Это была Сю Телли. Нет, не она. Нет, это была Сю Телли! Я говорил себе, что ошибся, уверял себя, что вспышка света была слишком кратковременной и осветила лицо на одно мгновение, слишком короткое, чтобы я мог узнать чье-либо лицо. Я уговаривал себя, что не могу даже поклясться, что это было женское лицо, так как, сколько я ни думал, я не мог вспомнить ни одной определенной черты, а поэтому неразумно было бы утверждать, что это была Сю Телли. Но я продолжал, не отрываясь, смотреть на это темное окно с раскрытыми ставнями, пытаясь угадать, кто стоит за этими мрачными стеклами, и меня не покидало ощущение сходства этого лица с Сю Телли.

Но даже если это и была она, что из этого? При неестественном свете, в этой мгновенной вспышке, каждое лицо показалось бы странным, искаженным и бледным.

И тут я увидел, что Ловсхайм в достаточной мере вышел из своего задумчивого состояния, чтобы перехватить мой взгляд и последовать моему примеру. Взглянув на него, я заметил, что он также смотрит в это окно с открытыми ставнями, и на его лице явно отражалось беспокойство. У меня создалось впечатление, что, погрузившись всем существом в мрачные проблемы, которые ставило перед ним это убийство, он все же упустил какой-то важный и срочный аспект этой проблемы. Это впечатление подтвердилось, когда он, порывисто вздохнув, бросил быстрый косой взгляд и неожиданно сказал:

– Ну, я должен идти. Грете понадобится моя помощь в некоторых делах, а вы и отец Роберт можете остаться около... него.

Он показал глазами на труп.

– Подождите, – сказал я. – Что это за комната напротив, наискось отсюда? Какой ее номер? Та, с открытыми ставнями.

Его глаза были затуманены какой-то мыслью, и в то же время в них проявилось некоторое беспокойство, связанное с моим вопросом.

– Вы имеете в виду ту комнату напротив? Какой ее номер?! Тридцать четвертый или тридцать пятый, не помню точно. Почему это вас интересует?

Значит, это не комната № 19!

– Она никем не занята?

– Нет! – без малейшего колебания ответил он.

– Я только что видел лицо в этом окне.

– Нет, нет, вы ошиблись. Там никого нет. Он облизнул губы и добавил:

– Если только кто-либо не вошел туда случайно, по ошибке. Может быть, мадам Бинг или кто-нибудь из прислуги.

– Там несомненно было сейчас чье-то лицо, Ловсхайм.

Мне показалось, что он почувствовал некоторое облегчение от намека на то, что я не узнал этого лица. Я сказал несколько слов священнику, который ответил, не повернув головы. Ловсхайм вышел. В коридоре он встретил маленького слугу, остановился, чтобы переброситься с ним парой слов, затем исчез за углом, а слуга поспешил к нам.

Очевидно, слуге уже было кое-что известно об убийстве, потому что он поглядел внимательно на мертвеца, перекрестился, но не задал ни одного вопроса, хотя его светлые глаза горели от возбуждения, и он бросал нервные взгляды на окружающие нас тени.

Он сказал, задыхаясь, что мадам вызвала его и велела оставаться с нами, пока мсье будет помогать ей.

Я подумал, что, наверно, Ловсхайм ушел, чтобы строить козни вместе с женой. Интересно было, какие каверзы замышляли они во мраке комнат этого старого отеля, по которым гулял ветер. Возможно, они изобретали средства и методы, чтобы отвратить от себя опасность. Меня не устраивало стоять здесь в бесплодном ожидании в то время, как полиция должна была быть уже в пути и самым вероятным кандидатом на арест был, несомненно, я. И все-таки я почти ничего не мог сделать, чтобы воспрепятствовать этому. Впрочем, я мог пойти и взглянуть на площадку, на которой я споткнулся об мертвое тело, и стоило бы еще раз осмотреть этот подозрительный двор.

Войдя в свою комнату, я набросил на плечи пальто и вынул из чемодана карманный фонарик. Маленький слуга с тревогой следил за мной, и, выходя, я сказал ему.

– Я хочу осмотреть двор. Вернусь через минуту.

Мои слова, казалось, мало успокоили его, но, конечно, он ничего не возразил на них. Священник быстро и монотонно бормотал слова, которые я принимал за молитву, и не обернулся, когда я открыл дверь на площадку. Ветер резко подул, вздымая складки его сутаны, шевеля волосы на голове слуги и распахивая пальто на мертвеце, возвращая ему на мгновение гротескное сходство с живым существом.

Заметив блестящие глаза слуги, следившего за мной, я закрыл дверь, вышел и зажег карманный фонарик. Он образовал мелькающий круг тусклого света на каменном полу площадки.

Нигде не было видно следов борьбы, но я и не ожидал их найти. Не было и следов грязных ног, так как все вокруг было сухо и подметено холодным ветром. Я не увидел ни окурков, ни пуговиц от пальто. Ничего, кроме маленького темного пятна в том месте, где лежал труп.

Наклонившись над истертыми плитами, я смотрел во все стороны, поворачивая свой фонарик, и, наконец, нашел маленький кусочек красного цвета из материала, похожего на твердую резину или воск. По величине он был примерно с двухфранковую монету и имел форму неправильного полукруга. Его назначение было мне непонятно. Я опустил его в карман лишь по той причине, что это был единственный предмет, найденный мной на площадке, если не считать темного пятна на каменной плите и сухого пожелтевшего листа. Именно в этот момент ветер внезапно стих, все кругом погрузилось в мертвую тишину, и я услышал громкие шаги внизу на лестнице. Действительно, это были шаги, и я могу смело заявить, что, если бы ветер не прекратился именно в эту минуту, меня теперь не было бы в живых. Но услышав шаги, я отодвинулся в сторону, чтобы поглядеть через перила на поворот лестницы. В этот момент раздалось два револьверных выстрела, фонарь выпал у меня из руки и покатился куда-то вниз. Со страшным шумом вновь налетел порыв ветра, и все огни в отеле внезапно погасли.

Моя рука дрожала, но я не был ранен.

Ветер бешено дул мне в уши, но нигде больше не было пляшущих теней, так как все погрузилось во мрак. Сам отель казался огромной черной глыбой, выступавшей на фоне окружающей его тьмы, а двор был подобен глубокому колодцу, темному и таинственному.

Света не было даже в коридоре, где священник читал молитву над мертвецом. Не было слышно никаких звуков, кроме завывания ветра. Держась за перила, я побежал вниз по лестнице. Это было совсем неблагоразумно с моей стороны, это было величайшей глупостью. У меня не было оружия, место было темное, точно погреб, и я не знал его расположения. Я сделал это в каком-то безотчетном порыве.

На лестнице я никого не встретил. На последних ступеньках я сжал предмет, скользнувший по моей руке, но обнаружил, что это был густой куст. Я зашел за него и стал ждать, когда стихнет очередной порыв ветра. Был сильный шум, и я напрягал слух, стараясь различить сквозь бушевание ветра какой-либо другой звук, шаги или движение, но ничего не слышал. Однако порывы ветра не прекращались, и я стал осторожно пробираться к стене двора.

Если в меня стрелял Ловсхайм – а я считал это возможным, – он, вероятно, либо последует за мной, чтобы завершить дело, либо поспешит войти в отель. Конечно, он не пойдет туда по винтовой лестнице и коридору, где находятся слуга и священник. Если я осторожно пройду вдоль стены мимо больших чугунных ворот и входной двери, а затем заверну за угол, то могу поймать его у двери в холл.

К этому времени я немного успокоился, и мои движения стали более размеренными и осторожными, но я жалел, что у меня нет никакого оружия. Однако Ловсхайм был жирный и неуклюжий. Если бы мне удалось напасть на него раньше, чем он успеет пустить в ход свой револьвер...

Я вновь задел что-то рукой, но на этот раз я был уверен, что это не куст. Это был чей-то рукав из грубой материи, и я ясно ощутил чью-то руку. Я отступил немного набросился на невидимого субъекта. Мне удалось лишь схватить край пальто, который тотчас выскользнул из моих рук. Потеряв равновесие, я упал на каменную плиту двора. В тот же момент раздались три выстрела, затем, словно эхо, прозвучали удары о стену.

Я был рад, что лежу на земле, в этом положении я чувствовал себя в сравнительной безопасности. Я выждал еще минуту. Кругом царил мрак, и больше ничего не было слышно.

Где сейчас мой противник? Подкарауливает ли он меня? Мне стало ясно, что я поступил как дурак, напав на вооруженного человека, не имея при себе никакого оружия.

Если у входа зажгут свет, мой силуэт будет ясно виден, и тотчас я окажусь прекрасной мишенью. Поэтому я решил убраться отсюда как можно скорее. Поспешно встав, я сделал несколько больших шагов, использовав момент, когда ветер дул изо всей силы.

Я слышал выстрелы слева от себя. Это доказывало, что мой противник стоял вблизи двери холла. Мне не оставалось ничего другого, как выбрать какое-нибудь укрытие и ждать там дальнейшего развития событий.

Я примостился у стены в том месте, где росли густые кусты, и стал выжидать. Однако, простояв несколько минут, я почувствовал, что с меня хватит всего этого, и осторожно двинулся к дверям холла. Насколько мне было известно, имелось два пути, которыми можно войти в отель, – железные ступени, ведущие в северное крыло здания, и двери холла. Поскольку атаковавший меня не осмелится воспользоваться первой возможностью, ему остается эта, вторая.

Я ничего не слышал, никого не встретил, но, когда я достиг стеклянных дверей, неожиданно зажегся свет. Наступил момент, когда мой противник должен был напасть на меня, если только он не скрылся. Я заметил, что ворота были заперты на висячий замок, значит, туда пройти он не мог.

Взбешенный тем, что дал себя так легко победить, я открыл двери холла. Хозяйка сидела за конторкой портье. Она поглядела на меня своими зелеными глазами, а ее попугай издал пронзительный крик.

– Ваш муж прошел через эту дверь, – сказал я. – Где он теперь?

– Никто не проходил через эту дверь, – ответила она хриплым голосом и принялась унимать попугая, продолжавшего кричать. Я вышел во двор, резко хлопнув дверью. Когда я подошел к лестнице, мне пришла на ум мысль собрать осколки моего карманного фонаря, чтобы я мог показать их полиции в качестве доказательства. Я поспешно поднялся по железным ступеням и когда открыл дверь в коридор, слуга так на меня поглядел, что по этому взгляду я сразу понял, насколько он рад вновь видеть меня рядом с собой.

Интересно, слышал ли он револьверные выстрелы? Но он ни словом не обмолвился об этом. Возможно, по-прежнему бушевавшая буря приглушала все звуки со двора. Я пришел к заключению, что револьвер был малого калибра и, возможно, его короткие резкие звуки небыли слышны.

Священник куда-то исчез, а слуга, казалось, был чем-то испуган, и около него стояла Сю. Она отчужденно глядела на меня, и, когда я вошел, из ее уст вырвалось только "ах!". Она тоже имела испуганный вид.

Носок ее красной туфли почти касался трупа, и создалось впечатление, что до моего прихода она его разглядывала.

Я спросил слугу, где отец Роберт, и он ответил, что не знает, так как священник ушел сразу после меня. Я спросил его:

– Значит, вы один оставались здесь?

– Да.

Я поверил ему, так как, отвечая мне, он задрожал.

Значит, священник и слуга были порознь, пока я находился во дворе. Я задал себе вопрос – мог ли один из них пробежать через все коридоры, лестницу и через холл и попасть во двор раньше меня и начать стрельбу. После краткого размышления я совершенно исключил возможность этого. Между тем, нужно было выяснить, кто стрелял в меня: священник, слуга или Ловсхайм.

Я решил, что последний из них.

– Да, сэр, – продолжал слуга. – Я все время был один, пока не пришла мисс Телли.

– А почему внезапно погас свет?

Он пожал плечами и развел руками.

– Понятия не имею, мне самому было страшно в темноте одному. Мне чудилось, будто мертвец двигается.

В ответ на эти слова Сю вздрогнула и сказала, порывисто дыша:

– Несомненно, это был ветер.

Мне хотелось на минуту удалить слугу, и я сказал ему:

– Будьте любезны, принесите дрова в мою комнату. Огонь почти угас, а сейчас придет полиция и будет нас допрашивать.

По выражению его лица я видел, что он понял мое желание остаться наедине с девушкой. Когда он ушел, я повернулся к Сю.

– Вы знаете этого человека?

– Нет, – ответила она, немного отпрянув назад.

– Не пугайтесь. Я хочу помочь вам. Скажите мне откровенно, вы когда-нибудь видели его?

Она нагнулась и стала внимательно разглядывать труп. Вопреки моему ожиданию, это нисколько не взволновало ее. Затем она подняла голову и сказала тихим и серьезным: голосом фразу, которую я часто потом вспоминал:

– Насколько я помню, я никогда не видела этого человека.

– Это не тот тип, который хотел вас похитить?

Этот вопрос, казалось, поколебал ее уверенность.

– Как же я могла бы его узнать? Ведь я в темноте не видела, как он выглядел.

Она была смертельно бледна, и на лице ее был страх.

– Почему вы вышли из моей комнаты, не дождавшись меня?

– Я испугалась. Когда вы ушли, меня охватил панический ужас. Я вышла вслед за вами, надеясь застать вас еще в коридоре. Но когда я подошла к своей двери, то заметила, что ключ находится в замочной скважине. Я задала себе вопрос, почему я вам сказала, что ключ висит на доске у портье.

Мне не понравилось, что она таким образом пыталась объяснить мне выдумку насчет ключа, хотя я не спрашивал ее об этом. Ее слова звучали фальшиво.

Сознавая это, я не хотел смотреть на нее, так как знал, что стоит мне сделать это, как я тотчас же поверю ей. Однако обстоятельства вынуждали меня быть осторожным.

– Я не могла ждать вас в комнате, – повторила она.

– А сколько времени вы меня дожидались?

– Не больше минуты или двух.

– За это время мог ли я уже успеть дойти до холла?

– Ах, нет, – ответила она. – Я ушла гораздо раньше. – А затем, после минутного размышления, добавила: – По правде говоря, когда на меня нападает страх, я всегда начинаю считать. Так и на этот раз: я хотела сосчитать до ста, затем повторить это два или три раза, пока вы не возвратитесь. Но только я успела закончить первую сотню, как меня обуял страх. Я бросилась бежать со всех ног.

Задыхаясь, она замолчала, но тотчас продолжала более уверенным тоном:

– Я прекрасно понимаю, что глупо так пугаться.

Мне хотелось ей верить, но я не мог. Весь этот рассказ о страхе и о счете звучал чистым вымыслом. Кроме того, я отлично помнил, что видел ее тень, промелькнувшую по коридору, а промежуток времени между моим уходом к ее побегом был больше, чем она говорила.

Я хотел задать ей еще много вопросов, но наши взгляды встретились. И я не мог произнести ни слова. Все мои сомнения мгновенно рассеялись. Я взял ее за руку, и мне стало стыдно, что я могу усомниться в ее искренности. Мы молча стояли, и в это время до нас со двора донеслись голоса.

Полицейские в темно-голубых формах шныряя взад и вперед, создавая впечатление, что их гораздо больше, чем было в действительности. Теперь они поднимались по лестнице в сопровождении Ловсхайма и его жены.

Сю Телли и я ушли в комнату. Несколькими минутами позже весь отель был заполнен полицейскими. Осмотр трупа длился очень недолго, и вскоре Ловсхайм и двое полицейских вошли в мою комнату, в которой было теплее и светлее. Начался разговор, и я оказался в незавидном положении, так как знал всего несколько французских слов. Мадам Грета на это рассчитывала и использовала в своих целях мое незнание языка. И я это понял, хотя не знал, о чем она говорила.

В этот вечер полицейские задали мне немного вопросов. Они лишь расспросили меня, как я нашел труп и каково было его положение. Вопросы мне задавал очень молодой офицер, худой, с живыми глазами и ловкими движениями. Он очень медленно говорил по-английски, но грамматически вполне правильно строил предложения. Мои ответы он переводил комиссару полиции, старику с седыми усами.

В начале допроса зеленые глаза Греты выражали удовлетворение человека, который много знает. Однако их выражение совершенно изменилось, когда я начал рассказывать полицейским, как в меня кто-то стрелял во дворе.

Она была так взволнована, что Ловсхайм, который до этого предоставлял право говорить своей жене, теперь ввязался в разговор.

– Но вы ошибаетесь, мистер Сандин, – воскликнул он. – Вас ввел в заблуждение ветер. Во дворе никого не могло быть. Когда приехала полиция, ворота все еще были заперты. В отеле никого нет, кроме отца Роберта, Марселя, – он указал на слугу, который пришел с дровами и теперь разжигал камин. – Марселя и меня!

– Черт возьми! Неужели я не смогу распознать, когда в меня стреляют?!

Я вынул из кармана фонарик и показал им, как он был поломан.

– Ветер не мог бы сделать этого. Не более четверти часа назад во дворе был кто-то. У этого человека был револьвер, и он дважды выстрелил в меня на лестнице, тогда-то он и угодил в фонарик, и позже – три раза во дворе.

Я услышал, как Сю Телли слегка вскрикнула. Казалось, мои слова произвели впечатление и на молодого полицейского.

– Если ворота были еще заперты до нашего прихода, то он должен быть где-то здесь, в отеле.

Я все еще полагал, что стрелял Ловсхайм, но неплохо было бы как следует обыскать весь дом.

Молодой офицер повернулся к комиссару, последовал оживленный разговор на французском. Комиссар поспешно дал какой-то приказ, и один человек быстро ушел в заднюю часть здания, а мадам Грета наградила меня очень неприятным взглядом своих зеленых глаз.

– Где отец Роберт? – спросила она Марселя.

– Он ушел, мадам. В то время, когда мсье был внизу. Я оставался один с... с ним.

– Он ушел?

Ее узкие брови сдвинулись, а глаза стали настороженными. Очевидно, поведение священника и мое упрямство раздражали ее. Я ожидал, что из чувства мести она немедленно расскажет историю с кинжалом. Однако она, быстро говоря по-французски (насколько я уловил), рассказала лишь, как она немедленно послала за священником, чтобы он прочитал молитву над умершим.

Последовав ее примеру, Ловсхайм тоже пустился в длинный рассказ, и мы с Сю были временно забыты. Она стояла совсем близко, и я спросил ее вполголоса:

– Что они говорят?

Она с удивлением поглядела на меня.

– А! Вы не понимаете их! Ловсхайм говорит, что не знает этого человека и никогда его раньше не видел.

Она говорила очень тихо, но отчетливо, и я различал каждое ее слово в потоке французской речи, часто переходящей в восклицания и выкрики. Были моменты, когда бородатый офицер, мадам Грета и Ловсхайм принимались одновременно что-то визгливо выкрикивать, пересыпая свою речь марсельским жаргоном.

– ...Ловсхайм утверждает, что человек был убит не в отеле, а подброшен сюда, чтобы отвести подозрение от убийцы. Они обсуждают эту возможность. Но молодого офицера беспокоите вы и ваш фонарь. Он говорит, что убийца должен находиться здесь, в отеле. Ловсхайм утверждает, – она, казалось, была возмущена, этим, – что вы, вероятно, испугались ветра и уронили его. Он говорит, что никто не смог бы войти в отель. Комиссар – тот, который постарше, говорит, что, если вы сказали правду, они найдут преступника.

– Что они говорят о кинжале?

Она сразу не ответила. Было странно: вначале я чувствовал ее дружеское расположение, а теперь она отвернулась. Она не смотрела на меня, а наблюдала за возбужденными собеседниками. Волосы мадам Ловсхайм имели красный оттенок в резком свете хрустальной люстры. Две голубые офицерские каски заслоняли от меня коридор и лежащего там мертвеца. Лицо Ловсхайма было мрачно и лоснилось от пота, он жестикулировал жирными руками, на которых блестели драгоценные камни. Маленький Марсель следил за происходящим своими живыми глазами, не сознавая, что его лысина обнажилась, а темные жидкие волосы были в беспорядке. Ветер все еще завывал, но казался теперь более отдаленным и приглушенным, как будто бурные эмоции обитателей этого старого отеля одержали, наконец, верх над яростью ночной бури.

– Они ничего не говорили о кинжале, – настороженно сказала Сю, не сводя глаз с мадам Греты, точно желая убедиться, что та не слышит ее. В этот момент молодой офицер обратился ко мне. Он очень вежливо спросил:

– Не будете ли вы любезны, мсье, ответить мне на вопрос, почему вы так поздно ночью оказались в холле отеля?

Почему я там был? Как я мог объяснить это, не упоминая о Сю Телли? Внезапно я вспомнил: она говорила, что хотела запереться в моей комнате, дожидаясь моего возвращения, но ключа в замке не нашла. Не осмелившись взглянуть на дверь, чтобы убедиться в этом, я ответил:

– Я отправился в холл за ключом. В моем замке не оказалось ключа.

Молодой офицер поднял брови, но перевел мой ответ комиссару. Я не прибавил больше ни слова, хотя жаждал сказать многое: иногда объяснения бывают опаснее, чем молчание.

– Мсье предпочитает, чтобы ночью дверь была заперта? – спросил молодой офицер.

– Ну конечно, – ответил я.

Они недоверчиво поглядели на меня.

– Может быть, у мсье есть враги?

– Нет. Но так принято в Америке.

Это разрядило обстановку. Существует невысказанное мнение, что от американца можно ожидать всего.

После этой короткой разрядки все четверо снова принялись что-то горячо обсуждать. Сю сказала мне почти шепотом:

– Они обсуждают, как было совершено убийство, и собираются еще раз посмотреть на труп.

Она казалась испуганной.

– Не пройдет ли мсье сюда? – вежливо спросил молодой офицер. – Будьте добры, взгляните на убитого.

Я вышел с ними в коридор. Ловсхайм отступил, давая мне пройти, и я заметил встревоженный взгляд мадам Греты.

– Подойдите ближе, мсье, – сказал молодой офицер.

По его знаку все отошли, и свет падал на убитого.

– Теперь скажите, мсье, когда вы обнаружили тело, все ли было в точно таком положении? Ничего не изменилось? В его карманах было пусто? Паспорта не было? Было ли какое-либо оружие?