Институт гендерных исследований

Университет Бригама Янга

WS 492 — История женщин: Семинар для старших курсов

Профессор Мэри П. Спрэг

23 апреля 2005 г.

 

ПЕРВАЯ ЖЕНА

Келли Ди

1

Главный персонаж данной работы, Элизабет Черчилль Уэбб (1817–1884), известна немногим. Она была одной из первых обращенных Церкви и первой женой каретника Чонси Уэбба (1812–1903), чья каретная мастерская в Нову сыграла столь значительную роль в Исходе (1846–1847). Бригам Янг лично выбрал Чонси, чтобы тот возглавил производство фургонов для перехода Первопоселенцев в Зайон.

Однако мой интерес к Элизабет Уэбб в гораздо меньшей степени вызван той ролью в поддержке мужа, которая выпала ей на долю во время названного исторического периода. Напротив, меня более всего занимают ее взаимоотношения с дочерью, Энн Элизой, которая впоследствии станет скандально известной девятнадцатой женой Бригама Янга. В 1870–1880-е годы (род. в 1844 г., точная дата неизвестна) Энн Элиза возглавила борьбу за то, чтобы положить конец полигамии в Соединенных Штатах. В ее битве против многоженства она открыто подняла голос и против Церкви, и против самого Бригама Янга, написав ставшие бестселлером воспоминания о своей жизни — «Девятнадцатая жена» (1875). Ее книга и особенно ее нападки на Бригама продолжают вызывать разногласия среди людей и поныне. Если принять во внимание, что она была рождена в лоне Церкви и что ее родители были верными членами сообщества Святых, ее глубочайшая ненависть к мормонству не может не удивлять, не может не приводить в замешательство очень многих. Именно поэтому стоит исследовать ранние годы ее жизни в семье родителей и, особенно, отношение ее матери к многоженству. Вот почему я выбрала Элизабет Черчилль Уэбб главным персонажем моей работы для этого семинара.

Конкретно для того, чтобы описать этот исторический период ее жизни, я использую два ключевых текста: 1) недавно обнаруженное «Свидетельство Веры» Элизабет, чтобы обрисовать тот период ее жизни, когда она впервые приняла доктрину небесного брака, и 2) ее Дневник Исхода, который она вела по пути в Зайон в 1848 году, документ, свидетельствующий о проницательности этой женщины и пролежавший в небрежении в архивах Церкви на протяжении более чем ста лет.

2

В один из осенних дней 1845 года Бригам Янг пришел к небольшому, но бросающемуся в глаза дому Элизабет и Чонси Уэбб на углу Парли- и Грейнджер-стрит в центральном районе Нову, известном под названием «Флэтс». Духовный и политический лидер Святых Последних дней, унаследовавший от Джозефа Смита титул Пророка, явился к ним в дом один. Такой личный визит Бригама Янга, без предварительного упреждения и без личной охраны, был событием необычайным. Чонси и Элизабет, вне всякого сомнения, были поражены, увидев его у своих дверей.

Настроение в Нову в те дни было тревожным. Со времени мученической смерти Джозефа Смита в июне 1844 года Святые опасались резни, подобной той, что произошла в Хонз-Милле. Были признаки, что готовится массовый набег на город. По ночам в открытом поле поджигали стога. Травили скот, рубили головы собакам. На дороге в Куинси повозкам и экипажам устраивали засады. Губернатор Иллинойса Томас Форд предупреждал Бригама, чтобы он увел своих последователей из штата: если он этого не сделает, губернатор не сможет обещать Мормонам обеспечить их безопасность. Будущее Святых оставалось неясным для всех, кроме Бригама: тот втайне уже был занят составлением плана Исхода, который должен будет привести его последователей в место назначения, пока еще не известное ему самому.

Бригам и Чонси беседовали в гостиной, в передней части дома. Элизабет оставалась на кухне, в задней части дома, тогда как ее сыновья, Гилберт, одиннадцати лет, и Аарон — семи, играли в саду. Энн Элиза, которой тогда исполнился год, была неспокойна в своей колыбельке у огня. Домашняя прислуга Уэббов, Лидия Тафт, то выходила в сад через черный ход, не желая оставлять мальчиков в саду без присмотра, то снова возвращалась на кухню. Ребята придумали игру — отыскивать в россыпи подгнивших яблок, в это время года валявшихся на земле сада, лица Иисуса, Марии и Джозефа Смита. Лидия вместе с мальчиками кормила яблоками козла — пятнистое животное, прозывавшееся (можно с уверенностью утверждать — весьма иронически) Мистер Папа.

Спустя полчаса Бригам попросил Элизабет к ним присоединиться. С малышкой Энн Элизой на руках Элизабет пришла увидеться со своим мужем и со своим Пророком. Она полагала, что знает тему предстоящей беседы: «Я была уверена: он пришел, чтобы напомнить мне об Откровении, которого я более всего страшилась, — пишет Элизабет в одном из фрагментов, имея в виду небесный брак, или полигамию. — Теперь я знаю: я страшилась этого, потому что это было правдой».

Однако поначалу Бригам хотел обсудить другое дело. Он поведал ей о заказе на фургоны, который только что передал Чонси. Вскоре он предполагает объявить об Исходе из Нову, который начнется следующей весной, объяснил он. «Место нашего назначения — земля обетованная, — сказал Бригам. — Господь вскоре откроет мне, где именно она расположена».

Чонси должен будет возглавить решающие усилия по постройке необходимых для перехода фургонов. Элизабет, по вполне понятным причинам, испытывала гордость из-за того, что именно ее муж избран главным каретником. «Он — человек необходимый», — пишет она.

Они подробно обсудили все детали. Каждый фургон должен был везти две тысячи фунтов припасов. Каждый пятый фургон должен был везти запасное переднее колесо. Каждый десятый — запасное заднее колесо. Требовалось, чтобы в каждом двадцатом фургоне имелось особое место для пчелиного улья. Педантичные указания Бригама выявляли его недюжинные способности к планированию и организации. Прежде чем повести почти двадцать тысяч человек через Великие Равнины и Скалистые горы, он должен был подумать о каждой необходимости, о каждом непредвиденном обстоятельстве. Начиная с 1847 года и до 1869-го около семидесяти тысяч Первопоселенцев будут жизнью своей обязаны тщательному планированию, организации и осуществлению задуманного Бригамом Янгом. Именно поэтому Джордж Бернард Шоу назвал его Американским Моисеем. Именно поэтому его статуя стоит сегодня в Капитолии, в Вашингтоне, рядом с другими национальными героями, такими как Джордж Вашингтон и Дуайт Д. Эйзенхауэр.

Очень важно помнить, что в то время Бригам Янг был все еще относительно молодым человеком. Сегодня наше представление о нем базируется на его более поздних портретах, сделанных много позднее образования Территории Юта, когда он вступил уже в свой поздний зрелый возраст. В 1845 году он был энергичным человеком сорока четырех лет от роду. Один из переселенцев описывает его лицо, говоря, что оно подобно лицу морского капитана — твердое, чуть квадратное, с глазами цвета стали. У него широкие щеки, небольшой рот и весьма решительный вид.

«Я не почувствовала облегчения, узнав, что Бригам пришел с просьбой о фургонах, а не о чем-либо ином, — пишет Элизабет в своем „Свидетельстве“. — Ибо я знала, что когда-нибудь он попросит и о том, чего я более всего страшилась». Вполне понятно, что она этого боялась. В разделе 132 «Доктрины и Догматов» — об Откровении, о котором Джозеф Смит лично поведал Элизабет и Чонси Уэбб за день до своего ареста, — говорится, что те, кто не сможет соответствовать требованиям многоженства, не смогут обрести Спасение. Этот пункт следует подчеркнуть особо: Церковь — то есть люди, которым Элизабет верила более всего, на которых более всего полагалась, — предостерегала ее, что ей грозит вечное проклятие, если она полностью не подчинится этому ненавистному ей установлению.

«И все же, — сказал Бригам, — у меня к вам есть еще одно дело». С этими его словами настроение в гостиной изменилось. Забеспокоилась малышка. Успокаивая дочь, Элизабет сознавала, что ее страхи оправдываются: на самом деле Бригам пришел говорить о многоженстве.

— Я знаю: брат Джозеф говорил с вами про завет о небесном браке незадолго до своей мученической смерти, — сказал он. — Я знаю, он поделился с вами об Откровении про многоженство.

— Неужели действительно такова воля Господня? — спросила Элизабет.

— Да.

Как ни ненавистна была ей эта идея, Элизабет поняла, что на этот раз она не сможет открыто не повиноваться своему Господу и своему Пророку. Она вспоминала их беседу с Джозефом. Нам неизвестно, сколько раз она винила себя в постигшей его Судьбе, считая, что именно ее отказ подчиниться привел его к такому концу, но это чувство вины весьма сильно выражено в ее «Свидетельстве Веры».

— Скажи мне, Сестра, — спросил Бригам. — Что ты ответишь?

— Я поступлю так, как Он просит.

Дело было сделано. Бригам благословил Элизабет. Элизабет тихо плакала в объятиях мужа.

Через десять лет, в письме к одному из своих сыновей, Бригам описывал, как ему пришлось «успокаивать удивленных этой новостью слушателей. Я сказал им, что я тоже почувствовал отвращение, как только услышал об этом. Но если мы должны слушать Господа нашего и следовать Его произволению, нам не следует выбирать те Его указания, что более всего нам приятны, и отвергать те, что причиняют нам более всего боли. Ибо истинно говорю вам — это было открыто нам, таков наш путь к Небесам, и отвергнуть этот путь значит навсегда отвергнуть Спасение. Я помню, как говорил Брату и Сестре об этом Откровении в Нову. Вместе мы пали на колени и молились. Это было все, что я мог им предложить, ибо Истина приходит сама по себе как таковая».

Далее Бригам объяснил Элизабет и Чонси, что право одобрить выбор новой жены принадлежит первой жене.

— Брат Чонси должен обратиться к тебе за согласием. Выбор жены, кто она будет, ляжет на твои плечи.

Пока Бригам объяснял ей эту процедуру, в душе Элизабет разгоралась «малая ярость». Если она вынуждена принять многоженство, она не желает иметь ничего общего с выбором новой жены. Хотя она вряд ли могла размышлять об этом в таких терминах, Элизабет не желала соучастия в функционировании института многоженства, которое ей навязывалось.

Когда Бригам ушел, Элизабет и Чонси обсудили происшедшее. Чонси, вероятно, почувствовал еще большее отвращение к идее многоженства, чем его жена. В отличие от Элизабет, его вера, как мне кажется, не была столь бездонной. Он решил, что скажет Бригаму, что они не смогут выполнить его указания. «Он не может нас принудить».

Однако для Элизабет не было пути назад. Она искала ответа у себя в душе и, как ей казалось, достигла истины.

— Мы должны покориться, — сказала она.

Вероотступничество для нее не было выбором. Она не могла забыть, что произошло, когда она впервые не подчинилась своему Пророку. Так, в конечном счете именно Элизабет решила, что Чонси возьмет себе вторую жену.

3

Лидии Тафт было семнадцать лет, когда она летом 1844 года покинула дом своих родителей в округе Сент-Клер, что в Мичигане. За несколько месяцев до ее ухода некий миссионер читал проповедь по Книге Мормона в гостиной у их соседа, наэлектризовав своих слушателей, и особенно Лидию, известиями о Восстановлении Истины и описаниями Нову — сияющего города на холме. Лидия ушла с этого собрания, унося с собой экземпляр Книги Мормона, с твердым решением ее прочитать. К тому времени, когда она перевернула последнюю страницу книги, вера ее была упрочена. «Я знала. Мама, я знала!» — писала она позднее в одном из своих трех уцелевших писем.

Когда до нее дошла весть о мученической смерти Джозефа Смита, она решила отправиться в Нову и жить среди Святых. «Время пришло! Вот чему научила меня смерть Джозефа Смита. Пора! О моя дорогая матушка, прошу тебя — прочитай эту Книгу! А потом приезжай и будь со мной в Нову! Этот город сверкает на берегу реки, и отовсюду здесь людям виден белый Храм, и каждый день сюда приезжают верующие со всего мира!»

Поселившись в Нову, Лидия нашла работу в доме Уэббов. В то время Элизабет была беременна Энн Элизой. Беременность проходила тяжело, Элизабет нуждалась в помощи. Нанимая Лидию, Элизабет и не помышляла, что чуть более чем через год та станет ее соперницей — второй женой ее мужа.

Сохранился лишь один известный портрет Лидии, сделанный многими годами позже, уже в Солт-Лейк-Сити. На нем мы видим худую, усталую женщину с ушедшими глубоко глазами. Но в 1845 году, семнадцатилетняя, она была, по словам Элизабет, «белокожей и прелестной, с нежными медлительными губами и золотыми блестками в глазах».

Свидетельства о том, кто первым предложил, чтобы именно Лидия стала второй женой Чонси, противоречивы. В сохранившихся фрагментах «Свидетельства» Элизабет она пишет: «Лидия, несомненно, любила моих детей. Я привыкла к ее постоянному присутствию, к звуку ее шагов». В книге «Девятнадцатая жена» Энн Элиза говорит, что помнит, как ее отец смотрел на Лидию взглядом, «какой муж хранит для своей жены». Возможно, он именно так и смотрел на нее, но воспоминания Энн Элизы того времени весьма сомнительны (ведь ей тогда был всего один год). Мы можем не знать, чья это была идея, но к концу 1845 года Элизабет и Чонси решились на участие в многоженстве, взяв в семью Лидию. Теперь им нужно было лишь получить ее согласие.

Элизабет пишет, что в какой-то момент Лидия стала есть с ними за одним обеденным столом. «Она во многом перестала быть всего лишь нашей служанкой». Нам неизвестно, случилось это до того, как идея была высказана вслух, или позже. У нас имеется рассказ Лидии об их реальной беседе в ее сохранившемся письме к матери. Беседа состоялась в снежный и ветреный зимний вечер, очень поздно, дети были уже отправлены спать. Снег валил безостановочно, сугробы за окнами поднимались выше подоконников. Лидии казалось, что такая снежная буря продержит их взаперти по меньшей мере неделю. Чонси предложил Элизабет и Лидии пройти в гостиную и помолиться всем вместе.

После того как они простояли пятнадцать минут на коленях, Чонси поднялся и стал подбрасывать поленья в камин. Не оборачиваясь, он описал им Откровение, как оно было впервые описано ему и Элизабет Джозефом Смитом, а затем Бригамом.

— Я это знаю, — пожала плечами Лидия. — Я тоже об этом слыхала. Девушки ведь говорят между собой.

Чонси спросил, что она думает об этом Откровении.

— Я только одно тут понимаю. Я буду делать так, как Господь просит, чтобы возрастало Его Царство.

Лидия утверждает, что она сказала именно так. У нас нет способа подтвердить, действительно ли она проявила такую решительность в столь юном возрасте. Прочитав большое количество писем и дневников первоначальных Святых, я замечаю некий шаблон, определенный образ речи, звучащей скорее как религиозный текст, чем как живой диалог. Нам трудно определить, действительно ли ранние Святые пользовались таким языком и такой манерой выражения мыслей или записывали свои беседы таким образом, чтобы их слова звучали более возвышенно. Однако, если и так, у нас мало причин сомневаться, что Лидия с готовностью приняла высказанную идею.

В книге «Девятнадцатая жена» Энн Элиза говорит, что ее мать поблагодарила Лидию, но внутренне кипела от гнева. Я пыталась уточнить эту особую деталь, но, как представляется, записи о том, как себя чувствовала Элизабет в тот конкретный вечер, отсутствуют. Если учитывать то, что нам известно, Элизабет должна была испытывать чувство освобождения, выполненного долга и покорности, смешанного с сожалением, ощущением предательства, смущения и ревности. Она пишет, что сравнивала свои руки («изможденные, загрубевшие, со ссадинами на костяшках») с руками Лидии («белыми, словно лепестки, и такими же мягкими»). Есть намек, что она была удивлена — и, возможно, даже ужаснулась — тем, как быстро Лидия дала свое согласие. Больнее всего было то, что — как утверждает Лидия, — когда Чонси наконец обернулся к ним от камина, он, казалось, прямо-таки пожирал юную девушку взглядом. «Я видела, что его вдруг охватила такая страсть ко мне, — пишет Лидия матери. — Он даже говорить не мог. Истинные мысли мужчин в большинстве случаев выявляются на их пустых лицах. Умение скрывать свои мысли навсегда останется искусством женщин. Думаю, если бы он мог, он обвенчался бы со мной в ту же ночь».

В сохранившихся отрывках «Свидетельства» Элизабет имеется одна строка, выделяющаяся из всех. Я не могу с точностью определить событие, ее породившее, но это вполне могло бы быть описанием ее чувств после их беседы. «Я проплакала всю ночь, — пишет она, — до зари и после рассвета». Нет причин полагать, что это были слезы радости.

4

В ясное, морозное утро 21 января 1846 года семейство Уэбб вместе с их служанкой явилось в новуский Храм. Несмотря на то что его строительство еще не было завершено, Бригам уже несколько месяцев использовал его для «облачений», и церемоний «запечатления браков», и «заместительных крещений». В те времена Храм был одним из самых крупных зданий на западе Соединенных Штатов. Построенный из белых известковых кубов, он был подобен маяку для судов, двигавшихся по реке на север и на юг.

Многое из того, что мы знаем о церемонии «запечатления брака», стало нам известно из книги «Девятнадцатая жена». Чонси надел сорочку с высоким воротником, мешавшим его бороде. Элизабет была в простом темном платье с длинными рукавами и узкими шелковыми манжетами. Лидия обернула плечи новой кружевной шалью. Ее металлические заколки сверкали в лучах зимнего солнца. По словам Энн Элизы, Чонси и Элизабет выглядели торжественно, Лидия казалась беспечной.

Бригам начал церемонию с запечатления Чонси и Элизабет. Церемония запечатления мало чем отличается от большинства христианских церемоний обручения. Разница, разумеется, заключается в том, что, вместо того что брак будет длиться «пока смерть не разлучит нас», мормонская пара остается соединенной в вечности. Хотя этот момент типично почитается как самый счастливый момент в жизни каждого члена Церкви Святых Последних дней, мы не можем сказать, что это было действительно так для Элизабет. «Она верила, что останется со своим мужем во веки веков, — эта мысль была ей утешительна, — но какой ценой? — задается вопросом Энн Элиза. — Моя мать стояла там, в Храме, и солнечные лучи освещали ее. Я полагаю, что, если когда-нибудь моя мать хоть на миг испытала сомнение, это было именно теперь». Рассказ Элизабет об этом событии практически весь уничтожен. Однако в обрывках бросается в глаза фрагмент одной строки: «…о моя вера!»

Обручив («запечатав», как говорят Мормоны) Чонси с Элизабет, Бригам повелел Элизабет отступить в сторону. Он поставил ее слева от себя, а на ее место встала Лидия, «которая буквально прыгала от радости». Очень быстро Бригам соединил Чонси и Лидию в браке. Их клятвы также были подобны тем, что дают при венчании все христиане. Здесь, как и почти у всех христиан, брак должен был прекратиться со смертью. В жизни после смерти у Чонси будет только одна жена — первая, та женщина, которую только что отвели в сторону. Что чувствовала Элизабет, когда стояла там и слушала, как ее муж клянется посвятить себя девушке, почти наполовину ее моложе? Что она испытывала, понимая, что вот сейчас они вернутся домой, все вместе отпразднуют свадьбу, а затем ее муж проследует в спальню Лидии, чтобы консумировать брак, осуществив брачные отношения?

Нам придется полагаться на ее детей и на наше воображение, чтобы ответить на этот вопрос. Энн Элиза пишет: «После ужина новобрачные удалились в комнату Лидии, рядом с кухней. Отец еще раньше купил новую кровать с пологом на медных столбиках. Свет лампы отражался от меди, создавая в комнате экзотическое золотистое мерцание. Мама видела, как Лидия первой вошла в спальню, села на кровать и вынула из волос заколки. Волосы пушистой волной упали ей на плечи. Она расчесала их щеткой, и они засияли вокруг ее головы, словно нимб. Когда мой отец подошел к двери, Лидия протянула к нему руку и сказала: „Входи!“ Он закрыл за собой дверь, оставив мою мать у таза с грязной посудой».

Гилберт, незаконнорожденный сын Элизабет, наблюдал ту же сцену и описал ее в своем дневнике:«Казалось, Лидия не может дождаться, чтобы вечер закончился. Пока мы ели, она все время постукивала ногой по полу, а потом заявила, что слишком устала, чтобы петь. Сразу после ужина она исчезла в своей комнате. Вскоре за ней последовал мой отец. Я помогал маме мыть тарелки и кастрюли. Потом вышел принести воды из колодца. Надо было пройти мимо окна Лидии. Я стал бы лжецом, если бы сказал, что не заглянул в окно. И увидел то, что ожидал, — гору плоти. Мне не по душе пришлась мысль, что они занимаются этим ради Господа Бога. Это ужасно — вот так увидеть собственного отца».

Надо сказать, что у нас имеются дневники и письма очень многих женщин, которые восхваляют тот день, когда в их дом вошла вторая (или третья, четвертая и даже пятая) жена. Появление сестры-жены означало, что женщина выполняет свои религиозные обязательства. Это означало, что она ровно настолько приближается к Небесам. С более практической точки зрения это означало помощь в домашних делах и, довольно часто, некоторое освобождение от осуществления супружеских отношений. Многих женщин радовало установление института многоженства. Но многих оно вовсе не радовало. Имеющиеся у нас свидетельства показывают, что Элизабет оплакивала ту ночь, когда она передала своего мужа другой женщине. Десятилетием позже одна из Первопоселенок описывала это так: «Часть моей души откололась в ту ночь и навсегда пропала».

Вот любопытный постскриптум к первому шагу Чонси в многоженство: Бригам в том же месяце вступил, возможно, чуть ли не в одиннадцать браков. Их число остается предметом дебатов вот уже более чем полторы сотни лет. У меня мало надежды разрешить этот вопрос в данной работе. Судя по некоторым отчетам, 21 января 1846 года, в тот же день, когда он «запечатал» Лидию с Чонси, Бригам взял себе две жены — Марту Баукер (1822–1890) и Эллен Роквуд (1829–1866). Свидетельства об этих свадьбах далеки от идеала: в большинстве своем это свидетельства из вторых рук или заявления, сделанные много позже самого события. Однако, если учитывать секретный и противозаконный характер полигамии вообще, и особенно многоженства, касающегося лидера Святых Последних дней, вполне понятно, почему на бумаге оставлен столь малозаметный след этих событий.

5

По словам Энн Элизы, брачная ночь сильно затянулась. Как многие дома в Нову, дом Уэббов, хотя и удобный, был небольшим. Легко представить себе, как из одной комнаты в другую распространялись в нем шумы — по половицам, сквозь дверные щели — там, где дверь примыкает к косяку. «Мой отец пытался утихомирить Лидию, — пишет Энн Элиза в книге „Девятнадцатая жена“, — но той было все равно. Она визжала, как свинья, которой хвост подрезают. Кто-нибудь менее готовый прощать сказал бы, что ей хотелось, чтобы моя мать это слышала». Таково свидетельство из вторых рук, и таков пассивно-агрессивный тон, характерный для мемуара Энн Элизы; именно поэтому многие не придают этому свидетельству значения, считая его ненадежным. Нет сомнений, что Энн Элиза принимает здесь сторону матери, — ее пристрастность почти не завуалирована. Но если сравнить это с версией событий, изложенной Гилбертом, можно увидеть, что она более или менее близка к истине даже там, где ее тон слишком обострен. «В ту первую ночь, — пишет Гилберт в своем дневнике, — Лидия показала себя моему отцу, да и нам остальным тоже. Я ушел спать в конюшню, зная, что лошади гораздо более спокойны, и всегда предпочитая их общество».

«Люди меняются» — такова оценка, данная Лидии Энн Элизой после того, как та стала женой Чонси. Бывшая домашняя прислуга теперь желала, чтобы ее считали хозяйкой дома. Почти сразу же она отказалась принимать участие в домашней работе, требуя, чтобы Чонси нанял девушку для выполнения ее прежних обязанностей. Она требовала, чтобы у нее были точно такие же наряды и украшения, как у Элизабет, — шляпы, броши, перчатки. Произошла отвратительная ссора из-за броши, подаренной Элизабет мужем по случаю рождения Энн Элизы, — жемчужины на золотой веточке. Энн Элиза рассказывает о драке между двумя женщинами. «Лидия исцарапала мою мать до крови», — пишет она в своей книге. Элизабет ответила тем, что схватила Лидию за волосы и дала ей пощечину. Энн Элиза проницательно анализирует этот эпизод: «Так многоженство часто превращает мыслящую, великодушную, зрелую женщину в слезливую, хнычущую, эгоистичную девчонку. Вероятнее всего, это и есть самый жестокий его результат: отъем и уничтожение достоинства женщины. Я наблюдала это такое множество раз, что трудно перечесть. Я прощаю мужчин, сотворивших такое над женщинами, но я никогда этого не забуду».

«В супружеских отношениях, — откровенно пишет далее Энн Элиза, — требования оказались еще больше». В многоженстве было вполне обычным делом, что самая новая жена с неприязнью относилась к тому, чтобы муж делил свои чувства между нею и предыдущей супругой или супругами. Как говорит Энн Элиза, «в первые две недели после свадьбы мой отец каждую ночь проводил с новой женой. Он мало внимания уделял первой жене. Когда наступало время отхода ко сну, он целовал мою маму в кончик носа и проскальзывал в спальню Лидии. Я знаю, что мама задавалась вопросом, увидит она своего мужа когда-нибудь снова или нет».

Даже при этом Лидия упрекала Чонси, что он слишком много времени проводит с первой миссис Уэбб. Гилберт вспоминает, как вздыхала молодая жена, говоря: «А мне-то, по-твоему, что остается делать, пока ты с нею?»

Какой бы ужасной ни выступала Лидия в этих воспоминаниях, нам следует помнить, что ей тогда еще не было двадцати лет и она была наивной и глубоко верующей молодой женщиной. Она оказалась ввергнута в ситуацию, в какой даже самая опытная куртизанка могла не сообразить, как себя вести. Она боялась, что секретный характер ее брака может привести к тому, что она скоро будет покинута, брак будет аннулирован или объявлен недействительным. В первый месяц замужества Лидия писала матери: «Ты была права, матушка. Смысл брака может оставаться непознаваемым. Я стараюсь, чтобы муж был счастлив, но не знаю, что доставит ему удовольствие, а что вызовет нахмуренный и недовольный вид. Я не плачу при нем и при детях и, уж конечно, при миссис Уэбб. Когда чувствую, что мне надо поплакать, ухожу к животным. Моя вера дает мне теперь больше утешения, чем когда-либо, ибо я знаю, что Господь и Его Сын станут меня приветствовать, когда придет мое время, ведь я выполнила свой долг: я теперь Жена». Нам следует вот о чем помнить, прежде чем мы осудим Лидию: ее духовные лидеры убедили ее, что таков ее путь к Спасению.

Элизабет мирилась с эгоистическим поведением Лидии не слишком долго. Однажды вечером она поговорила с мужем. «Я составила расписание, — сказала она. — По понедельникам, средам и пятницам ты будешь проводить вечера с ней».

Чонси немедленно согласился: «Хорошо. Вторники, четверги и субботы будут твоими. А воскресную ночь я стану проводить один в гостиной. Это все уравняет». «По воскресеньям, — твердо заявила Элизабет, — ты будешь со мной».

6

Такая дисгармония царила в доме Уэббов в то самое время, когда Святые готовились к своему величайшему, до сих пор небывалому испытанию. Было намечено, что Исход начнется, как только установится весенняя погода, однако новые угрозы массового убийства заставили Бригама во всеуслышание объявить, что Нову не является более безопасным местом. 4 февраля 1846 года, в густой тьме зимней ночи, первые Святые перешли Миссисипи по направлению к Шугар-Крику, что в штате Айова. Бригам не решался на такой рискованный переход еще целых одиннадцать дней, оставаясь в Нову и совершая целый ряд церемоний обручения, облачения, выделения долей имущества, а также благословляя членов Церкви СПД, покидающих столь любимый ими Храм. К первому марта около двух тысяч Святых сбились в кучу в тесных фургонах и палатках в Шугар-Крике. Их переход начался, но место назначения никому еще не было известно. Оттуда Бригам вел Святых на протяжении примерно 350 миль, со скоростью около шести миль в день, к тому месту на реке Миссури со стороны Небраски, которое станет на их пути пристанищем длиной в год и получит название Зимние Квартиры: там они встали открытым лагерем, разбитым приблизительно в шести милях от того места, где располагается сегодняшняя Омаха.

Чонси с семьей оставался в Нову до начала апреля 1846 года. Он был слишком занят производством фургонов, чтобы присоединиться к первым переселенцам. Вскоре они тоже упаковали свой скарб, оставив в Нову почти все свое имущество и все нажитое. Семейство Уэббов — Чонси, две его соперничающие жены и трое детей — стали участниками Исхода, перебравшись через Миссисипи в двух крытых фургонах, влекомых тремя парами волов. Они везли с собой годовой запас провизии, свою одежду и свою веру. К середине лета семья добралась до Зимних Квартир. К сентябрю там собралось уже около двадцати тысяч Святых, каждый из которых, будь то мужчина или женщина, вручил свою жизнь попечению Бригама Янга. Нову, в былые дни соперничавший с Чикаго, превратился теперь в город-призрак. Чудесный Храм — гордость и творение рук тысяч Святых — был покинут. Через несколько лет он обратится в руины, подобные нагромождениям древних камней Рима или Греции, и меж его плит будут спать животные. Храм в Нову не поднимется из руин до 2002 года.

Для Элизабет Черчилль Уэбб это событие будет иметь величайшее значение. Именно в покидаемом Святыми Храме, во временной капсуле, она захоронила свое «Свидетельство», оставив нам красноречивое, хотя и не полностью сохранившееся повествование о своей вере.

7

Как известно каждому члену Церкви СПД, Святым пришлось пробыть в Зимних Квартирах почти целый год. Под руководством Бригама они поставили в лагере кварталы хлипких палаток, открытых землянок и простых бревенчатых хижин, создав временный город, чтобы пережить зиму 1846–1847 годов. Бригам назвал этот город Лагерь Израиля. Поселение имело в своем составе мукомольню, школу и несколько мастерских, производивших основные товары. Тут же была и каретная мастерская Чонси. В ней, с помощью своего пасынка Гилберта, он строил и ремонтировал фургоны, которые должны были повезти Святых в дальнейший путь.

В январе 1847 года, в новом Откровении, Господь повелел Бригаму вести Святых к Скалистым горам. Отец Небесный заверил Своего Пророка, что тот узнает точное место, где ему предстоит создать новый Сион, как только он это место увидит. По Зимним Квартирам разнесся слух, что скоро начнется долгий переход: все и каждый принялись за приготовления к нему. Однако для Уэббов этот слух означал, что им придется задержаться с отъездом. Каретная мастерская Чонси снова понадобилась для того, чтобы помогать отправлявшимся в путь Святым, большинство которых покинули Зимние Квартиры весной и летом 1847 года. К тому времени как Чонси закончил свою работу, Уэббам было уже слишком поздно отправляться на поиски Сиона: их могли застигнуть в пути осенние снегопады. Им пришлось пережидать зиму 1847–1848 годов, прежде чем они смогли присоединиться к своим единоверцам в новом поселении в Юте.

Как пишет Энн Элиза, все это время Чонси находился в ложном убеждении, что о его многоженстве никому не известно. «Иногда муж о многом имеет неверное представление», — замечает она. В любом обществе — от древнеримских форумов до общежитий Университета Бригама Янга — романтические истории других людей всегда были предметом сплетен и пересудов. Первые Святые не были исключением. Буквально все знали, что Лидия теперь стала второй миссис Уэбб. Энн Элиза говорит: «Лидия очень постаралась, чтобы об этом узнали».

Страдания Элизабет из-за необходимости делить мужа с другой женщиной возобновились, когда, в ноябре 1847 года, Лидия объявила, что у нее будет ребенок. Запись Гилберта о том, как Лидия сообщила Элизабет о своей беременности, стоит того, чтобы процитировать ее целиком.

Мама поставила на стол жаркое и говорила мало, занимаясь своим делом, как всегда с тех пор, как Лидия стала ее соперницей. Дул яростный ветер, проникая сквозь щели между бревнами. Мама не садилась с нами за стол: она бегала от стола к очагу и обратно, подавая пресные хлебцы, подливку и все остальное. Всякий теперь увидел бы разницу: моя мать в фартуке, с пятном от подливки на груди, у сердца, и сидящая во главе стола Лидия в нарядном летнем платье, слишком тонком для ноября. Цвет лица у нее был такой белый, как иней на поверхности воды в колодце. «Дети, ваш отец и я должны сказать вам что-то очень важное, — начала Лидия. — Скоро у вас будет маленький братик или сестричка». Она взяла руку моего отца, сжавшуюся в кулак, и подняла этот кулак вверх, словно она одержала победу в эстафетной гонке.

Моя мама — самая великодушная из всех женщин, кого я знаю. Она никогда не думает о себе, если есть кто-то другой, о ком надо подумать. Вот почему она не произнесла ни слова. Когда она услышала эту новость, она сделала шаг назад. За одним шагом последовал второй, за вторым — еще один. И наступил миг, словно в сказке, потому что показалось, что мама исчезла. Я понимаю — это какая-то бессмыслица, и я знаю — этого не могло быть и всякое такое, но это произошло у меня на глазах: моя мать была буквально проглочена сообщением Лидии. Если Господь может послать ангела к Джозефу Смиту, то и женщина, услышавшая новость о ребенке собственного мужа от его второй жены, может исчезнуть. Именно так и случилось. Мамы не было. С минуту мы не могли понять, куда она пропала. Мне пришлось выйти в холодную вечернюю тьму, чтобы привести ее в дом. Ее била дрожь. Несколько раз она произнесла — не громко, а очень тихим шепотом: «Нет, пожалуйста, нет!» Я отвел ее в ее спальню, к очагу, снял с нее туфли, и к этому времени мама вообще перестала говорить. Я уложил ее под одеяла и сказал: «Полежи тихонько». Это очень тяжелое чувство, когда мальчишке приходится укладывать в постель свою мать, словно она ребенок.

8

К счастью, потребность Элизабет в том, чтобы документировать события своей жизни, не иссякла с написанием «Свидетельства Веры». В книге «Девятнадцатая жена» Энн Элиза рассказывает, как ее мать писала дневник их путешествия во время Исхода. Многие Святые, особенно женщины, вели подробные записи о том, как проходило их путешествие. Эти документы были впоследствии архивированы Церковью. Именно они явились главным источником для нашего понимания всей тяжести пути из Нову к Зимним Квартирам, а затем, уже окончательно, из Зимних Квартир в Зайон. Чтобы изложить рассказ Элизабет об этом трансформационном периоде ее жизни, я основывалась на записях в ее первопоселенческом дневнике за май — сентябрь 1848 года.

Уэббы отправились в Зайон 4 мая 1848 года; с ними вместе в путь вышли 1229 Святых. Колонна из 397 фургонов, направлявшихся на запад, везла с собой разнообразнейший скарб, какой только можно себе представить: печки, секретеры, качалки, фермерские орудия, фортепиано. Среди домашней скотины, привязанной к задкам фургонов, были коровы и козы, лошади, мулы и пятнистые свиньи. Элизабет отмечает в своем дневнике и звуки, издаваемые другими животными: «…лаяли собаки, мяукали кошки, из ульев доносилось жужжание тысяч пчел, а в клетке металась коричневая белка».

Уэббы вместе со своими спутниками шли по следам Святых, совершивших этот переход годом раньше, по Орегонской Тропе. Бригам создал оригинальную систему придорожных почтовых ящиков у каждой десятимильной вехи — в большинстве своем это были выбеленные солнцем черепа американской ветвисторогой антилопы или бизона — и оставлял там сведения о дальнейшем пути, о переправах, об условиях и тому подобном. Предпринятое в 1847 году путешествие для Бригама и его Святых было полным опасностей и неожиданностей. В 1848-м этот переход, хотя и весьма трудный, больше не хранил в себе неразгаданных тайн. Энн Элизе в это время было уже почти четыре года. Некоторые из ее ранних воспоминаний, как она говорит нам в своей книге, относятся именно к этому путешествию. Для нее переход оказался периодом величайшего приключения и радости. Когда фургоны катились по травам прерии, она вприпрыжку бежала рядом, собирая цветы — возможно, одуванчики, флоксы и маки — и распевая церковные гимны. Звук более тысячи голосов Святых, поющих «Дух Божий как огонь в сердцах пылает!», должно быть, укреплял их дух в долгие и трудные дни перехода.

Путевая рутина была почти всегда одинакова. Каждый день в течение четырех с половиной месяцев Святые поднимались в пять, съедали горячий завтрак при свете зари и, не останавливаясь, шли вперед до сумерек. Отдыхали они только по субботам — в Шаббат. В своем Дневнике Исхода Элизабет описывает, как они заканчивали день, «устанавливали в круг фургоны, разжигали костер для приготовления ужина, поили животных. К тому времени как со всеми делами было покончено, дети накормлены и уложены, синее вечернее небо становилось черным и освещалось звездами. Часто я не засыпала, чтобы подольше смотреть, как играет свет луны на шкурах спящих волов, на их влажных носах, на белом лобике Энн Элизы, которая всегда спала, как ангелочек, и в солнечную погоду, и в грозу».

Атмосфера их полного радостных надежд путешествия резко изменилась, когда — в начале июня — Лидия родила ребенка. Девочка — ее назовут Дайанта — родилась с осложнениями. Во время путешествия Элизабет уже пришлось видеть в их группе смерть троих новорожденных, за двумя из них в могилы среди прерий последовали и их матери. Что случилось у Лидии и ее ребенка, нам никогда не узнать. Но то, что положение было весьма серьезным, совершенно ясно.

Элизабет сразу же осознала, что жизнь обоих — и матери, и младенца — под угрозой. «Лидия лежала на матрасах в спальной части фургона, не в силах открыть глаза, — пишет она в дневнике. — Когда я окликнула ее по имени, она не отозвалась. Новорожденная Дайанта выглядела еще более безжизненной, чем роженица. Крохотная и недвижимая, лежала она подле своей матери. Я не знала, что делать».

В те времена у Святых принято было перед лицом болезни прибегать к молитве и целительной силе священнослужителей.

Элизабет описывает Старейшину (я не смогла определить, кто это был), сидевшего с Лидией в спальной части фургона. «Он пришел ночью, когда мы остановились у речушки. Это был старик, столь изможденный трудной дорогой, что я не была уверена, увидит ли он Сион, о котором мы пели. Меня беспокоили мысли о том, на что этот старый человек способен».

Старейшина собрал в фургоне вокруг Лидии всю семью. Он возложил руки ей на голову и стал молиться о ее выздоровлении. То же самое он проделал с ребенком. «Если будет на то Господня воля, Он их убережет. А теперь вы должны молиться», — сказал он Уэббам. «А что, если им не станет лучше?» — «Значит, у Господа есть причина оставить ваши мольбы без ответа».

Эти слова поразили Элизабет в самое сердце. Со времени свадьбы прошло уже более двух лет: за это время она не один раз желала, чтобы Лидия исчезла из ее дома. Она признается, что молила Господа убрать ее прочь. «Множество раз, оставаясь по ночам в одиночестве, я не могла не слышать, что мой муж посещает мою соперницу, как больше уже не посещает меня. Сколько же раз просила я Господа положить конец такому унижению! — признается она в своем дневнике. — Однако вновь и вновь я оказывалась в одиночестве».

Прежде чем уйти, Старейшина сказал Элизабет: «Заботься об этой девочке и ее ребенке. Не позволяй им страдать. Сделай все, что можешь».

Заколебалась ли Элизабет? Пришла ли ей в голову мысль: «Вот мой шанс освободиться от соперничества и вернуть себе мужа»? Этого мы не знаем. Если и так, эгоистический порыв сразу же прошел. На целых две недели Элизабет посвятила себя Лидии и Дайанте, добиваясь их выздоровления, не отходя от их постели. Во время каждодневного перехода через летние равнины Элизабет накладывала компрессы, поила Лидию с ложечки и кормила с ложечки овсянкой. «Более всего, — пишет она, — я молилась». Следующий отрывок из ее дневника представляет собой выдающееся высказывание о ее вере. Он дает нам существенную возможность понять изнутри, как многие из первых женщин-членов СПД смогли принять многоженство, примириться с ним — как практически, так и духовно.

Я наконец поняла, какое испытание ставит передо мною Господь. Прежде я позволяла себе ненавидеть свою сестру-жену.

Я жалела ей малейший вдох воздуха, потребный для дыхания. Жалела каждый кусочек, взятый ею с тарелки. Меня отвращала вмятина на подушке, оставленная ею, когда она поднималась с кресла. Отвращал волосок, оставшийся на расческе. Отвращал звук ее голоса, когда она здоровалась со мной. Мне были противны ее губы на лобиках моих детей. По сути, мне были противны все те качества, которые делали ее таким же, как я, Божьим созданием. Моя черная ненависть перетекла и на ее не рожденного еще ребенка. Воистину я поняла наконец, какое испытание поставил передо мною Господь наш Иисус Христос. «Люблю ли я? — вопросил Он. — Или я ненавижу?» Он услышал вопли моего жестокого сердца, и Он возымел ко мне жалость. Если бы Он ответил на мои молитвы, и убрал Лидию из нашей семьи, и уничтожил ее ребенка, Он не возлюбил бы меня по-настоящему. Нет! Он возлюбил меня через испытание. Когда, все эти долгие годы тому назад, я впервые встретила Брата Джозефа, он сказал мне и другим: «Давайте изливать любовь на все человечество… проявлять нашу доброту, ибо любовь порождает любовь». Я ожидаю наступление моего Судного дня с сердцем, разрывающимся от любви. Однако потом я забыла обо всем, во что верила. Стоя на коленях у постели Лидии в спальной части фургона, я почувствовала, как возвращается ко мне моя вера. Любовь, явленная мне Святыми, вернулась. Когда это произошло, Лидия поднялась, малышка заплакала и их здоровье стало восстанавливаться. Их выздоровление совпало с восстановлением моей веры. Я никогда не смогу этого забыть! Смысл этого совершенно ясен и навсегда таким и останется.

К сентябрю 1848 года Уэббы со спутниками добрались до прохладного каньона меж красных аргиллитовых скал, на дне которого струилась река Уэбер-Ривер, всего в нескольких днях пути от долины Большого Соленого озера. В каком-то пункте Бригам выехал из Солт-Лейка им навстречу. Поздним вечером, у лагерного костра, он описал им Мормонский Ханаан, который они вскоре обнаружат за горами. Проведя всего лишь год в долине, Святые возвели там небольшой город из однокомнатных бревенчатых домов, с аккуратными дорогами, проложенными по гати, с внушительным фортом для защиты от атак индейцев, с несколькими мукомольнями и зернохранилищами, с десятками магазинов, продающих инструментарий, провизию и другие товары и окруженный примерно пятью тысячами акров плодородных земель, орошаемых с помощью хитроумной системы мелких каналов, шлюзов и дамб. «Бригам поведал нам, — пишет Элизабет в своей последней записи в Дневнике Исхода, — о нашей земле обетованной. Господь открыл о ней Бригаму, и теперь Бригам открывал о ней нам. Я держала руку моей сестры-жены в своей, когда мы слушали, как Бригам рассказывает нам о мире, ожидающем нас за перевалом».

13 сентября 1848 года Энн Элиза отпраздновала свой четвертый день рождения. «Бригам обнял меня и приласкал, — пишет она в книге „Девятнадцатая жена“, — и улыбнулся так, что я поняла: он любит меня больше всех других детей. В мой день рождения он поцеловал меня и объявил: „Это прелестное дитя — будущее Святых Дезерета!“» Нам никогда не удастся узнать, способна ли была Энн Элиза в четыре года с такой ясностью запомнить описанную ею сцену. Но даже если так, когда она пишет об этом много лет спустя в своем мемуаре, она замечает: «Я была счастлива, потому что видела, что моя мать и мой отец счастливы и так же счастлив мой Пророк. Я помню его пальцы на моей руке повыше локтя и шерстинки его бороды на моей щеке. Но я никоим образом не могла знать, что много лет спустя этот человек женится на мне, а потом попытается меня уничтожить. В том сентябре на горизонте Юты не видно было туч. Все впереди было светло и солнечно».

Когда, 20 сентября 1848 года, Чонси Уэбб с двумя женами и теперь уже четырьмя детьми прибыл в Солт-Лейк, они представляли собою во всех отношениях счастливое семейство. Многоженство, когда-то столь ненавистное Элизабет по самой своей концепции, стало частью ее каждодневного существования. Элизабет записала эту мысль у себя в дневнике: «Бригам любил повторять: „Мы даем место всему, что дает нам Господь“. Как это верно, как верно!» Она приняла Лидию в число своих домочадцев, а вторая миссис Уэбб научилась ценить дружеское отношение Элизабет. Каждая из них испытывала к детям другой чувства, какие испытывает тетушка к племянникам или племянницам. В течение нескольких следующих лет, когда Уэббы делали все возможное, чтобы обосноваться в Солт-Лейке, Элизабет полностью приняла вторую жену. «Лидия — член нашей семьи, не более и не менее. Так говорит Господь», — часто повторяла она Энн Элизе.

В то время как Элизабет создавала новое хозяйство и участвовала в образовании Территории Юта, понемногу приближаясь к среднему возрасту, у нее вряд ли была возможность задерживаться мыслями на оскорбительном характере полигамии. Так продолжалось вплоть до 1855 года, когда, в течение одного лихорадочного месяца вседозволенности, Чонси, должно быть переживавший то, что теперь мы назвали бы кризисом среднего возраста, взял в жены сразу трех женщин, двум из которых не исполнилось еще и семнадцати лет. Однако это, как говорится, совсем другая история.

9

Я взялась писать эту работу по трем причинам. Во-первых, чтобы показать влияние многоженства на жизнь одной конкретной женщины. Ее история не представительна, но и не является необычной. Она просто то, что она есть: история одной женщины. Существует множество других повествований, написанных или ждущих быть изложенными, проливающих дальнейший свет на практику полигамии в ранней истории Церкви СПД. Всякий, кто знаком хотя бы с несколькими из них, знает, что многие женщины с презрением относились к этому институту; впрочем, были и другие, кто радовался ему из практических соображений и/или по соображениям духовного порядка. Среди причин практических были распределение домашних обязанностей, заботы о детях и облегчение осуществления супружеских отношений с мужем. Соображения духовные были высшего порядка: самые счастливые из полигамных жен верили, что вход в Царствие Небесное им обеспечен.

Второй задачей написания этой работы было поднять вопрос о полигамии как о закономерной, но незавершенной теме исследований ученых и писателей СПД. Разумеется, Церковь СПД запретила практику многоженства в 1890 году. С этого времени наши лидеры постоянно и последовательно выступают против полигамии. Любой честный обозреватель согласится, что уже более ста лет не существует официальной связи между полигамией и Церковью Иисуса Христа Святых Последних дней.

Однако при всем при том невозможно отрицать, что многоженство являлось весьма важной частью ранних этапов нашей церковной культуры. Наш долг как ученых обязывает нас рассмотреть это явление строго и тщательно, честно разобраться в нем и найти ему должное место в нашем наследии. Некоторые сегодняшние лидеры Церкви СПД отмахиваются от вопроса о полигамии, заявляя, что он не является «главным», поскольку представляет собою лишь несущественную, «периферийную проблему», некую «интермедию» среди более крупных явлений, таких как Восстановление Евангелия, восприятие Откровений, познание Господа нашего Иисуса Христа и подготовка к Спасению. Тем не менее для некоторых Святых девятнадцатого века, таких как Элизабет Черчилль Уэбб, многоженство было столь существенной частью их каждодневной жизни, их земного существования, что наклеивать на него ярлык «несущественного», «неглавного» означает, по сути, отбрасывать весь их земной опыт как «неглавный» и «несущественный». Суть дела в том, что многие из мужчин, заложивших основы нашей Церкви, в их числе наши возлюбленные Пророки Джозеф Смит и Бригам Янг, сами были участниками полигамии, воспринимая этот институт с поразительной энергией. Они его санкционировали, продвигали, распространяли и возвышали. Они же и лгали о нем. Это не критика с моей стороны, это факт. Его язвительное жало может быть ослаблено, если мы взглянем на вещи, как они есть в реальности.

Так же как длительные и непрерывные критические исследования рабства способствовали укреплению национальной психики и повышению нравственного статуса населения страны, изучение роли наших основателей в установлении столь прискорбной практики могло бы наконец способствовать устранению ложного представления о том, что мормонство и многоженство до сих пор тесно сплетены друг с другом.

Не заблуждайтесь: наши хулители не прекращают использовать этот аргумент против нас и сегодня. Литературные бестселлеры, влиятельные газеты и журналы, как и популярные телепрограммы, занимаются проблемой полигамии и неминуемо связывают ее с Церковью СПД. Мы справедливо протестуем против такой неправильной интерпретации, мы обоснованно опровергаем несправедливость таких публикаций, снова и снова пытаясь исправлять их ошибки. Однако я полагаю, что наше упорное отрицание какой бы то ни было связи с этим институтом скорее вредит нашему имиджу в глазах широкой публики, чем приносит пользу. Церковь СПД так упорно стремится отстраниться от полигамии, так пытается убедить общество, что мы твердо и неуклонно выступаем против этого института, что мы фактически игнорируем его реальную роль в нашей собственной истории. Постоянно повторяя утверждение «Это не имеет к нам отношения!», мы волей-неволей минимизируем влияние полигамии на первых членов СПД, особенно на женщин. Стратегия дистанцирования сегодняшней Церкви СПД от полигамной практики наших предков, хотя и вполне понятная, неверно воспринимается некоторыми как попытка обелить или даже отрицать всем известное. Отсюда — подозрения и постоянное повторение старых россказней и слухов. Отсюда же и непрестанное и вредоносно-ложное представление о том, что полигамные секты типа Первых в Месадейле и Церковь СПД суть одно и то же.

Мы — как ученые — можем это изменить.

Последняя моя причина более личного характера. Я — праправнучка Энн Элизы Янг. Хотя моя семья всегда гордилась тем, что наши корни уходят вглубь до самых основателей Церкви СПД, мы также испытывали стыд из-за того, что являемся потомками столь вредоносной отступницы, как Энн Элиза Янг. Когда я была девочкой, многие из моих родных, говоря об Энн Элизе, называли ее «эта женщина» или просто «она». Они презирали ее так, будто были с ней лично знакомы. Мало кто на самом деле прочел книгу «Девятнадцатая жена». «Ничего в ней нет — только куча вранья», — говорила моя бабушка.

Вопреки всему этому, Энн Элиза и ее противоречивость давно меня заинтересовали. Я решила начать исследование ее жизни с истории ее матери — моей прапрапрабабушки Элизабет Черчилль Уэбб. Это показалось мне наилучшим началом моих стараний раскрыть истинную историю Энн Элизы и значение ее наследия. Я планирую продолжить изучение жизни Энн Элизы Янг в будущем (моем дипломном) году. Исследование, которое я проделала для данной семинарской работы, является важным фундаментом для будущего исследования. Я надеюсь, что этим летом, когда я буду в Солт-Лейке, мне удастся ознакомиться с широким кругом документов из архива Церкви, к части которых ученые до сих пор не имели доступа. Надеюсь, эти тексты дадут более полный портрет столь непростой женщины и ее непростого места в истории Церкви Иисуса Христа Святых Последних дней.

Наконец, с помощью моего исследования я надеюсь выяснить судьбу Энн Элизы Янг. После второго издания книги «Девятнадцатая жена» в 1908 году о ее авторе не было никаких сведений. Никому не известно, как она умерла, или где, или при каких обстоятельствах. Не существует некрологов, нет посмертной описи имущества, даже свидетельства о смерти нет. В какой-то момент после 1908 года она просто-напросто исчезла. А ведь она когда-то была одной из самых знаменитых женщин в Америке. Она изменила жизнь тысяч женщин своей борьбой за отмену полигамии, чуть не разрушив при этом Церковь Мормонов. И тем не менее она как бы выпала из Истории, не оставив следа. Мы не имеем ни малейшего представления о том, что с нею случилось. Смерть Энн Элизы остается загадкой. Однако загадки по самой своей природе предназначены быть разгаданными.