Глава 19

Почти неделю провели они в императорском лагере в качестве личных гостей императора Зарата, который по каким то лишь ему известным причинам, казалось, находил грустное удовлетворение в их обществе. Им были предоставлены апартаменты в лабиринте шелковых палаток и шатров, где размещалась личная прислуга Зарата, а обо всех их удобствах заботился сам император.

Этот странный человек с печальными глазами ставил в тупик Се'Недру. Хотя Зарат и был преисполнен учтивости, его беседа с королем Гетелем ужаснула ее.

Его жестокость тем более поражала, что Зарат никогда не терял самообладания.

Казалось, сон был ему неведом, потому что часто в середине ночи, ощущая смутную потребность в собеседнике, он посылал за Се'Недрой. При этом Зарат никогда не извинялся за то, что прервал ее отдых. Ему, по-видимому, даже в голову не приходило, что эти приглашения могут причинять ей какое-либо неудобство.

— А где получил военную подготовку король Родар? — спросил ее Зарат во время одной из таких ночных встреч. — У меня нет ни малейших сведений о его способностях. — Император сидел, утонув в пурпурных подушках глубокого мягкого кресла, золотистый свет свечей играл на его лице, на коленях возлежала кошка.

— Я действительно затрудняюсь ответить на этот вопрос, ваше величество, — ответила Се'Недра, рассеянно играя рукавом бледного шелкового халата, который был предоставлен в ее распоряжение вскоре после их пленения. — Я познакомилась с Родаром только прошлой зимой.

— Очень странно, — задумчиво промолвил Зарат. — Мы всегда считали его глуповатым стариком, до смерти влюбленным в свою молодую жену. Мы никогда не предполагали, что от него может исходить угроза. Мы сосредоточили все внимание на Бренде и Энхеге. Бренд слишком скромен, чтобы стать хорошим руководителем, а Энхег слишком непоследователен, чтобы доставить нам много хлопот. Затем неизвестно откуда появился Родар, чтобы взять на себя руководство. Все олорны — загадка, не правда ли? Как только их может терпеть разумная толнедрийская девушка?

Се'Недра коротко рассмеялась.

— Они не лишены обаяния, ваше величество, — ответила она довольно дерзко.

— А где сейчас Белгарион? — Вопрос был задан внезапно.

— Мы не знаем, ваше величество, — уклончиво ответила Се'Недра. — Леди Полгара была сама не своя, когда узнала, что он улизнул.

— Вместе с Белгаратом и Келдаром, — добавил император. — Мы слышали о том, что их искали. Скажите мне, принцесса, случайно Краг Яска не с ним?

— Краг Яска?

— Горящий камень, который вы на Западе называете Оком Олдура.

— Я не уполномочена обсуждать это, ваше величество, — сухо ответила она, — и я уверена, вам достанет такта, чтобы не пытаться выжать из меня эти сведения.

— Принцесса! — с упреком сказал он.

— Простите меня, ваше величество, — извинилась она и поспешно наградила его лукавой девичьей улыбкой, к которой всегда прибегала в крайних случаях.

Зарат тоже ответил ей легкой улыбкой.

— Вы хитрая девушка, Се'Недра, — сказал он.

— Да, ваше величество, — призналась она. — Но что подвигло вас и Тор Эргаса забыть взаимную вражду и объединиться против нас? — Се'Недра хотела показать, что она тоже может задавать неожиданные вопросы.

— Наше совместное выступление не означает союза, принцесса, — отвечал он.

— Я просто ответил на действия Тор Эргаса.

— Не понимаю вас.

— Пока он оставался в Рэк Госке, я вполне довольствовался пребыванием в Талл Зелике, но, как только он начал продвигаться на север, я должен был сделать то же самое. Земли таллов имеют слишком большое стратегическое значение, чтобы позволить врагу захватить их.

— И что теперь, Зарат? — дерзко спросила Се'Недра. — Тор Эргас мертв. Куда теперь вы повернете в поисках врага?

Он улыбнулся холодной улыбкой.

— Как же плохо вы нас знаете, Се'Недра. Тор Эргас являлся только символом фанатизма мергов. Ктачик мертв, Тор Эргас мертв, но власть мергов будет сохраняться столько же, сколько будет существовать Маллория после того, как умру я. Наша вражда коренится в глуби веков. Она будет продолжаться по крайней мере до тех пор, пока император Маллории не сокрушит навсегда Ктол Мергос и не утвердится в качестве полновластного повелителя энгараков.

— Значит, все сводится к борьбе за власть?

— А что же еще имеет значение? — печально спросил он. — Когда я был очень молод, то думал, что, может быть, есть еще что-то, но жизнь показала, что я ошибался. — Гримаса на мгновение исказила его лицо, и он вздохнул. — Со временем вы откроете для себя ту же самую истину. Ваш Белгарион будет с годами становиться все равнодушней, холодное удовлетворение от обладания властью станет все больше брать над ним верх. Когда этот процесс закончится и у него останется только любовь к власти, тогда он и я двинемся друг на друга. Я не стану нападать на него, пока не завершится его образование. Мало удовольствия в том, чтобы уничтожить человека, который не полностью осознает реальное положение вещей. Когда исчезнут все его иллюзии и останется только любовь к власти, тогда он и станет достойным противником. — Лицо Зарата омрачилось. Он смотрел на Се'Недру холодными как лед глазами. — Думаю, что слишком задержал вас, а вам нужен отдых, принцесса, — сказал он. — Ложитесь-ка в постель и помечтайте о любви и других глупых вещах. Мечты скоро исчезнут, так что наслаждайтесь ими, пока можете.

Рано утром на следующий день Се'Недра пришла в шатер, где отдыхала Полгара, восстанавливая силы после схватки с гролимами у Талл Марду. Она уже встала, но была еще страшно слаба.

— Он такой же сумасшедший, как и Тор Эргас, — сообщила Се'Недра. — Так поглощен своей идеей стать полновластным повелителем энгараков, что даже не обращает внимания на то, что мы делаем.

— Все может измениться, как только Энхег начнет топить его корабли, — ответила Полгара. — Но в настоящий момент мы ничего не можем поделать, а потому просто слушай его и будь с ним вежлива.

— А вы не думаете, что нам нужно попытаться сбежать?

— Нет.

Се'Недра посмотрела на нее с некоторым изумлением.

— То, что происходит, возможно, должно было произойти. Есть некая причина, почему мы четверо — ты, Дерник, Миссия и я — должны отправиться в Маллорию. Не будем же противиться этому.

— Вы знали, что это должно произойти? Полгара ответила ей усталой улыбкой.

— Я знала, что мы должны туда отправиться, но не знала, каким образом.

Зарат никак не служит этому помехой, так что не раздражай его.

Се'Недра покорно вздохнула.

— Как скажете, леди Полгара.

В тот же день после обеда первые донесения о действиях короля Энхега в Восточном море достигли императора Зарата. Се'Недра, которая присутствовала при вручении ему этих депеш, ощутила тайное удовлетворение, когда этот хладнокровный человек на ее глазах впервые проявил признаки раздражения.

— Ты уверен в этом? — спросил он дрожавшего посланца, сжимая в руке пергамент.

— Я только доставил депешу, Гроза Мира, — испугался гонец, падая ниц перед императором.

— А ты был в Талл Зелике, когда прибыли корабли?

— Там было только одно судно, Гроза Мира.

— Один корабль из пятидесяти? — Тон Зарата стал недоверчивым. — Может быть, остальные движутся вдоль побережья?

— Моряки отрицают это, ваше императорское величество.

— Что за варвар этот Энхег Чирекский! — воскликнул Зарат, обращаясь к Се'Недре. — На каждом из этих судов находилось по двести человек.

— Король Энхег — олорн, ваше величество, — холодно ответила Се'Недра. — Это непредсказуемый народ.

Большим усилием воли Зарат взял себя в руки.

— Теперь я понимаю, — сказал он после минутного размышления. — В этом с самого начала и состоял ваш план, не так ли, принцесса? А все это нападение на Талл Марду было всего лишь уловкой, военной хитростью?

— Не совсем, ваше величество. Меня уверяли, что город необходимо взять, чтобы обеспечить продвижение флота.

— Но почему он топит моих солдат? Я же не питаю к олорнам никакой вражды.

— Но ее питает Торак — так по крайней мере мне говорили, — и именно Торак будет командовать объединенными армиями энгараков. Мы не можем позволить, чтобы ваши силы высадились на этом континенте, ваше величество. Мы не можем дать Тораку это преимущество.

— Торак же спит и, вероятно, будет спать еще несколько лет.

— У нас есть сведения, что ждать осталось недолго. Сам Белгарат убежден, что время его пробуждения близко.

Глаза Зарата прищурились.

— Тогда я должен передать всех вас гролимам, — сказал он. — Я надеялся повременить, пока Полгара восстановит свои силы, перед тем как отправиться в путь. Но, если правда то, что вы говорите, времени терять нельзя. Посоветуйте своим друзьям сделать необходимые приготовления, принцесса. Вы отправитесь в Талл Зелик завтра утром.

— Как пожелаете, ваше величество, — ответила Се'Недра, но по спине ее пробежал холодок, когда она склонила голову в знак покорности.

— Я гражданский человек, принцесса, — сказал Зарат в оправдание. — Я кланяюсь алтарю Торака, когда обстоятельства этого требуют, но не претендую на чрезмерную набожность. Я не буду вмешиваться в войны между Белгаратом и Зидаром и уж точно не встану между Тораком и Олдуром, когда они столкнутся друг с другом. Я бы всячески советовал придерживаться того же.

— Решение об этом принимать не мне, ваше величество. Моя роль во всем этом была предопределена задолго до моего рождения.

Видимо, это его позабавило.

— Вы имеете в виду Пророчество? У нас, энгараков, тоже есть свое Пророчество, принцесса, но я не думаю, что в ваше можно верить больше, чем в наше. Пророчество — всего лишь трюк, с помощью которого жрецы стараются сохранить свою власть над легковерными.

— Значит, вы ни во что не верите.

— Я верю в свои собственные силы и власть. Все остальное не имеет смысла.

Гролимы, которые сопровождали их во время поездки на север через выжженные солнцем равнины Мишарак ас Талла, держались вежливо и официально. Се'Недра не была уверена, диктовалось ли такое поведение распоряжениями императора Маллории или же страхом перед Полгарой. Изнуряющая жара теперь спала, и в воздухе ощущался слабый аромат последних сухих дней лета. На Таллской равнине оказалось множество деревень — беспорядочных скоплений домов, покрытых тростниковыми крышами. В молчании и страхе наблюдали местные жители, как с холодными, отсутствующими лицами проезжали мимо служители Торака.

Равнина к западу от Талл Зелика пестрела красными палатками, возведенными для маллорийской армии. Но большой лагерь теперь пустовал. Войска, уже прибывшие в Мишарак ас Талл, находились сейчас вместе с Заратом около Талл Марду, а постоянный поток вновь прибывающих внезапно прервался.

Сам Талл Зелик был похож на все другие порты мира, пропахшие запахом воды, рыбы, дегтя и гниющих водорослей. Серые каменные здания были низкими и широкими — почти такие же, как сами таллы. Вымощенные булыжником улицы сбегали вниз, к гавани, которую образовывала излучина широкого залива, на другой стороне которого тоже виднелись дома.

— Что это за город? — с любопытством спросила Се'Недра одного из гролимов, глядя поверх грязной воды на дальний берег.

— Яр Марак, — кратко ответил одетый в черное жрец.

— А-а, — сказала она, вспоминая свои скучные уроки географии. Два города, один таллский, а другой недракский, смотрели друг на друга через залив, образованный устьем реки Корду, а граница между Мишарак-ас-Таллом и Гар Ог Недраком проходила как раз по середине реки.

— Думаю, что император, вернувшись из Талл Марду, примет меры к его уничтожению, — добавил другой гролим. — Он был недоволен поведением на поле боя короля Дросты, и кое-какое наказание за это будет в порядке вещей.

Они проехали по вымощенной камнем улице к гавани, но там у причалов стояло только несколько кораблей.

— Матросы категорически отказываются выходить в море, — доложил гролимам капитан корабля, на который их собирались посадить. — Чиреки рыскают в море подобно волчьей стае, они жгут и отправляют на дно все, что плавает.

— Флот чиреков находится дальше к югу, — заявил жрец, возглавлявший отряд гролимов.

— Чирекский флот плавает повсюду, преподобный отец, — возразил капитан. — Два дня назад они сожгли четыре приморских городка в двухстах лигах к югу отсюда, а вчера потопили с дюжину судов в сотне лиг к северу. Вы не поверите, как быстро они могут передвигаться с места на место. Они даже не тратят время на грабеж сожженных городов. — Капитан пожал плечами. — Они не люди! Они — стихийное бедствие!

— Мы выйдем в море через час, — настаивал гролим.

— Только если ваши жрецы знают, как грести и обращаться со снастями, — сказал ему капитан. — Мои люди в ужасе, они не выйдут в плавание.

— Мы убедим их, — угрожающе сказал гролим и отдал несколько приказаний своим подчиненным. На дощатой палубе был быстро возведен алтарь и рядом с ним поставили жаровню с тлеющими углями.

Главный гролим занял свое место у алтаря и, вознеся руки к небу, начал петь глубоким, глухим голосом. В правой руке он держал сверкающий нож. Его помощники выбрали наугад одного из моряков и потащили, вопящего и сопротивляющегося, по дощатой палубе. Се'Недра с ужасом наблюдала, как его привязали спиной к алтарю и зарезали, как ягненка. Гролим, который орудовал ножом, поднял истекающее кровью сердце убитого.

— Прими же наше жертвоприношение, бог-Дракон энгараков! — прокричал он истошным голосом, потом повернулся и бросил сердце на дымящуюся жаровню. От сердца пошел дым, оно зашипело на углях, а затем, когда его охватил огонь, стало чернеть и сморщиваться. С носа корабля в ознаменование жертвоприношения прозвучал железный гонг.

Стоявший у алтаря гролим, с рук которого падали капли крови, повернулся к столпившимся в середине судна морякам, лица которых были пепельно-серого цвета, — Наша церемония будет продолжаться до тех пор, пока судно не выйдет в море, — сказал он. — Кто следующий хочет отдать свое сердце нашему возлюбленному богу?

Се'Недра, которую тошнило, отвернулась. Она смотрела на Полгару, глаза которой горели ненавистью и которая, казалось, была охвачена всепоглощающей внутренней борьбой. Се'Недра знала ее и понимала, что только благодаря невероятной силе воли Полгара смогла удержаться от того, чтобы не обрушить ужасное возмездие на запятнанного кровью гролима. Одной рукой она обняла Миссию, как бы защищая его. На лице ребенка было выражение, которого Се'Недра никогда раньше не видела. Взгляд его был грустным, сочувственным, но в то же время полным железной решимости разрушить, обладай он достаточной силой, все алтари Торака в мире.

— Идите теперь вниз, — сказал один из сопровождавших их гролимов. — Понадобится несколько дней, чтобы достичь берегов беспредельной Маллории.

Корабль плыл на север, придерживаясь недракского побережья, готовый в любой момент причалить к берегу, если на горизонте появятся чирекские суда. В каком-то определенном месте маллорийский капитан, осмотрев пустынное море, с трудом проглотил комок в горле и установил штурвал так, чтобы совершить быстрый и страшный бросок через открытое море на восток.

Через день после того, как корабль отошел от недракского берега, они увидели далеко на юге страшный столб густого черного дыма, а еще через день обнаружили в воде обугленные обломки. Среди них плавали бледные раздутые тела.

Перепуганные матросы изо всех сил работали веслами и не нуждались в том, чтобы их подгоняли.

Затем в одно хмурое утро, когда в небе позади них появились дождевые облака, а в воздухе ощущалось приближение бури, впереди на горизонте показалось темное пятно, и моряки удвоили усилия, отчаянно стремясь побыстрее достичь лежащего прямо по курсу безопасного маллорийского побережья.

Пологий берег, куда их доставили маленькие корабельные шлюпки, был покрыт темной галькой, на которую с какими-то странными, печальными вздохами накатывали волны. На некотором расстоянии от кромки воды, прибывших ожидала группа всадников в черных одеждах, подвязанных малиновыми кушаками. Это были гролимы.

— Верховные жрецы, — холодно заметила Полгара. — Я так понимаю, что нас должны сопровождать весьма торжественно.

Гролим, который был главным на корабле, быстро подошел к поджидавшей их группе, распростерся ниц и что-то сказал почтительным голосом. Один из верховных жрецов, пожилой человек с глубокими морщинами и ввалившимися глазами, довольно поспешно слез с седла и подошел к тому месту, где Се'Недра и ее друзья только что вышли из шлюпки.

— Моя королева, — сказал он Полгаре, почтительно кланяясь. — Я — Уртаг, Верховный жрец области Камат. Я прибыл сюда с собратьями, чтобы сопровождать вас в Город Ночи.

— Я разочарована тем, что не вижу среди встречающих Зидара, — холодно отвечала волшебница. — Надеюсь, со здоровьем у него все в порядке.

Уртаг бросил на нее сердитый взгляд.

— Не сопротивляйся своей судьбе, королева энгараков, — посоветовал он.

— Две судьбы ожидают меня, Уртаг, — сказала Полгара. — Еще не решено, какой из них я последую.

— По поводу этого у меня нет никаких сомнений, — заявил он.

— Возможно, это потому, что ты никогда не осмеливался посмотреть в другую сторону, — ответила она. — Ну что ж, поедем, Уртаг? Продуваемый ветром берег едва ли подходящее место для философских диспутов.

Верховные гролимы привели с собой запасных лошадей, все быстро сели в седла и поехали через гряду низких, поросших лесом холмов в северо-западном направлении. У покрытого галькой берега росли темные ели, но как только они преодолели первый подъем, то очутились в осиновом лесу. На взгляд Се'Недры, их белесые стволы выглядели почти как трупы, а весь лес отдавал чем-то мрачным и нездоровым.

— Мистрис Пол, — сказал Дерник почти шепотом, — а не нужно ли нам обдумать кое-какой план?

— Какой же, Дерник? — спросила она.

— Нашего бегства, конечно.

— Но мы не хотим бежать, Дерник.

— Не хотим?

— Гролимы везут нас как раз в то место, куда мы хотим попасть.

— А зачем мы хотим попасть в этот их Ктол Мишрак?

— У нас есть там кое-какие дела.

— Судя по тому, что, я слышал, это плохое место, — сказал Дерник. — Вы уверены, что не сделали какой-нибудь ошибки?

Полгара протянула руку и положила ему на плечо.

— Дорогой Дерник, — сказала она, — придется довериться мне.

— Конечно, мистрис Пол, — тут же ответил он. — Но не нужно ли мне знать, чего ожидать? Если придется принимать меры для вашей защиты, я должен быть готов к этому.

— Я бы сказала тебе, если бы знала сама, Дерник, — ответила Полгара. — Но я не знаю, чего следует ожидать. Я только знаю, что мы все четверо должны ехать в Ктол Мишрак. Мы нужны для завершения того, что там должно произойти. Для каждого из нас там есть дело.

— Даже для меня?

— Особенно для тебя, Дерник. Сначала я не догадывалась, кем ты являешься в действительности. Потому то и пыталась удержать тебя от поездки с нами. Но теперь я понимаю вполне. Ты должен быть там потому, что тебе предстоит сделать одну вещь, которая повернет весь ход событий в ту или другую сторону.

— И что же это такое?

— Мы не знаем.

Глаза его расширились.

— А что если я сделаю все не правильно? — спросил он обеспокоенно.

— Не думаю, — заверила она его. — Пожалуй, я поняла, что предстоящее тебе дело весьма естественно вытекает из того, кто ты и чем занимаешься. — Она едва заметно улыбнулась ему. — Ты не сможешь сделать это не правильно, Дерник, так же как ты не можешь лгать, обманывать или воровать. Это заложено в тебе: делать все правильно, так что не беспокойся об этом.

— Очень хорошо, что вы это сказали, мистрис Пол, — ответил Дерник. — Ho, если вы не против, я все же буду беспокоиться об этом, хотя бы немного и, конечно, про себя.

Тогда она рассмеялась легким, добрым смехом.

— Ах ты милый, дорогой наш, — сказала она, порывисто беря его за руку. — Что бы мы делали без тебя?

Дерник покраснел и попытался смотреть в сторону, но ее сияющие глаза все же поймали его взгляд, и он покраснел еще больше.

После того как они миновали осиновый лес, их взглядам открылся пустынный ландшафт. Из разросшихся сорняков, подобно надгробиям на давно заброшенных кладбищах, подымались белые валуны, а засохшие деревья простирали в небо сучья, как взвывающие о помощи руки. На открывавшемся впереди горизонте виднелось пятно тучи, настолько темной, что она казалась почти пурпурной. Нигде не было и признаков человеческого жилья, а на дороге, по которой они ехали, не оказалось никаких следов.

— Что же, здесь никто не живет? — спросила принцесса у Полгары.

— В Ктол Мишраке — нет, если не считать нескольких гролимов, — ответила чародейка. — Торак разрушил его и изгнал жителей в тот самый день, когда мой отец и король Чирека со своими сыновьями похитили Око из железной башни.

— Когда же это было?

— Много столетий тому назад, Се'Недра. Насколько мы смогли установить, это случилось как раз в тот день, когда родились Белдаран и я, — в день смерти нашей матери. С уверенностью это трудно сказать. В те дни мы несколько небрежно относились ко времени.

— Но если ваша мать умерла, а Белгарат был в то время здесь, то кто же позаботился о вас?

— Конечно, Белдин. — Полгара улыбнулась. — Он не был хорошей матерью, но делал все, что мог, пока не вернулся отец.

— И поэтому вы так привязаны к нему?

— Да, это одна из причин.

Зловещая туча все еще не двигалась. Она казалась такой же неподвижной, как горная цепь, но по мере приближения к ней подымалась все выше и выше.

— Очень странная туча, — отметил Дерник, вглядываясь в плотную, упругую завесу впереди них. — Сзади на нас надвигается буря, но туча, кажется, совсем не движется.

— Она действительно не движется, Дерник, — сказала ему Полгара. — И никогда еще не двигалась. Когда энгараки построили Ктол Мишрак, Торак сотворил эту тучу, чтобы скрыть город. Так с тех пор она находится на одном месте.

— И долго?

— Около пяти тысяч лет.

— И там никогда не светит солнце?

— Никогда.

Верховные жрецы стали с некоторой опаской оглядываться вокруг, и наконец Уртаг приказал всем остановиться.

— Мы должны дать о себе знать, — заявил он. — Мы не хотим, чтобы стража по ошибке приняла нас за чужаков.

Остальные жрецы нервно кивнули, а затем все они вытащили из-под одежды блестящие стальные маски и закрыли ими лица. Потом каждый из них отвязал от седла факел и, пробормотав короткое заклинание, зажег его. Факелы горели особым зеленоватым пламенем и Давали вонючий, пахнущий серой дым.

— Интересно, что бы случилось, если бы я погасила ваши факелы? — спросила Полгара с едва заметной лукавой усмешкой. — Насколько вам известно, я могла бы это сделать.

Уртаг с беспокойством взглянул на нее.

— Сейчас не время для шуток, миледи, — предостерег он. — Стража очень жестоко обходится с чужаками. Наши жизни зависят от этих факелов. Пожалуйста, не делайте ничего, дабы не навлечь на нас беду.

Полгара слегка рассмеялась и не сказала ни слова.

Когда они проникли под тучу, стало быстро темнеть. Это не была чистая и прозрачная темнота ночи, а скорее какая-то грязная мгла, густая тень в воздухе.

Они одолели подъем и увидели перед собой котловину, а в середине ее почти скрытые во мраке развалины Города Ночи. Вокруг росли только чахлые сорняки и бледная от нехватки солнца трава. Торчавшие из земли камни были покрыты, как проказой, лишайниками, которые росли и на сырой почве, создавая впечатление, будто сама земля поражена какой-то болезнью.

Когда они въехали в город, среди нагромождений камня принцесса заметила какое то движение. Среди руин прыгали какие-то темные силуэты, и доносились звуки, похожие на клацанье когтей. Некоторые из этих фигур передвигались вертикально, другие нет. Се'Недра похолодела от испуга. Стражи Ктол Мишрака были не зверями и не людьми, и, казалось, они испытывают непонятную злобу ко всему живому. Больше всего Се'Недра боялась, что одно из этих чудовищ приблизится к ней и откроет свой лик — настолько омерзительный, что она может потерять рассудок.

Когда проезжали по разрушенной улице, Уртаг начал глухим и дрожащим голосом возносить старинную молитву Тораку. Плесень, казалось, царила всюду, грибы гроздьями росли в трещинах между камнями. Над всем этим нависал запах разложения, он подымался и от отвратительных грязных луж, и от мутных прудов с гниющей водой.

В центре города возвышались опоры толщиной с тело человека, на которых когда-то стояла исполинская железная башня. Ее обломки лежали ближе к югу, и ржавчина уже превратила железо в липкую красноватую грязь, которая походила на сгустки запекшейся крови.

Уртаг, теперь уже заметно дрожа, спешился перед огромным, в виде арки, порталом и провел их в полуоткрытую железную дверь. Помещение, в котором дарило гулкое эхо, оказалось столь же велико, как и императорский тронный зал в Тол Хонете. Не говоря ни слова, высоко подняв над головой факел, Уртаг провел их через другую огромную комнату, а затем по гудящим железным ступеням вниз, в темноту. В конце лестницы, возможно, в пятидесяти футах под руинами, находилась дверь из черного железа с огромными красными заклепками. Уртаг нерешительно постучал в нее, и этот звук отозвался в той палате, куда вела эта дверь.

— Кто пришел, чтобы нарушить покой дремлющего бога Дракона энгараков? — раздался из-за двери приглушенный голос.

— Я Уртаг, Верховный жрец Камата. — Голос гролима дрожал от ужаса. — Как приказано, я доставил пленных апостолу Торака.

Наступила тишина, а затем раздалось громыхание тяжелой цепи, за которым последовал скрежет огромной задвижки. Дверь медленно, со скрипом, открылась.

Се'Недра разинула рот. В дверном проеме стоял Белгарат! Прошла целая минута, прежде чем ее удивленные глаза начали находить некоторые различия, которые сказали ей, что седой человек, стоявший перед ней, на самом деле не старый чародей, а кто-то, столь похожий на него, что они легко могли бы сойти за братьев. Сколь бы ни были малозаметны эти различия, они тем не менее ощущались очень сильно. Во взгляде человека, стоявшего в дверном проеме, сочетались и печаль, и ужас, и ненависть к себе, но все затмевало всепоглощающее обожание этого человека, испытываемое им к своему страшному господину.

— Приветствую тебя у гробницы одноглазого бога, Полгара. — Такими словами он встретил чародейку.

— Прошло много времени, Белзидар, — отвечала она со странным безразличием в голосе.

— У меня нет больше права носить это имя, — сказал он, но в его тоне чувствовалось некоторое сожаление.

— Это было твое решение, Зидар.

Он пожал плечами.

— Возможно, а возможно, и нет. Может быть, то, что я делаю, тоже необходимо. — Зидар толкнул дверь, чтобы распахнуть ее пошире. — Входите же, если желаете. Этот склеп обитаем, хоть и непригляден на вид. — Затем он взглянул на Уртага. — Ты исполнил свою службу, Уртаг, Верховный жрец Торака, а каждая служба должна быть вознаграждена. Входи. — Зидар повернулся и ввел их в находившуюся за дверью сводчатую залу. Стены ее были сложены из огромных каменных блоков, а потолок поддерживали огромные железные арки. Пылающие по углам жаровни чуть разгоняли царивший здесь холод, казалось, исходящий от камня и железа. В середине комнаты стояли стол и несколько стульев, а у стены лежали куча беспорядочно сброшенных друг на друга тюфяков и целая кипа серых шерстяных одеял.

Зидар немного задержался у стола, чтобы взять одну из стоявших там свечей, а потом провел их по полированному каменному полу к сводчатому алькову, помещавшемуся в дальней стене.

— Твоя награда, Уртаг, — сказал он гролиму. — Подойди и узри лицо твоего бога. — Зидар поднял свечу.

В алькове в каменном саркофаге лежала огромная фигура, облаченная в черные одежды и укрытая черным покрывалом. Лицо скрывала блестящая стальная маска, глазницы которой были закрыты.

Уртаг лишь раз с ужасом взглянул на эту фигуру и тут же распростерся на полу.

Затем послышался резкий, скрежещущий звук, и фигура, лежавшая в алькове, слегка шевельнулась. Се'Недра, охваченная страшным волнением, смотрела, как огромное стальное лицо неторопливо повернулось к ним. На какой то момент открылась левая глазница. Черный провал на мгновение озарила зловещая искра мертвенного пламени. Стальная маска вдруг ожила, как будто это было лицо из плоти, и на ней появилась гримаса презрения к распростершемуся на каменных плитах жрецу, а блестящие губы принялись что-то глухо шептать.

Уртаг смотрел жадным взглядом, подняв лицо, на котором вдруг отразилось крайнее изумление, и стал прислушиваться к монотонному бормотанию, которое в этом темном склепе мог ясно различить только он один. Лицо Верховного жреца все больше бледнело и искажалось несказанным ужасом. Слова звучали невнятно, но интонации казались угрожающими. В отчаянии Се'Недра заткнула уши.

В конце концов Уртаг завопил и вскочил на ноги. Лицо его стало белее снега, а глаза вылезли из орбит. С безумным криком Уртаг устремился вон, и его вопли эхом прокатились по железной лестнице.

 

Глава 20

Шепот начался почти сразу же, как только Белгарат, Силк и Гарион достигли берегов Маллории. Сначала неразборчивый, будто легкий свист, он постоянно звучал в ушах Гариона. Но в последующие дни, когда они неуклонно продвигались на юг, Гарион начал различать отдельные слова: дом, мать, любовь и смерть и другие — из тех, что сразу привлекают внимание.

В отличие от Мориндленда, который они только что покинули, северная часть Маллории была страной пологих холмов, покрытых густой темно-зеленой травой.

Время от времени им попадались безымянные речки, несшие свои бурные воды под покровом серого неба. Казалось, солнце не появлялось здесь вот уже несколько недель. Стояла сухая, пасмурная погода. Холодный ветер с Восточного моря, несущий с собой запахи полярных льдов, постоянно дул им в спину, когда они продвигались на юг.

Белгарат стал крайне осторожен. Не было и признаков той рассеянности, которая отличала его в более цивилизованных частях света, и Гарион мог ощущать неуловимую энергию разума старика, которую он направлял вперед в поисках любой скрытой опасности. Эти посылы были настолько незаметными, что их легко можно было принять за звуки ветра, колышущего высокую траву.

Силк тоже ехал настороже, часто останавливаясь, чтобы прислушаться, а иногда, казалось, и понюхать воздух. Он даже слезал с седла и прикладывал ухо к земле, чтобы убедиться, не слышен ли приглушенный топот приближающихся невидимых лошадей.

— Нервная работенка, — сказал маленький драсниец, снова садясь в седло после такой остановки.

— Лучше быть слишком осторожным, чем нарваться на неприятности, — ответил Белгарат. — Слышал что-нибудь?

— Думаю, слышал, как там шевелится червяк, — весело ответил Силк. — Он, однако, ничего мне не сказал. Ты же знаешь, какие они, эти червяки.

— И ты обращаешь на них внимание?

— Но ты же спросил?

— Ох, заткнись!

— Гарион, ты же слышал, как он спрашивал меня?

— У тебя, наверное, самый противный характер на свете, — сказал Белгарат маленькому воришке.

— Знаю, — ответил Силк, — потому-то я так и поступаю. Возмутительно, правда? А сколько нам еще нужно проехать, чтобы добраться до леса?

— Еще несколько дней. Мы все еще находимся очень далеко на севере. Здесь зима слишком длинная, а лето слишком короткое, чтобы росли деревья.

— Скучноватое место, не так ли? — заметил Силк, оглядываясь на море травы и холмы, похожие друг на друга.

— При нынешних обстоятельствах я могу немного и поскучать. Пожалуй, другие варианты не такие приятные.

— Могу с этим только согласиться.

И они продолжали ехать верхом по серо-зеленой траве, которая была лошадям по колено.

Шепот в голове Гариона зазвучал снова.

«Слушай меня, Дитя Света», — эти слова совершенно ясно прозвучали сквозь невнятное посвистывание, и была в этом обращении такая непреклонная воля, что Гарион сосредоточился, пытаясь лучше расслышать.

— Я не стал бы этого делать, — сказал ему знакомый бесстрастный голос.

— Что именно?

— Не делай того, что он тебе говорит.

— Кто он?

— Торак, конечно. А ты думал кто?

— Он проснулся?

— Нет еще. По крайней мере не совсем. И потом, он же никогда не засыпал совсем.

— Что он пытается сделать?

— Он пытается уговорить тебя не убивать его.

— Но он не боится меня, да?

— Конечно, боится. О том, что произойдет, он знает не больше, чем ты, и он так же боится тебя, как и ты его.

От этого Гарион сразу почувствовал себя лучше.

— А что мне делать с его нашептываниями?

— Здесь вряд ли можно что-то сделать. Просто не нужно повиноваться его приказам, вот и все.

В тот вечер они, как обычно, разбили лагерь в укромной лощине между двумя холмами и, как всегда, не стали разводить огня, чтобы не выдать себя.

— Холодные ужины как-то надоели, — пожаловался Силк, с трудом кусая ломоть вяленого мяса. — Эта пища напоминает дубленую кожу.

— Такая зарядка полезна для твоих челюстей, — сказал ему Белгарат.

— Знаешь, ты можешь быть очень неприятным человеком, когда прилагаешь к этому умственные усилия.

— Ночи становятся длиннее, правда? — сказал Гарион, чтобы не дать разгореться перебранке.

— Лето на исходе, — ответил ему Белгарат. — Через несколько недель здесь наступит осень, а скоро и зима.

— Интересно, где мы будем, когда наступит зима? — довольно жалобно спросил Гарион.

— Я бы не думал над этим, — посоветовал ему Силк. — Такие мысли не помогают, а делают человека дерганым.

— Передерганным, — поправил Гарион. — Я и так уже дерганый.

— А есть такое слово «передерганный»? — с любопытством спросил Силк у Белгарата.

— Теперь есть, — ответил Белгарат. — Его только что придумал Гарион.

— Хотел бы и я придумать какое-нибудь слово, — восхищенно сказал Силк Гариону, и его бегающие глазки лукаво сверкнули.

— Пожалуйста, не смейся надо мной, Силк. У меня и так хватает забот.

— Давайте немного поспим, — предложил Белгарат. — Этот разговор ни к чему не приведет, а завтра нам предстоит долгий путь.

В ту ночь шепот снова нарушил сон Гариона, и, казалось, смысл передавался с помощью образов, а не слов. Там было предложение дружбы — протянутая с любовью рука. Одиночество, которое омрачало юность Гариона с тех пор, как он узнал, что сирота, казалось, от этого Предложения куда-то исчезло, и Гарион обнаружил, что страстно желает пожать руку.

Затем очень четко он увидел двух людей, стоявших рядом. Мужчина казался очень высоким и очень сильным, а женщина была настолько хорошо знакома Гариону, что сердце его сжалось при взгляде на ее сияюшие глаза и белоснежный локон над бровями. Лицо мужчины поражало какой то нечеловеческой красотой, а хотя юноша видел его впервые, оно что-то смутно ему напоминало. Прижавшись друг к другу, прекрасный незнакомец и тетя Пол простирали к нему руки.

— Ты будешь нашим сыном, — говорил ему шепчущий голос, — нашим любимым сыном. Я буду твоим отцом, а Полгара — матерью. Это не просто мечты, Дитя Света, ведь в моих силах, чтобы все так и произошло. Полгара действительно станет твоей матерью, и вся ее любовь обратится на тебя, а я, твой отец, буду любить и лелеять вас обоих. Неужели ты отвернешься от нас и снова станешь сиротой? Разве эту холодную пустоту можно сравнить с теплом любящих родителей?

Приди же к нам, Белгарион, и прими нашу любовь.

Гарион пробудился ото сна, дрожащий и мокрый от пота.

— Мне нужна помощь! — безмолвно крикнул он, пытаясь обнаружить в глубинах своего разума присутствие другого, безымянного.

— В чем теперь проблема? — спросил бесстрастный голос.

— Он жульничает! — заявил Гарион, приходя в ярость.

— Жульничает? А разве кто-нибудь ввел правила, пока я отсутствовал?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Он предлагает сделать тетю Пол моей матерью, если я поступлю так, как он скажет.

— Он лжет. Он не может изменить прошлое. Не обращай внимания!

— Как я могу? Он продолжает проникать в мой мозг, задевая самые больные места.

— Думай о Се'Недре. Это смутит его.

— О Се'Недре?

— Каждый раз, когда он пытается соблазнить тебя образом Полгары, думай о своей капризной маленькой принцессе. Вспоминай о том, как она купалась в лесу Дриад, а ты подглядывал за ней.

— Я не подглядывал.

— Разве? Почему же тогда ты так хорошо помнишь все подробности?

Гарион покраснел. Он позабыл, что его мысли может прочесть кто-то еще.

— Просто сосредоточься на Се'Недре. Это, вероятно, будет раздражать Торака почти так же, как меня. — Голос на некоторое время умолк. — Это все, о чем можешь думать? — спросил он затем.

Гарион не стал отвечать.

Они продолжали двигаться на юг под пасмурным небом и через два дня достигли первых редких деревьев, разбросанных по пастбищу, где огромные стада рогатых животных смотрели на них так же спокойно и безбоязненно, как домашний скот. И по мере того как трое путников приближались к югу, деревья встречались все чаще, и вскоре они въехали в лес.

Нашептывания Торака продолжались, но Гарион противопоставлял им мысли о своей маленькой рыжеволосой принцессе. И чувствовал в своем противнике раздражение всякий раз, когда его грезы вторгались в мир тщательно созданных образов, которые Торак пытался закрепить в его воображении. Торак хотел, чтобы Гарион думал о своем одиночестве и страхах, а также о возможности стать любимым сыном в семье. Но вторжение в эту картину Се'Недры смущало и расстраивало планы Торака. Вскоре Гарион пришел к заключению, что Торак очень ограниченно понимает людей. Озабоченный теми самыми побуждениями и амбициями, которые одолевали его самого на протяжении бесчисленных веков, Торак не мог бороться с различными комплексами и противоречивыми желаниями, которые мотивируют поступки большинства людей. Гарион стал пользоваться своим преимуществом, которое давало ему умение противостоять соблазнительным нашептываниям, с помощью которых Торак пытался отвлечь его от цели.

Это казалось до странности знакомым. Такое случалось и раньше, возможно, не совсем так, но очень похоже. Гарион перебирал свои воспоминания, пытаясь узнать, откуда это странное ощущение повторяемости. Искривленный обуглившийся ствол пораженного молнией дерева внезапно вызвал у него волну воспоминаний. Его силуэт отдаленно напоминал черного всадника на коне, который, казалось, следил за ними, когда они проезжали мимо. Поскольку небо было затянуто тучами, ствол этот не отбрасывал тени. На всем протяжении своего детства Гарион видел странную фигуру одетого в черное всадника, не отбрасывавшего тени даже при самом ярком солнечном свете. Конечно, это был Эшарак, тот самый гролим, которого Гарион уничтожил, когда впервые сознательно применил свою силу чародея. Но уничтожил ли он его? Была какая то странная связь между Гарионом и той темной фигурой, которая так преследовала его в детстве. Они были врагами, Гарион всегда знал это, но чувствовал и какую-то странную близость, что-то такое, что, казалось, притягивало их друг к другу. Гариона озарила неожиданная догадка. Предположим, что темный всадник в действительности не был Эшараком… или, если был им, то, предположим, Эшарака каким-то образом подменило другое, более мощное сознание.

Чем больше Гарион думал об этом, тем больше убеждался, что нечаянно наткнулся на самую суть вопроса. Торак продемонстрировал, что даже тогда, когда тело его спит, сознание его может реять над миром, направляя события так, как ему надо. Конечно, Эшарак был замешан в этом деле, но господствовавшей силой всегда оставалось сознание Торака. Темный бог с самого детства наблюдал за ним.

Тот страх, который Гарион ощущал перед темной фигурой, преследовавшей его в детстве, был страхом не перед Эшараком, а перед Тораком. Торак с самого начала знал, кто он такой, знал, что однажды Гарион возьмет меч райвенского короля, чтобы явиться на встречу, которая была предопределена еще до создания мира.

И, поддавшись внезапному порыву, Гарион сунул левую руку под тунику и нащупал амулет. Затем, слегка наклонившись, положил кисть правой руки на Око, которое помещалось в рукоятке огромного меча у него за спиной.

— Теперь я знаю тебя! — заявил он без слов, посылая мысль в хмурое небо. — Можешь отказаться от своих попыток переманить меня на свою сторону, так как я не собираюсь менять свой образ мыслей. Тетя Пол не твоя жена, а я не твой сын.

Лучше прекрати игру и приготовься, так как я иду убить тебя!

Око под его рукой вдруг торжествующе засияло, когда Гарион бросил свой вызов Тораку, а меч за плечами вспыхнул голубым огнем, который мерцал даже сквозь ножны.

Мгновение царило страшное молчание, а затем шепот вдруг превратился в громкий рев:

— Приходи же тогда, Белгарион, Дитя Света! — Торак бросил свой вызов в ответ. — Я жду тебя в Городе Ночи. Собери всю свою волю и смелость, ибо я готов к нашей встрече!

— Во имя Семи богов, что ты делаешь?! — почти завизжал Белгарат на Гариона, и лицо его покраснело от гнева и удивления.

— Вот уже почти неделю Торак нашептывает мне, — холодно объяснил Гарион, убирая руку от Ока. — Он предлагал мне все, лишь бы я отказался от боя. Я устал от этого шепота, поэтому сказал ему, чтобы он прекратил.

Белгарат фыркнул от возмущения и замахал руками.

— Он знает, что я иду, дедушка, — сказал Гарион, пытаясь успокоить старика. — Он знал, кто я такой, с того самого дня, когда я родился. Все это время он следил за мной. Мы не сможем захватить его врасплох, так зачем же пытаться? Я хотел дать ему знать, что иду к нему. Может быть, пришло время и ему немного испугаться.

Силк посмотрел на Гариона.

— Ну что ж, он же олорн, — сказал он наконец.

— Он идиот! — сердито выпалил Белгарат и повернулся к Гариону спиной. — А не приходило тебе когда-нибудь в голову, что здесь следует опасаться еще кое-чего помимо Торака? — спросил он.

Гарион заморгал глазами.

— Думаешь, Ктол Мишрак никто не охраняет, ты, молодой болван! Ты только что преуспел в том, чтобы объявить о нашем присутствии всем гролимам на сотню лиг в окружности.

— Я не подумал об этом, — пробормотал Гарион.

— А я и не подумал, что ты думал. Иногда я даже думаю, что ты просто не знаешь, как это делается.

Силк с опаской оглянулся вокруг.

— Что мы теперь будем делать? — спросил он.

— Нам надо убираться отсюда как можно быстрее, так быстро, как только смогут мчаться наши кони, — сказал Белгарат и взглянул на Гариона. — Нет ли у тебя под одеждой трубы? — с сарказмом спросил он. — Может, ты предпочитаешь протрубить в фанфары, чтобы объявить о наших намерениях? — Белгарат возмущенно потряс головой и схватился за поводья. — Поехали!

 

Глава 21

Неподвижные осины стояли под безжизненным небом, их белесые стволы, прямые и тонкие, походили на прутья громадной клетки. Белгарат ехал медленно, тщательно выбирая путь в чащобе безмолвного леса.

— Далеко еще? — напряженно спросил Силк.

— Теперь уже не больше дня ходу, — ответил Белгарат. — Тучи сгущаются.

— Ты говорил, что то облако никогда не движется?

— Никогда. Оно недвижимо с тех самых пор, как Торак создал его.

— А если подымется ветер? Разве он не сдвинет тучу?

Белгарат покачал головой.

— Законы природы в этих местах могут не действовать. Насколько я знаю, на самом деле туча может быть и не тучей. Она может быть чем-то другим.

— Чем же?

— Может быть, своеобразной иллюзией, обманом чувств. Боги очень хорошо творят иллюзии.

— А они ищут нас? Я имею в виду гролимов. Белгарат кивнул.

— А ты принимаешь меры, чтобы они нас не нашли? — не унимался Силк.

— Естественно. — Старик посмотрел на него. — Откуда это неожиданное желание поговорить? Ты же не закрываешь рот по крайней мере уже целый час.

— Я немного раздражен, — признался Силк. — Незнакомая местность всегда действует мне на нервы. Я чувствую себя лучше, когда у меня есть заранее продуманные пути отступления.

— Ты всегда думаешь о бегстве?

— При моей профессии только так и приходится. Но что это?

Гарион тоже услышал какие-то звуки. Где то позади них раздался вой какого-то животного, а вскоре к нему присоединились еще несколько голосов.

— Волки? — предположил он. Лицо Белгарата омрачилось.

— Нет, — ответил он, — это не волки. — Он повел поводьями, и его лошадь припустила рысью; удары ее копыт заглушались гниющей листвой, толстым слоем лежавшей под осинами.

— Что же это тогда? — спросил Гарион, также переводя свою лошадь на рысь.

— Гончие Торака, — коротко ответил Белгарат.

— Собаки?

— Не совсем. Это гролимы, но весьма необычные. Когда энгараки построили этот город, Торак решил, что нужен кто-то для охраны его окрестностей.

Некоторые гролимы добровольно согласились изменить свой облик. И стали такими навсегда.

— Я имел дело со сторожевыми псами и раньше, — доверительно сказал Силк.

— Но не с такими. Посмотрим, сможем ли мы удрать от них. — Голос Белгарата звучал не очень обнадеживающе.

Они пустили лошадей в галоп. Ветки хлестали по лицу, и Гарион поднял руку, чтобы защитить глаза. Они пересекли небольшую горную гряду и пронеслись галопом к ее дальнему краю.

Лай позади них, казалось, стал теперь ближе.

Но вот лошадь Силка оступилась, и драсниец чуть не вылетел из седла.

— Так не пойдет, Белгарат, — сказал он, когда старик и Гарион подъехали к нему. — Почва здесь не та, чтобы нестись сломя голову.

Белгарат поднял руку на секунду, прислушался. Глухой лай определенно приближался.

— Так или иначе, они нас догонят, — сказал старик.

— Придумал бы что-нибудь, — ответил Силк, нервно оглядываясь.

— Именно этим я сейчас и занимаюсь. — Белгарат понюхал воздух. — Поедем дальше. Я только что уловил запах гниющей воды. Здесь полно заболоченных мест.

Мы смогли бы сбить их со следа, если бы нашли достаточно большое болото.

Они двинулись вниз по склону в долину. По мере продвижения запах стоячей воды становился все сильнее.

— Прямо впереди. — Гарион указал на коричневую воду, мелькавшую за белыми стволами деревьев.

Болото было довольно обширным, лужицы с маслянистой водой окружали густые заросли камыша. Из воды торчали засохшие деревья, а их голые ветви казались костлявыми руками, протянутыми в немой мольбе к безразличному небу.

Силк сморщил нос.

— Воняет достаточно сильно, чтобы скрыть наши следы почти от всех и вся.

— Посмотрим, — ответил Белгарат. — Это, возможно, сбило бы со следа обычную собаку, но с гролимами дело сложнее. Они обладают способностью размышлять, так что не будут полагаться на один лишь запах.

Они направили своих испуганных лошадей в грязную воду и поехали, часто меняя направление, путая следы среди засохших деревьев. Копыта лошадей подымали со дна гниющую растительность, наполняя воздух еще большим зловонием.

Лай гончих приблизился. Теперь в нем слышались возбуждение и азарт.

— Думаю, они у края болота, — сказал Силк, склонив голову, чтобы прислушаться. Лай на секунду замолк.

— Дедушка! — крикнул Гарион, резко останавливая лошадь.

Прямо перед ними по колено в коричневой воде стояло нечто, похожее на черную собаку. Существо оказалось размером с быка, а глаза горели зеленым огнем. Гарион рассмотрел мощные лапы и грудь, а торчащие из пасти клыки, с которых стекала пена, были длиной в целый фут.

— Теперь попались! — прорычало чудовище. Рука Силка невольно скользнула к одному из спрятанных в одежде кинжалов.

— Ничего, — сказал ему Белгарат. — Это только тень.

— Они и это могут делать? — Силк был поражен.

— Я же говорил, что это гролимы.

— Мы голодны, — пророкотала гончая с горящими глазами. — Я скоро вернусь со своими собратьями по стае, и мы наедимся человечины. — Тень замерцала и исчезла.

— Теперь они знают, где мы. — В голосе Силка звучало уныние. — Сделай что нибудь, Белгарат. Почему бы тебе не прибегнуть к волшебству?

— Это только выдало бы наше местонахождение. А здесь есть и другие опасности, помимо гончих.

— Я бы сказал, что всему свое время. Давайте о них пока не думать. Видели ли вы эти клыки?

— Приближаются, — напряженно сказал Гарион: с дальнего конца болота явственно слышался плеск воды.

— Сделай же что-нибудь, Белгарат!

Небо вдруг потемнело, а воздух будто сгустился вокруг них. Издали донесся угрожающий раскат грома, и лес как бы глубоко вздохнул.

— Поехали, — сказал Белгарат, и лошади зашлепали по мутной коричневой воде к дальнему краю болота. Осины совершенно неожиданно повернули вверх нижние серебристые стороны листьев — по всему лесу будто волна прокатилась.

Гончие теперь были совсем близко, в их лае звучало торжество, когда они пробирались через маслянистое, зловонное болото.

А затем над лесом мелькнула яркая голубовато-белая вспышка, прогремел гром, и небеса разверзлись. С шумом, не уступавшим раскатам грома, на путников неожиданно обрушились потоки воды. Завывал ветер, срывая листья осин и бешено крутя их в воздухе.

— Это ты наделал? — прокричал Силк Белгарату.

Но остолбеневшее лицо Белгарата яснее ясного говорило, что буря для него такая же неожиданность, как и для Силка. Они повернулись к Гариону.

— Это ты сделал? — спросил Белгарат.

— Он этого не делал. Это сделал я. — Голос, который исходил изо рта Гариона, не был его голосом. — Я слишком долго над этим трудился, чтобы все испортила свора собак.

— Я ничего не слышал, — удивился Белгарат, вытирая лицо, — даже шепота.

— Ты слушал не в то время, — ответил голос внутреннего собеседника Гариона. — Я начал готовить эту бурю еще ранней весной. И только сейчас она здесь разразилась.

— Ты знал, что она нам потребуется?

— Разумеется. Поворачивайте на восток. Гончие не смогут взять след в таких условиях. Сделайте круг и войдите в город с восточной стороны. Там меньше сторожей.

Ливень хлестал, сопровождаемый раскатами грома и вспышками молний.

— Дождь будет долго продолжаться? — прокричал Белгарат сквозь царивший кругом грохот.

— Достаточно долго. Я целую неделю собирал его над Восточным морем. Он обрушился на побережье сегодня утром. Поворачивайте на восток.

— Мы можем поговорить в пути? — спросил Белгарат. — У меня есть масса вопросов.

— Сейчас вряд ли подходящее время для дискуссий, Белгарат. Вам нужно спешить. Остальные прибыли в Ктол Мишрак сегодня утром как раз перед бурей. Все готово, поторапливайтесь.

— Это случится сегодня?

— Да, если вы поспеете вовремя. Торак, наверное, уже проснулся. Думаю, вам лучше быть там, когда он откроет глаза.

Белгарат снова вытер лицо, по которому струились потоки воды.

— Поехали! — резко сказал он и повел своих спутников сквозь ливень к твердой земле.

Дождь и ураганный ветер продолжались несколько часов. Промокшие, жалкие, полуослепшие от летящих листьев и веток, трое путников продвигались на восток.

Лай гончих, застрявших в болоте, смолк позади них на последней отчаянной ноте, в которой звучала бессильная ярость, поскольку потоп смыл все следы и в зарослях камыша, и в лесу.

Когда же настала ночь, они достигли низкой гряды холмов далеко на востоке, а ливень перешел в моросящий дождь, перемежаясь изредка шквалами холодного, пронизывающего ветра с Восточного моря.

— Ты уверен, что знаешь дорогу? — спросил Силк Белгарата.

— Я могу найти ее, — угрюмо сказал Белгарат. — У Ктол Мишрака особый запах.

Дождь совсем перестал к тому времени, когда они оказались на опушке леса.

Запах, о котором говорил Белгарат, не был резким зловонием, а скорее смесью, в которой преобладал запах ржавчины, хотя чувствовались также зловоние затхлой воды и горький привкус поганок. От этого создавалось впечатление упадка и разложения. Когда путники достигли последних деревьев, Белгарат натянул поводья и тихо сказал:

— Вот он.

Лежащая перед ними котловина освещалась каким-то бледным, болезненным светом, который, казалось, исходил из самой земли, а в самом центре этой большой впадины высились руины города.

— Что за странный свет? — напряженно прошептал Гарион.

— Фосфоресценция, — проворчал Белгарат. — Это от поганок, которые растут там повсюду. Солнце никогда не светит над Ктол Мишраком, поэтому он представляет собой естественную питательную почву для всякой дряни, которая растет в темноте. Мы оставим лошадей здесь. — И Белгарат слез с седла.

— Замечательная идея! — заявил Силк, также слезая с лошади. — Может быть, нам захочется срочно уехать. — Коротышка весь промок и дрожал.

— Нет, — спокойно сказал Белгарат. — Если нас ждет удача, никто в городе не будет заинтересован в том, чтобы причинить нам вред; а если все пойдет не так, то нам тогда будет уже все равно.

— Не нравятся мне безвыходные обстоятельства, — кисло пробормотал Силк.

— Значит, ты поехал зря, — ответил Белгарат. — То, что мы собираемся здесь делать, должно быть сделано. Раз мы начали, то уже никак не можем повернуть назад.

— Но ведь это не обязательно должно мне нравиться, не так ли? И что теперь?

— Гарион и я изменим облик, чтобы вызывать меньше подозрений. Ты мастер передвигаться так, что тебя не видно и не слышно, а у нас таких навыков нет.

— Ты собираешься прибегнуть к волшебству здесь, в такой близости от Торака? — недоверчиво спросил Силк.

— Мы сделаем это очень тихо, — заверил его Белгарат. — Изменение облика — это сосредоточение воли на нас самих, а это не производит большого шума. — Он повернулся к Гариону. — Мы не будем спешить: так легче, да и меньше шума. Ты меня понимаешь?

— Думаю, да, дедушка.

— Я начну первым. Следи за мной. — Старик посмотрел на лошадей. — Давайте немного отойдем, лошади боятся волков. Совершенно незачем, чтобы они взбесились и начали метаться вокруг.

Они прошли вдоль опушки леса, пока не оказались на достаточном расстоянии от лошадей.

— Отлично, — сказал Белгарат. — Теперь смотри. — Мгновение он сосредоточивался, а потом его облик начал мерцать и расплываться. Изменение было постепенным, и несколько секунд лицо Белгарата и морда волка, казалось, существовали вместе. Звук, который при этом раздался, походил на чуть слышный шепот. Когда все свершилось, на том месте, где стоял Белгарат, сидел на задних лапах огромный серебристый волк.

— Теперь сделай ты, — сказал он Гариону на языке волков.

Гарион сосредоточивался с большим трудом, создавая облик волка в своем разуме. Он менялся так медленно, что ощущал, как тело его обрастает шерстью.

Силк измазал грязью лицо и руки, чтобы было не так видно его кожу. И когда посмотрел на волков, в глазах его читался вопрос.

Белгарат коротко кивнул и повел их по котловине, которая спускалась к руинам Ктол Мишрака.

В слабом свете были видны и другие крадущиеся, принюхивающиеся тени.

Некоторым из них был присущ запах собак, другие пахли как пресмыкающиеся.

Гролимы, одетые в сутаны с капюшонами, стояли на разных камнях и выступах, обшаривая глазами и мыслями темноту в поисках чужаков.

Земля под лапами Гариона казалась безжизненной, кругом не было ни растений, ни животных. Вместе с Силком, который прятался между ними, двое волков подкрадывались к руинам, скрываясь за кучами камней и разрушенными водостоками. Их продвижение казалось Гариону мучительно медленным, но Белгарат обращал мало внимания на течение времени. Иногда, когда нужно было миновать стражей-гролимов, они вообще едва-едва передвигали лапами.

Около обвалившейся стены стояли два жреца Торака и вели между собой тихий разговор. Их голоса отчетливо воспринимались обострившимся слухом Гариона.

— Гончие сегодня вечером особенно возбуждены, — сказал один из них.

— Это буря, — ответил другой. — Плохая погода всегда раздражает их.

— Интересно, что ощущаешь, если ты гончая, — пошутил первый гролим.

— Если тебя это так интересует, может быть, тебе позволят стать одним из них.

— Ну не такой уж я любопытный.

Силк и два волка, передвигаясь тихо, как дым, прошли мимо двух лениво разговаривавших стражей не более чем в десятке ярдов и по рухнувшим камням пробрались в мертвый Город Ночи. Среди руин они смогли двигаться быстрее. Тени скрывали их, Гарион и Силк скользили следом за Белгаратом, неуклонно продвигаясь к центру города, где застывшие обломки железной башни возносились к сумрачному небу.

Запах гнили, гибели и разложения стал теперь значительнее сильнее. Он давил на обострившееся обоняние Гариона-волка. Это был отвратительный запах, и Гарион сжал челюсти, стараясь не думать о нем.

— Кто там? — Резкий голос раздался прямо перед ними, и на покрытую булыжником улицу выступил с обнаженным мечом гролим. Он стал пристально вглядываться в глубокую тень, где, застыв, укрывались все трое. Гарион скорее почувствовал, чем увидел или услышал, как Силк потянулся за кинжалом, висящим в ножнах у него на шее. Затем рука драснийца резко дернулась вперед, а его нож с легким свистом настиг цель.

Гролим захрипел, резко согнулся, затем вздохнул и повалился вперед, меч зазвенел, ударившись о камень.

— Вперед! — И Силк пробежал мимо скорчившегося тела гролима.

Сделав скачок вперед, Гарион ощутил запах свежей крови, от которого у него потекла слюна.

Они добрались до искореженных опор и разбитых плит, оставшихся от железной башни, и через открытую дверь тихо проскользнули в комнату, где было абсолютно темно. Здесь все пропиталось запахом ржавчины, но к нему примешивалась аура зла, царившего здесь веками. Гарион остановился, нервно нюхая воздух и чувствуя, как шерсть подымается у него на загривке. С усилием подавил он тихое рычание, непроизвольно возникшее в горле.

Гарион ощутил, как Белгарат толкает его плечом, и последовал за Старым Волком, полагаясь только на свое обоняние. В дальнем конце огромной железной комнаты оказалась другая дверь.

Белгарат остановился, и Гарион опять услышал тот слабый звук, с которым старик медленно принимал человеческое обличье. Гарион собрал всю свою волю и тоже постепенно преобразился в человека.

Силк изрыгал поток проклятий, красочных, но почти не слышных.

— В чем дело? — прошептал Белгарат.

— Я забыл остановиться, чтобы поднять нож, — ответил Силк, сжимая зубы. — А он был одним из самых моих любимых.

— Что теперь, дедушка? — спросил Гарион хриплым шепотом.

— Как раз за этой дверью находятся ступеньки, ведущие вниз.

— И что там, внизу?

— Погреб. Нечто вроде гробницы, куда Зидар поместил тело Торака. Так что, спустимся?

Гарион вздохнул, но потом расправил плечи.

— Полагаю, именно для этого мы и пришли сюда, — ответил он.

 

Глава 22

— На самом деле ты не веришь, что я соглашусь на это, не так ли, Зидар? — Гарион замер, положив руку на железную дверь, к которой их привели ступени. — Нельзя уклоняться от ответственности, объясняя это необходимостью, — продолжал говорить голос за дверью.

— А разве все мы не руководствуемся необходимостью, Полгара? — отвечал незнакомый голос, в котором чувствовались усталость и грусть. — Я не безупречен, но разве мое отступничество не было предопределено? С самого начала времен мир был разделен, и теперь два Предначертания сблизились и вот-вот должны соединиться. Кто может сказать, что сделанное мною не было крайне важно для этой встречи?

— Это отговорка, Зидар, — сказала тетя Пол.

— Что она делает здесь? — прошептал Гарион Белгарату.

— Предполагалось, что она появится, — прошептал в ответ Белгарат со странной ноткой удовольствия в голосе. — Слушай.

— Не думаю, что мы достигнем чего-то, если будем пререкаться, Полгара, — говорил Отступник Зидар. — Каждый из нас верит в правоту того, что он сделал.

Никто из нас никогда не мог убедить другого поменяться точками зрения. Почему бы просто не дать событиям развиваться своим чередом?

— Хорошо, Зидар, — холодно ответила Полгара.

— И что теперь? — выдохнул Силк.

— Там должны быть и другие, — тихо ответил Белгарат. — Давайте убедимся в этом, прежде чем входить.

Железная дверь, перед которой они стояли, не была плотно закрыта, слабый свет проникал через щель у косяка, и поэтому Гарион смог различить серьезное лицо Белгарата.

— Как поживает твой отец? — спросил Зидар безразличным тоном.

— Такой же, как всегда. Ты знаешь, он очень сердит на тебя.

— Полагаю, этого и следовало ожидать.

— Он уже кончил есть, леди Полгара, — услышал Гарион голос Се'Недры. Он пристально посмотрел на Белгарата, но старик приложил палец к губам.

— Расстели для него один из тюфяков, дорогая, — распорядилась тетя Пол, — и укрой каким-нибудь одеялом. Уже очень поздно, и он хочет спать.

— Я это сделаю, — предложил Дерник.

— Хорошо, — выдохнул Белгарат. — Они все здесь.

— А как же они попали сюда?

— Не имею об этом ни малейшего представления, да меня это и не волнует.

Важно, что они здесь.

— Я рад, что тебе удалось спасти его от Ктачика, — сказал Зидар. — Я привязался к нему за те годы, которые мы провели вместе.

— А где ты нашел его? — спросила тетя Пол. — Нам так и не удалось установить, из какой он страны.

— Я не могу точно сказать, — ответил Зидар, и в его голосе послышалось легкое беспокойство. — Может быть, это было в Камааре, или в Тол Хонете, или в каком-нибудь другом городе по ту сторону моря. Подробностей я стараюсь не помнить, если они мне не нужны.

— Постарайся вспомнить, — настаивала она. — Это может быть очень важно.

Зидар вздохнул.

— Если это доставит тебе удовольствие, — сказал он, затем сделал паузу, как бы раздумывая. — Тогда я почему то почувствовал беспокойство, — начал он. — Это было… о, пятьдесят или шестьдесят лет назад. Мои научные исследования меня больше не интересовали, а борьба между разными группами гролимов начала раздражать. Тогда я принялся странствовать, не обращая особого внимания на то, где нахожусь. Я, наверное, в те годы раз шесть пересек и королевства Запада, и королевства энгараков.

Как бы то ни было, однажды я проходил через какой-то город, и в голову мне внезапно пришла мысль. Как все мы знаем, Око уничтожит всякого, кто дотронется до него с малейшей недоброй мыслью, но что будет, если им окажется тот, кто абсолютно невинен? Я был поражен простотой этой мысли. На улице, где я стоял, толпился народ, а мне требовалась тишина, чтобы обдумать эту замечательную идею. Почему-то я свернул за угол в какую-то тихую аллею, а там оказался ребенок — как будто он поджидал меня. В то время ему на вид было годика два — он умел ходить, но не более того. Я протянул к нему руку и сказал: «У меня для тебя есть миссия, малыш». Он подошел ко мне и повторил слово «миссия». Это — единственное слово, которое я когда-либо слышал от него.

— А что сделало Око, когда он впервые коснулся его? — спросила тетя Пол.

— Оно замерцало. Было такое ощущение, что каким то необыкновенным образом Око узнало его, и казалось, что-то свершилось между ними, что-то передалось от одного к другому, когда мальчик возложил на него свою руку. — Зидар вздохнул. — Нет, Полгара, я не знаю, кто этот ребенок или откуда он. Я знаю лишь, что он может быть иллюзией, обманом чувств. Мысль о том, чтобы использовать его, пришла мне столь внезапно, что иногда я задаюсь вопросом, а не была ли она мне внушена. И вполне возможно, что не я нашел его, а он нашел меня. — И Зидар опять умолк.

За железной дверью наступила долгая пауза.

— Почему, Зидар? — спокойно спросила тетя Пол. — Почему ты предал нашего учителя? — В ее голосе прозвучали странные нотки сочувствия.

— Чтобы спасти Око, — грустно ответил Зидар. — По крайней мере поначалу в этом и заключалась вся моя идея. С того самого момента, как я впервые увидел его, я стал принадлежать ему. После того как Торак забрал его у нашего учителя, Белгарат и другие начали строить планы, как силой вернуть Око, но я знал, что если сам Олдур не протянет им свою руку, чтобы нанести прямой удар по Тораку, то их постигнет неудача, — а Олдур не станет этого делать. И я пришел к заключению, что там, где сила обречена на поражение, может победить хитрость. Я подумал, что, притворяясь преданным Тораку, я смогу завоевать его доверие и выкрасть у него Око.

— И что же произошло, Зидар? — Вопрос был поставлен напрямую.

Настала еще одна долгая, тягостная пауза.

— Ох, Полгара! — Слова Зидара звучали сквозь подавляемые рыдания. — Ты не можешь себе этого представить! Я был так уверен в себе… с такой определенностью полагал, что смогу сохранить какую то часть своего разума свободной от власти Торака… Но я ошибся… ошибся… Его разум и воля подавили меня. Он взял меня целиком в свои руки и сокрушил все мое сопротивление. Одно только его прикосновение, Полгара! — В голосе Зидара теперь звучал ужас. — Он проникает до глубин души. Я знаю, что собой представляет Торак — отвратительный, непостоянный и злой настолько, что это выходит далеко за рамки этих понятий. Но, когда он призывает меня, я должен идти и делать то, что он приказывает мне… даже если душа моя при этом содрогается. И даже теперь, когда он спит, его кулак сжимает мое сердце. — Снова послышались приглушенные рыдания.

— А разве ты не знал, что противиться богу невозможно? — спросила Полгара тем же сочувственным тоном. — Не сыграла ли здесь свою роль твоя гордость, Зидар? Неужели ты был настолько уверен в своих силах?.. Ты думал, что его можно обмануть, что сумеешь скрыть от него свои намерения?

Зидар вздохнул.

— Может быть, — признался он. — Олдур был добрым. Он никогда не подавлял меня своим разумом, и поэтому я не ожидал того, что сделал со мной Торак. Торак не добрый. Он берет все, что хочет… и если ему нужно при этом сломать твою душу, он сделает это не задумываясь: для него это не имеет никакого значения.

Вы увидите его силу, Полгара. Скоро он проснется и уничтожит Белгариона. Даже райвенский король не сможет противостоять ему. А затем Торак возьмет тебя в невесты… Он всегда говорил, что сделает это. Не сопротивляйся, Полгара.

Убереги себя от страданий. В конце концов ты все равно пойдешь к нему. И пойдешь по доброй воле… и даже страстно желая этого.

За железной дверью внезапно раздался скрежет, а потом быстрый топот ног.

— Дерник! — вскрикнула Полгара. — Нет!!!

— Что там происходит? — спросил Гарион у Белгарата.

— То самое! — выпалил Белгарат. — Открывай дверь.

— Назад, дурак! — закричал Зидар. Внезапно послышались грохот, шум борьбы, звуки опрокидываемой мебели.

— Предупреждаю тебя! — опять крикнул Зидар. — Назад!

Затем раздался резкий звук удара — удара кулаком, который крушил чьи-то кости.

— Зидар! — взревел Белгарат, дергая железную дверь.

И тут в комнате раздался раскат грома.

— Дерник! — завизжала Полгара.

В охватившем его внезапном приступе ярости Белгарат поднял кулак, сконцентрировал в нем всю свою волю и нанес удар по запертой двери. Железную дверь сорвало с петель с такой легкостью, как будто она картонная.

Сводчатый потолок в огромной зале подпирали железные колонны, почерневшие от старости. Гарион одним взглядом охватил все происходящее здесь. Он увидел, что у стены Се'Недра и Миссия в ужасе прижались друг к другу. Тетя Пол стояла, будто пригвожденная к полу, и широко раскрытыми глазами смотрела с каким-то недоверчивым изумлением на неподвижное тело кузнеца Дерника, распростертое на полу. Лицо Дерника приобрело тот смертельно-бледный оттенок, который мог означать только одно. И внезапно на лице Пол отразилось понимание невосполнимой потери.

— Нет! — закричала она. — Мой Дерник, нет! — Она бросилась к Дернику, упала около него на колени и в порыве скорби и отчаяния обняла неподвижное тело.

А потом Гарион впервые увидел Зидара Отступника. Чародей тоже уставился на тело Дерника. На лице его было написано горькое сожаление — сознание того, что он в конце концов сделал то, что навсегда лишило его надежды на искупление.

— Дурень ты, — бормотал он. — Зачем? Зачем ты заставил меня убить тебя?

Именно этого я как раз и не хотел больше всего на свете.

Белгарат, неумолимый, как сама смерть, ворвался через в зал и ринулся к человеку, которого называл когда-то братом.

Зидар отпрянул в испуге.

— Я не собирался этого делать, Белгарат, — произнес он дрожащим голосом и вытянул руки, чтобы отразить натиск Белгарата. — Этот дурак пытался напасть на меня. Он…

— Ты… — заскрипел Белгарат зубами, сжатыми от ненависти. — Ты… ты… — Белгарат лишился дара речи, никакие слова не могли выразить его ярость. Он поднял оба кулака и ударил ими Зидара по лицу. Зидар отступил, но Белгарат вцепился в него, как разъяренная кошка.

Гарион мог ощущать, как то один, то другой выплескивали сгустки воли, но каждый из них, будучи охваченным чувствами столь сильными, что они подавляли мысль, не мог собрать всю свою волю. И поэтому они катались по полу, подобно двум пьяницам в таверне, и наносили друг другу удары. При этом Белгарат был охвачен бешеной ненавистью, а Зидар страхом и отчаянием.

И во власти этого отчаяния Отступник выхватил кинжал из ножен у себя на поясе, а Белгарат обеими руками схватил его запястье и стал колотить им об пол до тех пор, пока кинжал не отлетел в сторону.

Тогда они начали бороться за то, чтобы дотянуться до кинжала. От напряжения их лица исказились ужасными гримасами.

Оказавшись в зале, Гарион машинально выхватил огромный меч из ножен у себя за спиной, но Око и лезвие меча оставались холодными и бесчувственными в руке Гариона, который смотрел на смертельную схватку двух чародеев.

Белгарат уже сжимал горло Зидара, а тот, напрягая силы, отчаянно вырывался из рук старика. Изо рта Белгарата вырвалось рычание дикого зверя, а зубы были оскалены, когда он душил своего старого врага. Словно окончательно потеряв рассудок, Белгарат с огромным трудом поднялся на ноги, таща за собой Зидара.

Одной рукой он сжал горло Отступника, а другой снова начал наносить ему удары.

И между двумя ударами он опустил руку и указал пальцем на камни у себя под ногами. Со страшным скрежетом они разошлись, образуя большую трещину. Камни негодующе застонали, когда трещина стала расширяться. Все еще продолжая борьбу, оба оступились и упали в зиявшую расщелину. С ужасным грохотом она сомкнулась над ними.

Все еще не веря, раскрыв рот, смотрел ошеломленный Гарион на теперь уже едва различимую трещину, сквозь которую провалились два человека.

Се'Недра испустила громкий вопль, от ужаса закрыв лицо руками.

— Сделай же что-нибудь! — закричал Силк, но Гарион смог только посмотреть на него с тупым непониманием.

— Полгара! — в отчаянии обратился Силк к тете Пол. Все еще без сил от внезапного, невыносимого горя, она не могла даже ответить, а продолжала стоять на коленях, обнимая безжизненное тело Дерника, и, рыдая, покачивалась из стороны в сторону.

Из бездны под ними раздался зловещий раскат грома, а за ним последовал и другой. Смертельная схватка продолжалась даже под землей.

Как бы повинуясь чьему-то приказу, глаза Гариона обшаривали альков у дальней стены. В тусклом свете ему удалось различить там очертания тела Кол Торака. Со странной бесчувственностью смотрел Гарион на тело своего врага, машинально подмечая каждую деталь. Он увидел его черные одежды и блестящую маску. А также увидел он и Крэг-Гор, огромный черный меч Торака.

И хотя он не двигался — или не мог двигаться и даже чувствовать, — внутри его тем не менее вспыхнула борьба, может быть, даже более яростная, чем та, которая только что ввергла Белгарата и Зидара в глубины земли. Две силы, которые сначала разошлись, а потом помчались друг на друга по бесконечному коридору времени, в конце концов сошлись внутри его. Событие, которое является окончательным завершением двух Предначертаний, наступило, и первые столкновения случились в разуме Гариона. Быстрые и неуловимые изменения сместили некоторые из его наиболее укоренившихся представлений и восприятий.

Беспокойно зашевелился и Торак, поскольку те же две силы встретились и в нем.

Ужасные вспышки мыслей спящего бога атаковали Гариона, и он ясно увидел, какую ужасную ловушку представляли собой предложения дружбы и любви со стороны Торака. Если бы страх перед их поединком вынудил Гариона уступить, целая половина мироздания померкла бы и исчезла. Более того, предложения Торака подразумевали не любовь, а такое мерзкое, подлое порабощение, которое выходило за рамки всего, что только можно было себе представить.

Но он не уступил. Каким-то образом Гарион избежал всеподавляющей силы разума Торака и целиком отдался в руки того Предначертания, которое и привело его сюда. При полном самоотречении он превратился в инструмент этого Предначертания. И он больше не боялся. С мечом в руках Дитя Света ожидал того момента, когда Предначертание позволит ему схватиться в смертельной схватке с богом Тьмы.

Но вот, когда Силк отчаянно пытался упросить и Гариона, и Полгару предпринять хоть что-нибудь, каменные плиты пола приподнялись и из-под земли появился Белгарат.

Гарион, отрешенный и ошеломленный, увидел, что больше нет того старика, которого он знал когда-то, — старый сказочник-воришка исчез, как исчез даже тот ворчун, который руководил поисками Ока. Их место занял образ Белгарата-чародея, Вечного Человека, светящийся в ауре всей своей мощи.

 

Глава 23

— Где Зидар? — спросила тетя Пол, подымая заплаканное лицо от безжизненного тела Дерника и пристально глядя на отца.

— Я оставил его там, внизу, — угрюмо ответил Белгарат.

— Он мертв?

— Нет.

— Верни его обратно.

— Зачем?

— Чтобы он предстал предо мной. — Глаза ее горели.

Старик покачал головой.

— Нет, Пол, — сказал он. — Ты никогда никого не убивала. Давай, так будет и дальше.

Полгара осторожно положила тело Дерника на пол и встала, ее бледное лицо было искажено скорбью и каким-то безумным желанием.

— Тогда я сама отправлюсь к нему, — заявила она и подняла руки, будто хотела нанести удар по земле у себя под ногами.

— Нет, — сказал Белгарат, вытягивая руку, — ты не пойдешь.

Так они стояли друг против друга, ведя страшную безмолвную борьбу. Во взгляде тети Пол мелькнула досада, чуть ли не злость, на отца. Она опять подняла руку, чтобы обрушить на землю всю силу своей воли, и опять Белгарат вытянул вперед свою.

— Позволь мне, отец.

— Нет.

Она удвоила свои усилия, извиваясь так, будто пыталась освободиться от сдерживавших ее невидимых пут.

— Пусти меня, старик! — крикнула она.

— Нет, не делай этого, Пол. Я не хочу причинять тебе боль.

Она попыталась снова, на этот еще отчаяннее, но опять Белгарат подавил ее волю своей. Лицо его ужесточилось, он стиснул челюсти.

Сделав последнее усилие, она обрушила на возведенный им барьер всю силу своего разума. Но старик тем не менее остался непоколебим, как скала. Наконец плечи ее обмякли, Полгара отвернулась, встала на колени у тела Дерника и снова заплакала.

— Прости, Пол, — нежно сказал он. — Мне никогда не хотелось прибегать к этому. С тобой все в порядке?

— Как ты можешь спрашивать такое? — дрожащим голосом сказала она, заламывая руки над безжизненным телом.

— Я не это имел в виду.

Она отвернулась от него и спрятала лицо в ладони.

— К тому же я думаю, что ты в любом случае не смогла бы добраться до него, — сказал старик. — Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что сделанное одним из нас другой уничтожить не может.

Силк, на лице которого отражалось пережитое им потрясение, спросил тихим голосом:

— А что ты с ним сделал?

— Я тащил его вниз, пока мы не достигли скальной породы, и запечатал его в ней.

— А не может он выйти из-под земли так же, как это сделал ты?

— Нет. Для него это невозможно. Чародейство — это мысль, а ни один человек не может точно повторить мысль другого. Зидар навсегда заключен в скале… или по крайней мере до тех пор, пока я не решу освободить его. — Старик скорбно посмотрел на тело Дерника. — Но не думаю, что сделаю это.

— Он умрет, да? — спросил Силк. Белгарат покачал головой:

— Нет, и это было частью того, что я сделал. Он останется в скале до скончания веков.

— Это же чудовищно, Белгарат! — сказал Силк упавшим голосом.

— Так же, как и это, — мрачно ответил Белгарат, показывая на Дерника.

Гарион мог слышать, что они говорят, и мог ясно видеть их всех, но ему почему-то казалось, что на самом деле они находятся где-то в другом месте. Все, кто был в подземном склепе, оказались где-то вне его сознания. Мысль Гариона сконцентрировалась на одном существе, находящемся здесь, и этим существом был Кол-Торак, его враг.

Стало заметно, как дремлющий бог беспокойно вздрагивает во сне. У Гариона особым образом обострилась чувствительность, отчасти его собственная, отчасти полученная от Ока. Но главным образом обострению всех своих чувств он был обязан тому бесстрастному голосу, который звучал в его голове. И благодаря этой обостренной чувствительности Гарион понял, что является причиной того, что изувеченный бог вздрагивает во сне: на самом деле в полудреме Торак корчится от боли. Раненый человек со временем выздоравливает, и боль постепенно слабеет и исчезает, поскольку рана — это всего лишь часть человеческого существования.

Человек рождается, чтобы время от времени испытывать боль, и поэтому наделен способностью выздоравливать. Бог, напротив, неуязвим, и ему она не нужна, поэтому ее и нет. Так и случилось с Тораком. Огонь, которым Око поразило его, когда Торак воспользовался им, чтобы расколоть землю, все еще жег его плоть. И за все эти долгие века эта боль нисколько не уменьшилась. Под стальной маской лицо бога-Дракона энгараков все еще дымилось, а его выжженный глаз все еще кипел в глазнице. Гарион содрогнулся, ощутив чуть ли не жалость к врагу.

В это время Миссия вырвался из дрожащих рук Се'Недры и пересек выложенный каменными плитами пол. Его лицо было очень сосредоточенным. Он остановился и положил руку на плечо Дерника. Затем осторожно покачал голову мертвеца из стороны в сторону, как бы пытаясь его разбудить. На лице ребенка отразилось недоумение, когда кузнец не шелохнулся. Он покачал снова, на этот раз сильнее.

— Миссия, — срывающимся голосом, позвала его Се'Недра, — вернись. Здесь мы ничего не можем поделать.

Миссия посмотрел на нее, затем снова на Дерника, потом нежно погладил кузнеца по плечу, вздохнул и вернулся к принцессе. Она внезапно схватила его и заплакала, пряча лицо на его маленькой груди. Теперь он так же нежно погладил ее по рыжим волосам.

Но вот из алькова в дальней стене послышался протяжный, скрежещущий вздох, а затем судорожное дыхание. Гарион пристально посмотрел туда, и рука его сжала холодную рукоять меча. Торак повернул голову — глаза его были открыты. Ужасное пламя горело в левой глазнице маски, когда бог проснулся.

Белгарат затаил дыхание, поскольку Торак поднял обуглившийся обрубок левой руки, как бы пытаясь стряхнуть остатки сна, в то время как правая рука потянулась к массивной рукояти Крэг Гора, его черного меча.

— Гарион! — вскрикнул Белгарат.

Но Гарион, все еще под властью воздействующих на него сил, мог лишь смотреть на просыпавшегося бога. Какая-то часть его сознания пыталась высвободиться, и рука дрожала от напряжения, когда он с трудом поднял меч.

— Нет еще! — прошептал голос.

— Гарион! — На этот раз Белгарат действительно кричал. Затем в порыве отчаяния старый чародей ринулся мимо застывшего юноши, чтобы самому броситься на все еще лежавшего бога Тьмы.

Торак опустил рукоять меча, почти пренебрежительно схватил Белгарата за грудки и поднял сопротивляющегося старика, как малого ребенка. Стальная маска исказилась в безобразной усмешке, когда бог отстранил от себя чародея. Потом, подобно сильному вихрю, вся сила разума Торака обрушилась на Белгарата, разорвала на груди одежду и швырнула через всю комнату. В пальцах Торака что-то блеснуло, и Гарион понял, что это серебряная цепочка от амулета Белгарата.

Амулет всегда был помощником старого чародея и вот теперь оказался в руках его заклятого врага.

Бог Тьмы поднялся со своего ложа, возвышаясь теперь над всеми, с черным мечом Крэг-Гором в руках.

— Гарион! — крикнула Се'Недра. — Сделай же что-нибудь!

Подняв меч, Торак двинулся к упавшему Белгарату. Но тетя Пол вскочила на ноги и бросилась между ними.

Торак медленно опустил меч и улыбнулся своей отвратительной улыбкой.

— Моя невеста, — произнес он скрипучим голосом.

— Нет, Торак! — заявила она.

Он не обратил на ее слова внимания.

— Наконец ты пришла ко мне, Полгара, — торжествовал он, пожирая ее глазами.

— Я пришла посмотреть, как ты будешь умирать.

— Умирать, Полгара? Я? Нет, моя невеста, ты не за этим пришла. Моя воля привела тебя сюда, как это и было предсказано. Иди же ко мне, возлюбленная!

— Нет!

— Нет, Полгара? — Скрипучий голос бога звучал вкрадчиво. — Ты подчинишься мне, моя невеста. Я заставлю тебя склониться перед моей волей. Борьба лишь сделает мою победу еще слаще. В конце концов я буду обладать тобой. Иди же сюда!

И сила его разума настолько подавляла, что Полгара склонилась перед ним, как склоняется дерево при резком порыве ветра.

— Нет! — сказала она, тяжело дыша, закрыла глаза и резко отвернулась.

— Смотри же на меня, Полгара! — приказал он почти мурлыкающим тоном. — Я — твоя судьба! Мы отбросим все, что, как тебе казалось, ты любила когда то, и ты будешь любить только меня. Взгляни же на своего мужа!

Она беспомощно повернула голову и открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

Ненависть и отвращение, казалось, исчезли, и ужасный страх отразился на ее лице.

— Твоя воля сломлена, возлюбленная моя! — сказал он. — Теперь иди ко мне!

Она должна сопротивляться! Смятение сменилось спокойствием, и Гарион наконец понял. Именно это и есть настоящая борьба. Если воля тети Пол ослабнет, все они пропали. Все сводилось к этому!

— Помоги ей! — сказал голос.

— Тетя Пол! — устремил Гарион к ней свою мысль. — Вспомни Дерника! — Он знал, не ведая откуда, что только это могло поддерживать ее. Гарион проникал в ее память, вызывая в ней образы Дерника — сильные руки кузнеца… его серьезные глаза… спокойное звучание голоса… и прежде всего невысказанная любовь к ней этого человека, любовь, которая была средоточием всей жизни Дерника.

Полгара непроизвольно напряглась, всего лишь чуть-чуть, как бы готовясь сделать первый роковой шаг в ответ на всеподавляющий приказ Торака. И как только сделает этот шаг, она погибнет. Но воспоминания Гариона о Дернике обрушились на нее подобно удару. Плечи ее, которые начали уже опускаться в знак поражения, вдруг распрямились, а в глазах опять зажглась воля к сопротивлению.

— Нет! — сказала она жадно поджидавшему ее богу. — Никогда я не сделаю этого!

Лицо Торака застыло. Глаза его вспыхнули, когда он обрушил на чародейку всю сокрушительную мощь своей воли, но она твердо противостояла всему, что он делал, цепляясь за воспоминания о Дернике как за что-то столь важное, от чего ее не могла оторвать даже воля бога Тьмы.

Лицо Торака исказилось от сознания крушения всех его надежд, когда Торак понял, что она никогда не уступит и что ему навсегда отказано в ее любви. Она победила, и ее победа была как нож, который медленно поворачивают внутри раны.

Ошарашенный, взбешенный, обезумевший от ее теперь уже непоколебимой воли к сопротивлению, Торак поднял лицо и вдруг завыл. Это был пронзительный животный вой — вопль невыносимого отчаяния и крушения всего.

— Тогда умрите оба! — проревел он. — Умри вместе со своим отцом! — И с этими словами он снова поднял свой смертоносный меч.

Не дрогнув смотрела тетя Пол на разъяренного бога.

— Настало время, Белгарион! — прозвучал голос в голове Гариона.

Око, которое оставалось до этого холодным и мертвым, вдруг вспыхнуло ярким пламенем, а меч райвенских королей засветился, и склеп озарило ярко-голубым светом. Гарион устремился вперед, вытянув меч, чтобы принять на него смертельный удар, который уже обрушивался на тетю Пол. Таким образом, словно ударили в огромный колокол, и звон этот продолжительным эхом отразился от железных стен. Меч Торака, отброшенный пылающим клинком, ударился о каменные плиты пола и высек целый сноп искр. Единственный глаз бога широко раскрылся, когда он с первого взгляда узнал райвенского короля, пылающий меч и сверкающее Око Олдура. Гарион понял по этому взгляду, что Торак уже позабыл о тете Пол и что все внимание изувеченного бога теперь сосредоточилось только на нем.

— Итак, ты пришел наконец, Белгарион, — мрачно приветствовал его бог. — Я ожидал твоего прихода с самого начала времен. Твоя судьба ожидает тебя здесь.

Привет тебе, Белгарион, и прощай! — Торак отпрянул назад и нанес сокрушительный удар. Но Гарион, даже не успев подумать, поднял свой меч, и опять склеп огласился звоном сошедшихся клинков.

— Ты всего лишь мальчишка, Белгарион, — сказал Торак. — Разве ты сможешь противостоять могуществу и непобедимой воле бога? Подчинись мне, и я пощажу твою жизнь.

Вся воля бога энгараков была направлена на него. Гарион полностью осознал теперь, сколь тяжела была борьба тети Пол. Он ощущал ужасное давление. Силы юноши истощались, но внезапно из глубины всех минувших веков на него обрушился хор голосов, выкрикивавших одно единственное слово: «НЕТ!» Все предшествовавшие жизни сосредоточились в одном этом мгновении, и теперь эти жизни влились в него. Хотя он один держал в руке меч Райве Железной Хватки, Белгарион Райвенский не был одинок, и воля Торака не могла сломить его.

Одним движением, в котором соединились вызов и отказ подчиниться, Гарион опять поднял свой пылающий меч.

— Тогда да будет так! — взревел Торак. — Смерть, Белгарион!

Сначала это показалось игрой мерцающего света, который озарял гробницу, но не успела мелькнуть эта мысль, как Гарион увидел, что Торак действительно начал расти, раздаваясь во все стороны. Со страшным тоскливым звуком он прорвал заржавленную железную крышу своего склепа и устремился вверх.

И опять, не задумавшись даже на мгновение о том, как это сделать, Гарион тоже стал увеличиваться в объеме и тоже пробил потолок, раздвигая плечами древние развалины.

И вот на открытом воздухе, под вечной тучей, закрывающей небо, среди покрытых плесенью руин Города Ночи встретились лицом к лицу два противника-колосса.

— Все условия выполнены, — проговорил бесстрастный голос устами Гариона.

— По-видимому, так, — произнес другой, лишенный всяких эмоций голос, говоривший стальными устами Торака.

— Хочешь ли вовлечь в это дело других? — сказал голос, исходивший от Гариона.

— Едва ли это необходимо. Эти двое сами способны сделать то, что им предопределено.

— Тогда пусть все здесь и решится.

— Согласен.

При этих словах Гарион почувствовал, что невидимые путы спали с него.

Торак, также освобожденный, поднял Крэг Гор и зарычал от ненависти сквозь плотно сжатые зубы.

Битва была страшной. Скалы шатались от неимоверной силы ударов. Меч райвенского короля плясал в голубом пламени, а Крэг-Гор, клинок Торака, при каждом ударе сгущал вокруг себя тьму. Без мысли, без чувств, ведомые только слепой ненавистью, Гарион и Торак наносили и парировали удары, сокрушая все вокруг себя. Над разрушенным городом пронзительно свистел ветер, сверкали молнии, земля качалась под огромной тяжестью гигантов. Гролимы, устрашенные битвой колоссов, разгоревшейся внезапно рядом с ними, бежали, вопя от ужаса.

Удары Гариона были направлены на обожженный бок Торака, и бог Тьмы отступал от огня Ока при каждом ударе пылающего меча, но и тень Крэг-Гора смертельным холодом пронизывала Гариона всякий раз, когда мелькала над ним.

Силы их оказались более равными, чем это мог к представить себе Гарион.

Преимущество Торака исчезло, когда оба они стали необъятно огромными, а неопытность Гариона уравновешивалась увечностью Торака.

Но Гариона подвела неровность почвы. Отступая под внезапным шквалом тяжелых ударов, он почувствовал, что наступил на груду камней, которые рассыпались и покатились под его ногами. И, несмотря на все попытки сохранить равновесие, Гарион упал.

Единственный глаз Торака торжествующе сверкнул, когда он замахнулся Крэг-Гором. Но Гарион, схватив свой меч обеими руками, поднял его пылающий клинок навстречу удару. Мечи сошлись, на Гариона обрушился целый водопад искр.

Торак опять занес Крэг-Гор, но на его стальном лице промелькнуло какое то странное желание.

— Уступи! — прорычал он.

Гарион смотрел на возвышающуюся перед ним исполинскую фигуру, и мысли его обгоняли друг друга.

— У меня нет желания убивать тебя, мальчик, — сказал ему Торак почти ласково. — Уступи, и я подарю тебе жизнь.

И тут Гарион понял. Его враг пытался не убить его, он всеми силами старался заставить его уступить, подчиниться ему. Тораком руководило стремление к власти! Именно в этом и заключался весь смысл борьбы между ними!

— Отбрось свой меч, Дитя Света, и склонись передо мною, — приказал бог, и все силы его разума обрушились на Гариона.

— Я не стану этого делать, — выкрикнул, тяжело дыша, Гарион, изо всех сил сопротивляясь этому страшному принуждению. — Ты можешь убить меня, но я не уступлю!

Лицо Торака снова исказилось, как будто от отказа Гариона его вечная мука еще больше усилилась.

— Но ты должен! — Торак почти рыдал. — Ты же бессилен передо мною!

Подчинись мне!

— Нет! — крикнул Гарион и, воспользовавшись замешательством Торака, который получил отказ, выкатился из под тени Крэг Тора и вскочил на ноги.

Теперь все стало ясно, и теперь он наконец знал, как победить.

— Слушай же меня, изувеченный и презираемый бог! — процедил сквозь зубы Гарион. — Ты — ничто. Твой народ боится, но не любит тебя. Ты пытался обманом заставить меня полюбить тебя, ты старался заставить тетю Пол полюбить тебя, но я отказываюсь от тебя так же, как сделала это она. Ты — бог, но ты — ничтожество. Во всей Вселенной нет ни одного человека, ни одного существа, которое любило бы тебя. Ты одинок и опустошен, и даже если убьешь меня, все равно победителем окажусь я. Нелюбимый и презираемый, ты будешь выть над своей ничтожной жизнью до скончания веков.

Слова Гариона подобно ударам разили изувеченного бога, а Око, как бы реагируя на эти слова, сверкало по-новому, и этим новым была ненависть, хлеставшая бога Дракона энгараков, словно бич. Это и был тот ИСХОД которого с самого начала времен ожидала Вселенная. И именно поэтому Гарион явился сюда, в Ктол Мишрак, — но не для того, чтобы сразиться с Тораком, а чтобы отвергнуть его.

С диким воем ярости и муки Дитя Тьмы поднял Крэг Тор над головой и снова бросился на райвенского короля. Гарион не сделал попытки отвести удар, а, держа рукоять меча обеими руками и выставив вперед клинок, ринулся на нападавшего противника.

Все произошло просто и легко. Когда меч райвенского короля коснулся внезапно напрягшегося тела бога, мощь Ока рванула вперед пылающий клинок, и он вошел в грудь Торака.

Рука Торака разжалась, и Крэг-Гор, теперь уже безвредный, выпал из нее.

Торак открыл рот, что бы закричать, но вместо крови из него хлынуло голубое пламя. Торак сорвал блестящую стальную маску, открыв тем самым изувеченное лицо, которое скрывалось под ней. Из глаз его текли слезы, но слезы эти тоже были пламенем, поскольку погрузившийся в грудь Торака меч райвенского короля наполнил бога своим огнем.

Торак отпрянул, и меч выскользнул из его тела. Но пламя, которое клинок разжег в нем, не исчезло. Оно вырывалось из зияющей в груди раны, стекало по пальцам, образуя вокруг него пылающие лужи посреди камней.

Изуродованное лицо Торака, по которому все еще текли огненные слезы, было искажено страданием. Он посмотрел на тяжело нависшее небо и простер к нему руки. В смертельной муке поверженный бог закричал небесам: «Мать!» — и его голос эхом отозвался от самых дальних звезд.

Так он постоял, застыв, с руками, поднятыми в последней мольбе, затем покачнулся и упал к ногам Гариона.

На миг наступило полное молчание. Затем ужасный вопль сорвался с безжизненных губ Торака и устремился в невообразимые дали. Это исчезало темное Предначертание, унося с собой и черную тень Крэг-Гора.

Опять наступила тишина. Проносившиеся над головой облака прекратили свою безумную пляску, лохмотья страшной тучи исчезли, и появились звезды. Вся Вселенная содрогнулась — и замерла. Наступило мгновение абсолютной темноты: повсюду исчез свет, и прекратилось всякое движение. В это время все, что существовало, существует и будет существовать, внезапно устремилось в русло одного Предначертания.

Там, где всегда было два пути, теперь остался только один.

А потом, сначала слабо, а затем все сильнее, стал дуть ветер, унося гнилостное зловоние Города Ночи, а выглянувшие звезды засверкали, как драгоценные камни на бархате ночи. И когда снова появился свет, Гарион стоял, обессиленный, над телом бога, которого он только что убил. В руке у него все еще полыхал голубым пламенем меч, а Око торжествовало в глубинах его разума. Он смутно понимал, что в тот страшный момент, когда пропал весь свет, они с Тораком обрели свой прежний облик, но Гарион слишком устал, чтобы удивляться этому.

Неподалеку от разбитой гробницы появился Белгарат, дрожащий и потрясенный.

В руке он крепко сжимал разорванную цепочку своего медальона. На секунду он остановился, чтобы посмотреть на поверженного бога.

В руинах все еще свистел ветер, а где-то далеко в ночи гончие Торака выли унылую погребальную песнь своему поверженному господину.

Белгарат расправил плечи, а потом жестом, напоминающим тот, который в момент смерти сделал Торак, простер свои руки к небу.

— Повелитель! — крикнул он громогласно. — Свершилось!

 

Глава 24

Все окончилось, но в своей победе Гарион чувствовал привкус горечи.

Человеку нелегко убивать бога, каким бы коварным и злым он ни был. И поэтому Белгарион Райвенский с грустью стоял над телом своего врага, в то время как ветер, дыша слабым запахом приближавшегося рассвета, омывал покрытые плесенью руины Города Ночи.

— Сожалеешь, Гарион? — тихо спросил Белгарат, положив руку на плечо своего внука.

— Нет, дедушка, — вздохнув, ответил Гарион. — Полагаю, что нет. Это нужно было сделать, разве не так?

Белгарат мрачно кивнул.

— Но он был таким одиноким. Я отнял у него все, перед тем как убить. Мне нечем гордиться.

— Как ты говоришь, это и нужно было сделать. Только так ты мог сокрушить его.

— Хотел бы я оставить ему хоть что-нибудь.

Со стороны разрушенной железной башни появилась маленькая скорбная процессия. Тетя Пол, Силк и Се'Недра несли тело кузнеца Дерника, а рядом с ними грустно шел Миссия.

Почти невыносимое горе обрушилось на Гариона. Дерник, его самый старый друг, погиб во время того огромного внутреннего переворота, который свершался в душе Гариона перед его схваткой с Тораком, и Гарион даже не мог оплакать его.

— Как ты понимаешь, это было необходимо, — грустно сказал Белгарат.

— Почему? Почему Дерник должен был умереть, дедушка? — Голос Гариона срывался от отчаяния, а в глазах его стояли слезы.

— Потому что его смерть дала твоей тете Пол силы сопротивляться Тораку. В Предначертании всегда было одно белое пятно — возможность того, что Пол уступит. А Торак нуждался в любви хотя бы одного человека. Это могло сделать его непобедимым.

— И что бы случилось, если бы она пошла к нему?

— Ты проиграл бы битву. Вот почему Дерник должен был умереть. — Старик грустно вздохнул. — Хотел бы я, чтобы все случилось по-другому, но этого нельзя было избежать.

Тело Дерника вынесли из разрушенной гробницы и осторожно положили на землю. Печальная Се'Недра присоединилась к Белгарату и Гариону. Не произнося ни слова, хрупкая девушка вложила свою руку в руку Гариона, и теперь все трое тихо стояли, наблюдая, как тетя Пол, уже без слез, нежно уложила руки Дерника по бокам и потом накрыла его своим плащом. Затем Полгара села на землю, взяла в ладони его голову, почти рассеянно погладила волосы и в немой печали склонилась над ним.

— Не могу, — всхлипнула Се'Недра и, уткнувшись в плечо Гариона, разрыдалась.

И вот там, где раньше была одна тьма, возник свет. Гарион увидел, как рваную тучу пронзил луч сверкающего голубого света. И когда этот луч достиг земли, все руины, казалось, начали купаться в его ярком сиянии. И к этому лучу, который подобно огромной, раскаленной добела колонне простерся к земле с ночного неба, присоединились другие лучи — красного, желтого, зеленого и других оттенков, которые Гарион не смог бы даже назвать. Подобно радуге при грозовой туче, огромные столпы света выстроились в ряд у распростертого тела Торака. И Гарион, еще неясно, ощутил, что в центре каждого стоит сверкающая фигура. Это вернулись боги, чтобы скорбеть по ушедшему брату. Гарион узнал Олдура, а потом и остальных. Мара еще плакал, а Исса с погасшими глазами, казалось, извивался подобно змее в сияющем столпе бледно-зеленого света. Лицо Недры было хитрым, а Чолдана — гордым. Белокурый Белар, бог олорнов, выглядел как дерзкий плут, хотя лицо его, так же как и лица его братьев, было скорбным из-за смерти Торака.

Боги вернулись на землю, озаренные светом и сопровождаемые чудесной музыкой.

Мертвенный воздух Ктол Мишрака внезапно ожил, потому что каждый столп света издавал свою ноту, и эти ноты слились в такой мелодичной гармонии, что она, казалось, отвечала на все когда-либо заданные вопросы.

И наконец, как бы присоединяясь в другим, с неба медленно опустился ослепительно белый столп света, в центре которого стоял облаченный в белые одежды Ал, странный бог, которого Гарион видел однажды в Пролге.

Фигура Олдура, все еще охваченная сияющим голубым ореолом, подошла к древнему богу алгосов.

— Отец, — с грустью сказал Олдур, — наш брат, твой сын Торак, убит.

Ослепительно белая фигура Ала, отца других богов, подошла по усыпанной обломками земле к безмолвному телу Торака.

— Я сделал все, чтобы убедить тебя уйти с этого пути, сын мой, — мягко сказал он, и единственная слеза стекла по его щеке. Затем он повернулся к Олдуру. — Подыми тело брата своего, сын мой, и помести его в какое-нибудь более подходящее место. Мне больно смотреть, что он лежит так низко, на земле.

Олдур и присоединившиеся к нему братья подняли тело Торака и положили его на огромную каменную плиту, лежащую среди древних руин, а затем, встав вокруг этого ложа, стали оплакивать кончину бога-Дракона энгараков.

Как всегда, бесстрашно, и, казалось, даже, не понимая, что светящиеся существа, которые сошли с небес, не люди, Миссия совершенно спокойно подошел к сверкающей фигуре Ала. Он протянул свою маленькую руку и настойчиво начал теребить одеяние бога.

— Отец, — сказал он. Ал посмотрел вниз.

— Отец, — повторил Миссия, вероятно, запомнив слово, сказанное Олдуром, который тем самым раскрыл тайну, кем в действительности был бог алгосов. — Отец, — снова сказал малыш. Затем повернулся и показал на неподвижное тело Дерника. — Миссия! — Каким то странным образом это звучало скорее как приказ, чем просьба.

Лицо Ала стало строгим.

— Это невозможно, дитя, — ответил он.

— Отец, — настаивал малыш. — Миссия. Ал вопросительно посмотрел на Гариона, и в этом взгляде читалась неуверенность.

— Просьба ребенка важна, — мрачно сказал он, обращаясь не к Гариону, а к тому сознанию, которое находилось в нем, — и она возлагает на меня обязательства… Но ее выполнение требует пересечения той границы, которую мы не можем переходить.

— Границу нельзя переходить, — ответил бесстрастный голос, говоривший устами Гариона. — Твои сыновья вспыльчивы, Святой Ал, и, однажды нарушив ее, могут поддаться искушению сделать это еще раз, а это, возможно, изменит то, что не должно меняться. Давайте не будем создавать условий, при которых Судьба может еще раз пойти двумя расходящимися путями.

Ал вздохнул.

— Но тем не менее, — сказал голос, — не дашь ли ты и твои сыновья свои силы орудию моей воли, чтобы он мог пересечь эту границу?

Ал был изумлен.

— Так и граница останется неприкосновенной, и твое обязательство выполнено. Иначе это никак не может свершиться.

— Пусть будет, как ты желаешь, — согласился Ал, затем повернулся и обменялся многозначительным взглядом со своим старшим сыном Олдуром.

Олдур, все еще в ореоле голубого света, оторвался от скорбных раздумий о погибшем брате и повернулся к тете Пол, все еще склонявшейся над телом Дерника.

— Успокойся, дочь моя, — сказал он ей. — Его жертва была и ради тебя, и ради всего человечества.

— Это слабое утешение, Повелитель, — ответила она с глазами, полными слез.

— Это был лучший из людей.

— Все люди умирают, дочь моя, как лучшие, так и худшие. В своей жизни ты видела это много раз.

— Да, Повелитель, но это совсем другое дело.

— Что ты имеешь в виду, любезная моя Полгара? — Олдур, казалось, чего-то от нее добивается. Тетя Пол закусила губу.

— Потому что я любила его, Повелитель, — ответила она наконец.

На губах Олдура мелькнула едва заметная улыбка.

— Разве это так трудно сказать сразу, дочь моя?

Полгара не могла ответить и снова склонилась над безжизненным телом Дерника.

— Хотела бы ты, чтобы мы воскресили этого человека, дочь моя? — спросил тогда Олдур. Она подняла голову.

— Это же невозможно, Повелитель, — сказала она. — Пожалуйста, не шутите так над моим горем.

— Давай, однако, будем считать, что это возможно, — ответил Ал. — Хотела бы ты, чтобы мы воскресили его?

— Всем сердцем, Повелитель.

— А зачем? Ради какой цели стоит просить о его воскрешении?

Она опять прикусила губу.

— Он станет моим мужем, Повелитель, — выпалила она наконец, и в голосе ее слышался вызов.

— И это тоже было так трудно сказать? Однако уверена ли ты, что эта твоя любовь не вызвана горем и что, как только этот добрый человек будет воскрешен, ты не отвернешься от него? Ведь он, ты должна признать это, весьма зауряден.

— Дерник никогда не был заурядным, — сказала она с неожиданной пылкостью.

— Он самый лучший и самый храбрый человек в мире.

— Я не хочу проявлять к нему неуважение, Полгара, но ведь у него нет никаких особых способностей. В нем нет силы Воли и силы Слова.

— Разве это так важно, Повелитель?

— Супружество должно быть единением равных, дочь моя. Как же может этот добрый, храбрый человек быть тебе мужем, пока у тебя остается твоя сила?

Она беспомощно посмотрела на него.

— Могла бы ты, Полгара, пожертвовать собой? Стать ему равной? С такими же способностями, как у него?

Она посмотрела на него, поколебалась, а затем сказала одно только слово:

— Да.

Гарион был потрясен — и не столько согласием тети Пол, сколько требованием Олдура. Сила чародейки была основой и средоточием всего ее существования.

Отнять ее значило бы оставить тетю Пол ни с чем. Кем же она будет тогда? Сможет ли она вообще жить? Это слишком жестокая цена, а ведь Гарион верил, что Олдур — добрый бог.

— Я приму эту жертву, Полгара, — говорил Олдур. — Я переговорю с моим отцом и братьями. По веским причинам мы сами отказались от воскрешения умерших, и поэтому мы все должны дать согласие на это, прежде чем кто-то из нас попытается нарушить сложившееся положение вещей. — И Олдур вернулся к скорбной группе, стоящей у смертного ложа Торака.

— Как он только мог сделать это? — спросил Гарион у деда, все еще обнимая Се'Недру.

— Что сделать?

— Попросить ее отказаться от своей силы. Это убьет ее.

— Она много сильнее, чем ты думаешь, Гарион, — заверил его Белгарат, — а доводы Олдура разумны. Ни одно супружество не выдержит такого неравенства.

Среди светящихся богов раздался сердитый голос.

— Нет! — Это был Мара, скорбящий бог марагов, которых больше не существовало. — Почему должен быть воскрешен один человек, когда все мои дети убиты и лежат холодные и мертвые? Разве Олдур услышал мои мольбы? Пришел ли он ко мне на помощь, когда умирали мои дети? Я не соглашусь!

— Я и не рассчитывал на это, — пробормотал Белгарат. — Пора мне принять меры, пока дело не зашло слишком далеко. — Он пересек заваленную обломками площадку и почтительно поклонился. — Извините, что вмешиваюсь, — сказал он, — но не примет ли брат моего Учителя в качестве подарка за помощь в воскрешении Дерника женщину из племени марагов?

Слезы Мары, которые всегда текли из его глаз, внезапно высохли, а на лице появилось выражение недоверия.

— Женщину из племени марагов? — резко спросил он. — Но их больше нет. Я бы почувствовал сердцем, если бы хоть кто-нибудь из моих детей выжил в Марагоре.

— Ну конечно, бог Мара, — быстро согласился Белгарат. — Но что вы скажете о тех немногих, которые были вывезены из Марагора и проданы в вечное рабство?

— Так ты знаешь хотя бы одного из них, Белгарат? — Мара задал этот вопрос со всем пылом отчаяния.

Старик кивнул.

— Мы нашли ее в казематах для рабов под Рэк Ктолом, бог Мара. Имя ее Таиба. Она только одна, но раса может быть восстановлена с помощью одной такой женщины — особенно если за ней будет присматривать любящий бог.

— Где же Таиба, моя дочь?

— На попечении Релга, одного из алгосов, — ответил Белгарат. — Кажется, они весьма привязались друг к другу, — вкрадчиво добавил он.

Мара задумчиво посмотрел на него.

— Раса не может быть восстановлена с помощью одной только женщины, — сказал он, — даже заботами любящего бога. Для этого требуются двое. — Он повернулся к Алу. — Не отдашь ли ты мне этого алгоса, отец? Он станет прародителем моего народа.

Ал окинул Белгарата проницательным взглядом.

— Ты знаешь, что у Релга есть другая обязанность, которую он должен исполнять, — заметил он.

Выражение лица Белгарата стало почти веселым.

— Уверен, что Горим и я сумеем это уладить, Святейший, — заявил он в высшей степени самоуверенно.

— А не забываешь ли ты кое-что, Белгарат? — робко спросил Силк, как бы не желая вмешиваться в это дело. — У Релга есть одна маленькая проблема, помнишь?

Белгарат сурово посмотрел на драснийца.

— Я думал, что мне надлежало упомянуть об этом, — невинно сказал Силк.

Мара пристально посмотрел на обоих.

— В чем дело?

— Небольшое затруднение, бог Мара, — быстро ответил Белгарат. — Уверен, что Таиба сможет разрешить его. Я полностью доверяю ей по этой части.

— Мне нужно знать всю правду, — твердо сказал Мара.

Белгарат вздохнул и бросил на Силка еще один свирепый взгляд.

— Релг — фанатик, бог Мара, — объяснил он. — По религиозным причинам он избегает некоторых… э… форм контактов между людьми.

— Отцовство его судьба, — сказал Ал. — От него родится особый ребенок. Я объясню ему это. Он послушный человек и ради меня преодолеет свои заблуждения.

— Значит, ты отдашь его мне, отец? — нетерпеливо спросил Мара.

— Он твой, но с одним условием, о котором мы поговорим позже.

— Давайте тогда посмотрим на этого отважного сендара, — сказал Мара, и все следы недавних слез теперь исчезли с его лица.

— Белгарион, — произнес голос в голове Гариона.

— Что?

— Воскрешение твоего друга теперь в твоих руках.

— Моих? Почему моих?

— Неужели ты всегда будешь это спрашивать? Ты хочешь, чтобы Дернику вернули жизнь?

— Конечно, но я не могу этого сделать. Я не знал бы даже, с чего начать.

— Ты делал это раньше. Помнишь жеребенка в пещере богов?

Гарион почти позабыл об этом.

— Ты — мое орудие, Белгарион. Я могу удерживать тебя от ошибок, по крайней мере большую часть времени. Просто расслабься, а я покажу тебе, что делать.

Но Гарион уже начал действовать. Он опустил руку с плеча Се'Недры и, все еще держа меч в другой руке, медленно пошел к тете Пол и телу Дерника. Она сидела, обхватив руками голову мертвеца. Взглянув в ее глаза, Гарион встал на колени рядом с телом.

— Ради меня, Гарион, — пробормотала она.

— Если смогу, тетя Пол, — ответил он. Затем, не зная почему, положил на землю меч райвенского короля и взялся за Око, помещенное в рукояти. Око выскользнуло из нее и легло ему в ладонь. Улыбнувшись, Миссия подошел с другой стороны и тоже встал на колени, взяв в свои руки безжизненную руку Дерника.

Держа Око обеими руками, Гарион потянулся и положил его на грудь мертвеца. Он едва ли отдавал себе отчет в том, что вокруг собрались боги, соединив руки ладонь к ладони и образовав неразрывный круг. Яркий свет начал пульсировать внутри этого круга, и, будто отвечая на это, Око заблестело в его руках.

Снова перед ним, как он видел это однажды, выросла глухая стена, еще черная, непроницаемая и безмолвная. Как и тогда, в пещере богов, Гарион прикоснулся к самой сущности смерти, стремясь проникнуть в нее и вернуть своего друга обратно в мир живых.

Но на этот раз все происходило иначе. Жеребенок, которого он вернул к жизни, никогда не жил вне тела своей матери. Смерть его была столь же непродолжительной, как и жизнь, и преграда между ними была незначительной.

Дерник, однако, был взрослым человеком, и его смерть, как и его Жизнь, была гораздо более долгой. Гарион напрягся, приложив все свои силы. Он мог также чувствовать громадную силу объединенной воли богов, присоединившихся к нему в его безмолвной борьбе, но барьер не поддавался.

— Воспользуйся Оком! — велел голос.

На этот раз Гарион сосредоточил все силы, свои собственные и силы богов, на круглом камне, который он держал в руках. Тот замерцал, засветился, затем замерцал снова.

— Помоги же мне! — Это приказывал уже Гарион.

И как бы внезапно поняв, Око озарилось яркой вспышкой радужного света.

Барьер стал слабеть.

Подошел Миссия и с легкой одобрительной улыбкой положил руку на сверкавшее Око.

Барьер сломался. Грудь Дерника дрогнула, и он кашлянул.

С выражением почтительности на своих неземных лицах боги отошли. Тетя Пол закричала от внезапного облегчения, обняла Дерника и прижала к себе.

— Миссия, — сказал ребенок Гариону с ноткой какого-то особого удовлетворения. Гарион поднялся, смертельно усталый, и, пошатываясь, отошел в сторону.

— С тобой все в порядке? — спросила Се'Недра, беря его руку и кладя себе на плечо.

Он кивнул, хотя колени его чуть ли не подгибались.

— Обопрись на меня, — сказала она. Он хотел запротестовать, но Се'Недра прижала палец к его губам.

— Не спорь, Гарион, — сказала она. — Ты же знаешь, что я люблю тебя и что тебе придется опираться на меня всю оставшуюся жизнь, так что можешь начать привыкать к этой мысли.

— Я думаю, что жизнь моя теперь изменится, Повелитель, — говорил в это время Белгарат Олдуру. — В ней всегда была Пол, готовая прийти по первому моему зову, — возможно, без особой охоты, — но она приходила всегда. Теперь у нее будут другие заботы. — Он вздохнул. — Полагаю, что все наши дети растут и когда-нибудь вступают в брак.

— Этого пока не случилось с тобой, сын мой, — сказал Олдур.

Белгарат усмехнулся.

— Мне никогда ничего не удавалось скрыть от вас, Повелитель, — сказал он, но затем лицо его снова стало серьезным. — К Полгаре я порой относился как к сыну, — сказал он Олдуру, — но, вероятно, пришло время позволить ей быть просто женщиной. Я слишком долго отказывал ей в этом.

— Кажется, это самое лучшее и для тебя, сын мой, — сказал Олдур. — А теперь, прошу тебя, отойди немного и оставь нас с нашим горем. — Он посмотрел на тело Торака, лежавшее на каменном ложе, а потом на Гариона. — У меня для тебя есть еще только одно задание, Белгарион, — сказал он. — Возьми Око и положи его на грудь брата моего.

— Да, Повелитель, — немедленно ответил Гарион. Он подошел к ложу, стараясь не смотреть на опаленное и искаженное лицо мертвого бога, протянул руку и возложил круглый голубой камень на неподвижную грудь Кол-Торака. Когда он отступил, маленькая принцесса обняла его за талию. Это не было неприятным, но у Гариона мелькнула мысль, что если она будет настаивать на таких тесных объятиях всю остальную их жизнь, то будут возникать неудобные ситуации.

Боги снова образовали свой круг, и Око опять начало сверкать. Постепенно обожженное лицо стало меняться, его уродство исчезать. Ореол света вокруг богов усилился, блеск Ока стал нестерпимым. В последний раз увидел Гарион лицо Торака — оно было мирным, спокойным, чистым. Это было прекрасное лицо, но тем не менее — мертвое.

А затем свет стал таким ярким, что Гарион не смог смотреть. Когда же он ослабел и Гарион опять взглянул на ложе смерти, и боги, и тело Торака исчезли.

Осталось только Око, которое, слабо мерцая, лежало на голом камне.

Так же уверенно Миссия снова подошел к ложу. Встав на цыпочки, он потянулся, чтобы взять светящийся камень Затем он принес его Гариону.

— Миссия, Белгарион, — твердо сказал он, и когда Око переходило из рук в руки, Гарион почувствовал нечто совершенно иное, что он прежде никогда не чувствовал.

Маленькая группа людей, которых объединяло очень многое, в молчании собралась вокруг тети Пол и Дерника. Небо на востоке начало светлеть, и розовый свет восхода коснулся немногих облаков, которые остались от тучи, скрывавшей Ктол Мишрак. События этой ужасной ночи оставили след в душе каждого, но теперь ночь почти кончилась, и они стояли вместе, не разговаривая, созерцая восход солнца.

Буря, которая неистовствовала этой долгой ночью, прошла. В течение бесчисленных веков мир был расколот, но теперь все снова стало единым целым.

Если была такая вещь, как начало, то она и была началом. Так оно и было, когда взошло солнце первого дня.