Несколько минут ехали молча. Ирина Юрьевна курила. Первым не выдержал Турчин.
– Ну что, ко мне?
– Скажи честно, а ты хочешь, чтобы я сейчас поехала к тебе? Вот только честно! Как перед Богом? Иван Николаевич задумался. Ирина Юрьевна тоже была весьма приятной особой, начитана, пожалуй, больше всех женщин – врачей, с кем он сталкивался по работе. Вот только чуть, на вкус Ивана, полновата. Она хорошо одевалась, неплохо зарабатывала, но, опять же, как большинство хирургов, вела себя иногда несколько грубовато. Впрочем, сейчас Иван находился в некотором градусе опьянения, потому свернул машину в сторону своего дома.
– Ага, решил, – констатировала Ирина. – Ну и ладно, будем продолжать веселиться!
– Будем, – решительно сказал Иван. – А на работу завтра через тебя или сразу – в больницу?
– Сразу в больницу. Мне скрывать нечего.
– Да и мне «по барабану», Юлия Ивановна только в ночь придет.
– Слушай, Вань, а ты никогда не задумывался, что мне может быть неприятно слышать от тебя об Юлии Ивановне? Она как бы моя соперница?
– Да брось ты выдумывать! Вы абсолютно разные. Ты для меня как близкий друг, самый хороший и преданный! А там – другая история, что мы – дети, подростки?
– Ладно, я так, просто спросила, знаю же, что все мужики эгоисты. Мне с тобой хорошо – и ладно. Удовольствие нужно получать независимо от складывающейся судьбы.
Минуты три ехали молча.
– А почему ты с мужем рассталась? – внезапно спросил Иван.
– Он совершенно не в силах был зарабатывать деньги. Человек неплохой, я даже сперва влюбилась в него без памяти, вышла замуж на четвертом курсе, родила, а он даже образа жизни не изменил после рождения дочери. Слабый… У тебя есть дома чего выпить? Легкого?
– Найдем! И крепкое, и легкое…
Подъехали к иванову дому, оставив машину под окнами. Поднялись в квартиру.
– Я хочу принять душ, – заявила Ирина Юрьевна.
– И пожалуйста, принимай. Я тебе сейчас халат принесу, полотенца чистые. А я чего-нибудь легкого соображу.
Ирина скрылась за дверями ванной комнаты, а Турчин пошел хозяйничать на кухню. На скорую руку приготовил легкий салат с оливковым маслом, достал шоколад и открыл бутылку хорошего сухого белого вина. Неожиданно для себя, он подумал, что послезавтра в его квартире так же будет принимать ванну его Юлия Ивановна и ему стало неприятно, если они с Ириной заваляться на кровать в спальной. Иван накрыл постель в гостиной, на сервировочный столик поставил вино, салат, шоколад и два порезанных персика. Зажег свечу, включил телевизор и пошел курить на балкон.
Погода успокоилась, ветер утих, тучи порвались во многих местах и от полной луны заметно посветлело. Ивану подумалось, как-то между прочим, что завтра надо «заняться» дедом; его кончины ждут благодарные родственники. Так кто же он на самом деле? Убийца в белом халате или Иван Турчин выполняет новую миссию в новой загибающейся России? Конечно, убийца, спокойно решил Иван, выбросил сигарету и пошел с балкона, услыхав голос Ирины. Та выходила из ванной, в халате, протирая мокрые волосы полотенцем.
– Пойдешь в ванную? – спросила она.
– Ага, пойду. Ты пока в комнате располагайся, я все приготовил.
– Давай.
Турчин зашел в теплую от Ирины ванную комнату, быстро разделся и кинулся под несущие освобождение и придающие силу жесткие струи душа. Он стоял под водяным напором, и это казалось ему настолько блаженным, что мир вокруг перестал на время существовать. Вдруг прозвучала мелодия СМС. Иван взял телефон. СМС была от Юльки. «Как ты там? Ничего не меняется. Целую». Только на мгновение Ивану стало стыдно, что в соседней комнате его ожидает другая женщина, которая останется с ним на всю ночь. В ответ Турчин написал: «Ложусь спать. Только что приехал с днюхи шастинского сына. Люблю. Целую. До вечера». Турчин поставил будильник на семь часов.
После переписки Иван Николаевич постоял под душем еще минут пять, пока в комнате гудел фен. Ирина нашла его, видимо, в спальне. Он открыл дверь как раз в ту минуту, когда звук фена стих. Ирина лежала на широком диване, слегка прикрывшись халатом, такая соблазнительная и аппетитная, что ему сразу захотелось наброситься на нее, хмель еще гулял в голове.
Иван присел на край дивана, превозмогая страсть, налил понемногу вина в бокалы; они слегка соприкоснулись стенками своих бокалов и выпили мелкими глотками все, что в бокалах было.
– Ну, иди же ко мне! – Ирина сняла халат и освободила место Ивану. Он же, в сою очередь, не снимая своего халата, лег рядом и нашел ее губы. Они долго целовались и ласкали друг-друга.
– Ну все, я уже не могу, иди ко мне, – просительно сказала Ирина. Только тогда Иван приглушил звук работающего TV и сбросил халат …
Им действительно было хорошо друг с другом в постели и никто из них ни о чем не жалел в это время. Они оба забывали обо всем на свете: не было безответной любви Ирины, не было ошеломительной любви к Юлии Ивановны, эвтаназий-убийств и порочных связей Ирины на стороне. Разум их отлетал куда-то в сторону и очень далеко, и им было просто хорошо и здорово!..
Ивану Николаевичу всю радость интимных отношений испортили сны: вдруг опять стали сниться кошмары в виде серьезных людей из прокуратуры и лай собак по периметру тюремного барака. Один сон как бы перетек в другой и дважды Иван просыпался в поту. Иринка спала крепко, посапывала с лицом счастливого ребенка. Наутро вставать никому не хотелось, потому оба взяли свои телефоны и отпросились у заведующих на пару часов по «уважительной причине», что продлило их крепкий сон еще на два часа.
Проснувшись по будильнику, в 10.00 Иван Николаевич вспомнил, что сегодня с утра все мужчины больницы после сорока должны были сдать организованный анализ на ПСА. На телефоне был пропущенный вызов от Шастина.
– Ирин! Пора вставать! – громко сказал Иван и пошел в ванную комнату. Процедура бритья, чистки зубов и душ заняли минут пятнадцать, а когда он вышел, Ирина Юрьевна лишь перевернулась на другой бок.
– Ира, подъем! Нам надо на работу, алё! – Турчин стал нежно тормошить подругу.
– Ну сейчас, еще минуту, – отмахивалась Ирина. Потом потянулась обнаженная, Ивану показалось, что она похудела за ночь и он чуть было не замахнулся на утренний секс. Тут его разум тормознул тело. Надо было ехать на работу.
– Быстро вставай! – рычал Иван Николаевич и тянул Ирину на пол. Наконец она сообразила, что к чему, глянула на часы и бешено заторопилась, первым делом, в ванную комнату.
До больницы они добрались в начале двенадцатого и разбежались по своим отделениям. Заведующие довольно спокойно относились к отлучкам сотрудников, знали, что никто не будет за них что-то дописывать и доделывать. Этот бич писанины несет на себе врач сам, в одиночестве, никем не жалеемый. Понакупили компьютеров, а все одно – переписываем на бумагу, так как-то сподручнее, да и начальство к труду своих подчиненных приучает.
В лабораторию Турчин уже, конечно, не успел, там, в 10.00 все было закончено. Теперь ему придется не позже понедельника сдать онкомаркеры в Центральной лаборатории. В принципе, сказали ему, вы можете успеть до 12.00. «Все, башку заведующая снесет»! Но все-таки отпросился и ничего страшного не произошло. Заведующая только сказала, что ей к двум в парикмахерскую и чтобы Турчин посмотрел новеньких, да он и так сегодня дежурит. «ОК, мэм!». Иван Николаевич прыгнул в свою «кошечку» и выехал за ворота.
Сдать анализы успел. Сейчас надо быстро возвращаться домой, все прибирать, поглядеть, чего не хватает. Чтоб было чисто, все на своем месте. Чтоб если придет Юлия в его дом навсегда – определенно знала, что Иван Николаевич порядок любит и ценит. А что, если они поженятся, а потом Юлия найдет кого помоложе и интереснее, и тоже на работе будет крутить с кем-нибудь? Да что это за мысли? Что за ревность без причины? Может еще Иван и не сделает предложение? Как не сделает? Он что, зря ей подарки дарит, развлекает ее всячески, хочет видеть постоянно рядом с собой, а как сладко провести с ней глубокой ночью хотя бы 20–30 минут! Совсем сдурел? Отставить! Совсем, чудик запутался: то женюсь, то не женюсь. Юношество какое-то, прыщавое.
Все это копошилось в голове Турчина, пока он прибирался в квартире. Завтра уже будет некогда. Юлия уйдет с дежурства в пятницу утром, а ему еще весь день в отделении болтаться. До шести. И только потом он подъедет к ее дому, как они условились, позвонит ей, она выведет свою машину и поедет следом за Турчиным, и всю ночь, с пятницы на субботу они будут не торопясь наслаждаться друг другом, есть всякую вкуснятину, болтать о том, о сем, смотреть кино, засыпать, просыпаться, вновь любить друг друга, в субботу проснуться хоть в три часа дня, поехать в супермаркет и купить в одном из бутиков Юльке платье, Турчин уже присмотрел, затем прошвырнуться по обувным лавкам, завалить его «шевроле» коробками с подарками, новыми, неизведанными продуктами и, подъезжая к дому, в котором они должны провести еще ночь и день, сказать: Юлечка! Я тебя очень люблю! Выходи за меня замуж!..
– А муж? – спросит она. Вот и приехали. Пока ты ее Сашку не изведешь – не видать тебе спокойной жизни. Да, тебе еще деда извести надо. Не забывай! Иван Николаевич мысленно погрозил себе пальчиком.
Послеобеденная работа в отделении промчалась незаметно быстро. В начале пятого все врачи разбежались, даже Шастин не задержался и укатил к своей Миле, пожелав Турчину не бороться на дежурстве за пополнение отделения новыми пациентами. В окно ординаторской Иван увидел Ирину, которая уехала домой с медсестрой из их отделения. Турчин развалился на диване, снова поднялся, взял фонендоскоп и пошел как бы на обход на мужскую половину, тайно навестить обреченную.
По сути, бабуля и так была обречена: ни с кем не стала разговаривать, была весьма худа, изо рта дурно пахло. Иван Николаевич вспомнил из анамнеза, что несколько лет назад она была прооперирована по поводу рака желудка. Вот и запах изо рта, видать метастазы в печени уже, печеночная энцефалопатия. Так. На ЭКГ отмечались признаки развивающейся блокады. Бабуля стала сильно заторможенной в разговоре с Турчиным. Все ясно. Проблем не будет. Есть у Турчина способ. Надежный.
Он вернулся в ординаторскую, лег на диван. До 18.00 оставалось пятнадцать минут. Но сейчас он к Юле не пойдет – девушка она серьезная, пока дотошно не примет смену, никаких ля-ля. Он вновь поднялся с дивана, открыл справочник по лекарственным препаратам, нашел нужное, внимательно прочел. Потом поднялся в реанимацию, зашел в зал; как дежурный терапевт в его обязанности входил вечерний обход отделений. В зале лежал один пациент с инфарктом и бабуся с инсультом. Девочки медсестры сновали по залу, колдуя у постелей пациентов нажимая нужные кнопочки на мониторах, снимали показания с них, перенося в реанимационную карту. За общим разговором ни о чем Иван Николаевич повернулся к шкафу с медикаментами и взял ту ампулу, что ему была нужна. Несколько минут поговорив еще, он пожелал легких больных для реанимации и ушел к себе в отделение. Все было готово к завтрашней казни.
Иван Николаевич вновь ввергнулся в продавленный диван, смотрел на часы и в телевизор. Завтра вечером Юлия будет хозяйкой в его доме, пусть ненадолго, пусть гостьей, но у него в доме!
Около семи часов вечера Турчин побежал на «скорую помощь». Юлия Ивановна уже все приняла, везде расписалась, во всех многочисленных журналах и тетрадях и сидела на диване, закинув ногу на ногу.
– Здравствуйте, Иван Николаевич, – хором сказали все присутствующие, – Вы с нами сегодня?
– Нет, это вы со мной.
Турчин подошел к дивану, и сидящая рядом с Юлией фельдшер отодвинулась, освобождая тому место, рядом с подругой.
– Как настроение, доктор? – этак с иронией спросила Юля?
– Рядом с тобой – замечательное!
– Выходит, буду вам всю ночь бабулечек возить.
– А вот этого делать не стоит. Ты-то с утра спать идешь, а мне еще весь день вахту стоять. Юля наклонилась к нему и на ухо сказала: – Не переутомись!
– Ну нет! Вообще постараюсь поспать в дежурке, – так же тихо ответил Иван.
– Так тебе твоя заведующая и даст поспать, тем более завтра, в пятницу.
Отчего-то самыми заполошными днями в провинциальных больницах случаются понедельники и пятницы. Понедельник – понятно, день нелегкий, впереди вся трудовая вахта; но отчего в пятницу и поликлиника, и стационар носятся как пчелки – никому не понятно. Зато остальные дни протекают вполне спокойно, тихо, размеренно. Обычно администрация закрывает глаза на видимое неусердие врачей и медсестер: кто пойдет работать на такую мизерную зарплату, когда оклад санитарки составляет 6–7 тысяч рублей? А половину денег съест «достояние народа» – газ, электричество, всякие жилищно-коммунальные хозяйства. А на другую половину денег надо поесть. Про «купить что-нибудь новенькое» уже нет речи. Да еще одно-два дитяти. Вот и мытарятся Зины, Вали, Светы по две ставки, обычно это одиночки, с не сложившейся семейной жизнью. Вкалывают в своем огородике. И такая Света за оказанную услугу для нее пойдет на все.
Все эти мысли проносились в голове Ивана параллельно болтовне ни о чем в зале отдыха. Он решил сегодня бабушку кончить. Для этого надо было только на минутку-две вытащить постовую медсестру из процедурной, и он решил использовать санитарку. Утром, днем проще входить в процедурный кабинет, вечером – ты на виду. «Дам, кто там у нас сегодня из санитарок дежурит, штуку и попрошу во время вечерних инъекций, под каким-нибудь предлогом вытащить медсестру из кабинета.» А там – вопрос техники. А это – он уже умеет и ему уже не страшно. Да было ли страшно? Кажется, нет. Правую руку он все равно тихонечко засунул под Юлькину попку.
Вызвали в приемное. Привезли очередную развалившуюся бабулечку. Настолько старую, что, казалось, привезли ее не из дома, а прямо с того света. Да и сама она все приговаривала: «Ну что вы меня все мучаете, в больницу и в больницу, дайте дома спокойно помереть»… Давно Турчин не слыхал столь мудрых слов из уст пациентов.
Бабулечку привезла весьма колоритная особа, доктор «скорой помощи», Екатерина Федоровна. Она обладала даром любить и жалеть всех подряд: людей, собак, козявочек, мурашек на асфальте, ну а прежде всего – больных бабушек и дедушек. Еще Екатерина Федоровна была крайне насторожена на предмет каких-то скрытых у пациента заболеваний. Любая боль в грудной клетке она расценивала как приступ стенокардии, симптом одышки – как признак отека легких. Екатерина Федоровна была ужасной перестраховщицей! Дежурившие по больнице с ней в смену доктора заранее обрекали себя на бессонную ночь. Одно время они были добрыми приятелями с Шастиным, тот тоже к пациентам всегда внимателен и серьезен. Но когда Екатерина Федоровна стала возить на его дежурствах всех подряд (в плане отечественных дурацких стандартов показаний к госпитализации она была, конечно, права), Шастин как-то сказал ей вслух: «Кроме знаний врачу еще нужна интуиция. Еще один остеохондроз ночью привезешь – убью». Сказал это так своим спокойным, тихим голосом, повернулся и ушел спать. Стоявшие вокруг рты пораскрывали. Ну и пошла за Шастиным молва: дежурный врач, никого не принимающий, «скорая» стала побаиваться всех подряд таскать, да пугать Шастиным стали особо охочих до госпитализации дедушек и бабушек. Говорили «скорачи»: сегодня Шастин, он вас не примет, а вот завтра – Чудов, тот все берет. Действительно, доктор Чудов принимал всех без разбору, да еще дергал постоянно дежуривших на дому узких специалистов. Посмотрев, как Чудов работает, Турчин однажды высказал ему:
– Знаешь, вместо тебя шофера можно на дежурство оставлять: по телефону и он спеца может вызвать. Даже закадычный друган Лыкин – и тот возмущался, когда Чудов выдергивал его из семейной постели по какой-нибудь ерунде: ты же сам бывший педиатр, ну позвони, на худой конец!
– Все равно запись в истории оставить надо было, – гундел Чудов, но вызывать стал реже.
Бабушка была осмотрена, явно безнадежная, два-три дня «усиленного» лечения – и все; но вдруг Турчин, несмотря на умоляющие взгляды родственников, отправляет бабушку домой. Неожиданно для себя, в первую очередь! Сперва, как бы паук, алчно озирал со стороны возможность заработать на бабушке, и вдруг, будто другой человек совершил поступок, отказав бабушке в приеме и ошалел от собственной глупости. Статистика смертей, была в порядке, никто и не думал думать, отчего старики стали помирать чаще, а Иван Николаевич вдруг внутренне заупрямился. Турчин был в трансе от собственного внутреннего непонимания складывающейся ситуации.
Да и не чаще старики стали помирать, собственно говоря!
Статистика смертей в наших периферийных «геронтологических» стационарах известна всем врачам-терапевтам: 15–20 дней все относительно спокойно, редко один – два случая на инфарктах набегут, затем три трупа подряд за два дня. Последние две-три недели выдались спокойными и вот сейчас, как раз, можно подтвердить статистику – дедуля в палате отделения не зная того сам, готовится к смерти, бабуля – в приемном покое, родственники – с интеллигентными умоляющими глазами (возьмите бабушку, мы заплатим, мы же ВСЕ ЗНАЕМ И ПОНИМАЕМ!). Вот это «знаем и понимаем» внезапно покоробило Ивана – палача. С его небескорыстной помощью молодые и здоровые избавляются от старых и ненужных. Правда, есть группа товарищей, родственников, упрямо вытягивающих своих девяностолетних дедушек и бабушек. Думаете из пламенной любви к предкам? Не-а. Из-за того, что этот, уже давно не ходящий самостоятельно, ничего не видящий и не слышащий, оправляющийся в памперс человек, которому не смогли создать в свое время достойных для жизни условий, до капли выжатый Советским государством, забытый в перестроечные годы, является участником Великой Отечественной войны и получает замечательную, по меркам провинциального городка, пенсию, которая естественно, за ничтожным исключением, идет на нужды семьи. Таких стариков родственники тянут до последнего! Лишь бы жил! Неважно, в каком состоянии, но это – источник дохода, семейный бизнес. Тут частенько и вкладываются, так, помаленьку, прибыль все равно будет, почтальон принесет заветную пенсию «нашего обожаемого дедушки».
– Что, доктор, не берете? – довольно спокойно спросила вслед уходящему на крыльцо Турчину Екатерина Федоровна. Родственники с интеллигентными лицами потянулись за ним. И тут за спиной Турчина прозвучали слова: «Доктор, можно мы с Вами отойдем в сторонку?» Магические слова! Эта простенькая фраза вернула Ивана Николаевича на грешную землю, все в голове заработало как надо, исчезло недоумение, непонимание и все встало на свои места.
От кучки родственников отделилась средних лет дама и они с доктором прошли в сад. Турчин закурил, дав прикурить и даме. Родственники вернулись в приемный покой. Екатерина Федоровна стояла на крыльце и тоже вытягивала из пачки сигарету. За ними не пошла. Мысль ее была простой и незатейливой: сейчас дама даст доктору одну-две тысячи и он положит ее пациентку. Дала же мне пятисотку, чтобы я свезла бабусю в больницу! Хотя нет, даст полторы. Возьмет, куда денется!
Дама оказалась церемонной особой. Она представилась. Представился и Турчин. Особа принялась подробно выспрашивать об отделении, врачах, медсестрах, санитарках даже, как они ухаживают за такими пациентами. Иван Николаевич охотно отвечает на вопросы дамы и как рыбак ждет нырка под воду поплавка, ждет основного предложения Елены Константиновны, так представилась дама. Они прошли уже в глубину сада, докурили сигареты, встали друг против друга. Садиться не стали – лавочки были влажны от частых и коротких дождей.
– Иван Николаевич, – начала дама. – Некоторое время назад нам стало трудно ухаживать за бабушкой: она капризничает, ругается, творит беспорядки в доме…
– Простите, перебью Вас. Вы пытались позвать священника, обращались к психиатру?
– Иван Николаевич, голубчик, времени нет у нас отправлять ее в дом престарелых, да и кто ее возьмет с ее болячками, сами видели… Еще надо дом продавать, ожидать наследства… Мы же точно знаем, Вы можете нам помочь! – надавила она. – Ну, Вы понимаете. Деньги у меня в сумочке, двадцать тысяч, это много. Но я хочу, чтобы все было спокойно, без милиции, Вы меня понимаете?
Елена Константиновна замолчала, достала сигарету. Турчин протянул ей зажигалку, прикурил сам. Быстро протянуло свежестью в воздухе. Собирался дождик.
– Давайте деньги и пойдем в приемное. Кажется, дождь собирается.
– Только без вскрытия! – настояла Елена Константиновна, передавая сверток.
– Конечно, конечно, – ответил Турчин, убирая деньги в карман джинсов. Они быстрым шагом пошли в приемное отделение.
«Красивая, – подумал Турчин, чуть приотстав от Елены Константиновны и откровенно разглядывая ее сзади и чуть сбоку. – Не прочь бы иметь такую шикарную любовницу. Явно не из провинции. Интересно, муж у нее есть?»
Опять эти думки про мужей! Сразу вспомнился Юлькин Саша. Правда, завалить его, что ли? А потом уговорить Юлию вообще уехать куда-нибудь на море. Конечно, после года траура. Купим там домик, летом отдыхающих ютить будем, работу мы всегда найдем, а за детьми Юлина мать присмотрит хорошо. Я себе место какое-нибудь непыльное найду, а Юлька пускай на местной «скорой» ставочку или даже половину берет. Нет. Половинку нельзя, надо ставку. Посмотрим.
– Оформляйте бабушку, – сказал Иван совершенно спокойно, буднично, хотя подумал, что эту фразу он мог произнести пафосно, с каким-нибудь намеком, этак таинственно или торжественно – ведь этими словами Иван Николаевич Турчин выносил смертный приговор.
– Ну, что я говорила, возьмет он бабулю, – удовлетворенно проговорила в пустоту Екатерина Федоровна, которая, стоя в коридоре, пила кофе. Знала бы она, за что и сколько получил Турчин!
Все прошло обычно. Иван Николаевич с помощью санитарки отвлек медсестру и дело сделал. Насчет вчерашней бабушки. Ночью бабушка приказал долго жить…
В три часа ночи позвонила Юлия, сказала, что свободна. Турчин спустился к ней, они зашли в дежурку, страстно целовались. Юлька потянулась в штаны Ивана.
– Стой, любимая!
– Почему?
– Мы завтра с тобой встретимся дома. Я сделаю тебе подарок и мы будем вместе почти трое суток. У нас будет незабываемый уикэнд!.. Впрочем, давай, раздевайся.
– Я четвертая на очереди, – возбужденно сказала Юля! Она уже стянула с себя форменную одежду и расстегивала лифчик.
Турчин быстро снял с себя дежурную пижаму и, притянув к себе любимую, стаскивал с нее трусики. Они утонули в море взаимной любви, ежесекундно повторяя; я люблю тебя!..
Через десять минут Юлька получила желаемое и откинулась на диване.
– Ты кончил?
– Да, любимая!
– Я все-таки к себе пойду.
– Может, останешься? – неуверенно спросил Иван. – Ненадолго? Мне хочется тебя целовать и целовать…
– А вот это уже завтра и потом, – ласково ответила Юля и стала одеваться.
Турчин смотрел на эту женщину, которая натянула трусики, застегнула бюстгальтер, встав с дивана и напяливала на себя скоровскую одегу. Сколько раз это происходило, стало как бы обыденным, но каждый раз Иван Николаевич ловил и запоминал эти ее движения одевания в дежурке каждый раз, но каждый раз ему было так хорошо с ней, что память стиралась и каждое Юлькино раздевание или одевание становилось внове, чем-то необычным. Ему ужасно нравились ее неширокие бедра, стройное, спортивное тело, маленькие и упругие грудки. Ему не хотелось отпускать ее от себя ни на минуту.
– Ну и уходи, – в шутку сказал Иван. – И вообще не приходи сюда.
– Чего-чего? – Юлия даже на секунду остолбенела. – Шут гороховый! Я же тебя все равно люблю. Давай. Спокойной ночи! Завтра я с утра – домой, а после работы заезжай и у нас будет три дня, чем заняться. Только я, наверное, машину дома оставлю. Хотя нет. Мне же в воскресенье на дежурство. Приедем порознь.
– Юлия Ивановна, это второстепенно, главное – поговорить и что-то решить.
– Милый мой, конечно, поговорим и решим все наболевшие вопросы… Тебе плохо со мной?
– О чем ты говоришь, глупенькая? Я готов твоего Сашку убить тебя ради…
– Поговорим! – Юлия Ивановна уже полностью оделась и сидела на краешке дежурного дивана. – А завтра начнется новая жизнь.
Юлька вскочила, поцеловала Ивана в губы и выскочила в коридор:
– Закройся, а то кто уведет!
Иван Николаевич не пошевелился в постели, так и лежал, заложив руки за голову. Он думал об Юлии, ее простой, неподдельной, страстной любви к нему и постепенно заснул.