Бандиты — это самые разные люди: и преступники, подчиняющиеся лишь законам криминального мира, и правители, устанавливающие собственные законы. Общей чертой бандитизма — как криминального, так и государственного — является то, что бандиты произвольно нарушают общепринятые нормы и условности общения, лицемерно декларируя при этом приверженность этим принципам и заявляя об уважении женщин, но на деле низводя их до положения объектов сексуальной эксплуатации.

Тем не менее некоторых женщин привлекает грубая сила бандитов, их наглое пренебрежение законом, незаслуженные привилегии и богатство, а также возбуждение, которое они испытывают при интимных отношениях с такими выдающимися в своем роде мужчинами. Эти женщины могут стать любовницами бандитов и пытаться удовлетворять их безудержные фантазии во плоти и крови реальной жизни.

 

Вирджиния Хилл

{386}

Самой известной подругой бандитов, возможно, была Вирджиния Хилл, любовница Багси Сигела — гангстера, который не только занимал высокое положение в иерархии американской еврейской мафии, но и был одним из основных создателей крупнейшего центра азартных игр в Лас-Вегасе. На протяжении десятилетий Вирджиния Хилл воодушевляла женщин, которым хотелось подражать спутницам бандитов; они стремились перенять ее крутой, а по их мнению, гламурный, образ жизни. Голливуд тоже отдал должное очарованию Вирджинии: она стала главной героиней вышедшей на экраны в 1991 г. криминальной драмы «Багси», повествующей о титанических (но прозорливых) усилиях, направленных на преобразование захолустного городишки Лас-Вегас в гигантский игорный и развлекательный оазис в пустыне штата Невада. Интегральной частью этой истории стали бурные отношения Багси с Вирджинией.

В реальной жизни Вирджиния была кем-то вроде извращенного Горацио Алгера. Она родилась в 1916 г. в маленьком городе в штате Алабама и стала седьмым ребенком из десяти. Отец семейства, запойный пьяница, нещадно избивал жену и детей и пропивал почти все, что зарабатывал. Вирджинии, которую прозвали Киской за то, что она чем-то походила на взъерошенную кошку, часто доводилось терпеть на себе рукоприкладство отца. Но уже в семилетием возрасте она восстала против его насилия. Однажды, когда отец — «пьяная чертова задница», — пошатываясь, двинулся к Вирджинии, собираясь задать ей трепку, она схватила сковородку с длинной ручкой и сильно ударила ею папашу. Тот отомстил дочери, избив жену, но с тех пор никогда не поднимал руку на Вирджинию.

В конце концов мать Вирджинии ушла от мужа и забрала ее из восьмого класса школы, чтобы дочка ей помогала. Вирджиния иногда подрабатывала за символическую плату, хозяйничала по дому и присматривала за младшими братьями и сестрами. Вскоре она выяснила, что с точки зрения заработка торговля собственным телом — занятие легкое и прибыльное. К четырнадцати годам Киска превратилась в секс-бомбочку, вполне осознававшую свою эротическую привлекательность и обладавшую изрядным сексуальным опытом. Ее стало тесно в захолустном городке в Алабаме эпохи депрессии и сухого закона, Вирджинию манили яркие огни большого города.

Нью-Йорк, полный иммигрантов и уличных банд, ее не привлекал. Ей больше был по нраву Чикаго, где легче было устроиться на работу в связи с открытием международной выставки «Столетие прогресса» (1933–1934 гг.). Но больше всего Вирджинию прельщали колоссальные возможности, открывавшиеся перед потрясающей девицей в гангстерском мире Аль Капоне.

Он приобрел широкую и печальную известность после бойни в День святого Валентина в 1929 г., когда фактически захватил контроль над преступным миром Чикаго.

Семнадцатилетняя Вирджиния приехала в Чикаго в поисках сильных ощущений, денег и красивой жизни. Жестокость отца закалила ее и убедила в том, что мужчинам доверять нельзя. Такая позиция неплохо подготовила ее к жизни среди бандитов в качестве их подруги.

Свою первую работу в Чикаго в качестве официантки она получила в итальянском районе Сан-Карло, где Капоне построил комплекс дорогих ресторанов, которые контролировали гангстеры. Не прошло и года, как она привлекла внимание Джои Эпстейна (Эпа), контролировавшего в Чикаго ставки на скачках. Пять футов и четыре дюйма воплощенной чувственности, с длинными, густыми, золотисто-каштановыми волосами и пронизывающим взглядом серых глаз — Вирджиния была весьма привлекательна. Хоть она слишком злоупотребляла косметикой, Эпстейна восхитило ее самообладание и уверенность в себе. Эти же ее качества пришлись по душе и Мими, невестке Аль Капоне; она подружилась с Вирджинией и стала приглашать ее к себе на вечеринки.

Двенадцатого июня 1934 г., после одной такой гулянки, продолжавшейся всю ночь, Эпстейн ввел Вирджинию в курс своих дел, касающихся операций по отмыванию денег: он решил сделать ее курьером и своим доверенным лицом. Эп разъяснил ей тонкости ведения бухгалтерской отчетности, обучил отношениям с налоговой службой и рассказал о кровавых обычаях гангстерского сообщества. Он стал покупать Вирджинии дорогую модельную одежду, снял для нее со вкусом обставленную квартиру и еженедельно давал на расходы три тысячи долларов. Он платил за ее шикарные вечеринки, на которые приходили богатые чикагцы, стоявшие по обе стороны закона, и поощрял ее к тому, чтобы она спала с другими гангстерами. Сам он с ней в интимные отношения не вступал. Скорее всего, Эпстейн был латентным гомосексуалистом, и отношения с Вирджинией как с основной его подружкой придавали ему солидность и опровергали слухи о его нетрадиционной сексуальной ориентации.

С выигрышной позиции помощницы Эпстейна Вирджиния наблюдала, как связанные с мафией бандиты обращаются с другими женщинами, и с пренебрежением отзывалась о них как о «дурацких, тупых куклах». Мужья часто оскорбляли их и били, хвастались перед ними своими любовницами так, словно те служили им модными безделушками. «Я выросла в дерьме, которым папаша мой постоянно меня мазал, и сбежала от этого, — сказала она как-то одному из приятелей Эпстейна. — С чего бы мне снова лезть в это дерьмо? Тем более что я не обязана это делать». Девятнадцатилетняя Вирджиния Хилл не отказывалась от физической близости, когда это нужно было для дела, но никогда не вступала в интимные отношения по любви.

К двадцатому дню рождения Вирджиния была близкой подругой большинства самых влиятельных чикагских рэкетиров. Она располагала достаточно подробной информацией об их махинациях и о совершенных ими убийствах, которую могла использовать, чтобы с ними разделаться. Вместе с тем она знала, что за разглашение этих сведений ее ждет немедленная казнь, и потому никогда зря языком не болтала.

Однако репутация Вирджинии как человека скрытного и осмотрительного не распространялась на ее сексуальные связи — она вступала в интимные отношения с таким числом бандитов, что их трудно было сосчитать. Во время одной скандально известной новогодней вечеринки она громко сказала, что готова ублажить ртом любого, кто ей за это заплатит, а потом ползала на коленях от одного мужчины к другому и делала им минет. Когда какая-то женщина, которой это зрелище внушило омерзение, назвала ее шлюхой, Вирджиния схватила ее за волосы, дала ей пощечину и закричала: «Я, черт возьми, лучшая минетчица в Чикаго и в доказательство этого могу предъявить свои бриллианты! Я не делаю ничего такого, чего бы не делала ты, только на тебе я никаких бриллиантов не вижу». Этот «крутой» поступок принес ей прозвище «Королевы [чикагских] бандитов» и обеспечил еще большее уважение гангстеров.

Следующую победу Вирджиния одержала над Джо Адонисом — жестоким нью-йоркским гангстером, контролировавшим азартные игры и нелегальную лотерею на восточном побережье США. С благословения своих чикагских партнеров, которые вели переговоры о союзе с нью-йоркской мафией, она вскоре переехала в Нью-Йорк и стала «девушкой Джо». Вирджиния и Джо все делали вместе — и блудили, и совершали преступления. Они жутко ругались и ворочали огромными деньгами.

Как-то ночью в баре Вирджиния с Адонисом встретили Багси Сигела, и тот решил соблазнить ее, чтобы досадить Адонису, которого презирал. Багси, еще один крупный гангстер, был под стать очаровательной Вирджинии: голубоглазый мужчина с ямочками на щеках и прилизанными волосами. Тщеславный эгоист, при необходимости он мог стать обаятельным кавалером. За ним закрепилась репутация человека, верного своим друзьям и союзникам. Характер у него был вспыльчивый, его ничего не стоило вывести из себя, при этом со своими спутницами и соперниками в криминальном мире он нередко бывал груб, а порой и жесток. Только его жена, Эста Краковер, в которую он был влюблен с детства, никогда не знала его кулаков.

Багси Сигел оказался первым мужчиной, который смог найти путь к сердцу Вирджинии. День спустя после первой встречи они занимались любовью всю ночь, причем Вирджиния отдавала ему не только свое тело, но и сердце. Однако уже через несколько дней боссы послали Багси в Голливуд, чтобы он привел в порядок различные операции, связанные с азартными играми, на западном побережье.

Вирджиния осталась в одиночестве, и Эпстейн наказал ее за нежелательную и непозволительную связь с Сигелом, сократив еженедельные выплаты и сузив круг ее обязанностей. Вирджиния пришла в ярость. Вскоре она уехала к матери в Джорджию. Дом, в котором жила ее мать, даже отдаленно не напоминал ту лачугу, где семья Вирджинии ютились пять лет назад. Это было внушительное строение, приобретенное на деньги, которые она регулярно высылала матери с севера.

Вирджиния там отдохнула, помирилась с Эпстейном, обставила дом матери шикарной мебелью, накупила ей модной одежды, водила ее по лучшим ресторанам, покупала дорогие ювелирные украшения.

Потом вместе с младшим братом Чиком она отправилась в Мексику, рассчитывая там «оторваться» перед возвращением в Чикаго. Вирджинию привлекали и завораживали мексиканцы: ее настойчивое желание половой близости с ними, казалось, было ненасытным.

Вирджиния с Чиком вернулись в Чикаго и занялись рэкетом. Позже, во время краткого отпуска, проведенного дома, Вирджиния, поддавшись внутреннему импульсу, вышла замуж за Осгуда Гриффина — девятнадцатилетнего студента университета Алабамы, игравшего в футбол за университетскую команду. Спустя шесть месяцев, на протяжении которых Вирджиния постоянно уезжала от мужа в непродолжительные «деловые» поездки в Чикаго, Калифорнию и Мексику, их брак был признан недействительным.

Следующим мужем Вирджинии стал Мигелито Карлос Гонсалес Вальдес, хозяин мексиканского ночного клуба. Он женился на ней, чтобы эмигрировать в Соединенные Штаты. Вальдес, который не знал, чем занималась Вирджиния, полагал, что она, как подобает жене, будет вести домашнее хозяйство. Вирджиния его за это презирала, и вскоре этот брак распался, как и предыдущий.

К двадцати пяти годам Вирджиния стала в бандитской среде самой могущественной женщиной, на которую можно было положиться, главари мафии в Чикаго, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе считали ее своим человеком. Она была столь же влиятельной в силовых структурах, как и многие бандиты-мужчины. Ни одной женщине никогда раньше не удавалось достичь таких возможностей и такого положения.

Таким был ее статус весной 1939 г., когда они с Багси Сигелом снова встретились на вечеринке в особняке актера Джорджа Рафта. Инициатива воссоединения принадлежала Вирджинии, и конец выходных они с Багси провели в постели. С тех пор они были неразлучны, совмещая секс и бизнес, общаясь на приемах и вечеринках со звездами кино, такими как Гэри Купер, Кларк Гейбл, Кэри Грант, которые не имели ничего против компании Багси с Вирджинией, гламурной и рискованной пары, чьи средства, как могло показаться, были неисчерпаемы.

На самом деле Багси так легкомысленно и много тратил, что всегда нуждался в деньгах. Его прежним подружкам приходилось самим платить за себя, а нередко они расплачивались еще и за него. Но Вирджиния была другой, особенной, она стала самой большой любовью в его жизни. Багси купил и отремонтировал чудесный дом и дал Вирджинии один из двух золотых ключей к нему. Даже в неумеренном, невероятном Тинселтауне Вирджиния и Багси тратили больше денег, чем кто-то другой, на чаевые, подарки и на самих себя. Их дом был роскошно обставлен. Их гардеробы потрясали воображение — у Вирджинии было больше ста пар обуви, наряды от лучших портных, кашемировые свитера и дюжина шуб. Она водила новый «кадиллак» и ежемесячно посылала сотни долларов матери.

Несмотря на их близость, Вирджиния и «голубоглазый беби» — ей нравилось так ласково называть Багси, потому что он это прозвище ненавидел, — друг другу изменяли. Вирджиния не могла отказать своим мексиканским приятелям, старым любовникам и даже Джорджу Рафту, их с Багси общему другу. «Голубоглазый беби» поклялся убить любого мужчину, который с ней переспит, но ему так и не удалось уличить ее в измене. Как ни удивительно, не могли это сделать и вездесущие журналисты, хотя они следовали за Вирджинией повсюду и сочиняли поражавшие воображение истории о подружке-бандитке Багси Сигела.

Вирджиния оставалась подругой Багси на протяжении пяти бурных лет. В постели с ним она испытывала такое удовольствие, какого ей не дарил ни один другой мужчина. Нередко они ссорились и даже дрались, при этом Багси бил ее так же, как бил когда-то отец, а Вирджиния давала ему сдачи. Потом она скрывала следы побоев под толстым слоем косметики, и Багси делал то же самое. Но его взрывной характер, ревность и (обоснованные) подозрения в изменах, беспрестанные требования денег — притом, что он никогда не возвращал долги, — а также отказ развестись с женой и жениться на ней постепенно ослабляли привязанность к нему Вирджинии.

После одной шумной ссоры, вспыхнувшей из-за его отказа развестись с Эстой, Багси избил Вирджинию так, что она потеряла сознание, а потом изнасиловал ее на их кровати. Через какое-то время он пригласил ее переехать с ним в Лас-Вегас. Подкупив тамошние власти, Багси получил разрешение на строительство состоящего из роскошной гостиницы и казино комплекса, который хотел назвать «Фламинго» — так же, как он ласково называл Вирджинию. Она сказала, что никогда ему не простит изнасилования, рассмеялась и улетела в Нью-Йорк, где возобновила интимные отношения с Джо Адонисом. В то же время она давала детальные отчеты о деятельности Багси соперничавшим с ним главарям мафии.

Багси продолжал настойчиво ее добиваться. Вирджиния редко наведывалась в Лас-Вегас, но они встречались, когда она бывала в Лос-Анджелесе. Там он щедро потчевал ее рассказами о том, что при строительстве возникает множество трудно поддающихся контролю проблем, из-за которых резко увеличиваются затраты, говорил, сколько украл сам (около двух миллионов долларов) из тех денег, что вложили в этот проект другие гангстеры. Вирджиния скрупулезно отмечала все подробности и сообщала полученные сведения обеспокоенным партнерам Багси.

Торжественное открытие «Фламинго» обернулось катастрофой. Вирджиния туда переехала за несколько недель до этого события, потому что считала гостиницу памятником себе. Они с Багси много пили и жутко ругались. Позже она навсегда покинула Лас-Вегас и «Фламинго» и впоследствии при любом упоминании о них выходила из себя. Во время встречи с Багси в Лос-Анджелесе она прокляла его и обозвала «паршивым неудачником, тупым чурбаном, который сделал своих друзей богатыми, а из собственного кармана даже за такси заплатить не мог». В отместку Багси снова избил ее и изнасиловал.

Тем временем, несмотря на то что «Фламинго» начал понемногу приносить прибыль, партнеры Багси сочли, что на него нельзя больше полагаться, и в мае 1947 г. решили его убрать. Вирджиния, продолжавшая с ними активно сотрудничать, все еще была тесно связана с Багси. Казалось, у нее сильно расшатались нервы, потому что она глотала столько таблеток снотворного, сколько хватило бы для самоубийства. В результате заказчики убийства Багси чуть было не приказали убрать ее вместе с ним. Вирджинию спасло лишь вмешательство Джо Адониса.

В середине июня Вирджинии позвонил Эпстейн и сказал, что ей надо уехать из Лос-Анджелеса. Двадцатого июня, через несколько дней после ее отъезда, когда Багси Сигел, развалившись на мягком диване, читал «Лос-Анджелес тайме», «друзья» из мафии его застрелили. «Насекомое убито», — сообщил в Нью-Йорк Джо Адонис.

В Париже, где она проводила время с богатым французом двадцати одного года, Вирджиния дала интервью «Таймс». «Бен, как я всегда его звала, был такой милый, — со слезами на глазах говорила она. — Представить себе не могу, кто в него стрелял и почему». Вскоре, снова проглотив убойное количество таблеток снотворного, она оказалась в больнице.

Вернувшись в Соединенные Штаты, психически травмированная Вирджиния отправилась с братом во Флориду, скрываясь от репортеров, которые пытались как-то уличить ее в причастности к убийству Багси. И опять она хотела покончить жизнь самоубийством — четвертый раз за четыре месяца. По мере того как ее подавленность усугублялась, Вирджиния все больше пила, все чаще у нее случались приступы гнева, ухудшалось состояние психики. Джои Эпстейн, боявшийся, что она предаст гласности свой дневник, содержавший сенсационные тайны мафии, продолжал ее поддерживать.

В феврале 1950 г. Вирджиния влюбилась в женатого австрийца, инструктора по горным лыжам, Ганса Хаузера, подозревавшегося в симпатиях к нацистам. Девять месяцев спустя родился их сын Питер. В 1951 г. ее вызвали для дачи показаний на заседание Комитета Кефаувера — комиссии, занимавшейся расследованием деятельности организованной преступности. Вирджиния защищала Джои Эпстейна, а на вопрос о происхождении ее более чем внушительных средств ответила: это щедрые подарки ее кавалеров.

Вирджиния не осталась безнаказанной. Министерство финансов признало ее виновной в уклонении от уплаты налогов и заставило продать дом, мебель, драгоценности, которые она не успела передать другу в Мексику, одежду и 144 пары обуви. Потом она уехала в Мексику по австрийскому паспорту и дала зарок никогда больше не возвращаться в Соединенные Штаты, чтобы ее не могли «достать эти крысы в Вашингтоне. Это они настоящие бандиты в нашем мире, ия не намерена прощать тех, кто мне навредил».

«Крысы в Вашингтоне» не оставили ее в покое. В 1954 г., когда Вирджиния жила в Европе с Хаузером, ей пришло извещение об уклонении от уплаты налоговой задолженности на сумму 80 180 долларов. Повсюду были расклеены объявления о том, что она находится в розыске, и даже в Европе ее стали избегать.

С годами положение Вирджинии ухудшилось. Она разошлась с Хаузером и вместе с их сыном Питером поселилась в дешевых меблированных комнатах в Зальцбурге. Размышляя над прошедшей жизнью в качестве подруги бандитов, она с горечью сказала Дину Дженингсу, который писал книгу о Багси Сигеле: «Я знаю в Америке сотни женщин, которых содержат мужчины. Почему они не платят налоги? Если меня собираются за это упечь за решетку, почему их тоже не посадят, вместе со мной?»

К 1966 г. нищая и жалкая, жившая в Европе на зарплату пятнадцатилетнего сына Питера, который работал официантом, Вирджиния попыталась достичь соглашения о возвращении домой и подала прошение о снисхождении. Кроме того, она потребовала денег у бывших партнеров-гангстеров, угрожая им тем, что, если они не раскошелятся, передаст властям свои записи, в которых говорилось об их преступлениях.

Последние дни жизни Вирджиния провела в Неаполе; там, она еще раз попыталась получить значительную сумму денег у Джо Адониса. Позже Адонис заявил, что принял ее требование, а потом они всю ночь занимались любовью. После того как они вместе позавтракали, он передал ей десять тысяч долларов в купюрах достоинством в сто долларов и поцеловал ее на прощание. На следующий день двое насмерть перепуганных пешеходов нашли труп Вирджинии. В отчете местной полиции сообщалось, что она скончалась от передозировки снотворного и при ней была найдена предсмертная записка.

В последние годы в биографии Вирджинии Хилл очевидные обстоятельства ее смерти были подвергнуты сомнению. Когда Энди Эдмондс, взявший многочисленные интервью, писал ее биографию, он пытался доказать, что Вирджинию убили двое приятелей Адониса, и Джои Эпстейн уже на обратном пути в Нью-Йорк тоже об этом знал. Убийцы отвезли ее к сельской пешеходной тропе, заставили Вирджинию проглотить много таблеток снотворного и оставили ее там без сознания умирать. Так бандиты привели в исполнение приговор против своей подруги, некогда обладавшей огромными возможностями.

Дурная слава Вирджинии Хилл распространилась слишком широко, чтобы ее смерть прошла незамеченной. Это событие вызвало большой резонанс как в средствах массовой информации, так и у широкой публики, запомнившей ее такой, какой она когда-то была — гламурной и великолепно выглядевшей в роскошных нарядах, не стеснявшейся в выражениях и не преклонявшейся перед авторитетами, менявшей поклонников как перчатки и сорившей деньгами налево и направо. Но чаще всего вспоминали о том, какое влияние она имела в жестокой и опасной мафиозной среде.

Все эти воспоминания отражали истинное положение вещей, в частности единственный в своем роде статус Вирджинии, которая была доверенным лицом и соратницей некоторых самых жестоких и беспощадных американских преступников. В определенном смысле, она отвоевала для себя некоторую независимость и обеспечила себе до неприличия гламурный стиль жизни. Но ее независимость определялась Джои Эпстейном и другими боссами мафии до такой степени, что неповиновение могло быть чревато смертью. Вирджиния это прекрасно понимала и противилась их воле только по мелочам. Когда же она забыла об этом и попыталась угрожать своим бывшим подельникам и любовникам, ее убили.

На протяжении большей части жизни Вирджинии успехи чередовались с несчастьями, она много раз пыталась покончить с собой или, по крайней мере, как-то обозначить свое безысходное горе. Много раз она переживала глубокие депрессии, и трудно себе представить, что любой человек, которому порой доводилось жить в такой же нужде, какую терпела Вирджиния, мог чувствовать себя иначе. Гламурный и казавшийся заманчивым образ жизни Вирджинии Хилл на самом деле был не более чем глянцевой обложкой.

В конце жизни Вирджиния затаила глухую злобу на Эпстейна, прежде всего за то, что именно он втянул ее в преступную жизнь.

Но еще сильнее она его ненавидела, потому что он не сказал ей, сколько нужно было платить налогов — это было обычным сетованием женщины, известной своей независимостью.

Вирджиния умерла в бедности, преданная давним любовником, которого никогда не любила, и, видимо, убитая по приказу своих старых приятелей и подельников. Такой была подруга бандитов, побудившая многих других молодых женщин искать счастье в качестве спутниц мужчин, принадлежащих к преступному миру.

 

Арлин Брикман

{394}

Арлин Вейсе, родившаяся в 1934 г. в Нижнем Ист-Сайде в Нью-Йорке, воспитывалась на газетных репортажах о «подвигах» Вирджинии Хилл, которую одна из бульварных газетенок окрестила «самой успешной женщиной Америки» . Отец Арлин, вымогатель с широкими связями в преступном мире, хотел уберечь дочь от причастности к преступному миру. Но Арлин уже с двенадцати лет твердо решила, что станет такой же подругой бандитов, как Вирджиния Хилл.

Бабушка Арлин — Ида Блюм, хозяйка похоронного бюро — поддерживала ее в этом стремлении. Арлин знала, что было нужно для достижения ее цели: смазливая мордашка, достаточно мозгов, чтобы держать рот на замке, и искушенность в искусстве плотской любви, чтобы с помощью секса удерживать понравившегося гангстера. В награду она рассчитывала на подарки, положение в обществе и уважение.

Со временем Арлин превратилась в высокую, стройную молодую женщину с внушительным бюстом. Девственность она потеряла с молоденьким двоюродным братом: Арлин впервые отдалась ему в похоронном бюро бабушки. После этого она выбирала в партнеры мужчин, которые были значительно старше нее, потому что с ними ей было приятнее иметь дело. По вечерам она с тремя подружками кружила по улицам на машине, выбирая понравившихся мужчин.

Читала Арлин мало, и все, что она читала, посвящалось Вирджинии Хилл. «В моих глазах, — говорила она своему биографу Терезе Карпентер, — именно она была той бабой, у которой все шло путем». Самое большое достижение Вирджинии, как считала Арлин, заключалось в том, что в мужской среде ее считали своим парнем.

Арлин была еврейкой, но предпочитала иметь дело с итальянскими бандитами, которые казались ей более романтичными и сильнее ее возбуждали. Первым гангстером, с которым она стала близка, был Тони Мирра — мордоворот из мафиозного клана Бонанно. На протяжении нескольких недель, полных разочарования, Тони ее попросту игнорировал. В конце концов он пригласил ее прокатиться в своем черном «кадиллаке» с желтыми дверями; во время поездки он стал гладить и тискать ее бедра и груди, а потом притянул ее голову к расстегнутой ширинке. Когда Арлин попробовала сопротивляться, он ей сказал: «Ты же ведь просто динамо крутишь». Уловив в его словах вызов, Арлин взяла в рот его половой член: ей пришлось научиться заниматься оральным сексом.

Четырнадцатилетняя Арлин стала подругой Тони. Он давал ей деньги, а она передавала конверты и пакеты его партнерам. Перед тем как «приступить к исполнению обязанностей», она всегда тщательно продумывала свой наряд и, подражая Вирджинии Хилл, обязательно накидывала на плечи лисий палантин. То обстоятельство, что Тони решительно не нравился ее родителям, еще больше влекло к нему Арлин, которая успешно противостояла всем их попыткам прекратить встречи дочери с ним и другими гангстерами с такой же дурной репутацией.

После расставания с Тони она сошлась с итальянским боксером Аль Пеннино, которого встретила в компании многообещающего боксера Рокки Грациано. Накануне ответственного боксерского поединка родители Арлин насильно увели ее из номера гостиницы, который снимал Аль Пеннино. Это так его расстроило, что он проиграл бой. Арлин винила за это себя и компенсировала ему поражение деньгами, которые стащила из бумажника отца. Но мать Аль Пеннино и его братья невзлюбили Арлин, а сам он постоянно ждал от нее подачек. Вскоре Арлин решила: с нее хватит — и прекратила визиты в его «итальянскую забегаловку».

Следующим любовником Арлин стал друг ее отца Натаниель (Нати) Нельсон, хозяин швейного производства, имевший обширные связи в преступном мире. Упитанный, крикливо и безвкусно одетый Нати, который был на тридцать лет старше Арлин, блистал ювелирными безделушками, а привлекательной внешностью вполне мог соперничать с Багси Сигелем. Нати игнорировал все попытки Арлин привлечь его внимание, пока она не соблазнила его в небольшом домике на берегу океана.

Мимолетное удовольствие, доставленное ему в шезлонге, привело, по крайней мере со стороны Нати, к страстному любовному роману. Он не скупился на подарки Арлин и снабжал ее деньгами. Но его собственнический инстинкт и разговоры о женитьбе настолько ее встревожили, что она прекратила с ним отношения. Нати удалось вернуть ее расположение, когда он преподнес ей в подарок бриллиантовый браслет и заручился поддержкой ее бабушки. Кроме того, он прекратил вести с ней какие бы то ни было разговоры о браке.

Арлин бросила школу и стала манекенщицей. Она часто ночевала в богато обставленной квартире Нати. Как-то в субботу утром, выходя из дома, где жил Нати, она столкнулась на лестнице с известным гангстером Джимми Дойлом. А когда вернулась, обнаружила Нати на полу в вестибюле с дыркой от пули во лбу. В ужасе Арлин убежала оттуда, ничего никому не сказав. Джимми Дойл пригласил ее к себе. Арлин оделась, подражая манере Вирджинии Хилл, и пошла навстречу смерти. Но Джимми хотел от нее только секса — быстрого и жесткого. Арлин ему подчинилась. Потом Джимми закурил и сказал ей: «Пошла вон. Я тебе позвоню».

С тех пор Джимми стал ее использовать как сексуальную рабыню, деля ее при этом со своими подручными. Арлин переносила происходившее молча, боясь признаться в этом родителям. Но она так похудела и стала так часто плакать, что они отвели ее к психиатру, которому удалось выпытать ее секрет, и он рассказал обо всем ее родителям. Отец Арлин встретился с Джимми. Получив гарантию молчания Арлин об известных ей обстоятельствах смерти Нати Нельсона, Джимми согласился оставить девушку в покое.

Оказавшись в безопасности, Арлин пришла в себя. Вскоре она встретила Нормана Брикмана, мужчину значительно старше нее, который недавно развелся с женой, и вышла за него замуж.

Оглядываясь назад, Арлин пришла к выводу, что приняла его предложение только потому, что ей хотелось выйти замуж раньше своей добропорядочной и успешной младшей сестры. Брак Арлин не был счастливым. Норман оказался необычайно требовательным к одежде, еде, порядку в доме. Несмотря на все усилия, Арлин не удавалось все делать так, как ему хотелось. Они разъехались, и она забрала их маленькую дочку Лесли. Арлин снова стала встречаться и спать с бандитами — такими старыми друзьями, как Тони Мирра, и с новыми знакомыми.

Арлин возлагала большие надежды на эти отношения. Она говорила: «С крутым бандитом можно выйти куда-нибудь потусоваться. В машине с ним можно поработать ртом. Может, он тебе цацку какую золотую подарит, а может, несколько бумажек по сотне долларов подбросит. “На, детка, пойди купи себе платье”».

Но очередной ее мужчина, Джо Коломбо, один из боссов мафии, требовал от нее сексуальных услуг, но ничего не давал взамен. «Он самый худший из всех подонков в мире!» — с возмущением признавалась Арлин более щедрому бандиту .

Со временем Арлин стала доверенным человеком во всех крупных мафиозных кланах: Гамбино, Дженовезе и Бонанно. Ее отношения с этими бандитами чем-то напоминали взлеты и падения при катании на американских горках — с таким грохотом, что от страха душа уходит в пятки (однажды трое гангстеров изнасиловали ее в конторе ночного клуба), хотя время от времени такое существование приносило Арлин крупные барыши.

Так она жила долгие годы. Потом Арлин встретила бандита Томми Люка, который, хоть и был отчаянным антисемитом — иногда при людях он называл ее «сволочь, выращенная на маце с салом», — сделал ее своей подружкой и снял им с Лесли квартиру. Но жизнь с Томми оказалась ужасно скучной, потому что Арлин почти все время проводила дома. Он заставлял ее готовить блюда итальянской кухни для своих дружков-бандитов, которые демонстративно игнорировали Арлин, обсуждая многочисленные грязные делишки. Томми часто дарил ей мелкие ювелирные украшения, но когда ему были нужны деньги — что случалось нередко, — забирал у нее свои подарки и закладывал их.

К тому же Томми ее бил — чем дальше, тем чаще и все более жестоко. Однажды, когда она, избитая, вся в синяках и кровоподтеках, стонала на полу, он ее изнасиловал. Позже Томми упрекнул Арлин в том, что она сама довела его до такого состояния, в котором он сотворил с ней это непотребство, — и добавил: она всегда может на него рассчитывать. Как часто избиваемая женщина, Арлин была готова принять его насилие над собой за выражение страсти, а следующее за ним раскаяние — за любовь. Она старалась ему угождать любыми средствами, даже пыталась поправиться и красила волосы в черный цвет, чтобы походить на итальянку.

Со временем их отношения становились все хуже. Арлин оказывала Томми в его «делах» серьезную поддержку, и в какой-то момент ей стало казаться, что он не сможет без нее обойтись. Вместе с тем она шпионила за ним и передавала информацию соперничавшим с ним гангстерам, ошибочно полагая, что это может служить ей своего рода страховкой. Когда их двоих арестовали за махинации на тотализаторе, Томми потребовал, чтобы Арлин спасла его, сделав признание, поскольку за подобное преступление ей грозила более «мягкая» статья, чем ему. Она признала свою вину, заключила сделку с судом, в итоге была осуждена условно и заплатила двести долларов штрафа.

Прошли годы. Арлин задолжала ростовщикам мафии, у нее не было средств, чтобы с ними расплатиться. Узнав о том, что бандиты-заимодавцы собираются ее убить, она стала официальной полицейской осведомительницей. В течение десяти лет Арлин принимала ставки на тотализаторе, а также вместе с Томми Люка занималась торговлей героином, и все это время записывала разговоры бандитов на магнитофоны, спрятанные у нее в сумочках. В 1986 г. в ходе долгого и сложного судебного разбирательства она выступала в качестве свидетеля обвинения, благодаря чему была сорвана крупная операция мафиозного клана Коломбо. После этого, как участница федеральной программы защиты свидетелей, Арлин покинула восточное побережье и начала новую жизнь во Флориде.

С ранней юности Арлин Вейсе Брикман стремилась во всем подражать Вирджинии Хилл. Однако по всем статьям она не дотягивала до «свершений» своего кумира. Она никогда не распоряжалась такими суммами денег, какие проходили через руки Вирджинии, не пользовалась таким же уважением бандитских авторитетов, которые к тому же были антисемитами. Вирджиния не заводила детей, пока активно занималась преступной деятельностью вместе с другими бандитами, а Лесли, дочери Арлин, приходилось терпеть настолько тяжелые условия жизни дома, что однажды она бросилась с большим кухонным ножом на одного из приятелей матери, который ее оскорблял. Когда Лесли пристрастилась к героину, Арлин не прекратила торговать наркотиком. С другой стороны, Арлин посчастливилось выжить. Нельзя сказать, что в жизни ее не было приятных моментов. Но в последние годы она отчаянно боялась за свою безопасность, постоянно испытывала нужду в деньгах, к ней никто не относился с уважением. В итоге оказалось, что Вирджиния Хилл была совсем неудачным примером для подражания.

 

Сэнди Садовски, Джорджия Дуранте и Ширли Райс

{399}

Как и Арлин, Сэнди Садовски и Джорджия Дуранте были манекенщицами, которые сначала встречались с бандитами, а потом вышли замуж за гангстеров. Сэнди, работавшая в 1950-х годах танцовщицей в Лас-Вегасе, восхищалась и преклонялась перед Вирджинией Хилл. Еще подростком она смотрела по телевизору (черно-белому, с восьмидюймовым экраном), как Вирджиния Хилл давала показания в ходе расследования Кефаувера. «Она была в черном платье с глубоким вырезом, черной широкополой шляпе, солнечных очках, а на плечах ее красовался палантин из чернобурки. Печально известная, гламурная, таинственная, Она казалась мне просто потрясающей», - вспоминала Сэнди.

И Сэнди, и Джорджия на себе испытали, что значит быть подружкой бандита, жить на грани нервного срыва. Любовники одаривали их дорогими нарядами и ювелирными украшениями, но, поиздержавшись и испытывая потребность в деньгах, они все у них отнимали. Однажды, когда Сэнди ужинала с владельцем ночного клуба Берни Бартоном, другом Меира Лански, одного из самых известных гангстеров, к ним за столик подсел букмекер. Берни между делом дал ему подписанный документ и ключи от машины. «У тебя ведь найдется мелочь на такси, правда, детка?» — спросил он Сэнди. Берни только что отдал их машину в уплату за проигрыш.

Жены и любовницы бандитов часто испытывают недостаток в наличных деньгах, и финансовая безопасность для них нередко так же недосягаема, как безопасность других сторон жизни. (Чтобы жениться на Сэнди, Берни должен был сначала получить разрешение на это у инспектора по надзору за условно-досрочно освобожденными.)

И Сэнди, и Джорджия становились свидетельницами преступного насилия, составлявшего неотъемлемую часть профессии их партнеров. Однажды Сэнди вернулась домой и застала там вместе с Барни раненного пулей в плечо незнакомца. Кровь из раны стекала на сделанное ею на заказ стеганое белое постельное покрывало, а с него капала на бледно-голубой ковер. Берни попросил Сэнди помочь ему извлечь пулю. О том, чтобы отвезти раненого в больницу, пояснил он, не может быть и речи. Потрясенная Сэнди помогала Берни, когда тот резал кухонным ножом плоть вопившего от боли человека и вынимал пулю, которую потом спустил в унитаз. После этого Берни, как ни в чем не бывало, съел подогретый бублик со сливочным сыром, помидором и красной луковицей.

Джорджии довелось пережить еще более страшное испытание. Хозяин ночного клуба Джо Ламендола, красивый и эффектный мужчина, за которого она в итоге вышла замуж, отличался особой жестокостью. Джорджия видела, как он и его подручные избивали корчившегося на земле человека, который молил их сохранить ему жизнь, а потом запихивали его в багажник машины. Когда Джорджия со слезами на глазах спросила Джо о том, что произошло, он бил ее до тех пор, пока она не сказала ему, что ничего не видела и ничего никому не расскажет. «Чтоб ты никогда, никогда, черт тебя побери, не задавала мне никаких вопросов! Кто ты вообще такая, чтобы меня допрашивать?» — кричал он на нее.

Как Вирджинию и Арлин, Сэнди и Джорджию их приятели-гангстеры время от времени тоже избивали. Джорджия стала своего рода классическим образцом избиваемой жены. Сэнди постоянно подвергалась оскорблениям. «Дура тупая. Сука. Стерва. Тварь последняя», — обзывал ее поначалу очаровательный любовник, когда она давала ему неудачно приготовленное блюдо. Попробовав пережаренный бифштекс с недоваренной картошкой в мундире, он швырнул тарелку с едой об стену, потом стукнул кулаком по столу и стал ругать Сэнди на чем свет стоит.

Обе женщины жили с партнерами, которые их полностью контролировали и держали в полном подчинении, регламентируя их жизнь до мелочей, вплоть до того, какой косметикой им пользоваться, как стричься и одеваться, с кем дружить, чем заниматься. Другую проблему составляла беременность. Как выяснила Сэнди, гангстеры терпеть не могли, когда их сожительницы беременели. После нескольких тайных попыток избавиться от плода, включая спринцевание лизолом, Сэнди призналась Берни. Тот сказал, что она сама виновата в этой глупости, а потом посетовал на невезение в жизни: от него беременела каждая женщина, с которой он спал. Когда Сэнди, пытаясь защититься, возразила ему, что была близка с ним только в «бесплодные» дни менструального цикла, как это принято у католичек, Берни крикнул: «Ты разве не знаешь, что католички рожают по двадцать детей?»

В 1960-е годы канадка Ширли Райс пережила многое из того, что довелось перенести Сэнди и Джорджии, а позже стала полицейским осведомителем, как Арлин. Но, в отличие от этих женщин, Ширли уже была замужем. Молодая мать и скучающая жена, она начала свою «карьеру» достаточно поздно, когда ей было двадцать три года. Как-то вечером она решила пройтись по барам в родном городе Гамильтоне — промышленном пригороде Торонто. В одном из заведений ей приглянулся Рокко Папапия, глава преступной семьи Папапия. Они вступили в интимные отношения во время третьего свидания в квартире брата Рокко. Собственную квартиру тот не пожелал «осквернять», так как туда часто приходила его невеста.

Их сексуальные отношения носили традиционный характер. В отличие от многих американских бандитов, в клане Папапия к оральному сексу относились с отвращением, считали его омерзительным извращением. Когда Ширли иногда брала в рот член Фрэнка Папапия (старшего брата Рокко, которому тот передал Ширли, когда она ему надоела), потом он отказывался ее целовать — по его мнению, это «было просто ужасно» — и чувствовал себя так, будто его измазали грязью. Он даже не мог себя заставить есть вместе с женщиной, которая способна на такую мерзость. Ширли решила, что для этих итальянских гангстеров время сексуальной революции еще не настало.

Таких же традиционных взглядов Папалия придерживались и в отношении брака. Ширли пришла к выводу о том, что Рокко женился, когда заметила, что он существенно прибавил в весе: ему стала готовить жена, поняла она. Ширли прекрасно знала, что не следует задавать никаких вопросов о женах, спрашивать Рокко (а потом Фрэнки), любит ли он ее, или показывать, что она его ревнует. Ей следовало смириться со своим положением любовницы; ей нужно было быть красивой, развлекать своего партнера и — когда Рокко просил ее об этом — быть доступной для сексуальных утех с некоторыми его партнерами. Во время одной встречи бандитов Ширли поняла, что отдалась восьми из девяти приглашенных мужчин. Рокко пошутил: «Получается, это ты встречу организовала?»

В обмен на доставленные удовольствия и услуги, оказываемые семье Папалия, Ширли получала подарки, деньги, а когда ушла от мужа, работу в принадлежавшем Папалия клубе «Золотой ключ». В качестве администратора она там выступала как старшая среди подружек бандитов и как наставница своих молоденьких сотрудниц. Она говорила им, что гангстеры любят, чтобы их девушки одевались со вкусом и носили платья. Они не должны произносить слово на букву «е», находясь в компании, хотя его можно употреблять, находясь с кем-то наедине. Им нужно стремиться быть изящными, пить не пиво, а ликеры, носить классические ювелирные украшения, а не аляповатые побрякушки, и никогда не предлагать и не рассчитывать ни на что, кроме традиционных сексуальных отношений. «Мне приходилось фантазировать, чтобы сделать [половой акт] интересным, — позже вспоминала Ширли. — При сношениях с бандитами я никогда не испытывала оргазм; пока была с ними, я просто не знала, что это такое».

Любовницы гангстеров, дающие интервью или описывающие свое прошлое, обычно признают, что были совершенно бесправны. Ширли Райс с феминистских позиций пытается проанализировать свои беспорядочные половые связи, стремясь доказать, что, подражая влиятельным и облеченным властью мужчинам, она хотела обрести внешние атрибуты власти. Джорджия теперь понимает, что оказалась классической жертвой синдрома избитой женщины; то же самое, вне всяких сомнений, чувствовали Арлин и Вирджиния. Многие из этих женщин путали стремление к обладанию с любовью, насилие со страстью и потому приносили себя в жертву кошмарным отношениям, нередко меняя одного партнера на другого.

В качестве необходимого предварительного условия для соединения своей судьбы с судьбой преступника, отвергающего установленные в обществе порядки, его будущая подруга должна игнорировать законы и пренебрегать общепринятыми моральными нормами поведения. Ей следует усвоить совершенно иные принципы, те, которыми руководствуются ее знакомые из преступного мира, — и следовать этим принципам. Действительно, многим законопослушным женщинам определенные ценности доступны в меньшей степени, чем представительницам преступного мира, где на первом месте стоят деньги и вещи, которые можно купить, а за ними следуют возбуждение от опасности и насилия. Но подружкам бандитов приходится платить за это слишком высокую цену, которая включает утрату чувства собственного достоинства, разрушенные семьи и постоянную личную незащищенность, которая может длиться всю жизнь.

 

Почти два десятилетия спустя совсем в другой части света кубинский руководитель

Фидель Кастро воплотил в жизнь более чистую форму коммунизма, хотя ранний кастроизм отчасти заимствовал сталинскую стратегию. Вся страна была опутана сетью информаторов, шпионивших за своими соседями; студентов поощряли к доносительству на инакомыслящих родителей и преподавателей; гомосексуалистов преследовали как преступников. Права человека не соблюдались. Противников Кастро — мнимых и действительных — пытали и отправляли в тюрьмы на длительные сроки заключения. Эти отвратительные меры во многом свели на нет достижения режима Кастро в области расового и гендерного равенства, решения жилищного вопроса, образования, медицинского обслуживания и социального обеспечения.

Куба, которую Кастро освободил от военного диктатора — президента Фульхенсио Батисты, была печально известна царившей там коррупцией и репрессиями, которые успешно сосуществовали с небольшой развращенной кубинской элитой, задававшей тон общественной жизни на острове. Батиста также приглашал американских гангстеров, чтобы они открывали в Гаване заведения для азартных игр. Меир Лански и другие главари мафии организовали такие потрясающие казино и ночные клубы, что ночная жизнь на Кубе получила широкую международную известность за бьющее через край веселье, жизненную энергию и доступность наслаждений. Кубинский ром пился легко, сигарный дым приятно кружил голову, танцовщицы зажигательно исполняли ритмичные танцы. Молодых и страстных проституток набирали из все более нищавших крестьянских семей. Значительная часть других работавших женщин — 9,8 процента общей численности зарегистрированных работников — служили прислугой или нищенствовали. Другие женщины работали дома в качестве бесплатных домработниц или частично занятых незарегистрированных мелких производителей.

Режим Кастро добился больших успехов в изменении этой ситуации к лучшему благодаря заложенной в его идеологии концепции равенства, а также потому, что сам Кастро уважает женщин и часто им доверяет. В 1974 г. он присутствовал на каждом заседании второго конгресса Федерации кубинских женщин, проходившего в течение пяти дней. Спустя год в День женщин его правительство приняло Семейный кодекс, который запрещал проституцию и работу женщин домашней прислугой, а также провозглашал равенство перед законом всех кубинских граждан — как мужчин, так и женщин.

В социальном плане Кастро продолжает придерживаться в отношении женщин традиционных взглядов и того, что можно от них ожидать. В первом браке с Миртой Диас-Баларт Кастро требовал от жены почти феодальной верности, но при этом, ни секунды не сомневаясь, был готов принести семейную жизнь в жертву революционной деятельности. Он выступает сторонником прочных браков, но закрывает глаза на разводы. Однако со времени собственного развода с Миртой он предпочитал жить с любовницами, а не жениться.

 

Нати Ревуэльта

Для женщин, с которыми он был тесно связан, любить мужчину Кастро значило любить великого лидера Кастро. С самого начала революционной борьбы личная жизнь и политическая деятельность были для него неразделимы. Его самая известная любовница, Нати Ревуэльта, стала осознавать это уже после того, как нянчила ребенка, который, как она надеялась, навсегда привяжет к ней его отца.

Наталия Ревуэльта Кпуз родилась в 1925 г., на четыре месяца раньше Фиделя Кастро. Ее мать, Натика, происходила из знатного и богатого семейства выходцев из Британии. Вполне отдавая себе отчет в том, насколько она хороша, страстно влюбившаяся Натика пошла наперекор воле отца и вышла замуж за красивого, но пьющего Маноло Ревуэльту. Когда Нати исполнилось четыре года, ее родители развелись. Отец переехал в далекую провинцию Орьенте и позже не играл почти никакой роли в жизни дочери.

Нати, девушка с копной рыжевато-каштановых волос, загорелая, зеленоглазая и чувственная, была еще красивее, чем ее гордая мать. Она училась в частной подготовительной школе в Филадельфии, а в Гаване окончила лучшую американскую школу. Все, кто ее знал, считали, что Нати достигнет высокого положения в обществе. «Она не только очень красива, в ней есть искра Божия» — такая запись о ней была сделана в составлявшемся каждый год альбоме выпускников школы.

Нати вышла замуж за Орландо Фернандеса Феррера, весьма уважаемого кардиолога, который был значительно старше ее. Врач влюбился в Нати без памяти, когда она попала в больницу с острым гангренозным перфоративным аппендицитом. Состоявшийся позже брак всех вполне устраивал. Так же довольны все были, когда через год родилась маленькая Натали, которую ласково называли Нина.

Но, несмотря на усердных слуг, поддерживавших порядок в ее прекрасном доме и заботившихся о ее очаровательной дочери, несмотря на членство в привилегированном теннисном клубе «Ведадо», возможность делать покупки в лучших магазинах Гаваны и даже интересную работу в «Эссо стэндард ойл», Нати терзало ощущение неудовлетворенности.

Это происходило не только потому, что ей было скучно с трудолюбивым и сдержанным мужем. Не отдавая себе в том отчета, дочь кубинских аристократов с сочувствием относилась к революционной борьбе. В 1952 г., когда за три месяца до президентских выборов генерал Фульхенсио Батиста организовал военный переворот и, захватив власть, создал правительство, которое признали законным Соединенные Штаты, Нати, рискуя навлечь на себя гнев представителей своего круга и своей семьи, связала судьбу с революционно настроенными студентами, посвятившими себя делу свержения диктатуры Батисты.

Нати была настроена серьезно и решительно. Когда Кастро потребовались средства для продолжения революционной борьбы, она пожертвовала на это свои сбережения. Она вступила в Лигу женщин — последовательниц Хосе Марти, которые шили форму для революционных бойцов Кастро. Нати хватило смелости на то, чтобы сделать копии ключей от своего дома и послать два дубликата двум оппозиционным политикам, а один, в полотняном мешочке, сбрызнутом духами «Ланвин арпеж», отправить Кастро.

Ключ от дома Нати одновременно оказался и ключом к ее сердцу. Через некоторое время после того, как он получил этот символ поддержки от пылкой сторонницы и светской львицы, Кастро оказался перед дверью ее дома в чистой, накрахмаленной гуаябере. Они долго общались, точнее, говорил в основном Кастро, даже тогда, когда домой вернулся Орландо. Кастро так взволнованно поведал о том, что он противник пассивного сопротивления, что Орландо опустошил карманы, пожертвовав на дело борьбы с Батистой весь свой дневной заработок. Нати проводила Кастро до двери. «Если я буду вам нужна, пожалуйста, рассчитывайте на меня», — твердо сказала она. Позже тогда еще не родившаяся ее дочь Алина писала, что «ее лицо, стройный стан и высокое положение в обществе заставляли сердца мужчин биться быстрее, [Между ней и Фиделем] мгновенно возникла духовная связь, и остальной мир перестал для них существовать».

Нати была уже влюблена, и Кастро полюбил ее в присущей ему манере. Добрый по природе человек, Орландо был предан жене, но не вызывал у нее волнения в крови: он посвящал работе все больше времени и не замечал, как томится в браке его энергичная супруга.

При этом совершенно не имело значения, что Нати старалась не сравнивать его с высоким, красивым и харизматичным Кастро — Орландо безнадежно не вышел ростом и был слишком интеллигентен.

Внешне Нати и Фидель делали вид, что они политические единомышленники. Он отказался от ее приглашения вместе посетить клуб «Ведадо», а она приняла его приглашение принять участие в митинге протеста. Подчиняясь возбуждению студентов, Кастро подошел к трибуне и принял руководство митингом на себя. Пробираясь сквозь толпу, он крепко сжимал руку Нати, ведя ее за собой. То, что в ту ночь она очень поздно вернулась домой и тайком проскользнула к себе в комнату, не имело никакого значения: Орландо еще был на работе, а няня уже убаюкала Нину, и та крепко спала.

Вскоре Кастро почти ежедневно стал пользоваться подарком Нати, ключом от ее дома, превратив его в стратегический штаб, где планировалось вооруженное нападение на казармы Монкада. Перед тем, как оттуда уйти, он сказал Нати, что ему было бы трудно ее оставить. «Я хочу, чтоб ты знала: в сердце своем я воздвиг тебе алтарь», — сказал он ей.

Рано утром того дня, на который был намечен штурм, Нати раздала воззвания Фиделя политическим деятелям, журналистам и издателям. Но по радио передали потрясшую ее новость: сформированный из отбросов общества отряд Кастро потерпел поражение. Сам Кастро с частью его людей в горах, а больше половины нападавших оказались в тюрьме; там их пытали, после чего казнили. Нати не находила себе места, ее мучили тяжелые переживания. Она не решалась ни с кем поделиться своим горем и не нашла в себе сил отказать Орландо, когда он предложил ей пообедать в загородном клубе «Билтмор»; после ресторана они отправились на пляж.

Фиделя схватили и посадили в тюрьму. Поскольку Нати была единственным, кроме руководителей движения, человеком, знавшим о предстоявшем нападении на казармы Монкада, она боялась, что в любой момент ее тоже могут арестовать за участие в подготовке штурма. У ее матери, которой она все рассказала, от волнения стали выпадать некогда густые волосы. Однако ни один революционер, включая, естественно, Фиделя, ничего не сказал о ее причастности к событиям в Сантьяго-де-Куба. Нати оставалась на свободе и могла наслаждаться своей вполне комфортной жизнью.

Фидель был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения. Для Нати те двадцать месяцев, которые он на деле провел в заключении, оказались далеко не самым плохим временем, поскольку от всех его ограждали тюремные стены. В первый и последний раз Фидель целиком и полностью зависел только от нее и только ее любил.

Новая миссия Нати состояла в том, чтобы обеспечивать Фиделя всем, что ему было нужно, и стать для него незаменимой. Она надеялась, что тем самым сможет привязать его к себе навсегда. Нати отвозила и посылала ему книги и продукты, которые он просил. Фидель все съедал, благодарил ее за щедрость, хвалил за глубокие и разносторонние знания. С течением времени в их письмах друг другу появлялось все больше интимных подробностей, а потом в них много говорилось о любви, и прекрасная скучающая домашняя хозяйка обрела цель в жизни и радость общения с любимым человеком. «Твои письма питают мою душу, помогают лучше разобраться в собственных чувствах, и отгоняют страх», — признавалась она.

Фидель, как всегда неутомимый и блистательный, предложил ей вместе заняться изучением лучших произведений мировой классики. Они вместе читали, обсуждали и анализировали самые разные книги — от «Ярмарки тщеславия» Теккерея до «Капитала» и «Острия бритвы» Сомерсета Моэма. «Тебе есть место на каждой странице, в каждой фразе, в каждом слове, — с энтузиазмом писал Фидель. — Хочу делить с тобой каждый момент удовольствия, который дарит мне книга. Разве это не значит, что ты — мой близкий друг и что я ни на миг не остаюсь в одиночестве?» И еще: «Та часть тебя, которая принадлежит мне, повсюду со мной, и так будет вечно». В конце он стал писать: «Я очень тебя люблю».

Их переписка продолжалась, Фидель отмечал, что Нати глубоко и оригинально мыслит, и она всем сердцем ему верила. Но когда она обнаружила, что была не единственной корреспонденткой Фиделя, ее перо (точнее говоря, печатная машинка фирмы «Смит Корона» в конторе «Эссо») стало источать яд ревности. «Не знаю, как мне любить, когда сама я не любима, — в гневе писала Нати. — Кто еще в этом мире знает меня лучше, чем ты? С тех пор как я начала писать, у меня не осталось тайн. Моя душа для тебя открыта».

Чем сильнее разгоралась их эпистолярная страсть, тем большее отвращение Нати испытывала к своей двуличной жизни. Однако она находила себе оправдания. Сердце ее было достаточно большим, говорила она, чтобы любить Фиделя, Орландо, Нину и даже придерживавшуюся реакционных взглядов мать, которую Нати с трудом выносила. Фиделю такие доводы разума были не по вкусу. Он писал исполненные чувства долга письма своей преданной, но аполитичной супруге Мирте Диас-Баларт, которая воспитывала маленького Фиделито сама и без всякой финансовой поддержки заключенного в тюрьму мужа. Из тюремного далека Фидель посылал ей указания по поводу режима питания сына, давал наставления, касавшиеся домашних дел, а также излагал Мирте собственные взгляды на развитие кубинской политической жизни. В отличие от Нати, он не чувствовал никакой двойственности, тем более не ощущал вины из-за их отношений, а о Мирте упоминал лишь мимоходом. Так, например, когда Мирта поссорилась с его сестрой, Лидией, Фидель написал Нати, что лучше бы вместо пятнадцати его осудили на двадцать лет спокойного существования.

Нати никогда не ощущала угрозы со стороны Мирты. На деле сам факт наличия у Фиделя жены и его заключение в тюрьму гарантировали ей безопасность от потенциальных соперниц, не обремененных мужьями и детьми. Нати как-то даже связалась с Миртой и навестила ее, а потом написала Фиделю о том, какая милая у него жена. Кроме того, она приобрела расположение матери Фиделя и его брата Рауля.

Меньше чем через год после начала их полной страсти переписки сотрудник тюрьмы по недосмотру или со злым умыслом послал Мирте письмо Фиделя, адресованное Нати, а письмо, предназначенное Мирте, отправил Нати. Нати просто отослала послание обратно Фиделю. А Мирта, задетая за живое и пришедшая от этого в бешенство, вскрыла письмо Нати и выяснила, что ее муж, который и без того доставил ей немало неприятностей, еще и влюблен в другую женщину.

Мирта яростно обрушилась на Нати, предупредив ее, что закатит Фиделю жуткий скандал, если Нати будет продолжать с ним переписываться. Сначала Нати не смогла должным образом оценить то, какая опасность грозит ей или Фиделю, и попросила его успокоить Мирту, унять ее страхи и боль. «Не переживай, все вопросы в жизни можно решить», — написала она.

Решение Фиделя было простым — он сообщил ей, что готов прекратить их переписку. Личные проблемы его особенно не интересовали, напомнил он Нати. Влюбленной тогда в него Нати было нелегко представить себя в роли «личной проблемы». Также она не могла смириться с тем, что вместо признательности за все, что она для него сделала, Фидель был готов загасить их так ярко пылавшую любовь.

Но Фиделю все еще были нужны книги, и через свою сестру Лидию он посылал Нати списки того, что ему хотелось получить, в письмах, которые никому не могли причинить вреда. Супружеский скандал, которого он стремился избежать, все равно разгорелся, хотя и не из-за Нати. Семнадцатого июля 1954 г. Фидель услышал по радио, что Мирту уволили из Министерства внутренних дел. Так он впервые узнал о том, что его жена работала на ненавистное ему правительство Батисты. Кастро отреагировал на это сообщение, переданное в последних известиях, с яростным недоверием. «Это направленная против меня интрига — гнусная, трусливая, бесстыдная, подлая и нетерпимая, — писал он другу. — На карту поставлен престиж моей жены и моя честь революционера».

Его сестра Лидия вскоре подтвердила, что сообщение по радио соответствует действительности. Через несколько дней долго страдавшая Мирта попросила дать ей развод. Фидель, со своей стороны, тоже попросил о разводе. «Ты знаешь, у меня стальное сердце, и я буду хранить достоинство до последнего дня жизни», — уверял он Лидию. Мирта, которой достоинства тоже было не занимать, снова вышла замуж и навсегда покинула Кубу. Она наведывалась на остров лишь раз в год для встречи с Фиделито, право опеки над которым в результате ожесточенного спора с ней в суде получил Фидель.

Тем временем Нати напряженно ждала освобождения Фиделя из тюрьмы по общей амнистии. «Может быть, Фидель еще даже не осознавал, что привлекательность Нати определялась тем, что она была для него проводником и курьером, причем, конечно, волнующим и желанным. Фидель использовал ее, чтобы получать те книги, которые хотел; это напоминало ему о его страсти», — пишет Венди Джимбел, которая провела с Нати много времени, занимаясь подготовкой к печати «Мечты Гаваны» — книги о четырех поколениях семьи Нати.

На рассвете в день его освобождения Нати тихо вышла из дома в красной юбке и белой крестьянской кофточке и села в зеленый «мерседес» Орландо. Но ликующий Фидель, окруженный сестрами, даже не заметил ее в толпе восхищенных почитателей.

Перед окончательным разрывом Нати и Фидель несколько раз тайно встречались в его тесной квартирке и доводили до логического завершения страсть, которая прошла у Фиделя еще в тюрьме. Нати, должно быть, надеялась на то, что физическая близость, красота ее чувственного тела и воспоминания об их любви возродят его отношение к ней, но Фидель вел себя с ней как галантный кавалер, при этом оставаясь эмоционально отстраненным. Почти сразу же после этих встреч Нати от него забеременела.

Следуя собственной версии извечно существующего стереотипа о том, что ребенок может упрочить разлаживающиеся отношения, Нати мечтала о сыне, которого носила под сердцем, о маленьком Фиделе, который обязательно выживет, хотя его отец мог погибнуть в надвигавшейся революции. Фидель, вынужденный эмигрировать в Мексику, пригласил ее приехать к нему и заключить брак. Но Кастро вел там скромную жизнь на восемьдесят американских долларов в месяц. Нати спас ее инстинкт самосохранения. Она осталась на Кубе со своим мужем-доктором и их дочерью, в безопасности и комфортных условиях.

Однако отношения Нати и Орландо кардинально изменились. Чувствуя угрызения совести, в запале показной храбрости она призналась ему, что любит Фиделя. Она даже попыталась хранить ему верность, отказав в близости Орландо. «Поскольку у меня была сексуальная связь с Фиделем, мне не оставалось ничего другого, как прекратить интимные отношения с мужем», — сказала она Венди Джимбел. Орландо отреагировал на это спокойно, он не стал предлагать Нати расстаться. Может быть, он считал, что она перепутала Фиделя с его политическими идеалами настолько, что человек и его миссия стали неразделимы. Девятнадцатого марта 1956 г. Нати родила дочку, которая, как она надеялась, будет похожа на Фиделя, как одна капля воды на другую. Орландо без всяких колебаний дал новорожденной Алине свою фамилию.

Нати послала ленточку с крестильного платья Алины в Мексику Фиделю, и тот выпил за здоровье дочери. Позже он попросил свою сестру Лидию, чтобы та осмотрела Алину на предмет подтверждения его отцовства. Лидия внимательно ее обследовала. «Эта девочка, без всяких сомнений, принадлежит к семейству Кастро», — заключила она. Потом Лидия передала подарки Фиделя: серебряные серьги-кольца и браслет, украшенные гравировкой, предназначались Нати, а жемчужные сережки с платиновыми вставками и маленькими бриллиантами — Алине (позже она потеряла этот, один из немногих, подарок отца).

Фидель время от времени писал Нати, рассчитывая на ее поддержку в возобновлении руководимого им революционного движения. Он не делал вид, что любит ее — до Нати доходили слухи о том, что он полюбил молодую женщину по имени Исабель Кустодио. Второго декабря 1956 г. незамеченные патрульными катерами Батисты Кастро и пятьдесят преданных ему кубинцев высадились в провинции Орьенте, где потом в течение двух лет вели партизанскую войну. В тот период Кастро делил жизнь и постель с Селией Санчес, посвятившей себя ему и революции. Нати (ничего тогда не знавшая о Селии) продолжала посылать Фиделю деньги и его любимые французские пирожные из знаменитой кондитерской «Па Каса Потин» в Гаване. Изредка он тоже посылал ей в подарок поделки из использованных патронов калибра 0,75.

Алине было уже почти три года, когда Батиста упаковал чемоданы и бежал. Первого января 1959 г. Фидель вернулся в Гавану героем-победителем, в военной форме оливкового цвета и с зажатой в зубах сигарой. «Фидель! Фидель! Да здравствует Фидель!» — кричали толпы людей, приветствовавших его на улицах столицы. Среди них была и Нати Ревуэльта, которой удалось вручить ему белый цветок, когда Кастро проезжал мимо. «Завтра я пошлю за тобой», — сказал он ей. Он не выполнил обещания, но это ее не удивило.

А некоторые другие кубинцы были этим удивлены. Переводчик Кастро Хуан Аркоча как-то напомнил о Нати американской журналистке и писательнице Джорджи Энн Джейер. «Фидель безумно ее любил, — сказал Аркоча, — и первого января она уже была готова быть вместе с ним, Она надеялась выйти за него замуж. Она была очень хороша, прекраснее, чем обычно. Все говорили, что Фидель на ней женится». Но Фидель уже давно разлюбил Нати; в любом случае, он был женат на революции.

В 1959 г. имя Кастро было на устах у всех кубинцев: оно звучало как проклятие для тех, кто лишился имущества в ходе национализации и потерял привилегии, и как благословение — для огромного числа людей, которые обрели надежду на освобождение. Нати — одна из немногих представительниц элиты общества, которая продолжала поддерживать революцию, — призналась Орландо, что Алина — дочь Фиделя, и попросила мужа дать ей официальный развод.

Нати нанесла этот жуткий удар Орландо сразу же после того, как революционное правительство национализировало его клинику. Потеряв жену и клинику, Орландо спокойно присоединился к исходу кубинских профессионалов из страны. Он взял с собой Нину, оставив Алину с Нати. Нати согласилась на отъезд Нины на том условии, что через год она вернется на Кубу. Орландо впервые обманул жену: он не собирался возвращать дочь на остров. Нина осталась с ним в Соединенных Штатах и не виделась с матерью в течение двух десятилетий.

После этих событий Нати с Фиделем несколько раз встречались наедине. Алина вспоминала, что ее мать возвращалась с этих свиданий «как бы светясь улыбкой, исходившей изнутри ее существа, а глаза ее были подернуты поволокой таинственности». Видимо, тогда Нати пришлось поступиться чувством собственного достоинства и, взяв на вооружение все средства обольщения — привлекательную прическу, яркий наряд, намеки на былые обеты, — занять очередь на двадцать третьем этаже гостиницы «Гавана Хилтон» в приемной первого гражданина Кубы, чтобы попасть к нему на прием. Когда подходила ее очередь, Фидель — он нередко встречал ее в пижаме в полоску — принимал Нати с плохо скрываемым безразличием, не обращал внимания на ее внешний вид и явно давал понять, что не будет возражать, если она надолго не задержится.

Интерес Фиделя к Нати теперь определялся лишь тем, что она была матерью Алины.

Иногда он навещал дочь посреди ночи. «Она похожа на кудрявую маленькую овечку!» — однажды воскликнул он и дал Алине куклу, изображавшую его самого — с бородой, в военной форме. Пока Нати на него смотрела, Фидель ползал по полу, играя с девочкой, которая запомнила, что, когда он вынимал сигару изо рта, от него «пахло мужчиной», то есть он не пользовался одеколоном.

Внезапно, без всякого предупреждения, Фидель перестал приходить. Возможно, его нервировали или раздражали встречи с безнадежно обожавшей его Нати. Он отказался дать свою фамилию Алине, мотивировав это тем, что по закону она дочь Орландо.

В конце концов, Нати осознала, что стала бывшей любовницей, что Фидель ее больше не любит. Как будто этого было недостаточно, она потеряла работу в «Эссо», поскольку компания свернула свою деятельность на Кубе. Орландо уехал от нее, забрав с собой Нину. Лишившись любви, семьи и работы, Нати похудела на тридцать пять фунтов и погрузилась в беспросветное отчаяние.

Она пришла в себя уже в новой, пролетарской стране, граждане которой внезапно обрели равенство в нужде. Электричество постоянно отключалось. Случались перебои с подачей воды. С прилавков исчезли основные продукты питания. Продуктовые карточки обеспечивали лишь жалкий продовольственный рацион, но возможностями черного рынка Нати отказывалась пользоваться из патриотических чувств. Ее повар, готовивший одно итоже — чечевицу без соли или пюре из шпината, жаловался: «Я не знаю, как готовить без продуктов». (Во время одного из редких визитов Фидель обратил внимание на то, какой слабенькой стала Алина. Он сделал выговор Нати за то, что она плохо заботится о дочери, и прислал бидон свежего молока.)

Но Нати, которая с головой окунулась в революционные страсти, была слишком занята, чтобы уделять внимание домашним делам. Слишком поздно — отказавшись приехать к Фиделю в Мексику, она лишилась последней возможности быть с ним, — Нати решила целиком посвятить себя революции, невзирая на все тяготы, которые та принесла. Она рассталась со своим обширным и модным гардеробом и стала носить голубовато-зеленую военную форму и берет. На одной фотографии она гордо стоит посреди поля в рубашке с закатанными рукавами и соблазнительно расстегнутыми верхними пуговицами. Ее пышные волосы собраны и спрятаны под беретом, а в руках у нее винтовка, которую Нати держит так, будто это скрипка.

Кроме того, Нати решила, что они с матерью и дочкой живут в слишком богатом доме, и, по словам Алины, «отдала его [со всей обстановкой] делу революции». Озадаченной и ожесточенной Натике, которая ненавидела Фиделя и его революцию, удалось спасти немного хрусталя, английского фарфора, столового серебра и других мелочей, оставшихся от «хорошей прошлой жизни», и перевезти их в новое жилье — квартиру на берегу океана. Там, как вспоминает Алина, служанка ставила на стол фарфоровые тарелки и серебряные чаши. Потом, пока Нати, «чавкая», уплетала кашу из кукурузной крупы или другие малоаппетитные блюда, Натика учила Алину правилам хорошего тона, этикета и поведения за столом, время от времени делая неодобрительные замечания по поводу катастрофического состояния, до которого довела Кубу революция Кастро.

По словам Алины, пребывание в этой небольшой квартире оказалось недолгим. Фидель распорядился, чтобы им предоставили значительно лучшее жилье и выделили помощницу Тате — их домработнице. Кроме того, там был гараж для «мерседеса», который продолжала водить Нати.

К 1964 г., поскольку (как полагает Венди Джимбел) Фиделю очень хотелось отделаться от раздражавших его бывшей любовницы и их дочери, он отправил Нати на работу в кубинское посольство в Париже: ей предстояло ознакомиться с химической промышленностью Франции. «Это подстроила Селия», — мрачно сказала Нати.

Селия Санчес была такой же пылкой и опытной революционеркой, как Фидель. С самого начала планирования вторжения из Мексики она стала бесценным членом руководящей команды революционеров. В ходе долгой и тяжелой партизанской борьбы в горах Сьерра-Маэстра Селия делила с Фиделем постель. В Гаване она была его телохранительницей, помощницей и советницей. Ей не раз удавалось помешать встречам Нати с Фиделем, причем не исключено, что она действовала с его ведома и согласия. Нати, однако, предпочитала приписывать это ревности Селии.

Алина язвительно описывала женщину, которая, как ей представлялось, препятствовала общению матери с отцом. По ее мнению, Селия выглядела одновременно смешно и чудовищно. Ее «непокорные» волосы, собранные в конский хвост, свисали с одной стороны «дурацкой» головы, ее отделанная кружевами нижняя юбка всегда выбивалась из-под платья, а «завершающим штрихом к ее портрету были тощие ноги в длинных белых гольфах и туфлях на высоких тонких каблуках». Алина — а может быть, Нати? — по всей вероятности, не могла понять, как этой невзрачной женщине, не следившей за модой, удалось обойти очаровательную Нати.

Оказавшись в Париже, куда ее сослали, как она считала, Нати погрузилась в водоворот новой жизни, включавшей и «мерседес-бенц», присланный из Гаваны. Она работала в посольстве и пыталась выполнить поручение Кастро — написать доклад, хотя практически ничего не знала о химической промышленности. Чтобы освободить время для работы над проектом, а также для все более активной светской жизни, Нати отправила Алину, которую это сильно огорчило, в школу-интернат в десяти милях от Парижа.

Когда на Кубе стали распространяться слухи о том, что она намеревается остаться за границей, Нати их опровергла, отослав Алину, самого близкого ей человека, домой. Ее приехал встречать в аэропорт Фидель, который повидался с дочерью и забрал подарки (чемодан с французскими сырами и односолодовым виски), присланные ему Нати.

Пять месяцев спустя Нати вернулась в Гавану. Фидель нашел время ее навестить лишь спустя восемь месяцев. Когда он приехал, Нати предъявила ему длинный перечень жалоб, включая отсутствие работы: ее нигде не принимали на службу без санкции Кастро.

На следующий день Фидель назначил ее начальником отдела информации и документации Национального центра научных исследований.

Тогда же Нати, наконец, сказала Алине, что давным-давно покинувший страну Орландо Фернандес не ее папа, и назвала имя настоящего отца. Потом показала Алине дорогие ее сердцу письма Фиделя из тюрьмы на острове Пинос, которые он просил ее сохранить как важные для революции документы, а также как свидетельство их цветущей любви. Нати объяснила дочери, что имя «Алина» — производное от «Лина», имени матери Фиделя. Еще она сказала, что не поехала к Фиделю, когда он звал ее к себе в Мексику, потому что не могла оставить Нину, и в любом случае, добавила Нати, он не мог тогда обеспечить нормальную жизнь женщине с новорожденным ребенком.

В конце концов Алина узнала то, что давно было известно всей Гаване: ее настоящий отец — Фидель Кастро. Но он все еще не отвечал на ее многочисленные письма. «Я не могла привлечь его внимание… и вернуть обратно матери», — вспоминала Алина. В течение следующих двух лет Фидель приглашал ее только дважды, и во время одной встречи сообщил, что она получит фамилию Кастро вместо прежней после внесения изменений в соответствующий закон. А потом добавил, имея в виду Нати: «У твоей мамы есть одна проблема. Она слишком добра. Не будь так добра ни с одним мужчиной».

Отношения Нати с Фиделем постоянно ухудшались. Алина — и Нати? — недвусмысленно винила в этом Селию Санчес. По словам Алины, Селия постоянно преследовала Нати и вредила ей до самого конца жизни. (Селия умерла в 1980 г.) Что касается родственников Кастро, те с большим уважением относились к Нати в бытность ее «шлюхой» Фиделя, чем тогда, когда она стала лишь его бывшей любовницей.

Подростком Алина была так же красива, как и ее мать, так же язвительна, как Селия, какой она ее себе представляла, так же упряма, как отец, и настолько несговорчива и раздражительна, насколько может быть оставленный без внимания ребенок. С семнадцати лет Алина несколько раз выходила замуж и разводилась.

«Если говорить о браке, я не постоянна, а непостоянна», — любила она острить.

Поначалу Фидель обещал ей быть лучшим отцом, если она прекратит совершать сумасбродные поступки. Потом ее поведение стало ему отвратительно. «В голове не укладывается, как ты могла уйти от ангольского героя войны к артисту балета! — корил он Алину после первого развода перед вторым браком. — Если он танцовщик, значит, наверняка голубой».

Бурная личная жизнь Алины расстраивала Нати не меньше, чем Фиделя. Когда Алина сказала ей, что беременна, Нати выгнала ее из дома. Материнство на Кубе, где всего не хватало, все сверх всякой меры регламентировалось и регулировалось, было кошмаром. Фидель подарил Мумин, новорожденной дочке Алины, одежду для маленькой девочки, Алине — домашний халат, гигиенический тальк и дал денег на холодильник. Алина старалась использовать любую возможность, чтобы раздобыть достаточно еды. Самые необходимые овощи привозил ей один старик, а она в знак благодарности позволяла ему ласкать свою грудь. Когда Алина вышла замуж за богатого мексиканца, который мог обеспечить ей лучшую жизнь, Фидель отказал ей в выезде из страны. Через некоторое время мексиканец просто исчез из ее жизни, ограниченной бесконечными запретами.

Алина вернулась к Нати и Натике, которые постоянно ругались (когда Алина жила с матерью, она тоже постоянно выясняла с ней отношения). Натика оставалась непримиримой противницей режима Кастро, она решительно защищала разделявшиеся ею элитарные ценности, включая откровенный расизм. С течением времени Алина действовала все более эпатажно. Она выступала с критикой режима отца перед иностранными журналистами. Она сделалась манекенщицей и стала соблюдать строгую диету. Она с бранью и упреками стала накидываться на родственников и друзей, изливая на них накопившееся за всю жизнь раздражение. Алина не могла заставить отца себя любить, но знала, что с ней, дочерью Фиделя Кастро, ничего не может случиться. В сорок лет она покинула Кубу, за границей принялась осуждать Кастро, продала письма, которые он посылал ее матери, и написала воспоминания о своей жизни — жизни дочери Фиделя.

Нати, в отличие от нее, продолжала стойко переносить все тяготы, точнее говоря, держалась за жизнь в той золотой клетке, из которой удалось улететь Алине. Поскольку Кастро ее когда-то любил, доверял ей важные тайны и она от него родила ребенка — и поскольку ее (уже увядающая) красота стала притчей во языцех, а дочь приобрела печальную известность, — Нати жила не так, как другие кубинцы. Да, она получала удовольствие от роскоши прекрасного дома, переходила с одного престижного места работы на другое. Вместе с тем она терпела унижения со стороны мстительных коллег; страдала от обиды за то, что Фидель не отвечал на ее письма; боялась интриг, которые, как она полагала, плела против нее Селия, и гнетущей действительности, полной постоянных лишений; и ежедневно испытывала нервное напряжение, вызванное жизнью с Натикой, которая ни во что не ставила все то, во что верила Нати, и едко язвила по поводу лишений и трудностей ведения домашнего хозяйства, с которыми сталкивались постоянно ссорившиеся женщины.

Как известно, Фидель Кастро любил приударить за представительницами прекрасного пола. Он им доверял, полагался на них, и потому женщины играли исключительно важную роль в его революционной борьбе. Он восхищался их красотой, но долго одной женщиной не увлекался. Больше всего Кастро ценит в людях ум, сказала Теду Шульцу, корреспонденту «Нью-Йорк тайме», Мельба Эрнандес, товарищ Фиделя по борьбе и политической деятельности.

Шульц считает, что Нати Ревуэльта принадлежит к «замечательной когорте прекрасных и/или очень умных женщин, которые, по сути дела, посвятили жизни ему и его делу — и без которых, скорее всего, ему не удалось бы добиться успеха». Нати добровольно вошла в их число и осталась среди них, руководствуясь революционными убеждениями, а также отчаянной, все еще теплившейся в ней надеждой на то, что каким-то образом ей удастся вернуть себе сердце Фиделя или, по крайней мере, частично возродить недолгую страсть, которая их когда-то объединяла.

В заключение хотелось бы отметить, что история Нати замечательна скорее стойкостью и жертвенностью этой женщины, чем природой их отношений с Фиделем Кастро. Ее одну он любил лишь несколько месяцев, когда находился в камере одиночного заключения. Только тогда у Нати не было соперниц, и она могла использовать свои широкие возможности для того, чтобы поддерживать томившегося в тюрьме любовника. На деле, когда он оставался на свободе, Нати была его любовницей лишь два месяца: неверная жена, она украдкой убегала из дома на тайные свидания, надеясь удержать все более явственно отдалявшегося от нее Фиделя. «Я была рождена лишь для того, чтобы моя мать могла быть ближе к Фиделю», — часто повторяла Алина.

Такой расчет мог оказаться верным, но ненадолго, потому что Нати не была готова к тому, чтобы принять Фиделя таким, какой он был — нуждавшимся в средствах, фанатично верившим в дело революции, человеком, почти не позволявшим себе личной жизни и постоянно окруженным обожавшими его и преданными революции женщинами.

 

Селия Санчес

Селии Санчес Мандулей удалось достичь успеха там, где потерпела неудачу ее предшественница, и до своей смерти в 1980 г. она оставалась самым важным человеком в жизни Кастро. Селия родилась в 1927 г., она была одной из пяти дочерей доктора Мануэля Санчеса Сильвейры, который жил на юго-западе провинции Орьенте, где она долго занималась политической деятельностью.

С самого ее начала Селия выделялась из числа других образованных представительниц привилегированного сословия, предлагавших свои услуги движению. Обладавшая незаурядным умом и недюжинной энергией, целеустремленная и дисциплинированная женщина, она полностью разделяла философию революционеров и сочувствовала определявшимся ими конкретным политическим целям. Кроме того, она хорошо знала провинцию Орьенте, политическую структуру местного общества и выдающихся людей, ее землю и народ. Когда Кастро и его сподвижники планировали вторжение, Селия оказалась одним из их главных стратегов. Она снабжала революционеров навигационными схемами, организовывала крестьянское подполье и городские группы поддержки, собирала и распределяла среди повстанцев необходимые припасы, включая продукты питания и оружие. Ко времени первой личной встречи с Фиделем Селия уже была одним из основных организаторов задуманной операции.

Впервые Селия обратила внимание на Фиделя 16 февраля 1957 г. на пастбище, расположенном на контролировавшейся повстанцами территории. Бородатый, немытый, в заношенной форме, с картузом на голове — от него, наверное, неприятно пахло после долгих месяцев скитаний в горах Сьерра-Маэстра. Селия и ее спутник шли по горам всю ночь, чтобы увидеться с повстанцами. С Фиделем и его людьми они встретились в начале шестого утра. Беседа между ними продолжалась несколько часов, они рассказывали друг другу о положении дел на тот момент и планировали следующие этапы восстания. В полдень они поели на раскинувшейся неподалеку плантации сахарного тростника, потом продолжали обсуждение до поздней ночи.

Во многих отношениях Селия была для Фиделя идеальной женщиной. Там, в горах Сьерра-Маэстра, ее прекрасное понимание стратегии, знание оружия, способность привлекать на свою сторону людей и доставать продукты питания, боеприпасы и многое другое, в чем остро нуждался Кастро (например, Селия нашла стоматолога, когда у него сильно разболелся зуб, и корреспондента «Нью-Йорк тайме», взявшегося рассказать миру об их успехах), — все это превратило ее в сбывшуюся мечту Фиделя.

Единственным недостатком Селии была ее внешность: у нее отсутствовала красота, которая так восхищала Кастро в других женщинах. По сравнению с привлекательной и серьезной Миртой, пылкой и чувственной Нати или прекрасной молодой Исабель Кустодио, которую Фидель недолго любил в Мексике, Селия могла показаться простушкой. У нее был большой, орлиный нос, продолговатое, вытянутое лицо, оливкового цвета кожа и густые, непослушные темные волосы, которые в беспорядке спускались на плечи, хотя чаще она собирала их в конский хвост, чтобы они не спадали на лицо. Сухопарая, с худыми ногами, она не могла похвастаться мягкостью форм и плавностью изгибов тела, чем отличалась Нати Ревуэльта. В тридцать лет Селия казалась гораздо старше своего возраста. Но на губах ее часто играла улыбка, она говорила с придыханием, и в голосе ее звучала притягательная хрипотца. А главное ее достоинство состояло в том, что слушать она умела так же хорошо, как и говорить. Алина Фернандес дала хоть и язвительное, но достаточно точное описание манеры Селии одеваться, при этом она добавляла к своим строгим костюмам простые украшения. На некоторых фотографиях в ушах у нее видны сережки-гвоздики или серьги-подвески. В горах Сьерра-Маэстра, в эпицентре вооруженного восстания, она носила зеленую рубашку и брюки, но поверх ботинка у Селии всегда поблескивала золотая цепочка, из тех, какие иногда носят на лодыжке.

С самой первой встречи Селия и Фидель почувствовали друг в друге родственные души. Селия приходила, принося необходимые повстанцам продукты и сообщая важную для них информацию, а потом уходила, получая указания и списки нужных им вещей. Когда Фидель и Селия были в разлуке, они продолжали поддерживать связь, обмениваясь письмами. Их переписка является источником, позволяющим понять, насколько естественными и тесными были их отношения, а также проследить за тем, как развивались военные действия, которые привели к освобождению Кубы от коррумпированного и репрессивного режима Батисты.

По мере развития этой кампании властям стало известно о деятельности Селии. Узнав о том, что ей грозит арест, она укрылась в лагере повстанцев. Селия с Фиделем стали неразлучны. Она переехала в небольшой замаскированный деревянный дом Фиделя, одновременно служивший командным пунктом. Ночевала она в спальне Фиделя, спала в его постели. В другой небольшой комнате Селия работала, а Фидель занимался своими делами на террасе. Они работали постоянно, беспрестанно обсуждали и планировали партизанские операции. К тому времени, как режим Батисты пал, повстанцы в горах Сьерра-Маэстра уже располагали медпунктами, мастерскими, где производилось легкое вооружение, пули и изделия из кожи, печатным станком и имевшей огромное значение радиостанцией.

В тех редких случаях, когда Селия куда-нибудь уезжала по делам, Фидель сильно по ней скучал. Он, в частности, писал: «После твоего отъезда образовалась пустота. Когда наши мужчины видят в горах женщину, идущую с винтовкой в руке, они всегда становятся опрятнее, достойнее, вежливее, и даже храбрее. — И более доверительно добавлял: — А ты, почему бы тебе ненадолго сюда не заехать? Подумай об этом и приезжай в ближайшие дни, Крепко тебя обнимаю». После не подтвердившегося позже сообщения о том, что Селию арестовали, Фидель набросал документ, в котором о ней и еще одном повстанце было сказано: «Вы наши лучшие бойцы. Если с тобой и с ним все в порядке, значит, все идет хорошо, и мы спокойны». Че Гевара говорил о Селии как о «единственном известном и безопасном связнике» повстанцев.

Селии не нравились романтические настроения и тоска (а порой приступы ревности), которыми были проникнуты письма Фиделя к Нати Ревуэльте. Умная и догадливая, Селия должна была понимать, что отношения с Фиделем, сложившиеся в горах Сьерра-Маэстра, будет нелегко продолжить. Спустя годы, вспоминая вместе с Фиделем и несколькими американскими журналистами те удивительные дни, Селия говорила: «То было лучшее наше время, разве не так? Мы были так счастливы. В самом деле. Мы никогда не будем так счастливы снова, правда? Никогда.».

В январе 1959 г. на удивление счастливая жизнь Селии в горах Сьерра-Маэстра закончилась, когда революционеры брали города и изживший себя режим Батисты пал. Теперь Фидель был нужен всей Кубе. Во время его триумфального шествия по улицам Саваны Нати Ревуэльта ждала его в толпе, как и бесчисленное множество других приветствовавших его женщин, причем некоторые из них завидовали Селии, которой удалось установить особые отношения с Фиделем.

Сама она понимала, что не может конкурировать в борьбе за сердце вождя революции, что ей не стоит надеяться выйти за него замуж или хотя бы рассчитывать на его верность. В совершенно иных условиях революционной Саваны ей было необходимо переосмыслить собственный образ жизни. Она должна была так выстроить отношения с Фиделем, чтобы они продолжались всегда, чтобы другие женщины, которые обязательно возникнут в его жизни, не могли претендовать на ту ее часть, которую Селия решила оставить себе.

Ей предстояло разработать свою стратегию, спокойно и тщательно продумывая детали, что было свойственно ее работе в годы революционной борьбы. Проще говоря, ей надо было стать необходимой Фиделю так же, как она была ему необходима в горах Сьерра-Маэстра. Селии помогло то, что она любила революцию так же сильно, как и он.

С самого начала Селия определила сферу своего влияния. Она руководила работой первой штаб-квартиры Кастро, расположенной на трех верхних этажах бывшей гостиницы «Савана Хилтон», где находились его личная квартира и служебные помещения. Позже основным местом его работы стала ее тесная и мрачная квартира на Одиннадцатой улице в жилом районе Ведадо. Селия была самым доверенным помощником Фиделя, его советником и неутомимой сотрудницей, она даже готовила ему еду в крошечной кухне, а потом отвозила ее туда, где он находился.

Фидель полагался на Селию абсолютно во всех отношениях. Она единственная могла высказывать критические замечания ему в лицо, указывая на его ошибки и предлагая способы их исправления. Тем не менее всему остальному миру она давала понять, что «Фидель всегда прав».

Роль Селии в качестве доверенного лица и правой руки Фиделя сделала ее неофициальной первой леди Кубы. Кроме того, она занимала несколько важных государственных должностей, а в конце жизни состояла членом Государственного совета и Центрального комитета коммунистической партии Кубы. Сфера ее компетенции была весьма широкой, распространяясь даже — как выяснила Нати Ревуэльта — на исторические места и устную историю революции. Селия спроектировала Парк Ленина — замечательное место отдыха людей. Она уделяла огромное внимание вопросам защиты окружающей среды.

Селия была слишком умной и способной женщиной, чтобы приносить себя в жертву любви. Она посвятила жизнь Фиделю, потому что революционные принципы бурлили у нее в крови так же, как и у него. Она начала заниматься политической борьбой и борьбой за социальную справедливость задолго до встречи с ним. Она верила в Фиделя так же страстно, как он сам верил в себя: Селия полагала, что с ним и благодаря ему на Кубе будет создано идеальное общество.

Влияние Селии было очень велико, и порой она пользовалась им в благородных целях. Так в горах Сьерра-Маэстра она призывала к милосердию повстанцев, когда тех душила ярость от желания отомстить за бесчеловечные пытки и убийства солдатами Батисты их молодых сторонников и осведомителей. Но после того как повстанцы спустились с гор, а Фидель сменил у власти Батисту и сам стал творить бесчинства, от умиротворяющего влияния Селии не осталось и следа.

Шли годы. Селия оставалась неприкасаемой, и даже самые безумно влюбленные в Фиделя женщины не могли ни устранить ее, ни заменить. А ей, как и раньше, приходилось иметь дело с многочисленными подругами Кастро: некоторые из них были его любовницами, другие — жертвами быстро проходившей страсти. Как отмечает в своей работе Джорджи Энн Гейер, у Фиделя было «множество преданных ему и ловивших каждое его слово женщин. которые искрившимся полноводным потоком протекали сквозь его жизнь. и даже в новом революционном варианте старой феодальной традиции стремились отдать ему свою девственность; а Селия тем временем доблестно стояла на страже вождя революции, покрикивая на симпатичных кубиночек и выгоняя их из спальни Кастро и из его постели».

Марите Лоренц было только семнадцать лет, когда она заметила на себе взгляд Кастро. По его приглашению эффектная немецкая девушка стала с ним сожительствовать, поселившись в комнате неподалеку от гостиницы «Гавана Либре». В течение достаточно долгого времени она оставалась с Кастро, но в итоге перебралась с Кубы в Соединенные Штаты, где попыталась продать свои воспоминания.

Как правило, Кастро дарил своим фавориткам ко дню рождения цветы, а женщинам, которым оказывал особое внимание, удивляя их матерей, в качестве подарка посылал паэлью с омарами — блюдо, о котором на Кубе, где с продуктами питания были большие трудности, можно было только мечтать. Кто же занимался доставкой цветов и недоступных для простых людей деликатесов? Селия Санчес, влияние которой проявлялось даже в отношениях Фиделя с его женщинами.

Одна из любовниц Кастро сосуществовала с Селией до самой ее смерти. Это была Делия Сото дель Валье Хорхе, которая родила от Кастро шестерых сыновей. Кастро не афишировал свои с ней отношения, и Делия никогда не занимала никакого официального положения, оставаясь просто любовницей Фиделя.

Селия хоть и не родила детей от Фиделя, зато долго жила одной с ним жизнью и определяла ее в большей степени, чем любая другая женщина, особенно в самый счастливый период, когда они с Фиделем делили один дом в горах Сьерра-Маэстра. Она скончалась от рака легких 11 января 1980 г. Фидель воздавал ей почести после смерти так же, как и при жизни, устанавливал памятники в ее честь и позаботился о том, чтобы Селия навсегда осталась в памяти кубинцев.

Селия Санчес, так и не вышедшая замуж, соединилась в союзе, многими называемом «исторической дружбой», с мужчиной, которого любила, которым восхищалась, которого уважала и которому доверяла больше, чем кому бы то ни было другому. Селия хотела быть вместе с Фиделем и знала, при каких условиях могла оставаться рядом с ним постоянно. Она была готова смириться с тем, что в сексуальном плане мало его интересовала, что он не мог отказывать себе в связях с другими, более привлекательными женщинами. В обмен она требовала — и получала — постоянное и высокое положение в структурах государственной власти, общественное признание, уважение и возможность всегда оставаться рядом с Фиделем. В отличие от остальных его любовниц и бывших пассий, Селию не волновали ни имущественные вопросы, ни позор бесчестья. Она любила Фиделя и, принимая в расчет его характер, подстраивала собственные возможности и потребности к тому, чтобы они соответствовали его потребностям и удовлетворяли ее.