По всей вероятности, именно этот отвратительный жест Ловсхайма сразу же убедил меня в том, что он вновь стал уверенным в себе.

Еще со времени убийства Стравского он был заметно встревожен и не уверен в чем-то. Казалось, что он и мадам Грета чего-то выжидают. Но Грета была уравновешенной в своем таинственном, терпеливом ожидании. Можно было подумать, что план действий Ловсхайма еще не определен, что он боится начать решительные действия. Лицо его лоснилось и имело плохой цвет, его взгляд был беспокойным, а руки двигались беспомощно и бессмысленно.

Но теперь у него появился решительный вид. Его неизменная улыбка не была больше льстивой. Похоже, что теперь он точно знал, что ему следует делать. В его массивных плечах и жирных руках появилась живость. В его бегающих глазах и улыбке чувствовалась уверенность. Даже драгоценные камни, казалось, приобретали новый блеск, отражающий прилив преступной и целенаправленной энергии.

– Итак, – сказал он торжественным тоном, – вы были в полиции. Вы все устроили и теперь можете покинуть мой бедный отель. Это очень хорошо. Не поймите меня так, будто я хочу, чтобы мои гости покинули меня. Просто я сочувствую их переживаниям.

Он подошел к Сю, словно желая снискать ее расположение.

– Я очень рад, мисс Телли, что ваш брат, наконец, приехал. Очень жаль, что вы покидаете нас. Мы делали все, что было в наших силах, чтобы вы были счастливы у нас. Но бедной девушке пришлось пережить печальное время, – сочувственно прибавил он, обращаясь к Френсису Телли, хотя почему-то избегал встречаться с ним взглядом.

– Но похоже, что мы не уезжаем, – сказал Френсис Телли.

Жестикулирующие руки Ловсхайма замерли в воздухе. Внезапно он так растерялся, что это было почти нелепо. Выражение решимости мгновенно исчезло с его лоснящегося лица.

– Но... почему?!

Мне сразу стало ясно, что задуманный Ловсхаймом план строился на немедленном отъезде Сю в сопровождении ее брата.

Я обратил внимание на Френсиса Телли. Отвечая, он вначале был в плохом настроении и имел неприятный вид. Затем его поведение стало непринужденным, но от этого он не стал симпатичнее.

– Эти идиоты считают, что нам надо дожидаться прибытия детективов из Парижа. Не знаю, что они здесь откроют, однако полиция не разрешает нам выехать. Нас заставляют оставаться здесь и подвергаться опасности в вашем смертоносном отеле...

– Мсье, – смущенно вставил Ловсхайм, – это печальная случайность. Всего лишь случайность...

– Это неслыханно! Что мы можем сделать, Лорн?

Лорн медлил с ответом. Судя по задумчивому, отсутствующему взгляду его темных глаз, он искал выхода из создавшегося положения.

Я задумался над странными словами Ловсхайма "печальная случайность". Любопытное преуменьшение! Весь этот ужас он свел к двум словам: "печальная случайность"!

Затем мне пришло в голову, что именно это он и хотел сказать. С его точки зрения, эти ужасы могли быть печальной случайностью, разрушившей его тщательно продуманные планы. И эти планы теперь вновь расстроились из-за непредвиденного упорства со стороны полиции.

Но если так, то почему он хотел, чтобы Сю немедленно уехала со своим братом? – спросил я себя. Может быть, мое мнение о Ловсхайме было ошибочным? Возможно ли, что он был искренним, бескорыстным другом девушки, ничего не зная о ее наследстве? Не знал о том, что угрожало ей, не знал обо всем этом ужасном деле?

– В настоящее время мы ничего не можем сделать, нам остается только ждать, – сказал, наконец, Лорн спокойным тоном.

– Ждать! – нетерпеливо воскликнул Френсис Телли. – Кажется, это единственное занятие для всех баб. Ждать! Чего? Новых убийств?!

– Уверяю вас, это было вынужденное ожидание, – сказал я. – И для нас оно было так же неприятно, как будет для вас.

Он медленно повернулся ко мне. Его очки заблестели, и лицо приняло жесткое выражение.

– Ну, в отношении вас дело обстоит несколько иначе, – сказал он. – Насколько я понимаю, вы действительно находитесь под подозрением.

– Нисколько!

Слова Сю прозвучали звонко и решительно.

– Совсем не так, Френсис. Мистера Сандина подозревали по ошибке. Он полностью освобожден от подозрений.

Конечно, это было не совсем так. Я мог лишь желать этого. Только что я был в полиции, и мне совсем не понравилось, как там на меня смотрели.

– В самом деле? – недоверчиво сказал Френсис, Сю покраснела, и я поспешно сказал:

– Ваш мистер Лорн помог мне выпутаться из этого дела.

– Г-м-м, – произнес Френсис, глядя на Лорна, и тот вынужденно ответил:

– Я сделал это по просьбе мисс Телли. Но это не помешало... исполнению моих других... обязанностей...

Посмотрев на Ловсхайма, я тотчас убедился, что ему известна цель приезда Лорна. Произнесенные слова не вызвали у него и тени удивления. Очевидно, не только маленький Марсель подслушивал под дверями.

– В самом деле? – снова спросил Френсис.

– Ну и как?

Это появилась мадам Грета. Свет из окна в потолке, преломляясь, отражался от складок ее платья, а на ее плече сидел попугай и с любопытством глядел на нас.

– Ну и как? – повторила она. – Полиция разрешила вам уехать?

Услышав о полученном отказе, она нисколько не изменила приветливого выражения своего лица. Глядя на нее, трудно было поверить, что этот отказ как-то влиял на планы, которые она строила. Возможно, в ее глазах было выражение тайного раздумья, но лицо оставалось спокойным и дружелюбным. Только круги под глазами и легкое трепетание ноздрей выдавали напряжение последних дней.

Грета неизменно казалась дружески расположенной, всегда приветливой.

Когда Лорн коротко все объяснил, она слегка пожала плечами, погладила попугая полной белой рукой и сказала:

– Ну что ж, детективы из Парижа сумеют что-то сделать. Местная полиция...

Она сознательно не закончила фразу.

– Значит, вы пробудете у нас еще несколько дней. Дай бог, чтобы эти дни были лучше предыдущих.

Она сказала это искренним тоном, и я от души согласился с ней.

Однако это пожелание для меня было бы более убедительным, если бы будущее зависело только от бога, а не от самой мадам Греты. Вспомнив, что у меня, по существу, против нее нет никаких улик, я подошел к регистрационному журналу, который лежал раскрытым на конторке.

Грета повернулась к Сю и заговорила ласковым и сердечным тоном о предстоящем отъезде. Она старательно подчеркивала дружеское расположение Ловсхаймов к Сю и ее матери. Френсис и Лорн слушали это, сохраняя безразличное выражение.

В это время я с интересом глядел на имя Френсиса Телли, написанное на открытой странице журнала, и пытался припомнить его инициалы, напечатанные в письме, привезенном Лорном. Правда, Френсис и Лорн узнали друг друга, но, как говорил сам Лорн, всегда лучше сначала иметь доказательства факта, а потом основывать на нем свои предположения. Я так и не смог вспомнить эти инициалы и сравнить их с подписью в журнале. Нужно будет попросить Сю позволить еще раз взглянуть на письмо. Но на открытой странице было что-то неладное. На ней было мое имя, Дэвида Лорна и Френсиса Телли. Страница выглядела так же, какой я видел ее после приезда Лорна, на ней лишь прибавилось имя Френсиса Телли.

И все же она была не такой, когда я вписывал в нее свое имя. Я стал вспоминать, затем вдруг удивился тому, что не заметил этого в прошлый раз.

Все было очень просто: на странице больше не было чернильной кляксы. А на ней имелась клякса, когда я под бдительным взором попугая вписывал свое имя в день прибытия в этот злополучный отель.

Этот, на первый взгляд, обыденный факт мог иметь какое-то важное значение. Клякса исчезла, и отсутствовали даже следы подчистки, лист был блестящий, и на нем стояло мое имя, написанное моим почерком. Воспользовавшись тем, что все были заняты разговором, я стал разглядывать страницу внимательнее и убедился, что подпись действительно моя. Но она была сведена на эту страницу чем-то острым, а затем написана чернилами. И это было сделано не очень умело. Не будучи ни полицейским, ни даже детективом-любителем, я сразу заметил подделку.

Однако подделали только мою подпись, остальные имена не были сведены.

– Но почему?

Объяснение пришло быстро и оказалось очень простым. Что-то вызвало необходимость изъятия этой страницы. Нужда в этом возникла после моего приезда, но до прибытия Лорна. И причина не была какого-то невинного свойства, вроде пролитой воды или чернил. В таком случае Ловсхайм просто попросил бы меня зарегистрироваться еще раз, объяснив причину. Нет, сам факт кропотливой подделки моей подписи указывал, что в этом была какая-то причина. И это была единственная улика против Ловсхайма.

Изъятие листа произвели искуснее подделки, так как следов этого обнаружить не удалось, а вторая половина листа оказалась среди чистых страниц второй половины журнала.

Я вдруг осознал, что слишком пристально и долго смотрю на журнал. Разговор позади меня еще продолжался, но я поспешно поднял голову и встретился взглядом с Ловсхаймом. Я старался выглядеть рассеянным и даже небрежно сказал, обращаясь к Френсису:

– Значит, ваш дом находится на юге!

Я приписал себе виновность лишь в праздном любопытстве. Но я не понял, удалась ли моя хитрость. И когда я уходил, поднимаясь по лестнице, то оглянулся и увидел, что Ловсхайм склонился над регистрационным журналом. Лорн и Френсис снова прошли в холодную приемную, а Сю под каким-то предлогом пошла к себе.

В коридоре я подождал ее. Мы дошли до маленькой ниши и остановились. Вблизи никого не было, даже полицейский не ходил в этом коридоре.

– Теперь расскажите мне про сувенир, – сказал я.

– Не знаю, что сказать, – почти со стоном ответила Сю. – Просто он исчез, а я воображала, что он в надежном месте.

– Когда вы его потеряли?

– Вчера ночью.

– Вы хотите сказать, что кто-то вошел ночью в вашу комнату?! – испуганно спросил я и сжал ей руку так, сильно, что она вздрогнула.

– О нет! Дверь всю ночь была заперта на ключ и на щеколду.

– Когда же он пропал? – спросил я, отчасти испытывая облегчение.

– Я не знаю. Я смотрела на него... на сувенир... вчера около полудня. Вчера вечером вы мне сказали, что священник был в моей комнате, но то место, где я... прятала сувенир...

– Ваша туфелька, – сказал я безжалостно.

– Что?!

– Конечно, он был в красной туфельке с серебряным каблучком. Вероятно, вы прятали его в каблуке, в специально сделанном углублении.

– Но откуда вы могли узнать об этом?

Мне не хотелось интриговать ее, когда все было так просто.

– О, вы носили их так часто, и они были на вас, когда вы ходили на прогулку к мосту. Разве без особой причины вы надели бы красные туфли на высоких каблуках для прогулки по булыжнику? – нетерпеливо спросил я.

– Но я же не носила их днем.

– Понятно почему. В дневное время вы считали, что опасность не столь велика. Но скажите, когда вы обнаружили пропажу сувенира?

Она задумчиво смотрела на меня, затем сказала"

– Он был хорошо спрятан, и я за него не беспокоилась. Когда я поглядела на туфлю (сувенир был спрятан в каблуке), я не заметила ничего подозрительного. Поэтому я сказала, что священник ничего не взял из моей комнаты. Я обнаружила пропажу лишь поздно ночью. Открыв тайник, я увидела, что сувенир исчез.

– Что вы тогда сделали?

– Ничего. Я ничего не могла сделать. Все спали. Я... я боялась выйти из спальни в темные коридоры.

Она вздрогнула, и я пришел в ужас от одной мысли, что могло с ней случиться, и сказал:

– Вы были правы!

У меня было такое чувство, будто я заглянул в пропасть. Что, если бы она вышла в темный коридор с подстерегавшей ее на каждом шагу смертью...

– Вы поступили правильно! – повторил я и интуитивно почувствовал, что теперь нельзя терять ни минуты, и добавил:

– Но вам следовало сегодня утром сказать нам об этом.

Она смотрела на меня озабоченным взглядом.

– Но я не могла сказать об этом Лорну.

– Не могли... о... я понимаю. В конце концов, он служит вашему брату и будет соблюдать его интересы.

– Именно, – согласилась Сю, – ...а сегодня утром я не могла сама обыскать комнату священника.

Она помедлила, затем взволнованно призналась:

– Я была испугана, испытывала страх... недаром вы предостерегали меня. Но в Белой гостиной я хотела вам сказать в тот момент, когда...

На этом она прервала речь.

– Так вот причина убийства священника! Он завладел сувениром, кто-то узнал об этом и убил его. Небольшой эпизод в жадной погоне за золотом, ожидающим наследницу.

Отсюда вытекало три вывода. Первый: убийца взял сувенир у священника; второй: сувенир находился на теле священника и теперь он в руках полиции. Это казалось мне почти невероятным, так как убийца имел много времени и мог тщательно обыскать труп; и третье – священник успел надежно спрятать сувенир или передал его своему сообщнику. Это тоже казалось маловероятным.

– Можете ли вы сказать мне, что из себя представляет ваш сувенир? – робко спросил я.

– Вы хотите попытаться найти его для меня?

– Да, если смогу, – кратко сказал я.

Она серьезно размышляла, взвешивая мои слова.

– Это очень опасное сведение, – наконец сказала она. – И я обещала никому не говорить о нем. Конечно, дело очень срочное. Но я не хотела просить вас найти его, я полагаю, это безнадежная затея. Кроме того, я уже и так достаточно подвергала вас опасности. Я хочу лишь обсудить с вами, что теперь мне следует делать. Что сказать Френсису? О, какая ужасная ирония судьбы! Что стоило ему приехать днем раньше! Я полагаю, он уже ждет меня. Он сказал мне, что по возвращении из полиции мы займемся формальностями. Конечно, он имеет в виду сувенир.

Она была совершенно права. Что сказать сейчас Френсису – это был самый важный и неотложный вопрос. Сказать ему прямо, что сувенир украден, – значит убедить его, что Сю являлась еще одной самозванкой.

– Вам придется обмануть вашего брата. Заставьте Ловсхайма отдать вам бумаги и для начала передайте их вашему брату. Затем не соглашайтесь показать ему ваш сувенир до тех пор, пока он не покажет вам свой. У вас есть шансы, что он не пожелает пойти на это. Он может подумать, что это ловушка. Поскольку вам нужно доказать свои права, он может потребовать, чтобы сначала вы показали ему сувенир. Попытайтесь затянуть время, скажите, что вы тоже опасаетесь ловушки... лучше тактично намекните на это. Но непременно будьте спокойны и уверены в себе.

– Да, я могу это сделать, – сказала Сю.

И это было правдой, я не сомневался в ней.

– Но представьте себе... вдруг он поверит мне... Предположим, он согласится положить свой сувенир рядом с моим. Допустим, что он примет вызов моего блефа? – сказала она с подобием улыбки на лице, не смягчившей, однако, напряженности ее взгляда и жесткой линии губ.

– Он этого не сделает, – ответил я более уверенно, нежели думал. – Он захочет подождать и обсудить это с Лорном. А тем временем, возможно...

Ее глаза оживились, и она ухватилась за намек, поняв его в желаемом для себя смысле.

– Вы хотите сказать, – прошептала она, – что вы, может быть... Что вам что-то известно... Что вы напали на след...

– Нет, нет, – сказал я сразу. – У меня есть лишь идея, но не более. Я рассчитываю на одного Лорна. Если только парижские детективы не прибудут сюда раньше.

Но мне не удалось убедить ее. Это было ясно видно по ее вопрошающему, нетерпеливому взгляду. Я был обескуражен, так как не представлял себя в роли детектива. У меня не было ни опыта, ни представления о традиционном подходе к этому делу. Я даже предпочитал чисто приключенческую литературу – рассказу о самом талантливом и умнейшем детективе.

Такой вкус, думается мне, основывается на контрастах: инженеру в его деятельности приходится очень много логически мыслить, причем результат его размышлений выражается цифрами. Понятно, он с большим удовольствием читает описания морского сражения или соперничества и борьбы двух мужчин, нежели следит за разрешением криминальной истории дедуктивным методом мышления.

Как инженер, я знал, что надежный результат при сложении зависит от того, насколько достоверны суммируемые цифры.

Именно эта неуверенность в слагаемых теперь меня беспокоила. Я спросил:

– Скажите, это ваш носовой платок?

Она поглядела на платок, который я вынул из кармана. Мне казалось, она хотела поговорить со мной на прежнюю тему и была недовольна тем, что я прервал ее. Однако выражение нетерпения на ее лице сменилось хмурым удивленным взглядом.

– Да, по-моему, это мой платок, – сказала она. – По крайней мере, он очень похож на мой и пахнет духами, которые я употребляю. Но я не уверена. Платок обычный, ручной работы, скрученный рубец и продернутые нитки... дюжины таких платков можно купить в любом магазине во Франции. Но почему вы спрашиваете?

Я не стал объяснять. Я просто сказал, что нашел его на полу.

– Не пойдете ли вы со мной? Я знаю, что ваш брат ждет вас, но это минутное дело.

Она по-прежнему казалась озабоченной, но пошла со мной в северное крыло. Когда мы проходили по коридору мимо одной из дверей, она, наверное, вспомнила о моих поцелуях, так как покраснела. Однако на этот раз ее шарф не зацепился.

Я попросил ее остановиться перед моей дверью и прикинул ее рост над уровнем окна. Было ясно, если даже учесть угол зрения из холла, что ее фигура была намного меньше того силуэта, который я видел ночью из холла. Мне следовало сразу сообразить это. Однако тогда я был введен в заблуждение бегущей темной фигурой в развевающейся черной юбке.

У меня не было времени объяснить это Сю. Я спросил:

– Вы видите напротив, на третьем этаже, пятое окно от угла? Это комнаты № 34 или 35. Входили ли вы туда в ночь первого убийства?

Не знаю, что она тогда обо мне подумала. Она удивилась, но не колеблясь ответила:

– Нет.

– Простите мою настойчивость, но еще один вопрос. Я не решался, мне было стыдно задавать его. И все же я спросил:

– Миссис Бинг утверждает, будто вы выключили свет в отеле в ночь первого убийства.

Глаза Сю начали расширяться, лицо побледнело и застыло. Проклиная себя, я отчаянно продолжал:

– Она говорит, что вы стояли у распределительного щита напротив ее двери и она видела, как вы опустили рубильник.

– И вы поверили ей? – печально спросила она.

– Нет.

Я взял ее за руки и обнял.

– Нет! Я не поверил ей, так как вы рассказали мне, где вы были в это время.

Она освободила свои руки и отошла от меня.

– Не знаю, что миссис Бинг видела, или ей это почудилось. Но я обо всем сказала вам истинную правду.

– Я знаю. Скажите, миссис Бинг дружна с вами?

– Нет, а что? Но мы и не враждуем. Мы почти незнакомы друг с другом.

– Не проявляла ли она к вам особого интереса?

– О, нет, ей-богу, нет, – сказала Сю. Она поняла, что я имел в виду, и простила меня.

– Если вы думаете, что миссис Бинг можно... подозревать в чем-то, – это нелепость. Она именно такая, какой кажется.

– Похоже, что я зашел в тупик. Пойдемте к вашему брату, а то у него возникнут подозрения. Я провожу вас до холла.

– Нелегко будет разговаривать с ним, зная, что если он выложит свой сувенир, то я этого сделать не смогу. Сегодня утром я уже хотела отказаться от всего и уехать, если бы полиция разрешила это. Теперь мне нечем удостоверить свою личность. В конце концов, зачем мне пять миллионов долларов?

Она сказала это задумчиво, будто не нуждалась в деньгах.

– Пятью миллионами нельзя пренебрегать, – с горечью сказал я. – Если вы нуждаетесь в центах, то придется бороться и за доллары.

Мы шли к холлу. Я полагал, что через два или три дня она навсегда уйдет из моей жизни. Вероятно, она будет помнить меня, так как трудно будет забыть события в этом отеле. Но это воспоминание со временем станет неясным и, в конце концов, вытиснится из памяти яркими впечатлениями ее будущего.

Самое большее через год она меня забудет. Почему-то я задал себе вопрос, где я сам буду через год? Вероятно, где-нибудь на краю цивилизации, в отдаленном и безлюдном месте. Звезды будут казаться мне ближе, и я буду смотреть на них ночами и представлять себе Сю: ее мягкие волосы и яркие губы, которые я целовал, ее глаза, которые смотрели на меня, сверкая загадочным блеском.

Я осознал, какой опустошающей была мысль, что я никогда не буду видеть ее вблизи, не буду ловить зов ее улыбающихся губ. Никогда не увижу ее изящно поднятого подбородка, золотого отлива волос, изящества рук и ее красивого тела.

Эта мысль была испепеляющей. Тяжело вдруг осознавать, что осталось так мало счастливых минут и они быстро и безвозвратно пролетят. Очень скоро, думал я, настанет будничное, серое существование и единственной отрадой останутся воспоминания о прошедших днях. Подобные мысли приводили меня в отчаяние. Но даже в эти минуты я не мог сказать ей ни слова. Я ничего не мог сказать этой девушке с миллионами.

Я жалел, что она не уехала до появления брата, жалел, что она не отказалась от своих притязаний, жалел о безумствах разного рода. Рассудок говорил мне, что я не буду долго испытывать невыносимые страдания, так как всякие воспоминания постепенно теряют свою остроту и бледнеют. Но стоило Сю обернуться в эту минуту, стоило ей попросить моей поддержки – все мои чувства прорвались бы наружу, Подобно большинству инженеров, я не красноречив и привык писать сухие отчеты. Лишь в очень редких случаях, в моменты большого напряжения, мне удавалось выражать словами свои чувства. Но я знал, что, когда это произойдет, поток не удастся остановить, пока он не иссякнет.

Однако она не обернулась. Когда мы подошли к лестнице, я успел пройти сквозь рай и ад. Я любил ее, но был намерен отказаться от нее. Я даже помогал созиданию того ненавистного блестящего пути, по которому ей суждено было удалиться из моей жизни.

Итак, я отступился, ни о чем не жалея, готовый снова испытать эти дни ужасов и счастья. Я почувствовал облегчение, заставив себя вернуться к занимавшему нас вопросу: как помочь Сю добыть эти проклятые миллионы, которые не только отнимали ее у меня, но даже подвергали ее жизнь опасности, угрожали ей!!

А время не ждало.

Френсис еще был в приемной. Когда мы вошли в холл, навстречу нам вышел Лорн.

– Ваш брат ждет вас, – сказал он, сделал паузу и посмотрел на Сю. Он казался неуверенным и обескураженным. Я и Сю остановились, ожидая продолжения фразы, однако он ничего более не сказал. Сделав какой-то странный жест, он пожал плечами и ушел.

Сю в недоумении посмотрела ему вслед, затем обернулась ко мне с вопрошающим видом. Но, конечно, я ничего не мог ей сказать; лишь почувствовал во взгляде детектива какое-то предостережение.

Сю вздохнула полной грудью, слегка кивнула мне и решительно вошла в старую затхлую приемную к ожидающему ее брату. Сю имела хорошую закалку, и в критические минуты мужество не покидало ее.

Я сел в холле так, чтобы видеть дверь, и стал ждать. Но очень скоро я почувствовал, что не в состоянии сидеть, и начал ходить взад и вперед, следя за дверью приемной, лифтом и коридорами. Беспокойство мое возросло, когда я вспомнил, что Марсель был застрелен у меня на глазах и я оказался бессильным предотвратить убийство. Нельзя было считать, что и с приездом Френсиса уменьшилась опасность для Сю. Его приезд был кульминационной точкой заговора. Стоило сейчас Френсису убедиться в том, что Сю – его сестра, весь заговор должен потерпеть провал. Наверняка это понимали и наши невидимые противники. А мы, блуждая в потемках в своем неведении, могли ожидать быстрого ужасного удара.

Обладание сувениром давало Сю какую-то защиту, теперь же, когда сувенир был украден, – эта защита исчезла. Заполучив сувенир, убийца должен был немедленно подставить замену для Сю, а ее убрать с дороги.

Оставалась лишь слабая надежда. Возможно, убийца не будет теперь считать Сю препятствием, поскольку она не сможет убедить брата в своих правах. Френсис, кстати сказать, будет только рад найти предлог для отказа. В конечном счете даже брат предпочтет иметь десять миллионов вместо пяти. Но эта надежда была очень слабой. Только убедивши Френсиса в том, что она его сестра, Сю получала гарантию безопасности. Но она пошла к нему с пустыми руками, без сувенира, значение которого было решающим. Она могла представить только свидетельство о рождении и браке, и если Френсис пожелает быть разумным и справедливым, эти бумаги помогут установить ее личность.

Мои нервы напряглись, когда я увидел в дверях Френсиса и услышал, как он сказал что-то Ловсхайму. Вскоре тот, тяжело переваливаясь, вышел из приемной. Закурив сигарету, я заставил себя успокоиться и подумал, что Ловсхайм пошел открывать сейф. Если Френсис убедится в подлинности этих давно написанных свидетельств, еще не все потеряно. Имея время, мы в случае удачи отыщем сувенир.

Но я не чувствовал себя спокойным. И для меня не было неожиданностью поспешное возвращение Ловсхайма, его возбужденный вид, жесты его жирных рук и крики о том, что его ограбили. Задыхаясь, он кричал, что из сейфа украли конверт с бумагами мисс Телли и ничего больше.

Но самым странным было то, что его возбуждение не было наигранным, оно казалось мне настоящим.