И это ночное дежурство прошло спокойно, только под утро, когда пора уже было прозвенеть будильнику, «скорая» притащила очередную бабушку после купирования отека легких.

Иван Николаевич неспешно осмотрел и описал болезную и пошел в душевую, где стал приводить себя в порядок. Побрился, вымыл голову, принял душ.

Сдав дежурство на ежеутренней «планерке» во главе с главнюком, Иван потащился в свою геронтологию. Думки вновь заострились на Евсеевой. Решение по применению лекарственного препарата принято, надо только опять незаметно влить его в капельницу. В выходной день это сделать проще. Может, потянуть до воскресенья? Нет, клиенты просят ускорить процесс.

На мгновенье Ивану стало страшно.

Быстрее обычного сделав обход, Иван тихонечко пробрался в отделенческую аптеку и засунул под халат коробку с лекарством. Теперь надо было в два двадцатиграммовых шприца набрать из ампул препарат. С первого раза дозы может не хватить, придется повторять процедуру три-четыре раза. Иван, в своем роде, производил страшный эксперимент по изобретению средства убийства. Страх опять обуял его, как горячей волной накрыл с ног до головы. Прошло. Адреналин истощился. Как только Иван подпускал в сердце к себе совесть, становилось до безобразия плохо на душе, даже физически. Вон совесть из сердца! Как говорил один его приятель, в старые еще времена, жизнь – как кино: смерть – это конец фильма, а аборт – «кина не будет».

В душевой он набрал в шприцы лекарство, по дороге в процедурку рефлекторно глянул в палату, где лежала его жертва. Пустую коробку из-под лекарства решил выбросить где-нибудь в другом месте. А лучше – сжечь дома.

В процедурной медсестра Тома заканчивала заправку систем. Иван Николаевич зашел к ней, посидел, поболтал ни о чем, пошел в ординаторскую, сел за комп. Пришлось написать один эпикриз, пока Тома выйдет с первой партией заправленных капельниц, с его места дверь в процедурную видна хорошо.

Вот Тамара вышла, неся в руках две стойки с капельницами. Иван поднялся и пошел в процедурку. Никому из врачей, сидящих в ординаторской, нет ни до кого дела в течение дня. Столько писанины, домой брать не хочется, потому надо успеть до конца рабочего дня. Врачихи даже привыкли переодеваться, не выгоняя из ординаторской врачей-мужчин. И наоборот.

В процедурной никого не было. Иван подошел к столику с подписанными бутылочками, нашел две евсеевские, повернулся спиной к входной двери, достал шприцы и быстро добавил в обе бутылки заготовленное лекарство.

Все прошло спокойно, никто не заходил. Иван сел на кушетку, будто ожидает Тому, достал мобильник и позвонил своей единственной близкой приятельнице, здесь, в больнице, не считая любимой Юлии, единственной женщине-хирургу, Ирине Юрьевне, с предложением пойти подымить. Та пригласила его подняться за ней в хирургию, она скоро закончит писанину.

Зашла Тамара за следующей порцией капельниц. Иван Николаевич спросил ее что-то малозначительное, получил ответ и вышел из процедурки. Потихоньку пошел в хирургию.

В ординаторской хирургического отделения сидели трое. Точнее, двое сидели за столами, Ирина Юрьевна и Степан Савельевич, старейший врач больницы, на диване лежал травматолог, лицом к работающему телевизору, и откровенно спал, посапывая, распространяя вокруг себя амбре вчерашнего застолья.

– Привет, хирурги! – Иван Николаевич сразу подошел к Ирине.

– Привет, терапевт, – откликнулся Степан Савельевич, а Ирина только мотнула головой.

– Как жизнь, молодежь? – вопрошал старик.

– Да какая же мы молодежь, Степан Савельевич? – ответил Иван. – Еще чуть, и на пенсию.

– Так уж и на пенсию! Работать будешь, не хватит тебе пенсии.

– А Вы чего не идете? – подала голос Ирина. – У Вас же и степень, и выслуга, небось лет пятьдесят.

– Ирина Юрьевна! Вы недопонимаете остроты момента. Сил мне хватает, работу люблю, куда вы без меня, да и, верно, пенсия к зарплате – и я в махровом халате.

– А чего ты, Савельич, с больными постоянно ругаешься, орешь на них? – подал хриплый свой голос, не открывая глаз, травматолог Сан Саныч. – Значит, не все в порядке в датском королевстве?

– Так Саша, тупые они все, тупые! Дебилы с лицами народа. Как можно так себя не любить, запускать свои болячки до летального исхода, – Савельич аж побагровел от злости. – Ни хира не понимают! Двадцать первый век на дворе! А они выглядят как крестьяне двадцатых годов прошлого столетия! На прием к доктору приходят не помывшись… Тьфу! Темнота!

– Все равно, Степан Савельевич, не надо на больных орать, жалуются уже на Вас, – вступила Ирина Юрьевна.

– Наплевать. Дело делаю и ладно, – ответил старый хирург угрюмо. – Вот подрастешь, сама поймешь и будешь на своих пациентов орать, доведут.

– Ладно, доктор, пойдем, – Ирина Юрьевна взяла Ивана за руку и потащила из ординаторской, увидев, что тот уже открыл рот высказать что-то Савельичу.

Они поднялись на самый верх, по запасной лестнице, к чердаку, где курящие врачи устроили довольно удобный приют для страдающих вредной привычкой. Негласно было принято содержать в порядке место курения, по надобности освобождать импровизированную пепельницу, жестянку из-под алкогольного коктейля. Две старенькие, обитые дерматином, кушетки со спинками делали комнатку вполне уютной для душевных бесед за сигаретой. Из окна открывался чудесный вид на район богатеньких коттеджей.

– Ну, что нового в холостяцкой жизни? – спросила Ирина, усаживаясь на кушетку, закинув ногу на ногу, ничуть не стесняясь того, что халатик немного распахнулся и открыл взору Ивана самую верхнюю часть длинных бедер, то самое чудесное местечко, что будит воображение любого нормального мужчины. Ирина вообще была красивой, хорошо сложенной, слегка пухленькой, молодой женщиной, успевшей родить мальчишку, развестись с мужем, притом сохранить оптимизм в отношении мужчин, безумно влюбленной в свою специальность. В свои тридцать лет она не сидела на приеме в поликлинике, а была оперирующим хирургом в стационаре.

– Что холостяцкая жизнь? В ней есть свои прелести, есть свои недостатки. Ты же тоже замуж не торопишься?

– А ты откуда знаешь, что не тороплюсь? Я, может, этого просто не показываю, – Ирина затянулась, выдохнула дым. – Да и пока нет достойного мужчины в обозримом пространстве.

– А я?

– Что – ты? Ты мне предлагал?

Иван задумался, что ответить ей, как не обидеть. Встал с кушетки, закусил сигарету зубами, руки завел за спину. Ирина снизу вверх пристально смотрела на него. Через десяток секунд он взял сигарету в руки и ответил:

– У нас бы с тобой ничего не вышло. У нас сильно разные характеры. Ты романтична, но слишком практична, а я оказался авантюристом с совершенно отсутствующей жилкой практичности. Ты бы наезжала на меня за неумную трату денег, я бы ревновал тебя где-нибудь в гостях, когда ты танцевала бы с другими мужчинами и смеялась, когда тебе что-то шепчут на ушко. Да и я не люблю, когда мной в постели командуют.

Как-то, года три назад, когда Ирина только появилась в больнице, Иван не смог пропустить мимо молодую симпатичную женщину. С Юлией Ивановной отношения тогда только зарождались, медленно, неспешно, крайне осторожно. С Ириной же они оказались в постели уже на второе совместное дежурство. Потом встречались в интимной обстановке еще раз пять. Все это произошло месяца за два и как-то само собой сошло на нет. Иван ее не домогался, а Ирина не удивлялась и вела себя вполне естественно. Они остались хорошими друзьями. Стремительно стали развиваться отношения с Юлией, Ирина Юрьевна об этом, конечно, знала, Иван не скрывал, и никакой ревности не наблюдалось, только редкие насмешки со стороны Ирины по поводу миниатюрности и худобы, по ее мнению, иванова выбора. Иван Николаевич в постели с Ириной чувствовал себя неуютно: она частенько командовала им: делай так, нет, так не надо, ой, больно, не надо и так далее. Иван назвал ее секс потребительским, она не стала спорить, посмеялись над этим и больше в постели они не встречались.

– Любому челу хочется покомандовать, тем более, в семье. И женщина становится лидером в семье в какой-нибудь ипостаси – в постели, на кухне, в общем быту или ещё как, это уж индивидуально. А встречаешь сопротивление – на кой бес такой мужик нужен?.. Мне бы хотелось простого взаимопонимания, больше ничего. Понимаешь?

Иван потушил сигарету, сел на кушетку.

– Ох, понимаю! В смысле логики семейных отношений ты больше на мужика похожа, хоть и женщина, хоть и красивая. Не может у нас с тобой сложиться счастливая пара. Мне кажется, несмотря на твой молодой возраст, ты слишком практична. Может это и хорошо, но не для меня…

– Ты просто блядун, по жизни, и это не исправишь, не обижайся… Ты прелесть! – Ира подставила ему губки, которые Иван нежно и чувственно поцеловал. Руки его пошли потихонечку гулять по нежному телу Ирины, начиная с груди, опускаясь по телу книзу, к распахнутому халатику.

– Ты меня хочешь? – Ирина выдохнула как будто выстрелила.

Иван тут же вспомнил про Юлию, но ощущение рядом с собой желанного женского тела затмила все его обеты и клятвы.

– Хочу…

Защелка на двери закрывалась курильщиками автоматически.

Иван встал на колени перед Ириной и стал ласкать её ножки, поднимаясь все выше. Очень быстро халатик Ирины оказался расстегнутым, руки ее оплели шею Ивана, а он продолжал готовить условия для мимолетного секса, будоражащего бытие его и Ирины…

Они слились в одно целое всего минут на десять. Но оба остались довольны друг другом. Иван – как мужчина, Ира – как женщина, которая все-таки нравится мужчине, в которого она тайно и тихо, и совершенно секретно влюблена. И никому об этом никогда не скажет, если только Иван сам не признается ей в любви, что было, по её мнению, весьма маловероятно. А его упреки относительно превалирования в постели она решила устранить однозначно, если Иван все-таки бросит Юлию Ивановну и вернется к ней.

– Пошли работать? – спросила Ирина, поправляя медицинский гардероб.

– Пошли, моя хорошая, – отвечал Иван Николаевич. – И пусть остаток часов рабочего времени, проведенных без меня да не омрачат твоего существования…

– Болтун! – Ирина Юрьевна поцеловала Ивана в губы, с полуминутной экспозицией, и вышла из курилки. – Дверь не забудь запереть!..

Времени-то еще было всего одиннадцать, а Иван так разомлел, что потянуло на сон. Неимоверным усилием воли он заставил себя пойти в свою ординаторскую и сесть за компьютер, писать эпикризы. Напротив него так же уткнувшись в экран сидел его коллега, доктор Шастин, веселый малый, пятидесяти с небольшим лет, хотя выглядел лет на сорок, не больше. Самое странное, что Шастин курил, далеко не дурак был до выпивки, физкультурой не занимался, а давление до сих пор было абсолютно нормальным, хрони никакой не было и бегал по этажам как мальчишка. Еще одним плюсом его была абсолютная верность жене. Шастин настолько не любил писать истории болезни, что у него скапливались кучи этих историй, за что он неоднократно получал выговоры от главнюка. Главный врач Шастина люто ненавидел, то ли из зависти к его моложавости, то ли из-за того, что этот доктор никогда не подлизывался, денег в конверте главнюку не носил, в профсоюз не вступал и был абсолютным пофигистом. Зато больные, в большинстве своем, были без ума от Константина Геннадьевича Шастина!

Его обходы длились по два-три часа, с каждым пациентом он внимательно беседовал, рассказывал про болезни, их причины, как болезни эти лечатся и что современная провинциальная медицина в полной жопе, по сравнению с советской.

– Ты, Ваня, чего такой взъерошенный, как из постели?

– А, может так оно и есть?

– Что, Юлия Ивановна дежурит?

– Да нет, просто валялся в дежурке, страсть как спать хочется. Хотя ночь спокойной была.

– Угробишь ты себя своими дежурствами! Вы с Лыкиным, кажется, перестарались, – отвечал Шастин. – Сколько у тебя в месяц?

– Девять-десять выходит.

– Дома делать нечего?

– Не то. Привык, да и где еще бабок заработаешь в нашей профессии?

– Да уж, – согласился Шастин и вновь уткнулся в комп.

С полчаса Иван Николаевич мужественно стучал по «клаве».

Наступало обеденное время. Женщины-врачи потянулись на обед, Шастин никогда почти не обедал, а Иван чувствовал, что если он поест, то сон свалит его прямо за столом. И в это время в ординаторскую ворвалась постовая медсестра Наталья:

– Доктора, быстрее, Евсеевой плохо.

Шастин сорвался со своего места быстрее Ивана.

– В какой палате? – на ходу спросил он?

– В двенадцатой…

Иван Николаевич судорожно соображал. Если сейчас Евсееву переведут в реанимацию, добить ее там будет практически невозможно: круглосуточное наблюдение. А если тромбанула мелкая ветвь легочной артерии, то могут и откачать. То, что все-таки его смесь сработала, он не сомневался.

В палате Шастин уже занимался бабушкой, давал команды медсестрам, что вводить, выгнал ходячих пациентов из палаты, заказал ЭКГ, выслушивал тяжело и часто дышащую Евсееву.

– Хрипов не слышу, это не отек. Давление?

– 120/95, частота 120, – доложила Наталья.

– Она гипертоник? – спросил Шастин у Ивана?

– Ну да. Еще и с варикозом в анамнезе. Тромбанула, наверное.

– Похоже, – согласился Шастин. – Давай ее в реанимацию, позвони к ним.

«Вот и все» – подумал Иван Николаевич. Надо думать дальше.

Евсеевой поставили периферический катетер, капельницу. Записали ЭКГ. По расшифровке действительно можно было предположить тромбоэмболию легочной артерии. Подогнали каталку, стали Евсееву раздевать. Перегружали осторожно, и только укрыли бабушку простыней, как она сделала глубокий вдох и дышать вообще перестала. Шастин с Иваном начали бабушку реанимировать, но лицо, шея ее постепенно становились темно-фиолетового цвета. Зрачки постепенно расширялись. Дефибриллятора в отделении не было. Реаниматологов все-таки вызвали. Они пришли быстро, заинтубировали бабушку, продолжили закрытый массаж сердца. Минут через пять заросший волосами везде, бородатый, колобкообразный реаниматолог Чудов, пьяница и трудоголик, отошел от Евсеевой, вытер пот со лба и сказал:

– Ну хватит, чего толку качать уже. Видно же, что массивно тромбанула. Пошли, Вера. На вскрытие посылать будете?

– Да куда там! Родственники не согласятся, ответил Иван. На душе у него пели соловьи.

Чудов с помощницей вытащили интубационную трубку и вышли из палаты. Санитарки накрыли Евсееву простыней.

– Куда мы ее сейчас?

– Отвезите к запасному лифту, пока. Я сейчас свяжусь с родственниками, – ответил Иван Николаевич.

Они с Шастиным вышли в коридор, где по стенам стояли больные, кто в ужасе, кто с непроницаемыми лицами, часто лежащие в терапии и все это не раз видевшие.

– Умерла, бедняжка?

– Ох, все там будем!

– Как же так, только вчера поступила, да и чувствовала себя неплохо…

– На все Божья воля!

Санитарки покатили труп в закуток к лифту, а Иван Николаевич с Шастиным побрели в ординаторскую. Там Иван Николаевич доложил заведующей, средних лет, молодо выглядевшей и всегда элегантной даме, о происшедшем.

– Звоните родственникам, попробуйте настоять, чтобы отправить на вскрытие, а то на нас и так главнюк все время орет.

Иван Николаевич нашел историю болезни Евсеевой, будто бы полез смотреть номер телефона родственников, хотя он уже был забит в мобильнике.

– Вы скажите родственникам, что у нас возникли сомнения относительно внезапной смерти пациентки, что смерть наступила в стационаре, и мы вынуждены отправить ее на вскрытие, – монотонно, голосом с минимальными модуляциями произнесла еще одна докторица из их отделения, очень спокойная, иногда казалось, совершенно равнодушная ко всему, неразговорчивая Татьяна Игоревна.

Иван вышел из ординаторской и набрал номер Евгения.

– Здравствуйте, Евгений! Это Иван Николаевич, доктор.

– Да-да, Иван Николаевич, я слушаю Вас внимательно.

– Евгений, Лидия Антоновна скончалась полчаса назад, примите мои искренние соболезнования.

– Боже мой, доктор, это так неожиданно! – На другом конце трубки Евгений даже всхлипнул. – Когда мы сможем забрать бабушку?

– Понимаете, нам бы желательно отправить тело на вскрытие…

– Но это непременно необходимо? – насторожился Евгений.

– Как бы наш главный врач требует от нас, но можно попробовать что-нибудь сделать, – начал лукавить Иван. – Но Вам все равно придется приехать и написать заявление об отказе от вскрытия, например, по религиозным мотивам, а я там что-нибудь придумаю, – окончательно ввел Иван в заблуждение Евгения, дав понять, что это тоже зависит от него и за это стоит приплатить.

– Ну, хорошо, я сейчас подъеду.

– Жду.

Войдя в ординаторскую, Иван Николаевич сообщил, что родственники отказываются от вскрытия и пусть идут сами к главнюку, после чего сел писать посмертный эпикриз.

В течение пяти минут ординаторская рассосалась, все пошли по своим делам. Заведующая шепнула Шастину, что на пару часов отъедет в парикмахерскую, куда-то двинулась Татьяна Игоревна, Шастин тоже исчез в неизвестном направлении. Иван Николаевич остался один. Посмертный эпикриз был практически готов. Иван позвал Наталью, попросил ее, чтобы санитарка принесла из регистратуры карточку Евсеевой, а сам пошел перекурить. В курилке он застал Шастина и Ирину Юрьевну, курящих и о чем-то весело болтающих.

– Привет, доктор! – сказала Ирина, будто они сегодня и не виделись.

– Привет, красавица, – ответил Иван Николаевич, сел на кушетку рядом с Шастиным. – О чем речь?

– Так, ни о чем, отпуска обсуждаем, виртуально, – мечтательно произнесла Ирина Юрьевна.

– И куда ты планируешь?

Иван закурил. В курилке было довольно прохладно, окна выходили на северную сторону, здесь курить было приятнее, чем на жаркой улице.

– Куда мне, бедной, одинокой женщине, планировать? Черное море, предел мечтаний!

– Ну что Вы, Ирина Юрьевна, – воскликнул Шастин. – С Вашими-то данными – и на Черное море? Вы достойны, по-крайней мере, Средиземного!

– Константин Евгеньевич, Вы же человек реальный, не мечтатель, как Турчин! Будьте снисходительны к бедной женщине! – протяжно отозвалась Ирина и широко зевнула, никого не смущаясь.

– Я тоже рвану на Черное! – мечтательно сказал Иван. – Может вместе?

– Я Вам не пара и Вы меня недостойны! – шутливо, с пафосом мурлыкнула Ирина Юрьевна.

– Ну да, ну да, с козлиным рылом в калашный ряд!

– Со свиным, – поправил Шастин.

– Суть не меняется, – Турчин изобразил на лице печаль.

У него зазвонил телефон. Иван Николаевич встал с кушетки и, увидев высветившийся номер Евгения, затушил сигарету, кивнув головой курильщикам вышел в коридор.

– Еще раз, добрый день, Иван Николаевич, – сказал Евгений. – Мы можем забрать бабушку?

– Вы где? Иду к Вам.

– Я в холле, на первом этаже.

Иван быстро пошел вниз, навстречу своему благодетелю. И вновь промелькнула мыслишка: вот сейчас Евгений передаст ему деньги, их окружат люди в неприметной одежде, и на руках Ивана Николаевича Турчина защелкнутся наручники лет этак на пятнадцать. Тьфу ты! Он даже мотнул головой, отгоняя всякие страшные мысли.

Евгений с матерью стояли в холле, о чем-то беседуя. Увидев Ивана Николаевича пошли навстречу. Евгений протянул руку, мужчины поздоровались. Ольга Павловна кивнула Ивану.

– Еще раз, примите мои соболезнования, – произнес Иван Николаевич.

– Спасибо, – ответила Ольга Павловна. – Все так неожиданно произошло…

– Когда же мы сможем забрать бабушку? – снова спросил Евгений.

– Понимаете, есть небольшая загвоздка, подпись главного врача. Всех, умерших в стационаре он направляет на вскрытие, я уже говорил Евгению.

– Но можно что-то сделать? Иван Николаевич, просим Вас, помогите… Мы доплатим…

– Хорошо! Пойдемте со мной, напишете заявление.

Иван Николаевич попросил их подождать в кабинете дежурного врача, а сам пошел к себе в отделение забрать бланк заявления об отказе от вскрытия. Спустился к Ольге Павловне, они написали заявление и, собрав все необходимые документы, Иван перекрестился незаметно и пошел к заму главнюка, симпатичному дядьке, доброму, умному и почти безотказному.

Напустив на себя полное спокойствие, Иван Николаевич показал амбулаторную карту Евсеевой, историю болезни и в два счета доказал начмеду, что труп можно спокойно отдать родственникам без вскрытия, справку о смерти он, Турчин, напишет. Начмед просмотрел еще раз записи участковых терапевтов, анамнез болезни в истории и подписал справку.

– Дооформи как следует, чтобы потом претензий не было, – сказал он и отдал все бумаги Ивану Николаевичу.

– Конечно, все сделаю, – пообещал Турчин и вышел из кабинета.

В комнату дежурного врача он зашел в приподнятом настроении.

– Ну, все, можно забирать, – сообщил Иван Николаевич родственникам.

– Спасибо Вам за все, – мягко сказала Ольга Павловна, а Евгений достал из барсетки пакет с деньгами.

– Здесь пятнадцать тысяч, за скорость и помощь в выдаче тела. Спасибо! – Евгений пожал руку Турчину.

– Как все подготовите, подойдите к санитаркам в отделении, они вам помогут.

– Спасибо еще раз и прощайте, надеюсь, – добавил Евгений. Они с матерью вышли из комнаты.

Иван Николаевич защелкнул дверь, достал пакет из кармана и начал пересчитывать купюры. Они так же были не новенькие, разных номиналов, ровно пятнадцать тысяч евро. Вот это да! Он – богач! В голове Ивана Николаевича кружились веселые, разноцветные мысли о будущем применении заработанного богатства. Десять тысяч баксов и двадцать пять тысяч евро! Не сон ли это? Настроение было очумительное, о работе уже не хотелось думать. Возникло странное желание позвонить Юльке и рассказать ей обо всем. Глупости, не поймет. Сколько же это в рублях? Почти миллион и триста тысяч! Да-а-а… Во времена тухлого средневековья, Турчин вполне мог бы работать Главным палачом в каком-нибудь княжестве…