Я уже собралась, – без «здравствуй» сказала Юлия.
– Ездил за сюрпризом. Я стою за три дома от твоего, не доезжая. Видишь. Не компрометирую тебя.
– Спасибо, дорогой! Выхожу.
Турчин отключился. Закурил сигарету. Открыл окно. Вот, сейчас она сядет в его машину и фантастическое путешествие в любовь начнется, наконец!
Через пять минут в слабых лучах ближнего света его «кошечки» появилась Юлия Ивановна. Она была одета в пальто и юбку. Турчин был приятно удивлен: ожидал увидеть ее, как почти всегда, в куртке и джинсах. Он выкинул сигарету в окно.
Юлька открыла дверь и осторожно села на переднее сиденье, подставив Ивану губки для поцелуя, которые тот нежно поцеловал. От Юльки очаровательно пахнуло вкусными духами, запаха которых от нее он раньше не чувствовал.
– Привет, любимая моя! Новые духи?
– Ага, уже забыл, кому что даришь. Ты же мне еще в прошлом году подарил, не помнишь?
– Я запах не помню, – жалобно ответил Турчин.
Юлия обернулась к заднему сиденью положить довольно объемистую сумку и увидела цветы. Турчин тут же спохватился.
– Это тебе! От всей моей громадной любви.
– Спасибо, милый мой! – Юля взяла осторожно букет в руки и понюхала. – Свежие. Целую вечность никто цветов не дарил. Спасибо!
Она левой рукой обняла Турчина и жарко поцеловала. Он ответил ей взаимностью. Они не отрывались друг от друга уже больше минуты и у Ивана на мгновенье возникла мысль овладеть ею прямо здесь.
Юлька, как бы прочитав его мысли, отстранилась.
– Ну, не будем же прямо здесь, поехали к тебе, – ласково произнесла она.
– Да, конечно, дорогая. Я что-то увлекся.
Иван завел двигатель и они поехали.
– Какие свежие розы, – вздохнула Юлька. – Где ты их сумел достать в такое время?
– Секрет полишинеля!
– Ты такие слова знаешь! – Юлия помолчала несколько секунд, – Знаешь. Я, наверно, и полюбила тебя за твой ум, ты столько знаешь… Ну и вижу, что ты меня любишь. Помнишь, как мы просиживали летом, на дежурствах, в курилке на улице, а ты мне стихи писал?
– Конечно, помню. Мы тогда даже не целовались.
– А я помню, когда ты меня впервые поцеловал…
– Я тоже помню. А ты даже меня не обняла тогда.
Юлька промолчала. Несколько минут они ехали молча, думая о своем. Подъехали к дому Ивана. Заехали в гараж, который Турчин оборудовал по европейским меркам, с дистанционным открыванием. Юлька была ошеломлена тем, что выйдя из автомобиля они сразу попали в коридор, ведущий в дом. Турчин отпер вход в квартиру и пропустил вперед Юлию.
Включили свет во всех комнатах, на кухне. Юлька, только сняла туфли, не раздеваясь, только расстегнув пальто, прошла по всем комнатам, заглянула на кухню, в ванную, туалет.
– Тапочки одень, – сказал Иван.
– Ага, сейчас.
Она подала Турчину пальто. Сумку взяла с собой, в спальню.
– Я переоденусь?
– Конечно, моя сладкая!
Иван пошел на кухню готовить праздничный ужин. Странно, у него все трепетало внутри, будто он ни разу не спал с этой женщиной.
Через десять минут на кухне появилась Юля. Она была в чудесном велюровом халате светло-сиреневого цвета.
– Тебе помочь? – спросила она.
– Нет. Ступай в ванную, поваляйся, я тебе там еще сюрприз приготовил.
– Что это?
– Ванна с морской солью и пеной. Пойдем, настрою воду.
Он обнял Юльку и нежно повел с собой. Высыпал в ванную соль, включил воду, настроил и влил пенку. Вода из крана быстро наполняла сосуд и образовывала обильную пену. Иван с Юлькой стояли обнявшись и смотрели на процесс ваннонаполнения с образующейся пеной.
– Давай, прими ванну, поваляйся, пока я колдую на кухне, – сказал Турчин. – Дать тебе музыку, журналы?
– Нет, я просто полежу, понежусь. У меня ведь нет такой роскоши.
– Хорошо, родная, валяйся. Позови, когда спинку потереть.
– Ладно, иди отсюдова. Я стесняюсь, – шутливо вытолкнула Ивана из ванной молодая женщина.
Иван снова ушел на кухню, готовить ужин. Цветы расположились в вазе, в спальной.
Голова Турчина была наполнена сладким ощущением предстоявших удовольствий от любви, радостного чувства неожиданных подарков для любимой женщины, совместной прогулки завтра по городу, магазинам. В конце завтрашнего вечера он планировал ресторан, с Юлей, в новом, роскошном, настоящем женском наряде, в украшениях, которые томились в большой комнате, на подоконнике, за шторой. Под чудесное настроение творилось приготовление кулинарных шедевров, в холодильнике охлаждались шампанское, водка, минеральная вода. Вино, красное, сухое, дорогое и очень вкусное, уже стояло на столе, в окружении вазы с фруктами, которые будут поданы милой женщине с горящим огнем, чуть прожаренным отбитым мясом. Вот уже порезаны все компоненты придуманных и вычитанных оригинальнейших салатов, всего понемногу. Оставалось заправить.
Твердое сырокопченое мяско, тонко порезанное, взяло в плен крупные маслины, осыпано зеленью, а два сорта сыра – молодой и твердый – аккуратно, плитками свалены на тарелке, образуя две раскинутые колоды карт.
Из ванной появилась Юлия Ивановна, слегка раскрасневшаяся, свежая и нежная, чуть-чуть благоухающая дезодорантом.
– Тебе помочь? – Она вытирала голову полотенцем, халатик был на месте, аккуратно запахнут. Иван отчего-то представлял, что Юлька выйдет в распахнутом халате.
– Не надо, дорогая, я сам, чуточку осталось. С легким паром!
– Спасибо, любимый! Я тогда пойду, волосы высушу.
– Фен в трюмо, найдешь.
Каждый занялся своим делом. Зашумел фен, забрякала посуда. Турчин думал об Юле, она думала о Турчине. «Как жаль, все-таки, что он не появился у нас года на два раньше. Впрочем, он тогда сам был женат, пусть и не жили с женой, но дети еще не выросли, не разъехались. Я бы не смогла разбить их семью… А сейчас я уже не разрушу свою, какая ни есть, а семья».
«Как же мне дальше жить с этим, думал Турчин, сейчас она со мной, через пару дней вернется к мужу, к семье, опять встречи на дежурствах, украдкой, втихушку… Не хочу! Долго так не выдержу! Нет! Что я себе сегодня настроение порчу? Вот бы лет пять-шесть назад сюда приехать!
Так и проходит наша жизнь, с ее удачами и нестроениями, счастливыми встречами и горькими расставаниями, находками и потерями. Кому проще: врачу с зарплатой, пусть в двадцать тысяч рублей, пытающемуся растянуть эти деньги на месяц для прокорма детей или какому-нибудь Михаилу Прохорову, страдающему бессонницей, не знающему, как потратить еще три миллиарда долларов? Да им одинаково паршиво на душе, оба по ночам грызут подушку. Черная полоса. И вдруг врачу начинают приносить курочек или бараньи ноги, а М.Прохоров удачно инвестирует три миллиарда в очередное предприятие. Светлая полоса. Оба счастливы. Эмоции тождественны. Только от разного масштаба событий. Так что не завидуйте миллионерам, им тоже приходится плакать.»
На кухне появилась Юлия. Она наскоро сделала себе прическу, которую вскоре придется разрушить Ивану.
– Дорогая, все готово! – радостно сообщил он. – Сейчас сервирую стол и сядем.
– Ой! Как все красиво!
Юлька подошла к Ивану и нежно прижалась к его губам. От нее очень вкусно пахло незнакомыми духами.
– Погоди, не мешай, а то я все брошу!
Юля отстранилась, повиснув на руках, державших ее за талию.
– Заканчивай!
– Я еще в душ забегу, а то пищей пропах. Я быстро.
– Ладно. Можно, я винограду возьму? – спросила Юля и тут же взяла маленькую веточку.
– Не переешь! – сказал Турчин. – Все самое вкусное впереди.
Юля ушла в спальню, легла на кровать, включила телевизор.
Через пятнадцать минут Турчин, освежившийся, в легком халате, вкусно пахнущий после душа, вкатил в спальню красиво украшенный сервировочный столик.
– А сейчас хочу, чтобы ты приняла от меня подарок, который выразит мои истинные к тебе чувства.
Турчин, встав на колено, передал Юльке упаковку с драгоценностями.
– Хочу, чтобы ты сейчас же это надела, – умоляюще попросил он.
Юля раскрыла коробочку и Иван изумился, с каким грациозным спокойствием, смешанным с внутренним восторгом, озарившим ее лицо, она приняла подарок. Турчин помог ей надеть драгоценности. Юлия Ивановна из обычной молодой женщины в интерьере кровати и приглушенного света, превратилась в очаровательную красавицу с царственной осанкой. Она поднялась, подошла к зеркалу, повернулась одной стороной, другой, оглядывая себя со всех сторон. Затем обратила лик на Турчина, уперла одну руку в бок, опершись другой о стену, слегка согнула одну ножку в колене и улыбнулась.
– Ну, как? – томно спросила она, по достоинству оценив украшения.
– Богиня! – выдохнул Иван. Поднявшись с колена, он подошел к ней, обнял и поцеловал в охотно подставленные губки. – Ты чудо!
– Все, все, давай праздновать. Спасибо тебе. Я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю. Очень!
Турчин открыл шампанское.
Поджег мясо, предварительно немного спрыснутое спиртом.
И пир любовников начался!
Они ели горящее мясо, запивая его красным сухим вином, фрукты с сыром, пили шампанское. Потом любили друг-друга до изнеможения, засыпали, просыпались, возбуждались, снова соединялись в любовном экстазе, смеялись счастливые, снова пили, закусывая шоколадом, апельсинами, персиками и, утомленные, наконец, уснули основательно.
Было четыре часа ночи. За окном вновь шумел дождь, разгоняемый порывами ветра, бросая хлесткие струи в окна их теплого гнездышка.
Счастливые любовники крепко спали.