Глава 18

Гарион видел свою бабушку — или ее образ — уже не единожды и всякий раз дивился их поразительному сходству с Полгарой. Различия, разумеется, имелись. Волосы Полгары были темны, почти черны, а глаза сверкали, словно два сапфира. У Полидры же волосы золотистые, лишь слегка темнее, чем у Бархотки, а глаза янтарные, словно у волчицы. Но черты лица у двух женщин были совершенно одинаковы — такое же сходство Гарион некогда отметил между Полгарой и ее сестрой Белдаран. Теперь Белгарат, его жена и дочь уединились в дальнем конце комнаты, а Белдин, злобно сверкая глазами, в которых, однако, стояли слезы умиления, как мог загораживал воссоединившееся семейство от любопытных взоров и непрошеного вторжения.

— Кто она? — спросил у Гариона озадаченный Закет.

— Это моя бабушка, — просто ответил Гарион. — Супруга Белгарата.

— Вот уж не знал, что он женат!

— Откуда тогда, интересно, взялась Полгара?

— Об этом я как-то не подумал…

Закет огляделся и заметил, что Сенедра и Бархотка то и дело прижимают к глазам свои тоненькие платочки.

— Почему у всех глаза на мокром месте? — спросил император.

— Мы все считали, что она скончалась, когда производила на свет Полгару и ее сестрицу Белдаран.

— А сколько лет тому назад это было?

— Тетушке Пол примерно три тысячи лет от роду, — рассеянно ответил Гарион. Закет изумился.

— И Белгарат все это время прожил горьким вдовцом?

— Да.

Сейчас Гарион не был расположен к беседе. Ему хотелось лишь упиваться зрелищем лучащихся радостью лиц своих близких. Своих близких… Эти слова пришли ему на ум непрошеными — и он вдруг вспомнил тот день, когда узнал, что тетушка Пол на самом деле вовсе не его родная тетушка. Он ощутил себя тогда таким одиноким, почувствовал себя сиротой в самом ужасном, самом жестоком смысле этого слова. Это длилось долгие годы, но теперь все позади. Почти все его близкие нынче в сборе. Белгарат, Полидра и Полгара не произносили ни слова — в этом не было нужды. Они просто сидели в креслах, держась за руки. До Гариона постепенно начало доходить, сколь сильные чувства обуревают их сейчас. Но он вовсе не ощущал себя сейчас отрезанным от них, а, напротив, искренне разделял их радость.

Дарник тихонько подошел к друзьям. Даже у этого твердого и весьма практичного человека в глазах стояли слезы.

— Почему бы не оставить их одних? — спросил он. — К тому же давно пора собираться в дорогу. Корабль ждать не станет.

— Она сказала, что ты знал, — укорила мужа Сенедра, когда они возвратились в свою комнату.

— Да, знал, — сознался он.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Она просила меня молчать.

— Но ведь я твоя жена, Гарион! Ко мне же это явно не относится!

— Не относится? — с деланным изумлением переспросил он. — А кто выдумал это правило?

— Я, только что, — призналась Сенедра и обняла мужа за шею. — О Гарион, я люблю тебя!

— Искренне на это надеюсь. Будем собираться?

Вскоре они вернулись в гостиную. В коридорах королевского дворца было прохладно, но в сводчатые окна сочился золотой утренний свет, словно сама природа радовалась вместе с ними, благословляя этот особый день.

К тому времени, как они возвратились, Белгарат, его жена и дочь уже вполне овладели собой.

— Хочешь, я тебя со всеми познакомлю, мама? — спросила Полгара.

— А я со всеми уже знакома, — улыбнулась Полидра. — Разве ты забыла, что я не первый день с вами?

— Но почему ты не открылась мне?

— Хотела, чтобы ты сама обо всем догадалась. Ты несколько разочаровала меня, Пол.

— Мама! — запротестовала Полгара. — Только не при детях!

Они обе рассмеялись — даже смех у них был одинаковый, грудной и искренний.

— Дамы и господа, — сказала Полгара, — это Полидра, моя мамочка.

Все сгрудились вокруг живой золотоволосой легенды. Шелк с изысканной грацией поцеловал Полидре руку.

— Полагаю, госпожа Полидра, — хитровато заговорил он, — Белгарата можно поздравить. Но основная тяжесть ложится именно на ваши плечи. Ваша дочь вот уже три тысячелетия подряд безуспешно пытается его перевоспитать. Результата пока не видно…

Полидра улыбнулась.

— Но в моем арсенале куда больше средств — и они много действеннее, принц Хелдар. Сестра куда опытнее этой юной волчицы.

Полидра, сама того не осознавая, продолжала строить фразы в соответствии с нормами волчьего языка.

— Ну ладно, Полидра, — выступил вперед Белдин, — расскажи, что на самом деле приключилось? Когда девочки появились на свет, Учитель явился к нам и сообщил, что тебя более нет с нами. Мы все решили, что ты умерла. Младенцы сутки напролет орали полных два месяца, а мне волей-неволей приходилось быть при них нянькой. Что же случилось с тобой?

— Алдур не солгал вам, Белдин, — спокойно ответила она. — Меня не было более с вами — в самом прямом смысле. Видишь ли, вскоре после того, как родились девочки, мне явились Алдур и Ул. Они сказали, что поручают мне великую миссию, которая потребует от меня не менее великой жертвы. И я должна была оставить всех вас, дабы подготовиться к этой миссии. Я покинула Вейл и отправилась с Улом в Пролгу за наставлениями. Время от времени он позволял мне незримой являться в этот мир, чтобы видеть вас. — Она тяжелым взглядом смерила Белгарата. — Нам о многом надобно потолковать, Старый Волк…

Белгарат вздрогнул.

— Но, может статься, вы можете хотя бы в общих чертах описать нам эту вашу великую миссию? — осторожно спросил Сади.

— Увы, нет.

— А я на это и не рассчитывал… — пробормотал евнух.

— Здравствуй, Эрионд, — поприветствовала Полидра светловолосого юношу.

— Здравствуй, Полидра, — ответил он.

Эрионд, как всегда в подобных случаях, не выказывал и тени изумления. Гарион начинал подозревать, что мальчик вообще не умеет удивляться.

— Ты очень вырос с тех пор, как мы виделись.

— Конечно.

— Ты готов?

От этих слов Полидры по спине у Гариона побежали мурашки — он внезапно вспомнил свой странный сон накануне того самого дня, когда ему стало известно, кто он такой.

Тут раздался деликатный стук в дверь. Дарник отворил — на пороге стоял рыцарь в сверкающих латах.

— Его величество удостоили меня чести сообщить вам и товарищам вашим, что корабль уже ожидает вас в гавани, господин рыцарь.

— Но я не… — начал было Дарник.

— Оставь все как есть, Дарник, — прервал его Шелк и обратился к рыцарю: — Не соблаговолите ли сказать, господин рыцарь, где могли бы мы видеть его величество? Нам предстоит проститься с ним и выразить искреннюю нашу благодарность за его бесконечную доброту.

— Его величество ждет вас в гавани, господин. Там он простится с вами и пожелает вам удачи в великой миссии, которую призваны вы исполнить.

— Тогда мы поспешим, господин рыцарь, — пообещал маленький человечек. — Заставлять ждать одного из величайших монархов мира было бы пределом неучтивости с нашей стороны. Позвольте заверить вас, господин рыцарь: то, как вы выполнили королевское поручение, делает вам честь — и мы в долгу у вас.

Сияющий рыцарь поклонился и вышел.

— Да где ты научился так разговаривать, Хелдар? — ошарашенно спросила Бархотка.

— Ах, любезная госпожа, — столь же изысканно ответил Шелк, — неужели вам неведомо, что порой под заурядной личиной скрывается тонкая душа поэта? И если будет на то воля ваша, то в доказательство я сложу изысканную оду каждой прелестной части вашего непревзойденно прекрасного тела.

Он беззастенчиво оглядел ее с головы до ног.

— Хелдар! — воскликнула девушка, заливаясь краской.

— А знаешь, это очень забавно, — сказал Шелк, разумея при этом цветистый старинный слог, — по крайней мере, Гарион надеялся, что имелось в виду именно это. — Как только язык привыкает ко всяким этим «извольте», «соблаговолите» и «благоугодно», все идет как по маслу. Да и звучит красивенько, правда?

— Мы со всех сторон окружены мошенниками, мама, — вздохнула Полгара.

— Белгарат, — начал практичный и деловой Дарник, — видимо, нет смысла брать с собой лошадей? Ведь мы наверняка будем карабкаться по скалам по колено в бешеных волнах, когда доберемся до этого рифа. Зачем же мучить животных?

— Наверное, ты прав, Дарник, — согласился старик.

— Тогда пойду на конюшню и поговорю с конюхами, — сказал кузнец. — А вы все ступайте в гавань. Я вас догоню.

И Дарник невозмутимо удалился.

— В высшей степени практичный человек, — заметила Полидра.

— Но под личиной человека заурядного скрывается истинный поэт, мамочка, — улыбнулась Полгара. — И ты не поверишь, сколько радости приносит мне эта особенность моего мужа!

— Полагаю, всем нам следует спешно покинуть этот остров, Старый Волк, — сказала мужу Полидра. — Еще денька два — и все будут сидеть по углам, кропая дурные вирши.

Тут явились слуги, чтобы отнести в гавань поклажу, а Гарион с друзьями, пройдя по роскошной анфиладе дворцовых залов, очутились на улицах Дал-Перивора. Хотя утро выдалось ясное и солнечное, но на западе уже клубились тяжелые пурпурные облака — красноречивое свидетельство того, что над рифом Корим с погодой явно не все ладно.

— Полагаю, это надо было предвидеть, — горестно вздохнул Шелк. — Ах, если бы хоть однажды — лишь один-единственный разочек — одно из этих великих событий произошло в ясный погожий день!

Гарион вполне осознавал, что скрывается за этой непринужденной болтовней. Ни один из его друзей не свободен был от естественного страха в преддверии грядущей встречи. У всех в мозгу сидели занозой слова Цирадис, сказанные в Реоне, — что один из них сложит голову во время единоборства. И каждый в меру сил пытался гнать от себя эту мысль — такова уж человеческая природа. Гарион, кое о чем вспомнив, приблизился к келльской прорицательнице, чтобы перекинуться с ней словечком.

— Скажи, Цирадис, надобно ли нам с Закетом вновь облачиться в доспехи перед высадкой на риф? — Он взялся двумя пальцами за ткань камзола, который с таким облегчением надел нынче поутру, надеясь, что ему никогда более не придется заковывать себя в сталь с головы до пят. — Ну, я имею в виду, что если встреча будет, так сказать, чисто «духовной», то в этом ведь нет надобности, правда? Но если все же есть вероятность столкновения, то следует быть во всеоружии…

— Ты прозрачен, словно стекло, Белгарион, — ласково упрекнула его прорицательница. — Как наивно пытаешься ты получить у меня ответы на вопросы, кои я не вправе с тобою обсуждать! Делай, как сам сочтешь нужным, король Ривы. Однако простое благоразумие диктует не пренебрегать крепкой сталью в преддверии возможных неожиданностей.

— Благодарности моей нет предела, — усмехнулся Гарион. — Советы твои — средоточие мудрости.

— Сколь жалки твои попытки шутить, Белгарион!

— Как можно, великая прорицательница?

Он еще раз улыбнулся ей и отошел туда, где Белгарат и Полидра рука об руку шли вслед за Сади и Закетом.

— Дедушка, мне только что удалось выудить из Цирадис кое-что важное.

— Если это и впрямь так, то это нечто новое, — отвечал старик.

— Думаю, там, на рифе, может разыграться битва. Я спросил ее, надо ли нам с Закетом снова влезать в латы. Она не ответила прямо, но намекнула, что это не самая дурацкая идея — просто так, на всякий случай.

— Тогда стоит предупредить остальных. Нельзя допускать, чтобы они угодили в неожиданную переделку.

— Я это сделаю.

Король, окруженный празднично разодетой свитой, уже поджидал их на пристани, выдающейся далеко в покрытое легкой рябью море. Невзирая на погожее утро, монарх был облачен в горностаевую мантию, а голову его венчала массивная золотая корона.

— Счастлив видеть вас, Белгарион из Ривы, и благородных спутников ваших и с искренней грустью расстаюсь с вами. Многие из присутствующих здесь высокородных особ просили у меня позволения произнести по этому поводу речи, но ради вас я безжалостно отказал им, будучи прекрасно осведомлен о неотложности вашего дела.

— Вы — настоящий и преданный друг, ваше величество, — с искренней благодарностью за то, что его избавили от бесконечных витиеватых речей, сказал Гарион. Он тепло пожал руку королю. — Знайте, что если Небо дарует нам завтра победу, то мы возвратимся на сей благословенный остров, дабы выразить глубочайшую благодарность и вам, и вашим придворным, которые отнеслись к нам со столь изысканной учтивостью и искренним радушием. — «Да и за лошадьми так или иначе пришлось бы возвращаться», — подумалось ему. — Теперь же, ваше величество, великие дела ждут нас. И мы расстаемся с вами, устремляясь навстречу нашей судьбе. Если будет на то воля богов, вскоре мы возвратимся. Прощайте, друг мой.

— Прощайте, Белгарион из Ривы. — Король, казалось, вот-вот расплачется. — И пусть даруют боги победу вам и вашим спутникам!

— Молю Небо, чтобы было так.

Гарион весьма эффектно взмахнул полой плаща и направился во главе процессии к сходням. Оглянувшись через плечо, он заметил Дарника, проталкивающегося сквозь толпу. Это было как нельзя кстати — едва только все они взойдут на борт, можно будет сразу приказать отдать концы, тем самым избавив себя от необходимости слушать бесконечные прощальные напутствия и махать в ответ рукой.

Вслед за Дарником слуги толкали тележки с поклажей. Тюки быстро погрузили на корабль, и Гарион направился прямиком в рулевую рубку, чтобы поговорить с капитаном — седым пожилым мореходом с обветренным лицом.

В отличие от западных судов, где доски палубы обычно были отдраены почти добела, на этом судне шканцы, реи и перила были покрыты блестящим темным лаком, а сияющие белизной канаты, аккуратно свернутые в кольца, свисали с отполированных кофель-нагелей. Все это производило впечатление необыкновенной чистоты и ухоженности — неопровержимое доказательство того, что хозяин судна гордится своим кораблем. Капитан облачился в видавший виды голубой камзол — как-никак он был в порту, а бархатный берет залихватски сдвинул на одно ухо.

— Думаю, все готово, капитан, — сказал Гарион. — Можно отчаливать — мы вполне успеем выйти в открытое море до начала прилива.

— Вижу, вы бывали в море, молодой господин, — одобрительно откликнулся капитан. — Надеюсь, и вашим друзьям это не впервой. От новичков на борту всегда головная боль. Они даже не понимают, что блевать против ветра — не самая удачная мысль. — Он возвысил голос: — Отдать концы! Поднять паруса!

— Вы говорите совсем не так, как островитяне, капитан, — заметил Гарион.

— Оно и неудивительно, молодой господин. Я родом с Мельсенских островов. Лет двадцать тому назад распространились нехорошие слухи, будто я стал пиратствовать в дальних широтах. Прознав об этом, я счел за благо не торопиться в родные пенаты. Вот и прибыл сюда. Не поверите, как эти люди обозвали мой бедный корабль, когда впервые его увидели!

— Чем-нибудь вроде «Плавучего замка»? — предположил Гарион.

— Так вы уже тогда были с ними знакомы?

— Да, правда, в другой части света…

— Поднять грот-парус! — прорычал капитан. — Вот так-то, молодой господин! — ухмыльнулся он. — В любом конце корабля вы услышите мой голос и будете знать, что происходит, — и ни к чему эта дурацкая болтовня. Так о чем бишь я? Ах да. Когда я попал сюда, суда на Периворе были такими нелепыми, что добрый чих мог бы их разом потопить. Можете себе вообразить — мне потребовалось всего-навсего пять лет, чтобы вдолбить местным жителям, что к чему!

— Видимо, боги вас не обделили красноречием, капитан, — рассмеялся Гарион.

— Недурным подспорьем была пара трюков с кофель-нагелями, — ухмыльнулся капитан. — Наконец мне пришлось предложить им состязание. Никто из здешних горячих голов просто не способен устоять против брошенного вызова — вот я и предложил устроить гонку вокруг острова. Стартовало два десятка судов — и только мое дошло до финиша. Тогда они и начали прислушиваться к моим добрым советам. Следующие пять лет я почти безвылазно просидел в доках, надзирая за кораблестроителями. А потом король милостиво дозволил мне снова выйти в море. Правда, он пожаловал мне еще и титул баронета, но на что он мне сдался? Думаю, у меня даже где-то есть собственный замок…

Со стороны гавани донесся традиционный мимбрийский салют — все придворные рыцари одновременно затрубили в рога.

— Кто им всем на уши наступил? — со вздохом спросил капитан. — На всем острове не сыскать умельца, который смог бы сыграть хоть самую примитивную мелодию! — Он уважительно поглядел на Гариона. — Слыхал, вы направляетесь на Туримский риф?

— На риф Корим, — рассеянно поправил его Гарион.

— Вы наслушались островитян, как я погляжу. Они даже название рифа правильно произнести не могут! Ну да ладно. Когда твердо решите, где именно хотите высадиться, пошлите за мной. Море вокруг рифа просто свирепствует. В такого рода месте любая ошибка смерти подобна, а у меня есть очень подробные морские карты.

— Но король говорил, будто не существует карт, где бы это место было изображено в деталях…

Капитан смущенно покосился на него.

— Слухи, о которых я уже упоминал, заставили многих капитанов устремиться за мной, — признался он. — Впрочем, чего уж там — они просто пустились за мной вдогонку: ведь за поимку преступника частенько награждают. Однажды при ясной погоде я проходил мимо рифа и тщательно промерил все глубины. Подыскать местечко, где можно отсидеться, никогда не повредит — тем более такое, куда не всякий отважится сунуть свой нос.

— Как ваше имя, капитан?

— Меня зовут Креска, молодой господин.

— Оставь ты этого «господина», прошу тебя! Меня зовут Гарион — и этого вполне довольно.

— Как скажешь, Гарион. А раз уж так, шагом марш с юта — дай мне спокойно вывести эту старую посудину из гавани!

Хотя и речь морского волка была иной, и происходило все на противоположном краю света, но капитан Креска так походил на друга Бэрака Грелдика, что Гарион вдруг почувствовал железную уверенность в благополучном исходе плавания. Он вернулся к друзьям.

— Нам крупно повезло, — сказал он. — Наш капитан оказался мельсенцем. Он уверенно чувствует себя в море — к тому же у него есть подробная карта рифа. Возможно, в здешних водах такая карта только у него одного. Он предложил помочь нам советом, когда мы решим, где именно хотим высадиться.

— Очень любезно с его стороны, — заметил Шелк.

— Возможно. Но весьма существенно и то, что он явно не горит желанием пропороть днище принадлежащего ему корабля.

— Всячески на это рассчитываю, — заявил Шелк. — По крайней мере, до тех пор, покуда нахожусь на борту.

— Пойду на палубу, — сказал Гарион. — Не могу сидеть в духоте в первый день плавания — меня начинает мутить.

— И это говорит владыка островного государства? — изумилась Полидра.

— Это всецело дело привычки, бабушка.

— Разумеется…

Море и небо были неспокойны. Тяжелый облачный фронт неумолимо надвигался с запада — оттуда накатывались огромные волны, возможно, зародившиеся где-то у восточного побережья Хтол-Мургоса. Хотя, будучи повелителем острова, Гарион знал, что подобное случается, он тем не менее ощущал какой-то суеверный страх, видя, как низкие облака стремительно несутся на запад, тогда как выше дует сильный ветер в прямо противоположном направлении, о чем свидетельствовало движение темных туч. Ему не раз приходилось видеть такое прежде, но на этот раз он совершенно не был уверен, что подобное явление всецело вызвано естественными причинами. Он вскользь подумал о том, что могли бы натворить две бессмертных противоборствующих сущности, если бы путешественники не отыскали корабля. Ему представилось вдруг, как волны моря расступаются, как обнажается широкая полоса дна, как беспомощно бьются на песке рыбешки… Он все менее чувствовал себя хозяином собственной судьбы. И, как некогда во время долгого странствия в Хтол-Мишрак, вновь объяла его уверенность в том, что именно два пророчества неодолимо влекут его на рифы Корим, все ближе к месту встречи, которая, пусть помимо его воли, была величайшим событием, которого вся вселенная ожидала с первого дня творения. И трагический вопрос «Почему именно я?» готов был уже сорваться с его губ…

И тут появилась Сенедра. Подкравшись сзади, она доверчиво уткнулась ему в бок, как делала в те первые безумные дни, когда они обнаружили наконец, что крепко любят друг друга. Гарион нежно обнял жену.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила она.

Сенедра успела уже сменить старомодное платье из зеленого атласа, в котором щеголяла при дворе, на простое серое шерстяное платьице.

— Ни о чем… Просто по мере приближения к месту начинаю все сильнее волноваться.

— Но о чем ты волнуешься? Ведь мы же победим!

— Это еще не решено.

— Ты победишь! Ты ведь всегда побеждаешь!

— На этот раз все обстоит несколько иначе, Сенедра. — Он вздохнул. — Это не просто сражение. Я должен избрать преемника. Тот, кого я выберу, и будет новое Дитя Света, и даже, возможно, станет богом. И если я ошибусь в своем выборе, то на свет появится ужасающий бог. Вообрази себе, к примеру, Шелка в этой роли… Он живо обчистит карманы прочих богов и распишет все небо непристойными шуточками.

— Да, характер у него для этого неподходящий, — согласилась Сенедра. — Конечно, Шелк очень мил, но, думаю, Ул был бы против такого решения. А что еще заботит тебя?

— Ты прекрасно знаешь. Один из нас завтра расстанется с жизнью.

— Не стоит тебе ломать над этим голову, Гарион, — печально произнесла она. — Это буду я. Я знала это с самого начала.

— Не глупи. Я смогу этого избежать!

— Да? И каким образом?

— Просто скажу завтра, что не стану никого выбирать своим преемником, если хоть волос упадет с твоей головы.

— Гарион! — ахнула она. — Ты не сделаешь этого! Ведь тогда вся вселенная погибнет!

— Ну и что с того? На что мне вселенная, если тебя не будет рядом?

— Мне очень отрадно это слышать, но ты не имеешь право так поступить. Да ты так и не поступишь. У тебя слишком сильно чувство ответственности.

— А с чего ты вдруг решила, что это будешь именно ты?

— Это моя миссия, Гарион. У каждого из нас есть своя миссия, а у некоторых даже не одна. Белгарат должен был выяснить, где состоится последняя встреча. Бархотка — умертвить Харакана. Даже у Сади была миссия — прикончить Нарадаса. У меня же никакой миссии нет — значит, я должна умереть.

И Гарион решился.

— У тебя была миссия, Сенедра, — сказал он. — И ты блестяще ее исполнила.

— О чем ты?

— Ты, наверное, не сможешь вспомнить. Когда мы выехали из Келля, ты несколько дней просто спала на ходу.

— Нет, почему же, я об этом помню.

— И дело тут было не в обычной усталости. Зандрамас овладела твоим разумом. Она и прежде это делала. Помнишь, как тебе стало плохо по пути в Рэк-Хаггу?

— Да, мой дорогой.

— Это, конечно, был иной недуг, но в нем тоже повинна Зандрамас. Она уже больше года пытается овладеть твоим разумом.

Сенедра уставилась на мужа, широко раскрыв глаза.

— И вот, когда мы уезжали из Келля, она погрузила в сон твой разум. Ты ушла одна в чащу, тебе казалось, что ты повстречала там Арелл…

— Арелл? Но она же мертва!

— Я знаю, но тогда ты уверена была, что встретила именно ее, и она вручила тебе запеленутую куклу, а ты приняла ее за своего малыша. Тогда эта так называемая Арелл кое о чем тебя спросила, а ты ей ответила.

— Но о чем именно?

— Зандрамас во что бы то ни стало требовалось выяснить, где состоится встреча, а в Келль путь ей был заказан. Она приняла облик Арелл, чтобы обманом выведать это у тебя. Ты рассказала ей и про Перивор, и про карту, и про Корим. Это и была твоя миссия.

— Так, значит, я предала вас?

Сенедра съежилась, словно от удара.

— Нет. Ты спасла вселенную. Пойми, Зандрамас непременно должна была попасть на высоты Корим в назначенное время. Кто-то должен был подсказать ей дорогу туда. Эту задачу выполнила ты.

— Но я ничего не помню…

— И неудивительно. Полгара стерла это из твоей памяти. В том, что случилось, не было твоей вины, а ежели бы ты обо всем помнила, то терзалась бы раскаянием.

— И все равно я вас предала…

— Ты помогла случиться тому, что должно было случиться, Сенедра. — Гарион грустно улыбнулся. — Понимаешь, обе противоборствующие стороны стремятся к одному и тому же. Мы — и Зандрамас, разумеется, — пытались разыскать Корим и помешать противнику сделать то же самое, чтобы таким образом его победить. Однако судьбы мира так не решаются. Встреча непременно должна состояться, чтобы Цирадис могла сделать выбор. Пророчества все равно не позволили бы нам этого избежать. Обе стороны потратили уйму сил и времени — и все совершенно бессмысленно. Нам следовало бы с самого начала до этого дойти и тем самым избавить себя от массы проблем. Единственное утешение — Зандрамас пришлось куда сильнее попотеть, чем нам.

— Но я все равно уверена, что завтра умру.

— Глупости.

— Надеюсь только, что мне позволят обнять моего малыша, прежде чем я…

— Ты не умрешь, Сенедра!

Но она не слышала его.

— Прошу, береги себя, Гарион, — твердо сказала она. — Ешь вовремя, потеплее одевайся зимой и… и сделай так, чтобы наш сын не забыл меня!

— Сенедра, ты замолчишь или нет?

— И последнее, Гарион, — безжалостно продолжала она. — Я хочу, чтобы через некоторое время ты непременно вновь женился. Вовсе не следует, подобно Белгарату, убиваться три тысячи лет.

— А я и не собираюсь, ведь с тобой ничего не случится.

— Посмотрим. Но обещай, Гарион! Ты просто не сможешь жить в одиночестве — с тобой рядом непременно должен быть кто-то, нежный и заботливый…

— Может быть, довольно?

Из-за грот-мачты выступила Полидра с самым что ни на есть деловым видом.

— Очень мило и выжимает слезу, но, может быть, вы все драматизируете? Гарион прав, Сенедра. С тобой ничего не случится, так почему бы до времени не убрать свое блистательное благородство куда-нибудь в темный чулан?

— Я знаю то, что знаю, Полидра, — уперлась Сенедра.

— Надеюсь, ты не будешь слишком сильно разочарована, когда послезавтра проснешься и обнаружишь, что ты в добром здравии?

— Но тогда кто же умрет?

— Умру я, — спокойно сказала Полидра. — Мне известно об этом вот уже три тысячи лет — я успела свыкнуться с этой мыслью. По крайней мере, мне дарован этот день — и я проведу его с теми, кого любила и оставила ради великой цели. Сенедра, на ветру холодно. Пойдем-ка в каюту, покуда ты не схватила насморк.

— В точности твоя тетушка Пол, правда? — успела бросить Сенедра через плечо Гариону, пока Полидра вела ее к лесенке в кают-компанию.

— Вполне естественно, — отозвался Гарион.

— Как вижу, началось, — раздался неподалеку голос Шелка.

— Что началось?

— Слезные прощания. Абсолютно каждый уверен, что именно он не увидит завтрашнего заката. Подозреваю, они все, один за другим, явятся сюда, чтобы трогательно с тобой проститься. Я надеялся быть первым — просто для очистки совести, — но Сенедра опередила меня.

— Ты?! Тебя же невозможно убить! Ты слишком удачлив.

— Свою удачу я творил собственными руками, Гарион. Легко смухлевать, играя в кости. — Глаза маленького человечка затуманились от воспоминаний. — Недурное было времечко, правда? Хорошего нам выпало все-таки больше, чем плохого, — чего еще желать?

— Ты столь же сентиментален, как Сенедра и бабушка.

— Похоже на то, не правда ли? Это не слишком-то приятно. Не печалься, Гарион. Если случится вдруг, что жертвой окажусь именно я, это избавит меня от печальной необходимости принять одно неприятное решение.

— Что за решение?

— Тебе известна моя точка зрения на брак?

— О да! Ты частенько высказывался на эту тему.

Шелк вздохнул.

— Так вот, разбивая в прах собственные логические выкладки, думаю, я готов предложить руку Лизелль.

— А я-то гадал, сколько времени тебе на это потребуется!

— Так ты знал?

Шелк казался изумленным до глубины души.

— Об этом все знали, Шелк. Ее послали сюда, чтобы сцапать тебя, что она с блеском и сделала.

— Как печально столь бездарно угодить в западню, дожив до седых волос!

— По-моему, ты несколько преувеличиваешь.

— Отнюдь. Это мое решение — явный признак старческого слабоумия, — грустно вздохнул Шелк. — Мы с Лизелль могли бы и не менять ничего в наших отношениях, но красться по ночам темными коридорами в ее спальню вдруг стало казаться мне неуважительным по отношению к ней. А я слишком хорошо к ней отношусь…

— Хорошо относишься?

— Ну ладно! — решился Шелк. — Я люблю ее. Стало тебе легче от того, что ты вынудил меня вслух в этом признаться?

— Я просто хотел внести полную ясность — только и всего. Неужели ты признаешься в этом впервые — даже себе самому?

— Я пытался закрывать на это глаза. Слушай, давай переменим тему! — Маленький драсниец огляделся. — Как я надеялся, что он соблаговолит полетать где-нибудь в других широтах! — брюзгливо произнес он.

— Кто?

— Этот треклятый альбатрос! Он снова здесь. — Шелк указал на небо.

Гарион обернулся и увидел огромную птицу — распростерши снежно-белые крылья, она летела перед самым бушпритом. Облака на западе сгущались и темнели, и на этом фоне сверкающая птица казалась окруженной каким-то неземным сиянием.

— В высшей степени странно, — не сумел скрыть удивления Гарион.

— Как бы хотелось знать, что у него на уме, — вздохнул Шелк. — Все. Иду вниз. Глаза бы мои на него не глядели! — Он вдруг взял Гариона за руку. — Мы славно повеселились, — хрипло выдохнул он. — Береги себя.

— Тебе вовсе не обязательно уходить…

— Должен же я уступить место тем, кто уже стоит в очереди, чтобы слезно проститься с вами, ваше величество? — хмыкнул Шелк. — Полагаю, вас ждет безрадостный денек. А я пойду разведаю, не обнаружил ли Белдин в трюме бочонок эля…

И, небрежно помахав Гариону, маленький человечек направился к лестнице, ведущей вниз.

Пророчество Шелка сбылось блистательно. Друзья Гариона, один за другим, приходили сказать ему последнее «прости» — каждый был совершенно уверен, что жертвой падет именно он. И день действительно выдался в высшей степени мрачным.

Солнце уже почти село, когда произнесена была последняя доморощенная эпитафия. Гарион без сил облокотился на перила, с грустью глядя на фосфоресцирующие волны за бортом.

— Тяжелый день, не так ли?

Это снова был Шелк.

— Ужасный! А что, Белдин отыскал эль?

— Никому из вас нынче не порекомендую такого рода забав. Вам завтра нужны ясные головы. Я пришел проведать тебя, желая убедиться, что от мрачных мыслей, кои навеяли тебе прощания с дорогими друзьями, тебе не захотелось утопиться. — Шелк нахмурился. — Что это?

— Ты о чем?

— Что за гудение? — Он поглядел вперед. — Это оттуда!

Пурпурное небо после захода солнца стало почти черным, и эта черноту лишь кое-где прорезали зловещие ярко-алые вспышки — это последние лучи солнца пробивались сквозь тучи, застящие западный горизонт. Вдоль всей его линии виднелось ржавое сияние, и там то ли мерещились, то ли и впрямь виднелись клочья белой пены прибоя.

На палубу покачивающейся походкой человека, проводящего на суше много меньше времени, чем на море, вышел капитан Креска.

— Вот оно, добрые господа! — объявил он. — Впереди риф.

Гарион во все глаза уставился на Место, которого больше нет. Мысли обгоняли одна другую, чувства буйствовали.

И тут альбатрос издал короткий крик — как показалось Гариону, полный торжества. Огромная жемчужно-белая птица, единственный раз взмахнув крыльями, бесшумно устремилась прямо к рифу Корим.

 

Глава 19

Сенешаль Оскатат торопливо шел по коридорам дворца Дроим, направляясь в Тронный зал Ургита, великого короля Хтол-Мургоса. Покрытое шрамами лицо сенешаля было мрачно, выдавая сильнейшую озабоченность. Он остановился перед надежно охраняемыми дверьми Тронного зала.

— Я желаю говорить с его величеством, — объявил он.

Стражники поспешно распахнули двери. Невзирая на то, что по обоюдному соглашению между королем и Оскататом старый вояка по-прежнему носил скромный титул сенешаля, стражники, да и все во дворце прекрасно знали, что власть его в Хтол-Мургосе велика и подчиняется он лишь самому королю.

Остролицый монарх был поглощен милой беседой с королевой Пралой и королевой-матерью, госпожой Тамазиной, супругой Оскатата.

— Ах, вот и ты, Оскатат! — воскликнул Ургит. — Теперь все мое семейство в сборе. Мы как раз обсуждаем проект реконструкции дворца Дроим. Все эти каменья и тонны золота на потолке — вопиющая безвкусица, ты согласен? К тому же мне нужны деньги — я продам весь этот мусор и пущу средства на военные цели.

— У меня важное сообщение, Ургит, — сказал Оскатат.

По просьбе короля Оскатат во время приватных бесед всегда звал его по имени.

— Как это печально, — вздохнул Ургит, сгорбившись и еще глубже утопая в подушках, которые в изобилии лежали на огромном троне. Таур-Ургас, официальный отец Ургита, презрительно отвергал подобные удобства — он предпочитал являть всем пример истинно мургской стойкости, часами просиживая прямо на ледяном камне. Но эта идиотская показуха привела единственно к тому, что на известном месте у августейшего владыки появился чирей, немало поспособствовавший чрезвычайной раздражительности монарха в последние годы его жизни.

— Сядь прямо, Ургит, — рассеянно сказала сыну госпожа Тамазина.

— Да, матушка. — Ургит немного выпрямил спину. — Говори, Оскатат, но прошу, подсовывай мне свинью поделикатнее! Последнее время я замечаю, что «важные сообщения» на поверку оказываются горчайшими пилюлями.

— Я связался с Джахарбом, верховным вождем дагашей, — доложил Оскатат. — По моей просьбе он пытался выяснить, где в данное время находится иерарх Агахак. Мы наконец напали на его след или, по крайней мере, определили, из какого порта он отплыл из Хтол-Мургоса.

— Поразительно! — Ургит широко улыбнулся. — Наконец-то ты принес мне добрую весть! Так Агахак покинул Хтол-Мургос! Будем надеяться, что он сгинет навеки. Я так рад это слышать, Оскатат! Теперь, когда этот ходячий труп не распространяет более заразу по жалким остаткам моего королевства, я буду спать сном младенца. А что, шпионам Джахарба удалось выяснить, куда его понесло?

— Он держит путь в Маллорею, Ургит. Судя по всему, он считает, что Сардион находится там. Он был в Тул-Марду и силой заставил короля Нателя сопровождать его.

Ургит оглушительно расхохотался.

— Так Агахак все-таки это сделал! — восторженно воскликнул он.

— Не понимаю вас…

— Однажды я предложил ему вместо меня прихватить с собой Нателя, когда он отправится на поиски Сардиона. Теперь он вынужден таскать за собой этого кретина. Многое бы я отдал, чтобы подслушать их беседы! Если ему вдруг повезет, он сделает Нателя верховным королем Ангарака, а этот болван даже шнурки завязать не умеет!

— Но ведь ты не считаешь, что Агахак преуспеет? — произнесла королева Прала.

На ее мраморном лбу появилась еле заметная морщинка. Государыня уже несколько месяцев носила под сердцем августейшее дитя и в последнее время легко расстраивалась.

— Преуспеет? — хмыкнул Ургит. — У него нет ни малейшего шанса. Ведь ему для этого надо победить Белгариона, не говоря уже о Белгарате и Полгаре. Они же испепелят его! — Он сардонически ухмыльнулся. — Как хорошо иметь могущественных друзей! — И тотчас же нахмурился. — Но нам непременно надо предостеречь Белгариона — да и Хелдара… — Он снова утонул в подушках. — Они покинула Рэк-Хаггу в обществе Каль Закета — это последнее, что нам известно о Белгарионе и его друзьях. Вероятнее всего, они направились в Мал-Зэт — либо в качестве гостей, либо в цепях. — Король потянул себя за длинный заостренный нос. — Я достаточно хорошо знаю Белгариона, чтобы с уверенностью сказать: он неспособен долго просидеть в плену. Впрочем, Закету, скорее всего, известно, где он. Оскатат, есть ли у нас возможность подослать дагаша в Мал-Зэт?

— Можно попытаться, Ургит, но шансы на успех не слишком велики, к тому же дагашу нелегко будет добиться аудиенции у императора. Закет озабочен гражданской войной, он очень занят.

— И правда. — Ургит забарабанил пальцами по подлокотнику. — Он по-прежнему в курсе событий в Хтол-Мургосе?

— Вне всякого сомнения.

— Почему бы тогда ему самому не доставить весточку от нас Белгариону?

— Я не успеваю за твоей мыслью, Ургит, — признался Оскатат.

— Какой ближайший город занят маллорейцами?

— В Рэк-Ктэне у них небольшой гарнизон. Мы могли бы взять город за пару часов, но не хотели давать Закету повод возвратиться в Хтол-Мургос с войсками.

Ургита передернуло.

— Да я и сам придерживаюсь тех же мыслей, — признался он. — Но я многим обязан Белгариону, к тому же хочу сделать все возможное, чтобы уберечь брата. Вот что, Оскатат, возьми около трех армейских корпусов и направляйся к Рэк-Ктэну. Маллорейцы, завидев вас в окрестностях города, пошлют вестового в Рэк-Хаггу, чтобы сообщить Каль Закету, будто мы собираемся атаковать его города. Так мы привлечем его внимание. Пошатайся немного вокруг города, затем осади его. И вызови на переговоры командира гарнизона. Объясни ему сложившуюся ситуацию. Я состряпаю письмишко Каль Закету, напирая на общность наших с ним интересов в этом деле. Уверен, старый колдун Агахак надобен ему в Маллорее не больше, чем мне в Хтол-Мургосе. Я убедительно попрошу его передать весточку Белгариону, а потом мы оба будем сидеть и смотреть, как Богоубийца решит за нас нашу проблему. — Король неожиданно улыбнулся. — Кто знает? Возможно, это будет еще и первый шаг к примирению между его императорским величеством и моим величеством… Искренне считаю, что пора ангараканцам перестать убивать друг друга.

— Ты можешь выжать из своей посудины еще что-нибудь? Разве нельзя быстрее? — изводил король Анхег капитана Грелдика.

— Конечно, Анхег, — ворчал капитан. — Могу поднять все паруса — тогда мы полетим как стрела. Но продлится это не более пяти минут. Потом переломятся мачты и нам не останется ничего иного, как грести. За какое весло прикажешь тебя посадить?

— Грелдик, неужели ты никогда не слышал о «законе об оскорблении величества»?

— Ты то и дело талдычишь о нем, но давай-ка займемся сейчас морским правом! Когда мы находимся в море, да еще на борту моего корабля, я обладаю властью даже большей, чем ты в своем Вал-Алорне! И если я прикажу тебе грести, ты будешь грести или отправишься дальше вплавь.

И Анхег удалился восвояси, вполголоса бранясь на чем свет стоит.

— Ну как, повезло? — спросил его император Вэрен.

— Он посоветовал мне не лезть не в свое дело, — проворчал Анхег. — Потом предложил сесть на весла, если я так уж спешу.

— А ты когда-нибудь греб?

— Только однажды. Черекцы — морской народ, и мой отец некогда посчитал, что мне полезно будет сходить в плавание палубным матросом. Так что ничего против гребли не имею. Вот только порки не выношу…

— Неужели кто-то осмелился выпороть кронпринца? — изумленно спросил Вэрен.

— Знаешь, когда подходишь к гребцу со спины, обычно не видишь его лица, — усмехнулся король. — Надсмотрщик пытался выжать из нас все, что только можно. В тот раз мы преследовали толнедрийское торговое судно, и нам ни в коем случае нельзя было позволить ему достичь территориальных вод Толнедры.

— Анхег! — воскликнул Вэрен.

— То было много лет назад, Вэрен. Это сейчас я отдаю приказы не трогать толнедрийские суда — по крайней мере при свидетелях. Ну, хватит об этом! Дело в том, что Грелдик, похоже, прав. Если он поднимет все паруса, ветер с корнем повыдирает мачты, и мы с тобой оба сядем на весла.

— Это значит, что у нас мало шансов догнать Бэрака?

— Не уверен. Бэрак как мореход Грелдику и в подметки не годится — к тому же его тяжеловесное судно не слишком чутко слушается руля. Мы с каждым днем все ближе к нему. Когда он доберется до Маллореи, ему придется заходить в каждый порт и наводить там справки. А маллорейцы вряд ли узнали бы Гариона, если бы он даже прогуливался по улицам, поплевывая им прямо в глаза. Вот Хелдар — дело другое. Насколько я понимаю, у этого маленького воришки есть агентура почти в каждом маллорейском городе. Так что ход мыслей Бэрака мне примерно ясен. Как только он окажется в Маллорее, немедленно примется разыскивать Шелка, поскольку они с Гарионом явно путешествуют вместе. Мне же справляться о Шелке не потребуется. Я просто опишу «Морскую птицу» бродягам и выпивохам в паре портовых таверн — только и всего. За пару кружек эля они наизнанку вывернутся — и я смогу следовать за Бэраком туда, куда он вздумает направиться. Надеюсь, мы сцапаем его, прежде чем он отыщет Гариона и все погубит. Трепетно надеюсь, что эта девчонка с завязанными глазами не запретила ему двигаться дальше. Ведь самый легкий способ добиться чего-то от Бэрака — строжайше это ему запретить. Окажись он в компании с Гарионом, был бы под присмотром Белгарата — волшебник держал бы его в узде…

— А каким образом ты намереваешься остановить его, если мы все же нагоним «Морскую птицу»? Возможно, корабль его не столь быстроходен, как наш, но он гораздо крупнее, да и матросов там куда больше.

— Мы с Грелдиком уже все обдумали, — ответил Анхег. — У Грелдика есть одно хитроумное приспособление. Оно крепится к носу корабля. Если Бэрак откажется подчиниться моему приказу, мы протараним «Морскую птицу». На корабле с пропоротым бортом он далеко не уйдет.

— Анхег, это ужасно!

— Не ужаснее того, что намеревается сделать Бэрак. Если он прорвется к Гариону, Зандрамас победит — и все мы окончим жизнь под каблуком у существа, рядом с которым Торак — невинный младенец! И если мне придется потопить «Морскую птицу», чтобы избежать такого поворота событий, я сделаю это десять раз подряд! — Он тяжело вздохнул. — Впрочем, если мой кузен утонет в пучине морской, я буду тосковать по нему…

Королева Поренн Драснийская призвала маркграфа Хендона, начальника разведки, в свои покои и решительно изложила ему свои требования.

— Всех до единого, Дротик! — безапелляционно заявила она. — Чтобы ни одного шпиона до самого вечера не было в этом крыле дворца!

— Поренн! — ахнул Дротик. — Это неслыханно!

— Отнюдь. Ты только что слышал это — от меня! Прикажи своим людям убрать также всех неофициальных шпиков. Я хочу, чтобы в течение часа в этом крыле дворца не осталось ни души! У меня есть собственные шпионы, Дротик, и я прекрасно знаю их излюбленные укрытия. Очистить все!

— Как я горько разочаровался в тебе, Поренн! Монархи никогда не вели себя так по отношению к разведслужбам! Ты хоть представляешь себе, как отразится это на моральном состоянии моих людей?

— Честно говоря, Хендон, меня совершенно не заботит моральное состояние твоих ищеек. Дело слишком важное.

— Неужели я хотя бы раз подвел ваше величество?

Дротик заговорил тоном оскорбленной невинности, надеясь разжалобить королеву.

— Дважды, как я припоминаю. Разве в ваши ряды не проникли жрецы Медвежьего культа? Разве твои люди не оставили меня в полнейшем неведении по поводу отступничества Хальдара?

Дротик вздохнул.

— Увы, Поренн, иногда от моего внимания ускользают некоторые мелочи…

— Ты называешь мелочью то, что Хальдар стал приверженцем Медвежьего культа?

— Ты придираешься, Поренн.

— Я просто хочу все расставить по местам. И требую очистить это крыло дворца! Впрочем, может быть, мне призвать сюда сына? Мы с ним подпишем указ о строжайшем запрете на слежку за королевской семьей — причем на все времена!

— Ты не сделаешь этого! — Лицо Дротика смертельно побледнело. — Так ты загубишь всю разведку разом! Право шпионить за королевской семьей всегда было высшей наградой за образцовую службу. Многие из моих людей к этому стремятся. — Он слегка нахмурился. — Правда, Шелк трижды отказывался от этой чести.

— Тогда быстро очисть дворец, Дротик, и не забудь про чуланчик за старым гобеленом, что висит в коридоре!

— Как вы о нем узнали?

— Это не я. Это Хева.

Дротик застонал.

Несколько часов спустя мучимая нетерпением Поренн сидела в кабинете в обществе сына. Король Хева стремительно мужал. Говорил он теперь звучным баритоном, а подбородок его украшала пушистая бородка. Мать, не в пример большинству регентов, постепенно вводила сына в курс государственных дел, поощряла его присутствие на государственных советах и переговорах с зарубежными послами. Она чувствовала, что вскоре сможет спокойно удалиться от дел, которые все сильнее тяготили ее. Хева станет добрым королем, думала она. Он уже сейчас почти столь же проницателен, как его покойный августейший родитель. К тому же у него есть одно качество, поистине бесценное для царствующего монарха, — здравый смысл.

В дверь кто-то громко постучал увесистым кулаком.

— Кто? — спросила Поренн.

— Это я, Поренн, — раздался дерзкий голос, — Ярблек!

— Входи, Ярблек. Нам есть о чем поговорить.

Ярблек распахнул дверь, и они с Веллой вошли в королевские покои. Поренн горестно вздохнула. За время пребывания в Гар-ог-Надраке Велла стала прежней. Легкий налет светскости — плод долгих и кропотливых усилий Поренн — улетучился бесследно, а костюм девушки свидетельствовал о том, что она вновь превратилась в дикое создание, которое нечего и пытаться приручить.

— Из-за чего сыр-бор, Поренн? — грубовато спросил Ярблек, швыряя в угол поношенную куртку и потрепанную шляпу. — Твой нарочный загнал лошадь почти до смерти, спеша ко мне с письмом.

— Надвигается нечто весьма важное, — сказала королева Драснии. — Полагаю, это касается нас всех. Я хочу, чтобы ты сохранил то, что услышишь, в строжайшей тайне.

— В тайне! — презрительно засмеялся Ярблек. — Ты же прекрасно знаешь, Поренн, что у тебя во дворце нет ни от кого секретов!

— На этот раз все обстоит иначе, — сухо ответила Поренн. — Сегодня утром я приказала Дротику очистить от шпиков это крыло дворца.

Ярблек фыркнул.

— И как он воспринял твою просьбу?

— Кажется, был крайне раздосадован.

— Хорошо. В последнее время он стал чересчур самоуверенным. Ладно, ближе к делу. В чем суть?

— Не спеши. Скажи сперва, удалось ли тебе выяснить, что затевает Дроста?

— Разумеется. Дроста пытается заключить мир с Закетом. Он общается — правда, на расстоянии — с маллорейцем, стоящим во главе министерства внутренних дел, — если память мне не изменяет, зовут его Брадор. Как бы там ни было, Дроста беспрепятственно позволяет маллорейским агентам следовать через Гар-ог-Надрак на запад.

По тону Ярблека Поренн тотчас же поняла, что это далеко не все, что ему стало известно.

— Выкладывай все начистоту, Ярблек! Ты что-то утаиваешь.

Ярблек вздохнул.

— Терпеть не могу беседовать с умной женщиной! — жалобно сказал он и, отойдя от Веллы на безопасное расстояние, прибавил: — Умная женщина — явление столь неестественное… Ну ладно. Закету нужны деньги. Очень много денег — ведь ему приходится вести войну на два фронта. Дроста снизил импортные пошлины на маллорейские ковры — по крайней мере, для тех купцов, которые расплачиваются в Мал-Зэте. Именно эти маллорейцы и заткнули нас с Шелком за пояс на арендийских рынках.

— Полагаю, ты уже воспользовался столь ценной информацией?

— Естественно. — Он помолчал. — Это для тебя хороший шанс обогатиться, Поренн. Дроста снизил пошлины для маллорейцев на пятьдесят процентов! Ты у себя вполне можешь поднять их на столько же. Ты пополнишь казну, и мы с Шелком тоже не останемся в проигрыше.

— Подозреваю, ты намереваешься крупно меня надуть, Ярблек, — подозрительно прищурилась Поренн.

— Я?

— Но об этом поговорим позже. Теперь слушай внимательно. Вот зачем я пригласила тебя. Бэрак, Мандореллен, Хеттар, Лелдорин и Релг плывут в Маллорею. Мы не вполне уверены, но, возможно, они задумали вмешаться в дела Белгариона. Ты сам был в Реоне и знаешь, что сказала нам эта далазийская пророчица. Эти горячие головы могут наломать дров — их непременно надо остановить.

— Совершенно с этим согласен.

— Как быстро ты сможешь связаться с твоими людьми в Маллорее?

— На это уйдет несколько недель. Ну или чуть меньше — если я отложу все прочие дела.

— Дело это настолько важно, что все прочее может подождать, Ярблек! Анхег и Вэрен гонятся за Бэраком, но мы не уверены, что они успеют его настичь. Нам во что бы то ни стало надо задержать Бэрака, и самый лучший способ — сбить его с пути. Ты должен наказать своим агентам в Маллорее кормить его дезинформацией. Пусть они посылают его всякий раз в ложном направлении. Бэрак гонится за Хелдаром? Это значит, он всякий раз будет справляться о нем у ваших маллорейских агентов. Если Хелдар с друзьями держат путь в Мейг-Ренн или Пени-Дейк, пусть Бэрака шлют в Мал-Дарию…

— Я знаю, как это делается, Поренн, — сказал Ярблек. Прищурившись, он поглядел на королеву. — Ты вскоре намереваешься передать престол наследнику?

— Да, через пару лет.

— Когда мы закончим наши дела в Маллорее, нам с Шелком надо будет серьезно с тобой потолковать.

— Да?

— Как ты относишься к тому, чтобы стать нашим партнером в делах — разумеется, после того, как все твои обязательства здесь, в Бокторе, будут выполнены?

— Я польщена, Ярблек. Что побудило тебя сделать подобное предложение?

— Ты весьма проницательна, Поренн, к тому же у тебя масса ценных связей. Мы могли бы предложить тебе целых пять процентов прибыли.

— Совершенно исключено, Ярблек, — неожиданно вмешался король Хева. — Как минимум двадцать.

— Двадцать? — вскричал Ярблек.

— Я только защищаю интересы матери, — как ни в чем не бывало пояснил Хева. — Видите ли, она не всегда будет молодой, а мне не хотелось бы, чтоб на старости лет ей пришлось драить полы…

— Но это же бессовестный грабеж, Хева!

Лицо Ярблека стало багровым.

— Я же не приставляю тебе нож к горлу, Ярблек, — пожал плечами Хева. — К тому же матери явно выгоднее будет открыть собственное дело. Она справилась бы блестяще — надо, разумеется, учитывать еще и небезызвестное вам обстоятельство, что все члены королевской фамилии освобождаются в Драснии от уплаты импортных пошлин.

— Сдается мне, ты сам попался в свою ловушку, Ярблек, — довольно ухмыльнулась Велла. — Поскольку у тебя сегодня явно не звездный день, позволь и мне подложить тебе свинью. Когда мы покончим с делами, я хочу, чтобы ты меня продал.

— Продать тебя? Но кому?

— Скажу, когда придет время.

— А он человек со средствами?

— Право, даже не знаю. Но это не имеет значения. Я сама рассчитаюсь с тобой.

— Верно, ты от него совершенно без ума, раз предлагаешь такое…

— Ты ничего не понимаешь, Ярблек. Я создана для этого человека.

— Нам велено было не сходить с этого места, Атеска, — упорствовал Брадор.

— Но до того, как началось это долгое затишье.

Генерал Атеска нервно расхаживал взад-вперед по шатру. Он был облачен в форму, а на груди его красовался инкрустированный золотом сверкающий нагрудник.

— Благополучие императора и его безопасность — моя священный долг, — прибавил он.

— Долг этот насколько твой, настолько и мой, — сказал Брадор, рассеянно почесывая пушистый животик котенка-подростка, блаженно растянувшегося у него на коленях.

— Пусть так, но почему бы тебе что-нибудь для его исполнения не сделать? Мы ничего не слышали об императоре вот уже несколько недель! И даже твоя разведка оказалась бессильна обнаружить его местонахождение!

— Мне это известно, Атеска. Но я не собираюсь нарушать императорский приказ только потому, что ты занервничал — или заскучал.

— Можешь сидеть здесь сколько влезет, забавляясь с котятами, — едко бросил Атеска, — а я завтра же утром отдам армии приказ двигаться.

— Я этого не заслужил, Атеска…

— Прости, Брадор. Эта тишина ужасно меня нервирует, и я становлюсь несдержан и груб.

— Я озабочен не меньше твоего, Атеска, — примирительно заговорил Брадор. — Но я старый служака, и все во мне протестует против столь вопиющего нарушения приказа императора! — Котенок, громко мурлыча, тыкался носом в его пальцы. — Знаешь, когда его величество вернется, я попрошу у него эту кошечку. Уж очень я к ней привязался…

— Это твое дело, — ответил Атеска. — Тогда тебе придется пристраивать в хорошие руки два-три кошачьих выводка в год, у тебя не будет времени скучать. — Генерал со сломанным носом задумчиво подергал себя за мочку уха. — Как насчет небольшого компромисса? — вдруг спросил он.

— Всегда рад тебя выслушать.

— Вот и ладно. Нам известно, что армия Урвона разбегается, и есть все основания предполагать, что его самого нет в живых.

— Можно сказать, что так.

— А Зандрамас двинула свои войска на Далазийские протектораты.

— И об этом мне докладывали.

— А мы с тобой сейчас вдвоем стоим во главе правительства его величества, правда?

— Да.

— Не означает ли это, что именно мы призваны воспользоваться в своих интересах складывающейся военной ситуацией, не спрашивая позволения в Мал-Зэте?

— Полагаю, да. Правда, ты провел больше времени на полях сражений, чем я.

— Это дело совершенно обычное, Брадор. Ну хорошо. Даршива практически не защищена. Вот что я предлагаю: мы восстановим порядок на том берегу реки, в Пельдане, оттуда двинемся на Даршиву и захватим ее. Так мы отрежем Зандрамас путь к ее военным складам — словом, перекроем ей кислород. Потом мы как следует укрепим всю линию горного хребта — на случай, если ее войска надумают вернуться. Словом, мы легко и без лишней крови вернем императору эти две провинции. Можем, кстати, и пару медалей получить…

— Его величество будет весьма доволен, если мы так сделаем, правда?

— Он будет вне себя от радости, Брадор!

— Но я все-таки не понимаю, каким образом взятие Даршивы поможет нам отыскать его величество…

— Это все потому, что ты человек штатский. Нам придется преследовать врага — в данном случае даршивскую армию. Обычная стратегия в таких случаях предполагает рассылку патрулей, чтобы обнаружить противника, определить его силы и численность, а также выяснить возможные намерения. А что, если эти патрули совершенно случайно наткнутся на императора? — И он красноречиво развел руками.

— Но ты должен хорошенько проинструктировать патрульных! — заметил осторожный Брадор. — Какой-нибудь зеленый лейтенант может от волнения проболтаться императору о том, чего ему вовсе не следует знать.

— Я просто привел пример, Брадор, — улыбнулся Атеска. — Я вышлю на разведку военные бригады. Бригадой командует полковник, а умных полковников у нас хоть отбавляй.

Брадор ухмыльнулся, глядя на друга.

— Когда начнем? — спросил он.

— Скажем, на завтрашнее утро у тебя что-то запланировано?

— Ничего такого, чего нельзя было бы отложить, — ответил Брадор.

— Но почему ты не предупредил нас? — допытывался Бэрак у Дролага, своего боцмана. Они стояли на палубе под проливным дождем на пронизывающем ветру — ледяные струи хлестали почти горизонтально, грозя вырвать с корнем бороды моряков.

Дролаг вытер лицо.

— Вот уж ума не приложу, Бэрак! Нога никогда прежде меня не подводила…

Дролагу однажды крупно не посчастливилось — он сломал ногу в пьяной драке. Но когда кость уже срослась, он обнаружил, что нога стала удивительно чувствительной к перемене погоды. Ненастье он предсказывал с поразительной точностью. Товарищи всегда очень внимательно следили за ним. Едва Дролаг начинал морщиться при каждом шаге, они тут же принимались высматривать на горизонте признаки надвигающегося шторма. Если боцман хромал, они спускали паруса и натягивали вдоль палубы канаты. Если же он внезапно падал с криком боли, они тотчас же задраивали все люки, спускали в воду морской якорь и дружно уходили с палубы. Таким образом Дролагу удалось при помощи досадного нездоровья сделать блестящую карьеру. Он только и делал, что ходил и всеми командовал, его же самого никто не заставлял работать. Требовалось от него лишь одно — расхаживать по палубе у всех на виду. Волшебная его нога порой позволяла ему довольно точно предсказать даже время, когда разразится шторм. Однако на этот раз он потерпел полный крах. Ветер и дождь обрушились на «Морскую птицу» так же неожиданно для Дролага, как и для всех остальных.

— Может, ты опять надрался, снова грохнулся и сломал ее еще раз? — недоверчиво спросил Бэрак.

Бэрак, как человек несведущий ни в медицине, ни в анатомии, знал твердо лишь одно: если посильнее врезать кому-то топором или проткнуть живот мечом, это приведет к желаемому результату. Посему рыжебородый гигант отчего-то решил, что если Дролаг приобрел свой дар предсказывать погоду, сломав себе ногу, то повторный перелом вполне мог лишить его этой способности.

— Да что ты, Бэрак! — уверял его Дролаг. — Я вовсе не намерен лишаться своей драгоценной профессии из-за пары кружек дрянного эля!

— Тогда как же случилось, что шторм подкрался незамеченным?

— Знать не знаю, Бэрак! Может, этот шторм того… непростой. Может, его наслал какой-то колдун. Моя нога, похоже, на такие штуки не реагирует…

— Это все отговорки, Дролаг, — рыкнул Бэрак. — Всякий раз, когда невежда не может подыскать чему-то объяснения, он сваливает все на волшебство.

— Твой упрек несправедлив, Бэрак! — горячился Дролаг. — Я честно зарабатываю свой хлеб, но не несу ответственности за вмешательство сверхъестественного!

— Ступай вниз, Дролаг, — приказал Бэрак. — Поговори по душам со своей ногой и попытайся получить от нее более вразумительные объяснения.

И Дролаг, хромая, стал спускаться вниз, все еще бормоча что-то себе под нос.

Бэрак пребывал в дурном настроении. Похоже, провидение ополчилось против них. Вскоре после того, как они с товарищами явились невольными свидетелями гибели Агахака, «Морская птица» напоролась на затопленное бревно, и на днище разошелся шов. Лишь благодаря титаническим усилиям матросов, беспрестанно вычерпывавших воду, удалось им добраться до Дал-Зербы и загнать протекающее судно в док для ремонта. Это стоило им двухнедельной задержки — и вот теперь невесть откуда взявшийся шторм.

На палубе появился Унрак, а по пятам за ним тащился Натель, унылый король туллов. Унрак огляделся. Ветер нещадно трепал его ярко-рыжие волосы.

— Похоже, зарядило надолго, отец.

— Просвета не видно.

— Хеттар хочет с тобой поговорить.

— Но я должен стоять у руля этой дуры!

— Помощник прекрасно справится. Дело нехитрое — править прямо против ветра, Хеттар сейчас изучает карту и считает, что мы в опасности.

— Что? Из-за этого жалкого шторма? Не глупи…

— Неужели у «Морской птицы» столь крепкое днище, что выдержит удар о рифы?

— Но мы на глубокой воде!

— Это недолго продлится. Пойди вниз, отец. Хеттар все тебе покажет.

Ворча, Бэрак передал руль первому помощнику и пошел вслед за сыном в кают-компанию. Натель поплелся за ними. Лицо его ровным счетом ничего не выражало. Натель был немного старше Унрака, но таскался за рыжеволосым Унраком, словно щенок на веревочке. Унрак же ничуть не церемонился с непрошеным товарищем.

— Ну, что стряслось, Хеттар? — грозно спросил друга Бэрак, войдя в каюту.

— Подойди сам да посмотри, — ответил высокий алгариец.

Бэрак подошел к столу, привинченному к полу каюты, и склонился над картой.

— Мы вышли из Дал-Зербы вчера утром, так?

— Да. Мы давным-давно были бы на месте, если бы кое-кто повнимательнее смотрел, что за дрянь плавает в этой чертовой речке! Я еще выясню, кто именно в тот день был на вахте, и прикажу посадить его верхом на киль!

— А что это — посадить верхом на киль? — спросил Натель у Унрака.

— Это очень неприятно, — ответил рыжеволосый юноша.

— Тогда лучше не говори — терпеть не могу ничего неприятного!

— Как прикажет ваше величество.

Положительно, Унрак мог похвалиться хорошими манерами.

— Зови меня просто Натель, — грустно попросил тулл. — Я ведь на самом деле не король. Все государственные решения принимает за меня матушка…

— Как скажешь, Натель, — с искренней жалостью ответил Унрак.

— Как считаешь, далеко мы за это время ушли? — спросил Хеттар у Бэрака.

— Сделали лиг двадцать, не больше. Вчера вечером нам пришлось лечь в дрейф — мы в незнакомых водах.

— Так, значит, мы находимся примерно вот тут? — И Хеттар указал на зловещую отметку на морской карте.

— Там, где мы сейчас находимся, нет никаких рифов, Хеттар. Выйдя из устья реки, мы шли прямиком на юго-восток.

— Но на самом деле мы шли вовсе не на юго-восток, Бэрак! Вдоль западного побережья Маллореи, похоже, проходит довольно сильное течение. Я это несколько раз проверял. Нос корабля и впрямь направлен на юго-восток, но «Морскую птицу» этим течением относит прямо на юг.

— Когда это ты успел стать столь искушенным мореходом?

— А мне этого и не нужно, Бэрак. Возьми прутик и брось его подальше за правый борт. Через минуту он очутится у самого борта. Несомненно, нас относит на юг вне зависимости от того, куда направлен нос судна. Полагаю, где-то через час мы услышим, как бьется прибой о рифы.

— Я подтверждаю правдивость слов нашего друга, граф Трелхейм, — уверил Бэрака Мандореллен. — Я собственными глазами зрел сей опыт с прутиком. Воистину, мы движемся на юг!

Бэрак мрачно уставился на карту.

— У нас не остается выбора, — сказал он. — В такой шторм мы не сможем вновь выйти в открытое море. Придется бросить оба якоря — и будем надеяться, что они достигнут дна. Ежели повезет, пересидим. А как называется этот риф, Хеттар?

— Риф Турим, — отвечал алгариец.

 

Глава 20

Подобно любой другой корабельной каюте, обиталище капитана Крески было довольно тесным — потемневшие от времени балки, казалось, нависали прямо над головами. Вся мебель была крепко привинчена к полу, и только масляные лампы, свисавшие с потолка, слегка покачивались. Корабль, бросив якорь, спокойно качался на волнах, набегающих из Восточного моря. Гарион очень любил морские плавания. На суше ему вечно казалось, что он, кочуя с места на место, продирается сквозь густую толпу, гудящую на разные голоса. Здесь же, на море, он оставался один на один со своими мыслями — и они, неспешные и глубокие, текли в такт мерному движению волн и облаков.

Ужин был незамысловат — густая фасолевая похлебка да несколько ломтей ржаного хлеба. Отужинав, все сидели на скамьях вокруг простого деревянного стола, спокойно беседуя и поджидая возвращения капитана, который обещал прийти, как только корабль будет надежно закреплен на якорях.

Волчонок-подросток лежал под столом рядом с Сенедрой — в глазах его застыла красноречивая мольба. Королева втихаря бросала ему лакомые кусочки, когда полагала, что никто этого не видит. Волков никто никогда не упрекал в тупости…

— Волнение довольно сильное, — сказал Закет, склонив голову к плечу и чутко прислушиваясь к шуму волн, бьющихся о риф. — Высадиться, похоже, нам будет нелегко.

— А вот я в этом сомневаюсь, — возразил Белгарат. — Наверняка этот шторм задуман был еще на заре мира. Нам он нисколько не помешает.

— Да ты фаталист, Белгарат, — хмыкнул Белдин. — К тому же необыкновенно самоуверен.

— Не то и не другое. Для обеих бестелесных сущностей встреча эта крайне необходима. Они стремятся к этому месту с первого дня творения. И они не позволят ничему в целом свете воспрепятствовать нам попасть в назначенное место.

— Зачем тогда поднимать эту бучу?

— Шторм этот вовсе не для того, чтобы задержать нас или Зандрамас.

— Тогда какого черта?

— Скорее всего, чтобы не допустить сюда посторонних. Завтра на рифе должны быть лишь избранные. И две великие сущности позаботились о том, чтобы более ничья нога не ступила на риф, прежде чем состоится встреча.

Гарион посмотрел на Цирадис. Лицо девушки с завязанными глазами выглядело спокойным, почти безмятежным. Полоска ткани, закрывающая глаза, отчасти скрывала ее черты, но при таком освещении Гарион вдруг впервые увидел, сколь потрясающе красива прорицательница.

— Мне пришло в голову кое-что очень занятное, дедушка, — сказал он. — Цирадис, ведь ты говорила, что Дитя Тьмы всегда действует в одиночку? Означает ли это, что завтра Зандрамас предстанет перед нами совершенно одна?

— Ты неверно истолковал мои слова, Белгарион из Ривы. Твое имя и имена твоих друзей ясно начертаны меж звезд с первого дня творения. О тех же, кто будет сопровождать Дитя Тьмы, нигде не упомянуто. Нет их даже в Книге Небес. Зандрамас — единственная исполнительница темного пророчества, представляющая важность. Те же, кто будет сопровождать ее к месту встречи, избраны, несомненно, наудачу, но числом оба лагеря непременно должны совпасть, Дитя Света.

— Значит, это будет честный бой, — одобрительно пробормотала Бархотка. — Думаю, мы справимся.

— А вот мне сдается, не все сходится, — заявил ворчун Белдин. — Еще в Реоне ты, Цирадис, перечислила всех до единого, кто должен сопровождать Гариона к месту встречи. А вот меня ты не упоминала. Значит ли это, что мне забыли выслать приглашение?

— Нет, добрый Белдин. Теперь присутствие твое совершенно необходимо. Зандрамас включила в свое войско еще одного бойца, не предусмотренного пророчествами. Ты здесь для того, чтобы сражающихся осталось поровну.

— Но ведь Зандрамас не может играть честно, правда? — спросил Шелк.

— А ты разве можешь? — ответила Бархотка вопросом на вопрос.

— Я — это совсем другое дело. Цель моя — лишь кусочки презренного металла. А в этой игре ставки будут повыше…

Дверь каюты открылась, и вошел капитан Креска, неся под мышкой несколько пергаментных свитков. Он сменил камзол на просмоленную куртку из грубого холста. Головным убором морской волк пренебрег — Гарион заметил, что его коротко подстриженные волосы, такие же серебряные, как у Белгарата, странно контрастируют с темным обветренным лицом.

— Похоже, шторм слабеет, — объявил он. — По крайней мере, около рифа море становится спокойнее. Никогда прежде такого не видывал!

— Будь это не так, капитан, я изумился бы, — ответил Белдин. — Насколько мы можем судить, такой шторм — первый и последний в истории.

— Думаю, вы ошибаетесь, друзья, — возразил капитан Креска. — В погоде вообще мало нового. Наверняка такое уже бывало.

— Молчи и не спорь! — шепотом приказал Белдину Белгарат. — Он ведь мельсенец и просто не подготовлен к такого рода вещам.

— Ну, да ладно. — Капитан небрежно сдвинул в сторону пустые тарелки и разложил на столе карты. — Сейчас мы находимся вот тут, — указал он. — В какой части рифа вы желаете высадиться?

— У подножия самого высокого пика, — сказал Белгарат.

Креска вздохнул.

— Я мог бы догадаться… Подробной карты именно этой части рифа у меня как раз и нет! Когда я в свое время промерял тут глубины и подошел к этому месту, неизвестно откуда налетел шквал, и мне пришлось ретироваться. — Он минутку поразмыслил. — Впрочем, не важно. Мы встанем на якорь в полумиле или около того от берега и спустим на воду шлюпку. Но кое о чем я все же обязан вас предупредить.

— И о чем же? — спросил Белгарат.

— Сдается мне, там кто-то есть. Какие-то люди.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— По крайней мере, я не знаю иных существ, умеющих разводить костры. С северной стороны в этой скале есть вход в пещеру, и моряки частенько видят там огни — уже не первый год. Лично я считаю, что там поселились пираты. Оттуда ведь очень легко темными ночами выходить в море на небольших судах и грабить торговцев.

— А отсюда видны сейчас эти огни?

— Полагаю, да. Давайте поднимемся на палубу и посмотрим.

Женщины, Сади и Тоф остались в каюте, а Гарион с остальными поднялись за капитаном Креской на палубу. Ветер, который грозил сорвать такелаж, когда матросы бросали якорь, уже стих, а вокруг рифа уже не было рваных клочьев белой пены.

— Вон там! — указал капитан Креска. — Даже отсюда заметно, хоть и не так явственно. Вот когда стоишь в море прямо напротив входа в пещеру, тогда пылает вовсю.

Гарион с трудом различил туманное красное зарево чуть выше подножия огромного пика. Другие скалы, образующие риф, представляли собой заостренные пики, но эта вершина была иной формы. Отчего-то она напомнила Гариону раздвоенную вершину в земле улгов, где находился далекий Пролгу.

— Никто еще не смог толково объяснить мне, отчего эта вершина словно расколота пополам, — заметил Креска.

— Наверное, это очень долгая история, — сказал Шелк. Маленький человечек содрогнулся. — Здесь прохладно. Не сойти ли нам вниз?

Гарион шел вслед за Белгаратом.

— Откуда это зарево, дедушка? — вполголоса спросил он.

— Я еще не вполне уверен, — ответил Белгарат, — но, думаю, это Сардион. Нам уже известно, что он находится в этой пещере.

— Нам это доподлинно известно?

— Разумеется. Во время последней встречи должны повстречаться не только вы с Зандрамас, но и Шар Алдура с Сардионом. Тот мельсенский ученый, который похитил Сардион, обогнул южную оконечность Гандахара и исчез где-то в этих широтах. Все настолько сходится, что не тянет на совпадение. Сардион вел ученого к тому самому месту, куда хотел попасть, — и несчастный покорно доставил его туда. Возможно, камень вот уже пять тысяч лет дожидается нас в этой пещере.

Гарион оглянулся через плечо. Рукоять его меча покрыта была кожаным чехлом, но он был совершенно уверен, что увидит слабое сияние, исходящее от Шара.

— А Шар всегда реагирует на близкое соседство Сардиона? — спросил он.

— Может быть, мы недостаточно близко — к тому же мы все еще в море, а на воде Шар не вполне хорошо себя чувствует. Не исключено, что он не желает позволить Сардиону себя обнаружить раньше времени.

— Неужели он способен так серьезно рассуждать? Я заметил, что он обычно ведет себя как сущее дитя…

— Ты недооцениваешь его, Гарион.

— Тогда все и впрямь сходится.

— Ничего странного, Гарион. Иначе то, что произойдет завтра, не могло бы произойти.

— Ну что, отец? — спросила Полгара, когда они вошли в каюту.

— В пещере действительно горит какой-то огонь, — ответил он. Однако пальцы его говорили совсем другое: «Поговорим подробнее, когда капитан уйдет». Он повернулся к Креске. — Когда будет отлив?

Креска прищурился, соображая.

— Мы его уже проворонили. Сейчас как раз начинается прилив. Следующий отлив — на рассвете. Но это будет королевский отлив. Ладно, оставлю-ка я вас — вам надо отдохнуть. Как я уже понял, завтра у вас денек не из легких.

— Благодарю вас, Креска, — сказал Гарион, пожимая руку капитану.

— Не стоит благодарности, Гарион, — усмехнулся Креска. — Король Ольдорин щедро заплатил мне за это плавание, поэтому мне даже как-то неловко.

— Это хорошо, — улыбнулся Гарион. — Приятно, когда столько друзей о тебе заботятся.

Капитан расхохотался и вышел, дружески помахав всем рукой на прощанье.

— О чем это он говорил? — спросил Сади. — Что еще за королевский отлив?

— Такое случается только пару раз в году, — объяснил Белдин. — Это просто необыкновенно сильный отлив, всецело зависящий от положения светил — довольно редкого, кстати.

— Похоже, все силы природы словно сговорились, чтобы сделать завтрашний день совершенно особенным, — отметил Шелк.

— Ну ладно, отец, — серьезно сказала Полгара, — что это за история с огнем в пещере?

— Я не на все сто процентов уверен, Пол, но подозреваю, что пираты тут ни при чем — к чему тогда все эти хлопоты, дабы не допустить туда посторонних?

— Так что же это, по-твоему?

— Вероятно, Сардион.

— Разве он должен светиться красным светом?

Белгарат пожал плечами.

— От Шара исходит голубое свечение. В том, что Сардион, вероятно, светится красным, есть определенная логика.

— А почему не зеленым? — спросил Шелк.

— Зеленый — промежуточный цвет спектра, — вставил Белдин. — Это смесь синего и желтого.

— Известно ли тебе, Белдин, что ты неисчерпаемый кладезь бесполезной информации? — спросил Шелк.

— Бесполезной информации не бывает, Хелдар, — презрительно фыркнул Белдин.

— Ну ладно, — заговорил Закет, — так что мы будем делать?

— Цирадис, — обратился Белгарат к прорицательнице, — конечно, я лишь высказываю догадки, но полагаю, они весьма близки к истине. Ни один из двоих противников не должен первым достичь пещеры, правда? Ведь две великие сущности просто не допустят туда первыми ни Зандрамас, ни нас.

— Поразительно! — пробормотал Белдин. — Неслыханно! Великолепная логика! Ты не приболел, Белгарат?

— Заткнись, прошу тебя! — прорычал Белгарат и повернулся к прорицательнице. — Это так, Цирадис?

Она молчала. Лицо ее стало отрешенным. Гариону снова показалось, что он слышит многоголосый шепот.

— Твои рассуждения верны, древнейший. Это же некоторое время назад поняла и Зандрамас — так что я не открываю вам ничего такого, что было бы сокрыто от нее. Зандрамас, однако, пренебрегла доводами разума и устремилась вперед, дабы перехитрить самое себя, но потерпела поражение.

— Это даже хорошо, — сказал Закет. — Коль скоро и мы, и она должны быть там одновременно и понимаем это, то, вероятно, скрываться совершенно ни к чему? Значит, нам надо просто высадиться на берег и идти прямиком к пещере.

— Однако необходимо сделать краткую остановку, чтобы мы с тобой облачились в доспехи, — прибавил Гарион. — Не стоит делать это здесь, на борту, — Креска может занервничать.

— Мне нравится твой план, Закет, — согласился Дарник.

— А вот мне — не очень, — с сомнением сказал Шелк. — Лучше было бы все же подкрасться незамеченными.

— Ох уж эти драснийцы! — вздохнула Сенедра.

— Не спеши отвергать его предложения, Сенедра, — дружески посоветовала ей Бархотка.

— Вот что я предлагаю, — принялся развивать свою мысль Шелк. — Зандрамас знает — пусть в глубине души, — что не сможет опередить нас, но уже много месяцев пускается во все тяжкие, чтобы этого добиться, надеясь сыграть против правил. Теперь постараемся вообразить себе, что мы — это Зандрамас…

— Да я скорее отравлюсь! — вздрогнула от отвращения Сенедра.

— Это единственно для того, чтобы лучше понять образ мыслей врага, Сенедра. Сейчас Зандрамас лелеет безумную надежду, что она опередит нас, добравшись до пещеры, и избежит суровой необходимости встать лицом к лицу с Гарионом. Ведь он убил Торака, а никто, пребывая в здравом уме, не захочет бросить вызов Богоубийце.

— Когда я вернусь в Риву, то прикажу никогда более так меня не называть, — раздраженно сказал Гарион.

— Это дело будущего, — отмахнулся от него Шелк. — Итак, как Зандрамас будет себя чувствовать, если, подойдя к входу в пещеру, оглядится и не увидит нас?

— Кажется, я понимаю, куда ты клонишь, — восхищенно пробормотал Сади.

— Еще бы, — сухо сказал Закет.

— Но это поистине гениально, Каль Закет! — сказал евнух. — Зандрамас овладеет дикое торжество. Она возомнит, что ей удалось перехитрить пророчества, она твердо уверует, что победила!

— Ну, а что приключится с нею, когда, мы выступим из укрытия и она поймет, что ей все же придется встретиться с Гарионом и предоставить Цирадис право выбора?

— Она будет в высшей степени разочарована, — сказала Бархотка.

— Думаю, сказать, что она будет разочарована, — это ничего не сказать, — продолжал Шелк. — Она придет в замешательство. Прибавьте сюда еще и бешеную злобу, и солидную порцию страха — получится замечательная смесь. Перед нами предстанет противник, начисто лишенный ясности мысли. Мы ведь совершенно уверены, что нам предстоит схватка, а в любом бою деморализованный противник в незавидном положении.

— С точки зрения тактики это весьма разумно, Гарион, — сказал Закет.

— Позвольте, я продолжу, — вмешался Белгарат. — Как минимум это даст мне возможность отплатить Зандрамас за то, что она слишком часто заставляла меня горевать. Полагаю, я задолжал ей за то, что она изрезала на куски ашабские пророчества. Завтра с утра я поговорю с капитаном Креской и выясню, можно ли высадиться у восточного склона горы. Королевский отлив даст нам прекрасный шанс. Потом мы осторожно обогнем скалу, оставаясь незамеченными, найдем укрытие у самого входа в пещеру и подождем, пока не появится Зандрамас. А уж тогда выйдем и преподнесем ей сюрприз.

— Могу предложить маленькую услугу, — сказал Белдин. — Я полечу впереди и дам вам знать, когда она высадится. Так вы будете вполне готовы ее приветствовать.

— Только не оборачивайся ястребом, дядюшка! — взмолилась Полгара.

— Почему?

— Зандрамас не круглая дура! Ястребу решительно нечего делать на рифе — ему не на кого там охотиться.

— Может, она подумает, что меня принесло ветром…

— И ты так безрассудно рискнешь хвостовым оперением? Стань чайкой, дядюшка!

— Чайкой? — с отвращением переспросил Белдин. — Но они же так тупы — да и грязны к тому же!

— И ты говоришь о грязи? — поднял голову Шелк. Он сосредоточенно подсчитывал что-то на пальцах.

— Не задирайся, Хелдар! — угрожающе прорычал Белдин.

— Какого числа родился принц Гэран? — спросил Шелк у Сенедры.

— Седьмого. А что?

— Похоже, завтрашний день необыкновенен во всех отношениях. Если я не ошибся в подсчетах, то завтра твоему сыну исполняется два года.

— Не может быть! — воскликнула королева. — Мой малыш родился зимой!

— Сенедра, — нежно принялся растолковывать жене Гарион, — Рива находится на противоположном краю земли. Сейчас там как раз зима. Сосчитай сама, сколько прошло времени с рождения Гэрана до того дня, как Зандрамас украла его, прибавь то время, что потратили мы, путешествуя сперва в Пролгу, потом в Тол-Хонет, затем в Найс — и так далее. Если ты будешь внимательно считать, то обнаружишь, что прошло как раз около двух лет.

Сенедра сосредоточенно нахмурилась, загибая пальцы. И вот глаза ее расширились.

— Кажется, Шелк прав! — воскликнула она. — Гэрану завтра исполняется два года!

Дарник положил ладонь на плечо маленькой королевы.

— Погляжу, может, мне удастся приготовить ему какой-нибудь подарочек, Сенедра, — ласково сказал он. — Мальчик непременно должен получить подарок в день рождения — особенно после того, как он так долго пробыл в разлуке с семьей.

Из глаз Сенедры брызнули слезы.

— О, Дарник! — Она, рыдая, кинулась ему на грудь. — Ты такой заботливый!

Гарион взглянул на Полгару, слегка пошевелив пальцами.

«Кажется, пора вам, женщинам, сообща уложить ее баиньки. Мы все немного нервничаем, а если она слишком много будет думать о завтрашнем дне, то вконец разволнуется. Грядущий день и для нее окажется нелегким…»

— Наверное, ты прав.

Когда женщины удалились, Гарион и остальные мужчины остались сидеть за столом, погруженные в воспоминания. Они припоминали необыкновенные приключения, выпавшие на их долю с той самой вьюжной ночи, когда Гарион, Белгарат, Полгара и Дарник, крадучись, покинули ферму Фалдора и очутились в мире, где причудливо переплелись возможное и невозможное. И вновь Гарион ощутил, как очищается его душа, — почувствовал он и еще кое-что: вновь нахлынувшие переживания обо всем, что выпало на их долю во время долгих странствий, как бы фокусируют его волю, исполняют решимости, помогают яснее осознать свою цель. Это непременно должно было помочь.

— Полагаю, на сегодня достаточно, — сказал Белгарат, вставая. — Теперь все мы знаем, что у нас позади. Пора перестать думать об этом и устремиться к тому, что ждет нас впереди. А теперь пора спать.

Когда Гарион лег в постель, Сенедра беспокойно заворочалась.

— Я думала, ты до утра там просидишь, — сонно пробормотала она.

— Мы разговаривали.

— Знаю. Я слышала ваши голоса. И после этого мужчины упрекают женщин в болтливости!

— А разве не так?

— Возможно, но женщины болтают, когда руки их заняты работой. А вот у мужчин все иначе.

— Может, ты и права.

Она немного помолчала и снова позвала:

— Гарион!

— Что, Сенедра?

— Можно мне одолжить у тебя кинжал — ну, тот маленький кинжальчик, который подарил тебе Дарник, когда ты был еще мальчиком?

— Если хочешь что-нибудь отрезать, скажи, что именно, — и я сам отрежу.

— Дело не в этом, Гарион. Мне завтра понадобится кинжал.

— Зачем?

— Когда я встречусь с Зандрамас, я ее убью.

— Сенедра!

— Я имею на это полное право! Ты сказал Цирадис, что не можешь сделать этого, потому что Зандрамас женщина. А вот у меня нет причин так с нею деликатничать! И я вырежу сердце у нее из груди — если оно там есть! И сделаю это медленно. — В голосе ее звучала такая жгучая злоба, какой Гарион никогда не подозревал в ней. — Я жажду крови, Гарион! Мне нужны потоки крови, а еще я хочу слышать, как она закричит, когда мой кинжал вонзится ей в грудь! Ты дашь мне его?

— Ни за что!

— Ну ладно, Гарион, — ледяным тоном ответила Сенедра. — Я уверена, Лизелль одолжит мне один из своих. Лизелль — женщина, и она понимает мои чувства. — И Сенедра повернулась к мужу спиной.

— Сенедра, — немного спустя позвал он.

— Что?

Голос ее звучал мрачно.

— Будь разумной, дорогая.

— Я не хочу быть разумной! Я хочу убить Зандрамас!

— А я не собираюсь позволять тебе подвергаться опасности! У нас завтра найдутся дела поважнее.

Сенедра вздохнула.

— Думаю, ты прав. Я просто…

— Что просто?

Она повернулась к мужу лицом и крепко обняла его.

— Ничего, Гарион. Давай спать.

Она прильнула к его груди и через минуту задышала спокойно и ровно.

«Надо было дать ей кинжал, — услыхал он беззвучный голос. — Шелк мог бы завтра незаметно стянуть его у нее».

«Но…»

«Нам надо поговорить с тобой о другом, Гарион. Ты подумал о том, кто станет твоим преемником?»

«Ну… некоторым образом. Знаешь, никто из них на эту роль не годится».

«Ты всерьез обдумывал каждую кандидатуру?»

«Думаю, да, но так и не смог принять решения».

«А этого от тебя пока и не требовалось. Ты просто должен был как следует оценить каждого и мысленно разложить все по полочкам».

«А когда я должен принять решение?»

«В самый последний момент, Гарион. Ведь Зандрамас может подслушать твои мысли, — а если ты ничего пока не решил, то она ничего и не узнает».

«А что, если я ошибусь?»

«Не думаю, что ты способен совершить ошибку, Гарион. Не думаю…»

Ночью Гарион спал беспокойно. Его одолевали бессвязные, обрывочные сновидения, он то и дело пробуждался, но лишь для того, чтобы вновь забыться тревожным сном. Поначалу его посещали странные обрывки того самого сна, что видел он в странную давнюю ночь на Острове Ветров — как раз перед тем, как жизнь его волшебно переменилась. В мозгу его снова и снова эхом отдавалось: «Ты готов?» И вновь он стоял лицом к лицу с Рундоригом, другом детства, а в ушах его звенело эхо спокойного приказания тетушки Пол: «Убей его!» Но вот перед ним уже кабан — тот самый, с которым сразился он в заснеженном лесу в окрестностях Вал-Алорна, — зверь злобно роет копытами снег, маленькие глазки его пылают злобой и ненавистью. «Ты готов?» — спросил Бэрак, прежде чем выпустить зверя. И Гарион уже стоит на бескрайней и бесцветной равнине, которая на самом деле — поле, на котором идет некая непостижимая земному уму игра. Вокруг него фигуры, и он пытается понять, какой именно из них сделать ход, а голос, звучащий у него в мозгу, торопит его…

Но вот сны его сделались иными. Человеческие сны, какими бы причудливыми они ни казались, имеют между собой нечто общее — ведь все они суть плод нашего сознания. Однако сейчас сны Гариона рождались словно по велению некоей потусторонней враждебной сущности — подобно тому, как некогда Торак вторгался в его сны перед встречей в Хтол-Мишраке.

Но вот снова Гарион стоял лицом к лицу с Ашараком мургский в призрачном Лесу Дриад — и снова, сконцентрировав всю свою волю, он вложил ее в единственный роковой приказ «Гори!». Это был знакомый кошмар — он мучил Гариона вот уже долгие годы. Он видел, как щека Ашарака затлела и задымилась, слышал отчаянный крик гролима, царапающего ногтями горящее лицо. Вновь в ушах его звенел отчаянный вопль: «Господин, пощадите!» Но, оставаясь глух к мольбам, он лишь приказал пламени жарче пылать — однако на этот раз во сне не охватило его привычное чувство презрения и отвращения к собственной, пусть вынужденной жестокости. Напротив, он испытывал сладостное возбуждение, отвратительную радость, глядя, как враг его корчится в пламени. Что-то в глубине его существа отчаянно кричало, силясь преодолеть эту нечестивую радость…

…Снова он в Хтол-Мишраке, и пылающий его меч вновь и вновь вонзается в тело одноглазого бога. Отчаянный крик Торака «мама!» на сей раз не пробудил в сердце Гариона жалости — только лишь злобное удовлетворение. Он смеялся помимо воли, и в раскатистых волнах этого безжалостного смеха тонуло все человеческое, что было в нем…

Беззвучно вскрикнув от ужаса, Гарион рывком сел в постели, пробудившись не столько от нахлынувших воспоминаний о тех, кого он лишил жизни, сколько придя в ужас от собственной радости, с которой созерцал их агонию.

 

Глава 21

Еще не рассвело, а соратники Гариона уже собрались в кают-компании. Лица всех были мрачны. Шестое чувство вдруг отчетливо подсказало Гариону, что не его одного терзали кошмары. А ведь обостренная интуиция вовсе не была свойственна Гариону, равно как и чтение мыслей, — ведь в его жилах текла кровь благоразумных сендарийцев, и он всегда считал подобные вещи чем-то неестественным и даже аморальным.

«Это твоя работа?» — мысленно спросил он у голоса.

«Нет. Как ни удивительно, но все это ты сделал совершенно самостоятельно. Похоже, ты делаешь успехи — медленно, разумеется, но все же…»

«Благодарю».

«Не стоит благодарности».

В каюту вошел Шелк. Его явно била дрожь. Взгляд у маленького человечка был какой-то затравленный, а руки дрожали. Он мешком осел на скамью и закрыл лицо руками.

— Ты не весь эль вчера вылакал? — хрипло спросил он у Белдина.

— Что, мучаешься похмельем, Хелдар? — участливо поинтересовался горбун.

— Нет, — ответил Гарион. — Дело вовсе не в этом. Он ночь напролет видел дурные сны.

Шелк вздрогнул и поднял голову.

— Откуда ты знаешь?

— Со мной было то же самое. Я снова спалил заживо Ашарака мургского, снова заколол Торака — и даже не единожды.

— А я очутился в западне. В пещере. — Шелка передернуло. — Там было темно, хоть глаз коли, но я чувствовал, как медленно надвигаются на меня стены. Знаешь, когда я снова увижу Релга, то двину ему по зубам — нежно, разумеется. Он же как-никак мне друг…

— Рад узнать, что я не одинок в своих мучениях, — сказал Сади.

Евнух поставил на стол миску с молоком, и Зит с выводком собрались вокруг нее в кружок, жадно лакая и мурлыча от удовольствия. Гарион с удивлением отметил, что уже никто не обращает на Зит и ее детишек ровным счетом никакого внимания. Похоже, люди со временем привыкают ко всему.

Сади погладил себя ладонью по бритой голове.

— Мне снилось, что я скитаюсь по улицам Стисс-Тора и прошу милостыню. Это было отвратительно…

— А я видела, как Зандрамас принесла в жертву моего мальчика, — еле выговорила Сенедра. — Он так кричал, и было столько крови, столько крови…

— Странно, — молвил Закет, — а вот я вершил суд. И приговорил к смерти многих. Одна из осужденных очень много значила для меня, но я вынужден был приговорить и ее…

— Да и мне снилось черт-те что… — призналась Бархотка.

— Всем нам досталось, — сказал Гарион. — То же самое уже было со мной на пути в Хтол-Мишрак. Торак тогда насылал на меня кошмары. — Он поглядел на Цирадис. — Неужели это испытанный прием всех Детей Тьмы? Мы уже поняли, что по мере приближения встречи события начинают повторяться. Может быть, это одно из подобных повторений?

— Ты очень проницателен, Белгарион из Ривы, — ответила прорицательница. — За все бесчисленные тысячелетия этой борьбы ты — единственный из всех Детей Света и Тьмы, кто догадался, что события станут повторяться до тех пор, покуда разделению вселенной не будет положен конец.

— Не уверен, что это всецело моя заслуга, Цирадис, — честно признался Гарион. — Сдается мне, я, видимо, единственный из всех Детей как Света, так и Тьмы, на чью долю выпало участвовать в двух встречах, — и все равно мне потребовалось много времени это понять. Наверное, ночные кошмары — одного поля ягоды с этими назойливыми повторами?

— Блестящая догадка, Белгарион, — ласково произнесла Цирадис. — Горе в том, что она ошибочна. Мне даже стыдно, что на это затрачено столько сил твоего блестящего ума.

— Ты пытаешься шутить, великая прорицательница?

— Как можно, благородный Белгарион! — ответила Цирадис, в точности воспроизводя его собственные недавние слова и интонацию.

— Ее стоило бы отшлепать, — проворчал Белдин.

— Я бы с превеликим удовольствием, но ведь над нею возвышается эта живая гора. — Гарион улыбнулся Тофу. Потом прищурился. — Видимо, тебе не дозволено в этом нам помогать, Цирадис?

Прорицательница вздохнула и наклонила голову.

— Ничего, великая прорицательница. Думаю, мы сможем сами подыскать происходящему вразумительное объяснение. — Он поглядел на Белгарата. — Будем рассуждать. Торак пытался напугать меня леденящими душу кошмарами, а теперь, похоже, Зандрамас пытается сделать то же. Разница лишь в том, что на сей раз она обрабатывает всех нас, а не меня одного. Если, как нам уже известно, это не из серии повторений пройденного, то что это еще может быть?

— Мальчик явно начинает обнаруживать все признаки аналитического мышления, Белгарат, — заявил Белдин.

— Еще бы, — скромно потупился старец.

— Только постарайся не вывернуть руку из сустава, пытаясь гладить самого себя по головке, — едко отпарировал Белдин. Он встал и принялся ходить взад-вперед, сосредоточенно морща лоб. — Так вот, — начал он, — первое: это не относится к повторам, которые преследуют нас вот уже долгое время. Правильно?

— Правильно, — согласился Белгарат.

— Второе: в прошлый раз все было в точности так же. — Он поглядел на Гариона и для верности спросил: — Правильно?

— Правильно, — согласился Гарион.

— Но если одно и то же случается всего дважды, это вполне может быть совпадением. Но давайте предположим, что это не совпадение. Нам известно также, что Дитя Света всегда путешествует с друзьями, а Дитя Тьмы — только в одиночестве.

— Так и Цирадис говорила, — подтвердил Белгарат.

— Ей совершенно незачем нам лгать. Будем рассуждать дальше. Если Дитя Света всегда имеет друзей, а Дитя Тьмы — нет, разве это не ставит силы Тьмы в незавидное положение?

— На первый взгляд похоже.

— Однако силы противников всегда настолько равные, что даже боги не могут предсказать исхода встречи. Дитя Тьмы использует нечто, дабы свести на нет наше видимое превосходство. И сдается мне, что эти кошмарные сны — часть его плана.

Шелк поднялся со скамьи и подошел к Гариону.

— От подобных рассуждений у меня башка начинает трещать, — сказал он. — Схожу-ка на палубу проветриться.

Драсниец вышел из каюты. Волчонок, неведомо почему, потрусил за ним.

— Не думаю, что страшные сны могут возыметь столь сильное действие, Белдин, — спорил с горбуном Белгарат.

— Но что, если кошмары — лишь часть дьявольского плана, Старый Волк? — спросила Полидра. — Вы с Пол были в Во-Мимбре, когда там состоялась встреча. Вы с нею уже во второй раз сопровождаете Дитя Света. Что произошло тогда, в Во-Мимбре?

— Вот тогда были кошмары так кошмары! — вздохнул Белгарат.

— И ничего более? — с пристрастием вопросил горбун.

— Да, посещали нас и видения, но это вполне могло быть делом рук гролимов, которыми кишели окрестности.

— Ну и?..

— Тогда все словно с ума посходили. Мы с трудом удерживали Бренда, который хотел зубами вцепиться в Торака, а в Хтол-Мишраке я заковал Бельзедара в скалу, а потом Пол вдруг попыталась извлечь его оттуда, чтобы напиться его крови…

— Отец! Это неправда! — воскликнула Полгара.

— Да что ты? Ты была очень зла в тот день, Пол.

— Все сходится, Старый Волк, — рассудительно подытожила Полидра. — Одна сторона сражается обыкновенным оружием. Меч Гариона, может быть, и волшебный, но лишь чуть-чуть. Он все равно не более чем просто меч.

— Будь ты там, в Хтол-Мишраке, ты бы так не говорила, — возразил ей муж.

— Я была там, Белгарат.

— Была там?

— Конечно. Я спряталась в развалинах и наблюдала за происходящим. Но не станем отвлекаться. Дитя Тьмы атакует не тело — оно вторгается в разум. Вот каким образом ему и удается уравнивать силы.

— Кошмары, галлюцинации, а потом полнейшая потеря рассудка, — размышляла Полгара. — Недурной арсенал. Он даже мог бы сработать, если бы Зандрамас не была столь недальновидна.

— Что-то пока не понимаю, Пол, — растерялся Дарник.

— Она здорово промахнулась, — объяснила Полгара. — Если бы страшный сон видел только один из нас, то он просто постарался бы о нем забыть и уж ни в коем случае не стал бы всем рассказывать о нем поутру. Зандрамас же попотчевала кошмарами нас всех. В противном случае этот разговор просто не мог бы состояться.

— Приятно сознавать, что она тоже совершает промашки, — сказал Белгарат. — Хорошо, теперь нам известно, что она исподтишка пытается деморализовать нас. Лучший способ разрушить ее планы — как можно скорее забыть страшные сны.

— И быть предельно внимательными и осторожными, если вдруг начнутся видения, — прибавила Полгара.

С палубы возвратились Шелк и волчонок.

— Спешу порадовать вас — погода просто великолепна! — радостно сообщил он, почесывая у волчонка за ушами.

— Что ж, замечательно, — пробормотал Сади.

Евнух сосредоточенно смазывал лезвие своего кинжальчика свежей порцией яда. Он облачился в короткую кожаную куртку и штаны, а на ногах у него были кожаные сапожки, доходящие до середины икры. В Стисс-Торе, невзирая на свое довольно хрупкое сложение, Сади был каким-то изнеженным и рыхлым. Теперь же он выглядел подтянутым и мускулистым. Год воздержания от дурманящих зелий в сочетании с постоянными физическими нагрузками — и в нем произошла волшебная перемена.

— Все складывается прекрасно, — продолжал Шелк. — С утра над морем висит густейший туман, дамы и господа, замечательный туман, его ножом можно резать. Просто мечта контрабандиста!

— В этом Шелку вполне можно верить, — улыбнулся Дарник.

Кузнец был одет как обычно, но свой топор он отдал Тофу, вооружившись тяжелым кузнечным молотом — тем самым, которым он некогда сокрушил демона Нахаза.

— Пророчества явно водят нас за нос, — раздраженно сказал Белдин, — но, по крайней мере, мне кажется, что мы вчера вечером приняли верное решение. А в густом тумане нам волей-неволей придется передвигаться осторожно.

Белдин выглядел как всегда — был непричесан, грязен и безобразен.

— Но, может быть, нам пытаются помочь, — предположила Бархотка.

Полчаса назад, войдя в кают-компанию, она сразила всех наповал. Девушка облачилась в облегающий кожаный костюм — совершенно такой же, в каком щеголяла надракийская плясунья Велла. Наряд этот был почти мужским и неопровержимо доказывал, что Бархотка вознамерилась активно действовать.

— Кое-кто уже очень здорово пособил Зандрамас, — продолжала она. — Может быть, настала наша очередь получить помощь?

«Она права? — мысленно спросил Гарион у своего таинственного друга. — Может быть, ты и тот, другой, сейчас помогаете нам?

«Не глупи, Гарион. Никто никому не помогает. На данном этапе игры это строжайше запрещено».

«Тогда откуда взялся туман?»

«А откуда он обычно берется?»

«Почем мне знать?»

«От верблюда! Спроси у Белдина. Он все популярно тебе объяснит. Туман — совершенно обычное явление природы».

— Лизелль, я только что побеседовал с моим другом, — объявил Гарион. — Туман этот никаким волшебством не вызван. Это естественное следствие шторма.

— Какое разочарование! — вздохнула девушка.

Сенедра проснулась утром, исполненная решимости облачиться в тунику дриады, но Гарион решительно воспротивился. Тогда она надела простое серое шерстяное платьице без нижних юбок, ничем не сковывающее движений. Она явно рвалась в бой. Гарион не сомневался, что под одеждой у нее спрятан по меньшей мере один кинжал.

— Почему мы медлим? — спросила она.

— Потому что еще не рассвело, дорогая, — спокойно объяснила ей Полгара. — Придется подождать, пока солнце не встанет.

Полгара и ее мать были одеты в совершенно одинаковые платья, только у Полгары оно было серым, а у Полидры — коричневым.

— Почему бы тебе не сходить на камбуз, Гарион, — предложила Полидра, — и не поторопить кока с завтраком? Нам необходимо подкрепиться — я сомневаюсь, что нынче у нас будет время, да и желание пообедать.

Полидра сидела рядом с Белгаратом — они, словно дети, держались за руки. Гарион был несколько оскорблен ее бесцеремонной просьбой — еще бы, ведь он как-никак король, а не мальчик на побегушках. Но он тотчас же укорил себя за эту дикую мысль и уже собирался встать…

— Я схожу, Гарион, — вызвался вдруг Эрионд.

Похоже было, что светловолосый юноша прочел мысли друга. Эрионд был все в том же коричневом крестьянском платье и, похоже, совершенно безоружен.

Когда юноша вышел, Гариона поразила вдруг странная мысль. Почему он нынче столь внимательно разглядывает своих друзей? Ведь он всех их прекрасно знает, да и все их одежды видел множество раз — разве что за редким исключением. И тут с леденящей душу уверенностью он осознал, в чем дело. Один из их сегодня умрет — и он хочет навек запечатлеть их образы в своем сердце. Ведь он не знает, кто именно падет жертвой… Он взглянул на Закета. Маллореец сбрил бороду. Его оливково-смуглое от природы лицо не казалось более зеленовато-бледным — кожу покрывал здоровый загар, вот только на щеках и подбородке, которые скрывала бородка, светлела не тронутая солнцем полоска. Одежда его была предельно проста, как и у самого Гариона, — ведь им предстояло, высадившись на риф, тотчас же облачиться в доспехи.

Невозмутимый гигант Тоф не переменил обычного наряда — на нем была набедренная повязка, сандалии, а через плечо он перекинул толстое одеяло из небеленой шерсти. Вот только увесистого посоха при нем не было — вместо привычного оружия на коленях у великана лежал топор Дарника.

И прорицательница из Келля ничуть не переменилась. Ее балахон с капюшоном сиял белизной, а гладкая, без единой складочки, повязка все так же закрывала глаза. Гарион мельком подумал, что, наверное, она не снимает ее, даже ложась спать. И тут его как громом поразило. Что, если сегодня они потеряют именно Цирадис? Она пожертвовала всем ради своей великой миссии. Неужели пророчества будут столь жестоки, что потребуют от этой хрупкой девушки еще одной страшной жертвы?

Белгарат, разумеется, оставался верен себе. На ногах у него красовались все те же видавшие виды башмаки, штопаные-перештопаные носки, штаны с заплатами. Дополняла туалет куртка цвета ржавчины — именно в таком облачении явился он некогда на ферму Фалдора под именем сказочника Дядюшки Волка. Вот только на сей раз в руках у старика не было оловянной кружки. Вчера вечером за ужином он по привычке придвинул к себе кружку, увенчанную шапкой аппетитной пены. Полидра же не менее привычным движением отобрала ее у мужа и выплеснула в иллюминатор. Гарион не без оснований заподозрил, что пьянству Белгарата пришел конец, и предвкушал долгие содержательные беседы с совершенно трезвым дедом.

Они молча позавтракали — ведь обо всем было уже переговорено. Сенедра, помня свое обещание, накормила волчонка до отвала, потом грустно взглянула на Гариона.

— Пожалуйста, не забывай его кормить…

Спорить сейчас с нею совершенно не имело смысла. Мысль о том, будто нынче последний день ее жизни, столь прочно въелась в ее сознание, что никакие доводы разума не смогли бы ее в этом разуверить.

— Может быть, ты захочешь подарить его Гэрану, — прибавила она. — У каждого мальчика непременно должна быть собака — иначе он вырастет безответственным.

— А вот у меня никогда не было собаки, — признался Гарион.

— Как жестоко с вашей стороны, тетушка Пол, — вздохнула Сенедра, бессознательно — или не вполне — адресуясь к Полгаре таким образом.

— У него просто не было бы времени за ней ухаживать, Сенедра, — отпарировала Полгара. — У нашего Гариона всегда забот полон рот.

— Будем надеяться, что, когда все это кончится, я стану посвободнее, — сказал Гарион.

Завтрак закончился, и в каюту вошел капитан Креска. Он принес карту.

— Она не очень точная, — извиняющимся тоном сказал он. — Я уже говорил, что мне в свое время не удалось тщательно промерить все глубины вокруг этой скалы. Но мы вполне можем на тихом ходу подойти к ней на несколько сотен ярдов, а потом спустить шлюпку. Правда, туман все сильно усложняет.

— А каков берег с восточной стороны горы? — спросил Белгарат.

— Там отмель, — ответил Креска. — А во время отлива там воробью по колено.

— Прекрасно. Ведь нам надо кое-что прихватить с собой. — Белгарат указал на два увесистых свертка с доспехами Гариона и Закета.

— Прикажу матросам погрузить все это в шлюпку, — ответил капитан.

— Когда можно отплывать? — нетерпеливо спросила Сенедра.

— Минут через двадцать, малютка.

— Так нескоро?

Капитан кивнул и прибавил:

— Ежели, конечно, вам не удастся уговорить солнышко побыстрее подниматься.

Сенедра с мольбой взглянула на Белгарата.

— И не подумаю, — категорично отрезал он.

— Капитан, — вмешалась Полидра, — не могли бы вы тут приглядеть за щенком? — И она указала на волчонка. — Он порой чересчур нетерпелив, а мы вовсе не хотим, чтобы он в самое неподходящее время завыл во всю глотку.

— Будет сделано, госпожа.

Похоже было, что морской волк Креска столь редко сходил на берег, что был не в состоянии отличить сухопутного волка от собаки.

Идти на малом ходу к берегу оказалось делом весьма непростым. Матросы подняли якорь и сели на весла. Сделав несколько гребков, они сушили весла и ждали, покуда лоцман не выберет линь со свинцовым грузилом на дне, чтобы убедиться, достаточна ли глубина.

— Да, довольно медленно, — заметил Шелк, — но, по крайней мере, безопасно. Ведь нам неизвестно, кто шатается по этому рифу, а насторожить бы их не хотелось.

— Тут мель, капитан, — вполголоса доложил лоцман, выбирая линь.

Никто из матросов не шумел — военные приготовления Гариона и его друзей красноречивее всяких слов свидетельствовали о необходимости соблюдать тишину. Лоцман вновь бросил грузило за борт. Пришлось ждать некоторое время, пока корабль вплотную подойдет к туго натянутому лот-линю.

— Глубина быстро уменьшается, капитан, — объявил лоцман. — Тут до дна не более двух морских саженей.

— Суши весла! — тихо приказал матросам капитан Креска. — Бросайте якорь. Ближе мы подойти не сможем. — Он повернулся к помощнику. — Когда мы сядем в шлюпку, отойди на сотню ярдов и поджидай там. Возвращаясь, мы свистнем — ну, как обычно.

— Есть, капитан!

— А ведь вы, как вижу, уже бывали в подобных переделках, — отметил Шелк.

— Пару раз, — признался капитан.

— Если нынче все закончится удачно, мы с вами поболтаем по душам. У меня есть деловое предложение — и оно может вас заинтересовать.

— Неужели ты больше ни о чем не в состоянии думать — даже сейчас! — с упреком воскликнула Бархотка.

— Удача дважды в руки не дается, моя дорогая Лизелль, — с некоторой напыщенностью произнес он.

— Ты неисправим.

— Думаю, ты имеешь право на этот вывод…

Якорное отверстие обложено было промасленной мешковиной, которая отлично заглушала звяканье тяжелой цепи, фут за футом уходящей в темную воду. Гарион скорее даже не услышал, а почувствовал, как заостренные когти якоря коснулись каменистого дна.

— Пора садиться в шлюпку, — сказал Креска. — Матросы спустят ее на воду, когда все мы будем на борту. — Он смущенно поглядел на Гариона и прибавил: — Боюсь, что тебе и твоим друзьям придется грести, Гарион. Шлюпка слишком тяжела.

— Не беспокойтесь, капитан.

— Я плыву с вами — нужно же мне убедиться, что вы благополучно достигли берега.

— Капитан, — заговорил Белгарат, — когда мы высадимся на берег, отойдите в море и ждите нас. Мы просигналим, когда можно будет подойти и взять нас на борт.

— Будет исполнено.

— Если до завтрашнего утра вы так и не заметите сигнала, можете возвращаться в Перивор — это будет означать, что мы не плывем с вами.

Лицо Крески помрачнело.

— Неужели то, что предстоит вам там, на рифе, и впрямь настолько опасно?

— Думаю, даже немного опаснее, — пошутил Шелк. — Но мы изо всех сил стараемся не думать об этом.

Жутковато было плыть по этой маслянистой черной воде — каждый взмах весла рвал в клочки серый густой туман, но их тут же уносило прочь на гребнях грозных волн, и Гариону вдруг вспомнилась другая туманная ночь — ночь в Стисс-Торе, когда они пересекали Змеиную реку, и их одноглазый проводник, наемный убийца Исас, ведомый лишь безошибочным чутьем, помог им перебраться на другой берег. Гарион даже не знал, что с ним сталось…

После каждых десяти гребков капитан Креска, стоявший на носу и держащий руль, давал сигнал сушить весла и, склоняя голову к плечу, чутко вслушивался в шум прибоя.

— Еще пара сотен ярдов, — тихо сказал он. — Эй ты, — обратился он к матросу, измеряющему глубину при помощи лот-линя, — не прозевай! Я вовсе не хочу напороться на камни. Если обнаружишь мель, дай знать.

— Есть, капитан.

Шлюпка медленно скользила по черной воде к незримому берегу, откуда доносилось странноватое шуршание — это волны накатывались на берег, усыпанный галькой. Камушки перекатывались, когда волной их несло на берег, а затем, неудержимо влекомые назад, они печально шелестели, словно ненасытное море оплакивало тщетность своих усилий поглотить всю сушу и обратить весь мир в безбрежный океан, где волны, не чуя преград, могли бы вершить свой бесконечный путь вокруг земного шара.

Густой туман на востоке уже начинал светлеть — над волнами, разбрасывающими вокруг мириады сверкающих брызг, занимался рассвет.

— Еще сотня ярдов, — хрипло сообщил Креска.

— Когда мы доберемся до берега, капитан, — сказал ему Белгарат, — прикажите матросам оставаться в лодке. Им все равно не позволят высадиться — так что не стоит и пытаться. Мы оттолкнем шлюпку сразу же, как только покинем ее.

Креска нервно сглотнул и кивнул.

Гарион уже явственно различал шум прибоя и чуял запах водорослей — так всегда пахнет там, где море встречается с землей. И вдруг — Гарион даже не успел различить в тумане линии берега — волнение улеглось и темная поверхность моря стала гладкой, словно стекло.

— Как предусмотрительно и мило, — заметил Шелк.

— Ш-ш-ш! — Лизелль приложила пальчик к губам. — Я слушаю!

Днище лодки прошелестело по гальке, Дарник выпрыгнул и вытащил ее нос на берег. Гарион с друзьями тоже покинули шлюпку и побрели по щиколотку в воде.

— Увидимся завтра утром, капитан, — тихо сказал Гарион, прежде чем Тоф с силой оттолкнул шлюпку от берега. — Я надеюсь, — прибавил он.

— Удачи тебе, Гарион, — сказал Креска. — Когда встретимся на борту, ты уж расскажи мне, что тут была за заварушка.

— Возможно, мне захочется обо всем позабыть, — грустно произнес Гарион.

— Вряд ли — ведь ты победишь, — донесся из тумана голос Крески.

— Нравится мне этот человек, — сказал Шелк. — Бодряк и оптимист.

— Давайте уйдем с открытого места, — сказал Белгарат. — Что бы там ни говорил Гариону его приятель, туман этот мне отчаянно не нравится. Если бы мы схоронились за скалами, я почувствовал бы себя много лучше.

Дарник и Тоф подхватили полотняные свертки с доспехами, Гарион и Закет обнажили мечи и направились прочь от галечного пляжа в глубь рифа. Скала, к которой они приблизились, казалась сложенной из крапчатого гранита, но формы двух ее вершин выглядели не вполне естественными. Гарион за свою жизнь достаточно повидал гранита и знал, что гранит со временем ветра обычно скругляют.

— Странно, — пробормотал Дарник, ударяя носком мокрого ботинка по камню почти совершенной кубической формы.

Он поставил наземь мешок с доспехами, вытащил нож и некоторое время кончиком его ковырял камень.

— Это не гранит, — тихо произнес он. — Очень похоже на гранит, но этот камень много тверже. Это что-то другое.

— Можно выяснить потом, — отмахнулся от кузнеца Белдин. — Давай-ка побыстрее найдем убежище — на случай, если предчувствия на сей раз не обманывают Белгарата. Как только вы укроетесь, я взлечу и сделаю пару кругов над горой.

— Ты ровнешенько ничего не увидишь, — предсказал Шелк.

— Зато, может, чего услышу…

— Идемте туда! — Дарник указал своим молотом вперед. — Сдается мне, что увесистая глыба свалилась вниз со склона, — там, где она лежала, в горе осталось приличное углубление.

— На первое время сойдет, — согласился Белгарат. — Белдин, когда станешь превращаться, действуй осторожно. Уверен, что Зандрамас высадилась одновременно с нами, а она может тебя услышать.

— Не учи ученого, Белгарат!

Естественная ниша в склоне этой удивительной, ступенчатой горы оказалась достаточно велика, чтобы все могли в ней укрыться, и путешественники осторожно вошли в нее.

— Славно, — сказал Шелк. — Почему бы здесь не перевести дух? Белдин сейчас обернется чайкой и осмотрит остров. А я пойду на разведку и найду кратчайший путь к пещере.

— Будь осторожен, — напутствовал его Белгарат.

— Настанет день, когда ты позабудешь произнести эти слова, Белгарат, и все деревья на свете в одночасье засохнут!

Маленький человечек ужом выполз из ниши и исчез в тумане.

— Ты и впрямь ему осточертел со своими предупреждениями, — сказал Белдин.

— Шелк — натура увлекающаяся. Его необходимо одергивать. Послушай, можно надеяться, что ты в течение ближайшего часа займешься делом?

Белдин тихо, но грязно выругался и белокрылой чайкой взвился в воздух.

— Нрав твой и впрямь остался прежним, Старый Волк, — сказала Полидра.

— А ты рассчитывала, что он изменится?

— Не то чтобы всерьез, — ответила она, — но ведь надежда умирает последней…

Невзирая на предчувствия Белгарата, туман и не думал рассеиваться. Примерно спустя полчаса возвратился Белдин.

— Кто-то высадился на западном побережье, — доложил он. — Я их не видел, но слышал прекрасно. Ангараканцы вообще не умеют говорить вполголоса. — Прости, Закет, но это сущая правда.

— Если хочешь, могу издать императорский декрет, повелевающий моим подданным разговаривать только шепотом и строжайше наказать это и детям своим, и внукам, и даже правнукам.

— Не стоит трудиться, Закет, — ухмыльнулся горбун. — Покуда среди моих противников остаются хотя бы немногие ангараканцы, я предпочел бы слышать, как они приближаются. А что, Хелдар еще не возвращался?

— Пока нет, — ответил Гарион.

— С чем он там возится? Эти каменные глыбы слишком велики, чтобы рассовать их по карманам.

Как раз в этот момент наверху показалась голова Шелка, и он легко спрыгнул на камни.

— Вы мне не поверите! — торжественно объявил он.

— Может, и так, — кивнула Бархотка, — впрочем, сначала расскажи, а там увидим.

— Эту гору явно выстроили люди или, по крайней мере, некто. Каменные ступени опоясывают гору наподобие террас, притом все они очень ровные и гладкие. Ступени ведут от подножия к самой вершине. Там — алтарь и огромный трон.

— Так вот что все это значит! — воскликнул Белдин, прищелкнув пальцами. — Белгарат, ты читал когда-нибудь Книгу Торака?

— Начинал пару раз и бросал — мой древнеангараканский язык оставляет желать лучшего.

— Ты умеешь говорить на древнеангараканском? — изумился Закет. — Здесь, в Маллорее, этот язык запрещен. Подозреваю теперь, что Торак кое-что переписал в книге и боялся, как бы кто-то не уличил его во лжи.

— Я знал это задолго до того, как запрет вступил в силу. Но что именно он там изменил, Белдин?

— Помнишь этот отрывок в самом начале — ну, сразу после того напыщенного вздора? Торак заявляет, что он поднялся на высоты Корим, чтобы поспорить с Улом о сотворении мира?

— Смутно.

— Так или иначе, Ул не хотел ввязываться в это дело, а Торак повернулся к папочке задницей, сошел вниз, собрал ангараканцев и повел их в Корим. Там он объявил, какую судьбу им предназначает, затем, в духе ангараканских обычаев, все рухнули ниц, а поднявшись, принялись рвать друг друга на куски и приносить в жертву. В этом отрывке есть словцо «халагачак», что означает «храм» или что-то в этом роде. Я всегда считал, что Торак выражается фигурально, но оказывается, это не так. Эта вершина и есть храм. Алтарь на вершине — вернейшее тому доказательство, а на этих террасах стояли ангараканцы, наблюдая за тем, как гролимы приносят жертвы их богу. Если я не ошибаюсь, именно здесь Торак и беседовал с отцом. И не важно, как ты относишься к Обожженному Лицу, но место это — одно из самых священных на земле.

— Ты уже не один раз упомянул отца Торака, — Закет озадаченно заморгал, — а я и не подозревал, что у богов есть отцы.

— Разумеется, есть, — высокомерно заявила Сенедра. — И это всем известно.

— А вот я не знал.

— Отец богов — Ул, — будничным тоном произнесла она.

— Но разве он не бог улгов?

— Он не просто избран их богом, — сказал Белгарат. — Горим с присущей ему эксцентричностью силой заставил Ула стать их богом.

— Как можно силой заставить бога что-то сделать?

— Осторожненько, — ответил Белдин. — Очень, очень осторожно.

— Я встречалась с Улом, — сразила его Сенедра. — И я ему понравилась.

— Знаешь, временами она препротивная! — шепнул Закет Гариону.

— А, так ты заметил?

— Тебе и не надо меня любить, — тряхнула маленькая королева медными кудрями. — Пусть хоть все меня возненавидят! Покуда женщину любят боги, с нею все в полном порядке.

И в сердце Гариона затеплилась робкая надежда. Сенедра способна шутить, значит, она не столь уж убеждена в том, что скорая кончина ее неминуема. Но тут же Гарион сильно занервничал и испытал страстное желание как можно скорее отнять у нее кинжал.

— Удалось ли тебе в ходе твоих захватывающих исследований обнаружить вход в пещеру? — спросил Белгарат у Шелка. — Я отчего-то полагал, что именно для этого ты рыскал в тумане.

— Пещера? — переспросил Шелк. — А, это на северном склоне горы. Перед нею нечто вроде амфитеатра. Вход на самой середине склона. Я обнаружил это в первые же десять минут.

Белгарат захлопал ресницами.

— Впрочем, это не в полном смысле пещера, — прибавил Шелк. — Может быть, внутри горы и есть пещера, но вход больше напоминает огромную дверь. По обеим сторонам ее колонны, а над притолокой — знакомая харя.

— Торак?

Сердце Гариона упало.

— Собственной персоной.

— Может быть, пора двигаться? — предложил Дарник. — Если Зандрамас уже на острове… — И он развел руками.

— Ну и что с того? — поинтересовался Белдин. Все дружно уставились на маленького уродливого горбуна.

— Ведь Зандрамас не может войти в пещеру прежде нас, я правильно понял? — спросил он у Цирадис.

— Да, Белдин, — ответила она. — Это запрещено.

— Вот и прекрасно. Тогда мы подождем. Уверен, она вполне насладится предвкушением долгожданной встречи. Додумался кто-нибудь захватить с собой что-нибудь вкусненькое? Я могу стать чайкой, но сырая рыба мне не по вкусу.

 

Глава 22

Они прождали около часа, покуда Белдин не решил, что Зандрамас уже доведена до белого каления. Гарион и Закет воспользовались отсрочкой и облачились в латы.

— Теперь надо поглядеть, как там она, — наконец решил горбун.

Со всей возможной осторожностью Белдин обернулся чайкой и скрылся в тумане. Вскоре он возвратился, злобно хихикая.

— Никогда не слыхивал, чтобы женщина употребляла такие выражения! — сказал он. — Даже тебя, Пол, она заткнула за пояс!

— Что она делает? — спросил Белгарат.

— Стоит у входа в пещеру — ну, около двери или как там ее — в обществе сорока очаровательных гролимов. Именно столько их было.

— Сорока? — воскликнул Гарион. Он повернулся к Цирадис. — Но ведь ты говорила, что числом мы должны совпасть!

— Но разве ты не стоишь по крайней мере пятерых, Гарион? — просто спросила она.

— Но…

— Ты сказал «их было сорок»? — Белгарат внимательно поглядел на брата.

— Видишь ли, наша страдающая звездной оспой подруга пыталась пропихнуть нескольких гролимов в эту самую дверь, а вход что-то упорно загораживало. Уж не знаю, что тому виной: эта самая преграда или гнев Зандрамас, опыт которой не удался. В общем, на данный момент пятеро уже мертвы, а Зандрамас мечется перед входом, изобретая все новые ругательства. Кстати, у всех гролимов пурпурные подкладки внутри капюшонов.

— Значит, все они колдуны, — бесстрастно произнесла Полгара.

— Колдовство гролимов не такое уж могущественное, — презрительно буркнул Белдин.

— А ты заметил огоньки у нее под кожей? — спросил Гарион.

— О да! Лицо ее напоминает полный светлячков летний лужок вечером. Я еще кое-что заприметил. Наш альбатрос тоже тут. Мы раскланялись, но поговорить было недосуг.

— Что он тут делает? — подозрительно спросил Шелк.

— Просто парит в небесах. Ты знаешь, какие они, альбатросы. Взмахнут крыльями раз в неделю — и то хорошо. А туман начинает понемногу рассеиваться. Почему бы нам просто не выстроиться на одной из ступеней террасы прямо перед этим амфитеатром и не подождать, покуда ветер разгонит голубую муть? Если из тумана вдруг появятся темные фигуры, это произведет на Зандрамас некоторое впечатление, не так ли?

— Ты видел моего малыша? — трепещущим голоском пролепетала Сенедра.

— Он вовсе уже не малыш, моя девочка. Он крепенький мальчонка с такими же светлыми кудряшками, как у нашего Эрионда. По выражению его мордашки я понял, что он не в восторге от своей компании. Если судить по первому впечатлению, то он, похоже, вырастет таким же буяном, как все в его семействе. Сдается мне, Гарион может спокойно сойти вниз, вручить ему Ривский меч, а нам всем останется сидеть и наблюдать, как он там со всеми разберется.

— Я не намерен позволить ему убивать, прежде чем у него выпадет последний молочный зуб! — твердо заявил Гарион. — А кто-нибудь еще там есть?

— Если супруга в свое время правдиво описала его, то с ними эрцгерцог Отрат. На голове у него дешевенькая корона и облачен он в какое-то поношенное королевское платье.

— Этот — мой! — рыкнул Закет. — Прежде у меня просто не было возможности поговорить по душам с этим изменником!

— Супруга его будет вашей вечной должницей, — хихикнул Белдин. — Возможно, она даже отважится совершить путешествие в Мал-Зэт, чтобы лично засвидетельствовать вам свое почтение, принести благодарность и кое-что еще. Она похотливая бабенка, Закет. Советую тебе как следует отдохнуть.

— Сожалею, но ваш разговор более мне не интересен, — строго оборвала его Цирадис. — Время не ждет. Пора.

— Все, что будет вашей душеньке угодно, моя радость, — ухмыльнулся Белдин.

Цирадис не выдержала и улыбнулась.

И снова все принялись шутить и бравировать своей храбростью. Неумолимо приближался самый важный час в истории мироздания — и они словно старались позабыть о величайшей его важности.

Шелк шел впереди, неслышно ступая ногами, обутыми в мягкие башмаки, по влажным камням. Гариону же и Закету приходилось передвигаться с величайшей осторожностью, чтобы то и дело не звякать доспехами. Каменные террасы достигали высоты около десяти футов каждая, но через равные интервалы вырубленные в камне лесенки вели с нижней террасы на следующую. Шелк вел их уже на третий уровень — тут гора принимала форму трехгранной пирамиды. Когда они дошли до северо-восточного угла, Шелк знаком приказал всем остановиться.

— Сейчас надо вести себя особенно тихо, — прошептал он. — Мы всего в каких-нибудь ста ярдов от амфитеатра. Ведь не хотим же мы, чтобы какой-нибудь особенно чуткий гролим услышал нас?

Они с превеликой осторожностью обогнули угол и медленно пошли вдоль северной стены пирамиды. Внезапно Шелк остановился и, подойдя к краю, пристально вгляделся в туман.

— Амфитеатр представляет собой прямоугольное углубление в скале. Начинается оно у самого берега, а заканчивается у самого входа или как там его. Если поглядеть вниз, то террас прямо под нами, внизу, не видно. Это потому, что мы как раз над амфитеатром — всего в сотне ярдов или около того от Зандрамас.

Гарион стал пристально всматриваться в туман, страстно желая единым усилием воли развеять эту серую пелену, чтобы взглянуть наконец прямо в лицо врага.

— Спокойно! — почуял неладное Белдин. — Все будет совсем скоро. Не порть ей столь долгожданного сюрприза!

Из тумана послышались голоса — хриплые гортанные голоса гролимов. Но слов Гарион не разбирал — да ему этого и не надо было.

Они ждали.

К тому времени солнце уже поднялось из-за горизонта — сквозь мглистую пелену виден был бледный диск. В его лучах туман клубился и стремительно редел. Вот небо у них над головами прояснилось, и Гарион увидел ласковую голубизну. Но риф все еще окутывал толстый грязно-серый туман, а низко над восточным горизонтом клубились грозовые облака. Подсвеченные снизу солнцем, они мерцали зловещим оранжевым светом, словно небо внезапно объяло пламенем.

— Недурные цвета, — пробормотал Сади и нервно переложил отравленный кинжал из одной руки в другую. Потом поставил на землю свой красный кожаный короб и раскрыл его. Достав оттуда глиняный кувшинчик, он осторожно отвинтил пробку и положил его набок.

— На этом рифе наверняка водятся мыши, — сказал он, — а возможно, есть даже птичьи гнезда, а в них — яйца. Зит и ее малыши в случае чего не умрут тут голодной смертью.

Наклонившись, он извлек из короба маленький мешочек и переложил его в карман.

— Маленькая предосторожность, — шепотом объяснил он друзьям.

Туман лежал внизу, словно серый океан, и на нем отчетливо вырисовывалась тень гигантской пирамиды. Гарион услыхал вдруг откуда-то сверху странный печальный крик. Он поднял голову. В небе на неподвижных крыльях парил альбатрос. Гарион снова стал всматриваться в туман, лежащий внизу, и рука его почти автоматически принялась стягивать кожаный чехол с рукояти Ривского меча. Шар слабо мерцал, но вовсе не голубым светом. Он зловеще алел, словно тучи на горизонте.

— Вот подтверждение, Старый Волк, — сказала мужу Полидра. — Сардион тут, в пещере.

Белгарат, чьи серебряные волосы и борода тоже словно занялись огнем, проворчал что-то неразборчивое.

Но вот туман внизу начал клубиться и волноваться — поверхность его теперь еще больше походила на океан, только штормовой. Туман этот стремительно редел. Гарион уже различал внизу неясные очертания фигур в черных одеждах.

А туман уже превратился в легкое марево, тончайшую дымку…

— Великая колдунья! — воскликнул кто-то из гролимов. — Глядите!

Фигура в поблескивающем черном атласном балахоне с опущенным капюшоном резко обернулась — и Гарион взглянул прямо в лицо Зандрамас. Он не раз прежде слышал об огоньках у нее под кожей, но никакое описание не могло вполне подготовить к зрелищу, что теперь предстало его взору. Сверкающие точечки, испещрившие лицо Зандрамас, непрерывно перемещались под кожей. Тень чудовищной пирамиды скрывала ее черты, и Гарион, глядя на нее, вспомнил таинственные слова ашабских пророков о «всех звездах вселенной», чудом проникших в ее плоть.

За своей спиной он услыхал, как судорожно вздохнула Сенедра. Он обернулся и увидел маленькую королеву. С лицом, перекошенным ненавистью, и кинжалом в руке она стремительно кинулась к ступеням, ведущим вниз, к амфитеатру. Полгара и Бархотка, несомненно, бывшие в курсе отчаянного ее плана, быстро скрутили и обезоружили Сенедру.

Тут Полидра подошла к самому краю террасы.

— Ну, наконец-то, Зандрамас, — зазвучал ее чистый и звучный голос.

— Я терпеливо ждала, покуда ты присоединишься к своим друзьям, Полидра, — насмешливо проговорила колдунья. — Я беспокоилась о тебе, боялась, что ты заблудишься. Теперь все позади, и нам дозволено начинать.

— Как поздно вспомнила ты о дозволении, Зандрамас, — ответила Полидра, — но, впрочем, не важно. Мы все, как и было предсказано, явились в назначенное место в назначенное время. Почему бы не покончить с пустыми разговорами и не войти в пещеру? Вселенная, должно быть, уже в нетерпении.

— Еще не время, Полидра, — решительно сказала Зандрамас.

— Как это утомительно, — вздохнула жена Белгарата. — У тебя есть ужасный недостаток, Зандрамас. Даже если что-то явно не складывается, не выходит, ты упорно пытаешься прошибить стену лбом. Ты из кожи вон лезла, лишь бы только эта встреча не состоялась, но все втуне. Все твои старания лишь ускорили твою встречу с неизбежным. Не кажется ли тебе, что пора покончить с уловками?

— Я так не считаю, Полидра.

Полидра вздохнула.

— Ну хорошо, Зандрамас, — безропотно согласилась она. — Как тебе будет угодно. — Она протянула руку, указав на Гариона. — Коль скоро ты упорствуешь, я призываю Дитя Света!

Медленным и плавным движением Гарион потянулся к рукояти Ривского меча, пальцы его крепко сомкнулись на ней. Со злобным свистом лезвие выскользнуло из ножен, переливаясь голубым светом. Гариона объяло ледяное спокойствие. Сомнения и страхи отступили — как некогда в Хтол-Мишраке. Теперь он не был уже Гарионом — лицом к лицу с врагом стояло Дитя Света. Стиснув рукоять меча обеими руками, он медленно поднял пылающее лезвие над головой.

— Вот что суждено тебе, Зандрамас! — прорычал он устрашающим голосом, даже не удивившись тому, что бессознательно заговорил старинным слогом.

— Это еще не решено, Белгарион, — вызывающе возразила Зандрамас. Подобной реакции можно было ожидать, и все-таки слишком уж уверенно звучал ее голос. — Не так просто узнать, что кому суждено…

Один ее повелительный жест — и гролимы, образовав нечто вроде фаланги, окружили свою жрицу и стали хором, нараспев произносить какие-то страшные заклинания на древнем языке.

— Назад, Гарион! — резко воскликнула Полгара.

Она, ее отец, мать и дядюшка Белдин стремительно подались вперед, к самому краю террасы.

Краем глаза Гарион увидел сперва мерцание, потом облако непроглядного мрака — и вдруг он ощутил, как постепенно на него накатывает волна темного ужаса.

— Осторожней! — предупредил он друзей. — Кажется, она прибегает к помощи видений — помните, мы вчера об этом говорили?

Тут он ощутил сильнейший толчок изнутри и услышал рев. Волна мрака, исходящая из воздетых вверх ладоней гролимов, окружавших Зандрамас, стала накатываться на него, но словно ударилась о невидимую преграду. Темные клочки рассыпались по всему амфитеатру, точно стая перепуганных мышей, стоило четверым волшебникам хором произнести одно-единственное слово. Несколько гролимов корчились на камнях, а остальные в ужасе отпрянули с побелевшими лицами.

Белдин злобно гоготал.

— Ну что, крошка моя, хочешь еще разочек сыграть в игру? — дразнил он Зандрамас. — Ежели ты собиралась всласть порезвиться, то надобно было захватить с собой побольше гролимов. Ты так бездарно их тратишь, дорогая!

— Не стоило бы тебе этого делать, — сказал брату Белгарат.

— Бьюсь об заклад, и ей тоже! Она слишком много о себе воображает, а насмешка быстренько сбивает спесь с зазнаек!

Зандрамас с каменным лицом метнула в горбуна огненный шар, но Белдин лишь отмахнулся от него, словно от надоедливой мошки.

И Гарион вдруг все понял. И волна мрака, и огненный шар — все это были не более чем уловки, призванные отвлечь внимание от той темной тени, которую он краем глаза заметил в самом начале.

Колдунья из Даршивы растянула губы в ледяной усмешке.

— Гролимы — безделица. — Она передернула плечами. — Я просто испытывала тебя, мой маленький фигляр. Смейся, Белдин. Мне нравится, когда мои враги умирают счастливыми.

— Ты права, — радостно согласился Белдин. — Улыбнись и сама, моя прелесть, и полюбуйся напоследок пейзажем. У тебя есть еще время, чтобы проститься с солнышком, ибо, сдается мне, тебе уже недолго осталось его видеть.

— Неужели эти взаимные угрозы столь уж необходимы? — устало спросил Белгарат.

— Таков обычай, — ответил Белдин. — Взаимные оскорбления — обычная прелюдия к весьма серьезным стычкам. И потом, она первая начала. — Он поглядел вниз — гролимы Зандрамас угрожающе двинулись вперед. — Ну, кажется, пора. Не сойти ли нам вниз и не приготовить сочное жаркое из гролимов? Что касается меня, я люблю, чтобы кусочки были мелкими.

Он вытянул руку, прищелкнул пальцами — и в руке у него оказался кривой улгский нож.

Предводительствуемые Гарионом, они направились прямиком к ступеням, ведущим вниз, и стали спускаться, а гролимы, вооружившись чем попало, рванулись к подножию лестницы.

— Вон отсюда! — рявкнул Шелк на Бархотку, которая решительно присоединилась к ним, профессионально держа кинжал у бедра острием вперед.

— И не подумаю! — резко ответила она. — Я защищаю свой весьма ценный вклад!

— Что еще за вклад?

— Позже поговорим! А сейчас отстань, я занята.

Предводитель гролимов, гигант, едва ли ниже Тофа, размахивал громадным топором, а сверкающие глаза его были совершенно безумны. Когда он оказался уже футах в пяти от Гариона, Сади вынырнул из-за плеча короля Ривы и швырнул в лицо нападающему пригоршню какого-то порошка очень странного цвета. Гролим затряс головой, протирая глаза. Потом чихнул. Глаза его внезапно наполнились ужасом, и он, дико воя, уронил топор, резко подался назад и полетел вниз с лестницы, сбивая с ног своих товарищей. Долетев до земли и очутившись на полу амфитеатра, он, однако, и не подумал остановиться, а, вскочив, понесся к морю. Стремглав влетев по пояс в воду, он устремился дальше. В том месте, где круто обрывалась вниз скрытая водой терраса, он с головой ушел под воду. Как выяснилось, плавать гролим не умел.

— Я думал, этот порошок у тебя давно кончился, — сказал Шелк, нанося подвернувшемуся гролиму мощный удар тяжелым кинжалом. Гролим попятился, схватившись за рукоять, торчавшую из груди, потом колени его подломились, и он кубарем скатился по лестнице.

— Я привык всегда оставлять самую малость на крайний случай, — ответил Сади, ловко уворачиваясь от удара мечом и одновременно разя нападавшего в живот отравленным кинжалом. Его противник замер на мгновение, а потом замертво слетел с лестницы. В это время несколько фигур в черном, надеясь застать врага врасплох, карабкались по гладкой стене террасы немного в стороне от лестницы. Бархотка встала на колени и хладнокровно вонзила кинжал прямо в лицо гролима, готового вот-вот подтянуться на руках. Хрипло вскрикнув и схватившись за лицо, он упал, увлекая за собой товарищей.

А светловолосая драснийка уже метнулась к другой стороне лестничного марша, крепко сжимая в руках шелковый шнур. Ловким движением она набросила петлю на шею очередного гролима, который уже успел вскарабкаться на лестницу. Затем девушка ловко извернулась, оказавшись с ним спина к спине, и потом резко наклонилась вперед. Ноги беспомощного гролима оторвались от земли, а обе руки его взметнулись к горлу, в которое врезался шелковый шнур. Ноги гролима несколько секунд молотили воздух, но вот лицо его почернело, а тело обмякло. Бархотка хладнокровно высвободила его шею из петли и носком сапожка спихнула тело вниз.

Дарник и Тоф заняли привычные позиции подле Гариона и Закета, и все они вчетвером стали спускаться вниз по лестнице, ступенька за ступенькой, рубя в капусту черных гролимов, заступавших им путь. Молот Дарника был едва ли менее грозен, чем Ривский меч Гариона. Тоф методично орудовал топором Дарника, и лицо его было бесстрастно, словно у лесоруба, который валит деревья. А искусный фехтовальщик Закет действовал своим огромным, но почти невесомым мечом, словно рапирой. Удары его были стремительны и смертоносны. Вскоре ступени лестницы усыпали мертвые тела и заливала горячая кровь.

— Смотрите под ноги! — предостерег друзей Дарник, одновременно раскраивая череп подвернувшемуся ему под горячую руку гролиму. — Тут становится скользко.

Гарион в этот момент срубил голову очередному нападавшему — и голова эта, словно мячик, покатилась, подпрыгивая, по ступенькам, а тело безжизненно рухнуло вниз. Гарион воспользовался краткой передышкой и оглянулся через плечо. Белгарат и Белдин дружно помогали Бархотке, которая взяла на себя труд не позволить гролимам вскарабкаться сбоку от лестничного марша. Белдин с видимым наслаждением вонзал свой кривой нож в глаза врагам, затем резко дергал его на себя, выдирая глаза вместе с солидной порцией мозга. Белгарат, уперев руки в бока, просто спокойно ждал, покуда снизу не покажется голова очередного гролима, а потом носком тяжелого башмака с размаху бил жреца Торака прямо в лицо. Поскольку лететь вниз приходилось не менее тридцати футов, мало кто из упавших предпринимал вторую попытку вскарабкаться вверх.

Когда доблестная четверка достигла последней ступени лестницы, почти никого из гролимов уже не осталось в живых. Сади же со своей обычной методичностью переходил от одного поверженного к другому, хладнокровно вонзая отравленное лезвие в тела как мертвых, так и еще живых.

Зандрамас явно была ошарашена столь катастрофическим поражением своих приспешников. Однако она не сдвинулась с места, а лицо ее по-прежнему хранило выражение презрения и вызова. За ее спиной, разинув рот в беззвучном крике ужаса, стоял человек в простенькой короне и поношенном королевском платье, словно снятом с чужого плеча. Лицом он слегка походил на Закета, из чего Гарион заключил, что это и есть эрцгерцог Отрат. И вот наконец Гарион увидел своего малютку-сына. Во время кровавой бойни он избегал глядеть на малыша, опасаясь, что рука его от волнения может дрогнуть в самый неподходящий момент, когда сосредоточенность решала все. Да, Белдин был прав — Гэран вовсе не младенец. Светлые кудряшки были мягкими и нежными, но ни мягкости, ни нежности он не заметил в глазах мальчика, когда взоры их встретились. Гэрана сжигала ненависть к женщине, которая крепко сжимала его руку в своей.

Гарион с величайшей серьезностью коснулся лезвием меча забрала, отдавая мальчику воинский салют, а Гэран столь же серьезно поднял в ответ свободную руку.

И король Ривы стал приближаться к врагу, неумолимый, словно сама судьба. То и дело он пинал ногой отсеченные головы гролимов, валяющиеся под ногами. Сомнения, одолевавшие его в Дал-Периворе, теперь развеялись. До Зандрамас оставалось всего несколько ярдов, и то, что она женщина, уже не имело для него никакого значения. С поднятым мечом он приближался к ней…

Мерцающая тень, которую он постоянно видел краем глаза, вдруг сгустилась, а ужас объял его с новой силой. Как ни силился Гарион, справиться с наваждением ему не удавалось. Он споткнулся.

Тень, вначале не имевшая четких очертаний, постепенно принимала вид устрашающего огромного лица, парящего в воздухе почти над головой черной колдуньи. Жуткие глаза были непроницаемо черны и пусты, а рот искривился в гримасе глубочайшего горя, словно существо это повергнуто было в пучину отчаяния зрелищем торжества Света. Но горе его не вызывало ни жалости, ни сочувствия — оттого лишь, что ужасающее существо безжалостно стремилось погрузить в пучину своего отчаяния весь мир…

— Узрите Владыку Тьмы! — торжествующе выкрикнула Зандрамас. — Спасайтесь! Проживите еще несколько кратких мгновений, прежде чем он утащит вас за собой туда, где царствует вечная тьма, вечное отчаяние и пылает неугасимое пламя!

Гарион остановился не в силах противостоять темному ужасу.

И тут он словно услышал голос, доносящийся из прошлого, а вместе с голосом явились и образы.

…Они стоят на лесной поляне. С темного неба моросит мелкий дождь, а листва под ногами промокла насквозь. Невозмутимый Эрионд что-то говорит им всем. Когда же это было? Ах да! Сразу после первой их встречи с Зандрамас, напавшей на них в образе дракона. «Но ведь пламя было ненастоящее, — говорит юноша. — Разве вы не знали об этом?» Он выглядит удивленным — ну как же они этого не понимают? «Это была всего лишь иллюзия. Ведь зло на самом деле не более, чем иллюзия. Мне жаль, если вы испугались, но тогда у меня не было времени это вам объяснять…»

Вот он, ключ к разгадке! Гарион теперь понял все. Галлюцинации — плод умопомешательства, иллюзии — нет. Он вовсе не сходит с ума! Лик Владыки Тьмы не более реален, чем та призрачная Арелл, которую повстречала Сенедра в лесу неподалеку от Келля. Единственное оружие, которым располагает Дитя Тьмы, надеясь сокрушить Дитя Света, — это иллюзии, призванные повергнуть врага в смятение. Спору нет, это мощное оружие, но оно столь же хрупко, сколь и мощно. Один-единственный луч света — и оно рассыплется в прах. И Гарион вновь двинулся вперед.

— Гарион! — отчаянно закричал Шелк.

— Не обращай внимания на эту морду, — твердо сказал ему Гарион. — Его на самом деле нет. Оно не более материально, чем простая тень!

Зандрамас судорожно вздрогнула, а огромное лицо расплылось и исчезло. Глаза колдуньи блуждали и вот остановились прямо на двери в скале, ведущей в пещеру. Гарион вдруг отчетливо осознал, что там, в пещере, есть нечто, на что Зандрамас возлагает последнюю свою надежду. Колдунья, казалось, вовсе не обескураженная тем, что привычное оружие подвело ее, сделала знак оставшимся в живых гролимам.

— Нет, — раздался звонкий и чистый голос прорицательницы из Келля. — Этого я не могу позволить. Все должно решиться не в бессмысленной драке. Должен быть сделан выбор! Вложи меч в ножны, Белгарион из Ривы, а ты, Зандрамас, прикажи своим приспешникам не вмешиваться!

Гарион почувствовал, что ноги его словно свело сильнейшей судорогой — он и шагу теперь ступить не мог. Морщась от боли, он обернулся и увидел, как Цирадис спускается вниз по ступеням, ведомая под руку Эриондом. Вслед за ними шли Полгара, Полидра и королева Ривы.

— Оба вы здесь не затем, чтобы уничтожить друг друга, — продолжала прорицательница тем самым странным голосом, в котором переплелись тысячи и тысячи разных голосов, — ибо если хотя бы один из вас истребит другого, то миссия ваша останется невыполненной, да и я лишена буду возможности исполнить свою. А тогда все, что есть, все, что было, и все, что только еще должно быть, — все разом погибнет. Вложи меч в ножны, Белгарион! Зандрамас, отошли прочь гролимов! Пора войти в то Место, которого больше нет, и сделать выбор. Вселенная устала дожидаться.

Гарион покорно, хотя и с сожалением вложил в ножны Ривский меч, но глаза колдуньи из Даршивы сузились.

— Убейте ее! — леденящим душу бесстрастным голосом приказала она гролимам. — Убейте эту слепую далазийскую ведьму во имя нового бога Ангарака!

Уцелевшие гролимы с фанатичным блеском в глазах устремились к подножию лестницы. Эрионд вздохнул и решительно заслонил прорицательницу своим телом.

— В этом нет надобности, Носитель Шара, — сказала Цирадис.

Она слегка склонила голову, и таинственный хор зазвучал громче. Гролимы заметались, натыкаясь друг на друга и размахивая руками. Глаза их были широко раскрыты, но…

— То же самое заклятие, — прошептал Закет. — То же самое, которое не позволяет гролимам войти в Келль. Они все слепы!

На этот раз, однако, ослепшим гролимам не был явлен лик бога, о котором говорил некогда преображенный жрец Торака, которого повстречали они в пастушеском поселке неподалеку от Келля. Ослепшие гролимы видели нечто совершенно иное, ибо они закричали от ужаса. Крик вскоре превратился в отчаянный визг, и несчастные гурьбой кинулись к морю — туда, где уже нашел свой конец их гигант предводитель, которому Сади швырнул в лицо пригоршню волшебного порошка. Один за другим гролимы исчезали в волнах. Те, кто умели плавать, устремились прямо в открытое море навстречу неминуемой гибели. Остальные сразу исчезли под водой. Некоторое время из глубины темных вод поднимались пузыри, но вот все стихло.

Альбатрос, парящий в небе, распластав крылья, на мгновение завис в воздухе над водой, а затем снова стал выписывать круги в небе над амфитеатром.

 

Глава 23

— Теперь ты вновь в одиночестве, Дитя Тьмы, ты ведь привыкла к этому, — сурово сказала Цирадис.

— Все эти жалкие создания ничего для меня не значили, Цирадис, — с полнейшим безразличием ответила Зандрамас. — Они сделали свое дело и не нужны мне больше.

— И ты теперь готова войти в эту дверь, чтобы попасть в то Место, которого больше нет, чтобы предстать там пред Сардионом, где и состоится выбор?

— Конечно, великая прорицательница, — ответила Зандрамас удивительно покорно. — С радостью буду сопровождать Дитя Света и тебя в храм Торака!

— Следи за нею внимательно, Гарион, — прошептал Шелк. — Тут какой-то подвох. Она что-то замышляет.

Но Цирадис тоже почуяла неладное.

— Внезапная твоя податливость меня удивляет, Зандрамас, — сказала она. — Все эти долгие месяцы ты тщетно пыталась избежать встречи, а теперь так легко соглашаешься вступить в грот. Что столь волшебно преобразило тебя? Неужели в гроте таится что-то опасное? Уж не хочешь ли ты заманить Дитя Света в гибельную ловушку, надеясь таким образом уйти от неизбежного?

— Ответ на твой вопрос, слепая ведьма, там, за этой дверью! — хрипло выкрикнула Зандрамас. Она обратила к Гариону свое пылающее лицо. — Уверена, что великий Богоубийца бесстрашен. Или же тот, кто хладнокровно умертвил Торака, стал вдруг робким и боязливым? Чем могу я, слабая женщина, грозить величайшему воителю мира? Давайте же вместе осмотрим грот. Я вручаю свою судьбу тебе, Белгарион, ты ведь не дашь меня в обиду?

— Этому не бывать, Зандрамас! — объявила келльская прорицательница. — Время уловок и обманов миновало. Только сделанный выбор освободит нас всех.

Она вновь склонила голову, и Гарион услышал многоголосый шепот.

— Ах, вот что! — заговорила Цирадис. — Теперь все ясно. Этот отрывок в Книге Небес был смутен и бессвязен, однако теперь ясность восстановлена. — Она обернулась к огромной двери и воскликнула: — Выходи, Повелитель демонов! Довольно скрываться во мраке! Выходи, чтобы мы все увидели тебя!

— Нет! — раздался хриплый крик Зандрамас.

Но было уже поздно. И вот, с величайшей неохотой, словно по принуждению, израненный и покалеченный дракон, ковыляя, явился из глубины грота, свирепо рыча и дыша огнем.

— Снова эта гадость! — застонал Закет.

Гарион, однако, увидел не просто дракона. Так же, как некогда в лесу неподалеку от Вал-Алорна он увидел образ Бэрака в том самом чудовищном медведе, что бросился ему на помощь, когда он, тогда еще четырнадцатилетний подросток, копьем ранил кабана, так теперь за этим безобразным чешуйчатым телом он ясно различал образ Морджи, Повелителя демонов. Да, это был Морджа, заклятый враг Нахаза — того самого демона, что некогда увлек визжащего Урвона за собой в пучину ада. Шестирукий Морджа вооружен был огромным мечом — этот меч Гарион узнал бы из тысячи. Повелитель демонов в образе дракона стремительно приближался, но взмахов некогда принадлежавшего Тораку ужасного меча Теней никто, кроме Гариона, видеть не мог.

Когда ужасное это существо приблизилось к ним, пылающие алые облака разорвала молния.

— Разойдитесь! — закричал Гарион. — Шелк! Скажи им, что делать!

Сам он глубоко вздохнул, глядя, как сверкающие молнии низвергаются с кроваво-красного неба, разбиваясь о стены гигантской пирамиды. То и дело слышались оглушительные удары грома.

— Вперед! — крикнул Гарион Закету, выхватывая из ножен Ривский меч. И вдруг остановился, оторопев.

Полидра совершенно невозмутимо, словно шла по цветущему весеннему лугу, приблизилась к ужасному чудищу.

— Твой господин — воплощение лжи, Морджа, — сказала она чудищу, которое внезапно замерло. — Но время лжи кончилось. Что надобно тебе здесь? Что надобно здесь всем, тебе подобным?

Повелитель демонов, заключенный в чешуйчатое тело, ревел от ярости и тщетно пытался высвободиться.

— Говори, Морджа! — приказала Полидра.

…Неужели кто-то обладал столь великой силой? Гарион был ошеломлен.

— Не стану говорить! — отрывисто гаркнул Морджа.

— Нет, станешь! — пугающе тихо произнесла бабушка Гариона.

Моржа испустил крик — крик страдания.

— Что надобно тебе здесь? — вновь спросила Полидра.

— Я служу Владыке Тьмы!

— А что понадобилось здесь Владыке Тьмы?

— Он хочет завладеть камнями, дающими власть.

— Для чего?

— Чтобы разорвать цепи — те цепи, которыми сковал его Ул еще задолго до сотворения мира.

— Для чего ты тогда помогаешь Зандрамас и зачем твой враг Нахаз помогал апостолу Торака? Разве господину вашему неведомо, что каждый из них, победив, создаст нового бога? И этот новый бог сделает оковы Владыки Тьмы еще прочнее!

— Их стремления не имеют никакого значения, — прорычал Морджа. — Да, это правда, мы с Нахазом противостояли друг другу, но плевать нам обоим и на безумного Урвона, и на подлую дрянь Зандрамас! В тот миг, когда Дитя Тьмы завладеет Сардионом, Владыка Тьмы моими руками или руками Нахаза выхватит камень. Ну, а потом с его помощью один из нас вырвет Ктраг-Яску у Богоубийцы и доставит оба камня нашему Владыке. В тот самый миг, когда узрит он оба камня, сделается он новым богом! Цепи его падут сами собой, и он вступит в схватку с Улом на равных — нет, он станет еще более могущественным богом, нежели сам Ул! А потом настоящее, прошлое и будущее станет принадлежать лишь ему одному!

— А какая же судьба ждет Дитя Тьмы и апостола Торака?

— Они достанутся нам — в награду за труды. Подобно тому, как Нахаз теперь терзает плоть безумного Урвона в адских безднах, так и я растерзаю Зандрамас! Высшая награда, даруемая Владыкой Тьмы, — вечные муки!

Колдунья из Даршивы вскрикнула в ужасе, услыхав столь жестокий приговор своей душе.

— Ты не можешь остановить меня, Полидра, — насмешливо сказал Морджа, — ибо руку мою направляет сам Владыка Тьмы.

— Но ты, однако, сам заключил себя в тело зверя. — Полидра была непреклонна. — Ты сделал свой выбор, а в этом месте, однажды сделав выбор, ничего нельзя переменить. Ты будешь сражаться в одиночестве, а если и будет у тебя союзник, то вовсе не Владыка Тьмы, а это безмозглое создание, которое ты избрал сам!

Демон поднял морду, разинул пасть, обнажив острые клыки, и оглушительно завыл. Он отчаянно ворочался, силясь высвободиться из оболочки, ставшей его темницей.

— Это означает, что нам придется сразиться с ними обоими? — дрожащим голосом спросил Закет у Гариона.

— Боюсь, что именно так.

— Гарион, ты помешался?

— И все же нам придется сражаться, Закет. Слава богам, Полидре удалось частично обезвредить Морджу — уж не знаю, каким образом, но она это сделала. И сейчас, когда он ослаблен, у нас есть шанс. А теперь вперед!

Гарион опустил забрало и кинулся на врага, размахивая пылающим клинком.

Шелк и остальные разделились и теперь подбирались к дракону с боков и с тыла.

Приблизившись к чудищу, Гарион заметил вдруг нечто такое, что могло их выручить. Оказывается, примитивный разум дракона и тысячелетняя мудрость демона слились не вполне. Дракон с присущим ему тупым упрямством единственным глазом своим глядел лишь на тех, кто стоял прямо перед ним, и атаковал лишь их, не осознавая опасности, грозящей его бокам и хвосту. А внимание Морджи, напротив, сосредоточено было на противниках, приближающихся с боков и сзади. И это странное противоестественное раздвоение разума, руководящего огромным существом с крыльями, словно у гигантской летучей мыши, делало его медлительным и нерешительным.

Тут Шелк, вооруженный мечом одного из поверженных гролимов, стремительно кинулся в атаку и принялся рубить извивающийся хвост гадины.

Дракон взревел от боли, а из пасти у него вырвалось пламя. Чудище, презрев приказ вселившегося в него Морджи, руководимое природным инстинктом, тяжело и неловко обернулось, чтобы отразить нападение с тыла. Но маленький и ловкий Шелк увернулся от когтей — остальные же в это время атаковали чешуйчатые бока. Дарник размашисто наносил удары молотом по одному боку, а Тоф методично орудовал мечом с другой стороны.

Когда Гарион понял, что дракон почти ни на что, кроме собственного хвоста, не обращает внимания, ему в голову пришел вдруг отчаянно смелый план.

— Займись хвостом! — закричал он Закету.

А сам отошел подальше и хорошенько разбежался — бежал он в своих тяжелых доспехах немного неуклюже, но ему удалось увернуться от извивающегося хвоста и вскочить прямо дракону на спину.

— Гарион! — в ужасе завизжала Сенедра.

Но он будто и не слышал ее воплей, продолжая свой путь по хребту чудовища, покуда ему не удалось оседлать его, крепко обхватив ногами основание шеи, чуть выше того места, откуда росли отвратительные кожистые крылья. Он знал, что дракон не испугается и даже не ощутит ударов его пылающего меча. Но вот Морджа — дело другое. Гарион взмахнул Ривским мечом и со всей силой нанес удар по самому основанию змеиной шеи. Дракон же, мотающий головой в разные стороны и выпуская клубы дыма и пламени в нападавших, даже не обратил на это внимания. Но Морджа отчаянно закричал, опаленный огненным дыханием Шара Алдура. В этом и состоял план Гариона. Сам по себе дракон просто не в состоянии был отразить столь многочисленные и одновременные атаки — по-настоящему грозным делал его разум Повелителя демонов. Гарион и прежде замечал, что Шар убийственно действовал на демонов, — в борьбе с ними он порой был даже могущественнее богов. Демонам иногда удавалось ускользнуть от гнева богов, но Шар Алдура разил их неумолимо.

— Еще! — скомандовал Гарион камню, вновь замахиваясь мечом.

Он бил и бил, не останавливаясь. И меч уже не скользил по гладким чешуйкам — нет, безжалостное лезвие вгрызалось в плоть. Гарион видел неясный образ Морджи, бьющегося в своей темнице, — тот кричал от боли всякий раз, когда Гарион ударял по змеиной шее чудовища, ибо неумолимое пылающее лезвие наносило удар одновременно и по шее демона. В очередной раз замахнувшись, Гарион повернул меч острием вниз и со всего размаха вонзил его в спину дракона, как раз между плеч.

Морджа испустил вопль, полный смертной муки.

Гарион безжалостно поворачивал меч в ране, расширяя ее.

Это почувствовал даже дракон. Он взвыл.

Гарион снова замахнулся — и вновь лезвие погрузилось в страшную рану, на теперь куда глубже.

На сей раз Морджа и чудовище закричали одновременно.

Гарион вдруг кое-что вспомнил и мысленно усмехнулся. В юности он наблюдал, как старый Кральто копает ямки для столбов ограды. И сейчас он принялся сознательно имитировать движения старого фермера, высоко поднимая меч, направленный острием вниз, как Кральто свою лопату, и вонзая лезвие вертикально в кровоточащую драконью плоть. С каждым ударам рана делалась все глубже, из нее хлестала темная кровь. Вскоре Гарион заметил обнажившуюся белую кость и стал наносить удары в другое место. Даже Ривский мечом ему не удалось бы перерубить позвоночник зверя толщиной в добрую сосну.

Друзья Гариона, ошеломленные его безумной отвагой, сперва отступили, но вскоре увидели, что змеиная голова чудища поворачивается на длинной и гибкой шее, чтобы впиться зубами в мучителя, оседлавшего его. И они вновь дружно кинулись в атаку, нанося удары по горлу зверя, по его брюху и бокам, защищенным менее твердыми чешуйками. Действуя ловко и стремительно ускользая от ударов когтистых лап, Шелк, Бархотка и Сади атаковали брюхо. Дарник методично молотил по огромному боку, ломая ребра одно за другим, а Тоф свирепствовал с другой стороны. Белгарат и Полидра, обернувшись волками, остервенело грызли извивающийся скользкий хвост.

А Гарион тем временем нашел то, что искал, — сухожилие толщиной в добрый якорный канат, приводящее в движение одно из отвратительных крыльев.

— Действуй! — крикнул он Шару.

Меч ослепительно вспыхнул, но на этот раз Гарион не нанес удара — он просто начал перепиливать сухожилие. И вот оно не выдержало, разорвалось, и концы его, извиваясь, словно змеи, утонули в кровавой каше, в которую превратилась спина гадины.

Из огнедышащей пасти вырвался оглушительный вопль боли. Дракон пошатнулся и рухнул на бок, а когтистые лапы его в агонии замолотили воздух.

Гариона подбросило в воздух. Он упал и покатился по земле, лишь чудом избегнув страшных когтей. К нему подскочил Закет и рывком поднял друга на ноги.

— Ты ополоумел, Гарион? — заорал он. — Ты в порядке?

— Я прекрасно себя чувствую, — с трудом ответил Гарион. — Давай кончать его!

Но возле туши поверженного монстра уже стоял Тоф. Широко расставив ноги, он принялся рубить шею у самого основания. Из перерубленных артерий хлынули реки крови, а немой великан, напрягая свои могучие мускулы, силился добраться до дыхательного горла чудища. Невзирая на титанические усилия Гариона и его друзей, до сих пор дракон хотя и испытывал боль, но все же не был смертельно ранен. Но тактика Тофа неумолимо грозила чудищу смертью. Если бы великану удалось перерубить или хотя бы рассечь трахею, дракон тотчас погиб бы, задохнувшись или захлебнувшись собственной кровью. И окровавленный монстр последним усилием приподнялся на передних лапах и всей тушей навис над безмолвным гигантом.

— Тоф! — отчаянно вскрикнул Дарник. — Назад! Он сейчас бросится!

Но главная опасность таилась не в страшных клыках. В глубине окровавленного тела дракона Гарион различил неясные очертания Морджи — Повелитель демонов, собрав последние силы, уже поднимал меч Теней. Призрачное его лезвие, пройдя прямо сквозь драконью плоть, легко пронзило грудь гиганта Тофа, выйдя у него из спины. Великан замер на мгновение, а потом безжизненно осел на землю. Вечная немота не позволила ему даже вскрикнуть.

— Нет! — зазвенел голос Дарника, полный безграничного отчаяния.

Мысль Гариона работала четко.

— Следи за его зубами! — с ледяным спокойствием приказал он Закету.

А сам бросился вперед, изготовившись к удару, подобного которому еще никогда в жизни не наносил ни единому существу. Целил он прямо в грудь чудищу.

Меч Теней попытался отпарировать удар, но тщетно. А Гарион, обеими руками сжимая рукоять Ривского меча, обжег съежившегося от ужаса демона взором, полным лютой ненависти, приставил острие к чешуйчатой груди как раз напротив сердца, и от чудовищной мощи Шара, нанесшего удар, его самого чуть было не отбросило назад.

Меч короля Ривы легко, словно нож в масло, вошел в сердце дракона.

Страшный двухголосый вопль сотряс небо и землю — это закричали одновременно дракон и Повелитель демонов.

Гарион выдернул меч из груди чудища и отступил от зверя, бьющегося в конвульсиях. Подобно горящему дому, дракон зашатался и тяжело рухнул. Тело его дернулось несколько раз, и он затих.

Гарион обернулся.

Лицо Тофа было по-детски безмятежным. Цирадис стояла возле поверженного великана на коленях, рядом с нею преклонил колени Дарник. Оба они без стеснения рыдали.

Высоко в небе раздался крик альбатроса — отчаянный крик горя и утраты.

Цирадис рыдала. Повязка у нее на глазах насквозь промокла от слез.

В грозовом ржавом небе клубились тучи, тая в своих недрах зловещую тьму, — все кружилось и перемещалось, и вдруг мрачную эту пелену разодрала надвое страшная молния, со всей силой ударив прямо в алтарь одноглазого бога на вершине горы.

Каменные плиты, которыми выложен был амфитеатр, все еще оставались влажными после тумана и мелкого дождя, моросившего накануне, и белые искорки, мерцавшие внутри камня, твердого, словно сталь, казались мириадами звезд.

Цирадис рыдала.

Гарион глубоко вздохнул и огляделся. Амфитеатр теперь казался вовсе не таким уж огромным. По крайней мере, он был явно тесен, чтобы вместить все, только что произошедшее здесь, но, возможно, и вся вселенная была для этого тесна… Лица друзей, озаренные зловещим светом, льющимся с грозовых небес, то и дело освещали вспышки чудовищных молний. Все были потрясены до глубины души. Амфитеатр сплошь покрывали трупы гролимов — некоторые распростерлись на холодных камнях, напоминая черные тряпки, другие безжизненно скорчились на ступенях. Гарион услышал вдруг странный гулкий звук, напоминавший бесконечно глубокий вздох. Он кинул взор на дракона. Язык чудовища вывалился из пасти, а змеиный глаз слепо глядел на него. Звук несомненно исходил от этой огромной туши. Внутренности зверя, еще не ведая о том, что они мертвы, продолжали методично переваривать пищу. Зандрамас окаменела, потрясенная. Гадина, которую натравила она на врагов, и демон, которому наказала повергнуть их во прах, — оба были мертвы. Как ни пыталась она извернуться, чтобы не пришлось ей, беззащитной и безоружной, дожидаться Последнего выбора, но все хитроумные планы ее рассыпались, словно замок из песка, выстроенный ребенком в опасной близости от полосы прибоя. Сын Гариона глядел на отца — взгляд мальчика переполняло безграничное доверие и гордость. И этот ясный взор согрел его раненое сердце.

Цирадис рыдала.

И все остальное вдруг перестало существовать для Гариона. Он видел сейчас лишь сокрушенную горем прорицательницу из Келля. В этот момент она была самым важным существом во вселенной, а возможно, так было всегда. Гарион подумал вдруг, что весь мир создан был ради одной великой цели — чтобы эта хрупкая девушка сейчас стояла здесь, готовясь сделать Последний выбор. Но способна ли она теперь на это? Неужели гибель ее проводника и защитника — единственного искренне любимого ею существа во всем свете — сделала ее неспособной исполнить миссию?

Цирадис рыдала. Минуты текли. Гарион теперь ясно видел, словно читал Книгу Небес, что выбор должен состояться не только в определенный день, но и в назначенный час, и если Цирадис, сломленная горем, не сможет в этот час выполнить предначертанное, все, что есть, было и будет на этой земле, обречено. Она должна совладать с собой — иначе все погибло.

Неведомо откуда донесся вдруг невыразимо печальный голос, поющий песнь, в которой звучала вся глубина человеческого горя. К нему постепенно присоединялись другие голоса. Таинственная сверхдуша далазийцев, постигнув глубину печали прорицательницы из Келля, оплакивала вместе с нею ее утрату. Песнь безграничного отчаяния постепенно стихала, и вот наступила тишина, рядом с которой могильное безмолвие — ничто…

Цирадис рыдала, но не одна. Все далазийцы плакали вместе с нею.

И вот вновь зазвучал одинокий голос — мелодия напоминала ту, что минуту назад стихла. Неискушенному Гариону показалось, будто звучит та же самая песнь, однако вскоре он понял, что это не так. Когда зазвучал многоголосый хор, то безысходная скорбь начала тонуть в странном напеве. Финал был совсем иным…

И вновь зазвучала песнь, но на этот раз вступил сразу огромный хор, и победное крещендо сотрясло, казалось, самые основы мироздания. Мелодия оставалась почти неизменной, но траурный реквием превратился теперь в песнь торжества.

Цирадис нежно сложила руки Тофа на его груди, пригладила ему волосы, а потом коснулась заплаканного лица Дарника жестом трогательного утешения.

Когда она поднялась, то уже не плакала больше, и слезы Гариона высохли сами собой — так рассеивают утренний туман лучи восходящего солнца.

— Пойдемте, — решительно сказала она, указывая на вход в пещеру. — Время приближается. Иди, Дитя Света, и ты, Дитя Тьмы! Войдите прямо в грот, ибо всем нам надо принять решения раз и навсегда. Войдите вместе со мною в то Место, которого больше нет, — там мы решим судьбы мира.

И твердой походкой прорицательница направилась прямо к огромной двери, над которой укреплена была каменная маска Торака.

Гарион, всецело во власти этого чистого голоса, двинулся вслед за хрупкой девушкой. Повиновалась и Зандрамас. Они с нею шли бок о бок, а когда входили в грот, Гарион услышал, как атласный ее рукав с шелестом скользнул по стали его лат. И с изумлением он вдруг осознал, что силы, наблюдающие за тем, как проходит встреча, не вполне уверены в себе. Между ним и колдуньей из Даршивы существовал незримый, но непреодолимый барьер. Тонкое, ничем не защищенное горло Зандрамас было на расстоянии вытянутой руки, но она была так же неуязвима, как если бы находилась на обратной стороне Луны. Остальные шли за ними следом. А Зандрамас вела за ручку Гэрана, а за спиной ее, как привязанный, плелся трясущийся Отрат.

— Этого не должно случиться, Белгарион из Ривы, — жарко зашептала Зандрамас. — Неужели мы с тобой, самые могущественные существа во вселенной, подчинимся выбору этой полоумной девки? Право выбора принадлежит лишь нам, нам одним! Так мы оба станем богами. Мы с легкостью низвергнем Ула и всех остальных и одни станем править вселенной! — Мерцающие огоньки все стремительнее перебегали у нее под кожей, а глаза пылали алым огнем. — А когда мы сделаемся божествами, ты можешь прогнать свою смертную жену — да она, в сущности, и не человек-то вовсе, — и мы с тобою станем супругами. От нас с тобою произойдет раса богов, Белгарион! Мы подарим друг другу неземные восторги! Ты найдешь меня прекрасной, восхитительной — как и все мои мужчины до сих пор, — а я наполню дни твои и ночи божественной страстью, и свет сольется с тьмою, а тьма — со светом…

Гарион был ошеломлен и даже слегка напуган решительной целеустремленностью духа, под властью которого находилась Дитя Тьмы. Существо это было неизменно и непоколебимо, словно алмазная скала. Он понял вдруг, что оно не меняется оттого, что просто не может перемениться. В мозгу Гариона забрезжила догадка, важнее которой трудно было что-то вообразить. Свет умел изменяться. Каждый новый день служил тому доказательством. Тьма же была неизменна. Он постиг наконец истинное значение разделения, некогда постигшего вселенную. Тьма стремилась к постоянству, Свет же жаждал меняться, совершенствоваться. Тьма считала себя совершенством, Свет неуклонно стремился к совершенству. Когда Гарион заговорил, слова его не были ответом на откровенные предложения Зандрамас — он обращался к самому духу Тьмы.

— Все переменится, уверяю тебя. И что бы ты ни делал, ты не разуверишь меня в этом. Торак предложил стать мне отцом, а Зандрамас — супругой. Я отверг Торака и отвергаю Зандрамас. Ты не властен заключить меня в оковы неподвижности. Если я переменю лишь самую малость — ты погиб! А теперь попытайся остановить морскую волну, если сумеешь, а меня оставь в покое. У меня много дел.

Вздох, слетевший с уст Зандрамас, был совершенно нечеловеческим. Догадка Гариона поразила самое Тьму, а не только ее послушное орудие. Он ощутил, как враг едва заметно дрогнул и не намеревался отступать.

Зандрамас зашипела, а глаза ее загорелись безумной ненавистью.

— Разве это не то, чего ты так жаждала? — спросил ее Гарион.

Губы Зандрамас раздвинулись, но зазвучал чужой голос — глухой и бесстрастный.

— Тебе все равно придется сделать выбор.

В ответ устами Гариона тоже заговорил кто-то другой, и голос его был столь же безлик и бесстрастен.

— У нас еще много времени. Инструмент появится тогда, когда в нем возникнет надобность.

— Блестящий ход, но это далеко еще не конец игры.

— Разумеется, нет. Последний ход сделает прорицательница из Келля.

— Тогда да будет так.

Они шли по длинному пропахшему плесенью коридору.

— Меня от всего этого просто воротит, — расслышал Гарион за спиной шепот Шелка.

— Все будет хорошо, Хелдар, — утешала маленького человечка Бархотка. — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

Внезапно коридор кончился, и они оказались в глубоком гроте. Стены его были грубы и шероховаты — все сразу поняли, что это не дело рук человеческих, а пещера естественного происхождения. По одной из стен, звонко журча, струилась вода, образуя глубокое темное озеро. Здесь явственно ощущался запах пресмыкающегося, смешивавшийся с вонью гниющего мяса, а пол усеян был обглоданными добела костями. Такова уж была жутковатая ирония судьбы — логово бога-дракона стало обиталищем дракона живого. Лучшего стража для этого зловещего места было не сыскать.

Подле одной из стен возвышался трон, вырезанный из цельной каменной глыбы, а прямо перед ним красовался уже до тошноты знакомый всем алтарь. В самом его центре лежало нечто продолговатое, размером чуть больше человеческой головы. Это был камень, испускающий алое сияние. Этот зловещий свет озарял весь грот. На полу подле алтаря лежал человеческий скелет — одна рука все еще тянулась к камню, словно в безысходной тоске. Гарион похолодел. Кто это? Очередная жертва, принесенная Тораку? Или жертва дракона? И тут он все понял. Это был тот самый мельсенский ученый, который похитил Сардион из университета и устремился с ним сюда, где и нашел свою гибель, сгорая от восхищения перед волшебным камнем, своим хладнокровным убийцей.

Из-за плеча Гариона раздалось вдруг совершенно звериное рычание — это пробудился Шар. Кроваво-красный Сардион, лежащий на алтаре, издал ответный рык. Послышалось невнятное лепетание на фантастическом языке — Гарион улавливал в нем слова из множества наречий, некоторые из которых звучали в самых отдаленных уголках вселенной. В глубине Сардиона замерцали голубые искорки, а Шар налился вдруг кровавым светом — сразу видно было, что два непримиримых врага сошлись в этом маленьком гроте.

— Придержи его, Гарион! — отрывисто приказал Белгарат. — Иначе они разрушат друг друга — и всю вселенную заодно!

Гарион протянул руку, положил ладонь с запечатленной на ней отметиной Алдура прямо на Шар и безмолвно заговорил с разъяренным камнем.

«Не сейчас, — говорил он. — Все в свое время».

Он не мог объяснить, почему с языка у него сорвались именно эти слова. Жалобно ворча, словно обиженное дитя, Шар умолк, и Сардион перестал рычать. Однако оба камня продолжали угрожающе светиться.

«Ты недурно справился с задачей, — поздравил Гариона знакомый голос. — Теперь наш враг слегка озадачен. Однако не почивай на лаврах! Мы здесь не в самом выигрышном положении — Дух Тьмы слишком силен в этом гроте».

«Почему же ты не предупредил меня заранее?»

«А ты принял бы всерьез мои слова? Слушай внимательно, Гарион. Мой противник согласился вверить нашу общую судьбу Цирадис. Зандрамас, однако, на это не соглашается. Она, похоже, хочет еще раз испытать судьбу. Встань между нею и Сардионом. Чем бы ни пришлось тебе пожертвовать, не дай ей коснуться камня!»

«Хорошо», — спокойно ответил Гарион.

Про себя он рассудил, что, если будет красться дюйм за дюймом, чтобы занять позицию между Зандрамас и алтарем, ему все равно не удастся обмануть колдунью из Даршивы. И он, совершенно спокойно шагнув вперед, остановился перед алтарем, извлек из ножен Ривский меч, упер его острием в землю и оперся обеими руками на рукоять.

— Ты что это задумал? — свистящим шепотом спросила Зандрамас, подозрительно прищурившись.

— Ты прекрасно знаешь, что. Два духа согласились, что именно Цирадис должна принять последнее решение. Твоего же согласия я пока не слышал. Ты все еще считаешь, что тебе удастся избежать выбора?

Испещренное искрами лицо Зандрамас исказилось от ненависти.

— Ты заплатишь за это, Белгарион. И ты, и все, кто дорог тебе, сгинут здесь, в этом гроте!

— Это решать Цирадис, а не тебе. А до тех пор никто не коснется Сардиона!

Зандрамас в бессильной ярости заскрежетала зубами.

Тут к нему присоединилась Полидра. На ее золотистых волосах играли отблески света, исходящего от Сардиона.

— Отлично сработано, юный волк, — сказала она Гариону.

— Ты не обладаешь более властью, Полидра, — слетели с недвижных уст Зандрамас странные слова, сказанные чужим голосом.

— Тебе нанесен удар.

— Я ничего не чувствую.

— Это все оттого, что ты бесчувственна — ты всегда безжалостно уничтожала тех, кто тебе помогал, как только надобность в них отпадала. Полидра — это Дитя Света, сражавшееся некогда в Во-Мимбре, которой удалось сокрушить тогда Торака — пусть на время. Если такая сила однажды дается, то после никогда не отнимается полностью. Неужели легкость, с которой сладила она с Повелителем демонов, недостаточное тому доказательство?

Гарион был потрясен. Полидра? Дитя Света, некогда выстоявшее в ужасной битве — почти пять тысяч лет тому назад?

А Полидра продолжала.

— Ты признаешь, что тебе нанесен удар?

— Но какая разница? Все равно игра скоро закончится.

— Я требую признания! Таковы наши правила.

— Ну хорошо, хорошо! Признаю, мне нанесен удар. Знаешь, ты впадаешь в детство…

— Правило есть правило, а игра еще не закончена.

Гарион пристально глядел на Зандрамас, стремясь предупредить любое ее движение в направлении Сардиона.

— Когда настанет время, Цирадис? — тихо спросил Белгарат у келльской прорицательницы.

— Скоро, — ответила она. — Очень скоро.

— Но ведь все мы здесь. — Шелк нервно поглядывал на свод пещеры. — Почему бы разом со всем не покончить?

— Назначенный день настал, Хелдар, — сказала Цирадис, — но не пришел еще час. Когда настанет время Последнего выбора, здесь воссияет столь яркий свет, что его увижу даже я.

На Гариона снизошло вдруг странное ледяное спокойствие, и он уверился в том, что величайшее событие близится. Такой же покой объял его некогда в руинах Хтол-Мишрака, где он встретился с Тораком.

И тут словно одна мысль об одноглазом боге на мгновение вызвала того из места вечного его упокоения. Гарион, казалось, слышал ужасный голос Торака, который нараспев произносил слова, начертанные на самой последней странице Ашабских пророчеств.

«Узнай же, что мы братья, Белгарион, хотя сила обоюдной ненависти нашей может однажды поколебать землю и сотрясти небесный свод. Мы братья, ибо на нас лежит одна ужасная миссия. То, что ты читаешь слова эти, означает, что ты меня одолел. Теперь настал мой черед возложить миссию на тебя. То, что предрекают сии страницы, — омерзительно. Не дай этому случиться. Уничтожь до основания этот мир. Истреби вселенную, если потребуется, только не позволь исполниться пророчеству Тьмы! В твоих руках ныне судьба прошлого, настоящего и грядущего. Привет тебе, ненавистный брат мой, и прощай. Мы встретимся — нет, уже встретились в Городе Ночи, где суждено разрешиться нашему спору. Остается, однако, невыполненной наша миссия — и закончится все в Месте, которого больше нет. Один из нас должен явиться туда, и суждено ему встать лицом к лицу с воплощенным ужасом. И если это будешь ты, не подведи! Забудь обо всем! Если даже придется тебе пожертвовать единственным твоим сыном, не дрогни — убей его, как некогда умертвил ты меня!»

На сей раз слова Торака не наполнили сердце Гариона смертной тоской. Они только укрепили его решимость. Он начинал осознавать, что происходит. Там, в Ашабе, Торака посетило видение столь устрашающее, что, пробудившись от пророческого своего сна, безумный бог Ангарака без колебаний возложил ужасную миссию на своего злейшего врага. Ужас оказался сильнее безумной гордости Торака. Только позднее, вновь обуянный гордыней, Торак переписал последние страницы пророчества. Но этот безумный бог в краткий момент просветления сказал правду — возможно, в первый и последний раз в жизни. Гарион мог лишь догадываться, каких мучительных терзаний этот момент просветления стоил Тораку. И он мысленно поклялся злейшему своему недругу выполнить эту страшную миссию. «Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы отвратительное пророчество не сбылось, брат мой, — мысленно ответил он духу Торака. — Возвращайся с миром туда, где ты обитаешь ныне, ибо бремя миссии я принимаю на себя».

Туманное алое свечение, исходящее от Сардиона, пригасило искорки, перебегающие под кожей Зандрамас, и Гарион различил наконец ее черты. Лицо ее выглядело озабоченным. Она явно была не готова к внезапному поражению повелевающего ею духа — пусть даже в самом малом. Ее стремление к победе любой ценой теперь натыкалось на преграду — руководивший ею доселе дух лишил ее своей поддержки. Ее собственный разум — или то, что от него осталось, — все еще тщился избежать Последнего выбора. Оба противоборствующих духа с самого начала порешили вручить право этого выбора прорицательнице из Келля. Все увертки, хитрости и подлости, на которые пускалась Дитя Тьмы на своем пути к месту последней встречи, были плодом больного сознания самой колдуньи из Даршивы. И теперь Зандрамас, ожесточенная и загнанная в угол, была много опаснее, чем когда-либо прежде.

— Ну что, Зандрамас? — спросила Полидра. — Неужели именно сейчас решила ты сразиться со мной? Неужели мы должны уничтожить друг друга сейчас, когда долгожданное время столь близко? Если ты дождешься того момента, когда Цирадис сделает выбор, то у тебя будет верный шанс заполучить то, чего ты столь отчаянно жаждешь. Если же ты бросишь мне вызов, то все дальнейшее — лишь дело случая. Неужели ты выберешь полную неуверенность, отвергнув верный шанс восторжествовать?

— Я сильнее тебя, Полидра, — упрямо провозгласила Зандрамас. — Я — Дитя Тьмы.

— А я — Дитя Света. Я была им! Неужели ты рискнешь? Ведь я вновь могу продемонстрировать свою силу, неужели ты рискнешь всем, Зандрамас?

Глаза Зандрамас сузились, и Гарион отчетливо ощутил, как она концентрирует волю. Колдунью из Даршивы объяло облако тьмы, она схватила сына Гариона и высоко подняла его над головой.

— Вот залог моей победы, Полидра! — прошипела она. И, крепко обхватив запястье вырывающегося мальчика, показала всем его ладошку с печатью Шара Алдура. — В тот самый миг, когда рука сына Белгариона коснется Сардиона, я восторжествую!

Она медленно двинулась к алтарю.

Гарион поднял меч и направил лезвие на Зандрамас.

— Останови ее! — приказал он Шару.

Ослепительная синяя искра слетела с острия, но, натолкнувшись на темное облако, окружавшее Зандрамас, разлетелась на мириады крошечных безобидных огоньков. Колдунья из Даршивы неумолимо приближалась к цели.

«Сделай что-нибудь!» — безмолвно воскликнул Гарион.

«Я не имею права вмешиваться», — ответил голос.

— Неужели это все, на что ты способна, Зандрамас? — с невозмутимым спокойствием спросила Полидра.

Гариону частенько приходилось слышать подобную интонацию — так говорила Полгара. Однако Полидра в своей невозмутимости была еще могущественнее. Она взмахнула рукой в сторону Зандрамас. Ноги Гариона чуть было не подломились — столь мощен был заряд энергии, посланный в цель Полидрой. Темное облако, скрывавшее Зандрамас и Гэрана, исчезло. Но и это не остановило колдунью из Даршивы.

— Неужели ты убьешь собственного сына, Белгарион из Ривы? — спросила она. — Ведь ты не можешь нанести мне удар, не пожертвовав сыном!

«Я не могу! — мысленно закричал Гарион. Глаза застилали слезы. — Не могу!»

«Ты должен. Ведь ты заранее знал, что такое может произойти. Если она принудит твоего сына коснуться Сардиона, для него это будет хуже смерти! Ты должен решиться, Гарион!»

Сотрясаясь от беззвучных рыданий, Гарион взмахнул мечом. Гэран глядел прямо ему в лицо. В глазах мальчика не было и тени страха.

— Нет!

Это закричала Сенедра. Она стремительно кинулась вперед со смертельно белым лицом и заступила дорогу Зандрамас.

— Если ты намереваешься убить моего малыша, то и меня убей, Гарион! — тихо, но решительно произнесла она.

Сенедра повернулась к Гариону спиной и покорно склонила голову.

— Что ж, так еще лучше! — обрадовалась Зандрамас. — Отважишься ли ты умертвить и сына, и жену, Белгарион из Ривы? Унесешь ли ты с собой в могилу их обоих?

Гарион с искаженным болью лицом лишь еще крепче стиснул рукоять Ривского меча. Да, он готов был одним ударом покончить и с собственной жизнью.

Зандрамас, не выпуская ручки Гэрана, уставилась на него, не веря своим глазам.

— Ты не посмеешь! — воскликнула она. — Ты не сможешь!

Гарион стиснул зубы и размахнулся.

Теперь взор Зандрамас полон был уже не изумления, а ужаса. Она споткнулась и медленно начала отступать.

— Ну же, Сенедра! — Голос Полидры прозвучал, словно удар хлыста.

Королева Ривы, готовая к неминуемой гибели, была словно туго натянутая струна — и эта струна наконец со звоном лопнула. Одним прыжком, словно тигрица, подскочила она к колдунье и выхватила Гэрана из ее рук. И вот она уже стоит рядом с Полидрой.

Зандрамас, рыча от злости, готова была уже броситься за нею вдогонку, но…

— Нет, Зандрамас, — твердо произнесла Полидра. — Один шаг — и я убью тебя. Или это сделает Белгарион. Ты выдала себя с головой. Твой выбор сделан — ты более не Дитя Тьмы, а простая жрица! В тебе здесь нет более нужды! Можешь убираться или умереть.

Зандрамас окаменела.

— Твои увертки ни к чему не привели — даже последняя. У тебя нет более права выбора. Подчинишься ли ты теперь прорицательнице из Келля?

Зандрамас во все глаза глядела на Полидру с выражением ужаса и ненависти на испещренном искрами лице.

— Ну так что же, Зандрамас? Что ты решила? Умереть столь близко от желанной цели? — Янтарные глаза Полидры глядели, казалось, прямо в душу жрице — если была у нее душа. — Но нет, похоже, ты этого не хочешь. Ты не можешь. Но я требую, чтобы ты сказала это вслух, Зандрамас. Теперь ты подчинишься решению Цирадис?

Зандрамас сжала зубы.

— Да, — проскрежетала она.

 

Глава 24

Снаружи все так же грозно рокотал гром и бушевал шторм, который высшие силы замыслили еще в первый день творения. Ветер ужасающе завывал и стонал в туннеле, ведущем из амфитеатра в грот. Вкладывая меч в ножны, Гарион вдруг ясно осознал, что именно с ним происходит. Удивительно, как же это он раньше не догадывался, в чем дело. Обстоятельства требовали принять судьбоносное решение. И то, что он, совершенно не ломая головы, преспокойно следил за происходящим, могло означать лишь одно: решение давным-давно уже было принято, но таилось в таких глубинах его подсознания, что сам он до сих пор этого не осознавал. Возьмись он искать единственно верный ответ сейчас, назойливые мысли о надвигающемся великом событии только смутили бы его, породили бы в его мозгу мириады трусливых «а что, если…», которые в конечном счете могли бы поколебать его решимость именно в тот момент, когда она ему нужнее всего. Верный или ошибочный, но выбор он уже сделал, и переживать по этому поводу теперь было совершенно бессмысленно. Гарион знал, что руководствовался он не только доводами разума, но еще и внимал голосу сердца. На него снизошли покой и безмятежность, ибо он непостижимым образом понял, что его выбор, каким бы он ни был, единственно верен. И Гарион принялся спокойно изучать грот.

Стены его, которые лишь отчасти позволял разглядеть неверный свет, исходящий от Сардиона, похоже, были базальтовые — поверхность дробилась на мириады посверкивающих граней. Пол — на удивление ровный и гладкий в результате неустанной работы морских волн либо сделан таковым по приказанию Торака еще тогда, когда он, будучи здесь, бросил вызов Улу, своему отцу, и сразился с ним. Но вот вода, стекающая, предварительно поднимаясь по стене грота, в мрачное озеро, представляла собой куда большую загадку. Ведь гора эта — высочайшая вершина всего рифа, и воде полагалось бы стекать вниз, а вовсе не подниматься по стене, расположенной много выше уровня моря. Возможно, Белдин смог бы это растолковать или Дарник. Но Гарион понимал, что сейчас ему следует предельно собраться, а вовсе не отвлекаться на изучение законов гидравлики.

И внимание Гариона всецело сосредоточилось на единственном источнике света в этом мрачном гроте — на Сардионе. Камень вовсе не был красив. Оранжевые полоски в нем перемежались с молочно-белыми, а теперь на его поверхности играл еще и отсвет голубого сияния Шара Алдура. Он был так же гладок, как и Шар, который отполировала рука самого Алдура, но кто же отполировал Сардион? Некий неведомый бог? Или племя косматых человекообразных существ еще на заре мира, повинуясь приказанию свыше, усердно трудилось, полируя эту оранжево-белую поверхность грубыми, мозолистыми и когтистыми лапами, совсем непохожими на человеческие руки? Даже такие примитивные создания, должно быть, ощущали силу камня и, обожествляя его — или же считая его собственностью божества, — совершали этот кропотливый труд, просто не зная иных форм богопочитания.

Гарион обвел взглядом лица друзей — всех тех, чьи судьбы были начертаны на Небесах среди звезд и кому предписывалось сопровождать его сюда в этот великий день. Смерть Тофа расставила все по своим местам — и теперь настала абсолютная ясность.

Цирадис, заплаканная и сокрушенная, приблизилась к алтарю и обернулась к собравшимся.

— Урочный час близится, — прозвучал ее чистый и твердый голос. — Дитя Света и Дитя Тьмы должны объявить о своем выборе к тому моменту, когда мне придет пора принять решение. Знайте, вы оба, что выбор ваш будет окончателен и бесповоротен.

— Я сделала свой выбор еще на заре мира, — объявила Зандрамас. — В бесконечных коридорах времени давным-давно отдавалось эхом имя сына Белгариона, ибо он касался Ктраг-Яски, который не позволял дотронуться до себя никому, кроме самого Белгариона. В тот миг, когда Гэран коснется Ктраг-Сардиуса, станет он величайшим богом, превыше всех прочих божеств, и получит безраздельную власть над миром. Приблизься, Дитя Тьмы! Займи место свое пред алтарем Торака в ожидании Последнего выбора, который вот-вот сделает прорицательница из Келля! А когда она изберет тебя, протяни руку свою и возьми то, что тебе принадлежит!

Вот он, последний ключ к разгадке! Теперь Гарион точно знал, какой выбор сделал в глубинах подсознания, и не сомневался, что выбор этот единственно верный. А Гэран тем временем с великой неохотой подошел к алтарю — личико его выглядело не по-детски серьезным.

— А теперь ты, Дитя Света, — сказала Цирадис, — объяви о своем выборе. На чьи плечи возложишь ты это тяжкое бремя?

Гарион в подобных мелодраматических ситуациях всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Это Сенедра, а порой даже и Полгара любили поучаствовать в событиях сродни театральному действу — он же, трезвый и практичный сендариец, всегда сторонился любой напыщенности. И в то же время ему нельзя было допустить, чтобы Зандрамас преждевременно узнала о том, кого он изберет. Ведь, невзирая на данное ею слово, черная колдунья отнюдь не собиралась сдаваться так просто, покорно предоставив Цирадис право Последнего выбора. Зандрамас вполне способна на отчаянную последнюю подлость, и ему непременно надо сбить ее с толку, чтобы в критический момент колдунья заколебалась. Уверовав, что он вот-вот сделает ошибочный выбор, ведьма возликует и решит, что она победила. Тогда, в самый последний момент, он сумеет сделать единственно правильный выбор. Если Дитя Тьмы хотя бы на мгновение растеряется, то рука ее дрогнет, и Гарион успеет ее остановить, что бы она ни замыслила. Он прекрасно видел, где стоят Зандрамас, Гэран и Отрат. Мальчик стоял футах в десяти от алтаря, а Зандрамас — прямо у него за спиной. Отрат трусливо прятался за камнем в глубине грота.

Все непременно должно было получиться, если он сумеет заронить в душу колдуньи тревогу, затем постепенно сделать ее невыносимой, а потом обратить в прах все ее надежды. И Гарион весьма искусно изобразил на лице мучительную нерешительность. Он по очереди подходил к своим друзьям, озадаченно вглядываясь им в лица, порой рука его даже тянулась к чьему-либо плечу — да, со стороны казалось, что он вот-вот выберет неподходящего человека. И всякий раз, когда Гарион это проделывал, он всей кожей ощущал восторг Зандрамас, дикое ее торжество. Колдунья даже не пыталась скрывать своих чувств. Все шло как нельзя лучше. Враг не подавал и признаков былой рассудительности.

— Что ты делаешь? — прошептала Полгара, когда Гарион остановился перед нею.

— Потом объясню, — шепнул он в ответ. — Это необходимо — и очень, очень важно. Верь мне, тетушка Пол. — И он двинулся дальше.

Подойдя к Белгарату, Гарион сразу же почувствовал, как напряглась Зандрамас. Да, с этим бессмертным волшебником и сейчас нельзя было не считаться, а если ко всем его титулам присоединится и «Дитя Света», что позволит ему затем сделаться еще и богом, старик станет поистине грозным противником.

— Что ты тянешь, Гарион? — услышал он шепот деда.

— Пытаюсь сбить Зандрамас с толку, — ответил он. — Прошу тебя, внимательно следи за нею, когда я выберу! Она на все способна.

— Так ты знаешь, кто?..

— Конечно, знаю, только стараюсь не думать об этом — не хочу, чтобы она прочла мои мысли.

— Делай как знаешь, Гарион. Только не переиграй! А то как бы тебе, чего доброго, заодно с Зандрамас не вывести из себя еще и Цирадис, — с гримасой озабоченности произнес старец.

Гарион кивнул и, пока медленно шел мимо Сади и Бархотки, постарался прочесть мысли черной колдуньи. Она была вне себя, разум ее мутился от злости и нетерпения. Пора, решил Гарион, останавливаясь напротив Шелка и Эрионда.

— Сделай так, чтобы лицо твое оставалось непроницаемым, — шепнул он драснийцу. — Не дай Зандрамас шанса понять чего-либо, как бы я ни поступил сейчас.

— Эй, только не промахнись, Гарион! Я вовсе не желаю продвижения по служебной лестнице…

Гарион еле заметно кивнул. Все уже почти кончено. Он взглянул на Эрионда. Юноша был ему почти как брат.

— Прости меня, Эрионд, — одними губами вымолвил он. — Думаю, ты не поблагодаришь меня за то, что я собираюсь сделать.

— Все правильно, Белгарион, — улыбнулся юноша. — Я давно знал, что так будет. Я готов.

Все сошлось. Эрионд ответил на таинственный вопрос «Ты готов?». Эрионд был готов, возможно, с самого дня своего рождения. Теперь фрагменты головоломки встали на свои места, и никакая сила во вселенной уже не могла их разъять.

— Выбирай, Белгарион, — сказала Цирадис.

— Я уже выбрал, Цирадис, — просто ответил Гарион. Рука его легла на плечо Эрионда. — Вот тот, кого я выбрал. Вот Дитя Света!

— Прекрасно! — воскликнул Белгарат.

«Дело сделано!» — откликнулся таинственный голос в мозгу Гариона.

Гарион ощутил внутри себя странный толчок, сменившийся внезапно возникшей пустотой и легким сожалением. Он более не Дитя Света. Теперь эта миссия возложена на Эрионда, но Гарион знал, что ему предстоит исполнить последний свой долг. Он медленно обернулся, пытаясь оставаться внешне невозмутимым. На огненном лице Зандрамас ярость мешалась со страхом. Это окончательно утвердило его в мысли, что он сделал единственно правильный выбор. Никогда прежде он не пользовался таким трюком, хотя не раз наблюдал, как тетушка Пол с блеском проделывала подобные вещи. Но сейчас некогда было рассуждать. И он вновь осторожно проник в мысли черной колдуньи, но теперь его интересовали не столько ее чувства, сколько намерения. Он непременно должен был узнать, что она замышляет. В мыслях колдуньи из Даршивы царил полнейший хаос. Похоже было, что фокус Гариона сработал. Зандрамас была совершенно растеряна — она никак не могла решить, что же ей предпринять. Но она непременно что-то предпримет! Гарион знал наверняка, что колдунья просто не может подчиниться воле келльской прорицательницы.

— Тогда иди, Дитя Света! Нужно, чтобы ты и Дитя Тьмы стояли плечом к плечу — тогда я смогу выбирать между вами, — сказала Цирадис.

Эрионд кивнул, пересек грот и остановился подле Гэрана.

— Все готово, Цирадис, — сказала Полидра. — Каждый сделал свой выбор. Дело лишь за тобой. Мы в назначенном месте в назначенный день. Настало время тебе исполнить свою миссию.

— Еще не пора, Полидра. — Голос Цирадис дрожал от возбуждения. — Я должна прочесть в Книге Небес о том, что настал час выбора.

— Но ты ведь не видишь неба, Цирадис, — напомнила прорицательнице бабушка Гариона. — Мы находимся под землей. Книга Небес отсюда не видна.

— Мне нет нужды идти и глядеть в Книгу Небес. Она сама придет ко мне.

— Решай, Цирадис, — елейно тянула Зандрамас. — Попомни мое слово — тут нечего и выбирать. Это должен быть сын Белгариона!

Гарион напрягся, как натянутая струна. Зандрамас уже приняла решение и умудрялась блистательно скрывать это от него. Он начинал восхищаться своим врагом. Она тщательно продумала каждый свой шаг, с ловкостью истинного стратега подготовила каждый бастион. Сдавая один рубеж, она отступала к следующему. Именно поэтому Гариону и не удавалось читать ее мысли — она знала, что будет делать, и надобности думать об этом у нее не было. Но Гарион тем не менее чувствовал, что следующий шаг колдуньи как-то связан с самой Цирадис. Это был последний бастион Зандрамас.

— Не делай этого, Зандрамас, — предупредил он колдунью. — Ты знаешь, что это против правил. Оставь ее в покое.

— Выбирай же, Цирадис! — скомандовала колдунья.

— Я не имею права… Миг выбора еще не настал…

Лицо Цирадис исказила нечеловеческая мука.

И тут Гарион осознал, что происходит. Мощная волна нерешительности и сомнения, исходящая от Зандрамас, направлена была прямо на прорицательницу с завязанными глазами. В этом и состоял отчаянный план колдуньи. Не справившись с ними, Зандрамас атаковала Цирадис.

«Помоги ей, тетушка Пол, — мысленно взмолился Гарион. — Зандрамас пытается помешать ей сделать выбор!»

«Да, Гарион, — спокойно отвечала Полгара. — Я знаю».

«Сделай же что-нибудь!»

«Еще не время. Следует дождаться момента выбора. Если я предприму что-либо прежде, у Зандрамас будет время мне воспротивиться!»

— Снаружи творится неладное, — взволнованно произнес Дарник. — В туннеле виден какой-то свет. Он все ближе и ближе.

Гарион быстро оглянулся. Свет был смутен и неярок, но уже сейчас не оставалось сомнений, что он не походит ни на что, виденное им прежде.

— Час выбора пробил, Цирадис! — В голосе Зандрамас звенела злоба. — Выбирай!

— Я не могу! — простонала пророчица, поворачиваясь лицом к неведомому свету. — Нет еще! Я еще не готова! — Она заметалась, заламывая руки. — Я не готова! Я не могу выбирать! Пришлите кого-нибудь другого!

— Выбирай! — безжалостно повторила Зандрамас.

— Только бы мне их увидеть! — рыдала Цирадис. — Только бы увидеть!

И тут вмешалась Полгара.

— Это легко устроить, Цирадис. — Голос волшебницы звучал безмятежно. — Видения застят тебе зрение — вот и все. — Протянув руку, она осторожно сняла повязку с глаз пророчицы. — Смотри теперь глазами человеческими и делай свой выбор.

— Но это запрещено! — взвизгнула Зандрамас, почуяв, что последняя надежда рухнула.

— Нет, — возразила Полгара, — будь это запрещено, я просто не смогла бы снять с ее глаз повязку.

Цирадис же отшатнулась — как ни был слаб и призрачен свет в гроте, но он потряс прорицательницу.

— Не могу! — кричала она, прижимая ладони к глазам. — Я не могу!

Глаза Зандрамас вспыхнули.

— Я торжествую! — воскликнула она ликующе. — Выбор должен быть сделан, однако теперь право выбора переходит к другому. Цирадис лишена этого права, ибо решение не выбирать тоже суть выбор!

— Это правда? — быстро спросил Гарион у Белдина.

— Существуют две точки зрения на сей вопрос…

— Да или нет, Белдин!

— Я не знаю. Я, право, не знаю, Гарион.

И тут туннель озарился светом, что был ярче солнца. Сияние все усиливалось, высветив даже глубокие щели между камнями.

— Миг настал, — произнес так хорошо знакомый Гариону голос, доносящийся теперь из уст Эрионда. — Миг выбора настал. Выбирай, Цирадис, иначе все погибло.

Цирадис покачнулась. Глаза ее нерешительно перебегали с одного лица на другое. И вот она вновь заломила руки.

— Она не может! — воскликнул император Маллореи, бросаясь к ней.

— Она должна! — Гарион схватил друга за руку — Если она не сделает этого, все пропало!

И вновь глаза Зандрамас зловеще вспыхнули.

— Хватит с нее! — раздался ее торжествующий крик. — Ты сделала выбор, Цирадис! Ничего уже нельзя изменить! И теперь я сделаю выбор за тебя и вознесена буду превыше всех, когда вновь явится Владыка Тьмы!

Это и была последняя ошибка Зандрамас, ее роковая ошибка. Цирадис выпрямилась, и пылающие глаза ее устремились прямо на огненное лицо колдуньи

— Ты ошибаешься, Зандрамас, — прозвучал ледяной голос келльской пророчицы. — То, что произошло, — лишь минутная слабость, а вовсе не выбор! У меня есть еще время!

Она запрокинула свое прекрасное лицо и закрыла глаза. Под сводами грота мощно, словно аккорд органа, зазвучал хор келльских прорицательниц и вдруг оборвался резко, вопросительно…

— Теперь решать буду только я, — сказала Цирадис. — Все ли условия совпали?

Вопрос ее обращен был к двум безликим сущностям, говорящим теперь устами Эрионда и Гэрана.

— Да, совпали, — произнесла одна из них устами Эрионда.

— Да, совпали, — эхом откликнулась другая устами Гэрана.

— Тогда внемлите!

Прорицательница мгновение внимательно смотрела в лица юноши и мальчика. И вот, с криком нечеловеческого отчаяния, упала она на грудь Эрионду.

— Выбираю тебя! — прорыдала она. — Права я или ошибаюсь, но я выбираю тебя!

Внезапно грот резко накренился, но это не было землетрясение, потому что ни единый камушек не отделился от мрачных стен. Гарион отчего-то не сомневался, что накренился сразу весь мир — нет, даже все мироздание. Энергия, выход которой дало решение Цирадис, была непостижима для смертного ума.

Но вот невыносимо яркий свет стал постепенно гаснуть, вслед за ним и свет, исходящий от Сардиона, померк и поблек. В момент выбора черную колдунью резко отбросило назад, и огоньки у нее под кожей замерцали с удесятеренной силой, затем они стремительно закружились, делаясь все ярче и ярче…

— Нет! — взвизгнула Зандрамас. — Нет!

— Может быть, эти огни и есть знак твоего величия, Зандрамас? — прозвучал голос Полидры. — Ты, возможно, еще «воссияешь ярче прочих созвездий небесных». Ты сослужила верную службу Пророчеству Тьмы и заслужила за это награду.

И бабушка Гариона твердой поступью направилась прямо к черной колдунье. Зандрамас резко отпрянула.

— Не касайся меня!

— Я и не собираюсь касаться тебя, Зандрамас, только твоих одежд! Я хочу видеть своими глазами и награду твою, и твое возвышение. — И Полидра одним движением сорвала с колдуньи черный балахон.

Зандрамас даже не сделала попытки прикрыть наготу, ибо под одеждой у нее не было тела. Виден был лишь смутный абрис, легкий туманный контур, внутри которого кружились огоньки, делаясь с каждой секундой все ярче.

Гэран же на своих крепких ножонках кинулся прямо к матери, а Сенедра, рыдая от счастья, заключила его в объятия и крепко прижала к груди.

— Что будет с ним? — спросил Гарион у Эрионда. — Ведь теперь он Дитя Тьмы.

— Нет более Детей Тьмы. Твой сын в безопасности.

Гарион испытал невыразимое облегчение. И все явственнее делалось посетившее его в момент выбора, сделанного Цирадис, ощущение богоприсутствия. Он пристальнее вгляделся в Эрионда, и ощущение это усилилось. Раньше Эрионду было на вид никак не более двадцати, теперь же он казался ровесником Гариона — лицо его, прежде невинное, словно у младенца, стало серьезным и мудрым.

— Нам осталось кое-что докончить, Белгарион, — сказал он.

Сделав знак Закету приблизиться, он осторожно передал маллорейцу все еще рыдающую Цирадис.

— Прошу тебя, заботься о ней.

— Я никогда ее не оставлю, Эрионд, — пообещал Закет и бережно повел плачущую девушку к остальным.

— А теперь, Белгарион, — продолжал Эрионд, — передай мне Шар, принадлежащий брату моему. Пора завершить начатое.

Гарион потянулся к рукояти Ривского меча и положил руку на Шар Алдура.

— Выходи, — приказал он Шару.

Шар легко выскользнул из своего углубления, и Гарион передал его юному богу.

Эрионд поглядел сперва на светящийся голубой камень, который держал в руке, затем перевел взгляд на Сардион, а затем вновь взглянул на Шар Алдура. В лице бога было нечто необъяснимое, когда он глядел на эти два камня, лежащие на черте, разделяющей мироздание. Он поднял вверх лицо — и мгновение спустя оно снова выглядело безмятежным.

— Да будет так! — провозгласил он и, к ужасу Гариона, крепко сжал в ладони Шар и поднес руку к Сардиону.

Мерцающий красным светом камень, казалось, вздрогнул. Подобно Ктучику, он вначале расширился, затем сжался. Потом снова расширился — в последний раз. И, подобно Ктучику, взорвался, но взрыв этот сдерживала неведомая сила, исходящая то ли от Эрионда, то ли от Шара, то ли откуда-то еще… Гарион ясно осознавал, что, если бы не эта сила, ничто в мире не устояло бы на своих местах после взрыва такой невообразимой мощи.

Но невзирая на то, что присутствующих защищало бессмертное и неуязвимое теперь тело Эрионда, титанической силой взрыва все брошены были наземь. С потолка дождем посыпались камни, и вся пирамида содрогнулась. Землетрясение это было мощнее того, что некогда до основания разрушило Рэк-Хтол. Не успев даже ни о чем подумать, Гарион перекатился по полу, чтобы прикрыть собой Сенедру и Гэрана. Он успел заметить, что многие из его друзей таким же образом защищают своих любимых.

Земля продолжала сотрясаться, но на алтаре теперь уже не было видно Сардиона. На его месте сиял огненный шар — он был в тысячу раз ярче солнца.

А Эрионд с тем же непоколебимым спокойствием извлек руку вместе с Шаром Алдура из жуткого пламени, охватившего Сардион. И вот, когда последнее препятствие, удерживавшее Сардион от разрушения, было устранено, камень взорвался. Сверкающие осколки ударили в потолок пещеры — кровлю мгновенно сорвало, и во все стороны разлетелись колоссальные базальтовые глыбы.

Внезапно показавшееся небо озарено было светом много ярче солнечного. Фантастическое пламя охватило небосклон от одного горизонта до другого. А осколки Сардиона устремились прямо ввысь, исчезая из виду в высотах небесных.

Зандрамас издала дикий, какой-то звериный вопль — смутный контур ее тела таял на глазах.

— Нет! Этого не может быть! Ты обещал!

Гарион не знал, да и не мог знать, к кому обращается она с отчаянной мольбой. Но тут колдунья простерла руки к Эрионду.

— Помоги мне, бог Ангарака! Не дай угодить в лапы Морджи или в объятия Владыки Тьмы! Спаси меня!

И тут туманная оболочка Зандрамас словно лопнула, и бешено вращающиеся огоньки, в которые обратилась ее плоть, устремились вслед за осколками Сардиона вверх, в невыносимо яркое небо.

А то, что осталось от колдуньи из Даршивы, упало наземь, словно пустой бабочкин кокон, словно смятая, никому уже не нужная изношенная одежда.

Голос, донесшийся из уст Эрионда, был хорошо знаком Гариону. Он слышал его всю жизнь.

— Последний ход, — произнес он бесстрастно, словно констатируя факт. — Игра сделана.

 

Глава 25

В гроте внезапно повисла немного жутковатая тишина. Гарион поднялся и помог встать на ноги Сенедре.

— Ты не ранена? — хрипло спросил он.

Сенедра замотала головой. Все внимание ее сосредоточено было на мальчике, перепачканное и озабоченное личико сияло.

— Все в порядке? — допытывался Гарион.

— А что, землетрясение уже кончилось? — поинтересовался Шелк, все еще прикрывавший своим телом Бархотку.

— Все позади, Хелдар, — ответил Эрионд. Юный бог с величайшей серьезностью протянул Шар Гариону.

— Но разве ты не оставишь его у себя? — изумился Гарион. — Я думал…

— Нет, Гарион. Ты остаешься Хранителем Шара.

И Гарион отчего-то испытал величайшее облегчение. Даже после всего только что пережитого неизбежное прощание с Шаром печалило его. Он был почему-то совершенно уверен, что с сокровищем ему придется расстаться, а за все эти годы Шар перестал быть для него вещью, превратившись в верного друга.

— Не пора ли нам уходить отсюда? — Голос Цирадис переполняла глубокая печаль. — Я не оставлю моего дорогого друга непогребенным.

Вместо ответа Дарник ласково коснулся ее плеча, и все молча направились прочь из разрушенного грота.

Миновав длинный туннель, они вышли на свет — это еще не был обычный дневной свет, однако теперь сияние уже не слепило глаза. Гарион огляделся, и снова им овладело странное ощущение, словно в его жизни этот день уже был, хотя в тот, другой, день все происходило немного по-другому. Яростный шторм, бушевавший над рифом Корим, стих. Тучи рассеялись, а ветер, свирепствовавший во время битвы с драконом и демоном Морджей, сменил ласковый свежий бриз. После гибели Торака в Хтол-Мишраке Гариону казалось, будто он видит зарю первого дня творения. Теперь перевалило за полдень, но ощущение осталось прежним: это был полдень самого первого дня. То, что началось в Хтол-Мишраке, закончилось только теперь. И закончилось раз и навсегда, а потому Гарион испытывал невероятное облегчение. У него слегка кружилась голова. Лишь теперь он осознал, сколько сил, физических и душевных, отнял у него этот день. Больше всего на свете он хотел сейчас освободиться от железных лат, но при одной мысли о том, каких усилий это потребует, у него подкашивались ноги. И Гарион ограничился тем, что снял тяжелый шлем. Теперь он хорошо видел лица всех своих друзей.

Хотя не вызывало сомнений, что Гэран прекрасно умеет ходить, Сенедра не выпускала сына из рук, прижимаясь щекой к его розовой щечке и отстраняясь лишь затем, чтобы поцеловать ребенка. Похоже было, Гэран ничего не имел против.

Закет обнимал за плечи прорицательницу из Келля и, судя по выражению его лица, не собирался размыкать объятия. Гарион вспомнил, как Сенедра на заре их любви доверчиво прижималась к нему, словно прося, чтобы он вот так же ее обнял. Он устало двинулся к Эрионду, который глядел на залитое ярким солнцем море.

— Я хочу спросить тебя кое о чем.

— Спрашивай, Гарион.

Гарион указал на Закета и Цирадис.

— Вот это — тоже предначертано? Понимаешь, в юности Закет потерял очень дорогого ему человека. И если он теперь потеряет Цирадис, ему конец. Я не хочу этого!

— Успокойся, Гарион, — улыбнулся Эрионд. — Этих двоих уже ничто не разлучит. Ты прав, и это было предопределено.

— Хорошо. А они знают об этом?

— Цирадис знает. А со временем все объяснит и Закету.

— А она все еще обладает даром провидения?

— Нет. Эта часть ее жизни закончилась в тот момент, когда Полгара сняла с ее глаз повязку. Но она видела будущее, а память у Цирадис отменная.

Гарион с секунду поразмышлял, и вдруг глаза его широко раскрылись.

— Ты хочешь сказать, что судьба всей вселенной зависела от выбора обыкновенного человека? — с величайшим изумлением спросил он.

— Я не назвал бы Цирадис обыкновенной. Она готовилась к своей миссии с самого раннего детства. Но в чем-то ты прав. Выбор должен был сделать человек, причем без всякой посторонней помощи. Даже соплеменники не могли помочь Цирадис в этот решающий момент.

Гарион содрогнулся.

— Какую муку она, должно быть, испытала! Как одинока была!

— Да, это правда. Те, кто делают выбор, всегда в этот момент одиноки.

— Но ведь выбор ее не был случайным?

— Нет. Ведь на самом деле она выбирала не между твоим сыном и мною, а между Светом и Тьмой.

— В толк не могу взять, в чем тогда была проблема? Разве не всякий предпочел бы Свет кромешной Тьме?

— Такие, как ты и я, возможно. Но прорицателям прекрасно известно, что Свет и Тьма — две стороны одного и того же. А о Цирадис и Закете не волнуйся. — Эрионд постучал пальцем по лбу. — Наш общий друг кое-что задумал для этой парочки. Закету предстоит стать очень важной персоной и немало совершить в своей жизни, а в обычае нашего друга в таких случаях щедро награждать людей авансом.

— Как Релга и Таибу?

— Или как тебя и Сенедру, Полгару и Дарника…

— А не мог бы ты открыть мне, что должен совершить Закет? Что тебе от него надо?

— Он должен довершить начатое тобой.

— А разве я делал что-то не так?

— Ты все делал правильно, но ты ведь не ангараканец. Думаю, ты все сам со временем поймешь. На самом деле это не так уж и сложно.

Тут Гариону пришла в голову одна мысль — в тот момент он ничуть не сомневался, что она верна.

— А ведь ты все знал заранее… Ну, я имею в виду, знал, кто ты на самом деле такой.

— Я знал, кем могу стать, знал задолго до того момента, когда Цирадис сделала выбор. — Он взглянул туда, где остальные с великой печалью окружили безжизненное тело Тофа. — Думаю, мы им сейчас нужны…

Лицо Тофа было безмятежно — казалось, что гигант спокойно спит, к тому же массивные руки, сложенные на груди, скрывали страшную рану, нанесенную мечом демона. Закет нежно обнимал Цирадис, по лицу которой вновь струились слезы.

— Ты уверен, что это здравая мысль? — спросил Белдин у Дарника.

— Да, — просто ответил кузнец. — Видишь ли…

— Не надо ничего объяснять, — прервал его горбун. — Я хотел знать, уверен ли ты, только и всего. Давай смастерим носилки. Так будет торжественнее…

Белдин взмахнул рукой, и подле недвижного тела появились гладкие длинные шесты и моток крепкой веревки. Вдвоем они быстро и ловко соорудили носилки и положили на них тело друга.

— Белгарат, — позвал брата Белдин, — и ты, Гарион, нам нужна ваша помощь.

Невзирая на то, что каждый из них легко мог бы в мгновение ока перенести тело Тофа в грот, четверо волшебников избрали другой путь: они медленно и торжественно понесли усопшего к месту его последнего упокоения, совершая церемонию, древнюю, как мир.

Грот, лишенный теперь кровли, заливали теплые лучи полуденного солнца. Завидев мрачный алтарь, Цирадис еле заметно вздрогнула.

— Какой он мрачный, безобразный, — грустно и тихо произнесла девушка.

— Да, и в самом деле отвратительный, — критически прищурилась Сенедра. Она обернулась и поглядела на Эрионда. — А ты не хочешь…

— Конечно, — согласился он.

Стоило ему кинуть взгляд на отвратительный алтарь, и каменную уродину заволокло туманом, а когда дымка рассеялась, то все увидели массивный гроб из снежно-белого мерцающего мрамора.

— Так намного лучше, — сказала Сенедра. — Спасибо тебе.

— Он ведь был и моим другом, Сенедра, — ответил юный бог.

…Нет, эти похороны вряд ли можно было назвать обычными. Гарион и его друзья окружили мраморный гроб плотным кольцом и замерли, глядя в лицо друга. И столь велик оказался накал страстей здесь, в этом тесном гроте, что Гарион не понял даже, кто сотворил первый цветок, но вскоре стены сплошь оплели бесчисленные, похожие на плющ побеги, усыпанные ароматными белыми цветами, а каменный пол устлал зеленый мшистый ковер. Цветы почти укрыли гроб, а Цирадис выступила вперед и положила на недвижную грудь гиганта скромную белую розу. Потом она поцеловала Тофа в ледяной лоб и прерывисто вздохнула.

— Как скоро цветы эти увянут и осыплются белые лепестки…

— Нет, Цирадис, — ласково возразил Эрионд. — Этого не случится. Они останутся нетленными до кончины мира.

— Спасибо тебе, бог Ангарака, — искренне поблагодарила Цирадис.

Дарник и Белдин, отойдя в сторонку, о чем-то посовещались, потом одновременно взглянули вверх, концентрируя силу, — и вот над полуразрушенным гротом появилась кровля из прозрачного кварца. Солнечные лучи, проходя сквозь эту толщу, дробились на миллионы крошечных радуг.

— А теперь пора, Цирадис, — сказала Полгара. — Мы все сделали как подобает.

Они с Полидрой взяли заплаканную прорицательницу под руки и повели прочь из грота. Остальные двинулись следом.

Дарник задержался в гроте. Он долго стоял подле гроба, положив руку на плечо друга. Но вот он убрал руку, и, возникнув из воздуха, на ладони его явилась рыболовная снасть, некогда принадлежавшая Тофу. Дарник бережно положил ее в гроб подле тела и в последний раз погладил скрещенные на груди огромные руки. Потом он, не оборачиваясь, вышел.

Напоследок кузнец и Белдин заботливо преградили вход в длинный туннель массивной кварцевой плитой.

— Недурно сработано, — заметил все еще грустный Шелк, указывая на каменную маску над входом. — Кто из вас постарался?

Гарион обернулся. Маска Торака исчезла бесследно, а на ее месте победно улыбалось скульптурное изображение лица Эрионда.

— Понятия не имею, — ответил он. — И думаю, это совершенно не важно. — Он постучал по своей железной груди. — Как думаешь, сможешь ты высвободить меня из этой штуки? Сдается мне, надобности в ней больше нет.

— Да, — согласился Шелк. — Скорее всего, да. Трезво оценивая положение дел, скажу: у тебя не осталось достойных соперников.

— Будем надеяться…

Позже они очистили амфитеатр от тел гролимов и осколков базальта, усеявших после взрыва каменный пол. Вот с огромной тушей дракона сладить оказалось труднее. Гарион устало опустился на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в амфитеатр. Сенедра, все еще прижимавшая к груди спящего малыша, дремала в его объятиях.

— Совсем недурно, — раздался вдруг знакомый голос.

Но на этот раз прозвучал он вовсе не в мозгу Гариона, а совсем рядом с ним.

— А я думал, тебя нет больше…

Гарион старался говорить потише, чтобы не разбудить жену и сына.

— С чего бы это? — удивился голос.

— Я помню, ты однажды сказал, что после того, как все решится, твое место займет другой голос — нет, лучше сказать, другая сущность.

— Это и в самом деле так, но я — часть новой сущности.

— Я не совсем понимаю…

— Это вовсе не так уж и сложно, Гарион. До того, как мир раскололся, сущность была едина, но затем разделилась, как и все остальное в этом мире. Теперь единство восстановлено, а поскольку я был частью первоначального единства, продолжаю существовать.

— И это называется «не так уж сложно»?

— Ты хочешь, чтобы я растолковал подробнее?

Гарион уже собирался что-то сказать, но раздумал. Он просто спросил:

— Но ты все еще можешь существовать самостоятельно?

— Нет. Это привело бы к новому разделению.

— Но как же тогда… — начал было Гарион, но в последний момент понял, что ему не хочется ничего понимать. — Послушай, довольно об этом. А что это был за ослепительный свет?

— Это отсвет того самого катаклизма, который расколол мироздание. В тот момент я отделился от своей противоположности, а Шар — от Сардиона.

— Но мне казалось, это случилось давным-давно…

— Это и впрямь случилось давным-давно.

— Но…

— Перестань задавать вопросы, Гарион, послушай для разнообразия. Многое ли известно тебе о природе света?

— Ну, свет — это и есть свет…

— Негусто. Тебе доводилось стоять на лесной поляне, на другом краю которой дровосек рубит дерево?

— Да.

— А ты не замечал, что сперва видишь, как он наносит удар, а звук слышишь лишь некоторое время спустя?

— Да… Теперь, когда ты сказал об этом, я вспомнил. А отчего так бывает?

— Просто звуку требуется некоторое время, чтобы достичь твоих ушей. Свет движется куда быстрее звука, но и ему необходимо время, чтобы переместиться с одного места на другое.

— Верю тебе на слово.

— А известно ли тебе, отчего вселенная раскололась?

— Что-то случилось там, среди звезд…

— Верно. Одна из звезд умирала — и умерла не в том месте, где этому следовало произойти. Она взорвалась, и пламя охватило совокупность созвездии, именуемое галактикой. Когда же следом взорвалась галактика, была повреждена ткань вселенной. А вселенная могла спастись от гибели одним-единственным способом — разделившись. Вот что явилось причиной стольких хлопот.

— Ну хорошо. А при чем здесь свет?

— Именно тут и кроется загадка: это ослепительное сияние — свет галактического взрыва. Он только теперь достиг этого места.

Гарион судорожно сглотнул.

— Где же произошла катастрофа? На каком расстоянии отсюда?

— Такого рода цифры покажутся тебе сущей бессмыслицей.

— А когда это случилось?

— Если я отвечу, это тоже ничего тебе не скажет. Впрочем, можешь поинтересоваться у Цирадис. Возможно, она и ответит тебе. У нее была причина просчитать все самым тщательным образом.

Гарион медленно начинал кое-что понимать.

— Так вот в чем дело! Выбор следовало сделать именно в тот момент, когда свет от давнего взрыва достигнет нашего мира!

— Поздравляю, Гарион.

— А эта… совокупность созвездий соединилась вновь после того, как Цирадис сделала выбор? Ну, надо ведь чем-то залатать прореху во вселенной…

— Ты делаешь удивительные успехи, Гарион! Я горжусь тобой. Помнишь, как осколки Сардиона и звездная субстанция, в которую обратилось тело Зандрамас, устремились ввысь, в небо?

— Такое не забудешь… — содрогнулся Гарион.

— Тому тоже была причина. Зандрамас и Сардион — или, если угодно, то, что от них осталось, — сейчас уже на пути к той самой «прорехе», как ты изволил выразиться. Они и заделают ее. Но по пути они, разумеется, порядком подрастут.

— А сколько времени им понадобится… — Гарион осекся. — Впрочем, это наверняка очередная невразумительная цифра?

— В высшей степени невразумительная.

— Знаешь, я кое-что заметил. Зандрамас… Она все тщательнейшим образом подготовила, правда? Все, с самого начала?

— Моя противоположность всегда отличалась методичностью во всем.

— Я хочу сказать, что она все устроила заранее. Понимаешь, в Найсе все было уже готово, когда она отправилась в Черек за приверженцами Медвежьего культа. Явившись в Риву, чтобы похитить Гэрана, она тоже все подготовила и с блеском обдурила нас, заставив заподозрить в похищении тех самых жрецов Медвежьего культа.

— Эта женщина могла бы стать блестящим генералом.

— Но она пошла много дальше любого стратега! Сколь бы ни были хороши ее планы, но если они вдруг проваливались, она отступала на заранее подготовленные позиции! — Гарион задумался. — А Морджа заполучил ее душу? Судьба ее так называемого тела мне теперь известна — оно взорвалось вместе с Сардионом, правда? А что, душа ее все еще блуждает меж звезд или низвергнута в преисподнюю? Голос ее звучал так испуганно…

— Не знаю и не желаю знать, Гарион. Мы с моим антиподом занимаемся этим миром, а вовсе не преисподней, хотя и она, вне сомнений, является обособленной вселенной.

— А что произошло бы, выбери Цирадис Гэрана вместо Эрионда?

— Тогда бы сейчас вы с Шаром переезжали по новому адресу.

У Гариона по коже забегали мурашки.

— И ты… ты не предупредил меня? — спросил он ошеломленно.

— А тебе помогло бы предупреждение? И что бы это переменило?

Гарион снова решил сменить тему.

— А Эрионд всегда был богом?

— Ты что, невнимательно слушал его? Эрионду предначертано стать седьмым богом. Торак был сущим недоразумением, ошибкой.

— Так, значит, он существовал вечно? Я имею в виду Эрионда…

— Вечность — это очень долго, Гарион. Дух Эрионда витал во вселенной со времен катастрофы. А когда на свет появился ты, он начал свой земной путь.

— Так, значит, мы с ним ровесники?

— Для богов не существует понятия «возраст». Они выбирают любой — по своему желанию. Событием же, ставшим первым звеном в цепочке, что привела всех нас сюда, было похищение Шара. Зедар хотел украсть Шар, а Эрионд отыскал Зедара и показал, как это лучше всего сделать. Не укради Зедар Шара, ты, мальчик мой, все еще торчал бы на ферме Фалдора и, скорее всего, был бы женат на Зубретте. Но выкинь это сейчас из головы и думай вот о чем: мир этот создан лишь для того, чтобы тебе было во что упереться ногами, творя свои подвиги.

— Прошу, брось шутить!

— Я не шучу, Гарион. Ты — самый великий человек из всех, кто когда-либо жил и еще родится — за исключением разве что Цирадис. Ты уничтожил злого бога и заменил его добрым. Конечно, ты беспрестанно метался из стороны в сторону, но в конечном счете ты это сделал! И я искренне горд тобой. Ты блестяще справился невзирая ни на что.

— Но мне так помогали…

— Естественно, но ты имеешь полное право об этом умалчивать — хотя бы какое-то время. Я бы на твоем месте не стал кричать об этом. Это не так уж приятно…

Гарион с трудом сдержал улыбку.

— Но почему я? — спросил он, изо всех сил стараясь изобразить на своем лице тупость и наивность. Некоторое время было тихо, а затем раздался смех.

— Прошу, не начинай сначала, Гарион!

— Прости. А что будет дальше?

— Ты отправишься домой.

— Нет, меня интересует, что произойдет в мире?

— Тут очень многое зависит от Закета. Эрионд теперь — бог Ангарака, а Закет, невзирая на то, что существуют Ургит, Дроста и Натель, король Ангарака. А это ответственность немалая, и ему придется порядком попотеть, истребляя самых фанатичных гролимов, ведь ему предстоит обратить всех ангараканцев в новую веру — все они должны восславить Эрионда.

— Он справится, — уверенно ответил Гарион. — Закет весьма искусен по части убеждения…

— Полагаю, Цирадис сгладит некоторые неизбежные шероховатости.

— Ну ладно. А что потом? Что будет после того, как последний ангараканец уверует в Эрионда?

— Вера эта распространится по свету дальше. Возможно, ты и доживешь до того дня, когда Эрионд станет единственным в мире богом, ибо это предначертано с самого начала.

— И он обретет Власть и Силу?

Гарион невольно поежился, вспомнив темные пророчества гролимов.

— Ты хорошо знаешь Эрионда. Разве можешь ты представить его восседающим на троне и хладнокровно взирающим на приносимые ему кровавые жертвы?

— Никоим образом! А что станется с остальными богами? С Алдуром, с другими?

— У них много дел. Они совершили в этом мире то, что им надлежало совершить, а во вселенной великое множество миров.

— А как же Ул? Он тоже покинет нас?

— Ул никогда и никого не покидает, Гарион. Он вездесущ. Разве это не ответ на все твои вопросы? Мне еще много предстоит уладить. Есть еще люди, судьбы которых я должен устроить. Кстати прими поздравления с рождением дочек.

— Дочек?!

— Это такие маленькие детки женского пола. Очень хитрые, но они много смазливее сыновей, да и пахнут куда приятнее.

— А… сколько же их будет? — беззвучно выдохнул Гарион.

— Не так уж мало. Позволь воздержаться от прямого ответа. Не хочу лишать тебя сюрприза. Скажу лишь одно: по возвращении в Риву тебе следует сразу начать обустраивать просторную детскую в твоем дворце. — Голос помолчал, а потом сказал: — Прощай, Гарион. Будь счастлив.

Эти последние свои слова голос произнес уже не так сухо, как прежде.

Солнце уже садилось, когда Гарион, Сенедра и Гэран присоединились к друзьям, растерянно бродившим вокруг туши убитого дракона.

— Надо что-то придумать, — бормотал Белгарат. — Этот зверь, в сущности, не так уж и отвратен. Он был просто туп, а это не такое уж страшное преступление. Я даже жалел его и теперь не хочу бросать его тело вот так, на растерзание жадным чайкам.

— Ты становишься сентиментальным, Белгарат, — отметил въедливый Белдин. — Как это досадно!

— С возрастом все мы становимся немного сентиментальными, — пожал плечами Белгарат.

— Моя подружка в порядке? — спросила Бархотка у Сади, возвратившегося откуда-то с глиняным кувшинчиком в руках. — Тебя долго не было.

— Зит прекрасно себя чувствует, — ответил Сади. — Просто один из малышей решил поиграть со мною в прятки. Он очень хорошо спрятался — я не скоро его отыскал.

— Какой смысл нам тут засиживаться? — подал голос Шелк. — Не лучше ли зажечь сигнальный огонь — может быть, Креска успеет подобрать нас до темноты?

— Мы ждем гостей, Хелдар, — сказал Эрионд.

— Ждем гостей? И кто же это к нам припожалует?

— Кое-кто из друзей намеревается нас навестить.

— Это твои друзья или наши?

— Всего понемножку. Вон кое-кто уже показался. — И Эрионд указал на море.

Все дружно повернулись туда, куда он указывал. Шелк вдруг расхохотался.

— Следовало бы это предвидеть, — сказал он. — Вот и полагайся после этого на Бэрака!

«Морская птица» величественно покачивалась на волнах, плавно огибая рифы.

— Давай-ка, Белдин, сходим на берег и зажжем сигнальный огонь, — предложил Шелк.

— Ты что, сам не справишься?

— С превеликим удовольствием — как. только ты научишь меня поджигать камни.

— Ох, об этом я как-то не подумал…

— Ты твердо уверен, что Белгарат моложе тебя? У тебя явный склероз, старичок.

— Не зарывайся, Шелк! Ладно, пошли. Так уж и быть, просигналим этой лодке-переростку…

И они вдвоем направились вниз, к берегу моря.

— И это предначертано? — спросил Гарион у Эрионда. — Бэрак должен был появиться?

— Тут не обошлось без нашего участия, — признался Эрионд. — Ведь надо же тебе как-то добраться до Ривы. К тому же Бэрак и его спутники — именно те, кому надлежит первыми узнать о случившемся.

— Спутники? Но правильно ли это? Ведь в Реоне Цирадис сказала…

— Теперь этой проблемы больше не существует, — улыбнулся Эрионд. — Выбор сделан. К нам навстречу уже спешат многие. Очень многие. Наш общий друг имеет обыкновение соединять судьбы.

С правого борта «Морской птицы» уже спустили шлюпку, и она скользила по воде, в лучах закатного солнца напоминающей расплавленное золото. Все стали спускаться на берег — туда, где уже стояли Шелк и Белдин, и куда плыла шлюпка.

— Что тебя так задержало? — крикнул Шелк Бэраку, стоящему на носу шлюпки.

Сейчас рыжая борода великана казалась огненной. Бэрак широко улыбался.

— Как тут у вас дела? — прокричал он.

— Весьма недурственно, — крикнул Шелк в ответ, но тотчас же осекся. — Прости, Цирадис, наверное, я дал маху…

— Успокойся, принц Хелдар. Мой дорогой друг сознательно пожертвовал собой, и я уверена, что душа его сейчас радуется вместе со всеми нами.

Теперь Гарион видел, что в шлюпке собрались все: за спиной огромного черекца посверкивали доспехи Мандореллена, был тут и Хеттар, гибкий, словно хлыст, и Лелдорин, и даже Релг. Заметно подросший сын Бэрака Унрак был прикован к корме — такая строгость по отношению к юноше несколько удивляла.

Бэрак поставил огромную ногу на борт, готовясь выпрыгнуть из шлюпки.

— Осторожнее, — предупредил Шелк. — Тут довольно глубоко. Немало гролимов испытало это на собственной шкуре.

— Вы побросали их в море? — спросил Бэрак.

— Нет. Они сигали туда по собственной доброй воле.

Киль шлюпки прошелестел по гальке, и вскоре Бэрак и остальные были уже на берегу.

— Мы проворонили много интересного? — спросил верзила.

— Да не то чтобы, — пожал плечами Шелк. — Ничего такого — просто мы в очередной раз спасли вселенную. Ну, ты знаешь, как это делается. А у твоего сына какие-то неприятности?

Шелк поглядел на Унрака, закованного в цепи. Вид у юноши был унылый.

— Да сущая мелочь, — ответил Бэрак. — Около полудня он вдруг обернулся медведем, вот и все. Мы решили, что это неспроста.

— Это у вас фамильное. Но сейчас-то к чему цепи?

— Иначе матросы наотрез отказывались садиться с ним в шлюпку.

— Что-то я ничего не понимаю, — шепнул Закет на ухо Гариону.

— А это у них наследственное, — объяснил Гарион. — Члены семьи Бэрака — защитники короля Ривы. Когда того требуют обстоятельства, они превращаются в медведей. Бэрак делал это не раз, когда я был в опасности. И вот, похоже, передал это умение по наследству своему сыну Унраку.

— Так теперь твой защитник Унрак? Но для этого, сдается мне, он слишком зелен — да тебе к тому же защитник не так уж необходим.

— Вероятнее всего, Унрак — защитник Гэрана, а там, в гроте, Гэран подвергался серьезной опасности.

— Господа, — торжественно произнесла Сенедра, — позвольте представить вам кронпринца Ривы Гэрана! — И она высоко подняла мальчика, чтобы все его увидели.

— Если она в ближайшее же время не опустит его на землю, малец разучится ходить, — пробормотал Белдин на ухо Белгарату.

— Ее хилые ручонки устанут гораздо раньше, — успокоил брата Белгарат.

Бэрак и остальные окружили маленькую королеву, а матросы тем временем с великой неохотой освобождали Унрака от оков.

— Унрак! — взревел Бэрак. — Поди-ка сюда!

— Иду, отец.

Юноша вышел из лодки и приблизился.

— За этого молодого человека ты отвечаешь головой! — объявил Бэрак, указывая на Гэрана. — Если с ним что-нибудь случится, то не знаю, что я с тобой сделаю!

Унрак поклонился Сенедре.

— Ваше величество, — поприветствовал он королеву, — вы прекрасно выглядите.

— Благодарю, Унрак, — улыбнулась она в ответ.

— Вы позволите? — Унрак протянул руки к малышу. — Нам с его высочеством следует поближе познакомиться.

— Разумеется, — ответила Сенедра, вручая сына юному черекцу.

— Нам не хватало вас, ваше высочество, — широко улыбнулся Унрак мальчику, которого держал на руках. — В следующий раз, когда решите отправиться в столь дальнее путешествие, дайте нам знать, прошу вас. А то все мы немного беспокоились.

Гэран радостно захихикал и тотчас же принялся дергать Унрака за шелковистую рыжую бородку. Юноша морщился, но стоически терпел.

А Сенедра по очереди обнимала своих старых друзей, раздавая поцелуи налево и направо. Мандореллен конечно же плакал не таясь — он расчувствовался настолько, что не мог даже по своему обыкновению произнести возвышенные слова приветствия. Лелдорин был примерно в таком же состоянии. Релг — вот диво! — даже не отшатнулся от королевы, когда та кинулась ему на шею. Похоже было, что его жизненная философия за годы супружества претерпела существенные изменения.

— Я вижу здесь незнакомцев, — тихо сказал Хеттар.

Шелк с размаху хлопнул себя по лбу.

— Ах, как же это я так оплошал! Вот это госпожа Полидра, супруга Белгарата и матушка Полгары. Слухи о ее безвременной кончине, как оказалось, были сильно преувеличены.

— Ты можешь хоть раз в жизни быть серьезным? — шипел Белгарат, покуда новоприбывшие почтительно приветствовали золотоволосую женщину.

— Ни за что на свете! — плутовски ухмылялся Шелк. — Слишком уж меня это забавляет, к тому же я только начал. Господа, позвольте мне продолжить церемонию. Иначе вы будете знакомиться до поздней ночи. Вот это Сади. Вы его, должно быть, помните — это старший евнух из дворца королевы Салмиссры.

— Бывший старший евнух, Хелдар, — поправил его Сади. — Приветствую вас, господа. — И он склонился в поклоне.

— Ваше превосходительство, — ответствовал Хеттар, — уверен, мы сможем объясниться позднее.

— Цирадис вы все наверняка помните, — продолжал Шелк. — Это великая прорицательница из Келля. Правда, сейчас она выглядит немного усталой — нынче около полудня ей пришлось принять одно немаловажное решение.

— А где тот верзила, который был с тобой в Реоне, Цирадис? — спросил Бэрак.

— Увы, господин Трелхейм, — грустно ответила она, — мой проводник и защитник пожертвовал жизнью ради нашего общего дела.

— Я глубоко сожалею, — просто произнес Бэрак.

— Нельзя обойти вниманием и его императорское величество Каль Закета Маллорейского, — как ни в чем не бывало продолжал Шелк. — Время от времени он был нам весьма полезен.

Друзья Гариона во все глаза глядели на Закета, и лица их постепенно вытягивались.

— Полагаю, мы смело можем оставить в прошлом наши распри, — дружелюбно сказал Закет. — Мы с Гарионом уже все уладили.

— Я счастлив, ваше величество, — церемонно поклонился Мандореллен, — что довелось мне дожить до того дня, когда на земле воцарился наконец благословенный мир.

— Слава о ваших подвигах, доблестный воитель из Мандора, летит впереди вас, — ответил Закет на почти безукоризненном мимбрийском диалекте, — однако лишь сейчас я понял, что любые славословия бледнеют рядом с самим великим героем.

Мандореллен просиял.

— Здорово это у вас выходит! — пробормотал Хеттар.

Закет ухмыльнулся и поглядел на Бэрака.

— Когда свидитесь с Анхегом, господин Трелхейм, передайте, что я не оставил намерения выслать ему счет за все те корабли, что он потопил в Западном море после Тул-Марду. Полагаю, мои притязания вполне законны.

— Я от всей души желаю вам удачи, ваше величество, — хмыкнул Бэрак, — но, полагаю, вы удивитесь, увидев, сколь неохотно отпирает Анхег двери своей сокровищницы…

— Ничего-ничего, успокойся, — тихо сказал Гарион Лелдорину, который напрягся и побледнел от ярости при одном упоминании имени Закета.

— Но…

— Он в этом не был виноват, — продолжал Гарион. — Твой родственник погиб в битве. Такое частенько случается, и нет решительно никаких причин держать камень за пазухой. Ведь именно тайные обиды становились причиной прискорбных беспорядков в Арендии на протяжении долгих столетий.

— Уверен, что все вы узнаете Эрионда, в прошлом Эрранда, — с наигранной небрежностью произнес Шелк. — Перед вами — новый бог Ангарака.

— Новый кто-о-о?! — ахнул Бэрак.

— Но ведь должен же ты быть в курсе последних событий, дражайший мой Бэрак, — потупился Шелк, полируя ногти о ткань туники.

— Шелк! — укоризненно воскликнул Эрионд.

— Каюсь, — ухмыльнулся Шелк. — Не смог устоять. Достанет ли у тебя милосердия простить ничтожного грешника, о великий боже? — Он нахмурился. — Нескладно как-то выходит… Слушай, как теперь к тебе обращаться?

— Чем тебе не нравится имя Эрионд?

Релг смертельно побледнел и рухнул на колени как подкошенный.

— Прошу тебя, не надо, Релг. — Эрионд поспешно помог улгу подняться. — Кстати, мой отец передает тебе сердечный привет.

Релг затрепетал.

— Ну, а теперь, полагаю, настало время раскрыть один малюсенький секретик, господа, — хитренько прищурился Шелк. — Уверен, вы не забыли графиню Лизелль, мою дорогую невесту.

— Твою невесту? — воскликнул пораженный Бэрак.

— Надо же когда-то и мне остепениться, — пожал плечами Шелк.

Все сгрудились вокруг него, наперебой поздравляя. Бархотка, однако, отнюдь не выглядела довольной и счастливой.

— Что-то не так, дорогая? — с невинным видом спросил у нее Шелк.

— Не кажется ли тебе, что ты кое-что упустил из виду, Хелдар?

Тон Бархотки не сулил ровным счетом ничего хорошего.

— Что-то не припоминаю…

— Ты позабыл спросить моего согласия.

— Да неужели? Разве я об этом забыл? Но ведь не собиралась же ты отказывать мне?

— Разумеется, нет!

— Ну, тогда…

— Мне еще очень многое предстоит тебе сказать, Хелдар, — угрожающе произнесла Бархотка.

— Похоже, я начинаю из рук вон плохо…

— Хуже некуда, — согласилась она.

Они развели большой сигнальный костер прямо в амфитеатре, рядом с огромной драконьей тушей. Дарник смущенно перенес сюда при помощи волшебства огромную груду мокрых бревен, прибитых морем к побережью рифа. Гарион критическим взором окинул никуда не годное топливо.

— Припоминаю, как дождливыми вечерами мы с Эриондом из сил выбивались, разыскивая сушняк для костра…

— Но сейчас особый случай, Гарион, — извиняющимся тоном ответил Дарник. — Впрочем, если ты предпочитаешь иной способ развести огонь, то почему бы тебе не заняться этим самому?

Гарион ошеломленно уставился на кузнеца и вдруг расхохотался.

— Ты прав, Дарник, а я осел. Но, наверное, лучше не рассказывать об этом Эрионду.

— Ты полагаешь, он об этом не знает?

Друзья проговорили до поздней ночи. Столько всего произошло за то время, что они не виделись, — многое надо было обсудить, осмыслить. Но вот один за другим усталые путники начали засыпать.

До рассвета оставалось еще часа два, когда Гарион внезапно пробудился.

Его разбудил даже не звук, а свет. Вначале амфитеатр осветил ударивший с неба голубой луч, затем к нему присоединились другие лучи — они струились с ночного неба, напоминая стройные сияющие колонны — красные, желтые, зеленые… Были тут и такие дивные оттенки, которым даже названия нельзя было подобрать. Колонны расположились полукругом недалеко от воды, а в небе над ними, озаренный радужным сиянием, на огромных крыльях парил величественный белый альбатрос. Но вот внутри светящихся колонн постепенно стали вырисовываться сверкающие фигуры — Гарион уже видел такое в Хтол-Мишраке. Алдур и Мара, Исса и Недра, Чолдан и Белар — все боги были здесь, и лица их сияли радостью.

— Пора, — вздохнула Полидра, сидящая в объятиях Белгарата. Она решительно высвободилась и встала.

— Нет! — страдальчески воскликнул Белгарат. Глаза его наполнились слезами. — У нас есть еще время…

— Ты знал, что так случится, Старый Волк, — нежно сказала она. — Так должно было случиться.

— Я не могу еще раз потерять тебя! — объявил он и тоже поднялся. — Это лишено всякого смысла…

Он взглянул на дочь.

— Пол…

— Да, отец, — отозвалась она, поднимаясь на ноги. Дарник тотчас же встал рядом с нею.

— Теперь тебе придется управляться со всем самой. Белдин, Дарник и близнецы тебе помогут.

— Неужели ты в одночасье оставишь меня круглой сиротой?

В голосе ее зазвенели слезы.

— Ты очень сильная, Пол. Мы с матерью гордимся тобой. Будь счастлива.

— Не делай глупостей, Белгарат, — твердо сказала Полидра.

— Это не глупость! Я не смогу снова жить без тебя!

— Это запрещено.

— Никто не может этого мне запретить — даже наш Великий Учитель! Ты не уйдешь одна, Полидра. Я иду с тобой. — Он крепко обнял жену за плечи и взглянул в самую глубину ее янтарных глаз. — Так будет лучше…

— Тебе решать, супруг мой, — сказала она чуть погодя. — Но надо действовать быстро, пока не явился сам Ул. Ведь в его власти это нам запретить, как бы ни сильно было твое желание следовать за мною.

Тут подошел Эрионд.

— Ты твердо решил, Белгарат?

— У меня хватило времени подумать — целых три тысячелетия. Мне только надо было дождаться Гариона. Теперь он здесь, и ничто не держит меня более.

— А что могло бы заставить тебя передумать?

— Ничто. И ничто более нас с нею не разлучит!

— Тогда я все устрою.

— Но это строжайше запрещено, Эрионд, — возразила Полидра. — Ведь я сама согласилась на это, когда боги поручали мне мою миссию…

— Любую договоренность можно пересмотреть, Полидра. К тому же отец мой, да и братья не посоветовались со мной, принимая это решение. Это дает мне право распорядиться ситуацией, не спрашивая совета у них.

— Но ты не можешь перечить воле отца! — упорствовала Полидра.

— Но я пока не знаю, какова воля отца. Разумеется, я принесу самые искренние извинения. Уверен, что он не будет так уж зол на меня — да и никто в целом мире не может гневаться вечно, даже мой отец. Да и всякое решение можно при необходимости переменить. Если потребуется, я напомню ему о том, как некогда, в Пролгу, Горим уговорил его сменить гнев на милость.

— Все это до боли знакомо! — прошептал Бэрак на ухо Хеттару. — Сдается мне, новый бог Ангарака слишком много времени провел в обществе нашего принца Хелдара…

— Пожалуй, это и впрямь заразно, — согласился Хеттар.

В душе Гариона вспыхнул огонек безумной надежды.

— Можно на время позаимствовать у тебя Шар? — вежливо попросил Эрионд.

— Разумеется.

Гарион чуть ли не вырвал Шар Алдура из рукояти Ривского меча и поспешно протянул его юному богу.

Эрионд взял мерцающий камень и приблизился к Белгарату и его жене. Потом осторожно коснулся камнем сперва лба Полидры, а затем — лба Белгарата. Гарион, зная о том, что прикосновение камня означает неминуемую смерть, со сдавленным криком подался вперед. Но было уже поздно.

Белгарат и Полидра засветились странным голубым светом, не отрывая глаз друг от друга. А Эрионд спокойно возвратил Шар королю Ривы.

— А у тебя не будет крупных неприятностей? — спросил Гарион.

— Все в полном порядке, Гарион, — заверил его Эрионд. — Вероятно, мне придется в ближайшие несколько лет безжалостно попрать многие законы — так что пора привыкать.

Со стороны моря, оттуда, где высились величественные сияющие колонны, послышался мощный аккорд, напоминающий звук органа. Гарион взглянул на собравшихся богов и даже зажмурился от неожиданности — альбатрос ослепительно засиял.

Белокрылая птица словно растворилась, а мгновение спустя на ее месте в небе явился сам Отец богов.

— Прекрасно сработано, сын мой, — произнес Ул.

— Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять твой замысел, отец, — с выражением искреннего раскаяния ответил Эрионд. — Прости, я такой тугодум…

— Просто ты еще не привык, сын мой. — Величественным жестом Ул дал понять сыну, что тот прощен. — Однако, использовав Шар своего брата, ты поступил совершенно неожиданно и весьма остроумно. — На губах бога заиграла легкая улыбка. — И даже если бы я намеревался оставаться непоколебимым, одно это растопило бы мое сердце.

— Я отчего-то так и подумал, отец.

— Прошу тебя, Полидра, — снова заговорил Ул, — прости мне мою уловку. Это бесспорно было жестоко. Но узнай и то, что я намеревался обмануть вовсе не тебя, а моего сына. Он всегда был скромен и застенчив и крайне неохотно принимал решения. Но поскольку от него теперь зависят судьбы этого мира, он должен учиться творить волю свою, а если потребуется, то и пересматривать собственные решения.

— Значит, это было испытание, о Великий Ул? — дрогнувшим голосом спросил Белгарат.

— Все, что происходит с нами, — в той или иной мере испытание, Белгарат, — спокойно объяснил Ул. — Может быть, я немного утешу тебя, если скажу, что ты и твоя благородная супруга с блеском выдержали экзамен. Ведь именно ваша обоюдная решительность побудила моего сына действовать. Это значит, что вы оба верно служите мне, даже когда, казалось бы, все уже закончилось. А теперь, Эрионд, соединись со мною и братьями. Вскоре мы распрощаемся, но прежде должны приветствовать тебя в этом мире, который вверяется ныне в руки твои.

 

Глава 26

Солнце уже встало — его золотой диск низко висел над горизонтом. Небо ярко голубело, а от легкого ветерка, дующего с запада, на гребнях волн курчавилась нежная белая пена. Камни, из которых сложена была диковинная пирамида, возвышающаяся посреди рифа, все еще были влажны от ночного тумана.

У Гариона от усталости кружилась голова. Тело его отчаянно жаждало отдыха, но мозг работал неустанно, переплавляя впечатления в мысли, а мысли — в образы — и так до бесконечности. Но все это происходило на той зыбкой грани, что отделяет бодрствование от сна, и порой Гариону казалось, будто он грезит наяву. Впрочем, он знал, что у него будет время осмыслить все, происшедшее в этом странном Месте, которого больше нет. Но теперь все переменилось — ничто в этом мире не было реальнее высот Корим: ни Тол-Хонет, ни Мал-Зэт, ни Вал-Алорн… Гарион еще нежнее обнял спящих жену и сына. Он наслаждался их запахом. Волосы Сенедры источали все тот же пьянящий цветочный аромат, а запах Гэрана ничем не отличался от запаха обыкновенного ребенка — вот разве что выкупать его не мешало. Лишь тут Гарион понял, с каким наслаждением сейчас выкупался бы сам. Да, вчерашний день был не из легких…

Друзья его расположились поодаль странными маленькими группами. Бэрак, Хеттар и Мандореллен беседовали с Закетом. Лизелль старательно расчесывала волосы Цирадис. Похоже было, что дамы решительно взялись за пророчицу. Сади и Белдин развалились на камнях возле самой драконьей туши, попивая эль. Евнух всегда отличался предельной деликатностью, но все равно заметно было, что он поглощает горькую жидкость скорее из вежливости, нежели ради удовольствия. Унрак исследовал риф, а за ним по пятам следовал юноша с безвольным лицом — Натель, король туллов. Эрцгерцог Отрат в гордом одиночестве стоял напротив загороженного кварцевой плитой входа в грот. На лице его написан был благоговейный ужас. Похоже было, что Каль Закет еще не поговорил по душам со своим родственником, а сам Отрат, несомненно, вовсе к этому разговору не стремился. Эрионд тихо беседовал с Полгарой, Дарником, Белгаратом и Полидрой. Над головой юного бога светился странный бледный нимб. Шелка нигде не было видно.

Но вот маленький человечек вынырнул из-за угла пирамиды. Там, откуда он явился, в небо поднимался черный столб дыма. Шелк спустился по лестнице в амфитеатр и направился прямиком к Гариону.

— Что ты там делал? — устало спросил Гарион.

— Решил, что самое время подать знак капитану Креске, — ответил Шелк. — Он хорошо знает обратную дорогу на Перивор, а как Бэрак плавает по проливам, мне не раз приходилось видеть. «Морская птица» предназначена для плавания в открытом море — очень уж велика и неповоротлива.

— Если ты дашь ему это понять, то смертельно его обидишь.

— Я вовсе не собирался объявлять ему об этом.

И человечек с острым личиком растянулся на камнях рядом с Гарионом.

— А Лизелль уже сказала тебе все, что думает по поводу вашей помолвки? — спросил Гарион.

— О, она приберегает это на сладкое! Видимо, говорить она собирается долго и хочет, чтобы нам никто не мешал. Неужели в браке всегда так бывает? Вот ты, Гарион, неужели так и живешь в постоянной готовности к выяснению отношений?

— Н-ну, такое частенько случается… Но ты ведь еще не женат.

— Я ближе к этому, чем когда бы то ни было прежде.

— И сожалеешь об этом?

— В общем-то нет. Мы с Лизелль — два сапога пара. У нас много общего. Просто мне не нравится, когда надо мной что-то висит — вот так, как сейчас. — Шелк оглядел амфитеатр. — А он непременно должен вот так светиться? — спросил он, указывая пальцем в сторону Эрионда.

— Скорее всего, он об этом и не подозревает. Это ему в новинку. Со временем он научится с этим управляться.

— Ты хоть понимаешь, что мы с тобой сидим сейчас и критикуем бога?

— Для нас он прежде всего друг, Шелк. А на критику со стороны друзей обижаться как-то не принято.

— Ах, так мы с утра пребываем в философическом настроении? Знаешь, когда он прикоснулся Шаром к Белгарату и Полидре, у меня чуть разрыв сердца не случился.

— Да и у меня тоже, — признался Гарион, — но, как выяснилось, Эрионд знал, что делал. — И он тяжело вздохнул.

— Что-то не так?

— Все закончилось, Шелк. Кажется, я стану скучать по этим временам, и тоска нападет сразу же, как только я высплюсь.

— Да, последние деньки выдались горячие, не правда ли? Но утешься. Ежели мы помозгуем сообща, то выдумаем массу занятного и скучать нам не придется.

— Уж я-то знаю, что меня ожидает.

— Да? И что же, если не секрет?

— Я буду обременен отцовскими обязанностями.

— Но ведь твой сын не вечно будет малышом.

— В моем семействе Гэран, как выяснилось, окажется далеко не единственным ребенком. Мой друг — ну, тот, голос которого я все время слышал, — обрадовал меня. Велел поджидать появления дочек — одной за другой…

— Что ж, недурно. Это поможет тебе остепениться. Вовсе не хочу ни в чем тебя упрекать, но порой ты бываешь чересчур ветреным, Гарион. И года не проходит, чтобы ты стремглав не несся на другой конец света со своим пылающим мечом.

— Пытаешься надо мной подшучивать?

— Я? — Шелк улегся поудобнее. — Послушай, но ведь не будет же Сенедра каждый год приносить тебе по дочке? К тому же женщины могут рожать лишь до определенного возраста…

— Шелк, ты еще не позабыл Ксебелу? Ну, ту дриаду, которую мы повстречали неподалеку от Лесной реки в южной Толнедре?

— Это та, которая обожает всех мужчин без разбора?

— Именно она. Как по-твоему, эта дама не распрощалась еще с детородным возрастом?

— О-о-о, никоим образом!

— Так вот, этой «девушке» более трех тысяч лет от роду. А Сенедра, насколько тебе известно, тоже дриада.

— Тогда, возможно, ты сам постареешь и… — Шелк осекся и скосил глаза на Белгарата. — О, похоже, у тебя и впрямь серьезная проблема.

Они взошли на борт «Морской птицы» около полудня. Бэрак согласился, хотя и без видимой охоты, послушно следовать за Креской к побережью Перивора. Когда два капитана повстречались и внимательно осмотрели оба корабля, дело быстро пошло на лад. Креска рассыпался в похвалах «Морской птице», чем тотчас же завоевал расположение Бэрака.

Когда подняли якорь, Гарион встал у правого борта и стал не отрываясь глядеть на странную пирамиду, возвышающуюся над морем, и на столб черного жирного дыма, поднимающийся из амфитеатра.

— Дорого дал бы за то, чтобы оказаться там вместе с вами, — тихо произнес Хеттар, облокачиваясь на перила рядом с Гарионом. — Ну, и как все было?

— Шумно и суматошно, — ответил Гарион.

— А почему Белгарат так настаивал, чтобы тушу дракона сожгли?

— Он его просто пожалел.

— Белгарат порой бывает очень забавен.

— Не стану спорить, друг мой. Как поживает Адара? Как детишки?

— Прекрасно. Кстати, Адара опять ждет малыша.

— Опять? Хеттар, вы с нею стоите Релга и Таибы!

— Не вполне, — ответил честный Хеттар. — Они все еще впереди. — Он нахмурился и его орлиный профиль стал казаться еще суровее. — Полагаю, кто-то все же жульничает. Таиба приносит то двойни, то тройни. Адаре трудненько за нею угнаться.

— Я не хочу указывать пальцем, но, сдается мне, без Мары тут не обошлось. Чтобы вновь заселить Марадор, понадобится немало времени. — Гарион поглядел в сторону носа корабля, где стоял Унрак, а рядом с ним, словно тень, — юный Натель. — Что все это означает?

— Точно не знаю, — отвечал Хеттар. — Натель довольно жалок — полагаю, Унрак искренне ему сочувствует. Насколько я понимаю, Натель мало хорошего видел в жизни, поэтому с радостью приемлет даже жалость. Он вот так и таскается, словно щенок, за Унраком — с тех самых пор, как мы его подобрали. — Рослый алгариец оценивающе оглядел Гариона. — У тебя усталый вид. Тебе надо хорошенько выспаться.

— Я с ног валюсь, — признался Гарион, — но не хотелось бы перепутать день с ночью. Пойдем поболтаем с Бэраком. Когда он сошел на берег, вид у него был сердитый.

— Ты ведь знаешь Бэрака как облупленного. Он всегда бесится, если какая-нибудь битва проходит без его участия. Пойди покорми его баснями. Добрый рассказ он ценит не дешевле доброй схватки.

Как хорошо было снова оказаться среди старых друзей! В душе Гариона образовалась некая пустота, когда он расстался с ними в Реоне. Ему недоставало не только их залихватской самоуверенности — куда сильнее тосковал он по их дружбе и сердечной привязанности, которой не могли скрыть даже вечные пререкания. Когда они двинулись к рулевой рубке, где стоял гигант Бэрак, положив огромную руку на штурвал, Гарион заметил вдруг Закета и Цирадис, стоящих чуть поодаль у борта. Он быстро сделал Хеттару знак и приложил палец к губам.

— Подслушивать нехорошо, Гарион, — прошептал долговязый алгариец.

— Это вынужденная мера, — шепотом ответил Гарион. — Мне просто надо убедиться, что не потребуется действовать самому.

— Действовать?

— Потом объясню.

— Что ты теперь собираешься делать, великая прорицательница? — спросил Закет у хрупкой девушки. В голосе монарха звучала глубочайшая нежность.

— Весь мир лежит передо мною, Каль Закет, — печально ответила она. — Бремя великой миссии не гнетет меня более, и не надо называть меня прорицательницей, ибо и это в прошлом. Глаза мои видят теперь обычный дневной свет — и я всего лишь обыкновенная женщина.

— Вовсе не обыкновенная, Цирадис, далеко не обыкновенная!

— Ты очень добр, Каль Закет.

— Давно пора отбросить это дурацкое «Каль», Цирадис. Это величайшая глупость. Ведь слово это в переводе означает и «король» и «бог». А теперь, собственными глазами увидев настоящих богов, я понял, как глупо было с моей стороны требовать от подданных, чтобы они обращались ко мне так. Но мы отвлеклись. Верно ли я понял, что глаза у тебя были завязаны долгие годы?

— Да.

— Так, значит, у тебя еще не было возможности взглянуть на себя в зеркало?

— Ни возможности, ни желания.

Закет как человек проницательный тотчас же понял, что это дает ему карты в руки.

— Так позволь же моим глазам быть твоим зеркалом, Цирадис, — сказал он. — Погляди мне в глаза и увидишь, как ты прекрасна.

Цирадис залилась краской.

— Твоя лесть смущает меня, Закет.

— Но это вовсе не лесть, Цирадис! Я не встречал еще женщины прекраснее тебя! А при одной мысли о том, что ты возвратишься в Келль или вообще исчезнешь куда-нибудь, сердце мое трепещет и сжимается. Ты потеряла проводника и друга. Так позволь же мне стать для тебя и тем, и другим! Поедем со мною в Мал-Зэт! Нам о многом надо поговорить — возможно, на это у нас уйдет весь остаток жизни…

Цирадис отвернулась, и на бледном личике ее появилась улыбка торжества, красноречивее всяких слов свидетельствующая о том, что она понимала куда больше, чем казалось. Но вот она вновь обратила лицо к маллорейскому императору. Теперь глаза ее были широко распахнуты и полны невинного изумления.

— Неужели тебе и впрямь было бы приятно мое скромное общество?

— Иного общества мне и не надо, Цирадис, до самой моей смерти!

— Тогда я с радостью последую за тобою в Мал-Зэт, — отвечала она, — ибо отныне ты верный друг мой и дражайший спутник.

Гарион кивнул Хеттару, и они потихоньку убрались восвояси.

— Что мы наделали? — с упреком воскликнул алгариец. — Ведь это был очень интимный разговор!

— Не спорю, — отвечал Гарион. — Просто мне следовало удостовериться, что он имел место, вот и все. Мне сказано было, что это должно произойти, но порой я нуждаюсь в подтверждении.

Хеттар выглядел озадаченным.

— Закет был, наверное, самым одиноким человеком в мире, — принялся объяснять ему Гарион. — Именно поэтому был он так жесток, бездушен и так опасен. Но теперь все изменилось. Он более не одинок, и это очень поможет ему совершить все, что предначертано.

— Гарион, ты говоришь загадками. Лично я видел лишь, как юная особа виртуозно обвела мужика вокруг пальца.

— А ведь и вправду похоже!

Наутро Сенедра пулей вылетела из постели и стремглав понеслась наверх, на палубу. Обеспокоенный Гарион последовал за нею.

— Прости, — сказала она Полгаре, которая почему-то перегнулась через перила.

Затем Сенедра встала рядышком с бессмертной женщиной, и некоторое время их обеих дружно тошнило.

— И ты тоже? — слабо улыбнулась Сенедра.

Полгара отерла губы платком и кивнула.

Потом они кинулись друг к другу в объятия и принялись звонко хохотать.

— Что с ними стряслось? — спросил Гарион у Полидры, которая тоже поднялась на палубу, сопровождаемая вездесущим волчонком. — Ни одна из них не страдала прежде морской болезнью.

— Это не морская болезнь, Гарион, — таинственно улыбнулась Полидра.

— Но почему они тогда…

— С ними все в порядке, Гарион. Они обе здоровее, чем ты думаешь. Иди вниз, в каюту, а я за ними пригляжу.

Гарион спросонья плохо соображал, поэтому смысл происшедшего дошел до него, лишь когда он спустился до половины лестницы, ведущей вниз. Он чуть было не споткнулся.

— Так Сенедра?.. — воскликнул он. — И тетушка Пол?!

Гарион громко расхохотался.

Появление Мандореллена, непобедимого барона Во-Мандора, при дворе короля Ольдорина лишило всех дара речи. Ввиду оторванности Перивора от внешнего мира слава о подвигах Мандореллена не достигла здешних мест, но само присутствие этого благородного и величественного человека заставило придворных оцепенеть. Мандореллен был мимбрийцем до мозга костей — этого не заметил бы разве что слепой.

Гарион и Закет, вновь облачившись в доспехи, приблизились к трону, сопровождаемые ослепительным рыцарем.

— Ваше величество, — с поклоном начал Гарион, — я сверх меры счастлив объявить вам о том, что подвиг наш благополучно и счастливо завершился. Чудовище, отравлявшее смрадным своим дыханием ваш благословенный остров, мертво, а зло, царствовавшее в мире, навек повержено. Судьба, порой щедро осыпающая милостями своих баловней, вновь соединила меня и спутников моих с друзьями, которых и имею честь ныне вам представить. Зная, что именно будет для вас важнейшим, да и приятнейшим, спешу первым представить вам могучего воителя из далекой Арендии, который удостоился чести стоять по правую руку от короля Кородуллина, и рыцарь сей, в свою очередь, без сомнения счастлив будет принять вновь обретенных соотечественников в свои объятия. Итак, ваше величество, имею честь представить вам Мандореллена, барона Во-Мандора, самого могучего из всех земных рыцарей.

— Да ты делаешь успехи! — тихонько сказал Закет.

— Вот что значит практика, — небрежно ответил Гарион.

— Великий король, — заговорил Мандореллен звучным голосом, — счастлив приветствовать вас и всех ваших придворных, коих смею считать родными мне по крови. Полагаю, имею как честь, так и полное право тепло приветствовать вас от имени их величеств, короля Кородуллина и королевы Майясераны, монархов, правящих ныне славной Арендией, ибо не сомневаюсь, что, как только ворочусь я в пределы Во-Мимбра и поведаю им, что те, кого почитали они потерянными безвозвратно, нашлись и пребывают в добром здравии, очи их величеств переполнятся слезами горячей благодарности Небесам, и они мысленно обнимут вас как брата, а если будет на то воля великого Чолдана, я ворочусь вскоре в ваш славный град с грамотой от них, полной заверений в самой искренней любви, кои, по моему разумению, явятся вернейшим залогом скорейшего воссоединения двух ветвей арендийского народа, разлученных судьбой, но родных по крови и духу.

— Подумать только, он умудрился запихнуть все это в одно-единственное предложение! — пробормотал потрясенный до глубины души Закет.

— И все же предложений было два, я считал, — шепотом ответил Гарион. — Мандореллену нет равных по части красноречия. Сдается мне, взаимные славословия скоро не закончатся — нам волей-неволей придется прождать дня два-три…

Гарион почти не ошибся. Речи придворных Ольдорина поначалу были несколько путаны и сбивчивы, ибо у них занялся дух от внезапного явления потрясающего Мандореллена, а от его красноречия они просто онемели. Да и ночь, проведенная за лихорадочным сочинением дифирамбов, взяла свое. Следующий же день всецело посвящен был цветистым речам, роскошному банкету и всяческим увеселениям. Присутствующие с упоением выслушали удивительную повесть Белгарата о драме, разыгравшейся на рифе. Старый волшебник виртуозно обходил самые невероятные эпизоды — ведь вклинься в захватывающую повесть, скажем, описание внезапного явления всех богов разом, — семя недоверия укоренилось бы в душах даже самых доверчивых и благодарных слушателей.

Гарион же тем временем тихо беседовал с Эриондом, который сидел за пиршественным столом напротив.

— По крайней мере, Белгарат сохранил твое инкогнито, — прошептал он.

— Да, — согласился Эрионд, — придется поломать голову над тем, как отблагодарить его за это.

— Ведь ему возвратили Полидру, и старику нечего более желать в этой жизни. Однако, как ни крути, а правда со временем все равно выйдет наружу — все узнают, кто ты на самом деле такой.

— Ну, к этому следует подготовиться… Придется серьезно поговорить с твоей Сенедрой.

— С Сенедрой?!

— Мне надо порасспросить ее о том, как она начинала военную кампанию при Тул-Марду. Мне кажется, что она весьма робко начинала и постепенно мужала в бою. Думаю, и для меня это лучшая из возможных стратегий.

— Начинает сказываться твое сендарийское воспитание, Эрионд, — захохотал Гарион. — Дарник оставил неизгладимые отпечатки и на тебе, и на мне, правда ведь? — Он смущенно прокашлялся. — А знаешь, ты снова… того…

— Что?

— Светишься.

— Это здорово заметно?

Гарион кивнул.

— Ох, боюсь, что даже слишком…

— Придется поработать над этим.

Банкеты и увеселения затягивались далеко за полночь, но поскольку высокородные дворяне обычно не имеют привычки вскакивать ни свет ни заря, у Гариона и его друзей оказалось вдоволь времени, чтобы обсудить все, случившееся с тех пор, как они расстались в Реоне. Рассказы тех, кто оставался дома, изобиловали чисто домашними новостями — о детях, свадьбах и тому подобном. Гарион рад был услышать, что сын Бренда Кейл правит Ривским королевством, возможно, не хуже, чем он сам мог бы им управлять. В юго-восточном Хтол-Мургосе, как оказалось, царил мир и процветала торговля. При этом известии длинный нос Шелка начал интенсивно подергиваться.

— Все это, конечно, замечательно, — загрохотал Бэрак, — но, может, мы плюнем на эти душещипательные подробности? Что на самом деле стряслось на рифе? Умираю, хочу знать!

За этим последовал подробный отчет. На сей раз ни одну мелочь не обошли вниманием. Каждая деталь повествования ценилась слушателями на вес золота.

— Вы и вправду совершили все это? — не удержался Лелдорин от вопроса, когда Шелк в красках описал их первую встречу с обернувшейся драконом Зандрамас на арендийской равнине.

— Ну, мы отрубили ей не весь хвост, — честно признался Гарион, — а примерно фута четыре. Хотя, похоже, она это оценила…

— Наш доблестный герой, добравшись до дома, чего доброго, попытается сделать карьеру губителя драконов, — расхохотался Шелк.

— Но ведь во всем свете не сыскать больше ни одного дракона, Хелдар, — трезво заметила Бархотка.

— Ничего страшного, Лизелль, — хмыкнул Шелк. — Может, Эрионд сварганит для него пару-троечку на заказ…

— Не больно-то и хотелось, — отпарировал Гарион.

На следующем этапе повествования все ощутили потребность повидать Зит, и Сади с гордостью продемонстрировал и свою зеленую змейку, и ее веселенькое потомство.

— Мне она вовсе не кажется такой уж опасной, — хмыкнул Бэрак.

— А ты расскажи об этом Харакану, — ухмыльнулся Шелк. — В Ашабе Лизелль швырнула эту лапочку прямо ему в лицо. Зит парочку раз его тяпнула, и он навеки окаменел.

— Неужели он умер? — удивился великан.

— Мертвее я никого не видывал.

— Сдается мне, ты забегаешь вперед, — заметил Хеттар.

— Просто немыслимо поведать подробно обо всем за одно утро, Хеттар, — ответил Дарник.

— Ничего, Дарник, — миролюбиво произнес Хеттар. — До дома еще далеко, и времени у нас навалом.

А вечером, повинуясь многочисленным просьбам, Белдин повторил представление, которое с блеском дал перед отбытием на страшный риф. А потом, единственно ради того, чтобы некоторые его друзья смогли продемонстрировать свои способности, Гарион предложил всем перейти на ристалище. Лелдорин показал королю и придворным изысканное искусство стрельбы из лука, апофеозом же его выступления был весьма изысканный способ сбора слив. Бэрак скрутил толстый железный прут в замысловатый крендель, а Хеттар покорил всех присутствующих великолепной верховой ездой. Но кульминацию, разумеется, приберегли на десерт. Когда Релг прошел сквозь толстую каменную стену, многие дамы лишились чувств, а зеленая молодежь с воплями бросилась наутек.

— Кажется, они еще не вполне к этому готовы, — заявил Шелк. — Похоже, я и сам не вполне к такому зрелищу подготовлен, — прибавил драсниец, который демонстративно отворачивался, когда Релг приближался к стене.

Несколько дней спустя в гавань вошли сразу два корабля. С борта одного из них сошли генерал Атеска и начальник штаба Брадор, а на другом, типично черекском военном судне, прибыли король Анхег и император Вэрен в сопровождении Грелдика.

— Бэрак! — взревел король Анхег. — Сделай одолжение, придумай что-нибудь, чтобы мне не пришлось волочить тебя в кандалах в Вал-Алорн!

— Не правда ли, круто? — заметил Хеттар, глядя на рыжебородого гиганта.

— Он заткнется, как только я его напою, — передернул плечами Бэрак.

— Прости, Гарион, — гулким голосом заговорил тем временем Анхег. — Мы с Вэреном из сил выбились, ловя его, но эта его большая плошка плавает быстрее, нежели мы полагали…

— Плошка? — возмутился Бэрак.

— Все в порядке, Анхег, — улыбнулся Гарион. — Они прибыли лишь к шапочному разбору.

— Так ты отыскал сына?

— Да.

— Теперь выпори его хорошенько, старик! Мы все из сил выбивались, разыскивая этого огольца.

Тут явилась Сенедра с Гэраном на руках, и Анхег заключил их обоих в свои медвежьи объятия.

— Ваше величество, — приветствовал он королеву Ривы, — и вы, ваше высочество, — пощекотал он мальчишку.

Гэран радостно захихикал. А Сенедра попыталась присесть в реверансе.

— Не делай этого, Сенедра, — сказал Анхег. — Ты уронишь малыша.

Сенедра только радостно рассмеялась и улыбнулась императору Вэрену.

— Дядюшка…

— Привет, Сенедра, — ответил седой император. — Ты прекрасно выглядишь. — Прищурившись, он оглядел ее. — Мне мерещится или ты и вправду слегка поправилась?

— Это временное явление, дядюшка, — отвечала она. — Я объясню потом.

Брадор и Атеска приблизились к Закету.

— О, ваше императорское величество, — с деланным изумлением произнес Атеска, — подумать только, мы встретились именно здесь…

— Генерал Атеска, — перебил военачальника Закет, — мы достаточно близко знакомы, чтобы презреть условности.

— Мы беспокоились о вас, ваше величество, — вмешался Брадор. — А поскольку мы все равно были недалеко… — И лысый человек беспомощно развел руками.

— Ну, а что вы двое поделывали неподалеку отсюда? Разве я не велел вам оставаться на берегах Магана?

— Кое-что переменилось, — принялся объяснять Атеска. — Армия Урвона раскололась, и даршивцы, похоже, дрогнули. А мы с Брадором решили воспользоваться возможностью вновь присоединить Пельдан и Даршиву к великой империи и преследовали жалкие остатки даршивской армии по территории всей восточной Далазии…

— Восхитительно, господа, — одобрил Закет. — Очень, очень хорошо. Надо бы мне почаще удаляться от дел.

— Вот, значит, каково твое представление об отдыхе? — тихонько отозвался Сади.

— Ну, разумеется, — ответил за императора Шелк. — Борьба с драконами — отменное упражнение.

Закет и Вэрен внимательно оглядывали друг друга.

— Ваши императорские величества, — вежливо вмешался Гарион, — видимо, настало время представить вас друг другу. Император Вэрен, это его величество император Каль Закет Маллорейский. Император Закет, это его императорское величество Рэн Боурун, двадцать четвертый правитель Толнедрийской империи.

— Сойдет и просто Вэрен, Гарион, — заявил толнедриец. — Мы премного наслышаны о тебе, Каль Закет, — просто сказал он, протягивая руку.

— И уверен, что не слышали ровным счетом ничего хорошего, Вэрен, — улыбнулся Закет, тепло пожимая руку императора.

— Слухи редко бывают правдивы, Закет.

— Нам многое следует обсудить, ваше императорское величество, — предложил Закет.

— Вполне с вами согласен, ваше императорское величество.

Ольдорин же, король Перивора, пребывал в состоянии некоей прострации. Еще бы, его островное королевство в одночасье наводнили августейшие особы. Гарион представлял монарху одного высокого гостя за другим, делая это так деликатно, как только мог. Но невзирая на его усилия, Ольдорин оказался в состоянии пробормотать лишь несколько бессвязных слов в ответ, а всяческие «соблаговолите» и «соизвольте» начисто вылетели у него из головы. Улучив момент, Гарион отвел монарха в сторонку.

— Судьба дает нам редчайшую возможность, ваше величество, — сказал он. — Ведь здесь волею провидения встретились Закет Маллорейский, Вэрен Толнедрийский и Анхег Черекский, а нам остается лишь воспользоваться этим случаем и заключить мир, которого жаждут все истерзанные распрями земли.

— Ваше присутствие лишь украшает сей ослепительный парад, Белгарион из Ривы…

Гарион учтиво поклонился.

— Хотя королевство ваше сколь блистательно, столь и гостеприимно, в чем нет ему равных в мире, но опрометчиво было бы упустить этот потрясающий случай, ваше величество, увлекшись увеселениями. Посему покорнейше прошу вас позволить мне и друзьям моим на некоторое время уединиться, дабы обсудить возможность, столь любезно предоставленную нам провидением. Уверен, без вмешательства богов тут не обошлось.

— Нимало в этом не сомневаюсь, ваше величество, — согласился Ольдорин. — На верхнем этаже дворца моего есть зал заседаний, где никто не посмеет нарушить вашего уединения, король Белгарион. Покои эти в вашем полном распоряжении. Искренне уверен, что встреча сия воистину судьбоносна, и то, что пройдет она под кровлей дворца моего, величайшая честь для скромного монарха.

Встреча монархов была воистину экспромтом. По общему согласию председательствовал на ней Белгарат. Гарион выразил согласие выступать от имени королевы Поренн, Дарник — от имени короля Фулраха, Релг защищал интересы Страны улгов и Марадора. Мандореллен представлял, разумеется, Арендию, Хеттар представительствовал от имени отца, Сади — от имени королевы Салмиссры, а Натель призван был выражать волю всех туллов, хотя и подавал голос крайне редко. Но ни один из присутствующих не выразил желания выступить от имени Дросты-Лек-Тана из Гар-ог-Надрака…

С самого начала, к глубочайшему неудовольствию Вэрена, присутствующие условились исключить из повестки дня вопросы торговли и сразу же перейти к сути.

На второй день переговоров Гарион устало откинулся на спинку кресла, вполуха слушая переговоры Шелка с Закетом по поводу мирного договора между Маллореей и Хтол-Мургосом. Гарион печально вздохнул. Всего каких-нибудь пару дней назад все они были не только свидетелями, но и участниками величайшего события в истории вселенной — и вот теперь, сидя за столом, ковыряются в зауряднейшей международной политике! И все же он вполне отдавал себе отчет, что народы куда более волнует то, что произойдет за этим самым столом, нежели то, что случилось на рифе Корим. По крайней мере, какое-то время именно так и будет…

Но вот наконец удалось достичь Дал-Периворских договоренностей. Разумеется, все соглашения были предварительными и изобиловали общими фразами. Положения договора конечно же подлежали ратификации — их обязаны были подписать отсутствующие на встрече монархи. В ходе переговоров сторонами двигала более добрая воля, нежели соображения взаимной выгоды, как это обычно бывает на подобных переговорах. И все же Гарион понимал, что это последняя надежда человечества. Белдин в качестве секретаря обдумывал формулировки. Решено было скрепить документ печатью короля Ольдорина, в чьих владениях соглашения и были достигнуты.

Церемонию подписания документа обставили в высшей степени торжественно — ведь мимбрийцы доки по части торжественных церемоний.

Следующий день был омрачен печалью расставаний. Закет, Цирадис, Эрионд, Атеска и Брадор отбывали в Мал-Зэт, а остальным предстоял длинный путь домой на борту «Морской птицы». Гарион долго проговорил напоследок с Закетом. Они договорились постоянно переписываться, а когда будут позволять государственные дела, и навещать друг друга. Обмениваться письмами будет легко — это знали оба, но вот относительно визитов подобной уверенности не было ни у одного из них.

Потом Гарион вместе с семейством пошел проститься с Эриондом. Гарион сам проводил юного и пока еще никому не известного бога к причалу, где его поджидал корабль Атески.

— Мы с тобой прошли вместе долгий путь, Эрионд, — сказал он.

— Да, — согласился Эрионд.

— Тебе еще очень многое предстоит сделать.

— Возможно, даже больше, чем ты можешь себе вообразить, Гарион.

— Ты готов?

— Да, Гарион, я готов.

— Хорошо. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь — только позови и я явлюсь к тебе, где бы ты ни был.

— Я буду иметь это в виду.

— И не закопайся в делах — не то твой конь разжиреет в праздности.

Эрионд улыбнулся.

— Этого не опасайся. Моему коню и мне еще достанет забот.

— Удачи тебе, Эрионд.

— И тебе, Гарион.

Они пожали друг другу руки, и Эрионд направился к сходням.

А Гарион, вздохнув, пошел туда, где поджидала его «Морская птица». Потом все немного постояли на причале, провожая взглядами отплывающий от острова корабль Атески. Они видели, как он плавно обогнул корабль Грелдика, напоминающий нетерпеливого пса, не чающего, когда хозяин спустит его с поводка.

Но вот и матросы Бэрака подняли якоря, а гребцы вывели массивное судно из гавани. Затем подняли паруса, и «Морская птица» устремилась к дому.

 

Глава 27

Погода стояла ясная и солнечная, и попутный ветер, наполнявший паруса «Морской птицы», нес ее на северо-запад, вслед за латаным-перелатаным военным кораблем Грелдика. По настоянию Унрака оба судна сделали краткую остановку в Мишрак-ак-Тулле, чтобы высадить Нателя.

Дни стояли долгие, настоянные солнечным теплом и ароматом морской свежести. Гарион с друзьями почти все время проводили под навесом на палубе. Рассказ о сражении на рифе Корим был долгим, к тому же те, кому не довелось стать свидетелями случившегося, требовали самых мельчайших подробностей. Они постоянно перебивали рассказчиков вопросами, уводя в сторону от основных событий, но повествование, хотя и бессвязное, тем не менее неуклонно близилось к концу. Непосвященным слушателям многие эпизоды показались бы совершенно фантастическими, однако Бэрак и его друзья всему безоговорочно верили. Они довольно много времени провели в обществе Белгарата, Полгары и Гариона, чтобы понять — для этих людей нет ничего невозможного. Единственное исключение из правила являл собою император Вэрен, относившийся ко всему скептически, но Гарион подозревал, что причиной тому был философский склад ума императора, а вовсе не природная недоверчивость.

Перед тем как высадить Нателя в родном порту, Унрак дал юному монарху множество советов. Основной же состоял в следующем: королю туллов следовало собраться с духом и вырваться из-под материнской опеки. Однако когда Унрак глядел вслед удаляющемуся Нателю, на лице его не отразилось и тени оптимизма.

Затем «Морская птица» взяла курс на юг, все еще следуя за кораблем Грелдика. Они плыли вдоль пустынных каменистых берегов Рэк-Госку, что в северо-восточном Хтол-Мургосе.

— Правда, позор? — сказал Бэрак Гариону, указывая на судно Грелдика. — Эта посудина чудом держится на плаву.

— Грелдик не щадит корабля, — согласился Гарион. — Я не раз с ним плавал.

— У этого типа никакого уважения к морю! — презрительно бросил Бэрак. — К тому же он слишком много пьет.

Гарион моргнул.

— Прости, что ты сказал?

— Признаюсь, что я пропускаю кружечку-другую эля время от времени, но Грелдик-то хлещет вовсю прямо в море! Это отвратительно, Гарион. Я бы назвал это даже кощунством.

— Ты знаешь о море много больше моего, — признал Гарион превосходство собеседника.

Корабль Грелдика и «Морская птица» миновали узкий пролив между островом Веркат и южным побережьем Хагги и Горута. Так как в южных широтах лето было в самом разгаре, погода и не думала портиться, и они шли на всех парусах. Когда они миновали опасные скалы у оконечности полуострова Урга, на палубу явился Шелк.

— Вы двое, похоже, тут поселились, — сказал он Бэраку и Гариону.

— Люблю стоять на палубе, когда видна земля, — ответил Гарион. — Кажется, что вот-вот куда-то пристанешь. А что поделывает Полгара?

— Шьет, — ответил Шелк. — А заодно и обучает этому искусству Сенедру и Лизелль. Они наготовили целую кучу всяческих чепчиков и распашонок.

— С чего бы это? — деланно изумился Гарион.

— Нельзя ли попросить тебя об одолжении, Бэрак, — сказал Шелк.

— Чего тебе надобно?

— Я хотел бы завернуть в Рэк-Ургу. Неплохо бы вручить Ургиту копию соглашения — к тому же Закет в Дал-Периворе сделал кое-какие предложения, о которых мой брат непременно должен узнать.

— Поможешь приковать Хеттара к мачте, когда будем заходить в порт? — спросил Бэрак.

Шелк сперва озадаченно заморгал, но затем до него дошло, в чем дело.

— Ах, как же это я позабыл… Не самая удачная мысль — затащить Хеттара в город, кишащий мургами.

— Никуда не годная мысль, Шелк. Вернее даже было бы сказать — идиотская мысль.

— Позволь мне с ним перемолвиться, — предложил Гарион. — Может, мне удастся его немного успокоить.

— Ну, если это тебе удастся, то, как только мы влипнем в шторм, я попрошу тебя подняться на палубу и договориться с ветром, — ответил Бэрак. — Хеттар ничуть не сговорчивее урагана, особенно если дело касается мургов.

Однако высокий алгариец не впал в буйство и не потянулся к сабле, заслышав слово «мург». Хеттару уже успели поведать о том, кто на самом деле Ургит, а когда Гарион осторожно намекнул ему на вероятность захода в порт Рэк-Урги, соколиное лицо его выразило живейший интерес.

— Я постараюсь держать себя в узде, Гарион, — пообещал он. — Думаю, мне даже приятно будет повстречаться с драснийцем, который умудрился сделаться королем мургов.

Ввиду генетической и ставшей уже инстинктивной взаимной ненависти мургов и алорийцев Белгарат призвал всех к величайшей осторожности.

— Тут сейчас тихо, — сказал он. — Так давайте же не мутить воду. Бэрак, подними белый флаг, а когда мы подойдем к причалу, я приглашу Оскатата, сенешаля Ургита.

— А ему можно доверять? — с сомнением в голосе спросил Бэрак.

— Полагаю, да. Мы не пойдем всей гурьбой во дворец Дроим. Высадив нас на берег, вы с Грелдиком отплывете подальше в море. Ни один даже самый отважный мургский капитан не рискнет напасть на два черекских военных судна на открытой воде. Я же буду поддерживать связь с Полгарой и позову на помощь, если потребуется.

Они довольно долго надрывали глотки, прежде чем мургский полковник снизошел к просьбе послать во дворец Дроим за Оскататом. Впрочем, возможно, на решение мурга отчасти повлиял приказ Бэрака привести в действие боевые катапульты на борту. Рэк-Урга не был слишком уж красивым городом, но полковнику явно не улыбалось, чтобы его сравняли с землей.

— Уже вернулись? — заорал прибывший в гавань Оскатат.

— Да вот, случилось проплывать мимо, решили заглянуть на огонек, — беспечно ответил Шелк. — Хотели бы, если возможно, перекинуться парой словечек с его величеством. Мы обязуемся сдерживать наших алорийцев, если вы будете крепко держать на поводках ваших мургов.

Оскатат тотчас же принялся отдавать приказания, приправляя их доброй порцией ужасающих угроз, после, чего Гарион, Белгарат и Шелк, сопровождаемые Бэраком, Хеттаром и Мандорелленом, сели в шлюпку и поплыли к берегу.

— Ну, и как все было? — спросил Оскатат у Шелка, когда кавалькада гостей и следующие за ними облаченные в черное охранники ехали по булыжной мостовой к дворцу Дроим.

— Все сложилось как нельзя лучше, — самодовольно ухмыльнулся Шелк.

— Его величество будет сердечно рад это слышать.

Они вошли в варварски-роскошный дворец Дроим, и Оскатат повел их по длинному коридору, тускло освещенному масляными лампами, в Тронный зал.

— Его величество ожидает этих людей, — хрипло сказал Оскатат стражникам, — и сейчас же их примет. Откройте двери.

Один из стражников, похоже, был новичком.

— Но ведь это же алорийцы, господин Оскатат, — робко возразил он.

— Ну и что? Открывай!

— Но…

Оскатат с невозмутимым лицом обнажил меч.

— Ты что-то еще хочешь мне сказать? — вкрадчиво произнес он.

— О… ничего, господин Оскатат, — поспешно ответил стражник. — Решительно ничего.

— Тогда почему двери все еще закрыты?

Двери тотчас же распахнулись.

— Хелдар!

Громкий крик донесся из дальнего конца Тронного зала. Король Ургит чуть ли не скатился по ступеням с тронного возвышения и кинулся к брату, на ходу отшвырнув корону. Он сгреб Шелка в объятия, заливаясь счастливым смехом.

— А я-то думал, что тебя давно нет в живых! — причитал он.

— Ты прекрасно выглядишь, Ургит, — заметил Шелк.

Ургит незаметно состроил гримасу.

— А знаешь, я теперь женат.

— Я почти уверен был, что Прала настроена серьезно. Да я и сам скоро женюсь.

— На той блондиночке? Прала поведала мне о чувствах Бархотки к тебе. Вообразить трудно — закоренелый холостяк принц Хелдар женат! Наконец-то!

— Рановато раскатываешь губы, Ургит, — ворчливо заметил Шелк. — Я еще могу передумать — вот возьму да и брошусь грудью на клинок! Послушай, похоже, тут нет посторонних. Самое время кое о чем тебе рассказать, а времени у нас в обрез.

— Тут только матушка и Прала, — ответил Ургит, — ну и, разумеется, мой отчим.

— Отчим?! — воскликнул ошарашенный Шелк.

— Матушке было одиноко. Она тосковала по тумакам, которыми некогда щедро награждал ее Таур-Ургас. Я использовал все свое влияние, чтобы сбыть ее с рук, выдав за Оскатата. Хотя опасаюсь, новый муж сильно ее разочаровал — ведь, насколько мне известно, он еще ни разу не спустил ее с лестницы. Да что там, этот безобразник и руки на нее не поднимает!

— Он просто невыносим, когда на него находит, — извиняющимся тоном произнес Оскатат.

— Ничего на меня не находит, я просто в прекрасном настроении, — засмеялся Ургит. — Клянусь вырванным глазом Торака, я скучал по тебе, братец.

Потом он приветствовал Гариона и Белгарата, а затем вопросительно поглядел в сторону Бэрака, Мандореллена и Хеттара.

— Это Бэрак, граф Трелхеймский, — представил Шелк рыжебородого верзилу.

— Он много крупнее, чем я представлял себе по рассказам о нем, — восхитился Ургит.

— Это Мандореллен, барон Во-Мандор.

— Это имя и этот титул — синонимы благородства.

— А это Хеттар, сын Хо-Хэга Алгарийского.

Ургит в ужасе отпрянул. Даже Оскатат подался назад.

— Не о чем беспокоиться, Ургит, — успокоил его Шелк. — Хеттар прошел по улицам города от самой гавани до дворца и пальцем не тронул ни единого из твоих подданных.

— Удивительно, — нервно пробормотал Ургит. — А вы переменились, господин Хеттар. Говорили, будто вы десяти футов роста, а на шее носите ожерелье из мургских черепов.

— Просто я сейчас временно отдыхаю, — сухо ответил Хеттар. Ургит хмыкнул.

— Но ведь не станем же мы с вами ссориться? — все еще опасливо спросил он.

— Нет, ваше величество, — заверил его Хеттар. — Да, в общем, между нами и нет неприязни. Более того, вы меня интригуете.

— Сразу легче стало на душе, — довольно вздохнул Ургит. — Однако если начнете нервничать, будьте добры, дайте мне знать. По дворцу все еще шатается с десяток папочкиных генералов. Оскатат пока не нашел повода их обезглавить. Я тотчас же пошлю за ними, и вы на них отыграетесь. Они у меня как бельмо на глазу. — Он нахмурился. — Жаль, что я не знал о том, что вы посетите меня. Я уже много лет собирался послать вашему отцу благодарственный дар.

Бровь Хеттара поползла вверх.

— Он оказал мне услугу, какую только может один человек оказать другому — пропорол своей саблей брюхо Таур-Ургаса. Можете передать ему, что я кое-что потом доделал.

— Да ну? Обычно никому не приходится ничего доделывать за моим отцом.

— Не подумайте ничего дурного, Таур-Ургас был мертвее мертвого. Но мне не улыбалась мысль, что какой-нибудь гролим, проходя мимо, воскресит его. Вот я и перерезал ему глотку, прежде чем похоронить.

— Перерезали глотку?

Это заявление потрясло даже Хеттара.

— От уха до уха, — радостно подтвердил Ургит. — Когда мне было десять лет, я украдкой стащил маленький кинжал, а потом в течение нескольких лет затачивал его. Перерезав ему горло, я вогнал кол ему прямо в сердце, а потом закопал его на глубину футов в семнадцать — да, чуть не позабыл, вниз головой. Когда одни лишь ноги его торчали из земли, он показался мне почти симпатичным. Я решил дать себе отдых — отставил лопату и всласть налюбовался.

— Вы закапывали его собственноручно? — спросил Бэрак.

— Этого я никому бы не передоверил! Иначе не мог бы пребывать в полной уверенности, что все сработано на славу. Когда я засыпал яму и заровнял холмик, то проехался на колеснице по этому месту несколько раз, чтобы даже следов не осталось. Ни один мург не ведает, где именно погребен Таур-Ургас — эта мысль греет мне сердце. Ну, а теперь пойдемте поприветствовать мою матушку и августейшую супругу. А потом вы расскажете мне последние новости. Могу ли я надеяться, что Каль Закет сейчас лобызается с Тораком?

— Ох, не думаю…

— Жаль, — вздохнул Ургит.

Узнав о том, что Полгара, Сенедра и Бархотка остались на борту «Морской птицы», королева Прала и госпожа Тамазина тотчас же извинились и вышли из Тронного зала, спеша навестить давних подружек.

— А теперь рассаживайтесь, господа, — пригласил Ургит. Сам он уселся на трон и перекинул одну ногу через подлокотник. — Ну, так о чем же ты так хотел мне поведать, Хелдар?

Шелк присел на краешек тронного возвышения и принялся шарить за пазухой.

— Прошу, только не это, Хелдар, — поморщился Ургит. — Мне известно, сколько у тебя там кинжалов.

— Кинжалы на сей раз ни при чем, Ургит, — заверил его Шелк. — Вот, возьми. — И он вручил Ургиту свернутый пергамент.

Ургит развернул его и бегло пробежал.

— А кто это — Ольдорин из Перивора?

— Это король островного государства, что у южного побережья Маллореи, — объяснил Гарион. — Мы все встречались у него во дворце.

— Ничего себе компания, доложу я вам, — сказал Ургит, посмотрев на подписи. Потом нахмурился. — Вижу, что ты выступал от моего имени, — сказал он брату.

— Он блистательно защищал твои интересы, Ургит, — заверил короля Белгарат. — Как видишь, мы обсудили все лишь в общих чертах, но лиха беда начало.

— Пожалуй, верно, Белгарат, — согласился Ургит. — Но, как я вижу, представителей Дросты там не было.

— Да, короля Гар-ог-Надрака никто не представлял, ваше величество, — подтвердил Мандореллен.

— Бедный старик Дроста! — хихикнул Ургит. — Вечно он не у дел. Все это очень мило, господа, и даже может обеспечить мир на пару десятков лет — особенно если вы пообещали поднести Закету мою голову на тарелочке, дабы он украсил ею какой-нибудь чулан у себя в Мал-Зэте.

— Именно этот вопрос мы и хотели с тобой обсудить, — заговорил Шелк. — Закет отправился к себе в Мал-Зэт, когда все мы отплыли из Перивора, но прежде чем расстаться, мы с ним долго проговорили, и он в конце концов согласился принять наши мирные инициативы.

— Мир? — презрительно фыркнул Ургит. — Единственное, чего может хотеть Закет, — это упокоить с миром всех мургов до единого, а меня — в первую голову!

— Он переменился, — сказал Гарион, — и теперь занят кое-чем поважнее, нежели истребление мургов.

— Чушь, Гарион! На этом свете все только и мечтают истребить мургов. Даже я — не исключение, а ведь я — их король!

— Отправь в Мал-Зэт своих послов, — посоветовал брату Шелк. — Дай им все полномочия, и тогда…

— Дать все полномочия мургам? Хелдар, да в своем ли ты уме?

— Я могу отыскать верных людей, Ургит, — вмешался Оскатат.

— В Хтол-Мургосе? Но где? Разве что ты добудешь их из-под земли.

— Надо учиться доверять людям, Ургит, — дружески упрекнул короля Белгарат.

— О, разумеется, Белгарат! — В голосе Ургита прозвучал горчайший сарказм. — Вот тебе мне волей-неволей приходится доверять — и это лишь потому, что откажись я, ты превратишь меня в жабу!

— И все-таки отошли послов в Мал-Зэт, — терпеливо гнул свое Шелк. — Результат переговоров может стать для тебя приятной неожиданностью.

— Если при этом моя голова останется у меня на плечах, это уже будет приятная неожиданность. — Ургит, прищурившись, оглядел брата. — У тебя еще что-то на уме, Хелдар. А ну-ка, выкладывай!

— Мир на грани полного прекращения военных действий, — сказал Шелк. — Мы с моим торговым партнером уже много лет работаем в основном на нужды войны. Наши дела будут плохи, очень плохи, ежели мы не отыщем новых рынков сбыта, причем для сугубо мирных товаров. Хтол-Мургос пребывает в состоянии войны уже чуть ли не сто лет.

— Пожалуй, поболее того. На самом деле не переставая мы воюем с тех самых пор, как воцарилась династия Урга — та самая, которую я имею неудовольствие представлять.

— Должно быть, народ отчаянно стосковался по вещам сугубо мирным — безделушкам вроде кровельных материалов, всяких там кастрюлек, да и всего того, что в них готовят…

— Полагаю, да.

— Вот и чудненько. Мы с Ярблеком можем кораблями доставлять грузы в Хтол-Мургос и вскоре превратить Рэк-Ургу в крупнейший торговый город южной половины континента.

— Но какой вам в этом прок? Королевство обнищало.

— Но ведь бездонные шахты никуда не делись?

— Разумеется, но все они находятся на территориях, контролируемых маллорейцами.

— А если ты подпишешь с Закетом мирный договор, маллорейцы уберутся восвояси, правда? Надо действовать быстро, Ургит. Как только маллорейцы выведут войска, ты тотчас должен поспешить туда, причем прихватив с собой не только солдат, но и шахтеров.

— А какая мне в том выгода?

— Налоги, братец, налоги! Можешь драть три шкуры с золотодобытчиков, с меня, с моих покупателей. Через пару лет ты будешь купаться в деньгах!

— А толнедрийцы за пару недель обдерут меня как липку!

— Отнюдь не так, — хмыкнул Шелк. — Вэрен — пока единственный толнедриец, который в курсе дела, а он сейчас находится на борту корабля Бэрака, который дрейфует у входа в гавань. Его еще несколько недель не будет в Тол-Хонете.

— Но какая разница? Ведь ничего нельзя предпринять до тех пор, пока не подписан мирный договор с Закетом.

— Не совсем так, Ургит. Мы с тобой можем достигнуть соглашения, обеспечивающего мне эксклюзивное право на торговлю в землях мургов. Я тебе хорошо заплачу — это само собой разумеется. Наше соглашение будет вполне законным и нерушимым. Я подписал на своем веку немало подобных договоров и вполне могу предсказывать, что из этого выйдет. Детали можно будет обговорить позднее. Главное сейчас — накорябать соответствующую бумажку и поставить под ней подписи. А когда наступит долгожданный мир и толнедрийцы припрутся сюда, ты сунешь им под нос эту бумажку. Если у меня будет здесь эксклюзивное право на торговлю, мы с тобой сделаемся миллионерами! Мы озолотимся, Ургит, озолотимся!

Некоторое время два длинных носа дружно подергивались.

— А какие пункты должны быть предусмотрены договором? — осторожно поинтересовался Ургит

Шелк ослепительно улыбнулся и снова полез за пазуху.

— Я взял на себя труд вчерне набросать документ, — сказал он, вытаскивая другой листок. — Единственно ради экономии времени, братец.

Стисс-Top выглядел отвратительно — Гариона даже передернуло, когда «Морская птица» подошла к знакомому уже причалу. Корабль еще не успели надежно закрепить тросами, а Шелк уже стремглав сбежал на берег и понесся по улице.

— Он не влипнет в историю? — спросил Гарион у Сади.

— Маловероятно, — ответил прячущийся за бортом шлюпки Сади. — Салмиссре прекрасно известно, кто он такой, а я хорошо знаю мою королеву. Лицо ее не выражает эмоций, но она невероятно любопытна. Я целых три дня сочинял ей письмо. Она примет меня, я могу практически гарантировать. Послушай, давай сойдем вниз, Гарион! Не хочу, чтобы меня кто-нибудь тут заметил.

Часа через два возвратился Шелк, да не один, а с целым взводом найсанских солдат. Лицо командира взвода всем показалось знакомым.

— Ты ли это, Исас? — крикнул Сади из иллюминатора каюты, где он прятался. — Я уверен был, что ты давным-давно мертв!

— Еще чего, — отвечал одноглазый убийца.

— Ты служишь теперь во дворце?

— Да.

— Ты на службе у королевы?

— В том числе и у нее. А время от времени выполняю кое-какие щекотливые поручения Дротика.

— А королеве об этом известно?

— Разумеется. Все в полном порядке, Сади. Королева амнистирует тебя на два часа. Так что лучше поторопиться. Уверен, тебе непременно надо успеть унести отсюда ноги прежде, чем эти два часа истекут. У королевы начинают чесаться зубки всякий раз, когда при ней упоминают твое имя. Так что пошли или прямо сейчас убирайся подобру-поздорову.

— Ни за что, — решительно заявил Сади. — Я уже иду, но хотел бы, чтобы меня сопровождали Полгара и Белгарион.

— Это уж как тебе заблагорассудится, — пожал плечами Исас.

Дворец по-прежнему кишмя кишел змеями и мутноглазыми евнухами. У дверей дворца их встретил придворный евнух с широкими бедрами и размалеванным прыщавым лицом.

— А, Сади, — заговорил он пронзительным сопрано, — вижу, ты возвратился.

— А ты, как я вижу, умудрился остаться в живых, Ишт, — холодно отпарировал Сади. — Какой позор!

Глаза Ишта сузились — он даже не счел нужным скрыть свою ненависть к Сади.

— На твоем месте я был бы осторожнее в выражениях! Ты больше не старший евнух, и если на то пошло, то эту должность вскоре собираюсь занять я!

— Да сохранят тогда Небеса несчастный Найс!

— Ты слышал приказ королевы беспрепятственно допустить Сади во дворец? — спросил Исас у евнуха.

— Да, но не из ее собственных уст.

— У Салмиссры вообще нет уст, Ишт, но довольно с тебя и того, что ты слышал это от меня! Уберешься ли ты наконец с дороги? Или мне заколоть тебя?

Ишт отпрянул.

— Не грози мне, Исас!

— А я вовсе и не грозил — просто спросил. — И невозмутимый убийца как ни в чем не бывало двинулся по вымощенному мрамором коридору в Тронный зал.

Там ничто не переменилось, да и вряд ли могли произойти перемены. Тысячелетняя традиция была незыблема, как скала. Салмиссра свилась в кольца на троне, ее узкая змеиная голова, увенчанная золотой короной, покачивалась на гибкой шее. Королева-змея гляделась в зеркало.

— Прибыл евнух Сади, моя королева, — объявил с поклоном Исас.

Гарион отметил про себя, что одноглазый убийца и не подумал упасть ниц перед троном, как это сделал бы любой другой найсанец.

— Ах, — прошипела Салмиссра, — да тут и прекрасная Полгара, и король Белгарион! Ты свел знакомство с достойными людьми, покинув меня, Сади.

— Это произошло по чистой случайности, моя королева, — не сморгнув, солгал Сади.

— Так что же за важное дело побудило тебя, рискнув жизнью, вновь предстать передо мною?

— Сущая мелочь, бессмертная Салмиссра.

Сади поставил на пол свой красный кожаный короб, раскрыл его и достал оттуда свернутый лист пергамента. Потом ткнул локтем в бок одного из евнухов.

— Передай это королеве.

— Ты испортишь себе репутацию, Сади, — предостерег его Гарион.

— На черта мне репутация, Гарион? Я не собираюсь здесь служить и могу вести себя как мне заблагорассудится.

Салмиссра стремительно пробежала взглядом договор.

— Занятно, — прошипела она.

— Уверен, что ваше величество видит блестящие возможности, которые предоставляет этот договор. Я счел своим долгом довести его условия до вашего сведения.

— Разумеется, я все прекрасно понимаю, Сади. Я змея, но при этом не кретинка.

— Тогда позвольте откланяться, ваше величество. Я выполнил свой последний долг по отношению к вам.

Глаза Салмиссры странно блеснули — она была крайне сосредоточена.

— Еще нет, мой Сади, — почти ласково промурлыкала она. — Подойди поближе…

— Вы дали слово, — напомнил королеве Сади.

— Не теряй разума, Сади. Я вовсе не намерена тебя кусать. Так это была лишь уловка? Ты неким непостижимым образом узнал, что стороны собираются подписать этот договор и намеренно впал в немилость, чтобы присутствовать при подписании? Должна признать, ты блестяще выступил на переговорах от моего имени. Тебе нет равных, Сади, пусть даже ты обманул меня, это не умаляет твоих заслуг. Я очень, очень довольна тобой. Не согласился бы ты занять прежнюю свою придворную должность?

— Не согласился бы? — переспросил евнух. — Да я был бы вне себя от счастья! Ведь цель моей жизни — служить вам.

Салмиссра величественно обвела взглядом притихших евнухов.

— Вы все, оставьте меня! — приказала она. — Разнесите по всему дворцу весть о том, что Сади прощен и что он вновь занял должность старшего евнуха. А если кто-то посмеет оспорить мое решение, пусть явится сюда — и я все ему втолкую.

Евнухи уставились на королеву — Гарион заметил, что все они изрядно струхнули.

— Ах, как это утомительно! — вздохнула Салмиссра. — Они головы потеряли от счастья. Прошу, выпроводи их вон, Исас.

— Как прикажет моя королева, — ответил Исас, обнажая меч. — Оставить их в живых или?..

— Лишь некоторых — самых расторопных.

Тронный зал опустел в мгновение ока.

— Не знаю, чем мне отблагодарить ваше величество, — произнес Сади.

— Я помогу тебе, мой Сади. Перво-наперво мы станем делать вид, что тобою и в самом деле двигало именно то, о чем я только что упомянула, правда?

— Прекрасно понимаю вас, божественная Салмиссра.

— Надо же защищать честь престола, — продолжала она. — Ты станешь выполнять свои прежние обязанности и займешь прежние покои. О достойной тебя награде подумаем позднее. — Салмиссра помолчала. — Я тосковала по тебе, Сади. Ни единая душа не знает, как я тосковала… — Узкая головка на змеиной шее плавно повернулась, и немигающие глаза уставились на Полгару. — Как прошла твоя встреча с Зандрамас?

— Зандрамас навсегда покинула нас, Салмиссра.

— Прекрасно. Она никогда мне не нравилась. А что вселенная, вновь едина?

— Да, Салмиссра.

— Знаешь, я этому рада. Хаос и разрушения раздражают змей. Мы любим покой и порядок.

Гарион заметил, что маленькая зеленая змейка выползла из-под королевского трона и проворно устремилась к коробу Сади, все еще стоявшему на полу. Зеленокожий кавалер жадными глазками буквально пожирал глиняный кувшинчик и призывно мурлыкал.

— Ты освободил своего сына? — спросила Салмиссра у Гариона.

— Да, ваше величество.

— Мои поздравления. И всего наилучшего твоей супруге.

— Я передам ей привет от тебя, Салмиссра.

— Нам пора, — сказала Полгара. — Прощай, Сади.

— Прощайте, госпожа Полгара. — Сади взглянул на Гариона. — И вы, ваше величество. Захватывающие приключения мы пережили, правда?

— Еще бы, — согласился Гарион, тепло пожимая руку евнуху.

— Проститесь с остальными от моего имени. Мне почему-то кажется, что время от времени мы станем видеться, но все же это будет совсем не то…

— Увы! — вздохнул Гарион и направился вон из Тронного зала вслед за Полгарой и Исасом.

— Минутку, Полгара, — раздался вдруг голос Салмиссры.

— Слушаю тебя.

— Ты многое здесь изменила. Сперва я гневалась на тебя, но у меня было время все хорошенько обдумать. Все сложилось как нельзя лучше. Прими искреннюю мою благодарность.

Полгара слегка наклонила голову.

— А заодно и поздравления с предстоящим тебе приятным событием.

Лицо Полгары не выразило изумления по поводу проницательности королевы-змеи.

— Спасибо, Салмиссра.

Они сделали остановку в Тол-Хонете, чтобы проводить Вэрена во дворец. Широкоплечий вояка пребывал в некоей странной рассеянности. Он о чем-то кратко переговорил с одним из придворных по пути в свои покои, и тот поспешил куда-то.

Прощание оказалось кратким. Вэрен держался вежливо, как и всегда, но очевидно было, что мысли его заняты другим.

Сенедра покидала дворец вне себя от возмущения. Она все еще не спускала с рук сына, то и дело ласково касаясь его светлых кудрей.

— Он вел себя почти грубо! — возмущалась она.

Шелк же всматривался в глубь широкой, вымощенной мраморными плитами аллеи, ведущей к дворцу. В этих северных широтах уже наступала весна, и старые деревья, обрамлявшие аллею, уже украсили молоденькие листочки. А ко дворцу спешили — нет, точнее сказать, бежали какие-то богато одетые толнедрийцы.

— Твой дядюшка — или брат, если это тебе больше нравится, — сейчас займется очень важными государственными делами.

— Что в мире может быть важнее вежливости? — не унималась Сенедра.

— Судьба Хтол-Мургоса, к примеру.

— Что-то не пойму тебя…

— Если Закет и Ургит заключат мир, перед торговцами в Хтол-Мургосе откроются небывалые доселе возможности.

— Ну, это я прекрасно понимаю, — запальчиво ответила королева.

— Разумеется, ведь ты сама толнедрийка.

— Но почему ты сам этим не занимаешься?

— А я все уже уладил, Сенедра. — Шелк с улыбкой потер массивный золотой перстень о жемчужно-серую ткань камзола. — Однако когда об этом узнает Вэрен, он наверняка страшно на меня рассердится.

— Но что ты натворил?

— Когда мы будем в море, я расскажу тебе все. Ты ведь из династии Боурунов, а семейственность — сила великая. Я ни в коем случае не допущу, чтобы ты испортила сюрприз, который я приготовил для твоего дядюшки или как там его…

Они двигались на север вдоль западного побережья, затем вошли в устье реки Аренды и проплыли еще несколько лиг на запад, в сторону Во-Мимбра. Потом сошли на берег и продолжили путь в сторону славного города мимбрийских арендийцев уже верхом.

Двор короля Кородуллина прямо-таки потрясла привезенная Мандорелленом весть о том, что на другом краю света живут и здравствуют их братья арендийцы. Придворные писаки тотчас же забились в библиотеки и принялись сочинять достойные ответы на приветствия, присланные королем Ольдорином.

Однако копия Дал-Периворского договора, представленная Лелдорином, крайне озаботила нескольких самых искушенных в политике придворных Кородуллина.

— Опасаюсь, ваши королевские величества, — обратился пожилой придворный к Кородуллину и Майясеране, — что наша бедная Арендия вновь отстала от прочих просвещенных государств. Прежде мы всегда находили некоторое утешение в вечных распрях между Алорией и Ангараком, а также в конфликте Маллореи и Хтол-Мургоса, полагая, вероятно, что их вражда в некоей мере извиняет наши внутренние беспорядки. Отныне, похоже, мы лишены и этого слабого утешения. Неужели смиримся мы с тем, что лишь в нашем злосчастном королевстве правят злоба и брат идет на брата? Не стыдно ли нам будет глядеть в глаза всему просвещенному миру?

— Я нахожу речи ваши в высшей степени оскорбительными, — презрительно бросил в лицо старику какой-то заносчивый зеленый барон. — Ни один истинный мимбриец не имеет права пренебречь законами чести!

— Я говорил не только о мимбрийцах, — мягко объяснил юнцу старик. — Я имел в виду и арендийцев, и астурийцев, но и мимбрийцев, разумеется, тоже.

— У астурийцев нет чести! — презрительно фыркнул барон.

Рука Лелдорина потянулась к рукояти меча.

— О нет, мой юный друг, — остановил разгорячившегося юношу Мандореллен. — Здесь, в присутствии многих, оскорблена честь мимбрийца. И я считаю своим долгом ответить обидчику как подобает. — Он выступил вперед. — Но, возможно, вы поторопились, господин барон, и возьмете свои слова назад, покуда еще не поздно?

— Я сказал то, что сказал, господин рыцарь! — воскликнул зарвавшийся сорвиголова — здраво мыслить он был уже не в силах.

— Вы неуважительно говорили с почтенным королевским советником, — твердо продолжал Мандореллен, — притом еще и смертельно оскорбили наших северных братьев!

— У меня нет братьев среди астурийцев! — высокомерно объявил юнец. — Эти еретики, подлецы и изменники мне не родня!

Мандореллен тяжело вздохнул.

— Прошу вас покорнейше простить меня, ваше величество, — обратился он к королю. — Лучше будет попросить дам удалиться, ибо говорить я намерен со всей серьезностью.

Но ни одна сила на земле не способна была сейчас заставить придворных дам покинуть Тронный зал.

Мандореллен вновь повернулся к дерзко ухмыляющемуся барону и заговорил:

— Господин барон, я нахожу лицо ваше совершенно обезьяньим, а тело — уродливым и бесформенным. Сверх того, борода ваша суть оскорбление мужского достоинства, ибо более походит она на клочковатую растительность, украшающую задницу шелудивой дворняжки, нежели на подобающее для мужчины украшение. Впрочем, возможно, матушка ваша, снедаемая ненасытной похотью, в недалеком прошлом склонила к сожительству бродячего козла?

Лицо барона стало лиловато-синим — он хватал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова.

— Видимо, ваша светлость изволит гневаться? — с обманчивой учтивостью продолжал Мандореллен. — Но, может статься, вы внезапно лишились языка все по той же причине — ввиду полукозлиного вашего естества? — Он критически оглядел барона. — Однако вижу, вы ко всему прочему еще и отменный трусишка, что неудивительно ввиду вашего родства с бессловесной скотиной — ибо ни один человек чести не оставил бы без ответа оскорбление, которое я только что имел удовольствие публично вам нанести. Что ж, придется мне вас подстегнуть. — И он принялся медленно снимать железную перчатку.

Как известно во всем мире, брошенная на пол перчатка означает вызов на поединок. Однако перчатка Мандореллена почему-то полетела несколько в ином направлении. Барона отбросило назад, и он замычал, выплевывая зубы вместе с кровью.

— Вы давно не юнец, господин Мандореллен, — бушевал он, — и всем известно, что вы трусливо избегаете честного боя! Полагаю, настало время вас проучить!

— Это существо еще и разговаривает, — деланно изумился Мандореллен. — Спешите видеть, дамы и господа! Дивное диво — говорящий пес!

Придворные расхохотались.

— Извольте следовать за мною, господин Блохастик, — продолжал ерничать Мандореллен. — Возможно, схватка с престарелым и немощным рыцарем вас немного развлечет.

Последующие десять минут длились для молодого барона целую вечность. Мандореллен, который, вне всякого сомнения, мог разрубить его надвое с первого же удара, играл с ним, словно кот с мышью, нанося бесчисленные удары, хоть и болезненные, но не угрожающие жизни. Переломав барону несколько костей, но при этом не повредив жизненно важных органов, он нанес противнику многочисленные раны и ушибы, не свалив, однако, того с ног. Барон вертелся волчком, отчаянно пытаясь защищаться, а Мандореллен искусно сдирал с него по кусочку доспехи. Наконец ему прискучила забава, и лучший воитель Арендии одним могучим ударом сломал строптивцу обе ноги. Барон взвыл от жуткой боли и рухнул наземь.

— Прошу вас, господин барон, — издевался над выскочкой Мандореллен, — умерьте слегка ваши вопли, дабы не расстраивать милых дам. Стенайте потихоньку в свое удовольствие, и не стоит так страшно корчиться. — Он оглядел притихшую и слегка перепуганную толпу. — Ну, а теперь, ежели есть среди вас такие, кто разделяет убеждения сего сопливца, пусть говорят сразу и без обиняков, ибо чересчур хлопотно, вложив меч в ножны, обнажать его вновь и вновь.

Но придворные рыцари, каковы бы ни были их истинные взгляды на положение дел в Арендии, предпочли оставить их при себе.

Сенедра с серьезным видом выступила вперед.

— Мой рыцарь, — торжественно обратилась она к Мандореллену, — вижу, что ты столь же доблестный воитель, как и прежде, хотя безжалостное время заставило ослабеть твои члены и посеребрило инеем черные, словно вороново крыло, кудри…

— Какое еще безжалостное время? — растерялся Мандореллен.

— Да я просто дразню тебя, Мандореллен! — Сенедра звонко расхохоталась. — Вложи меч в ножны. Больше никто не желает с тобой играть.

Потом они тепло простились с Мандорелленом, Лелдорином и Релгом, который предпочел отправиться к Таибе и детишкам в Марадор через Во-Мимбр.

— Мандореллен! — кричал король Анхег, когда они удалялись от городских стен. — Когда настанет зима, приезжай в Вал-Алорн, мы прихватим с собой Бэрака и отправимся втроем на дикого кабана!

— Непременно, ваше величество, — донесся мощный голос рыцаря с крепостной стены.

— Как мне нравится этот парень! — всю дорогу восхищенно твердил Анхег.

Потом они снова сели на корабль и поплыли на север, в город Сендар, чтобы уведомить короля Фулраха о Дал-Периворском договоре. Оттуда Шелк и Бархотка намеревались отплыть дальше на север на борту «Морской птицы» вместе с Бэраком и Анхегом, а остальные собирались совершить конную прогулку через горы Алгарии в долину Вейла.

Прощание в гавани было кратким — отчасти потому, что всем им вскоре предстояло встретиться, а более всего из боязни показаться чересчур сентиментальными. Гарион с грустью расставался с Шелком и Бэраком. В обществе этой странной парочки — гиганта и юркого коротышки — он провел чуть ли не полжизни и при мысли о расставании ощущал затаенную боль. Их удивительные приключения закончились.

— Как думаешь, теперь ты перестанешь влипать в истории? — нарочито грубо спросил Бэрак, на душе у которого тоже кошки скребли. — Моей Мирел надоело просыпаться по ночам под боком у косолапого.

— Сделаю все, что смогу, — пообещал Гарион.

— Послушай-ка, помнишь, что я говорил тебе одним морозным утром неподалеку от Винольда? — спросил Шелк.

Гарион нахмурился, напряженно припоминая.

— Я говорил, что мы живем в дивные времена и что очень хотел бы уцелеть, чтобы досмотреть все до конца.

— Ах да, вспомнил!

— Так вот, трезво рассудив, я передумал.

Маленький человечек плутовски ухмыльнулся, и Гарион понял, что в его заявлении нет ни единого слова правды.

— Увидимся в начале лета, на Алорийском Совете, Гарион! — крикнул с борта «Морской птицы» Анхег, когда корабль уже отплывал. — В этом году Совет состоится у тебя во дворце. Может быть, ежели мы потрудимся, то научим тебя еще и петь!

Следующим утром на рассвете Гарион и его близкие покинули Сендар и поехали по горной дороге в направлении Мургоса. Хотя прямой необходимости в этом не было, Гарион все же решил проводить друзей до самого дома. По мере продвижения на север их ряды неуклонно редели, что несказанно печалило Гариона, — он явно не готов был в одночасье расстаться со всеми.

Они ехали по Сендарии, греясь в лучах ласкового весеннего солнца, вскоре перевалили горный хребет и очутились в Алгарии, а примерно через неделю уже подъезжали к цитадели Хо-Хэга. Монарха несказанно обрадовала весть о благополучном исходе противостояния в Кориме, а затем он углубился в изучение Дал-Периворского договора. Поскольку психика и нервы у Хо-Хэга явно были много крепче, нежели у Анхега, великого умницы, но человека чересчур эмоционального, Белгарат и Гарион сочли возможным во всех подробностях поведать монарху о неожиданном возвышении Эрионда.

— Он всегда был необычным мальчиком, — задумчиво заключил Хо-Хэг, выслушав их повесть. — Но, в сущности, в этом деле все необыкновенно — от начала до конца. Нам с вами довелось жить в дивные времена, друзья мои.

— Совершенно с тобой согласен, — ответил Белгарат. — Будем надеяться, что теперь все поутихнет — хотя бы на время.

— Кстати, отец, — вмешался Хеттар, — король Ургит Мургский просил меня передать тебе его искреннюю благодарность.

— Ты встречался с королем мургов? И он не объявил нам войну? — искренне изумился Хо-Хэг.

— Ургит — самый необыкновенный мург во всем свете, отец, — ответил Хеттар. — Он благодарит тебя за то, что ты расправился с Таур-Ургасом.

— Странное заявление — он ведь как-никак сын убитого.

Тут Гарион деликатно раскрыл Хо-Хэгу тайну рождения Ургита, а алгарийский владыка то и дело прерывал его повествование раскатистым хохотом.

— Я знавал батюшку принца Хелдара, — сказал он. — Это очень на него похоже…

Дамы тем временем на разные голоса ворковали и сюсюкали вокруг Гэрана и малышей Адары, которых значительно прибавилось за это время. Фигура кузины Гариона красноречиво свидетельствовала о том, что ей вскоре вновь предстоит стать матерью, — большую часть времени она просиживала с мечтательной улыбкой на лице, прислушиваясь к волшебным переменам в себе. Новость о том, что Сенедра и Полгара тоже ожидают потомство, несказанно изумила и Адару, и королеву Силар, а Полидра лишь таинственно улыбалась. Гарион не сомневался, что бабушка знает много больше, чем говорит…

Дней через десять Дарник забеспокоился.

— Мы с тобою давненько не были дома, Пол, — заявил он однажды поутру. — Еще не поздно позаботиться о будущем урожае, да и по дому многое нужно успеть: починить ограду, проверить, не протекает ли крыша, ну, и так далее…

— Как ты решишь, дорогой, — безропотно согласилась Полгара.

Беременность волшебно преобразила великую волшебницу — теперь ее ничем нельзя было взволновать.

В день отъезда Гарион сам пошел седлать Кретьена. Разумеется, в цитадели было хоть отбавляй желающих сделать это за него, но король Ривы предпочел никому этого не передоверять. Предстояли церемонные прощания, Гарион же чувствовал, что не вынесет еще одного расставания с друзьями, а плакать прилюдно ему не хотелось.

— Прекрасный конь у тебя, Гарион.

Кузина Адара… Лицо ее было безмятежным, как у большинства беременных, и, глядя на нее, Гарион еще раз изумился, до чего же повезло Хеттару с женой. Так как он повстречался с Адарой первым, их навеки связали некие особые узы и особая любовь.

— Это подарок Закета, — коротко ответил он.

Гарион предпочел бы, чтобы беседа их ограничилась лошадьми, тогда ему, скорее всего, удалось бы сдержать свои чувства. Однако Адара пришла сюда вовсе не за этим. Она нежно обхватила Гариона за шею и поцеловала его.

— Прощай, мой родной…

— До свидания, Адара, — ответил Гарион внезапно севшим голосом. — До свидания…

 

Глава 28

У короля Ривы Белгариона, Повелителя Запада, Господина Западного моря, Богоубийцы и славнейшего в подлунном мире героя завязался горячий спор с августейшей его супругой, королевой Ривы Сенедрой, августейшей принцессой Толнедрийской империи и жемчужиной королевского дома Боурунов. Предметом разногласий была борьба за почетное право держать в объятиях кронпринца Гэрана, наследника престола Ривы, наследного Хранителя Шара Алдура и в недалеком прошлом Дитя Тьмы. Августейшая чета ссорилась уже не первый час, трясясь в седлах, они удалялись от столицы Алгарии, направляясь в Вейл Алдурский.

Но вот Сенедра стала постепенно сдавать позиции. Как и предсказывал бессмертный волшебник Белгарат, руки ее начали уставать, и она передала дитя отцу, испытав при этом некоторое облегчение.

— Смотри, чтобы он не свалился с коня! — предостерегла она мужа.

— Да, дорогая, — ответил Гарион, усаживая сына на луку седла.

— И следи, чтобы он не обгорел на солнышке!

Вырванный из рук злобной Зандрамас Гэран снова стал милым и покладистым. Он уже говорил коротенькими фразами, и личико его выражало величайшую серьезность, когда он что-то втолковывал отцу. Он то и дело указывал пальчиком на оленей и шмыгающих в густой траве кроликов. Белокурая кудрявая головка его покоилась на отцовской груди — дитя было всем вполне довольно. Но однажды утром Гэран все же закапризничал, и Гарион не придумал ничего лучшего, как дать ему поиграть Шаром Алдура. Гэран был в полном восторге — он держал Шар в ладошках, зачарованно уставившись в его мерцающие глубины. То и дело поднося его к уху, малыш подолгу внимал его песенкам. Похоже, Шару все это нравилось ничуть не меньше, чем ребенку.

— Послушай, Гарион, это дикость! — ворчал Белдин. — Ты превратил самый могущественный во вселенной магический атрибут в детскую цацку!

— Но ведь Шар принадлежит Гэрану или будет принадлежать, не все ли равно? Им следует поближе узнать друг друга.

— А ежели пацан его потеряет?

— Неужели ты и в самом деле считаешь, Белдин, что Шар можно потерять?

Спору был положен конец, когда к Повелителю Запада подъехала Полидра.

— Твой сын слишком мал для таких игрушек, — упрекнула она сердобольного папочку и протянула ему причудливо изогнутую и завязанную узлом палочку, неизвестно как появившуюся в ее руках. — Сейчас же отними у него Шар, Гарион. Пусть он поиграет вот с этим.

— Это палочка с одним концом, правда?

Гарион вспомнил забавную игрушку, которую однажды показывал ему Белгарат в своей захламленной башне. Этой палочкой в далеком детстве часами забавлялась Полгара.

Полидра кивнула:

— Это надолго займет мальчика.

Гэран охотно обменял Шар на новую игрушку. Однако сам Шар еще несколько часов кряду оплакивал расставание с новым другом, втихомолку жалуясь на ухо Гариону.

А на следующий день они уже подъезжали к дому. Полидра критически оглядела строение с вершины холма.

— Как вижу, ты многое перестроила тут, — заметила она, взглянув на дочь.

— Но ведь ты не против, мамочка?

— Разумеется, нет, Полгара. Дом должен отражать характер владельца.

— Уверен, дел тут не переделать, — вздохнул Дарник. — Вон там ограда почти завалилась. А если я нынче же не починю ворота, то вскоре по нашему двору будет шататься целое стадо алгарийских коров.

— А в доме необходимо произвести генеральную уборку, — прибавила его жена.

Они спустились с холма, спешились и вошли в дом.

— Какой ужас! — воскликнула Полгара, с отвращением глядя на слой мохнатой пыли, покрывавшей все вокруг, к слову говоря, не такой уж и толстый. — Нам нужны метелки, Дарник!

— Будут метелки, дорогая, — покорно кивнул он.

Белгарат тем временем производил ревизию в кладовой.

— Еще не время, отец, — с легким раздражением сказала Полгара. — Попрошу вас с дядюшкой Белдином и Гарионом прополоть мой садик — его заполонили сорняки!

— Что-о-о? — не веря своим ушам, воскликнул волшебник.

— Завтра я хочу заняться посадкой, — невозмутимо ответила ему дочь. — Мне нужна чистая и вскопанная земля.

Гарион, Белдин и Белгарат с видимой неохотой поплелись в чулан, где Дарник держал инструменты.

Гарион обреченно оглядел «садик» Полгары, который был достаточно велик, чтобы обеспечить витаминами маленькую армию.

Белдин же пару раз воткнул мотыгу в землю и взорвался от возмущения:

— Какая дремучая дикость!

Он отшвырнул мотыгу и ткнул перстом в грядку. По мере того как двигался его палец, на грядке появлялась ровная полоска взрыхленной земли.

— Полгара рассердится, — предупредил горбуна Гарион.

— Так это ежели она нас застукает, — хихикнул Белдин, поглядев в сторону дома, где Полгара, Полидра и королева Ривы вовсю орудовали метлами и тряпками. — Теперь ты, Белгарат. Делай бороздки поровнее.

— Может, удастся выпросить у Пол чуток эля, прежде чем возьмемся за грабли? — предположил Белдин, когда работа была закончена. — Лично я употел, даже невзирая на… нашу маленькую хитрость.

Тут в дом явился и Дарник, решив сделать перерыв, — починка ограды оказалась хлопотным делом. Женщины же вовсю размахивали метлами, вздымая облака пыли, которая, как заметил Гарион, упрямо не желала сдавать позиций, опускаясь на прежние места. Впрочем, пыль всегда так себя ведет.

— А где Гэран? — вдруг опомнилась Сенедра, роняя метелку и испуганно озираясь.

Полгара сосредоточилась и облегченно вздохнула.

— Дарник, дорогой, пойди-ка выуди его из ручья, — попросила она мужа.

— Что-о-о? — вскрикнула Сенедра, глядя вслед быстро удаляющемуся Дарнику.

— С мальчиком ничего не случилось, Сенедра, — успокоила королеву Полгара. — Просто свалился в ручей, и вся недолга.

— Просто свалился? — Голос Сенедры сорвался на визг.

— Нормальное времяпрепровождение для мальчишек его возраста, — ответила невозмутимая Полгара. — Гарион вечно падал в этот ручей, Эрионд тоже, ну, а теперь пришло время Гэрана. Не волнуйся. Кстати, он вполне прилично плавает.

— Но когда он успел научиться?

— Понятия не имею. Может быть, у мальчиков это врожденное — по крайней мере, у некоторых? На моей памяти Гарион был единственным, кто пытался утонуть.

— Я почти уже научился тогда плавать, тетушка Пол, — возмутился Гарион, — и все пошло бы на лад, если бы меня не занесло под корягу. Я больно стукнулся головой…

Сенедра в ужасе воззрилась на мужа, потом мешком осела на пол и разрыдалась.

Тут возвратился Дарник, таща Гэрана за воротник, словно щенка за шкирку. С малыша ручьем стекала вода, но он выглядел совершенно счастливым.

— Вывозился, как поросенок, Пол, — улыбнулся кузнец. — Эрионд вечно ходил мокрый, но таким грязным я его никогда не видел.

— Вынеси его вон, Сенедра, — велела королеве Полгара. — Посмотри только, грязь капает прямо на вымытый пол! Гарион, в чулане ванночка — принеси-ка, и побыстрее! Поставь во дворе и налей воды. — Она улыбнулась Сенедре. — Его так или иначе следовало выкупать. По мальчикам почему-то вечно ванна плачет. Гарион — тот умудрялся извозиться, кажется, даже во сне.

А вечером Гарион подсел к Белгарату, развалившемуся на крылечке.

— Ты чем-то озабочен, дедушка. Что стряслось?

— Ничего. Просто размышляю, как обустроиться, ведь Полидра теперь переедет ко мне, в башню…

— Ну и что?

— Придется нам лет с десяток погонять там пыль, а еще повесить на окна занавесочки. Некоторые в толк не возьмут, как вообще можно смотреть в окна без этих идиотских тряпочек…

— Ну, может, она не будет слишком уж усердствовать… На Периворе она как-то сказала, что волки далеко не так чистоплотны, как птички, например.

— Она наврала, Гарион. Поверь, она наврала!

А через пару дней пожаловали первые гости. Невзирая на летнюю жару, Ярблек по-прежнему щеголял в потрепанной меховой куртке, лохматой шапке, а лицо его хранило выражение безутешного горя. Велла, гибкая и чувственная надракийская плясунья, облачена была в свой умопомрачительный облегающий костюм из черной блестящей кожи.

— Что ты надумал, Ярблек? — спросил Белгарат.

— Это не я надумал, Белгарат. Она настояла…

— Ну ладно, — повелительно прервала его Велла. — У меня вовсе не так много времени. Давайте-ка поторопимся. Попросите всех во двор — мне необходимы свидетели.

— Свидетели чего, Велла? — спросила Сенедра у черноволосой красавицы.

— Ярблек намерен меня продать.

— Велла! — Сенедра задохнулась от ярости. — Это отвратительно!

В ответ Велла дружески посоветовала королеве «начхать» на условности, употребив несколько более крепкое словцо. Потом танцовщица огляделась.

— Ну что, все ли в сборе?

— Да, все, — отвечал сбитый с толку Белгарат.

— Вот и прекрасно.

Она гибко соскользнула с седла и по-турецки уселась на траву.

— Тогда перейдем к делу. Ты, Белдин — или Фельдегаст, или как там тебя, — некоторое время назад, в Маллорее, сказал, что хочешь меня купить. Ты говорил серьезно?

Белдин моргнул.

— Н-ну… вроде того, — пробормотал он.

— Да или нет, Белдин? — прищурилась Велла.

— Ну… оно конечно… да. Ты девка собой видная, а бранишься — заслушаться можно…

— Хорошо. Что ты даешь за меня?

Белдин закашлялся и покраснел до ушей.

— Не тяни кота за хвост, Белдин! Мы не можем ковыряться до вечера. Предложи Ярблеку свою цену.

— Ты в своем уме? — воскликнул потрясенный Ярблек.

— Никогда в жизни не была серьезней. Итак, сколько ты готов выложить за меня, Белдин?

— Велла, — забормотал Ярблек, — это какое-то недоразумение!

— Заткнись, Ярблек! Ну что, Белдин? Сколько?

— Все, чем я владею! — ответил горбун, завороженно глядя на плясунью.

— Это чересчур туманно. Я хочу знать, сколько именно. Без этого нельзя торговаться.

Белдин поскреб спутанную бороду.

— Белгарат, ты еще не посеял бриллиант, который нашел в Марадоре перед нашествием толнедрийцев?

— Думаю, нет. Он валяется где-то у меня в башне…

— Но там его за всю жизнь не отыскать!

— Он на полке в шкафу, что у южной стены, — уточнила Полидра, — прямо позади изъеденных крысами Даринских рукописей.

— Правда? — искренне изумился Белгарат. — А ты откуда знаешь?

— Помнишь, как Цирадис назвала меня в Реоне?

— Свидетельницей, а что?

— Надеюсь, это вразумительный ответ на твой вопрос.

— Послушай, одолжи-ка мне камушек, — попросил брата Белдин. — Впрочем, чего уж там — просто отдай, а? Очень сомневаюсь, что когда-либо смогу с тобой рассчитаться.

— О чем речь, Белдин! Мне этот булыжник все равно ни к чему.

— Он мне нужен сию секунду!

— Сейчас.

Белдин сосредоточился, вытянув вперед руку ладонью вверх. И вот на его темной ладони засиял камень, который можно было бы принять за кусок прозрачного льда, если бы не нежный розовый оттенок. Размерами он превосходил крупное яблоко.

— О зубы Торака с когтями вместе! — заикаясь, пробормотал Ярблек.

— Эй вы, двое! Как вам эта безделица? Хороша ли цена за эту хитрую девку? — заговорил Белдин на жаргоне шута Фельдегаста.

— Да он стоит в сто, нет, в тысячу раз дороже любой бабы! — восхищенно пробормотал Ярблек. — Ни за одну невольницу никогда не предлагали еще такой цены!

— Значит, это то, что надо! — торжествующе подытожила Велла. — Ярблек, когда вернешься в Гар-ог-Надрак, разнеси весть об этом торге по всему свету! Я хочу, чтобы все бабы королевства глаза выплакали от зависти!

— Ты жестокая девочка, Велла! — хмыкнул Ярблек.

— Это вопрос чести. — Танцовщица встряхнула иссиня-черными кудрями. — Ну, а теперь дело за малым. Ярблек, где мои бумаги?

— Да вот они.

— Тогда пусть мой новый хозяин поставит свою подпись.

— Но сперва мы должны поделить барыши, Велла. — Ярблек скорбно оглядел великолепный бриллиант. — Какая жалость, что придется распиливать эдакую красоту!

— Оставь его себе, — равнодушно сказала Велла. — Мне он без надобности.

— Ты… ты уверена?

— Он твой. Давай бумаги, Ярблек!

— Ты вообще соображаешь, что делаешь, Велла? — упрямился Ярблек.

— За всю жизнь еще ни в чем не была настолько уверена, а что?

— Но ведь он так безобразен — прости, конечно, Белдин, но это сущая правда. Велла, скажи, почему ты выбрала именно его?

— Из-за сущего пустяка.

— Какого пустяка?

— Он умеет летать, — благоговейно произнесла плясунья.

Ярблек лишь покачал головой, извлек на свет бумаги и быстро переписал их на имя Белдина.

— На кой сдались мне эти бумажонки? — изумился Белдин.

Гарион уже не впервые отметил, что, когда горбун пытается скрыть свои чувства, он прибегает к этому грубоватому жаргону. А чувства Белдина сейчас обуревали такие, что он сам их испугался…

— Спрячь их или выбрось, — пожала плечиками Велла. — Мне они также без надобности.

— Вот и ладненько, дорогуша.

Горбун смял бумаги и положил шарик на ладонь. Белый комочек тотчас же вспыхнул ярким пламенем и сгорел дотла.

— Так-то оно способнее будет. — Белдин сдунул с ладони пепел. — Ну что, дело сделано?

— Не совсем, — ответила Велла. Она наклонилась и вытащила из-за голенищ два острых кинжала. Потом еще два — из-за пояса.

— Вот, — протянула она их своему новому хозяину. — Они мне больше не нужны.

Взгляд ее был непривычно нежен и кроток.

— О-о-о… — Глаза Полгары наполнились слезами.

— Что это значит, Пол? — взволновался Дарник.

— Это самая великая жертва, на какую только способна надракийская женщина. — Полгара промокнула глаза уголком фартука. — Только что она всецело покорилась Белдину. Как это прекрасно!

— А на что мне эти ножички? — ласково улыбнулся Белдин.

Он подбросил кинжалы в воздух один за другим, и они пропали, обратившись в дым.

— До свиданьица, Белгарат, — сказал Белдин старому волшебнику. — Пошалили мы с тобой на славу, правда?

— Славное было времечко… — У Белгарата в глазах стояли слезы.

— Похоже, Дарник, — обратился горбун к кузнецу, — ты здесь меня заменишь.

— Ты говоришь сейчас так, будто собираешься умереть, — удивился Дарник.

— Еще чего, Дарник! Вовсе не собираюсь умирать. Просто… сменю образ жизни. Попрощайтесь за меня с близняшками. Все им растолкуйте. А ты, Ярблек, упивайся богатством, но не забудь, я все-таки остался в выигрыше! Гарион, смотри, чтобы в мире дела шли на лад!

— Ну, об этом позаботится Эрионд.

— Это я знаю, но приглядывай за ним! Не позволь ему влипнуть в новую историю!

Сенедре Белдин ничего не сказал — он просто облапил королеву и звонко чмокнул в щечку. Поцеловал он и Полидру. Она с любовью обняла его в ответ — янтарные глаза ее лучились.

— Пока, старая корова. — Он фамильярно шлепнул Полгару по мягкому месту. Потом выразительно поглядел на ее талию и добавил: — Говорил же я тебе, что растолстеешь, ежели будешь лопать столько конфет!

Она поцеловала его со слезами на глазах.

— Ну, а теперича, ласковая моя, — обратился он к Велле, — пойдем-ка прогуляемся. Нам надо кое-что обсудить, прежде чем мы всем сделаем ручкой.

И они рука об руку отправились на вершину ближайшего холма. Там они довольно долго беседовали. Потом обнялись, обменялись пламенным поцелуем и, не размыкая объятий, пропали, а в небе тотчас появились два ястреба.

Один из них был всем прекрасно знаком — с синей ленточкой на лапке. У другой же птицы ленточка эта отливала лиловым. Они резвились в воздухе, поднимаясь все выше и выше в своем свадебном танце, и вот превратились в две еле заметные точки. Потом и точки эти исчезли.

Гарион и остальные пробыли у Полгары и Дарника еще две недели. Но вот Полидра, заметив, что хозяевам хочется покоя и уединения, предложила всем съездить в Вейл. Пообещав к вечеру воротиться, Гарион с Сенедрой взяли сына и подросшего уже волчонка и вместе с Белгаратом и Полидрой отправились в самое сердце Вейла.

Около полудня они добрались до приземистой башни Белгарата и поднялись по винтовой лестнице на самый верхний этаж.

— Осторожнее, тут ступенька еле держится, — рассеянно предостерег их на лестнице хозяин.

Гарион помешкал, пропустил всех вперед, потом приподнял тяжелую каменную плиту и заглянул под нее. Под нею обнаружился круглый камушек величиной с лесной орех. Гарион вытащил его, сунул в карман и опустил плиту на место. Он заметил, что другие ступени вытерлись и просели от времени, а эта выглядит как новенькая, и подумал о том, сколько столетий или тысячелетий подряд старик перешагивал через нее. И Гарион стал подниматься с приятным сознанием выполненного долга.

— Что ты там делал? — спросил Белгарат.

— Ступеньку чинил. — И Гарион вручил старику странный камушек. — Она шаталась из-за этой вот штуковины. Теперь стоит как влитая.

— А знаешь, я буду скучать по этой ступеньке, — жалобно вздохнул старик. Потом уставился на камушек. — Ах, вспомнил! Я сам его положил под ступеньку.

— Но для чего? — изумилась Сенедра.

— Это бриллиант, моя девочка, — объяснил Белгарат. — Я хотел проверить, сколько времени мне понадобится ходить взад-вперед по лестнице, чтобы истолочь его в пыль.

— Бриллиант? — Глаза Сенедры расширились.

— Можешь взять его себе, если хочешь.

Белгарат протянул камушек королеве.

И тут случилось невероятное. Невзирая на свое толнедрийское происхождение, Сенедра продемонстрировала подлинное бескорыстие.

— Нет, спасибо, Белгарат, — сказала она. — Я не хочу разлучать тебя со старинным другом. Мы с Гарионом можем положить его на место, когда будем уходить.

Белгарат расхохотался.

Гэран и молодой волк резвились на полу под одним из окон. Мальчуган тискал волчонка, таскал за уши и хвост, зверь же, стоически снося истязания, то и дело норовил облизать мальчишке лицо. Гэран заливался счастливым хохотом.

Полидра критически оглядела круглую сводчатую комнату.

— Приятно вновь оказаться дома. — Она ласково погладила спинку кресла, испещренную глубокими царапинами от совиных когтей. — Я не менее тысячи лет просидела на этой самой спинке…

— А что ты делала тут, бабушка? — спросила Сенедра, которая безотчетно копировала теперь обращения Гариона к близким.

— Надзирала вон за ним. — И золотоволосая женщина указала на Белгарата. — Я полагала, что он когда-нибудь меня все-таки узнает, но не могла предположить, что случится это так нескоро. Вот и пришлось мне привлечь его внимание.

— Каким образом, бабушка?

— Я избрала вот это обличье. — Полидра коснулась пышной своей груди. — Похоже, я много больше интересую его как женщина, нежели как сова или волчица.

— Кстати, все время забываю тебя кое о чем спросить, — вмешался Белгарат. — Когда мы повстречались, вокруг не было других волков. Что ты делала там, одна?

— Поджидала тебя.

Он заморгал.

— Так ты знала, что я буду там?

— Разумеется.

— А когда это было? — полюбопытствовала Сенедра.

— После того, как Торак похитил у Алдура Шар, — рассеянно ответил Белгарат — он явно думал о другом. — Учитель отослал меня на север, дабы я уведомил о случившемся Белара. Я обернулся волком, чтобы выиграть время. Мы с Полидрой повстречались в области, которая ныне именуется северной Алгарией. — Он поглядел на жену. — Кто предупредил тебя, что я иду?

— Меня ни о чем не надо было предупреждать, Белгарат, ведь, родившись, я уже знала, что в один прекрасный день ты придешь. Но ты, надо признаться, не спешил. — Она вновь оглядела помещение. — Думаю, мы немножко тут приберемся. А на окна непременно надо будет повесить занавески…

— Ну, что я говорил? — вздохнул Белгарат.

Засим последовали поцелуи, объятия, рукопожатия, слезы прощания. Потом Сенедра подхватила на руки Гэрана, Гарион — волчонка, и семейство стало спускаться вниз по винтовой лестнице.

— Чуть не забыл, — на полпути спохватился Гарион. — Отдай мне бриллиант — я положу его на место.

— Разве нельзя положить на его место простой камушек? — Глазки Сенедры хитро блеснули.

— Дорогая, если тебе так уж нужен бриллиант, я подарю точно такой же.

— Конечно, Гарион, но если я оставлю у себя еще и этот, то у меня их будет целых два!

Он рассмеялся, но решительно разжал маленький кулачок жены, взял камень и возвратил его на прежнее место, под каменную ступеньку.

Внизу они сели на коней и шагом поехали по равнине, залитой ярким весенним солнцем. Сенедра прижимала к себе Гэрана, а волчонок трусил рядышком, то и дело бросаясь в погоню за кроликами.

Они еще недалеко отъехали от башни, когда Гарион расслышал знакомый звук, похожий на шепот. Он натянул поводья.

— Сенедра, — окликнул он жену и указал на двери башни. — Погляди…

Она оглянулась.

— Но я ничего не вижу.

— Подожди. Они вот-вот появятся.

— Кто?

— Дедушка и бабушка. А вот и они!

Два волка один за другим выскользнули из дверей и побежали рядышком по поросшей травой равнине. Они бежали, упиваясь свободой и ничем не омраченной радостью.

— Я уверена была, что они начнут с генеральной уборки, — удивилась Сенедра.

— Но это куда важнее, Сенедра. Это много, много важнее…

На закате они подъехали к дому Полгары и Дарника. Дарник все еще работал в поле, а из кухни доносилось тихое пение Полгары. Сенедра вошла в дом, а Гарион, сопровождаемый волчонком, направился прямо к Дарнику.

Ужин в тот день их ожидал королевский — гусь с пряной подливкой и роскошным гарниром из овощей трех видов. Был на столе и ароматный, свежеиспеченный хлеб, с которого еще стекали прозрачные капли горячего масла.

— Где ты взяла гуся, Полгара? — спросил озадаченный Дарник.

— Мой маленький секрет, — спокойно отозвалась жена.

— Пол!

— Объясню как-нибудь в другой раз, дорогой. А теперь давайте есть, покуда все не остыло.

А после ужина все долго сидели у камина. Собственно, огонь развели, казалось бы, без особой надобности — было тепло, даже окна и двери оставались открытыми, — но ведь именно огонь и очаг делают заурядное жилище родным домом, и тепло им необходимо не только для того, чтобы согреться…

Полгара держала на коленях Гэрана. Она прижималась щекой к его нежным кудряшкам, и лицо ее выражало полнейшее довольство.

— Это для практики, — тихонько сказала она, улыбнувшись Сенедре.

— Ну уж этого навыка вы никогда не утратите, тетушка Пол, — отвечала королева Ривы. — Ведь вы вырастили сотни мальчишек на своем веку!

— Ну, уж не сотни, дорогая моя, но полезно кое-что освежить в памяти…

Волчонок спал мертвецким сном у самого камина. Он то и дело тоненько взвизгивал во сне и сучил лапами.

— Наш малыш видит сон, — улыбнулся Дарник.

— Неудивительно, — ответил Гарион. — Всю обратную дорогу от дедушкиной башни этот грозный зверь гонялся за кроликами. Правда, ни одного так и не изловил. Кажется мне, он делал это просто ради забавы.

— Кстати, о снах. — Тетушка Пол встала. — Вам, вашему сыну и этому щенку завтра поутру рано вставать. Пора ложиться.

Поутру они поднялись с первыми лучами солнца, с наслаждением позавтракали, а потом Дарник с Гарионом отправились седлать лошадей.

Прощание было кратким — в сущности, в нем вовсе не было нужды, ибо они и не намеревались расставаться. Перекинувшись парой слов, женщины наскоро поцеловались, а Гарион с Дарником обменялись крепким рукопожатием.

На середине склона холма Сенедра вдруг обернулась.

— Тетушка Пол! — звонко крикнула она. — Я тебя люблю!

— Да, дорогая, — откликнулась Полгара. — Я знаю. И я люблю тебя.