Когда Клинок вернулся, Велвет не спала. Осторожно извиваясь, она успела вернуть повязку на прежнее место и лежала, отвернув голову в сторону, чтобы скрыть сдвинутую часть шелковой ткани.
– Соскучилась по мне? – спросил Кори.
– За что ты меня так ненавидишь? – ответила она вопросом на вопрос. – Зачем ты делаешь со мной все эти вещи?
– Я не ненавижу тебя. Вовсе нет. Я тебя люблю.
Ей хотелось закричать: «Это не любовь, грязный ублюдок! Даже в таком плачевном состоянии я еще могу ясно мыслить, а потому твердо знаю, что это не любовь». Вместо этого она сказала:
– Ты делаешь это, потому что видел мои фильмы?
Последовал легкий смешок.
– Я действительно видел твои фильмы. Я лучше, чем Пит?
Она не ответила.
Он коснулся ее щеки. Нежно.
– Скажи мне.
– Конечно, лучше, – солгала Велвет. Она услышала, как стукнула по деревянному полу снимаемая им обувь, мягко прошуршала по ногам расстегнутая одежда, тихо зазвенели в кармане ключи.
– Не нужно, – попросила Велвет; – Пожалуйста, не нужно.
Наступило молчание.
– Почему? – помедлив, спросил Кори, и в его голосе прозвучало неподдельное изумление. – Ведь ты сама сказала, что я лучше его.
– Потому что, – ответила она, усилием воли заставляя себя говорить спокойно, – ты не должен этого делать. Не таким способом.
– Мне это нужно.
– Кори?
Снова пауза, на этот раз более длительная. Она слышала его хриплое, прерывистое дыхание возле своего уха.
– Что? – наконец отозвался он.
– Кори. Пожалуйста, не делай этого. – Она вложила в свои слова даже больше страха, чем действительно чувствовала.
– Никаких разговоров. – Он взобрался на нее и снова принялся насиловать.
Велвет стиснула зубы, стараясь вызвать в памяти приятные воспоминания из прошлого: освежающий вкус лимонада жарким летним днем, мягкий хвойный запах отцовского одеколона от его куртки из верблюжьей шерсти, аромат корицы и масло, плавящееся на горячем тосте. Вот она, опершись о спинку деревянной скамьи, сидит в тихом полумраке церкви, где по субботам после обеда отец читал свою проповедь. Если проповедь казалась ей грустной, Велвет делала вид, что похрапывает, и отец никогда не сердился на нее за это. Пит, осыпающий ее розами на день рождения…
Но все хорошее для нее прошло, и теперь она вскрикивала от боли и плакала, чувствуя, как ноет все тело. Она только повторяла про себя: «Скоро все это закончится, все закончится, все закончится…»
Насильник еще лежал на ней, обдавая ее запахом пота и гамбургеров. Его кожа была омерзительно липкой. Закопавшись лицом в ее волосах, он вдыхал их аромат, словно они были любовниками. Как она мечтала сейчас о своем пистолете! Она бы выпустила тысячу пуль в его живот, голову и ту опухоль, которая заменяла ему сердце.
– Зачем ты убил Пита? – спросила она, кусая губы.
– А кто сказал, что это был я? – голос его был приглушен ее волосами.
– Ты убил его, чтобы выйти на меня?
Ответа не последовало. Из нее потекла его сперма, и ее затошнило.
– Скажи мне, – попросила она. – Пожалуйста.
– Я не убивал его. Хотел, но не убил.
– Лжешь. – Она не могла скрыть своего презрения.
Он поднялся, сев на нее верхом, и сильно ударил ладонью по лицу. Раз, два, три… В ушах женщины звенело, из носа потекла кровь. Наконец он остановился, и она грудью почувствовала, что к нему вернулась эрекция.
– А я думала, что я твоя крошка, – заискивающе произнесла Велвет, предпринимая новую попытку.
Он издал какой-то утробный звук и задрожал от возбуждения.
Велвет облизала губы, разбитые в кровь.
– Пит любил тебя, Кори. Он очень хотел помочь тебе. Снова тихий смех.
– Ты не хочешь, чтобы я полюбила тебя, Кори? Возможно, я смогла бы. – Он продолжал смеяться, но не сдвинулся с места. – Но как же я могу любить, если совсем не знаю тебя, – сказала она.
– Ты любишь Уита Мозли, – с укоризной в голосе произнес он. – Я видел, как ты обнимала его.
– Можешь быть на сто процентов уверен, что я не люблю его. Я ненавижу Мозли до самых его потрохов.
– Не нужно ненавидеть его до потрохов. Я могу принести их тебе.
Язык Велвет прилип к небу. Она подумала, что мучитель собирается снова насиловать ее, но вместо этого Кори наконец оставил свою жертву в покое и слез с кровати. Судя по звукам, он оделся, и через пару минут дверь за ним закрылась. Вскоре послышалось мягкое журчание воды в душе.
Он ушел. И на этот раз не засунул ей в рот ужасный кляп с маленьким замочком. С заостренным металлическим замочком.
Разумеется, в конце концов она позвонила Дэвиду.
В субботу утром Клаудия проснулась рано и еще примерно час лежала, вытянувшись на источавших цветочный аромат простынях. Работы у нее не было. Но была квартплата, нужно было за что-то покупать еду и выплачивать взнос за машину. Кроме того, теперь она лишилась медицинской страховки, а на ее текущем счету осталось менее двух тысяч долларов и еще меньше – на депозитном. За последнее время Клаудия умудрилась влезть в долг на шесть сотен по карточке «Виза» под семнадцать процентов годовых. Дважды она тянулась к телефону, чтобы позвонить матери, но, еще до того как она хотела набрать ее номер, в ушах диссонирующим колокольчиком звенел мамин голос: «Что с тобой происходит, Клаудия? Сначала ты отказываешься от прекрасного мужа, теперь теряешь работу. Может, тебе больше нравится ловить креветок вместе с твоим отцом? Именно это тебя и ждет. Зачем мы только морочили себе голову, посылая тебя в школу?» Чувствуя себя разбитой и опустошенной, Клаудия понимала, что не готова выслушивать этот убийственный монолог. Перед ней постоянно выплывало бледное лицо Хезер Фаррел, и уже дважды Клаудия бегала в ванную, мучаясь приступами рвоты.
В результате, после долгих сомнений, она позвонила Дэвиду и шепотом рассказала ему, что потеряла работу. Она коротко объяснила, что не смогла найти Хезер и обеспечить ей безопасность и поэтому Дэлфорд уволил ее. Дэвид появился в полвосьмого утра с пакетом продуктов к завтраку; он сделал ей горячую ванну, поджарил омлет пока она купалась и надевала свою мягкую, как поцелуй, всю в узелках скатавшегося ворса, старую пижаму. Клаудия слышала, как он управляется в кухне: ящики хлопают, овощи нарезаются, сок наливается, масло шипит.
Недолго все это продлилось, не так ли, мисс Несгибаемость? Ты уже снова готова впустить его в свою жизнь, да? Клаудия открыла слив в ванне, давая мыльной воде с булькающим звуком начать свое движение по спирали вниз. Да. Похоже, готова.
Бывшие супруги съели омлет, печенье, выпили сок, и Клаудию захлестнула волна изнеможения. Она заснула, свернувшись калачиком на своем матрасе, а Дэвид лежал рядом и нежно гладил ее черные волосы.
Она проснулась в десять. Жалюзи были опущены, в комнате стоял серый полумрак. Спотыкаясь, Клаудия прошла в кухню. Там сидел Дэвид, пил кофе и читал газету «Корпус-Кристи Маринер».
Увидев ее, он опустил газету.
– Надеюсь, я не слишком злоупотребил твоим гостеприимством? Я подумал, что ты, возможно, захочешь поговорить, когда проснешься.
– Спасибо. Спасибо за ванну, и завтрак, и вообще за все.
– Но я хотел бы кое-что выяснить начистоту, хорошо? – в его голосе звучали новые, металлические нотки, которых она раньше не слышала. – Я не пытаюсь воспользоваться… тем эмоциональным крушением, которое ты только что пережила. Я говорю это искренне, потому что знаю, как работает твоя мысль, Кло: рано или поздно, но ты начнешь думать, что я пытаюсь на цыпочках подкрасться к тебе, чтобы вернуться назад.
– О, Дэвид, я так не думаю, – возразилa Клаудия, будучи совершенно не уверена в том, о чем она, собственно, думает.
– Ладно. Мне просто не хочется, чтобы ты оставалась одна в трудную минуту.
Клаудия налила себе чашку горячего кофе – он сварил кофе с лесным орехом, ее любимый, от души добавив туда молока и сахара. Дэвид продолжал сидеть за кухонным столом спиной к ней, а она смотрела на его плечи, постриженные «ежиком» темно-рыжие волосы, жилистые руки, россыпь веснушек на шее. Ей вдруг так захотелось обнять и поцеловать его, прижаться к нему всем телом, что она чуть не уронила чашку.
Однако она не сдвинулась с места и продолжала осторожно потягивать горячий кофе, сложив губы трубочкой. Он развернулся на своем стуле.
– Хочешь обговорить варианты? Дэлфорд не может просто так выгнать тебя, Клаудия.
– Смог и уже выгнал. – Она пожала плечами. – В нашем государстве действует такое право на труд, при котором он может уволить меня по его собственному желанию. Мне еще нужно вернуться в участок, чтобы сдать личное оружие, значок. Но у меня не нашлось коробки, чтобы забрать свои вещи из письменного стола, поэтому я думаю сделать это в понедельник.
– Ты не собираешься подать апелляцию мэру?
– Я напишу ему письмо, – сказала она. – Но я не думаю, что для меня здесь найдется много вариантов.
– Переходи работать в управление шерифа, – мгновенно предложил Дэвид, но затем запнулся. – Я хочу сказать, что ты хороший следователь. Ты могла бы работать в ДОВ или, может быть, в департаменте парков и заповедников.
– Я уверена, что мне обязательно подвернется какая-нибудь работа. Я всегда могу отправиться с отцом на ловлю креветок. Хотя из-за этого моя мама попадет в сумасшедший дом лет на десять раньше намеченного срока. – Она допила кофе. – А как там твое расследование по делу Джейбса Джонса?
Он пожал плечами.
– Его видели в Нью-Мексико. Я думаю, что он, вероятно, направляется в Калифорнию, где у него много друзей. Один парень из службы по борьбе с наркотиками в Корпус-Кристи сказал мне, что, по их мнению, доходы Джейбса от пожертвований не соответствуют данным в его отчетах. Он получал где-то тысяч тридцать пожертвований, а по бухгалтерии проходило три миллиона. Мария Магдалена все еще отказывается говорить. Сидит в своей камере и упрямо молчит, как верная и стойкая амазонка.
– Я подумала, что, может быть, это Джуниор Дэлоуч привозил в Порт-Лео деньги от продажи наркотиков.
Дэвид кивнул.
– Возможно. Если учесть, что Джуниор мертв, а Джонс в бегах, наверняка между ними существовала связь. А эти три миллиона свидетельствуют о том, что Джейбс, вероятно, просто отмывал деньги Джуниора.
– Я бы очень хотела, чтобы объявилась Велвет, – сказала Клаудия, вспоминая бледное обескровленное лицо Хезер. – Ее машина стояла перед апартаментами Джуниора, там была и ее сумочка с пистолетом, но ее саму никто не видел.
– Думаешь, это она убила его?
– Нет. Вообще-то я не уверена… Я ведь совсем не знаю ее. – Клаудия нервно рассмеялась. – Я, например, ни капли не сомневалась, что знаю Дэлфорда, но он накинулся на меня, как бешеный пес.
Дэвид снова покачал головой.
– Я все равно не могу поверить, что Дэлфорд мог уволить тебя во время всего этого безумия. У него сейчас на счету каждый человек.
– Не думаю. Если дело приобретает такой масштаб, его заберет служба по борьбе с незаконным оборотом наркотиков или ФБР. А Дэлфорду останется только натирать воском свои усы и делать заявления для прессы. – Она снова заправила кофеварку, заменила чашки и села за стол рядом с ним.
– Я не могу понять, каким образом сюда вписывается та девушка, Бэлью, – сказал Дэвид. – Приехала из Луизианы, чтобы встретиться с Джонсом, оказалась замешанной в отмывании денег и в итоге погибла?
Клаудия рассказала ему, что ей удалось выяснить относительно связей между домами для престарелых.
– Все это странно, и, возможно, я просто гоняюсь за тенью, – задумчиво произнесла она. – Но я нашла здесь если не схему, то, по крайней мере, пару подозрительных совпадений по времени.
– Твои записи все еще в участке?
– Да. Но я могу сделать тебе копию. Тем более что это действительно твое дело.
Дэвид позвонил в полицейский участок и попросил сделать для него копии записей Клаудии по делу Марси Бэлью.
– Поинтересуйся, нет ли там сообщений для меня из полиции других городов, – сказала Клаудия.
Дэвид осведомился об этом у дежурного офицера. После небольшой паузы он жестом попросил у нее карандаш и бумагу и принялся что-то записывать.
– Ну, это уже интересно, – сказал он по окончании разговора с участком. – Тебе оставили сообщения следователи из Браунсвиля и Ларедо. Ни один из них не добился каких-либо результатов по делам Моррис и Палински. Обе женщины будто растворились в воздухе: никаких свидетелей и улик.
– Давай перезвоним им, – предложила Клаудия.
Он потянулся к ее телефону.
– Только не за счет жалких грошей безработной, – сказала она. – Пойдем в управление шерифа.
Клаудия быстро оделась, и они поехали. Из своего кабинета Дэвид позвонил в оба участка и спросил у дежурного следователя, не было ли поблизости от места работы пропавших женщин дома для престарелых. Детектив из Ларедо ответил утвердительно: действительно, прямо через дорогу от ресторана «Тако Белл», где работала Анжела Моррис, находится дом для престарелых «Бельвуд». Тот самый, из которого осуществлялся перевод пациента в «Тихую гавань». В Браунсвиле не знали, есть ли поблизости от пиццерии дом для престарелых, но обещали выяснить и перезвонить Дэвиду или отправить ему факс.
Чтобы не тянуть время, Дэвид сам позвонил в пиццерию и поинтересовался, насколько близко от них находится дом для престарелых «Святая Мария». Оказалось, что не так уж и близко: пиццерия располагалась на северной окраине города, рядом с 77-м шоссе, а дом для престарелых – в восточной части Браунсвиля.
– Но 77-е – это главное шоссе, – заметила Клаудия, когда Дэвид повесил трубку. – Любой, кто едет в «Святую Марию», проезжает мимо этой пиццерии. Нужно узнать поподробнее об этих переводах. Как организуется переезд, сколько времени на это уходит.
Дэвид поднялся из-за стола.
– Хочешь поехать со мной и поговорить с Бадди Биром?
– Я уже больше не коп, – пожав плечами, ответила Клаудия. Это было правдой, но все равно резало ей слух.
– Ты – со мной. Давай, Клаудия, ты ведь уже говорила с этим парнем. Все лучше, чем переписывать свое резюме и копить внутри недовольство.
Она улыбнулась.
– Конечно. Поехали.
Маленький замочек лежал где-то между туловищем и локтем Велвет, и, когда она слегка двигала рукой, замочек и его ремешок, как бы дразня, касались ее кожи. Но подвинуть их к кисти своей руки она не могла.
От разочарования Велвет немного поплакала, затем снова уснула. Сон был для нее убежищем от пережитого. Во сне ее обнимал отец и говорил: «Я прощаю тебя, Велвет, и я люблю тебя, несмотря ни на что».
Она проснулась от его прикосновения. Она не знала, сколько прошло времени – минуты или часы, – потому что время перестало иметь для нее значение.
– Тебе нужно пописать? – резко спросил он.
– Да, да, – быстро ответила Велвет. Ночью она уже сделала это под себя, как ребенок, и полотенца под ней были влажными, распространяя неприятный запах.
– У меня сейчас больше нет простыней и полотенец, чтобы подкладывать под тебя, – недовольно произнес он.
«Конечно нет. У кого будет время на стирку, если заниматься похищениями и издевательствами?» – со злостью подумала она.
Велвет почувствовала, как на ее голову надевается мешок – просторный, из мягкой замши, пропахший пылью и бензином. Сначала насильник развязал веревки на ее ногах, потом растер ей лодыжки и невнятно пробормотал:
– Я поведу тебя в ванную. Но если ты попробуешь что-нибудь выкинуть, я зарежу тебя, вспоров твой живот, поняла?
– Да. Я буду вести себя хорошо, – робко промурлыкала она в ответ и подумала: «Я убью тебя, если ты дашь мне хоть малейший шанс».
Наконец он освободил от веревок ее руки. Она снова услышала звон ключей на полу и, медленно массируя запястья, замерла в ожидании.
– Делай, что тебе говорят. – Он потянул ее за руку, и она неуклюже встала с кровати. По онемевшим ногам волной прокатилась судорога. Велвет чуть не упала – каждая мышца кричала от боли. Мужчина подтолкнул ее вперед, так что она задела плечом дверной косяк. Семь шагов – Велвет специально считала – по ковру, который на ощупь казался потертым, а потом он повернул ее направо. Под своими босыми ногами она почувствовала гладкую плитку кафеля.
Он толкнул ее на холодный унитаз.
Велвет помочилась, опустошив свой болезненно сокращавшийся мочевой пузырь. Ее мучитель мурлыкал себе под нос какую-то быструю мелодию, в которой она наконец узнала песенку «Бич Бойз» «Я опытный».
«Как же я хочу тебя убить!» – едва не слетело с ее языка.
– Мне нужно еще и покакать, – сказала она очень тихим голосом.
– Я останусь здесь.
Из-за мешка на голове она не могла видеть его.
– Кори, но ты же не можешь смотреть, как из меня выходит дерьмо, и находить это сексуальным. Пожалуйста.
– Нет.
– Пожалуйста, Кори, пожалуйста!
– Нет. – В его голосе она опять уловила изумление. Он повторял свое «нет», чтобы заставить ее унижаться, заставить просить его.
Если он убьет тебя прямо сейчас, по крайней мере, все это для тебя закончится. В своих фильмах ей приходилось играть развратных цариц, которые брали на себя доминирующую роль в сексе, и сейчас Велвет решила взять на вооружение тот ледяной повелительный тон, которым ее героини разговаривали со своими фаворитами.
– Так ты балдеешь от того, что делают в туалете, Кори? Очень печально. Я думала, что ты настоящий мужчина.
Ей в ответ было долгое молчание, и она подумала: «Либо я достану тебя, либо ты должен будешь удушить меня прямо здесь, на унитазе».
– Я не какой-нибудь там извращенец. Я нормальный, – наконец произнес он.
Это заявление чуть не вызвало у нее приступ истерического хохота. Она невольно схватилась за холодную керамику унитаза и заставила себя продолжать игру.
– Конечно, Кори. Ты нормальный. А нормальный мужчина позволяет даме сходить на горшочек наедине. – Она выдержала паузу. – Ты сделаешь это, а я покажу тебе в постели такое, чего ты раньше никогда не видел.
В наступившей тишине Велвет читала про себя настоящую молитву, первый раз за последние лет десять: «Ну, пожалуйста, Господи, пожалуйста, помоги мне сейчас».
– Хорошо, – сказал он. – Я подожду снаружи. Но не пытайся что-нибудь сделать.
– Не буду.
Она слышала, как он вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Она рывком стащила с головы мешок и сорвала с глаз шелковую повязку. Ванная комната была маленькой; ее стены были выложены плиткой цвета морской волны лет тридцать назад. В углу стояла душевая кабинка, а сам душ был прикручен болтами к стене.
Увидев на двери небольшую задвижку, Велвет подумала, что, если она закроется, Кори, так или иначе, услышит.
– Поторапливайся, – прикрикнул он.
– Я стараюсь, – ответила Велвет, придав своему голосу слезливое звучание. Она застонала, словно у нее болел живот. – Еще минутку. – Если он услышит, что она начала тут рыться, он сразу же вломится внутрь. Она чуть не заплакала от злости. Ничего, абсолютно ничего, чем можно было бы защищаться.
Женщина встала на колени и осторожно открыла шкафчик под раковиной. Ватные шарики. Туалетная бумага. Дезинфицирующий спрей.
Вот!
Она вскочила на ноги, распахнула дверь и направила ему в глаза сильную струю дезинфицирующего средства. Мужчина вскрикнул и упал на спину.
– А-а-а! – орал он, схватившись за лицо.
Велвет выбежала из ванной и помчалась по коридору, который вел в маленькую комнатку. Увидев входную дверь. она бросилась к ней.
Заперто.
Шатаясь, насильник поднялся на ноги, царапая горящие от жгучей боли глаза.
Шесть замков на двери и еще три засова. Но она открыла их и снова попробовала толкнуть дверь. Все еще заперто. Остальные замки открывались ключом.
Где же он может держать эти проклятые ключи? Стараясь не паниковать, Велвет принялась рыскать по комнате. На столе ничего, кроме грязной тарелки с крошками от сэндвича и стакана с остатками молока. Ничего и на небольшой кухонной стойке.
Она слышала звон ключей раньше, когда он ронял их на пол спальни. Велвет повернулась, и тут он набросился на нее: лицо перекошено от ярости, вместо глаз – красные слезящиеся щели.
Она схватила с боковой тумбочки лампу и сильно ударила его, попав ему в плечо. Мужчина осел на пол, и Велвет подняла лампу, чтобы врезать ему по голове.
Его руки потянулись к ногам женщины. Стараясь повалить свою жертву, он вцепился в тонкие лодыжки и не отпускал ее, хотя она изо всех сил била его основанием лампы по шее, потом по затылку. Велвет, в свою очередь, мысленно повторяла: «Не дай ему тебя свалить. Если он уложит тебя на пол, он победил».
И тут ей в ногу впились его зубы, сильно и глубоко, до самой кости, вырвав кусок мяса.
Велвет вскрикнула и упала на пол, принявшись колотить своего мучителя ногами.
Ей удалось схватить упавший баллончик спрея и снова направить ему в лицо струю. Одновременно она пыталась намотать на его шею шнур от лампы. Он заплакал и внезапно сильно ударил ее рукой, попав в дыхательное горло, Велвет задохнулась и стала судорожно хватать ртом воздух. Мужчина схватил лампу и с силой опустил ее на голову женщины. Лампа раскололась, Велвет обмякла, и ее глаза закатились. В последний миг, теряя сознание, она подумала: «Нет, только не это».
Клинок поднялся, затем тут же опустился на пол. Его глаза горели так, словно эта сучка засунула туда горящие спички. Собравшись с силами, он с трудом дошел до умывальника и. стал промывать свои обожженные глаза водой. Во второй раз струя дезинфицирующего средства была довольно слабой, но первый раз, когда ядовитая жидкость обожгла слизистую оболочку глаз, это показалось ему настоящим адом.
Она могла ослепить его! А может быть, и так уже нанесла непоправимый вред зрению.
Его вырвало прямо в умывальник. Потом, после бесконечно долгого промывания глаз, когда он наконец почувствовал, что острая боль постепенно перешла в тупую, Клинок протянул руку к баллончику и прочитал инструкцию. «Вызовите врача» – сейчас это не вариант. Он заставит эту сучку заплатить ему за все. И Клинок продолжил промывать глаза.
Через полчаса руки его все еще тряслись, но он уже мог видеть достаточно хорошо, чтобы снова закрыть все засовы и перетащить Велвет назад в комнату. Ее левая лодыжка представляла собой кровавое месиво, она дышала с присвистом и находилась без сознания.
«И это называется хорошее воспитание», – презрительно подумал он. Никто из его предыдущих жертв так яростно не сопротивлялся. Когда утихнет боль, этот ее огонь сделает процесс наказания и уничтожения еще более сладким для него, чем убийство его собственной мамы. О, как это будет забавно! Представив себе предстоящую казнь, Клинок весь напрягся, несмотря на болевшие глаза и голову Он будет держать ее глаза открытыми, направляя в них струю спрея, пока баллончик не кончится. Он наденет на себя свои ножны с великолепным острым ножом, чтобы она могла видеть, что ее ожидает после всей этой прелюдии с химией.
Он проглотил полдюжины таблеток аспирина и взвалил Велвет на плечо. Бросив ее на кровать, он принялся заново привязывать ее к металлическим стойкам.
В это время в дверь постучали.