Я вроде как «Вау!»

— Джонни, проснись!

— Какого!..

— Мне надо вставать.

— А где мы?

Мы находились на парковке мистера Хебера. Цифры на вывеске банка на противоположной стороне улицы сообщали, что сейчас восемь часов утра и что уже 90 градусов. Малыш сел, на лице у него остались морщинки от футона.

— У тебя есть чего-нибудь позавтракать?

Я кинул ему пачку пончиков в сахарной пудре, и он молча и осторожно принялся их есть, а я стал слушать утренний выпуск новостей. Через десять минут появилась Морин на желтой «хонде» с целым семейством плюшевых пингвинов у заднего окна. С минуту она сидела в машине, быстро проводя пластмассовой расческой по волосам. Я вылез из фургона и постучал ей в окно.

— Джордан! — охнула она. — Шут тебя возьми! Ты меня напугал.

— Извините, просто я только что обнаружил, что вы так и не дали мне копию полицейского протокола.

— Ладно, только дай мне секундочку — приземлиться. — (Что-то за моим плечом привлекло ее внимание.) — А это что такое?

Джонни с Электрой шли прямо на меня, оба тяжело дышали, прямо как… ну, как дышит собака.

— Это Джонни. Я за ним присматриваю… По-дружески.

Я отправил Джонни с Электрой обратно в фургон, но они не желали уходить. Мне пришлось дать каждому по тычку.

— Придурок, — сказал Джонни.

В конторе было темно и жарко. Морин ходила по помещению, включая свет, кондиционер и компьютер, одновременно объясняя, как перегружен в последнее время мистер Хебер. Наконец она подошла к стене из ящиков с документами и принялась перебирать папки в ящике с буквой «С».

— Нашла! Вот он. Сейчас скопирую. Только сначала — по-честному — что за история с Джонни?

— Просто сейчас ему некуда деваться.

— Если он сбежал, ты должен сообщить в полицию.

— Он не сбежал.

— Понятно, — вздохнула она. — Еще один пропащий сын. У меня просто сердце на куски рвется. А ты у Джима Хука не спрашивал? Он приют держит. Этот человек просто святой. Давай-ка я дам тебе его номер. — Морин постучала по клавишам и выдала мне инфу про этого мужика. Потом вложила полицейский протокол в папку для документов. — Он довольно элементарный, но — какой уж есть, — сказала она.

Протокол описывал место убийства почти так же, как это было сделано в «Реджистере». Тот, кто его заполнял, делал это педантично, измерив расстояние от двери до кресла, высоту брызг крови на стене и всякое такое. Имелась схема человеческого тела, на которой расследователь отметил, где пуля вошла в моего отца, и еще другая схема — со спины, показывающая рану, где пуля вышла. В самом низу последней страницы стояла подпись расследователя: Хайрам Элтон. Муж Куини. Ну вот, приехали!

Гораздо более интересными оказались два вопросика рядом с его подписью: «Были ли сделаны фотографии?» В маленьком окошечке «Да» красовалась галочка. «Завершено ли расследование?» — «Нет».

— Морин, а фотографии у вас?

— Какие фотографии? — (Я показал ей протокол.) — Сейчас проверю в папке.

Но в папке не оказалось никаких фотографий.

— А вы у мистера Хебера спросите?

— Что это она у меня спросит? — В дверях стоял мистер Хебер. Его изогнутые солнечные очки не позволяли увидеть, обозлился он или что. — Морин, что тут у вас происходит?

— Джордану понадобился полицейский протокол.

— Понятно. — Он двинулся было к своему кабинету, потом обернулся. — А о чем вы хотели у меня спросить?

— О фотографиях. В протоколе сказано, что были сделаны снимки.

— Я это знаю. Я их запрашивал, но они еще не пришли.

— Когда они придут?

— Должны скоро быть. Мы тебе позвоним, как только их получим. У Морин есть номер твоего сотового?

Мистер Хебер вполне мог бы носить предупредительный знак со словами: «У меня нет времени!»

— Перед тем как я уйду, я должен вам что-то сказать!

И я выпалил все, что узнал про Сестру Кимберли и про Пятую, про то, что одна из них солгала о том, где была Пятая в тот вечер, когда мой отец был убит.

Мистер Хебер снял солнечные очки и произнес «Хм». Всего-навсего — «Хм». И больше ничего.

— Разве это не подозрительно?

— Да, согласен. Эти их рассказы не вяжутся друг с другом.

— Как вы думаете, что это может значить?

— Не знаю.

— Вы не знаете?

Не могу с уверенностью сказать, почему я вдруг решил, что он окажется способен воспринять это, запустить в какую-то свою мыслительную машину и выдать ответ, который — оп! — и выдернет мою маму из тюряги на свободу; только, кажется, где-то глубоко внутри я и правда ожидал именно чего-то такого.

— К сожалению, тут могут быть сотни самых разных причин, почему одна из них или они обе лгут. Однако, прежде чем ты двинешься хоть немного дальше, позволь мне дать тебе три небольших совета. Первый: люди в большинстве своем лгут. Второй: причина, по которой они лгут, чаще всего не имеет отношения к твоему делу. Третий: если ты не будешь осторожен, их более или менее невинная ложь может на самом деле сбить тебя с толку.

С этим Хебером была вот какая штука. Я никак не мог понять, чего он хочет: чтобы моя мать поскорее вышла из тюрьмы или чтобы я поскорее вышел из его конторы.

— Да ладно, — сказал я. — Не все же и каждый ходят повсюду и лгут без остановки.

— Нет, вовсе не все и каждый. Но тебя поразило бы, сколько лгунов всегда жужжит вокруг преступления.

Тут Морин пожала плечами.

— Боюсь, он прав, — сказала она.

Миль через пятнадцать от Сент-Джорджа Джонни прикончил всю еду, что была в фургоне. Он отер сахарную пудру с пальцев о колени, рыгнул, потом подумал и спросил:

— Куда едем?

— В полицейский участок Месадейла. Хочу попробовать сам получить те фотографии.

— У тебя что, совсем эта твоя гребаная крыша поехала?

— Остынь.

— Они же меня убьют!

— Не убьют.

— Ну ты и чудак! Я же этот город знаю вон насколько лучше тебя. Там же все как один вроде как шизанутые. — Он стукнул кулаком по щитку. — Останови свой гребаный фургон.

— Джонни, расслабься. Когда мы туда приедем, ты сможешь мне помочь.

— Если ты сейчас же не остановишь, я выпрыгну.

— Джонни, я знаю, что делаю.

— Я тоже. — Он подтянул свой мешок к себе на колени и, открыв дверь, сказал: — В тебе дерьма напихано под завязку, — и выпрыгнул наружу.

Это произошло так быстро, что я проехал еще полсотни ярдов, прежде чем смог остановиться. В окне заднего вида Джонни кувырком скатился с мостовой, крепко прижимая к груди мешок. Остановившись, он поднялся на ноги и вытряхнул песок из волос. Крутой малыш. И глупый. Я поехал задом по дороге, пока не поравнялся с ним.

— Залезай.

— Пошел ты!

— Гарантирую: я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось.

— А ты знаешь, что они мне сказали, когда меня вышвырнули? Сказали, если я когда здесь опять покажусь, кончится тем, что моя мама умрет. Так катись подальше за то, что повез меня обратно, и пусть твой гребаный фургон подальше катится, и твоя мать тоже, мне начихать на то, что с ней будет.

Он зашагал в направлении Сент-Джорджа, прижимая к себе свой маленький мешок, но ведь ему никак было не дойти пешком до города. Я снова поехал задом, пока не поравнялся с Джонни. Однако он все шагал по шоссе, а я все ехал задом наперед.

— Я не хотел тебя напугать. Ладно уж, давай залезай.

— Я никуда с тобой не поеду.

— Прекрасно. Что ты собираешься делать?

— Не твое гребаное дело!

— Слушай, ладно, не езди. Только дай мне тебя подвезти обратно в Сент-Джордж. Я высажу тебя, где захочешь.

Он все шагал по дороге, но вскоре произнес:

— Я с тобой не разговариваю.

— Джонни, ты ведешь себя как ребенок.

— А ты чего ждал? — Он вытер нос о плечо. — Я думал, ты крутой.

Мы продвинулись назад еще на двадцать ярдов.

— Эй, Морин рассказала мне про одно местечко, может, нам туда поехать?

Джонни остановился:

— Какое местечко?

— Есть один мужик — Джим Хук его зовут, он дом такой содержит…

Джонни снова двинулся вперед, а я снова сдал фургон задом.

— Ты его знаешь?

— Ты меня тоже уже вышвырнуть готов?

— Да нет, с чего ты взял? — Хебер был прав: люди все время лгут. — Слушай, вот что. Я тебя у кино высажу, а сам поеду в Месадейл. Когда вернусь, я тебя подхвачу.

— Только если ты пообещаешь вернуться.

— Обещаю.

Он поразмышлял над моим обещанием, поворачивая его и так и сяк, будто маленькое сокровище, найденное в песке.

— Идет. Только мне понадобится немного мелочи на сласти.

— Не проблема, — сказал я.

— И на попкорн.

— Я дам тебе пять долларов. — Я остановил фургон, и Джонни влез в машину. Электра приветствовала его, лизнув в нос. — Пристегни ремень.

— Как скажешь.

Следующие десять миль никто из нас не произнес ни слова. Когда мы подъезжали к Сент-Джорджу, мой сотовый снова ожил и показал, что есть сообщение. «Привет, Джордан, это Морин. Знаешь что? Те фотографии прибыли сразу, как ты ушел. Можешь забрать их в любое время».

 

МНОГОЖЕНСТВО:

[65]

ПРОПОВЕДЬ

Произнесена Бригамом Янгом в Молитвенном доме в Солт-лейке — Городе у Большого Соленого озера

29 августа 1852

Сейчас, после речи Старейшины Прэтта, я расскажу вам простым и понятным языком о том, почему мы верим, что многоженство есть установление священное и так будем верить всегда. Действуя в соответствии с нашей верой, вы неминуемо встретите тех, кто подвергнет сомнению ваше право на эту веру, тех, кто скажет вам, что такие действия вне закона. Я же скажу вам, что это они не понимают закона, и само собою разумеется, что они не понимают воли Господней.

Мы верим в многоженство, потому что так повелел Господь. Он возгласил об этом сначала Джозефу, а теперь и мне. Я не могу изменить Божье слово в угоду собственным нуждам, не могу я изменить Его слово и в угоду политике нынешнего дня. Божье слово есть слово Вечности, и таковым пребудет всегда. Человек, не согласный с нашей практикой многоженства, не соглашается с Богом. Его несогласие не есть несогласие с нами: это несогласие с его Творцом.

Мы обращаемся к авторитету Писания, ибо там, в Ветхом Завете, мы видим множество примеров, когда мужчина имеет много жен. Если мы принимаем Писание как выражение Истины Господней, тогда мы должны воспринять это как нечто неизменное и длящееся во Времени. Святые Последних дней явились, чтобы восстановить Божью Истину, как Он предназначил ее для человека. Весь христианский мир, начиная от папства и кончая многими восставшими чадами христианской церкви, сломя голову бросается в атаку на Истину Господню. Вместе с Джозефом — Его Пророком и со мной — последователем Джозефа Господь вышел восстановить Свои Истины, и мы совершаем это.

Кроме того, беря много жен, мы расширяем Его Царство. Мы осуществляем работу Авраама. Мужчина, женившийся на многих женщинах, и женщина, вошедшая в полигамную семью, совершают Божье дело: за свои дела они будут вознесены. Они ближе к Небесному Блаженству, чем мужчина, отвергающий это учение, или отвергающая его женщина. И так оно будет всегда.

Пусть все знают: я — сын Зеленых Гор Вермонта. Я возрос на глубоком понимании прав, данных всем нам конституцией нашей страны. Право на свободу совести, на свободу вероисповедания есть право, гарантированное всем гражданам. Оно включает и Святых Дезерета. Если вам встретится противник того, что я только что сказал, противник, не верующий ни в Истину Господню, ни в Авторитет Писания, ни в мое место как Его Пророка, тогда напомните вашему противнику о конституции нашей страны. Не может быть сомнения в том, что она открыто защищает наше право исповедовать свою веру, поскольку мы веруем именно так.

Братья и Сестры, действуйте безбоязненно и отстаивайте эти права, ибо они — наши и мы можем их потребовать!

 

Облепешенная женщина

[66]

— От тебя несет! — сказал Джонни.

— От меня несет?!

Но он был прав: несло от нас обоих. Я свернул и поехал к бассейну. Конверт со снимками лежал у меня на коленях, но мне не хотелось открывать его вот так сразу. Думаю, я их боялся. Не крови, нет, с этим я мог справиться. Я просто не был готов к тому, что они могли мне сказать.

Городской бассейн привлекает публику самого разного рода. Старух с больными коленями, наширявшихся подростков, бездомных бродяг, прячущихся от жары. Думаю, мы с Джонни вполне подпадали под этот последний разряд.

— Это будет доллар семьдесят пять с вас, — сказала девушка за кассой, — и доллар двадцать пять с вашего брата.

Я не стал ее поправлять, боясь, что это может задеть чувства Джонни, но он пропищал:

— Он так просто, он не брат мне! — (Мой взгляд сказал ему: «Не будь балдой!») — А что? Ты ведь не брат.

Мы бросили свои полотенца на самую тихую полоску бетона. Джонни бросился в воду первым, прыгнув в бассейн пятками вперед. Он подплыл к четырем мальчишкам, державшимся за разделители дорожек. Понадобилось всего десять секунд, чтобы его приняли в компанию. Они затеяли под водой игру в пятнашки, и Джонни носился вплавь по всему бассейну, совершенно счастливый. И чистый. Он смеялся со своими новыми друзьями, рубя ладонью воду, как каратист, и пуская фонтаны брызг им в лица. И совершенно забыв обо мне.

В конверте было двадцать снимков — ксероксы, но довольно четкие. Они почти до деталей документально подтверждали мое собственное представление об этой сцене. На снимках была дверь в отцовский подвальный кабинет с переводной картинкой-предупреждением «ВХОДА НЕТ». Внутри — крашеный бетонный пол, драная вельветовая софа, в углу — сумка-холодильник. Кровать не застлана. Даже на не очень четком ксероксе можно было разглядеть, что простыни грязные. Потом — его письменный стол. Дверь двойного шкафчика для документов, компьютер и круглый пластиковый контейнер от маргарина, полный боеприпасов. Следующие за этими фотографии были более наглядны: компьютерное кресло отца с жеваной дырой в сетчатой спинке и мокрое от крови. Кровь на сухой штукатурке густыми пятнами, как грязь на брызговике. Фотография компьютерного экрана показывала его покерную партию и чат, так грубо прерванный пулей. Фактически там было целых три чата, так что нашлось кое-что, о чем в «Реджистере» не сообщалось. Тот, что пригвоздил маму, между Главойсемьи2004 и Мисс-из-Пустыни, и два других, которые показались мне вполне нормальными, то есть, я хочу сказать, в данных обстоятельствах.

Главасемьи2004: где в сент-джордже?

АЛБЛИЛ: ты зна Малибу-Инн?

Главасемьи2004: ага

АЛБЛИЛ: недалеко оттуда

Главасемьи2004: живешь одна?

На этом чат и закончился. А вам приходилось когда-нибудь задуматься: что, если бы все обернулось иначе? Что, если бы отец сидел вот так, ожидая в перегретом возбуждении ответа «совсем одна», или «муж уехал до утра», или «вдвоем с подругой», и его сердце так перевозбудилось бы от глупой мужской надежды, что вдруг разорвалось бы? Только представьте себе такое! Его голова упала на грудь. Тело остывает в подвале. Сестра Рита нашла бы его таким — умершим из-за глупого старого сердца. Все было бы теперь совсем-совсем иначе.

Второй чат был такой:

Конфетка НВАЗУТ: возраст?

Главасемьи2004: 47 на вид 39–42

(Вот вам, пожалуйста!)

Конфетка НВАЗУТ: женат?

Главасемьи2004: да

Конфетка НВАЗУТ: иди трахай свою жену

Главасемьи2004: лучше погляжу как ты ее трахнешь

Конфетка НВАЗУТ: а писка у нее горячая?

Главасемьи2004: зависит

Конфетка НВАЗУТ: ты мерзкий членонос

Вот это они могли бы выгравировать на его надгробном камне.

Джонни плюхнулся на мое полотенце:

— Дай поглядеть.

Однако я перевернул фотографии вниз лицом.

— Слушай, если я твой кореш, как же я смогу помочь тебе вытащить твою маму из тюряги, если ты не будешь мне все говорить?

— Ты мне не кореш.

— Я тебя тоже люблю, братишка. — Он резко перевернулся на спину и отвернулся от меня. Потом: — А я упоминал, что знал твоего отца?

— Ну и что?

— Я только хочу сказать, он у нас в воскресной школе уроки вел.

— Подумаешь, большое дело.

— Ага, ты, наверно, прав. Тут и говорить не о чем.

— Как это — не о чем?

— Да так. Не стоит в эти дела вдаваться.

— О чем ты вообще речь завел?

— Ты пойдешь в бассейн или что?

— Сначала скажи мне, о чем речь.

— Сначала иди поплавай — ты провонял насквозь.

Я несколько раз проплыл взад-вперед по дорожке, минуя трио девчонок-подростков, каждая из них в бикини поменьше, чем у другой. Одна из них крикнула подружке: «Ну ты и сука!» Здорово, ничего не скажешь.

Когда я вернулся к своему полотенцу, Джонни просматривал фотографии.

— Ты что делаешь?

— А эту видишь? — Он протягивал мне последнюю фотографию из пачки.

— Я ее видел. А теперь верни-ка их мне.

— Господи, ты только посмотри на него!

Это была единственная фотография моего отца. Главысемьи2004, обмякшего в компьютерном кресле, с закатившимися глазами и открытым ртом; одна рука вывернута под странным углом, словно клешня. Он выглядел древним старцем — плоть обвисла на костяке. Всего-навсего диабетический, страдающий от артрита старик с отекшими щиколотками, поглощающий виагру. Отчего же мы все так его боялись?

— Балда, это нехорошо. Я понимаю: он был козел и все такое, но он все ж таки твой отец.

— Что ты собирался мне сказать?

— Только что он вел у нас уроки про конец времен. Постоянно повторял, что конец скоро наступит. Приносил свою пушку в церковь и показывал нам, как будет сражаться с врагом до конца. Это было вроде как… противно.

— И все?

— Ага. Я ведь сказал — тут и говорить не о чем.

Я лег на спину и перекинул руку так, что она загородила мне глаза. А вам когда-нибудь приходилось задумываться, как вы оказались там, где оказались?

Потом я резко поднялся и сел:

— А что у него за пушка была?

— Кажется, «Биг-бой». А что? Это важно?

— Не знаю.

Мы прошли к интернет-кафе, где я всегда оставлял Электру. Там было довольно сонно, на продавленной кушетке пара ребятишек неторопливо потягивала кофе с молоком. Кафе называлось «Облепешенная женщина», и девушка-готка, которая там работала, была влюблена в Электру. «Кто тут моя любимая девочка?» — воскликнула она, как только мы вошли, и говорила она уж точно не обо мне.

Я принялся набрасывать мгновенное сообщение. Переписав текст несколько раз, сочинил сообщение, которое звучало дружески, но серьезно:

Привет, я знаю, вы как-то были в чате с неким Главойсемьи2004. Могу я задать вам несколько вопросов? Я его сын и пытаюсь кое-что выяснить. Он умер в тот вечер, когда вы чатились, фактически он был убит. Нам многое неизвестно, и я пытаюсь связать концы с концами. Понимаю, это странно, но это правда.

Джонни сел к компьютеру, прочел мою записку до половины, шевеля губами, и его лоб пошел какими-то закорючками.

— Что? — спросил я.

— Ничего. Я же ничего не говорю.

— Тебе кажется, это ее спугнет? Я хотел, чтобы поискреннее звучало.

— Это твое шоу, братишка.

Скорее всего, он был прав. Я составил мгновенное сообщение, которое мало о чем говорило, просто «Привет, хочешь початиться?», и отправил его АЛБЛИЛ и Мисс-из-Пустыни.

Девушка-готка спросила, можно ли дать Электре чайный кексик.

— За счет заведения, — добавила она.

Она напомнила мне Пятую, а это, в свою очередь, напомнило мне, что я должен снова с ней поговорить.

— Ох ты, блин! — произнес Джонни. — Тебе почта!

Сообщение пришло от АЛБЛИЛ, и она сразу взяла быка за рога:

«Ты симпатично звучишь. Фотка есть?»

— Гол!

— Джонни, а ну сядь!

— Постой, погоди минутку. Дай взглянуть, какую фотку ты ей отправляешь. — Он глянул на снимок, который я извлек из своего майспейсовского профиля. — Неплохо. Но ты здесь выглядишь как гей.

— А я и есть гей.

— Думаю, все равно — пошли. Посмотрим, что выйдет.

Секунд тридцать спустя она ответила: «Мило, хо встре?»

— Ну ты и тип! Для гея ты здорово петришь, как дамочек обрабатывать. Скажи ей, пусть тут с нами встретится.

— С нами?

— Ну да. Между прочим, я ведь всего-навсего ребенок. Она только глянет на меня разок и усекет, что ты приличный парень.

Джонни был прав. Примерно через час в дверь вошла женщина. У нее была такая — бледновато-пухловатая — внешность, при которой женщина выглядит одновременно молодой и уже в летах.

— Получай свою добычу, — прошептал Джонни.

— Веди себя прилично.

Я окликнул женщину:

— АЛБЛИЛ?

Казалось, она малость испугалась, когда увидела, что со мной Джонни.

— Должно быть, ты — Джордан? Вау! Ты выглядишь точно как на фотографии. Знаешь, большинство парней выглядят совсем по-другому.

— Я знаю. Садись. Хочешь чего-нибудь выпить?

Она пожевывала дужку солнечных очков и посматривала на Джонни.

— Не ожидала, что ты сына с собой приведешь.

— Он просто друг. Я некоторое время за ним приглядываю.

— Раз этот тупарь не собирается меня знакомить, я — Джонни.

Он протянул ей руку. И вот ведь какая штука: в такие моменты, как этот, когда его рука повисла в воздухе, маленькая и явно мальчишечья, — только тогда я вспоминал, как мало ему лет.

— Джонни, а ты не хочешь…

— Ага, дай мне несколько квотеров, я в видеоигры поиграю.

Я отдал ему всю мелочь из карманов, и он вприпрыжку помчался к стойке.

— Думаю, это означает, что ты любишь детей.

— Никогда не задумывался над этим, пока он рядом не объявился.

— И давно ты за ним приглядываешь?

— Всего пару дней. Слушай, АЛБЛИЛ…

— Александра.

— Александра?

— АЛБЛИЛ — мое экранное имя. Александра Любит Быть Любимой И Любить. Я романтик. Вероятно, мне не следовало бы выставляться напоказ вот так сразу, но тут уж ничего не поделаешь.

— Да все нормально. — Вот тут я и правда почувствовал себя паршиво. — Я должен тебе кое-что сказать. Я пригласил тебя сюда, потому что хотел задать тебе несколько вопросов.

— Стоп! Должна сразу сказать: можешь задавать мне любые вопросы. Я такой человек. Мне нечего скрывать. Так что давай уберем этот барьер с нашего пути. Я начинаю: мне тридцать шесть, в разводе, двое детей, но они живут у экс-мужа в Кингмене, и ты сам можешь видеть на мне все эти лишние фунты — они никуда уже не денутся. Я так рада, что ты детей любишь. То есть я хочу сказать, это все облегчает, иначе могла бы возникнуть проблема.

— Уф, это не совсем то, что я имел в виду.

— А знаешь что? Ты мне нравишься.

— Я тебе мейл отправил вот по какой причине…

По мере того как я объяснял ей, в чем дело, ее глаза все расширялись, пока не увеличились до размера покерных фишек.

— Обожемой! Убит? — Она вытянула бумажную салфетку из диспенсера и прижала к губам. — Постой-ка. Ты мне соврал.

— Я не хотел. Ты пойми: она же мать мне. — (У Александры был такой вид, будто она не знает, остаться ей или уйти.) — Ты хотя бы помнишь, что сидела с ним в чате?

— Не знаю. Я все еще в шоке. — Она обмахивалась салфеткой; Джонни был поглощен видеоигрой, его маленькие руки словно прилипли к джойстику. — Не знаю, что хуже: что твой отец убит или что ты мне соврал.

— Дело в том, что он был настоящий подонок. Уверен, он даже не сказал тебе, что у него более двадцати жен.

— Обожемой, еще того хуже!

— Ну да. Он ведь жил в Месадейле. Так как тебе кажется, ты его помнишь?

— Тут должна быть какая-то ошибка. Я всегда отказываюсь чатиться с женатыми мужиками. Я по этой дорожке уже походила. Дважды.

— Да он, вероятно, солгал тебе об этом. Вспоминаешь что-нибудь?

— Не знаю. Я хочу сказать, я и правда люблю иногда в покер сыграть, чтобы попрактиковаться. Два-три раза в год мы с подругами в Вегас отправляемся на уик-энд, и мне хочется в форме быть. Когда, ты сказал, это было? В субботу? В какое время?

— Около одиннадцати.

— Да, это вроде совпадает. Думаю, я была онлайн. Только не думаю, что запомнила твоего отца персонально. Бывает, что я беру чат с тем, кто на покер-тейбле появится. Знаешь, просто чтобы человека не обижать.

— Он мог сказать, что он очень религиозен.

— Тут они все так говорят.

— Может, он про грузовики говорил? Он обожал грузовики.

— Не оригинально.

— Он большой охотник.

— А кто — нет? Ой, подожди! Это не он ветеран Войны в Заливе, с такой странной болезнью?

— Нет.

Так мы и сидели, без всякой пользы обмениваясь вопросами мимо цели и ответами без промедления, еще несколько минут, но вскоре оба осознали, что их чат был слишком незначителен, чтобы остаться в памяти.

— Мне не хочется, чтобы ты думал, что я много времени трачу на чат, сидя онлайн, — сказала Александра. — Только, по правде, так оно и есть.

— Если ты что-нибудь вспомнишь, у тебя есть мой адрес.

— Дай мне твой номер тоже на всякий случай. — Александра записала его в пустой записной книжке.

Оказывается, Джонни все это время не спускал с нас глаз, потому что бросился к нам со всех ног от своей видеоигры.

— Вы ему помогли?

— В общем — нет.

Ее ответ прозвучал так, будто она приняла все это близко к сердцу. Колокольчик на двери позвякивал еще долгие секунды после того, как она попрощалась с нами.

 

~~~

1 декабря 1852 г.

Дом-Улей Большое Соленое озеро

БРАТУ ГИЛБЕРТУ УЭББУ

Большое Соленое озеро

Мой дорогой Брат Гилберт!

Ты задал мне справедливый вопрос, и я постараюсь ответить тебе столь же справедливо. Факты твои соответствуют действительности. Действительно, бывали случаи, когда я публично обсуждал наш уникальный институт в такой манере, которая, я сознаю, не была вполне прямолинейной. Если обо мне следует судить только по этому единичному неблаговидному поступку, не принимая во внимание другие мои усилия и достижения, что же, так тому и быть.

Весьма нежелательно, чтобы тебе показалось, что я стремлюсь уйти от твоих обвинений, однако мне хотелось бы воссоздать контекст, требовавший моей сдержанности. Уверен, мне нет необходимости напоминать тебе о тех преследованиях, которым когда-то подвергались Святые. Беззаконные толпы, враждебные губернаторы и шерифы, по сотне врагов на одного друга — мы были и остаемся до сих пор народом, которого опасаются. Надо ли нам напоминать о погибших из Бригады Сиона, из Хонз-Милла, из Фар-Уэста? Есть ли такой Святой — где бы он ни был, — кто не льет слезы, заслышав название Картидж? Мы вечно будем слышать выстрел, унесший жизнь нашего возлюбленного Джозефа.

Сверх всего, я вижу, что здесь, на земле, я облечен двумя обязанностями. Во-первых, я должен делать все возможное, чтобы вести верующих к Небесному Блаженству. Такова моя смиренная задача. Во-вторых, я должен защитить и оберечь десятки тысяч Святых, рискующих своим благополучием из-за того, что верят в Восстановление. Если бы я открыто признал существование нашего уникального института до того, как мы достигли безопасного укрытия в Зайоне, я подверг бы риску жизнь всех Святых, в том числе и твою. Я высоко ценю твое письмо и приглашаю тебя, Юный Друг, посетить меня в моем Доме-Улье. Больше всего среди нашей молодежи меня восхищает тот, кто может действовать с открытым сердцем и пытливым умом. А теперь иди вперед и раздели со мной Истину, ибо это она и есть.

Будь добр, передай мои приветствия твоим родителям, твоему брату Аарону и твоей сестре Энн Элизе, этому ангелу.

 

Упорные мальчики

— Куда теперь, Нэнси Дрю?

Мы с Джонни направлялись в Канаб. Это происходило в то время дня — далеко за полдень, — когда стоит такая жара, что кажется, машина вот-вот полыхнет сама собой. Проезжая близ Месадейла, мы разминулись с грузовиком, в кабине которого сидели трое пожилых Перваков — мужики с желтовато-седыми волосами, набриолиненными и зачесанными назад; один глаз у каждого был прищурен. На троих у них, видимо, приходилось сорок или пятьдесят жен и полторы сотни ребятишек. Грузовичок этот обошелся кому-то из них не меньше чем в пятьдесят тысяч баксов, да еще он по-сутенерски тонировал окна и поставил на крышу кабины металлический багажник. Если у вас дома два десятка жен, но власти признают только одну в качестве вашей законной супруги, то остальные девятнадцать получают пособие. Чем больше жен и детей, тем больше велферовских чеков. Вот каким образом человек, нигде не работающий и вынужденный кормить семьдесят ртов, может позволить себе купить такой грузовичок. Да еще откаты от Церкви за клятву положить жизнь на защиту Пророка, когда вся эта хреновина лопнет по швам.

Мы проехали плакат, вопрошавший: «В ОДИНОЧЕСТВЕ? НУЖНА ПОМОЩЬ?» На нем была изображена девушка, одиноко идущая по пустой дороге, не похожей ни на одну из близлежащих дорог. Телефонный номер, начинающийся на 800, и адрес в Солт-Лейке. У меня была сестра, которую этот плакат здорово подвел. Номер телефона работает только в дневные часы. Но никто ведь не может позвонить в дневное время. Моя сестра — она была дочерью двенадцатой жены моего отца (мне так кажется). Как-то ночью она проснулась около трех или, может, четырех, прокралась вниз и набрала этот номер, веря, что они явятся ее спасать. Она даже чемоданчик небольшой упаковала. Готова была. Только знаете, куда они передали ее звонок? Прямо в полицейское управление Месадейла. А оттуда позвонили отцу. А он отвез ее к своему брату, и тот на ней женился. Я помню, отец сказал ей: «Тебе шестнадцать. Пора».

Мы проехали поворот на Месадейл и посмотрели на большие дома, там, далеко от шоссе. Я подумал обо всех наших детях — о диспепсических младенцах, о малышах в чесоточных расчесах, о вечно голодных девчонках и мальчишках, об одиноких подростках, обо всех них, тосковавших без любви. Я подумал о маме.

— Слава богу, мы выбрались оттуда, — произнес Джонни.

— Мне так хотелось бы помочь и всем другим ребятишкам, — откликнулся я.

— Сейчас намного чаще девчонки убегают. По ночам. Они просто исчезают.

— Пророк, наверное, из-за этого просто паром писает.

— Тут была одна девчонка, просто потрясная, может, лет пятнадцать ей было, Пророк сам хотел на ней жениться, а она взяла да и дала деру.

— Куда же они бегут?

— Куда угодно, только бы подальше отсюда.

В Канабе я припарковался примерно в квартале от «Мега-Байта». Джонни намеревался попробовать разговорить Пятую.

— Ты веди себя так, вроде ты узнал ее по Месадейлу. Скажи, ты, мол, тоже сбежал. Потом спроси ее, когда она ушла. Мне надо выяснить, лжет она или нет. Вот, возьми два доллара.

— Два доллара?

Я выдал ему еще три бакса, и он закатил глаза под лоб:

— Дай мне полчаса на это дело.

Джонни выпрыгнул из фургона. Он выглядел таким уверенным в себе, был так доволен, что способен мне помочь, что я впервые с беспокойством подумал о том, как я сумею от него избавиться. В ожидании его возвращения я развернул карту Калифорнии. В складках карты я держу свои наличные. У меня оставалось сто девяносто два доллара и еще на кредитной карточке что-то вроде двухсот восьмидесяти. Меня просто доканывал бензин. После четырех дней в Юте единственное, что я знал точно, — это что мне необходимо вернуться в Пасадину вовремя, чтобы успеть на работу по ремонту той детской.

Я позвонил Роланду, но попал на автоответчик. «Я теперь не очень надолго тут задержусь», — сказал я.

— Ну вот и все дела, — заявил Джонни, забираясь в фургон. — Она тебе наврала.

— Как ты узнал?

— Я вошел, заказал сэндвич с ветчиной и сыром — между прочим, спасибо за деньги — и сказал: «Ты мне вроде как знакомой кажешься». Ну, она посмотрела на меня типа: «А я тебя знаю?» Ну, тут я говорю: «Ты из Месадейла». Понимаешь, что хорошо в том, что я еще маленький: я не мог ее перепугать до смерти. Она отвечает: «Ну да». А я: «Так я же тоже». Ну и я иду дальше типа: «Погоди минутку, ты вроде одна из дочек брата Скотта, верно? Я тебя в церкви видел». Она только кивнула и как-то немного смущенно глядеть стала: вроде, может, меня кто подослал. Ну, меня кто-то и подослал, только ведь ей про то неизвестно, так что я валю дальше: не беспокойся, мол, я тоже сбежал. А потом я прямо: «Так что, ты была еще там, когда его кокнули?» Знаешь, чего она сказала? Она говорит: «Ага, я хотела маму вытащить оттуда, я знала: что-то плохое вот-вот случится, только она уходить со мной не захотела. Так что теперь я не представляю, что с ней случиться может». — Джонни замолк, очень довольный собой. — Ну, как тебе это в качестве ключа или наводки на версию?

— Ты плохих полицейских фильмов насмотрелся.

— Просто сделал то, чего ты не смог.

— Поехали.

— А куда теперь направляемся?

— Ремень пристегни!

— Чего? Ты что, теперь моя мамочка?

Мы остановились у ларька с кукурузными лепешками тако, в которые ломтики куриного мяса или ветчины завертывают, затем выехали к началу совершенно пустой прогулочной тропы. Пока мы ели, солнце село и пустыня из розовой стала красной, потом синей, потом черной. Луна еще не взошла, и в фургоне стало очень темно, единственное, что я мог разглядеть, были белые пакеты от лепешек. Электра заснула на футоне, и кругом было бы очень тихо, если бы не ветер. Я думал, Джонни тоже заснул, но он вдруг сказал:

— Я это делал.

— Что делал?

— Ну, ты понимаешь. С парнем.

— Что?!

— В Вегасе. Всего пару раз. Я дошел до последнего бакса. — Было слишком темно, чтобы увидеть его лицо. — Мне не понравилось.

— Это нормально.

— Не думаю, что я гомик.

— Я тоже так не думаю.

— Но если бы я был, ты бы мне понравился.

— Что ж, спасибо.

— Джордан?

— Да.

— Я больше не хочу это делать.

— Тебе и не придется.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Потому что на самом деле я с бо льшим удовольствием трахал бы какую-нибудь цыпочку.

— Ты — самый страшный грубиян из всех, кого я знаю.

— Спасибо.

Потом мы с ним заговорили о том, что каждому из нас пришлось пережить.

— А помнишь, наш Пророк говорил нам, что можно обрюхатить девчонку, если посмотреть на нее, когда у тебя встал? — Джонни закинул голову назад и расхохотался, будто это была самая смешная вещь на свете. — Но лучше всего во всем этом было то, что мы-то ему верили! Ох, господи, я думал, что всех девчонок в городе завалил.

Мы все смеялись и смеялись над идиотским дерьмом, которому когда-то верили. А что еще нам оставалось делать? Перестав смеяться, мы некоторое время молчали.

— Джонни?

— Да?

— Мы сегодня ночью туда поедем.

Джонни молчал.

— Ты согласен?

Он по-прежнему ничего не говорил. Потом произнес:

— Если ты едешь.

 

В НАШЕМ ДОМЕ

Стихотворение Лидии Тафт Уэбб [69]

 

Пушка на экране

Когда мы въезжали в Месадейл, Джонни не сводил внимательных глаз с дороги.

— Пока что все в норме, — произнес он. — Не думаю, чтобы нас заметили.

На одной из боковых улочек мы проехали мимо дома, крытого водостойкой фанерой и брезентом. Перед ним к столбу были привязаны две лошади.

— Вот мой дом, — сказал Джонни. — Такой нужник!

— Ты по нему скучаешь?

— А ты как думаешь? — Потом: — Странно, правда?

— Что?

— Что я так близко от дома.

— Если исключить, что это больше тебе не дом, — напомнил я. — Вовсе не дом больше.

Дом Куини, когда мы к нему подъехали, был тих, и патрульной машины, как я и надеялся, видно не было.

Мы шли по въездной аллее к дому, когда дверь гаража вдруг начала закатываться наверх, открыв пару ног.

— Влезайте сюда!

Мы подлезли под дверь, и она стала опускаться.

Ночная сорочка Куини была обрезана у колен, и под ней явно не было священного тайного белья. Куини могли подвергнуть публичной порке за то, что она вышла в таком виде. Или изнасиловать. Или отлучить. Или подвергнуть всем трем наказаниям сразу.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

— А это кто?

— Друг.

— Друг? — Тут она поняла. — Ох, ну и дерьмо, Джордан! Ты же все испортишь!

— Успокойся. Хайрама ведь нет дома, верно?

— Верно, только его новая жена здесь, в доме.

— Новая жена?

— Их запечатали вчера. Пророка достала наша моногамия. Он заявил, что это посылает дурной сигнал. У Хайрама не оставалось выбора.

— Романтично. Сколько же лет новой жене? Она молодая?

— Старая. Примерно девятнадцать.

— Только-только в легальный возраст вошла.

— Балда, а ты те дивидишки видел?

— Не сейчас, Джонни, помолчи.

— Вам придется сейчас уйти, — сказала Куини.

— Мне надо, чтобы ты кое-что выяснила у мужа.

— Ш-ш-ш, ты потише. Она сплетница каких мало, и глаз как у ястреба. Она меня уже возненавидела.

Как мне хотелось, чтобы Куини сказала: «Да пошли они все!..» — и влезла в мой фургон и уехала бы отсюда… Только в реальной жизни люди делают это совсем не так часто, как вам кажется.

— Не смотри на меня так, — сказала она.

— Как?

— Как будто ты думаешь, что я чокнутая. Я же не такая, как ты. Я не могу так просто уехать.

— Я не так просто уехал.

— Ты же понимаешь, что я хочу сказать. Кроме того, сейчас не очень подходящее время.

— Почему нет?

Тут до меня вдруг дошло, что она беременна. Как я мог сразу не догадаться?

— Сколько уже?

— Три месяца. Я уверена, что скоро окажусь на постельном режиме. Прошлый раз мне пришлось пролежать на спине чуть ли не шесть месяцев.

— Слушай, все это очень мило и всякое такое, — ввязался в разговор Джонни, — только, может, у тебя найдется что-нибудь поесть?

— Ребята, вам надо уходить.

— Я понял, только я с голоду помираю.

— Подождите здесь, и — тихо! Не шумите.

Пока мы ждали, Джонни проверил оружие Элтона. Сувенирные кремниевые пистолеты, пара снайперок, пневматический дробовик, детское ружье и старинный револьвер с золоченым барабаном.

— Если дела пойдут плохо, у меня, по крайней мере, нож есть.

— Тоже туда же — ты и твой нож!

Куини вернулась с булочкой и стаканом молока, и Джонни расправился с ними так, будто не ел целую неделю.

— Куини, — начал я, — я должен спросить у тебя: ты знаешь что-нибудь о полицейском протоколе?

— Хайрам не говорит со мной о таких вещах.

— Ты могла бы спросить у него, почему расследование не завершено?

— Он удивится, с чего это я спрашиваю. А с этой в доме все будет еще сложнее.

— Попытайся.

— А что я отвечу, если он спросит, почему мне захотелось узнать это?

— Скажи, многие тут у вас толкуют об этом, ну вроде как сестры-жены в коопе. Они интересуются и спрашивают у тебя.

Она обдумывала мои слова.

— Но даже если он мне скажет, как я тебе-то передам?

— Ты мне на сотовый сможешь позвонить?

— Он узнает.

— А мейл у тебя есть?

И она, и Джонни посмотрели на меня типа: «Ну что за идиотский вопрос!»

— Тогда оставь мне записку на почтамте, у сестры Карен.

Куини молчала. Я понял: она это сделает.

— Сколько времени тебе может понадобиться? — спросил я.

— До завтра. А теперь лучше вам уйти. Она может заинтересоваться, чего это я тут, в гараже, делаю. И поосторожнее. Сделай мне одолжение, Джордан, не приходи больше. Я тебя люблю, но ты вот-вот навлечешь на нас массу неприятностей.

Обратный путь до шоссе мы проделали по совершенно пустой дороге. В домах горели огни, но кругом не было видно ни души.

— Не думаю, что нас кто-нибудь заметил, — сказал я.

Джонни обернулся — посмотреть на город, все дальше уходивший от нас в окне заднего вида.

— Интересно, отчего это нам так ужасно не повезло родиться в этом городе?

— Откуда мне знать.

— А знаешь, что мне мама сказала, когда мы прощались?

— Что?

— «Увидимся на Небесах». — Он фыркнул. — Небеса… Да пошли они в задницу, эти Небеса!

— А знаешь, что моя мама сказала? «Когда-нибудь ты поймешь».

Как раз в этот момент пикап с незажженной мигалкой выбрался из кустов на дорогу и поехал за нами. Он быстро нагонял нас, и на раме над крышей его кабины вспыхнул целый ряд огней, заполнив наш фургон серебристо-голубым светом.

— Блин, — произнес Джонни.

Электра принялась лаять у окна задней дверцы.

— Ты не видишь, кто там?

— Эти огни рассмотреть мешают.

Пикап прибавил газу и почти поравнялся с нами, потом немного отстал и опять надвинулся на меня сзади. Вокруг нас все было черно, кроме жесткого света огней над крышей полицейской машины.

— Видно, нас все-таки кто-то заметил, — сказал я.

— Господи, ну, блин, и затрахали нас тут!

— Держись крепче, — предупредил я.

Я развернулся на дороге, подняв целую тучу красной пыли. Пикап притормозил, давая мне место.

— Он с нами просто играет, — сказал я.

— Ты уверен?

— Нет.

— Как думаешь, кто это?

— Может быть кто угодно.

— Думаешь, сам Пророк?

— Нет. Не знаю.

Я саданул по тормозам. Электра слетела с футона, а пикап резко свернул с дороги в придорожную полынь. Теперь его огни освещали пустыню: похоже было, будто ярчайшая луна взошла над песками и кустарниками.

— А теперь видишь, кто там?

— Только один мужик.

— Как выглядит?

— Как ослиная задница.

В зеркало заднего вида я наблюдал, как пикап выбирается на дорогу из полыни. Его чудовищные колеса вращались в песке, отплевывая назад песчаные фонтаны. Наконец пикап перебрался через песчаный вал, лежавший обочь дороги, и встал нормально. Его огни снова освещали дорогу впереди, но мы были за пределами освещенного пространства. Когда мы добрались до шоссе, я вздохнул:

— Мы в порядке.

— А вдруг он станет нас преследовать?

— Не станет. Такое дерьмо сойдет ему с рук только в Месадейле.

— Надеюсь, он на моей маме не отыграется.

— Он не тебя искал.

По дороге в Сент-Джордж я пытался обдумать разные вещи, но Джонни не замолкал, все болтал и болтал о том, как его мать и отчим поломали ему всю жизнь.

— А хочешь знать, как моя мама связалась с отчимом?

— Не очень.

— Мы жили недалеко от Бригам-Сити — моя мама и я с ней, одни, я хочу сказать. Вдруг однажды, когда мне пять лет было, она швыряет мои вещички в машину и везет нас сюда, в Месадейл. А я типа: «У нас что, каникулы?» А она мне такое: «Ты скоро привыкнешь». И мы стали жить с отчимом. Не скажу точно, как они познакомились, только думаю, по мейлу, или через интернет, или через что там еще. Я помню, первый раз, как я его увидел, подумал: это что, чей-то дедушка? Он даже тогда уже был старый. Тощий и с таким, знаешь, стариковским запахом. Он сказал: «Я думаю, тебе здесь понравится». А я ответил: «Сомневаюсь». Тогда он знаешь что сделал? Он влепил мне пощечину. Это было в первый раз, что меня кто-то ударил, так что я просто на маму посмотрел, так типа: «И ты позволишь ему так со мной обращаться?» Ну, я хочу что сказать: я так был уверен, что она сразу нас обратно домой отвезет, в ту же минуту, но она только сказала: «Джонни, ты должен слушаться папу». Вот тогда я понял, что мама моя — человек конченый, исключая, что, когда тебе пять, ты не знаешь, что такие слова означают. Все, что я понял, — это что моя мама больше не моя мама, что-то с ней случилось, и они мне объяснили, что, если я сделаю что-то не так и разозлю старикашку, Бог на моей маме отыграется.

— Это все та же самая история, — заметил я. — Повторяется снова и снова.

— Господи, как мне хочется, чтобы моя мать тоже взяла бы и одним выстрелом выбила ему из груди его гребаное сердце!

— Моя мама не убивала моего отца.

— Ну да ладно, ты же понимаешь, что я хочу сказать.

К тому времени как мы добрались до Сент-Джорджа, почти все везде уже позакрывали, но в кафе «Облепешенная женщина» еще горел свет. Девушка-готка лежала грудью на стойке с бубликами и смотрела телевизор. Выглядела она так, будто это был самый скучный вечер в ее жизни.

— Наконец-то хоть один посетитель, который мне всамделе нравится! — сказала она.

Пока Электра с Джонни выпрашивали у нее печенье, я бросился к компьютеру — проверить почту.

— Есть что-нибудь от цыпочек? — спросил Джонни.

Я пощелкал мышью:

— Вроде бы пришло что-то от Александры.

— Придурок, она же тебя хочет! Открывай!

Было очень приятно с тобой познакомиться. Мне жаль, что такое случилось с твоим отцом. Но знаешь что? Я нашла его фотку в моем компьютере. Мы с ним початились совсем недолго, так что если бы я и помнила больше, уверена, это не принесло бы много пользы. Но вот фотка, которую он мне послал. Я подумала, она может быть тебе нужна.

Я открыл приложенную фотографию, и она медленно, сверху вниз, развернулась на экране. На ней был мой отец с таким сообщением: «Как видишь, я люблю мои пушечки!»

— Ну блин! — высказался Джонни. — Он этим пользуется, чтобы цыпочек ловить!

Отец стоял в своем подвале в дешевом галстуке винного цвета, обнимая одной рукой женщину, лицо которой было зафотошоплено так халтурно, что в ней легко узнавалась моя мама. Они держали между собой пушку, как рыбаки позируют со своей добычей. Если ты вырос не за решеткой, у тебя есть хотя бы то преимущество, что ты разбираешься в оружии. Пушка на экране была — винчестер «Биг-бой», и у него на дуле сидел глушитель размером с банку из-под «Маунтин дью».