У Эмми подкосились колени; она ухватилась за подлокотник кресла и осторожно села.

– Значит... значит, это все-таки убийство.

– Не доказано, – сказал Сэнди. – Как ты думаешь, тетушка Медора снова устроит скандал, если я закурю?

– Пусть устраивает, – неожиданно грубо ответила Эмми. – Быстрей уберется.

Сэнди хохотнул и разжег трубку.

– Ваш швейцар был в зимнем отпуске.

– Знаю. Он только что вернулся.

– Да. Так вот, он дежурил в ту ночь, когда Агнес села в машину. Если она и вернулась через служебный вход, никто этого не помнит. Конечно, портье могли и просто не обратить на это внимания; Агнес всегда так делала. Но выходить через парадную дверь – это было совсем не похоже на нее, и швейцар отметил это. Он запомнил машину. Говорит, что водителя не разглядел, не знает даже, мужчина это был или женщина, но он подумал, что это племянница Агнес. Не секрет, что служащие больших домов хорошо осведомлены о жильцах; вот и швейцар знал, что у Агнес есть племянница в Нью-Джерси. Но в этот момент он был занят, к тому же валил снег; в общем, лица того, кто был за рулем, он не видел. Единственное, в чем он уверен, – что Агнес села в машину и уехала. – Сэнди затянулся трубкой и добавил жестко: – И с тех пор ее никто не видел до того самого дня, как дети в парке нашли ее труп.

– Машину, конечно, не найти?

– Это был темный седан. Номера швейцар, естественно, не запомнил. Знает только то, что Агнес уехала в машине с водителем. Не густо, прямо скажем. Он говорит, что она некоторое время ждала в вестибюле, потом вышла – вот и все. Полиция связалась с ее племянницей; та однозначно заявила, что не выходила в тот вечер из дому; ей, говорит, и в голову не пришло бы в такую метель садиться за руль. Судя по всему, Агнес погибла до Рождества; ведь к племяннице она так и не приехала. Но та не сразу начала волноваться; она подумала, что Агнес задержала погода. Медэксперт не может точно установить дату ее смерти; но день ее исчезновения, благодаря швейцару, известен. Эмми, скажи, Агнес хоть раз намекала, что знает, или хотя бы подозревает, что-то об убийстве Гила?

– Нет, я же говорила тебе. Но она в тот день была неподалеку от дома Дианы и видела там Джастина.

Сэнди уставился на нее:

– Джастина?

Эмми объяснила. Сэнди молча слушал ее, куря трубку. Сиделка Медоры неслышно поднялась по лестнице, испуганно глянула на них и удалилась. Старухе опять неймется, устало подумала Эмми. Ну и ладно.

– Но Агнес могла увидеть и еще что-нибудь, – сказал Сэнди. – Зачем она вообще туда приходила?

Эмми объяснила и это; затем сказала:

– Агнес, как и я, была уверена, что Диана не убивала Гила – до той самой минуты, пока не услышала эту самую записку. Записка убедила ее в виновности Ди – но, видимо, лишь на время. Наверное, она снова и снова прокручивала в голове всю эту историю, и в результате поняла, что Диана вполне могла написать такую записку, но это еще ничего не значит. Агнес было свойственно подолгу думать, взвешивать все "но" и "если", прежде чем принять решение. Но если уж она что-то решала, ничто на свете не могло поколебать ее. Особенно если речь шла о том, что она считала своим долгом.

– Да, я знал ее достаточно хорошо и обратил на это внимание. Беда в том, что, пока Агнес не примет решение, она никому и слова не скажет о том, что знает или подозревает.

– Сэнди, как я жалею о том, что нас не было с ней! Я любила ее; более того, я ей полностью доверяла и полагалась на нее. И Ди тоже. Она помогала нам всю жизнь... О ее делах позаботились?

– Она сама все устроила. У племянницы есть экземпляр завещания. Агнес все оставила ей.

– А не может быть так, что за рулем той машины сидела Коррина?

Сэнди вздрогнул и выпрямился:

– Коррина? Почему ты так подумала?

– Только потому, что она была женой Гила. Судя по всему, она не очень-то любила его. Может быть, ей надоело его содержать... Вдруг она последовала за ним к Диане – или даже пришла с ним вместе – и застрелила его?

Сэнди обдумал это; серо-зеленые глаза его были холодны:

– Из пистолета Ди?

– Я не знаю. Я... я вообще не могу никого обвинять в убийстве. Но в тот день репетиция шла перерывом. И если бы Коррина хотела сделать это, то времени ей хватало. Сэнди, когда ты сказал, что она уехала из города, я решила выяснить, куда, и нашла Томаса Такера...

– Томаса Такера? – тупо переспросил Сэнди.

– Это актер, он играл в пьесе Дуга – правда, совсем маленькую роль. Очень милый мальчик. Сейчас он работает в брокерской фирме "Черри и Почер". Но он, как выяснилось, тоже ничего не знает.

– Коррина – прекрасная актриса, это верно, и главное в ее жизни – работа. Я не думаю, чтобы она пошла за Гилом к Диане и убила его из ревности. Она могла бы сделать это, потому что он страшно ей надоел, и она не хотела, чтобы он всю жизнь сидел у нее на шее... И все же... – Сэнди встал, прошел к окну и, глядя в серое небо, произнес: – Я не сдамся до тех пор, пока сам не поверю, что его убила Диана.

– Она не убивала!

– Но суд признал ее виновной... Ладно. Мне пора.

– Подожди, Сэнди. Тот субъект в больших очках опять объявился.

– Что-о? Где?

– Я долго его не видела. Все лето. Но сегодня я вернулась от мистера Такера – а он тут как тут, маячит перед входом. Просил у швейцара закурить. Увидел меня и ушел. Но больно уж часто он мне попадается. Я должна, наконец, выяснить, кто он. Полицейский в штатском? Если да, то, может быть, полицию тоже не полностью удовлетворил приговор?

– Я не знаю, что думает полиция. После пропажи браслетов у них, по-моему, сложилось впечатление, что кража их как-то связана с убийством Гила. По крайней мере, Хейли до сих пор проявляет интерес к этому делу. Он честный человек. Ему нужна правда – неважно, какая. Если бы Диана не торопила следствие... мы могли бы чего-то добиться. Теперь что касается этого типа в очках. Джастин не мог снова ввязаться в какие-то дела с ростовщиками?

Эмми охватила тревога:

– Нет! По крайней мере, я так не думаю...

– Мне просто пришло в голову, что нашего очкарика мог подослать именно ростовщик. Но ведь он ошивался и около дома Дианы, верно?

Эмми вспомнила ту ночь в мае, когда она ответила на телефонный звонок и обнаружила, что Джастин уже снял трубку:

– Однажды был один нехороший звонок. Тогда, в мае. Еще до того, как Джастин расплатился с ростовщиком.

– До того, как ты расплатилась с ростовщиком, – неодобрительно поправил Сэнди.

– Кто-то угрожал по телефону. Я услышала что-то вроде: "Попробуй только заяви в полицию – пожалеешь". Видимо, этот человек обращался к Джастину. Потом он бросил трубку. Я спросила Джастина, с кем он говорил, а он сказал, что мне это все приснилось, и он вообще не брал трубку.

– Но ты считаешь, что брал.

– А больше было некому! Потом мы заплатили ростовщику, и, насколько мне известно, телефонные угрозы прекратились. Но тот голос мне сильно не понравился.

– Это не был знакомый голос?

– О Господи, нет. Он был тихий, вкрадчивый, почти женский – но очень страшный. Мне кажется, это был тот самый, в очках.

– Мы выясним, кто он такой и что ему нужно, – сказал Сэнди и угрюмо добавил: – Может быть. Но, Эмми, если Джастин снова влез в долги, надеюсь, у тебя хватит здравого смысла оставить его вариться в собственном соку?

– Я не думаю, чтобы он снова пошел на это.

– Ну ладно. Я спрошу у Хейли, что ему известно о человеке в очках. Счастливо, – небрежно простился он и ушел.

Перед ужином, когда повалил густой снег, – на фоне ночного неба он казался еще белей, – появился Дуг.

Тетушка Медора незамедлительно воздела руки к потолку:

– Вы опять здесь?!

Как обычно, реплика Медоры подействовала на Эмми, как красная тряпка на быка:

– Он имеет право приходить сюда, когда пожелает. Он – мой гость.

– Если бы у тебя была хоть капля ума, ты бы не принимала его. Что же касается вас, молодой человек, вы должны отдавать себе отчет в том, что делаете Эмми мишенью для сплетен. А я этого не потерплю!

– Ладно, – сказал Дуг, – я ухожу.

– Никуда ты не уходишь! – взъярился Джастин, всегда готовый вступить в перепалку с Медорой. Он похож, невольно подумала Эмми, на бойцового петуха, распушившего хвост перед огромной... она не смогла подобрать иного образа, кроме как "перед огромной слонихой", и закусила губу, чтобы не ухмыльнуться.

Но Медора заметила скрытую усмешку:

– Все говорят, Эмми, что в с Дианой – как черное и белое. Но теперь я вижу, что это неправда. В душе вы совершенно одинаковы. И всегда были. Ты – такая же дерзкая, такая же упрямая, как твоя сестрица. Тебе непременно нужно встречаться с этим... с этим человеком, в то время как жена его сидит в тюрьме!

Дуг сказал, что он уходит немедленно и больше не придет, – но Эмми остановила его:

– Нет. Ты – муж Дианы и можешь приходить сюда, когда хочешь. Если его присутствие неприятно вам, тетя Медора, он может подняться ко мне в салон. Идем, Дуг. – И она решительно направилась к лестнице.

– Я не хочу, чтобы из-за меня тут такое творилось, – нервно сказал Дуг, когда они поднялись в салон.

– Успокойся, – сухо сказала Эмми. – Сегодня на ужин камбала и фазан, а на десерт – ромовое суфле. После этого ее настроение заметно улучшится.

– Бедняга Джастин, кажется, ее ненавидит...

– А по-моему, он только рад случаю повздорить с ней. Хоть какое-то да занятие.

Дуг сел на диванчик рядом с Эмми и пристально посмотрел на нее:

– А ты изменилась. Или я обольщался, когда думал, что хорошо тебя знаю. Ты и вправду бываешь очень... очень...

– Жесткой? – рассмеялась Эмми. – Я просто трезво смотрю на вещи. Должно быть, тетушка Медора как в воду глядела: мы с Дианой очень похожи.

– Эмми, твоя тетка права. Я не должен был приезжать в Ниццу. Я не должен... – Взгляд его упал на брошку – четырехлиственный клевер, – по-прежнему приколотую к платью Эмми. – Я не должен был дарить тебе эту брошку. – Дуг протянул руку, чтобы отстегнуть ее.

Эмми рассмеялась:

– Ты хочешь ее забрать?

Дуг продолжал возиться с брошью:

– Я не отказываюсь ни от единого своего слова, Эмми. Но... как бы это сказать...

– Я сама скажу. Тебе было одиноко, и потому тебя потянуло ко мне. Ты был потрясен всем, что случилось... Давай забудем об этом!

Он все еще неуклюже пытался отстегнуть брошку, бормоча:

– У тебя столько драгоценностей... а я с этой дурацкой побрякушкой...

Голос его звучал так жалко и потерянно, что Эмми крикнула:

– Но она мне нравится! И я не собираюсь возвращать ее тебе!

Она рассмеялась, оттолкнула его руки и, чтобы сменить тему, добавила:

– Я, правда, думаю, что у Дианы есть шанс.

– Может быть. – Дуг закрыл лицо ладонями и глухо произнес: – Я хотел поговорить с тобой, Эмми.

– Я понимаю. Вы с Дианой действительно любите друг друга. Тебя потянуло ко мне, но это не любовь.

Несносная Медора опять оказалась права! Даже Дуг признал это. Волшебная завеса, окружившая Эмми в тот вечер, в горах над Ниццей, рухнула в одно мгновение. Даже романтическое чувство к Дугу, которое Эмми испытывала до его женитьбы на Диане, сейчас казалось ей призрачным.

– Ты не должен был говорить с Сэнди о разводе, – резко сказала она.

Дуг сгорбился:

– Да. Но... пойми... как тебе объяснить...

Видя его неподдельную печаль, Эмми смягчилась:

– Не нужно ничего объяснять. Пусть моя брошка будет нашей тайной. А когда Диану освободят, мы все вместе посмеемся над этим!.. Сэнди говорил тебе, что Коррина и Гил были женаты?

– Да. Теперь понятно, почему она живет на широкую ногу. Сэнди сказал, она куда-то уехала. Наверное, на отдых.

Эмми силилась придумать безопасную тему, чтобы сбить пафос и отвлечь Дуга:

– Какая жалость, что спектакль так быстро закрыли...

Она попала в точку. Дуг засунул руки в карманы и уставился в пространство:

– Мы продержались, сколько смогли.

– Вам удалось рассчитаться с теми, кто вас финансировал? И заплатить актерам?

– Актерам пришлось заплатить, – сказал Дуг. – А финансирование – что ж, это всегда риск. Эти люди знают, на что идут.

– А кто они?

– Всегда находятся люди, готовые субсидировать постановку. А если спектакль проваливается, они платят меньше налогов.

– Диана вкладывала деньги в пьесу?

– Я думал, ты лучше знаешь Диану! Нет, она считала, что нельзя вкладывать деньги в сценарий, если его автор – член твоей семьи. Кажется, она оказалась права.

– В следующий раз все будет иначе, Дуг. У каждого сценариста бывают неудачи.

Эмми хотелось его утешить, и Дуг это понял:

– Вот теперь я слышу прежнюю Эмми. Ладно, мне пора. Спасибо за... за все.

Он встал, наклонился, поцеловал ее и вышел.

Значит, вот как все обернулось, насмешливо думала Эмми: призрачные чувства, впустую потраченные эмоции... Она хорошо сделала, сказав Дугу, что ей нравится брошка; он стыдился своего подарка – Дуг, у которого никогда не было денег на богатые дары. Эмми отколола брошку и положила на туалетный столик.

На следующий день к Эмми пришла племянница Агнес – забрать ее одежду и другие вещи.

– Я хотела бы увидеть ее комнату, – решительно заявила она.

– Конечно, – сказала Эмми и проводила ее.

Племянница была молода, сухопара, с жесткими чертами лица. Когда она переступила порог комнаты Агнес, глаза ее расширились от изумления:

– Господи! – Она обернулась к Эмми. – Да она жила, как королева! Конечно, не все эти вещи принадлежали ей?

Эмми стало не по себе:

– Ну да... не все. Но мы хотели, чтобы ей было уютно.

– Боже правый. Диван, телевизор, большие кресла... а ковер-то, ковер!

– Агнес служила у нас долгие годы...

– Да, знаю. Я всегда говорила ей: выходи на пенсию и живи с нами. Но она отказывалась.

Племянница просмотрела одежду Агнес, выхватывая то, что приходилось ей по нраву. Таких вещей оказалось не много. Потом она взялась за письменный стол. Там нашлись банковские книжки Агнес, и лицо молодой особы просветлело:

– Она оставила мне завещание. Я его читала. Все это переходит ко мне.

Племянница принялась судорожно рыться в карманах Агнес. Обнаружив какой-то листок, она внимательно вгляделась в него:

– Кажется, это начало письма. Ничего не понимаю... Ах!

Она явно собралась порвать листок, но Эмми проворно выхватила его и прочла, затем еще раз. Племянница напряженно наблюдала за ней, потом сказала:

– Но ведь это не имеет законной силы?

– Нет. Оно не подписано. К тому же, моя сестра сама способна оплатить судебные издержки.

Эмми снова и снова перечитывала недописанное письмо. Оно могло ничего не значить – но могло значить очень много:

"Уважаемый мистер Бигэм! Я хочу изменить свое завещание, которое вы составили для меня несколько лет назад. Боюсь, что я очень сильно навредила мисс Диане. Сначала я не знала об этом; свидетельства против нее были столь вескими, что я поверила. Может быть, все это и правда. Но в день убийства я видела то, что видела, и никуда от этого не деться. Я не знала, как это понимать, до тех пор, пока не пошла в театр, чтобы посмотреть пьесу мистера Дуга, увидеться с ним и поговорить об этом. Я поднялась за кулисы; его там не было, но я увидела нечто такое (дальше строка была зачеркнута, но Эмми удалось разобрать), что помогло мне понять... Я не рассказала об этом на суде, и сейчас схожу с ума от беспокойства. (Далее снова шла зачеркнутая строка; Эмми прочла и ее). Должна также сказать, что я не хотела рисковать всеми этими деньгами.

Какими деньгами? Эмми совсем растерялась.

Но я не сделала то, что должна была сделать. Поэтому, если мне суждено умереть, я хочу завещать все мои сбережения Диане Уорд на случай, если ей придется заплатить за пересмотр дела и новый суд. Не знаю, что подумают в полиции, и не хочу туда обращаться, но все же я должна сказать им, что...

На этом письмо обрывалось. Племянница Агнес, которая по-прежнему рылась в ее вещах, воскликнула: "Еще одно!"

Следующее послание оказалось гораздо короче. Оно гласило: "Уважаемый мистер Бигэм, я хочу изменить свое завещание и готова прийти к вам в контору в любое назначенное вами время".

Но и это письмо не удовлетворило Агнес. Во всяком случае, его она тоже не подписала и не отправила.

– Посмотрите сюда! – сказала племянница и протянула Эмми чековую книжку Агнес, тыча пальцем в одну из строк. В феврале Агнес сняла со своего счета десять тысяч долларов наличными. Остаток составлял примерно двадцать пять тысяч.

– Куда ушли эти деньги? – племянница сверлила Эмми требовательным взглядом. – Десять тысяч! Что она с ними сделала? Мисс Ван Сейдем, вы не представляете, как они нужны мне – все!