1

Она позвонила в колокольчик и рассеянно огляделась.

Стоял майский день, лазурно-золотой нью-йоркский день, когда радость словно разлита в воздухе. Солнечные зайчики весело играли на молодых зеленых листочках и на стенах дома. Узкий, изящный, окруженный изгородью из аккуратно подстриженного кустарника, дом казался среди своих соседей забытым, сказочным уголком старого Нью-Йорка, тем более что отсюда не было видно небоскребов.

Для Эмили Ван Сейдем это действительно был Дом – дом ее детства. Только бы сестре не пришло в голову продать его. Хотя, конечно, с приобретением новых роскошных апартаментов все домашние хлопоты разом свалились бы с хорошеньких хрупких плечиков Дианы Ван Сейдем (вот уже четыре года как Дианы Уорд)... Эмили снова позвонила...

...и тут до нее дошло, что за это время кто-нибудь да должен был подойти к двери! Даже если прислуга в очередной раз сбежала, сама Диана не могла не услышать звонка. Они не договаривались идти вместе на собрание комитета; просто погода была такой чудесной, что Эмили решила прогуляться пешком до дома Дианы. Собрание было назначено на четыре; Эмили взглянула на часы – стрелки подбирались к указанному времени. По тихой улочке с шумом промчалось такси. Эмми еще раз позвонила – вдруг Диана наверху и не слышит; затем подергала дверь, но та, конечно, оказалась заперта. Очень может быть, подумала она, что Диана вовсе забыла про собрание – это вполне в ее духе. Эмми уже собралась было уходить, когда дверь робко скрипнула – и тут же распахнулась. На пороге стояла Диана – растрепанная, в одной рубашке; глаза ее были полны ужаса. Она втащила Эмми в дом и с грохотом захлопнула дверь.

– Эмми! – всхлипнула Ди. – Эмми, это не я! – и судорожно разрыдалась.

Этого не могло быть – но тем не менее было.

На полу в холле, раскинув руки, лежал человек.

Эмми шагнула ближе. Это был Гил Сэнфорд – могучий, красивый, всегда полный жизни... Всегда – только не сейчас. В широко распахнутых темных глазах застыло пустое, бессмысленное выражение; на груди белой рубашки расплылось красное пятно.

– Ди... Ди, что произошло?

Диана, пошатываясь, побрела к лестнице и села на ступеньку.

– Это не я! – повторила она, всхлипывая.

Когда-то давно – главным образом из желания, чтобы к ней относились не как к "богатой малышке", а как к надежному члену общества – Эмми окончила курсы оказания первой помощи. Она заставила себя приблизиться к Гилу Сэнфорду и взять его за запястье. Пульс не прощупывался. Алые пятна были повсюду – даже золотая булавка на галстуке забрызгана кровью.

Диана привстала на лестнице и прижалась к перилам:

– Эмми... он вправду мертв?

Эмми наконец удалось подняться. Она подошла к столику и оперлась на него обеими руками. Одно дело – курсы первой помощи; совсем другое – труп человека, к тому же знакомого...

– Да, – ответила она.

– Не может быть, – простонала Диана, – не может быть...

– И тем не менее ...

Сестры молча смотрели на тело. Тишина в доме казалась оглушительной. Нужно взять себя в руки, думала Эмми, нужно что-то предпринять...

– Вызови врача, – внезапно сказала Диана. – Его номер – в моей красной книжке, рядом с телефоном. Вызови...

– Бессмысленно, – сдавленным голосом сказала Эмми. – Звать нужно полицию. Ди, что же все-таки случилось?

– Не знаю. – Диана снова опустилась на ступеньку, глядя на сестру сквозь прутья перил. – Что-то немыслимое... Я одевалась. Наверху. Я даже не знала, что он в доме. И вдруг я услышала... сперва мне показалось, что это выхлопы автомобиля. Но потом я поняла: это совсем другое. Выстрелы! Я сбежала вниз и увидела... – она снова разрыдалась, – увидела его! Он лежал... вот так, как сейчас! Эмми, может, он еще жив? Вызови врача, ради Бога!

– А где Дуг?

Эмми говорила о Дугласе Уорде – муже Дианы.

Ди судорожно сглотнула:

– На репетиции...

– Где именно?

– Не знаю... то есть, подожди, наверное, в отеле "Эдисон" – в танцзале или еще где-то...

– Ты знаешь номер телефона?

– Нет... он в телефонной книжке. Но... Ох, Эмми, я не верю, что Гил мертв! Почему ты не вызовешь врача?

– Сначала нужно вызвать полицию. Потом я попытаюсь дозвониться до Дуга...

– Но врач нужен мне! – выкрикнула Диана; ее трясло.

Это верно, подумала Эмми. Ближайший телефон в доме находился в кабинете Дуга.

– Хорошо, – сказала она и отважно двинулась вглубь дома, стараясь как можно ровней идти мимо недвижного тела Гила Сэнфорда.

Дверь в тесный кабинет Дуга оказалась открытой. Стены были уставлены книжными полками. У окна располагался огромный письменный стол, заваленный горами бумаг. Повсюду громоздились красные папки – сценарии. На краю стола стоял телефон. Эмми сняла трубку – и тут до нее дошло, что она не знает ни номера врача, ни номера отеля "Эдисон". Дуга вряд ли удастся разыскать быстро; лучше начать с доктора – Ди действительно нуждается в помощи... Она взяла красную записную книжку сестры, но не сразу вспомнила фамилию врача.

– Его зовут Уилсон, – донесся слабый голосок Ди, мелодичным эхом прокатившийся по безлюдному дому.

Эмми отыскала и набрала нужный номер. Приятный женский голос сообщил ей, что доктора нет дома, но он немедленно перезвонит, как только вернется.

Теперь – полиция...

– Ты дозвонилась до доктора Уилсона? – спросила с лестницы Диана. – Приготовь ему кофе. Я ужасно себя чувствую!

Я – не лучше, мрачно подумала Эмми, но ответила:

– Он вот-вот придет.

Итак, полиция. Снова – приятный вежливый голос, на сей раз мужской. Эмми назвала адрес Дугласа Уорда и сказала:

– Здесь лежит человек. Его, наверное, застрелили. Он мертв.

– Ясно. Оставайтесь на месте. Мы прибудем через несколько минут. И никого не выпускайте из дому!

"И никого не выпускайте из дому"...

Ужас охватил Эмми. Она рывком обернулась к двери:

– Ди, в доме есть кто-нибудь?

– Нет...

– Ты уверена?

– Конечно. Слуги уволены. Да и кто бы мог сюда войти? Двери-то заперты...

Гил, к примеру, вошел, подумала Эмми; но в трубку сказала:

– Нас здесь только двое: миссис Уорд и...

– Машина уже выехала, – перебил приятный голос.

Эмми поблагодарила и повесила трубку.

– Диана! Как Гил попал в дом?

– Не знаю! Я его не впускала! Ох, Эмми, видимо кто-то пришел вместе с ним и... убил его... и ушел. Я не вижу другого объяснения.

– Я тоже, – медленно произнесла Эмми, но мысли ее начали проясняться. Если Гил застрелился, где-то должен быть пистолет. Если же он не стрелял в себя сам, значит, это сделал кто-то другой. Это было ясно, как день... Эмми выбежала из кабинета, намериваясь спросить у сестры, не видела ли та пистолета, но Дианы уже не было на лестнице. Эмми быстро оглядела холл, ступеньки – оружия нигде не было. Вместо того, чтобы звонить Дугласу, Эмми зачем-то обошла вокруг тела Гила Сэнфорда, стараясь не глядеть в лицо, которое всегда было таким улыбчивым, таким обаятельным, так радостно сияло в присутствии хорошенькой женщины... Она поднялась наверх, уверенная, что Диана отправилась в свою комнату.

Так оно и было. Ди, путаясь в оборках, натягивала пеньюар из розового шелка с пеной кружев, более напоминающий бальное платье.

– Я как раз начала одеваться, когда услышала выстрелы. Ох, Эмми, это было ужасно! Я оставалась тут с ним минут пятнадцать, наверное, – но кажется, что целую вечность! Когда приедет доктор?

– Не знаю. Ди, а пистолет? Ты видела пистолет?

Диана замерла, наполовину просунув руку в пенно-розовый рукав; голубые глаза ее расширились и уставились на Эмми.

Диана всегда была красива, ошеломляюще красива – золотые волосы, тонкое, нежное личико, хрупкий и беззащитный облик. Однако она была сильна, как лошадь; но чтобы угадать в Диане эту силу, нужно было знать ее так, как знала Эмми. Истерические рыдания не оставили на ее веках и следа красноты или припухлости. За хорошеньким личиком, за наивными голубыми глазками скрывался быстрый, трезвый, расчетливый ум.

– Значит, его застрелили! – произнесла она.

– Я не нашла пистолета.

– Так давай искать!

Диана опрометью выбежала из комнаты и бросилась вниз по лестнице; Эмми еле поспевала за ней.

Сестры кружили в поисках оружия, изо всех сил стараясь не глядеть на мертвое лицо Гила. Обыскав холл, они принялись за гардероб и длинную, узкую прихожую. Все было тщетно.

– Это бессмысленно, – сказала наконец Эмми. – Если он застрелился, пистолет должен быть под... под ним. Если же его застрелили, то убийца унес оружие с собой.

– Нет! – закричала Диана. – Нет, говорю же тебе! Это не я! Я его не убивала! Я же сказала тебе сразу, едва ты вошла!

– Но ты подумала о том, что его убили!

– Не знаю, о чем я подумала! Я не думала об убийстве, пока ты не спросила, где пистолет. Честно, не думала! Я вообще ничего не соображаю. Только одно: это не я. Эмми, а ты можешь посмотреть... ну, под ним...

– Нет, – отрезала Эмми.

– Ну ладно, тогда я сама.

Не медля ни секунды, не собираясь с силами, Диана метнулась назад в холл, – шуршание шелка и кружев, летящие волосы, – склонилась над Гилом и попыталась поднять безжизненное тело за плечи; затем обернулась к сестре:

– Тебе придется помочь. Он такой тяжелый...

Эмми постепенно начинала соображать:

– Этого нельзя делать, Ди. Они же сказали: ничего не трогать.

– Кто – они? – блеснули голубые глаза Дианы.

– Полиция. Они сейчас будут здесь.

– Но пистолет... он же должен где-то быть! Я хочу его найти!

Она снова склонилась над Гилом и обхватила его за плечи. Эмми подбежала к ней:

– Ди, не надо! Ты перемажешься кровью.

– Но вдруг это был мой пистолет! – Диана задыхалась, но не оставляла попыток приподнять тело.

– Твой?.. – У Эмми пересохло в горле. – Но, Ди, ты же говоришь, что не убивала его!

– Говорю. Не убивала.

– Но... я не знала, что у тебя есть пистолет.

– Разумеется, у меня есть пистолет, – Ди тяжело дышала. – Если женщина живет в большом городе, у нее должны быть хоть какие-то средства самообороны. Почему бы мне не обзавестись пистолетом?

Эмми твердо положила ладони на хрупкие плечи сестры:

– Послушай, Ди. Тебе стоит прямо сейчас посмотреть, на месте ли твой пистолет. И если его там нет...

– Ты вызвала полицию. Они вот-вот приедут. Если они найдут мой пистолет, будет поздно: они решат, что это я его убила... – Диана внезапно выпустила из рук тяжелое тело Гила и без сил опустилась на колени. – И зачем только я появлялась с ним на людях!

Эмми чуть было не сказала: "Кто с ним только не появлялся на людях!" Гил Сэнфорд был едва ли не профессиональным дамским угодником. Вместо этого она произнесла:

– Теперь это неважно.

– Для полиции – важно. Всякий сплетник в Нью-Йорке скажет, что он был моим любовником, что мы поссорились, и что... Я должна найти пистолет, неужели ты не понимаешь?!

В этом, пожалуй, был здравый смысл. Хотя Гила Сэнфорда видели со многими девушками, он тем не менее постоянно и повсюду сопровождал Диану с тех пор, как пьеса Дуга была принята для постановки, и он стал пропадать на репетициях, а потом – на отборе актеров в Нью-Хейвене, Атлантик-Сити, Филадельфии. Так что Диану и впрямь чересчур часто видели в компании Гила – обеды, театры, ужины, танцевальные вечера и так далее. Не мудрено, что Диана Ван Сейдем Уорд стала предметом всеобщего любопытства и, как она справедливо заметила, мишенью для сплетен.

– Где ты обычно хранишь пистолет? – спросила Эмми.

– Наверху, в спальне. – Диана нахмурилась. – По-моему, я положила его в маленький письменный стол, что сразу за дверью. Да. Эмми, найди его. Поскорее!

Полицейский сказал: "Мы прибудем через несколько минут". Эмми вихрем взлетела по узкой, крутой лестнице в спальню Дианы. Письменный стол в стиле ампир стоял прямо за дверью – изящный, с глянцевой патиной. Эмми отбросила крышку – и застыла в растерянности.

Она думала, что хорошо знает сестру, но все же не ожидала увидеть столь чудовищного беспорядка. Ящики ломились от бумаг: письма, афишки, объявления, записки, пригласительные билеты... Эмми перерыла все, пытаясь наощупь найти пистолет – но тщетно. Один ящичек был закрыт, и из него торчал ключ, повернув который, Эмми обнаружила поразительный контраст с тем, что видела доселе. Здесь все было в безупречном порядке: большая чековая книжка Дианы; заколотая скрепкой стопка корешков от оплаченных счетов; папка с аккуратной надписью "Неоплаченные счета"; карандаши, резинки, ручки, промокательная бумага... Этот ящик наводил на мысль о рабочем месте идеальной секретарши.

Но пистолета не было и здесь. Эмми повернулась – и больно ударилась локтем об еще один образчик педантичности Ди в денежных вопросах: электрическую счетную машинку, стоящую на приземистом столике рядом с письменным столом.

Подобное отношение к деньгам было оборотной стороной беспечной натуры Дианы. Еще школьницей она всегда скрупулезно проверяла собственные счета, прежде чем отправить их адвокату, который тогда опекал сестер Ван Сейдем. Вообще-то де-юре за них отвечал отчим, но фактически опекуном являлся семейный адвокат. Да и теперь в ресторанах Диана самым тщательным образом изучала счет, не упуская ни малейшей ошибки.

Однако пистолет – не деньги, и куда Диана его сунула – одному Богу известно. Эмми рывком распахнула дверь огромного гардероба. По обыкновению Дианы, самые роскошные меха, до сих пор не отправленные на хранение, в живописном беспорядке свисали с благоухающих, обтянутых бархатом плечиков или попросту с крючков. Среди шуб Эмми увидела и несколько платьев – тоже безумно дорогих и невероятно измятых. Целые полки были забиты шляпными коробками и разномастными сумочками, но Эмми некогда было рыться в этом ералаше. Из одной коробки кокетливо свисал чулок... Она захлопнула дверь, открыла другую – тот же чудовищный кавардак: на этот раз преимущественно платья вперемешку с пеньюарами и шикарными, но донельзя измятыми ночными кофточками... Следующая дверь вела в ванную, выложенную розовой плиткой, со множеством зеркал. Там у Эмми окончательно опустились руки. Дорожки талька на полу; повсюду – чулки, комбинации, мокрые полотенца; разбитая баночка солей для ванн – в мраморном умывальнике с позолоченными кранами... а может, и золотыми, подумала Эмми. Она вспомнила, как сестра говорила ей, что потрясающе отделала ванную – мрамором и золотом. Эмми, помнится, тогда содрогнулась, а Ди потешалась над ней...

Но пистолета не было и здесь.

Эмми вернулась в спальню сестры и услышала внизу громкие голоса – приехала полиция. Она бросила поиски и медленно направилась к лестнице. Спускаясь, увидела, что какой-то человек в синей форме бежит от распахнутой входной двери на улицу, к полицейской машине. До этого момента Эмми словно видела страшный сон; да, она понимала, что Гил мертв, но только появление людей в форме – которых она сама же и вызвала, – поставило на тело, лежащее под лестницей, ледяную печать реальности.

Один из полицейских обернулся на звук ее шагов:

– А, вы – сестра миссис Уорд. Мисс?..

– Ван Сейдем, – произнесла Диана вмиг окаменевшими губами. – Эмили Ван Сейдем.

Она увидела, что первый полицейский, сидя в машине прижимает к губам какой-то черный предмет – похоже, радиотелефон. Сообщает об убийстве?

Эмми присела на ступеньку. Ди сидела на скамеечке в холле, прекрасная, печальная и беззащитная. Кружева на рукаве были выпачканы кровью. Эмми мысленно взмолилась, чтобы полиция этого не заметила.

Полицейский учтиво сказал, что им предстоит много работы, поэтому будет лучше, если молодые леди пройдут в другую комнату.

– И пожалуйста, оставайтесь там, пока мы вас не позовем, – вежливо, но веско добавил он.

Взгляд голубых глаз Дианы внезапно стал холодным и жестким:

– Вы намерены нас допрашивать?

– Я... э-э-э... ну да, разумеется. То есть, когда вернется лейтенант...

– Мне нужен адвокат, – отчеканила Диана. – Я имею право воспользоваться услугами адвоката.

Полицейский растерянно заморгал. Его явно изумили металлические нотки в голосе юной красотки, которая всего несколько секунд назад выглядела перепуганной и беспомощной.

– Да, мадам, разумеется, – кивнул он наконец. – Если хотите пригласить адвоката – вы в своем праве.

Диана поднялась:

– Отлично. Эмми, идем. В кабинет Дуга. Кстати, ты ему звонила?

– Нет еще. Мы сейчас...

– О ком вы говорите? – вмешался полицейский.

Эмми вдруг осознала, как это чудовищно – вести разговоры рядом с телом Гила. Она направилась в кабинет, бросив через плечо:

– Дуглас Уорд – супруг миссис Уорд.

– Где он сейчас? У себя в офисе? – Полицейский поднялся за ними на несколько ступенек. Диана больно сжала локоть Эмми. Та снова ответила:

– Нет, он на репетиции. Дуглас Уорд, драматург. В четверг у него должна состояться премьера.

– А-а, – понимающе протянул полицейский. – Театр...

В его голосе Эмми почудились двусмысленные нотки. Ее всегда поражало, что даже сейчас некоторые люди продолжают считать, будто люди театра (а также художники и писатели) непременно должны вести сумбурную, не вполне добропорядочную жизнь. Неужели трудно понять, недоумевала она, что успеха добиваются только великие труженики; они-то и есть опора общества?!..

– Могу ли я ему позвонить? – сухо осведомилась она.

– Да, конечно, – растерянно сказал полицейский и добавил: – Конечно, мадам.

Дверь кабинета наконец-то отделила сестер от представителей закона, но до Дуга они так и не дозвонились. В отеле "Эдисон" его не оказалось; наконец, Эмми удалось вызвать к телефону примадонну труппы – Коррину Харрис. Неподражаемым, низким с легкой хрипотцой голосом Коррина сказала, что Дуглас вышел перекусить в какой-то ресторанчик по соседству, и пообещала передать ему, чтобы перезвонил домой, как только вернется. Но что-то в голосе Эмми насторожило чуткое ухо актрисы:

– Что-нибудь случилось?

Рано или поздно она все равно узнает, подумала Эмми.

– Да, – пустым, механическим голосом ответила она. – В Гила Сэнфорда стреляли. Он убит. Здесь, в доме Дуга...

Она осеклась, потому что в трубке раздался какой-то грохот, а потом настала абсолютная тишина; не было даже гудков.

Эмми не сразу повесила трубку. Впрочем, реакция актрисы не слишком встревожила ее и даже не удивила. Вероятно, Коррина Харрис хорошо знала Дуга, и страшное известие выбило ее из колеи. Лишь бы она не упала в обморок, мельком подумала Эмми. Это могло привлечь внимание репортеров еще до того, как... А до чего, собственно? – спросила она себя.

– Коррина была помолвлена с Гилом, – сказала Диана. – Он сказал мне об этом по телефону. Вчера.

 

2

– О, Господи, – сказала Эмми.

Если Гил был помолвлен с Корриной Харрис, никто уже не посмеет сказать, что он был любовником Ди. Позже она поняла, что это не совсем так. Просто в тот момент она не могла мыслить последовательно.

– Давай позвоним Бигэму, – возбужденно сказала Диана. – Полицейский сказал, что я могу вызвать адвоката. Он тотчас приедет.

Кларенс Бигэм когда-то был опекуном Эмми и Дианы; он и сейчас оставался их поверенным. Это был пожилой, тщедушный и очень мягкий человек.

Однако Бигэма не оказалось в городе.

– Ах, как жаль! – воскликнула Эмми в телефонную трубку. – А когда же он вернется?

– Не знаю, – ответила девушка на том конце провода. – Он сейчас в Риме, улаживает вопрос с имением. Я могу позвонить ему, если хотите...

– Нет, нет, нам нужна помощь прямо сейчас. Подождите минуточку, пожалуйста... – Эмми обернулась к Диане. – Он в Риме. Как ты думаешь, что, если позвать Сэнди Путнэма? Он сейчас работает у мистера Бигэма. Он хороший адвокат, и мы его знаем.

Хорошенькое личико Дианы омрачилось.

– Не знаю... Сэнди всегда меня недолюбливал... по крайней мере, мне так кажется...

– Глупости! Он отличный адвокат, и мы знаем его тысячу лет, и он... – Эмми прикусила язык, едва не сказав: "Он сделает все, чтобы помочь тебе выпутаться из этой истории". Вместо этого она произнесла: – В общем, я предлагаю позвонить ему.

– Ладно, – нехотя согласилась Диана.

Эмми быстро набрала нужный номер. На Сэнди Путнэма у нее было больше надежды, чем на старика Бигэма... если речь действительно идет об убийстве. Сэнди молод, и он – настоящий борец. Именно это и нужно Диане. Она попросила к телефону мистера Путнэма. Наконец в трубке послышался знакомый голос:

– Алло?

– Сэнди, это Эмми...

– Я узнал тебя, – радостно откликнулся Сэнди. – Привет, Эмми. Как поживаешь?

– Мы попали в беду. То есть... – Она снова осеклась. – Гил Сэнфорд мертв. Он в доме Ди. Полиция уже здесь.

Повисла недолгая пауза. Затем Сэнди сказал:

– Это убийство или самоубийство?

– Мы не знаем. И они не знают. Сэнди, нас собираются допрашивать.

– Хорошо. Я сейчас буду. Пока ничего не говорите. Я приеду на метро, это быстрей, чем такси. Где Дуг?

– На репетиции. Точней, вышел поесть. Он еще не знает.

– Ничего не говорите! – повторил Сэнди и повесил трубку.

Эмми глубоко вздохнула и опустилась на стул. Как все-таки здорово, когда есть человек, который понимает все с полуслова.

– Он приедет? – спросила Диана.

– Конечно.

– Это же ужас как далеко. В самом конце Уолл-стрит.

– Но ближе, чем Рим.

Диана внимательно посмотрела на нее:

– Тебе всегда нравился Сэнди. Странно, что вы... что между вами никогда ничего не было.

Эмми слышала голоса внизу, но слов разобрать не могла. Казалось, что несколько человек говорят одновременно. Видимо, подъехали еще полицейские – должно быть, из отдела по расследованию убийств. Она чувствовала огромное облегчение от того, что Сэнди уже в пути.

Диана тоже напряженно вслушивалась, повернувшись к двери. Эмми невольно вспомнила, как впервые увидела Сэнди. Она была на два года младше Дианы, но первый выход в свет сестры совершили вместе. Эмми мечтала о том, чтобы ее сопровождал Дуг, но его заполучила Ди. И тогда кто-то привел Сэнди – в качестве эскорта для Эмми. Он тогда только-только закончил колледж. Она словно наяву увидела, как они с Сэнди стоят рядышком, Эмми опирается на его руку, ее ладошка слегка дрожит. А прямо перед ними в зал входят Ди и Дуглас. Когда настал черед Ди делать реверанс, она присела так низко, что у Эмми дух захватило. Ей показалось, что сестра не сможет выпрямиться и шлепнется прямо на пол. Сэнди явно подумал то же самое и пробормотал: "Черт, сейчас она плюхнется на задницу," – но тут же опомнился и, красный как рак, в полной растерянности обернулся к Эмми: "Ох, извини!" И она, забыв обо всех правилах приличия, прыснула, как девчонка. Тем временем Ди, как ни в чем не бывало, выпрямилась, опираясь на ладонь Дуга. Настала очередь Эмми. Она с превеликой осторожностью присела в глубоком реверансе и с легкостью встала на ноги, благодаря надежной руке Сэнди, обтянутой белой перчаткой...

Все это вдруг показалось Эмми воспоминаниями далекого детства; чего только не случилось с тех пор... Ди выскочила замуж за Дуга едва ли не в тот же день, как распрощалась со школой. Несмотря на муки ревности – детской ревности, как она полагала теперь, – Эмми достало гордости как ни в чем не бывало веселиться на свадьбе в качестве подружки невесты, – и сестры остались так же близки друг другу, как и до замужества Дианы. Из-за двери донесся шум. Эмми показалось, что она слышит щелчки фотоаппаратов. Она глянула на часы: почти пять. Неужели всего только час прошел с того момента, как она позвонила в дверь и перепуганная до смерти Диана впустила ее?

– Я так и знала, – раздраженно произнесла Ди, – что Сэнди будет добираться сюда целую вечность. Хоть бы Коррина пришла в себя и разыскала Дуга.

– Я удивилась, что они с Гилом были помолвлены. Неожиданно, правда?

– Не совсем. Он сообщил мне об этом по телефону. Сказал, что в свое время они с Корриной собирались пожениться; потом между ними что-то произошло и отношения прекратились. А на репетициях у Дуга они снова начали встречаться, и все вспыхнуло с новой силой, и не успел он сообразить, что к чему, – это его слова, – как оказалось, что они уже обручены.

– Не успел сообразить? – В этих словах что-то было не так. Эмми озадаченно сдвинула брови. – Но, если бы Гил не хотел обручаться с ней, то не стал бы этого делать?

– Конечно. Просто, мне кажется, он выразился так, потому что чувствовал себя в некотором роде... ну, что ли, виноватым передо мной. Он был так предан мне всю зиму, но, если честно, мне было совсем наплевать, женись он хоть на дюжине девиц одновременно. Он просто обманывал себя, – Диана нахмурилась, – внушал себе, будто я... будто я в него влюблена. Хочешь жениться на Коррине, так и женись, мне-то что... Но где же Дуг? Когда он позвонит или придет? И что они делают там, в холле?

С лестницы доносились голоса и тяжелые шаги.

– Обыскивают дом, – сказала Эмми.

– Но здесь никого нет, говорю тебе. – Ди вздохнула и откинулась на спинку большого красного кресла. Обычно в нем сидел Дуг, курил, обдумывал какой-нибудь замысловатый сюжетный ход...

– А разве у тебя нет прислуги?

Диана смерила ее откровенно насмешливым взглядом.

– Сейчас – нет. А у тебя?

– У меня, как ты знаешь Агнесс. Днем еще приходит уборщица.

– А как Джастин обходится без камердинера?

– На Мэдисон-авеню есть чистка, – коротко ответила Эмми и подумала об отчиме с легким раздражением, но не без нежности. Ему было за шестьдесят, но выглядел он таким же беззаботным франтом, как и много лет назад, когда Эмми и Ди были совсем малышками, и их мать, после года-другого вдовства, вышла за него замуж. Эмми всегда нравился отчим, хотя его беспечный нрав и вечные шуточки могли кого угодно довести до белого каления. Взять хотя бы его привычку каждое утро, отправляясь в "турне" по любимым клубам, продевать в петличку свежесрезанную и только что доставленную алую гвоздику...

– Ты, конечно, думаешь, – с мрачным видом сказала Ди, – что с нашими деньгами ничего не стоит нанять приличных слуг. Как бы не так! Позавчера вечером Дуг вышвырнул из дому последнюю прислугу – мужа и жену. Он вернулся с репетиции поздно, и никто не позаботился о том, чтоб его ждал горячий ужин. Не знаю, что уж там произошло, но на утро их след простыл. Меня не было дома – я была с ... О, Господи, Эмми, я была с Гилом!.. Что они там делают, как ты думаешь? Ищут пистолет?

Внезапная перемена темы вернула сестер к беспощадной реальности.

– Не знаю, что именно они делают, – сказала Эмми, – но это долгая процедура.

– Процедура? – голубые глаза Дианы тревожно заблестели.

– Ну, а как же – отпечатки пальцев, фотографии ... не знаю, что там еще, но все это требует времени, – сказала Эмми, думая: скорей бы появился Сэнди!

– Мои отпечатки пальцев – повсюду, – сказала Диана.

– Естественно. Они понимают, что иначе быть не может, ты же здесь живешь.

– Но ... – Ди вдруг заметила пятно крови на кружевном рукаве своего пеньюара. – Эмм, погляди! – в ужасе воскликнула она. – Они же скажут, что это я в него стреляла!

– Тут есть ванная? Может, они уже заметили это пятно, но все равно отстирай его.

Диана вскочила с кресла и метнулась в крохотную ванную комнату. Послышался шум воды.

– Только холодной, – добавила Эмми, – иначе не отстирается.

Наконец появилась Ди, держа на отлете изящную белую руку.

– Они же увидят, что рукав совсем мокрый.

– Попробуй просушить полотенцем.

Ди снова скрылась в ванной.

В холле послышался какой-то новый голос, ясный, спокойный, уверенный; он звучал все ближе и ближе. Сэнди!

– Ди, Сэнди пришел! – воскликнула Эмми и бросилась ему навстречу как раз в тот момент, когда он открывал дверь кабинета.

За спиной у Сэнди Эмми увидела людей в форме и в штатском; кто-то возился у тела Гила; в холле стоял острый, едкий запах. Сэнди взял ее за руки, шагнул в кабинет, плотно закрыл за собой дверь и сказал:

– Бога ради, Эмми, не гляди ты на меня так, словно это ты его убила.

– Ох, Сэнди!

Увидев его, услышав его голос, Эмми испытала невероятное облегчение. Силы мгновенно покинули ее, и она прижалась головой к его плечу, пряча внезапные слезы. Сэнди обнял ее:

– Ну, ну, Эмми, успокойся. Тише, тише.

Из ванной появилась Ди, вытирая полотенцем мокрый розовый рукав.

– Ах, это ты, – прохладно произнесла она. – Я думала Дуг.

– А что, Дуга еще нет? – спросил Сэнди поверх головы Эмми.

– Нет, – ответила Ди. – Мы никак его не разыщем. Сэнди, что ты намерен делать?

– Пока не знаю, – медленно произнес Сэнди. – А что это ты делаешь с полотенцем?

– Вытираю кровь, – ответила Диана так буднично и хладнокровно, словно речь шла о пролитом на платье флакончике духов.

Сэнди непроизвольно сильнее сжал Эмми в объятиях; голос его тоже напрягся:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что я вытираю кровь. Ничего больше, – пожала плечами Ди.

Эмми подняла голову:

– Она пыталась найти пистолет. Мы думали, что, может быть, Гил застрелился, и тогда пистолет где-то под телом, и мы...

– Ясно, – оборвал Сэнди.

Он решительно взял Эмми за руки и усадил в красное кресло; затем отобрал у Ди полотенце, оглядел его, пошел в ванную и внимательно осмотрел умывальник.

– Вы сделали ужасную глупость, – сказал он, вернувшись. – Впрочем, вы вряд ли могли трезво мыслить...

– Но я же вызвала полицию! – сказала Эмми. – И мы пытались найти Дуга. И я позвонила тебе.

– М-м-да. – Сэнди придвинул стул с высокой прямой спинкой. – Садись, Ди. Рассказывай мне все по порядку – абсолютно все. И как можно быстрей.

Но быстрей не получилось.

– Сэнди, что они там делают в холле? – с тревогой воскликнула Ди.

– Убирают тело Гила. Когда это произошло?

– Как ужасно! – Ди, казалось, не слышала вопроса. – Небось вся улица глазеет?

– Да, у дома я видел несколько человек.

– Это были репортеры? – резко спросила Ди.

– Не знаю, я спешил. Не думаю. Впрочем, без репортеров все равно не обойтись. А теперь, наконец...

– И как раз накануне премьеры у Дуга! – простонала Ди. – Кошмар... Что же будет, Сэнди? Они отложат премьеру, да?

– Я понятия не имею, что намерен делать Дуг или кто-то там еще. Что произошло? Когда? Рассказывай по порядку и скорей!

– Но я не могу не думать о Дуге, – жалобно протянула Ди. – Это же его первая постановка на Бродвее. Он так трудился, с тех самых пор как мы поженились...

– Все четыре года, не покладая рук, – съязвил Сэнди и повернулся к Эмми:

– Ну хорошо. Эмми, расскажи мне сама.

– Я пришла за Ди; мы собирались вместе на собрание комитета...

– ...насчет октябрьского благотворительного бала, – встряла Ди.

Сэнди сверкнул глазами; казалось, он готов ее ударить. Глаза его, обычно ярко-зеленые, в моменты гнева становились темно-серыми, почти черными. Эмми поторопилась продолжить:

– Я позвонила в дверь, но никто не открывал. Наконец Диана впустила меня, и я увидела Гила... на полу... мертвого.

– Как ты узнала, что он мертв?

– Я ... я пощупала пульс. И повсюду была кровь – ему выстрелили в грудь.

– Потом мы стали искать пистолет, – снова вмешалась Ди. – Но Эмми настояла на том, что нужно позвонить в полицию, так что у нас было совсем мало времени.

– И, конечно, никакого пистолета вы не нашли.

– Нет, – ответила Эмми. – Я как раз была наверху, искала пистолет Ди, когда подъехала полиция.

– Пистолет Ди! – Сэнди рывком обернулся к Диане. – У тебя есть пистолет?

– Да, конечно. Он где-то наверху. Я не помню, куда его засунула.

Сэнди несколько секунд хмуро смотрел на нее, затем произнес:

– Полиция не нашла оружия. Никто пока не сказал мне, что это убийство, однако особая бригада уже работает. Было бы очень неплохо, Ди, если бы ты пошевелила мозгами и припомнила, где находится твой собственный пистолет.

– Да я понимаю! – крикнула Ди. – Я все понимаю! Но это не я! Сэнди, я не убивала его! О, Господи, если бы тут был Кларенс Бигэм!

– Я бы тоже этого хотел, – отрезал Сэнди. – По крайней мере, он привел бы тебя в чувство. – Он серьезно поглядел в глаза Диане. – Когда ты хочешь чего-то добиться, здравого смысла тебе не занимать. Мой тебе совет: воспользуйся им незамедлительно. Вас обеих будут допрашивать, это несомненно. Расскажи мне все, абсолютно все, что ты видела, или слышала – все, понимаешь?

Внезапно рыжая голова Сэнди обернулась к двери. Эмми тоже вслушалась. Ди встала и, шелестя шелком, подошла вплотную к двери. В холле явно происходило что-то новое. Эмми схватила Сэнди за руку и прошептала:

– Сэнди, ты ведь поможешь Ди?

Взгляд его серо-зеленых глаз стал пронизывающим:

– Ты думаешь, она не убивала Гила?

– Она не могла убить ни его, ни кого другого. Поверь мне, Сэнди.

Он глубоко вздохнул:

– Хорошо. Если ты сама в это веришь, я сделаю все, что в моих силах.

– А сели дело дойдет до суда? – одними губами прошептала Эмми.

Сэнди ответил не сразу:

– Если она не откажется от моих услуг. Посмотрим.

Диана не слышала ни слова из их разговора. Она распахнула дверь:

– Дуг! Я уже думала, ты никогда не придешь! Как это ужасно, Дуг, милый! Пусть эти люди уйдут!

Дуглас Уорд вошел в кабинет, и Диана упала в его объятия. Ярко-синие глаза Дуга смотрели поверх ее головы на Эмми и Сэнди.

– Это они послали за тобой? – негромко спросил он у Сэнди.

Тот молча кивнул. Дуглас на несколько мгновений призадумался.

– И очень правильно сделали. Твоя идея, Ди?

Диана помотала головой, не отрывая ее от груди мужа.

Эмми произнесла:

– Это я позвала его. Полицейские сказали, мы имеем право пригласить адвоката. Нас будут допрашивать.

– Но не думают же они ... О, Господи ... они же не думают, что его убила Диана или ты?

– Я не знаю, что они думают, – измученным голосом выговорила Эмми.

Дуг разомкнул объятия Дианы и ласково усадил ее в кресло у своего письменного стола, а сам облокотился о стол и перевел озабоченный взгляд с Эмми на Сэнди. Эмми подумала – в который раз! – что Дугу надо было быть не драматургом, а актером. Он был хорош собою, он грациозно двигался. Сейчас черные волосы его были взлохмачены, лицо бледно. Подготовка к премьере измотала его: с утра до вечера – репетиция, ночью – утомительные переписывания и исправления, днем – опять репетиция и так до бесконечности. Красивое лицо осунулось, тонкие черты заострились. Дуг выглядел очень элегантно в грубом пуловере, надетом под твидовый пиджак. Если бы Сэнди натянул пиджак прямо на свитер, он выглядел бы так, словно собирается на футбол. А в каждом движении Дуга сквозило изящество. Эмми мечтала стать его женой; Дуг предпочел Ди; но ничто не могло помешать Эмми сочувствовать ему и жалеть его.

– А в четверг – премьера, – неожиданно произнес Дуг.

– Одно другого не касается, – сухо парировал Сэнди. – Шоу должно продолжаться. Не так ли?

Эмми послышались в его голосе нотки сарказма. Она резко обернулась в его сторону – но лицо Сэнди было непроницаемо.

Ну ... – замялся Дуг, – видимо, так. Я не могу распустить труппу. Это их хлеб. Да и рабочих не выставишь на улицу. Конечно, шоу должно продолжаться.

– Вот так они всегда и говорят, – мягко усмехнулся Сэнди.

– Дуг, – быстро проговорила Эмми, – ты знал, что Гил собирался прийти сегодня?

Дуг вполоборота глянул на нее.

– Нет. Я вообще не знал, что здесь произошло.

– Главное, что это произошло! – выкрикнула Ди. – Я была у себя наверху, переодевалась, чтобы идти на собрание комитета – ну, ты знаешь, по поводу октябрьского благотворительного бала – и услышала какие-то звуки, а потом поняла, что это были выстрелы. Прямо здесь, в доме! Я выбежала на лестницу и с середины ее заглянула в холл – и увидела его, Дуг! Гила. Он лежал на полу. И на груди было красное пятно. А потом пришла Эмми...

– Как Гил попал в дом? – отстраненным голосом спросил Сэнди.

Диана разгладила еще не просохший рукав:

– Эмми тоже спрашивала меня об этом. Я не знаю. Я его не впускала.

– А дверь была заперта? – спросил Сэнди.

– Ну да. Я всегда ее запираю. Все так делают.

– А у Гила не было ключа?

– Я не ... – Диана гневно вспыхнула. – Я никогда не давала ему ключа от этого дома, Сэнди! Запомни это!

Сэнди невозмутимо повернулся к Дугу:

– А ты, Дуг? Ты давал Гилу ключ от дома?

– Я? – изумился Дуг. – Нет, конечно! С какой стати?

– Когда ты пришла, – обратился Сэнди к Эмми, – дверь была заперта?

– Да. Ди открыла ее мне. – Эмми охватила тревога. – Но ... но ведь Ди или Дуг могли случайно забыть запереть дверь, и тогда Гил мог просто войти и ...

– ... и нарочно запереть за собой дверь на задвижку? – Сэнди скептически прищурился.

– Ну, не знаю! – торопливо сказала Эмми. – Мы не знаем, что произошло. Неважно, как Гил попал в дом!

– Но, может быть, важно, зачем он сюда пришел? – сказал Сэнди.

Румянец на щеках Дианы вспыхнул еще ярче; они с Дугом были по-театральному красивой парой.

– Ты хочешь сказать, что он пришел увидеть меня? Может быть. Точней, он наверняка пришел ко мне. Но я не знала – не знала, что он собирался прийти.

– Когда ты видела его в последний раз? Я имею в виду, разговаривала с ним?

Лицо Ди стало совсем пунцовым:

– Видит Бог, Сэнди, ты ведешь себя, как полицейский!

– Они непременно зададут тебе этот вопрос, – пожал плечами Сэнди.

– Ну, я не знаю. Хотя нет, знаю. Он повел меня ужинать ... кажется, это было позавчера. Дуг как раз переписывал сцену. Он рад был от меня избавиться.

– Точно, – сказал Дуг. – Вы с Гилом щебетали так громко, что я чуть не свихнулся!

– А после этого ты еще разговаривала с ним? – Сэнди был неумолим.

– Я ... ну да! Он звонил мне. Вчера. Сказал, что обручился с Корриной Харрис. Это актриса, которая играет главную роль в пьесе Дуга.

– Не слишком ли внезапно? Мне казалось, Гил в некотором роде был предан тебе, Ди, – в тихом, бесцветном голосе Сэнди Эмми снова почудились язвительные нотки.

Ди издала нервный смешок и проглотила его, словно удивившись сама себе.

– Да, – сказала она, – по крайней мере он выводил меня в свет и все такое. Но ... он рассказал, что какое-то время назад они с Корриной были обручены; потом что-то случилось, они расстались, а на репетиции у Дуга встретились вновь – и страсть вспыхнула с новой силой.

– О, Господи, – внезапно выдохнула Эмми, – я надеюсь, она не лежит без чувств в телефонной будке?

Ди уставилась на Эмми – и в следующей миг обе прыснули, как школьницы. Но хихиканье оборвалось почти мгновенно. Обе понимали, что это не смешно; все, что происходит более, чем печально. Эмми почувствовала, как каменеет ее лицо. Конечно, они с Дианой представили одну и ту же картинку: статная, величественная прима Коррина Харрис скрючилась без сознания в тесном пространстве телефонной будки. Эмми стало стыдно; она поняла, что и Диана испытывает то же – щеки ее снова залились краской.

– Реакция на нервное потрясение, – понимающе кивнул Сэнди. – Так что там случилось с Корриной?

– Я говорила с ней по телефону, – объяснила Эмми, – и сказала, что Гил убит. Тогда в трубке раздался какой-то грохот – и все.

– Да нет, с ней все в порядке, – сказал Дуг. – То есть, конечно, шок и все такое, но она в полном сознании. Это ведь она и сказала мне про Гила. Нашла меня в баре, в дальнем конце улицы. Я как раз переписывал заглавие второго акта, будь он неладен. Так ничего путного и не придумал. – Он устало прижал ладони ко лбу.

– А ты видел сегодня Гила, Дуг? – спросил Сэнди.

– Нет, то есть видел, но мельком. Он забежал на репетицию около полудня и пригласил Коррину пообедать с ним. Но я ее не отпустил. Мы как раз работали над этой треклятой сценой.

– И что, он ушел?

– Не знаю ... нет, кажется, не ушел. Скорей, решил поторчать в зале. Он часто так делает. Похоже, у него сейчас мало работы, и он любит смотреть репетиции. Это ведь он делал декорации к пьесе. Между прочим, отличные декорации, хотя это его первая работа для театра. Но он хороший архитектор.

Дуг судорожно вдохнул, словно осознав, что он сказал, и исправился с помощью короткого страшного слова:

– Был хорошим архитектором! Сэнди, но это ужасно! Я не могу отменить премьеру, не могу...

– Ты помнишь, в котором часу Гил ушел? – перебил его Сэнди.

Дуг помотал головой:

– Нет. Около часа я послал за кофе и бутербродами, и мы продолжали работать. Наконец, я увидел, что актеры уже валятся с ног, и разрешил им отдохнуть. Я и сам чуть не падал от усталости. Вот и направился в тот дальний бар, надеясь, что там меня никто не найдет и не предложит новую реплику, или что-то еще в этом роде. Актеры – такой народ, знаешь ли... Но Коррина, видимо, знала, куда я пошел; она разыскала меня и все рассказала. Может быть, она помнит, когда Гил ушел с репетиции? Впрочем, – он безнадежно махнул рукой, – она и роли-то как следует не помнит. Нельзя сказать, чтобы у нее была идеальная память. Хотя, справедливости ради, должен заметить, что я едва ли не каждый день даю им новые слова.

– Но ведь до премьеры всего два дня, – сказал Сэнди. – Не пора ли прекратить переписывать текст?

– Пьеса, – мрачно изрек Дуг, – не может считаться законченной, пока не сойдет со сцены.

Сэнди сказал:

– Может быть, Коррина сумеет объяснить нам, зачем и когда Гил пришел сюда, и как он ...

Раздался негромкий стук. Сэнди, стоявший ближе всех к двери, открыл ее. На пороге стоял грузный, приземистый человек в штатском. Он молча, исподлобья оглядел всех; затем протянул вперед руку:

– Вот ключ от вашего дома мистер Уорд, – сказал он. – Он был в кармане у мистера Сэнфорда. Вы давали ему ключ?

– Я?! Нет! Не может быть ...

Человек повернулся к Диане, безошибочно выбрав из двух женщин именно ее (вероятно, потому, что она в халате, мельком подумала Эмми):

– А вы давали ему ключи, миссис Уорд?

– Нет! – Лицо Дианы покрылось пунцовыми пятнами. – Нет! Нет! Нет!

Мужчина переложил ключ из руки в руку и задумчиво покачал головой:

– Но это – ключ от вашего дома. Он подходит. Я проверял.

 

3

В гнетущей тишине прозвучал голос Сэнди:

– Значит, Гил сам вошел в дом. Миссис Уорд не впускала его.

– Вы уверены в этом, миссис Уорд? – учтиво осведомился мужчина.

– Еще бы! – выпалила Диана. – Я вообще не знала, что он в доме!

– Разве вы не ждали его?

– Нет! Говорю же вам – нет!

– Постой-ка, Ди, – Дуг выпрямился и принялся шарить по карманам. – Кажется, я все-таки давал ему ключ – несколько дней назад. Мне понадобились кое-какие бумаги, – они лежали здесь, на столе, – а Гил как раз был на репетиции и сказал, что мог бы их принести... а тебя, помнится, не было дома... Точно! Вспомнил! Я давал ему ключ.

– Могу ли я взглянуть на вашу связку ключей, мистер Уорд? – Вопрос был задан безукоризненно вежливо, но Дуг побледнел еще сильней:

– Да... разумеется...

Ди рывком обернулась к Сэнди:

– Ты – наш адвокат. Мы что, обязаны отвечать на вопросы, не посоветовавшись с тобой?

Мужчина перевел взгляд на Сэнди:

– Добрый день, адвокат. Вас пригласили?

– Здравствуйте, Хейли. Да, конечно. Миссис Уорд вызвала меня – не так ли, Ди?

– Да, – угрюмо подтвердила Диана. – Я пригласила его. Я и мой муж. Мистер Путнэм – наш адвокат, и я не намерена отвечать ни на единый вопрос без его совета.

– Что ж, отлично, – любезно улыбнулся Хейли. В глазах его блеснуло лукавство: – Не сомневаюсь, Путнэм, вы блестяще справитесь с этой работой.

Он сжал ключ в кулаке и удалился, тщательно прикрыв за собой дверь.

– Ну так что же, Дуг? – произнес Сэнди. – Давай посмотрим на твою связку.

Дуг, поколебавшись, нехотя достал из кармана ключи:

– Да здесь мой ключ, здесь.

Сэнди взял у него из рук колечко с ключами, мельком глянул на них и вернул владельцу.

– Понимаешь, – замялся Дуг, – не мог же я позволить им допрашивать Ди, да еще таким тоном, словно это она дала Гилу ключ от нашего дома!

– Д-да, – запнулся Сэнди, – конечно. Но все-таки лучше говорить правду.

– Но это и есть правда! – крикнула Ди. – Я не давала Гилу ключ! С чего бы, спрашивается, я стала это делать?!

– Мы знаем, что ты не делала этого, Ди, – с расстановкой произнес Дуг. – Но у полиции на этот счет есть сомнения.

– Что же будет, Сэнди?! – воскликнула Диана. – Что ты намерен делать? Ты знаком с этим человеком? Он называет тебя по фамилии...

– Это – Хейли, из Бюро по расследованию убийств. Хороший следователь. У меня не так уж много опыта в уголовных делах, но могу сказать наверняка: Хейли оперирует только вескими доказательствами.

Хейли снова постучал в дверь и аккуратно приоткрыл ее:

– Эта сумочка лежала в холле, на столе. Если не ошибаюсь, она принадлежит миссис Уорд. На ее связке, – проговорил Хейли очень тихо, – нет ключа от входной двери.

Он просунул сумочку в дверь; Сэнди взял ее, и дверь снова закрылась.

– Но я не давала Гилу ключ! – в отчаянии выкрикнула Диана.

Только теперь стало ясно, что она по-настоящему напугана.

– Я же говорила тебе, – бросилась она к Эмми, – я его не убивала! Я знаю, они думают, что это я. Но я сказала правду. Я не стреляла в Гила. И не давала ему ключ. У меня и в мыслях такого не было!

Повисла гнетущая пауза. Сэнди, отвернувшись, глядел в окно. Дуг нервно водил носком ботинка по ковру. Наконец, Эмми нарушила молчание:

– Она не убивала его, Сэнди, поверь мне. Не убивала.

Сэнди вздохнул:

– Что вы делали сегодня, девочки? Вы были вместе?

– Да, – ответила Эмми, – с самого утра. Мы ходили по магазинам, потом обедали, потом...

– По каким магазинам?

– Ну, по разным. Я заказала платье и осеннее пальто. Потом мы зашли в "Уинстон" – Ди хотела взглянуть на ожерелья...

– Ой! – почти взвизгнула Ди. – Бабушкины сапфиры! Они же все там, наверху! Я вчера забрала их из банковского сейфа! Пойду, принесу их. Боже, полный дом полиции...

Она метнулась к двери, но Сэнди крепко схватил ее за запястье:

– Успокойся, Ди. Уж кто-кто, а полицейские не украдут твои драгоценности, поверь.

– Но сапфиры безумно дорогие! И не все застрахованы – только те, что я часто ношу...

– Где она? – спросил Сэнди. – Я принесу – если ты, конечно, мне доверяешь.

– Понимаешь... – Диана выглядела слегка смущенной. – Сначала я хотела взять только сапфиры, а потом решила прихватить еще и бриллианты, чтобы решить, какое ожерелье заказать в "Уинстоне"...

– Где они? – строго спросил Дуг.

Ди потупилась:

– Под кроватью. В бумажном пакете.

– В бумажном... – Дуг потрясенно уставился на жену. – Боже правый, Ди! Это же целое состояние!

– Ну вот, потому-то я решила: никому не придет в голову, что я положу драгоценности в пакет и засуну его под кровать...

– Да, действительно, такое могло прийти в голову только тебе, – вздохнул Дуг. – Сходи, пожалуйста, наверх, Сэнди. Принеси их сюда, если полиция тебе позволит. – Он снова с изумлением глянул на Диану. – Ведь сейф – прямо здесь, в кабинете. Почему же ты не положила их...

– Ну, не положила, и все! – огрызнулась Ди. – Сэнди, они в пакете от "Бонуита". Там еще нарисованы фиалочки.

– Понял. Фиалочки, – сдавленным голосом пробормотал Сэнди и вышел из кабинета.

Все снова замолчали. Как это похоже на Диану, думала Эмми: с одной стороны, она действительно уверена, что придумала очень остроумный способ хранения драгоценностей, но главное – ей просто лень открывать сейф; куда проще запихнуть под кровать бумажный пакет.

Дуг Дуг тяжко вздохнул, пересек комнату и сдвинул в сторону весьма странное живописное полотно, на котором красовалось нечто вроде свалки старых консервных банок. За картиной в стене оказался маленький сейф. Дуг набрал код.

– Я что, должна возиться с этой штуковиной всякий раз, когда хочу снять серьги? – сердито спросила Диана.

– Но хоть бриллианты-то ты могла убрать? – проворчал Дуг, открывая дверцу сейфа.

Сейф – неглубокий, но довольно вместительный – был битком набит бумагами.

– Сценарии, – сказал Дуг, вынимая несколько папок. – Сам не знаю, почему я их не выброшу. Никто никогда это не поставит, но я все думаю: вдруг придет на ум что-нибудь новенькое, или...

– Положи! Они еще пригодятся! Настанет день, когда им цены не будет! – Голубые глаза Дианы взволнованно заблестели. – Дуг! Эта история не повредит премьере! Наоборот, газеты растрезвонят об убийстве, и люди повалят в театр – хотя бы из любопытства! Будет аншлаг!

Дуг сунул папки обратно в сейф и с горечью произнес:

– Я бы вообще отказался от премьеры, если бы не труппа. Гил был настоящим другом – моим и твоим. Мне стыдно перед ним, что я не могу отменить премьеру, – но выхода нет. Представление состоится.

Эмми внезапно охватила нервная дрожь:

– Состоится... если одного из вас не арестуют по обвинению в убийстве! – выпалила она и тут же устыдилась своих слов.

Впрочем, ни Дуг, ни Диана не обратили на них ни малейшего внимания. Ди спросила:

– Как ты думаешь, вся эта история не выбьет Коррину из колеи? Должна тебе признаться, эта девица никогда не казалась мне особенно смышленой. Конечно, красавица, и умеет держаться на сцене. Но что касается ума...

– Да, мозги у нее птичьи, – устало кивнул Дуг. – Но Коррина умеет себя подать. В ней есть то, что нравится публике. И она уверена в себе, это хорошо. Хотя, если бы она как следует учила роль, было бы еще лучше.

– В четверг... – задумчиво произнесла Диана. – Как ты думаешь, тебе придется вносить изменения в текст?

– Откуда же мне знать? Иногда кажется, что все хорошо, а через мгновение чувствуешь – не то, не так!

– Это просто тебя лихорадит перед премьерой, – сказала Диана.

Эмми, все еще чувствуя себя виноватой, подхватила:

– Ты слишком много репетировал, Дуг, потому уже не способен объективно оценить результат. Скорей всего, все гораздо лучше, чем тебе кажется.

Дуг вздохнул:

– Это станет ясно после премьеры. Или после первых критических статей. Ну надо же было этому случиться именно сейчас... Бедный старина Гил...

Вот именно, подумала Эмми. Бедный старина Гил...

Дверь открылась, и появился Сэнди. В руках его был бумажный пакет, разрисованный фиалками:

– Этот?

– О, да.

Диана подошла к сейфу, сунула туда пакет и закрыла дверцу. Дуг набрал код и приладил на место картину. Сэнди бросил на нее хмурый взгляд:

– Это что, искусство?

– По-моему, да, – ответил Дуг. – Что они там делают?

– Готовятся выслушивать ваши показания.

Диана ахнула. Дуг в отчаянии запустил пальцы в свою густую шевелюру.

– Идем, Эмми, – сказал Сэнди. – Они начнут с тебя, а потом ты отправишься домой. Я договорился с Хейли.

Он положил руку на плечо Эмми и вывел ее из комнаты. Диана проводила сестру растерянным взглядом. Дуг опустился в кресло и забормотал:

– Боже, как я это вынесу... Я не могу... Что же делать...

Сэнди плотно прикрыл за собой дверь.

Лейтенант Хейли шагнул им навстречу. За его широкими плечами Эмми увидела нескольких человек в форме. Тела под лестницей уже не было.

Разговор оказался кратким. Хейли тщательно выспросил, не видела ли она, чтобы кто-то выходил из дому, и не слышала ли каких-либо звуков. Затем Сэнди проводил Эмми во двор. На крыльце их окружили репортеры, засверкали фотовспышки.

– Не обращай внимания, – сказал Сэнди. – Это их работа. Сейчас я посажу тебя в такси, а сам вернусь к Ди и Дугу. Кстати, пока ты отвечала на вопросы, появился доктор. Он жутко перепугался, когда узнал, что случилось. А Диана, едва увидела его, тут же стала слабенькой и беспомощной. – Внезапно голос Сэнди стал очень серьезным: – Эмми, ты не испугалась, когда увидела Гила?

– Я была потрясена... и Ди плакала...

– Я хотел спросить: неужели ни тебе, ни ей не пришло в голову, что убийца может находиться в доме?

– Нет, Сэнди. Честно, нет. Только когда полицейский велел мне по телефону никого не выпускать из дому, до меня дошло... Понимаешь, мы были в каком-то оцепенении... Потом мы начали искать пистолет, потом приехала полиция.

– Да, понимаю. И все же, Эмми, раз убийство произошло за считанные минуты до твоего прихода, то... если, конечно, это не Диана...

– Это не Диана! – выкрикнула Эмми.

– ...то должен же был убийца как-то выбраться из дому. Диана говорит, что обнаружила труп совсем незадолго до того, как ты позвонила в дверь. Она сначала даже боялась открывать. Значит, убийца покинул дом прямо перед твоим приходом.

Эмми судорожно сглотнула:

– Я никого не видела. Я не боялась...

– Конечно, пока ты стояла под дверью, тебе еще нечего было бояться. Возможно, он выбрался через кухонную дверь; но тогда, чтобы оказаться на улице, ему нужно было непременно пройти мимо парадной двери, где ты стояла.

Эмми задумалась, припоминая.

– Нет, Сэнди, там никого не было. Я помню, что оглядывала изгородь и еще подумала: как все красиво, как ухоженно... Нет, я никого не видела.

– Ну ладно. Это хорошо.

– Хорошо?

– Было бы не слишком приятно, если бы ты могла кого-то опознать.

– Но разве это не принесло бы пользу?

– Полиции – конечно. Но не тебе. Я не хочу, чтобы ты... Ну ладно. Вот и такси...

Сэнди поднял руку, но Эмми остановила его:

– Я пройдусь пешком, – сказала она.

Он помедлил, оглядывая улицу: солнце уже не отражалось в стеклах домов, но сумерки еще не начались...

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я буду держать тебя в курсе событий. А пока постарайся не думать об этом.

Сэнди легонько погладил ее по руке и быстрыми шагами направился к дому.

Эмми была несказанно рада свежему воздуху и избавлению от кошмара последних часов. Подумать только, совсем недавно она шла по этой улице, поднималась по знакомым ступенькам, не ведая, что ожидает ее там, за дверью...

Она вспомнила разговор с лейтенантом Хейли. Она отвечала ему просто и правдиво. Но беседа была краткой, и в ней не прозвучали те вопросы, которые, как ей представлялось, обычно задает полиция. Это был всего лишь предварительный допрос, поняла она, и по спине пробежал неприятный холодок.

Конечно, будут еще беседы. Но она уже поведала Хейли все, что знала. Все – кроме одной маленькой, незначительной детали, которая не имела отношения к убийству и была легко объяснима. Эмми имела в виду истеричный вопль, которым встретила ее Диана: "Это не я!"

Эмми прекрасно понимала, чем это было вызвано: кто угодно потерял бы голову, обнаружив в своем доме убитого человека, – тем более взбалмошная и непосредственная Диана. Но из страха за сестру она умолчала об этом эпизоде; ведь полиция могла истолковать выкрик Ди совсем иначе.

Эмми остановилась у светофора. Был час пик; машины с грохотом мчались мим, унося людей из делового центра Нью-Йорка. Она с печалью подумала о том, что все эти люди спешат домой, в нормальную жизнь, к привычным вечерним хлопотам, и никто из них, наверное, не знает, как страшно внезапное столкновение со смертью... с убийством...

Ей отчаянно хотелось, чтобы полиция нашла пистолет – и чтобы это не был пистолет Ди... Зажегся зеленый свет, и вместе с другими пешеходами Эмми пересекла Лексингтон-Авеню. Дойдя до Парк-Авеню, она снова остановилась на середине улицы, на островке, мимо которого сновала автомобили, – и только тут осознала, что сквозь шум и рев моторов она уже давно, едва ли не с того момента, как вышла на улицу из дома сестры, слышит чьи-то размеренные шаги. Эмми резко обернулась, но увидела только двоих: пожилую женщину, которая нервно смотрела на поток машин, барабаня по сумочке пальцами в белых перчатках, да мужчину – просто мужчину, без каких-либо приметных черт – довольно молодого, невысокого, в сером костюме, серой шляпе и очках. Он совсем не смотрел на нее. Это всего лишь игра воображения, сказала себе Эмми. Светофор мигнул, и женщина в белых перчатках бегом устремилась на противоположную сторону улицы. Эмми подавила в себе нелепое желание побежать следом, и спокойно перешла дорогу. Серый, неприметный мужчина двигался по пятам. Вслед за ней он пересек Мэдисон-Авеню и дошел до Пятой. Но когда Эмми остановилась у своего парадного, человечек прошагал дальше – мимо дверей, мимо швейцара, который в этот момент помогал кому-то выбраться из такси.

Эмми прошла по вестибюлю, мимо огромных сверкающих зеркал и покрытых красным плюшем скамей, к лифту и поздоровалась со стариком Тимом, который работал в этом доме – то на одной, то на другой должности – ровно столько, сколько она себя помнила. Когда лифт доехал до девятого этажа, Тим сообщил Эмми, что мистер Эннсли тоже только что вернулся домой, а затем спросил, где она желает выйти – на девятом этаже или на десятом.

Эмми сказала, что на девятом, поблагодарила и достала из сумочки ключ. Она и ее отчим занимали просторные апартаменты в двух уровнях: на десятом этаже, по обе стороны от огромного холла, служившего салоном, находились спальни; ну, а Джастина Эннсли – отчима Эмми – легче всего было застать на девятом этаже, где, в числе прочего, располагались столовая и бар.

Эмми отперла дверь и вошла в длинный холл, из которого вела лестница на верхний этаж. Она положила сумочку на стол и мельком подумала, как это она вообще не забыла ее взять; затем вспомнила: это Сэнди вручил ей сумочку, взяв ее со стола в холле Ди; а на полу у стола мелом было очерчено место, где прежде лежал Гил... Снимая перчатки, Эмми снова осознала, что не помнит, как надевала их...

Из большой гостиной, расположенной в конце холла, доносился легкий запах сигаретного дыма.

Квартира – огромная и очень красивая – располагалась в одном из первых кооперативных домов в Нью-Йорке, построенном в то время, когда в моде были высокие потолки, большие комнаты, мраморные камины, роскошный паркет... Отец Эмми купил эту квартиру, когда дочери были еще совсем малышками; он никогда не любил старый дом Ван Сейдемов на 63-ей-стрит, однако не продал его, а сдал в аренду – как считала Эмми, весьма удачно. Свою недвижимость он по завещанию разделил на три равные части – жене и дочкам. Мать Эмми была вольна поступать как угодно со своей долей, включавшей дом и квартиру; после ее смерти квартира досталась Эмми, дом – Диане. Мать не забыла и о своем втором муже, Джастине: по завещанию ему достался трастовый капитал, который когда-то приносил более чем приличный доход; но это было давно. Кроме того, было оговорено, что Джастин, если пожелает, может жить в этой квартире до конца своих дней. Именно этого он и пожелал. Эмми содержала дом, расходы на который все росли, но Джастина это вовсе не заботило. Напротив, он делался несчастным всякий раз, когда Эмми намекала, что неплохо бы им перебраться в квартиру поскромней, где не требовалась бы помощь прислуги; ведь это так странно – иметь прислугу в наши дни...

Так или иначе, эта квартира была для Эмми родным домом. Каждый раз, когда она поворачивала начищенную до блеска медную дверную ручку и попадала в просторные, красивые апартаменты, где так легко дышалось, ее охватывало ощущение покоя и уюта. Она давно уже перестала огорчаться, если по какой-то причине не приходила уборщица, или старуха Агнес, их домохозяйка, уезжала к племяннице в Нью-Джерси. Эмми научилась управляться со старомодной кухонной утварью, махнула рукой на то, что столовое серебро блестит не так, как в ее детстве, и давно привыкла к неудобствам огромной кладовки. Она завела себе кое-какие современные приборы, электроплиту, вентиляторы и кондиционеры. Но все же квартира носила на себе отпечаток личности и стиля жизни матери и, до некоторой степени, отца.

Эмми вздохнула, бросив взгляд на длинную лестницу, и в который раз лениво подумала, что неплохо было бы установить лифт – если не для себя, так хоть для Джастина, который, несмотря на бодрый вид, отнюдь не становился моложе. Она медленно побрела по коридору, осознавая, что специально оттягивает момент, когда придется рассказать Джастину о случившемся...

У двери в столовую она помедлила, прислушалась, втянула носом воздух – и через столовую и кладовую направилась в кухню. Там не было ни души и ни малейших признаков ужина. Значит, Агнес в очередной раз укатила к племяннице. Эмми понадеялась, что хотя бы уборщица приходила днем.

Она открыла морозильник, вынула бифштекс и положила на стол, чтобы оттаял. Ведерко со льдом куда-то запропастилось. Ясно, куда – оно наверняка в компании Джастина и графинчика с виски. Эмми возвратилась в столовую, но на этот раз свернула в широкий дверной проем, ведущий в гостиную. Запах дыма стал ощутимей. Она увидела затылок отчима – волосы его, как ни прискорбно, начинали редеть... Джастин сидел спиной к ней, откинув голову на спинку кресла, и глядел в окно, на молодую зелень парковых деревьев...

Джастин услышал, как она вошла, и, не оборачиваясь, произнес:

– Уже поздно, Эмми. Я заждался тебя. Вот и решил, что самое время пропустить рюмочку-другую...

– Прекрасно. Лед у тебя?

Эмми глянула на нестройный ряд бутылок и бокалов – они, как и ведерко со льдом, красовались по правую руку от Джастина на подносе, на изысканном французском столике. Она обреченно подумал, что все в доме, даже мебель, указывает на пристрастие отчима к "алкогольной диете", как он сам беспечно это называл.

– Да, где же еще?

Джастин приподнялся в кресле, оглянулся – и брови его поползли вверх:

– Эмми! Что стряслось?

Эмми села рядом с отчимом. У нее не было причин скрывать от него свои чувства.

– Гила Сэнфорда застрелили, – без обиняков сказала она. – Сегодня днем. В доме Дианы. Они – то есть, полиция – считают, что это убийство.

Джастин подпрыгнул в кресле:

– Что ты сказала?!

– Гил Сэнфорд убит. Из пистолета. В доме Дианы.

– Гил... – Он вскочил на ноги. – Откуда ты знаешь?

– Я была там, – измученно проговорила Эмми. – Я пришла к ней сразу же после того, как это случилось.

– Господи! – Джастин запустил пальцы в редеющие волосы. – Господи Боже... – Он рывком повернулся, плеснул в рюмку виски и протянул ей: – На, выпей!

Это было очень похоже на Джастина. Эмми покорно пригубила. Следующая фраза тоже была вполне в его духе:

– Да, Диана порой бывает крута!

– Ох, Джастин, она не убивала его! Наша Ди! Сам подумай, что ты говоришь!

Эмми и Диана по давней просьбе отчима называли его не "отец", а просто "Джастин". Тогда девочкам было двенадцать и четырнадцать лет; не успел он оглянуться, как им стало восемнадцать и двадцать, а он, Джастин, всегда искренне гордился своей моложавостью. Сейчас он, конечно, сдал, хотя был по-прежнему строен и двигался легко и грациозно: седеющая голова слегка откинута назад, плечи прямые, походка по-юному безмятежна. Джастин всегда был красив особой, изысканной красотой: серо-голубые глаза; костюмы от лучших портных; сшитая на заказ обувь, удобно облегающая совсем небольшие, изящные ступни; гвоздика в петлице, как вызов безжалостному возрасту; маленькие холеные руки с блестящими розовыми ногтями. Тонко очерченное лицо казалось (особенно издали) совсем молодым благодаря здоровому румянцу и вечно довольной улыбке.

Сейчас краска отхлынула от его щек, черты лица словно заострились, глаза потемнели. Джастин снова опустился в кресло, теребя дрожащей рукой маленькие ухоженные усики (которые он каждое утро аккуратно подкрашивал особой краской).

– Как ты там оказалась? Расскажи!

Эмми снова отхлебнула виски и принялась рассказывать. Джастин непрестанно теребил усики, мял в руках гвоздику, перекладывал одну ногу на другую – но при этом внимательно слушал. Когда Эмми закончила, он произнес:

– Они рылись в ее письмах?

– Не знаю. Какое это имеет значение? Она не получала любовных писем от Гила.

– У нее есть письмо от меня.

– От тебя?!

– А что? Она, между, прочим, моя падчерица; и у нее, между прочим, водятся деньжата!

– Ты хочешь сказать, что просил у Дианы денег? – Эмми ушам своим не верила.

– Почему бы и нет? Но она отказала. И это низко с ее стороны. Ты же знаешь, какая она скупердяйка. Ну, тут я и... – Джастин скривился, подергал себя за усы и произнес: – ...тут я и написал ей гневное письмо.

– Джастин! Но у тебя же уйма денег!

Джастин скомкал гвоздику и швырнул ее в корзину для бумаг, но промахнулся. Он на миг нахмурился; затем на лице его появилась ухмылка:

– В конце концов, какая разница, что я ей писал? Убита-то не Диана, а Гил Сэнфорд!

 

4

Эмми залпом осушила рюмку, поперхнулась и закашлялась. Джастин вскочил и извлек из кармана тонкий надушенный платок с монограммой:

– Возьми, моя радость. Успокойся, говорю тебе. Все в порядке.

– Что ты ей написал?!

– О Боже, – Джастин опять погрузился в кресло. – Не помню я, что я там написал. Но я не стал бы ее убивать; тем более, повторяю, убита не она, а Гил.

Эмми почувствовала, что голова у нее идет кругом:

– Диана мне и словом не обмолвилась! Джастин, но почему, ради всего святого, ты просил у нее денег?!

– Всего лишь в долг. – Джастину явно было не по себе; он упорно избегал взгляда Эмми. – Видишь ли... я попал в переплет... ну, и попросил Диану одолжить мне некую сумму...

– Но почему ты не попросил меня?!

Джастин был похож на ребенка, который напроказил и горько раскаивается:

– Ну... – Она чувствовала, как он лихорадочно пытается выкрутиться. – Потому что... видишь ли... ты и так много мне даешь ... Дом... еда... одежда... почти все... Я не мог больше просить у тебя, Эмми.

– Но послушай, Джастин. Зачем тебе деньги?! Ты же мог сказать мне...

– Нет, я не мог. Я... дело в том, что... Я... Черт побери, Эмми, не может же человек изо дня в день играть в бридж и никогда не проигрывать!

Он по-прежнему не смотрел ей в глаза.

В мозгу у Эмми мелькнула дикая догадка: Джастин впутался в историю с какой-то женщиной! Он всегда ощущал себя в некотором роде Лотарио. Ухаживая за ее матерью, он был добр, заботлив и неотразимо очарователен – но как-то беспомощен. А мать, если и не была страстно влюблена в него, то с радостью согласилась стать его женой – и, насколько Эмми было известно, ни разу об этом не пожалела.

Да, Джастин вполне мог выкинуть штуку, совсем не подобающую его возрасту. Эмми чуть было не спросила: "Что за женщина?", но вместо этого произнесла:

– Что еще?

– Ну, ты догадываешься: не только бридж. С бриджем я бы как-нибудь разобрался. Но, видишь ли, я ... я увлекся скачками. Должен же мужчина иметь какое-то занятие. Я не могу все время брать у тебя деньги. Диана, между прочим, тоже моя падчерица. Я не понимаю, почему ты одна должна платить за все?

– У Ди большой дом и большие расходы.

– Да брось ты; лучше скажи, что у нее зимой снега не выпросишь. Зато, если ей чего-то захочется, тут уж деньги летят направо и налево.

И Эмми, и Диана считали завещание матери вполне справедливым. До замужества Диана, конечно, тоже жила в этой квартире, а потом перебралась на 63-ю-стрит. Она никогда особо не ладила с отчимом, но он был добр к ним обеим, хотя, конечно, и беспечен, как стрекоза.

Эмми вздохнула:

– Сколько ты задолжал, Джастин? И где?

– Я, видишь ли, занял денег у ростовщика...

– Джастин! Не в банке?!

– Нет ... и теперь он насчитал мне большие проценты. И я...

– Сколько?

– Процентов? Больше, чем в банке...

– Нет, я спрашиваю: какую сумму ты занял?

– Ну, в общем... мой долг вырос... то есть мне не везло, и ...

– Сколько?

Джастин надулся:

– Что ты, что Ди. Можно подумать, вы отчитываетесь за каждый потраченный пенни!

– Меня так воспитали. И Ди тоже. Это – чувство ответственности.

– Не хотел бы я иметь такое чувство ответственности. Я помню тебя ребенком, Эмми. Однажды ты мне заявила совершенно серьезно... я всего-навсего после кино предложил купить тебе мороженого, – а ты сказала, что скоро обед, и поэтому ничего покупать не надо. Посмотрела мне прямо в глаза и выдала: "Если деньги потрачены, они потрачены навсегда". – Джастин передернул плечами: – Меня до сих пор в дрожь бросает, когда я вспоминаю, каким тоном ты это произнесла!

– Я, наверное, была жутким ребенком, – задумчиво сказала Эмми.

– Ну уж нет, – рассудительно возразил Джастин. – Если вдуматься, ты была очень мила, так что не беспокойся. Конечно, большей частью вы с Дианой были в школе...

Эмми заставила себя вернуться к прежней теме. Джастин, как никто, умел переводить беседу в другое русло, если предмет ее был ему неприятен.

– Сколько ты должен?

Джастин покрутил ус и покосился на нее:

– Тысяч десять...

– Сколько, я спрашиваю?

– Ну... в общем и целом... около сорока тысяч.

– Сорок тысяч?! – Эмми подскочила, как ужаленная. – Джастин, но это же бешеные деньги!

Он поморщился, точно от боли, и потупил взгляд:

– Знаю...

– Но, Джастин, выписать чек на такую сумму просто невозможно. Ты должен... – Что он должен, растерянно спросила себя Эмми. – Я не знаю, что делать...

– Пусть Ди тебе поможет.

– И все эти деньги ты проиграл на скачках?

Он опять скривился:

– Ну не может же человек все время выигрывать.

– Не помню, чтобы ты хоть раз выиграл.

– Дело в том, – сказал Джастин, – что тот человек... ну, мой кредитор...

– Ростовщик, – холодно подсказала Эмми.

– ... хочет получить свои деньги обратно. И у него есть на то резон. Вот я и написал Ди.

– А чем ты поручился, что вернешь долг?

– Поручился? О, он не требовал особых гарантий. Во-первых, у меня все-таки имеются какие-то средства. То есть, конечно, я не могу трогать основной капитал, но он же есть. Ну, а во-вторых, всем известно, что вы с Дианой – мои падчерицы. Я полагаю, он рассуждал так: вряд ли вы захотите, чтобы со мной что-то случилось.

– Что, например? – резко спросила Эмми.

– Говорят, ростовщики весьма неучтиво обращаются с теми, кто не возвращает долгов. – Джастин помрачнел. – Не скажу, чтобы мне хотелось закончить свои дни на дне Ист-Ривер с камнем на шее...

– Мы должны отдать этот долг. На моем счету никогда не было подобной суммы. Придется что-нибудь продать. Рынок сейчас в упадке. Я буду продавать себе в убыток.

Эмми намеренно старалась сыпать Джастину соль на раны – но ран, похоже, не было вовсе. Джастин, напротив, просиял:

– Но это тебе даже на руку, правда? В смысле налогов...

Эмми – далеко не в первый раз за свою жизнь – с трудом преодолела искушение закатить отчиму оплеуху.

– Ладно. Я подумаю, что можно сделать.

Лицо Джастина просветлело еще больше:

– Ты и впрямь хорошая девочка, – радостно произнес он. – Сказать по правде, в последнее время я чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Знаешь, мне не то чтобы угрожают; просто звонят по телефону и говорят, что лучше бы я заплатил. Так что я написал Ди, и... – Глаза его расширились. – Слушай... а вдруг это ростовщик убил Диану? Ох, нет, это же Гила убили, а не Ди!.. Я никогда не был в восторге от Гила, ты знаешь. Но все равно, это ужасно. Кто его все-таки застрелил?

– Я же сказала тебе: не знаю.

– А он не мог сам застрелиться? – с надеждой предположил Джастин.

– Без пистолета – вряд ли, – отрезала Эмми и встала. – Где Агнес?

Ей снова показалось, что Джастин уклончиво отвел глаза, но ответил он достаточно быстро:

– Она ушла еще в полдень, сразу после того, как ты отправилась за покупками. Сказала, что ей зачем-то нужно в бюро по найму, а потом она едет к племяннице. Просила передать тебе, что вернется через пару дней. По-моему, сегодня приходила уборщица. Моя домашняя куртка была черт знает где.

– Кстати, – сказала Эмми, – можешь снять свой роскошный бархатный сюртук и помочь мне с ужином.

– Хорошо, – покладисто ответил Джастин. – С удовольствием. Вот только выпью еще рюмочку. Да, прискорбные новости. Убийство. В доме Дианы. Кошмар, да и только! Ты иди, Эмми, а я подойду через пару минут. Кстати, Агнес сказала, в холодильнике что-то есть.

Эмми сбросила пиджак, допила последний глоток, еще раз мечтательно подумала о том, как хорошо было бы наградить отчима звонкой пощечиной, и двинулась в кухню. Оказалось, что Агнес оставила начищенный картофель и спаржу.

Эмми уже заканчивала делать приправу для спаржи, сбивая масло с лимонным соком, когда Джастин, уже без бархатной куртки, появился в кухне и доложил, что готов помогать. Эмми не без злорадства указала подбородком на большой передник Агнес, висевший на двери в кладовку, и велела Джастину облачиться в него, поскольку ему придется иметь дело с бифштексом. Джастин безропотно повиновался и даже заикнулся о грибном соусе. В конце концов Эмми, конечно же, готовила бифштекс сама – и пережарила его. Джастин и тут смолчал, только достал из буфета красного дерева самые острые ножи и резал мясо с преувеличенной торжественностью.

К тому моменту, как они перебрались в гостиную и приступили к кофе, Джастин уже вполне стал самим собой и гораздо оживленнее, чем хотелось бы Эмми, выспрашивал у нее подробности убийства. Но когда она резко сказала, что желала бы поскорей забыть эту историю, отчим внезапно посерьезнел:

– Ты никогда не забудешь ее, Эмми. Это – на всю жизнь...

В этот миг раздался звонок в дверь. Это был Сэнди. Бледный, усталый, он прошел мимо открывшей ему Эмми прямо в гостиную, опустился на диван и попросил кофе. Эмми поспешила в кладовку за чашкой.

– Ну, что? – живо спросил Джастин. – Что они там делают? Кого-нибудь уже арестовали?

– Нет, – ответил Сэнди.

Эмми вернулась и быстро налила ему кофе.

– Ты ужинал?

Сэнди посмотрел на нее, точно сквозь:

– Не помню. Кажется, нет... Забыл.

– Есть холодный бифштекс, мой мальчик, – сказал Джастин. – Можем сделать тебе сэндвич. Еще сыр... Принесешь, Эмми?

– Принеси сам, – распорядилась она и села рядом с Сэнди. – Рассказывай...

Джастин, поколебавшись, махнул рукой и двинулся на кухню, всем своим видом выражая негодование. В серо-зеленых глазах Сэнди заплясали смешинки:

– Что у вас тут стряслось? Поссорились?

– Нет. То есть да. Он связался с ростовщиком.

Сэнди нахмурился:

– Джастин? Это худо.

– Ничего, я постараюсь все уладить. Оказывается, ростовщик ему угрожает. А он не хотел мне ничего рассказывать. Он попросил у Дианы денег взаймы, и... Ох, Сэнди, ты не знаешь, полиция делала обыск в ее столе? Дело в том, что Диана отказала Джастину, и он написал ей, по его словам, "гневное письмо".

– Но убили-то не Диану, правда? – сказал Сэнди, точь-в-точь как Джастин. – Не знаю, как там насчет стола и писем, но... они нашли пистолет.

– Сэнди! Где?

– Тебе будет неприятно это услышать. В кухне, в холодильнике.

– Пистолет Ди!

– Вне сомнения. Зарегистрирован на ее имя. Вероятно, там ее отпечатки пальцев. Они проверят. Главное в том, что полиция склонна считать: только женщина способна сунуть пистолет в холодильник, вместе с морковкой и прочей чушью... и, боюсь, они решат, что эта женщина – не кто иная как Ди... Эмми, ты ведь не прикасалась к пистолету?

– Нет! Я же тебе говорила. Мы не нашли его. Искали, искали... а потом приехала полиция.

Сэнди вздохнул:

– Ладно. Но там было всего две женщины – Диана и ты. По крайней мере, насколько известно полиции. И, конечно же, тот факт, что пистолет найден среди салата и морковки, еще не доказывает, что его положила туда именно женщина... А это правда, что Гил повсюду появлялся с Дианой?

– Да, но только потому, что Дуг был слишком занят – репетиции, поездки, все такое – и не мог ее никуда водить. Но, если честно, Сэнди, – Диана была равнодушна к Гилу. К тому же, он был помолвлен с Корриной Харрис. Ди не была влюблена в него. Поверь. Господи, Сэнди, ну не думаешь же ты, что она убила его в приступе ревности и тому подобную чушь?

Сэнди выпрямился и уперся локтями в колени:

– Ди хочет, чтобы приехал старик Бигэм. И я тоже этого хочу.

– А он берется за уголовные дела? – Эмми замерла, пораженная собственными словами. – Сэнди... но они же не могут обвинить Ди в убийстве?

– Могут, – спокойно ответил Сэнди, – если соберут достаточно улик. Причем веских; иначе Хейли не передаст дела в суд.

– Сэнди, ты обещал мне: если ее обвинят, ты будешь вести дело.

Он задумался:

– В моей практике были уголовные дела, правда, мелкие. Мне давали их вести, потому что я моложе всех в фирме и не имею права отказаться. Вообще, мы крайне редко беремся за уголовные дела, однако иногда приходится. Но Ди может и отказаться от моих услуг... Ладно, зачем искать брод, не дойдя до реки. А вот и сэндвич.

Действительно, подоспел сэндвич, кривой и громоздкий. Принесший его Джастин выглядел удрученно.

– Тебе надо выпить, мой мальчик, – он направился к столику с напитками. – Виски? С содовой или с водой?

– С содовой. Спасибо.

Джастин налил ему виски, критически осмотрел свой кулинарный шедевр и произнес:

– Ну? Расскажи нам.

Сэнди отхлебнул, откусил огромный кусок и с набитым ртом ответил:

– Пока нечего.

– Гм-м, – Джастин сел и эффектно закинул ногу на ногу. – Я бы не удивился, если бы оказалось, что это – дело рук Дианы. Весьма крутая особа.

– Боже правый! – Сэнди поперхнулся. – Что вы говорите? Она же ваша падчерица!

– О да. Но она вся в своего отца. Внешностью, конечно, в мать, зато характером... Я знал его немного. – Джастин деланно вздрогнул. – Жесткий был человек. Эмми тоже порою бывает крута, но на самом деле она больше похожа на мать. Когда я признался ей, что – то есть вынужден был признаться, – что мой кредитор мне угрожает, она сразу сказала, что выручит меня. – Джастин перевел взгляд бледно-голубых глаз на Эмми, затем снова на Сэнди. – Нельзя сказать, чтобы она пришла в восторг от этой новости. Не мудрено. Я понимаю. Но она пообещала помочь. А Диана отказала наотрез. Заявила, что ей наплевать, что со мной случится, и что это послужит мне уроком. Вся в папашу. Говорю вам: в жилах у него текла не кровь, а ледяная водица!

Может, внезапно подумала Эмми, потому ее мать и вышла за Джастина? Она почти не помнила отца, зато отлично помнила нежность и привязанность матери ко второму мужу.

Джастин вздохнул:

– Да, я не удивился бы, если бы Ди попросту схватила пистолет и пальнула в этого Гила Сэнфорда. Подозреваю, он этого заслуживал. Слишком много женщин...

– Слишком много? – уставился на него Сэнди. – Но откуда вы знаете?

Джастин беспечно пожал плечами:

– У него это было на лице написано. Помяни мое слово, мальчик мой, здесь замешена особа прекрасного пола. А то и не одна, – добавил он мрачно.

Сэнди глубоко вздохнул и снова взялся за сэндвич:

– Но стреляла-то в него только одна особа, и нужно еще доказать, что это была женщина.

– А тут и доказывать нечего. Вот увидишь. – Джастин помолчал несколько мгновений, затем спросил: – Что они там делают? Я имею в виду полицию.

– Обыскивают дом. У них уже есть ордер на обыск. Ищут улики. Допрашивают Ди и Дуга. Те говорят, что ничего не знают.

– Полиция нашла пистолет, – сказала Джастину Эмми.

Он едва не подпрыгнул:

– Пистолет, из которого убили Гила? Постой-ка, это ведь оказался пистолет Ди, верно?

– Да, – с набитым ртом подтвердил Сэнди, – но это еще не значит, что стреляла именно Ди.

– А где был пистолет?

Сэнди вкратце рассказал. Джастин взъерошил свои редеющие волосы:

– Ну, что я тебе говорил? Только женщина могла выбрать такое место.

– "Могла" – не значит "выбрала", – сказала Эмми. – Джастин, ты не должен так говорить о Ди. Кто-нибудь может услышать и подумать, что ты серьезно.

– А я серьезно, – парировал Джастин. – Еще виски, Сэнди?

– Нет, спасибо. Кажется, я начинаю приходить в себя.

– Тогда кофе? – Джастин встал, проворно подскочил к кофейному подносу и налил кофе. – С сахаром? Нет? А зря. Это придало бы тебе энергии. Ну, как знаешь, – снисходительно добавил он.

Эмми спросила:

– Сэнди, а что они делают? Я имею в виду Ди и Дуга.

– Когда я уходил, – сухо сказал Сэнди, – Ди как раз пыталась оторвать Дуга от телефона, чтобы заказать ужин на дом. Дуг обзванивал актеров и каждому говорил, что это трагическое событие, разумеется, никак не должно отразиться на премьере. Это его слова.

– Но в них есть резон, – заметила Эмми. – Он в ответе перед актерами. Спектакль – их хлеб.

– Кроме того, это первая постановка Дуга на Бродвее. – Сэнди вздохнул. – Кажется, я так и не смог вбить ему в голову, что свершилось убийство. Он... понимаешь, он ведет себя так, словно все это происходит на сцене.

– Это естественно для Дуга. Он живет в театральном мире, а не в реальном.

– Это уж точно. Мне пора домой, Эмми. Я зашел только рассказать тебе, что случилось после твоего ухода. И еще... может быть, это звучит глупо, но я думаю, что лучше бы тебе в ближайшие дни поменьше выходить из дому.

– С какой стати?! Почему?

– Во-первых, ты – важный свидетель. Есть старое правило: беречь свидетеля!

Эмми остолбенело глядела на него.

– Сэнди! – воскликнула она наконец. – Но я же ничего не знаю об убийце! Я не видела, как он выходил из дому! Я не опасна ему – и никому другому.

– Давай считать, что это так. Но погоди, что с тобой?

– Просто... нет, это глупо...

– Что глупо?

– Понимаешь, пока я шла домой, я не могла отделаться от ощущения, что за мной следят. Буквально идут по пятам.

Серо-зеленые глаза Сэнди сузились, взгляд их стал пронизывающим:

– Ты видела кого-нибудь?

– Ну, я заметила одного мужчину – он стоял рядом со мной на переходе, в середине Парк-Авеню. А потом, когда я дошла до дому, вроде бы он же прошагал мимо швейцара и направился дальше. Но, наверное, мне все это померещилось.

– Как он выглядел?

– Совсем неприметный. Тщедушный, среднего роста... даже ниже среднего. Серый костюм, серая шляпа. Большие очки... такие, знаешь, как глаза у совы... Но, Сэнди, скорей всего, он вовсе меня не преследовал! Просто показалось.

– А знаешь, это мог быть полицейский в штатском. Впрочем, не думаю, чтобы Хейли установил за тобой слежку. По крайней мере, не сразу.

Тем не менее, Сэнди выглядел хмурым и встревоженным. Он обернулся к Джастину:

– Что там у тебя за чертовщина с ростовщиком?

Джастин взъерошил волосы и снова тщательно пригладил их:

– Очень неприятная история.

– Неприятная? Мягко сказано. Вот если бы Эмми отказалась заплатить, была бы неприятная – как дырка в черепе.

– Дырка в черепе? – оживился Джастин. – А я почему-то представлял Ист-Ривер и камень на шее.

Рука Сэнди непроизвольно дернулась. Эмми узнала это движение – с ней часто происходило то же, когда ей до смерти хотелось закатить Джастину оплеуху.

– Что дырка, что камень – одинаково неприятно. Из-за каких-то пустяков...

– Пустяков?! – голос Джастина задрожал от благородного негодования. – Лично я не рискнул бы назвать сорок тысяч долларов пустяками!

– Сорок ты... Господи! Джастин! И как раз сейчас, когда так туго с деньгами...

– Не с деньгами туго, – парировал Джастин, – а Ди скряга! И всегда была такой. Говорю тебе: вся в отца. А у него, можешь мне поверить, зимой снега было не выпросить.

Сэнди тряхнул головой, точно вынырнув из воды:

– Ну ладно. Эмми, проводи меня до двери.

Когда они вышли в холл, Сэнди с ужасом спросил:

– Он что, всегда такой?

– Ты же не первый день его знаешь.

– Так-то так; но мне он всегда казался этаким безобидным попрыгунчиком. На что он потратил такую уйму денег? Женщина?

– Говорит – ставки на бегах.

Сэнди подумал и покачал головой:

– Может быть, во мне говорит шотландская кровь, но я вот что скажу тебе, Эмми: если так пойдет дальше, вы останетесь без единого цента – и ты, и Ди.

– Ох, да это чепуха. То есть, конечно, никакая не чепуха. Знаешь, иногда мне кажется, что деньги Ван Сейдемов для того и существуют на свете, чтобы причинять мне головную боль.

Он ухмыльнулся – и снова превратился в прежнего, до боли знакомого Сэнди:

– Есть люди, которое многое отдали бы за такую головную боль. Спокойной ночи, Эмми. Никого не впускай в дом и сама не выходи – то есть выходи, конечно, но будь осторожна.

– Ну, что со мной может случиться?!

– Время от времени, – с расстановкой произнес Сэнди, – людей избивают до полусмерти. Или сталкивают с тротуаров под колеса. Или... – Он оборвал себя на полуслове и ласково поглядел на Эмми сверху вниз: – Что, запугал? На тебе лица нет. Ну-ка, верни его на место. Я хочу тебя поцеловать.

Поцелуй, неожиданно для обоих (как думала потом Эмми), оказался жарким и долгим. Затем Сэнди велел ей запереть двери на все замки, сказал, что прикажет швейцару никого не впускать к Ван Сейдемам без предварительного звонка по домофону, и велел ей утром сказать то же самое управляющему. Эмми согласилась, хотя это все и казалось ей ужасной глупостью.

Вернувшись в гостиную, она увидела, что Джастин вприпрыжку удаляется вверх по лестнице, и отправилась гасить свет во всем доме – но, вопреки своему обыкновению, оставила в нескольких комнатах горящие лампы. Верхнюю дверь она решительно заперла на задвижку. Если Агнес явится поздно (или вообще явится), то без малейших колебаний начнет трезвонить в дверь до тех пор, пока Эмми не проснется. Ну, а Джастин всегда спит безмятежным сном младенца.

Наконец, точно в спасительную гавань, Эмми вошла в собственную комнату. Она огляделась – и вспомнила, как после прогулки с Ди по магазинам вернулась сюда, сняла перчатки и надела новые, чтобы идти на собрание... Неужели это было только сегодня?! Неужели всего несколько часов назад она просматривала письма, лежащие теперь на столике у шезлонга, рядом с серебряным ножом для бумаги?.. Знать бы, чем кончилось собрание, мельком подумала она. Затем мысли ее вновь обратились к Джастину. Нужно завтра же расплатиться с ростовщиком! Правда, Эмми не знала, как нужно разговаривать с ростовщиками, но убедила себя, что это совсем не сложно.

Она пыталась уснуть и не думать об убийстве Гила Сэнфорда; но дневные события снова и снова вставали у нее перед глазами. Тогда Эмми решила вспомнить, что ей вообще известно о Гиле.

Ей казалось, что она знает о нем довольно много; но когда она попыталась разложить эти знания по полочкам, оказалось, что раскладывать-то и нечего. Гил всего-навсего принадлежал к тому же кругу, что и она. Как и когда Гил вошел в этот круг, она не могла припомнить. Кажется, он окончил колледж – где? какой? – и имел собственное дело. Гил был архитектором, но, похоже, не слишком процветающим: у него всегда было полно свободного времени. Эмми никогда не слышала, чтобы Гил был богат; следовательно, рассудила она, он зарабатывал ровно столько, сколько требовалось для поддержания образа жизни бонвивана. Сэнфорда знали все, но Эмми не помнила, чтобы у него был хотя бы один близкий друг.

Гил время от времени приглашал Эмми к ужину или в театр, и пару раз она даже отвечала ему согласием, но ни он, ни она не испытывали при этом особого энтузиазма. Зато сам он охотно принимал приглашения на ужины в качестве, любезном сердцу всякой хозяйки, – "свободный молодой человек". Интересно, не без ехидства подумала Эмми, есть ли в Нью-Йорке хотя бы один "подающий надежды" молодой холостяк, который не пользуется этим обстоятельством ради дарового ужина?

Вообще-то она не могла не признать, что Гил Сэнфорд был весьма мил, но на ней он ни разу не испробовал свои чары. Зато для Дианы Гил оставался бессменным и, безусловно, приятным кавалером.

В Гиле было неуловимое "нечто", льстившее дамам. Лица юных девушек вспыхивали румянцем, едва Гил приближался к ним. Но ей, Эмми, он никогда не нравился. Возможно, от того, что его веселые карие глаза казались ей бездумными и пустыми... Вспомнив, какими были эти глаза сегодня днем, Эмми вздрогнула всем телом, зажмурилась и помотала головой, отгоняя страшное видение.

А его семья? Не из яйца же он вылупился! Должны у него где-то быть мать, отец, братья, сестры... Но Эмми, хоть убей, не могла припомнить, откуда, из какого города, из какого уголка взялся Гил Сэнфорд. Он просто был – и все.

Может, Диана и Дуг что-то знают о его родных? Если да, то Дуг, наверное, уже уведомил их...

Нью-Йорк, полусонно думала Эмми, – это не город, а мириады крохотных городков, которые накладываются один на другой; житель одного из них запросто может познакомиться и подружиться с жителем другого. А вот Гил, похоже, был своим в каждом из этих городков. Он знал всех, и все знали его. И эта загадочная помолвка с Корриной Харрис... Сама не отдавая себе в этом отчета, Эмми когда-то раз и навсегда причислила Гила Сэнфорда к мужчинам, которые наслаждаются обществом многих женщин, но женятся только на деньгах. Она почти не знала Коррину, разве что видела ее на сцене да время от времени слышала, что в запале говорил о ней Дуг; и все же она чувствовала, что деньги тут ни при чем. Но кто может понять, почему люди совершают те или иные поступки? Эмми знала одно: она не хотела, чтобы Гил умер такой смертью – и уж, конечно, не в доме Дианы...

Она снова, в который раз, взбила подушку и обреченно подумала, что, наверное, так и не уснет.

И тут зазвонил телефон.

 

5

Эмми в темноте пыталась нашарить телефонный аппарат. Диана, думала она, это Диана! Наконец она поднесла трубку к уху, и чей-то тихий голос произнес:

– Только попробуй, скажи полиции. Пожалеешь. Я не шучу.

Раздался щелчок. Несколько секунд в трубке стояла тишина; затем снова щелчок – и долгий гудок. Значит, Джастин снял трубку первым!

Эмми спрыгнула с кровати, накинула халат и босиком побежала в большую угловую комнату, которую Джастин продолжал занимать и сейчас, после смерти матери. Дверь была закрыта. Эмми постучала – сначала робко, затем требовательней, – но ответа не последовало. Тогда она открыла дверь и позвала:

– Джастин! Джастин!

Легкий храп был ей ответом. Джастин умел быть увертливым, как угорь, когда хотел. Эмми нашарила выключатель – и ослепительно яркий свет люстры затопил комнату. Джастин заворочался, сел на постели и зевнул – пожалуй, чересчур правдоподобно.

– Кто звонил? – спросила Эмми.

– Звонил? – недоуменно переспросил Джастин, снова зевая.

– Да, кто-то звонил по телефону. И говорил с тобой. Кто это был?

Джастин широко раскрыл блекло-голубые глазки:

– Никто не звонил. С чего ты взяла? Тебе приснилось, Эмми.

– Нет, не приснилось. Ты снял трубку, и вы разговаривали.

Джастин поморгал и с детским простодушием спросил:

– А о чем?

– Он сказал: "Только попробуй, скажи полиции – пожалеешь!" Вот что он сказал! Кто это был – твой ростовщик? Или кто-то из его вышибал – так ты это называешь? Кто, Джастин?

Отчим растерянно покачал головой и снова зевнул:

– Понятия не имею. Я не брал трубку, Эмми. И, ради всего святого, погаси ты этот свет. Ты меня совсем ослепила. – Он на несколько мгновений задумался, затем добавил: – А может, это тебе звонили, Эмми? Из-за убийства Гила. Вдруг ты знаешь что-то такое, что могло бы разоблачить убийцу?

Джастин, конечно, большой ребенок, беспечный и наивный; однако в его словах могла быть доля истины. Но главное Эмми уже поняла: честного ответа от него не добьешься.

– Ну ладно, – сказала она и кулаком стукнула по выключателю. – Ладно же!

– О, можешь не извиняться, – голос Джастина из темноты буквально источал любезность. – Я вовсе не сержусь, что ты меня разбудила. Спокойной ночи, голубушка!

Эмми прошлепала в свою спальню и включила ночник. Телефонный аппарат матово поблескивал в полумраке. Она села на постель и принялась искать объяснения странному звонку. Конечно, скорей всего, Джастин лжет – по причине, известной только ему. С одной стороны, Джастин – непревзойденный мастер по части всяческих уверток и "лжи во спасение", которую вовсе не считал ложью; с другой – вдруг он прав? Вдруг кто-то решил, что она, Эмми, обладает некой информацией, которая, стань она известна полиции, может разоблачить убийцу? Если – точней, когда – дело дойдет до суда, она, как и предупреждал ее Сэнди, будет очень важным свидетелем – по меньшей мере, свидетелем того, что происходило непосредственно после убийства. Но ведь она, Эмми, не знает ничего такого, что ей самой казалось бы важным, и уже тем более – ничего такого, что означало бы опасность для других! Однако убийца-то может считать, что она знает – а это ничуть не лучше, чем если бы она знала на самом деле...

Эмми бросило в дрожь. Прав был Сэнди: нужно беречься! Людей убивают, говорил он, толкают под колеса... Ладно. Она будет очень, очень осторожна. Незнакомый голос в телефонной трубке или человечек, который шел за ней от дома Дианы, действительно могут таить в себе опасность. Голос в трубке был тихим, почти ласковым, но в каждом слове ощущалась угроза...

Эмми решительно сказала себе, что в такой поздний час ничего путного не придумаешь, а только запугаешь себя до полусмерти, и скользнула в постель – но свет не погасила. Остаток ночи оказался сплошным кошмаром. Сначала Эмми стало жарко, и она отшвырнула одеяло; затем у нее застучали зубы, и она начала кутаться; потом, наконец, забылась тяжелым, неспокойным сном – и ей приснилось, будто она танцует с Гилом Сэнфордом; на нем – элегантный смокинг; Гил кружит ее в танце, и она видит на груди его белоснежной рубашки алое пятно; она поднимает голову – пустые, бессмысленные мертвые глаза глядят поверх ее плеча... Эмми проснулась в холодном поту, вскочила, выпила холодной воды и села на край постели – подождать, пока кошмар окончательно рассеется. И тут ее внезапно сморил сон, да такой крепкий, что она проснулась на несколько часов позже обычного и ужаснулась – ведь впереди было столько дел!

Когда Эмми спустилась вниз, Джастина уже не было дома, но перед уходом он явно побаловал себя плотным завтраком – стол был уставлен кофейными чашками, рюмочками для яиц всмятку, тарелками из-под каши, молочными кувшинчиками; а поверх всего лежали утренние газеты.

Уборщица уже пришла – из соседней комнаты доносился шум пылесоса. Под его успокаивающее гудение Эмми принялась за газеты. И "Таймс", и "Дейли Ньюс" поместили вчерашнюю историю на первой полосе. Заголовки, однако же, были набраны скромным шрифтом и не слишком бросались в глаза. Обе статьи содержали только сухие факты – без каких-либо намеков, связанных с личной жизнью сестер Ван Сейдем, без упоминаний о том, что в последние несколько месяцев Гил зарекомендовал себя преданным рыцарем Ди. Было только сказано, что убийство произошло в доме драматурга Дугласа Уорда, супруга урожденной Дианы Ван Сейдем, премьера новой пьесы которого состоится на днях на Бродвее. Среди деталей биографии Гила Сэнфорда не оказалось ничего такого, о чем Эмми не знала бы прежде.

"Уолл-Стрит Джорнал" лежал на стуле, аккуратно сложенный, – Джастин никогда не питал интереса к миру финансов. За чашкой кофе Эмми внимательно просмотрела журнал и с карандашом в руках попыталась разобраться, какие акции она сможет продать с наименьшим ущербом для себя. То, что получилось, совершенно ей не понравилось, и она – в который раз! – мысленно посетовала на то, что не может раз и навсегда переложить груз финансовых дел на чьи-нибудь надежные плечи. Впрочем, поступить так означало бы не оправдать отцовских надежд, а это было не в натуре Эмми. Банковский доверенный давал ей советы, но решения она всегда принимала сама.

– Ну, ничего, – с усмешкой пробормотала она, – уж в следующей жизни я ни за что и ни за кого отвечать не буду!

Эмми допила кофе, поднялась наверх и позвонила своему брокеру. Она почти что видела, как он там, на другом конце провода, неодобрительно качает головой. Тем не менее, брокер не только дал ей дельный совет, но и пообещал тщательно все обдумать и продать то, что она велела, с наименьшими потерями. Затем, под нажимом Эмми, он дал ей слово отправить посыльного с чеком в банк за акциями.

– По рыночной цене? – с грустью переспросил он, и Эмми твердо ответила:

– Да, по рыночной.

Потом она позвонила в банк, мистеру Эллердайсу, и попросила назначить ей встречу на одиннадцать тридцать.

– Разумеется, – ответил тот. – Всегда счастлив вас видеть.

Ну, и как мы будем расплачиваться с ростовщиком, спросила себя Эмми. Хорошо было задать этот вопрос Джастину – но что он может сказать? Она набрала номер Сэнди – уж он-то даст дельный совет! – но девичий голос в адвокатской конторе ответил, что мистера Путнэма нет, и когда придет – неизвестно. Эмми поняла, что в ближайшее время ей не удастся узнать ничего нового ни об уплате долгов Джастина, ни об убийстве Гила Сэнфорда.

Она решила позвонить Джастину. Он наверняка торчал в одном из своих клубов, о которых непочтительно отзывался как о "Храмах Предстательной Железы". Названий такого рода в справочнике не найдешь, и Эмми пришлось мучительно вспоминать, как на самом деле называется излюбленный клуб отчима. Она и вспомнила, и дозвонилась – но Джастина там не оказалось.

Уборщица тем временем перебралась в холл верхнего этажа. Она сообщила Эмми, что накануне виделась с Агнес. Агнес сказала ей, что уезжает к племяннице на длинный уик-энд (бесконечно длинный, вздохнула про себя Эмми) и дала ключ от черного хода в квартиру, который располагался возле кухни.

Эмми с досадой попеняла себе за то, что вчера не заперла черный ход – даже не проверила, закрыт ли он на задвижку! Впредь надо быть в сто раз осмотрительней! Но сейчас не до рассуждений... Она второпях надела костюм, схватила сумочку и перчатки, стремглав сбежала вниз и поймала такси.

Мистер Эллердайс, как обычно, принял Эмми с таким радушием, точно банк принадлежит ей. Эмми подозревала, что подобное обращение – ласковое, почти отеческое – банкиры культивируют специально для молодых богатых клиентов. Ей, как ни печально, пришлось без утайки поведать мистеру Эллердайсу историю о том, как Джастин наделал долгов. Банкир качал головой, цокал языком, возводил глаза к потолку и разве что не стонал. Потом он сказал, что всему на свете есть предел, даже богатству Ван Сейдемов; сказал, что Эмми слишком часто запускает руку в основной капитал; сказал, что она должна понимать всю меру своей ответственности; сказал, что Джастин никогда не умел распоряжаться деньгами и что она, Эмми, должна его контролировать.

– Контролировать Джастина?!

Мистер Эллердайс снова горестно покачал головой:

– Да-да, понимаю. Те же трудности были и у вашей матушки. То есть, я не припоминаю, чтобы прежде он делал такие – Боже, Боже! – такие чудовищные долги; но он всегда был ужасно расточителен, и ваша матушка знала, что свой кошелек нужно держать на замке... И все равно она то и дело потакала его безумным прихотям. Конечно, после ее кончины, когда треть ее состояния была разделена между вами и Дианой, остаток капитала Ван Сейдемов уменьшился больше чем наполовину... Мы не хотим, чтобы богатство Ван Сейдемов превратилось в легенду. – Он ласково улыбнулся Эмми и внезапно нахмурился: – Я читал утренние газеты. Это ужасно!

– Да, – кивнула Эмми. – Знаете... полиция нашла пистолет.

Мистер Эллердайс поднял брови:

– В газетах об этом ничего не сказано.

– Наверное, когда его нашли, газеты уже печатались. Или... или они решили молчать, пока факты не подтвердятся. Но Диана не убивала его, мистер Эллердайс!

– Я не сомневаюсь в этом – и не хотел бы усомниться, – строго ответил банкир. – Посыльный вашего брокера принес чек. Боюсь, ростовщику это не понравится. Опыт показывает, что они не любят иметь дело с чеками. С другой стороны, я не доверил бы Джастину такую сумму наличными. И я не хотел бы, чтобы вы носили при себе такие деньги... – Он потер переносицу, снял очки, тщательно протер их и снова надел. – Честно говоря, я не знаю, как поступить. Я не привык к такого рода сделкам.

– Я думала, Сэнди мне поможет.

– Сэнди?

– Сэнди Путнэм. Он работает у мистера Бигэма.

– Ах, да, помню. – Он побарабанил холеными пальцами по столу. – Господи, как же я не хочу выпускать вас на улицу с такой суммой! У вас дома есть сейф, не правда ли?

– Есть; но его откроет и ребенок шпилькой для волос.

– А где вы храните свою долю драгоценностей?

– Здесь. В банковском сейфе.

– Ах, да, конечно. Эмми! Я очень хочу, чтобы вы осознали: нельзя разгуливать по городу, имея в сумочку столько денег! Я настаиваю!

– Понимаю. – Эмми лукаво усмехнулась. – Когда-то вы мне говорили, что нельзя иметь при себе больше трех долларов.

– Ну, теперь вы выросли, и я думаю, что эту сумму можно увеличить до двадцати. Но не больше! И если кто-то попытается вырвать у вас сумочку – не сопротивляйтесь. Конечно, у вас там ключи и клубные карточки с вашим адресом. Но ведь всегда можно сменить замки...

Эмми послушно кивнула. Ей было смешно, но в то же время она испытывала признательность.

Мистер Эллердайс тяжко вздохнул:

– Но эти деньги... подозреваю, что это все-таки будут наличные. Иного пути я не вижу. Распишитесь здесь, Эмми.

Она поставила подпись, и банкир нажал на кнопку. Вошла эффектная молодая женщина. Мистер Эллердайс протянул ей чек:

– Наличными.

Женщина глянула на сумму, и брови ее сами собой поползли вверх. Это не укрылось от взгляда мистера Эллердайса.

– Наличными, – твердо повторил он.

Женщина вышла, покосившись на Эмми. Мистер Эллердайс снова погрузился в размышления. Он хмурился и то и дело протирал очки. Наконец женщина вернулась, держа в руке толстый белый конверт.

– Пожалуйста, мистер Эллердайс.

Она снова посмотрела на Эмми – не то чтобы подозрительно, но удивленно. Мистер Эллердайс поблагодарил сотрудницу, подождал, пока она выйдет и задумчиво постучал пальцами по конверту:

– Я скажу вам, как мы с вами поступим. Я велю одному из наших охранников пойти с вами и сопровождать вас до той самой минуты, пока вы не отдадите деньги ростовщику. И, если удастся, возьмите с него расписку!

Эмми затолкала конверт в сумочку. Только банковского охранника ей и не хватало!

– Вы хотите, чтобы я чувствовала себя бронированным автомобилем? – засмеялась она, но смех прозвучал натянуто.

– Да, хочу. И правильно делаю. Я сейчас все устрою...

– Ох, нет, нет! Не надо! Правда, не надо! Ну кому придет в голову, что у меня в сумочке такая уйма денег? Ради Бога, не беспокойтесь. Я поеду прямо домой, на такси! Я буду очень осторожна!

– С вами поедет охранник.

Мистер Эллердайс снова потянулся к кнопке.

– Нет! – Эмми вскочила. – Нет, нет! Все будет хорошо. Я благодарна вам за помощь, но...

Мистер Эллердайс поджал губы:

– Вы даже не пересчитали деньги!

– Да, но... – Эмми готова была бежать без оглядки при одной только мысли о том, как по пятам за ней ступает дюжий охранник. – Мне пора. Спасибо, спасибо!

Мистер Эллердайс начал было подниматься из-за стола, но Эмми, зажав сумочку под мышкой, уже выбежала из кабинета. На Пятой Авеню она почти мгновенно поймала такси. Деньги через сумочку жгли ей руку! Она вспомнила, как в особо торжественных случаях надевала бабушкино бриллиантовое колье, а на следующий день после праздника колье вновь исчезало в банковском сейфе – и, видит Бог, как же она была рада от него избавиться!

Конечно, размышляла Эмми, глядя в окно на витрины "Сакса", "Бонуита", "Бергдорфа" (юбки в этом сезоне стали длинней, рассеянно отметила она), конечно, что толку в драгоценностях, если они покоятся на дне банковского сейфа! С другой стороны, времена изменились... В дни ее матери (не говоря уж – бабушки) деньги текли золотой Ниагарой... Впрочем, поправила себя Эмми, в случае с их семьей такое сравнение неуместно: Ван Сейдемы тратили деньги осмотрительно, с толком, вкладывая их в вечные ценности. Бриллианты, к примеру. Пускать деньги на ветер – такое было не в правилах Ван Сейдемов.

Возвращаясь мыслями к дню сегодняшнему, Эмми в сотый раз дала себе слово серьезно поговорить с Джастином, хотя прекрасно понимала, что, какие бы весомые аргументы она ни приводила, толковать с Джастином о деньгах – все равно что с несмышленым младенцем.

Когда такси подъехало к дому, никто не прогуливался по тротуару с нарочитой неспешностью, как вчерашний человечек в больших очках. Но ведь Сэнди велел ей быть осторожной!

Эмми решила слушаться. Она расплатилась с таксистом, старательно прикрывая рукой пухлый белый конверт. Швейцар отворил ей двери; в вестибюле она встретила управляющего домом и, памятуя давешние наставления Сэнди, сказала, что ей хотелось бы беседовать с посетителями по домофону прежде, чем впускать их в квартиру. Управляющий участливо покивал:

– Разумеется, мисс Ван Сейдем. Никаких репортеров. Я читал газеты. Мне очень, очень жаль.

Эмми поблагодарила его (ну вот, опять ситуация – глупее некуда!) и двинулась по сверкающему чистотой вестибюлю. В огромных бронзовых вазах красовались свежие цветы. Лифт мягко понес ее вверх; лифтер, как всегда, спросил: "Девятый или десятый, мисс Ван Сейдем?" и она ответила "Девятый". Джастин, конечно, еще не вернулся...

Но он, как ни странно, оказался дома. Более того, там была и Диана, и, судя по всему, они отчаянно ссорились. Пока Эмми шла по холлу к гостиной, она слышала пронзительные, сердитые выкрики Дианы; а войдя, увидела, что Джастин стоит лицом к окну, крутя в пальцах толстый витой шнур от занавеси, и тихонько насвистывает.

Диана первой заметила Эмми:

– Эмми, представляешь, полиция нашла то подлое письмо от Джастина! Они перерыли все бумаги в доме, перечитали все письма до единого!

Джастин выпустил шнур и повернулся к Эмми; взгляд его блекло-голубых глаз был прикован к ее сумочке:

– Принесла?

– Принесла?! – глаза Дианы округлились; она вскочила с кресла: – Эмми! Уж не хочешь ли ты сказать, что намерена отдавать его безумные долги?!

Эмми положила сумочку и села, внезапно почувствовав себя очень уставшей:

– Не вижу другого выхода. Ростовщик угрожает Джастину...

– Да, – вмешался Джастин, – угрожает! А ты, Диана, и глазом не моргнешь, если в одно прекрасное утро меня выловят в Ист-Ривер. С камнем на шее! – добавил он с пафосом.

– Не моргну! – парировала Диана. – Не понимаю, как ты его терпишь, Эмми!

– А что ей остается делать? – Джастину явно нравилось глумиться над Дианой. – Я имею право жить в этой квартире до конца своих дней. Времена изменились; я просто не мог бы сводить концы с концами, если бы Эмми время от времени не подставляла мне плечо. К тому же, я был хорошим отцом вам обеим!

– Хорошим отцом! – Диана окончательно пришла в ярость. На щеках ее полыхали красные пятна, глаза горели. – Ты считаешь, быть хорошим отцом – значит, играть на бегах и бросаться в объятия к ростовщикам?! Я нарочно не говорила тебе, Эмми! Я боялась, что ты тут же помчишься платить за него! Ну как нам от него избавиться?!

– Она не хочет избавляться от меня, Ди. Она меня любит. – Джастин помолчал минутку, затем добавил: – Она верна памяти вашей матери. Чего никто не скажет о тебе, Диана. Готов спорить, ты даже Дугу не хранишь верность. Взять хотя бы этого несчастного, Гила Сэнфорда. Тебя с ним видели повсюду. Что, далеко у вас зашло дело? Молчишь? Правильно, молчи. Кстати: это ты его убила?

Диана в ярости топнула по ковру хорошенькой ножкой в туфельке-лодочке.

– Осторожно, – сказал Джастин. – Ковер старинный, дорогой; он немного обветшал. Смотри не продырявь его.

– Ты... – у Дианы перехватило дыхание. – Ты просто старый дурак, Джастин. Но вот что я тебе скажу. Если ты намерен на каждом углу кричать, что, мол, это я убила Гила, то... в общем, я не советовала бы тебе это делать.

Джастин приподнял бровь:

– Ты не сможешь подать на меня в суд за клевету. С меня взятки гладки. Равно как и ограничить в средствах – все мои небольшие расходы берет на себя Эмми.

– Эмми проще – ей не нужно содержать огромный дом, – огрызнулась Диана. – К суду я тебя, может, и не привлеку, но найду способ укоротить твой язычок!

Нечего и пытаться их утихомирить, подумала Эмми и попробовала увести разговор в сторону:

– Ди, а что сказала полиция о письме Джастина?

– А, – махнула рукой Диана, – ничего особенного. Мерзкое письмо. С угрозами. Мол, когда-нибудь я получу по заслугам. И прочее в том же духе. Если бы убили меня, Джастин, – ты первый попал бы под подозрение. Но поскольку случилось то, что случилось... Короче, они не придали этому письму особого значения – разве что поняли, что мой отчим – негодяй и мерзавец.

– А моя падчерица – жалкое создание. – Джастин вымученно улыбнулся, и взгляд его снова скользнул по сумочке Эмми. – Они там? Если ты сейчас их мне отдашь, я немедленно пойду и расплачусь, и... – на миг он стал очень серьезен; дыхание его участилось, – ...и, сказать тебе правду, я буду чертовски рад сбросить с души этот камень.

Эмми колебалась, помня о предостережении мистера Эллердайса:

– Джастин, а ты уверен, что... Видишь ли, это очень крупная сумма. Может быть, будет лучше, если ты пойдешь не один?

– Господи, нет! – Джастин подпрыгнул и протестующе выставил холеную ладошку. – Этого еще не хватало!

– Но... я считаю, ты должен взять с него расписку...

Джастин растерянно заморгал:

– Не думаю, чтобы он... впрочем, да, конечно, конечно. Прекрасная мысль, Эмми. Разумеется, я потребую расписку. Да, несомненно. – Он вдруг сделался задумчив. – Правда, мне могут ее и не дать. Но... – тут он так же внезапно повеселел, – но, главное, он получит свои деньги, и угрозы прекратятся. Я отнесу, прямо сейчас!

Диана опустилась в кресло; вид у нее был раздосадованный и озадаченный. Выход один, решила Эмми после нескольких секунд напряженного раздумья – поверить Джастину.

– Ну, хорошо, – она вручила ему толстый белый конверт. – Только будь осторожен!

– О, не сомневайся!

Джастин вскрыл конверт – к удивлению Эмми, очень сдержанно. Сестры молча смотрели, как он медленно и сосредоточенно пересчитывает деньги.

– Тут остается небольшой излишек, – сказал он наконец. – Ты не против, если я возьму его себе?

– Ладно, – упавшим голосом сказала Эмми.

Диана нервно забарабанила ножкой по ковру. Джастин вложил деньги обратно в конверт, заботливо устроил его во внутреннем кармане и аккуратно застегнул пиджак на все пуговицы.

– Кажется, я счастливый человек. Или вот-вот стану таковым. Пока, девочки.

Он бодро, вприпрыжку выбежал в холл – и через мгновение сестры услышали, как хлопнула входная дверь. Диана пристально посмотрела на Эмми:

– Какая ты все-таки дура! Неужели тебе непонятно, что он немедленно возьмется за старое?

– Не думаю. Он здорово перетрусил.

– Перетрусил? Как бы не так! Не удивлюсь, если он прямо сейчас направится на бега!

– Я не видела иного выхода.

– Выход один: пусть сам барахтается! – жестко сказала Диана.

– По-моему, Ди, он все-таки очень испугался – и у него были на то все основания. Ладно, что сделано – то сделано. Лучше скажи: полиция нашла что-нибудь или...

– Они весь дом перерыли. У них ордер на обыск. Стол мой перевернули вверх тормашками... – Диана позволила себе усмехнуться. – Не думаю, чтобы это доставило им удовольствие. Моя аккуратность, как известно, оставляет желать лучшего... Ну, и ушли, наконец. А я заказала ужин на дом. Дуг опять переписывал второй акт. То, что получилось, ему почти нравится. Ох, Эмми, знаешь, мне что-то не по душе платье, которое я купила для премьеры. Давай поглядим, нет ли у тебя чего-нибудь постаромодней?

Эмми ощущала нарастающую тревогу, и болтовня сестры начала раздражать ее:

– У меня все старомодное, Ди. Мне, знаешь ли, вовсе не кажется необходимым всякий раз приобретать сверхсовременные наряды.

– Ну да! – фыркнула Диана. – А платье и пальто, которые ты заказала вчера в "Бергдорфе"? Их-то, надеюсь, ты не назовешь старомодными?

– Беру пример с тебя: ты так легко и красиво швыряешь деньги на ветер! – огрызнулась Эмми.

– Но я же тебя не заставляю это делать! – возмутилась Диана. – И потом, ты не можешь сказать, что это дурной пример!

Она рассмеялась – и Эмми, неожиданно для себя, рассмеялась в ответ. Этим обычно и заканчивались все их выяснения отношений.

– Ладно, – примирительно сказала Эмми, – все равно я проношу это платье десять лет. А где сейчас Дуг?

– На репетиции, где же еще. Завтра – премьера. Но... – Диана помрачнела. – Коррина не в себе, скандалит. Дуг, правда, говорит, что завтра она возьмет себя в руки. Я тоже на это надеюсь...

В холле послышался резкий звонок домофона. Эмми вздрогнула. По правде говоря, она рассчитывала на лифтеров и швейцаров, которые служат в доме с незапамятных времен и знают всех, кто приходит к Ван Сейдемам. Неужели репортеры? Так быстро? Но управляющий обещал не пускать их...

В трубке раздался голос швейцара:

– Мисс Ван Сейдем, к вам мисс Харрис и еще мистер... или мисс?.. нет, мистер Такер. – По металлу в голосе Эмми поняла, что оба посетителя ему глубоко несимпатичны.

– Впустите их, пожалуйста, – медленно произнесла Эмми.

Она повесила трубку и окликнула сестру:

– Ди! Пришла Коррина Харрис!

– О Боже... – простонала Диана. – А ты можешь ее не впускать?

– Не могу. Она уже поднимается.

Эмми направилась к входной двери, подумав мимоходом: кто такой мистер Такер, уж не адвокат ли?

Услышав звонок, она в тот же миг открыла дверь – и застыла, точно громом пораженная, при виде юноши, нажимающего кнопку звонка. Впрочем, "юношей" она назвала его про себя лишь условно – локоны до плеч и множество разноцветных бус допускали и мысль о прекрасном поле. За спиной странного существа стояла Коррина Харрис в строгом черном платье, которое сделало бы честь безутешной вдове. Лицо ее было безукоризненно прекрасно, губы решительно сжаты.

– Я хочу поговорить с вами, мисс Ван Сейдем.

– Входите, – пригласила Эмми.

Длиннокудрый юноша посторонился, пропуская Коррину. Она величаво вплыла в холл и, томно растягивая слова, разрешила сомнения Эмми по поводу пола своего спутника:

– Позвольте представить вам мистера Такера.

Юноша поклонился чрезвычайно учтиво. Эмми закрыла за ними дверь, по-прежнему пребывая в оцепенении. Должно быть, она неосознанно сделала приглашающий жест, потому что визитеры сразу же оказались в гостиной. Диана вскочила с кресла; ее хорошенькое личико сделалось каменным, точно у сфинкса:

– Вы, кажется, должны быть на репетиции? – раздраженно осведомилась она у Коррины.

Вот уж чего Эмми никак не ожидала услышать.

Коррина, не поведя и бровью, надменно произнесла:

– Я пришла поговорить с мисс Ван Сейдем. Но с вами, миссис Уорд, я тоже желаю побеседовать. Мистер Такер явился со мной в качестве свидетеля.

Мистер Такер переступил с ноги на ногу и принялся перебирать нитки бус на груди.

– Садитесь, пожалуйста, – со вздохом пригласила Эмми.

 

6

Диана застыла в кресле, подобно изваянию. Коррина же, словно не замечая дивана, выбрала стул с высокой прямой спинкой. Должно быть, догадалась Эмми, эта женщина столько раз позировала фотографам, что затвердила наизусть: очень трудно оставаться элегантной, сидя на низком диванчике. Развернутые плечи, прямая спина, гордо поднятый подбородок – вот ключи к успеху! У юноши в бусах явно не было подобной выучки: он с несчастным видом скрючился в уголке дивана.

Может быть, когда дело касалось сценария, у Коррины и были, по выражению Дуга, "птичьи мозги", но сейчас она знала роль великолепно!

– В первую очередь я пришла к вам, мисс Ван Сейдем, так как вы прибыли в дом миссис Уорд непосредственно после того, как был убит мой бесценный Гил. Но, поскольку миссис Уорд тоже здесь... – Прекрасные карие глаза актрисы обернулись к Диане: – Зачем Гил приходил к вам вчера, миссис Уорд?

Диана растерянно захлопала ресницами:

– Но... я... вы же должны знать: я понятия не имела, что он – у меня в доме!

Коррина оставалась непреклонна:

– У него был ключ от вашей квартиры. Так сказали мне полицейские. Он был моим женихом. Я имею право задавать вопросы. Почему вы дали ему ключ?

– Я не давала! – Диана покраснела от злости. – Я не представляю, откуда он взял этот ключ, – но только не у меня!

– Однако в вашей сумочке не было ключа!

Ей бы играть какую-нибудь герцогиню, подумала Эмми.

– Говорю вам, я не давала ему ключ! – вспыхнула Диана. – С какой бы стати?!

Последние слова она явно произнесла себе во вред. Герцогиня надменно подняла брови и, глядя на Диану сверху вниз, произнесла нараспев, но с выразительной дрожью в голосе:

– Действительно: с какой? Он был вашим верным... скажем, поклонником, – в течение долгих месяцев; но потом он снова встретил меня, мы решили забыть нашу дурацкую размолвку, и любовь наша вспыхнула с новой силой. Он сказал вам об этом. Вы пришли в ярость. Но он отказался меня бросить. И тогда вы убили его. – Коррина вздохнула, опустила взгляд на свои руки в изысканных перчатках и прошептала: – Оскорбленная, униженная женщина. Женщина, которой пренебрегли...

Остатки самообладания покинули Диану:

– Заткнись, ты! Это наглая ложи! Мне всегда было наплевать на твоего Гила, пусть бы он женился хоть на поломойке! Или на тебе.

Юноша на диване вжал голову в плечи. Эмми тоже хотелось провалиться сквозь землю.

– Вот именно, – величественно кивнула герцогиня. – Женщина, которой пренебрегли. Вы не могли стерпеть этого – и убили его. О, конечно, вы не владели собой, вы сделали это в припадке ярости и страсти... Они вытащат вас – ваши адвокаты. Вы богаты, и потому ваше злодеяние останется безнаказанным. Женщина, которой пренебрегли! – повторила она, явно наслаждаясь этой фразой.

Но Диана тоже хорошо знала законы жанра:

– Если ты еще раз это скажешь, я задушу тебя собственными руками!

– Диана... – предостерегающе произнесла Эмми.

Но Коррина уже сорвалась с места и, подбежав к мистеру Такеру, с пафосом воскликнула:

– Вы слышали: она угрожала мне!

Бедный мистер Такер еще глубже втиснулся в диван и пробормотал:

– Пойдемте отсюда...

Однако ни Диана, ни Коррина не обратили на него ни малейшего внимания. Обе тяжело дышали и, казалось, готовы были вцепиться друг другу в волосы. Эмми воспользовалась паузой, надеясь унять страсти:

– Вы пришли ко мне, мисс Харрис, – напомнила она.

Прекрасные карие глаза герцогини обратились к Эмми. Лицо Коррины Харрис было чересчур крупным; на сцене это выглядело великолепно, в жизни же – слегка зловеще.

– Да. Я хочу узнать у вас, что вчера произошло. Вы там были. Вы не могли не видеть, как она стреляла в него.

Диана ощетинилась, как кошка, готовая к прыжку:

– Я сказала вам: это гнусная ложь! Вы не смеете бросаться подобными обвинениями! Я привлеку вас к суду за поклеп!

– Это называется – за клевету, – поправил юноша и снова юркнул в россыпь диванных подушек, словно испугавшись звука собственного голоса.

– Неважно, как это называется! Я никому не позволю говорить обо мне такие гадости! Да Гил мог жениться хоть на дюжине женщин одновременно – мне-то какое дело?!

Юноша на диване оказался педантом:

– На дюжине – не мог бы. Это противозаконно, – пролепетал он в подушку, которую прижимал к груди наподобие щита. Похоже, делал он это не зря, поскольку Диана метнула в его сторону испепеляющий взгляд:

– Вы тоже заткнитесь! И убирайтесь отсюда!

Но юнец оставался непреклонным:

– Это – квартира мисс Ван Сейдем.

Диана рывком обернулась к Эмми:

– Выгони их! Это чудовищно!

– Чудовищно убивать людей! Я вижу все это, словно наяву! Он отказался бросить меня! – Коррина вновь оседлала любимого конька. – Я была любовью всей его жизни! А вы...

– Мисс Харрис! – умоляюще произнес мистер Такер. – Вы повторяетесь! Пожалуйста, не надо!

Эмми со страхом поняла, что Диана и эта парочка вот-вот вцепятся друг другу в волосы (а волос у мистера Такера было хоть отбавляй), и поспешила снова вмешаться:

– Мисс Харрис, я уже рассказала полиции обо всем, что знала и видела.

Коррина открыла было рот, но Эмми возвысила голос:

– Если вы беседовали с полицейскими, они наверняка передали вам все, что могли от меня узнать. Я вошла в дом. Моя сестра была в холле. За несколько минут до этого она услышала выстрел...

– Два выстрела. Так говорит полиция, – подал голос педантичный мистер Такер.

– Два выстрела, – с ангельским смирением согласилась Эмми. – Диана спустилась, увидела Гила... вот, собственно, и все.

– И тут пришли вы, – сказала Коррина. – Не странно ли, что вы не слышали выстрелов?

– Не слышала.

– И не видели, – спросила герцогиня низким, грудным голосом, – как убийца покидает дом?

– Не видела.

– Странно. Но если вы и миссис Уорд говорите правду...

– Еще бы, – прошипела Коррина.

– ...значит, – продолжала герцогиня, не удостоив ее взглядом, – преступник выбежал из дома. Как же вы могли его не заметить?

– Поверьте, мисс Харрис, – сказала Эмми, – я никого и ничего не видела. Я стояла у парадного входа...

– То есть вы могли видеть дверь кухни, – подчеркнула Коррина.

– Да; но я не видела ни души. Наверное, между тем, как моя сестра обнаружила Гила, и моим приходом прошло достаточно времени для того чтобы убийца успел скрыться.

– Это вы так говорите, – со значением произнесла Коррина.

– И тем не менее, это правда.

Этот допрос давно уже начал раздражать Эмми; но она вспомнила, что Коррина была невестой Гила, любила его – и, призвав на помощь все свое терпение, повторила:

– Правда, мисс Харрис. Ни я, ни моя сестра больше ничем не можем вам помочь.

Коррина на миг оскалила ослепительно белые зубки:

– Но полиция нашла ее пистолет!

Мистер Такер вынырнул из подушек и взмолился:

– Пойдемте, мисс Харрис! Я же говорил вам, что это к добру не приведет...

– Нет, я пока не намерена уходить. Я не сказала и половины того, что собиралась. Они прикрывают друг друга. Ясное дело – сестрички. Две богатые малышки. Их все так называют. О, ей все сойдет с рук! – Она указала крупной, точно изваянной из мрамора рукой на Диану. – Она ведь красотка. Иначе Гил не стал бы иметь с ней дела. К тому же при деньгах. Адвокаты помогут ей выпутаться. Но я – я никогда не прощу...

– До свидания, – сказал мистер Такер в пространство и двинулся к выходу.

Коррина крикнула ему вслед:

– Если ты сейчас бросишь меня, я оставлю тебя без роли!

– Не сможете, – бросил через плечо юноша. – Завтра премьера. К тому же это и ролью назвать нельзя.

Не так он прост, этот мистер Такер, подумала Эмми.

Входная дверь с треском захлопнулась.

– И верно, – неожиданно произнесла Диана, – завтра премьера. И если вы, несравненная Коррина, не возьмете себя в руки, и если это не будет лучший выход в вашей жизни, – я лично позабочусь о том, чтобы вас и близко к Бродвею не подпускали!

– Да что вы! – ядовито прошипела герцогиня (у нее получилось нечто вроде "Дашшштовы!"). Однако она почувствовала, что слова Дианы – не пустая угроза, и это несколько ее отрезвило. Примадонна встала, грациозно поклонилась Эмми, сказав: "Всего доброго, мисс Ван Сейдем!" и с прямой, точно у шпагоглотателя, спиной величественно проплыла мимо Дианы, точно той и не было вовсе.

В комнате воцарилась такая тишина, что слышны были даже голоса, несущиеся от лифта. Диана навострила уши:

– Значит, он ее ждал. Они уехали вместе. Господи, Эмми, страшно подумать, что будет дальше – она же начнет кричать на всех углах, что это я его убила!

– "Женщина, которой пренебрегли", – с насмешкой процитировала Эмми. – Нет, я все-таки надеюсь, что у нее хватит здравого смысла не делать глупостей. А кто этот мальчик? Он тоже играет у Дуга?

– О, да. Вчера Дуг выдержал настоящее сражение с ним. В результате мальчишка дал слово постричься и носить приличную одежду. Роль у него совсем крохотная, но ему до смерти хочется на сцену. – Диана взглянула на часы. – Эмми, но мне необходимо найти платье для премьеры!

У Эмми перед глазами все качнулось и поплыло:

– Ох, Диана, ну какая разница, что на тебе за платье... Ты видела сегодня Сэнди?

– Диана помрачнела. Она подошла к огромному, до потолка, зеркалу, стоящему на камине из розового мрамора, и принялась придирчиво изучать свое хорошенькое личико. Затем поправила золотистые волосы и нехотя сказала:

– Да, видела.

– И что он говорит?

– Ты не хуже меня знаешь, что Сэнди всегда меня недолюбливал. Но сейчас он вполне мог бы проявить хоть какое-то сочувствие. А он только и делает, что засыпает меня вопросами. Прямо как полицейский! Я ему уже сто раз повторила, что не убивала Гила и не знаю, кто взял мой пистолет и засунул в холодильник... В холодильник! – она презрительно фыркнула. – Уж я бы придумала местечко получше!

Эмми призадумалась:

– Какое именно?

Диана обожгла ее сердитым взглядом:

– Хоть ты, ради Бога, не веди себя, как Сэнди! Ты все понимаешь слишком буквально. Не знаю, какое именно, – но я бы позаботилась о том, чтобы полиция его не нашла... Эмми, ну не смотри ты так серьезно!

– Знаешь, мне сейчас не до шуток.

Диана оторвала взгляд от зеркала, подошла к сестре и заглянула ей в глаза:

– Неужели ты хоть на миг подумала, что это я его убила?

– Нет. Я знаю, что не ты. Но важно не мое мнение, а мнение полиции.

Диана не сводила с нее тревожного взгляда ярко-голубых глаз. Затем произнесла:

– Вот и Сэнди говорит то же, но... Эмми, когда я сегодня выходила из дому, никто не пытался меня задержать. За мной не шли по пятам, не следили... что они там еще делают, когда человек у них на подозрении? Я никого не заметила... – Она нахмурилась. – А впрочем, знаешь, заметила: возле входа в подвал кто-то был. Я пошла на кухню за кофе и увидела, как он крадется за изгородью, что под кухонным окном. Я подумала, что, может быть, это переодетый полицейский...

У Эмми участился пульс:

– Как он выглядел?

– Как все и как никто. Маленький, невзрачный...

– В больших очках?

– Ну, да. Он, похоже, заметил меня в кухне или просто почувствовал мое присутствие. Я увидела, как блеснули его очки, отскочила – и в следующий миг его уже не было. – Диана глубоко вздохнула и повторила упрямо: – За мной никто не шел. Меня никто не преследовал. Полиция ведь всегда устраивает слежку за подозреваемыми, правда?

– Я не знаю, что обычно делает полиция, – сказала Эмми, – но ты должна рассказать Сэнди об этом человеке.

– Ладно. Увижу Сэнди – расскажу. – Она снова посмотрела на часы. – Мне пора бежать.

– Постой, Ди. Что ты знаешь о семье Гила? У него же где-то есть родные...

– Ах, ты об этом... Конечно. У него в Калифорнии сестра и отец. Дуг взял их адрес у Коррины... а может, он знал его и раньше... В общем, он с ними связался, и как только Гил... – Диана запнулась. Милое личико словно окаменело, и вся кровь от него отхлынула. – Как только полиция позволит забрать тело, его перевезут в Калифорнию. Там и будут похороны. Там, а не здесь. – Она вымученно усмехнулась. – Так что Коррине не удастся порыдать над гробом. Разве что она поедет в Калифорнию... но кто ее отпустит? Кстати, Эмми, завтра вечером ты сидишь рядом со мной. Дуг будет суетиться, он вообще не присядет. Говорят, что драматург не может смотреть свои пьесы... Зато я могу! И буду! И разоденусь в пух и прах – и ты, пожалуйста, сделай то же! Нацепи что-нибудь из фамильных бриллиантов. Там будет куча фотографов. И к тому же, – Диана вдруг посерьезнела, – мы обязаны держать голову высоко! Никто не посмеет сказать, что я прячусь от людей или что-то в этом роде. У меня два пригласительных в первый ряд. – Она слегка нахмурилась. – Интересно, заставит ли Дуг Коррину сбросить траур?

– Думаю, да, – сказала Эмми.

– Я тоже так думаю. Ладно, вечером увидимся. На генеральной репетиции.

Диана упорхнула, легкая, как перышко, в изящных туфельках-лодочках и бледно-желтом костюме. Эмми долго сидела неподвижно, ни о чем не думая; потом, осознав, что голодна, направилась в кухню. Пылесос давно утих, рассеянно подумала она; наверняка уборщица слышала много такого, что не предназначалось для ее ушей. Агнес явно дала ей четкие инструкции: на кухне Эмми поджидал готовый салат.

Она с нарастающей тревогой думала о Джастине. Уже пять часов, а его все нет! Эмми принялась уговаривать себя, что отчим благополучно отдал деньги и на радостях засиделся в клубе – и тут появился Сэнди.

– Новостей никаких, – сказал он с порога. – Не спрашивай, что делает полиция, какие у них соображения, какие планы – не знаю ничего. Знаю только одно: и Дуг, и Диана ведут себя так, словно убийство их совершенно не касается. Дуг целый день сочинял новую сцену для второго акта; Диана куда-то убежала...

– Она была у меня. Сэнди, по-моему, им даже в голову не приходит, что Диане могут предъявить обвинение в убийстве...

– Я бы чего-нибудь выпил, – сказал Сэнди.

Они прошли в кладовую, взяли бокалы и лед и вернулись в гостиную. Через считанные минуты, к огромному облегчению Эмми, звякнул ключ в замке, и послышались веселые, вприпрыжку, шаги Джастина.

– Привет! – салютовал он с порога, и глаза его заблестели при виде подноса с бутылками.

– У него потрясающее чутье, – сказала Эмми.

– А то нет! – радостно согласился Джастин. – Твоя мать, бывало, говорила, что я, сидя в клубе, слышу, как дома звенит лед в бокалах. Спасибо, Эмми, радость моя.

Он взял бокал, в который Эмми плеснула каплю виски и побольше содовой, внимательно оглядел его, понюхал и со вздохом поднес ко рту.

– Ну совсем как твоя матушка, – пробормотал он после первого глотка.

– Ты взял расписку?

Он помотал головой:

– Нет. Не дали. Но сказал, что все в порядке. Что я могу быть спокоен.

Сэнди навострил уши:

– Ты хочешь сказать, что расплатился с ростовщиком?

– Ну да. А что мне оставалось делать – каждую минуту ждать, пока меня... – Джастин замялся, подбирая слово, – пока меня укокошат? А как насчет ужина, Эмми? У меня остались деньги, ты не забыла? Пойдем в ресторан! И ты, Сэнди, тоже, – великодушно добавил он. – Конечно, в домашней еде что-то есть... но порою хотелось бы, чтобы этого не было. Нет-нет, Эмми, ты великолепная хозяйка... но сегодня мы ужинаем в ресторане!

– Лично я сегодня иду к Дугу на генеральную репетицию, – сказал Сэнди, – и надеюсь, Эмми составит мне компанию.

– Отлично, – отозвался Джастин. – Я тоже иду.

– А Дуг звал тебя? Это ведь репетиция, не просмотр. Он пригласил меня и сказал, что я могу взять с собой Эмми.

– Я ни за что на свете не пропущу такого события, – жизнерадостно заявил Джастин. – В свое время мне довелось вращаться в театральных кругах... – Он поймал взгляд Эмми и быстро добавил: – Конечно, еще до того, как я познакомился с твоей милой матушкой. Идем, малышка. Если хочешь переодеться – поторопись. Генеральная репетиция может начаться в любой момент – добавил он задумчиво, словно припоминая какие-то подробности своего холостяцкого прошлого.

Эмми вышла в холл. Поднимаясь по ступенькам, она думала: я вся в маму; я делаю все, как пожелает Джастин. Зато он добрый; правда, легкомысленный, но в жизни и так хватает чересчур серьезных людей... И тут до нее донесся громкий голос Джастина:

– Ну, и когда они намерены арестовать Диану за убийство?

Эмми не расслышала, что ответил Сэнди. Оказавшись в своей комнате, она подошла к зеркалу и долго простояла неподвижно, вглядываясь в свое отражение. То же лицо, те же глаза, те же волосы... но Эмми чувствовала: что-то неуловимо и бесповоротно изменилось в ней в ту минуту, когда она ступила в залитый солнцем холл – и увидела пятна крови на белой рубашке Гила...

Держа голову высоко (как настаивала Диана), Эмми выбрала серо-голубое платье, а поверх – синий с серебром пиджак. "Я прекрасно выгляжу", – сказала она своему отражению. Она гладко зачесала светло-каштановые волосы, а веки чуть оттенила голубым. Джастин любит, когда рядом с ним идет красивая, нарядная женщина. Сэнди, наверное, тоже...

Мужчины терпеливо ждали ее внизу. Спустившись, Эмми увидела, что Джастин по-прежнему пребывает в благодушном настроении, а Сэнди выглядит так, точно его огрели по голове пыльным мешком.

– Что еще случилось? – уставилась на него Эмми.

– Джастин... – начал было Сэнди, но поперхнулся, прокашлялся и заговорил снова: – Джастин намерен заявить полиции, что Диана была... была...

– ...ужасным, несносным ребенком! – с милой улыбкой подхватил Джастин. – Делала всяческие пакости. Я уверен, что это она его убила, и пусть ее арестуют!

– Джастин! – Эмми схватила его за руку. – Джастин, ты не имеешь права говорить такие вещи. Иначе я...

– Что, лишишь меня содержания? – с любопытством осведомился Джастин.

Эмми с трудом сдерживалась:

– Ты не будешь говорить подобных вещей ни-ко-му. Даже Сэнди. Ты меня понял?

Когда она говорила таким тоном, Джастин обычно сразу унимался. Он пожал плечами:

– Ладно, ладно. Как скажешь. Хотя знаю я нашу Ди... Ну, идемте же!

Он повел их в "Ля Гренвилль" и заказал ужин с вином, изысканный и немыслимо дорогой. К концу трапезы все трое настолько размякли (возможно, благодаря отборным винам), что Эмми никак не могла набраться духу заглянуть в счет. Сэнди оказался решительней и пробежал взглядом колонку цифр; затем его серо-зеленые глаза посмотрели на Эмми:

– Я всего-навсего адвокат. Неужели это верно?

Джастин с хохотом выложил деньги и добавил щедрые чаевые:

– Совершенно верно, мой мальчик! Ужин прекрасен, а за все прекрасное надо платить!

Джастин довольно мурлыкал себе под нос какую-то песенку, пока они ехали в такси к театру, мимо кричащих огней Бродвея, сквозь праздношатающиеся толпы. Боковая улочка была освещена не так ярко, но над парадным входом в театр светилась красивая вывеска.

– Коррина стоит свеч, – сказал Сэнди, расплачиваясь с таксистом.

В фойе царил полумрак; в окошке кассы, правда, горел свет, но никакого ажиотажа не наблюдалось. Сэнди распахнул дверь – и в ноздри им тотчас ударил запах, который Эмми звала про себя "благоухание театра" – сильный дух чистящих средств, легкий – освежителей воздуха, и надо всем этим, сквозь все это – сладкий до приторности аромат румян, пудры, кольдкрема; и еще душный, спертый запах плохо проветриваемых грим-уборных. Для Эмми все это было неотъемлемой частью театральной ауры. Ей вдруг остро захотелось узнать, чувствует ли Дуг то же, что и она...

В былые времена, когда Дуг еще делил свое внимание между Эмми и Ди, он говорил только о театре. Он всегда мечтал быть драматургом, ни о чем другом даже думать не хотел. Эмми всем сердцем надеялась, что его первая попытка покорить Бродвей окажется успешной, но при этом понимала, что риск огромен.

И в партере, и на балконах было темно; свет горел только на сцене. Репетиция давно началась. Эмми и Сэнди крались тихо, как мышки; Джастин же шагал легко и беспечно, и, когда он шумно откинул сиденье, удар гулким эхом отразился в зале. Но никто на сцене не обратил на это внимания. Внизу, у оркестровой ямы, сидели несколько человек, их силуэты четко вырисовывались на фоне ярко освещенной сцены. Диана, однако, заметила вновь пришедших. Она встала, разыскала их в темноте и заняла место рядом с сестрой.

– Уже середина первого акта. Пока все идет хорошо.

Все действительно шло хорошо. У Эмми было достаточно зрительского опыта, чтобы понимать это. Декорации получились на славу; световые эффекты срабатывали точно, как часы; бутафория была в порядке; актеры играли отлично. Репетиция шла как по маслу до того самого момента, пока в конце второго акта на сцене не появилась Коррина, держа в руке листочки с текстом роли. С этой секунды, как выразился позже Джастин, "разверзлись врата ада". Один из людей, что сидели подле оркестровой ямы, вдруг подпрыгнул и замахал руками. Только тут Эмми по его пышной шевелюре догадалась, что это Дуг.

– Где твоя голова?! – взревел Дуг, обращаясь к Коррине. – Ты можешь выучить хоть что-нибудь?

Примадонна за словом в карман не полезла:

– Вы только сегодня дали мне этот текст; когда было его учить?

– Любой младенец в состоянии запомнить несколько строк!

– Вот и отдайте их младенцу! – парировала Коррина и метнула листки в Дуга – но попала в оркестровую яму. Глаза актрисы вызывающе сверкнули: – Вам не лишить меня роли! Только попробуйте!

Двое оставшихся у ямы мужчин поднялись на ноги. Один из них – тучный, лысый, в свитере грубой вязки с высоким воротом – бегом припустил к пожарному выходу, скрылся в нем – и сразу оказался на сцене. Второй бросился успокаивать Дуг, который по-прежнему кричал и всплескивал руками. Коррина то захлебывалась в рыданиях, то вопила нечто невнятное. Лысый толстячок устремился к ней; но в это время другой человек, молодой и стройный (Эмми он показался смутно знакомым) просто подошел к Коррине и зажал ей рот рукой. Коррина отчаянно вырывалась, но юноша держал ей мертвой хваткой и при этом слегка улыбался. Внезапно Эмми узнала его. Это же тот самый увешанный бусами юнец, что приходил к ней утром! Однако волосы его прилично подстрижены, одет он в приличные серые брюки и в не менее приличный твидовый пиджак... К тому же он, как ни странно, обладает недюжинной силой... Коррина обмякла и перестала кричать. Остальные актеры словно и не заметили этой сцены; только один, пожилой, тяжко вздохнул, огляделся и опустился на стул, всем своим видом показывая, сколько подобных схваток пришлось ему переждать на своем веку... Тем временем толстяк приблизился к Коррине:

– Все, все, Такер. Она будет умницей. Давай, Коррина, читай новый текст.

– Но если ты не выучишь его к завтрашнему вечеру... – закричал Дуг.

– Ладно, Дуг, ладно, – замахал руками толстяк, отступая вглубь сцены. – Все хорошо, Коррина. Давай, поехали!

Дуг снова сел – Эмми едва различала его макушку. Диана наклонилась к сестре и прошептала на ухо:

– У нее был полно времени выучить текст! Там всего несколько реплик...

Мистер Такер отпустил Коррину, вложил ей в руку другие листы взамен выброшенных, небрежно бросил, обращаясь к толстяку: "Она все выучит как надо", и занял прежнее неприметное место в углу сцены. Пожилой актер снова вздохнул, встал со стула – и репетиция пошла своим ходом. Наконец второй акт окончился. Эмми ясно расслышала, как Дуг сказал кому-то – или самому себе? – "Вот теперь все отлично".

– Видела? – снова зашептала Диана. – Она все-таки сняла то черное платье! Знаешь, у нее есть потрясающие наряды. Стоят, наверно, целое состояние. И как она в них хороша! Мне до нее далеко...

Третий акт, по мнению Эмми, прошел так же гладко, как и первый. Пьеса ей понравилась, и она даже зааплодировала, забыв, что это – репетиция "для своих". Но ее аплодисменты пришлись кстати. Занавес вдруг поднялся, и все увидели мистера Такера, снимающего солидный твидовый пиджак. При этом оказалось, что на шее у него по-прежнему тройная нитка бус – он явно не мог расстаться с ними даже на час. И занавес снова опустился.

Сэнди, точно выйдя из глубокого раздумья, обратился к Диане:

– А что, на репетициях всегда так? Я имею в виду эти крики, скандалы и все такое...

Джастин услышал его:

– Мальчик мой, знал бы ты, на каких генеральных репетициях мне доводилось бывать! Да сегодня все являли собой образец хладнокровия! Правда, считается, что чем хуже генеральная репетиция, тем лучше премьера, а чем лучше генеральная репетиция... – Он осекся. – Что-то я запутался. Нет, прекрасная была репетиция! И пьеса прекрасная! Едем домой!

В проходе между рядами показался Дуг; щурясь, он высмотрел их в полумраке и подошел, утирая лицо:

– Ну, как?

Отлично, сказали все. Великолепно. Лучше не бывает.

– Но эта Коррина! – воскликнул Дуг. – Я все равно заставлю ее повторить второй акт с начала до конца... если режиссер мне позволит. Он сегодня на грани нервного срыва. Почему, непонятно. Лично я собран и спокоен.

– Ну да, – буркнул Сэнди. – Само спокойствие...

Режиссер, сообразила Эмми, – это тот самый лысый толстячок, который метался по сцене.

– Я отвезу Диану домой, – сказал Сэнди.

Репетиция длилась долго, и на улицах уже почти не было народа, так что Сэнди сразу поймал такси, подбросил Эмми и Джастина до дома и повез Диану дальше.

Эмми еще не уснула, когда зазвонил телефон.

– Эмми, – раздался в трубке голос Дианы, – Дуг еще не пришел, а мне что-то неуютно дома. Да еще этот тип в очках снова прятался у входа в подвал. Я его видела. Я сейчас поймаю такси и приеду к тебе.

 

7

– Хорошо, – сказала Эмми; но в тот же миг ее обожгла тревога: – Будь осторожна, Ди! Как бы он не...

– Если это полицейский, то бояться нечего. Но все равно: я сначала вызову такси, а когда оно подъедет, сразу выбегу на улицу. Пока.

Диана бросила трубку. Эмми включила ночник. Часы показывали двадцать три минуты третьего. Она выбралась из кровати, подошла к домофону в холле верхнего этажа и позвонила ночному швейцару. Услышав – не сразу – его сонный голос, Эмми сказала, что ждет к себе миссис Уорд, и не будет ли он столь любезен встретить ее и проводить наверх. "Да, мадам", – ответил швейцар, и Эмми явно расслышала тяжкий вздох. Она надела пеньюар и тапочки и принялась ждать.

Пробило три, а Эмми все ждала. В три с четвертью она перезвонила Диане, но никто не брал трубку. В полчетвертого она повторила попытку. Без четверти четыре она решила, что пора звонить в полицию. Когда она начала набирать номер, на десятом этаже наконец раздался долгожданный дверной звонок. Эмми бросилась открывать. На пороге стояли Диана и Дуг. Дуг был бледен, с потухшим взглядом; Диана, напротив, выглядела веселой и жизнерадостной.

– Извини, Эмми, – прощебетала она. – Знаешь, я вызвала такси, как и собиралась; но вдруг подумала, что Дуг, наверное, у Коррины – вбивает ей в голову эти несчастные строчки – и я решила его спасать, поехала туда и ждала, пока они закончат работу. Но потом я поняла, что ты волнуешься, и мы...

– Я уже собиралась звонить в полицию! – голос Эмми звенел от гнева.

– Ох, – Диана слегка смутилась. – Я не думала, что ты так расстроишься. Просто нужно было спасать Дуга, а я знаю адрес Коррины, ну и... А наш полицейский меня преследовал.

Дуг огляделся и сел.

– Тот, маленький, в очках? – спросила Эмми.

– Да! Я его видела. У него, наверно, за углом стояла машина. Я-то сделала, как собиралась – вызвала такси и, как только оно подошло, выбежала из дому. Но не успели мы доехать до Мэдисон-Авеню, как за нами пристроилась какая-то машина. Я загоняла бедного таксиста – то налево, то направо, то дворами, то по кругу – прямо как в кино, – но тот, другой, так и висел на хвосте. Возле дома Коррины я выскочила из такси и бегом бросилась ко входу. Конечно, скорей всего, это полицейский в штатском, но я не люблю полагаться на случай. Швейцар впустил меня... – Диана хихикнула. – Нельзя сказать, чтобы Коррина была счастлива меня видеть. По правде говоря, повторилась утренняя сцена. Она опять начала предъявлять мне обвинения, с тем же пафосом... ну, ты помнишь... – Внезапно голос ее стал сухим и холодным: – О, привет, Джастин.

Действительно, на пороге возник взъерошенный Джастин, разбуженный звонком и голосами. Он был облачен в роскошную алую пижаму; глаза блестели от любопытства.

– Кого-нибудь еще убили? – с живейшим интересом осведомился он.

Дуг издал, по мнению Эмми, нечто среднее между стоном и вздохом, а Диана вспыхнула, как спичка:

– Пока нет, но если ты не заткнешься, кого-то убьют наверняка!

– Уж не меня ли? Да нет, вряд ли. Ты не станешь входить в одну реку дважды.

Диана в ярости повернулась к Дугу:

– Едем домой! Я ни секунды не останусь под одной крышей с этим... с этим...

– С этим предателем? – услужливо подсказал Джастин. – С этим злодеем-отчимом? С этим...

– С этим старым дураком! – отрезала Диана и решительно направилась к двери, но вдруг обернулась:

– Прости меня, Эмми. Мне очень жаль, что я заставила тебя волноваться. Идем, Дуг!

Дуг поднялся, скользнул по Эмми невидящим взглядом и со словами "Спасибо, спокойной ночи" вышел следом за женой. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась. Эмми, помня наставления Сэнди, заперла ее на задвижку. Джастин одобрительно кивнул:

– Молодец. Лишняя осторожность не повредит. А то ходят всякие, а потом люди погибают...

– Джастин, – в отчаянии взмолилась Эмми, – прекрати говорить о Диане так, будто она убийца! Я не потерплю этого!

Джастин приподнял бровь – но тут же примирительно произнес:

– Ладно, ладно, дорогуша. Как скажешь. А что, по-твоему, Дуг делал у Коррины?

– Ты же слышал. Заставлял ее учить роль.

– В три часа ночи? Нет-нет, я ничего не говорю. Ты, конечно, права. Действительно, не похоже, чтобы Дуг питал к Коррине нежные чувства.

Джастин пошел было к себе, но на пороге остановился и бросил через плечо:

– Все равно, это она его убила. Вот увидишь.

С этим словами он быстро шмыгнул в свою комнату и закрыл за собой дверь.

Эмми пришла к себе, погасила свет – и снова пожалела о том, что не может от души отхлестать отчима по щекам. Ветреный, как бабочка, беспечный, как воробей... Но Эмми всегда подозревала, что в глубине его души кроется способность к здравомыслию, и в один прекрасный день она даст о себе знать. По крайней мере, дело с ростовщиком закончилось благополучно, и Эмми была этому несказанно рада. Она тешила себя надеждой, что такие уроки забываются не скоро. И все же, все же, несмотря на все свои причуды, Джастин сделал ее мать счастливой... Все ее размышления об отчиме неизменно сводились к этому...

Эмми всегда жалела о том, что так плохо помнит отца. Он, судя по всему, был очень талантлив по части финансов, потому что не только сохранил капитал Ван Сейдемов в трудные времена, но и немало его приумножил. И, наверное, ведение дел доставляло ему удовольствие. Отец любил дочерей, но никогда не был особенно близок с ними – возможно, к сыну он проявлял бы больше интереса. Но, так или иначе, он вложил в Эмми – и отчасти в Диану – чувство ответственности по отношению к деньгам. Одна мысль о том, как воспринял бы отец безумные долги Джастина, заставила ее содрогнуться...

Сэнди сказал, что деньги – это головная боль, о которой многие мечтают. Сам он зарабатывал себе на жизнь с той самой поры, как окончил юридический колледж. Его мать круглый год жила в Палм-Бич, и Эмми знала – хоть и не помнила, откуда, – что Сэнди берет на себя все ее расходы. Что ж, это справедливо: ведь мать наверняка многим пожертвовала, чтобы дать ему образование...

Эмми сотый раз перевернулась с боку на бок. Хоть бы Дугу удалось уснуть, подумала она. Он выглядел совсем измученным. Еще бы – накануне премьеры...

Она стала вспоминать, как познакомилась с Дугом и влюбилась в него – по крайней мере, так ей тогда казалось. Но это не продлилось долго; она даже почти не ревновала, когда Ди вышла за него. Все это осталось в прошлом; и, по правде говоря, больше в ее прошлом ничего особенного и не было... Все равно, Эмми всем сердцем надеялась, что премьера пройдет успешно... Гил Сэнфорд убит... как это ужасно... Полиция нашла пистолет Ди... это тоже ужасно... Мысль о Гиле скользила по краю ее сознания, как и при его жизни. Всегда смеющийся, расточающий комплименты дамский угодник... какой бы он ни был, он не заслуживал смерти! Нет-нет, она не будет о нем думать! Красивое, улыбающееся лицо Гила расплылось у нее перед глазами, превратившись в облачко; но в этом облачке было что-то зловещее, сулящее большую беду...

Наконец Эмми уснула. Спала она беспокойно и видела сны, но поутру не могла их вспомнить.

Утром позвонил Сэнди и сказал, что новостей по-прежнему нет; если полиция и обнаружила какие-то улики, то он об этом не знает. Он пригласил ее и Джастина поужинать и сказал, что непременно пойдет на премьеру и, поскольку Эмми и Ди будут сидеть рядом, то он вполне может усадить Джастина с собой.

К тому времени, как Эмми спустилась вниз, Джастина уже и след простыл. Газеты, как всегда, были разбросаны по столу. Эмми бегло просмотрела их: известия об убийстве Гила Сэнфорда перекочевали с первых страниц на более отдаленные. Наверное, это хорошо, подумала Эмми. А может быть, и нет. Она уже ни в чем не была уверена.

Почти все утро Эмми бесцельно слонялась по дому. На этот раз убирать квартиру пришла другая женщина, но, видимо, и она получила инструкции от Агнес, поскольку приготовила мясо в горшочках и сообщила Эмми, что оно прекрасно сохранится в холодильнике до завтра, если сегодня они не ужинают дома. Эта женщина тоже читала в газетах об убийстве Гила; сверля Эмми острыми глазками, она причитала, как ей жаль бедного мистера Сэнфорда, и какой ужас, что мисс Ван Сейдем пришла через считанные минуты после трагедии...

Эмми перебросила через руку пальто – майский день неожиданно выдался холодным и ветреным – и с достоинством удалилась. Она перешла улицу и двинулась по широкой парковой аллее. Она нанесла визит вежливости в "Бонуит" – новые белые перчатки к премьере; затем в "Бергдорф" – несколько пар чулок. Когда Эмми принесла покупки домой, уборщица, к счастью, уже ушла, и в доме воцарилась благословенная тишина. Эмми положила на стол свертки – один с фиалочками, другой розовато-лиловый – и посмотрела на часы. Забыла спросить у Сэнди: нашла ли полиция на пистолете какие-нибудь отпечатки пальцев, кроме Дианиных? Да он, наверное, и не знает...

Если кто-то и звонил в отсутствие Эмми, уборщица не известила ее об этом: ни на столике у кровати, ни в крохотной "телефонной" комнатке под лестницей не оказалось никаких записок. Огромная квартира была отлично проветрена и сверкала чистотой, но пустые комнаты вселяли в Эмми щемящее чувство одиночества. Она поняла, что имела в виду Диана, когда говорила накануне, как неуютно ей в доме одной. Эмми постояла у окна, глядя, как закатные тени красят темнеющее небо... Пора принести чего-нибудь выпить для Джастина и Сэнди – и наряжаться на премьеру.

Эмми принесла графинчик, бокалы и лед, поставила все это, как обычно, в гостиной, включила свет – и направилась к себе наверх. Трепет предвкушения праздника начал охватывать ее. Интересно, что чувствует Диана? Наверное, дебют мужа-сценариста – это и страшно и радостно одновременно...

Полная решимости не подвести сестру, Эмми извлекла на свет длинное элегантное вечернее платье абрикосового цвета, прекрасно оттенявшего ее светло-каштановые волосы. Платье великолепно облегало ее фигуру, и Эмми осталась довольна своим отражением в зеркале. Она взяла позолоченную театральную сумочку, бросила туда деньги, ключи, помаду и спустилась вниз. Еще на лестнице она услышала позвякивание льда о стенки бокалов. Джастин сидел в любимом кресле, с привычным удовольствием прихлебывая виски, но, увидев падчерицу, вскочил, как ужаленный:

– Эмми! Ты прелесть! Откуда у тебя это платье?

Джастин никогда не скупился на похвалы, но сегодня Эмми они были особенно приятны. Однако она ответила:

– Этому платью сто лет.

– А я его не помню.

– Наверное, я редко выхожу в свет. Или часто ношу одно и то же.

Джастин нахмурился:

– Можешь мне не верить, Эмми, но меня беспокоит твоя судьба. Когда-то мне казалось, что тебе по душе Дуг Уорд, но малышка Ди заграбастала его. Впрочем, ты, кажется, не слишком горевала?

– Горевала, – созналась Эмми, – но недолго. И это было ужасно давно. Теперь уже неважно. Знаешь, я очень надеюсь, что премьера пройдет успешно.

– Да. – Джастин вдруг посерьезнел, что случалось нечасто. – Плохо, когда мужчина полностью зависит от жены и должен отчитываться за каждый цент. Не пойми меня превратно, Эмми. Твоя мать была единственной женщиной, которую я любил по-настоящему. Я не говорю, что у меня не было других женщин, – добавил он с очаровательным детским простодушием, – но твоя мама – о, она была славная девочка!

– По-моему, ей вообще не приходила в голову мысль о том, кому принадлежат деньги.

– Если и приходила, она умело это скрывала. Она была щедрой. Щедрой и великодушной. А что ты думаешь о Сэнди Путнэме?

Эмми вспомнила, как Сэнди поцеловал ее – точней, как они поцеловались, исправила она себя, – плеснула себе вина и сказала, не глядя на отчима:

– Я думаю, что Сэнди изо всех сил старается содержать себя и свою мать.

– Ну, тебя ему содержать не придется. У тебя-то деньги есть.

– Я не собираюсь замуж за Сэнди, во-первых; а во-вторых, он не делал мне предложения. А что касается денег Ван Сейдемов... их осталось не так уж много.

– Мне очень неловко за те сорок тысяч, Эмми. Пришлось трогать основной капитал?

– Да, – коротко ответила Эмми и посмотрела ему в глаза: – Джастин, пожалуйста...

– Не надо, Эмми. Я знаю, что ты хочешь сказать. Я научен горьким опытом и обещаю больше не играть. – Джастин вздрогнул – как показалось Эмми, искренне. – Знаешь, не очень-то приятно ходить по улицам, зная, что в любую минуту тебя могут пристрелить или... Ну все, ты заплатила, и это больше не повторится... А Сэнди идет на премьеру?

– Да. Ох, я забыла. Он пригласил нас с тобой в ресторан.

– Прекрасно. Мальчик хорошо воспитан, вот что я тебе скажу. Хочет отдать долг вежливости за вчерашний ужин. Пойду, переоденусь. – Он налил себе еще, с наслаждением отхлебнул и отправился вверх.

Сэнди прибыл при полном параде: черный галстук, смокинг прекрасного покроя, рыжие волосы гладко зачесаны назад.

– Боже... – сказал он, восхищенно глядя на Эмми. – Какая ты... о Боже! – Он заключил ее в объятия – и снова, Эмми была уверена, поцелуй продлился дольше, чем они оба того хотели. Она покраснела – и разозлилась на себя за это.

Эмми проводила его в гостиную и предложила выпить, пока Джастин одевается. Сэнди подошел к столику с напитками.

– Есть новости? – спросила Эмми.

– Нет, не думаю. Точнее, не знаю. Трудно сказать. У полиции свои методы, и никто не собирается ставить меня в известность – по крайней мере, на данном этапе.

– Они нашли какие-нибудь отпечатки пальцев на пистолете?

Сэнди помотал головой, отчего его тщательно причесанные волосы немедленно приобрели более привычный вид.

– Я же сказал: не знаю.

– А я все время боюсь.

– Естественно. Я тоже. Зато Ди ничего не боится. Не то чтобы она была безмятежно спокойна, но... как-то слишком уж она уверена в себе. Я чувствую, вот-вот разразится гроза. – Сэнди поежился, что было совсем на него не похоже, сел, выпил и, подняв взгляд, негромко воскликнул:

– Боже правый!

Эмми обернулась. Джастин застыл в дверном проеме, словно давая им возможность в полной мере оценить его элегантность. Во фраке и белом галстуке он выглядел точной копией денди эпохи Эдуардов. Наконец Джастин вплыл в гостиную, пожал руку потрясенному Сэнди и налил себе еще выпить.

– А что? – он воинственно выпятил грудь. – В конце концов, это первая постановка моего зятя. Или, как минимум, мужа моей падчерицы...

Он залпом опрокинул бокал и заявил, что пора отправляться.

– На улице зябко, – сказал Сэнди. – Надела бы ты пальто, Эмми.

Эмми достала из гардероба в холле соболий палантин. Непростительное мотовство, весело подумала она – на эти деньги в свое время можно было купить что-то более важное и полезное, чем шикарные меха. Но, повернувшись к Сэнди и Джастину, она мгновенно поняла, что палантин стоит своих денег: оба мужчины смотрели на нее с откровенным восторгом, и ей это льстило. Эмми сразу успокоилась; предвкушение радостного вечера заполонило ее – и она даже рассердилась на себя за то, что так себе нравится.

Они отправились в "Сардис". Там, как всегда, было полно народу, но Сэнди заранее заказал столик. Знаменитости дружелюбно поглядывали на них с фотографий на стенах, и вообще атмосфера была живой и теплой. Почти все, кто ужинал там, по всей видимости, собирались в театр – может быть, и на пьесу Дуга. Люди то и дело поглядывали на часы. Когда Эмми и ее спутникам подали кофе, зал уже начал пустеть.

Эмми было приятно идти между Джастином и Сэнди; ей нравилось ощущать себя частичкой вечернего Нью-Йорка, и она с радостным волнением ждала начала премьеры – премьеры Дуга.

В фойе было полным-полно народу; в партере почти не осталось свободных мест. Внезапно Эмми с неприятным чувством вспомнила слова Дианы о том, что, что история с убийством – это сенсация, которая может сработать приманкой для публики. Она мигом отогнала эту мысль. Сэнди проводил Джастина на его место и пошел с Эмми искать Диану. Та уже ждала их; рядом с ней пустовало кресло – для сестры. Если Эмми в абрикосовом платье выглядела привлекательной и элегантной, то Ди была попросту ослепительна. Она помахала Сэнди рукой в белой перчатке:

– В антракте увидимся! Садись, Эмми. Ну что ж, – Диана окинула сестру оценивающим взглядом, – молодец, приоделась. Но, Эмми, ведь этому платью года три, не меньше.

Эмми рассмеялась:

– А мне мои платья начинают нравиться только после того, как пролежат три года. Ди, ты великолепна!

– Правда? – Диана вдруг озаботилась. – Я не слишком много на себя нацепила? Не хочу выглядеть рождественской елкой.

На ее шее, в ушах и в прическе сверкали бриллианты.

– Ты не можешь выглядеть рождественской елкой, Ди, – улыбнулась Эмми. – Как Дуг? Где он?

– Меряет шагами уборную. Или аллею перед театром. Как тигр в клетке. Сегодня жуткий день. С утра разрывается телефон. Ну ничего, скоро все это кончится. Два часа, – сказала она с умудренным видом, – всего два часа требуется, чтобы ублажить этих юнцов в первом ряду – театральных критиков. Только после этого станет ясно, будет пьеса жить или умрет, едва родившись. А вот и музыка.

По залу прокатилось волнение, и Эмми опять усмотрела в этом нечто большее, нежели естественное любопытство публики перед премьерой. Когда подняли занавес, она явственно услышала, как зал вздохнул и затаил дыхание.

На сцене появилась Коррина, раздались аплодисменты – и действие началось.

Эмми напряженно следила за реакцией зала. Вроде бы все шло неплохо – публика в нужных местах смеялась, в нужных местах хранила молчание. После первого акта сестры не пошли в фойе – к ним подошел Сэнди и сказал, что он только что прогуливался с Дугом по аллее Шуберта.

– Пойти, сказать ему, что все хорошо?

– Да, – сказала Диана.

Второй акт тоже прошел гладко. Коррина ни разу не забыла текст; юный мистер Такер наконец-то рискнул расстаться со своими бусами. Финальная сцена акта удалась на славу – в зале вспыхнули аплодисменты. Во втором антракте Эмми и Диана вышли в шумное, задымленное фойе. Сразу же сверкнула фотовспышка: какой-то репортер узнал сестер Ван Сейдем. Джастина не было видно ("...наверняка сидит в баре", – предположила Диана), Дуга и Сэнди – тоже.

Антракт оказался коротким, без перемены декораций. Сестры вернулись в зал. Спектакль закончился в считанные минуты – по крайней мере, так показалось Эмми. Она жадно вслушивалась в аплодисменты, пытаясь уловить в них нечто особенное, но нет – это были просто аплодисменты. Занавес снова поднялся, актеры раскланялись... Эмми так и не поняла, успешно ли прошла премьера.

– Дуг попросил меня подняться за кулисы и всех поздравить, – сказала Диана, – но я не пойду.

– Что ты! – воскликнула Эмми. – Они же так старались! Они ждут...

– Поздравлять эту корову, Коррину? – фыркнула Ди. – Нет уж, спасибо!

Откуда-то из толпы вынырнула рука Сэнди и легла на ладонь Эмми. Она подняла глаза – и по его лицу сразу поняла (так ей потом казалось), что произошло.

– Идемте, девочки, – негромко сказал Сэнди. – Там... в общем, нужно незаметно выйти. Они ждут.

Диана глядела на него широко раскрытыми голубыми глазами.

– Да, – кивнул Сэнди. – Полиция. Боюсь, что они... они нашли новые улики, Диана.

– Новые... – одними губами прошептала Ди.

– Да. Это арест. Ничего не признавай. Я буду с тобой.

Диана поморгала, растерянно посмотрела на Сэнди; затем оглядела себя сверху вниз:

– Но не могу же я идти в тюрьму в таком виде...

Это была первая неделя мая. В первую неделю октября Диану Уорд признали виновной в убийстве без смягчающих обстоятельств, приговорили к пожизненному заключению и, отклонив апелляцию, отправили в тюрьму Оберн.

 

8

– Твердолобая, – мрачно произнес Джастин. – Упрямая, как осел. Надо было слушать Сэнди.

Но Диана не слушала никого. Упорно и настойчиво, используя все связи мистера Бигэма, она стремилась ускорить суд, а после – апелляцию. Сэнди умолял ее тянуть время, но Диана наотрез отказывалась, говоря, что хочет покончить с этим побыстрей, и упрямо рвалась навстречу собственному злому року. Подобного приговора не ожидал никто – и в первую очередь, по мнению Эмми, сама Диана.

Джастин давным-давно отказался от мысли, которую прежде столь часто и бурно высказывал.

– Это чушь. Диана не могла его убить, – заявил он как-то за ужином.

Эмми не ответила; у нее не было больше сил говорить об этом.

Агнес принесла салат. Все лето она была рядом, помогала Эмми чем могла и даже ходила вместе с ней на суд, не пропустив ни одного заседания.

– Видите, какой вы, мистер Эннсли? – вступила она в разговор. – То все говорили, что мисс Диана – убийца. Теперь сами себе противоречите. Ешьте лучше салат.

Джастин взъерошил волосы:

– Да, я болтал много лишнего. Не могу сказать, чтобы я слишком любил ее, даже когда она была совсем ребенком. Если бы она послушалась Сэнди и старика Бигэма... Но нет. Твердолобая, – повторил он. – И всегда была такой.

– В детстве она была всего-навсего капризной, – строго заметила Агнес. – И нельзя винить ее за то, что она так торопила следствие. Ей же в голову не могло прийти, что ее признают виновной. Она была уверена, что ее полностью оправдают.

Эмми тоже считала, что настойчивость Ди – доказательство ее невиновности. Но, с грустью думала она, Диана в детстве и впрямь вела себя несносно, добиваясь своего любой ценой. Повзрослев, она стала действовать более тонко; но то, что Агнес называла "капризами", порой брало верх – и тогда всю осмотрительность Дианы как рукой снимало.

Джастин вздохнул:

– Ты права, Агнес. Она – моя дочь. Ее должны были оправдать!

Только не с такими уликами, холодно подумала Эмми.

Она ясно, слишком ясно помнила тот вечер, когда Диану арестовали. Помнила, как уронила соболий палантин; как Сэнди поднял его и укутал ей плечи; помнила, как он помогал Диане облачиться в длинный, блестящий плащ; помнила, как люди, выходящие из театра, с разинутыми ртами глазели на ослепительную Ди; помнила неприметную, без надписей, машину у тротуара...

Утренние газеты поместили на первых страницах фотографии Эмми и Дианы с изумленно раскрытыми глазами, словно их застигли врасплох. Много лет назад какой-то репортер, ведущий колонку светской хроники, назвал сестер Ван Сейдем "две богатые малышки". Чья-то цепкая память удержала это, и теперь в газетах красовался заголовок: "Две богатые малышки выросли".

На суде имя и богатство Дианы странным образом работали против нее. Казалось невероятным, чтобы такая молодая, красивая, состоятельная великосветская особа была осуждена за убийство! Но Эмми видела: судьи изо всех сил стараются показать, что ни красота, ни молодость, ни богатство обвиняемой не повлияют на их беспристрастное решение.

Лето стало сплошным кошмаром. Первое время телефон в квартире Эмми трезвонил без умолку. Приятели, знакомые – все были потрясены; никто не верил, что Диана убила Гила Сэнфорда. У тетушки Медоры – миссис Франклин Ван Сейдем – было два телефонных аппарата, один возле кровати, другой – возле кресла-каталки, и она активно пользовалась обоими. Тетушка Медора, пожилая вдова, была родственницей отца Эмми, но по какой-то причине богатство Ван Сейдемов обошло ее стороной. Мать Эмми всегда содержала Медору; Эмми и Диана продолжали делать то же, хотя доходы стали значительно меньше, а расходы – больше, чем при жизни матери: у тетушки были целых две сиделки, не говоря уж о кухарке и горничной.

Диане все это сильно не нравилось:

– Почему бы ей не перебраться в какой-нибудь пансион?

– По-моему, тут мы бессильны.

– По-моему, тоже, – вздохнула Диана. – Однажды она мне сказала, что ее матушка дожила до девяноста лет.

Эмми рассмеялась:

– Что ж, придется собраться с духом!

– Старая лиса! – с сердцем сказала Диана. – Все вынюхивает, во все сует свой нос. Ладно, будем и дальше содержать ее – поровну. Но как же мне это не нравится...

Тетушка Медора не только принимала их деньги как должное, но и – странное дело! – стала вести себя так, словно она – главный человек в жизни Эмми, Дианы и Джастина. Никто не заметил, как это случилось. Кроме того, Медора знала решительно все, что происходило в кругу ее знакомых и – особенно! – родственников. Все лето она звонила Эмми не реже раза в день и требовала, чтобы та бросила верить в невиновность сестры.

– Диана его убила! – твердым голосом заявляла тетушка Медора. – О, да, да, я знаю, что она содержала меня с тех пор, как скончалась ваша мама. Но она никогда не хотела это делать! Только и надеялась, что со мной случится какой-нибудь припадок, который загонит меня в гроб!

– Тетя Медора! Прекратите!

– Конечно, ты ее выгораживаешь. Вы же сестры. Но мой тебе совет...

– Я не нуждаюсь в ваших советах! – вышла из себя Эмми.

– ...мой тебе совет, – невозмутимо продолжала тетушка Медора, – когда ее арестуют, – а ее арестуют, помяни мое слово! – сделай так, чтобы все это тебя не касалось.

– Я не могу и не желаю...

– Ты пожалеешь об этом, когда...

Эмми со злостью бросила трубку. Но Медора не унималась. Каждый день она повторяла одно и то же, и в конце концов Эмми стала бояться подходить к телефону.

Был момент – краткий и суматошный, – когда Диану выпустили под залог в двести тысяч долларов, но тут большое жюри вынесло решение о предании суду. После этого Дуг начал часто навещать Эмми и Джастина. Он осунулся, стал бледен и изводился от собственного бессилия. Изредка заходил Сэнди, но почти ничего не говорил. А вскоре, благодаря настойчивости Дианы, был назначен день суда. И хотя все этого ждали, все равно известие прогремело, как гром средь ясного неба...

Сэнди тоже похудел и побледнел. Это было его первое дело; мотивы, средства и возможность преступления – все свидетельствовало о виновности его клиентки; хуже того – речь шла об умышленном убийстве! Однажды, находясь в подавленном настроении, Сэнди проговорился Эмми, что имеется очень серьезная улика против Дианы, но развивать эту тему не стал, сказав, что скоро она сама все узнает. В тот момент в комнату зашел Джастин, поздоровался и занял свое любимое место у окна, выходящего на парк. Сэнди помолчал и с отчаяньем в голосе добавил:

– Если бы удалось доказать, что она не хотела убивать его, что это было помутнение рассудка, мы бы добились смягчения приговора.

Джастин резко обернулся:

– Значит, ее осудят.

– Я делаю все, чтобы этого не случилось, – ответил Сэнди.

Голубые глазки Джастина сузились:

– Ты думаешь, все-таки она его убила?

Сэнди вздохнул и запустил обе пятерни в свою рыжую шевелюру:

– Эмми уверена, что нет. Я не понимаю Ди, но делаю ставку на здравомыслие Эмми. Раз она говорит "нет", значит, нет. – Он сердито фыркнул. – Я не стал бы защищать человека, если бы не верил в его невиновность.

Джастин внимательно посмотрел на него.

– Ты еще очень молодой адвокат, – с расстановкой произнес он.

Сэнди вспыхнул, что было совсем на него не похоже:

– Я хороший адвокат! И возраст тут ни при чем!

– Я не сказал, что ты плохой адвокат, – медленно отозвался Джастин. – Я только имел в виду, что ты слишком недавно этим занимаешься и еще не успел сделаться толстокожим. В том смысле, что...

– Я знаю, в каком смысле. – Сэнди начал успокаиваться. – Поверь мне, на свете крайне мало адвокатов, которые охотно взялись бы защищать заведомо виновного клиента.

– Ну-у, – протянул Джастин, – по-моему, таких хватает.

Эмми почувствовала, что еще чуть-чуть – и она сама взорвется. Теперь, чтобы вывести ее из равновесия, было достаточно малейшей стычки.

– Джастин, – вмешалась она, – я хочу поговорить с Сэнди наедине. Ты не возражаешь?

– Что ты, что ты, дорогая. – Джастин был сама учтивость. – Я исчезаю.

Он весело помахал им и вприпрыжку пустился по лестнице. Сэнди с ухмылкой посмотрел ему вслед.

– Спасибо! Еще минута – и я вцепился бы ему в горло. Не потому, что он мне неприятен; просто я все время дергаюсь из-за этого суда. Джастин по-своему прав. Я еще молодой адвокат. Я многого не умею.

– Но ты же не бросишь дело! – воскликнула Эмми. – Сэнди, ты не можешь нас оставить!

Сэнди вздохнул:

– Нет. Я бросил бы дело только в том случае, если бы Диана потребовала другого адвоката. Она не желает меня слушать. Всеми правдами и неправдами добивается суда. По-моему, она даже сейчас не понимает, что все складывается не в ее пользу. Видишь ли, Эмми... ты ведь знаешь, это мое первое серьезное дело. Я всегда хотел быть только адвокатом, и стал, и думаю, что во многих смыслах я действительно хороший адвокат. Но... но убийство – это очень серьезно.

– И еще дело в том, что это Диана, – сказала Эмми и испугалась собственных слов.

– Да. Диана. Твоя сестра. Моя приятельница. Человек, которого я давно знаю. – Сэнди встал, плеснул себе выпивки и уселся в любимое кресло Джастина, вытянув длинные ноги. Он хмуро помолчал и произнес:

– У меня есть идеалы в том, что касается правосудия. Когда речь идет о любимом деле, у каждого есть идеалы. По меньшей мере, должны быть. Я всю жизнь хотел одного: быть хорошим, честным адвокатом, защищать закон и справедливость – и, если потребуется, тех, кого несправедливо обвинили.

– Ты не хотел защищать Диану.

– И да, и нет, – не сразу ответил Сэнди. – Хотел потому, что ты меня просила. Не хотел, потому что... Не знаю, почему. Может быть, боялся проиграть дело.

– Но, Сэнди, ты же знаешь, что Ди его не убивала!

Сэнди прямо посмотрел ее в глаза:

– Она не дает мне времени. Она постоянно давит на Бигэма. Заставляет его делать все возможное и невозможное, чтобы суд состоялся как можно скорей.

– Ну, в этом есть резон, – неуверенно сказала Эмми.

– В этом есть резон только с ее точки зрения. Она говорит, что не убивала его и что хочет поскорей покончить с этой гнусной историей. И склоняет на свою сторону Бигэма. А у старика большие связи, он знает, за какие ниточки дергать, так что суд будет очень скоро.

– Чем скорей ее выпустят, тем лучше, – сказала Эмми, но в голосе ее звучала тревога.

– Вот и она так говорит. Но я не уверен. Понимаешь, я чувствую, что мы чего-то не нашли, не учли, не додумали. Хейли хороший человек и знает свое дело, но... – Он тяжко вздохнул. – Не обращай на меня внимания, Эмми. Просто у меня депрессия. Это мое первое серьезное дело. Вся эта газетная шумиха... Конечно, я могу и ошибаться. Они собрали против нее серьезные улики. – Он встал. – Спокойной ночи, Эмми.

Как и всегда в то лето, он ушел, не поцеловав ее, не проявив никаких признаков нежности. Ну и подумаешь! Что такое два поцелуя, пусть даже неожиданно долгих и страстных! Эмми слегка усмехнулась; настоящая улыбка в то лето была редкостью.

Бесцветный человечек в совиных очках больше не появлялся, и Эмми успела позабыть о нем. Едва ли не за одну ночь резко похолодало. Воздух стал бодрящим и свежим, листья в Централ-Парке окрасились позолотой – и начался суд.

Всякий раз, когда Эмми выходила давать свидетельские показания, судьи пристрастно расспрашивали ее о тех минутах, когда она стояла перед парадным входом дома Уорда и звонила в дверь. Как долго она там простояла? Несколько минут; точней она не помнит. И все-таки: десять минут? Пять? Уверена ли она, что не слышала выстрелов? Уверена; до нее доносился обычный уличный шум; никаких выстрелов не было. Но судьи отметили, что дверь в доме не настолько плотна, чтобы не пропускать звуков; это было установлено в ходе следственного эксперимента. Эмми снова вызвали давать показания. Где именно она стояла? Видна ли с этого места ведущая к подвалу дорожка, на которую выходит дверь кухни? Да, видна, если смотреть в ту сторону, сказала Эмми. А смотрела ли она в ту сторону? Да, но не все время. Она предположила, что кто-то мог проскочить через эту дорожку как раз в те моменты, когда она туда не смотрела, но судьи сказали, что это всего лишь догадки. Договаривалась ли она с обвиняемой заранее о том, что придет к ней? Нет, нехотя созналась Эмми, она зашла за сестрой просто потому, что хотела прогуляться.

Обвинительная сторона сочла разумным не подчеркивать тот факт, что Эмми и Диана – родные сестры; ведь из него непременно вытекало желание Эмми как-то выгородить Ди. Судьи же, чувствовала Эмми, были решительно настроены не слишком доверять ее показаниям.

Диана настояла на том, чтобы выступить в собственную защиту. Речь ее была простой и ясной, но Эмми видела: суд явно не верит словам Дианы о том, что она не ждала Гила, не подозревала о его намерении прийти, не знает, как он попал в дом, и никогда не давала ему ключ.

Свидетельства против Дианы накапливались с ужасающей скоростью. Во-первых, пистолет – и на нем только ее отпечатки пальцев. Сэнди настойчиво подчеркивал, что отпечатки слегка смазаны, а это значит, что оружие могли держать, скажем, в перчатке; но судей, похоже, интересовал не тот факт, что отпечатки смазаны, а тот, что они принадлежат Диане. По всей вероятности, Диана находилась в доме наедине с убитым; пистолет, из которого в него стреляли, был спрятан в холодильник; следовательно, Гил Сэнфорд не мог покончить жизнь самоубийством. А ключ от дома Уордов в его кармане означал, что Гил получил его от Дианы.

Но главной и неопровержимой уликой стало письмо – точней, записка, обнародованная на суде. Эмми сразу поняла: именно это угнетало Сэнди, именно об этом он не хотел говорить. Записка состояла всего из нескольких слов – но их оказалось достаточно, чтобы решить судьбу Дианы.

Сразу после убийства полиция, разумеется, обыскала квартиру и офис Гила, но не обнаружила ничего, имеющего отношение к делу. Однако на следующий день женщина, которая убирала в квартире Гила, получила из чистки его костюм – и конвертик, в который были вложены некоторые вещи, по беспечности оставленные Гилом в карманах: перочинный ножик, несколько монет, карандаш – и смятая записка от Дианы. Директор чистки тоже дал показания: он опознал все эти предметы и с достоинством сообщил, что его работники всегда осматривают костюмы перед чисткой, поскольку диву даешься, чего только джентльмены не забывают в карманах; и что он обыкновенно складывает такие вещи в конверт и пришпиливает к вычищенному костюму перед тем, как вернуть его владельцу. На сей раз самым удивительным предметом, забытым в кармане пиджака, оказалась записка от Дианы. Женщина-уборщица прочла ее и, поразмыслив, отнесла в полицию. Это произошло как раз в тот момент, когда Диана и Эмми смотрели премьеру Дуга.

Записка, как провозгласило обвинение, была написана рукой Дианы. Диана наотрез отрицала это. Она выглядела такой хорошенькой, голубые глазки ее смотрели так невинно, что Эмми просто не понимала, как можно усомниться в ее искренности. Но потом записку зачитали вслух: "Гил, милый, ты должен прийти ко мне. Я не могу позволить, чтобы ты женился на этой корове Коррине. Жду тебя". И краткая подпись: "Ди".

Эмми похолодела, а сердце ее забилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она боялась взглянуть на Диану, боялась вообще поднять глаза из страха, что ужасное открытие написано у нее на лице, и потому неотрывно смотрела на свои стиснутые руки.

"Эта корова Коррина". Именно эти слова произнесла Диана после премьеры, за несколько минут до того, как ее арестовали.

Значит, записку все-таки написала Диана. Ее снова вызвали, и она снова все отрицала, но Эмми уже знала истину: Ди просила Гила прийти.

Должно быть, Коррина интуитивно чуяла правду, обвиняя Диану. До этого момента Эмми ни разу не приходило в голову, что сестра действительно могла убить человека. Сердце ее сжалось при мысли, что она сама убедила Сэнди в невиновности Ди и уговорила его взяться защищать ее.

Тем временем суд продолжался. Мистер Бигэм, давно вернувшийся из Рима, усталый и седой, сидел рядом с Сэнди. Свидетели шли нескончаемой чередой – и все равно дни пролетали с неумолимой скоростью. Несколько раз в качестве свидетеля вызывали Дуга. Он сидел в свидетельском кресле, опустив голову, сцепив пальцы. На Диану он не смотрел – наверное, не мог. Да, он был близким другом Гилроя Сэнфорда; да, они были знакомы много лет. Нет, он ничего не знал о делах Гилроя – кроме того, что у него обычно было много свободного времени. Да, Гил часто приходил к ним домой. "Естественно, – добавил он с вызовом. – А почему бы нет?"

Задали вопрос: бывал ли покойный в доме мистера Уорда в его отсутствие? Конечно, сказал Дуг. А возражал ли против этого мистер Уорд? Конечно, нет. Верно ли, что мистер Уорд зимой и весной часто отсутствовал дома? Разумеется: он репетировал пьесу, и... Да, да, замахал руками обвинитель, все это мы знаем. Известно ли мистеру Уорду, как часто мистер Сэнфорд приходил к нему в дом... и к его супруге? Да, сказал Дуг, а что в этом такого?

– Я был рад, что Гил водил Диану ужинать, танцевать – вообще туда, куда ей хотелось, потому что я был занят и вынужден часто оставлять ее одну. Не понимаю, против чего мне было возражать.

– Не понимаете? – саркастически осведомился обвинитель.

– Не понимаю! – отрезал Дуг. – Вы должны мне верить. Моя жена не убивала его.

Судья подался вперед и грозно произнес:

– Пожалуйста, отвечайте только на вопросы, мистер Уорд!

Вопросы, впрочем, почти иссякли. Однако позже снова всплыла тема ключа. Почему мистер Уорд сказал, будто давал покойному свой собственный ключ?

– Потому что я так думал, – ответил Дуг.

– Хочу напомнить вам, мистер Уорд, – елейным голоском произнес обвинитель, – вы "вспомнили", что давали покойному ключ, только когда этот самый ключ был обнаружен в его кармане, и выяснилось, что у вашей жены ключ отсутствует.

– Нет!

Эмми отважилась посмотреть на Диану. Та слегка хмурилась, точно в недоумении. Она ведь говорила, что не давала Гилу ключ, и Эмми верила ей...

Затем речь зашла о мокром рукаве с размытым пятном крови – зоркие полицейские все-таки заметили его. Диана честно объяснила происхождение пятна, но легче не стало. Ро лицам судей Эмми ясно читала ход их мыслей: женщина, которая способна ворочать убитого в поисках пистолета – такая женщина способна на все.

Вызвали Коррину. Актриса держалась хорошо; ее низкий, мелодичный голос звучал твердо и убедительно. У нее хватило здравого смысла надеть не траурное платье, в котором она приходила к Эмми на следующее утро после убийства, а скромный и элегантный бежевый костюм. По мнению Эмми, Коррина произвела хорошее впечатление на всех, кроме Дианы, чьи пухлые губки слегка искривились в усмешке, да самой Эмми, поскольку ей казалось, что Коррина искусно "топит" Диану.

Однако Коррина не так уж много и сообщила суду. Да, она обручилась с Гилом Сэнфордом, а через два дня его убили. Когда Коррина сказала, что Диана ревновала к ней Гила, Сэнди выразил протест, назвав ее слова бездоказательными – но в свете злополучной записки его усилия оказались тщетными. Коррину спросили, в котором часу Гил ушел с репетиции; она ответила, что не помнит – труппе каждый день раздавались новые тексты, и все учили их в поте лица. Однако, вскользь заметила она, Гил говорил ей в тот день, что собирается к мистеру Уорду – "...взять у него кое-какие бумаги. Так он сказал". Она выдержала классическую паузу, давая суду возможность глубже проникнуться важностью момента, и сухо добавила: "Конечно, теперь-то я знаю, что он пошел к миссис Уорд".

Сэнди вскочил и снова выразил протест; протест был принят, но судьи уже приняли к сведению слова актрисы. После еще двух-трех ничего не значащих, как показалось Эмми, вопросов Коррину отпустили. Больше никто из театра показаний не давал, но у Эмми сложилось впечатление, что всех актеров допросили заранее, просто никто из них не смог поведать следствию ничего ценного.

Даже Джастин выступил свидетелем и сообщил, что, по его мнению, у его падчерицы не было причин убивать Гила Сэнфорда. Уволенная Дианой кухарка показала, что миссис Уорд по вечерам часто проводила время вне дома в компании покойного мистера Сэнфорда. Затем вызвали таксиста, который примерно в те же минуты, когда произошло убийство, в двух кварталах от дома Уордов посадил в свой кэб пожилую женщину и повез ее в "Мэйси"; он показал, что никто не выходил из дома в тот момент, когда он там проезжал. Потом вышел человек, привозивший в тот день шампанское в дом мистера Уорда. По его словам, он долго звонил в кухонную дверь и, наконец, потеряв терпение, ушел. Снова вызвали Диану; та объяснила, что была наверху, звонка не слышала, а шампанское было заказано, чтобы отметить премьеру пьесы ее мужа.

После длительного обсуждения дело передали присяжным. Через три часа они вынесли вердикт: виновна.

Все время, пока шел суд, Диана держалась хладнокровно и отстраненно, но в миг объявления приговора рот ее изумленно приоткрылся. Когда женщина в полицейской форме выводила ее из зала суда, Диана собрала в кулак всю свою волю, высмотрела в толпе Эмми и помахала ей, словно говоря: "Ничего, все это пустяки!"

Но это были не пустяки. Сэнди составил апелляцию, и начался новый безумный период: Диана настаивала на немедленном рассмотрении апелляции с тем же упорством, с каким прежде добивалась суда. В результате апелляцию отклонили, и Диана отправилась в тюрьму Оберн, сама не веря (так казалось Эмми), что все это происходит с ней.

После этого телефонные звонки почти сразу прекратились, не считая настырной тетушки Медоры, которая не уставала повторять: "Я же тебе говорила!" Время от времени кто-то уговаривал Эмми сходить в театр или кафе. Обычно у нее не хватало на это душевных сил, но если уж она принимала приглашение, то разговор неизменно сводился к Диане, или – что было не лучше – спутники Эмми, напротив, так старательно избегали упоминать имя сестры, что Эмми начинало казаться, будто это не Диану, а ее саму осудили за убийство.

Всех охватила депрессия. Даже Сэнди. Даже Агнес. Агнес всегда была угрюма, но при этом дом держался на ней, а теперь к угрюмости прибавилась еще и забывчивость; казалось, мысли ее витают где-то далеко. Однажды она спросила Эмми:

– Я полагаю, никто уже не сомневается, что убийство совершила мисс Диана?

– Я не верила. Не могла поверить. Но когда я услышала эту записку...

Агнес с каменным лицом кивнула в ответ. Ее седые волосы были стянуты на затылке в тугой узел. Непроницаемые агатовые глаза смотрели в окно, на осенний парк.

– Понимаю. Я тоже чувствовала, что она не способна на такое, пока не услышала записку. Вы ведь не знали раньше об этой записке, мисс Эмми?

– До суда – нет. То есть, я знала, что у полиции есть какая-то важная улика, но не могла и предположить, насколько это все серьезно.

Агнес глядела в окно, не мигая:

– Я думаю, мистер Сэнди знал о записке. Ведь адвокат должен знать заранее, какие свидетельства будут представлены на суде?

– Наверное; но мы никогда не говорили об этом.

Агнес молча думала.

– Я уже ни в чем не могу быть уверена, – произнесла она наконец и вышла из комнаты, прежде чем Эмми догадалась задать ей какой-нибудь вопрос. Впрочем, спрашивать не было смысла. Агнес была очень скрытной и часто говорила загадками.

Спустя несколько дней после того, как Диану отправили в Оберн, Дугу разрешили свидание с ней. Он вернулся из тюрьмы совершенно подавленный, сразу отправился к Эмми, и Джастин, который вечерами теперь большей частью сидел дома, усердно поил его коктейлями.

Диана была в тюрьме уже вторую неделю, когда Дуг, ужиная у Эмми, спросил, не согласится ли она забрать из дому одежду Дианы. В душе у нее все воспротивилось. Агнес, подававшая суп, бросила на Эмми испытующий взгляд и поспешно вмешалась в разговор – на правах человека, который долгие годы заботился о семье Ван Сейдемов:

– Я займусь этим, мистер Дуг, – сказала она. – Полагаю, мисс Диана хотела бы отдать свои меха на хранение.

Дуг безучастно кивнул:

– Наверное. Благодарю, Агнес. Вот ключ.

Агнес опустила ключ в карман передника и принялась убирать посуду. На следующий день, когда она засобиралась в дом Уордов, Эмми решилась спросить, не нужна ли ей помощь, но Агнес твердо ответила: "Нет".

Вечером Дуг снова пришел к ним ужинать. Агнес без единого слова вернула ему ключ, и Дуг прикрепил его к колечку. "Завтра агенты по недвижимости придут осматривать дом", – сказал он, и с этого момента никто не говорил о Диане – все пытались вести себя так, словно ничего не происходит.

Изредка Дуг водил Эмми в театр, где по-прежнему шла его пьеса. Зрителей теперь было меньше, чем на премьере, но вполне достаточно, сказал Дуг, для того, чтобы спектакль не сходил со сцены. Когда представление давало приличные сборы, он радовался, но не так бурно, как раньше. Раз-другой он брал Эмми с собой за кулисы. Там аромат театра был еще сильней и соблазнительней. С наслаждением вдыхая его, Эмми вдруг подумала о том, что ей, наверное, суждено было стать актрисой. Ее здравый смысл, конечно, тут же воспротивился: она не смогла перевоплотиться на несколько часов в другого человека, да так, чтобы все в это поверили...

Коррина, разумеется, давно уже выучила свою роль ("Сила привычки", – пожал плечами Дуг). Но Эмми все равно было неприятно ее видеть. Она понимала, что Коррина ни в чем не виновата, но все равно почему-то не могла смотреть ей в лицо. Однажды, когда Дуг остановился перед грим-уборной Коррины со звездочкой на двери, Эмми двинулась дальше по коридору и увидела распахнутую дверь, а за ней – мистера Такера, который с блаженным видом сидел перед зеркалом и втирал в лицо какой-то крем. В огромной и на вид дорогой металлической коробке содержалось немыслимое количество всяческого грима. Мистер Такер увидел Эмми в зеркале, радостно вскочил и протянул ей руку, другой рукой поддерживая сползающие брюки. Эмми пожала его ладонь и ощутила на пальцах жирный крем.

– Я не видел вас с... с того самого дня. Вы были на спектакле? Как я сегодня?

На этот момент Эмми видела пьесу уже столько раз, что знала наизусть все роли и без труда могла бы заменить любого актера, случись ему, скажем, заболеть ларингитом. Роль мистера Такера состояла примерно из двадцати строк. Эмми подумала и решительно ответила:

– Вы были великолепны.

Он просиял, смел на пол всю одежду со второго стула и галантным жестом пригласил Эмми садиться. Она нерешительно глянула на свалку вещей на полу. Мистер Такер махнул рукой:

– А, чепуха. Я делю эту гримерку с Биллом Клуром, а он ни капли не возражает, – юноша слегка нахмурился, – против того, что моя мама называет "возмутительным беспорядком". А мой папа на днях приходил ко мне сюда. Когда я получил эту роль и начал репетировать, он подарил мне вот это, – мистер Такер указал на роскошную коробку с гримом, – и сказал, что если я продержусь на этом месте полгода, он будет каждый месяц давать мне определенную сумму. Но беда в том, – лицо мистера Такера печально вытянулось, – беда в том, что на свете слишком мало ролей для таких, как я, – вы бы, наверно, назвали меня моложавым. Но я умею выглядеть старше! Вот, смотрите!

Он снова уселся перед зеркалом и умело приладил себе накладные усы и бороду, при этом так обильно полив их клеем, что Эмми испугалась, как бы они не остались у него на лице на веки вечные. Мистер Такер расчесал свежеприобретенную растительность и обернулся к Эмми:

– Ну, как?

– Трудно сказать – ведь я же видела, как вы это делали. Но... да, конечно, мистер Такер, так вы выглядите гораздо старше.

– Я хороший актер – по крайней мере, хочу стать хорошим актером. Ничего другого делать в этой жизни я не желаю. А почему вы не зовете меня просто по имени? Все так и делают. Только, умоляю, не называйте меня Томми!

– А как вас зовут?

– Томас, – сурово произнес мистер Такер и вздохнул. – На мою маму, должно быть, нашло затмение, когда она давала мне имя. А Коррину вы видели?

Эмми была совсем мало знакома с мистером Томасом Такером, но уже начала привыкать к тому, как стремительно он меняет тему беседы.

– Нет, – ответила она.

Томас потянул за накладные усы и скривился от боли:

– Черт, я и не думал, что эта дрянь так быстро приклеится! Знаете, она славная девчонка. Просто отличная, когда узнаешь ее получше. Ой!

– А нет никакого средства, чтобы это удалить? – осторожно спросила Эмми.

– Должно быть. – Он начал рыться в коробке с гримом. – Так вот, я про Коррину. Стоит ей выучить слова – и она настоящий профессионал. Ей нет равных. Другие девушки на ее месте давно бы распустили нюни – убийство жениха и все такое... А она держится! Умеет вести себя на сцене. Я каждый вечер чему-нибудь у нее учусь. Походка, чувство паузы – все это у нее врожденное. По-моему, она вообще не способна учиться. Все, что она делает, естественно для нее. И это хорошо. Сначала, конечно, она ужасно расстроилась – а кто бы не расстроился на ее месте? – Томас серьезно, едва ли не с укором, взглянул в зеркало на Эмми. – Она была помолвлена с человеком, которого любила. На самом деле, мне казалось, что когда-то давно они хорошо знали друг друга. Вы же знаете, – он потянул за бороду и скривился, – какие тут тонкие стены. Однажды я случайно услышал, как они разговаривали – Коррина и мистер Сэнфорд; и, честно говоря, это было похоже... – Ой! – Оторвав кусок бороды, он обиженно уставился не него.

– Похоже на что?

– А? Ах, да: было похоже, что они знают друга сто лет. Вы знаете, они говорили как семейная пара, а не как влюбленные. Понимаете, это не поддается логике, но по голосам иногда можно определить... в общем, не знаю. Но так или иначе, его убили – можно сказать, прямо у нее под носом. Конечно, у Коррины был шок! Попробуем-ка теперь вот это. – Томас открыл бутылочку с бесцветной жидкостью, понюхал и принялся наносить ее содержимое на усы и бороду. Он походил на ребенка, забавляющегося с новыми игрушками. Но при этом он был очень серьезен: – Я думаю, что и вы, и мистер Уорд... что вы должны, в некотором роде, подбодрить Коррину... ну, сделать ей комплимент, что ли...

– Я... да, конечно. Но... понимаете...

Томас кивнул, зажмурился, снова подергал себя за бороду и сказал:

– Да. Понимаю. Она напоминает вам. О вашей сестре. Вы очень изменились.

Эмми удивленно уставилась на Такера. Он окинул ее проницательным взглядом:

– Да, да. Вы стали другой. Не старше, нет, – хотя, конечно, осунулись. Просто, если хотите знать, вы выглядите так, словно вам пришлось пробираться сквозь крысиную нору. Нет, нет, я не имею в виду вашу прическу, или платье, или что-то в этом роде. Просто сразу видно, что вам пришлось несладко.

Мы все изменились, внезапно подумала Эмми. Томас продолжал:

– Но все равно, пожалуйста, скажите Коррине доброе слово. Она очаровательная женщина. По крайней мере, для мужчин.

Эмми собралась с силами и постучала в дверь грим-уборной Коррины. "Войдите", – ответили ей. Оказалось, что Дуг все еще там; он сидел, вытянув ноги, на стуле с высокой прямой спинкой. Коррина уже сняла грим и была, как и говорил Томас, очаровательна, хотя и выглядела чересчур крупной для маленькой комнатушки. Увидев Эмми, она сделала большие глаза, встала и протянула руку. Эмми пожала ее и сказала Коррине, что та играла великолепно. Эмми говорили это совершенно искренно, но все равно эта женщина была ей неприятна.

Они немного поболтали, и Дуг изъявил желание отправляться домой. Коррина приняла его предложение поехать с ними на такси, так что Дуг и Эмми подвезли ее к самому дому. Квартира Коррины располагалась в элегантном, консервативном и на вид невероятно дорогом здании на Парк-Авеню. Дуг проводил Коррину до самого парадного, хотя вышколенный швейцар и подбежал к машине, чтобы открыть дверцу.

Когда Дуг вернулся, Эмми сказала:

– Коррина, должно быть, зарабатывает уйму денег. Квартиры в этом доме стоят целое состояние!

– Не знаю, – сказал Дуг. – Она хорошая актриса. Когда учит роль, конечно.

Вернувшись домой, Эмми снов подумала о том, что юный Томас прав: они все изменились. Особенно Джастин. В нем уже не было прежней легкости и шарма, а на лице, едва ли не за одну ночь, появились тонкие морщинки. Изменился и Дуг; мог ли он не измениться? Он упал духом, стал серьезен и печален, и был явно очень признателен Эмми и Джастину, когда они приглашали его к ужину.

Сэнди тоже стал другим. Он реже стал заходить к ним, а когда заходил, то большей частью отмалчивался – впрочем, Эмми и Джастин тоже не были настроены на легкую болтовню. Конечно: ведь Сэнди проиграл свой первый серьезный процесс. Он-то, наверное, с самого начала чувствовал, что ввязался в заведомо проигрышное дело. Скорее всего, он и не взялся бы защищать Диану, если бы не святая уверенность Эмми в том, что ее сестра невиновна...

Все изменились. Словно легкое облачко, нависшее над ними, превратилось в огромную зловещую черную тучу, отрезавшую их от привычного мира...

Накануне Дня Благодарения Диана позвала Эмми к себе. "Она хочет тебя видеть" – сказал Дуг. Наверное, в глазах у Эмми мелькнул страх, потому что Дуг поспешно добавил: "Все не так уж плохо. Тебе скажут, куда идти, что делать, и Диана выйдет к тебе. Вы поговорите, и никто не будет нависать над вами и подслушивать. Диана держится молодцом, вот увидишь".

Джастин выразил твердое намерение ехать с Эмми:

– Я не пойду к Диане; меня она не звала. Я просто подожду тебя в машине.

– В какой машине? – удивилась Эмми.

– В такси, конечно. Сейчас же и закажу.

Когда Эмми сказала, что они могут прекрасно добраться поездом, Джастин вспылил:

– Все ваша вансейдемовская прижимистость! На что тебе эти деньги, что ты будешь с ними делать? Завещаешь школе для кошек?

Эмми подавила в себе желание объяснить Джастину, что если бы не вансейдемовская прижимистость, они не жили бы сейчас в такой роскоши; вместо этого она мягко ответила, что дома для кошек ее не интересуют.

– Я сказал не "дом для кошек", а "школа для кошек", – проворчал Джастин. – Это гораздо актуальней.

Эмми решила прекратить дискуссию и молча направилась наверх, но из холла донесся сварливый голос Джастина:

– У твоей матери был "Роллс-Ройс" с шофером!

Эмми обернулась:

– Джастин, ты должен понимать, что времена изменились.

– Уж понимаю, – буркнул Джастин. – Особенно когда нужно кого-то задобрить, чтобы всего-навсего заказать такси... Нет-нет, Эмми, я не жалуюсь! Я так, к слову...

Оказавшись в своей комнате, Эмми решила надеть костюм, купленный тем самым майским днем, когда они с Дианой прогуливались по Пятой Авеню и она, Эмми, заразилась от сестры приступом мотовства. С того самого момента наряд висел в шкафу; но она почему-то чувствовала, что надеть его на свидание с Дианой, приговоренной к пожизненному заключению, – это правильно, хотя на первый взгляд и дико.

Эмми надела платье и пальто – темно-коричневые, но с розоватым оттенком, напоминающим ей осенние листья; взяла коричневую сумочку из крокодиловой кожи и спустилась к Джастину. Тот вставил в петлицу красную гвоздику – впервые после ареста Дианы. Значит, он тоже боится и подстегивает себя, подумала Эмми.

Дорога была прекрасной. Они мчались по широкому шоссе, мимо осеннего леса; время от времени вдоль обочин мелькали сельские пейзажи. В воздухе витал горьковатый дымок: сжигали листья. Небо было лазурным, и ярко светило солнце.

Джастин, верный своему обещанию, остался в машине, и Эмми пошла в тюрьму одна. С формальностями было быстро покончено; трудней всего оказалось ожидание. У Эмми мучительно пересохло горло; но, когда Диана села по другую сторону разгороженного сеткой длинного стола, Эмми поняла, что Дуг говорил правду: ее сестра держалась молодцом!

– Костюм великолепен! Я так и знала! Привет, Эмми!

– Привет... – прошептала Эмми.

Диана выглядела и вела себя так, словно тюрьма – это забавное приключение, которое вот-вот подойдет к концу. Ее волосы лишились золотистого оттенка, над которым всегда трудился ее парикмахер, но остались мягкими и пушистыми и по-прежнему красиво обрамляли ее лицо. Естественный, обыденный облик Дианы поразил Эмми настолько, что она едва сдерживала слезы.

– Да не смотри ты на меня так, ради Бога, – сказала Диана. – Я в порядке. На самом деле, все это жутко интересно. Конечно, я не хотела бы оставаться тут до конца своих дней, – но ведь я и не собираюсь!

Значит, она решительно настроена любым способом вырваться отсюда!

Эмми промолчала.

– У меня тут список, – продолжала Ди. – Это – моя доля вансейдемовских драгоценностей, и еще кое-какие вещи, которые я покупала сама, просто чтобы вложить деньги – хотя я и ношу их с удовольствием. Они все еще лежат дома в сейфе. Дуг хочет продать дом, как только найдется покупатель. Это меня не волнует; я бы и сама его продала. Но Дуг порой бывает очень беспечен. Я хочу, чтобы ты забрала драгоценности из сейфа. Дуг его тебе откроет. Потом положишь их в банковский сейф. Он – на два имени: мое и Дуга. У Дуга – ключ и доверенность. Вторая доверенность – у мистера Бигэма.

Эмми во все глаза глядела на сестру. Все эти дни она неотрывно думала о Диане, но ей ни разу не пришло в голову заняться ее имуществом и деньгами!

– Кто-то же должен взять на себя эти заботы, – продолжала Диана, словно прочитав ее мысли. – Я-то не могу, пока я здесь. – Она скорчила презрительную гримаску. – Дуг, разумеется, ни черта не смыслит в бизнесе. Поэтому мне показалось разумным дать вторую доверенность мистеру Бигэму. Они могут действовать вместе. Мало ли что произойдет с рынком; вдруг понадобятся срочные меры...

– Понимаю, – сказала Эмми. На самом деле она понимала только одно: Диана по-прежнему прочно держится в седле и не выпускает из рук поводья!

Диана наклонилась к сестре. За длинным столом сидели и другие люди; все они тоже тянулись друг к другу и говорили очень тихо, – по меньшей мере, так казалось Эмми. В дальнем конце зала стояла женщина в полицейской форме и зорко глядела на всех – на тот случай, догадалась Эмми, если кто-то захочет просунуть через сетку что-то запрещенное. Едва только Диана опустила руку в карман своего простого, но аккуратного платье, надзирательница тут же приблизилась к ней. Диана с улыбкой обернулась:

– Вот, посмотрите.

Женщина глянула на листок бумаги, поданный Дианой. В первый миг она сдвинула брови; затем глаза ее расширились, лицо вытянулось, и она с изумленным вдохом вернула листок.

– Я могу отдать это моей сестре? – с царственной надменностью осведомилась Диана.

Женщина кивнула, не сводя с заключенной зачарованного взгляда. Эмми взяла листок и поняла, чем вызвано потрясение надзирательницы: это был список драгоценностей Дианы.

– Когда будешь доставать их из сейфа, проверь, все ли на месте, – сказала Диана. – Я хочу носить их, когда выйду отсюда. – И она рассмеялась своим легким, серебристым смехом.

Эмми аккуратно положила листок в сумочку. Диана спросила, как поживает Джастин и как обстоят дела с пьесой Дуга:

– Он говорит, что все в порядке, но я не слишком верю.

– Ну... нельзя сказать, чтобы она имела большой кассовый успех... но со сцены не сходит.

– Обязательно пригласи бедняжку Дуга к себе на День Благодарения. – Глаза Дианы блеснули лукавством. – У нас тут тоже будет индейка. Мне это известно из достоверных источников...

– Время истекло, – вежливо, но твердо сказала надзирательница.

Диана кивнула, улыбнулась Эмми и сказала:

– Ты не успеешь оглянуться, как я выйду отсюда.

И она беззаботно помахала сестре рукой, как в тот день, когда покидала зал суда.

Диана совсем не была похожа на женщину, совершившую преступление. Эмми никогда не представляла, чтобы ее сестра могла взять пистолет и выстрелить в человека; вообще, Диана не казалась ей способной на столь сильные эмоции.

Но улики – и в первую очередь записка – показали, что за очарованием и беззаботностью Дианы скрывается совсем другой человек – может быть, тот самый капризный ребенок, который любыми способами добивался своего. И это второе "я" проявлялось только под влиянием безумной любви или ревности. Но неужели, неужели Диана могла так сильно любить – или ненавидеть – Гилроя Сэнфорда?

Эмми подошла к машине. Джастин прогуливался на солнышке, куря сигару. Гвоздика в его петлице слегка приувяла – как, впрочем, и он сам.

– Она в порядке, – сообщила ему Эмми. – Ты не представляешь, насколько... насколько философски она относится ко всему, что происходит.

Джастин ничего не ответил; молчал он и по дороге, когда они в сгущающихся сумерках подъезжали к залитому огнями Нью-Йорку.

А на следующий день Эмми и Дуг обнаружили, что часть драгоценностей Дианы бесследно исчезла.

 

9

Они вошли в дом около пяти. Дуг открыл дверь своим ключом; второй ключ (Дианин ключ, невольно подумала Эмми) он отдал агенту по недвижимости, который занимался продажей дома. Уже многие люди смотрели дом, но пока никто не выразил желания купить его.

В холле царил полумрак; дом, казалось, чутко прислушивался к тому, как они вошли. Ступеньки вели вверх, в гулкую тишину. Эмми хотела было подняться в комнату Дианы и убедиться, что все в порядке, но вспомнила, что до крайности скрупулезная Агнес уже была там, забрала вещи Дианы, отнесла на хранение меха. Затем Эмми подумала о счетах Дианы, о ее чековых книжках и письмах, и спросила у Дуга, какова их судьба.

– О, с этим мы разобрались сто лет назад. Этим занимались мистер Бигэм и Сэнди. Ты же знаешь, мистер Бигэм – доверенное лицо Дианы, как и я. Мы можем сотрудничать и контролировать друг друга. Диана уверена, что рано или поздно она выйдет из... Так ты хочешь подняться в ее комнату? Я не могу... – добавил он. – Я сразу после суда забрал свои вещи и уехал.

Эмми знал, что Дуг перебрался жить в свой клуб. Нет, сказала она, лучше сразу заняться драгоценностями.

Через холл, мимо того места, где когда-то лежало бездыханное тело Гила Сэнфорда, они прошли в кабинет Дуга. Коричневые портьеры были затянуты; Дуг включил настольную лампу и открыл сейф. Эмми показалось, что целые годы миновали с того дня, как Диана в розовом пеньюаре неподвижно сидела, ожидая допроса, а Сэнди по ее просьбе поднимался за бумажным пакетом, в котором лежало целое состояние... Пакет лежал в сейфе, на прежнем месте, и веселенькие фиалочки напоминали о нормальном мире, где женщины ходят в дорогие магазины, а не отбывают пожизненный срок за убийство...

Дуг быстро просмотрел список и удивленно поднял брови:

– Господи! Да здесь почти все – наследство! Как же вы с Ди это разделили?

Эмми вспомнила тот далекий день и маму – нежную, хрупкую, но волевую.

– Это была мамина идея. Она сказала, что не хочет, чтобы после ее смерти начались ссоры из-за драгоценностей. Поэтому она выложила все прямо на постель и велела нам выбирать. Первой выбирала Диана, по праву старшей. У нас так горели глаза, что мама рассмеялась и сказала: "Носить все это на себе – все равно что напрашиваться, чтобы в один прекрасный вечер вам проломили голову." Но все равно, она велела нам их хранить.

Эмми словно воочию увидела себя и Диану, гордых и серьезных – ведь они принимали первое в своей жизни взрослое решение! Она не заплакала, но отвернулась.

Первое открытие сделал Дуг:

– Вот этот браслет, с большими сапфирами... его здесь нет. Может, она забыла его в "Уинстоне"? Я позвоню...

– Нет. – Эмми вспомнила тот день с удивительной ясностью. – Не забыла, я уверена. Более того – ты тогда позвонил в "Уинстон" и отменил заказ.

– Да... наверное... Не помню.

Эмми взяла у него из рук список. Почерк у Дианы был округлый, твердый, как у школьницы.

– Ладно, – сказал Дуг, нахмурясь, – где-то же он есть. Пошли дальше.

Но Эмми обнаружила, что пропала еще одна вещица – тоже браслет.

– Я его помню. Мы обе тогда хотели его взять. Ди часто его носила. Усыпанный бриллиантами, с изумрудной пряжкой в форме змеиной головки.

Она сгребла в сторону кучу сверкающих драгоценностей и принялась открывать остальные обитые бархатом коробочки. Рубины, сапфиры, изумруды, бриллианты ослепительно вспыхивали в ярком свете настольной лампы. Но браслета со змеиной головкой нигде не было.

– Не знаю, – измученным голосом проговорил Дуг. – Я должен заявить в страховую компанию?

– Да, наверное. Или в полицию. Но я не понимаю, как кто-то мог проникнуть в дом... Нет, конечно, агент по недвижимости приводит сюда людей; но – сейф?

Они решили сообщить о пропаже в полицию и страховую компанию.

– Только, по-моему, Диана отказалась от большей части страховки, – сказал Дуг. – Она говорила, что это слишком дорого.

Он закрыл сейф и взял из шкафа портфель, в который они бережно сложили все коробочки и отдельные вещички, предварительно завернув их в бумагу.

– Наверное, Эмми, тебе стоит забрать все это домой.

Она посмотрела на часы:

– Если мы поспешим, то успеем до закрытия в банк.

Они успели. Дуг расписался на карточке от банковского сейфа – рядом с подписью Дианы, которую она поставила накануне убийства Гила. Служащий, должно быть, вспомнил это, потому что окинул Дуга и Эмми любопытным взглядом; затем, с помощью собственного ключа и ключа Дуга, он отпер небольшую дверцу и извлек продолговатый ящик. Они немедленно переместили туда содержимое чемодана, убедились, что сейф надежно закрыт, и отправились домой. Точнее, домой отправилась Эмми; Дуг сказал, что поедет в театр, поскольку в этот день был дневной спектакль.

И еще это был канун Дня Благодарения.

Добравшись до дому, Эмми после долгих раздумий позвонила Сэнди и рассказала о пропавших браслетах.

– То есть как это – "исчезли"?

– Исчезли, и все. Ди дала мне список драгоценностей и попросила вместе с Дугом все проверить. Так мы и сделали. И двух браслетов не оказалось на месте.

Повисла долгая пауза. Наконец Сэнди спросил:

– А где остальные украшения?

– В банковском сейфе. Мы немедленно все туда отнесли... но как быть с теми двумя браслетами?

– Разумеется, нужно сообщить в полицию, – после очередной паузы устало сказал Сэнди. – И в страховую компанию.

– Да, только... Сэнди, ты, наверное, скажешь, что это глупо, но... не может ли пропажа браслетов быть как-то связана с убийством?

– Уж не хочешь ли ты сказать, – медленно произнес Сэнди, – что вор, укравший драгоценности, убил Гила Сэнфорда?

– Я сама не знаю, что хочу сказать. Ди кажется ужасно беспечной, но уверяю тебя, Сэнди, она необычайно педантична во всем, что касается денег и драгоценностей. И если она знала, что браслеты украдены, и... – Эмми умолкла в растерянности.

– ...и решила, что их украл Гил? – договорил за нее Сэнди. – Нет, Эмми. Из-за такого она не стала бы его убивать! Она сдала бы его в полицию, и все. Кроме того, она просто не включила бы эти браслеты в свой список. Нет, скорее всего, эти браслеты благополучно лежат в банковском сейфе – ведь Диана перенесла туда драгоценности накануне убийства Гила, верно?

– Сегодня я их там не видела... впрочем, мы не рылись в ящике. Сэнди, а тебе известно, что мистер Бигэм и Дуг на равных правах являются доверенными лицами Дианы – во всем, что касается ее имущества?

– Конечно. Я ведь один из сотрудников Бигэма, ты не забыла? Кроме того, есть еще банк, и в нем – мистер Эллердайс со всем своим штатом. Так что имущество Дианы в надежных руках, если тебя это волнует.

– Я вообще об этом не думала, пока она меня не попросила. Сэнди... пожалуйста, приходи к нам завтра на обед. Мы уже сто лет не...

– Ох, Эмми, мне очень жаль, но...

Однако, судя по голосу Сэнди, ему было вовсе не жаль. Он сказал, что у него уже назначена встреча с другими людьми, что ему чертовски приятно ее приглашение, что он непременно забежит на днях повидать ее и Джастина, что дел у него по горло, и что он желает ей счастливого... он осекся и поправился: желает ей доброго Дня Благодарения.

Значит, вот как, подумала Эмми, вешая трубку. Да, после суда Сэнди сам не свой...

...Эмми, Джастин и Дуг приступили к праздничному обеду в полдень, чтобы дать Агнес возможность отправиться к племяннице и погостить у нее в длинный уик-энд. Обед предстоял невеселый. Обычно они праздновали этот день вчетвером, и даже Диана с Джастином по такому случаю прекращали пикироваться. Порой приглашался и какой-нибудь кавалер Эмми...

Предчувствуя тоску, Джастин приготовил мартини и шампанское. Темы погоды и пьесы Дуга быстро исчерпались, и обед, состоявший из индейки, начиненной устрицами, и гигантского пирога с изюмом и миндалем, завершился кофе – и гробовым молчанием. Эмми покаянно подумала о Коррине: ничего бы с ней не случилось, если бы она пригласила актрису к обеду. Кому-кому, а Коррине сейчас, должно быть, особенно грустно. Однако эта мысль пришла ей в голову только когда обед был закончен, и девушка, которую невесть где раскопала Агнес, начала убирать со стола. Зайдя в кухню, Эмми обнаружила, что Агнес уже исчезла. Так бывало всегда: Агнес с истинно шотландской преданностью служила их семье, но прекрасно знала себе цену и всегда поступала так, как считала нужным; спорить с ней не было никакого толку. Девушка-помощница сообщила, что дала Агнес обещание приходить сюда еще три дня; стало быть, иронически заключила Эмми, мадам Агнес намерена вернуться не раньше понедельника...

Вернувшись в гостиную, Эмми увидела, что Джастин читает журнал, а Дуг стоит у окна и угрюмо смотрит на парк.

– Пойдем пройдемся, – сказал он. – Не могу сидеть и ничего не делать.

Эмми надела пальто – то самое, коричневое с розовым оттенком, в котором навещала Диану в тюрьме. Стоял солнечный, золотой нью-йоркский день, такой же славный и ясный, как тот, в мае... Прошло всего несколько месяцев, но ей казалось, что пролетела целая жизнь...

Они пересекли Пятую Авеню и двинулись по широкой, вымощенной кирпичом дорожке вдоль парка. Лиственные деревья в золотом и красном убранстве и могучие зеленые кедры яркими пятнами выделялись на фоне чистого голубого неба. Машин было немного; на противоположной стороне авеню уходили в небо жилые небоскребы – символы роскоши и цивилизации. Редкие семьи и парочки прогуливались, чтобы стряхнуть себя сонливость после обильной праздничной трапезы.

– Мне нужно было пригласить к обеду Коррину, – сказала Диана. – Она живет одна?

– По-моему, у нее родственники где-то в Калифорнии.

– В Калифорнии? Так вот, наверное, откуда она знала Гила. Он ведь из тех же мест?

– Да; из какого-то маленького городка. Может быть, там они и познакомились, не знаю. Не было смысла приглашать ее сегодня, она все равно не смогла бы прийти: дневной спектакль.

– Сегодня у нее очень печальный день, – сказала Эмми. – Я, конечно, совсем ее не знаю, но мне...

Она сдержалась, и Дуг закончил за нее:

– Тебе ее жаль. Мне тоже ее жаль. Порой она бывает невыносима, но вообще-то, она, наверное, очень милая, иначе Гил не стал бы... – Дуг тоже осекся на полуслове и предложил: – Давай пройдем по той аллее, к озеру.

Они свернули и поднялись на невысокий пригорок. Наперерез им, прямо под ноги, внезапно выскочил пудель, волоча за собой поводок; а за собакой, тяжко дыша, гналась толстуха-хозяйка. Эмми наступила на поводок, споткнулась; Дуг раскинул руки – и она упала прямо в его объятия. Не выпуская Эмми, он поймал пса за поводок и вернул хозяйке. И собака, и женщина запыхались не на шутку.

– Ох, спасибо вам, спасибо огромное. Он у меня такой несносный мальчишка...

Пудель метнул на Дуга злобный взгляд и нехотя поплелся за хозяйкой. Дуг рассмеялся и взглянул на Эмми, по-прежнему крепко обнимая ее:

– Эмми, почему ты не вышла замуж?

– Что-о? Ну и вопросик!

– Нет, я серьезно. Почему? Девушка с твоей внешностью и с твоим...

– С моим богатством, – сухо заключила за него Эмми. – Видишь ли, богатство Ван Сейдемов способно лишь отпугнуть человека из разряда тех, за кого я хотела бы выйти замуж.

– Ох, какая глупость! Ладно. Давай присядем.

Они сели на скамейку, укрывшись от яркого солнца под шатром из золотых и бронзовых листьев.

– Я часто думал об этом, – медленно произнес Дуг. – Дело в том, что я с самого начала был в тебя влюблен. Когда мы впервые встретились, я подумал: вот девушка, которая создана для меня!

– Но ты... но я... – Потрясенная, Эмми не находила слов.

– Я отдаю себе отчет в своих словах, – серьезно произнес Дуг. – Так почему же ты не вышла замуж?

– Почему? Наверное, потому, что подходящий человек не делал мне предложения.

– А ты встречала его – подходящего человека?

– Ради Бога, Дуг. Это еще один дурацкий вопрос.

– И все-таки: встречала или нет? Ох, Эмми, все это было так... так... Нет, не могу объяснить. Просто... просто я всегда любил тебя.

Коричневый лист медленно спланировал на колени Эмми; она взяла его в руки и принялась разглядывать, на самом деле не видя.

– Ты женился на Ди, – наконец тихо сказала она. – Она моя сестра. И она любит тебя, в этом я уверена.

Ди была не из тех, кто выставляет напоказ нежные чувства; но Эмми и секунды не сомневалась в ее преданности Дугу.

– Но ты когда-то была немного влюблена в меня? Ведь была?

– Я... Да, наверное. Но когда ты женился на Диане, сердце мое не разбилось.

– Да уж, – с горькой иронией сказал Дуг. Он уперся локтями в колени и опустил голову на руки. – Это не в твоем духе. Ты не из тех, кто может влюбиться по уши, до безумия, не думая о последствиях. Для этого у тебя слишком трезвая головка. И ледяное сердечко.

Эмми, наконец, взяла себя в руки:

– Мне не кажется, Дуг, что у меня такая уж холодная голова и такое уж холодное сердце. Ты женился на Ди. Вы с ней были счастливы. Что мне оставалось делать, как не смириться с этим! И, по правде говоря, мне не долго было больно. Я никогда не ревновала к Ди. Я чувствовала, что...

– Что?

– Ох, уже и не помню. В общем, Дуг, сердце мое не разбилось. – Эмми очень хотелось, чтобы он улыбнулся. – По-моему, нам обоим шампанское ударило в голову. Давай еще погуляем.

Дуг накрыл ее руку своей:

– Нет, Эмми, подожди минутку. Я действительно был в тебя влюблен. Я и сейчас не понимаю, как так вышло, что я женился на Ди. Просто... в общем, ты знаешь Ди. Если она чего-то хочет, она этого добивается. Я не возражал против ее встреч с Гилом. Я терпел все, что она делала, потому что... Нет, на людях мы всегда были вместе, да и наедине не ссорились. Мы просто принимали все, что с нами происходило, как данность... Дело в том, Эмми, что я и сейчас люблю тебя. И буду любить всегда. И я не могу просить тебя стать моей женой!

– Нет! Нет! Конечно, не можешь! Я не желаю тебя слушать!

Но Дуг не умолкал; казалось, все чувства, которые он сдерживал много лет, внезапно выплеснулись наружу:

– Я не могу просить ее о разводе. Я не могу просить тебя... позволить мне тебя любить. Она приговорена к пожизненному заключению... и я тоже. – Дуг стиснул Эмми в объятиях и прижался щекой к ее волосам: – Эмми, каким же я был дураком... Я понимал это даже в день свадьбы. Ты стояла рядом с Дианой, в желтом платье подружки невесты, и мне хотелось одного: растолкать всех, обнять тебя и надеть тебе на палец кольцо... – Он поднес ее левую руку к губам и нежно поцеловал средний палец.

– Прекрати! – резко сказала Эмми.

– Скажи мне только одно, – приглушенным голосом, не отрывая губ от ее руки, попросил Дуг. – У тебя кто-то есть?

Эмми легонько усмехнулась; меньше всего ей хотелось сейчас устраивать драму:

– Нет, Дуг. Вставай, пойдем...

– Верь мне! Ты должна мне верить! Ты так чудесно вела себя, когда все это случилось. Я не понимаю, как я мог без тебя жить.

 

10

По траве пробежала белка, покосилась на них и прыгнула не дерево. Издали доносились веселые детские голоса. По дорожке прошла девушка-нянька, толкая перед собой коляску; к коляске был привязан красный воздушный шар, который прыгал и плясал на ветру, словно жил своей, особой жизнью. Ветерок ворошил желтые, красные и бронзовые листья, и они сухо шелестели, будто перешептываясь.

– Дуг, – сказала Эмми, – ты ведь не поверил, что она его убила?

– Что ты! Как я мог! Конечно, Диана импульсивна и непредсказуема. Да, она могла влюбиться в Гила; но убить его.?.. Я думал, что она на такое не способна, пока не появилась эта записка. Ди все отрицала, но по стилю это так на нее похоже...

"Эта корова Коррина" – снова вспомнила Эмми. Вслух она произнесла:

– Ди ведет себя так, словно тюрьма – не более чем забавное, хотя и утомительное, приключение. Она великолепна.

– Знаю, – кивнул Дуг. – Она жива и здорова, и я должен радоваться этому. Я и радуюсь. – Он вскочил, отошел в сторону – стройный, грациозный, с непокрытой головой, – и отвернулся, чтобы Эмми не видела его лица. Он поворошил траву ногой, сунул руки в карманы; наконец, обернулся и посмотрел на Эмми:

– Прости меня за все, что я наговорил тебе, Эмми. Это была правда – это и есть правда, – но я не должен был ее открывать. Такое больше никогда не повторится, обещаю. Ты сможешь забыть? Сможешь жить, как раньше? Пойми, я должен с тобой видеться! Ты – единственное, что держит меня в этой жизни! Не покидай меня только из-за того, что я потерял голову и вел себя как последний идиот!

Спокойней, снова предостерегла себя Эмми; без драм. Она встала:

– Конечно, я тебя не оставлю. Пойдем же, погуляем!

– Я не имею права видеть тебя. Я не имею права так часто приходить в твой дом. Я не должен больше...

– Что за чушь! – резко оборвала Эмми. – Мы – твоя семья, Джастин и я. Конечно, ты будешь к нам приходить!

Он медленно покачал головой; на лицо набежала тень:

– Это несправедливо по отношению к тебе. Я не хочу отпугивать от тебя мужчин. Мне хочется, чтобы жила полной, счастливой жизнью. А о каком счастье можно говорить, если такой человек, как я, попавший в такую историю, будет вечно держаться за твою юбку!

А ведь он прав, шепнул Эмми внутренний голос. Не стоит видеться с Дугом так часто. А еще лучше – не видеться вовсе... Однако она оживленно произнесла:

– Ты вовсе не держишься за мою юбку, Дуг. Уверяю тебя, если мне случится встретить... встретить кого-нибудь, кто мне понравится, я всеми правдами и неправдами устрою так, чтобы он на мне женился! – Эмми ужасно хотелось, чтобы слова ее прозвучали легко и в то же время убедительно. Она взяла его за руку: – Пойдем! Между прочим, шампанское до сих пор не выветрилось у меня из головы!

– Милая... – пролепетал Дуг.

– Не смей! – ответила Эмми резко, даже слишком, и пошла вперед. Дуг догнал ее. Она снова вышли на широкую дорожку, добрели до 92-й-стрит и повернули назад. Небо уже затянулось вечерней дымкой; повсюду начали загораться волшебные нью-йоркские огни...

Проводив Эмми до ее парадного, Дуг взял ее за руку, сказал: "Спасибо тебе" и, повернувшись к швейцару, спросил:

– Тут можно поймать такси?

Швейцар вынул свисток. Эмми ждала. Когда подошло такси, Дуг, не оглядываясь, плюхнулся на заднее сиденье, – и автомобиль влился в поток машин. В тот самый момент, когда швейцар открыл перед Эмми дверь, ей показалось, что фигура человека, проходящего мимо дома, ей чем-то смутно знакома. Она замедлила шаг и пристально посмотрела на него. Ничем не примечательный, маленького роста, прохожий обернулся; в его огромных очках вспыхнул отблеск закатного солнца.

Да ведь это тот самый человек, который преследовал ее от дома Дианы в день убийства Гила! Тот самый, которого Диана видела у входа в подвал, когда он прятался за живой изгородью!

Человечек прошел мимо, не ускорив шага, не изменившись в лице, не удостоив Эмми каким-то особенным взглядом. Значит, она ошиблась: это просто житель одного из соседних домов, а никакой не полицейский в штатском. Впрочем, они никогда не были уверены, что это полицейский в штатском; но ведь после ареста Дианы он исчез! Так или иначе, все это ужасно не нравилось Эмми.

Она вошла в лифт, полная решимости не думать о Дуге и о его словах, но никак не могла унять смятение.

В этот вечер они с Джастином ужинали холодными бутербродами с индейкой и клюквенным соусом. Интересно, вскользь подумала Эмми, сколько семей в Нью-Йорке едят сейчас на ужин то же самое? Однако Джастин с мрачным видом принес еще и шампанское:

– Может быть, это нас немного взбодрит. Ну, не смотри ты на меня так! Точно как твоя матушка. Всего полбутылки, подумаешь. Это еще никому не повредило.

Шампанское действительно пришлось Эмми весьма кстати – чего нельзя было сказать о речи Джастина, которого время от времени осеняли вспышки проницательности:

– Дуг очень любит тебя, Эмми. Ну, почему ты позволила Ди его заграбастать? Эта девица всегда добивалась своего – не мытьем, так катаньем. В целом свете для нее нет ничего важнее денег. Она всегда лелеяла мечту, что в один прекрасный день Дуг станет знаменитым, и тогда... А, ладно! – оборвал себя Джастин, и в голубых его глазах (Эмми вдруг показалось, что они стали совсем-совсем блеклыми) блеснули слезы. – Бедная девочка, она расплачивается за все это. И будет платить до конца своих дней... – Джастин отхлебнул шампанского и добавил: – Давай на Рождество уедем куда-нибудь на юг. Я не вынесу еще одного такого "праздника".

Эти его слова стали отправной точкой их путешествия на Ривьеру. Сначала речь зашла было о Флориде, но Джастин отверг эту идею: во-первых, слишком близко, во-вторых чересчур много знакомых...

– Лучше как-то отделить все, что с нами было, от того, что будет дальше; положить какую-то прослойку... вроде как в сэндвиче, – сказал он несколько загадочно, но Эмми прекрасно поняла его.

Она согласилась без всякого энтузиазма – просто понимала, что Джастин прав. Может быть, это и трусость; но подобное бегство даст им возможность приноровиться к обстоятельствам.

На следующий день к Эмми пожаловали лейтенант Хейли и представитель страховой компании – поговорить об исчезнувших браслетах. О пропаже сообщил им мистер Уорд. По настоянию обоих мужчин и в их присутствии Дуг обыскал банковский сейф; браслетов там не оказалось. Кроме того, выяснилось, что именно за эти два браслета Диана продолжала платить страховку, поскольку носила их особенно часто.

Эмми не смогла поведать им ничего, кроме голых фактов; сестра вызвала ее, вручила список драгоценностей, сказала, что они хранятся в сейфе в доме Уорда, и попросила проверить их по списку и перенести в банковский сейф.

– А она знала, что... верней, могла ли, по вашему мнению, миссис Уорд подозревать, что часть драгоценностей пропала?

Нет, ответила Эмми; знай сестра о пропаже браслетов, она попросту не включила бы их в список. Но дом выставлен на продажу; в него часто приходят самые разные люди... Вообще-то ее сестра обычно держала ценности в банке, но в тот день... и Эмми объяснила, каким образом украшения попали в домашний сейф.

Оба мужчины, потупясь, слушали ее с самым серьезным видом. Наконец, лейтенант Хейли спросил:

– Как по-вашему, удивился ли мистер Уорд, обнаружив пропажу?

– Конечно, удивился! – с жаром воскликнула Эмми. – Да и я удивилась! – До нее не сразу дошел смысл вопроса. Поняв, на что намекал Хейли, она вспыхнула:

– Лейтенант, уж не предполагаете ли вы, что мистер Уорд похитил браслеты собственной жены?!

– Я ничего не предполагаю, – кисло ответил Хейли, – но вот страховая компания много чего захочет выяснить, прежде чем раскошелиться... я хотел сказать – прежде чем выплатить страховую сумму. А она, по словам мистера Уорда, весьма значительна.

– Да, браслеты очень дорогие.

Хейли попросил ее описать браслеты, и Эмми сделала это со всей точностью, на какую была способна. На лицах мужчин ничего не отразилось; их не шокировала цена побрякушек, которыми украшала свои запястья хорошенькая женщина, – точней, несколько поколений хорошеньких женщин. Эти люди давно привыкли к причудам богатых граждан.

– Хорошо. – Хейли встал. – Благодарю вас, мисс Ван Сейдем. Если вы вспомните что-то еще, будьте любезны, дайте мне знать!

– Конечно, – сказала Эмми и проводила их к выходу.

Когда дверь за ними закрылась, из столовой вышла старуха Агнес. Скрывать от нее что-либо не было ни малейшего смысла.

– Я все слышала, – сказала она. – Глупо было с ее стороны оставлять драгоценности где попало. Но я же приходила в дом! Я унесла ее одежду; я прибирала в комнате. Теперь они скажут, что это я взяла браслеты!

– Не скажут!

Каменное лицо Агнес приобрело особенно суровое и непреклонное выражение. Нижняя губа ее слегка выпятилась, глаза цветом напоминали гранит, нос, казалось, сделался еще длиннее; даже узел стального цвета волос на затылке стал тверже на вид:

– Никогда не знаешь, что взбредет в голову полицейским!

– Агнес, они не могут обвинить тебя во взломе сейфа! Между прочим, мне казалось, ты хотела провести уик-энд со своей племянницей?

– Я решила вернуться раньше, – отрезала Агнес и поджала губы.

Эмми заподозрила, что Агнес не поладила с племянницей – точней, с ее мужем, которого недолюбливала и никогда не скрывала этого. Расспрашивать старуху было бессмысленно. Эмми подумала о том, что все эти годы Агнес верно служила Джастину, матери, Диане, ей самой, – и произнесла:

– Ты всегда была предана нам, Агнес.

Но задобрить Агнес было непросто.

– Это мой долг, – сурово ответила она и, смахнув краем белого передника невидимую пылинку со стола, неожиданно добавила: – Вы очень добры ко мне. Я не допущу, чтобы эта семья попала в беду.

И Агнес удалилась.

Браслеты не обнаружились, как и их похититель. Сэнди сказал Эмми по телефону, что они скорее всего появятся в каком-нибудь ломбарде, и что полиция умеет отыскивать украденные драгоценности. Эмми снова пригласила его на ужин, и он снова отказался, сославшись на занятость. Сэнди явно не хотелось приходить к ней – и, хотя в глубине души Эмми не винила его в этом, она все больше и больше чувствовала себя изгоем.

На следующий день позвонила тетушка Медора:

– Я слышала, что ты отклоняешь все приглашения. Это же глупо!

– Знаю. Но пока я не могу...

– О, я понимаю. Но ты же не можешь всю жизнь прятать, как страус, голову в песок! Тем более что ты ничего не сделала. Ты просто пришла туда сразу после того, как... как она его застрелила.

– Но Диана не...

– Знаю, – перебила тетушка Медора. – Но ты должна решиться. Диана твоя сестра, но это не значит, что вы с Джастином имеете какое-то отношение к этой истории. Наоборот, вы должны показать всем, что вы ни при чем. Не нужно жить затворниками! Выходите в свет, как обычно. Люди вскоре обо всем забудут.

– Мы с Джастином собираемся уехать на Рождество, – устало сказала Эмми. – Когда мы вернемся, я обещаю вести себя лучше.

Повисла пауза; потом, без всякого перехода, тетушка Медора вдруг спросила:

– А как там Уорд?

По крови тетушка Медора не принадлежала к роду Ван Сейдемов, однако апломба в ней было – хоть отбавляй; ее уважали и порой побаивались. Эмми поняла, о чем сейчас пойдет речь, и ощутила противную дрожь в коленках:

– С ним все в порядке, – ответила она, – хотя, конечно, ему сейчас очень тяжело.

Но тетушка Медора не страдала излишней деликатностью.

– Мне сказали, – бесцеремонно заявила она, – что тебя видели с ним в обществе. Прекрати это делать.

– Но, тетя...

– Не надо, Эмми! Сострадание – это одно дело, а я говорю о другом. Он – муж твоей сестры, он не смеет с ней развестись; если он так поступит, никто не подаст ему руки – и тебе тоже!

– Но я не...

– Я знаю, что ты скажешь! Что ты просто жалеешь его. Естественно, – всякий пожалел бы его на твоем месте. Но у него есть жена, приговоренная к пожизненному заключению. Он не может жениться ни на ком другом. У него, разумеется, будут интрижки – но не с тобой, Эмми! Ты не должна никуда с ним ходить!

– Да я вообще не собираюсь с ним видеться, пока мы с Джастином не вернемся после праздников! – огрызнулась Эмми и только тут поняла, что разозлилась не на шутку. Обменявшись с тетушкой еще парой не слишком дружелюбных реплик, она, наконец, повесила трубку, дрожа от негодования. Эта Медора во все сует свой любопытный нос!

Но хуже всего в том, что тетка Медора права! Эмми совершила ужасную ошибку, позволив Дугу говорить, что он ее любит, всегда любил и хотел жениться на ней, а не на Диане!

И она позвонила в бюро путешествий.

– ...Тебе необходимо сменить обстановку, – внушал Джастин. – Пейзаж за окном, окружение – да все. Ты же живешь, как отшельник, с тех пор, как Диану упекли за решетку.

– Ты тоже, – мягко сказала Эмми, зная, как дорожил он своей клубной жизнью.

– А как я могу сидеть и играть в бридж, зная, что все вокруг думают, будто моя падчерица – убийца! Да я сразу начинаю отвлекаться и проигрывать... Нет, все-таки лучше всего поехать в Ниццу. Там побольше народу и поменьше знакомых. Ах, – вздохнул он, – в дни моей молодости Ницца была самым модным курортом.

На этом они и порешили, хотя, по правде говоря, ни Джастину, ни Эмми не хотелось никуда ехать.

Потом Джастин, без ведома Эмми, предложил Дугу присоединиться к ним.

– Он говорит, что пока не может, – с довольным видом докладывал Джастин после разговора с Дугом, – но приедет к нам накануне Рождества и останется надолго.

Эмми вскочила:

– Ох, только не это!

Джастин явно удивился:

– Ты хочешь сказать, что я не должен был приглашать его? Но я уже сделал это.

– В таком случае... в таком случае отмени свое приглашение! – в отчаянии потребовала Эмми.

– Но почему? – искренне недоумевал Джастин. – Ему тоже нужно сменить обстановку, Эмми. И он – член нашей семьи.

– Джастин, прошу тебя...

– Это не похоже на тебя, Эмми, – нахмурился отчим. – Ты что, боишься пересудов? Но там не будет никаких знакомых...

– Не в этом дело... Джастин, ради Бога, скажи ему, что мы передумали ехать, или что... ну, выдумай что-нибудь!

– Значит, – сказал Джастин, пристально глядя на нее, – ты боишься в него влюбиться?

– Нет! Нет!

– Ну, тогда позволь ему приехать! Подумай только, каково будет Дугу в одиночестве отмечать Рождество.

– Почему – в одиночестве? У него есть приятели...

– Приятели – это не семья. Мы для него – самые близкие люди. Пойми, Эмми, я не могу ни с того ни с сего заявить ему, что ты не хочешь его видеть!

– Значит, это сделаю я! – отрезала Эмми.

Джастин сделал себе коктейль и заговорил о подготовке к путешествию. Он, конечно же, хотел лететь самолетом; он никогда еще не летал на реактивном лайнере. И, разумеется, ему нужно было купить новую одежду...

Постепенно Эмми поняла, что у нее не хватает духу сказать Дугу, чтобы тот не приезжал. Джастин так радостно суетился, так бегал по магазинам – "Данхилл", "Брукс Бразерс"... Он стал почти похож на себя прежнего.

Эмми забронировала билеты. Все было решено.

Только по ночам, когда сон к ней не шел, она думала о Дуге и о собственном неблагоразумии. Со дня памятной прогулки в День Благодарения она видела его всего три-четыре раза, но неизменно в час коктейлей, когда Джастин был дома, и потому она не могла прямо сказать Дугу, что он не должен приезжать к ним на Рождество. Джастин и Дуг говорили о поездке как о деле вполне решенном и совершенно естественном, и Эмми никак не могла набраться храбрости.

В день накануне отъезда позвонила одна из сиделок тетушки Медоры и сказала, что та желает видеть Эмми. Наверняка, с тоской подумала Эмми, тетка пронюхала, что Дуг собирается на Рождество в Ниццу! Она очень вежливо, но непреклонно велела передать тете Медоре, что шлет ей наилучшие пожелания, прийти никак не может, но непременно позвонит, когда вернется из поездки. Сиделку явно не удовлетворил такой ответ, но Эмми учтиво попрощалась и повесила трубку, искренне надеясь, что тетушка Медора не огреет бедную сиделку тростью по голове.

На самом же деле, в этот день, восемнадцатого декабря, Эмми отправилась в центр за покупками. Шел легкий снежок, но в морозном воздухе ощущалось приближение сильного снегопада. Доехав до Плазы, Эмми вышла из такси и двинулась по Пятой Авеню, поглядывая на залитые светом праздничные витрины. Она думала о прежних временах, когда перед Рождеством они с Дианой и порой еще с какими-нибудь приятелями бегали по магазинам, сверяясь со списком рождественских подарков и весело щебеча. "Давай заглянем!" – кричала Диана и за руку тащила Эмми в "Картье", на выставку изделий из кожи на Марк-Кросс, или в Рокфеллер-Центр, где они подолгу стояли на холоде, слушая рождественские песенки и глазея на огромнейшую елку.

Эмми зашла в банк за дорожными чеками, затем в бюро путешествий – подтвердила заказ и выкупила билеты, затем в "Сакс" – за спортивной одеждой. Она выбрала несколько вещей, показавшихся ей яркими и поднимающими настроение, и направилась домой.

А снег тем временем шел все гуще, и все сильней дул ветер. Дойдя до парка, Эмми окончательно замерзла, ноги ее в туфлях-лодочках промокли насквозь. Она очень жалела, что не поймала такси – но вряд ли это было возможно в разгар рождественских распродаж, да еще и в метель. Достаточно одной-единственной снежинки или капельки дождя, сердито думала Эмми, чтобы все нью-йоркское уличное движение превратилось в одну большую пробку. Воздух был морозен и свеж; колючие снежинки жалили ей щеки.

Когда она добралась домой, Джастина все еще не было, зато в гостиной ее дожидался Дуг. Агнес впустила его и подала ему чаю; убежденная трезвенница, она в конце концов примирилась с обычаем угощать коктейлями, но если дело оставлялось на ее усмотрение, неизменно наливала чай.

Дуг вскочил и бросился навстречу Эмми, протягивая руки:

– Эмми! Ты совсем девчонка! Я в жизни еще не видел таких пунцовых щек! – Он радостно, как в былые времена, рассмеялся – и вдруг наклонился к ней, чмокнул в щеку и, взяв за подбородок, повернул ее лицо, чтобы поцеловать вторую. – Прости, Эмми. Не удержался. Я бы и дальше это делал, да боюсь, ты будешь недовольна. – Внезапно он протрезвел: – Эмми, я думаю, мне не стоит ехать во Францию на Рождество.

Я тоже так думаю, чуть было не сказала Эмми, но сдержалась. Дуг продолжал:

– Пойдут пересуды, сплетни. Они пойдут в любом случае, с какой бы женщиной меня не увидели. Начнутся намеки...

– Ты беседовал с тетушкой Медорой! – осенило Эмми.

– Да. До нее дошел слух о том, что я собираюсь приехать к тебе и Джастину на Рождество, она позвонила мне и заставила прийти к ней.

– Все-то она знает, – проворчала Эмми. – Старая сплетница...

– Но она права, – негромко сказал Дуг. – Я не имею права ставить тебя в двусмысленное положение, Эмми. Я уже говорил тебе об этом... тогда, в парке. И повторяю сейчас.

Назойливость и властность тетушки Медоры могли вынудить к бунту даже безропотную овечку – а Эмми отнюдь не была безропотной овечкой. Она немедленно заняла оборонительную позицию:

– С тех пор как вы с Дианой поженились, вы всегда проводили Рождество с нами. Никто ничего не скажет! – твердо сказала она и тут же поняла, что усугубляет свою ошибку. Чем меньше она будет видеться с Дугом, тем лучше будет для нее, Дуга и Дианы.

Но Дуг невероятно растрогался:

– Эмми, ты серьезно? Ты правда хочешь, чтобы я приехал?

– Не говори глупостей. И я, и Джастин – мы оба этого хотим.

– Но я... Эмми, я не уверен, что у меня хватит силы воли поступать правильно. Ты так добра, так великодушна – мне кажется, что, если бы ты любила меня, то согласилась бы даже на тайные отношения... Но это не для тебя. Твоя тетка права. Ох, милая... – Дуг прикоснулся к ее руке; затем взгляд его упал на ее промокшие туфельки. – Ты что, гуляла пешком в такую метель?! Ну-ка, сядь! – Он усадил Эмми в кресло, опустился перед ней на колени и снял с нее туфли. – Промокла насквозь! И чулки тоже. Надо переодеть... О, Эмми, – произнес он со странным всхлипом, обхватил обеими руками ее ногу и внезапно поцеловал ступню. Он хотел проделать то же самое со второй ногой – и Эмми кольнуло неведомое до того мгновения чувство, отчасти жалость, отчасти что-то иное, непонятное, – но тут с порога раздался голос Сэнди:

– Привет.

Всем троим стало до ужаса неловко. Дуг обернулся, не спеша, с достоинством, встал и ответил:

– Привет.

Взгляд серо-зеленых глаз Сэнди не оставлял сомнений: он все понял. Эмми почувствовала, что щеки ее пылают.

– Эмми гуляла по снегу, – невозмутимо сказал Дуг, – и промочила ноги.

– Я не слышала, как ты вошел, – сказала Эмми и поняла, что голос ее дрожит.

– Вижу, – сухо ответил Сэнди. – Простите, что помешал. Я принес тебе рождественский подарок, Эмми.

В руке у него была большая квадратная коробка, обернутая ало-зеленой подарочной бумагой и перевязанная серебряной лентой; под ленту была просунута живая роза.

– Сэнди! – Эмми подпрыгнула и подбежала к нему. Прежде они никогда не обменивались подарками на Рождество, хотя Сэнди обычно присылал ей цветы. – Можно сейчас открыть?

– Вообще-то лучше подождать до Рождества, – сказал Сэнди, – но, с другой стороны, эта штука тяжеловата, чтобы везти ее с собой; так что лучше оставить ее дома – если, конечно, она вообще тебе понравится...

– Ну дай же! – Эмми выхватила у него коробку.

Сэнди усмехнулся; Дуг оставался безучастным. Эмми вынула розу и вставила ее в волосы, разорвала обертку и раскрыла коробку.

Это была статуэтка танцовщицы из венецианского стекла, столь прекрасная, такой тонкой работы, что Эмми невольно вскрикнула от восторга. Золотые крупинки в стекле сверкали и переливались, так что, казалось, еще миг – и фигурка наяву закружится в танце.

– Сэнди! – воскликнула Эмми. – Какая красота!

Сияя, она принялась искать достойное место для статуэтки, примеряя ее то к одному, то к другому столику. Сэнди и Дуг молча наблюдали за ней; затем Дуг произнес:

– Золотая девочка для "золотой девочки". Весьма символично, Сэнди.

– Иногда ты бываешь чересчур умен, Дуг, – добродушно отшутился Сэнди. – Я рад, что тебе нравится, Эмми. Мне она тоже сразу понравилась.

Но слова Дуга неприятно задели Эмми. Ее поразило, что Дуг, со своей хваленой интуицией, заподозрил Сэнди в таком мотиве для выбора подарка. Да, независимый Сэнди, быть может, и не хотел вступать в слишком дружеские отношения с девушкой, у которой много денег; но не в его натуре было намекать на это столь тонко и изысканно...

– Она прекрасна, – снова похвалила Эмми. – Спасибо, Сэнди. Но она же, наверное, стоит целое состояние!

– Ну, не то чтобы целое... – по-прежнему добродушно ответил Сэнди. – Значит, вы скоро уезжаете? Я слышал, Дуг намерен провести Рождество с вами?

Все-то он слышит, прямо как тетушка Медора, подумала Эмми и поставила статуэтку на стол, не переставая любоваться ее хрупкой прелестью. Дуг сказал:

– Да. Эмми и Джастин любезно пригласили меня. И я очень этому рад. Эмми, с этой розой в волосах ты похожа на Кармен.

Сэнди оценивающе взглянул на Эмми:

– Я бы не сказал. Для Кармен Эмми недостаточно смугла и темноволоса. К тому же, роза у нее в волосах, а не в зубах. Кстати, Эмми, тебе нужно переобуться... – практично добавил он.

– О, да! Я сейчас. Вы оба знаете, где у нас выпивка.

Она направилась к двери, а Сэнди обратился к Дугу:

– Ты, конечно, собираешься повидаться с Дианой перед отъездом?

– Конечно, – холодно подтвердил Дуг. – Она считает, что мне обязательно нужно съездить на Ривьеру. Опять же, моя постановка, похоже, доживает последние деньки. Рождественские каникулы она еще протянет, а в январе, боюсь, сойдет со сцены.

Вот почему на следующий день, думая о Томасе Такере, о пьесе Дуга, которая хоть и не провалилась, но и не стала громким событием в театральной жизни, думая еще и о Коррине, Эмми в одиночестве отправилась в театр, где и сделала о Коррине Харрис странное открытие.

 

11

В тот вечер, когда Сэнди принес золотую танцовщицу, он и Дуг выпили по парочке коктейлей с Джастином. Джастин был розовощек, улыбался и вообще вел себя как раньше. Когда гости ушли – одновременно, – и Эмми, проводив их, вернулась в гостиную, Джастин спросил:

– Что это с ними? Поскандалили?

– С чего ты взял?! Сэнди принес мне подарок к Рождеству. Вот, посмотри! Правда, чудо?

– Стоит немалых денег, – рассудительно заметил Джастин. – Я так полагаю, Дугу это не понравилось?

– Послушай-ка, Джастин, – встревоженно и сердито произнесла Эмми, – уж не вбил ли ты себе в голову, что эти двое соперничают, дабы завоевать мою... мое расположение?

– Скорей, твою руку, – поправил Джастин и, подумав, добавил: – Нет, я так не думаю. У Сэнди достаточно здравого смысла, чтобы не жениться на обладательнице такого богатства; ну, а Дуг женат – и будет женат еще много-много лет.

Агнес, наконец-то, соблаговолила подать ужин.

Джастин радостно сообщил, что готов к путешествию. Эмми сказала, что она тоже; в тот день она получила дорожные чеки и билеты. Агнес с угрюмым видом заявила, что собирается на все праздничные дни к племяннице, и что уборщица будет приходить ежедневно, проветривать квартиру, вытирать пыль и забирать почту.

На следующий день Эмми улучила минутку и написала кратенькое благодарственное письмо Сэнди. Их самолет улетал в полночь; к вечеру Эмми закончила сборы, разделалась со всеми делами и внезапно решила пойти в театр, сообразив, что увидит пьесу Дуга в последний раз.

Перед Рождеством билеты на любые представления обычно идут нарасхват; но с постановкой Дуга так не случилось. Партер был полон примерно на треть, но Коррина играла так, точно был аншлаг, зрители толпились в проходах, и она не имела права их разочаровывать – ни одного, ни на миг! Эмми любовалась тем, как грациозно она движется, как тонко чувствует паузу, и чувствовала, что начинает относиться к этой женщине с большим уважением.

Да, Томас Такер был прав – Коррина действительно очаровательна! Теперь Эмми понимала, что нашел в ней Гил Сэнфорд. У него было достаточно денег, чтобы обеспечивать себя, хотя он никогда не жил в роскоши; но женитьба означала бы для него немалые расходы. Однако, глядя на блестящую игру актрисы, Эмми видела, что эта женщина способна была разжечь в Гиле истинную страсть. Дуг написал для нее хорошую роль, и Коррина провела ее великолепно. Ее несколько раз вызывали на сцену, да и сама Эмми хлопала до тех пор, пока у нее не заболели ладони. Затем Коррина вывела на сцену остальных актеров и грациозным жестом представила их публике; в конце процессии был и юный Томас. Эмми снова подумала о том, что он не по возрасту умен и проницателен.

Она подождала, пока зрители разойдутся, и поднялась за кулисы. Швейцар узнал ее и молча пропустил. Рабочие сцены разбирали декорации. Эмми всегда казалось, что закрытию спектакля должна сопутствовать тоска; но впереди была рождественская неделя, и за кулисами царило радостное предпраздничное оживление.

Эмми подошла к грим-уборной Коррины, постучала и услышала: "Войдите!"

Первым, что она увидела, было ярко освещенное трюмо – и в нем лицо Коррины с округлившимися от удивления карими глазами. На лицо актрисы был нанесен театральный крем для снятия грима, темные волосы были убраны под полотенце, еще одно полотенце лежало на плечах поверх алого халата.

– Ой, мисс Ван Сейдем! Как мило, что вы зашли! Ну, как вам сегодняшний спектакль?

– Вы были неподражаемы, – искренне ответила Эмми.

Лицо Коррины потеплело:

– Знаете... когда в зале мало публики, я всегда стараюсь отблагодарить людей за то, что они пришли....

– Вам это удалось.

Коррина приложила к щеке салфетку.

– Я слышала, Дуг собирается на Рождество к вам во Францию?

Ну надо же, ядовито подумала Эмми, все все слышат! Она молча кивнула.

– Я рада, – продолжала Коррина. – Ему в последнее время приходилось несладко. – Она промокнула крем, выбросила салфетку и медленно произнесла: – Мне ужасно горько за его жену. – Ее глаза в зеркале встретили взгляд Эмми. – Я, правда, любила Гила – по-своему. То есть... Видите ли, мне кажется, Гил любил меня больше, чем я его. Впрочем, нет, не так. Не знаю, как объяснить. Наверное, мы еще могли быть счастливы... А теперь... Но вы видите, у меня есть моя работа. Это большое утешение.

Эмми чувствовала, что ее восхищение этой женщиной растет с каждой минутой. Коррина больше не играла оскорбленную герцогиню, а вела себя просто, искренне и очень мило.

Коррина взяла свежую салфетку.

– Это был ужасный удар. Он же был в тот самый день на репетиции. Ну, вы знаете все это. И он действительно сказал мне, что собирается к Дугу, взять какие-то бумаги или что-то в этом роде. Но на самом деле он, конечно же, шел к... к ней. Он не говорил мне ни об этой записке, ни о... Простите. Мне не хотелось причинять вам боль. Не нужно было говорить об этом. Когда вы уезжаете?

– Сегодня. – Эмми поглядела на часы и встала. – Мне пора домой, за Джастином – и в аэропорт. Просто мне очень хотелось перед отъездом еще раз увидеть спектакль.

– Надеюсь, вы хорошо проведете праздники. Я, правда, рада, что Дуг будет с вами. Было бы ужасно, если бы он встречал Рождество один, в то время как его жена... Ох, извините меня, я опять о ней заговорила... – Коррина встала и посмотрела Эмми в глаза: – Мне очень стыдно, что я была так груба в то утро, но... я была очень расстроена и, пожалуй, немного не в себе. Но все это в прошлом.

– Мне было жаль вас, – правдиво ответила Эмми.

Тут раздался стук, дверь приоткрылась, и показалась голова юного Томаса:

– Ой, я не знал, что вы не одна... Мисс Ван Сейдем! Это вы!

– Я пришла посмотреть спектакль и пожелать вам всем... – Эмми не могла сказать "веселого Рождества", поэтому запнулась и выпалила: – ...доброго Рождества.

Лицо Томаса омрачилось:

– Хорошо бы. Лишь бы не закрыли спектакль и я не остался без работы. Потому что тогда папа упечет меня в какую-нибудь брокерскую контору, а я не умею складывать – честное слово, не умею! И вычитать тоже. Но если он перестанет меня содержать, то... Ладно. Счастливого вам Рождества, мисс Ван Сейдем. Надеюсь, когда вы вернетесь, пьеса еще будет идти.

Значит, Томасу Такеру тоже известно, что она уезжает с Джастином и что Дуг намерен к ним присоединиться... Эмми пожала руки Томасу и Коррине; та простилась с ней дружески и сердечно.

Да, думала Эмми в такси по пути домой, она явно недооценила Коррину. Томас был прав: в этой женщине есть гораздо большее, чем может показаться, когда видишь ее в роли – в любой роли.

Когда Эмми подъехала к дому, машина уже ждала, вещи были уложены, а Джастин, не глядя на часы, с довольным видом попивал виски с содовой.

Все – Агнес, лифтер, швейцар, портье – все пожелали Эмми и Джастину счастливого Рождества, и такси помчало их в аэропорт. Как ни странно, они успели вовремя, и самолет тоже отправлялся без опоздания. Сделав одну пересадку в Орли, они наконец приземлились в Ницце, и взорам их открылся ослепительный – золото на голубом – Лазурный берег.

Повсюду огромными пурпурными пятнами цвели бугенвиллеи; у гостиницы пестрели анютины глазки; сквозь высокие окна комнаты Эмми лился щедрый солнечный свет. Сверкающее море переливалось всеми оттенками синевы; волны ласково омывали берег, унося с собой мелкие камешки и обтачивало их, возвращая еще более гладкими и блестящими – и так было с незапамятных времен...

Эмми воспряла духом, прогуливаясь из конца в конец Английской набережной и вдыхая целительный ароматный воздух. Она снова начала с радостью предвкушать завтрашний день и даже следующий час. Такого не было с ней давно – с того самого момента, как она вошла в дом Дианы и увидела убитого человека... Она не позволяла себе думать о том, что Диана встретит Рождество в тюрьме – и, возможно, так будет еще долгие, долгие годы...

Джастин тоже расцвел. В первый же день он нашел магазин, где можно было рассчитывать на ежеутреннюю свежую фиалку, а также обзавелся новыми приятелями – партнерами по бриджу. Иногда он гулял с Эмми. Она чувствовала себя так, словно выздоравливала после долгой, тяжелой болезни.

– Живи нынешней минутой, Эмми, – сказал ей как-то Джастин. – Живи настоящим. Это – единственное, в чем человек может быть уверен. Ой, – воскликнул он, глянув на часы, – настало время сыграть партию-другую в бридж. Ты ведь не будешь скучать без меня?

– Нет.

Но четыре светлых, ярких дня пролетели быстро, и день Рождества и прилета Дуга надвигался с пугающей неотвратимостью. Эмми охватила смутное, тревожное чувство; как ни гнала она его, оно возвращалось вновь. В тот самый день, рано утром, она купила обоим мужчинам подарки – по берету и по шарфу; а после обеда они с Джастином отправились в аэропорт – встречать Дуга.

Эмми сразу же, не дожидаясь вечера, отдала Джастину его берет и шарф – в их семье было принято обмениваться рождественскими подарками прямо с утра. Джастин пришел в восторг и радовался, как ребенок; его, в отличие от Эмми, не терзали тревожные предчувствия. Собираясь в аэропорт, он облачился в синее пальто, просторные серебристо-серые брюки и замшевые туфли того же цвета, лихо заломил новый берет набок и выглядел немыслимо молодо – хотя по-прежнему напоминал денди эпохи Эдуардов.

Дуг бежал им навстречу, перебросив пальто через руку:

– Как здесь здорово!

Он легонько чмокнул Эмми в щеку и пожал руку Джастину. Едва они сели в такси, как тревога Эмми бесследно испарилась: муж ее сестры вел себя непринужденно, естественно, бурно восторгался морем, рассказывал, какая ужасная погода – беспрерывные метели – стояла все эти дни в Нью-Йорке...

Вечером, после ужина с шампанским (Джастин всегда заказывал его, будучи в радужном расположении духа), Дуг вручил им подарки: еще один шикарный шарф, при виде которого у Джастина загорелись глаза, и крохотную золотую брошку для Эмми в форме четырехлистного клевера.

– Я знаю, у тебя море драгоценностей, – робко произнес он, – но я подумал, что, может быть, эта безделушка...

– Мне очень нравится, – просто сказала Эмми, поблагодарила его – и вдруг вспомнила о подарке Сэнди, золотой танцовщице. А она ведь за все эти дни не отправила ему даже открыточки...

Но ужин прошел прекрасно. Потом они гуляли по набережной, где с одной стороны горели и переливались разноцветные огни Ниццы, а с другой шелестело ночное море, простирающееся до самых берегов Африки. Рождественским утром Эмми и Дуг отправились в церковь, а Джастин хитро заявил, что каменные ступени слишком круты и холодны для его старых косточек; причем выглядел он при этом совсем молодо и бодро.

Всех троих словно опьянил воздух свободы – свободы от дома, от убийства и его последствий. Это длилось целую неделю. Они наняли машину, раскатывали по побережью, куда душа пожелает – и ни разу не встретили знакомого лица. Они ездили вверх-вниз по Ривьере, от Канн до Кап-Фера; они прокатились в Грасс, где воздух был напоен ароматом цветов, которым суждено превратиться в духи... На старом цветочном базаре в Ницце они купили столько цветов, что комната Эмми стала напоминать оранжерею – гвоздики, мимоза, розы, фрезии... В Вилль-Франш, в ресторанчике, они ели рыбу, тушенную в белом вине. Они резвились беззаботно, как дети, – и Эмми чувствовала себя предательницей по отношению к Диане. Она знала, что Дуг пишет жене; однажды он сказал, что передал Ди привет от нее. Однако сам он не получал от нее писем, а если и получал, то Эмми не знала об этом, потому что Дуг взял за правило самолично забирать по утрам почту, состоявшую, главным образом, из рождественских открыток.

В канун Нового Года они отправились потанцевать. Эмми надела единственное взятое с собой нарядное платье из белого шифона, с еле заметным светло-зеленым оттенком, – и с вызовом, словно тетушка Медора в этот миг наблюдала за ней, приколола к плечу брошку – четырехлистный клевер. Дуг сразу заметил это, и глаза его засияли. Он сказал, что платье Эмми похоже на белую сирень – это был единственный комплимент, который он себе позволил.

Когда Дуг пригласил Эмми на танец, ее укололо какое-то нехорошее предчувствие; она сказала себе, что это глупо, и встала. Дуг танцевал прекрасно, да и сама музыка вселяла радость. Ни разу он не привлек Эмми к себе слишком крепко, не разу не прижался щекой к ее волосам, ни разу не сжал ее руку. Настал Новый Год, часы начали бить двенадцать, свет на несколько мгновений погас, и все, кто был в зале, расцеловались; но Дуг лишь легонько коснулся губами ее щеки.

Ночь на второе января принесла первую тревожную весть из дому: позвонил Сэнди.

– Надеюсь, что не разбудил тебя. У вас, наверно, уже за полночь?

– Неважно. – Эмми заставила себя открыть глаза, включила ночник и сонно сказала: – С Новым Годом.

– И тебя с Новым Годом. Но я звоню не за этим.

Сердце у Эмми бешено заколотилось; она рывком села на постели:

– Диана?!

– Нет-нет, с ней все в порядке. Я ездил к ней на следующий день после Рождества. Она молодец, хорошо держится. Тут другое... Агнес пропала.

– Ох, – Эмми с облегчением откинулась на подушки. – Агнес вечно пропадает. Она сказала, что едет к племяннице, и...

– Нет. – Голос Сэнди звучал громко и ясно. – Она туда не доехала. Тревогу подняла как раз-таки ее племянница. Она вспомнила, что мистер Бигэм – ваш семейный адвокат, и позвонила ему, чтобы через него связаться с тобой. А он поручил это мне, потому что сам лежит со сломанной ногой. Этот старый болван решил поучить свою внучку кататься на коньках на Рокфеллер-Плаза. Дело в том, что Агнес должна была приехать к племяннице, но не приехала, и, насколько известно мне, нигде за все эти не объявлялась.

– Но... Сэнди, у могли найтись какие-нибудь другие дела!

– Нет, – твердо сказал Сэнди. – Племянница сказала, что Агнес везла рождественские подарки детям. Этим делом она никак не могла пренебречь.

Эмми несколько мгновений подумала:

– Это верно. А в больницах ты узнавал? Вдруг она попала в аварию?

– Узнавал. Нигде ее нет. Я и в твоей квартире был, разговаривал с уборщицей, которую наняла Агнес; она тоже сказала, что та уехала к племяннице. В последний раз она видела Агнес на следующий день после твоего отъезда. У тебя есть хоть какие-то догадки о том, где она может быть?

Эмми вдруг пробрал озноб, словно зловещая черная туча, преследовавшая их семью в Нью-Йорке, догнала ее и здесь.

– Нет. Агнес не из тех, у кого есть друзья.

– Тогда мне придется заявить в Бюро по розыску пропавших без вести.

– Ты что?! Да Агнес с ума сойдет!

– У тебя есть другие предложения?

У Эмми упало сердце:

– Не знаю, что делать. Но я чувствую, поверь, что она вот-вот объявится и все объяснит.

– Ее племянница почему-то так не думает. Ладно, я заявлю в Бюро. У тебя есть ее фотография?

– С собой – нет. Но постой. Скажи уборщице – а еще лучше управляющему домом, он тебя знает, – чтобы пустили тебя в квартиру. Дома есть альбом с семейными фотографиями, только я не помню, где он лежит. Скорей всего, в маленькой библиотеке рядом с гостиной, в одном из шкафов. Ну, помнишь, та маленькая комнатка, темная, в которую мы редко заходим.

– Хорошо. Ну, а у тебя как дела? – спросил он запоздало.

– Все прекрасно.

– Дуг, надо полагать, с вами?

– Да, он приехал накануне Рождества.

– Ну, отдыхайте. Если появятся какие-нибудь новости об Агнес, я сразу дам тебе знать.

Раздались короткие гудки. Эмми медленно повесила трубку. Голос Сэнди словно вернул ее в Нью-Йорк и наполнил ощущением прошлогодней трагедии... Она стала думать про Агнес. Господи, как не хочется, чтобы ее фотография попала в полицию, чтобы ее разыскивали как пропавшую без вести...

Действительно, не привезти детям племянницы подарки к Рождеству – это совсем не похоже на Агнес. Вот что на нее похоже – так это вернуться домой в любой момент, как ни в чем не бывало, с неприступным и невозмутимым видом...

Эмми понимала, что, пока она здесь, она ничего не может сделать. Но уснуть она уже не смогла. Устав ворочаться в постели, она встала, распахнула высокие окна и принялась наблюдать, как из-за моря поднимается багрово-огненный шар солнца...

Она не рассказала о звонке Сэнди ни Джастину, ни Дугу. Незачем их волновать. К середине дня ей даже удалось убедить себя, что скрытная Агнес просто-напросто отправилась не к племяннице, а к кому-то другому, и со дня на день вернется домой. Черная туча, повисшая над ней в тот миг, когда она услышала голос Сэнди, не улетела и не рассеялась; но Эмми все равно решила ничего не говорить мужчинам.

После Нового Года Дуг остался с ними еще на целых две недели. Лазурно-золотые деньки продолжались; на горизонте в синеватой дымке уходили в небо альпийские вершины; волны Средиземного моря с гулкими вздохами омывали берег, как сотни лет назад, когда его бороздили римские галеры. Эмми, Джастин и Дуг не теряли времени даром и каждый день придумывали себе все новые занятия и развлечения: иначе нельзя, если хочешь отвлечься, забыть, спастись...

Однажды вечером, когда Джастин играл в бридж, а Эмми и Дуг прогуливались по набережной, он небрежно приобнял ее за талию. Он – муж моей сестры, подумала Эмми, и она приговорена к пожизненному заключению...

К пожизненному... Эти слова эхом отразились в шорохе волн. Эмми мягко убрала руку Дуга и сказала, что уже поздно; пора возвращаться в гостиницу и забирать Джастина.

На следующий день Эмми и Дуг наняли машину и отправились на прогулку по горной дороге вдоль Пти-Корниша. В другой машине ехали Джастин и головокружительная молодая вдовушка, с которой он познакомился в Монте-Карло.

Дорога оказалась долгой. Когда в долину начали спускаться синие тени, они остановились попить чаю в крохотной гостинице, прижавшейся к подножию крутого горного склона. Чай был невкусным, и Дуг заказал вина, которое, напротив, оказалось отменным. Они неторопливо смаковали его, беседуя; но внезапно Эмми твердо сказала, что пора возвращаться в Ниццу.

Дуг расплатился, и они вернулись к машине, припаркованной в крохотном, вымощенном булыжником дворике. По тропе они выехали обратно на дорогу – и за крутым поворотом взглядам их открылся великолепный вид: безбрежное море, черные силуэты кипарисов, темно-синие вершины гор... Дуг остановил машину, выключил мотор и зажег фары.

– Это на случай, если какая-то машина вдруг выскочит из-за поворота, – сказал он; затем повернулся и в сгущающейся мгле, в обволакивающей тени кипарисов нежно заключил Эмми в объятия. Она чувствовала тепло его рук и мягкой фланелевой куртки, шелковистость его шарфа, ощущала щекой его гладкую, но твердую щеку. Она снова почувствовала себя девочкой-подростком, влюбленной в Дуга, словно и не было всех этих лет и всего, что за них произошло. Зачарованная, она очутилась внезапно в зачарованном месте под темно-фиолетовым небом, где чернели стройные кипарисы, а с моря дул легкий, ласковый бриз. Дуг повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы, затем еще раз.

– Ты скажешь, что так нельзя, – хрипло произнес он. – Но только так и можно. Можно и нужно. Я не могу помочь Диане. Я не...

Чары рассеялись. Диана отпрянула, но Дуг крепче привлек ее к себе и ликующе выкрикнул:

– Ты любишь меня, я знаю! Я не стал бы ничего делать, не будь я уверен в этом!

– Нет, нет, ты ошибаешься. Отпусти меня, Дуг. Давай вернемся в Ниццу.

Он отпустил ее и некоторое время сидел молча, опираясь на руль; глаза его были темнее ночного моря.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Я не хочу, чтобы ты была несчастна. Но выход должен быть, и я его найду.

Он завел машину, и они помчались вниз, навстречу ярким огням Ниццы. К тому времени, как они подъехали к гостинице, уже совсем стемнело, и взволнованный Джастин маячил перед входом, дожидаясь их.

На следующий день, рано утром, Дуг сказал, что возвращается в Нью-Йорк. Решение было внезапным, и Джастин изо всех сил пытался отговорить его, но Дуг сказал, что его беспокоит судьба спектакля. Эмми промолчала. Потом Дуг улучил минутку наедине с ней – в ее номере, в просторной гостиной. Аромат фиалок, которые он неизменно приносил Эмми, и резкий, приторный запах фрезий, казалось ей, будут преследовать ее всю жизнь... Дуг сказал только одну фразу:

– Ты знаешь, почему я уезжаю.

Она кивнула – и тут зашел Джастин за ежеутренней свежей гвоздикой. Они втроем отправились в аэропорт, и возможности поговорить с глазу на глаз больше не представилось.

– Теперь нам будет одиноко, – вздохнул Джастин, глядя, как самолет отрывается от взлетной полосы.

– У тебя же есть твоя молодая вдовушка, – поддразнила его Эмми.

– Никого у меня нет. Да к тому же, она и не вдовушка вовсе; я горько заблуждался. У нее есть муж, – Джастин легонько вздрогнул, – кстати, настоящий атлет. Гольф, бокс, охота и все такое. Он приезжает на следующей неделе.

Эмми рассмеялась, хотя ей было совсем невесело:

– В таком случае тебе нужно или расстаться с ней, или самому заняться боксом!

Джастин не снизошел до ответа.

Дуг дал о себе знать только через неделю. Но на этой неделе прозвучал еще один тревожный звонок от Сэнди.

 

12

Письмо от Дуга пришло в полдень. Долетел он благополучно, спектакль закрывается, он был у Дианы, она жива-здорова. "Мне кажется, она все знает, Эмми. Она догадывается. Я ни слова ей не сказал, но уверен, что она знает". Дальше в письме говорилось, что браслеты не найдены, и полиция пока не нашла никаких следов. Лейтенант Хейли, еще один полицейский и Сэнди ездили к Диане и беседовали о браслетах. Она не могла вспомнить, когда надевала их в последний раз, но ее обрадовало, что кражей заинтересовался Хейли: по ее мнению, это может означать, что он не полностью уверен в ее виновности. Сам Дуг еще раз обыскал собственный дом: "Ты же знаешь, как беспечна Диана; она вполне могла сунуть их в какую-нибудь сумочку или забросить в дальний угол и забыть об этом. Но я ничего не нашел". В денежных делах, подумала Эмми, Диана отнюдь не беспечна; с другой стороны, ей ничего не стоит оставить драгоценности в бумажном пакете под кроватью... Дальше Дуг писал, что в Ницце ему было очень хорошо, что эти дни стали для него глотком свежего воздуха, и что он никогда о них не забудет. Письмо заканчивалось словами: "Эмми, милая, ты все помнишь – ты должна помнить. И я никогда не забуду те мгновения над морем, возле маленького ресторанчика, где мы пили чай; не забуду темные тени кипарисов, и огни Ниццы далеко внизу, и мы вдвоем – ты и я... не стану продолжать. Но я люблю тебя".

Эмми частично зачитала письмо Джастину.

– Много ты пропустила? – проницательно спросил он.

– Почти ничего.

– Неправда. Ты пропустила самое важное. Я не вчера родился, и прекрасно вижу, как у вас с Дугом обстоят дела. Ты была права, не стоило мне его приглашать. Дело дрянь: Дуг связан с женщиной, которая сидит в тюрьме, а ты... Ох, Эмми, не знаю... Иногда свет считает дурным то, что на самом деле хорошо. С другой стороны, – поспешно добавил он, – вряд ли тебе или Дугу стало бы легче, если бы он развелся. А жить с ним вместе, если он не разведется с Дианой и не женится на тебе, ты не сможешь – по крайней мере, я себе этого не представляю. – Он вздохнул. – А может быть, я и неправ. – Джастин помолчал, глядя, как Эмми складывает письмо и прячет в сумочку. – Забавно, – сказал он наконец. – Никогда я не считал себя замшелым стариком, а уж тем более – ханжой; но порой обнаруживаешь в себе самые неожиданные вещи. Представляю, что устроит тебе по возвращении твоя тетка Медора.

– Она уже устроила, – сухо ответила Эмми.

– Вот-вот, а ты продолжаешь ее содержать. Все для нее делаешь. По идее, она должна поддерживать тебя, помогать, а не...

– Пожалуй, ей кажется, что именно это она и делает, – пошутила Эмми, но внезапно поняла, что это правда.

Джастин оказался прав: им обоим стало одиноко без Дуга. Джастин пришел в уныние и начал заговаривать о том, чтобы перебраться в другое место. Может быть, в Рим, неуверенно сказал он, но потом решил, что в это время года в Риме слишком холодно и сыро. В конце концов, они остались в Ницце, несмотря на прозвучавший в ту же ночь звонок Сэнди.

Сэнди говорил сухо и кратко. Даже не спросив, как дела, он сразу приступил к делу:

– Ты помнишь водителя такси, который свидетельствовал на суде?

– Что? Нет... Ой, погоди. Кажется, вспоминаю. Но он почти ничего не сказал...

– Он сказал, что неподалеку от дома Дианы посадил в свою машину пожилую женщину и отвез ее в "Мэйси". Так вот, эта женщина – Агнес.

Эмми показалось, что ее окатили ледяной водой:

– Агнес?! Не может быть!

– И тем не менее. Я нашел у тебя дома ее фотографию, отнес в полицию; там отпечаток размножили и расклеили по городу. Таксист увидел фото и явился в полицию... Эмми, ты хоть думала о том, что с ней могло случиться?

– Да! Но с Агнес так бывает! Она появляется и исчезает, но она надежный человек... Нет, Сэнди, я не слишком волновалась о ней.

– Да, думаю, тебе и без того было о чем волноваться, – сказал Сэнди без всякой иронии, но Эмми почувствовала, как запылали ее щеки.

– Что еще сказал таксист?

– Практически ничего. Он посадил ее в машину примерно в половине четвертого. Исходя из этого, полиция предположила, что Агнес могла что-то знать об убийстве Гила, могла даже быть каким-то образом, вовлечена в него, коль скоро она работает у тебя и хорошо знает Диану.

– Она ходила на суд, изо дня в день. Почему этот таксист не заметил ее в зале?

– Говорит, не заметил, и все. Говорит, что вообще не смотрел в зал, потому что очень спешил.

– Но не могла же Агнес знать что-то об убийстве Гила – и никому не сказать!

Последовала долгая пауза. Наконец Сэнди произнес:

– Понимаю, что ты хочешь сказать. Но беда в том, что Агнес до сих пор не нашлась, и никто ничего о ней не знает. Я думал, вдруг ты получила от нее письмо... У тебя в доме, среди почты, были три открытки Агнес от тебя. Мы с лейтенантом Хейли просмотрели их. Сплошь приятные новости, – добавил он, снова без намека на иронию.

– Она любит получать открытки, – вызывающе сказала Эмми. – Мы летим домой, Сэнди. Я завтра же...

– Это бессмысленно. Оставайтесь. Если я что-нибудь узнаю, то сразу сообщу тебе. Кстати, ты, наверное, знаешь, что ко мне приходил Дуг. И еще я получил письмо от Дианы. Она полагает, что Дуг хочет с ней развестись.

– Что?!

– Думаю, со временем она согласится на развод, но не сразу. И у Дуга есть очевидные причины просить развода.

– А зачем Дуг приходил к тебе? – Эмми сама услышала, как резко и взволнованно прозвучал ее голос.

– Я думал, ты знаешь. Расспросить о разводе. Спокойной ночи, Эмми.

В трубке раздался щелчок, и послышался голос телефонистки: "Ваш разговор с Нью-Йорком окончен".

Эмми повесила трубку.

Дугу не следовало просить у Сэнди совета относительно развода. И зря она не сказала Сэнди, что, насколько ей известно, вопрос о разводе не стоит вовсе.

Эмми долго сидела в постели, глядя на телефон. Ей бы хотелось, чтобы Сэнди выбирал другое время для своих звонков... и чтобы после них хоть иногда можно было уснуть...

И все же зря она так легко отнеслась к первому известию об исчезновении Агнес, так легко убедила себя, что Агнес жива-здорова и вот-вот объявится...

Теперь Эмми отчаянно встревожилась. Чтобы Агнес знала что-то об убийстве Гила, но скрывала это – такое еще возможно, хоть и маловероятно. Но чтобы она сама убила Гила – нет, этого просто не может быть.

Но в рассказ таксиста Эмми поверила, потому что вдруг вспомнила: в тот день Агнес сказала, что собирается к племяннице в Нью-Джерси. Значит, она ехала на Пенсильванский вокзал, а "Мэйси" – совсем неподалеку, и Агнес всегда покупала там подарки детишкам племянницы.

Значит, таксист говорит правду. Но если Агнес что-то знает об убийстве Гила, как могла она скрывать это "что-то" все лето, всю осень, и пока шел суд, и даже когда прозвучал приговор?! Впрочем, думая об этом, Эмми не могла не признать, что кто-кто, а Агнес умеет хранить тайну.

Но почему? Чего ради?

Ответ – простой и очевидный – пришел сам собой. Агнес могла скрывать в тайне только то, что могло бы нежелательным образом отразиться на Эмми, Джастине или Диане.

В памяти Эмми вдруг явственно всплыл разговор с Агнес. Та была взволнована, но, как всегда, сдержанна. "Я полагаю, уже никто не сомневается, что мисс Диана его убила?" – спросила она; затем, с каменным лицом и непроницаемым взглядом агатовых глаз, добавила: "Но когда я услышала эту записку..." Потом помолчала и, наконец, сказала угрюмо: "Я уже ни в чем не могу быть уверена".

Именно так, слово в слово.

Что же Агнес хотела этим сказать, мучительно соображала Эмми. Стала бы она что-то скрывать, чтобы защитить ее, Эмми? Несомненно, стала бы; но Эмми-то как раз и не от чего было защищать. Джастина? Да. Но он ничего не знал об убийстве Гила. Диану? Да; но даже в упрямой голове Агнес в конце концов поселилась мысль о виновности Дианы.

Если верить таксисту, – а Сэнди ему верит, – то Агнес находилась неподалеку от дома на 63-й-стрит примерно в те же минуты, когда был убит Гил.

Диана явно не знала о том, что Агнес там была, иначе она хоть раз заикнулась бы об этом. Агнес не говорила, что была в день убийства в доме Дианы... но, с другой стороны, она не говорила и того, что была неподалеку от этого дома...

Эмми могла придумать добрую дюжину причин, по каким Агнес могла отправиться к Диане: например, Диана попросила старую служанку сделать что-то, о чем та не сочла нужным сообщать Эмми. Например: у Дианы в то время не было слуг, а в такие моменты Агнес всегда выкраивала часок-другой, чтобы помочь Ди по хозяйству... Эмми смутно вспомнила, что в день убийства Гила Джастин сказал, будто Агнес собиралась в бюро по найму. Вот и еще один повод зайти к Диане. Но, может быть, Агнес что-то помешало, и вместо того, чтобы зайти к Ди, она остановила такси и поехала в "Мэйси", а оттуда на Пенсильванский вокзал?..

В голове у Эмми мелькали бесчисленные догадки, но все они разбивались о каменную стену скрытности Агнес.

Ближе к утру в голову ей закралась странная и страшная мысль: что, если Агнес действительно знала что-то об убийстве Гила, и это "что-то" настолько опасно для убийцы, что он предпочел заставить Агнес замолчать навсегда? Что, если Агнес убили так же жестоко и хладнокровно, как Гила?

Нет, это немыслимо. Гила убила Диана; в это поверили все, включая суд присяжных и саму Эмми. Но Диана в тюрьме; значит, убить Агнес она никак не могла.

Зря Дуг говорил с Сэнди о разводе. Теперь ей неизбежно придется принять твердое решение и заставить Дуга смириться с ним. Но, хоть решение Эмми уже приняла – по крайней мере, ей хотелось так думать, – Дуг, очевидно, не захочет с ним мириться. Если попытаться взглянуть на все это холодно и беспристрастно, то Дуга легко понять: жена его осуждена на пожизненное заключение, и с этим ничего не поделать. Что бы ни случилось, Диана уже не будет счастлива; и если двое любят друг друга и хотят соединить свои судьбы, почему бы нет? Неужели несчастливы обязательно должны быть все три человека; не хватит ли одного?

Вот только она, Эмми, не будет счастлива; с Дугом – не будет. Чары рассеялись; все оказалось призрачным, ненастоящим.

Но как Диана догадалась, что Дуг влюблен в Эмми?

Об этом Эмми узнала на следующий день. Узнала она и о том, что у Агнес были основания скрывать события того злосчастного дня, когда был убит Гил.

Утром Эмми чувствовала себя усталой; глаза ее были пусты. Джастин тоже выглядел усталым – и старым. Они сидели за столом в гостиной Эмми (она заказала завтрак в номер). День был серым; в распахнутых окнах стальное небо сливалось на горизонте с такого же цвета морем.

Эмми поняла, что должна рассказать Джастину про Агнес. Она набрала в грудь побольше воздуху и начала:

– Ночью мне звонил Сэнди...

Джастин внимательно слушал ее, намазывая маслом булочку. Он ел так быстро, что масло стекало у него по подбородку, и избегал смотреть на Эмми. Когда она закончила, он встал, отодвинул стул, прошагал к окну, затем вернулся к столу и бесцветным голосом произнес:

– Она увидела меня.

Эмми выронила булочку:

– Тебя?! Что ты хочешь этим сказать?

– Она видела, как я шел от дома Дианы. Она стояла на углу. Наверное, ждала такси. И заметила меня.

Эмми выпрямилась и застыла:

– Ты в тот день ходил к Диане?!

– Ну да, – нехотя ответил Джастин. – Я же сказал.

– Но... но ты не говорил этого раньше!

– Еще бы. Я же не идиот.

– Но ты удивился, когда я сказал тебе, что Гил убит! Ты пришел в изумление...

– Разумеется. Еще бы! Когда я подумал, что это случилось едва ли не в тот момент, когда я стоял на крыльце...

– Постой-ка, Джастин. А ты не видел, чтобы кто-то выходил из дому?

– Я не видел ни души. И не слышал выстрелов, если ты собиралась спросить об этом.

– Но... – Эмми едва удавалось быть последовательной; десятки вопросов роились у нее в голове. – Но зачем ты ходил к Диане?

– Хотел сказать в лицо все то, о чем написал в письме. Я был не в себе.

– Это уж точно, – ядовито заметила Эмми. – Итак, ты отправился к Диане...

– ...чтобы сказать ей все, что я о ней думал! Я так боялся, что в один прекрасный день мое тело выловят в Ист-Ривер, или найдут сложенным пополам в багажнике автомобиля где-нибудь в трущобах Джерси...

– И ты виделся с Дианой?

– Нет. Я звонил, но никто не открыл мне. Я страшно разнервничался, но в конце концов решил, что могу прийти к ней за деньгами и в другой раз. – Джастин говорил с подкупающей откровенностью. – Так что я потерял терпение и ушел. В клуб. А на углу стояла Агнес.

– Ты заговорил с ней?

– Нет – просто прошел мимо. Может, помахал рукой из вежливости. Не помню. Я посидел в клубе и вернулся домой. Естественно, я не стал ничего этого рассказывать – ни тебе, ни кому другому. Я никогда не ссорился с Гилом Сэнфордом; я не видел его в тот день, я не знал, что он был у Дианы – если он вообще был там в тот момент, когда я звонил в дверь. Да плевать я хотел на Гила; если я когда-то о нем и думал, так только потому, что меня бесила его физиономия.

"Бесила его физиономия" – так мог выразиться только Джастин. Эмми помотала головой, словно отгоняя дурной сон. – Но, Джастин, почему ты ничего не сказал полиции?

– Еще чего не хватало! – Джастин уже вполне овладел собой; он взял очередную булочку и принялся обильно намазывать на нее масло. – Стал бы я по доброй воле лезть в дело об убийстве! Я его не убивал. Я не видел ничего подозрительного. Зачем мне говорить, что я был около дома?

– Но раз Агнес исчезла, это может означать... не знаю, что! Вдруг это как-то связано с убийством?

– Ты хочешь сказать, что ее тоже могли убить? Допустим, ей что-то известно об убийстве Гила. Допустим, убийца узнает об этом – и убивает Агнес. Вот о чем ты подумала. – Джастин попал в точку. – Если это так, то выходит, что Диана не убивала Гила – потому что ведь Агнес она никак не могла убить.

Эмми долго молчала; затем медленно произнесла:

– Если с Агнес случилось что-то ужасное...

– Ты хочешь сказать – если ее убили.

– Да... хотя я не верю в это. Но если это так, значит, убийца Гила боялся Агнес... и, следовательно, убийца – не Диана...

– А я тебе что сказал? Эмми, мне не нравится твоя манера относиться ко мне как к несмышленому младенцу. Естественно, речь идет о том, что Гила убил кто-то другой, и что этот "кто-то" боялся Агнес!

Джастин был мрачен и угрюм; он вдруг показался Эмми совсем старым. Она глядела, как он аккуратно промокает рот салфеткой... Страшная догадка осенила ее. Агнес видела Джастина у дома Дианы. Джастин связался с ростовщиком. Он играл на бегах; он легко мог позволить втянуть себя в любое мерзкое предприятие... Короче говоря, он мог нанять кого-то, чтобы убить Агнес.

В тот вечер, когда они улетали из Нью-Йорка, Агнес была цела и невредима. У Джастина ни за что на свете не хватило бы духу убить ее самому; но он мог нанять кого-то, кто сделал бы это уже после их отлета. Таким образом, Джастин обеспечил бы себе надежнейшее алиби.

Эмми ужаснулась тому, как стремительно пришла ей в голову эта идея. Она встала из-за стола, подошла к окну и уставилась на серое море, пытаясь отогнать безумную мысль. За ее спиной Джастин произнес:

– Честно говоря, я не думаю, что с Агнес что-то стряслось. Если ты считаешь, что нужно сказать полиции о том, что я приходил в тот день к Диане, – я скажу. Но я не вижу в этом необходимости. Я ведь ничего не знаю об убийстве Гила. А старушка Агнес, скорей всего, отправилась к каким-нибудь родственникам и скоро вернется. Так что беспокоиться не о чем.

Как раз-таки есть о чем беспокоиться, подумала Эмми. Если Диана невиновна, если убийца Гила убил еще и Агнес, то и полиции, и Сэнди предстоит много хлопот...

Она обернулась к Джастину, который спокойно чистил мандарин. Способность мыслить здраво постепенно возвращалась к Эмми, и ужасное подозрение перестало сверлить ей мозг. У Джастина не было ни малейшей причины убивать Гила. Опять же, записка Дианы к Гилу, убедившая всех, даже упрямую Агнес. Могло ли случиться, чтобы кто-то боялся Агнес до такой степени, что не погнушался убийством?

После завтрака Джастин, как всегда, отправился на прогулку к морю. Эмми осталась дома, ожидая почту, – и горько пожалела об этом, потому что в тот день пришло письмо от Дианы.

Собственно, это и письмом нельзя было назвать. Диана никогда не любила писать письма; это скорей были краткие записки, наподобие рокового послания, адресованного Гилу. Но Диана умела вложить в несколько слов очень и очень многое.

Она даже не обратилась к Эмми по имени: "Я должна была догадаться – но не догадалась. Я была только рада, что Дуг проведет Рождество с тобой и Джастином. Я даже не заподозрила. Но когда Дуг приехал ко мне, я сразу поняла. Он не сказал, что хочет развестись и жениться на тебе, но я поняла без слов. Я никогда не дам ему развода. Я найму ради этого любых адвокатов. Ты когда-то хотела быть с ним, но он мой – и останется моим". И подпись, с вызовом – "Диана Уорд"; фамилия была демонстративно подчеркнута жирной чертой.

Эмми снова и снова перечитывала записку. Она никогда не сомневалась, что жесткая, несентиментальная Диана по-прежнему влюблена в Дуга. Она никогда не демонстрировала своих чувств – это было не в ее натуре, – но любила мужа всем сердцем.

Правда была на стороне Дианы, а не Эмми. Ей, Эмми, не нужно было позволять Дугу приезжать на Ривьеру, не нужно было так часто видеться с ним; она вообще не должна была с ним видеться! Она вспомнила предостережения тетушки Медоры, и эта мысль отнюдь не придала ей духу.

Закутавшись в теплое пальто, Эмми отправилась на прогулку. День был туманный и холодный, и в сердце ее тоже стоял холод.

Одно она знала наверняка: нужно срочно разубедить Диану. Вернувшись в гостиницу, она принялась писать – быстро и решительно: "Дорогая Диана! Уверяю тебя, ты ошибаешься. Мы действительно виделись с Дугом чаще, чем прежде; это верно. Но мне и в голову не приходила мысль о браке с ним, и мне очень жаль, что у тебя сложилось такое впечатление". Она остановилась, подумала и добавила: "Я уверена, что Дуг ни капельки не влюблен в меня. Ему просто очень одиноко. С любовью, как всегда. Эмми".

Письмо ей не понравилось: слишком многое осталось недоговоренным. Эмми глянула на себя в зеркало через стол и заметила блеск подаренной Дугом брошки в форме четырехлистного клевера. Нет, зря она вела себя так уклончиво и двусмысленно: нечего и винить Дуга за то, что он вбил себе в голову, будто она вышла бы за него, будь он свободен.

Пора положить этому конец. Ей почудился укоризненный голос тетушки Медоры – из-за серой Атлантики – "Я же тебе говорила..." Эмми наклеила марку на конверт, спустилась вниз и бросила письмо в почтовый ящик. Вот и все.

И все же ей было грустно, словно при расставании с чем-то, что еще не стало, но могло бы стать для нее дорого.

После этого прошла еще одна тревожная, но праздная неделя. Потом позвонил Сэнди. Снова ночью. Едва раздался звонок, как Эмми сразу поняла, что это Сэнди. Голос его был таким, что у Эмми сразу застучала кровь в висках:

– Эмми, у меня плохая новость.

– Агнес?!

– Да. Сегодня нашли ее тело. У нас тут оттепель. Какие-то детишки играли в Централ-Парке и нашли ее. Под сугробом.

Эмми судорожно сглотнула:

– Несчастный случай?

– Неизвестно. Может быть, ее сбила машина, а водитель сбежал. Вскрытие покажет.

– Сэнди, – Эмми с трудом обрела дар речи, – а ты уверен, что это Агнес?

– Да. Мне пришлось опознать ее.

– А если это не несчастный случай? Что думает полиция?

– Я не знаю. Если ее убили умышленно, то резонно предположить, что это как-то связано с убийством Гила.

– Но тогда... тогда Диану должны выпустить, ведь так?

– Не знаю. Сложно предсказать действия полиции. Кстати, вчера я был у Дианы.

У Эмми снова перехватило дыхание. Наконец ей удалось выговорить:

– Она получила мое письмо?

– Да, – ответил Сэнди после краткой паузы. – Она мне сказала. Она тебе не верит. По-моему, Эмми, тебе лучше приехать.

Бедная Агнес! Эмми вспомнила разговор с Джастином, и в сознании мелькнула прежняя чудовищная мысль: если Агнес убита, то не Джастин ли подослал убийцу?

– Нет, нет... – прошептала она.

Сэнди расслышал это.

– Все произошло очень быстро, – сказал он. – Она не успела понять, что происходит. Ее сумочка лежала рядом, так что это не было ограблением.

Эмми овладела собой – и голосом, и мыслями.

– Мы вернемся первым же рейсом, – сказала она.

– Меня несколько дней не будет в городе. Позвони в мой офис и скажи секретарше время прибытия. Дуг вас встретит.

– Ах, нет! – Эмми потрясла и испугала картина, разыгравшаяся в ее воображении.

Голос Сэнди сделался сухим и жестким:

– Конечно, если окажется, что... То есть, если случится так, что Диану освободят, то Дуг будет вправе развестись с ней.

Эмми снова ахнула.

– Я полагал, тебе это может быть интересно. – Голос его стал мягче. – Мне очень жаль Агнес. Спокойной ночи, Эмми.

– Ты... – Эмми судорожно силилась найти слова, – ты считаешь, что Диана не убивала Гила?

– Я всегда так считал, – отрезал Сэнди и повесил трубку.

 

13

Эмми не стала будить Джастина и рассказала ему о смерти Агнес только утром.

Джастин был искренне потрясен. Услышав горестную весть, он как-то сразу состарился, сгорбился, и Эмми горько корила себя за нелепое и отвратительное подозрение.

– А вдруг это был несчастный случай? – хрипло спросил Джастин. – Если был сильный снегопад, и машина сбила ее, а водитель даже этого не заметил?

– Может быть. Я заказываю билеты домой.

– Да, да. Плохо дело... – Он постепенно овладел собой. – Мы-то с тобой не верили, что она мертва. Но, помнишь, мы оба подумали, что если ее убили, то Диану должны выпустить? А полиция считает, что смерть Агнес связана с убийством Гила?

– Сэнди не знает.

Эмми сняла телефонную трубку и набрала номер авиакасс. Джастин дожевал круассан и пробормотал себе под нос, что все-таки, наверное, Агнес попала под машину:

– Ведь если бы она знала что-то об убийстве, она не могла не сказать.

– Она видела тебя возле дома Дианы – и никому не сказала, – напомнила Эмми, держа трубку у уха.

– Да, верно. Но все-таки скорей это была авария...

– Алло, – сказал, наконец, голос в трубке.

Билеты были только на следующий день. Эмми сделала заказ, помогла Джастину упаковать вещи, оплатила счет, в котором все семерки были непривычно, по-европейски, перечеркнуты посередине; щедро наделила чаевыми всех, кого только увидела, – и на следующий день они с Джастином вылетели домой. Над Альпами висели тяжелые облака, закрывая величественный пейзаж. В Париже шел снег, и в Нью-Йорке – тоже.

Дуг встретил их с лимузином и шофером; захватил шубу для Эмми и шерстяное пальто для Джастина. Ничего нового про Агнес он им не сообщил; полиция не делала никаких заявлений, а если и делала, то он их не слышал.

– Сэнди куда-то уехал – надо же, в такой момент! Его секретарша сказала, что не знает, где он. Я-то уверен – знает, но что толку? К тому же, если Сэнди решил уехать, значит, у него были на то причины.

Зато Дуг поделился с ними другими новостями. Во-первых, он навещал Диану, и она оказала ему не самый теплый прием. Говоря это, он не смотрел на Эмми. Джастин поежился, поплотней запахнул пальто и глядел вперед, в ветровое стекло; дорога была скользкой, машин – много, и лимузин полз медленно. Во-вторых, тетушка Медора обосновалась в квартире Эмми.

– О, нет! – воскликнула Эмми.

Джастин скривился и издал стон, словно от зубной боли.

– Я прямо сейчас выхожу из машины и иду куда глаза глядят, – заявил он, однако не шелохнулся.

– Она вынудила управляющего пустить ее. Привезла с собой сиделку. Но, Джастин, спешу тебя обрадовать: кресло-каталку она с собой не взяла, зато прихватила свою кухарку.

Однако Джастин был безутешен:

– Выгони ее, Эмми. Выстави за дверь. Это ядовитая змея, а не женщина.

– Сам выгоняй, – ответила Эмми. – Это не только мой дом, но и твой.

– Да, – мрачно согласился Джастин, – я могу жить в нем до смертного часа. Кстати, если Медора намерена у нас поселиться, то ждать осталось совсем недолго.

Вдоль заснеженной Пятой Авеню горели огни. Швейцар и портье, в пальто с поднятыми воротниками, выбежали им навстречу, чтобы поднести вещи.

Тетушка Медора поджидала их, величественно рассевшись в любимом кресле Джастина. Джастин покосился на нее и поплелся вверх по лестнице, волоча за собой тяжелое пальто.

В холле Эмми поблагодарила Дуга за то, что он их встретил; тот выразительно глянул поверх ее плеча на тетушку Медору, которая пристально смотрела на них выпуклыми голубыми глазами.

– Ах, вот и ты! – сказала она Эмми; затем обернулась к тщедушной, перепуганной сиделке: – Иди отсюда.

Та мгновенно скрылась из виду.

– Похоже, мне здесь не больно-то рады, – заявила тетушка. – Подойди-ка, Эмми, дай я на тебя посмотрю. Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Только не сейчас, тетя Медора.

– Именно сейчас! В свете только и разговоров, что о тебе и молодом Уорде. Мне пришлось пойти на огромные жертвы, чтобы переехать сюда. Но я сделала это, и я остаюсь. До тех пор, пока я здесь, никто не посмеет сказать о тебе дурного слова.

На столике рядом с Эмми стояла массивная китайская фарфоровая ваза. Девушке стоило невероятных усилий сдержаться и не запустить ею в Медору.

– Уверяю вас, – сказала она, – я никому не даю повода для сплетен.

– Не бывает дыма без огня! – отрезала Медора и гордо задрала курносый нос; стального цвета волосы были безжалостно стянуты в тугой узел, открывая выпуклый лоб. Она пристукнула по полу тяжелой тростью из вишневого дерева: – Скажи мне только одно: как тебе могло прийти в голову закрутить роман с Уордом? Силы небесные!

– Ничего подобного не было, – решительно ответила Эмми, но знала, что слегка кривит душой.

– О, меня не беспокоит моральная сторона. Хотя, нет, – беспокоит, и еще как! Твоя сестра в тюрьме, а ты тут как тут – приглашаешь ее муженька в путешествие. Говорила же я тебе: не делай этого, но ты и бровью не повела. Но меня изумляет другое, – Медора действительно выглядела озадаченной, – как вообще можно влюбиться в родственника?! Ты же столько всего о нем знаешь... Так зачем наводить людей на мысль о том, что между вами что-то происходит...

– Между нами ничего не происходит, как вы изволили выразиться. Когда, – отважилась спросить Эмми, – вы намерены вернуться в собственную квартиру?

Медора самодовольно усмехнулась:

– О, я сдала ее в поднаем. На год.

Эмми лишилась дара речи. Вновь овладеть собой ей удалось далеко не сразу.

– В таком случае вы могли бы переселиться в гостиницу.

– Это слишком дорого для меня. – Медора еще прочней устроилась в кресле.

– Я заплачу, – процедила Эмми.

– Дитя мое, я прекрасно знаю, что такое долг перед семьей; я никогда не изменяла ему и не намерена делать этого сейчас. Я остаюсь здесь. Кроме того, я взяла с собой свою кухарку. Она будет тебе необходима, поверь. Что там случилось с твоей Агнес?

– Не знаю. Несчастный случай.

Медора скептически хмыкнула:

– Может быть, может быть. Но не странно ли, что в кругу людей, приближенных к вам с Дианой, происходит сначала убийство, а затем несчастный случай? И все же, – она шмыгнула носом, – очевидно, что Диана никак не могла убить эту Агнес.

Эмми сняла пальто, только теперь почувствовав, как жарко в квартире. Должно быть, тетушка Медора включила термостат. Как же ее выжить? Внезапно в голову Эмми пришла спасительная мысль:

– Вам нельзя оставаться у меня, тетушка Медора. Здесь слишком крутые ступени. С вашим больным сердцем...

Глаза старухи победоносно засияли:

– А мне твои ступеньки ни к чему. Я уже расположилась здесь, в комнатушке, которую вы зовете библиотекой. Тем более, что рядом умывальник и душ. А лично для меня душ гораздо удобнее ванной. Так что не волнуйся обо мне, я прекрасно устроилась. – Ее цепкий взгляд задержался на брошке в форме четырехлистного клевера, которую Эмми в тот день приколола к красному шерстяному платью: – Это еще что?

– Это брошь, – смутилась Эмми.

– Вижу, что брошь. Откуда она взялась? Я раньше никогда ее не видела.

– Мне ее подарил один человек.

Медора достала лорнет в массивной золотой оправе, пристально разглядела брошку и хмыкнула: – Ерунда. Дешевка. Зачем она тебе, при твоих-то драгоценностях?

– Она мне понравилась, и все. – Медоре всегда удавалось вывести Эмми из себя. – Я иду к себе.

– Иди, дитя, – сказала старуха. – Только сперва принеси мне газету.

Газета лежала тут же, на столе. Эмми подала ее Медоре – просто потому, что это ей ничего не стоило. На соседнем столике стояла фигурка золотой танцовщицы. Эмми легонько прикоснулась к ней, и ей захотелось поддразнить старуху:

– Это тоже подарок. От Сэнди.

Медора посмотрела на статуэтку через лорнет.

– Раз это от Сэнди, – язвительно изрекла она, – значит, брошь – от Уорда.

Да, эта старуха за словом в карман не полезет... Эмми с золотой танцовщицей в руках поднялась в салон – и нос к носу столкнулась с Джастином, который немедля заявил:

– Я слышал все, до последнего слова. Я переезжаю в гостиницу, и не вернусь, пока она не уберется.

С меня хватит, подумала Эмми, и сказала:

– Хорошо. Но тебе придется самому за это платить.

Она бережно поставила статуэтку на большой круглый стол, и хрупкая стеклянная фигурка заискрилась на свету.

Джастин, конечно же, никуда не уехал. После обеда он даже временно сменил гнев на милость, поскольку у Медоры действительно оказалась непревзойденная кухарка – единственный человек на свете, имевший на старуху влияние. Крупная, рыжеволосая немка, она говорила с приятным акцентом и готовила поистине божественно. Это признал даже Джастин, потянувшись за добавкой десерта. Медора при этом сердито сверлила его взглядом, так, словно боялась, что ей ничего не останется. Еда была для Медоры самым большим удовольствием в жизни и в то же время самым большим проклятием – любой доктор, не зря получивший диплом, сказал бы, что Медоре срочно нужно сбросить несколько фунтов, если у нее действительно такое больное сердце, как она не уставала утверждать. Худосочная сиделка, по имени мисс Симпсон, ужинала вместе с ними. Когда Эмми пригласила ее к столу, она едва не растаяла от благодарности, хотя ужасно изумилась. "Обычно я доедаю то, что остается на подносе..." – пролепетала она. Немного же там остается, подумала Эмми...

На следующее утро Эмми отправилась к Диане. Сначала она позвонила Дугу, чтобы узнать, нужно ли ей специальное разрешение, но Дуга не оказалась дома. Тогда она позвонила прямо начальнику тюрьмы Оберн, и тот сказал, что она, безусловно, может приезжать.

Снег еще шел, но с перерывами. Эмми решила ехать поездом. Она не сказала ни Джастину, ни Медоре, куда направляется, и вообще не стала предупреждать их, что уезжает. Отчим и тетка вели отчаянную, но безмолвную борьбу за любимое кресло Джастина. После завтрака Джастин сразу направился к креслу; но Медора, проявив поразительную при ее комплекции сноровку, бросилась ему наперерез. Однако эту гонку Джастин все-таки выиграл... Маленькая мисс Симпсон, сиделка, отправилась куда-то по поручению своей хозяйки. Эмми молча надела пальто, вышла из квартиры через десятый этаж, спустилась в вестибюль и взяла такси до Гранд-Централа.

Поезд вез ее вдоль той же дороги, по которой они с Джастином ехали осенью, но теперь все вокруг было бело, и деревья, которые тогда радовали глаз желтой и красной листвой, уныло качали на ветру голыми, черными ветвями.

Снова, как и в прошлый раз, сердце у Эмми бешено колотилось, пока она ждала сестру. Наконец вышла Диана – такая цветущая и полная жизни, словно она проводила свои дни не в тюрьме, а на фешенебельном курорте.

– Я так и думала, что ты появишься, – не поздоровавшись, бросила она. – Ну, что скажешь?

– Я написала тебе чистую правду. Между мной и Дугом ничего нет.

– Но ведь когда-то было, – неумолимо сказала Диана. – Ты не станешь отрицать, что была влюблена в него и хотела за него замуж.

– Это было четыре или пять лет назад.

– Ой, Эмми, в этих делах меня не обманешь. Он и словом не обмолвился о разводе, но... Я сразу поняла, что он пытается тебя окрутить. Скажешь, нет?

Эмми не могла сказать "нет", как не могла отрицать и того, что в тот вечер, в синих горах над Ниццей, она чуть было не поддалась загадочному соблазну. Но вспомнив тетушку Медору, она произнесла:

– В родственников не влюбляются.

– Почему бы и нет? – пожала плечами Диана. – Он все тот же, каким был прежде.

– Нет... – Эмми подумала и честно ответила: – Правда, нет. Теперь – совсем иное дело.

– Так почему же он хочет развестись?

– Ты сама сказала, что он не говорил о разводе.

– А тут и говорить не надо было – я все поняла без слов. Но развода он не получит. Я буду бороться, сколько хватит сил. – В один миг жизнерадостная маска слетела с лица Дианы; голубые глаза потемнели, и в них заблестели слезы. – Он – мой муж, и я люблю его. Я знаю, со стороны кажется, что я не слишком-то заботлива, но его выводит из себя, когда над ним хлопочут и трясутся. И я знаю, что он любит меня, и что ему сейчас очень одиноко, и потому-то, Эмми, он и бросился к тебе; я это очень понимаю. Но он дождется меня. – Она сконфуженно утерла слезы и вдруг усмехнулась – искренне и лукаво: – В один прекрасный день я выйду отсюда. И это произойдет скорей, чем всем кажется. Из-за Агнес!

– Полиция еще не сказала своего мнения по этому поводу.

– Но это не могла быть авария! Агнес всегда очень осторожно переходила улицу! Я хочу тебе кое-что сказать. Во время суда это казалось несущественным; но примерно за неделю до того, как убили Гила, я сказала Агнес, что у меня проблемы со слугами. Дуг как раз собирался увольнять их через день-два, вот я ее и спросила, не сможет ли она найти мне кого-то, кто помогал бы по дому.

– Она говорила в тот день Джастину, что собирается зайти в бюро по найму.

– Вот видишь! – Диана подалась вперед. – Видимо, в тот день она приходила ко мне, но по какой-то причине не позвонила в дверь. Или, может быть, я не услышала звонка. А Агнес в это время могла увидеть, как убийца выходит из дома, или, наоборот, заходит... Вот что я думаю.

– Она увидела Джастина.

– Джастина?! – У Дианы округлились глаза. – Но его там не было!

– Он приходил к тебе... желал высказать свои претензии. Но он так долго звонил в дверь, что потерял терпение и ушел. А через квартал или два увидел Агнес – она стояла на углу. Он говорит, что помахал ей рукой.

– Джастин... – задумчиво протянула Диана. – Вот уж никого не было причин убивать Гила.

– Джастин говорит, что он просто постоял на крыльце и ушел.

– А полиции он сообщил об этом?

– Нет.

Диана несколько секунд подумала – и высказала вслух ту же дикую догадку, которая в свое время потрясла Эмми:

– Конечно, когда убили Агнес, Джастин был с тобой во Франции. Но он играл в карты, на бегах, водил знакомство со всякими сомнительными людьми... Он мог нанять убийцу! Хотя, честно говоря, я сама в это не верю. Больно уж не похоже на Джастина. Ты, конечно, можешь заявить об этом полиции, Эмми, но что толку? – Она закусила губу. – Нет, это невозможно. Я не люблю Джастина, но... нет, не может быть. Но я чувствую, что Агнес знала что-то важное об убийстве Гила. Ты понимаешь, как это важно? Если выяснится мотив убийства, то всем станет ясно, что я невиновна.

– Диана, а ты ждала Гила в тот день?

Диана осторожно огляделась по сторонам и, убедившись, что охрана их не слышит, прошептала:

– Да. То есть, я не знала, что он придет именно в этот день и в этот час, но вообще-то я его ждала.

Сердце Эмми похолодело, губы задеревенели; но она заставила себя спросить:

– Значит, это все-таки написала ему ту записку?

– Конечно, я, – сухо ответила Диана.

– Но в зале суда ты это отрицала.

– Естественно. – Она пожала плечами. – Неужели ты думаешь, что я созналась бы в таком добровольно? Это же все равно что самому затягивать у себя петлю на шее. Но я не думала, что меня осудят. Мне это и в голову не могло прийти. Я же не убивала Гила. – Она резко вскинула взгляд на Эмми. – А ты, значит, поверила?

– Я знала только, что эту записку написала ты.

– Откуда ты узнала? Как?

– Там было написано: "Я не могу допустить, чтобы ты женился на этой корове Коррине." А ты именно так и назвала ее в тот вечер...

– В тот вечер, когда меня арестовали. После премьеры. Но у меня хватило ума отрицать все на суде.

– Диана, но ведь Гил был тебе безразличен! Ты любишь только Дуга! Зачем, почему ты написала эту записку?!

Диана снова пожала плечами:

– Разве люди всегда отдают себе отчет в своих поступках? Он позвонил мне и сказал – как снег на голову, – что обручился с ней. По-моему, зря он это сделал – она ведь и вправду корова. Я сказала ему, чтобы пришел ко мне, что я его жду... Да, я написала эту записку. Но это был... ну, порыв. – Диана покраснела, как ребенок, застигнутый врасплох за воровством конфет. – Наверное, он задел мое самолюбие. Он ведь был таким постоянным, таким преданным другом. И я думала, что он в меня влюблен. Видимо, я все-таки тщеславна... Это была глупость с моей стороны – ужасная глупость. Мне ведь было совершенно наплевать на его помолвку.

– Но эта записка сыграла роковую роль в приговоре!

– Ну, и как бы я объяснила судьям эту глупость? Они ведь и так смотрели на меня как на испорченную, капризную девчонку, которая купается в роскоши и привыкла получать все, что ей ни заблагорассудится!

– Да, пожалуй, они бы тебе не поверили, – потухшим голосом сказала Эмми. Но сама-то она поверила Диане, и чувствовала огромное облегчение от этого. – Ты его не убивала.

– Неужели ты хоть на миг усомнилась в этом? А, понимаю. Эта злосчастная записка даже тебя убедила. А я-то думала, ты больше доверяешь родной сестре.

– Записка меня убедила, – медленно проговорила Эмми, – хотя я никак не могла понять, почему ты ее написала.

Им снова стало легко и просто друг с другом. Диана улыбнулась:

– Ну, теперь-то ты мне веришь?

– Да. Да! Я и верила, пока не зачитали записку. Но теперь... теперь я все поняла. Кажется.

– Сэнди тоже верит мне, – сказала Диана.

– Я знаю. Он мне сказал.

– Я даже не знаю, почему. Он приезжал ко мне. Конечно, ему жутко неприятно, что он провалил свое первое серьезное дело. Теперь-то я понимаю, что зря я так упрямо настаивала на суде и на апелляции. Сэнди уговаривал меня подождать, но я... ох, мне так хотелось, чтобы этот кошмар поскорей кончился. Ведь я не убивала Гила, и, конечно, мне не верилось, что меня осудят. Ты нравишься Сэнди... И я не сомневаюсь, что он мне верит.

– Конечно! Он сам сказал. И еще – он борец за правду. Он – хороший адвокат и просто хороший человек. Сэнди добьется справедливости.

– Ты виделась с ним по возвращении?

– Еще нет. Мы прилетели только вчера, а Сэнди куда-то уехал. Кстати! У меня дома обосновалась тетушка Медора. У них с Джастином борьба не на жизнь, а на смерть.

– Фью! – присвистнула Диана и расхохоталась, как школьница. – Ничего себе! Ты что, не можешь ее вышвырнуть?

– Она сдала свою квартиру на год в поднаем, а переезжать в гостиницу отказывается. Переоборудовала в спальню нашу маленькую темную библиотеку...

Диана снова рассмеялась.

Надзирательница глянула на часы и направилась к ним. Эмми быстро произнесла:

– Браслеты. Когда ты их последний раз надевала, не помнишь?

– Нет. Сэнди и полицейские уже спрашивали меня. Не могу припомнить, как ни старалась. Но, по-моему, их не было среди тех драгоценностей, которые я забрала из банка. Да я их и не разглядывала тогда: сунула под кровать, и все. Эмми, ты не помнишь, тогда, на премьере, на мне были эти браслеты?

Эмми задумалась:

– Не знаю. Ты была в длинных белых перчатках и вроде бы не снимала их. Если ты и надевала браслеты, то под перчатками их не было видно.

– И я не помню. По-моему, я надевала их на Новый Год.

– А ты хранила их в домашнем сейфе?

– Ох, да откуда я знаю? Я могла засунуть их куда угодно, хоть в шляпную коробку. Они мне нравятся, и я их ношу время от времени, но не постоянно. Хоть убей, не помню, куда я их дела!

– Извините, – сказала надзирательница, – ваше время истекло.

Сестры потянулись друг к другу губами. Эмми шепнула:

– Я сказала тебе правду про Дуга.

– Я скоро выберусь отсюда, – прошептала в ответ Диана. – И тогда... – Она снова небрежно и изящно махнула рукой – и ушла.

Когда Эмми вернулась, она застала дома Дуга; под злобным взглядом тетушки Медоры они с Джастином пили коктейли.

– Где ты была весь день? – удивленно спросил Джастин.

– У Дианы.

Медора вскинула жирный подбородок:

– У этой убийцы? У преступницы, запятнавшей семью позором?

Впервые с того самого майского дня, когда убили Гила, Эмми почувствовала себя легко и свободно.

– Не смейте говорить так о моей сестре! – сказала она тетке; и в голосе ее прозвучала такая сила, что старуха испуганно заморгала.

Дуг встал и начала прощаться, но Джастин – явно с целью насолить Медоре, подумала Эмми, – стал усиленно уговаривать его остаться на ужин. Глаза тетки сверкнули бессильной злобой. Это не укрылось от Дуга; он решительно распрощался, но попросил Эмми проводить его до двери. Так она и сделала – под уничтожающим взглядом Медоры.

– Ну, как там Ди?

– Выглядит прекрасно. Она надеется, что ее оправдают.

– Если окажется, что Агнес убили умышленно, и если полиция докажет, что покойная Агнес обладала важными сведениями об убийстве Гила, которыми она ни с кем не делилась, но которые, тем не менее, насторожили убийцу... – Дуг тяжко вздохнул. – Слабая надежда.

– И все-таки это надежда. Сэнди еще не приехал?

– Не думаю; он бы дал мне знать. Ну, спокойной ночи!

Дуг ушел. Сэнди вернулся на следующее утро и привез весьма любопытную новость.

 

14

На первый взгляд, новость казалась не такой уж важной. Сэнди позвонил Эмми и спросил, можно ли ему прийти к ней. Зная, что внизу Медора и Джастин непременно устроят битву за кресло, и при этом у обоих будут ушки на макушке, Эмми попросила его сразу подняться на десятый этаж.

Когда Сэнди пришел, она провела его по просторному холлу в уютный салон.

– Что стряслось, Сэнди? Диана? Агнес?

Сэнди сел, уперся локтями в колени и опустил подбородок на руки. Он выглядел очень усталым. День выдался пасмурным и серым; вот-вот – и пойдет снег. Эмми зажгла светильник на маленьком круглом столике у дивана, где красовалась золотая танцовщица.

– Про Агнес я знаю мало, – ответил Сэнди. – Насколько мне известно, у нее трещины в черепе. Полиция предполагает, что это случилось в результате наезда автомобиля, причем из-за снежных заносов водитель мог и не заметить, что сбил ее. Из-за метели в ту ночь вообще ничего не было видно. Другой вопрос: что делала Агнес в парке поздно вечером, в такую погоду? Ее племянница говорит, что, может быть, она хотела сократить путь до Вест-Энд-Авеню, чтобы сесть там на автобус.

– Значит, полиция полагает, что это не убийство?

– Не знаю; они ведь говорят мне только то, что считают нужным. Лично я думаю, что это убийство.

– Почему?

– Потому что я знаю Агнес. Она, с ее благоразумием, в такую ночь вообще не вышла бы из дому. Чует мое сердце: она знала – ил узнала – что-то важное о гибели Гила. Но как это доказать?

Эмми облизала губы:

– Сэнди, Ди не убивала Гила. Теперь я точно это знаю.

– Я давно уже в этом уверен. Она ни капли не боялась суда, потому что не сомневалась, что ее оправдают. Но, насколько я понял, во время суда случилось нечто, что убедило тебя в ее виновности?

– Да. Ее записка Гилу. Сэнди, я была вчера у Дианы. Она сказала, что эту записку написала она, но не могла признаться в этом, и потому... Но теперь я знаю, я уверена, что она его не убивала!

Сэнди посмотрел на нее долгим испытующим взглядом:

– Дуг так много для тебя значит?

– Причем тут Дуг? – Голос Эмми задрожал от негодования.

– По-моему, это очевидно. Если случится так, что Диану выпустят, он сможет без труда получить развод, к которому так стремится.

– Мне такое и в голову не приходило! Сэнди, поверь! Дуг тут совершенно ни при чем! Просто теперь я точно знаю, что Диана не убивала Гила.

– Ты так говорила с самого начала, но потом изменила свое мнение. Объясни мне: каким образом эта записка убедила тебя в ее виновности?

– В записке было сказано "эта корова Коррина". Именно эти слова Диана сказала мне в тот вечер, когда ее арестовали... после премьеры. И тогда я поняла, что Диана написала эту записку, что она ждала Гила в тот день! Знаешь, в детстве у Ди случались... в общем, Агнес называла это "капризами". И я боялась, что с ней произошло что-то вроде...

– Вроде припадка?

– Ну да. Но вчера, когда я спросила ее о записке, и она призналась... Сэнди, это так похоже на нее: написать такое под влиянием порыва! Ведь она никогда не любила Гила, и ей было совершенно все равно, на ком он женится! Она, правда, искренне любит Дуга.

Сэнди помрачнел и надолго задумался. Наконец, он сказал:

– Мне кажется, я тебя понимаю. Но я пришел сказать тебе вот что: Гил был женат на Коррине.

– Женат?! Но ведь они говорили....

– Они поженились шесть лет назад в маленьком городке в Калифорнии.

– Так вот где ты был...

Он кивнул:

– Как тебе известно, Диана со своим апломбом и тупым упрямством изо всех сил торопила и судебный процесс, и процесс рассмотрения апелляции. У нас не хватило то ли времени, то ли доверия к Диане, чтобы поглубже копнуть прошлое Гила. Я уже говорил тебе, что нутром чувствовал: Ди невиновна! Так или иначе, я поехал на родину Гила, покопался в архивах – и нашел запись о бракосочетании. В тех же краях жил отец Коррины, нефтепромышленник. У него было весьма приличное состояние, – голос Сэнди стал суше, – а Гил к моменту женитьбы на Коррине, судя по всему, не имел за душой ни цента. Но когда он переехал в Нью-Йорк – примерно в то же время, как Коррина впервые покорила Бродвей, – у него уже водились кое-какие деньги. Я попросил Хейли расследовать, откуда они взялись; выяснилось, что регулярно, первого числа каждого месяца, на счет Гила поступал чек, подписанный Корриной. Короче говоря, похоже, что она его содержала. Конечно, Гил кое-что зарабатывал, но совсем немного. Коррина небогата, но она получает большой доход с аренды отцовских нефтяных сооружений...

Он пошарил в кармане, затем вынул руку, но Эмми поняла его жест и подвинула пепельницу:

– Кури, если хочешь.

– Спасибо. – Сэнди достал трубку, легко и даже изящно разжег ее и продолжал: – Я могу понять, почему Гил скрывал, что он женат. Похоже, что Коррина устала от него; это ей, а не ему, хотелось скрыть свое семейное положение. Не знаю, почему они не развелись. Но догадываюсь, почему она платила ему: это был способ заставить его молчать и держать на расстоянии.

– Да! Однажды Коррина сказала мне, что она была гораздо нужнее Гилу, чем он ей – или что-то в этом роде. И что для нее важней всего ее работа. Знаешь, Сэнди, это действительно ее работа. Она великолепная актриса. Кстати, она живет в роскошных апартаментах, в очень дорогом доме; я еще удивлялась, откуда у нее деньги на это. Теперь ясно. И мне вполне понятно ее желание сохранить свой брак в тайне; ей хотелось сначала сделать себе имя. Более того, – добавила она с недоброй усмешкой, – я, кажется, понимаю и то, почему Гил выдавал себя за холостяка. Перспективный жених; много приглашений...

Сэнди прищурился:

– Может быть. Так или иначе, эти двое решили – одному Богу известно, почему, – возобновить свои отношения, но при этом не признаваться никому, что они давно женаты. Возможно, это была идея Гила – чтобы не лишиться расположения тех девушек, с которыми он общался, включая Диану.

– Никто не знает, – медленно произнесла Эмми, – почему человек совершает тот или иной поступок.

– А если и знает, то не всегда понимает. Естественно, Коррина и в зале суда не открыла истину. Кстати, она исчезла – никто не знает, куда. Нет-нет, Эмми, успокойся...

Эмми инстинктивно сжала кулаки и подалась вперед – в голове ее молнией пронеслась мысль об очередном убийстве.

– Она уехала вполне старым, консервативным способом, – продолжал Сэнди, – взяла с собой багаж, оставила распоряжение покрасить ее квартиру и сменить плиту. Так сказал управляющий домом. Нет-нет, она вернется. В любом случае, я не вижу, каким образом информация о ее браке с Гилом может нам пригодиться – в смысле, помочь Диане. Напротив, я боюсь, как бы это не сыграло против Дианы. Логика может быть такой: она считала Гила холостяком, имела на него виды и, узнав, что он ее обманул... Что-то в таком духе. Я хотел бы поговорить с Корриной, конечно... но пока я не вижу, как это реально может нам помочь...

– Пожалуй, никак, – рассудительно сказала Эмми. – Дианы это совсем не касается...

В салоне появилась маленькая мисс Симпсон и дрожащим голосом сообщила, что миссис Ван Сейдем возражает против курения трубки в доме.

– Скажите ей, что это мой дом, – отрезала Эмми.

Сиделка со страхом попятилась. Сэнди начал было выбивать наполовину выкуренную трубку, но Эмми остановила его.

– Ладно, – обратилась она к сиделке. – Я сама ей скажу. А вы только сообщите миссис Ван Сейдем, что передали мне ее слова.

Мисс Симпсон позволила себе едва заметную ухмылку и храбро двинулась вниз по лестнице.

– Что она тут делает? – спросил Сэнди, явно имея в виду тетушку Медору.

– Насколько я понимаю, блюдет мою нравственность. И сражается с Джастином. А уезжать отказывается.

Сэнди задумчиво прикоснулся к фигурке золотой танцовщицы:

– Я рад, что она тебе нравится... – Он встал. – Ты хочешь сказать, что твоя тетка возражает против Дуга?

– Да. Но, Сэнди...

Он не дал ей договорить:

– Это твое личное дело. Если будут какие-то новости, я сразу дам тебе знать.

Эмми проводила его к выходу:

– Сэнди, есть ли вероятность... точнее, есть ли какие-то свидетельства, которые могли бы привести к пересмотру решения суда?

– Нужно, чтобы с нее полностью сняли обвинение, чтобы ее оправдали публично. Это может сделать губернатор – если мы найдем веские доказательства.

– И что ты намерен делать?

– Не знаю, – сказал Сэнди и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

После его ухода тетушка Медора довольно неубедительно изображала сердечный приступ, вызванный запахом дыма; но тотчас "поправилась", как только подали обед. Она поглощала пищу огромными кусками, точно боясь, как бы Джастин не оставил ее голодной... Эмми внезапно подумала о Томасе Такере. Вот кто должен знать, куда уехала Коррина!

Скорее всего, разговор с Корриной не принесет никаких плодов. Ну, признается она, что была замужем за Гилом и содержала его, чтобы он не мешал ее карьере, – что с того? Но Эмми была полна решимости хвататься за любую соломинку. Она открыла телефонный справочник и сразу поняла, что и за неделю не обзвонит всех Такеров. Что же делать? Обратиться к театральному агенту? Но Томас совсем молодой актер; у него никак не может быть своего агента. На всякий случай она позвонила Дугу, но того не оказалось дома. Тогда Эмми решила позвонить в кассы театра, где прежде шла пьеса Дуга – и по чистой случайности выяснила, чем теперь занимается Томас. Приветливый мужской голос сказал ей, что мистер Такер заходил накануне в кассы:

– Этот мальчишка без театра жить не может. Говорит, что работает в брокерской конторе и ненавидит ее всеми фибрами души.

– А в какой конторе, не говорил? – со слабой надеждой спросила Эмми.

К ее изумлению, кассир ответил:

– Говорил. Высмеивал ее название. Что-то вроде "Черепочек". Он сказал, ему так слышится.

– "Черри и Почер". Очень солидная фирма. Спасибо вам большое!

Эмми нашла адрес конторы, быстро надела пальто и снова тайно выскользнула из дому через десятый этаж.

В красивом, со вкусом обставленном офисе брокерской фирмы она спросила мистера Такера. Юноша появился, подавленный и грустный, но, увидев Эмми, просиял:

– Мисс Ван Сейдем! – Он протянул ей руку; пальцы были выпачканы чернилами. – Как я рад вас видеть! Хорошо отдохнули? А спектакль закрыли – какая досада, верно? Помните, я вам говорил? Я нигде не смог найти другую роль; и тогда мой папа... В общем, вот я здесь. – Он уныло развел руками. – Надеюсь, вы-то ничего не желаете купить или продать? Если желаете, то я позову кого-нибудь другого...

– Нет, я пришла к вам. Есть какое-нибудь место, где мы можем поговорить?

– Ну... – он растерялся, затем снова просветлел: – Идемте! Тут есть одно местечко... пока это для меня запретная территория, но когда я скажу им, кто вы такая... Вот мы и пришли. – Он провел Эмми в небольшую, изысканно обставленную комнату. – Расскажите же, как прошла ваша поездка. Я не видел Дуга с того самого дня, как спектакль закрыли.

– Я пришла поговорить о Коррине. Говорят, она уехала, и я хотела узнать, куда.

– Я не знаю, куда она уехала. Здесь жарко, мисс Ван Сейдем. Вы позволите мне помочь вам снять пальто?

Он аккуратно повесил ее пальто на спинку стула, повернулся к Эмми – и в одно мгновение выражение его лица совершенно изменилось. Эмми чуть не вскрикнула: "Что случилось?"

Томас побледнел; лицо его стало совсем другим – настолько другим, что Эмми глазам своим не верила. Он тихо произнес:

– Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Я ничего не знаю о Коррине.

Видно было, что слова даются ему с трудом, и он избегал взгляда Эмми. Он сунул руки в карманы и прокашлялся.

Эмми попыталась растопить внезапно появившийся лед:

– Вы были совершенно правы, когда говорили мне, что Гил и Коррина разговаривали между собой так, словно знали друг друга давным-давно – как если бы они были мужем и женой. Знаете, они ведь действительно были женаты. Они поженились несколько лет назад, а потом расстались.

Такер отвернулся и уставился на великолепную гравюру Ван Гога на стене. Он снова прокашлялся и хрипло произнес:

– Я так полагаю, вас интересует, не она ли убила Гила Сэнфорда.

Снова он попал в точку, подумала Эмми. Этот мальчик невероятно проницателен.

– Так я не ставила вопрос, – честно призналась Эмми, – но, видимо, все-таки думала об этом, когда захотела найти ее.

– Лучше пусть она сидит за решеткой, чем ваша сестра?

– Томми! То есть, Томас... Что вы говорите?! Вас как подменили... – Она встала. – Я просто хочу знать правду.

Такер даже не повернулся к ней; его плечи, обтянутые безукоризненным – в оксфордском стиле – серым пиджаком, казались каменными. Интересно, что он сделал со своими любимыми бусами, подумала Эмми.

– Извините, что побеспокоила вас, – сказала она. – Спасибо.

Юноша рывком повернулся к Эмми и, к ее изумлению, схватил ее за руки:

– Мисс Ван Сейдем... – сдавленным голосом проговорил он. Лицо его исказилось; умные глаза были полны болью – Мисс Ван Сейдем...

Наконец, Томас справился с собой. Он подал Эмми пальто, проводил через огромные стеклянные двери на улицу и поймал для нее такси. Было холодно; он поднял воротник и втянул голову в плечи. Эмми силилась что-то сказать; ей хотелось спросить его, в чем причина столь внезапной перемены; но суровое лицо юноши было непроницаемо. Она села в машину.

– До свидания, – церемонно произнес Томас и поспешил назад, в огромное здание, где уже зажгли свет – день был чересчур серым и мрачным.

Что я такого сделала, думала Эмми. Что я не так сказала?

Видимо, преданный Коррине Томас решил, что она, Эмми, намерена переложить вину за убийство Гила на плечи актрисы. Иначе не объяснить этой внезапной перемены.

Подъехав к дому, Эмми увидела, что какой-то невысокий человечек в длинном пальто разговаривает со швейцаром. Человек обернулся – блеснули стекла огромных очков – и быстро зашагал по улице.

– Кто это? – спросила Эмми швейцара; сердце ее отчаянно колотилось едва ли не в горле.

Швейцар пожал плечами:

– Он попросил закурить. По-моему, он живет где-то по соседству. По крайней мере, летом я его видел частенько. Я месяц был в отпуске, стало быть, в последнее время он не попадался мне; но, по-моему, беспокоиться не о чем, мисс Ван Сейдем.

И все же человечек в огромных очках был для Эмми словно кошмарный сон – смутный, но неуклонно повторяющийся. Она твердо решила рассказать о нем Сэнди.

Она поднялась на десятый этаж и прошла сразу в салон, на ходу снимая пальто. В плетеном кресле, спиной к свету, сидел Сэнди.

Эмми выронила пальто и бросилась к нему:

– Сэнди! Что, есть новости?

– В некотором роде... На второй вечер после вашего отъезда к дому подъехала машина. Агнес ждала ее и уехала на ней.

 

15

У Эмми подкосились колени; она ухватилась за подлокотник кресла и осторожно села.

– Значит... значит, это все-таки убийство.

– Не доказано, – сказал Сэнди. – Как ты думаешь, тетушка Медора снова устроит скандал, если я закурю?

– Пусть устраивает, – неожиданно грубо ответила Эмми. – Быстрей уберется.

Сэнди хохотнул и разжег трубку.

– Ваш швейцар был в зимнем отпуске.

– Знаю. Он только что вернулся.

– Да. Так вот, он дежурил в ту ночь, когда Агнес села в машину. Если она и вернулась через служебный вход, никто этого не помнит. Конечно, портье могли и просто не обратить на это внимания; Агнес всегда так делала. Но выходить через парадную дверь – это было совсем не похоже на нее, и швейцар отметил это. Он запомнил машину. Говорит, что водителя не разглядел, не знает даже, мужчина это был или женщина, но он подумал, что это племянница Агнес. Не секрет, что служащие больших домов хорошо осведомлены о жильцах; вот и швейцар знал, что у Агнес есть племянница в Нью-Джерси. Но в этот момент он был занят, к тому же валил снег; в общем, лица того, кто был за рулем, он не видел. Единственное, в чем он уверен, – что Агнес села в машину и уехала. – Сэнди затянулся трубкой и добавил жестко: – И с тех пор ее никто не видел до того самого дня, как дети в парке нашли ее труп.

– Машину, конечно, не найти?

– Это был темный седан. Номера швейцар, естественно, не запомнил. Знает только то, что Агнес уехала в машине с водителем. Не густо, прямо скажем. Он говорит, что она некоторое время ждала в вестибюле, потом вышла – вот и все. Полиция связалась с ее племянницей; та однозначно заявила, что не выходила в тот вечер из дому; ей, говорит, и в голову не пришло бы в такую метель садиться за руль. Судя по всему, Агнес погибла до Рождества; ведь к племяннице она так и не приехала. Но та не сразу начала волноваться; она подумала, что Агнес задержала погода. Медэксперт не может точно установить дату ее смерти; но день ее исчезновения, благодаря швейцару, известен. Эмми, скажи, Агнес хоть раз намекала, что знает, или хотя бы подозревает, что-то об убийстве Гила?

– Нет, я же говорила тебе. Но она в тот день была неподалеку от дома Дианы и видела там Джастина.

Сэнди уставился на нее:

– Джастина?

Эмми объяснила. Сэнди молча слушал ее, куря трубку. Сиделка Медоры неслышно поднялась по лестнице, испуганно глянула на них и удалилась. Старухе опять неймется, устало подумала Эмми. Ну и ладно.

– Но Агнес могла увидеть и еще что-нибудь, – сказал Сэнди. – Зачем она вообще туда приходила?

Эмми объяснила и это; затем сказала:

– Агнес, как и я, была уверена, что Диана не убивала Гила – до той самой минуты, пока не услышала эту самую записку. Записка убедила ее в виновности Ди – но, видимо, лишь на время. Наверное, она снова и снова прокручивала в голове всю эту историю, и в результате поняла, что Диана вполне могла написать такую записку, но это еще ничего не значит. Агнес было свойственно подолгу думать, взвешивать все "но" и "если", прежде чем принять решение. Но если уж она что-то решала, ничто на свете не могло поколебать ее. Особенно если речь шла о том, что она считала своим долгом.

– Да, я знал ее достаточно хорошо и обратил на это внимание. Беда в том, что, пока Агнес не примет решение, она никому и слова не скажет о том, что знает или подозревает.

– Сэнди, как я жалею о том, что нас не было с ней! Я любила ее; более того, я ей полностью доверяла и полагалась на нее. И Ди тоже. Она помогала нам всю жизнь... О ее делах позаботились?

– Она сама все устроила. У племянницы есть экземпляр завещания. Агнес все оставила ей.

– А не может быть так, что за рулем той машины сидела Коррина?

Сэнди вздрогнул и выпрямился:

– Коррина? Почему ты так подумала?

– Только потому, что она была женой Гила. Судя по всему, она не очень-то любила его. Может быть, ей надоело его содержать... Вдруг она последовала за ним к Диане – или даже пришла с ним вместе – и застрелила его?

Сэнди обдумал это; серо-зеленые глаза его были холодны:

– Из пистолета Ди?

– Я не знаю. Я... я вообще не могу никого обвинять в убийстве. Но в тот день репетиция шла перерывом. И если бы Коррина хотела сделать это, то времени ей хватало. Сэнди, когда ты сказал, что она уехала из города, я решила выяснить, куда, и нашла Томаса Такера...

– Томаса Такера? – тупо переспросил Сэнди.

– Это актер, он играл в пьесе Дуга – правда, совсем маленькую роль. Очень милый мальчик. Сейчас он работает в брокерской фирме "Черри и Почер". Но он, как выяснилось, тоже ничего не знает.

– Коррина – прекрасная актриса, это верно, и главное в ее жизни – работа. Я не думаю, чтобы она пошла за Гилом к Диане и убила его из ревности. Она могла бы сделать это, потому что он страшно ей надоел, и она не хотела, чтобы он всю жизнь сидел у нее на шее... И все же... – Сэнди встал, прошел к окну и, глядя в серое небо, произнес: – Я не сдамся до тех пор, пока сам не поверю, что его убила Диана.

– Она не убивала!

– Но суд признал ее виновной... Ладно. Мне пора.

– Подожди, Сэнди. Тот субъект в больших очках опять объявился.

– Что-о? Где?

– Я долго его не видела. Все лето. Но сегодня я вернулась от мистера Такера – а он тут как тут, маячит перед входом. Просил у швейцара закурить. Увидел меня и ушел. Но больно уж часто он мне попадается. Я должна, наконец, выяснить, кто он. Полицейский в штатском? Если да, то, может быть, полицию тоже не полностью удовлетворил приговор?

– Я не знаю, что думает полиция. После пропажи браслетов у них, по-моему, сложилось впечатление, что кража их как-то связана с убийством Гила. По крайней мере, Хейли до сих пор проявляет интерес к этому делу. Он честный человек. Ему нужна правда – неважно, какая. Если бы Диана не торопила следствие... мы могли бы чего-то добиться. Теперь что касается этого типа в очках. Джастин не мог снова ввязаться в какие-то дела с ростовщиками?

Эмми охватила тревога:

– Нет! По крайней мере, я так не думаю...

– Мне просто пришло в голову, что нашего очкарика мог подослать именно ростовщик. Но ведь он ошивался и около дома Дианы, верно?

Эмми вспомнила ту ночь в мае, когда она ответила на телефонный звонок и обнаружила, что Джастин уже снял трубку:

– Однажды был один нехороший звонок. Тогда, в мае. Еще до того, как Джастин расплатился с ростовщиком.

– До того, как ты расплатилась с ростовщиком, – неодобрительно поправил Сэнди.

– Кто-то угрожал по телефону. Я услышала что-то вроде: "Попробуй только заяви в полицию – пожалеешь". Видимо, этот человек обращался к Джастину. Потом он бросил трубку. Я спросила Джастина, с кем он говорил, а он сказал, что мне это все приснилось, и он вообще не брал трубку.

– Но ты считаешь, что брал.

– А больше было некому! Потом мы заплатили ростовщику, и, насколько мне известно, телефонные угрозы прекратились. Но тот голос мне сильно не понравился.

– Это не был знакомый голос?

– О Господи, нет. Он был тихий, вкрадчивый, почти женский – но очень страшный. Мне кажется, это был тот самый, в очках.

– Мы выясним, кто он такой и что ему нужно, – сказал Сэнди и угрюмо добавил: – Может быть. Но, Эмми, если Джастин снова влез в долги, надеюсь, у тебя хватит здравого смысла оставить его вариться в собственном соку?

– Я не думаю, чтобы он снова пошел на это.

– Ну ладно. Я спрошу у Хейли, что ему известно о человеке в очках. Счастливо, – небрежно простился он и ушел.

Перед ужином, когда повалил густой снег, – на фоне ночного неба он казался еще белей, – появился Дуг.

Тетушка Медора незамедлительно воздела руки к потолку:

– Вы опять здесь?!

Как обычно, реплика Медоры подействовала на Эмми, как красная тряпка на быка:

– Он имеет право приходить сюда, когда пожелает. Он – мой гость.

– Если бы у тебя была хоть капля ума, ты бы не принимала его. Что же касается вас, молодой человек, вы должны отдавать себе отчет в том, что делаете Эмми мишенью для сплетен. А я этого не потерплю!

– Ладно, – сказал Дуг, – я ухожу.

– Никуда ты не уходишь! – взъярился Джастин, всегда готовый вступить в перепалку с Медорой. Он похож, невольно подумала Эмми, на бойцового петуха, распушившего хвост перед огромной... она не смогла подобрать иного образа, кроме как "перед огромной слонихой", и закусила губу, чтобы не ухмыльнуться.

Но Медора заметила скрытую усмешку:

– Все говорят, Эмми, что в с Дианой – как черное и белое. Но теперь я вижу, что это неправда. В душе вы совершенно одинаковы. И всегда были. Ты – такая же дерзкая, такая же упрямая, как твоя сестрица. Тебе непременно нужно встречаться с этим... с этим человеком, в то время как жена его сидит в тюрьме!

Дуг сказал, что он уходит немедленно и больше не придет, – но Эмми остановила его:

– Нет. Ты – муж Дианы и можешь приходить сюда, когда хочешь. Если его присутствие неприятно вам, тетя Медора, он может подняться ко мне в салон. Идем, Дуг. – И она решительно направилась к лестнице.

– Я не хочу, чтобы из-за меня тут такое творилось, – нервно сказал Дуг, когда они поднялись в салон.

– Успокойся, – сухо сказала Эмми. – Сегодня на ужин камбала и фазан, а на десерт – ромовое суфле. После этого ее настроение заметно улучшится.

– Бедняга Джастин, кажется, ее ненавидит...

– А по-моему, он только рад случаю повздорить с ней. Хоть какое-то да занятие.

Дуг сел на диванчик рядом с Эмми и пристально посмотрел на нее:

– А ты изменилась. Или я обольщался, когда думал, что хорошо тебя знаю. Ты и вправду бываешь очень... очень...

– Жесткой? – рассмеялась Эмми. – Я просто трезво смотрю на вещи. Должно быть, тетушка Медора как в воду глядела: мы с Дианой очень похожи.

– Эмми, твоя тетка права. Я не должен был приезжать в Ниццу. Я не должен... – Взгляд его упал на брошку – четырехлиственный клевер, – по-прежнему приколотую к платью Эмми. – Я не должен был дарить тебе эту брошку. – Дуг протянул руку, чтобы отстегнуть ее.

Эмми рассмеялась:

– Ты хочешь ее забрать?

Дуг продолжал возиться с брошью:

– Я не отказываюсь ни от единого своего слова, Эмми. Но... как бы это сказать...

– Я сама скажу. Тебе было одиноко, и потому тебя потянуло ко мне. Ты был потрясен всем, что случилось... Давай забудем об этом!

Он все еще неуклюже пытался отстегнуть брошку, бормоча:

– У тебя столько драгоценностей... а я с этой дурацкой побрякушкой...

Голос его звучал так жалко и потерянно, что Эмми крикнула:

– Но она мне нравится! И я не собираюсь возвращать ее тебе!

Она рассмеялась, оттолкнула его руки и, чтобы сменить тему, добавила:

– Я, правда, думаю, что у Дианы есть шанс.

– Может быть. – Дуг закрыл лицо ладонями и глухо произнес: – Я хотел поговорить с тобой, Эмми.

– Я понимаю. Вы с Дианой действительно любите друг друга. Тебя потянуло ко мне, но это не любовь.

Несносная Медора опять оказалась права! Даже Дуг признал это. Волшебная завеса, окружившая Эмми в тот вечер, в горах над Ниццей, рухнула в одно мгновение. Даже романтическое чувство к Дугу, которое Эмми испытывала до его женитьбы на Диане, сейчас казалось ей призрачным.

– Ты не должен был говорить с Сэнди о разводе, – резко сказала она.

Дуг сгорбился:

– Да. Но... пойми... как тебе объяснить...

Видя его неподдельную печаль, Эмми смягчилась:

– Не нужно ничего объяснять. Пусть моя брошка будет нашей тайной. А когда Диану освободят, мы все вместе посмеемся над этим!.. Сэнди говорил тебе, что Коррина и Гил были женаты?

– Да. Теперь понятно, почему она живет на широкую ногу. Сэнди сказал, она куда-то уехала. Наверное, на отдых.

Эмми силилась придумать безопасную тему, чтобы сбить пафос и отвлечь Дуга:

– Какая жалость, что спектакль так быстро закрыли...

Она попала в точку. Дуг засунул руки в карманы и уставился в пространство:

– Мы продержались, сколько смогли.

– Вам удалось рассчитаться с теми, кто вас финансировал? И заплатить актерам?

– Актерам пришлось заплатить, – сказал Дуг. – А финансирование – что ж, это всегда риск. Эти люди знают, на что идут.

– А кто они?

– Всегда находятся люди, готовые субсидировать постановку. А если спектакль проваливается, они платят меньше налогов.

– Диана вкладывала деньги в пьесу?

– Я думал, ты лучше знаешь Диану! Нет, она считала, что нельзя вкладывать деньги в сценарий, если его автор – член твоей семьи. Кажется, она оказалась права.

– В следующий раз все будет иначе, Дуг. У каждого сценариста бывают неудачи.

Эмми хотелось его утешить, и Дуг это понял:

– Вот теперь я слышу прежнюю Эмми. Ладно, мне пора. Спасибо за... за все.

Он встал, наклонился, поцеловал ее и вышел.

Значит, вот как все обернулось, насмешливо думала Эмми: призрачные чувства, впустую потраченные эмоции... Она хорошо сделала, сказав Дугу, что ей нравится брошка; он стыдился своего подарка – Дуг, у которого никогда не было денег на богатые дары. Эмми отколола брошку и положила на туалетный столик.

На следующий день к Эмми пришла племянница Агнес – забрать ее одежду и другие вещи.

– Я хотела бы увидеть ее комнату, – решительно заявила она.

– Конечно, – сказала Эмми и проводила ее.

Племянница была молода, сухопара, с жесткими чертами лица. Когда она переступила порог комнаты Агнес, глаза ее расширились от изумления:

– Господи! – Она обернулась к Эмми. – Да она жила, как королева! Конечно, не все эти вещи принадлежали ей?

Эмми стало не по себе:

– Ну да... не все. Но мы хотели, чтобы ей было уютно.

– Боже правый. Диван, телевизор, большие кресла... а ковер-то, ковер!

– Агнес служила у нас долгие годы...

– Да, знаю. Я всегда говорила ей: выходи на пенсию и живи с нами. Но она отказывалась.

Племянница просмотрела одежду Агнес, выхватывая то, что приходилось ей по нраву. Таких вещей оказалось не много. Потом она взялась за письменный стол. Там нашлись банковские книжки Агнес, и лицо молодой особы просветлело:

– Она оставила мне завещание. Я его читала. Все это переходит ко мне.

Племянница принялась судорожно рыться в карманах Агнес. Обнаружив какой-то листок, она внимательно вгляделась в него:

– Кажется, это начало письма. Ничего не понимаю... Ах!

Она явно собралась порвать листок, но Эмми проворно выхватила его и прочла, затем еще раз. Племянница напряженно наблюдала за ней, потом сказала:

– Но ведь это не имеет законной силы?

– Нет. Оно не подписано. К тому же, моя сестра сама способна оплатить судебные издержки.

Эмми снова и снова перечитывала недописанное письмо. Оно могло ничего не значить – но могло значить очень много:

"Уважаемый мистер Бигэм! Я хочу изменить свое завещание, которое вы составили для меня несколько лет назад. Боюсь, что я очень сильно навредила мисс Диане. Сначала я не знала об этом; свидетельства против нее были столь вескими, что я поверила. Может быть, все это и правда. Но в день убийства я видела то, что видела, и никуда от этого не деться. Я не знала, как это понимать, до тех пор, пока не пошла в театр, чтобы посмотреть пьесу мистера Дуга, увидеться с ним и поговорить об этом. Я поднялась за кулисы; его там не было, но я увидела нечто такое (дальше строка была зачеркнута, но Эмми удалось разобрать), что помогло мне понять... Я не рассказала об этом на суде, и сейчас схожу с ума от беспокойства. (Далее снова шла зачеркнутая строка; Эмми прочла и ее). Должна также сказать, что я не хотела рисковать всеми этими деньгами.

Какими деньгами? Эмми совсем растерялась.

Но я не сделала то, что должна была сделать. Поэтому, если мне суждено умереть, я хочу завещать все мои сбережения Диане Уорд на случай, если ей придется заплатить за пересмотр дела и новый суд. Не знаю, что подумают в полиции, и не хочу туда обращаться, но все же я должна сказать им, что...

На этом письмо обрывалось. Племянница Агнес, которая по-прежнему рылась в ее вещах, воскликнула: "Еще одно!"

Следующее послание оказалось гораздо короче. Оно гласило: "Уважаемый мистер Бигэм, я хочу изменить свое завещание и готова прийти к вам в контору в любое назначенное вами время".

Но и это письмо не удовлетворило Агнес. Во всяком случае, его она тоже не подписала и не отправила.

– Посмотрите сюда! – сказала племянница и протянула Эмми чековую книжку Агнес, тыча пальцем в одну из строк. В феврале Агнес сняла со своего счета десять тысяч долларов наличными. Остаток составлял примерно двадцать пять тысяч.

– Куда ушли эти деньги? – племянница сверлила Эмми требовательным взглядом. – Десять тысяч! Что она с ними сделала? Мисс Ван Сейдем, вы не представляете, как они нужны мне – все!

 

16

Итак, Агнес действительно знала что-то об убийстве – и скрывала это. Во время суда она, как и Эмми, уверилась в виновности Дианы, но потом ее начала мучить совесть. Она отправилась в театр, увидела нечто, укрепившее ее в мысли... в какой мысли, мучительно думала Эмми, – и решение созрело. То, что увидела Агнес в театре, окончательно убедило ее в невиновности Дианы и, следовательно, в том, что убийца Гила – тот человек, кого она подозревала. Тогда, чтобы искупить свою вину перед Дианой, она решила изменить завещание в пользу Ди, чтобы в случае смерти Агнес та могла заплатить за судебные издержки, доказывая свою невиновность. Это трагично, это трогательно – и это так похоже на Агнес...

Но вот что оставалось для Эмми полной загадкой – так это десять тысяч долларов наличными. Агнес, правда, никогда не скупилась на рождественские подарки Диане и Эмми; в всех остальных случаях она была более чем бережлива и экономила каждый пенни. Благоразумная Агнес никогда не позволяла себе излишеств; чтобы она просто взяла и отдала кому-то десять тысяч?!

– Десять тысяч, – скорбно повторила племянница.

– Может быть, она вложила их в акции, – попыталась успокоить ее Эмми. – Давайте еще поищем в бумагах.

Они перерыли все – но тщетно. Эмми едва сдержала слезы, найдя среди бумаг Агнес альбом с фотографиями малышек Ди и Эмми. Никакого объяснения исчезновению денег они не обнаружили. Племянница уверяла, что личного сейфа в банке у Агнес не было...

Наконец они сдались. Племянница сказала, что ей пора на поезд. Эмми пообещала упаковать и выслать ей все, что она отобрала, а та дала ей разрешение оставить у себя оба письма. В дверях она обернулась:

– Я доверяю вам, мисс Ван Сейдем. Десять тысяч... Но я вам верю.

В этот момент она выглядела серьезной и искренней и была очень похожа на Агнес.

Эмми перехватила Джастина, когда он собирался в клуб через десятый этаж: борьбу за девятый, видимо, все-таки выиграла тетушка Медора.

– Постой, Джастин, я хочу тебя спросить. Ты когда-нибудь одалживал деньги у Агнес?

– Я – у Агнес?! – Он уставился на Эмми, теребя шарф. – Боже упаси!

– Честно, Джастин. Примерно в феврале...

Джастин нахмурился:

– Послушай, Эмми, если я один раз свалял дурака и связался с ростовщиком, это еще не значит... Конечно, бывало, что я занимал у Агнес доллар-другой – заплатить за такси, например, – потому что у нее всегда была мелочь. Но я возвращал ей все до цента!

– Джастин, это очень важно. Пожалуйста, скажи мне правду!

– Я и говорю правду. – Его блеклые голубые глазки прищурились: – А что это за женщина только что ушла от тебя?

– Племянница Агнес.

– А-а, ну тогда ясно. Вы небось рылись в ее чековых книжках. Готов поспорить, старушка Агнес оставила кругленькую сумму. Она всегда была скрягой.

– Не всегда. – Эмми снова подумала о подарках, которые Агнес каждый год с такой любовью выбирала для них с Дианой.

– Ну, и сколько она оставила? – Взгляд Джастина снова стал острым и проницательным.

– Меньше, чем собиралась, – уклончиво ответила Эмми. – Ты в клуб?

Джастин кивнул:

– Но к обеду я вернусь. Знаешь, во вторжении Медоры все-таки есть одна положительная сторона... Послушай моего совета, Эмми; выстави Медору, но оставь ее кухарку. Перемани ее! Назначь ей большое жалование. Сделай что угодно, только не отпускай. Она творит чудеса! – Джастин поправил гвоздику в петлице и поднял бровь. – Наверно, это будет не слишком этично? Но у Медоры тоже проблемы по части хороших манер... – Он распахнул дверь и легкой походкой направился к лифту.

Разговор с отчимом не рассеял сомнений Эмми. Слишком уж рьяно Джастин возмущался, да и глаза у него бегали... Может быть, как раз в феврале ростовщик и начал требовать у него уплаты долга?

К ней снова вернулось тревожное подозрение, охватившее ее в Ницце, когда она смотрела в окно, туда, где серое небо сливалось на горизонте со свинцовым морем. Если Джастин занял у Агнес десять тысяч, если он чувствовал, что совесть рано или поздно заставит ее признаться, что она видела его в день убийства у дома Дианы... значит, у него были мотивы убить ее. Но он мог это сделать, опять с содроганием подумала Эмми, только руками наемного убийцы, составив себе надежное алиби.

Еще одно соображение потрясло Эмми: если Агнес заняла Джастину такую сумму, то прежде чем сообщить в полицию о том, что она его видела, Агнес должна была наверняка убедиться, что это именно он убил Гила; ведь если бы Джастина осудили, то ее десять тысяч были бы потеряны навсегда. Верная себе, Агнес ни за что бы не сказала ни Диане, ни Эмми о том, что Джастин остался ей должен. Да, это была веская причина для молчания. Агнес решила дождаться суда, выслушать все свидетельства, прежде чем решиться обвинить Джастина и, следовательно, рискнуть огромными деньгами. Но то, что она услышала на суде, убедило ее, что Диана и вправду виновна. Однако Агнес снова и снова обдумывала все это – и наконец ее совесть подсказала решение...

Но что она увидела в театре, с кем говорила там – все это оставалось загадкой.

Эмми позвонила Сэнди.

Он слушал так внимательно, что она точно наяву видела его пронзительные серо-зеленые глаза и чувствовала, как напряженно работает его мозг. Выслушав, Сэнди сказал всего одну фразу:

– Я хочу увидеть эти письма.

– Я приду к тебе в контору. А то у тетушки Медоры слух как у летучей мыши.

– Это слишком далеко. Давай встретимся... к примеру, в Плазе. – Эмми услышала легкую усмешку. – В том баре, который раньше был только для мужчин. Сейчас, говорят, женщин туда пускают свободно. Конечно, на тебя могут коситься...

– Я не желаю, чтобы на меня косились! – сказала Эмми, и, к собственному изумлению, звонко рассмеялась. – В котором часу? В четыре или около того?

– В четыре. – Сэнди помолчал, а потом произнес очень серьезно: – Не рассчитывай слишком на эти письма, Эмми. Конечно, похоже, Агнес знала что-то об убийстве Гила, но это еще не значит, что сама она была убита умышленно; более того, это вовсе дает нам доказательств невиновности Дианы – если это то, о чем ты думаешь.

Нечего хвататься за соломинку, упрекнула себя Эмми. Нет ничего проще, чем строить воздушные замки. И все же Агнес знала что-то, что могло бы помочь Диане... Эмми набросила пальто, взяла сумочку и вышла из дому через десятый этаж. Для них с Джастином это единственный путь к спасению, с усмешкой подумала она, вызывая лифт, поскольку тетушка Медора то ли действительно не может подниматься по их длинной, крутой лестнице, то ли ей попросту лень.

Двери лифта открылись – и Эмми сразу же увидела давешнего человека в длинном сером пальто. Он стоял спиной к ней и говорил со швейцаром, потиравшим замерзшие уши. На звук лифта человечек обернулся – как всегда, блеснули огромные очки, – и проворно, как ящерица, выскользнул за дверь.

У Эмми часто-часто забилось сердце – она и разозлилась, и испугалась. Не слишком ли затянулся полицейский надзор? Если, конечно, это надзор...

– Майк, кто этот тип? – снова спросила она у швейцара.

– Не знаю, мисс Ван Сейдем. Он только что подошел и попросил спичку, а у меня нет.

Спички, зажигалки – придумал бы что-нибудь новенькое!

– Я уже видела его здесь!

– Наверно, он живет где-то рядом, – пожал плечами Майк. – Вызвать вам такси, мисс Ван Сейдем?

Эмми кивнула. Когда она рискнула выйти на улицу, под леденящий ветер, человечка в огромных очках нигде не было видно.

Когда она доехала до Пятой Авеню, снова начал валить снег. Эмми поднялась по широким ступеням Плазы и села в просторном зале, уставясь на стеклянные двери, которые то и дело открывались, впуская вместе с очередным посетителем порывы ледяного воздуха, и захлопывались вновь. Она не заметила, как появился Сэнди; он подошел сзади и положил руку ей на голову:

– Почему ты вечно ходишь без шапки? Вот застудишь голову и умрешь!

Это прозвучало так похоже на одну из излюбленных максим Агнес, что слезы навернулись Эмми на глаза.

– Ну, ну, не плачь, это случится еще не скоро, – постарался отшутиться Сэнди. – Пойдем, выпьем чего-нибудь, и ты покажешь мне письма.

Через Пальмовый Зал он провел Эмми в пресловутый бар, куда долгие годы пускали только мужчин. Насколько Эмми поняла, с тех времен не многое изменилось – кроме нее, женщин в баре не оказалось. Однако никто на нее не косился. Они устроились в углу.

Она протянула Сэнди письма. Он прочел их внимательно, затем еще раз, и еще; потом отвернулся и уставился в окно, на летящие снежинки. И даже не посмотрел на Эмми, пока она рассказывала ему о десяти тысячах долларов.

Им принесли заказ, и Сэнди встряхнулся:

– В первую очередь, я считаю, нужно показать это лейтенанту Хейли. У него нюх на все, что может иметь отношение к делу. Мне кажется, что у него есть подозрения, связанные с гибелью Агнес, хотя он ничего и не говорил мне. Экспертиза так и не сказала определенно, был ли это несчастный случай или нет.

Эмми сказала:

– Но, Сэнди, Агнес пишет, что была в театре и что-то там увидела. Она могли видеть Коррину, она могла даже говорить с ней, и выяснить нечто такое, что убедило ее в невиновности Дианы. Мы не знаем, куда уехала Коррина; но вдруг Томас Такер знает что-то о приходе Агнес в театр?

– Может быть Где, ты сказала, он работает? "Черри и Почер"? – Сэнди взглянул на часы. – Он, наверно, еще на службе. Я позвоню.

Он встал из-за стола и быстро вышел в коридор, где были телефоны.

Эмми нервно крутила в руках бокал. Наконец Сэнди вернулся. Она глядела, как он шагал к столу, – рыжие волосы, как всегда, всклокочены; взгляд серо-голубых глаз прям и ясен.

– Он сейчас приедет. Долго отнекивался. Что он имеет против тебя?

– Ничего, Сэнди! Но, когда я с ним вчера говорила, сперва он был приветлив и дружелюбен, как всегда, а потом его вдруг как подменили; он явно хотел избавиться от меня – ну, я и ушла. Я подумала: может быть, ему он просто боится, что ему влетит за разговоры с дамами в рабочее время?

Сэнди рассеянно кивнул:

– Учти, он может ничего и не знать о визите Агнес в театр. Я закажу еще выпить. Сейчас час пик; он не скоро доберется.

– Но когда Агнес поднималась за кулисы, он наверняка был там. И, знаешь, у него прекрасная интуиция. Однажды он сказал мне, что Гил и Коррина, видимо, давно и хорошо знают друг друга; он определил это по звучанию голосов, случайно услышав их разговор. Он сказал: "Они говорили, точно муж и жена"; так оно и оказалось! Но, наверное, я просто хватаюсь за соломинку...

– Иногда и соломинка помогает. А эти обрывки писем могут оказаться вовсе не соломинками. Во-первых, Агнес узнала что-то такое, что, по ее мнению, могло помочь вызволить Диану из тюрьмы. Это "что-то" связано с пропавшими долларами; она же ясно пишет, что не хочет "рисковать всеми этими деньгами". А в тот вечер в театре, за кулисами, она увидела что-то – или поговорила с кем-то, и это укрепило ее в решении открыть то, что ей известно. Она очевидно была уверена, что это поможет Диане. Тут уж явно не "соломинка", а серьезное свидетельства, снимающее вину с Дианы!

Эмми отодвинула бокал на середину стола:

– Джастин говорит, что не занимал у Агнес денег.

Сэнди обдумал это и спросил:

– Ты ему поверила?

– И да, и нет. Он напустил на себя чересчур оскорбленный вид. Но если бы Агнес заняла кому-то десять тысяч долларов, она бы непременно потребовала расписку или что-то в этом роде. Деньги доставались Агнес нелегко, она знала им цену и была очень экономна. А тут такая сумма...

– Если она купила акции или вложила деньги во что-то еще, мы это легко выясним, не волнуйся.

– Сегодня этот тип в больших очках опять болтался возле дома. За последние дни это уже второй раз. И оба раза, говорит швейцар, он просил закурить.

Сэнди нахмурился:

– Хейли сказал, что ничего о нем не знает... О, а это, наверное, наш мальчик?

В баре действительно появился мистер Такер – худой, сгорбленный, с недовольным видом. Сэнди привстал; Томас заметил их, пробрался между столиками и произнес: "Здравствуйте, мисс Ван Сейдем" с таким видом, словно больше всего на свете ему хотелось оказаться в этот миг на другой стороне земного шара.

Сэнди спросил, что он будет пить. Томас замялся; потом буркнул: "Виски с содовой". Когда же официант спросил, какого именно виски принести, юноша совсем растерялся. Эмми заподозрила, что в выпивке он не слишком-то искушен. В деловом костюме, при галстуке, без бус (Эмми была уверена, что их нет на нем даже под рубашкой), Томас сидел на самом краешке стула, будто желал, в случае чего, облегчить себе путь к бегству.

– Женщина, много лет служившая у мисс Ван Сейдем, убита... – начал Сэнди.

– Я читал в газетах, – перебил Томас, и по глазам его стало ясно: он понял, зачем его пригласили.

– Возможно, это был несчастный случай. Но она оставила недописанное письмо, из которого ясно, что за день-другой до смерти она побывала в театре...

– Вот как?

– Дело в том, что она, по всей видимости, знала нечто, связанное с убийством Гила Сэнфорда, и чувствовала, что поступает несправедливо по отношению к Диане... то есть, к миссис Уорд, скрывая это.

Томас с преувеличенным вниманием разглядывал свои ногти.

– Но что именно она знала, неизвестно, – продолжал Сэнди. – В письме она дает понять, что в тот вечер, за кулисами, она увидела что-то – или поговорила с кем-то, – и это окончательно повлияло на ее решение заявить о том, что ей известно.

– Значит, вы хотите узнать, с кем она говорила, – сказал юноша.

– А вы знаете? – спросил Сэнди.

– Со мной.

– С вами? Что же она сказала? Вы помните?

– Кажется, да. Она спросила, есть ли мистер Уорд, и я сказал, что не видел его. Я был, в некотором роде, занят, и не обратил на нее особого внимания.

Эмми очень хотелось, чтобы тон беседы стал дружелюбней:

– Вы, должно быть, снова экспериментировали с гримом, – улыбнулась она.

– Может быть... да, наверное, – пробормотал он, не глядя в ее сторону.

– Знаешь, – сказала Эмми, обращаясь к Сэнди, в отчаянной попытке польстить юноше, – он умеет выглядеть на дюжину лет старше. Накладная борода, усы, какой-то клей...

Томаса буквально перекосило от столь дилетантского подхода:

– Это особый клей! Театральный!.. Ладно, неважно. Ну, в общем, я возился с накладными волосами, пробовал то одно, то другое. Я знал, что спектакль скоро закроют, что он не окупает себя, и думал, что если сумею притвориться старше, то легче смогу найти работу... Ну так вот. Я увидел эту женщину в зеркале; она стояла на пороге. Видимо, она стояла так уже некоторое время. Это была очень приятная пожилая леди, и я спросил ее, не ищет ли она кого-нибудь. Примерно с минуту она не отвечала – просто смотрела на меня, и все, а потом сказала, что хотела бы видеть мистера Уорда. Я ответил, что, скорей всего, его нет. Она поблагодарила меня и ушла – но не сразу, а только после того, как я наполовину отклеил усы и бороду. Ее это, кажется, заинтересовало. – Томас отхлебнул виски.

– А с Корриной она беседовала?

Томас помотал головой:

– Не знаю. Я тотчас забыл о ней. За кулисами очень часто бродят люди, обычно чьи-нибудь приятели или знакомые. Мне и в голову не пришло, что эта женщина – служанка мисс Ван Сейдем. – Он по-прежнему не смотрел на Эмми.

Повисла долгая пауза. Томас смотрел то на свой бокал, то на часы. Эмми чувствовала, что он вот-вот улепетнет, а они по-прежнему почти ничего не знали о визите Агнес в театр.

– Вы не нашли другую роль? – спросила она Томаса, желая задержать его хоть немного.

Он глянул на нее, но лишь мельком.

– Нет! Я же вам говорил. Это не так-то просто. Хотя... – он просветлел, – возможно, мне удастся получить роль на летний сезон. Хотя бы статистом. Только бы папа разрешил... – Лицо его снова омрачилось. – Но, скорей всего, он не разрешит.

Сэнди отодвинул бокал, посмотрел на юношу и сказал:

– Если вы вдруг вспомните что-нибудь, что вас удивило или показалось не совсем обычным – пожалуйста, дайте мне знать. Этим вы окажете огромную услугу мисс Ван Сейдем и ее сестре.

Томас посмотрел ему прямо в глаза:

– То есть вы намерены вызволить миссис Уорд из тюрьмы. И вы полагаете, что эту... эту приятную пожилую леди убили потому, что она знала, кто убил Гила Сэнфорда!

Сэнди вздохнул:

– Да.

Томас обдумал это и резко поднялся:

– Извините. Мне кажется, я не могу вам помочь. Спасибо за виски. – Он поклонился Эмми и красиво, по-актерски, удалился.

– М-да, – сказал Сэнди. – Недалеко же мы ушли. Но у этого мальчика явно что-то на уме.

– Да, – Эмми поглядела вслед Томасу. – И, по-моему, это касается меня. Вчера, когда я пришла, поначалу он вел себя очень дружелюбно. А потом, говорю тебе, его словно подменили. Все это произошло в течение секунды. Но я ничего такого не сказала, не сделала...

Сэнди подозвал официанта и попросил счет.

– Я отнесу эти письма Хейли и расскажу ему о десяти тысячах долларов. Думаю, сейчас я как раз его застану. Проводить тебя домой?

– Что ты! Тут минут десять езды, не больше.

– Этот субъект в очках... наверное, нужно что-то с ним делать. Может быть, это совершенно безобидный тип, который случайно попадается навстречу; но все же постарайся не давать ему шанса приблизиться к тебе.

Когда Сэнди был рядом, Эмми переставала бояться человека в очках; то, что представлялось ей серьезной угрозой, начинало казаться рядом ничего не значащих совпадений.

Сэнди посадил Эмми в такси. Сгущались сумерки; снежинки в свете фар казались огромными белыми бабочками. Когда она доехала домой, человечек в очках не попался ей навстречу.

Однако что-то же обратило всегдашнее расположение Томаса Такера к ней, Эмми, в холодную неприязнь! И он отказывается объяснить, что и почему!

Сэнди позвонил, когда Эмми переодевалась к ужину. Раньше у нее не было такой привычки – видимо, сказывалось присутствие Медоры или, скорей, ее кудесницы-кухарки.

Голос Сэнди звучал угрюмо:

– Я не нашел Хейли. Попробую завтра. Ты видела того, в очках?

– Нет.

Сэнди помолчал; затем задал странный вопрос:

– Мог ли кто-то попасть в твою квартиру, пока ты была во Франции?

– Да, конечно. Уборщица, полотеры, тетя Медора...

– Понимаю, – загадочно бросил Сэнди и повесил трубку.

Должно быть, управляющий домом впустил тетушку Медору в квартиру, потому что знал ее. Он же впускал Сэнди и Хейли...

За ужином, между супом и эскалопами, Эмми спросила Медору, кто впустил ее в дом.

Медора недоуменно поморгала:

– Управляющий, разумеется. Правда, он не хотел, но... – Она выразительно повела могучими плечами.

Если Агнес заняла деньги Джастину, думала Эмми, она должна была оставить какую-то бумагу, свидетельствующую об этом. Но Джастин вполне мог завладеть этой бумагой, пока Агнес была занята.

У Медоры тоже было достаточно времени и возможностей заполучить такую бумагу! Не она ли взяла у Агнес взаймы?

Ответ напрашивался сам собой: конечно, самодурка Медора может сделать все, что взбредет ей в голову; но Эмми пришлось признаться себе, что тетка вряд ли способна уничтожить расписку. Дальше – больше: Медора не водит машину, следовательно, Агнес убила не она. Диана – в тюрьме; она никак не могла оказаться подле их дома...

Сразу после ужина Эмми поднялась в салон – главным образом затем, чтобы избежать общества Медоры и Джастина.

 

17

Около десяти часов, уложив Медору в постель, сиделка поднялась наверх.

– Я очень хочу спать, – сказала она Эмми. – Миссис Ван Сейдем сказала мне лечь в свободной комнате. Но там я могу не услышать ее звонок.

Речь шла о маленькой комнате для гостей, которая практически никогда не использовалась.

– Конечно, – ответила Эмми. – Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Маленькая сиделка, позевывая, удалилась. С нижнего этажа не доносилось никаких звуков; Джастин, должно быть, задремал над журналом. Эмми направилась в свою комнату, чтобы просмотреть почту, но по пути, следуя внезапному порыву, свернула вдруг в бывшую комнату Дианы. Все лето она не наведывалась туда – это было слишком тяжело для нее; но теперь, окрыленная надеждой на освобождение сестры, решила зайти. Она прошла через просторную ванную – в детстве они с Дианой то и дело ссорились из-за того, кому идти туда первым...

Воздух в комнате был душный, спертый. Эмми повернула выключатель. Все было точно так же, как оставила Диана, перебираясь жить к Дугу. Нет, поправила себя Эмми. Диана оставила все вверх тормашками. Это Агнес потом навела порядок и переслала Ди все, что той было нужно...

Эмми присела на кровать. Здесь, перед зеркалом, Диана стояла в белом подвенечном платье, в фате, которую поддерживал мамин обруч с бриллиантами. А рядом стояла сама Эмми – подружка невесты, в бледно-желтом платье под цвет роз, которые ей предстояло нести; она стояла и смотрела на Диану, и притворялась, будто ей вовсе безразлично, что Диана выходит за Дуга... Джастин тогда настоял на роскошной свадьбе, и Медора пришла на помощь... Нет, никак нельзя отказывать Медоре в содержании; придется и дальше потакать ее прихотям...

Но комната напомнила Эмми о том, что Диана по-прежнему томится в тюрьме. Внезапно ее осенило: ведь Агнес могла сказать Ди, куда она дела те десять тысяч долларов!

Мысль об этом озарила ее, как вспышка молнии. Агнес никогда не отдавала предпочтения одной из сестер. С другой стороны, она знала их до мозга костей. Если бы она собиралась предпринять что-то рискованное (а ведь именно слово "рисковать" употребила Агнес в неоконченном письме!), то не стала бы советоваться с Эмми, потому что та предложила бы ей проконсультироваться у банкира... А вот Диана, напротив, рассмеялась бы и посоветовала рискнуть, а там будь что будет...

Эмми так вдохновилась мыслью о том, что Диана может пролить свет на то, что так их интересует, что вскочила и опрометью бросилась в свою комнату. Она не может ждать до утра; нужно сейчас же, немедленно, написать Диане!

Пока она подыскивала нужные слова, позвонил Дуг. Он сказал, что звонит без особой причины; просто хочет спросить, есть ли какие новости. Эмми решила, что он по-прежнему чувствует себя подавленным. Еще бы: он так горячо признавался ей в любви, а потом, узнав, что Диану могут освободить, был вынужден взять все свои слова обратно... Эмми ответила, что новостей никаких, и что она пишет Диане в надежде узнать, зачем Агнес снимала деньги со своего счета.

– Агнес снимала деньги?! – изумился Дуг. – С чего бы это?

– Не знаю. Может быть, Диана знает. Я прямо сейчас отправлю ей письмо.

– Мне она ничего такого не рассказывала, – произнес Дуг. – Подождет твое письмо до завтра. Уже поздно, да и снег валит.

– Хорошо. Я отправлю его утром, – сказала Эмми и, вешая трубку, услышала щелчок параллельного телефона. Значит, Джастин или Медора подслушивали? Ну и ладно. Ей все равно.

Она снова взялась за письмо. Как ни странно, оказалось очень трудно найти подходящие слова. Наконец после нескольких неудачных попыток она все-таки справилась с этой задачей. Письмо вышло донельзя кратким – Эмми просто спросила, не знает ли Диана о каких-либо расходах, предпринятых Агнес в феврале прошлого года. Запечатав конверт и наклеив марку, она почувствовала странное волнение и, поняв, что не может ждать до утра, схватила пальто и сумочку...

Дом был построен в те времена, когда никому в голову еще не пришла удачная идея о размещении почтовых ящиков на этажах и в вестибюлях. Ближайший ящик был за углом, совсем близко от освещенного парадного, и Эмми столько раз за свою жизнь проделывала этот путь, что ей вовсе не было тревожно. Швейцар, гревшийся у радиатора, вскочил и широко распахнул перед ней дверь:

– Погодка-то проясняется, мисс Ван Сейдем.

Она вышла на холодную улицу, почти пустую, если не считать нескольких прохожих да редких автомобилей. Хлопья снега плясали в свете фар. Лицо сразу стало мокрым и холодным. Эмми дошла до угла и повернула. Почтовый ящик был прямо за углом, рядом с телефонной будкой для вызова полиции и пожарной службы. Она протянула руку с письмом – и тут кто-то сзади обхватил ее за шею. Она почувствовала присутствие другого человека на долю секунды раньше и попыталась обернуться, но мощная рука безжалостно сдавила ей горло. Эмми отчаянно вырывалась. Мелькнула дурацкая мысль: так, наверно, ведут себя все, на кого нападают на улице... Но она не вырвалась, лишь потеряла равновесие. Она не могла крикнуть: рука железной хваткой сдавливала ей горло все сильней, пока не стало нечем дышать, пока не поплыли перед глазами яркие пятна... и Эмми провалилась в черную бездну. Последним, что она чувствовала, была невыносимая боль в горле...

– Она приходит в себя, – раздался голос Сэнди.

– По-моему, он не успел ее ударить. – Это был голос Дуга.

– Вот лед, – сказал какой-то женский голос, и на горло ей мягко опустилось что-то холодное.

Эмми чувствовала, что куда-то плывет; она заставила себя остановиться и разлепила веки. Это оказалось совсем непросто. Маленькая сиделка склонилась над ней; Эмми ощутила острый, едкий запах и чуть на задохнулась, но почти сразу поняла, что сиделка держит у нее перед носом пузырек с нюхательными солями. Сделав над собой немыслимое усилие, Эмми оттолкнула ее руку – и обнаружила, что лежит в собственной комнате, на собственной кровати.

На мисс Симпсон был бледно-розовый фланелевый халат. Снизу доносился хриплый голос Медоры – та что-то кричала.

– Уже получше? – спросил Сэнди.

В голове у Эмми постепенно стало проясняться.

– На меня напали, – прохрипела она.

– Я знаю. Дуг нашел тебя и принес домой.

Джастин стоял в ногах ее постели, бледный, как полотно; это было особенно заметно на фоне его алой шелковой пижамы.

– На меня напали, – снова прошептала Эмми. Она не могла поверить, что это с ней случилось. А Сэнди ведь еще в мае говорил: будь осторожна...

С порога донесся голос Дуга:

– Я вызвал полицию.

– А как насчет доктора? – спросил Сэнди.

– Я говорил с ним, – ответил Джастин. – Он сейчас приедет.

Глазам Эмми было больно от яркого света. Сэнди заметил это и погасил люстру, оставив только настольный свет. Дуг, стоя у нее в изголовье, произнес:

– Наверное, стоит снять с нее пальто, как вы думаете?

Он и мисс Симпсон осторожно стянули с Эмми пальто. Сэнди стоял рядом. Эмми смутно почудился страх в его потемневших глазах.

– Дурочка ты маленькая, – сказал он. – Я же велел тебе не выходить.

– Но я только хотела... – просипела Эмми и перешла на шепот, – ...хотела бросить письмо Диане. И было светло...

– Твое письмо могло подождать до утра, – сказал Дуг. – Говорил же я тебе...

– Но на тротуаре никого не было, – прошептала Эмми. – Ни души... И вдруг...

– Ладно, – сказал Сэнди. – Об этом – утром.

– Но я видел того, кто напал на нее! – сказал Дуг.

Оказалось, он ехал к Эмми; его такси остановилось на красный свет всего в квартале от дома, и он увидел, как Эмми выходит из дому и направляется к почтовому ящику. Как только она свернула за угол, в тень, из тьмы выпрыгнул какой-то мужчина и схватил ее за горло. Такси все еще стояло перед светофором; Дуг выпрыгнул, помчался что было мочи – и успел-таки схватить негодяя и освободить Эмми.

– Я не разглядел его. Я вцепился ему в плечо и толкнул изо всех сил. Мне показалось, что он был невысокого роста; по-моему, сверкнули очки. Но я был занят Эмми. Потом остановилась машина, и человек пришел мне на помощь.

– Какой человек? – спросил Сэнди.

Дуг пожал плечами:

– Не знаю. Он ехал с Мэдисон-Авеню, увидел все это и вышел из машины. Вдвоем мы подняли Эмми – и к этому моменту грабитель, или кто он там был, уже скрылся. Представьте, мой добровольный помощник тоже исчез! Надеюсь, я хоть успел поблагодарить его. Потом я принес Эмми в дом...

– Ты мог бы описать этого водителя, Дуг? – задумчиво спросил Сэнди.

Дуг помотал головой:

– Боюсь, что нет. Человек как человек, в пальто и шляпе... Он, конечно, молодец: не побоялся выйти из машины и помог спугнуть того мерзавца.

Сэнди рассеянно кивнул, погруженный в раздумья:

– Да, это просто счастье, что ты случайно оказался поблизости.

– Не случайно. Перед этим я разговаривал с Эмми. Она сказала, что пишет письмо Диане. Мне показалось, что она чересчур взволнована и полна решимости бросить письмо немедленно. И я подумал: чем черт не шутит, а вдруг она и впрямь отправится ночью на улицу...

Сэнди покачал головой:

– Случайно, не случайно – не важно. Главное – ты оказался рядом. А я был в вестибюле. Я не видел Эмми, потому что ехал с Мэдисон по параллельной улице. Я пришел поговорить со швейцаром, но не успел и рта открыть, как вошел ты, Дуг, с Эмми на руках...

– Со швейцаром? – недоуменно переспросил Дуг.

– Ну да. Эмми то и дело видела рядом с домом какого-то человека в очках. Кстати, может, именно он и напал на нее. Я хотел расспросить швейцара.

Джастин нахмурился:

– Странное время для бесед со швейцарами...

– Другого времени у меня нет, – сухо парировал Сэнди.

Сэнди и Дуг перенесли Эмми в лифт, а потом в квартиру, сразу на десятый этаж; сиделка и Джастин проснулись от шума.

Мешочек со льдом соскользнул на постель; сиделка подхватила его и снова положила на горло Эмми, подперев подушкой. Затем она сняла с Эмми туфельку. Вторая, как выяснилось, потерялась. Сумочка тоже исчезла бесследно.

Джастин подумал об этом:

– У тебя, наверное, была сумочка? Ключи?

– Нужно сменить замки, – сказал Сэнди.

– Если вы все выйдете, – сказала мисс Симпсон, – я уложу ее поудобней. Вот-вот придет доктор.

Джастин укоризненно качал головой:

– Выбежать из дому ночью! Такая беспечность!

– Идем, Джастин, – скомандовал Сэнди.

Дуг последовал за ними.

К моменту прихода полиции Эмми лежала уже в пижаме и халате; на горле у нее по-прежнему покоился пакет со льдом. Доктор прибыл почти одновременно с полицейскими.

– Она может отвечать на вопросы? – донесся из холла незнакомый голос.

Другой, знакомый, – это был голос доктора, – ответил:

– Сейчас я на нее посмотрю.

Врач вошел, поставил свой чемоданчик и обратился к Эмми:

– Я всегда считал тебя разумной девочкой. А ты, оказывается, бегаешь ночами по улицам! Лежи тихонько. Я постараюсь не делать больно...

Через несколько минут он улыбнулся:

– Ладно... Отдыхай. Ты могла погибнуть из-за собственной глупости. Слава Богу, что...

Доктор дал Эмми снотворное, поговорил с сиделкой и велел ей остаться на ночь у постели Эмми. Перед уходом он присел на край кровати:

– Какое счастье, что тебя заметили. Это и спасло тебе жизнь. Ну и времена. Нельзя выйти из дому... Трудно поверить, но я нанял себе шофера и добыл ему разрешение на ношение оружия. Врачи – вечная мишень для нападения. Ну что, девочка, ты сможешь поговорить с полицией?

Эмми кивнула.

Доктор встал:

– Вот и умница. Я приду утром.

Он вышел за дверь – и почти тотчас тихо, чуть ли не на цыпочках, вошли двое полицейских. Один из них держал блокнот и ручку. Но Эмми немногое сумела рассказать им: она шла по освещенному тротуару; нет, она никого не видела; ей нужно было всего на секунду остановиться в тени, чтобы бросить письмо. Нет, она не видела того, кто напал на нее; нет, он ничего не говорил; нет, она не видела, как он был одет; нет, она не чувствовала ничего, кроме его руки на горле.

Сэнди и Дуг стояли на пороге.

– Вам невероятно повезло, мисс, – сказал один из полицейских. – Насколько я понимаю, мистер Уорд спас вам жизнь.

Полицейские вышли. Дежурная машина уже объезжала район.

Сэнди подошел к телефону, достал из кармана маленькую черную записную книжку, глянул в нее и набрал номер:

– Лейтенант Хейли? Это Путнэм. Кто-то совершил нападение на мисс Ван Сейдем...

Он вкратце пересказал случившееся и повесил трубку; затем обратился к Дугу:

– Врач сказал, ей нужно отдохнуть. Спокойной ночи, Эмми.

Сэнди вышел так стремительно, словно у него было неотложное дело. Дуг опустился на колени подле Эмми:

– Очень больно?

– Нет, уже нет. Все хорошо, Дуг.

Он склонился к ней и на миг прижал черноволосую голову к ее руке:

– Мне так тебя жаль, Эмми.

– Честное слово, все в порядке. Я просто очень испугалась... но я сама виновата.

Снизу было слышно, как разоряется тетушка Медора. Сиделка решительно поджала губы, подошла к двери и встала на пороге, явно дожидаясь, пока Дуг уйдет. Он встал, улыбнулся Эмми, сказал: "Утром тебе будет лучше" и вышел. Сиделка плотно прикрыла за ним дверь, чтобы заглушить голос Медоры, и ласково сказала Эмми:

– Она скоро успокоится и уснет. Не волнуйтесь, я останусь с вами.

Она подоткнула Эмми одеяло и устроилась в шезлонге. Эмми обхватило блаженное чувство покоя. Она знала, что дело здесь не только в снотворном, но и в мысли о том, что ей невероятно повезло – она осталась жива... Правильно сказал Сэнди – маленькая дурочка... Мысли начинали путаться. Что случилось с ее письмом Диане? Наверное, утром его подберут дворники... А сумочка...

И Эмми провалилась в сон.

Сэнди позвонил на следующее утро, и она настояла на том, чтобы поговорить с ним. Нет, горло не очень болит; да, сиделка была с ней всю ночь. Нет, она еще не видела утренних газет...

– Скоро увидишь, – ответил Сэнди, – но я тебе и так скажу. Оказывается, нынче ночью у разбойников было много дел. На твоего приятеля Томаса Такера тоже напали. Он в больнице. Вот такое странное совпадение...

Эмми судорожно сглотнула – и чуть не вскрикнула от боли.

– Совпадение?

– Ну, ты и Томас... Я собираюсь навестить его в больнице. Эмми, ты уверена, что не видела этой ночью человека в очках?

– Я никого не видела. Я только почувствовала...

– Все, все, – быстро проговорил Сэнди. – Не будем об этом. Ничего, если я зайду попозже вечером?

– Конечно!

Около десяти появился доктор, устроил, как он сам выразился, "беглый осмотр", снова сказал, что ей повезло, и дал очередные наставления мисс Симсон. Не успел он уйти, как снова зазвонил звонок. Сиделка пошла к двери и, вернувшись, сообщила:

– Это мистер Уорд. Он говорит, что нашел вашу сумочку.

– Пригласи его войти.

Эмми причесалась, надела теплый халат и устроилась в шезлонге; сиделка укутала ее ноги пледом. Вошел Дуг:

– Ну, как ты, Эмми?

– Горло болит. А в остальном хорошо.

– Я нашел твою сумочку. Снег еще не разгребали; я порылся – и вот... Но бумажник и ключи пропали.

Эмми взяла у него из рук промокшую сумочку.

– В бумажнике почти не было денег. Только клубные карточки. А замки я сменю. – Она сунула сумочку поглубже под шезлонг, не желая ее видеть, потому что та слишком живо напомнила ей ужасное ночное событие. – Дуг, а тебе не показалось, что это был тот самый человек, который... ну, который преследовал нас с того самого дня, как убили Гила? Ты знаешь, о ком я говорю. Я много раз видела его. И Диана тоже. Летом он пропал, но потом снова появился. Он ни разу не заговорил со мной, но так регулярно попадался на глаза, что... я не знаю. Я его боюсь.

– Диана говорила мне о нем. Но, знаешь, вчера я совсем не рассмотрел того негодяя. Пока я тебя поднимал, он сбежал. Удрал, как заяц... Нет, я не уверен, что это тот, в очках. Не представляю, зачем бы ему нападать на тебя. Какой резон...

– Никакого, – сказала Эмми, но в глубине души чувствовала: это был он, тот самый, и резон у него самый прямой...

– Ладно, – облегченно вздохнул Дуг, – главное, мы поспели вовремя.

– Ты поспел вовремя!

– Не забывай про моего добровольного помощника – автомобилиста.

– Говорил же ты мне: письмо подождет.

– Но я вдруг почувствовал, что ты не станешь ждать. Знаешь, это было наитие. Ты иногда бываешь очень упряма, если что-то стукнет тебе в голову.

– Мне нужно было дождаться утра... – покаянно произнесла Эмми.

– Все будет хорошо, – сказал Дуг. – Пойду, пока Медора не меня не набросилась. А ты, Эмми, больше не выскакивай из дому ночью.

– Ни за что! – искренне пообещала она.

Дуг вышел через двери десятого этажа, но тетушка Медора все равно услышала. К абсолютному изумлению Эмми, она поднялась по ступенькам, пыхтя и задыхаясь:

– Эмми! Мне стыдно за тебя. Мало ли что он спас тебя ночью! Мне наплевать! Ты не должна больше видеться с Уордом!

– Вот и он так говорит, – не без злорадства ответила Эмми. – Он сказал, что... В общем, он не влюблен в меня и берет все свои слова назад. Я думала, вам будет интересно об этом узнать.

– Хм-м... – Медора присела на кровать; та громко скрипнула и прогнулась под ее весом. Большие, навыкате глаза старухи смотрели остро и проницательно. Наконец она вздохнула: – У него больше здравого смысла, чем я думала. Может быть, я ошибалась... Так или иначе, если все, что я слышала о смерти вашей Агнес, окажется правдой, то, конечно, Диану сразу отправят домой. Оправдают... или как это у них называется. – Она встала. – Конечно, это займет некоторое время. И потребуются доказательства...

Да, Медора отнюдь не была глупа. У двери она остановилась и обернулась:

– Как твое горло?

– Спасибо, лучше.

– Можешь оставить у себя мою сиделку на сколько потребуется. В конце концов, ты же платишь ей жалование. Ты и Диана, – добавила вдруг она с обезоруживающей честностью и, тяжело дыша, двинулась вниз по лестнице.

Эмми попросила мисс Симпсон позвонить мастеру по замкам.

– Сегодня он занят, – сказала сиделка, повесив трубку, – но придет завтра с самого утра. Это нормально?

Эмми кивнула; кивать ей было гораздо легче, чем говорить.

Сэнди появился около шести. К этому времени Эмми уже встала, облачилась в длинное красное домашнее платье и ждала его в салоне. Сиделка впустила его и удалилась. В руках у Сэнди была огромная белая коробка.

– Это розы, – сказал он. – Как твое горло?

Эмми подняла подбородок; Сэнди содрогнулся, увидев кровоподтеки на шее:

– Ты же могла погибнуть!

– Сэнди, ты не случайно оказался в вестибюле...

– Конечно, нет. Я же сказал тебе. – Он сел, вытянул длинные ноги и вздохнул. – Я все время думал об этом низкорослом типе в больших очках и решил расспросить о нем швейцара. Но вчера я был в конторе до самого вечера и смог прийти только очень поздно – как раз в тот самый момент, когда ты вышла из дому. А я ведь говорил тебе: будь осторожна! – Сэнди сурово посмотрел на нее.

– Знаю, – смиренно сказала Эмми. – Но было так светло, и идти совсем близко...

– Ты могла оказаться очень далеко, там, где совсем темно, – мрачно сказал Сэнди. – Ну да ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. У меня для тебя новость.

Эмми вздрогнула и выпрямилась. Сэнди легонько усмехнулся, увидев это.

– Нашлись браслеты. В ломбарде, как я и говорил. Полиция разыскала их. Судя по записям, они были заложены в феврале. Никто не смог толково описать человека, который их принес, но один из служащих вспомнил, что у него вроде были усы, бородка и очки. Это не похоже на твоего преследователя?

Эмми уставилась на него:

– Скорей, на одну из личин Томаса Такера. Но это невозможно.

 

18

Сэнди вздохнул:

– Кажется, в этом городе каждый второй носит очки и бородку. Сегодня я побывал у Томаса. Он очень слаб; у него легкое сотрясение мозга. На него напали прямо у порога его же собственного дома. Он живет с родителями на Ист-Сайд. Видимо, тот, кто избивал его, решил, что он уже мертв, и ушел. Томми подобрала дежурная полицейская машина. Он говорит, что его не ограбили – да и грабить было нечего, три доллара в бумажнике. Правда, в наше время человека могут убить и из-за тридцати центов... Потом в палату вошел его отец, и Томас прикусил язык. Отец хотел поговорить с ним, но он закрыл глаза и притворился, будто потерял сознание. Эмми, этот мальчик что-то знает.

– Мое письмо Диане потерялось.

– Твое письмо Диане могло бы подождать до утра. Кстати, я сильно сомневаюсь, что Диане известно что-нибудь о деньгах Агнес. Ты уверена, что вы с племянницей Агнес тщательно обыскали комнату?

– Уверена. И ничего не нашли. Ни расписки, ни брокерского подтверждения, ничего.

Сэнди встал, развязал коробку, извлек из нее букет огромных красных роз и растерянно посмотрел на них; затем положил на стол.

– Я поставлю их в воду, – сказала Эмми. – Спасибо, Сэнди.

Сэнди снова сел и сказал:

– Коррина нашлась.

– Коррина! Где?

Что-то неуловимо изменилось в его голосе:

– В гостинице. Здесь, в Нью-Йорке. Полиция кого-то там разыскивала и нашла в списках постояльцев имя Коррины. Кто-то вспомнил, что она связана с делом Гила Сэнфорда, и позвонил лейтенанту Хейли. Хейли говорил с ней; она сказала, что переехала на время ремонта своей квартиры. Звучит разумно. Сегодня вечером я с ней увижусь. Хейли говорит, с ней все в порядке, но вдруг она все-таки знает что-то полезное для нас. С другой стороны, она может оказаться той самой женщиной, которая приезжала за Агнес – если, конечно, то была женщина... – Сэнди вновь помрачнел. – И еще я сегодня говорил по телефону с Дианой.

– С Дианой?!

– Разговор длился всего несколько секунд. Мне нужно было задать ей пару вопросов. Начальник тюрьмы разрешил.

– Каких вопросов?

Сэнди был очень серьезен:

– Я ни в чем не уверен. Доказательств нет. Так что не слишком-то обольщайся. Пойду, пока твоя тетушка Медора не примчалась сюда с бейсбольной битой! – Он подошел к Эмми, осторожно приподнял ее за подбородок, снова посмотрел на темные кровоподтеки, легонько поцеловал и сказал: – Когда мы поженимся, будем жить отдельно. Я терпеть не могу ни Джастина, ни Медору, а она, кажется, прочно тут обосновалась.

– Когда мы... что? – воскликнула Эмми и тут же застонала – кричать было невыносимо больно.

– Надеюсь, – рассудительно заметил Сэнди, – в следующий раз, когда мы заговорим об этом, ты не будешь вопить. Просто я хотел высказать тебе свои соображения на этот счет, на случай, если... в общем, на всякий случай. Спокойной ночи.

Он быстро вышел.

– Поженимся... – прошептала Эмми. – Мы с Сэнди поженимся, – повторила она вслух, уверенней.

Она долго сидела, пока в салоне не стало совсем темно. В окне горели фонари; вдали светились бесчисленные окна нью-йоркских небоскребов.

Пришла пора ужинать. Эмми решила остаться в том же длинном красном платье, но, глянув на свою шею, открыла ящик стола, где хранила свои украшения – большей частью безделушки, – и выбрала ниточку поддельного жемчуга. При этом она рассеянно подумала о том, куда задевалась брошка – подарок Дуга. Эмми хорошо помнила, как сняла ее и положила на туалетный столик. Вероятно, во всей этой суматохе брошка просто упала и закатилась в какой-нибудь угол...

Жемчужная ниточка почти скрывала уродливые кровоподтеки на шее. Медора пребывала в неожиданно приятном расположении духа, а Джастин после парочки коктейлей просто-таки излучал довольство. Оказывается, эти двое могут очень даже неплохо ладить, не без удивления подумала Эмми.

После ужина Медора и Джастин весело пререкались за карточным столом. Эмми рано отправилась спать, но сон не шел к ней. Что за важные вопросы обсуждал Сэнди с Дианой? "Не обольщайся", – сказал он. Доказательств нет...

Сэнди позвонил около десяти:

– Эмми, я только что виделся с Корриной.

– Да? – Нервы Эмми напряглись, как натянутая струна.

– И с Томасом Такером. Ему уже лучше. Он решил облегчить душу и...

– Сэнди! Что...

– Полиция занимается этим. О, кстати: человечек в очках не будет больше тебя беспокоить. Это – шпион того самого ростовщика, с которым связался Джастин. Ему платят за то, чтобы он приглядывал за должниками.

– Но Джастин сказал, что не занимал больше денег!

– Может, и не занимал. Не волнуйся, Эмми. Завтра я тебе все расскажу.

– Кто занимал деньги? Медора? – в отчаянии выкрикнула Эмми; но Сэнди уже повесил трубку. Она снова услышала характерный щелчок параллельного телефона. Наверняка Джастин подслушивал!

Вошла сиделка со снотворным – и через считанные секунды Эмми сморил сон. Она даже не успела никому сказать, чтобы проверили, заперты ли двери.

Спала она крепко, но неспокойно. Что-то мучило ее даже во сне; что-то было не так... Она встрепенулась. Что-то в квартире, какой-то звук, совсем рядом... И тут она вспомнила о незапертых дверях.

– Черт, – произнесла Эмми так сердито, что заболело горло. Ужасно не хотелось вылезать из теплой постели и спускаться вниз. Но Сэнди велел запирать двери. Однажды он уже предупреждал ее об опасности – и оказался прав. Эмми усилием воли подняла себя с кровати, влезла в халат и тапочки. В холле было темно; она включила свет и тихо спустилась по лестнице. В холле нижнего этажа она нащупала выключатель, зажгла свет, подошла к входной двери, заперла ее на засов и двинулась вверх по лестнице. Эмми помнила, что оставила свет наверху в холле – но сейчас там снова было темно. Наверно, она не включала его, ей просто померещилось это спросонку. Она поднялась на последнюю ступеньку – и тут рука, вынырнувшая из тьмы, снова смертельной хваткой сдавила ей горло...

Но на этот раз Эмми успела закричать. Рука зажала ей рот – и Эмми опять начала погружаться в черную бездну. Однако крик ее эхом отразился от стен – и, точно вторя ему, яростно и пронзительно заверещал дверной звонок. Рука отпустила ее горло; Эмми снова могла дышать. Сознание вернулось к ней; она поняла, что лежит на верхней ступеньке и, держась за перила, поднялась на ноги. Внизу, в холле, звучали встревоженные голоса. Сэнди взлетел по лестнице, одной рукой подхватил Эмми, другой нашарил выключатель и подтащил Эмми к диванчику в дальнем конце холла:

– Тебе больно?!

Она помотала головой.

– Сестра! – взревел Сэнди.

Появилась сонная мисс Симпсон в бигуди и розовом халате.

– Позаботьтесь о ней! – приказал Сэнди и помчался вниз по ступенькам.

Джастин, как ни странно, не проснулся, несмотря на суматоху. Мисс Симпсон подбежала к краю перил и глянула вниз. Хлопнула входная дверь – и в доме внезапно стало тихо. Сиделка подошла к Эмми:

– Они все ушли. Двое полицейских и с ними еще один человек. И, кажется, управляющий. У него в руках ключи. Мистер Сэнди тоже ушел с ними.

Эмми откинулась на подушки и закрыла глаза. Мисс Симпсон снова перегнулась через перила. Снизу донесся требовательный крик Медоры, но сиделка словно не слышала его.

Ключи, думала Эмми. Мои ключи. Он вошел через двери десятого этажа. Вот что меня разбудило. Потом он выключил свет в холле, а я спросонку ничего не поняла и спокойно пошла наверх...

– Мистер Сэнди идет! – крикнула сиделка.

Сэнди взбежал по лестнице, окинул Эмми взволнованным взглядом и сел рядом с ней, пытаясь выровнять сбившееся дыхание.

– Он сбежал. На служебном лифте – а потом через подвал. Подвальная дверь отпирается изнутри. И в дом он проник проще простого: швейцар пил кофе в гардеробе... Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю...

– Думаю, да. Что теперь будет с Дианой?

– Утром лейтенант Хейли поговорит с губернатором. До сегодняшнего вечера мы не были уверены; но Хейли послал своего человека следить за ним, и тот вовремя дал нам знать. Потому-то мы так быстро приехали.

– Вы могли не успеть, – прошептала Эмми.

– Я и говорю: спасибо помощнику Хейли. Я говорил с Томасом, потом с Корриной; потом с ними беседовал Хейли. Картина стала ясной – даже слишком...

– Но как вы узнали?

– Сопоставили догадки и факты. Рассказывать все?

Эмми кивнула.

– Казалось бы, все очевидно, но я не понимал вплоть до вчерашнего вечера, пока не проскользнула явная ложь... Но сначала – о человеке в очках, шпионе ростовщика. Его видели и здесь, и возле дома Дианы. Я все думал: почему? Я понимал: пока Джастин остается должен, шпион ошивается возле вашего дома. Может, думал я, он появляется возле дома Уорда просто, чтобы приглядывать за тобой и за Дианой; ведь вы обе – залог кредитоспособности Джастина. Он исчез, когда ты заплатила ростовщику, и это убедило меня, что я был прав. Но если Джастин не лжет и действительно не занимал больше денег, то почему шпион снова появился? Ответ мне виделся только один. Браслеты были заложены в тот момент, когда Дуг отчаянно нуждался в деньгах, но и этого не хватило; тогда он обратился к ростовщику. Я не смог разыскать продюсеров пьесы, но того, что поведала мне Коррина, вполне достаточно. Остальные факты и цифры добавит полиция. Коррина очень хотела, чтобы пьеса вышла; роль была буквально создана для нее; потому она вложила в это предприятие некоторую сумму. Но потом она решила, что незачем пускать деньги на ветер, и не стала продолжать. Деньги, вырученные за браслеты, кончились давным-давно. Нужно было принимать радикальные меры. И тогда он разработал план – вроде плана пьесы. Однако людьми на бумаге можно манипулировать как угодно; люди в реальной жизни поступают, как им заблагорассудится...

Джастин давно стоял на пороге и слушал. Эмми не замечала его, пока он не спросил:

– Ты хочешь сказать, Дуг упек Диану за решетку, чтобы распоряжаться ее деньгами? Не верю!

Сэнди вздохнул:

– Ладно, слушайте дальше. Соглядатай ростовщика шпионил вовсе не за тобой, Джастин, а за Дугом. Томас Такер увидел брошку, которую Дуг подарил Эмми – четырехлистный клевер. Эту брошку Гил купил для Коррины и хотел подарить ей в день премьеры, "на счастье". Он показывал ее Томасу. Поэтому, когда Томас увидел ее у Эмми на платье...

– ...он решил, что я причастна к убийству, – сказала Эмми.

Джастин сел:

– Что дальше?

– Вот что еще рассказал мне сегодня Томас. В тот роковой день, зайдя в свою грим-уборную, он увидел, что Дуг нацепил его накладные усы и бороду. Дуг немедля перевел все в шутку. Сказал, что хочет спрятаться от труппы, чтобы спокойно посидеть в углу и поработать над вторым актом. Очевидно, он ушел с репетиции, встретил Гила и рассказал ему ту же историю. Это вполне похоже на Дуга и потому легко представить. Потом он привел Гила к себе домой и убил – из пистолета Дианы, который, должно быть, держал наготове в холле. Дуг хорошо изучил привычки своей жены; он знал, что в это время она дома, знал, что она всгда бросает сумочку с ключами в холле на столе. Положить ключ в карман Дуга, сунуть пистолет в холодильник и выбраться из дому через кухонную дверь и мимо входа в подвал – все это заняло у него не больше минуты. Возможно, Джастин, это произошло как раз перед твоим приходом. Но – учтите, это всего лишь предположение, – Агнес увидела его с бородой и усами! Она, конечно, не была уверена, что это Дуг; но чем больше она думала об этом, тем больше это тревожило ее! Видите ли, Агнес тоже вложила деньги в его пьесу. Десять тысяч долларов. Мне сказала Коррина.

– А потом она увидела в театре, как Томас экспериментирует с бородкой и усами, – сказала Эмми.

Сэнди кивнул.

– Видимо, тогда-то она и укрепилась в догадке, что человек, которого она видела в тот день у дома Дианы, – человек с походкой и повадками Дуга, но усатый и бородатый, – что этот человек на самом деле был Дуг. В письме она пишет, что не хочет рисковать такими деньгами. Речь идет о десяти тысячах долларов, которые она вложила в пьесу. Кто забирал почту, когда вы были в Ницце?

– Дуг... А что? – растерялся Джастин.

– Вот именно: Дуг, – кивнул Сэнди. – Так я и думал. Вот почему Агнес с готовностью вышла к Дугу, когда он заехал за ней на машине. Она наверняка написала тебе обо всем, отправила письмо, сказала об этом Дугу и потому чувствовала себя в полной безопасности. Она хотела выслушать его объяснения, хотела поверить ему. Это ведь так похоже на Агнес: объясниться с человеком напрямую, без обиняков...

– Но ведь все это только догадки, – сказал Джастин.

– Будут и доказательства – может, не всему, но почти всему. Итак, по приезде в Ниццу он, скорее всего, перехватил письмо Агнес и уничтожил его. И успокоился – вплоть до вчерашнего дня, когда Томас пришел к нему узнать насчет летней работы. Но мальчик никак не мог выбросить из головы эту брошку. Он не сдержался и спросил Дуга: видел ли тот брошь, которую Гил купил для Коррины? Нет, ответил Дуг, какую брошку? Томас побыстрее замял эту тему и ушел, но Дуг сразу сообразил, насколько опасен для него этот юноша. К этому моменту он уже начал понимать, что реальная жизнь и сценарий пьесы – это несколько разные вещи.

– Но ведь он попытался забрать у меня брошку еще до того, как Томас заговорил с ним о ней, – сказала Эмми.

– Возможно, он просто испугался. Эта брошка все-таки принадлежала Гилу...

– Но как он мог подарить ее мне?!

– Видишь ли, – сказала Сэнди, – единственной реальностью для него была его пьеса. Он отчаянно хотел, чтобы она как можно дольше не сходила со сцены. И он хотел писать и ставить дальше, а это требовало денег. И, наверное, ростовщик начал угрожать ему...

– Прости меня, Боже, – сказал Джастин. – Он сказал мне, что нуждается в деньгах; я посоветовал ему обратиться к ростовщику и дал адрес!

Сэнди издал глубокий вздох, перерастающий в стон:

– Так ты знал!.. Ладно, забудь об этом – но не раньше, чем скажешь полиции.

– Нет, нет, я ничего не скажу полиции! Меня предупреждали по телефону. Еще тогда, в мае. Ты слышала, помнишь, Эмми? Я не хотел тогда сознаваться, потому что... не хотел, и все!

Эмми сказала:

– Ты не раз подслушивал мои телефонные разговоры.

– Ну должен же я знать, что происходит, как по-твоему?

– Ладно, забудем об этом. Сэнди, прошлой ночью та брошка исчезла. Она была в моей комнате, на туалетном столике, и...

– Значит, он стащил ее. Еще бы, такая улика... – сказал Сэнди. – К этому времени реальность неумолимо надвинулась на него, и он перепугался. Реальности он не любил. Наверное, он обнаружил эту брошку в кармане у Гила, когда засовывал туда ключ, и забрал ее – просто каприз, очередная выходка. Но потом он увидел, как я принес тебе рождественский подарок. Отстать он никак не мог; вот так и всплыла эта брошка. Он же был уверен, что никто о ней не знает, пока Томас не сказал ему. Вот почему он избил Томаса – надеясь, что до смерти.

– И напал на Эмми, – добавил Джастин.

– Я сказала ему по телефону, что Агнес сняла со счета десять тысяч долларов, и что я пишу Диане, – медленно произнесла Эмми. – Он сказал правду: он явился по наитию...

– Это ты по наитию отправилась ночью бросать письмо... Но он не ехал в такси. Дело в том, что на Пятой Авеню одностороннее движение; к твоему дому можно подъехать только с севера. И при этом не видно почтового ящика. Вот почему я понял, что он лжет. Тот человек, водитель, действительно спас тебе жизнь, Эмми. А Дуг – прекрасный актер. Он мгновенно вышел из роли убийцы, изобразил спасителя и на руках внес тебя в вестибюль...

– Он украл мою сумочку...

– Это было проще простого. Полиция искала преступника, а не сумочку. Он сунул ее в сугроб, потом достал – наверное, по пути домой, – а утром вернул тебе, но уже без ключей. Ему ведь нужно было сегодня проникнуть в дом.

Джастин покачал головой и прошептал:

– Как в дурной пьесе...

– Именно, – сказал Сэнди. – Вот только для Гила и Агнес дурная пьеса обернулась явью... Убить Агнес – конечно, что могло быть проще? Она ведь думала, что он хочет поговорить с ней, преспокойно вышла, и... Остальное понятно. Метель, тьма, взятый напрокат автомобиль, молоток; затем вытащить тело из машины, бросить в сугроб и на следующий день улететь в Ниццу.

Джастин опустился в кресло:

– Если бы Диана согласилась продюсировать его постановку...

– Нет, – сказала Эмми, – она не стала бы этого делать. Он оставил Агнес расписку или что-то в этом роде?

– Если и оставил, она не найдена. Хейли предполагает, что когда вы улетели, он разыскал расписку в столе у Агнес и уничтожил. За те несколько дней управляющий дважды впускал его в квартиру. Всякий раз у него находилось убедительное объяснение – якобы его жене понадобилось то-то и то-то. Но сегодня... Он знал, что ты не успокоишься, пока не выяснишь, куда девались деньги Агнес. Реальность загнала его в угол; обезумев от страха, он сделался опасен.

– Но, – сказал Джастин, – если он хотел заполучить денежки Дианы, не проще ли было... – он вздрогнул, – ...не проще ли было убить ее? Ведь пожизненное заключение – это не гарантия того, что ему достанется ее капитал.

– Я и сам не мог понять до вчерашнего дня. Ведь старик Бигэм все это время лежал со сломанной ногой и только вчера появился на работе; а у него – большая часть бумаг Дианы. Я перерыл все и выяснил, что три года назад Дуг сделал Диану своим доверенным лицом. Это показалось мне странным; потому сегодня я позвонил Диане и спросил, когда именно она сделала своим доверенным лицом Дуга. Оказалось, тоже три года назад.

Эмми ахнула.

– Она все объяснила, – сказал Сэнди. – Она была уверена, что хотя у Дуга и нет деловой жилки, рано или поздно он добьется успеха. Но на тот момент она чувствовала, что сможет более толково распоряжаться его делами. Дуг, видимо, стал возражать; и в результате они решили сделаться доверенными лицами друг друга. В браке это не редкость. Диана знала, что если Дуг совершит какую-то оплошность, она сможет ее исправить. Но весной, когда ему отчаянно нужны были деньги, он никак не мог воспользоваться своим правом доверенного лица... Я думаю, он не убил ее из страха; он понимал, что сразу попал бы под подозрение. Ведь по завещанию Дианы – я видел его у Бигэма – в случае ее смерти все ее состояние переходило к Дугу. Тогда он решил идти обходным путем. Пока Диана в тюрьме, он может распоряжаться ее деньгами.

– Но ведь она могла передумать и сделать доверенным лицом кого-нибудь другого, – сказал Джастин.

Эмми покачала головой:

– Не могла. Она доверяла ему безгранично.

– Конечно, он прекрасно понимал, – угрюмо произнес Сэнди, – что Диана любит его, и надеялся, что сможет навязать ей свою волю. Конечно, это был риск... Он оказался и прав, и неправ одновременно. Диана оставила ему права доверенного лица, но, не доверяя его деловым качествам, одновременно наделила такими же правами и Бигэма. И вот что странно, – бессильно добавил Сэнди, – выходит, что Диана сама вырыла себе яму. Если бы не доверенность, весь этот план и не пришел бы Дугу в голову. У него извращенный, эгоцентричный ум. Люди вообще не являются для него чем-то реальным.

– Но все это еще нужно доказать, – усталым голосом заметил Джастин. За этот вечер он словно постарел лет на десять.

– У нас будет достаточно доказательств для того, чтобы вытащить Диану из тюрьмы, – сказал Сэнди.

Доказательства появились на следующее утро – когда мистер Эллердайс, банкир, позвонил мистеру Бигэму; когда мистер Бигэм, оправившись от негодования и потрясения, позвонил Сэнди; когда полиция бросилась искать Дуга – и не нашла. Все оказалось очень просто: накануне Дуг подделал подпись мистера Бигэма на бланке доверенности, предъявил ее вместе с собственной, продал большой пакет облигаций, забрал деньги наличными – и исчез.

– Он мог податься куда угодно, – сказал Сэнди, принесший эту новость. – Конечно, рано или поздно его найдут, но пока...

– Джастин! – взревела внизу Медора. – Иди сюда и расскажи мне все!

Мисс Симпсон побежала вниз. Джастин встал:

– Пойду, поговорю с Медорой...

– Мы с тобой не понимали, – трезво заметил Джастин, – что Дуг живет в призрачном, иллюзорном мире. Единственная реальность для него – его собственное тщеславие.

И деньги, подумала Эмми; он бросился ко мне, когда обнаружил, что у Дианы больше денег не получить.

– Но ведь были еще драгоценности Дианы, которые мы положили в банковский сейф...

Сэнди покачал головой:

– Чтобы добраться до них, нужно было подписать банковскую карточку. Хейли, страховой агент и я ходили с ним туда искать браслеты. Если бы он подписал карточку, а драгоценности пропали... Нет, на такое он не осмелился! – Сэнди подошел к диванчику и сел рядом с Эмми. – Диана переживет это. Она сильный человек. Она уже поняла, что это он посадил ее в тюрьму...

– Но она всегда верила ему! Она так любила его, что ни на миг в нем не усомнилась. Сэнди, ты говорил, что всегда верил в ее невиновность...

– Да. Понимаешь ли... – Сэнди взъерошил непокорные рыжие волосы. – Ты сказала, что она не могла убить Гила, и я тебе поверил. И к тому же, она ни капельки не испугалась. Даже когда огласили приговор, помнишь, как она помахала тебе? Женщина, которая действительно убила человека, ни за что не махнула бы рукой так беспечно... и не стала бы торопить суд и процесс апелляции. Она, сама того не ведая, переиграла Дуга, наделив мистера Бигэма правом второго доверенного лица... Так или иначе, Диана крепко стоит на ногах. И скоро ее освободят, поверь мне.

Эмми неожиданно для себя положила голову на плечо Сэнди. Это было крепкое, надежное плечо. Золотая танцовщица поблескивала, точно предвещая солнечное завтра. Сэнди рассмеялся:

– Медора и Джастин – как кошка с собакой. Вечно пререкаются и суетятся, словно при пожаре. Против твоего богатства, Эмми, я не возражаю – вещь нужная; но... ты помнишь, что я сказал тебе вчера?

– Да, – твердо ответила Эмми.

– Ты хочешь подождать... подумать, принять решение?

– Нет, – ответила она так же твердо и подумала: "Вот это – настоящее".

Она сильней прижала голову к плечу Сэнди, а он крепко обнял ее.

Миссис Симпсон поднялась наверх и замерла на пороге:

– Ох... простите...

Сэнди поднял голову:

– Держите со мной связь, сестра. Нам могут понадобиться услуги няни – примерно через год.

Миссис Симпсон залилась краской, хихикнула и, сказав:" С удовольствием!", на цыпочках удалилась.