Глава 1

Новости приходят в Эдономею

Майя проснулся от прикосновения к плечу холодных пальцев. В темноте над ним стоял его двоюродный брат.

— Кузен? Что… — Он сел в постели, потирая глаза. — Который час?

— Вставай! — Прорычал Сетерис. — Быстро!

Не до конца проснувшийся Майя покорно выбрался из постели.

— Что случилось? Пожар?

— Одевайся. Вот твои вещи. — Сетерис сгреб со стула вчерашнюю одежду и швырнул ее Майе.

Тот отбросил ее и начал поспешно дергать завязки ночной рубашки. Сетерис раздраженно зашипел и наклонился поднять одежду.

— Посланник от двора. По твою душу.

— Письмо от моего отца?

— А разве я не так сказал? Милосердные богини, малыш, ты что, разучился одеваться? Вот!

Он дернул рубашку, не беспокоясь, что вместе со шнурками может оборвать и уши Майи, и снова сунул ему в руки ворох одежды. Майя начал поспешно натягивать на себя штаны, рубашку и куртку, сознавая, что все его вещи помяты и несвежи, но опасаясь вызвать новый приступ гнева Сетериса. Кузен мрачно смотрел на него, высоко подняв свечу в руке и насторожив уши. Майя никак не мог разыскать чулки, но Сетерис не дал ему времени на поиски.

— Идем! — Приказал он, как только Майя застегнул куртку, и мальчик пошлепал за ним босиком, успев заметить, что несмотря на безупречный внешний вид кузена и полный порядок в его костюме, лицо Сетериса пылает от волнения. Возможно, посланник Императора не застал Сетериса врасплох только потому, что тот засиделся допоздна в обществе графина метеглина и еще не успел добраться до постели. Оставалось только надеяться, что вино не помешает кузену продемонстрировать отполированное годами службы совершенство придворных манер.

Майя нервно провел рукой по волосам, пальцы запутались в узлах тяжелых кудрей. Уже не в первый раз посланник отца застанет его неопрятным, как чучело на огороде, но это не помешало воображению нарисовать перед внутренним взором унылую картину: «Итак, скажите, пожалуйста, как выглядит наш сын?».

Впрочем, напомнил он себе, отец никогда не присылал людей только для того, чтобы поинтересоваться жизнью сына, и постарался как можно выше держать подбородок и уши, следуя за Сетерисом в маленькую и бедно обставленную приемную.

Посланник был всего на год или два старше Майи, но безупречно изящен и элегантен в своем дорожном костюме из серой замши. Опять же, в отличие от Майи он явно был чистокровным эльфом с молочно-белыми волосами и глазами цвета дождя. Он перевел взгляд с Сетериса на Майю и произнес:

— Вы эрцгерцог Майя Драхар, единственный сын Варенечибела Четвертого и Ченело Драхаран?

— Да, — подтвердил сбитый с толку Майя.

Его недоумение усилилось еще больше, когда посланник грациозно и с достоинством опустился на вытертый ковер и совершил полный придворный поклон.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал он.

— Ох, поднимитесь на ноги и перестаньте болтать, — нетерпеливо перебил его Сетерис. — Как мы поняли, у вас есть письмо от отца эрцгерцога.

— Тогда вы не совсем понимаете, что здесь происходит, — сказал посланник, поднимаясь с ковра, изящный, словно кошка. — Мы доставили сообщение от императорского двора в Унтеленейсе.

Майя поспешно вмешался, чтобы предотвратить готовый вспыхнуть скандал:

— Пожалуйста, объясните.

— Ваша Светлость, — сказал посланник, — вчера утром разбился дирижабль «Мудрость Чохаро». Император Варенечибел Четвертый, принц Немолис, эрцгерцог Нахира и эрцгерцог Кирис находились на борту. Они возвращались со свадьбы князя Че-Атамар.

— И «Мудрость Чохаро» разбился, — медленно повторил Майя.

— Да, Ваше Высочество, — подтвердил эльф. — Никто не выжил.

За время, равное пяти ударам сердца, эти слова так и не обрели смысла. Ничто не имело смысла, ничто… вдруг железные пальцы Сетериса больно сжали плечо, и он очнулся. А потом вся необратимость происходящего предстала перед ним в ясной и безжалостной простоте, и он услышал свой далекий голос:

— Что вызвало крушение?

— Какое это имеет значение? — Спросил Сетерис.

— Не могу сказать, — ответил посланник, подчеркнуто вежливо кланяясь в сторону Майи. — Еще ничего не известно. Но лорд-канцлер послал Свидетелей, и они уже приступили к расследованию.

— Спасибо, — произнес Майя.

Он не сознавал ни того, чувствует ли он что-нибудь, ни того, должен ли что-либо чувствовать вообще, но точно знал, каким будет его следующий вопрос.

— Вы сказали… есть сообщение?

— Да, Ваше Высочество.

Посланник раскрыл лежавший на столике портфель. В нем было всего одно письмо, которое эльф протянул Майе. Сетерис выхватил конверт у него из рук и с треском сломал печать, как будто все еще не верил услышанному.

Он быстро просмотрел бумагу, его хмурое лицо совсем почернело; потом он бросил письмо Майе и стремительно вышел из комнаты. Майя попытался подхватить лист бумаги, плавно опускавшийся на пол.

Предупредив его порыв, посланник ловко опустился на колено, а потом с непроницаемо любезным видом вручил Майе сообщение.

Майя почувствовал, как потеплели его щеки и обмякли кончики ушей, но он уже знал, что не стоит пытаться извиняться за Сетериса и тем более объяснять его поведение. Он полностью сосредоточил свое внимание на письме. Оно было от лорда-канцлера его отца Улериса Чавара:

«В этот час великой печали мы приветствуем эрцгерцога Майю Драхара, наследника императорского престола Этувераца. Зная, какое уважение Ваше Императорское Высочество всегда питали к Вашему покойному отцу и братьям, мы взяли на себя смелость заказать малую свиту для сопровождения Вас на церемонию похорон, которая состоится через три дня, то есть двадцать третьего числа сего месяца. Мы так же послали вести в пять княжеств и сестре Вашего Императорского Высочества в Эшедро. Курьерский офис предоставит в их распоряжение дирижабли, и мы не сомневаемся, что все они поспешат предстать перед двором Унтеленейса без опозданий.

Улерис Чавар

Нам неизвестны пожелания Вашего Императорского Высочества, но мы выражаем готовность помочь в их осуществлении».

С истинной скорбью и непоколебимой верностью,

Майя поднял глаза. Посланник смотрел на него все так же бесстрастно, однако развернутые вперед уши безошибочно выдавали его жгучий интерес.

— Я… мы должны поговорить с нашим двоюродным братом, — сказал он, с непривычки неловко запнувшись при официальном обращении к собеседнику. — Должно быть, ты… то есть, вы устали. Позвольте мне вызвать слугу, дабы удовлетворить ваши потребности.

— Ваша Светлость очень добры, — согласился посланник, и если он и был в курсе, что в Эдономее всего лишь двое слуг, ничем не выдал своей осведомленности.

Майя позвонил, зная, что любопытная Пелхара с нетерпением ждет под дверью возможности выяснить, что же здесь происходит. Хара, который выполнял все работы вне дома, скорее всего, уже спал, и всем домашним было известно, что Хара спал, как мертвый.

Пелхара с настороженными ушами и блестящими от нетерпения глазами ворвалась в комнату.

— Этот господин, — Майя с запоздалым огорчением понял, что не поинтересовался именем посланника, — совершил дальнее путешествие. Пожалуйста, позаботься, чтобы у него было все необходимое. — Он запнулся, размышляя, следует ли сообщить Пелхаре новость, но пробормотал только: — Я буду у своего двоюродного брата. — и вышел.

Под дверью спальни Сетериса лежала полоса неяркого света, внутри слышались нетерпеливые шаги. Пусть он ограничится одним графином, произнес про себя Майя короткую безнадежную молитву и постучал в дверь.

— Кто там?

По крайней мере по голосу кузен казался не пьянее, чем четверть часа назад.

— Это Майя! Можно войти?

Дверь стремительно распахнулась, на пороге стоял Сетерис.

— Ну, что? Тебе тоже не спится, малыш?

— Кузен, — произнес Майя почти шепотом, — что мне делать?

— Что тебе делать? — Фыркнул Сетерис. — Стать Императором, конечно. Ты должен своей монаршей волей править всем Эльфландом, а не скулить у меня под дверью.

— Но я не знаю…

— Недотепа, — похоже Серетис ругался больше по привычке, лицо его было чрезвычайно задумчивым.

— Да, кузен, — покорно согласился Майя.

Через некоторое время взгляд Сетериса снова сосредоточился на мальчике, но теперь в нем не было гнева.

— Ты пришел за советом?

— Да, кузен.

— Входи, — Сетерис отступил назад, и Майя впервые вошел в комнату двоюродного брата.

Спальня выглядела строгой, почти аскетичной — ни памятных безделушек из Унтеленейса, ни дорогих украшений. Сетерис указал Майе на единственный стул, а сам сел на кровать.

— Ты прав, малыш. Волки ждут, чтобы сожрать тебя. Письмо у тебя?

— Да, кузен.

Майя вручил Сетерису письмо, уже порядком помятое и потрепанное. Сетерис снова внимательно прочитал его, на этот раз задумчиво развесив уши. Закончив, он аккуратно сложил бумагу, его длинные белые пальцы медленно разглаживали заломы.

— Он много на себя берет, этот Улерис.

— Что он делает?.. — Внезапно Майя догадался: — Ты знаешь его?

— Мы много лет были врагами, — ответил Сетерис, пожимая плечами. — И я не думаю, что он изменился.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что у него нет причин любить тебя, малыш.

— Он пишет, что верен.

— Да. Но кому именно он верен? Уж точно не тебе, ибо ты всего лишь самый младший и самый нелюбимый из сыновей его умершего господина, который вовсе не желал видеть тебя на троне. Пошевели мозгами, малыш.

— Что ты имеешь в виду?

— Милосердные богини, дайте мне терпения, — Сетерис демонстративно закатил глаза к потолку. — Вот представь себе: ты наследник императора. Что ты должен сделать в первую очередь?

— Кузен, у нас нет времени на загадки.

— А это вовсе не загадка. Это твоя будущая жизнь.

Сетерис плотно сжал губы и уставился на Майю, и через некоторое время до мальчика дошло:

— Коронация!

— Ха! — Сетерис так громко хлопнул в ладоши, что Майя подпрыгнул на стуле. — Точно. Тогда почему, спрашиваю я тебя, Улерис ни словом не обмолвился о твоей коронации?

— Ну, похороны…

— Нет! Ты сейчас рассуждаешь, как ребенок, а не как Император. Мертвые мертвы, они уже никуда не торопятся и могут подождать, и Улерис прекрасно это знает. Есть более насущные вопросы, которые в равной степени касаются и тебя и его.

— Но…

— Думай, малыш, — подбодрил Сетерис, наклоняясь вперед. Его холодные глаза светились задором. — Ты приехал в Унтеленейс на похороны. Что дальше?

— Я попрошу… ой.

— Вот видишь!

— Да.

Кузен преподал Майе короткий и важный урок: обратившись к Чавару с просьбой, он поставит себя в положение просителя, а просителю всегда можно отказать.

— Что же мне делать?

— Ты должен опередить Улериса, — решительно заявил Сетерис. — Ты должен прибыть в Унтеленейс раньше, чем он успеет там закрепиться.

— Но как я смогу?

Дорога до столицы занимала больше недели.

— Дирижабль, — сказал Сетерис, как будто указывая на очевидное решение.

Желудок Майи сжался в комок.

— Я не могу.

— Ты должен. Или будешь, как марионетка, танцевать под дудочку Улериса, а музыку он станет выбирать на свой вкус. И свой девятнадцатый день рождения ты, скорее всего, встретишь мертвым.

Майя склонил голову.

— Да, кузен.

— Дирижабль, который доставил сюда этого голубя мира, отвезет нас в столицу. Они будут ждать его. Теперь иди. Приведи себя в порядок.

— Да, кузен, — сказал Майя, не оспаривая уверенность Сетериса, что он едет ко двору с новым Императором.

 

Глава 2

«Сияние Карадо»

Дирижабль «Сияние Карадо», зловещий, как грозовая туча, висел в предрассветном небе у вершины причальной мачты. Майя не летал на дирижабле с восьмилетнего возраста, когда его доставили в Унтеленейс на похороны матери, и воспоминания о том времени были исполнены самого беспросветного горя. Он вспомнил, как молился Ули, чтобы она позволила умереть и ему тоже.

Экипаж «Сияния» встретил его торжественным молчанием; они знали о гибели «Мудрости Чохаро», и он видел горе и страх на их лицах.

У подножия причальной мачты, когда капитан приветствовал его формальным «Ваше Высочество», Майя неожиданно для самого себя остановился и тихо сказал:

— Мы полностью доверяем вам и вашей команде.

Капитан не сумел скрыть потрясения, Майя встретился с ним глазами и улыбнулся уголками рта. Через некоторое время уши капитана дрогнули, и он поклонился снова, на этот раз глубже.

— Ваше Высочество, — повторил он более громким и ясным голосом.

Майя поднялся по узкой железной лестнице, спиралью закручивавшейся вокруг причальной мачты. На ее вершине на маленькой платформе ожидала стюардесса, чтобы проводить сына Императора в пассажирский салон.

— Ваше Высочество, — сдержанно сказала она и предложила ему руку.

— Мы благодарим вас, — ответил Майя, принимая ненужную ему помощь.

Ему показалось, что стюардесса была поражена, как только что капитан.

Изначально дирижабли не были предназначены для перевозки пассажиров, но очень часто вместе с грузами они транспортировали правительственных курьеров и других чиновников. Майя не позволил Сетерису доставлять неудобства прочим пассажирам, а именно четырем курьерам, двум миссионерам и пожилому таможеннику, и поплатился за свою доброту, всю дорогу находясь под неусыпным надзором их широко раскрытых глаз. Трудно сказать, что больше привлекало их внимание: сама персона будущего Императора или его гардероб. Хотя он был одет по всем требованиям придворного траура, каждый предмет его одежды хранил предательские следы недавнего окрашивания, уже третьего по счету. В последний раз он надевал эту одежду, а вернее обноски Сетериса, два года назад, когда двор носил траур по сестре Императора эрцгерцогине Эбрениан, тогда и штаны и куртка были явно велики ему. Теперь они стали почти впору. Не имея ни гребней, ни шпилек, он был вынужден заплести волосы в аккуратную косу на затылке, но этот стиль больше подходил ребенку, чем почти взрослому молодому человеку, и тем более наследнику престола.

Майя сел на место, оставленное для него Сетерисом и посланником лорда-канцлера. Если курьер и догадывался, что нетерпеливый наследник срывает некие тайные планы его хозяина, он ничем не выдал своего беспокойства, приняв самое деятельное участие в подготовке отъезда под руководством Сетериса. Уже трудно было сказать, кто больше стремится услужить Майе, он или Сетерис. Майя невольно улыбнулся иронии своей судьбы.

Они с Сетерисом невзлюбили друг друга с самой первой минуты, когда встретились на похоронах матери Майи, Императрицы Ченело. Дирижабль, доставивший ее тело в Унтеленейс из загородного поместья, отведенного ей для проживания ее мужем-Императором, привез также ее больного от горя восьмилетнего сына. Варенечибел IV не заинтересовался своим младшим отпрыском, и сразу же после отпевания Майя был передан на попечение Сетерису Нелару; оба они были отправлены в старый охотничий домик Эдономею, где и жили до сего дня во взаимной антипатии.

Майя осторожно скосил глаза влево; Сетерис сидел неподвижно, злобно уставившись на ни в чем не повинную шторку иллюминатора. Он никогда не видел Сетериса в хорошем настроении, за исключением случаев, когда тот напивался до состояния сентиментального ступора. Подростком Майе не раз доводилось вызвать гнев Сетериса, и ему до конца своих дней суждено было носить на плече уродливый шрам, оставленный ударом замысловатой и сложно изогнутой кочерги, обычно красовавшейся у камина в главном зале Эдономеи.

Справедливости ради, надо заметить, что Сетерис сам пришел в ужас от совершенного, и после этого инцидента, который так или иначе оживил ничем не примечательную пятнадцатую зиму жизни Майи, стал гораздо осмотрительнее с физическими наказаниями. Но это не сделало их отношения теплее, и Майя знал, что никогда не сможет полностью простить двоюродного брата.

Стюардесса шагнула в кабину и плотно закрыла за собой дверь. Она откашлялась, вероятно от волнения, так как не было никакой необходимости просить внимания пассажиров в мертвой тишине салона, и сказала:

— Ваше Высочество, капитан принял штурвал, мы готовимся к отправлению.

Локоть Сетериса незаметно ткнулся в бок Майи, и он ответил:

— Спасибо.

Стюардесса поклонилась, немного расслабила напряженные плечи и прошла в переднюю часть салона к переговорной трубке, которая сообщалась с кабиной пилотов. В распоряжении Майи была всего одна минута, чтобы спросить себя, сможет ли он сохранить самообладание, когда «Сияние Карадо» отчалит от мачты; затем корпус вздрогнул от легкого толчка, и дирижабль поднялся в рассветное небо.

Полет до Унтеленейса займет два часа, покрыв расстояние в четыре дня пути по земле, да и то при хорошей погоде и удачной переправе через Истандаарту. Он не должен был говорить об этом с Сетерисом, но не мог не задаваться вопросом, каковы были последние минуты на борту «Мудрости Чохаро». «Мудрость» с императором Эльфланда на борту находилась в воздухе чуть меньше часа. Осталось ли у него время осознать происходящее, или смерть обрушилась на него внезапно, как меч палача? Майя попытался представить отца кричащим, плачущим или хотя бы испуганным, но не смог. В его памяти Император Варенечибел IV оставался таким, каким он видел его единственный раз в жизни — высоким и отстраненным, с ледяными глазами и белым, как мрамор, лицом. И таким же холодным. Он помнил жесткие от вышивки белые одежды, лунные камни на пальцах и запястьях, белоснежные косы, свисающие над ушами. И еще узкую черную ленту, единственный знак траура, который Император соизволил надеть ради своей четвертой жены, как короткий мазок краски, запятнавший его безупречную белизну. Он вспомнил горькую складку в углах рта и гладкий, как шелк, голос: «Проклятый щенок точная копия своей матери».

Этот образ застыл в памяти и со временем полностью слился с парадным портретом Императора, который висел в главном зале Эдономеи, и теперь не оставалось ни малейшей надежды, что он когда-либо изменится.

Хотя, если честно, подумал Майя, слегка откинувшись назад, чтобы не встретиться взглядом с Сетерисом, все могло сложиться гораздо хуже. Надо быть благодарным судьбе, что отец не стал заботиться о «проклятом щенке».

Его воспоминания о братьях были смутны и бесформенны, как клочья облаков. Он даже не был уверен, что разглядел их среди черной толпы вокруг могилы матери. Их указала ему одна леди, которая присматривала за ним во время похорон, и чье имя он теперь не мог вспомнить.

«Это твой брат Немолис и его жена, это твой брат Назира, это твой брат Кирис…»

Для него, одинокого ребенка, все они были очень взрослыми, такими же холодными и безразличными, как отец. Ни один из них не подошел к нему на похоронах то ли потому, что они разделяли презрение Императора, то ли потому, что боялись его гнева, а Майя не решился обратить на себя их внимание, чтобы не рассердить. А теперь было уже поздно.

Он хотел бы отдохнуть, откинуть голову на спинку кресла и закрыть глаза, но не хотелось выслушивать напоминание Сетериса, что сын Императора не может так вести себя на публике, и что эти семь пассажиров и испуганная стюардесса тоже являются «общественностью». Несмотря на тот печальный факт, что им обоим суждено было провести большую часть жизни в Эдономее, Сетерис был неумолим в поддержании и обеспечении придворного этикета. Майя никогда не разделял его взглядов, но сейчас до него дошло, что ему есть за что быть благодарным кузену.

Он снова взглянул на Сетериса, все так же сидящего с нахмуренным окаменевшим лицом. Было так странно рассматривать его профиль в лучах розового рассвета и видеть в нем просто другого человека, а не тирана и деспота, каким он был для Майи последние десять лет. Среднего возраста, хитрый, разочарованный, возможно, как Майя подозревал, не слишком умный, что же такое он сделал, чтобы заслужить ненависть Варенечибела? Наверняка это было что-то нетривиальное. Вне стен Эдономеи Сетерис казался маленьким, страшно маленьким, и внезапно в голове Майи мелькнула мысль, что если когда-нибудь Сетерис снова ударит его, это будет равнозначно смертному приговору. Эта идея оказалась настолько головокружительной, что Майя обнаружил, как его руки вцепились в подлокотники, словно этот поворот совершил дирижабль, а не его собственное сознание. Он заставил себя ослабить хватку, пока никто не заметил его смятения; не стоило внушать спутникам мысль, что он чего-то боится.

За окном на противоположной стене он видел высокие горы облаков, окрашенных приближающимся рассветом в розовые и алые цвета. Он вспомнил баризанский гимн Осреане, которому научила его мать, и повторил его про себя, неотрывно глядя на эти облака в надежде, что богиня не оставит своей милостью не только его отца со сводными братьями, но и всех, кто погиб на «Мудрости Чохаро».

Появление стюардессы заставило его вернуться в реальность. Она приблизилась на расстояние вытянутой руки, а затем опустилась на одно колено.

— Ваше Высочество.

— Да? — Ответил Майя, чувствуя, как рядом с ним приходят в полную боевую готовность Сетерис и посланник двора.

— Ваше Высочество, капитан спрашивает, не желаете ли вы пройти вперед, чтобы наблюдать восход солнца из кабины пилотов? Это очень красивое зрелище.

— Спасибо, — сказал Майя, прежде чем Сетерис успел открыть рот. — Мы посмотрим с большим удовольствием.

Он сжал уголки рта, чтобы сдержать улыбку, и встал, из-под ресниц наблюдая, как лицо Сетериса наливается краской бессильной ярости. И новая мысль — а так же множество других, которые роем кружились в его голове после нудной лекции Сетериса о его поведении в присутствии Улериса Чавара — заставила его повернуться к посланнику и сказать:

— Вы не составите мне компанию, пожалуйста?

— Ваше Высочество, — посланник с готовностью вскочил на ноги, и они оставили Сетериса кипеть от возмущения в одиночестве, потому что он уже не мог предложить в спутники сыну Императора себя самого, так как приглашение было дано его сопернику.

Майя напомнил себе, что ребяческое ликование не к лицу будущему Императору, и пока стюардесса открывала узкую дверь в передней части салона, постарался взять себя в руки. Ему не следовало привыкать к подобным радостям. Вкус власти пьянил его, но он знал также, что только что сделал глоток чистого яду.

Дверь вела в узкий проход — Майя почти касался переборок плечами — который заканчивался дверью в кабину пилотов, где капитан с первым помощником сидели прямо перед широкой панорамой облачного неба.

— Ваше Высочество, — хором сказали они, не отрывая взглядов от своих инструментов на приборной панели.

Майя заметил, что в жилах первого помощника течет немалая доля гоблинской крови: кожа летчика была чуть светлее его собственной.

— Господа, мы благодарим вас, — ответил Майя, повысив голос, чтобы быть услышанным сквозь рев двигателей, и позволил стюардессе отвести себя в угол, где он мог смотреть на небо, не отвлекая экипаж. Посланника лорда-канцлера поместили в противоположный угол, после чего стюардесса закрыла дверь и приготовилась ждать.

Они молча стояли пятнадцать минут, задыхаясь от восхищения перед великолепием Анмура, восходящего из объятий Осреаны. Потом первый помощник повернулся, склонил голову и произнес:

— Ваше Высочество, мы прибудем в Унтеленейс через час.

Это было вежливым приглашением вернуться на свои места, и Майя ответил:

— Мы благодарны вам, господа. Мы навсегда запомним эти минуты начала нашего царствования.

Да, это было гораздо приятнее смущения и испуга от пробуждения в темноте вместе с паникой, подступающей к горлу от мысли, что Сетерис на этот раз выпил слишком много.

— Ваше Высочество, — хором повторили они, и он заметил, что они очень довольны.

Стюардесса открыла дверь, и Майя вернулся в пассажирский салон, чтобы оставшийся час пути провести в молчании, мысленно рассматривая варианты приветствия отцовского лорда-канцлера.

 

Глава 3

Алсетмерет

Шпиль причальной мачты Унтеленейса сверкал на солнце, как драгоценный камень. Майя спускался по узкой лестнице медленно и осторожно, понимая, что усталость после бессонной ночи может сыграть с ним дурную шутку, и он вряд ли останется жив, если споткнется.

Никто не ожидал его приезда, и потому у подножия мачты снова не было никого, кроме капитана. Майя вздохнул с облегчением: с Чаваром, застигнутым врасплох, будет легче иметь дело, чем с Чаваром, успевшим сосредоточиться и подготовить план обороны.

Майя ускорил шаг, чтобы обойти Сетериса и догнать посланника.

— Вы не проводите нас?

Взгляд посланника скользнул над его плечом к Сетерису, затем он поклонился.

— Ваше Высочество, это честь для нас.

— Спасибо. И не могли бы вы, — Майя понизил голос и немного умерил официальный тон, — сказать мне свое имя.

Ему во второй раз удалось поразить эльфа: каменная маска великолепной сдержанности дрогнула, его глаза расширились, а губы улыбнулись словно сами собой.

— Цевет Асава, всецело к услугам Вашего Высочества.

— Мы благодарим вас, — сказал Майя и последовал за Цеветом к мощеной черной плиткой дорожке, которая вела к зданию дворца Унтеленейса.

Впрочем, «дворец» было совсем не подходящим определением для этого грандиозного сооружения. По сути дворец Унтеленейс был маленьким городом в окружении большого города — Сето — потому что включал в себя не только резиденцию Императора, но также здание Суда, Парламента, Коражаса Свидетелей, которые являлись первыми советниками Императора, канцелярию, секретариат, конторы чиновников и служащих, военные казармы для солдат и офицеров — всю инфраструктуру, обеспечивающую работу государственной машины. Дворец был спроектирован лично Эдретелемой III, и строился на протяжении всего времени правления его сына, внука и правнука, тоже носивших имя Эдретелема — IV, V и VI соответственно. Вот почему, несмотря на свои гигантские размеры, весь ансамбль выглядел таким гармоничным и стройным: он напоминал спираль, раскручивающуюся от высокого круглого купола Алсетмерета, главной резиденции Императора.

«Мой дом» — подумал Майя, но эти слова не вызвали никакого отклика в его душе.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет, останавливаясь перед высокими стеклянными дверями, — Куда вы желаете идти?

Майя помедлил. В первую очередь ему нужно было разыскать лорда-канцлера, но он вспомнил, что говорил ему Сетерис. Император, блуждающий по дворцу в поисках своего главного министра будет выглядеть нелепо и беспомощно, и это позволит Чавару укрепить свой авторитет. Но, с другой стороны, Майе ничего не было известно о планировке дворца, за исключением рассказов матери, слышанных в далеком детстве. А так как сама она прожила в Унтеленейсе не больше года, он не мог рассчитывать, что ее истории содержат достоверную информацию.

Сетерис подошел ближе. Майя все еще думал.

«У тебя есть все необходимое, надо только протянуть руку и воспользоваться им». Он спросил:

— Кузен, нам нужна комната, где мы сможем дать личную аудиенцию нашему лорду-канцлеру.

В глазах Сетериса мелькнуло какое-то непонятное выражение, и он ответил:

— Для подобных целей Император всегда использовал малую Черепаховую гостиную в Алсетмерете.

— Спасибо, кузен, — сказал Майя и повернулся с Цевету. — Проводите нас туда, пожалуйста.

— Ваше Высочество, — ответил Цевет, кланяясь и распахивая перед Майей двери Унтеленейса.

Дворец вовсе не был похож на лабиринт, как Майя ожидал в первые минуты, и далее с каждым шагом его восхищение Эдретелемой III только возрастало. Коридоры были не только светлыми и нарядными, украшенными гобеленами и фресками, они были прямыми и широкими, явно предназначенными для удобного и быстрого перемещения Императора из личных покоев в любой из центральных узлов государственного механизма. Конечно, расстояния были утомительны, но тут Эдретелема был бессилен — сам факт гигантских размеров дворца исключал экономию времени и расстояния.

Конечно, их заметили, как же иначе? Майя с горьким удовлетворением отметил про себя, что может отличить придворных, пользующихся доверием лорда-канцлера от всех остальных, по тому, как они, будучи в курсе миссии Цевета, сразу принимали озабоченный вид и старались быстрее скрыться в боковых коридорах. Из прочих никто не мог признать нового Императора ни по его внешности, ни по свите сопровождающих.

«Действительно, я не похож на своего отца, и рад этому» — с вызовом подумал Майя, хотя знал, что темные волосы и смуглая кожа, унаследованная от его гоблинки-матери, не помогут ему завоевать расположение двора. И еще мрачнее: они быстро научатся узнавать меня.

Цевет открыл еще одну дверь, на этот раз из искусно выкованной бронзы, и Майя очутился у входа в Алсетмерет. Широкая спираль лестницы плавно поднималась по внутренним стенам башни; нижние этажи были открыты и лежали как на ладони — напоминание будущему Императору, что отныне он не имеет права на частную жизнь. Но на полпути к вершине интерьер внутренних покоев изменился; вход в них был ограничен высокими от пола до потолка железными решетками. Сейчас решетки были открыты, потому что Императора не было в резиденции, и Майя успел увидеть, что лестница за ними уже скрыта стенами с обеих сторон, и догадался, что комнаты там тоже меньше и более удобны для жизни. Менее доступны для посторонних.

Казалось, повсюду снуют слуги, он даже не успевал их разглядеть, так быстро они поворачивались к нему лицом и падали на колени. Некоторые из них падали ниц, как Цевет в полном поклоне, и в этом преувеличенном почитании он угадывал их страх. С некоторым опозданием Майя понял, что застал неготовым к встрече не одного Чавара, но также и домашних слуг, и теперь они опасались его гнева, в действительности ничем не заслуженного. Сетерис сказал бы ему, что считаться с чувствами слуг было сентиментальной ерундой, но в Баризане слуги юридически, а иногда и по крови, были членами семьи. Императрица Ченело внушала своему сыну этот принцип с детских лет, и теперь он все упорнее цеплялся за него из чувства противоречия взглядам Сетериса.

— Черепаховая гостиная, Ваше Высочество?

— Да. И еще, — Цевет повернулся, отступив к краю лестницы, — мы поговорим с нашим управляющим. А потом с лордом-канцлером.

— Да, Ваше Высочество, — кивнул Цевет.

Черепаховая гостиная была первой комнатой за железной решеткой. Она оказалась небольшой, уютной, затянутой янтарного цвета шелковыми обоями, теплой, но не душной. Огонь в камине еще не горел, но едва Майя успел опуститься в кресло, к нему поспешила девушка; ее руки дрожали так сильно, что она чуть не выронила огниво, пытаясь высечь искру.

Когда она ушла, опустив голову так низко, что Майя мог видеть только ее коротко остриженные по-гоблински иссиня-черные волосы, за спиной раздался голос Сетериса:

— Ну что, малыш?

Майя высоко поднял голову, чтобы внимательно посмотреть на двоюродного брата, который стоял за его плечом, небрежно прислонясь к стене.

— Не забывайте, кузен, что сейчас вы разговариваете с будущим Императором.

Кажется, он мог слышать звон, с которым рушатся надежды Сетериса, как трещат по швам его честолюбивые замыслы. Не забывай, сказал он себе, это недостойное удовольствие.

— Я тебя вырастил и воспитал! — Воскликнул Сетерис, обиженный и возмущенный.

— Да. И теперь я вырос.

Сетерис моргнул, а затем медленно опустился на колени.

— Ваше Высочество, — сказал он.

— Спасибо, кузен, — ответил Майя, прекрасно понимая, что Сетерис оказывает ему только формальное уважение.

Вынужденный сдаться и отступить под давлением Майи, он был взбешен и ждал, намереваясь не упустить момент для восстановления своего контроля.

Не дождешься, подумал Майя. Даже если я не добьюсь трона, ты больше не будешь управлять мной.

В этот момент от двери Цевет объявил:

— Управляющая вашего дома, Ваше Высочество. Эчело Эсаран.

— Мы благодарим вас, — кивнул Майя. — Лорда-канцлера, пожалуйста.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет и снова исчез.

Эсаран была женщиной лет сорока с небольшим. Острые строгие черты ее лица больше походили на каменную маску, а форменную ливрею она носила с гордостью, достойной коронационных одежд Императрицы. Она изящно опустилась на колени, ни лицо, ни уши ничем не выдавали ее мыслей.

— Мы приносим извинения за наш внезапный приезд, — сказал Майя.

— Ваше Высочество, — ответила она с таким холодным и неуступчивым безразличием, что он с замиранием сердца понял, что его присутствие в комнате отца является для нее ничем иным, как оскорблением.

«Я не хочу больше врагов!» Казалось, этот крик души должен был сотрясти все его тело. Вслух он произнес только:

— Мы не желаем усложнять вашу работу сверх необходимого. Прошу передать домашним слугам нашу благодарность и наше… наше сочувствие.

Он не мог сказать, что разделяет их горе, и эта женщина с холодными глазами знала, что он не горюет по отцу.

— Ваше Высочество, — сказала она снова. — Это все?

— Да, спасибо, Эсаран.

Она встала и отошла. Майя незаметно ущипнул себя за руку, напоминая себе, что она далеко не единственная обитательница Унтеленейса, кто не рад видеть его на месте покойного отца. И было бы глупостью и слабостью питать к ней вражду за это. Ты не можешь позволить себе такой роскоши, подумал он, стараясь не встречаться взглядом с Сетерисом.

Пришлось некоторое время подождать, пока Цевет вернется с лордом-канцлером. Майя был приучен сначала матерью, а потом Сетерисом, бороться со скукой, тем более, что ему нужно было обдумать немало вопросов. Он держал спину прямой, а руки расслабленными, лицо бесстрастным и уши нейтральными, размышляя обо всем, чего он еще не знал, чему его никогда не учили, потому что никому и в голову не приходило, что после Императора, имеющего троих здоровых сыновей и внука, на престол взойдет его нелюбимый и полузабытый сын.

Мне нужен учитель, думал Майя, и Сетерис на эту роль не годится.

Первое сражение в Черепаховой гостиной уже произошло, и Сетерис его проиграл. Теперь он первым нарушил молчание:

— Ваше Высочество.

— Кузен?

Майя заметил, как напряглось горло Сетериса и обмякли уши, и сразу сосредоточился. Все, что могло смутить Сетериса, вызывало невольный интерес.

— Мы… мы хотели бы поговорить с нашей женой.

— Конечно, — легко согласился Майя. — Вы можете послать за ней Цевета, когда он вернется.

— Ваше Высочество, — повторил Сетерис, упорно избегая взгляда Майи. — Мы надеялись… представить ее вам.

На секунду Майя задумался. Он мало знал о жене Сетериса Хесеро Неларан, разве только то, что она, не покладая рук, трудилась упорно и бесплодно, чтобы добиться для мужа разрешения вернуться ко двору, и посылала ему еженедельные отчеты со всеми сплетнями и интригами, которые могла собрать. Майя был в курсе ее новостей, потому что Сетерис никогда не жадничал, и, особенно когда пребывал в хорошем настроении, щедро делился подробностями придворных скандалов на завтрак, обед и ужин. Таким образом, Майя с удивлением сделал открытие, что брак, созданный по расчету, может превратиться в союз, основанный на любви, а не на ненависти, как брак его родителей.

Мне не нужны лишние враги, подумал он, вспомнив ледяной взгляд Меррем Эсаран, а так же предстоящую беседу с лордом-канцлером. Он кивнул:

— Мы будем рады. После встречи с лордом-канцлером.

— Ваше Высочество, — сказал Сетерис, уже спокойнее, и они снова замолчали.

Майя отметил, когда прошел час, и спросил себя, неужели лорд-канцлер настолько занят организацией похорон, или пытается отвоевать свои позиции этим подчеркнутым проявлением неуважения.

Этой тактикой он вредит только себе одному, решил Майя. Он не может задерживать меня так долго без риска быть уволенным и опозоренным. Может быть, он думает, если я не решусь на этот шаг, он сможет управлять мной? Но если он не желает уважать меня, я точно так же не смогу уважать его. А ведь я даже не знаю этого человека в лицо.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы отвлечься от этих мрачных мыслей и понять, что шум на лестнице возвещает, по всей видимости, о приближении Чавара.

— Ах, неужели они соизволили? — Хмыкнул Сетерис, и Майя подавил улыбку.

В дверях появился несколько приунывший Цевет.

— Лорд-канцлер, Ваше Высочество.

— Мы благодарим вас, — сказал Майя, и посмотрел на дверь в ожидании Улериса Чавара.

Сам не сознавая того, Майя ожидал увидеть копию парадного портрета отца: высокого, холодного и отстраненного государственного мужа. Чавар не оправдал его ожиданий. Он оказался низеньким и коренастым по эльфийским стандартам холериком, чуть выше сидящего Майи, прежде чем потрудился согнуть колено.

— Ваше Высочество, — произнес он с небрежной вежливостью.

Майя подавил в себе искушение встать, чтобы выпрямиться над Чаваром во весь рост. Вместо этого он мотнул головой Сетерису — молчаливое разрешение отправить Цевета на поиски Осмеррем Неларан — и когда Сетерис торопливо направился к двери, где стоял Цевет, Майя указал Чавару на пустой стул вместо кресла, знак недовольства, который лорд-канцлер не мог проигнорировать.

Чавар опустился на жесткое сиденье и сказал:

— Чего желает Ваше Высочество?

Обычная формула, но произнесенная отрывисто и резко. Лорд-канцлер уже приоткрыл рот, чтобы разъяснить суть приготовлений к похоронам, когда Майя произнес нежно, как только мог:

— Мы желаем обсудить нашу коронацию.

Несколько секунд рот Чавара оставался полуоткрытым. Потом он со щелчком захлопнул его, глубоко вдохнул и сказал:

— Ваше Высочество, не сейчас. Сначала похороны вашего отца.

— Мы желаем, — повторил Майя чуть менее нежно, — обсудить нашу коронацию. После чего мы с удовольствием обсудим ваши распоряжения о похоронах нашего отца.

Он поймал и не отпускал взгляд Чавара, ожидая ответа. Впрочем, Чавар не пытался отвернуться.

— Да, Ваше Высочество, — сказал он, и враждебность повисла между ними в воздухе, как наполовину вынутый из ножен меч. — Каковы ваши пожелания, осмелимся спросить?

Майя заметил ловушку и ловко избежал ее.

— Как скоро вы сможете организовать нашу коронацию? Мы бы не хотели задерживать сверх необходимого исполнение надлежащих обрядов над нашим отцом и братьями, но мы так же не желаем выполнить необходимые церемонии спустя рукава или в небрежной спешке.

На мгновение лицо Чавара исказила болезненная гримаса. Было очевидно, что он не ожидал встретить достойного противника в лице восемнадцатилетнего юноши, выросшего в полной изоляции.

Хотел бы я посмотреть, подумал Майя, каким хитрым и упорным стал бы Чавар после десяти лет жизни с человеком, который ненавидел бы его, и которого ненавидел бы он сам.

Должно быть, эта мысль успела отразиться в его взгляде, потому что Чавар ответил довольно оперативно:

— Мы можем провести коронацию завтра во второй половине дня, Ваше Высочество. Это значит, что похороны будут перенесены на следующий день…

Он замолчал, все еще надеясь, что Майя испугается, и уступит пожеланиям лорда-канцлера.

Но Майя был занят другими мыслями. Прежде чем впасть в немилость у Варенечибела, Сетерис успел получить юридическое образование и даже сдать экзамен на звание адвоката. Таким образом, в изгнании он коротал время обучением подростка, чьи умственные способности даже не пытался оценить. Этот жест был проявлением не доброты, а лишь твердой убежденности Сетериса, что сыну Императора не пристало вступать в возраст мужественности полным невеждой. И Майя предполагал, что его кузен испытывал такую же отчаянную потребность занять себя чем-то полезным, как и он сам.

Странно, имея еще одно основание быть благодарным двоюродному брату, он, тем не менее, не чувствовал ничего. Но по крайней мере, среди всего прочего Сетерис обучил Майю протоколам и процедурам, сопровождающим коронацию. Он спросил:

— Успеют ли князья прибыть вовремя?

Он прекрасно знал, что нет — Чавар назначил похороны на более поздний срок — но был еще не готов обвинить лорда-канцлера в открытом пренебрежении своими обязанностями.

Это будет необычное начало правления, подумал Майя, скрывая горечь за вежливой улыбкой. Он не будет готов к открытому столкновению с Чаваром, пока не изучит должным образом свой двор и не наметит нового кандидата в лорды-канцлеры; но он опасался, что это время уже недалеко.

Чавар неплохо сумел изобразить огорчение.

— Ваше Высочество, мы смиренно просим прощения за нашу ошибку. Если мы отправим посланников сегодня, то князья успеют прибыть не раньше двадцать третьего числа.

Как мы уже знаем из вашего письма; Майя не стал произносить это вслух, но увидел подтверждение в глазах Чавара.

— Ваше Высочество, мы закончим все приготовления к коронации к полуночи двадцать четвертого.

Это было предложение перемирия, данное вынужденно и неохотно, но Майя принял его без возражений.

— Мы благодарим вас, — сказал он и дал знак Чавару подняться. — И похороны двадцать пятого? Или, может быть, перенести их на двадцать четвертое?

— Ваше Высочество, — ответил Чавар с кривой улыбкой. — К двадцать четвертому все будет готово.

— Да будет так. — Но когда Чавар уже приблизился к дверям, Майя вспомнил кое-что еще: — Насчет других жертв.

— Ваше Высочество?

— Остальных на борту «Мудрости Чохаро». Что будет сделано для них?

— Нохэчареи Императора, естественно, будут похоронены вместе с ним.

Майя видел, что Чавар не пытается игнорировать вопрос, он искренне не понимает.

— А пилоты и остальные?

— Экипаж и слуги, Ваше Высочество? — Переспросил сбитый с толку Чавар. — Они будут похоронены сегодня в Улимере.

— Мы будем присутствовать.

Сетерис с Чаваром дружно уставились на него.

— Они погибли вместе с нашим отцом, — сказал Майя. — Мы будем присутствовать.

— Ваше Высочество, — Чавар поспешил скрыть свое изумление за вежливой улыбкой и удалился.

Майя спросил себя, не начал ли он подозревать своего нового Императора в безумии. У Сетериса, конечно, в том не было никаких сомнений, просто он в очередной раз смог убедиться в пагубности влияния Ченело. Воздержавшись от замечаний, он лишь закатил глаза.

Цевет еще не вернулся, и Майя решил с толком использовать передышку.

— Кузен, — сказал он, — не могли бы вы прислать к нам Мастера гардероба нашего отца?

— Ваше Высочество, — Сетерис улыбнулся так же небрежно, как Чавар и вышел.

Майя воспользовался возможностью, чтобы встать и размять натянутые, как струны арфы, мышцы.

— Еще не все силы ада восстали против меня, — прошептал он сам себе, но боялся, что его надежда ложна.

Он облокотился на каминную полку, опустив лоб на ладонь и попытался мысленно вызвать перед глазами великолепный восход солнца над облаками, который наблюдал на «Сиянии Карадо», но образ получился унылым и размытым, словно заслоненный грязным оконным стеклом.

Послышался нерешительный стук в дверь, а затем незнакомый голос еще более нерешительно произнес:

— Ваше… Ваше Высочество?

Майя повернулся. На него смотрел мужчина средних лет, высокий и сутулый, слегка похожий на взволнованного кролика.

— Вы наш Мастер гардероба?

— Ваше Высочество, — сказал мужчина, кланяясь. — Мы служили вашему отцу и считаем честью служить вам.

— Ваше имя?

— Клемис Аттереж, Ваше Высочество.

В его лице Майя не видел ничего, кроме желания угодить ему, и не слышал в голосе ничего, кроме волнения и легкой неуверенности.

— Наша коронация состоится в полночь на двадцать четвертое, — сказал он. — Наши отец и братья будут похоронены в тот же день. Но сегодня состоятся похороны других жертв, которые мы хотели бы посетить.

— Ваше Высочество, — ответил Аттереж с вежливым пониманием.

— Что может надеть некоронованный Император на общественные похороны?

— О! — Аттереж сделал два шага вперед. — Вы не можете носить белый императорский наряд, он неуместен, когда двор в трауре. И вы, конечно, не можете носить это.

Майя зверски закусил губу, чтобы не захихикать. Аттереж спросил:

— Мы посмотрим, что можно сделать, Ваше Высочество. Вы знаете, когда назначены похороны?

— Нет, — ответил Майя, проклиная себя за глупость.

— Мы узнаем, — сказал Аттереж. — И когда будет удобно Вашему Высочеству, мы будем в вашем распоряжении, чтобы обсудить ваш новый гардероб.

— Спасибо, — сказал Майя.

Аттереж поклонился и удалился. Майя снова сел, пытаясь справиться с изумлением. Раньше ему едва перепадала новая рубашка или штаны, не говоря уже о новом гардеробе.

Теперь ты Император, а не чучело огородное, сказал он себе, и почувствовал легкое головокружение от того, что вернулся к собственным мыслям двенадцать часов назад.

Торопливый топот по лестнице. Майя оглянулся, ожидая увидеть Сетериса, но это был запыхавшийся испуганный на вид мальчик лет четырнадцати, одетый в глубокий траур и сжимающий в руке тщательно запечатаный конверт с черной каймой.

— Ваше Императорское Высочество! — Выдохнул мальчик, растянувшись в полный рост на полу.

При виде полного поклона Майя растерялся еще больше, чем в приемной комнате Эдономеи. По крайней мере, Цевета не пришлось уговаривать подняться на ноги. С легким отчаянием в голосе, он произнес:

— Пожалуйста, встаньте.

Мальчик встал на колени, а потом на ноги, и так и стоял, плотно прижав уши к голове. Вряд ли такой эффект произвело присутствие Императора — мальчик носил гребень Драхада, и, следовательно, состоял на службе у императорской семьи. Сетерис уж точно сказал бы:

— Малыш, ты что, язык проглотил?

Он даже мог слышать, как эти слова, произнесенные голосом кузена, прозвучали в его голове где-то ближе к затылку. Вслух же он терпеливо спросил:

— У вас есть сообщение для нас?

— Вот, Ваше Высочество. — Мальчик сунул ему под нос бумагу.

Майя взял письмо и к своему ужасу услышал собственный голос:

— Как давно вы служите в Унтеленейсе?

Он едва успел прикусить готового сорваться с языка «малыша».

— Ч-четыре года, Ваше Высочество.

Майя приподнял бровь, точно копируя жестокое недоверие, которое так часто видел на лице Сетериса; он сделал секундную паузу и успел увидеть, как заливается краской лицо мальчика. Затем он обратился к письму, как будто мальчик больше не представлял для него интереса. Имя адресата было указанное на конверте твердой рукой клерка — «Эрцгерцогу Майе Драхару в собственные руки» — это не сделало его счастливее.

Он сломал печать, а затем поняв, что мальчик все еще здесь, поднял голову.

— Ваше Высочество, — сказал мальчик. — Я… мы… она хочет ответа.

— Кто такая она? — Спросил Майя. Он бросил многозначительный взгляд мимо плеча мальчика на дверь. — Вы можете подождать снаружи.

— Да, Ваше Высочество, — полупридушенно пробормотал мальчик и, крадучись как побитая собака, выскользнул за дверь.

Сетерис мог бы гордиться мной, с горечью подумал Майя и открыл письмо. Оно было, по крайней мере, коротким:

«Приветствую эрцгерцога Майю Драхара, наследника Императорского престола Этувераца.

Сору Драхаран, Этуверац Жасан

Нам следует обсудить с вами пожелания вашего покойного отца, нашего мужа Варенечибела IV. Несмотря на наш глубокий траур, мы сможем принять вас сегодня в 14:00».

С пожеланием семейной гармонии,

Не сомневаюсь, что она ждет ответа, подумал Майя. Вдовствующая Императрица не обладала даже тонким нюхом лорда-канцлера. С легкой дрожью он представил себе, что же рассказывал Варенечибел своей пятой жене о ее предшественнице и ребенке предшественницы.

В углу за дверью стоял небольшой столик для секретаря, и независимо от грубости, проявленной вдовствующей Императрицей, он должен был написать ей ответ собственной рукой. Он нашел бумагу, перо, тушь и воск для печати, что подразумевало наличие собственной печатки у того, кто напишет письмо. У Майи перстня не было, то был один из многих атрибутов взрослой жизни, которые он не получил в свой шестнадцатый день рождения. Он запечатает письмо пальцем, хотя она, вероятно, поспешит обвинить его в том, что он перенял варварские обычаи своей матери.

Пусть так, подумал он, обмакнул перо в чернила и написал:

«Сору Драхаран, Этуревац Жасани приветствую с самыми добрыми чувствами.

Мы сожалеем, что наши обязанности не позволят нам встретиться с вами сегодня, как вы того испрашиваете. Однако, мы сможем дать вам аудиенцию завтра утром в 10:00. Мы желаем выслушать все, что вы можете рассказать о нашем покойном отце.

До нашей коронации в качестве приемной мы используем Черепаховую гостиную.

С уважением и добрыми пожеланиями…»

И тут Майя остановился. Написать свое нынешнее имя значило признать, что вдовствующая Императрица ведет себя правильно и действует в рамках своих полномочий. Но он приехал сюда, чтобы изменить ситуацию, потому что теперь получил все права на династическое имя. Однако, было почти невозможно преодолеть свою первоначальную инстинктивную реакцию: я не буду Варенечибелом Пятым. А меня никто и не заставляет, подумал он, пока чернила сохли на кончике пера. Если я отвергну имя Варенечибела, двор, несомненно, усмотрит в этом оскорбление памяти отца.

Под нетерпеливым руководством Сетериса он успел заучить, что его пра-пра-пра-дедушка Варенечибел выбрал это имя, обозначив тем самым отказ от политики своего отца Эдревечелара XVI и от императорского префикса, который принимал каждый император со времен Эдревечелара Завоевателя. Однако, сначала даже ему пришлось сделать выбор между первым Варенечибелом и девятым Эдренечибелом. Его сын и внук последовали его примеру, став Варенечибелом II и III. Его правнук (умышленно, хотя и не очень изящно, сухо отметил Сетерис) бросил вызов крепнущей традиции и стал Варевесеной. А потом пришел Варенечибел IV.

И вот теперь Майя.

Политика императоров династии, неофициально именуемой Варедис — словно они выбирали первую часть имени ради своей фамилии — отличалась последовательным изоляционизмом, поощрением богатых восточных землевладельцев и явным нежеланием видеть вред, наносимый государству взяточничеством, кумовством и коррупцией. Здесь Сетерис очень подробно и не стесняясь в выражениях описал Черный Скандал времен правления Варенечибела III (названый так, потому что навсегда запятнал всех к нему причастных) и позорную привычку Варевесены раздавать щедрые, но бесполезные для государства посты новорожденным детям своих друзей. «По крайней мере, лично он был не замечен в коррупции» — нехотя признал Сетерис спорное достоинство Варенечибела IV, но Майя решил, что это очень сомнительная похвала.

Он не хотел продолжать политику Варедисов, доведших традиционно враждебные отношения с Баризаном до почти самоубийственных. И вот теперь этот символический образ приобрел буквальное значение. Даже если бы он имел намерение следовать уже проторенным путем, встреча с Чаваром продемонстрировала, насколько тяжелую борьбу придется ему вести со сторонниками отца.

Лучше строить новые мосты, подумал Майя, чем восстанавливать сожженные.

Он снова обмакнул перо в чернила и острым кончиком размашисто вывел внизу страницы:

Эдрехазивар VII Драхар.

Эдрехазивар VI был благословлен долгим, мирным и процветающим царствованием пятьсот лет назад.

Пусть это будет предзнаменованием, подумал Майя, и быстро прочел молитву Чтео, владычице звезд и сновидений, а потом сложил и запечатал письмо. У него возникло предчувствие, что ему следует пользоваться каждой возможностью продемонстрировать свои мирные намерения.

Мальчик испуганно ждал его распоряжений.

— Вот, — сказал Майя. — Передайте это Жасани с наилучшими пожеланиями.

Широко раскрыв глаза, мальчик взял письмо. Он отлично понимал разницу между «Жасани» и «Жасан», и Майя не сомневался, что вдовствующей Императрице немедленно передадут его слова. Она могла именовать себя титулом правящей Императрицы, если хотела, но в действительности не являлась таковой. Она была Жасани, вдова Императора, и ей следовало помнить, что теперь она зависит от доброй или злой воли незнакомого ей пасынка.

— Ваше Высочество, — произнес мальчик, поклонился и убежал.

Вот я уже стал тираном, подумал Майя и вернулся в Черепаховую гостиную ждать Сетериса и его жену.

Вместо Сетериса появился Аттереж с охапкой черных и сливового цвета шелков, кое-где украшенных белой вышивкой: траурные цвета, но без строгой дворцовой формальности. Он так же принес информацию, что похороны состоятся в 15:00. Закат был самым правильным временем для похорон, но также и самым дорогим, и потому семьям погибших пришлось объединить свои деньги, чтобы заказать службу на возможно более поздний час. Кроме того, добавил Мастер гардероба, он сообщил Эсаран о намерениях Императора и получил ее заверения, что карета будет подана в 14:30. Майя чуть не заплакал от благодарности к этому человеку, которому и в голову не пришло обсуждать и тем более осуждать его поступки, но слезы были неприемлемы для Императора и очень сильно перепугали бы Аттережа.

И потому он просто встал и позволил Аттережу сначала снять мерки, а потом задрапировать себя тканью, и в разгар этой возни, когда Мастер гардероба начал что-то удовлетворенно бормотать себе под нос, в дверях появился Сетерис и требовательно вопросил:

— Разве Улерис не прислал вам Охранников?

— Нет, — сказал Майя.

— Кто это?

— Наш Мастер гардероба.

— И он не послал даже Атмазу?

— Нет, кузен.

— Мы сами поговорим с ним, — заявил Сетерис. — И мы бы посоветовали заменить лорда-канцлера при первой же возможности. Улерис, кажется, становится слишком забывчивым на старости лет.

Так как Сетерис и Чавар были почти ровесниками, это оскорбление было настолько острым, что Майя сразу догадался: оно объясняется не назойливостью Сетериса и вовсе не желанием занять место Чавара.

— Кузен, объяснитесь.

— Ваше Высочество, — тон Сетериса подтверждал, что его слова являются общеизвестной истиной. — Император Эльфланда имеет право и несет обязанность постоянно находиться в присутствии двух нохэчареев: защитника тела и защитника духа. Тем более, если вы собираетесь упорствовать в этой сумасшедшей идее… — Он указал на ткань, перекинутую через плечо Майи.

— Мы собираемся, — заверил его Майя. — Мы уверены, что у лорда-канцлера сейчас слишком много забот. Мы будем признательны, если вы займетесь этим вопросом, а когда вы вернетесь, мы будем рады познакомиться с вашей женой.

— Ваше Высочество, — сказал Сетерис, поклонился и вышел.

Конечно, Майя знал, что все нохэчареи — Стражи Императора — давали клятву защищать своего господина даже ценой собственной жизни: один солдат, для охраны тела силой своей руки, и второй Атмаза, чтобы охранять его дух силой своего разума. Иногда повариху в Эдономее можно было упросить рассказать одну-две истории, вот так Майя узнал о Ханевисе Атмазе, нохэчарее Белтанхира III, который вышел на магический поединок с Оравом Узурпатором, могущественным магом, пытавшимся захватить трон. Ханевис Атмаза знал, что Орав обязательно убьет его, но он смог удержать узурпатора на расстоянии от Императора до прибытия Адремазы, главного Мазы Эльфланда. Орав был побежден, а смертельно раненый Ханевис Атмаза умер у Императора на руках. В детстве Майя мечтал стать Атмазой, может быть, даже нохэчареем отца и заслужить его любовь, но он не обнаружил существенных способностей к магии, а так же (как заявил Сетерис) и к чему-либо еще, так что эта мечта умерла.

Но он никогда не мечтал стать Императором.

Аттереж продолжал заниматься своим делом, единственным признаком, что он заметил разговор было то, что теперь, рассуждая сам с собой, он безмолвно шевелил губами, а не ворковал себе под нос. Майя надеялся, что отец выбирал своих слуг в первую очередь за их профессиональные качества, иначе слова Сетериса могли быстро распространиться среди придворных. Но упрекнуть слугу возрастом, значило бы очень сильно обидеть его и разорвать те призрачные связи, с помощью которых дворяне и слуги защищали друг друга.

— Ваше Высочество, — сказал Аттереж, медленно поднимаясь на ноги. — Ваша одежда будет готова к двум часам, если не возражаете.

— Да. Мы благодарим вас, Аттереж.

Мастер гардероба поклонился, освободил Майю от драпировок и удалился. Майя мрачно подумал, что пока его жизнь в качестве Императора главным образом состоит в том, чтобы сидеть в маленькой комнате и наблюдать, как другие люди свободно приходят и уходят.

Впрочем, такая жизнь предлагала больше разнообразия, потому что в Эдономею вообще никто не приезжал, тут же оборвал себя он, и даже улыбнулся своей глупой жалости.

Он устало опустился в кресло, размышляя, удастся ли ему поспать, прежде чем придет время одеваться на похороны. Часы показывали четверть десятого, что было слишком рано или слишком поздно, хотя он не знал для чего именно. Вряд ли Эсаран проникнется к нему теплыми чувствами, если он прикажет приготовить ему постель в десять утра.

Он потер глаза, пытаясь прогнать усталость, и тут же перед ним возник Сетерис, взъерошенный от избытка энергии и злости.

— Ваше Высочество, мы говорили с капитаном гвардии Унтеленейса и Адремазой, они в ближайшее время решат эту проблему. Они так же просили передать вам свои извинения и раскаяние. Произошло небольшое недоразумение, ибо они ожидали, что лорд-канцлер лично сообщит им о вашем прибытии.

— Вы им верите?

— Ваше Высочество, — сказал Сетерис, признавая справедливость вопроса. Потом он чуть склонил голову набок, и его глаза блеснули, как у хищной птицы. — Мы склонны полагать, что они говорят чистосердечно. У этих людей сейчас тоже много проблем, и мы так же, как и они, ожидали, что Чавар сам обратится к ним.

— Спасибо, кузен, — сказал Майя, и хотя в течение многих лет он привык произносить эти слова с угрюмой иронией, сейчас они прозвучали легко и безмятежно. — И ваша жена?

— Ваше Высочество, — ответил Сетерис, кланяясь.

Он повернулся к двери. Майя услышал стук каблучков и поднялся на ноги. Хесеро Неларан остановилась в дверях, чтобы присесть в великолепном глубоком реверансе, шедевре старого стиля, который императрица Сору всеми силами старалась вывести из моды.

— Ваше Высочество, — произнесла она, и ее голос был настолько же гладок и текуч, насколько резки и колючи манеры ее мужа.

Она была на год или два младше Сетериса с веером легких морщинок в углах глаз, которые уже не мог скрыть никакой макияж. Одежда ее была черной в строгом соответствии с дворцовым трауром: узкое платье до пола с длинным змееобразным шлейфом, простеганный и искусно вышитый пурпурной нитью черный жакет, скрепленный гранатовыми застежками, напоминающими капли крови. Волосы, стянутые черными лаковыми гребнями и шпильками, с которых свисали нити идеально отполированных бусин из черного оникса. Она не была красавицей, но казалась ею, благодаря отточенной и тонко выверенной элегантности одежды и манер.

После смерти матери личное общение Майи с женщинами было ограничено толстой поварихой в Эдономее и двумя ее тощими дочерями, выполнявшими всю работу по дому. Хотя он внимательно изучал модные гравюры в газетах, но был совершенно не подготовлен к встрече с Хесеро Неларан и теперь чувствовал, как все его самообладание прахом осыпается к острым носкам ее туфелек.

— Осмеррем Неларан, — сумел наконец выговорить он, заикаясь, как обыкновенный юнец. — Мы очень рады с вами познакомиться.

— И мы рады видеть вас здесь, Ваше Высочество. Мы так же рады больше, чем можем выразить словами, что вы позволили нашему мужу вернуться в Унтеленейс. — Она снова опустилась, на этот раз даже не в реверанс, а в полный придворный поклон, причем не менее изящно, чем молодой Цевет. — Ваше Высочество, наша верность и преданность полностью принадлежит вам.

Он поспешно попросил ее снова подняться на ноги.

— Мы благодарим вас, Осмеррем Неларан.

— Можем ли мы надеяться, что вы будете называть меня кузиной, Ваше Высочество?

— Кузина Неларан, — поправился Майя.

Она улыбнулась, и он растаял от тепла этой улыбки, едва в состоянии расслышать, что она спрашивает его о коронации.

— Полночь на двадцать четвертое, — ответил он, и она кивнула с серьезным и взволнованным видом, будто беспокоилась, что он мог выбрать другое, менее подходящее время.

— Ваше Высочество, — подал голос Сетерис. — Просим простить нас за беспокойство, мы отняли у вас много времени.

— Как жаль, у меня действительно сегодня много дел, — сказал Майя, обращаясь к Хесеро, отчасти из привычного послушания к плохо замаскированным приказам Сетериса, отчасти потому, что не был уверен в своей способности выдержать общество очаровательной дамы, не превратившись в дурака окончательно. — Но мы надеемся на возможность поговорить с вами снова.

— Ваше Высочество, — дружно сказали они.

Хесеро снова присела в реверансе, а Сетерис наклонился в жестком неглубоком поклоне, как заводная игрушка.

Она исчезла с такой же грацией, как появилась; среди черных одежд мелькнула узкая длинная змея — ее туго заплетенная коса, спускавшаяся до самых бедер и словно приклеенная к позвоночнику. Сетерис поспешил за ней, а Майя снова опустился в кресло, тяжело дыша от волнения и усталости.

Ты потерял голову от одной ее улыбки, сказал он себе и неожиданно рассмеялся. Он пытался остановиться, но это было не в его власти; смех схватил его и тряс, как терьер крысу. Лучшее, что он мог сделать, это заставить себя смеяться беззвучно, издавая не больше шума, чем задыхающийся от недостатка воздуха человек. Это было так же болезненно, как настоящее удушье или ужасный кашель при бронхите, и когда наконец приступ веселья прошел, ему пришлось вытереть слезы с лица.

А потом он посмотрел вверх, прямо в серьезные глаза молодого человека, одетого в солдатский мундир и с завязанными в пучок волосами, но со значком Драхада на перевязи, пересекавшей грудь.

— Ваше Высочество, — сказал он и опустился на колени.

Его неодобрение казалось почти материальным.

Майя в ужасе спросил себя, как долго он стоял здесь, ожидая, когда Император будет в состоянии заметить его.

— Прошу встать. Вы один из наших нохэчареев?

— Да, Ваше Высочество, — ответил молодой человек, выпрямившись. — Дерет Бешелар, лейтенан гвардии Унтеленейса. Мой капитан приказал мне служить вам в качестве нохэчарея, если вы согласитесь принять мою службу.

Майя сильно пожалел, что не мог сказать: «Нет, я не согласен» и избавиться от этого недружелюбного деревянного солдата. Но он не мог без уважительной причины обидеть капитана гвардии, что же ему оставалось делать?

Он застал меня смеющимся на следующий день после смерти отца.

Тем не менее, за явно выраженным неодобрением Бешелара он угадал столь же прямолинейную честность, но чувствовал, что придется приложить немало усилий, чтобы завоевать дружбу этого человека.

— Мы не видим причин быть недовольными выбором капитана, — ответил Майя, после чего Бешелар произнес:

— Ваше Высочество, — таким плоским и унылым тоном, что Майя догадался: его вежливость расценили всего лишь как попытку лести.

Прежде чем он успел решить, стоит ли добавить еще несколько слов, чтобы изменить неправильное направление беседы, или эта попытка лишь усугубит ситуацию, другой голос произнес:

— О, черт. Я так надеялся оказаться здесь первым. Ваше Высочество.

Майя перевел взгляд на второго молодого человека, стоящего на коленях в дверях. Он тоже носил перевязь со значком Драхада, которая совершенно не сочеталась с его скромным синим халатом. Когда он встал, расправив свои необыкновенно длинные костлявые ноги, Майя отметил про себя, что он выше Бешелара, но неуклюж, как новорожденный жеребенок. Бледно-голубые глаза за толстыми стеклами круглых очков были близорукими, нежными и какими-то неопределенными, странно контрастируя с крупным решительным носом. Неопрятная одежда его Атмазы свидетельствовала, что тот не сделал ничего, чтобы понравиться своему господину, либо был не из тех, кто вообще ценит внешний вид. Он сказал:

— Кала Атмаза, к вашим услугам. Меня прислал Адремаза.

Бешелар издал короткий страдальческий шум носом, не то вздох, не то чих.

Но Атмаза, казалось, не находил ничего предосудительного в своем поведении и просто стоял посреди комнаты, доброжелательно и близоруко улыбаясь Майе. Майя посмотрел на Атмазу, и тоже не нашел ничего предосудительного.

— Мы рады, — сказал он. Потом обратился к ним обоим: — Мы выбрали имя Эдрехазивара, и в полночь на двадцать четвертое примем корону, как седьмой Император этого имени.

— Ваше Высочество, — ответили они, дружно кланяясь, а Кала добавил: — Ваше Высочество, на лестнице топчется молодой человек, который выглядит так, словно не знает, уйти ему или остаться.

— Пригласите его, — попросил Майя, и Кала с Бешеларом встали по обе стороны двери.

Появившись между ними, Цевет сказал:

— Мы просим прощения, Ваше Высочество. Мы не знаем, потребуются ли вам еще наши услуги.

Майя постарался скрыть дрожь. Он совсем позабыл о Цевете, что было проявлением надменности и безрассудства с его стороны.

— Есть ли у вас иные обязанности?

— Ваше Высочество, — ответил Цевет, снова кланяясь. — Лорд-канцлер сообщил мне, что передает меня в ваше распоряжение, если не возражаете.

— Это очень любезно со стороны лорда-канцлера, — сказал Майя, встретив полный понимания взгляд Цевета. — Тогда мы будем очень признательны, если вы… — он подыскивал подходящее слово, — сможете организовать наше расписание.

Он расслышал скулящую жалобную нотку в своем голосе, но Цевет пропустил ее мимо ушей.

— Раз Ваше Высочество этого желает, — ответил он, кланяясь на этот раз более низко. — Мы начнем с… — Его лицо озарилось вдохновением, он сверился с карманными часами. — С обеда.

 

Глава 4

Похороны в Улимере

Улимер находился на окраине Сето, города, покоившего в своих объятиях Унтеленейс, как раковина жемчужину. Спустившись вслед за лейтенантом Бешеларом и Калой Атмаза с ошеломляюще огромной императорской повозки, Майя подумал, что очутился в ином мире.

Храм и стены кладбища когда-то были возведены из красного кирпича, который теперь неудержимо крошился и осыпался. Колонны храмового портика нуждались в побелке, а их капители казались лохматыми от птичьих гнезд. Сорняки тянулись к свету из щелей между плитами дорожки, ведущей от ворот ко входу в храм, а трава на кладбище выросла настолько высоко, что верхушки надгробий казались маленькими бесплодными островками в бурном желто-зеленом море.

— Ваше Высочество, — сказал Бешелар, — вы уверены?

— Да, — ответил Майя. — Их смерть значит не меньше, чем смерть нашего отца.

Когда Кала открыл ворота, в дверях появился крепкий на вид священник в черной мантии, такой же потрепанной, как и его храм. Некоторое время он смотрел, разинув рот под несколько помятой лунной маской, а потом бросился вниз по лестнице. Он пал ниц, а из темных недр храма раздался мягкий шелест одежд, когда вся община последовала его примеру, не сходя с места.

Ты должен привыкнуть, сказал Майя сам себе, следуя к лестнице за Бешеларом и Калой. Ты Император, как сказал Сетерис. И сейчас у тебя один выбор — быть либо Императором, либо покойником. Что предпочитаешь?

— Его Императорское Высочество Эдрехазивар Седьмой, — объявил Бешелар, и Майя тут же пожалел об этом.

— Пожалуйста, — попросил Майя священника, — поднимитесь. Мы только хотим выразить свое уважение мертвым.

Прелат встал, беспокойно вытирая руки о полы халата.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал он. — Мы понятия не имели… то есть, нас не проинформировали…

Надо было кого-то послать, устало подумал Майя. Он надеялся, что сможет незаметно проскользнуть с заднего хода и отстоять службу, не объявляя своей личности, но то была наивная детская мечта, не более. Он сказал:

— Мы сожалеем.

— Ваше Высочество! — Прошипел Бешелар уголком рта.

— Мы хотели только показать, — продолжал Майя, возвысив голос так, чтобы его могли слышать люди в храме, — что все мы понесли общую потерю. Мы не хотим, чтобы ваша жертва была забыта. Мы не хотим, чтобы вы чувствовали… что ваше горе нам безразлично.

— Спасибо, Ваше Высочество, — сказал прелат после короткого молчания. — Мы… то есть наш храм очень маленький, совсем не такой, как вы привыкли. Но если вы и эти господа желаете принять участие в службе, мы… — когда он использовал множественное число, это означало, что он имеет в виду себя и паству. — Мы бы… — Он запнулся, подыскивая слова. — Это было бы для нас честью.

Майя улыбнулся ему.

— Спасибо. Для нас это так же будет честью.

Он проигнорировал потрясенное выражение лица Бешелара и последовал за священником вверх по лестнице в храм.

Майя поразмыслил и отказался от идеи сообщить священнику, что его Улимер выглядит намного приятнее сырого и грязного Отасмера в Эдономее. Мудрее с его стороны будет говорить как можно меньше, кроме того, он опасался, что священник примет его слова за своего рода шутку, неуместную в данных обстоятельствах. Тем не менее, это была правда. Улимер выглядел захудалым и потрепанным, но чистым, и побелку, которую экономили на внешних работах, щедро расходовали внутри. Робкие люди, эльфы и гоблины, в глубоком трауре, очень напоминавшем одежду, в которой Майя покинул Эдономею, были родственниками и друзьями экипажа «Мудрости Чохаро» и слуг, чьи жизни оборвались вместе с жизнями их благородных господ. Многие из скорбящих были облачены в ливреи; Майе показалось, что одного или двух из них он видел накануне в коридорах Алсетмерета. Он разглядел горе и боль на их лицах, и пожалел, что не чувствует ничего подобного в сердце своем. Он пожалел, что не имел отца, достойного траура.

Потребовалось некоторое время, чтобы найти место, проводить Императора и его нохэчареев в Улимер, при этом не вызвав излишнего дискомфорта и смущения для всех заинтересованных сторон, но с помощью доброй воли всего собрания, священника, Императора и его Атмазы вопрос был улажен, и прелат, заняв свое место перед алтарем Ули, таким же чистым и ветхим, как и весь остальной храм, начал заупокойную службу.

Он произносил все слова просто и честно, в отличие от драматических завываний и трагических пауз, которыми изобиловало выступление Архипрелата из Сето, читавшего когда-то панихиду по Императрице Ченело. Майя был поражен, осознав, насколько ярки и подробны его воспоминания о похоронах матери. Казалось, с тех пор прошло не десять лет, а десять дней.

Императрица Ченело Драхаран умерла весной на восьмом году жизни своего сына. Она давно была больна, и потому осталась в его воспоминаниях седой, тонкой, как прутик, любимой мамой. В последнюю зиму его детства уже было ясно, что она умирает; ее глаза на бледном лице становились все больше и больше, а тело стало таким хрупким, что любое неосторожное движение могло причинить ей боль. Она провела большую часть зимы и весну в слезах, тоске по дому и отчаянном страхе за сына.

Ее выдали замуж очень молодой, едва шестнадцати лет, и этот брак был идеей ее отца. Великий Авар Баризана желал видеть свою дочь Императрицей. Уроженцы Эльфланда всегда враждебно относились к иностранцам, но так как они остро нуждались в дружеских связях с Баризаном и в доступе к богатой торговле на Чадеванском море, Свидетель по иностранным делам сумел уговорить Варенечибела на это брак. Это было плохое решение для всех, сказала Ченело Майе в последние дни перед смертью. Ее отец, глубоко разочарованный тем, что жена не принесла ему сыновей — только двух дочерей, одна из которых была некрасивой и полусумасшедшей — не позаботился закрепить брачным соглашением права Ченело, уделив все внимание мирному договору ради обеспечения безопасности северной границы с более обширным и сильным соседом. Свидетель по иностранным делам оказался человеком амбициозным и очень жадным. Когда Майе исполнилось два года, Свидетель был пойман на взятке от порчайнийских торговцев, о чем Варенечибел послал Ченело отвратительно откровенное уведомление.

На самом деле, Император все еще скорбел по своей третьей жене, умершей пять лет назад Императрице Пажиро, и не собирался вступать в брак, особенно с девушкой, годящейся ему в дочери, иностранкой, варваркой, гоблинкой; еще не успев стать Императрицей, она уже получила при дворе жестокое прозвище «нечисть». Варенечибел нашел ее уродливой, скучной, непривлекательной, но его отсутствие интереса к ней не переросло бы в ненависть, если бы их первая и единственная брачная ночь, необходимая для юридического завершения брака, не обернулась ее беременностью. Учитывая однозначность доказательств, что она пришла в его постель девственницей, он даже не мог подвергнуть сомнению свое отцовство.

Пажиро умерла при родах, и, возможно, если бы с Ченело случилось тоже самое, он простил бы ее. Но когда она выжила и произвела на свет здорового сына, такого же смуглого и безобразного, как она сама, Варенечибел злобно сказал, что если она надеялась заменить Пажиро и ее нерожденного ребенка, то сильно просчиталась. Как только Ченело оправилась, чтобы выдержать дорогу, ее с ребенком выслали в Исварое, гда она и провела последние восемь лет своей жизни.

Она умерла в серый, ветреный день в середине весны, а так как мертвая Императрица была для Варенечибела чуть более приемлема, чем живая, он отдал приказ о немедленной подготовке к торжественным государственным похоронам. Это было правильным решением, потому что Великий Авар, который ни разу не выразил протеста по поводу лечения своей дочери, пока она была жива, и не замечал ничего странного в том, что муж Ченело полностью забыл о жене после того, как она подарила ему сына, почувствовал бы себя глубоко оскорбленным, если бы ее телу не оказали должного уважения. Тихий дом в Исварое был оккупирован секретарями, чиновниками, священнослужителями, большинство из которых вообще не замечало Майю, а заметив, могли только вздохнуть и покачать головой. Пока мог, он прятался в спальне матери.

Если бы он мог просто лечь и умереть от горя, то так бы и сделал. Мать была для него всем миром, и хотя она сделала все возможное, чтобы подготовить его, он был слишком мал, чтобы понять, что означает собой смерть, и когда Ченело исчезла, в центре его мира образовалась зияющая черная дыра, которая ничем не могла быть заполнена или скрыта. Он искал ее повсюду, даже когда ему показали ее неподвижное тело, он продолжал искать, и нигде не мог найти.

Оставшись один, он часто плакал, не доверяя странным взрослым, которые суетились вокруг него, нарушая покой Исварое громкими голосами, шумом повозок и топотом стремительных шагов. А потом настал день, когда ему сказали, что он должен покинуть Исварое, и отвезли на дирижабле в Унтеленейс, в который он никогда до конца не верил, убежденный, что дворец существовал только в сказках матери.

И теперь, сидя здесь, в этом ветхом и чистом храме бога Луны, который был так же богом сновидений, смерти и возрождения, он вспоминал звонкое эхо среди холодного мрамора Отрасмера в Унтеленейсе с его отдельными башнями для каждого из богов. Так как в храме Ули не было места для полных государственных похорон, гроб с телом Ченело был установлен под центральным куполом, где когда-то отпевали Императрицу Пажиро и Императрицу Лэшань. Вместо одного прелата, там суетилось целое стадо священников и каноников, окружавших Архипрелата в красных одеждах, источающих облака ладана, а вокруг неподвижно высилась толпа белокурых бледных эльфов в сложных черных одеждах, которые стояли и слушали безмолвно и безразлично.

Здесь тишину иногда нарушали звуки подавленных рыданий, шелест ткани о ткань, когда один из скорбящих утешал другого. Однажды над головами людей взвился вопль ребенка, осознавшего потерю, и быстро расступившись, люди дали дорогу отцу, выносившему на руках из храма плачущую девочку. Никто, подумал Майя, не знает, как много все это значит для него.

Он вспомнил, как стоял тихий с окаменевшим взглядом рядом с дамой, которой досталось неблагодарное занятие присматривать за сиротой на похоронах. Хотя Ченело тщательно внушала ему беспристрастное отношение к своему браку, тем не менее, безграничная любовь к матери приблизила его к истине ближе, чем она когда-либо хотела допустить. Во всем происходящем был виноват его отец и двор его отца, и он представлял себе, как все они обрадуются, увидев его плачущим. Вот почему он не плакал у гроба матери, хотя потом плакал каждую ночь в течение многих недель в своей холодной и затхлой спальне в Эдономее. Он подумал, что мог сильно испугать своей печалью ту даму, и мысленно отметил, что нужно попросить Цевета разыскать ее, если это возможно.

В отличие от бесконечной церемонии похорон Ченело, которая так же ожидала теперь Варенечибела и трех его сыновей, прелат Улимера использовал короткую форму. Самой длинной ее частью был перечень погибших и их скорбящих родственников. С застенчивой неуверенностью взглянув на Майю, прелат добавил в конце:

— Император Варенечибел Четвертый, Немолис Драхар, Назира Драхар, Кирис Драхар, отец и братья Императора Эдрехазивара Седьмого.

Сморгнув внезапно набежавшие слезы, Майя поклонился прелату поверх сложенных у груди ладоней, как это делал каждый из скорбящих, не обращая внимание на неодобрительное сопение Бешелара у левого локтя.

После окончания службы Майе стало ясно, что прелат и община будут смущены зрелищем своего Императора, пробирающегося сквозь высокую траву к двенадцати свежевырытым могилам. Освободиться от этой обязанности не составило труда, надо было только вручить бразды правления в руки Бешелара, и тот с величайшей помпезностью завершил их визит. Майя улыбнулся прелату, и прелат улыбнулся в ответ. Бешелар доставил Императора к повозке, решительно оттеснив Калу назад. Кучер щелкнул кнутом над лошадиными спинами, и они тронулись в обратный путь.

За десять минут никто не сказал ни слова. Бешелар выглядел так, словно повторял про себя все любимые эпитеты Сетериса, и «жуть болотная» была не самым обидным из них. Кала мечтательно смотрел в окно, как и на пути в Улимер, а сам Майя, сцепив руки на коленях, рассматривал их темную кожу и грубые, уродливые суставы.

Внезапно Кала повернулся и спросил:

— Ваше Высочество, почему вы захотели присутствовать на службе?

В его голосе звучал искренний интерес, но Майя ответил:

— Я не знаю.

На самом деле он знал, даже слишком хорошо, но не желал обсуждать своего отца ни с нохэчареем, ни с кем другим. Пусть эта правда будет похоронена вместе с ним, подумал он. Императору Эдрехазивару VII нет нужды говорить о своей ненависти к Варенечибелу IV.

И хуже всего было то, что он даже не испытывал ненависти к своему отцу; он не мог ненавидеть человека, которого почти не знал. Мысль об ужасе и отвращении Бешелара была так же тягостна, как обязательство таскать на шее жернов в течение всей оставшейся жизни.

Внезапно он вспомнил, что забыл использовать официальную форму местоимения, так что Бешелар был шокирован в любом случае. Избегая глядеть в сторону Бешелара, он повернулся к окну и обнаружил, что расплывчатые голубые глаза смотрят на него с неожиданной симпатией.

— Ничто не может сделать утрату легче, — сказал Кала, — но молчание может усугубить горе.

— Слова тоже не помогут, — ответил Майя.

Кала немного отодвинулся, как кошка, получившая щелчок по носу, и тишина, то ли напряженная, то ли задумчивая воцарилась в салоне повозки, и не прерывалась, пока они не достигли Унтеленейса.

 

Глава 5

Домашние дела

К концу ужина, поздно вечером, Майя был уже настолько измучен, что не мог сосредоточиться ни на чем. Как только они вернулись из Улимера, он попросил Бешелара проследить, чтобы решетку Алсетмерета закрыли на замок, и наотрез отказался давать аудиенции кому-либо до завтрашнего дня.

Впрочем, это вовсе не означало, что ему удастся провести вечер в одиночестве. Наверное, Эсаран сидела в засаде, потому что набросилась на него, как только он сделал шаг за пределы решетки. Она не позволила ему вернуться в Черепаховую гостиную под предлогом, что эта комната не соответствует его императорскому достоинству, и чуть не силой притащила в Розовую приемную этажом выше, огромное помещение, где вполне можно было играть в прятки, оформленное в гнетущих черно-вишневых тонах. Стены здесь были оклеены порчайнийскими шелковыми обоями с замысловатым узором из переплетающихся роз всех оттенков от темно-фиолетового до оранжево-красного, да еще с позолоченными краями лепестков.

Эсаран заготовила бесконечный список вопросов, требующих немедленного решения, и когда он попытался намекнуть, что доверяет ее компетенции, она округляя на него глаза, напомнила, что среди пострадавших в результате крушения «Мудрости Чохаро» были так же эдочареи, личные слуги Императора. Ее тон явно указывал, что отныне ему не позволено будет самому заботиться о себе, как он всегда делал в Эдономее. Она так же добавила, что Клемис Аттереж в нетерпением ждет императора, чтобы обсудить вопросы его нового гардероба и определиться с закупками новых тканей.

Майя ей не нравился, но было очевидно, что она не позволит личным чувствам отразиться на эффективности ее работы. Возможно, она острее, чем Чавар, осознавала неограниченность власти Императора, и не желала давать своему господину повод отстранить ее от дел. Но ее старательность граничила с жестокостью, и так как к усталости уже прибавилась головная боль, остро тикающая в висках, он просто сказал:

— Мы уверены, что любые рекомендованные вами лица смогут удовлетворить наши потребности.

Она кивнула, презирая его за слабость, и юркнула за дверь. За ней, радостно журча о тканях, рисунках и цветах, явился Аттереж; разговаривать с ним было гораздо легче, даже с учетом того, что Майя едва понимал два слова из семи. Бешелар и Кала, как и подобает нохэчареям Императора, уселись по обе стороны от двери, настороженно наблюдая за происходящим. Майя подозревал, что еще не раз он будет втихомолку сожалеть, что просто не может отослать их из комнаты.

Прежде, чем Аттереж закончил свои примерки, на пороге появился Цевет со списком срочных дел, длиннее, чем у Эсаран. Вести о прибытии нового Императора распространились по городу, и придворные, в первую очередь Свидетели Коражаса и члены Парламента, начали съезжаться во дворец. Цевет доставил высокую стопку писем, некоторые были получены пневматической почтой, другие переданы через стражников у решетки, и каждое из них требовало немедленного рассмотрения и должно было быть прочитано сегодня вечером. Они уселись по обе стороны огромного стола, который, как спящий медведь, притаился в дальнем углу комнаты, и приступили к разбору почты.

Майя знал, что, вступая на престол своего отца, он погружается в новую жизнь, как в незнакомую реку, но именно эта стопка писем показала ему, насколько глубока и холодна была вода в той реке. Некоторые имена были ему знакомы по сплетням, которыми делился Сетерис; ему так же было известно, что представляют из себя Коражас, Суд и Парламент, но с каждым новым письмом, которое Цевет зачитывал вслух, катастрофическая недостаточность знаний юного Императора становилась все более очевидной, так что эльф все выше поднимал брови, когда Майя спрашивал, что из себя представляет их корреспондент, а так же просил разъяснить туманный смысл написанного. Постепенно Бешелар с Калой включились в процесс просвещения Императора, так что Майе оставалось только сидеть, слушать и втихомолку ненавидеть себя.

Он знал о соглашении между Парламентом, Коражасом и Судом, которое больше напоминало временное перемирие, чем крепкий союз, и о вынужденном посредничестве Императора, поддерживающего хрупкий мир между конкурирующими партиями, но до сих пор не догадывался, над какой глубокой пропастью придется балансировать ему самому. Теперь он погрузился, почти утонул, в хитроумном переплетении противоречивых интересов своих подданных: требования Палаты общин, пренебрежение со стороны Благородных Домов, все еще оскорбленных, столетия спустя, необходимостью вести переговоры с простолюдинами; тонкие междоусобные распри в Суде, все одиннадцать членов которого прислали письма пневматической почтой, каждое еще более туманное, чем предыдущие; семь Свидетелей Коражаса, ни один из которых не смог собственноручно выразить соболезнования и наилучшие пожелания, но чьи секретари извергли на свет божий бумажные и пергаментные потоки. Кроме того, были еще менее знатные дворяне, придворные купцы, государственные служащие… И среди всего этого чернильного безумия Император должен был как-то сохранить рассудок и здравый смысл.

Самым ужасным показалось письмо некого Эшевиса Тетимара, настолько густо испещренное намеками, неясностями и околичностями, что Майя не смог понять его смысла даже после того, как Цевет пояснил, что Эшевис Тетимар является наследником герцога Тетимела, богатейшего из землевладельцев Южного Че-Атамара.

— Но чего же он хочет?

— Хотя мы не можем сказать наверняка…

— Мы просим вас. Пожалуйста. Ваши догадки?

Цевет щелкнул ушами.

— Мы полагаем, что Дач'осмер Тетимар просит руки герцогини Ведеро.

Майя с сомнением взглянул на письмо, которое все еще держал в руках.

— Он не упоминает нашу сестру.

— Ну, он не может, — сказал Кала.

— Прошу прощения?

— Ваше Высочество, — пояснил Цевет, — после общественного резонанса, вызванного браком эрцгерцогини Немран…

— Ах, да, — согласился Майя.

Отзвуки бури, сопровождавшей брак старшей из эрцгерцогинь, Немран, долетели даже до Исварое. Ему было всего пять лет, но он помнил придушенный шепот, которым передавались сплетни от горничных матери экономке, от экономки повару, как тихо улыбалась мама, делая вид, что ничего не слышит.

— Император поклялся, что не допустит открытого обсуждения брака его второй дочери до церемонии подписания брачного договора.

— И что же? — Спросил Майя.

— И ничего не обсуждалось, — сказал Цевет, беспомощно пожимая плечами. — Все, кто мог что-то знать, находились на борту «Мудрости Чохаро». За исключением эрцгерцогини, конечно.

— Здесь есть письмо нашей сестры?

— Нет, Ваше Высочество.

Майя закрыл глаза и поморщился. Он не ожидал, что ненаписанное письмо может стать такой проблемой.

— Итак, Дач'осмер Тетимар?..

— Ловит рыбку в мутной воде, Ваше Высочество, — ответил Цевет. — Он хочет проверить, как много вам известно, и готовы ли вы уступить ему.

— Уступить?

— Тетимары на протяжении десятилетий были бельмом на глазу Императора, — пояснил Цевет. — Это один из старейших Благородных Домов, они ведут свой род от восточных владык, которые наиболее активно сопротивляются развитию промышленности на западе. Нам известно, что Варенечибел стремился найти компромисс между ними.

— Вот как, — сказал Майя.

Он почувствовал приступ тошнотворной паники, словно был мышью, освободившей пружину мышеловки и уже видел, как опускается рычаг, который вот-вот сломает ему шею. Вот что значит быть Императором. Борьба фракций, противоречия между землевладельцами и промышленниками, война против варваров на севере: за все это теперь отвечал он один, и из-за его неверного решения могли пострадать сотни тысяч людей. Они могли даже погибнуть, и все потому, что их Император был слишком молод, глуп и не знал, как их спасти.

— Ваше Высочество, — осторожно предложил Цевет. — Осмелюсь посоветовать вам отправить Дач'осмеру Тетимару точно такое же письмо. Мы можем составить очень длинное послание, но не дать ему никакой информации вообще.

В собственных ушах смех Майи прозвучал как писк умирающей мыши, но все же это был смех, а не крик, так что он решил счесть это своей маленькой победой.

— Да, пожалуйста, Цевет. Мы ценим ваше предложение.

А потом, когда они наконец покончили с последним письмом, вернулась Эсаран в сопровождении трех испуганных молодых людей. Один из них был ровесником Цевета, а двое других возраста Бешелара, то есть на четыре-пять лет старше Майи, и юный Император не мог не заметить странной иронии ситуации, когда все находящиеся в комнате люди кланяются самому молодому из них.

Молодых людей звали Эша, Немер и Аврис. Эша и Немер были полугоблинами, как и сам Майя; Аврис был светлокожим. Эсаран не посчитала их фамилии достойными упоминания. Они буду эдочареями Майи, сказала она, «если Ваше Высочество не возражает». Тут она так выразительно подняла брови, что Майя поспешил одобрить ее выбор, пока молодые люди не расплакались. Уходя, Эсаран не удержалась от контрольного выстрела:

— Завтра Ваше Высочество, конечно, пожелает обсудить с Мастером кухни меню на предстоящую неделю, но сегодня мы сочли себя вправе заказать ему что-то простое.

Еще одна обязанность на плечи Майи.

— Спасибо, Эсаран, — сказал он, действительно чувствуя благодарность.

Цевет решительно предложил эдочареям пройти в личные покои Императора и подготовить его комнаты к использованию. Майя с безнадежным восхищением наблюдал, как его взволнованные слуги послушно покидают комнату, но тут Цевет обернулся и произнес:

— Ваше Высочество, еще один вопрос.

— Что именно?

— Мы не хотели бы поднимать его именно сейчас, но мы не можем…

Спина прямая, руки сложены на коленях, лицо и уши под контролем.

— Расскажите нам, — сказал Майя.

— Письмо Дач'осмера Тетимара навело нас на мысль, — продолжал Цевет. — Ваше Высочество, вам следует подумать о собственном браке.

— О браке? Но я еще даже не Император! Я имею в виду… — Внезапно он понял, что грубейшим образом выдал свой испуг и прикусил язык.

— Эта мысль первым делом придет на ум всем придворным, — сказал Цевет.

— Особенно родителям взрослых дочерей, — цинично добавил Бешелар.

— Но мы вообще не хотим жениться, — запротестовал Майя.

По крайней мере, он уже не путался в местоимениях, хотя в его тоне опасно прорывались скулящие нотки.

— Рано или поздно вам придется жениться, если вы не намерены назначить вашим наследником Идру Драхара, чего мы, конечно, не можем рекомендовать.

— Вы обладаете информацией, компрометирующей нашего племянника?

— Как мы можем? Он еще ребенок. Мы всего лишь напоминаем, Ваше Высочество, о судьбе Белмаливена Пятого.

Майя сосредоточился. Белмаливен V вступил на престол после внезапной смерти своего брата Белмаливена IV и, решив, что два его племянника являются надежным залогом преемственности династии, не стал разводиться со своей любимой, но бесплодной женой. На втором году правления он был свергнут и убит сторонниками старшего из племянников, который был коронован под именем Белвасены XI и шесть лет прожил марионеткой при Совете опекунов, прежде чем в свою очередь оказаться свергнутым своим братом Белмаливеном VI. Обстоятельства и точная дата смерти Белвасены не были известны, но было принято считать, что он недолго прожил после коронации брата, и смерть его не была случайной.

— Вы считаете, нам следует действовать так быстро? — Несчастным голосом спросил Майя.

— Ваше Высочество, — ответил Цевет, — мы считаем, что вам следует предусмотреть любой поворот событий. И мы уверены, что вам следует быть хорошо проинформированным, когда придет время принять решение, чтобы не позволить подтолкнуть себя к нежелательному браку, как это не раз случалось с покойным Императором.

Майя вздрогнул.

Глаза Цевета расширились.

— Ваше Высочество, мы просим прощения. Мы не это имели в виду.

— Мы понимаем. И вы совершенно правы. — Паника вернулась, испуганной птицей колотилась в ребра, сжимала горло липкими пальцами. Он сглотнул. — С чего вы предлагаете начать?

— Мы соберем для вас информацию, — сказал Цевет. — То есть, если вы доверите нам это сделать.

Должен же я хоть кому-то доверять, подумал Майя.

— Да, пожалуйста.

Головная боль усилилась, и Майя испытал трусливую благодарность, когда один из подчиненных Эсаран возник на пороге, чтобы объявить, что ужин подан, прежде чем Цевет успеет придумать еще один «последний вопрос».

Цевет изящно извинился, тактично избавив Майю от необходимости соображать, на сколько человек был заказан ужин. Император ел в гордом одиночестве, а его нохэчареи опять сидели по обе стороны двери столовой.

Бульон с яйцом, запеченный угорь, молодая капуста: Майя жевал почти не чувствуя вкуса, извлекая из какого-то бездонного резерва новую улыбку для робкого слуги с примесью гоблинской крови и передавая похвалы Мастеру кухни и шеф-повару. На десерт был подан шербет; его вкус сразу напомнил о зиме, и Майя жалел только о том, что не может прижать холодную вазочку к горячему от боли виску. Прежде чем он успел отказаться, слуга подал горячий шоколад, и после первого глотка Император внезапно обратился к нохэчареям:

— Когда вы едите?

— Ваше Высочество? — Спросил пораженный Бешелар.

Кала старался сосредоточить взгляд, словно пытался разглядеть что-то очень далекое.

— Вы должны есть, — пояснил Майя. — Когда?

— Когда вы находитесь в постели, Ваше Высочество, — ответил Кала. — Мы договорились, что один будет охранять вас, пока другой ест. Вы не должны беспокоиться о нас.

— Не могли бы вы в дальнейшем ужинать вместе с нами?

Лицо Бешелара, как и следовало ожидать, выразило крайнюю степень ошеломления. Кала улыбнулся.

— В дальнейшем, Ваше Высочество, вы уже не будете ужинать в одиночестве.

— О, да, — сказал Майя и одним глотком допил шоколад. — Как глупо было забыть об этом.

Кала деликатно кашлянул.

— Насколько нам известно, Ваше Высочество не спали прошлой ночью.

— Очень мало, — согласился Майя, борясь с желанием потереть усталые глаза.

— Тогда мы предлагаем Вашему Высочеству лечь спать. Ваши эдочареи уже ждут, чтобы позаботиться о вас, и вы можете со спокойной душой и чистой совестью отпустить нас ужинать.

— Ваше Высочество, — сказал Бешелар, — Кала Атмаза говорит несерьезно, но его предложение мудро.

Прилагая все усилия, чтобы не рассмеяться, Майя прикусил губу и встал на ноги. У него болели не только мышцы, но даже кости, ноги казались сделанными из свинца, но он был счастлив, что они еще держат его.

— Мы благодарим вас, — сказал он, обращаясь к обоим.

Было неловко чувствовать, как близко они придвинулись к нему, каждый со своего бока, когда сопровождали вверх по лестнице. Два полных оборота вокруг Алсетмерета привели его к двери императорской спальни, где уже ждали Эша и Аврис. Нохэчареи и эдочареи замерли, неуверенно глядя друг на друга. Майя, слишком усталый, чтобы соблюдать вежливые формальности, спросил:

— Кала, ты остаешься?

— Да, Ваше Высочество, — ответил Кала.

Бешелар по-солдатски отсалютовал и отбыл вниз по лестнице.

Какими бы молодыми и испуганными ни были императорские эдочареи, но свое дело они знали хорошо. Они расплели его волосы и расстегнули одежду с такой быстрой и молчаливой ловкостью, что он оказался перед ними голым, прежде чем успел смутиться своего тощего тела и смуглой кожи. В считанные секунды его облачили в мягкую, как облако, ночную сорочку и заплели волосы на ночь.

Один из них, кажется, Эша, хотя Майя уже ни в чем не был уверен, заверил его, что они сменили все постельные принадлежности. Опустившись на кровать, он почувствовал, что белье действительно чистое и хорошо проветренное, потом нежные руки осторожно накрыли его одеялом, и больше он не помнил ничего.

Один раз среди ночи, он вынырнул из кошмара, где Сетерис говорил ему, что его мать лежит среди горящих обломков «Мудрости Чохаро», и услышал тихий голос в темноте:

— Ваше Высочество?

— Кто здесь? — Хрипло спросил Майя.

— Это я, Кала. Вам приснился дурной сон. Все в порядке.

— Кала, — Майя вспомнил добрые голубые глаза. — Спасибо.

А потом снова провалился в беспамятство, беспомощный и беззащитный, как летящий к земле «Мудрость Чохаро».

 

Глава 6

Вдовствующая Императрица

Майя открыл глаза навстречу солнечном свету и некоторое время лежал, растеряно моргая. Это была не его спальня в Эдономее, и не полузабытая детская в Исварое. Судя по роскошным занавескам балдахина, с вытканными на них кошками Драхада, и парчовому покрывалу, он находился в одном из поместий отца, но…

Когда он вспомнил, где находится и что произошло, он был уверен, что все ему только снится. Эта мысль принесла огромное облегчение.

Скоро он проснется на своей собственной узкой и провисшей кровати в Эдономее и, возможно, даже не вспомнит этот смешной сон. Он был послан богинями, чтобы Майя был доволен тем, что имеет, и не тосковал по невозможному.

Полезный моральный урок, с сонным удовлетворением подумал Майя, и в ту же секунду звук приоткрываемой двери заставил его приподняться на локте в опасении, что к нему идет Сетерис с известиями о прибытии отцовского посланника.

Это оказался худенький мальчик в ливрее Драхада, который слегка встревожился при виде проснувшегося Майи, но моргнул и робко объявил, что был послан узнать, какой сорт чая предпочитает Его Императорское Высочество за завтраком.

Милосердные богини, пусть это будет сон. Нет, все происходило наяву.

— Ромашковый, — который любила его мать и ненавидел Сетерис. — Спасибо.

— Ваше Высочество, — поклонился слуга, — вы хотите завтракать в постели или…

— Нет, — сказал Майя. Он чувствовал себя слишком беззащитным в этой огромной комнате, одетый только в ночную рубашку. — Мы встанем, спасибо.

— Ваше Высочество, — мальчик снова поклонился и исчез.

— Ваше Высочество, — произнес другой голос из дальнего угла комнаты, напугав Майю почти до визга.

Конечно, это был Бешелар, имевший великий талант заставить своего Императора почувствовать себя маленьким глупым мальчиком. Он выбрал позицию таким образом, чтобы видеть каждый уголок этой замысловатой комнаты.

— Что, не спится? — Спросил Майя более язвительно, чем намеревался.

— Ваше Высочество, — сообщил Бешелар, — вчера не было возможности, но сегодня есть надежда, что Адремаза и капитан Ортема смогут прислать заместителей для нас с Калой Атмаза. Если они окажутся приемлемыми для Вашего Высочества, мы получим возможность охранять вас в две смены. Но мы, — добавил он с внезапной свирепостью и с таким упором на «мы», что давало основание понять, что он говорит также о Кале, — останемся вашими первыми нохэчареями.

Майе захотелось закрыть лицо руками и заплакать. Пока он обижался на Бешелара, тот нес на своих плечах двойное бремя, о чем Майе даже не хватило ума догадаться. Ты высокомерный червяк, сказал он себе, принимаешь как само собой разумеющееся, что люди охраняют тебя, жертвуя своим отдыхом и покоем. Им постоянно приходится бы начеку. Другой, более тихий голос, добавил: как и тебе самому.

С внезапной решимостью Майя выкарабкался из постели. Словно только и ожидая этого момента, на пороге возникли Эша и Аврис, с сообщением, что, во-первых, горячая ванна ожидает его, и что Дашенсол Аттереж с учениками трудились всю ночь и теперь прислали несколько новых костюмов с заверениями, что работа над коронационным платьем Его Высочества не будет отложена ни на минуту. Заботливая опека слуг почему-то не доставила Майе никакой радости, но позволила сделать одно неприятное открытие, из-за усталости ускользнувшее от него накануне вечером: иллюзия уединения предоставлялась Императору благодаря хитро расположенным стеновым панелям матового стекла. Он искупался, оделся и разрешил Аврису заняться его прической, одновременно сильно встревожив эдочарея категорическим отказом от любых украшений.

— По крайней мере, до коронации, — сказал он.

На самом деле, он предпочел бы совсем не носить драгоценности. Они напоминали ему об отце.

Майя завтракал в присутствии обоих нохэчареев и того же застенчивого слуги, что и накануне. С первым глотком чая дверь отворилась, пропустив Цевета, обремененного новой огромной стопкой писем, и Майя, чьи мысли все еще были заняты драгоценностями, поспешил опередить Цевета и спросил:

— С кем мы можем поговорить о нашем личном императорском перстне?

— Ваше Высочество, — ответил Цевет, складывая письма на угол стола. — Это традиционная сфера компетенции лорда-канцлера.

— Действительно? — Задумчиво произнес Майя.

— Лорд-канцлер является Мастером печатей, — осторожно сказал Цевет, его уши тревожно вздрогнули.

— Чем вы воспользовались, чтобы запечатать мои вчерашние письма?

— Печатью Дома Драхада, — ответил Цевет. — Мы рассудили, что вряд ли кто-то сочтет ее фальшивой.

— Это маловероятно в большинстве случаев, — согласился Майя, и Цевет, казалось, вздохнул с облегчением — Но ведь лорд Чавар не изготавливает печати лично?

— Ой! Нет, конечно нет. Это работа Дашенсола Хабробара.

— Не могли бы вы… то есть, сообщить Дашенсолу Хабробару, что мы желаем его видеть?

— Мы позаботимся об этом, Ваше Высочество.

— Спасибо, — сказал Майя. — Мы видим, сегодня вы принесли еще больше писем.

— Да, — согласился Цевет. — Не только Коражас обеспокоен тем, что Император еще не появился перед двором.

— А мы должны? — Спросил Майя. — Появиться, я имею в виду?

— Нет, Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Вашим придворным не помешает немного поволноваться. Они и так очень скоро вас увидят. — Он немного закашлялся и вежливо добавил: — Здесь новое сообщение от вдовствующей Императрицы.

Среди множества других проблем Майя почти забыл о вдовствующей Императрице, но взгляд, брошенный на часы, сказал ему, что назначенная встреча состоится через час.

— Мы обещали дать ей аудиенцию в 10:00, - сказал он. — Она написала вчера.

— Ваше Высочество очень добры, — пробормотал Цевет и передал ему письмо Императрицы.

Майя сломал печать и прочел:

«Приветствуем эрцгерцога Майю Драхара, наследника императорского престола Этувераца.

Сору Драхаран, Этуверац Жасан

Мы разочарованы вашей холодностью и опасаемся, что многие рассказы вашего покойного отца Императора о вашей личности могут оказаться не старческими предрассудками, а истиной.

Мы придем в Черепаховую гостиную в 10:00».

С великой надеждой и состраданием,

Майя очень тщательно изучил послание, а потом спросил:

— Что представляет из себя вдовствующая Императрица?

— Ваше Высочество, — Цевет снова вежливо кашлянул. — Она очень молода и… не очень хорошо воспитана.

— Цевет, мы просим вас выражаться яснее.

Цевет поклонился.

— Она избалованная девочка, Ваше Высочество. Так как она была очень молода и красива, покойный Император обращался с ней, как с куклой. Она привыкла получать желаемое истерикой и слезами, но когда они приелись ее мужу, как и следовало ожидать от человека усталого и немолодого, схоронившего трех жен, она перешла к тактике болезней, обмороков, головокружений и нервных припадков. Она желала власти, но Император был слишком умен, чтобы допустить ее к делам.

— Следовательно, существует вероятность, что она и сейчас будет продолжать стремиться к власти?

— Да, Ваше Высочество, такая вероятность очень велика.

Тишина, холодная и тяжелая, как кусочки льда. Наконец Майя сделал глубокий вдох и спросил:

— Что наш покойный отец говорил о нас?

Он видел, как испуганный взгляд Бешелара встретился со взглядом Цевета, и понял, что не желает этого знания. Но…

— Мы должны знать. Нам предстоит встретиться с теми, кто знаком с его мнением о нас.

— Ваше Высочество, — Цевет с несчастным видом склонил голову. — Вам известно, что он не любил вашу мать.

— Да, — сказал Майя, стараясь не выдать себя. — Мы знаем.

— Он не обсуждал ни ее, ни вас, Ваше Высочество, во всяком случае публично. Но сплетни не умолкали. Некоторые исходили от слуг. Некоторые, мы боимся, распространяла сама Императрица Сору.

— Зачем?

— От скуки. От злобы. Из любви к скандалам. Большинство этих историй не заслуживают доверия, и мы самым серьезным образом просим Ваше Высочество не придавать им значения.

— Но остальные?

Он загнал Цевета в угол и даже сочувствовал ему. Вот что значит быть Императором, подумал он. Не забывай.

Цевет капитулировал так же изящно, как делал все остальное.

— Император говорил, и иногда публично, что баризанцы вырождающаяся нация, склонная к инбридингу. В частности, ходили слухи, что он называл Императрицу Ченело сумасшедшей, и что вы унаследовали ее дурную кровь. Он часто использовал слово «неестественный», хотя рассказы сильно искажают смысл его первоначальных слов.

— Насколько люди доверяли этим рассказам?

— Ваше Высочество, всем известно, как сильно покойный Император любил Императрицу Пажиро. И общеизвестно, что брак с Императрицей Ченело был заключен под давлением Коражаса, а не по его собственному выбору. Но верно так же и то, что ваша… изоляция в Эдономее вызывала множество комментариев, особенно в последние годы.

— Следовательно, для всех придворных Унтеленейса мы являемся сумасшедшим кретином.

Он не смог удержаться от короткого смешка, настолько горького, что Цевет вздрогнул.

— Ваше Высочество, им достаточно будет просто посмотреть на вас, чтобы понять, что это не так.

— Вопрос только в том, — пробормотал Кала, — захотят ли они посмотреть.

Бешелар грозно засопел, но извиняющийся взгляд Цевета дал понять Майе, что замечание Калы вызвано честностью, а не цинизмом.

Продолжать этот разговор значило вгонять себя в уныние и, возможно, заставить Цевета и нохэчареев почувствовать себя униженными. Поэтому он произнес с интересом, которого на самом деле не чувствовал:

— Есть ли среди писем такие, с которыми я должен ознакомиться до аудиенции с Сору Жасани?

Конечно, были. Он попросил Цевета спуститься вместе с ним в Черепаховую гостиную, где Цевет оккупировал стол секретаря, Майя уселся у камина, а Кала с Бешеларом заняли привычный пост около двери.

Сегодня разбирать письма было уже легче. Он чувствовал, что глубины его невежества уже были выявлены, и потому не чувствовал угрызений совести, запрашивая дополнительную информацию. И с помощью Цевета, который с тринадцати лет был личным курьером Императора (он признался, когда его спросили), Майя учился расшифровывать хитросплетения лести и намеков, а так же отвечать на них. Или признаваться в своем бессилии. Порой было трудно не позавидовать легкости, с которой Цевет ориентировался среди имен, политический фракций и скрытых ожиданий, но эльф безоговорочно предоставил свои знания к услугам Майи, так что если молодому Императору и хотелось рассердиться на кого-нибудь за свою неосведомленность, то его гнев следовало направить не на Цевета.

Наиболее важное из писем, это было понятно даже неопытному Майе, пришло от посла Баризана. Оно выделялось в аккуратной стопке корреспонденции не только тем, что было написано на пергаменте (многие из старых царедворцев предпочитали этот материал) но так же потому, что было свернуто в трубочку, а не сложено конвертом. Его скреплял шелковый шнурок цвета спелой сливы, пропущенный через резную бусину слоновой кости и завязанный замысловатым узлом. Цевет поглядывал на него несколько беспомощно.

— Ваше Высочество, вероятно, больше осведомлен о баризанских обычаях, — сказал он.

Майя покачал головой, поморщившись в ответ на поднятые брови Цевета.

— Наша мать умерла, когда нам было восемь. Она не говорила с нами о Баризане и о своей жизни там. Мы считаем, что ей было запрещено.

Он с отчетливой ясностью помнил каждое упоминание о родине матери, но их было слишком мало.

Цевет нахмурился, подрагивая ушами.

— Мы знаем, что гоблины придают особый смысл нэцкэ, — он щелкнул лакированным ногтем по резной бусине, — но мы не знаем, в чем заключается этот смысл. Нам так же ничего не известно о гоблинских узлах.

— Есть ли в нашем доме человек, который знает? — Спросил Майя, вспомнив огромное количество темнокожих слуг, которых он видел в Алсетмерете.

— Ваше Высочество, — ответил Цевет, расцветая улыбкой, которой, как решил Майя, он выразил признательность за хорошую идею. — Мы спросим.

Через несколько минут он вернулся в сопровождении мужчины средних лет.

— Это Осхет, Ваше Высочество, — заявил Цевет, торжествующий как спаниель, притащивший хозяину мертвую утку. — Один из ваших садовников. Он приехал в Унтеленейс пять лет назад вместе с послом и остался на службе у Императора, чтобы ухаживать за баризанскими розами.

— Ваше Высочество, — пробормотал Осхет, опускаясь на колени и склонив голову.

Его кожа была почти идеально черной, волосы на голове он сбривал, а не просто стриг, что делало особенно заметными стальные кольца в ушах — известный даже Майе признак моряка.

— Пожалуйста, — сказал Майя, — встаньте.

Осхет послушно поднялся, он был на голову ниже Цевета, коренастый и мускулистый. Его руки до локтя были испещрены свежими и поджившими царапинами, а ногти окружены темной полоской грязи. Тяжелая челюсть и выпуклые глаза выдавали в нем типичного гоблина; Сетерис никогда не уставал напоминать, насколько повезло Майе унаследовать телосложение отца.

— Мер Асава объяснил наш вопрос? — Спросил Майя.

— Да, Серенити, — глаза Осхета были красно-оранжевого цвета, совершенно неожиданного на фоне темной кожи. Майя знал, что его бледно-серые глаза Драхада производили такое же странное впечатление. — Это нэцкэ, да?

— Да.

Майя взял со стола пергаментный свиток вместе с украшениями и протянул его Цевету, а тот передал Осхету. Грубые пальцы садовника бережно прикоснулись к шелку и бусине; они проследили линии узлов, резные насечки нэцкэ, чуть задержавшись на острой мордочке вырезанного из кости животного. Затем он вернул пергамент Цевету и сцепил руки за спиной.

— Ну, что? — Спросил Цевет.

— Это мангуст, — ответил Осхет.

— Простите? — Не понял Майя.

— Маленькое животное. Называется мангуст. Живет на южном побережье. Веселое и любопытное. Убивает змей и крыс. Его часто держат на кораблях. Приносит удачу.

Майя протянул руку, и Цевет вложил ему в ладонь пергаментную трубочку. Он внимательно осмотрел нэцкэ, изображавшего зверька, свернувшегося вокруг шнура, погладил подушечкой большого пальца его улыбающуюся мордочку.

— Что это значит? — Нетерпеливо поинтересовался Цевет.

Массивные плечи Осхета приподнялись и опустились.

— Пожелание удачи, — сказал он. — Подарок друга. У нас тоже есть нэцкэ, его подарил нам близкий друг, когда мы уезжали.

Он дернул шнур, завязанный вокруг пояса и вытянул из кармана резной диск. Он была немного больше мангуста, и Майя узнал его по символам, вырезанным на оборотной стороне, еще до того, как Осхет развернул и показал талисман: широкое улыбающееся лицо, узкие от смеха глаза, острый кончик языка бога Хотэя.

— Хотэй защищает, — объяснил Осхет. — Мангуст, это… — его лоб собрался морщинами в усилии подобрать нужное слово. — Пожелание великого счастья.

Майя хотел бы задать больше вопросов о нэцкэ, о корабле Осхета, о том, почему посол решил пожелать ему «великого счастья», но последовательный Цевет не позволил отклониться от темы.

— А узел?

— Узел тоже является важным сообщением, — сказал Осхет, убирая своего Хотэя в карман. — Это узел Императора.

— Что гласят протоколы? — Неуверенно спросил Майя. — Правильно ли будет разрезать узел?

Брови Осхета взлетели верх, а вздрогнувшие уши заставили зазвенеть серьги.

— В этом нет необходимости, Ваше Высочество. Потяните золотую бусину. Узел развяжется сам. — Он помолчал, а затем добавил. — Нэцкэ — это всегда дар. Всегда.

Один из концов шнура действительно заканчивался золотой бусиной. Майя сначала решил, что это всего лишь украшение. Надо попробовать, хватит сомневаться, сказал он сам себе, и потянув шнур, неожиданно легко развязал узел. Освободив пергамент от украшений, он быстро сунул в карман и веревочку и нэцкэ, пока никто не успел остановить его.

— Спасибо, — сказал Цевет садовнику. — Ты можешь идти.

Осхет кивнул Цевету и глубоко поклонился Майе.

— Ваше Высочество.

— Спасибо, Осхет, — Майя не забыл улыбнуться, и только потом обратил свое внимание к развернутому пергаменту.

Письмо было написано уверенной рукой тонкими и ровными строчками с искусно выведенными заглавными буквицами и росчерками. Не рукой секретаря.

«Приветствуем нашего дорогого родственника Эдрехазивара VII…»

Майя остановился и удивленно уставился на Цевета.

— Родственника?

На этот раз Цевет удивился не меньше.

— Посол не является родственником Великого Авара.

— То есть, он родня по матери нашей матери, — сделал вывод Майя. — Но нам не известно, ни как зовут ее, ни ее семью.

— Он никогда не упоминал об этом раньше, — сухо заметил Цевет.

— Вряд ли это могло быть политическим активом, — сказал Майя. Он хотел произнести эти слова как можно безразличнее, но его голос звучал устало. — Ну что ж, давайте узнаем, чего желает наш родственник.

Письмо было кратким:

Приветствуем нашего дорогого родственника Эдрехазивара VII.

Воржис Горменед,

Мы выражаем глубочайшие соболезнования в связи с постигшей вас утратой и заверяем, что Баризан не будет настаивать на торговом соглашении, переговоры о котором мы вели с вашим отцом. Нашим величайшим и самым заветным желанием является упование, что отношения между Баризаном и Этуверацем не будут выходить за рамки мира и дружбы, и с этой надеждой собственноручно подписываемся:

Майя беспомощно посмотрел на Цевета. Он мог определить в этих осторожных словах наличие скрытых ожиданий, но не имел ни малейшего представления, в чем они заключались.

Задумчиво хмурясь, Цевет снова прочитал письмо и сказал:

— Мы будем удивлены, если посол Горменед успел получить одобрение своего правительства на содержание этого письма.

— Вряд ли у него было на это время, — заметил Майя.

— Да, — согласился Цевет. — Именно так.

— Так вы думаете…

— Как известно, Великий Авар вознаграждает инициативу и смелость, когда они ведут к успеху. Мы предложили бы Вашему Высочеству ответить на письмо посла таким образом, чтобы его отказ от торгового соглашения стал бы фактом.

Как Майя уже знал, все, сказанное Императором, становилось фактом.

— Значит, торговое соглашение было настолько невыгодным?

— Если Горменед считает, что вы будете рады избавиться от него, то да, — прямо сказал Цевет. — Мы обратимся к Свидетелю по иностранным делам и выясним подробности.

— Да, пожалуйста. И скажите нам, как ответить… нашему родственнику.

— Ваше Высочество, — пробормотал Цевет и начал подробный разбор письма посла.

* * *

В десять часов Бешелар поднялся со стула и произнес:

— Ваше Высочество, прибыла наша смена.

— О, слава богу, — заметил Кала и подавил зевок.

Вторые нохэчареи во многих отношениях оказались неотличимыми от первых. Лейтенант и Атмаза, примерно такого же возраста, как Бешелар и Кала: один накрахмаленный и отполированный, другой потертый и не от мира сего, хотя одежда этого Атмазы была новее и ярче, а коса аккуратнее, чем у Калы. Майя успел заметить, что новый лейтенант, Телимеж, нервничал в присутствии Императора не меньше Бешелара, а Атмаза Дажис, казалось, беспокоился только о том, чтобы Кала как следует выспался после смены.

— Не беспокойтесь, — ответил Кала, подавляя новый зевок. — Я, может быть, и рассеянный, но вовсе не каменный. Ваше Высочество.

Они с Бешеларом поклонились, и Майя отпустил их, подавив детское желание попросить остаться. Бешелар с Калой заслужили свой отдых, так что не было причин чувствовать себя брошенным ребенком или бояться вторых нохэчареев.

Радуйся, что избавился от Бешелара хоть на некоторое время, упрекнул он себя, и повернулся к Цевету. Они рассмотрели еще два письма, прежде чем великое смятение на лестнице возвестило о запоздалом визите вдовствующей Императрицы, Сору Драхаран.

Благодаря Цевету Майя успел составить представление, чего ему следует ожидать, и потому был не слишком подавлен видением, возникшим в дверях между Телимежем и Дажисом. Женщина в черном медленно откинула вуаль с уверенностью, достойной опытной актрисы. Вдовствующая Императрица была маленькой женщиной — куклой, как назвал ее Цевет — с лицом в форме сердечка и огромными синими глазами. Она была старше Майи года на три, не больше.

Приняв Хесеро Неларан в качестве эталона, Майя мог заметить, что Сору одета слишком нарядно, и желает подчеркнуть свой статус, как делала это в своих письмах к нему. Густая серебряная вышивка жакета была очень близка к белому императорскому цвету, на который вдова имела весьма сомнительное право. Волосы, уложенные сложными крыльями и замысловато изогнутыми косами, выглядели бы лучше без блестящих черных бусин, слишком напоминающих жуков.

Он вздохнул с облегчением, обнаружив, что игнорировать красоту женщины, которая заранее была ему неприятна, гораздо легче, чем изящество такой утонченной дамы, как Хесеро.

Майя неторопливо поднялся, чтобы приветствовать вдову своего отца, и она ответила ему короткой жесткой улыбкой. Она не пожелала никаким иным образом признать изменение своего положения, и он рад был заметить, с каким неодобрением сверлят ее затылок сердитые взгляды Телимежа и Дажиса Атмазы.

Взгляд Сору метнулся по комнате и остановился на Цевете.

— Кто это?

— Наш секретарь, — сказал Майя.

— О, — она пренебрежительно отвернулась от Цевета (при этом Цевет принял оскорбленный вид) и теперь, недовольно нахмурившись, смотрела только на Майю.

Наконец Майя произнес:

— Сору Жасани, вы хотели увидеть нас.

— Мы надеялись, что вы можете оказаться восприимчивым к советам. — Ее тон указывал на жестокое разочарование.

— Какой совет вы могли бы нам дать?

— Мы не думаем, что вы послушаетесь, — сказала она, тряхнув головой, что вообще-то не подобало Императрице.

Он вежливо подождал несколько секунд, а потом ответил:

— В таком случае, мы желаем поговорить с вами о деле, которое напрямую касается нашей чести и нашего суверенитета. — Сору смотрела на него с надеждой, а Цевет с тревогой. — А именно, Меррем, вы не являетесь Этуверац Жасан и, не имея детей, никогда не сможете ею стать.

Цевет сдавленно кашлянул. Сору яростно возразила:

— Мы жена Императора.

— Вы вдова Императора. Если вы не ждете ребенка, то не имеете права пользоваться этим титулом.

— Нет, — угрюмо согласилась она. — Но у вас нет Императрицы.

— Это не значит, что вы сможете занять ее место, — сказал Майя. — Будьте довольны, Меррем, что за вами оставляют звание Жасани. И мы, Эдрехазивар Жас, будем иметь удовольствие именовать вас так, если, конечно, вы намерены и впредь оставаться при дворе в Унтеленейсе.

Он с интересом наблюдал, как стремительно она меняет тактику. Сору склонила голову и подозрительно кротким голосом произнесла:

— Жас Эдрехазивар, прошу простить вдове ее горе.

— С готовностью, если, конечно, оно не настолько глубоко, что вынудит ее опозорить своим поведением Императора или Дом Драхада. Если вы не в силах совладать с собой, вы можете на некоторое время удалиться от двора. У нас много усадеб, и мы будем рады предоставить для вашего проживания одну из них.

Ее глаза широко раскрылись, а уши обвисли. Она поняла угрозу, и перед ее внутренним взором, несомненно, возникли образы Арбелан Драхаран, первой жены Варенечибела, и Ченело Драхаран, его четвертой жены.

— Ваше Высочество, — сказала она, кланяясь на этот раз глубоко. — Мы благодарим вас за заботу, но считаем, что вдове Императора будет недостойно всецело поддаться своему горю.

— Хорошо, оставим этот вопрос. — Сказал Майя. — Сейчас мы заняты, Сору Жасани. Вы хотели обсудить с нами что-либо еще?

— Нет, Ваше Высочество, — сказала она. — Мы благодарим вас.

Она не выбежала из комнаты, но удалилась гораздо быстрее, чем вошла, и без спецэффектов. Некоторое время они слушали, как на лестнице затихает цокот ее острых каблучков.

— Цевет, — задумчиво сказал Майя, — вы пошлете приглашение Арбелан Драхаран в Сеторею? Мы хотели бы видеть ее на нашей коронации.

— Да, Ваше Высочество, — сказал Цевет и сделал пометку в своей записной книжке.

 

Глава 7

Гробница Императрицы Ченело

Оставшуюся часть утра и половину дня Майя с Цеветом провели за разбором корреспонденции. Они пришли к соглашению, что многие из вопросов и проблем лучше будет рассмотреть после коронации, когда положение Императора не будет иметь ни малейшей двусмысленности. Они обнаружили еще одно письмо от Эшевиса Тетимара, которое заставило Цевета нахмуриться и пробормотать достаточно громко, чтобы слышал Майя:

— Какая настойчивость!

Было также письмо Сетериса, жалующегося, что ему отказали в посещении Алсетмерета. «И все же тебе придется иметь с ним дело» — устало подумал Майя.

Впрочем, Цевет заверил его, что отказ в посещениях императорских покоев до коронации не будет принят за грубость, и Майя собственной рукой написал Сетерису записку, обещая личную аудиенцию после официального вступления на престол.

Затем Цевет уселся писать новую партию формальных и малоинформативных писем к Коражасу, а Майя с Телимежем и задумчивым Дажисом, занялись делом, которое откладывать дальше было уже нельзя.

Сначала им предстояло осмотреть весь Алсетмерет сверху донизу и познакомиться со слугами. Когда Майя упомянул о слугах, Эсаран посмотрела на него недоверчиво и обиженно, но он стиснул зубы и настоял на своем.

— Ваш отец Император… — начала она, но Майя не дал ей договорить.

— Мы хотим знать, кто нам служит, — сказал он.

Эсаран согласилась, но он знал, что она недовольна. Тем не менее, это того стоило, потому что теперь он знал, что застенчивого слугу в столовой зовут Ишеаном, потом ему были представлены все прачки и горничные, конюхи, лакеи и садовники Алсетмерета; Майя узнал, что у него есть личный сад, отделенный живой изгородью от больших садов Унтеленейса, где садовники выращивали розы, окутывающие своим ароматом башню в течение всей весны и лета. Кажется, Осхет позволил себе неуместно подмигнуть своему Императору. Мастер кухни оказался совсем таким, каким рисовало его растревоженное воображение Майи: это был солидный пожилой господин с огромными седыми усами. Его звали Эбремис, и он с вежливым вниманием расспрашивал Майю о его вкусовых предпочтениях и антипатиях. Майя старался не упоминать, что домашнее хозяйство Эдономеи управлялось, исходя из скупости и вкусов Сетериса, но чувствовал, что проницательный Эбремис догадывался о многом недосказанном.

В подземном помещении под Алсетмеретом он видел девушек, сидящих в центре паутины пневматических труб, которые опутывали весь Унтеленейс, и в течение нескольких минут восхищенно наблюдал за их работой. Вернувшись в Черепаховую гостиную и вспомнив взволнованного посланника Сору, он спросил Цевета, какой смысл имеет использование личного курьера.

Брови Цевета слегка приподнялись.

— Это может преследовать разные цели, Ваше Высочество. Например, стремление сохранить секретность.

— Вот как. А в случае с письмами Сору Жасани?

— Ну, — сказал Цевет, — это указывает на желание убедиться, что письмо попало лично в руки адресату, то есть без посредников. Кроме того, это возможность настоять на немедленном ответе. Это так же может означать, что отправитель считает свое послание слишком важным и срочным.

— Ну, конечно, — согласился Майя, и Цевет чуть не ухмыльнулся, прежде чем успел спохватиться и вежливо кивнуть.

Вечером за ужином Майя улыбнулся Ишеану, а тот улыбнулся в ответ.

Едва успели убрать со стола, как было объявлено о визите лорда-канцлера. Чавар ворвался, как зимняя буря; не успел Майя предложить ему место за столом и рюмку ликера, как он начал разъяснять, загробным голосом и очень подробно, ритуалы, связанные с коронацией Императора. Сначала пост, потом долгие часы медитации.

— Император весь день молится в дворцовой часовне. Вас встретит Архипрелат, но по традиции Император должен выбрать двух ближайших друзей, которые будут сопровождать его на молитву и из часовни. Так как у вас при дворе нет друзей, вы конечно, выберете ближайших родственников мужского пола, наиболее подходящих по возрасту. Мы бы рекомендовали маркиза Имела, мужа вашей сестры Немриан, и Сетериса Нелара.

— Мы… — начал Майя, но Чавар не собирался останавливаться.

— Церемония коронации начнется на закате, — и он углубился в описание архаичных формул и значение жестов, не оставив Майе возможности сообщить, что он ни при каких обстоятельствах не позволит Сетерису Нелару играть роль ритуального значения ни на коронации, ни где-либо еще.

Самодовольного и покровительственного замечания Чавара — «конечно, у вас не может быть друзей, потому вы просто „жуть болотная“» — было достаточно, чтобы заставить Майю не просто обидеться, а заупрямиться по-настоящему.

Чавар мне не двоюродный брат, подумал он, и здесь не Эдономея. Я сам решу, что для меня лучше, и он не сможет мне помешать.

Он дослушал Чавара в полном молчании, ни единым возражением не дав тому понять, что его собственные планы решительно расходятся с предложениями лорда-канцлера.

Когда Чавар покинул гостиную, Майя обратил свое внимание к другому вопросу, который ему следовало решить до коронации Эдрехазивара VII. Этот вопрос был личным, и потребовалось некоторое время, чтобы подавить сопротивление Цевета и нохэчареев. Одно дело нагрузить себя работой с письмами, как прямолинейно высказаться Телимеж, но некоронованный Император во время полного траура не может бродить по залам дворца.

— Мы не собираемся бродить по залам, — сердито сказал Майя. — Мы хотим посетить могилу нашей матери, что не имели возможности сделать в течение десяти лет после ее похорон. Лично мы были бы более шокированы поведением Императора, который не захотел прийти на могилу к матери.

К его недовольству Цевет настоял на приглашении эдочареев для консультации по данному вопросу, но они оказали Майе неожиданную поддержку. Немер сказал:

— Конечно, Ваше Высочество, вы должны посетить могилу Императрицы, — а затем отступил, переведя взгляд на Авриса.

Аврис и Эша продемонстрировали полную солидарность, заявив, что не видят ничего неуместного в том, что Император выйдет за пределы своих покоев под вуалью.

— Вы не должны были ехать в Улимер с открытым лицом, Ваше Высочество, — строго сказал Эша. — Мы уже говорили об этом с Аттережем.

— Мы согласимся на что угодно, — сдался Майя, — если это позволит нам удовлетворить наше самое заветное желание.

— Ваше Высочество, — пробормотал Цевет, уступая.

В последний раз Майя надевал траурную вуаль десять лет назад. Она пахла кедром и колола лицо. Вуаль, доставленная Эша, почти не заслоняла свет и благоухала шалфеем и лавандой, которыми императорские эдочареи ароматизировали все шкафы и комоды. Чтобы закрепить ее, понадобились бронзовые шпильки с черными лакированными головками, на которых был изображен символ Дома Драхада, и Майя ощутил странный покой в душе, когда Аврис наконец опустил завесу перед его лицом.

Из-за траура залы Унтеленейса были почти пусты, хотя в обычные дни, как сообщил Майе Телимеж, придворные имели привычку фланировать по любимым коридорам, по крайней мере, до полуночи. Те немногие, с кем они сталкивались, кланялись поспешно и очень низко. Они не смели смотреть Майе в лицо, но он чувствовал их взгляды между лопаток, пока не исчезал из поля зрения.

Отрасмер в Унтеленейсе, дворцовый храм, представлял из себя огромный белый купол, поддерживаемый колоннами, напоминающими лес древних деревьев. Свет, преломленный в гранях старинных стекол, будил странные тени между колонн. Здесь было холодно, холоднее даже, чем на открытых террасах Алсетмерета.

Гробницы Драхада располагались вдоль стен за пределами кольца колонн: широкий двойной ряд саркофагов, которых было слишком много, чтобы сосчитать, но еще недостаточно, чтобы завершить круг за пределами купола. Место будущей могилы Варенечибела уже было отмечено, и хотя мрамор для нее все еще покоился в каменоломнях на берегу Чадеванского моря, все пространство было завалено цветами — в основном шелковыми из-за времени года, но несколько букетов хризантем безмолвно осыпали лепестки среди искусственных лилий и роз.

Гробницы второй, третьей и четвертой жен Варенечибела находились во внешнем кольце: Императрица Лэшань, Императрица Пажиро, Императрица Ченело, каждая умерла, не достигнув тридцатилетия. Стилизованные барельефы на крышках саркофагов не имели реального сходства с лежавшими под ними женщинами, и тем более не могли дать представления, какими они были при жизни. Майя провел пальцами по белым мраморным щекам и подбородку фигуры на могиле матери — жест такой же символический и бессмысленный, как сама фигура.

Он опустился на колени и откинул вуаль назад, не обращая внимания на Телимежа и Дажиса, неподвижно стоящих у ближайшей из колонн. Он не мог сказать ничего, чтобы выразить словами глубину его чувства, с которым он втайне чтил память матери, прежде чем в присутствии большого количества людей должен будет почтить память отца. Он спрашивал себя, гордилась бы мать его внезапным возвышением, или скорбела бы о его участи? С печалью он думал, что собственный взлет не принес ей ничего, кроме боли и горя.

Наконец он прошептал:

— Я здесь.

Наверное, это единственное, что стоило сказать. Она была мертва уже десять лет, и все что он хотел бы высказать ей, что он мечтал сказать все холодные годы жизни в Эдономее, сейчас казалось просто беспомощной детской жалобой. Даже услышав, подумал он, мать не испытала бы ничего, кроме огорчения.

Он сложил руки на груди и поклонился могиле, прежде чем оставить ее одну в этой мраморной пустыне.

Он встал, опустил вуаль и понял, что не сказал одну действительно важную вещь. Он коснулся высеченных в камне букв ее имени и произнес тихо, но внятно:

— Я до сих пор люблю тебя, мама.

Потом он повернулся и пошел от могилы матери в полосу света, где ждали его нохэчареи.

 

Глава 8

Коронация Эдрехазивара VII

Приготовления к коронации Императора Эдрехазивара VII начались в шесть часов утра двадцать третьего числа месяца. День начался с поста, который не мог быть нарушен до самой коронации. Майя искупался в воде с травяным отваром; запах трав щекотал горло и немного раздражал глаза. Под бдительным надзором Дажиса Эша торжественно облачал Майю в длинное бесформенное одеяние без рукавов, называющийся «кеб», одежду предков, которая в настоящее время использовалась только при посвящении среди Атмаза, духовенства, а также во время коронации. Майе, привыкшему к узким курткам и штанам было не по себе в этом балахоне, а так как обычаи запрещали одевать что-либо под кеб, он чувствовал себя голым, как в ночной рубашке.

Затем Аврис терпеливо и тщательно расчесал волосы, распутывая узлы непослушных локонов пока они не заструились, гладкие и влажные, вниз по спине. Эша открыл секретную панель в стене гардеробной и достал тяжелую шкатулку резного дуба, в которой хранились главные императорские драгоценности. Часть их была утрачена вместе с покойным Императором, с грустью сказал он, взамен будут изготовлены новые, но то были Малые сокровища Короны, Мишен Мура. Большие сокровища, Дачен Мура, никогда не покидали пределов Унтеленейса.

Украшения Майя надел самостоятельно. Кольца для пальцев, серебряные с нефритом и лунными камнями, широкие браслеты, тоже серебряные с квадратными изумрудами; набор колец для ушей с бледно-зеленым нефритом, ожерелье с изумрудами и лунными камнями, плотно обхватившее его горло, и, наконец, диадема с теми же лунными камнями. Он отказался посмотреть в зеркало: он сам не узнавал себя и не хотел знать, в кого превратился. Он слишком боялся увидеть по ту сторону стекла своего отца.

Во внешней комнате Кала, Бешелар, Телимеж, Цевет и Чавар ждали его вместе с Архипрелатом из Сето, Адремазой и капитаном гвардии. При появлении Майи все они опустились на колени. Затем они снова встали, и Дажис пересек комнату, чтобы встать рядом с Телимежем. Затем Чавар, сложив руки Майи ладонями друг к другу, взял их в свои и задал три ритуальных вопроса; правдивость ответов Майи должны были засвидетельствовать Адремаза и капитан.

Чавар задавал простые вопросы: время рождения Майи, истинное имя его отца, божественный покровитель. Майя отвечал: день зимнего солнцестояния, Немер Драхар, Чтео Карежасан, госпожа звезд. Он чувствовал себя принцем из волшебной сказки, о котором мать рассказывала бесконечные истории, хотя в тех сказках всегда были разные богини. Он почти слышал по-баризански певучий голос матери, спрашивающий: «Чье ты дитя?». И его собственный, отвечающий уверенно и радостно: «Я дитя звезд».

Он рывком вернулся в настоящее, когда Чавар задал совсем не сказочный вопрос:

— Под каким именем вы будете известны?

— Эдрехазивар, — ответил Майя. — Седьмой носитель имени.

Чавар никогда не спрашивал, какое имя Майя намерен принять, и хотя это не было секретом, лорд-канцлер, видимо, не удосужился поинтересоваться заранее. Внезапно ритуал остановился, когда Чавар посмотрел на Майю, явно шокированный:

— Вы уверены?

Майя спокойно встретил взгляд Чавара и повторил словно лорд-канцлер не расслышал его ответа:

— Эдрехазивар. Седьмой носитель имени.

На этот раз Чавар принял ответ, и Адремаза с капитаном гвардии повторили свидетельскую формулу. Чавар отпустил руки Майи.

Архипрелат приступил к следующей части ритуала. Это был не тот Архипрелат, что возглявлял похороны Ченело, старик умер две зимы назад в самую лютую на памяти живущих стужу. Новый Архипрелат назвал свое имя: Тепи Тетимар. Эту часть церемонии он проводил без маски — жест равенства между Императором и церковью — и Майя заметил, что этот человек с подвижным лицом и упрямой челюстью был довольно молод для своего сана. Но у него был красивый голос, чистый, как родниковая вода, тенор, и слова об очищении и освобождении он произносил так, словно сам верил в них.

Ритуал освобождал Майю от прежней жизни, позволяя ему самостоятельно выбрать свой новый путь. Сейчас он находился между двумя мирами. Пришло время для очищения и обретения спокойствия, сказал Архипрелат, и спросил Майю, используя все ту же старинную форму ритуала, кого он выберет для сопровождения в часовню, где проведет часы в бдении, чтобы отбросить свою прежнюю и обрести новую сущность.

Майя не колебался.

— Кала Атмаза и Дерет Бешелар, — сказал он.

Архиплелат замолчал, приоткрыв рот.

Ужас, охватившей людей в комнате, казался осязаемым, никто не решался даже пошевелиться. Майя продолжал тихо, но упрямо:

— Я доверяю этим людям.

Они были с ним в Улимере, и теперь он чувствовал необходимость их присутствия и в этом паломничестве.

Тетимар, более сообразительный, чем захлебывающийся воздухом Чавар, взял себя в руки и низко поклонился. Кала и Бешелар встали по обе стороны от Майи, заняв свою обычную позицию, за исключением того, что теперь они стояли рядом с Императором, а не на шаг позади него. Тетимар просто сказал:

— Следуйте за мной, — и Майя, Кала и Бешелар последним покинули комнату, оставив всех прочих стоять столбом, как актеров, лишенных ролей.

Архипрелат молча привел их к подножию лестницы Алсетмерета в холл с мраморным полом и двумя рядами каменных пилястров на стенах — по обе стороны прохода напротив двери, ведущей в Унтеленейс — где на нижней ступени лестницы их уже ждал подсвечник с единственной свечой. Майя не успел заметить, что сделал Тетимар, на что именно он нажал, но один из пилястров бесшумно опустился в стену, открыв узкий проход в темноту. Тетимар вошел первым, за ним Бешелар, потом Майя и Кала замыкающим. Под босыми ногами Майи крашеное дерево было прохладным и немного шершавым, а камень отвратительно холодным.

Коридор резко свернул направо, потом назад, Майя догадался, что они обходят стену холла. Однако они не успели уйти далеко, потому что проход закончился лестницей — резко нисходящей вниз спиралью с настолько узким центральным столбом, что Майя мог бы сомкнуть вокруг него руки. Света свечи едва хватало, чтобы видеть путь; ни перил, ни скоб для рук здесь не было. Майя уперся одной рукой в столб, другой в стену и осторожно начал головокружительный спуск. Громоздкие украшения мешали ему; их тяжесть заставляла его чувствовать себя странно неуклюжим, и ему хотелось просто снять их с себя и оставить на лестнице, как игрушку для пауков и призраков. Он с такой силой поджимал пальцы на древних истертых ступенях, что ноги начали болеть. Тетимар с Бешеларом впереди и Кала позади него спускались, казалось, легко и уверенно, и он по-детски возмущался их спокойствием.

Они спустились к подножию лестницы, прошли через крошечную, не больше кладовки для метел, прихожую и вошли в часовню. В отличие от привычных куполов, ее свод был острым, а на стенах изображены символы богов, в том числе семи богинь, которые были хорошо известны Майе, но так же множество незнакомых. Голый и холодный каменный пол оказался свежевымыт, местами еще сырой. Небольшой родник булькал в нише рядом с арочным выходом в прихожую, он заливал часть пола, сформированного в виде чаши, и исчезал в отверстии в полу. Майя слышал, как где-то в темноте голос ручейка сливается с шумом реки.

В высокой арке дверного проема висел фонарь, Тетимар потянулся и зажег его от свечи. Он сказал своим прекрасным голосом, тихо и серьезно:

— Вода освящена, вы можете ее пить. Мы вернемся на закате.

Они с Калой и на этот раз Бешеларом, в качестве замыкающего, повернулись и начали подниматься вверх по лестнице в верхний мир. Майя задушил в себе порыв позвать их обратно, попросить, чтобы они не оставляли его здесь в одиночестве и темноте. Язычок свечи в фонаре насмешливо дразнил его, словно напоминая о солнечном свете. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как постепенно исчезает свет свечи, и медленно досчитал до ста. Когда он открыл глаза, вокруг не было ничего, кроме прохладной темноты, молчания скалы над головой и одиночества. И мысли: вот что значит быть Императором.

Он выпил немного воды, в основном для того, чтобы изгнать вкус страха изо рта, затем сел, скрестив ноги, в центре комнаты и начал терпеливо и неотступно думать о своем дыхании.

Когда умерла его мать, он был слишком молод, чтобы перенять у нее духовную практику Баризана, но она научила его нескольким простым вещам, которые разум ребенка запечатлел навсегда, как яркую бабочку. Сетерису, исповедовавшему модный агностицизм, не хватало терпения на то, что он называл «вздором»; Майя же цеплялся за обрывки учения своей матери, в основном, из чувства противоречия и неповиновения. Когда он подрос, то обнаружил, что может использовать дыхательные упражнения, чтобы успокоиться, развеять скуку и страх во время наказаний, которым подвергался за нарушение жестких правил Сетериса. В последние два дня он пренебрегал занятиями, но никогда не собирался оставить их совсем.

Он утратил свой привычный ритм, и с тоской ощутил, что навсегда утратил право на частную жизнь. Он с отчаянной надеждой предполагал, что сможет найти частичный компромисс, когда вступит в супружескую жизнь, но Императоры всегда были на виду у своих подданных. Даже за решеткой Алсетмерета рядом с ним находились слуги и нохэчареи, и хотя их обязанности носили во многом символичный характер, это не избавляло Майю от их присутствия. Он представил себе, как лишится девственности под критическим и бдительным взглядом Бешелара, и был охвачен безумным порывом пронзительного и болезненного смеха. Но даже успокоившись, он чувствовал, как холодный кусок правды в горле не дает ему вздохнуть полной грудью: он не мог получить уединения, не попросив о нем, а потребовав, должен был объяснить свою цель. Двор не должен был заботиться о духовной практике Императора, придворные даже могли принять его упражнения в качестве доказательства ядовитой клеветы Варенечибела.

Может быть, я сумею медитировать в комнате с посторонними людьми, спросил он себя с тем сомнением в душе, с каким взрослый предлагает сладость плачущему ребенку.

Кала не будет презирать меня, смеяться и разносить сплетни. Но он не мог себе представить, как сможет обратиться к богам под его внимательным взглядом.

Майя устроился поудобнее, глубоко вдохнул, выдохнул и сосредоточился на созерцании своего дыхания. Мать научила его молитве, которую можно было использовать в качестве мантры:

Чтео Карежасан, услышь меня. Чтео Карежасан, увидь меня. Чтео Карежасан, узнай меня.

Он не просил у Богини звезд ничего, кроме беспристрастности: ее даром была способность ясного зрения, она не давала ни защиты, ни милосердия.

Майя позволил себе погрузиться в ритм мантры. В детстве он читал ее все быстрее и быстрее, пока слова молитвы не превращались в невнятное бормотание. Ченело сначала посмеялась над ним, но потом объяснила, что смысл мантры не в том, чтобы повторить ее как можно больше раз.

— Дело в том, чтобы войти в нее, — сказала она, и хотя он не понял ее, теперь он молился именно так.

Он отпустил от себя все внешнее, кроме своего разума, молитвы и холодной тишины часовни. Время от времени он вставал, чтобы обойти комнату по кругу, бережно касаясь стены под символом каждого божества, и выпить горсть воды, холодной и с легким привкусом железа, которая нравилась ему все больше и больше по мере того, как покой Алсетмерета проникал в его душу.

Через некоторое время он почувствовал, как глубокий ритм воды и камня заменил в его теле ритм дыхания и биения сердца. Он вдохнул воздух, отдаваясь этому новому ритму, подчиняясь новой безмолвной мантре, которая пульсировала в движении луны и звезд, облаков, солнца и реки, мудрая, как пение земли, как покой в его собственном сердце. Майя приложил ладони к камню под ногами и с тихим восторгом слушал, как весь мир молится вместе с ним.

Это чувство прошло сквозь него, как река, пока он снова не оказался в своем теле, замерзшем, онемелом, жаждущем. Он встал, едва не упав, когда затекшие ноги отказались держать его. Пошатываясь, он выпрямил одну ногу, потом вторую и проковылял к нише в стене, где выпил еще немного воды, а затем погрузил обе руки в чашу, задохнувшись от ее внезапной ледяной чистоты. Это помогло ему вернуться на землю и прояснило голову. Он медленно сделал круг вдоль стен, потом еще один, поджимая пальцы ног на холодном камне.

Он был на третьем круге, когда заметил, что в часовне стало чуть светлее. На секунду он был сбит с толку, словно увидел второй восход солнца в небе, но затем понял, что свет исходит от свечи Архипрелата, и вместе с ней к нему возвращается ощущение времени, веса камня над головой и обязательств. По крайней мере, свет не позволил застать его врасплох. Он расправил плечи, насторожил уши и расслабил мышцы лица. Когда Архипрелат появился под фонарем, Майя спокойно стоял посреди комнаты, с прямой спиной, поднятым вверх подбородком, и болезненный стук его сердца был слышен только ему одному.

Архипрелат поклонился, Майя поклонился в ответ. За спиной Тетимара маячили Кала с Бешеларом, напоминая о том, что не все, что ждет его дальше, будет обязательно опасным или утомительным. На сердце у него потеплело, и он понял, что правильно выбрал своих первых спутников.

Они вернулись так же тихо, как пришли; на этот раз за Тетимаром шел Кала, а Бешелар замыкал шествие. Майя споткнулся один раз наверху лестницы, но Бешелар был начеку и успел поддержать его.

Закрыв пилястр, Тетимар поклонился и оставил их подготовиться к предстоящей церемонии. Кала с Бешеларом проводили Майю до его покоев, где эдочареи приняли его в свои заботливые руки под бдительным взглядом Телимежа.

Кала и Бешелар поклонились и скрылись за дверью, но Майя едва заметил их исчезновение, окруженный своими эдочареями, похожих в своих ливреях на хлопотливых черных бабочек. Они освободили его от украшений и кеба и отвели принять ванну, на этот раз не ритуальную, а просто горячую и чистую. Майя расслабился в теплой воде, которая, казалось, стремилась углубить его духовный опыт в живом каменном сердце часовни. Время для него снова замедлилось, как при выздоровлении от лихорадки, но когда он открыл глаза, то обнаружил, что вода уже остыла, а перед ним с виноватым видом стоит Немер:

— Ваше Высочество, пора.

Они обсушили его белоснежным льняным полотенцем и одели в белые чулки и туфли, белые бархатные штаны, белую шелковую рубашку, а поверх них не обычную стеганую куртку, но длинную белую мантию из парчи — самую красивую вещь, которую Майе когда-либо довелось носить.

Наверное, белый цвет скоро надоест мне, признал он с сожалением, но сейчас пребывал в полном восторге.

Аврис снова расчесал волосы, но на этот раз скрутил их в тугой узел на затылке, а над ушами заплел в тугие тонкие косицы, перевязав их белыми лентами и жемчужными нитями. Снова принесли Дачен Мура, но на этот раз украшения Майи составляли исключительно опалы и жемчуга: кольца, браслеты, серьги, ожерелья. Он был избавлен от диадемы, потому что его, словно некая мистическая невеста, ждала корона — Этуверац Мура.

Эдочареи не спешили. Когда они отпустили Майю, и он вернулся в гостиную, часы на каминной полке показывали 21:00.

Три часа, подумал Майя, но прежде чем успел решить, много это или мало, Чавар вновь потребовал его внимания.

Его ожидал новый ритуал: принятие клятв и присяги. Первыми были его нохэчареи: Кала, Бешелар, Дажис, Телимеж. Теперь они были связаны с ним до самой смерти о даже после нее, так как должны были быть похоронены вместе с ним, как нохэчареи отца завтра будут похоронены вместе с Императором.

Потом пришли Свидетели Коражаса. Вероятно, предположил Майя, это самая легкая часть действа, от него требовалось только сидеть на неудобном и жестком стуле в зале для аудиенций на первом этаже Алсетмерета, и принимать протянутые к нему руки. Труднее пришлось Свидетелям, которые должны были запомнить длинные архаичные формулы клятвы и повторить их без запинки. Учитывая долгий срок правления Варенечибела, вряд ли кто-нибудь из них приносил эту присягу больше одного раза.

Девять Свидетелей составляли Коражас, и каждый из них управлял своей маленькой империей. Свидетели опускались на колени, и Майя, принимая клятвы, спрашивал себя, которые из них готовы быть верны ему самому, или же они, подобно Чавару, демонстрируют лояльность лишь в память о прежнем Императоре. Вслед за ними принесли присягу Адремаза и капитан гвардии Унтеленейса, немного испугавший Майю своими доспехами, регалиями рыцарей Анмуры и свирепым выражением лица.

Следующими вошли пять князей, и Майя, немного рассеянный от волнения и голода, вздрогнул, встретившись глазами с князем Че-Атамаром, словно увидел привидение. Когда князь давал обет, Майя низко наклонился вперед и очень тихо сказал:

— Не вините себя ни в чем, вы были не в силах спасти их.

Князь бросил на него потрясенный взгляд, но потом его глаза затуманились, и он все еще задумчиво хмурился, когда выходил из зала вслед за остальными.

Клятвы Драхада пугали Майю почти как сама коронация. Вдовствующая Императрица, его сводные сестры Немран и Ведеро, вдова его сводного брата Немолиса и трое ее детей, невеста сводного брата Кириса и последняя в их ряду, Арбелан Драхаран, первая жена Варенечибела, отвергнутая Императором за свое бесплодие тридцать лет назад, но никогда не терявшая связи с Домом Драхада. И Сору и Шевеан, принцесса Унтеленейса, бросали на нее обиженные косые взгляды, которые Арбелан стойко игнорировала.

Арбелан Драхаран была высокой женщиной пятидесяти с лишним лет, с гордой осанкой и яркими голубыми глазами. Рядом с ней Сору еще больше напоминала куклу, а Немран и Шевеан казались просто капризными девочками. Стано Бажевин, невеста Кириса, была просто ничтожеством, еще одной бесцветной женщиной в черном. Одна лишь Ведеро заслуживала пристального внимания.

Эрцгерцогиня Ведеро Драхарин была крупной женщиной, на два дюйма выше Майи, широкая в плечах и бедрах. Волосы ее были гладкими, как белый шелк, а глаза серыми, как у всех истинных Драхада; лицо с крупными, но правильными чертами хранило выражение сдержанного достоинства. Черный цвет не шел ей, и по серому оттенку кожи и покрасневшим векам Майя понял, что она плакала, и теперь всеми силами пытается скрыть признаки своей слабости. Она сразу расположила его к себе, хотя взгляд, который сестра бросила на Майю, явно давал ему понять, что ее не волнует, нравится она ему или нет.

Клятвы были должным образом принесены, и Майя втайне вздохнул с облегчением. По сути, клятвы являлись ни чем иным, как сдерживающим фактором публичного скандала, но они были лучше, чем отсутствие границ и рамок вообще. Четырнадцатилетний Идра, новый принц Унтеленейса и наследник Майи, казалось, произносил их искренне, и Майя решился улыбнуться ему. Идра не посмел улыбнуться в ответ, но его глаза посветлели. Сестры Идры, Ино и Миреан, были слишком молоды, чтобы в полной мере осознавать свои поступки, но они поместили свои маленькие руки в ладони Майи уверенно и без колебаний.

Совсем другое дело женщины: Немран, Сору и Шевеан откровенно презирали его. Стано боялась. Чувства Ведеро он не мог понять, ее лицо было бесстрастно, как мрамор. Арбелан улыбалась уголками рта, хотя, возможно, ее больше развлекала паника Сору, чем сам Майя. Чавар был последним человеком, приносящим личную присягу новому Императору, до этого момента он всецело принадлежал своему мертвому господину. Широкие ладони обожгли Майю своим жаром, и он произнес формулу верности небрежной скороговоркой, как будто сам не очень-то доверял своим словам.

«Мы посмотрим, как вы умеете соблюдать свои клятвы» — подумал Майя, но произнести это вслух у него не было ни времени, ни возможности. Он наблюдал, каким образом лорд-канцлер организовал процессию, которая должны была сейчас направиться к сердцу Унтеленейса: Майя, окруженный четырьмя своими нохэчареями, князья, Свидетели, Драхары из семьи Варенечибела и, наконец, капитан гвардии с Адремазой. Возглявлял шествие сам Чавар.

Не нравится мне этот символизм, думал Майя, шагая в квадрате, образованном нохэчареями; он явно указывает всем, что Император следует туда, куда ведет его лорд-канцлер. «Я не намерен это поощрять».

Впрочем, он знал, что в действительности Чавар являлся представителем прежнего Императора, ведущего его преемника к короне и трону, но потом, думал Майя, сдерживая улыбку, я не стану следовать путем отца.

Процессия величественно плыла широкими переходами дворца; придворные уже ждали в Унтелеане, тронном зале, но секретари и слуги выстроились вдоль стен коридоров, а когда Майя проходил через главный двор, он весь был забит людьми, явившимися из Сето и окрестных деревень, чтобы взглянуть на своего Императора.

Было очень холодно; сначала Майя решил, что мелькающие у него перед газами белые пятна предвещают обморок, но потом понял, что на землю опускаются хлопья снега. Он сумел наклониться достаточно близко, чтобы прошептать Телимежу:

— Неужели это снегопад?

И услышать такой же шепот в ответ:

— Да, Ваше Высочество.

А потом они вернулись и приблизились к дверям Унтелеана. Пробило полночь.

Унтелеан представлял из себя длинный зал с высокими окнами, застекленными великолепными витражами, которые сейчас казались смутными разноцветными пятнами на стенах. Придворные выстроились вдоль прохода строгими линиями, все в глубоком трауре, с бледными лицами и блестящими в свете газовых фонарей глазами. Внезапно Майе показалось, что они похожи на стаю волков, готовую броситься на него и разорвать на куски. Но они только смотрели.

Краем глаза он заметил в этом бледном сверкающем море пару темных лиц, должно быть, то был посол Горменед, называющий себя родственником Императора, и его жена. Он не мог повернуть голову, чтобы посмотреть внимательнее, но мысль о том, что где-то в толпе стоит человек из Баризана, служила ему утешительным напоминанием, что мир не ограничивается стенами Унтеленейса. Он спокойно шел по коридору, и процессия за его спиной таяла по мере того, как Драхары, князья и свидетели занимали предназначенные им места. Архипрелат ждал на возвышении, стоя перед престолом из слоновой кости с Этуверац Мура в руках. Нохэчареи заняли свои позиции по краям помоста, и последние десять шагов Майя прошел совсем один — восемнадцатилетний, темнокожий, худой юноша, в котором Варенечибел никогда не видел своего наследника.

Он преодолел пять ступеней помоста и поклонился Архипрелату. Архипрелат поклонился в ответ, та часть лица, которую Майя мог разглядеть под его маской, по крайней мере, не выражала осуждения. Священник задал обязательные вопросы, и Майя ответил громким и ясным голосом.

— Встаньте на колени в последний раз, Эдрехазивар Драхар, — провозгласил Архипрелат, возвысив свой голос почти до крика, — И примите корону Эльфланда!

Майя преклонил колени. Этуверац Мура, древний тяжелый серебряный обруч, украшенный опалами, опустился на его голову. Потом он снова встал, стараясь унять дрожь в коленях, и повернулся лицом к Унтелеану.

Дружно и очень красиво придворные склонились перед ним; некоторые из женщин по-старомодному присели, и ему захотелось лучше разглядеть их лица, чтобы понять встанут ли они на его сторону против Сору Жасани. Надо будет больше разузнать о них. Но ровные ряды светлых голов и темных одежд заколебались и поплыли у него перед глазами, и первые тридцать минут правления Эдрехазивара VII были посвящены упорной борьбе со слезами.

Затем нохэчареи снова окружили Майю, и он смог более коротким путем вернуться в Алсетмерет, где на него набросились хлопотливые эдочареи, заставившие проглотить чашку бульона, прежде чем позволить забраться в постель.

Майя лежал под балдахином на огромной кровати Императоров Эльфланда, и глядел в темноту на кошек Драхада. Он знал, что Кала сидит в углу, охраняя его покой. Он был полностью опустошен и, прикованный к постели весом собственного тела, ждал прихода сна. Когда он закрыл глаза, картины дня замелькали перед ним в таком безумном вихре, что он поспешил открыть их снова. Он вспомнил о спокойствии, снизошедшем на него в часовне, но сейчас оно казалось столь же неуловимым, как сон.

Майя лежал и смотрел в темноту, а когда наконец заснул, то даже не заметил этого, потому что его сон был таким же темным и безмолвным, как его спальня.

 

Глава 9

Доклад Свидетелей «Мудрости Чохаро»

На следующее утро все крыши Унтеленейса были засыпаны снегом.

— Ранний снегопад, не по сезону, — чопорно заметил Эша, заметив направление взгляда Майи.

Теперь, когда он был коронован, а не просто являлся первым претендентом на престол, нельзя было дольше оставаться в безопасном уединении Алсетмерета. Цевет заверил, что ему больше не придется являться в Унтелеан, за исключением особо торжественных случаев, но Император традиционно давал аудиенции в Мишентелеане, и несмотря на похороны Варенечибела IV, которые должны были состояться сегодня вечером, новый Император (как твердо сказал Цевет) обязательно должен встретиться со своими подданными.

— Работа правительства застопорилась, — сказал он, сидя на противоположном торце стола, собранный и безупречный, как всегда. — Необходимо дать ему новый толчок, Ваше Высочество, и вы единственный, кто может это сделать.

— Полагаю, что я должен, — вздохнул Майя.

— Ваше Высочество?

— Ничего. Кто еще желает сегодня меня видеть? — Эти слова прозвучали слишком резко, и Цевет отпрянул, прижав уши.

— Ваше Высочество, мы не хотели обидеть вас. Мы только желали помочь.

Майя осторожно поставил чашку на блюдце, его окатила горячая волна стыда.

— Мы приносим свои извинения, — сказал он. — Мы говорили неприветливо и грубо, вы не заслужили подобного обращения. Мы не должны были пренебрегать вашей помощью. Мы сожалеем.

— Ваше Высочество, — неловко возразил Цевет. — Вы не должны так говорить с нами.

— Почему нет?

Цевет открыл рот и снова его закрыл. Затем, не спеша, поставил чашку, встал и распростерся ниц около стола. Ишеан с тревогой наблюдал за ним.

Затем Цевет встал, невозмутимый и сдержанный, и произнес:

— Император Эльфланда не извиняется перед своим секретарем. Но мы благодарим вас, что Император это сделал. — Он улыбнулся ласковой и теплой улыбкой, на мгновение осветившей его лицо, и снова сел. — Ваше Высочество.

Не говоря ни слова, Ишеан поставил перед Майей чистую тарелку. Так же молча он взял чашку, благоухавшую ромашковым чаем. Тогда Майя спросил:

— Кто запрашивает аудиенции сегодня утром?

— Ваше Высочество, самыми важными просителями являются Свидетели «Мудрости Чохаро».

Майя похолодел. Он снова осторожно опустил чашку и взял теплую булочку с тающим на ней маслом.

— Когда они хотят говорить со мной?

— Как только вы найдете возможность встретиться с ними, Ваше Высочество.

— О. — Он откусил кусок, прожевал и проглотил, не чувствуя вкуса. — Тогда мы должны удовлетворить их просьбу.

Цевет взглянул на часы.

— В девять часов? — предложил он, с легкой иронией в голосе.

— Да, — согласился Майя.

— Ваше Высочество, мы напишем необходимый ответ. В это время вы, может быть, пожелаете прочитать письмо Сетериса Нелара.

Майе очень хотелось также вежливо сообщить Цевету, что меньше всего на свете он хотел бы вспоминать о своем кузене, но все же принял протянутое ему письмо.

Знакомый почерк Сетериса заставил его вздрогнуть, как от удара. Чтобы дать себе минутную передышку, он снова взял булочку и заставил себя доесть ее полностью. Он был даже не в состоянии заметить, какая она вкусная, и с трудом проглотил, стараясь справиться с сухостью в горле.

Откладывать дальше было невозможно. Он с мрачным видом развернул письмо (по-детски обрадовавшись масляным пятнам, оставленным его пальцами) и начал читать:

«Приветствуем Его Императорское Высочество Эдрихазивара VII.

Сетерис Нелар.

Мы с женой вынуждены побеспокоить вас, чтобы сообщить, что штат ваших слуг в Эдономее расформирован. Смеем надеяться, что срок нашего изгнания от двора закончился, за что мы глубоко и искренне благодарим Ваше Высочество и заверяем в своей готовности служить Вашему Высочеству любым возможным для нас способом».

С великой преданностью и родственной любовью,

Это письмо Хесеро, подумал Майя. Он знал все обороты Сетериса и его неловкую прямолинейность: эти осторожные формулировки и изящный слог не могли исходить от него. Майя представил, как Хесеро стоит около стола, внимательно следя за тем, чтобы Сетерис использовал подсказанные ею слова.

Но что он, Майя, должен ответить ей? Он не хотел видеть Сетериса в своем доме, но письмо содержало не только просьбу о работе, но и уверенность в его, Императора, расположении; кроме того, отказав Сетерису, какое бы удовлетворение ни принес ему этот поступок, он неизбежно вызовет ненужные сплетни.

Тем временем Цевет закончил письмо для Свидетелей «Мудрости Чохаро» и позвонил, вызывая курьера. Когда мальчик ушел, Майя сказал:

— Цевет, мы должны поговорить с вами.

Он не смог сдержать жалобной нотки в голосе, и почувствовал, как от этих слов напряглись все четыре человека в комнате. Самое время провести маленький эксперимент, с вызовом подумал он и добавил:

— Наедине.

Телимеж с Дажисом обменялись исполненным ужаса взглядом, и Телимеж произнес:

— Ваше Высочество, мы не можем.

— Почему? — Спросил Майя. — Вы опасаетесь нападения?

— Ваше Высочество, из-за нашей клятвы. Мы поклялись охранять вас и молчать обо всем, чему можем стать свидетелями. Мы не предадим вас.

На самом деле, подумал Майя, я боюсь не вашего предательства, а себя самого.

— Разве вы не можете охранять меня с другой стороны двери?

— Ваше Высочество, — пробормотал Телимеж, уши его жалобно обвисли, вид был самый несчастный.

— Мы должны приказать?

— Ваше Высочество, — сказал Дажис, кланяясь. — Если вы погибнете в нашу смену, мы должны будем совершить самоубийство около вашего тела. Вы этого желаете?

Он чувствовал, как разочарование тяжелым камнем наваливается ему на грудь. Но если он мог выиграть, только оскорбив своих нохэчареев, то играть не стоило вообще.

— Нет, конечно, нет, — устало сказал Майя. — Ишеан?

— Ваше Высочество, — слуга вежливо поклонился и исчез за дверью.

Майя посмотрел на троих оставшихся — Цевет, Телимеж, Дажис — и с тупой безнадежностью пожалел, что это не были Кала с Бежеларом: они видели его и в худшем положении.

— Знайте же, — сказал он, опустив глаза к скатерти, — что Сетерис Нелар служил нашим опекуном последние десять лет после смерти матери, и… — Он не мог подобрать слово, и потому закончил поспешно и неубедительно. — Мы не любим его.

Нарушив озадаченное молчание, Телимеж произнес:

— Вы ему ничего не должны, Ваше Высочество. Он не родственник вашего Дома, и…

— Нет! Мы хотим сказать… — Он запнулся и теснее сжал руки на коленях. — Я ненавижу его и не хочу видеть рядом со мной.

Он поднял глаза. Телимеж с Дажисом казались шокированными, но Цевет, единственный видевший его в Эдономее, с пониманием приподнял брови. Он поинтересовался:

— Вы не сказали нам, чего желаете для него, Ваше Высочество.

— Мы хотим дать ему пост, где он сможет служить с честью и комфортом, но мы не желаем ни видеть его, ни получать от него писем.

— Ваше Высочество, — мягко сказал Цевет, — если вы не хотите, чтобы этот человек беспокоил вас, достаточно просто сказать об этом.

— Нет, мы не это имели в виду. Он не сделал ничего плохого. — Майя вспомнил бесчисленные жестокие насмешки, которые никто, кроме самого Майи, не мог принять за обиду. Но несправедливо было сводить счеты сейчас и только потому, что он получил такую возможность. — Мы не хотим его обижать или наказывать. Просто удалить от себя.

— Ваше Высочество, мы подумаем, что можно сделать. — Цевет помолчал и добавил осторожно, как человек, понимающий, что может сам создать себе проблемы: — Вы понимаете, что это может вызвать интерес лорда-канцлера?

— Возьмите это на себя. Мы не знаем, как можно решить этот вопрос.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет, кланяясь. Он посмотрел на часы. — Скоро девять.

— Тогда нам пора идти, — Майя не мог признаться, насколько ему хочется избежать этой неприятной встречи. — Мы благодарим всех вас.

— Ваше Высочество, — ответили они, кланяясь, и Телимеж открыл дверь.

* * *

Мишентелеан вовсе не был миниатюрной копией Унтелеана, чего Майя так опасался. Богато обставленная комната с обоями цвета слоновой кости с щедрой позолотой, на фоне которых его кожа казалась еще темнее, но разумно снабженная длинным столом и мягкими креслами, хорошо протопленная и вполне пригодная для обсуждения государственных дел.

Свидетели «Мудрости Чохаро» были уже здесь: двое мужчин и женщина, одетые с потертой респектабельностью, с ключами ученых на шеях. Хотя в отличие от священников и Атмаза ученые не давали обета бедности, редко кто из них достигал большого богатства. Все потому, что они были дураками, говорил Сетерис, но Майя внимательно всмотрелся в усталые лица Свидетелей, и не заметил в них признаков глупости.

Они только успели представиться — Пелар, Ажевет, Севезар, все ученые второго ранга — как явился Чавар, возмущенный, слегка запыхавшийся, сопровождаемый свитой секретарей. Пришлось подождать, пока Чавар усаживался, раздавал секретарям ненужные поручения и всячески демонстрировал свою важность. Майя подумал, вел ли лорд-канцлер себя подобным образом в присутствии Варенечибела, и был склонен усомниться в этом. Наконец Чавар объявил, что готов, и Майя кивнул Меру Севезару, старшему из ученых.

Мер Севезар не стал тратить время на двусмысленности. Он встал, поклонился Императору и лорду-канцлеру и сказал:

— Ваше Высочество, крушение «Мудрости Чохаро» было вызвано диверсией.

— Не может быть! — Воскликнул Чавар, но Майя поднял руку, чтобы заставить его замолчать.

— Как вы узнали? — Спросил он Севезара. — И как это случилось?

Ответ был длинным, и не всегда понятным, но Майя уловил суть. Свидетели рассмотрели обломки и обнаружили обугленные и частично расплавленные останки объекта, который, как решительно заявил Севезар, не мог быть частью любого из дирижаблей в Эльфланде. Он назвал его «зажигательным устройством», хотя ни Майя, ни Чавар не могли точно понять, что означает этот термин. После нескольких тщетных попыток объяснить его назначение, Мин Ажевин нетерпеливо перебила коллегу:

— Он воспламенил водород.

— Милосердные богини, — тихо пробормотал кто-то.

— Это не мог быть… несчастный случай? — Спросил Чавар, на этот раз в его голосе не прозвучало ни вызова, ни презрения.

— Нет, — сказал Севезар. Он поклонился Майе. — Ваше Высочество, нам очень жаль, но мы думали, вам следует узнать это как можно скорее.

— Вы были правы, — ответил Майя. Он чувствовал себя опустошенным и оцепеневшим; вероятно, он должен был что-то ощутить, но никаких эмоций не было, и их отсутствие обескураживало. Нужные слова приходили с трудом. — Мы высоко ценим вашу преданность и усердие. И благодарим вас за то, что открыли нам истину.

— Мы обнаружили лишь малую долю правды, — сказал Севезар. — Нам не известно, кто это сделал и почему. Мы знаем только, как это было сделано.

— Да, — согласился Майя. — Но эти вопросы не входят в вашу компетенцию, и мы не можем просить вас ответить на них. Вы стали Свидетелями для «Мудрости Чохаро» и выполнили свой долг правдиво и с честью.

— Ваше Высочество, — ответили все трое ученых, кланяясь.

Майя подумал, что они с облегчением покидают комнату приемов, и не винил их в этом. Должно быть, они ожидали обвинений или новых вопросов, на которые не могли найти ответов. Он только недостойно пожалел, что не может сбежать отсюда вместе с ними. После их ухода тишина в Мишентелеане была подобна открытой ране, обескровившей всех присутствовавших. Казалось, люди боятся даже вздохнуть, чтобы не вызвать новую беду.

Молчание нарушил Майя:

— Что нам следует делать?

Он внезапно вспомнил пьяного Сетериса на пороге его комнаты в Эдономее. Но сейчас он использовал множественное число, говоря не о себе одном: он не имел права принимать решение в одиночку. Он посмотрел на Чавара.

Чавар снова принял недовольный вид.

— Мы должны выяснить, кто совершил это мерзкое преступление.

— Да, — согласился Майя. — Но каким образом?

Кажется, Чавар наконец догадался, что его пафос здесь неуместен. Майя обвел взглядом секретарей, чьих имен пока не знал, и сказал:

— Мы не знаем, каким путем нам следует идти. Нам известно, что при совершении убийства следует направить запрос в судебную систему, чтобы Свидетель мертвых приступил к расследованию; но под юрисдикцию какой судебной системы попадает это дело? Округа, где разбился «Мудрость Чохаро»? Округа, откуда он вылетел? Округа, в который направлялся?

Это был важный вопрос. Майе было известно от Сетериса и из газет, насколько ревностно юристы охраняли свой суверенитет, а расследование смерти Императора… независимо от того, какой округ получит запрос, даже если не обидятся все остальные, Суд Унтеленейса сочтет себя ущемленным обязательно.

— А что будет, если запрос выйдет за границы юрисдикции одного округа? — Спросил Чавар. — Нам довелось наблюдать ситуацию, когда дело о контрабанде, в которой был виноват лодочник… было плохо расследовано. Последовали памфлеты, сатиры… — он произнес эти слова с таким выражением, как другой сказал бы «тараканы». — И мы могли только сожалеть, что не провели расследование конфиденциально.

— Мы не желаем, чтобы наш отец стал мишенью сатиры, — твердо сказал Майя.

Чавар ответил ему почти признательным взглядом.

— Может быть… — нерешительно сказал Цевет. Чавар поднял брови, но Майя обнадеживающе кивнул, и Цевет продолжал:

— Возможно, нам не следует выбирать одного Свидетеля мертвых. Ведь Варенечибел был Императором всего Эльфланда.

Чавару потребовалось несколько секунд, чтобы понять суть предложения Цевета. Он решительно перешел от гнева к одобрению. Майя наблюдал, скорее с неловкостью, чем с удивлением, как идея Цевета была подхвачена, перекроена и раздута до небывалых размеров. Чавар уже планировал театрализованное расследование с участием самых ярких звезд судебной системы Унтеленейса и всего Этувераца. Он послал секретарей собрать комиссию Свидетелей для осмотра останков Императора и его сыновей перед захоронением. Майя попытался заметить, что члены экипажа дирижабля и слуги Варенечибела уже похоронены, но Чавар просто сказал:

— Оставьте это Свидетелям, Ваше Высочество, — и выкатился из комнаты вместе со всеми своими секретарями, на ходу выкрикивая приказы и распоряжения.

После его ухода снова повисла гнетущая тишина. Майя не мог не отметить про себя, что с этой минуты следствие перешло под руководство Чавара, который собирался контролировать и управлять им по своему усмотрению. Император либо будет вынужден запрашивать информацию, либо просто полностью довериться лорду-канцлеру, на что Чавар, безусловно, и рассчитывал.

Сквозь бархатную завесу молчания Майя спросил:

— Таково было ваше намерение?

Белые, свободные от колец, руки Цевета замерли над бумагами.

— Ваше Высочество?

— Вы работали на лорда Чавара много лет. Вы уже показали, что знаете, как… управлять им. Разве вы собирались передать ему расследование?

— Ваше Высочество, — Цевет собирал документы так аккуратно, словно они были сделаны из стекла. — Мы действительно знали, что лорд-канцлер одобрит любое предложение, которое позволит ему провести расследование с большей… большей… — Он колебался, и Майя про себя попросил его быть откровенным. Наконец Цевет решился: — …шумихой. Но мы не ожидали, что ему так понравится эта идея. Мы полагаем, что она совпадает с другими намерениями лорда-канцлера. Нам известно о его противоречиях со Свидетелем Суда. Возможно, в этом расследовании он видит возможность продвинуть свои интересы.

— Может быть, — сказал Майя. — Как вы думаете, расследование будет успешным?

— Мы знаем, что свидетели сделают все возможное. И мы уверены, что лорд Чавар совершенно искренен в своем желании поймать убийцу.

— Да, — мрачно согласился Майя.

— Ваше Высочество?

Майя не знал, как высказать свои опасения, тем более что не был уверен, не вызваны ли они обидой на то, как ловко Чавар отстранил его от дел. Он покачал головой и уже собирался спросить, какие еще дела ожидают сегодня его участия, когда наблюдавший за ним Цевет сказал:

— Допустим, нас может не устроить, что лорд Чавар привлек к расследованию только судебных Свидетелей.

— Что вы имеете в виду?

— Мы уверены, что Вашему Высочеству известно, — продолжал Цевет, вежливо давая понять, что Майе известно далеко не все, — что всегда существовало две ветви судебной системы: церковная и светская. В последнее время стало немодным призывать церковных Свидетелей, как стало немодным верить, что боги могут предоставить им чрезвычайные полномочия.

— Таким образом, вы предлагаете нам обратиться к церковному Свидетелю мертвых? Но где мы можем найти такого человека?

Не уведомляя Чавара, чуть не добавил он.

— На самом деле, — сказал Цевет, прочистив горло, — при дворе есть один Свидетель мертвых. Это не имеющий бенефиция или прихода прелат богини Ули.

— Как он здесь оказался? — Спросил Майя.

— Мы не знаем его истории, — ответил Цевет. — Нам известно только, что он отрекся от епархии, и отправился ко двору, чтобы жить здесь.

Майя почувствовал, что Цевет что-то недоговаривает, и решил выяснить все до конца.

— Почему именно здесь?

— Он пользуется благотворительностью своей родственницы, — неохотно признался Цевет. — Вдовствующей Императрицы.

 

Глава 10

Свидетель мертвых

Скорее с облегчением, чем с сожалением Майя поручил Цевету сообщить Сетерису, что личная аудиенция будет дана ему на следующий день. Затем он провел большую часть дня, разбираясь в делах, оставшихся нерешенными из-за смерти отца. Бесконечное множество нудных проблем, каждая из которых требовала удручающе долгих объяснений. Только к концу дня он смог встретиться со Свидетелем мертвых.

Майя сумел самостоятельно избавиться от секретарей, которые роились вокруг него как пчелы с самого утра. Наконец в Мишентелиане, освещенном умирающим светом зимнего солнца, остались только сам Император, его нохэчареи, секретарь и Тара Селехар.

Он оказался моложе, чем ожидал Майя, всего лет на десять старше своей благородной покровительницы, но Майя еще никогда не видел человека, столь измученного и изможденного. Он был невысокого роста, как Сору, но с таким скудным количеством плоти на костях, что Майя мог разглядеть каждую жилку на его запястьях. Глаза в темных от бессонницы глазницах сияли ярко-синим светом, он отрезал длинные косы — отличительный признак священника — и теперь его прекрасные молочно-белые локоны едва касались плеч. Он не носил патерской мантии, но был облачен в глубокий траур. Майя отметил про себя изношенные манжеты куртки и предположил, что пределы благотворительности вдовствующей Императрицы строго ограничены.

— Ваше Высочество, — пробормотал Селехар, кланяясь.

Его грубый и хриплый голос странным образом противоречил подчеркнуто респектабельной внешности.

— Мы надеемся, вам уже сообщили, почему мы желаем поговорить с вами, — Майя решил начать издалека, потому что во взгляде Свидетеля было нечто, заставившее его насторожиться.

— Ваше Высочество, — сказал Селехрар, снова кланяясь.

— Да или нет, Мер Селехар?

— Да, Ваше Высочество.

Майя ждал, но Селехар молчал.

— И что?

Казалось, Селехар только устало удивился.

— Вы согласны действовать в качестве нашего личного Свидетеля по усопшим? — Спросил Майя.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — сказал Селехар, снова кланяясь. — Мы не знали, что имеем право выбора в этом вопросе.

Его слова граничили с наглостью, и Майя краем глаза заметил, как ощетинились Телимеж с Дажисом, а Цевет подчеркнуто спокойно отложил ручку, но в голосе Свидетеля не звучало ничего, кроме усталости. Он мягко сказал:

— Мер Селехар, вы можете отказаться.

Ему показалось, что Селехар удивился бы меньше, если бы Майя приказал Телимежу спустить его с лестницы. На мгновение синие глаза широко распахнулись. Потом на его лицо вернулось выражение благовоспитанного безразличия, и Майя снова услышал усталый голос:

— Ваше Высочество очень добры. Мы благодарим вас.

— Вы сможете отблагодарить нас, дав свой ответ, Мер Селехар.

— Ваше Высочество, — сказал Селехар с глубоким поклоном, который понадобился, как подозревал Майя, больше для того, чтобы скрыть выражение лица, чем для демонстрации уважения. — Для нас будет честью свидетельствовать о ваших мертвых.

— Спасибо, — Майя подождал, пока Селехар не выпрямится, потом ответил: — Нам ничего не известно о работе Свидетеля. Сообщите нам, если вам что-то понадобится.

— Ваше Высочество, — кажется, Селехар колебался. — Мы должны… мы должны увидеть тела и прикоснуться к ним. И очень поможет, если тот, в чьих жилах течет их кровь, сможет присутствовать при этом.

Майя понимал сомнения Селехара, ему и самому было не по себе. Но разве не было оскорблением памяти отца, чья жестокая и несправедливая смерть повергла его в ужас, отказаться от возможности найти его убийц? Поэтому он сказал:

— Мы готовы сопровождать вас. Но мы должны идти сейчас, потому что похороны начнутся на закате.

— Ваше Высочество, уверяем вас, — произнес Селехар, — у нас не было никаких других планов. Мы готовы приступить к расследованию.

Как и следовало ожидать, нохэчареи возражали. Майя улыбнулся и сказал:

— Сожалею, что ваши обязанности требуют мешать мне в исполнении моего долга.

Бешелара хватил бы апоплексический удар; Телимеж и Дажис смутились и отступили. Вот Кала, невольно подумал Майя, не стал бы отговаривать меня.

До похорон оставалось меньше двух часов, и Унтеленейсмер кишел священнослужителями: в черных и зеленых одеждах, в коричневых и серых мантиях, здесь были даже жрецы Анмуры в ярко-желтых одеяниях. Пять клириков Ули в черных халатах и под черными вуалями поклонились Майе, когда он вступил под купол главного нефа, охапки цветов в их руках смотрелись нелепо и странно. На самом деле, служители освобождали от цветочных приношений место для гробов, которые после похорон останутся стоять на мраморном полу, ожидая, пока вокруг них будут возведены саркофаги. Все четверо нохэчареев Варенечибела уже были кремированы, а их останки, каждый в отдельной инкрустированной золотом урне, были установлены на специальных подставках в четырех углах гроба: его первые нохэчареи в головах (солдат справа, Атмаза слева) а вторые в ногах (Атмаза справа, солдат слева). Они защищали Императора в смерти, как делали это при жизни, пока зажигательное устройство не убило их всех.

Сейчас тела Императора Варенечибела IV и трех его старших сыновей лежали под куполом Унтеленейсмера. В закрытых гробах. Эта деталь катастрофы «Мудрости Чохаро» ускользнула от внимания Майи, теперь он чувствовал себя глупым и больным от страха. Ему даже хотелось развернуться и уйти. К тому же он заметил, что Селехар столкнулся с противодействием со стороны старшего каноника, и от этого ему стало совсем не по себе. Майя собирался пропустить Телимежа, Дажиса и Цевета вперед, чтобы освободить ему немного пространства среди суетящихся священников, но теперь сам сделал шаг к спорящим.

— Мер Селехар. Проблемы?

Селехар немного склонил голову и сказал:

— Ваше Высочество, каноник Орсева объясняет нам, что нескольким Свидетелям Справедливости уже было разрешено изучить тела, даже с риском задержать церемонию похорон. Каноник Орсева опасается, что времени для повторной экспертизы уже нет, и не знает, чем может нам помочь.

Было не похоже, что каноника Орсеву радует, что его слова передают самому Императору, но он не собирался отказываться ни от одного из них. Честно говоря, Майя и сам не знал, что тут можно сделать; он понимал только одно: он не может слепо доверить это расследование Чавару.

Пока он лихорадочно искал компромисс между прямолинейной правдой и политической ложью, Цевет откашлялся и объявил неожиданно громким голосом:

— Император желает несколько минут побыть наедине с членами его семьи.

Через несколько секунд Унтеленейсмер чудом опустел. Исключение составлял один младший каноник с горестно обвисшими ушами, который не мог оставить свой пост над телами.

— Цевет! — От потрясения Майя перешел на шепот.

Цевет с покаянным видом улыбнулся.

— Вы наш Император, Ваше Высочество. Каноник Орсева не может указывать, что вам можно, а что нельзя. Каноник Торчележен не возражает, чтобы помочь нам, — и Майе удалось улыбнуться младшему канонику.

Это была не самая приятная улыбка, и Селехар удивил его своей проницательностью, сказав:

— Вам не обязательно смотреть, Ваше Высочество. Вы можете оставаться там, где находитесь сейчас.

Майя действительно не хотел ни смотреть, ни подходить ближе к этим четырем черным лакированным гробам. Но нечто более сильное, чем его нежелание, то ли долг, то ли чувство вины, заставило его выйти вперед. Когда Селехар с каноником подняли крышку гроба Варенечибела, Майя стоял рядом с ними.

Служители Ули, обмывавшие тела, сделали все, чтобы выпрямить конечности и скрыть ожоги под белым шелком. Но единственное, что они могли сделать с опаленной и лишенной волос головой Императора — это накрыть ее кружевной вуалью. Селехар осторожно приподнял завесу, и Майя был вынужден отвернуться.

Селехар своим грубым прерывающимся голосом начал молитву сострадания к мертвым, а Майя стоял неподвижно, глядя на белые колонны, и в его сердце боролись жалость и отвращение, печаль и ненависть к Варенечибелу IV, его отцу.

Потом Селехар замолчал. Майя не поворачивался; он не хотел видеть, что происходит между мертвецом и Свидетелем. Через некоторое время он услышал, как Селехар с каноником закрывают крышку гроба, и спросил, не оборачиваясь:

— Вам нужно увидеть… других?

— Ваше Высочество, — словно извиняясь, сказал Селехар. — Это поможет.

— Очень хорошо, — согласился Майя, хотя ему очень хотелось приказать Селехару оставить тела и покинуть Унтеленейсмер. — Давайте продолжим.

Он оставался на своем месте и не оборачивался, а Селехар с каноником повторили свой ужасный ритуал еще три раза. Майя заметил, что доброта и терпение ни на миг не покидали Селихара, в четвертый раз он читал молитву сострадания с тем же сосредоточенным вниманием, как и в первый. Наверное, он отказался от епархии не от отсутствия веры. Майя знал, что не спросит о реальной причине, он не имел права. И все же он не мог не задуматься, что же случилось.

Наконец Селехар сказал:

— Ваше Высочество, мы закончили.

Майя повернулся. Свидетель мертвых спокойно стоял среди гробов; по крайней мере, он выглядел не хуже, чем час назад.

— Что вы делаете сейчас? — Спросил его Майя.

— Ваше Высочество. Ваши мертвые не имеют ответов. Они умерли в страхе и растерянности, но не обретут знания, пока Ули не даст им его. Но есть и другие места для поиска ответов. Есть другие умершие.

— В могилах на Улимере, — сказал Майя.

— Ваше Высочество, если вас это не смущает, мы продолжим наш поиск завтра.

— Это нас радует, Мер Селехар. И мы благодарим вас.

— Ваше Высочество, — Селехар поклонился, его голос снова звучал безразлично.

Он прошел между гробов. Селехар был на несколько дюймов ниже Майи, но, казалось, он без малейшего смущения откинул голову назад, чтобы посмотреть прямо в лицо Императору.

— Не благодарите нас, пока не узнаете, что именно мы найдем.

— Не имеет значения, что вы найдете. Мы благодарим вас за поиск истины, хотя вы и не хотите принять нашу благодарность.

— Мы находили истину и прежде, Ваше Высочество, но она не приносила нам облегчения. Мы многое отдали бы за то, чтобы те истины так и остались скрытыми; и мы не думаем, что ваша истина будет отличаться от тех.

— Это не имеет значения, — повторил Майя. — Мы просим истину не для себя. Мы просим… — Он поколебался. Он не хотел знать правду ради отца и сводных братьев. Наконец он медленно произнес: — Мы просим ее ради тех, кто умер рядом с нашим отцом. Мы просим ради тех, кто сейчас пребывает в страхе, потому что их Император упал с неба и сгорел. Мы просим ее ради тех, кто не хотел, чтобы их Император был убит. Ибо без истины как они смогут верить, что Император не будет убит снова?

Он не мог прочитать выражения лица Селехара. Свидетель мертвых поклонился, пробормотал: «Ваше Высочество», а затем быстро прошел мимо и вышел за двери Унтеленейсмера.

Майя стоял, глядя на гробы, саркофаги и колонны, потом вверх на Окулус в центре купола; в его голове теснились мысли, горло сжималось от слов, которые он был не в силах произнести. Наконец приблизились нохэчареи, чтобы напомнить ему: похороны должны начаться на закате, и остается очень мало времени.

 

Глава 11

Похороны и поминки

Майя не мог вспомнить такого кроваво-красного заката, разве что в тот день, когда он единственный раз в своей жизни видел отца. На похоронах матери. И он не мог забыть, какое неуважение выказал Император своей четвертой Императрице, украсив белый наряд одной-единственной черной лентой.

Было бы простой справедливостью пренебречь отцом, так же как он пренебрегал его матерью. Майя мстительно поиграл с этой фантазией, но потом со вздохом признал, что не сможет осуществить ее. Он слишком хорошо понимал, какое оскорбление тем самым нанесет своему Дому, семье, всему двору. И он слишком хорошо помнил свое потрясение и одиночество перед лицом горя.

Вот почему он стоял, терпеливо позволив своим эдочареям упаковать себя во все регалии полного императорского траура: множество слоев черного шелка и парчи, серебряные кольца со странными, темными и туманными камнями, черный жемчуг для ушей, шеи и нитей в косах, Этуверац Мура, а поверх всего этого черная вуаль, сквозь которую опалы короны светились жутко и зловеще, словно луна сквозь тучи. Майя взглянул на себя в зеркало и вздрогнул.

В разгар подготовки его нохэчареи как-то незаметно сменились, и, отвернувшись от зеркала, Майя первым увидел Бешелара, который ждал, склонив голову, словно не хотел встретиться с Императором глазами, а затем прорычал:

— Ваше Высочество.

— Лейтенант, — сказал Майя, забавляясь внезапным приступом официальности.

Но Бешелар просто открыл дверь и отступил в сторону.

Кала ждал в гостиной. Он не менее торжественно поклонился и сказал:

— Ваше Высочество, вероятно, нам лучше идти прямо сейчас. Архипрелат предложил… то есть похороны начнутся немного позже, и будет выглядеть правильно, если вы придете туда раньше всех. Помолиться за… то есть помолиться.

Кала тоже казался необычайно взволнованным, но было не время выяснять, что случилось. Майя просто сказал:

— Очень хорошо, — и вернулся в Унтеленейсмер, на этот раз поднявшись по узкой лестнице на императорский балкон, который висел между колоннами, как добыча паука в паутине.

Он испытал секундное головокружение, глядя сверху на гробы и вспомнив то время, когда смотрел на белую и такую далекую фигуру Императора.

— Ваше Высочество? — Тревожно спросил Кала, но Майя только покачал головой.

Он положил руки на перила и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Потом начал молиться, повторяя про себя молитву сострадания к мертвым, которую накануне слышал от Мера Селехара, и пытался произнести ее так же терпеливо и искренне. Сострадание было все, на что он мог надеяться. Он не мог молиться о любви или прощении, они были недоступны ему. Он не мог простить отца, не мог полюбить своих братьев, которых никогда не видел. Но он мог чувствовать сострадание к ним, как и к другим жертвам, и к состраданию он стремился сейчас: оплакать их смерть и не таить на них обиды за прошлую жизнь.

Внизу начали собираться придворные. Он поймал несколько быстрых взглядов и с внезапной усталостью подумал, что должен будет познакомиться с придворными и правительством. Ему следовало узнать у Цевета, какова роль Императора в придворных церемониях, и каким образом он должен принимать в них участие. Должен ли он отдавать им приказы, или они сами знают, что следует делать дальше?

Я не был рожден для этого, подумал он; его плечи и шея напряглись в усилии держать подбородок как можно выше, а тихий голос ученого произнес у него в голове: «Ваше Высочество, крушение „Мудрости Чохаро“ было вызвано диверсией».

Майя почувствовал облегчение, когда явился Архипрелат, чтобы начать церемонию, хотя с некоторой долей вины сознавал, что задержка произошла по его вине. Похороны после захода солнца не предвещали ничего зловещего, так как до восхода оставалось много времени, но при дворе было достаточно блюстителей традиций, которые должны были счесть это за знак пренебрежения и неуважения. И не могло быть никаких сомнений, что каноник Орсева даст им знать, кто виноват.

Он заставил себя слушать красивый голос Архипрелата, и был благодарен вуали за то, что придворные не могут видеть его лица. Он нашел в толпе своих сестер Немран и Ведеро. Арбелан Драхаран и вдовствующая Императрица находились на должном и, должно быть, тщательно сохраняемом расстоянии друг от друга. Невеста Кириса, Стано Бажевин, неловко стояла в одиночестве. Принцесса Унтеленейса со своими детьми. Майя был примерно в возрасте девочек, когда умерла его мать; он с тревогой посмотрел на них, но не увидел за их покрывалами ничего, кроме торжественно распахнутых глаз. Он задумался, был ли его брат Немолис хорошим отцом, и дал ли он своим детям шанс полюбить себя. Идра, очень прямой и бледный, с достоинством стоял рядом с матерью; теперь он стал принцем Унтеленейса и, казалось, чувствовал груз ответственности, как и сам Майя.

Драхада посмотрели на него только один раз. Когда Архипрелат начал читать молитву над гробом Немолиса, его вдова Шевеан повернула голову; даже через вуаль ее взгляд пылал такой враждебностью, что Майя невольно отступил на шаг назад. Она отвернулась, избавив его от своего внимания, и Майя сжал пальцы на перилах балюстрады. Что-то случилось, подумал он. Во время клятвы он не нравился ей, но свою ненависть она выказала только сейчас.

Сострадание, подумал он, зафиксировав взгляд на Архипрелате и снова погрузился в молитву сострадания к мертвым. Это спасло его от мыслей.

* * *

Поминки, которые он как Император должен был открывать и закрывать, проводились в Унтелеане. Ему не разрешили присутствовать на поминках матери, так что он не знал, чего следует ожидать, и был смущен обнаружив накрытые столы и очищенный для танцев центр зала.

— Что мне делать? — Прошипел он в ухо Кале. — Я не умею танцевать!

— Вы и не должны, Ваше Высочество, — тихо сказал Кала. — Вы попросите придворных танцевать в честь мертвых, а сами сможете сидеть, стоять или танцевать, как вам угодно.

— Спасибо, — ответил Майя, правда, не совсем успокоенный.

Прежде чем подняться на помост, он откинул вуаль назад, теперь она давала ему ощущение не безопасности, а слепоты. Он повторил слова, подсказанные Калой, хотя они казались слишком неуклюжими и высокопарными; и еще он не мог судить о тоне своего голоса, звучал ли он искренне или раздраженно или скучно. Придворные смотрели на него с хищным блеском в глазах, но когда он сделал знак музыкантам, они послушно сформировали пары и заскользили по сверкающему полу заученными искусными движениями, которые Майя не решился бы повторить публично.

Ты должен научиться танцевать, сказал он себе и устало опустился на трон. Сиденье было не очень удобным, но по крайней мере, это было его место по праву. Бешелар и Кала заняли свои позиции по обе стороны престола. Майя отклонил голову назад, чтобы спросить Кала:

— Может быть, вы хотите присесть?

Со стороны Бешелара донеслось приглушенное сопение. Кала сказал:

— Спасибо, Ваше Высочество, но нет. Мы в порядке.

— А вы не хотели бы потанцевать?

— Ваше Высочество, пожалуйста, — прошипел Бешелар.

— Строго говоря, мы не являемся придворными, Ваше Высочество, — пояснил Кала. — Если бы мы не были вашими нохэчареями, мы не оказались бы здесь. Так что с нашей стороны было бы грубейшей бестактностью танцевать здесь, даже если бы в зале нашлись дамы, согласные принять нас в качестве партнеров.

— О, — сказал Майя, чувствуя себя очень молодым и глупым, и почти с облегчением услышал голос Бешелара, говорящий:

— Ваше Высочество, к нам идет лорд Чавар.

Майя повернул голову: к помосту бодрой рысцой приближался лорд-канцлер, за ним следовал молодой человек, такой же невысокий и коренастый, как сам Чавар, но одетый с естественной элегантностью, которой не хватало его отцу.

Они остановились у нижней ступени. Майя поманил их ближе, подавив в себе желание оставить Чавара внизу.

— Ваше Высочество, — сказал лорд-канцлер, вставая на колени, — можем ли мы представить вашему вниманию нашего сына Наревиса?

— Ваше Высочество, — сказал молодой человек, изящно опускаясь на одно колено.

— Мы рады, — ответил Майя.

Бессмысленная фраза, но она вполне удовлетворила Чавара и его сына.

Они поднялись, и Чавар продолжал:

— Мы понимаем, Ваше Высочество, как неприятно для вас в вашем возрасте оказаться при дворе без дружеского окружения.

За спиной Чавара Наревис закатил глаза и слегка подмигнул Его Императорскому Высочеству. Внезапно Майя почувствовал невыразимое облегчение. Он сухо сказал:

— Мы высоко ценим ваше внимание, лорд-канцлер, — но продолжать не стал, так как уже заметил, что любое выражение благодарности лорд-канцлер рассматривал как поощрение для новых завоеваний.

Чавар, сияя широкой улыбкой, поклонился и отошел в сторону, а Наревис пододвинулся ближе и прошептал:

— Ваше Высочество, мы должны извиниться. Но из многолетнего опыта мы уже знаем, что идея, засевшая у отца в голове, становится всесильной.

— Вовсе нет, — сказал Майя. — Мы благодарны. Мы не… то есть, у нас еще не было возможности познакомиться с нашим двором.

— Все случилось так быстро, не так ли? Ну, вряд ли мы сможем сейчас познакомить Императора со всеми нашими близкими друзьями, но если Ваше Высочество позволит…

Он замолчал, приподняв одну бровь в дружеской усмешке.

— Да?

— Мы были бы рады указать вам самых примечательных личностей. Мы знаем почти всех при дворе.

— Вы очень добры, — сказал Майя. — Пожалуйста.

Следующие четверть часа Наревис стоял около трона, развлекая Майю перечислением имен и кратким обзором наиболее скандальных сплетен. Майя слушал, смотрел и пытался запоминать, хотя опасался, что его память на имена и лица не так хороша, как бы ему хотелось. Затем Наревис извинился, улыбнулся и, сказав, что вряд ли Император захочет выбрать фаворитов, прежде чем сможет познакомиться со всеми придворными, удалился прочь, чтобы найти партнершу для следующего танца.

На помосте стало в три раза скучнее, чем раньше. Так или иначе, будучи познакомлен с одним из придворных, Майя уже не чувствовал, что может запросто болтать с нохэчареями. Комментарии Наревиса об избранном обществе заставили его насторожиться, и он спрашивал себя, не пора ли ему сблизиться со своей семьей?

Еще одна причина участвовать в жизни двора, подумал он. И, конечно, нужно научиться танцевать. Он чувствовал на себе жгучие взгляды молодых женщин, проносившихся мимо него в объятиях партнеров, но не мог даже представить себе, что сможет танцевать сам, сможет коснуться их, как это делали молодые придворные.

Ты должен научиться танцевать, в очередной раз повторил он сам себе.

Он почувствовал почти облегчение, когда к помосту подошел мальчик с запиской. Майе потребовалось несколько секунд, чтобы опознать ливрею Дома Тетимада. Мальчик встал на колени у подножия лестницы и протянул запечатанный конверт.

— Вы позволите, Ваше Высочество? — Спросил Бешелар.

— Да, пожалуйста, — сказал Майя, и Бешелар спустился за конвертом.

Учитывая предыдущие письма Дач'осмера Тетимара, Майя был приятно удивлен ясностью и краткостью нового послания. Оно гласило лишь:

«Ваше Высочество, мы боимся, что обидели вас. Пожалуйста, позвольте нам подойти и извиниться».

Он посмотрел вниз, и сразу увидел Эшевиса Тетимара, высокого широкоплечего мужчину в идеально сшитом траурном облачении с ониксовыми серьгами, который предусмотрительно выдвинулся в поле зрения Императора. Он был чрезвычайно красив, и что-то в его повадке давало понять, что ему это известно. И он, как мрачно отметил про себя Майя, совсем не был похож на человека, обеспокоенного тем, что он обидел Императора.

Садовник Хару в Эдономее, без сомнения, классифицировал бы Тетимара, как болотную гадюку. Но отказав в этой совершенно естественной просьбе, Майя сразу же продемонстрировал бы явное пренебрежение, и Тетимар получил бы полное право добавить его в список своих обидчиков. Молодому Императору не стоило начинать царствование ссорой с восточным латифундистом. С другой стороны, удовлетворив просьбу Тетимара, он создавал неприятный прецедент, так как в этом случае Тетимар становился вторым человеком, получившим у Императора публичную аудиенцию. Не требовалось большого ума, чтобы понять, что никаких серьезных проблем у Тетимара не было, и он сделал свой запрос исключительно для того, чтобы иметь возможность покрасоваться рядом с троном на поминках.

Ты мне не нравишься, Эшевис Тетимар, подумал Майя. Он пожалел, что рядом нет Цевета, способного посоветовать, как лучше удовлетворить запрос Тетимара, не слишком поступившись собственными интересами. Он сунул записку в карман и сказал мальчику:

— Передай своему господину, что он может подойти к нам.

Это было более формальным и скучным, чем просто кивнуть Тетимару, но по той же причине Майя надеялся, что это оградит его от излишней фамильярности. Он снова подумал о болотах вокруг Эдономеи: местные жители называли их Эдонара, хотя на императорских картах эти зыбкие земли вообще не имели имени; об их гадюках и зыбучих песках, над которым всегда колыхалась завеса густого тумана. Словно наяву он увидел Хару, говорящего ему (один из немногих случаев, когда Хару говорил с ним строго): «Я надеюсь, что Ваше Высочество никогда не окажется на болотах, но если это случится, вы должны проверять каждый свой шаг, прежде чем сделать его. Не доверяйте земле под ногами только потому, что она кажется надежной, или потому что она была таковой, когда вы в последний раз ступали на нее. Потому что это будет не то же самое. И потому что Эдонара всегда голодна». А потом он остановился, что-то пробормотал и неуклюже заковылял прочь. И Майя не знал, как остановить его.

Унтеленейс, при всем своем великолепии, бы всего лишь Эдонарой. Проверять каждый свой шаг, прежде чем сделать его, и не доверять никому.

Он подумал о сыновьях Императора, погребенных в Унтеленейсмере, подумал о женах отца. Унтеленейс тоже был всегда голоден.

Но Дач'осмер уже поднимался по ступеням помоста. Он остановился точно в правильном месте, опустился на колени и прекрасно модулированным баритоном прошептал:

— Ваше Высочество.

— Встаньте, пожалуйста, Дач'осмер Тетимар, — сказал Майя, чувствуя себя не более, чем куклой, завернутой в одежды Императора.

Его голос звучал по-детски тонко и нерешительно.

Темно-синие глаза Тетимара казались почти черными на ослепительной белизне лица, и он явно сознавал их действие. Он стоял, удерживая взгляд Майи, хотя сказал всего лишь:

— Мы благодарим Ваше Высочество за ответ на нашу просьбу. — Его глаза потемнели еще больше. — Вы поступили мудро, сделав это.

Слова звучали почти утешительно, но не могли замаскировать скрытой угрозы; Майя был хорошо знаком с этой тактикой, но Тетимар не имел преимуществ Сетериса. Майя приятно улыбнулся и сказал:

— Мы должны признаться, Дач'осмер Тетимар, что были весьма удивлены вашим письмом.

На одно мгновение лицо Тетимара выразило недоумение, и Майя видел, что он действительно опешил. Это была маленькая победа.

— Но, Ваше Высочество, — сказал Тетимар, — вам, конечно, известно, что мы хотим жениться на вашей сестре.

У слуг Эдономеи Майя прекрасно научился разыгрывать удивление.

— Неужели? — Ответил он.

— Мы вступили в переговоры с покойным императором, вашим отцом, — заявил Тетимар, слегка повысив голос.

— В самом деле? Но нам ничего не известно об обручении.

Тетимар широко распахнул глаза. Если раньше он казался удивленным, то теперь смотрел на Майю почти с ужасом.

— Но, Ваше Высочество…

Майя оборвал его, подняв руку.

— Мы считаем, Дач'осмер Тетимар, что поминки нашего отца не самое подходящее место для обсуждения этого или любого другого постороннего вопроса.

И он прямо встретил взгляд Тетимара, зная, что его собственные глаза выражают замешательство, и понимая, как мало доверия вызывают его слова.

Тетимар бросил на него задумчивый взгляд.

— Конечно, Ваше Высочество. Мы просим прощения. Снова. — Он сумел улыбнуться со странной печалью, которая почти роднила его с самим Майей.

Тетимар покинул помост, и Майя сдержал вздох облегчения: конечно, Император не мог показывать, насколько встревожил его собственный подданный. Краем глаза он заметил две темные, без единого проблеска белого, фигуры, и понял, что к трону приближается посол Горменед со своей женой.

Он снова, еще более отчаянно, пожалел об отсутствии Цевета. Он не мог ни проигнорировать посла Баризана, ни отказаться говорить с ним, но с удручающей ясностью представлял, что будет говорить Сетерис и ему подобные о гоблинском императоре, и только потому, что Майя публично беседовал с представителем Великого Авара. Тем не менее (пронеслась в голове стремительная мысль) таким образом можно было обесценить публичное одолжение, сделанное Дач'осмеру Тетимару. И еще в потайном кармане его халата лежала нэцкэ. Аврис раздобыл для него тонкую золотую цепочку, позволявшую незаметно пристегивать резную фигурку к пуговице или ремню, и Майя был настолько тронут этой заботой (о которой он никогда не додумался бы попросить), что едва смог выдавить из себя слова благодарности. Но это был подарок Горменеда, и надо было отдать ему должное.

Инициатива и дерзость, как сказал Цевет. Когда Горменед остановился у подножия помоста, Майя увидел, что он был довольно молодым человеком, коренастым, как большинство гоблинов, с дуэльным шрамом на широкой скуле. Интересно, должность посла в Этувераце стала для него признанием заслуг или наказанием?

Майя дал знак послу приблизиться.

— Ваше Высочество, — сказал посол, опускаясь на колени, в то время его жена присела в таком глубоком реверансе, что Майя был поражен, как она не упала. — Мы Воржис Горменед, посол Баризана, и наша жена Надаро.

Он произнес ее имя по-гоблински, с ударением на первый слог, и Майя сразу вспомнил о своей матери. Она учила его правильно произносить ее имя: Че-не-ло, а не Че-не-ло, пусть хоть один человек называет ее правильно.

— Встаньте, пожалуйста, — сказал он и смотрел, как Надаро выпрямляется с той же великолепной легкостью. Он понял, что ему была предоставлена возможность для мелкой мести, но не был достаточно злопамятным, чтобы воспользоваться ею. — Мы рады познакомиться с родственниками нашей матери. Вы были близки с ней?

Майя сразу же пожалел об этих словах, но ответил ему не посол. Его жена сказала:

— Ее мать была нашей тетей, сестрой нашего отца. В детстве нам с Ченело позволяли иногда видеться, во времена, когда наш отец был союзником Великого Авара. Это было давно.

Познания Майи о внутренней политике Баризана были отрывочны и бессистемны; они базировались, в основном, на романах в дешевых бумажных переплетах о Кево и Пелхаре, которые он обнаружил в Эдономее. Тем не менее, он знал, что Великий Авар стал правителем страны только благодаря преданности аварзинов — средней руки феодалов, более многочисленных, чем князья Этувераца, но не менее влиятельных, составлявших истинное правительство Баризана. Заключение союза, о котором упомянула Осмеррем Горменед, было важным политическим решением.

Надаро Гоменед добавила:

— Узнав о смерти вашей матери, мы зажгли в память о ней свечи. Это все что мы могли сделать.

Возможно, то был упрек в адрес мужа, потом что подобно любой из эльфийских женщин, говоря «все, что мы могли сделать», она имела в виду «все, что нам разрешили».

— Она любила свечи, — сказал Майя. — Спасибо, Осмеррем Горменед.

Она снова сделала реверанс, и посол, с неожиданным тактом поняв, что аудиенция окончена, поклонился и проводил ее. Майя почти не заметил этого, потому что боролся с неожиданно подступившими слезами. Ченело была мертва уже десять лет; было по-детски глупо и бессмысленно до сих пор так горько оплакивать ее потерю. Он расслабил мышцы лица, поставил торчком уши и стал считать вдохи и выдохи, ожидая, когда стихнет боль в сердце и он сможет расслабить стиснутые на коленях руки. Ему нужна была просто возможность дышать, возможность еще раз посмотреть за пределы помоста, возможность раствориться в течении времени, в водовороте танца, в темноте ночи за окнами.

А потом Кала прошипел:

— Ваше Высочество, принцесса!

Майя повернул голову и увидел, что через танцевальный зал к нему направляется принцесса Унтеленейса, а за ней рысит, стараясь не отстать Стано Бажевин. Шевеан не подняла вуаль, и несла ее на голове, словно забрало шлема. Придворные упархивали с ее пути, большинство умудрялось сделать это изящно, словно они уступали дорогу по своей воле, но несколько молодых девушек чуть не упали, получив чувствительный толчок в спину. Майя не мог еще видеть ее лица, но понимал, что принцесса Шевеан пребывает в том же настроении, что и над гробом мужа.

Она остановилась у подножия помоста, голубые глаза, казалось, прожигали покрывало. Майя, не колеблясь, дал ей знак подойти ближе. Он остро чувствовал, что все в Унтелеане наблюдают за ними, кто открыто, кто украдкой. Стано Бажевин, неловкая и нерешительная, осталась стоять позади, плотно стиснув руки и прижав их к груди. Майя знал этот трюк, его научил Сетерис: непроизвольно движущиеся руки выдают страх и беспокойство, надо переплести пальцы и крепко сжать их. Осмин Бажевин была испугана, как и во время принесения присяги, но сейчас, подумал Майя, она боится принцессы Шевеан. Или того, что собирается сделать принцесса Шевеан.

Шевеан опустилась в низком поклоне, который можно было счесть за коленопреклонение или просто очень низкий реверанс.

— Ваше Высочество, — произнесла она.

Ее голос был тихим, сдержанным и холодным, как зимний ветер.

— Принцесса, — сказал Майя.

Спина прямая, руки спокойно лежат на коленях, подбородок и уши решительно подняты. Никаких признаков, что он опасается ее.

Она выпрямилась и откинула вуаль, должно быть, чтобы яснее видеть его лицо.

— До нас дошли шокирующие, скандальные слухи, и мы пришли к вам в надежде, что вы сможете сказать, что нас жестоко обманули.

— Принцесса, мы не понимаем, о чем вы…

— Нам сказали, — продолжала она тихо и ядовито, — что вы позволили — приказали! — осквернить тело нашего мужа накануне похорон.

— Осквернить? — Сбитый с толку, Майя пытался понять смысл ее слов. — Принцесса, мы заверяем, что никакого осквернения не было совершено.

— Правда ли, что вы приказали открыть гроб принца?

Он не позволил себе вздрогнуть.

— Принцесса, вы услышали совершенно извращенное объяснение наших целей.

— Вы открыли гроб!

Ее вздох, дышавший то ли потрясением, то ли гневом, был по его мнению, слишком театрален.

— Принцесса, — твердо сказал он, не позволяя себе возвысить голос, — все четыре гроба были открыты в нашем присутствии каноником и Свидетелем по усопшим. Они сделали это со всем возможным уважением. Были прочитаны молитвы. Были…

— Свидетель мертвых? — Ее голос зазвенел громче, и он понимал, что она играет для жадно наблюдающих придворных. — Какая была в нем необходимость?

— Принцесса Шевеан, умерьте свой голос.

— Нет! Мы желаем знать!

— Принцесса, — резко повторил Майя, и ему удалось заставить ее замолчать. Он сказал, понизив голос. — Есть веские причины, но мы не собираемся обсуждать их на поминках нашего отца. Мы предоставим вам аудиенцию, как только сможем, и вы получите полный и исчерпывающий ответ на все ваши вопросы.

— Ваше Высочество слишком добры, — ответила она с горькой иронией.

— Шевеан, мы вам не враг. Мы уважаем ваше горе.

— Уважаете? Вы хоть одну слезу пролили? Вы скорбели вместе со своей семьей, Эдрехазивар, или были слишком заняты, злорадствуя над нами?

Майя смотрел на нее, лишившись дара речи. Он совсем забыл о нохэчареях и вздрогнул, когда над его головой прогремел яростный голос Бешелара:

— Принцесса, мы боимся, что вам стало дурно. Может быть, вам нужна помощь одной из ваших дам?

Шевеан метнула в него убийственный взгляд, потом небрежно присела.

— Ваше Высочество, простите нас. Мы не в себе.

— Мы понимаем, — ответил Майя, не зная, лжет она или нет. — Приходите к нам завтра, Шевеан, мы поговорим.

— Ваше Высочество, — сказала она еще жестче и, резко повернувшись, пошла прочь.

Осмин Бажевин виновато посмотрела на Майю через плечо. Было заметно, что принцесса Шевеан увлеклась своей драматической ролью и забыла упомянуть Осмин Бажевин, так же оскорбленную (как предполагалось) надругательством над телом ее жениха.

Майя вынужден был сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем смог выговорить ровным, тихим голосом:

— Спасибо, Бешелар.

— Ваше Высочество, — грубовато ответил Бешелар. — Это наша работа.

 

Глава 12

Принцесса и Свидетель

Он сам не знал, как снова оказался в Унтеленейсмере. Наверное, он что-то забыл здесь, что-то важное. Он оставил эту вещь на могиле матери, и с первым лучом солнца его сокровище испарится, пропадет навсегда.

Вот почем он брел в темноте между высокими мраморными колонами. Столб лунного света струился через Окулус; он видел, как танцуют в молочно-белом потоке снежинки, опускаясь на крышку лакированного гроба, одиноко стоящего в кольце колонн.

Чтобы добраться до могилы матери, ему нужно было миновать этот гроб.

С громко бьющимся сердцем он начал путь через зал. При его приближении гроб начал распухать, пока не стал выше него, полностью загораживая проход. Он должен был перелезть через этот скользкий ящик, несмотря на то, что все еще был обременен мантией и ярдами и ярдами развевающейся вуали. Полузадушенный черной кисеей, он упорно карабкался на крышку гроба, хотя тяжелые одежды тащили его вниз, и, поднявшись наверх, обнаружил, что крышка куда-то исчезла.

Мер Селехар должен быть где-то здесь, подумал он, и хотел позвать священника, но голос отказывался повиноваться.

Труп лежал в прежней позе, сложив руки на груди, с укутанной в кружева головой. Он должен был перешагнуть через него, но не смел это сделать.

— Я не хочу обидеть тебя, — прошептал он и вытянул руку, чтобы опереться на противоположную стенку гроба.

Обгорелая рука крепко обхватила его запястье.

— Обидеть? — Спросил он глухим и тихим голосом. Он отчетливо видел черную дыру рта за плотной завесой. — А разве ты плакал вместе со всеми? Разве ты печалился обо мне, Майя? — Черные пальцы пробирались к его локтю. — Разве ты оплакивал меня?

Голова в белой вуали приближалась к его лицу; он откинулся назад, упал, перевернулся, а затем побежал, спотыкаясь и падая темными, узкими коридорами Эдономеи, с клокочущими в горле рыданиями, а обгоревший труп волочился за ним, крича страшным голосом:

— Заплачь обо мне! Заплачь о своем отце!

Полы одежды обвили его ноги, он упал и больше не пытался подняться снова, так тяжела стала его мантия. Его беспомощные руки царапали дерево пола, губы пытались поймать глоток воздуха под черной вуалью. Мертвые пальцы отца сомкнулись на его лодыжке.

Майя закричал и проснулся.

— Ваше Высочество? — Услышал он голос Калы, угловатый силуэт которого вырисовывался на фоне окна.

— Кажется, я потревожил вас, — слабо сказал Майя, понимая, что одежды из его кошмара были всего-навсего простынями.

Его сердце болезненно стучало, тело было липким от пота.

— Ваше Высочество, с вами все в порядке?

Дверь распахнулась, Майя поднял руку в тщетной попытке защититься от чужих глаз.

— Мне показалось, я слышал… — Тревожно проговорил Бешелар.

— Думаю, с ним все хорошо, — сказал Кала. — Наверное, то был всего лишь сон. Ваше Высочество, как вы себя чувствуете?

— С нами все хорошо, — ответил Майя. — Мы просим прощения, что потревожили вас.

— Ваше Высочество, — сказал Бешелар, тихо закрывая дверь.

— Который час? — Спросил Майя, щурясь на окно.

— Половина шестого, Ваше Высочество. Вы проспали всего три четверти часа.

— Неудивительно, что мне кажется, будто меня пнула лошадь. Я извиняюсь, Кала. Я действительно не хотел вас пугать.

— Ничего страшного, — спокойно сказал Кала. — Вам надо поспать, Ваше Высочество.

Майе показалось, что на него опрокинули ведро ледяной воды. Он сел, с мольбой вытянув реки вперед.

— Кала, я оскорбил вас?

Кала по-прежнему стоял у окна, спрятав руки в рукава халата. Стояла тишина, еще более страшная в своей неожиданности. Наконец Кала произнес, резко и решительно:

— Ваше Высочество, мы не можем быть вашим другом.

— Другом? Кала, если я… если мы были чрезмерно фамильярны, мы приносим свои извинения.

— Не в этом дело. — У Калы был несчастный голос, а уши совсем обвисли, он отвернулся и смотрел в окно, так что Майя не видел его лица. — Ваше Высочество, придворными было замечено, что вы ставите своих нохэчареев выше остальных слуг.

— Но вы мне не слуги.

— Мы вам не ровня, Ваше Высочество. У нас есть обязательства перед вами, и наши отношения ограничиваются строго выполнением этих обязательств.

Теперь Майе показалось, что он тонет.

— Кала… — попытался сказать он, но слова застряли в горле.

— Это наш долг, Ваше Высочество. Адремаза говорил с нами перед похоронами. Уже пошли слухи, что вы ведете себя не как покойный Император, и что он не одобрил бы вашего поведения. Придворные плохо восприняли, что вы выбрали нас с Бешеларом своими спутниками.

— А кого еще я должен был выбрать? — Он слишком поздно спохватился, в его голосе уже звучали слезы.

Майя закрыл глаза и опустил лицо в ладони. Его глаза горели, но он сказал себе, что это просто усталость.

— Ваше Высочество, — ласково сказал Кала, — мы не видим в этом ничего дурного. Но Адремаза прав. Мы здесь, чтобы охранять вас. Мы ваши нохэчареи. Мы не можем быть кем-то большим.

— Мы понимаем, — ответил Майя, стараясь преодолеть боль в горле. Он повернулся спиной к Кале. — Вы правы. Нам надо спать.

— Ваше Высочество, — пробормотал Кала.

Майя лег, плотно закрыл глаза и заставил себя дышать медленнее и равномернее; несмотря на боль в горле и груди, он в конце концов заснул, хотя его сон не был спокойным.

* * *

Когда он снова проснулся, было уже 9:30; солнечные лучи лились в широкое окно, а Эша склонялся над ним, говоря:

— Ваше Высочество? Ваш секретарь ждет в гостиной и утверждает, что должен срочно поговорить с вами.

Майя сел в постели, сонный и угрюмый.

— Он сказал, что это за дело?

— Нет, Ваше Высочество. — Эша помог ему надеть стеганый халат с бархатными манжетами и широким воротником. — Только то, что дело важное и ждать не может.

— Спасибо, — сказал Майя, вытаскивая из-под халата свои длинные волосы и откидывая их за спину.

Затем он вышел посмотреть, что так встревожило его секретаря.

Цевет, потому что это был Цевет, отвесил глубокий поклон, но выглядел он явно огорченным, судя по тому, как подрагивали его уши, несмотря на все усилия сохранить самообладание. Майя подавил зевок и спросил?

— В чем дело?

— Ваше Высочество, что вы обещали принцессе Шевеан?

— Только то, что сегодня мы поговорим с ней о теле ее мужа. А что?

— Она ждет в приемной и пышет пламенем. Она говорит, что если вы не выйдите к ней, она будет добиваться возмещения ущерба от лорда-канцлера.

Ругаться могут только простолюдины, говорила Ченело, люди не получившие должного воспитания и образования. Майя сжал зубы, чтобы удержаться от слов, которые он узнал от Хару, и сказал:

— Она хочет захватить меня врасплох.

— Ваше Высочество?

Майя вкратце описал Цевету стычку с принцессой Унтеленейса накануне вечером.

— Мы понимаем, что было неразумно не указать точное время. — И добавил: — Но мы не думали…

— Неужели принцесса опустилась до подобной низкой тактики? — Цевет удивленно изогнул брови.

— Возможно, мы были слишком наивны, — сказал Майя, и Цевет с притворным ужасом пробормотал:

— Ваше Высочество!

Он тоже не может быть твоим другом, подумал Майя и плотнее запахнул халат, спасаясь от несуществующего холода. Он сказал:

— Мы не думаем, что получим пользу от обращения принцессы к лорду-канцлеру.

— Нет, — ответил Цевет. — Мы полностью согласны.

— Можете ли вы… задержать ее? Мы не можем дать аудиенцию принцессе Унтеленейса в этом халате.

— Ваше Высочество, — поклонился Цевет. — Мы сделаем все возможное.

Он ушел, а Майя вернулся в спальню, чтобы сказать Эше, что ему надо срочно одеваться.

Наверное, эдочареи были слегка обижены его нетерпением, хотя этот вывод он сделал только из полного молчания, с которым они приступили к работе. Однако это ни в коей мере не сказалось на их профессионализме, и уже спускаясь по лестнице, он был одет очень просто (для Императора), но каждая прядь его волос, каждая складка одежды была безупречна.

Принцесса Унтеленейса, все еще в глубоком трауре, стояла в центре огромной комнаты. Она была одна; вероятно, решила отказаться от незначительной поддержки Осмин Бажевин. При его приближении она откинула вуаль и поклонилась, хотя не глубоко.

— Ваше Высочество.

— Шевеан. Мы надеемся, вы хорошо спали.

— Мы не спали, — ответила она, словно только бессердечный монстр мог подумать, что она могла отдыхать.

Майя выдержал паузу, чтобы подчеркнуть грубость ее ответа, потом сказал:

— Пожалуйста, присядьте.

Она села на край кресла, напряженно выпрямив спину и подозрительно глядя на него. Майя тоже сел и, не видя смысла ходить вокруг да около, просто сказал:

— «Мудрость Чохаро» взорвали.

Сначала он подумал, что она не поняла его слов; затем она спросила:

— Да?

И он понял, что она в любом случае не считает этот факт относящимся к ее жалобе.

— Мы должны выяснить, кто убил нашего отца и братьев, — продолжал он. — Для этого нам понадобился Свидетель мертвых.

— Да, — повторила она с нетерпением женщины, разговаривающим с идиотом. — Сам лорд Чавар заверил нас, что Свидетели осмотрели тела с должным почтением, и их работа не помешает похоронам. И вдруг мы узнаем, что Эдрехазивар своим вмешательством задержал церемонию, смутил священнослужителей, не говоря уже о том, что проявил явное неуважение к отцу, приняв услуги двоюродного брата Сору! — Ярость захлестнула ее, и в голове Майи неожиданно прозвучал холодный и язвительный голос Сетериса: сердится ли она из-за похорон или раздражена участием родственника вдовствующей Императрицы?

Его сердце билось под ключицами; он снова чувствовал себя беспомощным и больным, как в детстве от разносов Сетериса. Но словно в ответ прозвучали слова Цевета: «Каноник Орсева не может указывать, что вам можно, а что нельзя», этот голос помог ему овладеть собой.

— Принцесса, мы можем только заверить вас, что никакое осквернение не имело места. Вы можете побеседовать со Свидетелем, если хотите.

Он услышал дрожь в своем голосе, и надеялся, что она ничего не заметила.

— Да, — согласилась она спокойно и холодно, так что у Майи не осталось иного выбора, кроме как позвать мальчика и попросить его пригласить Тару Селехара в императорские покои.

Молчание между ними все больше напоминало каменную стену. К великому облегчению Майи Селехар явился очень быстро, наверное, Свидетель давно ждал вызова. Селехар был одет во все тот же потертый траур, что и накануне. Они с Шевеан были странно похожи: с белыми безжизненными лицами и пепельными глазами.

Кого же он потерял, подумал Майя, давая знак Селехару встать на ноги и лихорадочно подбирая слова, чтобы его описание ситуации не прозвучало как обвинение нас принцессой Унтеленейса в тяжелом оскорблении.

Он сказал:

— Мер Селехар, принцесса желает гарантий, что к телу ее мужа отнеслись с должным уважением.

Может быть, Селехар и действовал в качестве Свидетеля против своей воли, но он не был жесток. Он поклонился и сказал Шевеан:

— Принцесса, мы выражаем вам самые искрение соболезнования.

— Мы благодарим вас, — холодно ответила она.

— Мы являемся прелатом Ули и Свидетелем мертвых, — продолжал Селехар. — Хотя мы отказались от нашей епархии, мы сохранили наш сан. Мы возложили руки на тело вашего мужа, и заверяем вас, что сделали это с благоговением и молитвой. Пожалуйста, обратитесь к Архипрелату, если сомневаетесь в моих словах.

— Значит, вы Свидетель мертвых?

— Да. — Он не отреагировал на презрение в ее голосе; Майя даже не был уверен, обратил ли Селехар внимание.

— Тогда почему вы не приняли участие в расследовании лорда-канцлера?

— Насколько мы поняли, лорд-канцлер предпочитает участие судебных Свидетелей.

— Вот как, — сказала Шевеан. — Мы полагаем, эта идея исходила от Эдрехазивара.

Ее взгляд в сторону Майи был пропитан чистым ядом, и он прекрасно понимал, что она только что назвала его суеверным дураком.

Впрочем, это его не беспокоило, он просто хотел, чтобы их противостояние наконец закончилось. Поэтому он встал и сказал:

— Шевеан, если у вас больше нет вопросов к Меру Селехару, мы заняты этим утром.

Она встала, повинуясь этикету, но не Императору.

— Да, мы все услышали. Ваше Высочество.

Она выполнила реверанс без толики истинного уважения и удалилась.

— Ваше Высочество, — спросил Селехар. — Мы сказали или сделали что-то неправильно?

Странно, в его голосе звучало беспокойство.

— Нет, нет. Мы боимся, что задержали вас в ваших делах. Это не ваша забота, и если принцесса попытается… помешать вашему расследованию, вы должны передать, что ей следует обратиться ко мне. Мы лично будем заниматься ею.

— Ваше Высочество, — сказал Селехар. Он немного поколебался, затем произнес: — Мы хотим, как уже было сказано посетить Улимер в Сето. Мы были бы признательны вам за рекомендательное письмо.

— К прелату? Но вы… — Майя запнулся, когда Селехар обратил к нему исполненный боли взгляд. Он похож на раненое животное, подумал Майя. — Мы будем рады написать для вас такое письмо, Мер Селехар.

— Спасибо, Ваше Высочество, — Селехар поклонился.

— Вы подождете? Мы напишем его прямо сейчас.

— Вы оказываете нам незаслуженную честь, — вежливо ответил Селехар.

Майя был рад оставить его в приемной и нырнул под защиту Черепаховой гостиной, чтобы написать письмо.

Учитывая очевидное нежелание Селехара представлять себя в качестве собрата по служению богине, Майя постарался в письме избежать ссылок на его должность и сан. Он просто попросил прелата Улимера оказать предъявителю письма, Таре Селехару, действующему в качестве агента Императора, разумную помощь и содействие. Нельзя сказать, что императорское послание было сформулировано элегантно, но просьба была изложена коротко, ясно и недвусмысленно. Кроме того, Майя не забывал: где-то в глубинах Алсетмерета его ожидает Цевет со списком дел, требующих внимания Императора, и список не сократится, если он приступит к делам позже.

Он вернулся в приемную и передал Селехару запечатанный конверт. Свидетель с благодарностью поклонился и исчез за дверью. Майя остался наедине с Бешеларом и Калой. Он на секунду замешкался, собираясь заговорить с ними, но вспомнил уверенный голос Калы: «Мы не можем быть вашим другом».

Он прошел мимо них и снова поднялся в личные покои, сопровождаемый покорно следующими по пятам нохэчареями.

 

Глава 13

Переговоры

Для начала Эдрехазивар VII должен был присутствовать на своем первом совещании Коражаса. Свидетели встречались в так называемом Зале Советов — Вервентелиане — длинном и узком зале с окнами на юг. Майя сидел во главе стола и не отрываясь глядел на хлопья снега, кружащие за высокими стрельчатыми окнами, в то время как расположившийся около его локтя Цевет неистово строчил многочисленные заметки. Он чувствовал себя беспомощным и безнадежным тупицей, словно Свидетели в его присутствии изъяснялись на непонятном языке, они бойко перебрасывались вопросами и замечаниями, и по их решительному тону было ясно, что вступление в игру невежественного Императора вовсе не приветствуется.

Ты должен учиться управлять, сказал он себе. Ты обязан научиться всем этим вещам. Но он был не в силах разомкнуть крепко стиснутые зубы, прекрасно понимая, что именно подумает о его вопросах Коражас, и что Кала с Бешеларом будут молчать, как мраморные статуи.

Спрошу позже у Цевета, пообещал он себе, и продолжал изображать пристальное внимание к работе Правительства. Ни один из Свидетелей Коражаса не задал ему вопроса, казалось, они не проявляли ни малейшего интереса к его мнению или идеям.

Они знают, что ты ничего не понимаешь, язвительно подумал Майя. Конечно, он и понятия не имел о предмете утренней дискуссии. Он никогда не слышал о строительстве моста через Истандаарту, и с трудом представлял, что это вообще возможно.

На самом деле, это и было основным пунктом разногласий: Свидетель Справедливости категорически отказывался верить, что Истандаарту можно преодолеть, тем более выше Карадо. Свидетель Парламента оказался в невыгодном положении, так как стойко утверждая, что предложение возможно, был не в состоянии объяснить способ, который позволит преодолеть самую широкую и быструю реку Этувераца.

— А что будет с речной торговлей? — Поинтересовался Свидетель Казначейства. — Как пройдут баржи из Эжо? Будут скакать через ваш замечательный мост, как лягушки?

— Это будет своего рода разводной мост, — возразил Свидетель Парламента, покраснев, когда Свидетель Справедливости недоверчиво фыркнул ему чуть ли не в лицо.

— Разводной мост длиной в две мили? — Спросил Свидетель Университетов. — Дешехар, мы боимся, вас одурачили.

— Мы заверяем вас, — сухо сказал Свидетель Парламента, — что нисколько не сомневаемся в честности и добросовестности тех, кто внес это предложение на рассмотрение Парламента. Мы не отстаиваем справедливость их идеи, так как они просят всего лишь о возможности выступить перед Коражасом.

— Но почему им обязательно обращаться в Коражас, — спросил один из Свидетелей с дальнего края стола. — Не правильнее ли было бы послать бумаги в один из Университетов?

— Мы уже достаточно потратили времени на эту ерунду, — раздраженно заявил Свидетель Справедливости, предупреждая назревающий протест Свидетеля Университетов.

Свидетель епархии, сморщенный человечек, достаточно старый, чтобы годиться в дедушки нынешнему Архипрелату, перебил:

— Не мешайте слушать.

Майя прикусил язык и постарался удержаться от вопросов. Ты будешь выглядеть еще глупее, подумал он и приготовился в мрачном молчании ждать окончания Совета.

Но, сбежав от Коражаса, он незамедлительно угодил в новую ловушку. Сетерис ждал его в холле.

— Кузен Сетерис, — сказал Майя останавливаясь.

— Ваше Высочество, — ответил Сетерис, кланяясь.

Майя с большим трудом удержался от шага назад. Ум подсказывал, что теперь ему нет смысла бояться Сетериса, что он навсегда освобожден от побоев и насмешек, но внезапный укол боли в левом плече заставил его инстинктивно вздернуть подбородок, чтобы не встретиться с Сетерисом глазами.

— Ваше Высочество, — продолжал Сетерис, выпрямляясь, — мы уже несколько дней ищем возможности поговорить с вами.

Майя внезапно подумал, что поднятый подбородок и прижатые к голове уши могут быть приняты за признак раздражения, а не страха.

— Мы были заняты, кузен.

— Мы понимаем, Ваше Высочество, но независимо от этого все же….

В эту минуту в холле появился Цевет. Не задумываясь, он ловко втиснулся между Сетерисом и Майей. Майя воспользовался передышкой, чтобы отдышаться. Цевет с Сетерисом ощетинились друг на друга, как бойцовские петухи, и хотя Майя не желал ничего иного, как поскорее убраться отсюда — он Император, в конце концов, кто его остановит? — вынужден был вмешаться:

— Цевет, позаботьтесь, пожалуйста, об аудиенции для нашего кузена, как только мы будем свободны. А теперь мы возвращаемся в Алсетмерет.

— Да, Ваше Высочество, — сказал Цевет.

— Спасибо, Ваше Высочество, — произнес Сетерис.

Майя успел прочитать промелькнувшее в его глазах злорадство: «Приятно видеть, что ты не забыл Эдономею».

Когда Сетерис повернулся к Цевету, его лицо вновь превратилось в безупречную придворную маску. Майя позволил себе подчеркнуто неторопливо повернуться к Сетерису спиной, но удалиться от него, не ускоряя шага, было очень нелегко.

Он больше не сможет причинить мне боль, сказал себе Майя, но эти слова прозвучали в его голове неубедительно и почти бессмысленно. Плечо горело, но он запретил себе прикасаться к нему.

Он шел быстрее, чем обычно, и не мог заставить себя замедлить шаг. Ему хотелось как можно скорее покинуть публичные залы Унтеленейса.

У дверей Алсетмерета Кала спросил, нарушив долгое молчание:

— Ваше Высочество, вы в порядке?

— Да, спасибо, — вежливо и отстраненно ответил Майя.

Больше Кала не пытался заговорить в ним.

Майю ожидало новое письмо, на этот раз частного порядка: приглашение на музыкальный вечер от Наревиса Чавара. Знаменитая сопрано из Большого оперного театра Чжао будет исполнять наиболее известные арии. Майя никогда не был в опере, хотя читал о ней в газетах, время от времени попадающих в Эдономею, и был слишком обрадован приглашению Наревиса, чтобы отвергнуть его. Как только вернулся Цевет — с как никогда довольным лицом (хотя Майе показалось, что он заметил нервное подергивание кончиков ушей) — Майя попросил его составить ответ.

Еще было письмо от Тары Селехара:

«Приветствую Его Императорское Высочество Эдрехазивара VII.

Повинуясь пожеланиям Вашего Высочества, мы побывали этим утром в Улимере в Сето. Поскольку нам не известно, когда Ваше Высочество будет склонен предоставить нам аудиенцию, мы предположили, что лучшем решением будет отправить вам письменный отчет.

Мы передали рекомендательное письмо прелату Улимера, который был им полностью удовлетворен и согласился оказать нам всяческую помощь. Он рассказал нам все, что знал о жертвах; конечно, не много, так как особенности его служения не предусматривают тесного общения с живыми, а потом показал нам их могилы. Их семьи, сообщил он, собирают деньги для общего могильного камня…»

Майя опустил письмо на колени. Он мрачно подумал, как часто ему придется прятать лицо от Цевета, чтобы скрыть подступающие к глазам слезы, через сколько подобных моментов предстоит ему еще пройти, сколько раз у него будет перехватывать дыхание от осознания жестокости жизни. Конечно, каждый раз, когда ему покажется, что он обрел тихое и безопасное убежище, реальность будет выдергивать его на свет божий, и всегда это будет происходить стремительно, внезапно и жестоко. На этот раз он вспомнил об экипаже и капитане «Сияния Карадо», их заботе и доброте, и спросил себя: кто стал бы оплакивать этих людей, если бы взорвался их дирижабль.

— Цевет.

— Ваше Высочество?

— Мы хотели бы сделать подарок семьям тех, кто погиб на «Мудрости Чохаро».

— Ваше Высочество?

Майя повернулся.

— Разве мы выразились недостаточно ясно?

— Но какого рода подарок, Ваше Высочество?

— Мы не знаем. Мы не знаем, что будет наиболее уместно в данной ситуации. Можем ли мы подарить им деньги?

— Ваше Высочество может поступать так, как вам угодно.

— Если мы дадим им деньги, — медленно и отчетливо произнес Майя, — это не вызовет обиду? Мы устали от того, что причиняем людям вред каждым своим поступком.

— Ваше Высочество, мы не понимаем…

— Да или нет?

— Ваше Высочество, — сказал Цевет. Он сделал паузу, вертя в пальцах перо. — Будет считаться более милостивым с вашей стороны, если подарок будет иметь некоторое… значение.

— Очень хорошо. — Майя снова поднял письмо и помахал им перед носом Цевета. — Мер Селехар сообщил нам, что семьи собираются приобрести надгробие. Этот подарок будет иметь надлежащее значение?

— Да, Ваше Высочество.

— Проследите за этим, пожалуйста.

— Да, Ваше Высочество.

Майя вернулся к письму.

«… Мы медитировали среди могил и, получив от прелата имена родственников жертв, должны будем поговорить с ними, как только удастся организовать встречу. Эти лица имеют только косвенное отношение к смерти Императора, но в соответствии с нашим учением Стинто могут помочь нам связать жизнь и смерть и заполнить пробелы в нашем расследовании. Подобные попытки не всегда успешны, но достаточно часто приносят пользу, чтобы пренебречь ими.

Тахара Селехар

Мы так же отмечаем, что прелат Улимера осведомлен о расследовании, которое проводят Свидетели лорда-канцлера, что подтверждает серьезность их намерений в поиске истины. Но в соответствии с пожеланием Вашего Высочества мы будем продолжать собственное дознание».

С надеждой, что Ваше Высочество, одобряет наши действия и намерения,

Я недостаточно знаю, чтобы не одобрять, подумал Майя. Он был не настолько наивен, чтобы считать свое руководство расследованием залогом успешного поиска, но не мог не оценить удобства выбранной Селехаром стратегии письменных отчетов. Вместе с тем Селехар явно не стремился к личному общению с Императором, и, хотя Майю немного беспокоило его недовольство, он был уверен, что Свидетель не станет уклоняться от своих обязанностей.

Цевет кашлянул вежливо и немного нервно. Майя отложил в сторону письмо Селехара и повернулся к секретарю, подняв брови.

— Ваше Высочество. По вопросу брака эрцгерцогини Ведеро.

Он дал Майе несколько секунд, чтобы вспомнить суть дела.

— Ах, да. Дач'осмер Тетимар уже обращался к вам? Мы сказали ему, что он должен согласовать время приема.

— Нет, Ваше Высочество. То есть, да. От Дач'осмера Тетимара поступил письменный запрос на аудиенцию, но мы имели в виду не его. Возникло… новое осложнение.

— Ну, конечно, — ответил Майя, сдерживая смех. — Давайте сразу приступим к худшему.

— Ваше Высочество, — Цевет явно приободрился. — Конечно, вы помните, что эрцгерцог Кирис был помолвлен.

— Это не ускользнуло от нашего внимания, — согласился Майя, вспомнив несколько язвительных комментариев в адрес Стано Бажевин, которые однажды за завтраком позволил себе Сетерис.

Испуганное ничтожество, дрожащая тень Шевеан.

— К вам обратился граф Бажевел, отец предполагаемой невесты, но канцелярия лорда-канцлера не сочла нужным передать дело вам.

— Почему же?

— Ваше Высочество, — Цевет описал в воздухе концом пера некую фигуру. — Формально они передали, но это письмо не попало в папку первоочередных дел.

— Первоочередных?

Майя чувствовал, что может выглядеть глупо, спрашивая Цевета о вещах, для него само собой разумеющихся, но верил, что секретарь, в отличие от Свидетелей Коражаса, не станет использовать его невежество против него.

— Ваше Высочество, Бажевел предлагает скрепить союз между вашими Домами новым браком.

— Он не может ожидать, что мы выдадим свою сестру за его дочь.

Цевет слегка улыбнулся в знак того, что оценил шутку.

— Нет, Ваше Высочество. Но, кажется, он ожидает, что женихом можете стать вы.

Майя в ужасе уставился на него.

— Но мы не можем жениться на ней! Она уже принадлежит Дому Драхада!

Цевет согласно фыркнул носом.

— Именно поэтому мы недовольны действиями канцелярии. Граф Бажевел утверждает, что поскольку брак не был ни официально освящен, ни завершен, его можно аннулировать и считать Осмин Бажевин частью Дома Бажевада.

— Они подписали брачный контракт, — сказал Майя, и был удивлен напору сдержанной ярости в своем собственном голосе.

— Граф Бажевел очень хитер, — согласился Цевет, — но мы подозреваем, он не рассчитывает на убедительность своих аргументов, и потому сразу же предлагает нам альтернативу. Хотя он не имеет собственных сыновей брачного возраста, но пишет, что честь его Дома будет удовлетворена, если эрцгерцогиня Ведеро выйдет замуж за старшего из его племянников, Далера Бажевара.

— Таким образом, его первое предложение является просто отвлекающим маневром, — задумчиво сказал Майя, но его внимание привлек еще один аспект. Он медленно повторил: «Честь его Дома…». Неужели он хочет сказать, что смерть эрцгерцога была задумана Домом Драхада как оскорбление Бажевада?

— Мы считаем, Ваше Высочество, он надеется, что угроза распространения подобных слухов… Рекомендуем вам следовать его стратегии, и выдвинуть встречное предложение о браке Осмин Бажевин с одним из ваших дальних родственников.

— Либо он очень глуп, либо считает таковым нас.

— Ваше Высочество, — уклончиво пробормотал Цевет.

Майя вздохнул.

— Кажется, нам следует поговорить с нашей сестрой. Честно говоря, нас несколько беспокоит, что она до сих пор не попыталась встретиться с нами.

— При дворе хорошо известно, что эрцгерцогиня не расположена в пользу брака, — неожиданно высказался Бешелар. — Может быть, она надеялась, что о ней могут просто забыть в суматохе?

— Может быть, — с сомнением произнес Цевет.

Майя посмотрел на часы. Была половина четвертого.

— Мы ужинаем с придворными, да?

— Так ожидается, Ваше Высочество.

— В восемь, как сказал Эша?

— Да, Ваше Высочество.

— Запланированы ли у нас на сегодня другие важные встречи?

— Ничего такого, что не может быть отложено, Ваше Высочество. Просто вы не сможете предоставить аудиенцию Осмеру Нелару сегодня вечером.

— Мы благодарим вас. Не пошлете ли вы мальчика, чтобы пригласить к нам эрцгерцогиню Ведеро?

— Да, Ваше Высочество, — сказа Цевет и потянул шнурок.

Эрцгерцогиня незамедлительно явилась в ответ на призыв. Она все еще носила полный траур и, в отличие от большинства дам, не прибегала ни к каким ухищрениям с вышивкой. Черная мантия поверх черного платья, черные ленты в волосах и никаких украшений, кроме обсидиановых колец в ушах. Майя, чьи руки болели от тяжести колец, втихомолку позавидовал ей.

Она сделала реверанс, пробормотала «Ваше Высочество», села в указанное кресло и сразу превратилась в мраморную статую. Бесстрастное лицо, идеально прямая спина и отсутствие всякого интереса к предмету разговора вынудили его начать беседу первым. Майя сразу понял, что при игре в молчанку она обыграет любого соперника, и потому произнес:

— Мы должны поговорить с вами о вашем браке.

Ведеро поняла его слова как вопрос и сказала:

— Мы не хотим выходить замуж.

Ее голос был лишен каких-либо красок, даже интереса.

— Насколько нам известно, наш покойный отец вел переговоры о вашем браке.

— Да.

Майя спросил себя, не издевается ли она над ним, но чего она могла добиться, лишив его самообладания? Он терпеливо спросил:

— С кем?

По крайней мере, она не собиралась делать вид, что не понимает его.

— С герцогом Тетимелом от имени его сына Эшевиса.

В ее тоне не было ничего, указывающего, нравится ли ей Эшевис Тетимар, ненавидит ли она его, знает ли его вообще. Полная отстраненность от того, что Ведеро, по общему мнению, считала своим несчастьем.

— Насколько далеко зашли переговоры?

— Мы не знаем, Ваше Высочество.

Если она и лгала, подумал он, то делала это чрезвычайно хорошо. Майя подумал об Эшевисе Тетимаре, посягающем на каждый дюйм, который, как ему казалось, он может захватить; о графе Бажевеле, угрозами пытающегося выторговать один брак взамен другого, как будто Ведеро и его собственная дочь были не более, как молочными коровами, и внезапно спросил:

— Что бы вы стали делать, если бы не вышли замуж?

— Ваше Высочество?

Он удивился, что смог поразить ее, и испытал странное удовольствие от этого.

— Если вы не выйдете замуж, как вы будете жить?

— Мы благодарим Ваше Высочество, но не думаем, что вас могут заинтересовать наши глупые интересы и амбиции.

Самая длинная из сказанных ею фраз. Майя мягко улыбнулся и, взяв со стола одно из писем, просто приготовился ждать.

Поняв, что он не заговорит и не отпустит ее, пока не получит ответа на свой вопрос, она бросила на него горестный взгляд, а затем выпалила с детской дерзостью в голосе:

— Мы будем изучать звезды.

Так вот какой она была в детстве.

— Звезды?

— Да, Ваше Высочество, — сказала она, и Майе вдруг показалось нелепым и унизительным, что женщина двадцати восьми лет от роду должна зависеть от решения брата, на десять лет моложе ее самой.

— Тогда вы должны изучать звезды, — сказал он.

Судя по тому, с каким удивлением уставились на него все в комнате — Ведеро, Цевет, Кала, Бешелар — он понял, что сказал нечто из ряда вон выходящее. Воцарилось тягостное молчание, Майя чувствовал, как его лицо наливается краской. Первой пришла в себя Ведеро. Она выпрямилась в кресле и сказала:

— Ваше Высочество, этот брак политически необходим.

— Но если вы не хотите его…

— Ваше Высочество, у вас совсем немного козырей. Не отказывайтесь от одного из них. Вы не можете себе позволить ждать, когда вырастут Ино и Миреан.

— Но что мы хотим выиграть?

— Мир, спокойствие в стране, — грустно сказала Ведеро.

Ее голос и осанка напомнили Майе, что она с детства воспитывалась при дворе. Он хотел бы спросить у нее совета, но опасался, что несмотря на свой внезапный приступ откровенности, она по-прежнему ненавидит его. Невежество было самой большой его слабостью, и ему всеми силами хотелось скрыть его.

Он встал, показывая, что аудиенция окончена.

— Мы благодарим вас, Ведеро. Мы подумаем о том, что вы сказали.

— Ваше Высочество, — ответила она, опускаясь в реверансе. — Вы не должны учитывать наши интересы при принятии решения. Наш покойный отец так не делал.

Она дала непрошеный совет. Одна беда, подумал Майя, глядя как она уходит, закованная в свое достоинство, как в доспехи: он не был уверен, что захочет последовать ее совету.

Цевет откашлялся; Майя повернулся и обнаружил, что тот смотрит на него одновременно опасливо и упрямо.

— Вы собираетесь сказать нам что-то неприятное? — Спросил Майя.

— Мы боимся, что да, Ваше Высочество. Эрцгерцогиня права. Вы будете вынуждены торговаться с князьями, и у вас нет времени ждать, пока ваши племянницы достигнут брачного возраста.

— Вы хотите снова поговорить о нашем браке?

— Да, Ваше Высочество. Но сначала… Ваше Высочество спрашивали меня о печати, и сегодня пневматической почтой было доставлено послание от Дашенсола Хабробара, что он полностью в распоряжении Вашего Высочества. Добраться до его мастерской займет около четверти часа, и по дороге мы сможем обсудить другие вопросы.

— Император сам должен посетить Дашенсола Хабробара? — Удивился Майя.

Он не был обижен, его мнение о своей персоне еще не успело настолько вырасти, просто ему стало смешно.

— Ваше Высочество. Насколько мы понимаем, для того, чтобы решить, какой именно символ следует выбрать для вашей печати, вам придется ознакомиться с некоторыми образцами из коллекции Дашенсола Хабробара. А она насчитывает несколько тысяч образцов.

— Хорошо, — сказал Майя, догадываясь, что посещение мастерской понадобилось Цевету, чтобы не дать ему возможности уклониться от обсуждения кандидатуры будущей Императрицы.

Существует множество способов вести переговоры, подумал Майя и приготовился отстаивать свою часть сделки, внимательно выслушав предложения Цевета.

Он не был удивлен, когда в руках секретаря возник довольно длинный список.

— Мы подумали, Ваше Высочество, что было бы лучше предварительно ознакомить вас с девушками, живущими при дворе, чтобы вы сами могли решить, с кем из них желаете встретиться и поговорить. Хотя это важный вопрос, которым не следует пренебрегать, но мы думаем, что вам не следует спешить в подобном деле.

— Нет, — согласился Майя. — Мы не хотели бы подражать нашему отцу в его отношении к браку.

Уши Цевета дернулись и немного провисли.

— Ваше Высочество, мы должны отметить, что многочисленные браки покойного Императора были в значительной степени не его виной.

— Может быть, — сказал Майя. Ему не хотелось спорить с Цеветом. — Расскажите о наших потенциальных Императрицах.

Цевет сверился со списком.

— Мы должны начать прежде всего с того, что Эшевис Тетимар привез ко двору старшую их своих незамужних сестер, Фару Тетимин, хотя мы ее еще не видели. Ей четырнадцать лет, и Дач'осмер Тетимар, наверное, проклинает свое невезение, потому что совсем недавно деятельно способствовал браку своей сестры Улевиан с князем Че-Атамар, а ведь она ваша ровесница.

— Кажется, вам не нравится Дач'осмер Тетимар, — заметил Майя, немного удивленный тем, что Цевет может публично проявлять симпатию или неприязнь.

— Приносим свои извинения, Ваше Высочество, — сказал Цевет, слегка порозовев кончиками ушей. — Мы позволили языку опередить наш разум.

— Нет, — заверил его Майя. — Мы не обижаемся. И мы ценим ваше мнение. Мы так же не смогли найти взаимопонимания с Дач'осмером Тетимаром.

— Был один инцидент, — продолжал Цевет, и румянец от ушей распространился на его лицо, — когда мы были курьером. Мы предпочли бы не обсуждать это, но… — он откашлялся и поставил уши прямо. — После того случая мы держим обиду на Дач'осмера Тетимара.

— Мы запомним это, — сказал Майя. — И мы считаем, что в четырнадцать лет еще рано выходить замуж.

— Да, Ваше Высочество, — согласился Цевет. — Кроме того, Осмин Лоран Дашенин не менее подходящая кандидатура. Ей двадцать лет, вторая дочь графа Дашенела, а по материнской линии племянница лорда Чавара.

— Благодарим вас, — сказал Майя. — Мы этого не знали.

— Конечно, Ваше Высочество, — вежливо ответил Цевет, как будто не видел ничего утомительного или странного в том, чтобы просвещать Императора в вопросах, известных каждому придворному. — Осмин Дашенин очень образованная и красивая молодая леди, в свое время она была главной конкуренткой вдовствующей Императрицы. С другой стороны, Дач'осмин Четиро Чередин, внучатая племянница Арбелан Драхаран, тоже очень образована и входит в круг общения вашей сестры Ведеро. Это наиболее знатные из придворных дам, которые больше всего подходят Вашему Высочеству по возрасту, а это означает, что они сами и их Дома считают себя вправе претендовать на брак с Императором.

— Да, конечно, — Майя снова ощутил смесь страха и недоверия к реальности происходящего, которые впервые ощутил в коридорах Унтеленейса. — Но мы полагаем, они не единственные?

— Есть еще несколько семей с большими амбициями, — сказал Цевет, — но они, конечно, не стремились воспитать своих дочерей, как потенциальных Императриц, и вероятно, эти молодые леди будут выглядеть скромнее на фоне Дач'осмин Тетимин, которую, по всей видимости, не собирались выпускать в свет, пока она не пройдет должную подготовку. Тем не менее Ваше Высочество правы, и у нас нет сомнений, что Абежада, Эримада, Шулихада… — он пробежал глазами в конец списка, — а также Виренада и Олшевада обязательно представят вам своих дочерей. И, возможно, Ваше Высочество предпочтет одну из менее блестящих молодых леди.

Он вопросительно поднял брови, а Майя беспомощно пролепетал:

— Мы не знаем.

Он никогда не думал о браке и даже в самых смелых фантазиях не предполагал, что молодые женщины станут соперничать за его внимание. И чем более реальной становилась такая перспектива, тем менее привлекательной она казалась ему.

— У вас достаточно времени, Ваше Высочество, — успокоил его Цевет. — И вот уже мастерская Дашенсола Хабробара.

Мастерская больше напоминала хранилище с гулким эхом под темными сводами и длинными рядами стеллажей вдоль стен, уставленных множеством маленьких квадратных ящичков. Посередине стоял стол под современной газовой люстрой, а у стола их ждал Дашенсол Хабробар.

Это был человек с серебристо-серой кожей и блестящими голубыми глазами; когда он легко вскочил на ноги, чтобы приветствовать Императора, оказалось, что в нем не больше пяти футов росту. И еще он был абсолютно лысым. Он говорил с незнакомым Майе акцентом, и казалось, проглатывал все окончания, торопясь сказать пять слов там, где Майе потребовалось бы только одно. Он принес из глубин хранилища коробку, оказавшуюся своего рода шкатулкой, где в мягких гнездах лежало то, что мастер назвал «прототипами» печатей.

— А что, если вы будете небрежны, да? И вот вы, такой небрежный, гуляете с герцогиней Пашаван по парку и, может быть, роняете перстень с руки, хотя мы очень не рекомендуем вам так делать, Ваше Высочество. И вот он падает — ой! — прямо в пруд, и прежде чем вы даже успеваете подумать подойти ближе, подплывает золотой карп, которых герцог привозит откуда-то с запада (мы даже не знаем, как ему удается доставить их сюда живыми) и — ам! — съедает ваш перстень. Тогда вы в отчаянии и смущении приходите к нам, и еще не все потеряно, потом что мы сохранили прототип. — Он погрузил ловкие пальцы в одну из ватных скважин. — Видите, Ваше Высочество, это не печать, а отливка для нее. Мы сохраняем все сделанные нами печати. Это протопит перстня Дач'осмин Лисету Певенин. Она был последней в своей семье и умерла, бедняжка, не успев воспользоваться своей печатью и пяти раз.

Майя посмотрел на деликатно вырезанное изображение лебедя в короне, и попытался отыскать в памяти имя Певенин. Певенар, Певенада, Певенел… странное имя, очень древнее…

— Дач'осмер Певенин умерла почти пятьсот лет назад, — сказал Цевет. — Во время правления Эдретелема Пятого.

— Она была очень беспокойной леди, — с печалью сказал Дашенсол Хабробар.

Вот почему имя беспокойной леди показалось ему знакомым: потому что Певенада возглавляли последний крупный мятеж против Драхада.

— Мы просим прощения, — вежливо сказал Майя Дашенсолу. — Но неужели это вы изготовили ее перстень?

— Люди моего народа живут очень долго, — ответил мастер. — Мы уже стары, но скорее всего, проживем достаточно, чтобы отлить перстень для ваших внуков, Ваше Высочество.

Если они у меня будут, подумал Майя. Он надеялся, что успел скрыть дрожь, но Хабробар быстро сказал:

— Мы приготовили для вашего ознакомления все печати Драхада, чтобы вы смогли выбрать что-то по своему вкусу.

Он стал аккуратно и быстро выкладывать содержимое шкатулок на стол, называя имена и титулы владельцев: Императоров, Императриц, эрцгерцогов и прочих отпрысков Дома Драхада. Повсюду были кошки: прыгающие, угрожающие, свернувшиеся во сне, охотящиеся, держащие розу, чашу или меч; черная кошка и белый кот, обвившиеся вокруг друг друга, скалящаяся морда кота с изящно обрисованными усами и клыками, кошачья лапа с изогнутыми когтями.

— Покойный Император, ваш отец, — пробормотал Хабробар, — выбрал это изображение.

Он положил на стол прототип с кошкой, положившей лапу на корону. Корона носила явное сходство с Этуверац Мура, и Майя был впечатлен мастерством резчика, хотя само изображение показалось ему отталкивающим.

— А это Эдрехазивар Шестой, — сказал Хабробар, выкладывая рядом прототип с сидящей кошкой. Животное обвило себя хвостом и торжественно смотрело с металлического овала. — Мы будем рады показать Вашему Высочеству любой из прототипов, чтобы помочь сделать выбор.

Майя тупо смотрел на выложенные перед ним квадратные, круглые, овальные печати. Здесь чего-то не хватало, но ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, чего именно.

— Разве вы не делали печать для Императрицы Ченело, нашей матери?

— Конечно, Ваше Высочество, — сказал Хабробар. — Но мы не были уверены, что… — То ли из опасения обидеть Императора, то ли из врожденной тактичности он не закончил фразу. — Один момент.

Он поднял мягкий квадрат верхнего слоя и без колебаний выбрал еще один прототип.

— В Баризане не используют печати, но каждый из аварзинов имеет символ, который носит на своем военном знамени. У нынешнего Великого Авара это морской змей, называемый Dragon Korath Arhos — Владыка морской бездны. Таким образом, для Императрицы Ченело мы сделали вот это.

Он протянул Майе тонко вырезанное изображение сказочного существа: наполовину кошка, наполовину извивающаяся змея. Оно казалось таким странно, необъяснимо живым, что Майя поспешно заморгал, стараясь прогнать непрошенные слезы.

— Мы сожалеем, — сказал Хабробар тем же быстрым, мягким голосом, — что она так и не смогла воспользоваться своей печатью. Император нашел ее непригодной и настоял, чтобы Императрица взяла кошку Драхада. Но мы сохранили ее, как храним каждый из наших прототипов. Мы не знали, хотели бы вы ее видеть. — Его серебристо-серые глаза задержались на лице Майи. — Ваше Высочество, если вы захотите воспользоваться этой печатью, мы не считаем это невозможным. Ею никогда не пользовались, мы даже не сделали кольца для нее.

— Да, — сказал Майя, и все сделали вид, что не заметили, как дрогнул его голос. — Да. Мы благодарим вас.

— Это займет не больше недели, — заверил его Хабробар. — а теперь, если позволите…

Затем последовала череда быстрых измерений и вопросов, и к тому времени, когда Майя был готов покинуть сводчатую мастерскую Хабробара, он почти забыл о своем внезапном смущении. Но не забыл, что иногда люди могут быть добры к нему просто так, без всякого расчета.

Иногда, произнес холодный голос Сетериса у него в голове. Но не часто.

 

Глава 14

Мин Недао Вечин

Он возненавидел официальные ужины, как только подали первое блюдо. Благодаря совместным усилиям Ченело и Сетериса (теперь он с благодарностью отдавал им должное) Майя безупречно владел столовыми приборами, но они совершенно пренебрегли — Ченело, потому что Майя был слишком молод, а Сетерис, потому, что ему никогда бы и в голову не пришло побеспокоиться об этом предмете — искусством светской беседы. И вот теперь Майя сидел между своей сводной сестрой Немран по левую руку и лордом Дешехаром, Свидетелем Парламента, по правую, и не мог ни слова сказать ни одному из них.

Немран, которая явно не желала разговаривать с ним в любом случае, не извинившись, сосредоточила все свое внимание на своем втором партнере, немолодом, но остроумном Свидетеле Справедливости. Дешехар, будучи или лучше воспитанным или более чувствительным к последствиям императорской немилости, предпринял несколько попыток. У него достало такта держаться подальше от политики, но, так как он сделал ставку на литературные новинки, по большей части запрещенные Сетерисом или попросту не достигавшие скудной библиотеки Эдономеи, эти попытки не увенчались успехом и оставили у Майи неприятное чувство собственной невоспитанности и ограниченности. Поэтому для него было большим облегчением встать из-за стола и еще большим обнаружить, что его уже ждет Наревис с дружелюбной улыбкой и готовностью принять на себя все тяготы по поддержанию беседы.

Майя не мог сказать, было ли это преднамеренно или нет, но в потоке, казалось бы, бесхитростной болтовни Наревис умудрился предоставить ему большое количество полезной информации. Он узнал об Опере Чжао, «старейшей в Эльфланде, знаете ли, ни один композитор не будет признан без премьеры там»; а потом Наревис перешел к теме сопрано, которая должна была петь сегодня вечером, словно в порыве восторга совсем забыл о своем собеседнике.

Ее звали Недао Вечин. Она была самой молодой примой-сопрано в истории оперы Чжао, и сила ее голоса была не просто замечательной, но, как говорили некоторые, просто божественной. Она была красива, умна и, хотя происходила не из благородной семьи, ее речь и манеры были признаны безупречными.

— Вы никогда не видели подобной женщины, Ваше Высочество, — заявил Наревис, и Майя не стал объяснять ему, как мало значит такой комплимент.

* * *

Покои лорда-канцлера, конечно, не идущие ни в какое сравнение по размеру и величию с Алсетмеретом, тем не менее были просторными и прекрасно обставленными. Внимательный взгляд Майи, привыкший к потертой полунищете Исварое и Эдономеи, не мог не отметить, что богатством здесь пользовались рачительно, но не скупясь. Он поинтересовался про себя, что же является источником благосостояния Дома Чавада, и сделал мысленную пометку спросить об этом позже у Цевета. Предусматривает ли какое-либо вознаграждение должность лорда-канцлера? Еще один пункт в списке вещей, ему пока неизвестных.

В салоне толпилось множество ярко одетых придворных. Срок официального траура уже закончился, и те, кто продолжал носить черное, подобно Ведеро, делали это, потому что чувствовали некоторую личную связь с умершими. Сам Майя, разрываясь между честностью и тактом, носил черные украшения, но в одежде вернулся к императорскому белому цвету. Он был уверен, что, отказываясь демонстрировать горе, которого на самом деле не чувствовал, обидел многих, но все же не хотел оскорблять ложью ни себя, ни мать, по которой ему не разрешили носить траур только из-за того, что Сетерис счел это неприличным. Но он еще замечал осуждение в глазах придворных.

Наревис, дружелюбно суетясь, расчистил путь Майе и его нохэчареям к императорскому креслу. Блестящая гладь пола, отделяющая его от благопристойных рядов стульев остальной части зала, показалась Майе почти непреодолимой преградой. Даже здесь он вынужден был оставаться Императором.

А что бы ты хотел, спросил он себя. Сидеть и кукситься в одиночестве в своей башне? Ему стало заметно легче от возможности посмеяться над собственным недовольством.

Прибытие Императора послужило сигналом для начала развлечений. Придворные расположились на стульях, а сопрано покинула общество любовавшихся ею мужчин и прошла к предназначенному для нее месту между двух высоких канделябров. Майя был поражен в самое сердце еще до того, как она успела издать хоть звук.

Недао Вечин была не просто красива. Изящная, тонкая с необыкновенными глазами цвета бледно-зеленого нефрита, она была изысканна, как фарфоровая статуэтка. Одетая с элегантной простотой в платье насыщенного розового цвета с прямым длинным шлейфом, она разительно отличалась от большинства придворных дам. Ее лунные волосы были скреплены черепаховыми гребнями и узкими розовыми ленточками, а единственным украшением сверкали в мочках ушей маленькие золотые колечки. Она не смогла бы произвести более ошеломляющего впечатления, даже будучи усыпанной рубинами с головы до ног.

Майя догадался, что она всего на три или четыре года старше него самого, и поразился ее самообладанию. Одной-единственной сияющей улыбкой она овладела вниманием аудитории и без каких-либо предварительных ухищрений начала петь.

Ее голос был богатым и чистым, удивительно чистым. Лучшей певицей, которую слышал Майя до сих пор, была дочка кухарки, и сила голоса Мин Вечин сразу указала ему на разницу между девушкой, сладко мяукавшей старинные баллады, и настоящей оперной дивой. Озноб пробежал у него вдоль позвоночника, и он почти перестал дышать, опасаясь разрушить красоту, парящую в воздухе.

Он не мог знать ни одну из мелодий, и не догадывался, фрагменты каких опер были исполнены. Но это не имело значения; он слушал Мин Вечин и чувствовал себя почти летящим на крыльях ее голоса. Когда она закончила, ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и понять, что он должен что-то сделать. Пауза затягивалась, уши придворных были насторожены в его сторону, лицо Мин Вечин слегка порозовело, и что-то промелькнуло в глубине ее глаз. Неужели страх?

— Аплодируйте, Ваше Высочество, — быстро пробормотал Телимеж, и с чувством облегчения и смущения Майя горячо захлопал в ладоши.

Придворные сразу же присоединились к аплодисментам, а Мин Вечин глубоко присела перед Императором, прежде чем сделать реверанс остальной публике.

Он должен был подняться, чтобы освободить придворных от условностей этикета, но когда они начали смеяться и болтать между собой, Майя остался стоять на месте, размышляя, что все рассказы об Императорах, под маской гуляющих среди своих подданных, несут в себе больший смысл, чем он мог вообразить в своей ветхой спальне в Эдономее. Он оглядел толпу, с энтузиазмом обсуждающую достоинства Мин Вечин, и пожалел, что не может запросто подойти и присоединиться к общей беседе. Он всем сердцем сожалел, что отец не счел нужным допустить его ко двору или хотя бы поселить в одном из провинциальных городов, где он мог бы научиться вести себя в обществе. Тогда ему не пришлось бы стоять сейчас посреди толпы беззаботных людей, парализованному сознанием собственного невежества и необразованности.

Я должен уйти, подумал он, и уже готов был дать знак нохэчареям, когда увидел, как сквозь толпу к нему решительно пробирается Наревис, а за ним, легко, как солнечный зайчик, скользит Мин Вечин.

Она вежливо остановилась вне пределов слышимости, а Наревис подошел ближе и остановился перед Майей.

— Ваше Высочество, — пробормотал он, — Мин Вечин выразила большое желание быть представленной вам. Вы позволите?

Майя недоверчиво перевел взгляд на Мин Вечин и обратно на Наревиса.

— Быть представленной… нам?

— Вы же Император, — с улыбкой заметил Наревис.

— Да. Да, конечно… то есть, мы будем рады познакомиться с Мин Вечин.

Ему казалось, его лицо сейчас вспыхнет огнем.

— Прекрасно! — Сказал Наревис, вежливо игнорируя смущение Императора.

Он повернулся и поманил Мин Вечин, которая сделала три шага вперед и снова присела в глубоком реверансе.

— Ваше Высочество, — произнесла она, и ее голос звучал все так же красиво и певуче.

Внезапно на Майю снизошло спокойствие. Вблизи она была еще ослепительнее, а ее тонкий и пряный запах казался незнакомым и волнующим. Его сердце билось ровно и сильно.

— Мы очень рады познакомиться с вами, Мин Вечин. — Он сделал над собой усилие, чтобы добавить. — У вас прекрасный голос.

— Спасибо, Ваше Высочество, — сказала она. Майя обругал себя бестолочью несусветной, как частенько называл его Сетерис. К своему ужасу он снова услышал свой голос: — Мы очень мало знаем об опере, но ваше пение доставило нам настоящее наслаждение.

— Ваше Высочество очень добры, — сказала она.

Ее вежливость была безукоризненна, но он чувствовал, как она отступает, разочарованная банальностью его ответа.

— Нет… — Спохватился он и осторожно добавил: — Мы имеем в виду, что не можем предложить вам похвалы знатока, только наше искреннее восхищение.

Эта попытка помогла вновь привлечь ее внимание. Зеленые глаза слегка потемнели, их взгляд под затрепетавшими ресницами стал более драматичным. Некое шестое чувство дало ему знать, что придворные пристально следят за их встречей, даже не прерывая болтовни.

Тогда Недао Вечин улыбнулась, и весь остальной мир пропал.

— Мы будем дорожить добрым мнением Вашего Высочества, тем более зная, насколько оно искреннее.

У нее был легкий незнакомый акцент, не имеющий ничего общего с пришепетыванием столичных жителей. Но в ее ясном и чистом голосе он переливался, как радужная хрустальная грань. Майя понял, что снова молчит, совершенно зачарованный, и поспешно спросил:

— Как давно вы поете в Опере Чжао?

Это был сокрушительно банальный вопрос, но Мин Вечин простила и его.

— Как только достигла совершеннолетия, — сказала она. — Мы мечтали петь с детства, но дирекция оперы не принимает в труппу несовершеннолетних учеников. Поэтому до того мы пели в детском хоре.

— Как из детского хора можно попасть в Оперу?

Она рассмеялась, и он понял, что снова выдал свое невежество. Но ее улыбка была полна тепла.

— Мы видим, что вы действительно далеки от мира музыки, Ваше Высочество. Многие большие Оперы используют детский хор. В одиннадцать лет мы получили роль древесной лягушки во «Сне Императрицы Кориверо». И, конечно, существую Мишен-оперы.

— Прошу прощения?

— Маленькие оперы. — Она казалась сбитой с толку, но он действительно не имел понятия, о чем она говорит. — Разве Ваше Высочество никогда не посещали Мишен-оперу, когда были мальчиком?

— Нет, — сказал он, изо всех сил стараясь удержаться от объяснения, насколько абсурдной показалась бы эта идея Сетерису. Он выбрал самый безопасный из ответов: — Мы всегда жили в очень уединенных местах.

На секунду в ее глазах промелькнул ужас, затем она овладела собой и вернулась к безупречным манерам.

— Тогда мы надеемся, что ваш первый опыт склонит вас к дальнейшему знакомству с музыкой.

— Да, — сказал Майя.

Затем рядом с ним снова возник Наревис, бормоча, что кто-то еще желает быть представленным Императору.

Мин Вечин низко присела и с ослепительной улыбкой растворилась в толпе. Майя, затаив дыхание, смотрел ей вслед.

Потребовалось значительное и сознательное усилие, чтобы сосредоточить внимание на человеке, которого подвел Наревис. И на следующем человеке. И следующем. Все стремились быть представленными Императору, но Майя мог только улыбаться, произносить нейтральные, бессмысленные фразы, вроде: «Спасибо», «Мы очень рады», и отчаянно пытаться запомнить их имена и лица. Он отказался от безнадежной расшифровки сложных связей между Домами до тех пор, пока гораздо позже Наревис не пробормотал:

— А это, Ваше Высочество, Осмин Лоран Дашенин.

Усталый и издерганный, Майя тем не менее узнал это имя и вспомнил, как Цевет назвал ее племянницей Чавара: блестящая, амбициозная соперница Сору Жасани. Женщина, которая хотела стать Императрицей. Он моргнул, заставляя себя сосредоточиться на женщине в зеленых шелках, которая в реверансе подметала подолом пол перед ним.

Когда она поднялась, он увидел, что она выше Сору, хотя так же тонка костью. Глаза у нее были зелеными, но темнее, чем у Мин Вечин, и она подчеркнула их цвет хризолитовыми украшениями в волосах и ушах. Осмин Дашенин улыбнулась и сказала:

— Мы надеемся, что Ваше Высочество получили удовольствие от концерта.

— Очень большое, — ответил Майя.

Последовала пауза, он знал, что должен что-то сказать, но понятия не имел, что именно. Совершенные брови Осмин Дашенин дрогнули над переносицей, затем снова появилась улыбка, и она спросила:

— Как новый человек здесь, Ваше Высочество, наверное, находит Унтеленейс очень запутанным?

— Да, — согласился Майя. — И очень утомительным.

Осмин Дашенин зазвенела смехом, как будто он сказал что-то остроумное, и пустилась в повествование о некоем своем знакомом (Майя не уловил связи), который на три часа опоздал к обеду, потому что решил сократить путь через незнакомую часть дворца и заблудился.

— В конце концов его спас кухонный мальчик, которого он встретил в кладовой.

Она закончила рассказ новой трелью, и милосердный Наревис спас Майю от следующего анекдота, предположив, что Император, возможно, захочет выпить стакан метеглина и познакомиться с кем-нибудь из его друзей. Майя уже не способен был удержать в памяти, перегруженной впечатлениями вечера, ни одного из имен. Они все казались одинаковыми: высокие, узколицые, со светло-голубыми, светло-зелеными, светло-серыми глазами, остроумные, но до странности пустые молодые люди, которые никогда не знали ни горя, ни одиночества. Они изрекали все те же вялые банальности, которые Майя слушал весь вечер, и он, как мог, отвечал им.

Пора было сменить тему, возникла неловкая пауза. Один из молодых людей отважно пошел в атаку и спросил:

— Вы любите охоту, Ваше Высочество? Ваш покойный отец Император был прекрасным наездником.

— Как он мог, голова ты садовая? — Добродушно вмешался другой молодой человек, придя на помощь Майе. — Эдономея стоит на западных болотах. Там охотятся только на рябчиков или гусей. Только птица, без вариантов.

— А помните, — подхватил третий молодой человек, — как Корвис Пашавар спугнул выводок фазанов?

— Это когда он свалился со своей гнедой кобылы? — Уточнил первый молодой человек. — Когда пытался взять первый приз на осенней охоте в Карене три года назад?

— Мы и забыли о нем, — сказал третий молодой человек, улыбаясь, — Но Пашавар предупредил, что он обязательно будет участвовать.

— Даже кобыле хватило ума понять, что с таким всадником, как наш Пашавар, у нее нет никаких шансов, — добавил еще один молодой человек, и через минуту все друзья Наревиса, позабыв об Императоре, спорили о гнедой кобыле Корвиса Пашавара, обменивались историями о своих лошадях, лошадях друзей, отцов, а также лошадиными историями, доставшимися им от отцов. Майя стоял, слушал и хотя не любил метеглин, но выпил стакан до дна, и счел, что не слишком дорого заплатил за этот вечер.

 

Глава 15

Дело Сетериса

Утро следующего дня выдалось холодным, тяжелые от снега серые облака нависли над Унтеленейсом. Молчание в императорской спальне казалось таким же гнетущим, как тучи за окном. Накануне вечером Император вернулся в Алсетмерет очень поздно и заметно навеселе. Вот почему его эдочареи теперь делали свою работу в неодобрительном молчании. Майя не чувствовал похмелья, но на душе у него было так же холодно и скучно, как за окном, и, глядя на облака, он старался избегать воспоминаний о голосе Недао Вечин.

В столовой, где он обжег язык первым же глотком чая, дела обстояли не лучше. Цевет, бодрый и деловитый, как никогда, сегодня действовал Майе на нервы, словно за его бесстрастным лицом тоже мог скрываться упрек в неблаговидном поведении Его Высочества.

После разбора корреспонденции — теперь ее было намного меньше — когда Майе предстояло ознакомиться с расписанием аудиенций и перечнем просителей, Цевет с некоторой неохотой произнес:

— Ваше Высочество, сегодня утром вы обещали поговорить с Осмером Неларом.

Эти слова падали в тишине, как свинцовые шарики. Майе понадобилось усилие, чтобы не опустить плечи и подбородок.

— Да, — сказал он, и остался доволен тем, как ровно прозвучал его голос. — Это первая из наших аудиенций на сегодня?

— Ваше Высочество. Мы подумали, что будет лучше побыстрее разделаться с этим вопросом.

— Спасибо, — ответил Майя. — Вы нашли должность, которую мы сможем предоставить ему?

— Мы приложили все усилия, Ваше Высочество. Как выяснилось, офис лорда-канцлера отчаянно нуждается во взаимодействии с городом Сето. Предыдущий консул, как мне сказали, должен отбыть на юг для поправки здоровья.

Майя подумал о холодных серых облаках над дворцом и сочувственной поежился.

— Каковы обязанности консула?

— Оформление документов, в основном, — сказал Цевет с быстрой выразительной гримасой, вызвавшей у Майи невольную улыбку. — Отношение города и дворца, как нам дали понять, весьма запутаны, особенно в вопросах налогообложения. Задачей консула является распутывать эти клубки.

— Вот как, — сказал Майя. Похоже, эта должность отлично подходила для обоих талантов Сетериса, а также для его чувства собственного величия. — И эта должность относится к компетенции лорда-канцлера?

— Ваше Высочество. Должность консула по сути своей предназначена для того, чтобы освободить Императора от разбора гражданских дел. Осмер Нелар будет представлять лорда-канцлера. — Цевет немного поколебался, но потом добавил: — У него не будет ни причин ни времени искать личных встреч с Вашим Высочеством, и мы решаемся предположить, что лорд-канцлер будет глубоко оскорблен, если он предпримет подобную попытку.

А Улерис Чавар, старый враг Сетериса, был именно таким человеком, который при необходимости сможет поставить Сетериса на место.

— Спасибо, Цевет. Это звучит идеально.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет, кланяясь.

— Когда же наш кузен ждет нас?

— В половине девятого, Ваше Высочество. В Мишентелеане.

Майя посмотрел на часы и встревожился, обнаружив, что уже почти девять. Чучело ленивое, обругал он себя; затем без удовольствия окинул взглядом ряды аппетитных блюд, присланных с кухни Дашенсолом Эбремисом, и налил себе еще чаю. Он знал, что, пока Сетерис ждет, еда покажется ему не вкуснее пепла, а пустой желудок уже отяжелел в предчувствии спазмов. Даже чай не принес обычного удовольствия, лишь только воспоминание, как Сетерис издевательски называл его пойлом для крестьян и варваров.

Это хорошая должность, сказал он себе, борясь с неприятной уверенностью, что Сетерис наверняка ожидал большего. Впрочем, если он имел виды на место в правительстве, Майя надеялся, что предыдущие несколько дней карантина развеяли надежды кузена. Впрочем, он не собирался в следующие десять лет наблюдать, как Сетерис осуществляет свои мечты о власти и славе. Должности консула для него будет вполне достаточно.

Он не может навредить тебе, напомнил себе Майя. Ты Император. У тебя есть охрана. Он оглянулся на нохэчареев; те смотрели на него в торжественном молчании. Он быстро допил чай, потому что руки начали дрожать.

* * *

Майя обнаружил, что невольно вспоминает свой шестнадцатый день рождения, номинальный переход в зрелый возраст. Как и в предыдущие семь дней рождения не было ни праздника, ни подарков, ни поздравления от Сетериса. И, конечно, ни одного письма из Унтеленейса. Майя не ожидал, что ему будет предоставлена свобода, но груз разочарования и обид толкнул его на безрассудную глупость — противостояние с Сетерисом.

— Я уже взрослый, — сказал он.

— Да неужели? — Спросил Сетерис полупьяно, полунасмешливо.

Майя должен был что-то изменить и потому упорствовал.

— Ничего не изменилось, малыш. Ты находишься под моей опекой, пока Император не скажет иначе. Ты такой же дурак, как был вчера, и если желаешь доказательств…

Он ударил Майю в лицо достаточно сильно, чтобы мальчик упал на одно колено, а потом опустился на оба, чувствуя во рту вкус крови и невыплаканных слез; потом он услышал, как Сетерис засмеялся и вышел из комнаты.

Сетерис был прав. День рождения Майи не изменил ничего. Сетерис стал грубее и ожесточеннее, он по-прежнему имел власть над Майей и не собирался отказываться от нее. Его страсть к контролю смягчалась только осознанием, что Майя боится его и повинуется из страха. Они не были равны, и Сетерис не допускал равенства.

Сейчас мы снова не равны, подумал Майя, допивая чай. Ибо я Император, а он… проситель нашей императорской милости.

Эта мысль была настолько нелепой, что казалась почти бессмысленной. Он почувствовал горькую усмешку в углу рта и постарался прогнать ее, вставая из-за стола. Цевет с нохэчареями изящно, как танцоры, сделали шаг назад, а потом последовали за ним к дверям.

Возможно, я и обладаю властью, думал он, но на самом деле закован в цепи, которые Сетерис даже не мог себе представить. Я мог мечтать о побеге из Эдономеи, но выхода из круга Этуверац Муры нет. Только не в этой жизни.

И все же никто не способен увидеть и осознать природу своей тюрьмы, тем более Сетерис. Будь благодарен за то, что твоя «тюрьма» всего лишь метафора, мрачно подумал он, и выкинул из головы все мысли о цепях и тюрьмах.

* * *

Мишентелеан казался холодным и неуютным, как осенний лес, хотя, возможно, то был эффект присутствия Сетериса. Именно с таким видом он всегда ждал Майю, когда ему случалось опаздывать на ужин или урок или просто на вызов. Хотя сейчас у него в руке не было карманных часов, но высоко поднятый подбородок был сам по себе весьма выразителен.

— Ваше Высочество, — пробормотал он при появлении Майи, и улыбнулся.

Майя машинально прочитал мимику Сетериса, как человек, читающий шифр, ключом к которому овладел давным-давно. Холодный гнев, раздражение, основанное на самодовольной уверенности. Я никого не знаю так хорошо, как Сетериса, в отчаянии подумал Майя, но вслух сказал только:

— Кузен.

Он дал Цевету и нохэчареям столько времени, сколько им понадобилось, чтобы устроиться со всеми удобствами, хотя при других обстоятельствах мог был поторопить Цевета, как всегда сортирующего и раскладывающего свои бесконечные бумаги. Сетерис ждал и злился, Майя сидел и контролировал дыхание и осанку, нохэчареи стояли неподвижно и почти не моргали.

Только когда Цевет дал понять, что готов, Майя посмотрел на Сетериса и произнес:

— Кузен, мы рассмотрели вашу просьбу о должности, и пришли к мнению, что офис лорда-канцлера нуждается в компетентном посреднике между городом и дворцом. Мы считаем, что вы прекрасно проявите свои таланты на этом месте, если согласитесь принять его.

— Консул, — задумчиво повторил Сетерис. — В офисе лорда-канцлера.

Майе был знаком этот неторопливый, нейтральный тон. Сетерис прибегал к нему, когда кто-то в его присутствии говорил нечто большее, чем обычную глупость. Это был шанс отказаться от своих слов, пока не разразилась буря. Майя сложил руки на коленях, где Сетерис не мог их видеть, сжал ладони и переплел пальцы так туго, что чувствовал каждую их косточку, чувствовал, как больно впиваются кольца в кожу.

— Мы думали, Ваше Высочество, — сказал Сетерис после соответствующей паузы, — что можем оказать вам больше пользы, чем в роли консула.

— Это отличный и почетный пост, — резко сказал Цевет, — и мы заверяем вас, ваше усердие будет оценено Его Высочеством и лордом-канцлером.

С таким же успехом он мог бы сплясать на столе. Глаза Сетериса были неотрывно прикованы к Майе.

Майя чувствовал, как слова «чего же тебе надо?» комком стоят у него в горле.

Страх перед Сетерисом слишком глубоко укоренился в его душе, а кузен слишком привык быть победителем в их спорах.

Ты Император, сказал себе Майя, и сжал пальцы так больно, что под кольцами могли остаться синяки. Ты Эдрехазивар VII и делаешь свое дело. Подари Сетерису хоть малейшую уступку, и всю оставшуюся жизнь ты будешь тащить его на спине, и твой народ волей-неволей тоже станет жертвой его амбиций, даже не зная об этом.

Сжавшимся горлом он глубоко втянул в себя воздух и сказал:

— Мы предлагаем вам эту должность. Примете ли вы ее или отклоните?

Его голос прозвучал по-детски тонко, и он расслышал в нем дребезжание до предела натянутой струны. Но это были его слова, а не те, что пытался навязать ему Сетерис.

Молчание в Мишентелеане длилось несколько секунд. Майя чувствовал, как напряглись его нохэчареи, хотя они, конечно, не верили, что Сетерис посмеет наброситься на него. Конечно, самолюбие Сетериса было велико, но вовсе не граничило с безумием. Крушение амбиций было далеко не худшей судьбой, которая ждала человека, вызвавшего недовольство Императора.

Майя был не в силах смотреть Сетерису прямо в лицо, хотя знал, что должен; он смотрел через плечо кузена, полностью сосредоточившись на том, чтобы держать уши гордо расправленными. Он сжал пальцы так, что ногти впились в ладони. Боль прогоняла страх, и он приветствовал ее.

Наконец Сетерис поклонился — короткий неловкий жест, чуть больше, чем наклон головы.

— Ваше Высочество. Мы полностью к услугам лорда-канцлера.

Майя жестко одернул себя, чуть не сказав «спасибо».

Вместо этого он смог выдавить из себя:

— Вы можете передать лорду-канцлеру, кузен, что я полностью уверен в вашей компетенции.

— Ваше Высочество, — безразлично произнес Сетерис и поклонился еще раз.

Когда дверь за ним закрылась, Цевет сказал:

— Ваше Высочество, вы в порядке?

— С нами все хорошо, спасибо, — ответил Майя, не в силах разжать кулаки.

— Он не должен был говорить с вами подобным образом.

— Это не имеет значения, — сказал Майя. — Продолжим. Мы уже потратили достаточно времени на нашего кузена. Расскажите, чем мы займемся дальше.

— Ваше Высочество, — пробормотал Цевет, послушно ныряя в кипу бумаг.

Но Майя не пропустил задумчивый взгляд своего секретаря и знал, что он предвещает новые вопросы.

Ломким от внезапного гнева голосом он сказал:

— Мы больше не хотим говорить о нашем кузене.

— Ваше Высочество, — дружно ответили Цевет и нохэчареи и так же дружно поклонились.

Ты Император, с горечью сказал Майя себе. Радуйся, что тебя слушаются.

* * *

Утро прошло в череде малых решений, постановлений и прочих мелочей, которые должны были выяснить для своих начальников секретари Свидетелей и лорда-канцлера, прежде чем продолжить дела по управлению империей. Майя слушал и судил старательно, как только мог, по мере необходимости решительно задавая вопросы, несмотря на уже привычный страх выказать свое невежество.

Лучше спросить, стиснув зубы, говорил он себе снова и снова, но все же испытал тайную благодарность, когда Цевет твердо заявил, что Императора ждет обед. Наконец все секретари были отпущены.

Но не успел последний из испуганных, невзрачных клерков проскочить в дверной проем, как в зал вкатился сам Чавар с полчищем новых секретарей.

— Ваше Высочество, — заявил он. — Мы должны срочно поговорить с вами о браке эрцгерцогини Ведеро.

— Его Высочество уже… — начал было Цевет, но Майя поднял руку, чтобы остановить его.

Чавар выглядел подозрительно довольным, это сразу насторожило Майю, так что он решил выяснить все незамедлительно, пока не стало слишком поздно.

— Насколько мы поняли, — сказал Чавар, — Ваше Высочество не будет продолжать переговоров покойного Императора с Домом Тетимада.

Брови Майи взлетели вверх, он не успел сдержаться. Кто-то проговорился, но он был уверен, что это были не его слуги и не Ведеро.

— Мы так решили, — ответил он, собираясь выйти, но Чавар, азартно сопя, пододвинулся ближе.

— Мы никогда бы не посоветовали покойному Императору заключать такой союз и мы рады, что Ваше Высочество проявили больше осторожности. Особенно когда Вашему Высочеству известно, что он может упустить более выгодный альянс.

Майя, слишком сбитый с толку, чтобы отвечать, смотрел на лорда-канцлера в ожидании разъяснений.

— Нам известно, — сказал Чавар, улыбаясь, как сытый кот, — что Ваше Высочество получили предложение от графа Бажевела.

Теперь многое прояснилось. Поддавшись необъяснимой вспышке упрямства, Майя спросил:

— Вы имеете в виду его предложение заключить брак с его дочерью?

— Что? Нелепость! — Теперь Чавар почти кричал. — У вас не больше оснований жениться на Осмин Бажевин, чем на Сору Жасани.

Майя взглянул на Цевета, который в ответ поднял брови и иронически развесил уши. Очевидно, что канцелярия могла бы более оперативно поработать с письмом графа Бажевела. Но неумолимый Чавар продолжал говорить:

— Мы имели в виду заключение брака между эрцгерцогиней Ведеро и Осмером Бажеваром.

— Кажется, граф Бажевел упоминал о подобной возможности, — сказал Майя, настороженный, как олень, почуявший волков, но еще не увидевший их.

— Союз с Домом Бажевада был одним из самых заветных желаний Варенечибела, — заверил Чавар.

Он неуклонно продвигался в глубину комнаты, используя свой решительный голос и упорный взгляд, как своего рода оружие. Майя заметил, что сам он осторожно пятится. И Чавар не останавливался.

Он знает, подумал Майя. Он знает, что я боюсь конфликтов, и собирается запугать меня, не произнося угроз. Сознательным усилием он расправил плечи и поднял подбородок повыше. Больше он не отступит ни на дюйм.

— Мы рассматриваем оба предложения графа Бажевела, так же как претензии герцога Тетимела. Поскольку мы не были уверены в воле нашего покойного отца, мы можем принимать к сведению только те его желания, что были изложены в письменной форме.

Чавар подпрыгнул, как лягушка. Он не может ударить тебя, сказал себе Майя. И он не может возненавидеть тебя сильнее, чем уже ненавидит. Тебе не следует бояться его гнева.

Он не очень верил себе, но знал, что лучше притвориться уверенным.

— Вы сомневаетесь в нашем слове, Ваше Высочество? — Понизив голос, спросил Чавар.

Это было опасное обвинение, и Майя знал, что лучше не углубляться в эту тему, поэтому ответил:

— Мы заявляем принцип нашего правления. Если Варенечибел Четвертый не оставил распоряжений, написанных его собственной рукой, мы будем выносить решение, исходя из собственного мнения. — Он посмотрел на Чавара, тяжело дышащего приоткрытым ртом, и добавил: — Прошу извинить, лорд-канцлер, мы опаздываем на обед.

Он обошел лорда-канцлера и, хотя знал, что не может двигаться так же величественно, как Чавар, покинул Мишентелеан со всем возможным достоинством.

* * *

Хотя лорд-канцлер задержал Майю, обедал он не спеша. Сначала подали кислый суп со свеклой, затем биточки из оленины с маринованным имбирем; Майя ел, а Цевет тем временем разъяснял порядок приема просителей во второй половине дня. Время от времени Император должен был давать публичные аудиенции придворным, обращающимся с просьбами, обидами или другими вопросами, которые по их мнению должны быть доведены до личного сведения Императора. Сегодня предполагалось присутствие нескольких простолюдинов, но это, как сказал Цевет, были исключительные случаи. Пока он разъяснял процедуру, посредством которой просители получали разрешение на аудиенцию, Майя заметил, но не высказал вслух, что целью правительства, казалось, было отгородить Императора от его подданных. На личном уровне он был благодарен, но не мог не спросить себя, не повлечет ли этот принцип изоляции власти дурных последствий.

Список просителей оказался неожиданно длинным.

— Их будут допускать строго по графику, Ваше Высочество, — заверил Цевет, заметив то ли в выражении лица Майи, то ли движении его ушей легкую тревогу.

Майя кивнул и попытался успокоиться, но это был очень длинный список незнакомых имен, которые он даже не мог запомнить, пока Цевет не добрался до имени, которое Майя знал слишком хорошо.

— Дач'осмер Эшевис Тетимар просит разрешения представить Императору свою сестру Дач'осмин Фару Тетимин.

— Никто еще не представлял нам своих сестер и дочерей, — заметил Майя, вспомнив, с какой ловкостью Наревис Чавар подсунул ему свою кузину Осмин Дашенин.

— Это старинный обычай, Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Его придерживались многие императоры-Варедисы, в частности дед Вашего Высочества. Как вы уже догадались, он рассчитан на значительное количество зрителей.

— Да, — ответил Майя. — То есть Дач'осмер Тетимар чрезмерно щепетилен или его поведение намеренно оскорбительно?

— Вряд ли, Ваше Высочество, — сказал Цевет, потом встряхнул ушами так, что зазвенели серебряные кольца. — Скорее всего, Ваше Высочество, он просто хочет убедиться, чтобы Дач'осмин Тетимин была представлена вам в качестве потенциальной Императрицы, а не случайной знакомой на музыкальном вечере.

— Его метод воздействия довольно неуклюж, — пробормотал Майя, снова подумав о Наревисе.

— Дач'осмера Тетимара нельзя назвать деликатным человеком, — сказал Цевет.

Майя подумал, что секретарь хотел произнести это легко, но прозвучало слишком напряженно; последовавшая за этими словами пауза казалась слишком долгой и неловкой. Наконец Цевет спохватился, взглянул на часы и сказал:

— Нам пора идти, Ваше Высочество. Будет выглядеть нехорошо, если Император опоздает на прием.

Каждым своим жестом Цевет безмолвно торопил Майю сосредоточиться на следующей задаче, чтобы вопрос об Эшевисе Тетимаре был забыт как можно скорее. Майя, презирая себя за любопытство, попросил:

— Скажите нам еще раз, кто придет первым?

И он сделал вид, что не заметил, с каким облегчением вздохнул Цевет.

* * *

Просители по одному входили в огромный, холодный и мрачный Унтелеан. Майю угнетала его гулкая пустота, и он сочувствовал своим просителям, которым предстояло преодолеть длинный проход от дверей до ступеней трона, не зная, ждет ли их теплый прием в конце пути. На самом деле, многие из них выглядели такими испуганными, словно зал приемов подавлял и их тоже. И для сбивчивых извинений простолюдинов и для показной бравады придворных Майя всегда держал про запас улыбку и не забывал о терпении. Несколько раз он повторил про себя молитву сострадания к жизни. Прием жалоб, как ни странно, не представлял никаких трудностей в значительной степени благодаря терпеливой помощи Цевета; нужно было просто выслушать просителя, не отвлекаясь на второстепенные подробности, и выяснить суть дела. Майя был удивлен, что справляется так хорошо: оказалось, он способен задавать правильные вопросы, добиваясь, чтобы проблема была представлена наиболее ясно и ему самому и просителю. Его нынешнее состояние не имело ничего общего с тем чувством вины и недоумения, что поселилось в нем после заседания Коражаса, и хотя Майя уж точно не отдохнул, но почувствовал приятную уверенность, которая помогала ему держать спину прямо, а уши высоко всю долгую половину этого дня.

Дач'осмер Тетимар, то ли случайно, то ли по мстительному замыслу Цевета, оказался последним. В любом случае, ожидание явно разозлило его, ибо он шагал к трону так быстро, что сестра никак не поспевала за ним.

Плохое начало, думал Майя, наблюдая, как Дач'осмин Тетимин семенит за братом. Она не была настолько уверена в себе, чтобы идти в своем темпе, а стремительные шаги брата вынуждали ее время от времени переходить на рысь. Одним словом, под жесткое стаккато каблуков Тетимара все присутствующие в зале молча наблюдали за ужасным нарушением приличий. В своих узких юбках со шлейфом и на высоких каблуках она не смогла бы передвигаться быстрее, даже ради спасения своей жизни. Майя почувствовал укол жалости еще до того, как она подошла ближе, и он смог заметить, как она дрожит от страха.

Фара Тетимин была красивой девушкой, хотя ей не хватало яркости, которая делала ее брата таким привлекательным. Она была одета в замысловатом и сложном стиле, поощряемом вдовствующей Императрицей, который, однако, ей совершенно не подходил: девушка была похожа на ребенка, вырядившегося для игры в материнское платье. Майя покорно попытался представить ее в качестве своей Императрицы, но кроме страха, явственно написанного у нее на лице, она ничем не отличалась от остальных девушек, которых он видел на поминках и в залах дворца.

— Ваше Высочество, — торжественно начал Тетимар, а затем заметил, что его сестры рядом с ним нет.

На мгновение на его лице отразилось нечто большее, чем раздражение, это заставило Майю стиснуть пальцами подлокотники трона. Затем Тетимар повернулся и стал смотреть, как приближается его сестра; сейчас он был разительно похож на Сетериса с часами в руках. К тому времени, когда Дач'осмин Тетимин достигла подножия помоста, она была полумертва от страха, а идеальная белизна ее кожи изуродована двумя красными пятнами на щеках.

— Ваше Высочество, — снова поклонился Тетимар.

Сестра рядом с ним тоже поклонилась, и намного изящнее, но только потому, цинично подумал Майя, что ее хорошо выдрессировали.

— Можем ли мы представить вашему вниманию нашу сестру Фару Тетимар?

Искушение завершить эту катастрофу, сказав «нет», было настолько серьезным, что сначала Майе не удалось выговорить вообще ни слова. Краска отхлынула от лица Дач'осмин Тетимин; по ужасу, мелькнувшему в ее взгляде, он понял, что по какой-то несчастной случайности она угадала его мысли. Даже Тетимар начал выказывать признаки беспокойства. Наконец Майе, удалось пробормотать:

— Мы очень довольны.

Он подозвал их ближе, хотя чувствовал, что снова проявил жестокость по отношению к Дач'осмин Тетимин, взбирающейся по лестнице. Но по крайней мере, теперь Тетимар поддерживал ее под локоть, так что Майе не нужно было беспокоиться, что она упадет.

Вблизи он мог видеть, насколько она молода, и не только по возрасту. Его племянник Идра был ее ровесником, но Идра был принят при дворе, его официально представили обществу еще год назад. Майя вспомнил, как кто-то сказал, что Тетимар срочно «извлек» свою сестру ко двору, и подумал, не жила ли она в своей Эдономее.

Майя помнил свой долг, он попытался произнести одну из банальностей, которыми изъяснялся с самого утра, когда Тетимар шагнул ближе и вполголоса спросил:

— Мы слышали, Ваше Высочество, что вы предпочли нам Дом Бажевада.

— Мы не знаем, от кого вы могли услышать подобное, — сказал Майя, — потому что это неправда.

— И все же вы рассматриваете их предложение, хотя я отчетливо помню, что говорил вам, как покойный Император вел переговоры с нашим отцом. Какие другие причины могут быть убедительнее этой, Ваше Высочество?

Его «убедительнее» прозвучало, как пощечина.

Пальцы Майи сжались на подлокотниках трона, живот скрутило от боли, но в его собственном голосе прозвучала непривычная твердость, когда он ответил:

— Наша сестра, эрцгерцогиня Ведеро, соблюдает глубокий траур по отцу и братьям. Пока она не сможет оплакать их, мы не будем обсуждать ее брак ни с вами, ни с Осмером Бажеваром, ни с кем-либо еще. И мы не считаем себя связанными какими-либо частными соглашениями нашего отца. Мы не уверены в его воле, и таким образом не можем принимать во внимание завещаний, не оставленных им в письменной форме. Мы чрезвычайно сожалеем, если вы сочтете наше решение оскорбительным для себя.

Последовало долгое-долгое молчание. Тетимар смотрел на Императора, выражение его лица было совершенно непроницаемым, но краем зрения Майя видел, как побелели костяшки его пальцев, сжатые в кулак. Зная, что ни за что не изменит своих слов, а так же зная, что Тетимар не посмеет на него напасть, Майя просто ждал; наконец Тетимар склонил голову.

— Ваше Высочество. Мы рады узнать, что не впали в немилость.

— Не в этот раз, — ответил Майя, и не мог не испытать маленькой злорадной радости, когда поднимающаяся голова Тетимара дернулась обратно. — И мы с удовольствием отмечаем, что не все наши подданные пренебрегают старинными формами вежливости. — Он многозначительно взглянул мимо Тетимара на Дач'осмин Тетимин, которая выглядела еще более испуганной, если только это вообще было возможно. — Мы рады познакомиться с вами, Дач'осмин Тетимин. Спасибо, Дач'осмер Тетимар.

Это было окончание аудиенции, он отпускал их, и Тетимару не оставалось ничего другого, как согласиться. Наконец Майя смог вернуться в Алсетмерет, где освободился от тяжелой меховой мантии и вышел отдохнуть в Черепаховую гостиную. Цевет готовился отвечать на письма и сейчас не нуждался в помощи Императора.

Но было одно дело, которое следовало решить незамедлительно.

— Мы должны поговорить с вами о женихах нашей сестры Ведеро, — сказал Майя Цевету, усевшись в кресло.

— Ваше Высочество, — ответил Цевет. — Мы в вашем распоряжении.

Цевет оказался обладателем большого количества информации о двух предложенных на руку Ведеро кандидатах, но добросовестно отделял знания, добытые собственным опытом, от слухов и просто сплетен. Эшевис Тетимар, выбор Варенечибела и заноза в заднице у Майи, был сыном и наследником одного из самых богатых и влиятельных землевладельцев в юго-восточной четверти империи. Архипрелат Тепи Тетимар был его двоюродным родственником, хотя и не в чести у нынешнего герцога. Цевет предложил точно проследить генеалогию, но Майя вежливо отказался. Тридцатилетний Эшевис Тетимар десять лет назад отличился в приграничных войнах с северными варварами, с тех пор был известен как заядлый охотник, спортсмен и один из лидеров оппозиции.

— Традиционные занятия благородных семей юга, — сказал Цевет, и Майя кивнул, отметив этот факт в памяти.

Слухи и сплетни гласили, что Тетимар был человеком честолюбивым, злопамятным, несшим в душе груз обид, которые его семья копила из поколения в поколение.

— Когда-то герцог Тетимел был фаворитом Эдревечелара Шестнадцатого, — сообщил Цевет, — так что приход к власти первого из Варенечибелов неизбежно означал сдачу позиций в пользу старых соперников, в частности, Рохетада и Ормевада. Тетимада никогда не могли смириться с потерей власти. Вот почему старый герцог Тетимел и его наследник Дач'осмер Тетимар не переставали маневрировать и агитировать в течение долгих лет. До нас доходили слухи, что Эшевис Тетимар женится даже на старой чесоточной лошади, если она прибавит ему влияния при дворе.

— Почему же наш отец хотел союза с ним?

Цевет неловко пожал плечами.

— Ваше Высочество, мы не знаем. Но можем предположить, что это решение было следствием разногласий между Унтеленейсом и юго-восточными землевладельцами. В последние годы оттуда приходили ходатайства и прошения, которыми Варенечибел был очень недоволен и которые даже не хотел рассматривать. Возможно, он надеялся, что этот брак успокоит Дач'осмера Тетимара и его союзников, а также даст ему возможность управлять Тетимада. Когда ваша жена эрцгерцогиня, приходится быть более лояльным.

Да, подумал Майя, только почему эта тактика не сработала у отца моей матери?

— А что второй жених, племянник графа Бажевела?

— Далера Бажевар, Ваше Высочество. Насколько мы были в состоянии обнаружить, он не имеет никаких достоинств, кроме родства с графом. Джентельмен хорошего происхождения, умеренных талантов, без каких-либо достижений и провалов.

— Будет ли он хорошим мужем нашей сестре?

— Нам не известно о нем ничего компрометирующего, — осторожно сказал Цевет.

Майя вздохнул.

— Не возьмете ли на себя труд написать герцогу Тетимелу и графу Бажевелу, пожалуйста? Сообщите, что из-за тяжелой утраты, которую понес Дом Драхада и эрцгерцогиня лично, мы не сможем рассматривать предложения о союзе нашей сестры с любым из Домов, по крайней мере, год.

— Ваше Высочество. — Цевет замер с приоткрытым ртом, затем закрыл его и, наконец, сказал: — Вы хотите сказать, что отвергаете их обоих?

— Мы не отвергаем никого. Но мы не будем вести переговоры, пока эрцгерцогиня в трауре. Мы не бессердечны. И… — кажется, Цевет даже икнул, — …как мы уже объяснили лорду Чавару, мы не считаем себя связаными какими-либо обещаниями нашего отца, возможно, сказанными или подразумеваемыми. Мы никогда не говорили с ним и не можем принять никаких доказательств его воли, кроме письменных.

Брови Цевета поползли на лоб в смешанном выражении восхищения и испуга.

— Они придут в ярость, Ваше Высочество.

Один уже пришел, подумал Майя, вспомнив вспышку яростного гнева на лице Дач'осмера Тетимара и долгий взгляд, прежде чем он склонил голову перед волей Императора.

— Мы не отдадим нашу сестру ни оппозиционеру, ни ничтожеству только потому, что им не нравится наша политика и они думают, что могут получить преимущество над нами.

— Да, Ваше Высочество. Мы сейчас же напишем ответ.

— Благодарим вас. Если вы принесете нам бумагу и перо, мы лично напишем нашей сестре.

Его послание к Ведеро было простым, без ухищрений, титулов и прочих формальностей:

«Изучайте звезды. М.»

 

Глава 16

Новости из Баризана

Ободренный уверенностью, что поступил правильно, Майя хорошо спал той ночью. Расплата пришла на следующее утро: пневмопочта разразилась потоком гневных посланий от графа Бажевела, герцога Тетимела, Эшевиса Тетимара, Далеры Бажевара, всех Свидетелей Коражаса, лорда-канцлера и многих, многих других, которые, как считал Майя, вообще не должны были знать о принятом им решении, а тем более выражать свое мнение о нем.

— Такова природа Унтеленейса, Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Это все равно, что остановить ветер. Нужно просто подождать.

Вместе с тем, от Ведеро не было ни одного сообщения; Майя и не ждал его, но было бы так отрадно прочитать хоть пару слов благодарности среди града упреков.

Не думай об этом, сказал он себе, и в дурном настроении отправился в Мишентелеан, где Чавар набросился на него с новыми силами.

Майя вновь повторил все, сказанное накануне Цевету, Тетимару и Чавару, но прекрасно понимал, что лорд-канцлер даже не слушает его, полностью сосредоточившись на перечне своих обид. Майя был готов позволить ему выговориться, как всегда поступал с Сетерисом, но случайно взглянул на Цевета: тот стоял нахмурившись и упрямо прижав уши к голове, уже готовый взбунтоваться против своего бывшего хозяина.

Майя с внезапным испугом понял, что не имеет права позволять Чавару ругать себя; на самом деле он обязан прекратить эту публичную экзекуцию и должен сделать это в первую очередь ради Цевета, других секретарей и каждого из членов правительства, которым никогда и в голову бы не пришло, что Императора может оскорблять любой из его слуг.

Они имеют право не быть подданными труса, подумал он и, движимый презрением к себе, резко произнес:

— Лорд Чавар, достаточно!

Рот Чавара захлопнулся, как крышка сундука. Майя продолжал смотреть на него, пока тот, склонив голову, не пробормотал:

— Наши извинения, Ваше Высочество.

Цевет стремительно воспользовался возможностью перевести разговор на новые проблемы, но атмосфера в зале оставалась напряженной и взрывоопасной. Свидетели утверждали, что приложили все возможные усилия для расследования крушения «Мудрости Чохаро», однако не достигли каких-либо результатов, и было заметно, что лорд-канцлер обсуждает этот вопрос крайне неохотно. Сам Майя и не ожидал немедленного и быстрого успеха, но настаивал на подробном отчете скорее из мрачного желания наказать Чавара, чем из стремления вникать во все подробности дела. Наконец Чавар повернулся и обрушился на одного из секретарей, забывшего принести полный отчет; мальчик-курьер был отправлен в канцелярию за нужной папкой.

В ожидании его возвращения они успели обсудить еще несколько дел — просто прискорбно, сколько поселков и небольших городков имели задолженности по налогам. Когда же мальчик вернулся, тяжело сопя под стопкой папок и сшитых вместе листов бумаги, из-за которых даже не мог видеть дороги, Майя почувствовал, как неразумно с его стороны было сказать: «Мы хотим видеть полный отчет, лорд Чавар, а не просто фрагменты, которые по вашему мнению, годятся для наших ушей».

Чавар попытался возмущенно протестовать, но Майя оборвал его:

— Кроме того, мы хотим, чтобы копии всех протоколов были доставлены в Алсетмерет.

— Ваше Высочество, в этом нет необходимости.

Майя снова перебил его; он уже понял, что с лорд-канцлером проще справиться, пока тому не ударил в голову ораторский задор.

— Это дело об убийстве нашего отца.

И после долгого молчания, в котором Чавар признал поражение, Майя тихо попросил:

— Пожалуйста расскажите нам, что обнаружили ваши Свидетели.

Он был готов услышать жестокую и уродливую правду. Впрочем, они нашли не больше Селехара, хотя провели значительно большую работу. Были допрошены все члены экипажа и все слуги Императора. Двое Свидетелей были посланы на север в Амало, чтобы поговорить с рабочими, готовившими «Мудрость Чохаро» к его последнему полету. Младший дознаватель посетил Гильдию часовщиков Чжао для выяснения, как можно сконструировать устройство для взрыва дирижабля, и какие для этого необходимы навыки. Часовщики старались быть полезными и оказались весьма многословны, но вся полученная от них информация, насколько мог судить Майя, не помогла расследованию продвинуться ни на шаг ближе к истине.

То было долгое и удручающе признание своей беспомощности, и Майя почти пожалел, что не позволил Чавару отвертеться. Но он передаст копии протоколов Селехару, может быть, это поможет.

* * *

В полдень все были рады покинуть Мишентелеан, и, садясь за обед, Майя решительно сказал Цевету:

— Продолжим наши дела.

Цевет понял намек и повиновался, так что они полностью погрузились в обсуждение очередного ходатайства от ссыльного врага Варенечибела, который надеялся, что Эдрехазивар может оказаться более снисходительным — эти ходатайства казались бесконечными, как реки слез, что в сказках гоблинов отделяли землю живых от земли мертвых — как вдруг звук волнения в коридорах Алсетмерета заставили их замолчать и насторожиться. Майя бросил вопросительный взгляд на Цевета, а затем ждал, пока тот вернется из разведки. Императору не пристало лично выглядывать в коридор.

Расследование заняло несколько больше времени, чем Майя ожидал, но когда Цевет вернулся, он был встревожен не на шутку.

— Ваше Высочество, это посол Баризана. Он просит вашей аудиенции.

— Сейчас? — Спросил Майя, нахмурившись в свою очередь.

— Ваше Высочество. Он говорит, что обращается к вам по крайней необходимости, и судя по его волнению, мы готовы ему поверить. Он пришел лично и даже извинился, что не организовал встречу соответствующим порядком. — И, подняв брови, добавил: — Гоблины никогда ни за что не извиняются, Ваше Высочество, тем более публично.

— Тогда нам лучше увидеть его, — сказал Майя. — Это нарушит наш график на оставшуюся часть дня?

— Нет, Ваше Высочество, — ответил Цевет, хотя его слова звучали недовольно.

— Спасибо, — сказал Майя. — Мы понимаем, что это весьма досадная неприятность.

— Это наша работа, — Цевет поклонился и отправился за послом, чтобы пригласить его к Императору.

В соответствии с правилами хорошего тона, посол пришел один, но Майя слышал, как ударили в пол древки копий, когда его солдаты приветствовали охрану, и как охрана салютовала в ответ. С первого взгляда на посла Горменеда стало понятно, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Хотя темная кожа Горменеда не могла ни краснеть ни бледнеть, его глаза были широко распахнуты, а лицо блестело от пота. Он пал ниц, бормоча слова приветствия на баризани; Майя смог разобрать только одно из них: «Уважаемый».

«Ordath», Ченело начинала с него каждое из своих безответных писем к отцу, и Майя знал, что оно является частью надлежащего обращения к старшему.

— Прошу вас встать, посол, — сказал он и добавил, чтобы немного ослабить напряжение. — Мы надеемся, что дедушка не решил объявить нам войну?

— Тогда нам всем было бы легче, — ответил Горменед. Не похоже, что это была шутка. Он поднялся, если не изящно, то без признака усилия. — Великий Авар предлагает совершить государственный визит.

— Он желает, чтобы мы поехали в Баризан?

— Нет, нет, — сказал Горменед, еще больше встревоженный этой идеей. — Он намерен приехать сам.

Из тысячи животрепещущих вопросов Майя почти наугад выбрал один:

— Когда?

— Зимой. Он говорит, что хочет посмотреть, как в Этувераце отмечают Солнцеворот.

Есть ли способ остановить его? Майя не спросил этого. Ответ уже был виден в испуганных глазах Горменеда. Он повернулся к Цевету, который правильно понял выражение его лица и ответил:

— Двор успеет подготовиться, Ваше Высочество, хотя все приготовления нужно согласовать очень быстро, так как до дня зимнего солнцестояния осталось меньше двух месяцев.

И до моего дня рождения. Майя отбросил эту мысль, после смерти Ченело он ни разу не праздновал свой день рождения, и не хотел праздновать, став Императором.

— Последний раз Великий Авар покидал Баризан в молодости во время войны с Архипелагром, — сказал Горменед. — На нашей памяти он не отъезжал от Корат'Дав Архос больше, чем на двадцать миль.

Майя начал понимать причины паники Горменеда. Когда родилась Ченело, Великий Авар уже был далеко не молод; должно быть, теперь ему перевалило за восемьдесят. И именно послу придется нести ответственность за благополучие своего господина.

— Ваше Высочество, — быстро заговорил посол в новом приступе отчаяния, — мы считаем, что сможем выработать мудрый и последовательный план визита Великого Авара, но это потребует значительных усилий, вот почему мы уповаем на сотрудничество вашего правительства с нашей Dav.

Он использовал баризанское слово, означающее, как догадывался Майя нечто среднее между «домашним хозяйством» и привычным для эльфов «правительством». Гоблины не различали эти два понятия.

— Мы хотели бы… — Посол постарался произнести это как можно торжественнее. — Мы хотели бы пригласить вас, Ваше Высочество, вашего лорда-канцлера и вашего Свидетеля по иностранным делам поужинать с нами в течение трех дней, чтобы мы смогли достигнуть лучшего взаимопонимания.

Он тактично не стал уточнять, что считает «лучшим взаимопониманием», но Майя уже оценил преимущества этой идеи. Он с восхищением отметил про себя хитрое, но политически безупречное предложение Горменеда обеспечить сотрудничество двух человек, которым проще всего было бы превратить визит Великого Авара в катастрофу. Собственный опыт общения с Чаваром заставлял Майю предположить, что все иные пути, скорее всего, заведут их в тупик.

— Мы будем рады присутствовать, — сказал он, и Горменед вздохнул с явным облегчением.

* * *

Конечно, это будет очень непросто. Расписание нужно будет составлять с ювелирной точностью, придется согласовать тысячи деталей этикета и безопасности, Чавара придется уговаривать (Майя с трудом удержался, чтобы не спросить Цевета, чем вызвано это убеждение); и для того, чтобы со стороны Императора это одолжение не выглядело незаслуженной милостью Баризану, Майе пришлось согласиться на ужин в обществе маркиза Лантевела, Председателя Благородной Палаты Крови в Парламенте.

Дальше ситуация только осложнялась: с неожиданной скоростью среди придворных стали распространяться слухи, что Майя ужинает с гоблинским послом, чтобы обсудить женитьбу на баризанской принцессе. Алсетмерет был завален сообщениями, доставленными лично или по пневматической почте от людей, ищущих аудиенции с Императором, чтобы убедить его жениться на девушке исключительно эльфийского происхождения.

* * *

— Есть еще одно дело, Ваше Высочество, — сказал на следующее утро Цевет, и его извиняющийся тон был для Майи сигналом готовиться к новым неприятностям. — Граф Бажевел. Мы боимся, что другого пути нет: вы должны предоставить ему аудиенцию.

— Действительно? — С несчастным видом спросил Майя.

— Он считает, что с ним очень плохо обошлись, Ваше Высочество. И так как Осмин Бажевин теперь принадлежит Дому Драхада, с его стороны естественно и правильно поинтересоваться ее будущей судьбой.

— Но мы не знаем, что с ней делать! — Воскликнул Майя, и сам пришел в ужас от того, как сердито прозвучал его голос.

Осмин Бажевин не по своей вине оказалась в столь двусмысленном положении. И она и ее отец заслуживали ответ. Подписав брачный контракт с эрцгерцогом Кирисом, она уже не считалась дочерью Бажевела, но так как брак не был завершен законным образом, она уже не могла стать женой Кириса и не являлась теперь его вдовой.

Вопрос о новом замужестве был сложным и неприятным (выйти замуж, не полностью овдовев, помимо его воли прозвучало в голове, и он вздрогнул), и еще более неприятным вопросом было, согласится ли кто-нибудь жениться на женщине с таким неоднозначным статусом. В то же время она не являлась ни вдовой с правом на доход с имущества мужа, ни дочерью Бажевела, имеющей право на поддержку отца, так как в глазах закона теперь была членом Дома Драхада.

Самым простым решением для нее было бы принять сан, чтобы стать монахиней и поселиться в одной из обителей, что густо усеяли Этуверац, особенно труднодоступную и малонаселенную его часть. Майя знал, что большинство его имперских предков сделали бы этот выбор за нее, независимо от того, чувствовала ли она призвание к служению, но находил слишком низким обращаться подобным образом с женщиной, не сделавшей ему ничего плохого.

Может быть, подумалось ему, она действительно захочет уйти в монастырь. Но он знал, что не имеет права отправить ее туда насильно.

Аудиенция графу Бажевелу и Осмин Стано Бажевин была назначена на холодный и мрачный день, когда нависшие над городом облака были почти такого же цвета, как кожа Майи. Так как интриги графа Бажевела уже порядком разозлили Майю, он решил назначить аудиенцию в Унтелеане, хотя статус Осмин Бажевин, как невесты покойного эрцгерцога, позволял ему принять ее в Мишентелеане или даже в гостиной Алсетмерета. Но он надеялся, что мрачная обстановка Унтелеана заставит графа быть кратким.

Дело осложнялось тем, что граф Бажевел, длиннолицый и длинноносый, выглядел точь-в-точь, как овца. Майя слышал, как придворные глумливо растягивали первый слог его имени в насмешливом блеянии, и, хотя это было нехорошо с его стороны, забыть об этом было невозможно, особенно после того, как граф Бажевел открыл рот и слегка дрожащим голосом начал перечень своих обид и жалоб. Вероятно, мысли Майи слишком явно отразились на его лице, потому что стоящая за плечом отца Осмин Бажевин быстро опустила голову и старалась больше не встречаться со взглядом Императора. Майя заметил, как напряжены ее плечи, и как она переплела пальцы, прежде чем спохватилась и спрятала руки в рукавах.

Как и предупредил Цевет, граф Бажевел считал, что с ним поступили крайне жестоко. Майя решил не спорить и не обрывать его, а просто дать выговориться, так как суть жалобы, признавал это сам граф или нет, состояла в том, что Кирис Драхар бесцеремонно помер прежде, чем успела состояться его свадьба. Без реакции Императора даже на самые вопиющие его обвинения, Бажевел в конце концов замолчал, хотя его поза и напряженно подрагивающие уши выказывали упорную решимость добиться удовлетворения прямо здесь и сейчас. Майя выдержал паузу достаточно длинную, чтобы эхо блеяния Бажевела полностью смолкло под сводами Унтелеана, а затем попросил:

— Осмин Бажевин, подойдите в нам, пожалуйста.

Бажевел и его дочь выглядели встревоженно, что только больше усилило сходство между ними, и Майя спросил себя, не начали ли придворные блеять и на Осмин Бажевин теперь, когда она перестала быть невестой эрцгерцога. Она поднялась по ступеням на помост, и Майя тихо сказал ей:

— Мы сожалеем о вашей потере.

— Спасибо, Ваше Высочество, — ее голос был не громче шепота.

— Осмин Бажевин, — спросил Майя. — Чего бы хотели вы сами?

Этот вопрос испугал ее; лицо девушки исказила страдальческая судорога недоверия, но он кивнул, не отводя от нее глаз. Ее страх казался почти оскорблением.

— Давайте я перефразирую свой вопрос. Мы понимаем, что вы находитесь в затруднительном положении, и все предлагаемые вам решения плохи. Признавая, что это правда, чего бы вы выбрали для себя?

Он сделал еще хуже, потому что она по-прежнему шепотом ответила:

— Мы хотели бы, чтобы наш жених был жив.

Через секунду она, широко раскрыв глаза и подрагивая ушами, уже стояла перед ним на коленях, извиняясь, а ее отец встревоженно блеял у подножия помоста.

— Пожалуйста, Осмин Бажевин, мы ни в чем не виним вас, — сказал Майя. — Пожалуйста, встаньте. — И когда она наконец поднялась на ноги, настолько испуганная, что он видел, как дрожат ее плечи, он сказал. — Вы понимаете, что самым простым решением было бы отправить вас в монастырь, но мы не будем принуждать вас к тому, чего вы сами не хотите.

Сомнение на ее лице еще больше усилило сходство с овцой.

— Мы обещаем, — заверил Майя, всей душой желая, чтобы она поверила.

После молчания, показавшегося ему очень долгим, она сказала:

— Принцесса Шевеан предложила мне место в своем доме.

— Действительно? — Спросил Майя просто, чтобы выиграть время, пока его мысли лихорадочно кружились в голове.

Он был уверен, что причина предложения Шевеан не имела ничего общего с благотворительностью. Стано будет кроткой и услужливой спутницей вздорной принцессе. И хотя Майя чувствовал, что вряд ли это решение принесет пользу хоть одной из сторон, но были рубежи, которые он не считал себя вправе нарушать, даже зная, что станет первым Императором, признавшим личные границы своих подданных.

— Вы этого хотите?

— Ах, да, — выпалила Осмин Бажевин, заставив себя не оглядываться на отца, хотя ее уши беспокойно подрагивали.

— Тогда у нас нет никаких возражений, — подвел итог Майя.

Это не было правдой, но являлось, в конце концов, лучшим решением, которое могла обеспечить им обоюдная честность, и возможно, подумал он с возрожденным оптимизмом, общество компаньонки поможет смягчить горе Шевеан.

— Спасибо, Ваше Высочество, — сказала Осмин Бажевин, опускаясь в реверансе и предлагая ему то, что казалось почти улыбкой.

Майя кивнул, позволяя ей покинуть помост и возвысил голос, чтобы объявить:

— Ваша дочь устроена, граф Бажевел. Ваша проблема решена.

И наша тоже, подумал он, но не поддался искушения сказать это вслух. Сейчас стало модным остроумие за чужой счет, но Майе не нужно было объяснять, что Императоры не следуют моде, сколько бы ни раздражал его граф Бажевел.

Еще пару секунд он опасался, что Бажевел продолжит настаивать на своем, но Осмин Бажевин не остановилась у подножия помоста; она продолжала идти так быстро, насколько позволяли приличия, к далеким дверям зала. Бажевин колебался, переводя взгляд с дочери на Майю и обратно. Майя предусмотрительно принял озабоченный вид, словно Бажевада уже ушли. Недолгое колебание, быстрый скачок от упрямства к разочарованию, и Бажевел поклонился, пробормотал «Ваше Высочество» и поспешил вслед за дочерью.

* * *

Но даже за вычетом кандидатуры Осмин Бажевин, перечень желающих занять место супруги Эдрехазивара VII напоминал список гарнизона небольшой крепости. Старшей из претенденток было сорок два, в то время как самой молодой всего шесть месяцев. И Цевет перед ужином с Горменедом самым серьезным образом настаивал, что каждая из девиц достойна самого подробного обсуждения.

— Неужели это действительно так необходимо? — Спросил Майя, стараясь не выглядеть ни раздраженным, ни испуганным.

— Боимся, что да, Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Большое волнение, вызванное Баризаном означает, что… — Он поколебался, вертя в пальцах перо. — Думайте об этом, как о ритуале, по возможности. Или как о театре. Каждый из предпринимаемых нами шагов должен казаться разумным и справедливым.

Майя заметил, как Цевет сделал легкое ударение на слове «казаться». И согласился с ним. Конечно, Император не мог открыто сказать: «Мы не женимся на Осмин Дашенин, потому что она племянница лорда-канцлера, который нам не нравится. И потому, что она сама тоже нам не нравится».

На одной из вечеринок Наревиса Осмин Дашенин очень ловко и элегантно загнала его в угол. Она стояла слишком близко к нему и слишком много смеялась, пока ее смех не начал звучать в его ушах, как лай охотничьей собаки. Даже преодолев свою обычную застенчивость, он все равно не имел ни малейшего понятия, как разговаривать с ней; в потоке ее блестящего остроумия не было ничего близкого его душе, ничего, что могло бы зажечь его интерес. И каждый раз, когда он не мог подыскать ответ, Лоран Дашенин просто смеялась и придвигалась ближе, как будто надеялась взять его измором. На этот раз Наревис не стал спасать его, должно быть ему приказали не мешать брачным играм кузины. Подобная прямолинейная настойчивость вполне соответствовала характеру Чавара, и Майя знал, что несмотря на множество хитрых и дипломатичных приемов, позволявших Наревису саботировать приказы отца, он никогда не восставал против него открыто.

В конце концов, от окончательного позора Майя был спасен своими нохэчареями. Телимеж шагнул вперед и сказал:

— Ваше Высочество, напоминаю, что Мер Асава хотел поговорить с вами, прежде чем вы удалитесь почивать. Час уже поздний.

Майя радостно ухватился за этот предлог, закрыв глаза на тот факт, что выглядит со стороны ребенком под присмотром двух нянек, и с тех пор тщательно избегал общества Осмин Дашенин.

Но главная причина была не в этом.

— Очень хорошо, — сказал он. — Тогда мы прямо заявляем, что не собираемся жениться на ребенке. И пример Белмаливена Пятого ясно говорит нам, что это было бы неразумно.

— Ваше Высочество, — пробормотал Цевет, принимая к сведению императорскую волю.

— Мы так же полагаем, — мрачно продолжал Майя, — что было бы не меньшей глупостью выбирать женщину, подошедшую к окончанию детородного возраста, как Осмин Алшенин.

— Да, Ваше Высочество.

— Некоторые из этих женщин являются нашими родственницами.

— Большинство из них, в большей или меньшей степени. Драхада вступали в брак с наиболее благородными Домами Этувераца. — Цевет неловко кашлянул и передернул ушами. — Мы помним, что это был один из аргументов в пользу женитьбы Варенечибела на вашей матери.

— Ах. Тем не менее, мы предпочли бы не жениться на кузине.

— Итак, мы исключаем любую женщину ближе третьей степени родства, — сказал Цевет, делая еще одну пометку.

— Существуют ли благородные Дома, с которыми нам не следует заключать союза?

Он не задавал этот вопрос раньше, когда выбор Императрицы казался делом неприятным, но относительно простым, но теперь, познакомившись со своими придворными поближе, должен был выяснить все мелкие и неприятные детали.

— Ваше Высочество, — Цевет задумался всего на пару секунд, — мы бы сказали, хотя это только предположение, что дальнейшее сближение с Рохетада и Имада может оказаться нежелательным. Так же, как и с Селехада. — Конечно, семьи супругов сводных братьев и сестры, а также вдова отца. — С другой стороны, выбор жены из семьи Чередин может быть истолкован как изящный и милостивый жест. Ваш отец не приобрел друзей, когда отослал Арбелан Жасан.

— Мы тоже так думаем. Но мы не можем вспомнить, упоминали ли вы раньше о Дач'осмин Чередин?

— Да, Ваше Высочество. Это внучка брата Арбелан Драхаран. Она была бы во всех отношениях прекрасным выбором.

— Вы сами выбрали бы ее?

Цевет выронил перо. Щелчок металлического наконечника о мраморную столешницу был слышен всем в комнате.

— Ваше Высочество, мы не имеем права выбирать. Нам не положено.

— А Чавар бы не постеснялся.

— Чавар ваш лорд-канцлер, а не секретарь.

Голос Цевета звучал с таким чопорным достоинством, что Майя понял: он не на шутку взволнован.

— Но мы не доверяем ни его решениям, ни его преданности. А вам мы верим.

На бледных щеках Цевета вспыхнули розы.

— Это большая честь для нас, Ваше Высочество, но мы не можем выбрать Императрицу.

— Мы тоже не можем! — Он совсем не хотел кричать, и смутился, когда Цевет и нохэчареи дружно подпрыгнули. Майя понизил голос и разжал сведенные судорогой пальцы. — Мы не можем… Это слишком сложный танец. Мы тоже не можем выбрать Императрицу.

— Ваше Высочество?

— Неудачная метафора, — сказал Майя, и ему даже удалось улыбнуться. — Наверное, поэта из нас не получится.

Он не мог сидеть здесь больше, обсуждая свой брак, словно выбор кобылы для жеребца; он чувствовал, что снова может закричать, а это была плохая плата за труды Цевета. Майя отодвинулся от стола и встал.

— Уверен, что на сегодняшний вечер у нас запланированы еще дела.

Он заметил искру понимания в глазах Цевета и отвернулся, пока там не появилось нетерпение или жалость.

— Есть еще одно дело, Ваше Высочество, — сказал Цевет, — хотя мы не знаем, насколько оно важно для вас.

— Что именно?

— Вы поручили нам найти женщину, которая заботилась о вас во время похорон вашей матери. Мы ее нашли, но не были уверены, что…

— Благодарим вас, — ответил Майя. — Нас интересует эта леди. Кто она?

— Ее зовут Аро Даниван. Ее муж был Драхада по материнской линии, и ваш отец признавал его своим родственником. Данивада удручающе бедны.

Цевет сделал паузу и посмотрел на Майю, чтобы убедиться, все ли он понял. Майя все прекрасно понял.

— Как и Нелары, вероятно, — сказал он.

Цевет слегка поморщился.

— Да, Ваше Высочество. Но Осмеру Данивару и его жене повезло больше, чем Осмеру Нелару. Лет пять назад на день рождения первого внука ваш отец подарил им небольшую усадьбу, и есть надежда, что Данивары смогли поправить свое финансовое положение.

— Мы рады щедрости нашего отца, — сказал Майя, не позволив себе ни каплю горечи в голосе.

— Осмер Данивар умер два года назад. Его сын занимается строительством и за Осмеррем Даниван сохранили ее апартаменты во дворце. — В голосе Цевета предупреждением прозвучали нотки сожаления, и Майя был почти готов к тому, что услышал дальше: — Осмеррем Даниван перенесла удар. За несколько дней до смерти вашего отца. Она прикована к постели и врачи не гарантируют, что она переживет день зимнего солнцестояния.

Напоминание о связи других жизненных трагедий с его собственной было и спасительным и болезненным. Майя сказал:

— Мы хотели бы навестить ее, если это разрешено.

— Ваше Высочество, — поклонился Цевет. — Ее дочь сказала, что это будет для их семьи честью и радостью. И что ее матушка, как правило, лучше себя чувствует по вечерам.

* * *

Император не мог заявляться в гости без предупреждения, так что в апартаменты Осмеррем Даниван был отправлен мальчик-курьер, а пока эдочареи Майи суетились над его одеждой и драгоценностями, потому что платье, подходящее для вечера, проведенного в Алсетмерете, где, как гласил этикет, Император находится «у себя дома», совершенно не подходило для любого из выходов в общество, в том числе в публичные залы Унтеленейса. Майя терпеливо ожидал, пока его белую куртку с зеленой вышивкой заменят на белую куртку с пурпурным кантом, а тяжелые серебряные кольца с аметистами, на массивные золотые с черными опалами. Немер с Аврисом озабоченно обсудили проблему аметистов и гранатов в волосах, но милостиво решили, что их можно оставить. Достаточно будет поменять шпильки из черного дерева с изумрудами на золотые с жемчугами. Немер ловко заменил их, не внося беспорядок в прическу, и Майя вернулся в Черепаховую гостиную как раз к возвращению мальчика, который сообщил, что Император будет желанным гостем в покоях Осмеррем Даниван. Под бдительным оком Дажиса и Телимежа Майя вышел за порог своих покоев.

Они правильно поступили, не отослав мальчика, потому что Осмеррем Даниван жила в той части Унтеленейса, где Майе еще не довелось побывать. Большинство придворных в коридорах были среднего возраста и старше; почти все женщина приседали, не следуя моде, введенной Императрицей Сору. Он напомнил себе, что они не имели в виду ничего дурного, просто были слишком стары, чтобы следовать примеру Императрицы, которая годилась им во внучки.

У дверей их ждал другой мальчик в ливрее Драхада; Майя сделал вид, что не заметил, как тот быстро пнул дверь пяткой, предупреждая находящихся внутри о приближении Императора. Правильно ли было, внезапно подумал он, прийти в дом к людям, не готовым принять его? У них могло не оказаться времени или средств, чтобы привести свои комнаты в порядок для приема Императора. И он не мог признаться им, что после убожества Исварое и Эдономеи до сих пор испытывает неловкость и смущение среди великолепия Алсетмерета.

Но было поздно. Мальчик уже распахнул дверь и объявил (Майя вздрогнул от сочувствия, когда тот «дал петуха» на третьем слове):

— Его Императорское Высочество Эдрехазивар Седьмой.

Научись думать, прежде чем что-то сделаешь, дурачок, сказал себе Майя с хорошо отработанными интонациями Сетериса; но, начав дело, он стремился его закончить. Вслед за Телимежем он переступил порог, последним шел Дажис.

Гостиная оказалась вовсе не такой убогой, как он ожидал. Майя подумал, что не сходится с Цеветом в оценке «удручающей бедности», либо Данивада обанкротились из-за парчовых обоев. При появлении Майи женщина, стоявшая в центре комнаты под витражным абажуром, присела в глубоком реверансе. Когда она выпрямилась, он разглядел, что она была средних лет, довольно полная, но с узким заостренным к подбородку лицом, как обычно изображали эльфийскую знать в сатирических газетах. Хотя и не роскошные, ее одежда и драгоценности были подобраны со вкусом: мелкие лазуритовые бусины в волосах подчеркивали цвет необычайно ярких глаз.

— Осмин Данивин? — Спросил Майя.

Она ахнула и присела снова.

— Прошу вас, встаньте. Мы не желаем причинить вреда вашей матери. Мы уйдем, если вы считаете наш визит вредным для нее.

— О, нет, — Осмин Данивин с видимым усилием взяла себя в руки. — Ваше Высочество, наша матушка искренне рада визиту Вашего Высочества и будет счастлива вас видеть. Просто мы вместе с ней сожалеем, что не можем приветствовать вас должным образом. Видите ли, последствия удара…

— Пожалуйста, — поспешно сказал Майя в ужасе, что она считает себя обязанной извиняться за болезнь, которая убивает ее мать. — Это не важно. Мы можем пройти к ней?

— Конечно, Ваше Высочество, — заверила Осмин Данивин и повела его, сопровождаемого нохэчареями, через короткий коридор в спальню Осмеррем Даниван.

В тусклом свете ночника кровать казалась бледно-голубой горой, осененной, словно облаками, кружевными занавесками. Осмеррем Даниван, обложенная пышными подушками, казалась бесконечно хрупкой, а ее безупречно белое лицо и волосы на фоне халата, веселых розовых и желтых тонов, наводило оторопь прежде, чем посетитель успевал понять, что это вовсе не жестокая ирония.

При звуке их шагов она открыла глаза: бледно-зеленые и выпуклые, только их смог узнать Майя. Она прохрипела что-то невнятное, вероятно, означавшее «Ваше Высочество», и Майя сказал в ответ:

— Приветствуем вас, Осмеррем Даниван. Мы рады видеть вас снова.

— Рады, — повторила она более внятно, и протянула вперед сухонькую ручку со скрюченными пальцами.

Майя взял ее в ладони, оберегая от прикосновения колец, и, повинуясь слабому давлению, встал рядом с кроватью. Она не отпускала, только прищурилась, словно желая лучше разглядеть его лицо и прошептала;

— Хороший… мальчик.

— Она говорит, что вы были хорошим мальчиком, Ваше Высочество, — прошептала Осмин Данивин. — Она рассказывала нам после похорон, каким вы были вежливым и спокойным.

— Мы вспоминали ее, — ответил Майя.

Забыв об этикете, он низко склонился к Осмеррем Даниван; было глупо и бессмысленно изображать Императора перед умирающей. Он тихо сказал:

— Я вспоминал вас. Но я не знал вашего имени. Я хотел только поблагодарить вас.

Она улыбнулась ему, и, хотя разрушенное болезнью тело плохо слушалось ее, снова потянула за руку, пока он не поднес кончики пальцев к ее щеке. Она прижалась губами к его руке, а затем, отпустив, с закрытыми глазами откинулась на подушки и затихла.

— Она засыпает внезапно, — пояснила Осмин Данивин, и Майя, на какое-то страшное мгновение поверивший, что Осмеррем Даниван умерла, заметил, что ее грудь тихо поднимается и опускается.

Он отвернулся и позволил Осмин Данивар вывести его в гостиную.

— Можем лм мы что-нибудь сделать для облегчения положения вашей матери? — Спросил он. — Или облегчить вам уход за ней?

— Ой! Спасибо, Ваше Высочество, — казалось, Осмин Данивин задохнулась от неожиданности. Майя подозревал, что новый глубокий реверанс был для нее способом выиграть немного времени, чтобы подумать. — Есть одна вещь, но мы не решаемся упомянуть о ней.

— Пожалуйста. Что угодно. Ваша мать была добра к нам, когда мы больше всего нуждались в сочувствии. Мы сделаем для нее все возможное.

Он скорее почувствовал, чем услышал безмолвный протест Дажиса, но не мог отступить. Вероятно, Осмин Данивин поверила ему, потому что выпалила:

— Уголь! — А затем бросила на него встревоженный взгляд.

— Уголь?

— Здесь бывает так холодно, — сказала она, наполовину извиняющимся наполовину отчаянным голосом. — А цены на уголь все растут и растут. И мама все время мерзнет, хотя у нас очень удобные комнаты. Мы бы отвезли ее на юг, но она не может путешествовать, и, Ваше Высочество, мы не просили бы ни о чем, но мы в отчаянии…

— Мы проследим за этим, — пообещал Майя, и Осмин Данивин присела так глубоко и поблагодарила так горячо, что, вконец смущенный, он был благодарен за возможность уйти.

Первое, что он сделал, вернувшись в Алсетмерет, это попросил Цевета распорядиться, чтобы комнаты Данивада снабжались углем — бесперебойно и бесплатно. Цевет сказал:

— Да, Ваше Высочество, — и сделал еще одну пометку в записной книжке.

Да, подумал Майя, приятно говорить людям «Мы проследим за этим». Таким образом, он сможет отплатить добром за добро.

Но он понятия не имел, как удовлетворить все их желания, и знал, что, попытавшись сделать это, только запутает и напугает очень и очень многих людей.

С этим печальным открытием Император Эдрехазивар VII отправился в постель, где спал очень плохо.

 

Глава 17

Ужин с послом гоблинов

В день всеми ожидаемого ужина ударил сухой мороз. Сквозь окно спальни, покрытое с внутренней стороны толстым слоем инея, сочился тусклый свет, хотя снаружи в безоблачном небе ярко сияло солнце. Эдочареи суетились как заботливые родители желторотого птенца, достаточно ли тепло он одет, и не добавить ли еще одну шерстяную одежку под шелковую мантию?

— Мы просим вас не беспокоиться, — искренне попросил Майя.

Он уже чувствовал себя похожим на Баршак'каладим — баризанскую матрешку, хранящую в себе множество повторяющихся копий. Еще один слой ткани не согреет его, но наверняка лишит возможности передвигаться самостоятельно.

— Если вы почувствуете, что замерзаете, Ваше Высочество, — строго сказал Эша, — вы должны будете вернуться. Мы будем греть сменную одежду у огня на всякий случай.

— Вы очень добры, — Майя сказал то, что думал.

Прошло десять лет с тех пор, когда кто-то в последний раз интересовался, тепло ли ему.

— Это наша работа, Ваше Высочество, — повторил Эша слова Цевета, но Майя заметил, что императорская благодарность была приятна всем троим.

На завтрак подали овсянку с курагой и медом, а кухонные слуги где-то откопали и до блеска начистили огромный самовар с позолоченной подставкой и эмалевыми инкрустациями; должно быть, ему было не меньше двухсот лет. Чай был очень крепким и горячим, и Майя настоял, чтобы Цевет тоже выпил чашку.

К восторгу Майи, прежде чем он закончил есть и обсуждать с Цеветом перечень опасностей грядущего дня, явился курьер с его перстнем. Посланник Дашенсола Хабробара являлся клерком правительственного аппарата и, следовательно, занимал высокое положение в рейтинге курьеров, хотя его передвижения ограничивались пределами Унтеленейса. Курьер оказался темнокожим гоблином с алыми ленточками в волосах, которые он носил в нарушение дворцового этикета. Он так же совершенно определенно был приятелем Цевета, так что Майя попросил его немного подождать на случай каких-либо проблем с кольцом и кивнул секретарю проводить курьера из столовой. Он слышал, как один из них засмеялся, когда дверь за ними затворилась, и наклонился над маленьким мешочком из стеганого шелка, чтобы ни Кала, ни Бешелар не видели его лица.

Кольцо представляло из себя тяжелый платиновый круг, украшенный резной эмблемой необычайно тонкой работы. Кошка-змея с закрученным кольцами хвостом и грозно встопорщенными усами была просто великолепна, а когда перстень скользнул на его безымянный палец, Майя почувствовал двойное удовлетворение от мысли, что его отец не одобрил этот рисунок. Перстень был тяжел, но не тяжелее прочих колец (сегодня он носил топазы и тигровый глаз в золотой оправе), но его вес не казался обременительным. Это была его личная печать и — было ли то детской фантазией или нет — она не холодила и не отягощала его руки.

Итак, во всеоружии, он приступил к утренним делам. Чавар не посмел отказаться от приглашения посла Горменеда, о чем Майя почти пожалел. По крайней мере всем было бы легче избавиться от его молчаливого недовольства, которое выражалось в мелких придирках и беспричинном обструкционизме.

Еще более худшей с точки зрения Майи новостью было то, что утреннее заседание Коражаса, созванное лордом-канцлером, было посвящено выбору следующей Императрицы.

Свидетели Коражаса были непривычно любезны, и это означало, что они всецело одобряют намерения Императора обеспечить стране нового преемника. Небывалое дело, Свидетель Справедливости даже улыбнулся ему. Усевшись, все с ожиданием уставились на Майю. Чувствуя пугающую пустоту в голове, он поспешно объявил:

— Мер Асава проделал серьезную предварительную работу по этому вопросу, — и повернулся, чтобы дать слово Цевету.

Тот, как всегда спокойный, вежливый и организованный, выступил вперед без заметного смущения или колебания. Слегка поклонившись собравшимся Свидетелям, он сказал:

— Мы действительно по мере наших скудных сил помогали нашему Императору принять мудрое решение. Его Высочество считает, что есть три кандидатки, наиболее достойные его внимания: Дач'Осмин Фара Тетимин, Дач'Осмин Четиро Чередин и Осмин Лоран Дашенин.

Майя был немного удивлен, только сейчас узнав, какое он, оказывается, принял решение, но доверился Цевету и прикусил язык за что и был вознагражден. Через пять минут стратегия Цевета стала совершенно ясна. Чавар, предсказуемо отстаивающий кандидатуру Осмин Дашенин, во всех прочих вопросах обычно мог рассчитывать на поддержку лорда Бромара, Свидетеля по иностранным делам, но имения Бромада находились в Че-Атамаре, гранича с землями Тетимада, так что на этот раз Бромар предпочел не перебегать дорогу могущественному соседу. Майя наблюдал, как быстро Коражас разделился на два лагеря. Свидетель епархии поддержал Чавара, а Свидетель университетов сразу встал на сторону Бромара. Лорд Дешехар, Свидетель Парламента, и лорд Пашавар, Свидетель Справедливости впервые на памяти Майи пришли к согласию, проголосовав за Дач'Осмин Чередин, и перетянули на свою сторону Свидетеля казначейства и Свидетеля промышленности. Майя вспомнил слова Цевета о том, какое неприятное впечатление произвел развод Варенечибела с Императрицей Арбелан. Цевет без единого проблеска улыбки стоял и ждал, пока Чавар с Бромаром окончательно не загонят друг друга в тупик, после чего сказал:

— Мы считаем, что Дач'Осмин Чередин не вызывает никаких возражений.

Лорд Пашавар мгновенно перехватил инициативу, и через несколько минут Коражас достиг консенсуса в поддержку Дач'Осмин Чередин. Чавар, все еще пылающий яростью, не имел иного выбора, как согласиться.

Таким образом, решение было принято. Эдрехазивар VII выбрал свою Императрицу. Майя в полном замешательстве и со странной пустотой в душе, а так же без всякого аппетита был отпущен на обед.

Во второй половине дня его настроение так и не улучшилось. Император давал аудиенцию представителям Торговой Ассоциации Западного Этувераца, которая, казалось, оскорбляла Чавара самим фактом своего существования. Майе все эти господа, среди которых присутствовал и двоюродный брат князя Че-Истандаара, показались очень разумными, а их предложения улучшить экономическое положение западных городов вполне обоснованными, но Чавар едва позволял им договорить, прежде чем отвергнуть все новые идеи, причем особое презрение выражал их желанию построить мост через Истандаарту.

Но Майя внимательно выслушал их доводы и был поражен непомерной величиной сборов, взимаемых правительством за использование своих дирижаблей.

— Лорд Чавар, — сказал он.

— Ваше Высочество? — Нетерпеливо ответил Чавар.

— Возможен мост через Истандаарту или нет, но этих господ нельзя порицать за желание построить его. Мы видим, насколько велики преимущества постоянной связи между обоими берегами.

— Мы считаем, что это вполне возможно, Ваше Высочество, — нетерпеливо сказал один из делегатов. — Мы уже говорили, что…

— Нецелесообразно обсуждать подобные вопросы в присутствии Императора! — В голосе Чавара звучало искреннее потрясение, и, взглянув на Цевета, Майя заметил, что тот шокирован не менее его.

Сам он не мог понять, что ужасного в подробном обсуждении проекта, но не осмелился взбунтоваться против общего мнения. В его голове снова мелькнула горькая мысль: вот он опять умудрился продемонстрировать, что Эдрехазивар VII был по сути всего лишь варваром, не имеющим права даже на присутствие в приличном обществе. Майя позволил Чавару восстановить контроль над собранием, хотя рад был отметить, что лорд-канцлер заметно умерил свой язык. Это был единственный приятный момент за всю вторую половину дня.

Затем Майя выслушал новый доклад о ходе расследования гибели «Мудрости Чохаро». На этот раз среди обрывков и фрагментов информации (этот каламбур заставил его болезненно вздрогнуть) были обнаружены обнадеживающие признаки. Свидетели пришли к выводу, что зажигательное устройство было доставлено на борт одним из членов экипажа. Таким образом, они проверили эту версию с большей тщательностью и выяснили, что три члена экипажа имели разной степени близости контакты с оппозиционной группой в Сето. Свидетели были уверены, что смогут обнаружить ответственных за смерть Императора среди членов Трудовой Лиги.

— Но оппозиционеры не кажутся нам настолько опасными, — заметил Майя, и получил в ответ продолжительную лекцию Чавара о вредоносности Лиги, злонамеренности ее членов и их полной готовности при первой же возможности убить Императора.

Майя вспомнил похороны в Улимере и молча согласился.

По возвращении в Алсетмерет его ждало новое послание пневмопочты. Цевет немедленно приступил к чтению. Запрос лорда Беренара, Свидетеля Казначейства на личную аудиенцию Императора, как только это будет возможным. Майя беспомощно посмотрел на Цевета:

— Что ему нужно от нас?

— Лорд Беренар отнюдь не легкомысленный человек, Ваше Высочество, — серьезно ответил Цевет.

— Конечно, — согласился Майя. Свидетель казначества не часто брал слово в Коражасе, но каждый раз, когда он это делал, его доводы были решающими и весьма убедительными. — Когда мы сможем увидеть его?

— Организация официальной аудиенции может занять несколько дней, но вы могли бы поговорить с ним завтра утром, если готовы встретиться за завтраком.

— Мы не возражаем, — сказал Майя.

В Коражасе вежливо терпели его присутствие во время Советов, но сейчас впервые один из них дал понять, что воспринимает нового Императора не только в качестве своеобразного декора Мишентелеана. Независимо от причин, руководящих Беренаром, Майя не желал препятствовать ему.

— Мы сразу же ответим на его письмо, — сказал Цевет. — Вашему Высочеству пора переодеваться к ужину.

Несмотря на холод, переодеваться для торжественного ужина было почти забавно. Эдочареи до последней минуты не могли прийти к окончательному решению и явно измучились над костюмом Майи. Аврис смущенно сообщил, что Императоры Этувераца не принимали приглашений от иностранных послов с того самого дня, как первый из Варенечибелов занял трон.

— Даже когда наша мать?..

— Нет, Ваше Высочество.

Майя устало предположил, что ему не следует удивляться. Но даже в своем горе Варенечибел поступил бы честнее, если бы добросовестно соблюдал условия своего брака и договора с Баризаном. Было бы даже лучше, если бы он вообще отказался от женитьбы, хотя в таком случае Майя не появился бы на свет, а его место на троне занял бы его племянник Идра. Малолетний Император под контролем регентов — не лучшая альтернатива, судя по примерам из долгой и кровавой истории Этувераца.

Таким образом, считая позором, что за сто пятьдесят лет ни один из Императоров не принял гостеприимства иностранного эмиссара, Майя не возражал против тщательных приготовлений своих эдочареев. Возможно, он желал бы, чтобы большая часть его одежд не была такой белоснежной, но высказывать подобное желание вслух было совершенно бесполезно, оставалось только надеяться, что повар посла не склонен злоупотреблять супами и соусами. По крайней мере, парча и бархат были теплыми. Немер закрепил его волосы шпильками из матового вулканического стекла с жемчужными кистями, а пальцы украсил белыми опалами в платиновой оправе. Пока подбирали серьги с такими же опалами, он старался не вспоминать теплое летнее утро в Исварое, когда мать проколола ему уши иглой.

Ему приятно было отметить, что Бешелар выглядит как отполированный игрушечный солдатик, и даже Кала сделал над собой усилие, позаимствовав у кого-то новый ярко-синий халат, хоть и коротковатый ему в рукавах. Надо будет спросить у Цевета, подумал он, получают ли его нохэчареи жалование, или здесь снова имеют место обычные происки Чавара. Он не станет смущать Калу подобными вопросами.

Ровно в 19:00 у дверей Алсетмерета появились два мальчика-гоблина; их сопровождали два огромных солдата, самых высоких гоблина, когда-либо виденных Майей, облаченных (как быстрым шепотом сообщил Цевет) в полные парадные доспехи Херцеторской гвардии. Кажется, посол тоже подумал о тех ста пятидесяти годах. Воины дружно приветствовали появление Майи. Он спросил себя, как они чувствуют себя в этих блестящих доспехах и шлемах с огромными плюмажами, но, конечно, не решился спросить вслух. Воистину, любопытство бесполезное качество для Императора, вздохнул Майя про себя.

Мальчикам, насколько он мог судить, было лет десять-одиннадцать; их кожа была сероватой, а не черной, как у истинных гоблинов. Один, как и сам Майя, был с темно-серой кожей цвета горючего сланца, другой ближе к зимним облакам, но ни одного из них невозможно было принять за эльфа, только не с такими ярко-оранжевыми глазами. Мальчики были почтительны, но весьма смелы, и они свободно болтали с ним весь длинный путь от Алсетмерета до апартаментов посланника.

Того, что потемнее звали Эсрет, а его спутника — Тейя. Оба они родились на севере Баризана, где браки между гоблинами и эльфами становились все более распространенным явлением. Они являлись сыновьями мелких аварзинов, переданными в Дом Великого Авара в знак верности. И как страховка от предательства, подумал Майя. Эсрет прожил в Унтеленейсе больше двух лет, а Тейя едва шесть месяцев. Оба они предпочитали его Корат'Дав Архосу, полуподземному дворцу Великого Авара, где следовало бы провести ряд улучшений, и Майя получил первое представление об усилиях Горменеда, работающего на благо своей страны. Эсрет знал все о работе канцелярии и офиса Свидетеля по иностранных делам, в то время, как Тейя мог перечислить всех купцов, как эльфийских, так и гоблинских, ведущих торговлю между Баризаном и Этуверацем, а так же адреса всех их контор в Сето. «Потому что все они обращаются к нам для получения таможенных документов, виз для поездок и разных других вещей». Майя подозревал, что Эсрет и Тейя знают о торговле между Баризаном и Этуверацем гораздо больше, чем он сам.

Еще два солдата в форме Херцетора приветствовали их у дверей посольских апартаментов в Унтеленейсе. После эффектного салюта они распахнули двери, двигаясь словно идеально отлаженный механизм. Майя был удивлен выучкой воинов Великого Авара, но Тейя пояснил ему доверительным шепотом:

— Правда, они красивые? Они приехали вместе с посланцем от Мару'вар. Инвер и Белу весь день практиковались с дверями и заставили Воржиса несколько раз посылать за маслом для замков и петель.

— Воржис сказал, что будет счастлив, когда они наконец вернутся в Баризан, — так же жизнерадостно сообщил Эсрет, — но мы-то знаем, что он этого не хочет. Может быть, вы придете посмотреть, как они тренируются с копьями? О, это удивительно.

Майя встретился взглядом с гвардейцем около левой двери, и когда тот подмигнул ему, он был так поражен, что чуть не наступил на подол собственной мантии. Он слышал, что отношения между баризанскими дворянами и их слугами выходят за рамки формальных правил, но было совершенно поразительно наблюдать это самому. Майя спрашивал себя, было ли вызвано это добродушное приветствие признанием его сходства с матерью или родством с Осмеррем Горменед? А может быть посол успел сделать какое-то проницательное заключение о его собственном характере?

Вот эта мысль его не обрадовала. Нахмурившись, Майя вступил в гостиную, но должен был сразу взять себя в руки, чтобы вежливо ответить на великолепный реверанс Осмеррем Горменед; затем к нему приблизился посол, улыбающийся, кланяющийся и так откровенно радующийся его обществу, что Майя решительно отмел все подозрения на его счет. Затем последовала долгая церемония представления многочисленных гостей. Похоже, сегодня в гостиную Горменеда устремились все баризанские эмигранты Сето, спеша воспользоваться небывалой возможностью встретиться с Императором лично. Вряд ли Варенечибел приветствовал общество гоблинов.

Их кожа была всех оттенков от черного обсидиана до молочно-белого, некоторые с красными, золотистыми и оранжевыми глазами, другие с голубыми и зелеными. Черты лиц были не менее разнообразны: от широкоскулых с по-гоблински тяжелыми подбородками, до заостренных и узких, характерных для эльфов. Впервые в жизни Майя, привыкший к белоснежным эльфам с их светлыми глазами, был окружен настолько разношерстной толпой. В усилиях не задохнуться от восторга и не расплакаться, он даже пропустил мимо ушей несколько имен. Впрочем, при виде сердитого лица Чавара, он быстро взял себя в руки и успокоился.

Большинство из присутствующих были богатыми баризанскими купцами. Майя заметил явное расслоение: старые гоблины, казалось, предпочитали торговлю шелком, в то время как молодое поколение отличалось большим разнообразием интересов — часы, бумага, ковры машинной выделки из Чохаро — короче говоря, товары, поставляемые Торговой Ассоциацией Западного Этувераца. Он так же заметил, что Чавар предпочитает общество торговцев шелком. Шелк производился в Че-Атамаре и был основой основ экономики Этувераца на протяжении стольких веков, что это занятие стало практически респектабельным.

Майя сразу сообразил, что противоречия по вопросу строительства моста через Истандаарту коренятся не в технических трудностях и не в сомнительном инженерном решении, а именно в торговле. Со времен объединения восточных и западных земель Эдревениваром Завоевателем Восточный Этуверац был значительно мощнее и богаче западных княжеств, и своим богатством и властью он был обязан торговле шелком, сосредоточенной в руках нескольких знатных семей. Ситуация начала меняться в эпоху золотой лихорадки, когда дед Майи основал Эзхо, и продолжала меняться до настоящего времени, потому что купцы и ремесленники западных городов научились сотрудничать между собой. Мост через реку — дешевый, легкий и безопасный способ сообщения — представлял собой страшную угрозу для шелковой монополии, потому что способствовал не только расширению торговли, но позволял выйти на рынок даже крестьянским хозяйствам, основным производителям шелка-сырца. И потому обе стороны, в буквальном смысле — оба берега Истандаарты, западный и восточный, находились в непрерывном противоборстве: один берег пылко желал обрести вожделенный мост, другой — даже слышать о нем не хотел. И между ними стоял Император.

Однако, через некоторое время Майе удалось воспользоваться кратковременным затишьем, чтобы поговорить с Горменедом.

— Мы должны поблагодарить вас, — сказал он смущенно, но твердо, — за нэцкэ.

— Нэцкэ, — взгляд Горменеда был острым, но доброжелательным. — Он вам понравился, Ваше Высочество?

— Нам пришлось обратиться к одному из наших садовников, чтобы растолковать его значение, — пояснил Майя, — но мы его сохранили.

Он вытащил из внутреннего кармана золотую цепочку с резной бусиной. Лицо Горменеда вспыхнуло изумленной улыбкой.

— Это большая честь и радость для нас, Ваше Высочество.

— Спасибо, — сказал Майя, убирая нэцкэ под халат, — но зачем вы послали его нам?

Он надеялся, что его вопрос не прозвучит, как: «Почему вы ищете императорской милости?», но боялся, что настоящий интерес: «Почему вы так добры ко мне?», был слишком очевиден.

Недоумение Горменеда доказывало, что им двигал не только политический расчет.

— Почему бы нет? — Спросил он, внимательно наблюдая за Майей. — Вашему Высочеству приходится сталкиваться с поистине сложными задачами, и если мы не можем оказать вам поддержки, — он развел руки широким всеобъемлющим жестом, — то хотя бы продемонстрируем нашу симпатию и лояльность. Нашу доброжелательность. Мы хотели показать вам, что не являемся вашим врагом. Нам показалось слишком вероятным, что этого не сделает и четверть ваших подданных.

Майя невольно отыскал глазами Чавара, стоящего столбом среди гостей.

— Вот именно, — решительно заключил Горменед и повернулся, чтобы представить Майе нового собеседника.

К столу Майя шел в сопровождении Осмеррем Горменед; он был настолько оглушен обилием новой информации, что вместо светской беседы начал расспрашивать ее о производстве предметов роскоши в Баризане и торговле с другими странами по всему побережью Чадеванского моря. Она была несколько озадачена, но успела заручиться поддержкой сидевшего с ней рядом джентльмена, торговца шелком, который в молодости был морским капитаном (возможно, даже пиратом) и смог корректно направить беседу в интересующее Майю русло, зная все о специях, драгоценных камнях, львиных девушках и прочих экзотических вещах, редко попадавших в северные страны. Заметив, что Майя проявляет искренний интерес, он перешел от простой информации к увлекательным историям из собственной жизни. К тому времени, когда был съеден салат из огурцов и подан карри со свининой и ямсом, весь конец стола невозмутимо слушал байки Мера Жиделка. Чуть позже он уже с помощью соли и вина рисовал на скатерти карты, повествуя о приключениях корабля «Золотая незабудка» во время Архипелагрской войны, а сидящие напротив вытягивали шеи, чтобы лучше слышать. Запас историй Мера Жиделка казался неисчерпаемым, и Майя пребывал в полном восторге.

Карри сменился крошечными вазочками с лимонным шербетом, и посол Горменед взял слово:

— Мы хотим сделать заявление, — произнес он, и его голос легко заглушил Мера Жиделка, как раз приступившего к описанию варварских обычаев на Острове Вершелен, — о событии восхитительном и беспрецедентном. Мару Севрасечед, Великий Авар, выбрал этот год, чтобы отпраздновать зимнее солнцестояние при дворе своего внука.

Чавар, заранее обо всем уведомленный, что-то внимательно изучал в вазочке с шербетом. Баризанские гости начали взволнованно переговариваться.

— Мы рады, — продолжал Горменед, — что Император и двор согласились приветствовать Великого Авара в Этувераце, и намереваемся тесно сотрудничать с лордом-канцлером, — он поклонился Чавару, — а так же со Свидетелем по иностранным делам, — он поклонился лорду Бромару, — чтобы приятно и достойно отпраздновать установление тесных связей между двумя нашими странами и начало царствования Эдрехазивара Седьмого, да будет оно долгим и процветающим!

Раздались аплодисменты, но Горменед и гости повернулись к Майе, и он понял, что от него ожидают ответной речи. Во рту у него пересохло, а руки дрожали, когда он отодвигал свой стул.

Лучше пусть это буду я, чем Чавар, сказал он себе; один взгляд на кислую физиономию канцлера укрепил его в этом намерении. Он вцепился в край стола так сильно, что кольца впились в пальцы, и сказал:

— Благодарим вас, посол Горменед.

Самым ужасным было то, что из головы мгновенно выветрились все слова, кроме тех, которые ни в коем случае нельзя было произносить вслух: «Во-первых, мы обещаем, что наш лорд-канцлер будет вести себя прилично, а во-вторых, нам всегда было интересно, что за человек наш дед». Наконец, ему удалось добавить, не очень убедительно:

— Мы считаем, что нынешнее солнцестояние станет самым запоминающимся, и полностью доверяем вам, лорду Чавару и лорду Бромару. Спасибо.

Оставалось только надеяться, что не все заметили, с каким облегчением он опустился на стул, но даже без этого унижения речь выглядела удручающе короткой. По выражению лица Чавара он понял, что не только Варенечибел смог бы вести себя достойнее, но даже четырнадцатилетний племянник Майи Идра. Может быть, даже его маленькие сестренки выглядели бы лучше.

Сетерис наказывал меня за болтовню, хотелось сказать ему, но это не помогло бы исправить ситуацию. Майя потянулся за бокалом вина.

Осмеррем Горменед обратилась к Меру Жиделку:

— Кажется, мы потеряли нить беседы. Где находится этот остров Вершелен? — А посол дал знак слугам подавать густой и пряный шоколадный напиток, который гоблины употребляют зимой.

Это была забота, которой Майя не получил бы от своих эльфийских придворных. Даже если гоблины преследовали свою выгоду, Майя был благодарен им за великодушие, которое они при этом проявляли.

Он снова посмотрел на Чавара, хмуро игнорирующего своих соседей, а затем отвернулся и решительно погрузился в рассказы Мера Жиделка. Он воспользуется доброжелательностью там, где сможет ее найти.

* * *

Майя обнаружил, что совершенно погрузился в размышления о влиянии доброжелательности на политические альянсы и прочие союзы, и потому, вернувшись в уединение Алсетмерета, сразу спросил:

— А что, если Дач'осмин Чередин не захочет выйти за нас замуж?

Цевет посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Ваше Высочество, разве возможно, чтобы молодая женщина не пожелала стать Императрицей? Кроме того, вы можете быть уверены, что Дом Чередада не позволит ей совершить такую ужасную глупость и отказать вам.

Другими словами, подумал Майя, ее желания имеют не больше значения, чем мои собственные.

— Как нам следует поступить? Неужели все переговоры будут вестись только через секретарей?

— Будет устроена официальная встреча, Ваше Высочество. Следует учесть, что любые личные контакты с ней до подписания брачного договора будут выглядеть крайне неприличными.

— О, — ответил Майя, придя в совершенное уныние.

— Хотя, — осторожно добавил Цевет, — было бы некорректно не добавить несколько личных строк к официальному предложению о браке. Этот обычай не нашел широкого распространения, но иногда допускается.

— Хорошо, — согласился Майя, хотя эта идея показалась ему слишком сложной. Потом ему пришла в голову более страшная мысль. — А она вообще представлена ко двору?

Вероятно, кашель Цевета должен был замаскировать смех.

— Она присутствовала на вашей коронации, Ваше Высочество. — Через секунду он уклончиво добавил: — Насколько нам известно, она входит в окружение эрцгерцогини Ведеро.

— Вы не говорили мне об этом раньше, — сказал Майя, и удивился тому, как обиженно прозвучал его голос.

— Мы сделали запрос. Но вы не интересовались.

Это был хорошо замаскированный упрек, и Майя согласился, что заслужил его. Он почувствовал, как тепло приливает к щекам, и опустил голову, стараясь сдержать оправдания и жалобы, рвущиеся с языка. Вместо этого он спросил:

— Она тоже интересуется астрономией?

— Это, Ваше Высочество, нам неизвестно. Но окружение эрцгерцогини состоит из женщин, заинтересованных во всех отраслях науки.

Майя задал новый вопрос, который беспокоил его уже некоторое время:

— Мы знаем, что университеты открыты для женщин. Почему эти женщины и наша сестра не посещают их?

Последовала неловкая пауза, затем Цевет сказал:

— Ваше Высочество, для этого было необходимо разрешение ее отца. В обществе существует мнение, что высшее образование делает женщину непригодной для брака.

— И наш отец не разрешил ей, — закончил Майя.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет, соглашаясь не совсем открыто.

— Мы должны написать ей, — Майя чувствовал, что поступает правильно, — но что мы можем ей сказать?

— Мы не знаем, Ваше Высочество. Но сегодня вечером у вас больше нет других обязательств.

Это означало, что Цевет советует написать Дач'осмин Чередин прямо сейчас. С этим Майя был вполне согласен.

Хотя газовое освещение Унтеленейса позволяло продолжать официальные мероприятия и после захода солнца, Горменед предпочел последовать старинному обычаю и закончил ужин если не на закате, то задолго до того, как дворцовый колокол возвестит наступление ночи. Майя подозревал, что таким образом посол нашел изящный и благовидный предлог закончить свою партию, прежде чем что-то могло пойти не так. В результате у Майи образовался непривычно долгий период свободного времени, который он целиком посвятил составлению нескольких вариантов письма к Дач'осмин Чередин. Наконец отправившись в постель — по иронии судьбы гораздо позже обычного — он был не столько доволен окончательным результатом, сколько отчаялся придумать что-то лучше, чем:

«Приветствуем Дач'осмин Четиро Чередин.

Эдрехазивар VII Драхар

Мы боимся, что вам эта ситуация покажется такой же странной и неловкой, как и нам. Сожалеем об этом. Мы желаем стать для вас хорошим мужем. Мы просим вас быть честной с нами и указывать, когда наше поведение будет ранить или обижать вас, потому что сможем совершить это не намеренно, а лишь по незнанию».

С надеждой,

Он не мог написать: «Мы не такой, как наш отец», хотя пальцы сводило от желания сделать это.

Майя запечатал свое трогательно короткое послание личным перстнем и попытался обрести уверенность в четком оттиске кошки-змеи на воске, затем написал имя Дач'осмин Чередин на конверте и взял письмо с собой наверх, в свою спальню, так как еще не знал наверняка, проинформирована ли его невеста о свалившейся на ее голову великой чести. Ничего не могло быть хуже, чем отправить письмо пневмопочтой прежде, чем курьер доставит послание с официальным предложением.

Он разъяснил ситуацию эдочареям и они ответили ему недоуменным взглядом.

— Мер Асава еще не спит, — сказал Немер. — Мы пригласим его.

Он исчез прежде, чем Майя успел остановить его. Вскоре он вернулся с Цеветом, еще полностью одетым. Цевет поклонился и взял письмо.

— Очень хорошо, Ваше Высочество. Завтра мы передадим его курьеру, который доставит официальное предложение. Он все сделает правильно.

Майя знал, что Цевет не отозвался бы так о человеке, которому не в полной мере доверяет, и попытался изгнать из головы последние сомнения. Он так же попытался извиниться:

— Мы не хотели беспокоить вас так поздно.

Но Цевет, как и эдочареи, не видел в данной ситуации ничего странного.

— Ваше Высочество, это наша работа, и мы счастливы оказать вам услугу.

— Но из-за нас у вас нет своей личной жизни! — Вырвалось у Майи, и он почти впал в смятение, когда Цевет покраснел.

— Ваше Высочество, мы заверяем вас, что у нас достаточно времени для личной жизни. Даже больше, чем необходимо.

— О, — сказал Майя. — Это хорошо. Мы рады, что… есть, мы… мы собираемся спать. Спокойной ночи, Цевет.

— Спокойной ночи, Ваше Высочество. — Цевет был все еще розовым, но уже улыбался. — Добрых снов.

* * *

Майя лег в постель и неожиданно для себя заснул сразу и крепко, а наутро проснулся с ощущением, что все его проблемы могут быть разрешены и пережиты. Он спустился, чтобы обнаружить в своей столовой лорда Беренара, дружелюбно беседующего с Цеветом: всего лишь дворцовые сплетни, в которых Майя еще не мог разобраться из-за слишком короткого пребывания при дворе. Оба они встали и поклонились, потом уселись снова, и Майя, грея руки о чашку чая, спросил:

— Вы хотели поговорить с нами в частном порядке, лорд Беренар?

— Да, — сказал Беренар.

Пауза затянулась так надолго, что Цевет приподнялся со стула:

— Мы будем ждать вас внизу, Ваше Высочество.

— Нет, нет, — поспешно остановил его Беренар. — Это не настолько важно, вопрос не личный. Просто… Ваше Высочество, нам кажется, что вы нуждаетесь в помощи, и никто не оказывает ее.

— Какого рода помощь вы имеете в виду? — Спросил Майя.

Его спина напряглась, а уши слегка обвисли.

— Нам ничего не было известно о вашем воспитании, хотя нам кажется, что покойный Император, ваш отец, не уделял этому вопросу должного внимания. Ваше Высочество, если мы не правы, вам достаточно только сказать, и эта тема больше никогда не будет подниматься, но вы понимаете хотя бы половину проблем, обсуждаемых в Коражасе?

На Майю накатила волна обжигающего стыда, оставляя за собой холодный страх и головокружение. Он слышал, как Цевет сердито произнес:

— Понятие Вашей светлости о такте оставляет желать лучшего, — и изо всех сил попытался взять себя в руки, чтобы не выдать смущение, но было уже поздно.

Беренар уже увидел правду, он знал, что Майя не готов, не способен быть Императором. Сетерис называл его бесполезным, и то была чистая правда.

— Ваше Высочество, — голос Беренара звучал тревожно, — мы не собираемся обвинять вас. Мы хотим предложить свою помощь.

— Вашу… помощь? — Прошептал Майя пересохшими губами.

— Отсутствие знаний — проблема поправимая, — сказал Беренар. — Мы полагали, что лорд-канцлер, имеющий большой опыт жизни при дворе и знакомый со всеми его темными и окольными путями, введет вас в курс дел, но поскольку он явно не собирается это делать, мы хотим предложить вам свои услуги.

Майя обнаружил в руках стакан с водой и сделал несколько глотков, давая себе время собраться с мыслями. Затем он услышал, как Цевет спросил:

— Что вы имеете в виду под «услугами», лорд Беренар?

Беренар перевел взгляд, яркий и острый, как вспышка стекла на солнце, с Цевета на Майю. Но, когда он повернулся к Цевету, его голос звучал спокойно и ровно:

— Образование, Мер Асава, не более того. Мы видим, что Императору не по его вине не хватает знаний, и думаем, что сможем постепенно восполнить этот дефицит.

Майя уже был уведомлен, что придворные были склонны усматривать признаки преступления в том, как Цевет ненавязчиво обучал Императора тысяче вещей, которые должны быть ему известны с самого рождения, но Цевет ответил:

— Очень хорошо, что вы подумали об этом, — и приподняв брови, повернулся к Майе. — Ваше Высочество, вы не обязаны соглашаться, если предложение лорда Беренара вам не нравится.

— Нет, — сказал Майя. — То есть, да! То есть мы чрезвычайно благодарны лорду Беренару и будем рады любой информации, которую он сочтет важной для нас.

Он замолчал, понимая, что обращается не к тому человеку. Беренар выглядел невозмутимым, ответив только:

— Мы очень рады, Ваше Высочество. Можем ли мы предположить, что время наших встреч будет согласовано с обоими нашими расписаниями?

— Это хорошее предложение, — сказал Майя.

Цевет кивнул:

— Мы это организуем, Ваше Высочество. Лорд Беренар?

Они вместе вышли из столовой, а Ишеан взял чашку Майи, чтобы долить в нее свежего чая. Принимай помощь там, где найдешь ее, подумал Майя, когда Ишеан вернул чашку с легким поклоном и улыбкой в уголках рта.

Даже в Унтеленейсе.

 

Глава 18

Наследие Варенечибела IV

Его уже стали называть Зимним Императором за то, что первый день его правления был ознаменован ранним снегом, а первый месяц небывалым морозом, когда Истандаарта ниже Эзхо покрылась льдом впервые на памяти живущих. Было совершенно невозможно прогреть обширные гулкие помещение Алсетмерета, но в общественных залах дворца было еще хуже. Несмотря на многочисленные слои шелка, шерсти и горностая Майе всегда было холодно, и он снова обидел Эсаран, спросив, достаточно ли тепло домашним слугам. Его успокоил Немер: каморки служащих были устроены вокруг кухни, там было теплее, чем в императорских покоях.

Уже не в первый и не в последний раз Майе захотелось стать просто буфетным мальчиком.

Его дни были заполнены встречами со свидетелями Коражаса, лордом-канцлером и его свитой, представителями богатых семейств, ищущих милости, прибыльных должностей или концессий. Так же нельзя было пренебрегать официальными приемами для послов Порчарна, Илинверии, Эстелвериара, Селваца и, конечно же, Баризана. Унтеленейс, как и любой город, нуждался в управлении, и Майя часто выступал посредником между придворными, иногда даже не понимая причин их ссор. Придворные были, по крайней мере, достаточно вежливы, чтобы выслушать его, хотя он совсем не был уверен, что к его словам прислушаются. Чиновники и служащие были, если не менее страстными, то гораздо более практичными: с ними он общался через посредников. Чтобы не беспокоить Его Высочество по вечерам, ими занимался Цевет, а Майя ужинал с придворными, если не мог найти веских оснований оказаться в другом месте, а потом наблюдал танцы, отправлялся на маскарад или принимал участие в других развлечениях, где присутствие Императора считалось необходимым. Он снова и снова опаздывал в кровать, пока дни его правления не стали сливаться в один бесконечный поток забот. Его глаза болели от непрерывного чтения бумаг, от постоянного напряжения виски сжимала пульсирующая боль и, что самое неприятное, Майю никогда не покидало чувство собственной неполноценности из-за того, что приходится принимать решения без полного понимания ситуации, мотивов и возможных последствий. Даже героические усилия Беренара не могли в считанные недели восполнить многолетний пробел в образовании.

Он старался не оскорблять память отца, но не мог не признать, что только по его воле был лишен полагающегося ему по праву рождения воспитания и образа жизни.

«Ты был четвертым сыном, все твои сводные братья были здоровы, а один из них сам имел наследника. Никому и в голову не могло прийти, что ты когда-нибудь появишься в Унтеленейсе, тем более в качестве нового Императора».

И все же, рассматривая одно за другим ходатайства тех, кто был отослан от двора по приказу Варенечибела, он не мог не думать о судьбе, уготованной ему самому, если бы «Мудрость Чохаро» не был бы взорван неизвестными заговорщиками.

Мысль была горькой, но неотступной, и Майя с болезненным чувством спрашивал себя, неужели эта тактика помогала Варенечибелу обрести душевное спокойствие, вспоминал ли он о тех, кого изгнал из дома — свою первую и четвертую жену, сына, двоюродного брата, множество других родственников и придворных, которые беспокоили его, раздражали или просто не нравились?

Не улучшило состояния Майи и письмо Четиро Чередин, короткое на грани резкости, написанное бесстрастным секретарем и безупречно сформулированное, в отличие от его собственного. Письмо не содержало ничего, кроме упоминания о долге и верности, и полностью игнорировало попытку Майи установить более теплые и доверительные отношения. Варенечибелу удалось обрести доброту и любовь в браке с Пажиро Жасан, но ни письмо, ни последовавшая за ним официальная встреча не обещали Майе ни малейшей надежды на семейную гармонию.

Император Эдрехазивар VII впервые встретил свою будущую Императрицу в приемной Алсетмерета. Император был вооружен белоснежной парчой и жемчугами; Дач'осмин Чередин казалась безупречной в строгом платье из светло-зеленого муара и с бусинами из малиновой с золотом эмали, унизавших ее косы и свисавших с мочек ушей. Яркая синева глаз, таких же как у Арбелан Драхаран, на белом, неподвижном и бесстрастном лице, звучала как крик неповиновения посреди всеобщего согласия. Майя счел невозможным постоянно удерживать взгляд этих безжалостных глаз.

Дач'осмин Чередин сопровождал ее отец, маркиз Чередел. Если она была непроницаема, как фарфоровая кукла, он заметно нервничал, переходя от бравады к низкопоклонству. И все же Майя видел, что маркиз испытывает неловкость, и заметил себе позже спросить Цевета или Беренара, почему.

Это не было таким торжественным событием, как подписание брачного контракта, но формальности были строго соблюдены всеми участниками. Эдрехазивар VII объявил маркизу Череделу, что выбрал Четиро Чередин своей Императрицей. Маркиз выразил свой восторг и чувство чести. Ни слова не было сказано об имуществе Четиро, которое она принесет своему мужу, ни о подарках и пожалованиях, которые Император дарует Дому Чередада. Эти детали обсуждались секретарями и клерками, и Майя очень надеялся, что Чавар примет минимальное участие в переговорах. Эта интерлюдия между Императором и его будущим тестем была всего лишь театральным представлением, только без публики.

На протяжении всей церемонии знакомства Дач'осмин Чередин стояла рядом с отцом, неподвижная и вежливо бесстрастная, ни единым проблеском улыбки или подергиванием ушей не давая понять, слушает ли она вообще. Она внушила Майе такую неловкость и тревогу, что по окончании аудиенции он решился спросить:

— Дач'осмин Чередин, вы довольны этим браком?

Она приподняла бровь в знак того, что находит подобный вопрос неуместным и даже глупым, потом опустилась в идеальном реверансе и сказала:

— Мы всегда готовы исполнить свой долг, Ваше Высочество.

Ее голос, довольно низкий для женщины, прозвучал в пустоте приемной, как звон похоронного колокола.

Майе, красному от смущения и несчастному, оставалось только отпустить их, как Дач'осмин Чередин отпустила его.

* * *

Теперь этот брак маячил перед ним как надвигающаяся катастрофа, но несмотря на свои черные мысли, а может быть, даже благодаря им, Майя был рад предоставить аудиенцию Арбелан Драхаран, когда она прислала письменный запрос. Он пригласил ее в Черепаховую гостиную, и великолепный реверанс, которым бывшая Императрица приветствовала его, решительно опровергал очевидность ее возраста.

Он пригласил ее сесть и, заняв свое привычное кресло, спросил:

— Что мы можем сделать для вас, Арбелан Жасани?

Она успела замаскировать фырканье кашлем и ответила:

— Вы не должны именовать нас чужим титулом, Ваше Высочество. Мы не Жасани.

— Вы были женой нашего отца. Вы были Арбелан Жасан.

— Тридцать лет назад. И называя нас Жасани, вы ставите под сомнение собственное положение. Вы сами это знаете.

— Да, — согласился Майя. — Но тем не менее, мы хотели бы оказать вам честь.

— Ваше Высочество очень милостивы, и мы ценим это. Но ведь ваша мать тоже была низложена, разве нет?

Этот вопрос был формальность, они оба знали ответ.

— Да.

Она сложила руки перед грудью и медленно склонила голову: старомодный жест уважения и скорби.

— Варенечибел убивал забвением, как лютой стужей.

Некоторое время они молчали, думая о Варенечибеле IV, затем Арбелан произнесла:

— Ваше Высочество, мы хотели бы осведомиться о ваших планах относительно нас.

— Мы не могли строить никаких планов без вашего согласия. Вы хотите вернуться в Сеторею?

— Благодарим вас, нет, — решительно ответила Арбелан. — Но… значение имеет только ваше желание, не так ли? Мы принадлежим Дому Драхада.

Под этими словами она имела в виду, что связана с Драхада не только браком, но как и другие жены Варенечибела, живые и мертвые, как его дочери, невестка, и несчастная невеста его третьего сына, является живой собственностью Дома Драхада. Она в буквальном смысле была имуществом Майи, и он волен был поступить с ней, как захочет.

Неудивительно, подумал он, что Шевеан ненавидит его, Сору презирает, а Ведеро относится с недоверием и скептицизмом. Нет ничего странного, что Четиро Чередин не желает дать ему ничего, кроме долга и формальной вежливости. Ему всего восемнадцать, невежественный и неискушенный, он не имел права распоряжаться чужими жизнями.

— Арбелан Жасани, — подчеркнуто вежливо сказал Майя, — мы не можем задать подобный вопрос нашей матери, и это печалит нас. Но в память о нем мы спрашиваем вас: что вы хотите делать?

Она рассматривала его, ее лицо было совершенно бесстрастно. Потом она серьезно склонила голову.

— Если вы не возражаете, Ваше Высочество, мы хотели бы остаться в Унтеленейсе. После стольких лет отсутствия у нас не осталось другого дома, а возвращаться в Сеторею мы не хотим.

— Тогда добро пожаловать в Унтеленейс.

— Мы благодарим вас, Ваше Высочество, — сказала она.

— Не могли бы вы?.. — Он замолчал, чувствуя, как его лицо заливает краска.

— Все, что в наших силах, Ваше Высочество. Вы знаете, вам достаточно только приказать.

— Нет, не так, — сказал он. — Это вовсе не… это не приказ.

Ее брови поползли вверх. Когда Осмин Дашенин показалось, что он не сможет услышать ее, она назвала Майю мямлей. Одного взгляда на Телимежа было достаточно, чтобы понять: это не в первый раз. Майя впился ногтями в ладони, заставил себя выровнять дыхание и произнес:

— Мне было бы приятно, если бы вы согласились ужинать с нами. Один раз в неделю, например?

Она была явно поражена, а поразить леди возраста Арбелан Жасани было немалым подвигом.

— В этом нет ничего неприличного, — поспешно заверил он. — Как вы сами сказали, вы вдова и принадлежите Дому Драхада…

— Ваше Высочество, — сказала она, и в ее голосе прозвучало нечто, чему он не мог подыскать названия, — для нас это и радость и честь.

* * *

Это было утешением, небольшим, но все же утешением: в один из семи вечеров ему не нужно будет смотреть в холодные бледные лица и встречаться с пронзительными взглядами придворных. А Арбелан Жасани, благодарная ему за помощь, не станет разность слухи о его неловком молчании и неуклюжих попытках поддержать разговор. Приняв его приглашение, она легко и властно приняла на себя все сложности ведения светской беседы, изящно обходя подводные камни и предупреждая заминки, так что Майя невольно спрашивал себя, какой она была во времена своего правления, пока ее тело и ее муж не предали ее. Хотя обе стороны соблюдали молчаливый уговор не говорить о своих отношениях с Варенечибелом, она рассказывала Майе истории времен своей молодости и описывала нравы двора при отце Варенечибела, Императоре Варевесене. Эти рассказы, казалось, неизбежно приводили ее к рассуждениям о современном дворе, его маленьких войнах и коварных предательствах. Он понимал, какой ценный дар она предлагает ему, и внимательно слушал, неделю за неделей, пытаясь любым способом компенсировать свое невежество, единственное наследство отца.

Он заново оценил значение сплетен Сетериса, улавливал ньюансы и различия, иногда небольшие, иногда подавляющие, между официальными коммюнике двора и письмами Сетериса, полученными от Хесеро. Никогда не полагайся на сплетни, не раз внушал ему Сетерис, но и не игнорируй их. Таким образом, наряду с уроками Арбелан Жасани и лорда Беренара, Майя усваивал крохи информации о своей семье, которые приносили ему эдочареи, нохэчареи и Цевет: каждый в собственной интерпретации событий.

Именно Арбелан Жасани сообщила ему о неутихающем недовольстве Шевеан; именно Цевет заметил, что некоторые придворные в последнее время проявляют несвойственную им заинтересованность в законодательстве о наследовании; и именно Немер робко и неохотно сказал, что люди начинают поговаривать, что на трон должен был взойти Идра, сын Немолиса.

Майе оставалось только устало удивляться. Ни для кого в Унтеленейсе, а возможно и во всем Этувераце не было тайной, что Варенечибел предпочел бы увидеть своим преемником именно внука. Если бы Идра успел достигнуть совершеннолетия до смерти деда, он мог бы выступить против мямли дяди и почти наверняка победил бы.

Но Идре было всего четырнадцать; он не мог стать самостоятельным игроком в махинациях придворных, всего лишь пешкой. Тем не менее, в глазах всего народа он оставался единственным наследником Императора, вот почему инстинктивное желание Майи излечить высокомерие Шевеан по методу отца — пусть она демонстрирует свое недовольство в Исварое, или в Эдономее или в Сеторее — было невыполнимо. Да, он мог бы отослать ее, но тогда дети Шевеан должны были поехать с ней, и значит, он поступил бы с Идрой именно так, как поступил с Майей Варенечибел. Оторвать Идру от матери было бы слишком жестоко. А девочки, что делать с маленькими сестрами Идры в таком случае? Нет, это было невозможно. Эдрехазивар не хотел становиться Варенечибелом.

Майя страдал от несчастной уверенности, что никакие его слова и поступки в отношении Шевеан не будут иметь ни малейшего значения. Но он помнил, что Идра, казалось, не выразил возмущения на коронации, и потому решил вызвал своего наследника в сад Алсетмерета, переняв обычай всех Императоров прогуливаться в течение получаса каждый день, независимо от погоды. Даже под снегом или ледяным дождем он выходил на галерею, отделявшую сад от остальной части дворца.

Идра был пунктуален; даже если его мать, как опасался Майя, и настаивала на совместном визите, инструкции были однозначны, и Идра пришел один. Мальчик был безупречно одет и причесан, его волосы были стянуты в тугой узел, как подобает ребенку, но в то же время между густых прядей тепло поблескивали зерна янтаря, давая понять, что это ребенок правящего Дома. Как и у Майи, у Идры были серые глаза, бледные и ясные, как родниковая вода, и он встретил взгляд Императора с неуклонной прямотой.

День был не самый приятный, но солнечные лучи временами пробивались из-за туч, и ветер жалил кожу не так жестоко, как в предыдущие дни. Майя предложил:

— Кузен, вы прогуляетесь вместе с нами?

— С удовольствием, кузен, — ответил Идра, принимая выбранные Майей уровень доверительности.

Они молча шли по широкой извилистой тропе в сторону от Алсетмерета, а затем Майя, решив отказаться от осторожной и дипломатической подготовки, заявил прямо:

— Вы наш наследник.

— Да, кузен, — согласился Идра.

Майя заметил его настороженный косой взгляд и поморщился. Но с этим ничего нельзя было поделать. Он не мог требовать от Идры полного и безоговорочного доверия.

— Должно быть, вам известно, что мы находимся не в самых лучших отношениях с вашей матерью.

— Да, кузен.

— Мы сожалеем об этом. Если бы это было в нашей власти, мы постарались бы уладить это недоразумение.

Задумчивая тишина в ответ. Затем Идра сказал:

— Мы вам верим, кузен.

— Да? Хорошо. Тогда, возможно, вы так же поверите нам, когда мы скажем, что не испытываем к вам никакой вражды.

— Да, кузен.

Они еще долго молчали, следуя прихотливым изгибам дорожки. Майя болезненно осознавал, что Идра, всего на четыре года моложе его самого, в некоторых отношениях был намного старше. Ему было чуждо смущение заики-Императора, который никогда не учился танцевать, выбирать драгоценности и говорить ни к чему не обязывающие пустяки за ужином из пяти блюд. Он сожалел, что не может открыться Идре и спросить его совета. Но если они и не были врагами, все же не успели стать союзниками, и Майя не мог попросить Идру сделать выбор между Императором и матерью.

Нет, вообще-то мог, но не хотел; не хотел, чтобы Идра разрывался между любовью к матери и преданностью ее врагу.

Тем не менее, он должен был сказать что-то, достучаться до сердца мальчика. Через два года принц Унтеленейса достигнет совершеннолетия, и если Майя не родит наследника… От этой мысли он вздрогнул, как лошадь под хлыстом возницы. Идра будет фактом его политической жизни до тех пор, пока у него не останется не только политической жизни, а никакой жизни вообще. Майя внезапно спросил:

— Вы сильно горюете по отцу, кузен?

— Да, — ответил Идра. — Очень.

И Майя, собиравшийся сказать что-то о справедливости и сочувствии, неожиданно услышал собственный голос:

— Мы не скорбим по нашему.

— Вы когда-нибудь встречались с ним? — Спросил Идра.

Майя вырос среди ужаса и презрения, среди слухов о дикарях-гоблинах, под гнетом жестоких слов Варенечибела о его «неестественном» ребенке. Но в голосе Идры не звучало ничего, кроме любопытства, и Майя, решившись искоса взглянуть в его лицо, встретил взгляд ясных глаз, полных настороженной симпатии.

— Всего один раз, — сказал Майя. — Когда нам было восемь. На похоронах нашей матери. Он… он не был заинтересован в нас.

«Проклятый щенок похож на свою мать».

— Наш отец как-то говорил с нами о дедушке, — заметил Идра, его голос все еще звучал спокойно и размеренно. — Когда нам исполнилось тринадцать, и мы ожидали представления ко двору.

Пять лет назад Майя ожидал, что это случится и с ним. Он кивнул, чтобы Идра продолжал.

— Он сказал, что больше всех прочих вещей Варенечибел ненавидел делать ошибки и ненавидел, когда эти ошибки видны окружающим. Вот почему Арбелан Драхаран отослали в Сеторею, вместо того, чтобы просто вернуть родственникам, и вот почему вас… мы помнил, как он выразился: «Убрали с глаз подальше в Эдономею». Если бы наш отец остался жив, он не оставил бы вас там.

— Мы рады узнать об этом, — сказал Майя.

Он почувствовал, как боль в его душе смешивается с благодарностью.

— Наш дед был очень добр к нам. Но мы не настолько наивны, чтобы не видеть, что к другим он относился иначе. Он не заботился о наших сестрах, как о нас. Он не думал о них совсем.

— И вы сочли это недостойным его?

— Они были для него такими же внуками, как мы. Но он сказал нашему отцу: хорошо, что они не родились сыновьями. Слишком много сыновей… — Он замолчал, широко распахнув глаза.

— Нарушают преемственность власти, — закончил Майя. — Нам тоже так говорили.

— Варенечибел?

— Нет, наш опекун Сетерис.

— Он не имел права говорить вам такие вещи, — заявил Идра с тем же пылом, с каким отстаивал права своих сестер на равноценную любовь дедушки.

— Кузен Сетерис, по крайней мере, был честен с нами, — ответил Майя и перевел разговор на детство Идры при дворе.

Племянник оживился, отвечал очаровательно и остроумно, а Майя слушал, улыбался и думал: он станет лучшим Императором, чем ты, мямля.

* * *

По крайней мере, он смог наладить отношения с наследником. И еще обрел поддержку в своей семье, приютив под своей крышей Арбелан Жасани. Второй опорой стал Наревис, дружелюбный, совершенно не заинтересованный в политике, готовый весело разъяснить все, что вводило Майю в заблуждение, порхающий с одного светского мероприятия на другое. Майя отказывался от приглашений чаще, чем принимал их, но отказаться от всех было невозможно. Даже если бы он захотел, было бы глупо отвергать дружбу придворного, которую ему предлагали бескорыстно, без всяких обязательств. Впрочем, Майя и не хотел. Наревис взял за правило отдельно упоминать, если на ужине или вечеринке ожидалось присутствие Мин Вечин, и Майя глупо краснел, догадываясь, как посмеиваются за его спиной над этой слабостью. Он говорил себе, что это глупо; он твердил, что это непростительно. Он знал, что выглядит посмешищем для всех, темнокожим дикарем, заикающимся перед оперной дивой. Но Мин Вечин продолжала улыбаться ему, подходила по первому знаку и, похоже, совершенно не смущалась его неспособностью поддержать разговор.

Он говорил себе, что восхищается только ее искусством и знал, что лжет.

Он не спрашивал, что думают обо всем происходящем его нохэчареи, и они молчали. Но он знал, что Бешелар и Дажис не одобряют его, а Телимеж жалеет.

Вот во что превратится твоя жизнь, Эдрехазивар, говорил он себе, стараясь не думать о своей невесте.

* * *

Они встретились снова через неделю, когда условия брачного контракта между Эдрехазиваром VII Драхаром и Дач'осмин Четиро Чередин были окончательно и полностью согласованы. Беренар сообщил Майе, что вся работа была проделана необычайно быстро.

— Должно быть, маркиз Чередел опасается, что вы измените свое намерение.

— Почему мы должны изменить его? — Удивился Майя, а затем вспомнил почти забытую головоломку. — Почему он так боится нас?

Беренар фыркнул.

— Отец нынешнего маркиза, брат Императрицы Арбелан, очень пострадал, когда ее отослали от двора. Будучи братом Императрицы, он принял на себя слишком много обязательств, как финансовых, так и политических, и когда Варенечибел лишил Дом Чередада своей милости, они почти обанкротились. А так как старый маркиз никогда не признавал за собой никаких ошибок и промахов, он вырастил сына в убеждении, что Императоры ненадежны в дружбе и преследуют своими капризами несчастный Дом Чередада. Кроме того, мы подозреваем, что его весьма насторожило расположение, выказанное вами Арбелан Драхаран.

— Но ведь она его тетя! — Запротестовал Майя.

Беренар покачал головой.

— Дом Чередада не поддерживает ее.

Он дал Майе немного времени усвоить смысл сказанного.

— Может быть, маркиз просто боится нас, — сказал тот мрачно.

— Нынешний маркиз, как и его покойный отец, не отличается мудростью, — сухо заметил Беренар, и Майя понял, что это совет быть терпимым к глупости, рядом с которой ему придется прожить еще очень долго.

Оставалось только надеяться, что свои умственные способности Дач'осмин Чередин унаследовала от матери.

Конечно, он не заметил в ее поведении ничего глупого, когда они в присутствии своих свидетелей снова встретились в Унтелеане для подписания брачного контракта.

Конечно, само бракосочетание должно было состояться не раньше весны, и по политическим соображениям и потому, что свадьбу нельзя организовать за каких-то пару недель. Цевет сказал, что с коронацией хлопот было гораздо меньше: организаторам не требовалось вступать в переговоры с другими сторонами, не требовалось изобретать ритуалы, не освященные традициями пяти тысяч лет монархии. С другой стороны, сама свадьба не представляла особой проблемы, но переговоры… Цевет закатил глаза, и Майя догадался: договориться с Домом Чередада оказалось очень непросто.

Подписание контракта сопровождалось обменом клятвами и кольцами, во всем остальном эту церемонию можно было рассматривать как чисто деловое предприятие. Об этом можно было догадаться уже по одному облику Дач'осмин Чередин: одетая изящно, но без чрезмерной роскоши в светло-коричневый бархат, она быстро поднялась на помост и приветствовала всех присутствующих вежливо и деловито, словно давая понять, что у нее на сегодня запланированы встречи и поважнее.

Контракт она подписала без пафоса и суеты. По контрасту с каллиграфическим, но совершенно безличным почерком секретаря, ее подпись излучала свирепую уверенность. Майя заметил, что она воспользовалась «барзадом», старинным шрифтом, вместо принятого при дворе «барвена», который волей-неволей переняли все граждане Этувераца, не имевшие свободы для выражения собственной индивидуальности. Его собственная подпись внизу страницы казалась по-детски беспомощной, но Майя попытался изгнать из головы эту мысль.

Церемония обмена кольцами, как и подписание контракта, не требовала слов. Железные кольца, сплетенные из двух полос проволоки, сами по себе являлись клятвой. Он был неловок, надвинув кольцо на палец Дач'осмин Чередин только до второй фаланги, но она ненавязчиво помогла, и он, по крайней мере, не уронил свой символ верности. Она оказалась намного решительнее и не побоялась крепко сжать его руку.

Когда все было закончено, она присела в реверансе, а затем спустилась с помоста и ушла, не оглядываясь. За время знакомства они обменялись, в общей сложности, не более, чем пятью десятками слов.

В душе он чувствовал себя полумертвым, опасаясь своей Императрицы, боясь неизбежных сплетен, корчась от презрения к себе и ожидая унижения со стороны придворных. Хотя он и помнил об единственном средстве спасения, медитировать он не мог. Только не с двумя чужими людьми в комнате, даже не с одним. Он был слишком застенчив, слишком зависим от чужого мнения. И с новым уколом болезненного сожаления, Майя вспомнил, что нохэчареи не были ему друзьями. Мысль об их вежливом и отчужденном непонимании была для него так же невыносима, как презрение двора. По ночам он лежал, скорчившись среди сбитых простыней в своей огромной кровати и тосковал по тишине и уединению темной часовни.

* * *

Не прошло и недели, как к ропоту желающих видеть на престоле Идру Драхара добавились ядовитые шепотки: слухи о том, что к крушению «Мудрости Чохаро» причастен сам Майя.

Это был нонсенс, полная чушь, даже не требовавшая опровержений. Всем хорошо было известно, что заключенный в Эдономее Майя не имел ни средств, ни возможности, ни малейшего представления о том, как можно взорвать дирижабль. Просто этим людям было нестерпимо признать очевидную истину: Майя, младший и нелюбимый сын Варенечибела теперь был их Императором. Но даже если бы он мог крикнуть всем шептунам, что совсем не хочет быть Императором, никто не поверил бы ему. Ни один человек в Унтеленейсе не способен был поверить, что можно не желать императорской короны. Это было немыслимо.

Расследование деятельности Трудовой Лиги в Сето продолжалось (в этом Императора заверил лично лорд-канцлер), но не продвинулось ни на шаг ближе к обнаружению убийц. Майя вызвал к себе Тару Селехара и потребовал отчета о результатах поисков, а также о том, почему обнаружено так мало сведений. Он до смерти перепугал Селехара и позже устыдился самого себя, сознавая насколько чудовищно выглядел, если смог вывести священнослужителя из привычной апатии. Тем не менее, Селехар смог заверить Майю, что в меру своих способностей ищет истину и среди живых и среди мертвых.

— Это не вопрос умения, Ваше Высочество, — сказал он тихо, но решительно. — Здесь невозможно предвидеть результат.

Цевет коротко и со значением кашлянул, и Майя опомнился. Он произнес мягко и вежливо, как только мог:

— Мер Селехар, есть ли у нас возможность помочь вам в вашем поиске?

— Мы сожалеем, Ваше Высочество, но нет. Мы можем только приложить все наши усилия.

— Мы понимаем. Мы… — Императоры не извиняются, но он вспомнил слова Идры о том, что Варенечибел не мог простить свидетелей своих ошибок. — Мы приносим свои извинения за то, что усомнились в вашей доброй воле.

Глаза Селехара расширились, затем он быстро опустил голову, стараясь скрыть выражение лица.

— Ваше Высочество. Мы будем сообщать вам, как только у нас появится любая информация.

— Благодарим вас, Мер Селехар, — Майя устало опустился в кресло.

Селехар поклонился и бесшумно покинул Мишентелеан.

* * *

Вот уже месяц он был Эдрехазиваром Жас, а не просто Майей Драхаром, и управление Этуверацем стало казаться делом более простым, хотя и по-прежнему утомительным. Он знал имена большинства, если не всех, придворных, начинал вникать в смысл их фракций, основанных на общих интересах или вражде. Независимо от замечаний Сетериса, неизменно звучащих у Майи в голове, сам он больше не попадался Императору на глаза, за что Майя был (как патетически говорил он себе) благодарен кузену. Нохэчареи и эдочареи безупречно выполняли свои обязанности, Цевет вдохновенно дирижировал распорядком дня Императора, как будто был рожден для этой миссии. Недовольные слухи и шепоты не смолкали, но на самом деле общая любовь показалась бы Майе еще более подозрительной, он был слишком хорошо осведомлен о дефиците собственной харизмы.

Чавар держался по-прежнему враждебно, но уже опасался дерзить и грубить открыто. Майя все еще надеялся заменить его на посту лорда-канцлера, но не мог этого сделать, не имея в поле зрения достойной кандидатуры. Цевет совместно с секретарями Чавара выработали сложную систему взаимодействия, обеспечивающую минимальное общение Императора с лордом-канцлером, и это если не вполне устроило их обоих, то хотя бы сделало терпимым совместное существование.

Наревис Чавар был намного любезнее своего отца. Хотя круг его приятелей мало соприкасался с окружением Четиро Чередин, Наревис сделал все возможное, чтобы завсегдатаями его вечеринок стали не только она сама, но и ее друзья. Майя был благодарен, но втайне не мог не желать, чтобы Наревис суетился поменьше. Гостиная Чаваров разделилась на два лагеря с Дач'осмин Чередин на одной стороне и Осмин Дашенин на другой, сам же Майя с величайшей осторожностью выбирал свой путь между этими враждующими сторонами. Осмин Дашенин уже не скрывала своего гнева, Дач'осмин Чередин была холодна и держалась весьма официально, хотя, возможно, тоже сердилась. Когда его не было рядом с ней, ее смех из дальнего конца комнаты звучал вызывающе громко, и Майя думал, что она, как и Осмин Дашенин, тоже дразнит его.

Майя старался держаться нейтральной территории: Наревис и друзья Наревиса, которых не могла разлучить никакая политика. Они доброжелательно игнорировали Майю, он слушал их непонятные разговоры об охоте, лошадях и собаках и чувствовал себя в относительной безопасности. Наревис разговаривал с ним на правах хозяина дома, но Майя все больше и больше проникался благодарностью к Мин Вечин, которая была достаточно осторожна, чтобы отказаться от возможности монополизировать Императора, но время от времени подходила к нему — часто спасая от жаждущих императорской благосклонности болтливых придворных — и говорила легко, не ожидая ответа длиннее обычного «да» или «нет». Она была неизменна спокойна и прекрасна, и ему порой казалось, что певица флиртует с ним, хотя не имел ни малейшего представления, как следует реагировать на внимание такой красавицы. Она заставляла его чувствовать себя почти нормальным, почти счастливым.

И вот однажды вечером, когда Мин Вечин изящно упорхнула от Майи после третьего или четвертого подхода, к нему подошла Дач'осмин Чередин. Ее реверанс в облаке бронзовых и пурпурных шелков был безупречен, но брови нахмурены, и Майя ничуть не удивился, когда она бросилась в атаку.

Тем не менее, его брови полезли на лоб, когда она прямо заявила:

— Ваше Высочество, Мин Вечин использует вас.

— Конечно, так и есть, — согласился Майя.

В свою очереь брови Дач'осмин Чередин взлетели вверх, так что Майя не смог удержать накопившуюся горечь за растянутыми в улыбке губами.

— Каким же глупым вы, должно быть, считаете нас, если думаете, что мы не в состоянии понять это самостоятельно. Мы благодарим вас за заботу.

Она выглядела так, словно ее веер внезапно заговорил с ней.

— Ваше Высочество, мы не это имели в виду. — Она замолчала, а Майя наблюдал, как на ее белоснежных щеках мучительно расплываются два ярко-красных пятна. — Мы просим прощения. Вы правы, мы не должны были говорить подобным образом.

Он думал, что она сейчас повернется на каблуках и бросится наутек, сам бы он поступил именно так, но она осталась стоять на месте, только на несколько мгновений склонила голову. Теперь Майя не хотел, чтобы она уходила, его гнев утих так же быстро, как вспыхнул.

Когда Дач'осмин Чередин подняла голову, в ее глазах плясали яркие искорки, которых он не замечал раньше, а когда она заговорила, ее слова звучали быстрее и более взволнованно:

— Раз уж мы все равно опозорились, позвольте спросить еще одну вещь. Ваше Высочество, если вы знаете, что она вас использует, почему вы допускаете это?

В ее голосе не слышалось осуждения, только любопытство. У Майи не нашлось ответа, по крайней мере, он затруднялся его сформулировать и потому сказал, запинаясь:

— Она очень красивая.

— И ей хватает ума не пугать вас, — заметила Дач'осмин Чередин, и Майя сделал шаг назад, протестуя против ее слов, но не в состоянии отрицать очевидную истину.

— Мы видим, что нам следует брать с нее пример, — сказала Дач'осмин Чередин довольно кисло, и Майя почувствовал, как его плечи напрягаются, а уши слегка обвисают.

У Сетериса этот тон обычно предвещал удар или оскорбление. Но Дач'осмин Чередин присела в реверансе, не таком изящном, как у некоторых придворных дам, но точном и четком, как приветствие мастера мечей, и сказала:

— Ваше Высочество, мы не хотим, чтобы вы боялись нас.

И, возможно, чтобы доказать правдивость своих слов, она повернулась и пошла обратно к друзьям.

Майя не надолго задержался на этой вечеринке.

 

Глава 19

Горе Тары Селехара

Утро началось с неприятного письма Сору Жасани, доставленного во время завтрака.

Сору, как уже выяснил Майя, проповедовала культ написания писем, обставляя их передачу с возможно большими церемониями то ли для того, чтобы отнять как можно больше времени у Императора, то ли по какой-то иной причине. Майя не позволил себе ни одного вздоха; он распечатал письмо, пробежал его глазами по диагонали, затем, нахмурившись перечитал еще раз уже медленнее.

— Ваше Высочество? — Сказал Цевет, безошибочно уловив признаки беспокойства.

— Вдовствующая Императрица, — ответил Майя, — желает узнать, по какому праву мы прикомандировали ее родственника к себе на службу в качестве нашего священника, почему не включили его в штат наших собственных слуг, и почему мы были настолько нелюбезны — это слово подчеркнуто жирной чертой, и мы подозреваем, что лично вдовствующей Императрицей — что не сообщили ей о наших намерениях. — Он поднял голову, не в силах смягчить мрачный взгляд, которого Цевет, безусловно, не заслуживал. — Нам следует поговорить с Мером Селихаром прежде, чем писать ответ. Мы сможем дать ему аудиенцию сегодня?

Цевет зашуршал своими бумагами.

— Да, Ваше Высочество, хотя для этого придется сократить время обеда.

— Да будет так, — согласился Майя и бросил косой взгляд на Калу и Бешелара, ожидая с их стороны немедленного возражения.

Они промолчали, хотя оба выглядели так, словно им было что сказать по поводу отмененного обеда.

День был посвящен Коражасу; все утро Майя провел в аудиенциях и рассмотрении ходатайств, пытаясь вести себя как настоящий Император, хотя в душе все еще чувствовал себя самозванцем. Он был рад наконец сбежать из Мишентелеана, хотя уединение Алсетмерета сегодня не могло предоставить ему убежища от беспокойства и тревог. Государственные дела преследовали Майю и в личных покоях, потому что прямо на пороге столовой ему было объявлено, что Тара Селехар ожидает в приемной и будет счастлив предстать перед Его Высочеством.

Слово «счастлив» было настолько далеко от настоящего состояния Мера Селехара, что Майя с трудом удержался, чтобы не рассмеяться прямо в недоуменное лицо мальчика-курьера.

— Мы примем его в Черепаховой гостиной, — сказал он, поблагодарив слугу за обед, которого едва коснулся.

При появлении Майи Селехар распростерся ниц на полу комнаты.

— Встаньте, пожалуйста, Мер Селехар, — сказал Майя. Сначала его удивило поведение священника, но затем он с неприятной отчетливостью вспомнил обстоятельства встречи со Свидетелем мертвых в начале недели. — Мы пригласили вас не для того, чтобы запугивать.

— Ваше Высочество, — ответил Селехар, поднимаясь на ноги, но все еще держа опущенными глаза, чтобы не смотреть Майе в лицо.

Это тоже было неприятно.

— Мы хотели поговорить с вами по поводу довольно неприятного письма от вашей родственницы, вдовствующей Императрицы…

— И вы желаете знать, почему мы солгали ей.

Майя почувствовал, как Кала с Бешеларом напряглись у него за спиной. Никто не смел перебивать Императора, тем более таким нетерпеливым тоном. Майя, хотя и не обидевшись, тоже посмотрел на Селехара внимательно и настороженно. Но он не позволил недоверию прозвучать в своем голосе, когда произнес:

— Мы не обвиняли вас во лжи.

— Вы были бы правы, если бы сделали это, Ваше Высочество. Ибо мы солгали Сору Жасани.

Селехар все еще прятал глаза, но его голос срывался, а уши уныло обвисли.

В голове у Майи крутилось множество вопросов, но только один из них не прозвучал бы жестко и черство, и поэтому он тихо спросил:

— Почему?

— Мы надеялись, если сообщим Сору Жасани, что стали вашим капелланом, она воздержится и не раскроет вам истину, которая всегда занесена над моей головой, как отравленный клинок.

— Какую истину?

— Истину… — казалось, Мер Селехар собирает для ответа последние силы. — Настоящую причину нашего отказа от епархии.

Майя внимательно посмотрел на него и сказал:

— Бешелар, пожалуйста, спросите Мера Асаву, простит ли нам Коражас небольшую задержку?

Он встретил взгляд Бешелара, убедился, что его поняли правильно, и снова повернулся к Таре Селехару.

— Ваше Высочество, — Бешелар поклонился и вышел.

Священник стоял перед Майей, закусив губу и опустив глаза.

— Мы понимаем, что вам трудно сообщить об этой причине Императору, но… — Майя сделал глубокий вдох и с почти болезненным усилием отринул официальный тон. — Может быть, ты расскажешь об этом мне?

Молчание в Черепаховой гостиной длилось в течение пяти громовых ударов сердца. Наконец голова Селехара поднялась, и он произнес:

— Ваше Высочество, мы не заслуживаем такой чести.

— Я говорю не о чести, — сказал Майя с чувством, похожим на раздражение. — Я говорю о сострадании. Ты выказал великое сострадание к живым и мертвым, вот почему я хочу проявить сострадание к тебе в меру моих, возможно, слабых сил. Если ты захочешь открыться мне, я не расскажу о твоей тайне никому больше и никогда не использую ее против тебя.

Селехар перевел взгляд на Калу, который согласно кивнул:

— Я тоже никому не скажу. Клянусь.

— Моя история не так значительна, как ваш дар, — сказал Селехар, глядя на Майю и Калу. — Все просто: я изобличил человека, которого любил, в убийстве женщины, которую я ненавидел.

Снова воцарилась тишина. Майя не знал, что сказать, Кала тоже молчал. Может быть, не в силах вынести их молчание, Селехар продолжал:

— Его звали Евру Далар. Та женщина была его женой, Осеан Далан. Она была… Я ненавидел ее так же сильно, как любил Евру. Она что-то заподозрила, и стала следить за нами… — Его голос перешел в шепот.

На этот раз Майя даже не пытался подыскать слова, он знал, что Селехару нужно выговориться.

— Мы были любовниками, я и Евру, — сказал Селехар. — Архипрелат даровал мне прощение, и я не был лишен сана. Но я не… Как я могу называть себя священником, когда не смог помочь ему?

— Ули не осуждает такую любовь, — сказал Кала.

— Да, я знаю. — Селехар на секунду остановился. — Но я не смог помочь ему. И городской жрец, зная, что мы были любовниками, и считая это мерзостью, не захотел ему помочь. И тогда в страхе и ненависти, дойдя до предела отчаяния, он убил свою жену и спрятал ее тело, надеясь, что ее не найдут и новых обвинений не последует. Но семья Осеан Далан имела много сторонников в том городе, и они не успокоились, пока с помощью кошек и мангустов не нашли ее по запаху. Затем ее тело принесли в Улимер. Мне. Я был Свидетелем мервых. Я не мог лгать. А ответ был так ясен. Она видела лицо своего убийцы и хорошо его знала. Они спросили, я ответил, и Евру был обезглавлен. Он даже не проклял меня перед смертью. Он не надеялся, что я стану дорожить им больше, чем моим призванием.

Селехар отвернулся, прижав ладони к лицу. Казалось, он пытается вдавить глаза в череп. Затем он глухо пробормотал, обращаясь к обоим слушателям:

— Вы можете себе представить, какой грязью станет эта история в пересказе…

Он не сказал «Сору».

— Она побоится затевать скандал, ведь он затронет и ее, — мягко заметил Кала.

— Да, — сказал Майя. — Мы понимаем, почему вы не хотели, чтобы эта истина дошла до нас.

Сухой, горький смешок был ему ответом.

— Ваше Высочество, мы не хотим, чтобы это вообще было правдой. Ведь я мужеложец, марней. Если бы я не ушел в отставку по собственному желанию, сомневаюсь, что мне позволили бы остаться. Архипрелат великодушный человек, но многие из старших жрецов разделяют взгляды жреца из Авео. Я не виню их.

Майя и сам не знал, как он относится к марнеям. Он никогда их не встречал и ничего не слышал о них, за исключением отзывов Сетериса, по большей части нелестных. Волей-неволей ему пришлось воспользоваться старым трюком: отложить проблему в сторону, чтобы подумать о ней потом. Сейчас же ему было достаточно знать, что Тара Селехар не причинил вреда никому, кроме себя самого. Он был честным и добросовестным Свидетелем мертвых, и именно в этом качестве необходим Императору.

— Мы не можем сейчас принять вас в наш Дом, — сказал Майя. — Но ваша услуга может повлиять на наше окончательное решение. Если вы хотите того, мы можем поговорить с Сору Жасани.

— Ваше Высочество. Мы боимся, что этот разговор не принесет пользы никому из нас. Мы находимся в зависимости от вдовствующей Императрицы и, учитывая наше печальное прошлое, не имеем права просить вас о вмешательстве. Мы не должны были лгать.

Признание, одинаково болезненное и для мужчины и для мальчика на пятнадцать лет его моложе.

— Поскольку вы признаете, что согрешили против нас, мы прощаем вашу вину, — осторожно сказал Майя. — Мы оставляем за вами право самостоятельно объясниться с вдовствующей Императрицей.

— Ваше Высочество, — прошептал Селехар. Он снова пал ниц, а когда поднялся, добавил. — Мы благодарны и просим считать нас самым верным вашим слугой.

Он ушел, высоко подняв голову, и Майя подумал, что ему, возможно, стало немного легче.

 

Глава 20

Предложение Гильдии часовщиков Чжао

Честно говоря, Майя не сожалел, что опоздал к Коражасу. Даже с помощью лорда Беренара — а Беренар был учителем намного лучше и терпеливее, чем Сетерис — Майе часто казалось, что он пытается перегородить Истандаарту горсткой камней. Он был в общих чертах знаком с историей Этувераца, но его знания не носили систематического характера и вряд ли были достаточны для пятисотлетнего опыта политических решений предыдущих Императоров, следовать которым учил его Беренар. Даже учитывая прогресс последних недель обучения, он все еще не был способен вникнуть и в половину дебатов Коражаса, а задавать вопросы становилось все труднее: Майе казалось, что тем самым он словно обвиняет Беренара в своем невежестве; кроме того, приобретенное знание о взаимосвязанных обязанностях Свидетелей помогло ему понять, насколько ценно их время и какой недопустимой расточительностью будет тратить его на объяснения фактов, и без того известных всем в комнате. Всем, кроме самого Майи.

Он перестал спрашивать.

Он стыдился и одновременно сердился на себя, но угроза нового унижения маячила перед ним, как острие меча, и он не мог заставить себя упасть на него. Он должен был доверять, и он заставил себя доверять; в конце концов, Цевет обязательно скажет ему, если что-то пойдет не так.

Посреди дебатов Свидетеля по иностранным делами и Свидетеля Парламента по вопросу северных границ Майе доставили записку. Он сразу узнал бумагу с вензелем Наревиса и его печать и испытал приятное, но виноватое чувство непослушания от того, что отвлекается от государственных дел ради личных.

Это было приглашение на частный ужин с танцами, где собственной рукой Наревиса было добавлено несколько строк:

«Мы знаем, что танцы не развлекают Ваше Высочество, и потому взяли на себя заботу пригласить Мин Вечин для приятной беседы. Она утверждает, что больше всего жаждет увидеть вас снова».

Покраснев, отчасти от смущения, отчасти от восторга, Майя накарябал внизу записки: «Мы будем рады принять участие в ваших развлечениях», и передал бумагу курьеру.

После того, как заседание Коражаса было закрыто, а проблема с северной границей так и осталась нерешенной, Майя поспешил в Алсетмерет, чтобы сменить придворные одежды на что-нибудь более неформальное и соответствующее атмосфере дружеской встречи.

Он успел только подойти к большой решетке Алсетмерета, когда Бешелар ускорил шаг, чтобы догнать его, и сказал:

— Ваше Высочество, вы должны предупредить Осмера Чавара не посылать вам сообщения во время сессии Коражаса. Это не хорошо ни для вас, ни для него.

— Неужели? — Майя остановился и повернулся к нему лицом. — А кто вы такой, лейтенант Бешелар, чтобы указывать мне, как я должен вести себя со своими друзьями?

— Разве Осмер Чавар ваш друг, Ваше Высочество? Мы сами так не сказали бы. И вы должны понимать, что фаворитизм в отношении сына лорда-канцлера…

— Это ничего не значит! Наревис не указывает, что нам следует делать, и не просит ни о каких одолжениях. Мы понимаем, лейтенант, что не соответствуем вашим представлениям об императорском достоинстве, но позвольте заверить, что мы не совсем глупы.

Бешелар отступил на шаг:

— Ваше Высочество, мы не хотели обидеть вас.

— Мы знаем, что именно вы хотели.

И, не дав Бешелару возможности заговорить вновь, Майя направился к своим покоям и ожидавшим его там эдочареям. Он не повернул головы, чтобы узнать, что думает Кала по поводу его безобразной вспышки гнева. Он даже испытал по-детски мстительную радость, когда заметил, что смена нохэчареев завершилась как раз во время компетентного обсуждения Авриса и Эши достоинств янтаря против перегородчатой эмали. Когда Майя вышел из спальни, у порога его ждали Дажис и Телимеж.

* * *

А у Наревиса его ждало привычное общество. Майя был сносно знаком если не со всеми, то с большей частью гостей, и не был оставлен на произвол судьбы во время обязательного разговора за столом. Светская беседа все еще не давалась ему, и он подозревал, что его соседи по столу находили его то ли скучным, то ли смешным. Тем не менее, он не опозорился. Когда же середина комнаты была освобождена для танцев, к Майе подошла Мин Вечин и после первоначального обмена любезностями спросила:

— Ваше Высочество, почему вы не танцуете?

Его щеки сразу потеплели.

— Мы не знаем, как это делается.

— Нет? Воистину ваш опекун был ужасно строг.

Майя попытался представить Сетериса на уроке танцев и ответил, может быть, слишком быстро:

— В любом случае, мне не с кем было танцевать.

Красивые брови Мин Вечин сошлись на переносице.

— Это звучит так, словно вам вообще не были дозволены никакие удовольствия.

Он посмотрел на свои руки. Уродливые суставы пальцев наполовину скрыты серебряными кольцами с аметистами, благодаря стараниям Эши ногти отросли достаточно для полноценного маникюра; эти длинные узкие кисти уже не были похожи на его прежние руки.

— Ваше Высочество, — сказала Мин Вечин, — мы приносим свои извинения. Мы не хотели расстроить вас.

Она уже была готова опуститься на колени, и потому он быстро проговорил:

— Вы не сделали ничего плохого. Просто… мы были поражены вашей проницательностью. — И когда, удивленная, она встретила его взгляд, он сумел ответить ей улыбкой, хотя и довольно кривой. — Осмер Чавар сказал, что вы хотели поговорить с нами по личному делу.

Она отмахнулась изящным, порхающим жестом.

— Это сущие пустяки, Ваше Высочество.

Обычно он не повторял свои вопросы дважды, но сейчас торопился поскорее похоронить тему о жалком детстве Императора.

— Пожалуйста. Что мы можем сделать для вас?

— Это не для нас, Ваше Высочество, — ответила она, и Майя почувствал острую боль разочарования. — Но у нас есть любимая сестра, которая просит вашей аудиенции. Она ученица Гильдии часовщиков Чжао. Они предоставили предложение о мосте.

— Через Истандаарту? Да, мы помним.

— В Коражасе не хотят их выслушать, но Авро говорит, что конструкция будет работать, и что это очень важно не только для часовщиков. — Она выглядела оживленной, как никогда раньше, и он подумал, что же вызвало этот всплеск волнения, мост или сестра? — Они знают, что не смогут получить официальную аудиенцию без одобрения Коражаса, но мы подумали, вдруг вы просто сможете увидеться с нашей сестрой в частном порядке сегодня вечером?

— Сегодня? — Переспросил Майя, скорее испуганный, чем недовольный.

— Когда еще у Вашего Высочества будет вечер без особых обязательств?

Действительно, это был неопровержимый довод.

Майя замолчал и попытался внимательно рассмотреть ситуацию. Хотя ему и не понравилось, как Мин Вечин воспользовалась его симпатией, он напомнил себе, что не кто иной, как он сам подтолкнул ее к этому разговору. Так что в том, что реальная услуга не соответствовала воображаемой, обвинять было некого; сам напросился, как говаривал Сетерис. И, отложив в сторону все прочие резоны, следовало признать, что эта встреча была для него такой же хорошей возможностью, как и для сестры Мин Вечин. Майе было интересно побольше разузнать о предлагаемом мосте, но среди его доверенных лиц не было ни одного, кто разбирался в механике лучше него самого.

— Очень хорошо, — сказал он, и сделал вид, что не почувствовал нового прилива горячей крови, когда она благодарно улыбнулась ему. — Сейчас?

— Если Ваше Высочество не возражает, — сказала она, словно подхватывая его идею.

Майя поманил своих нохэчареев и последовал за ней сначала к Наревису, чтобы проститься, а затем к дверям комнаты. Майя был достаточно осторожен, чтобы встретиться с Наревисом глазами не больше, чем на секунду, и постарался не думать о слухах, которые распространятся по Унтеленейсу уже к полуночи. Слухах, в которых не будет ни капли правды.

Изящная и уверенная, как лебедь, Мин Вечин скользила перед ним по широким коридорам дворца. Наконец она остановилась у дверей одного из приемных кабинетов. Майя никогда не был здесь прежде, разве что в те дни, когда хоронили его мать? Он не мог вспомнить достаточно ясно, но эта комната пугала его своей враждебной строгостью и чистотой, а также обнаженной, без малейшего украшения, изящной аркой окна. Здесь было так же холодно, как в детстве.

При виде входящих сестра Мин Вечин вскочила на ноги, и Майя заметил на ее лице удивление. Она явно не ожидала, что Императором окажется худой мальчик-гоблин, стоящий за спиной ее сестры. Она поклонилась — совсем не изящно — и он также заметил, как она пнула в лодыжку сидящего рядом с ней мужчину. Его поклон был неуклюж из-за охапки бумажных рулонов, которые он крепко прижимал к своей узкой груди, и Майя подумал, что этот странный человек не собирался никого оскорбить, просто, даже выпрямившись, все еще продолжал задумчиво щуриться, словно не мог оторваться от своих размышлений.

Мин Вечин представила присутствующих. Ее сестру звали Меррем Халежан, мужчина, Мер Халеж был не мужем, а старшим братом ее мужа. Он так же являлся членом Гильдии часовщиков, в гораздо более высоком ранге, чем Меррем Халежан, и хотя он не собирался выпячивать свои заслуги, Майя догадался, что идея моста принадлежала, в основном, ему. Конечно, он мог гораздо лучше, чем Свидетель Парламента, разъяснить как схему преодоления Истандаарты, так и гидравлическую систему, которая позволит не нарушать график судоходства, и ни один из заданных Майей вопросов не поставил его в тупик. Напротив, каждый новый вопрос приводил его во все больший восторг, и через несколько минут Майя обнаружил, что вот уже они втроем ползают на коленях по полу среди чертежей водяных колес, а Мер Халеж чертит новые схемы на обратной стороне своих планов. Случайно оглянувшись, Майя заметил, что Дажис с Телимежем пребывают в шоке, но не обладая уверенностью Бешелара, ни один из них не решился протестовать вслух. Меррем Халежан, стоя на коленях рядом со своим деверем, давала подробные разъяснения касательно движения судов, она заверила Майю, что баржи из Эзхо смогут пройти к Карадо даже в разгар строительных работ. Она также показала на карте, где именно Гильдия предлагает строить мост и обосновала выбор места. Майя про себя одобрил это решение, и с огорчением подумал, что в механике Меррем Халежан разбирается гораздо лучше, чем в политической ситуации.

Мин Вечин не участвовала в разговоре, она устроилась у стены на одной из мягких скамеечек и наблюдала. Майя подумал, что она, возможно, скучает, но тут же напомнил себе, что все происходящее — ее рук дело. А если это не так, если этот вечер сблизит их, и она, может быть, захочет… сделать то, о чем он имел лишь смутное представление. В Эдономее Сетерис беспокоился лишь о том, чтобы Майю не угораздило стать отцом какого-нибудь бастарда, а больше спросить было не у кого.

Сейчас это невозможно, сказал он себе, вздрогнув от мысли о подобном разговоре с Цеветом или Калой. Или с Бешеларом. Возможно, следовало попросить Цевета подыскать ему в жены какую-нибудь вдову, так хотя бы один их новобрачных будет знать, что им следует делать в первую брачную ночь.

Эта идея напугала его еще больше, и Майя резко тряхнул головой, понимая, что личные заботы увели его слишком далеко от строительства моста.

— Мы просим прощения, — обратился он к Меру Халежу и Меррем Халежан. — Мы очень устали и должны обдумать все, что узнали от вас.

— Конечно, Ваше Высочество, — сказал Мер Халеж. — Мы слишком увлеклись. Мы не хотели утомить вас.

— Мы находим наш разговор очень интересным, — прервал его Майя, он не хотел, чтобы Мер Халеж извинялся за такие вещи, как гений и страсть. — Но вы понимаете, что мы не можем принять решение единолично? Что любое наше решение должно быть согласовано с Коражасом?

— О, да, Ваше Высочество, — заверила его Меррем Халежан, и они поднялись с пола. — Мы хотели лишь убедиться, что наше дело будет действительно рассмотрено Коражасом, а не просто… Недао, как это называется?

— Veklevezhek, — подала голос Мин Вечин. — Это гоблинское слово, так говорят о докторах, которые спорят друг с другом, пока их пациент не умрет.

— Именно этого мы и хотим избежать, — сказала Меррем Халежан. — Нам известно, что Коражас часто практикует veklevezhek, когда Свидетели не могут договориться или вообще не хотят решать проблему.

— Да, мы уже заметили, — согласился Майя, вспоминая, как Свидетель Справедливости кричал на Свидетеля Парламента. — Но мы не можем ничего гарантировать.

— Нет, — сказал Мер Халеж, — но вы выслушали нас, и мы благодарны вам за это.

Они с Меррем Халежан поклонились, а Мин Вечин опустилась к ногам Майи в безупречном реверансе. Поднявшись, она шепнула:

— Если Ваше Высочество желает, мы могли бы вернуться в Алсетмерет вместе с вами.

Майя запнулся, словно механизм, в чье щедро насыщенное маслом нутро швырнули горсть песка. Он понимал, что именно она имела в виду, понимал, что его подталкивают к сделке, которую он сам со своими глупыми романтическими мечтами никогда не решился бы предложить. Но Мин Вечин заговорила об этом сама.

Она предлагала, но Майя не имел ни малейшего понятия, как принять ее дар. Он внутренне съежился от ощущения собственной неуклюжести и подумал, что никогда не сможет пройти через это, что будет гораздо менее унизительно просто отвергнуть ее сейчас.

Молчание затягивалось и могло стать невыносимым, но он успел выдавить из себя:

— Нет, спасибо.

Кажется, его голос прозвучал достаточно любезно и безразлично. Кончики ее ушей дрогнули от удивления и, возможно, от стыда.

— Ваше Высочество? Вы не… не желаете?

— Нет, — ответил Майя. — Спасибо, Мин Вечин.

Он отвернулся от нее, надеясь, что выглядит уверенным, а не раздраженным. Затем передал Телимежу охапку чертежей и вернулся в Алсетмерет спать в гордом одиночестве. Если, конечно, не считать тех, кто охранял его сон.

 

Глава 21

Мер Селехар отправляется на север

Утро следующего дня Майя провел в дурном настроении, всячески пытаясь прогнать из головы неприятные мысли и сосредоточиться на делах. За завтраком, который он гонял по тарелке и почти не ел, эти мысли настолько испортили ему аппетит, что он собрал все свое мужество и сказал:

— Цевет, у нашего отца были друзья?

Чашка Цевета звякнула о блюдце, когда он опустил ее.

— Друзья, Ваше Высочество?

Майя решил не откладывать разговор до обеда, когда Дажис и Телимеж должны были закончить свое дежурство. Он не мог поднять этот вопрос в присутствии Калы и Бешелара, потому что они сразу же догадались бы о причине его интереса.

— Наверное, вы уже слышали это слово раньше, — сказал Майя, невольно копируя интонацию Сетериса.

Он вздрогнул от отвращения к себе, но Цевет уже ответил:

— Просим извинить нас, Ваше Высочество. Мы не ожидали подобного вопроса. — Он откашлялся. — Император Варенечибел не стремился к тесным отношениям вне круга семьи, и потому мы не можем припомнить никого, кто соответствовал бы этому определению. Возможно, до его вступления на престол?

Цевет хмурился, явно сбитый с толку, но желая помочь.

— Нет, именно когда он стал Императором. Спасибо.

— Неожиданный вопрос, Ваше Высочество, — повторил Цевет, по-прежнему глядя на него с некоторым беспокойством, и Майя через силу выдавил из себя улыбку.

— Это было простое любопытство. Безосновательное, можно считать.

— Император Варевесена, ваш дед, имел много друзей, — продолжал Цевет. — На самом деле, он был известен своей добротой и щедростью к окружающим.

Чего не скажешь о его подданных, мысленно закончил Майя. Сетерис любил поговорить о Варевесене. Однако, ему не хотелось так грубо обрывать Цевета, и потому он испытал трусливую радость, когда их отвлекли.

Отвлекающим фактором оказался мальчик в ливрее Драхада, Майя сразу узнал его: посланец Сору Жасани, которого Майя так смутил в свой первый день при дворе. Он выглядел все таким же несчастным и опустился на колени, словно собирался таким образом пройти через половину комнаты.

И он принес письмо.

Майя не стал испускать душераздирающих вздохов, но сказал вежливо, как только мог:

— У вас письмо для меня?

— Да, Ваше Высочество. — Мальчик встал и протянул его Майе, предусмотрительно не поднимая глаз выше столешницы. — Сору, именуемая Жасани, просит немедленного ответа.

Майя оценил импровизированное дополнение к титулу, хотя сомневался, чтобы Сору хоть в малейшей степени одобрила бы его. Он распечатал письмо и пробежал глазами его содержание, причем ему даже не пришлось изображать изумление, когда он спросил:

— Мы ничего не понимаем. Что именно случилось в доме Сору Жасани?

— Ваше Высочество, — мальчик сглотнул комок в горле. — Мер Селехар исчез, и Жасани говорит, что это ваших рук дело.

— Мер Селехар исчез? Каким образом? Надеюсь, Сору Жасани не подозревает нас в его убийстве?

Майя уже был на грани отчаяния: почему этот мальчик неизменно пробуждает в нем Сетериса?

— Н-нет, Ваше Высочество. Он вызвал Нераиса, чтобы помочь упаковать багаж, и сказал ему, что собирается в Че-Атамар. Он не смог спросить разрешения Жасани перед отъездом, потому что…

Так-так, холодно подумал Майя, фактической причиной гнева Сору стало не то, что ее родственник исчез без следа, а то, что он посмел исчезнуть без ее позволения. Впрочем, сам он был больше заинтересован в другой части головоломки.

— Че-Атамар? А почему он… — Но мальчик вряд ли знал о причинах этого бегства, а Майя прочно усвоил, что Императору не подобает задавать риторические вопросы.

— Цевет, не могли бы вы проверить нашу корреспонденцию, пожалуйста? Хотя Мер Селехар не информировал Жасани, но он мог прислать нам письмо пневмопочтой.

Цевет пробормотал:

— Ваше Высочество, — и выскользнул из комнаты, оставив Майю наедине с взволнованным и несчастным мальчиком.

Так тебе и надо, сказал он себе насмешливо. Ты рад был его приходу. Впрочем, в данной ситуации Майя мог сделать только одно:

— Как вас зовут?

— Меня… то есть наше имя, Ваше Высочество?

«Всех остальных в комнате мы знаем». Именно так ответил бы Сетерис, но Майя успел прикусить свой ядовитый язык.

— Да, пожалуйста.

— О! — Мальчик с видимым усилием взял себя в руки. — Кора, Ваше Высочество. Кора Драхар.

— Значит, мы родственники? — Спросил Майя и лицо Коры вспыхнуло тревожным алым цветом.

— Очень дальние, Ваше Высочество.

— Да?

Быстрый взгляд бледно-голубых, не серых, как у всех Драхада, глаз.

— Наш пра-пра-дедушка был младшим сыном Эдревечелара Шестнадцатого.

Что делало их двоюродными братьями в третьей степени по линии Драхада; Кора был ему более близким родственником, чем Сетерис — тоже кузен, но из другого Дома.

— Вы долго служили Сору Жасани?

Подбородок Кору поднялся на два дюйма вверх.

— Мы служили покойному Императору, — заявил он с гордостью отчаяния, как если бы ожидал, что Майя прикажет отрубить ему голову прямо здесь и сейчас. — Но он был… он был недоволен нами, когда отправился в Амало, и приказал нам остаться с Императрицей. Мы бы с радостью умерли вместе с ним.

Вот еще один человек, который горюет по Варенечибелу сильнее, чем Майя мог ожидать. Он немного поколебался, понимая, что его следующий вопрос может быть неверно истолкован, но спросить было нужно:

— Вы довольны службой у Сору Жасани?

Новая вспышка бледно-голубых глаз, но, кажется, Кору сообразил, что Майя не пытается претендовать на его персону.

— Нам достаточно хорошо, Ваше Высочество, благодарим вас за вопрос. Это только до весеннего равноденствия, потому что мы приняты учеником в Атмазар.

— Хорошо, — сказал Майя с довольно искренним одобрением.

Возможно, у Коры и были какие-то причины для недовольства, но делиться ими с Императором он явно не собирался. Зато теперь мальчик позволил себе улыбнуться, но тут вернулся Цевет с узким длинным конвертом, используемым для пневматической почты.

— Операторы сообщили нам, Ваше Высочество, что оно доставлено в Алсетмерет со станции вдовствующей Императрицы сегодня утром.

Майя взял конверт.

— Мы узнаем почерк Мера Селехара.

Он сломал печать, извлек тонкий лист бумаги и прочитал его гораздо внимательнее, чем послание Сору.

Письмо явно было написано в большой спешке и в смятении духа:

«Ваше Высочество,

Тара Селехар

Нам явился путеводный луч Ули, который указал искать ответы не в Сето, а в Амало. Мы отправляемся туда на дирижабле до Че-Атамар меньше чем через час».

С уважением, послушный вам

— Понятия Мера Селехара о послушании весьма оригинальны, — криво усмехнувшись, заметил Майя.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет, — мы понимаем, что это очень важно и ни в коем случае не хотим вас торопить, но…

Предупреждающая нотка в его голосе заставила Майю взглянуть на часы.

— Милосердные богини, время! Кора, мы не сможем сейчас написать Жасани. Не передадите ли ей, что… ох.

Его тревога была невыдуманной, но она адресовалась не столько Коре, сколько Цевету как извинение и знак доверия.

— Ваше Высочество, мы могли бы передать ей, что Мер Селехар написал вам и выразил сожаление, что покидает двор, не поговорив с Жасани, потому что не хотел будить ее. Всем слугам Жасани известно, что она не встает до полудня. Без крайней необходимости, конечно.

— Кажется, он был в ужасной спешке, — с надеждой предположил Майя.

— Нераис тоже так сказал.

— И он упомянул, что видел во сне Ули, так что действительно не мог ждать.

— Ни в коем случае, Ваше Высочество, — с голосе Коры звучал благоговейный ужас.

— Вы согласны?

На этот раз улыбка Коры осветила все его лицо.

— Ваше Высочество, мы бы ни за что не обманули Сору Жасани, если бы это грозило ей вредом. Но это никому не повредит. И, может быть, она не будет слишком сердиться на Мера Селехара, когда он вернется.

— Спасибо, Кора, — сказал Майя.

Кора поклонился, и, наконец, в его движениях появилась свобода, которую Майя не часто замечал у своих придворных.

— Мы рады служить вам, Ваше Высочество, — ответил он, и Майя подумал, что, возможно, так оно и было на самом деле.

 

Глава 22

Мост через Упажеру

Майя собирался обсудить дело о мосте часовщиков с Цеветом, но так случилось, что Цевет заговорил о нем первым. В саду он подошел к Майе и без предисловий спросил:

— Ваше Высочество, в Черепаховой гостиной лежат документы, касающиеся моста, предложенного Гильдией часовщиков Чжао, но мы не помним, что получали их. Вы не знаете, как они туда попали?

Было забавно вновь почувствовать себя нашкодившим ребенком, хотя, конечно, Цевет не собирался его наказывать. Майя расправил плечи, попытался изгнать с лица виноватое выражение и сказал:

— Их передал нам член гильдии Мер Халеж.

— Когда? — В голосе Цевета не слышалось гнева, только искреннее изумление.

Я не сделал ничего плохого, твердо сказал себе Майя.

— Вечером, во время последнего ужина у Наревиса. Мы как раз собирались поговорить с вами об этом.

Но Цевет не позволил себя отвлечь.

— Как же часовщики смогли получить приглашение к Осмеру Чавару?

— Они его не получали. Сестра Мин Вечин состоит в гильдии ученицей и является родственницей Мера Халежа.

— И Мин Вечин провела их в покои Чаваров?

— Нет, — Майя чувствовал себя все более и более виноватым, хотя был уверен, что не совершил ничего дурного. — Мы сами пришли на встречу с ними. Для этого было достаточно уместно использовать одну из общественных приемных.

Похоже, Цевет не ожидал услышать ничего подобного, он смотрел на Майю с нескрываемым ужасом.

— Вы сами пошли, чтобы встретиться с ними? Вас назовут сумасшедшим!

Майя отступил на шаг, но в ту же секунду Цевет принялся извиняться, почти в отчаянии; он пал ниц прямо на землю, прежде чем Майя успел его остановить.

— Пожалуйста, встаньте, — сказал Майя. — Пожалуйста. Вы не сделали ничего плохого.

Красный от смущения и расстройства Цевет поднялся на ноги.

— Ваше Высочество очень добры, но мы не должны были повышать голос в вашем присутствии. Вы будете совершенно правы, освободив нас от должности.

— Теперь вы сходите с ума. Мы не собираемся делать ничего подобного. И мы сожалеем, что так расстроили вас, но действительно считали необходимым это сделать.

— Ваше Высочество… — Цевет остановился и попытался перевести дух. — Ваше Высочество, мы не сомневаемся в вашей доброй воле и заботе о государственных делах, но есть важные причины для соблюдения дистанции между Императором и его поданными. И сокращение этой дистанции не принесет добра ни вам, ни вашим подданным.

— Мы это знаем, — возразил Майя по-прежнему упрямо, — но Коражас отказался выслушать их, так что у них не было возможности даже обратиться за официальной аудиенцией. Каким еще способом мы смогли бы получить нужную нам информацию в обход Коражаса?

Цевета совершенно не беспокоили сомнения Майи в мудрости и непогрешимости Коражаса.

— Ваше Высочество, для этого существуют секретари.

— Да, но нам не нравится зависеть от мнения других людей. Мы хотим сами решать, что нам следует знать, а что нет. — Он поднял руку, чтобы предупредить новый протест Цевета. — Да, мы осознаем, что Коражас необходим для управления страной. Но эта идея с мостом, хотя и чрезвычайно спорная, настолько важна, что мы совершили бы преступную небрежность, не воспользовавшись такой возможностью.

— Вы должны пообещать не делать этого снова, — умоляющим голосом произнес Цевет.

— Мы не можем обещать этого.

— По крайней мере, Ваше Высочество, пожалуйста, пообещайте, что вы сразу обратитесь к нам. Дайте нам возможность выполнить нашу работу.

Такое предложение казалось вполне разумным.

— Да, — согласился Майя. — Мы обещаем.

— Спасибо, — поклонился Цевет. — Ваше Высочество, через десять минут у вас слушание в арбитражном суде.

Он еще раз поклонился и быстро пошел обратно в Алсетмерет, оставив Майю в одиночестве поправлять свои несколько помятые доспехи Эдрехазивара VII.

* * *

До крайности утомительный спор в суде касался вопросов арендной платы, прав на воду и прилегающие к реке земли между городом Неложо, Благородным Домом Дорада и князем Че-Четор. Участие в деле последнего и являлось причиной обращение в императорский арбитраж. Представители всех трех сторон были вооружены подробными картами и историями взаимного противостояния. Самое же неприятное заключалось в том, что Майя, находя довольно много примеров совпадения показаний у двух истцов, не обнаружил ни одного, когда сходились бы мнения всех трех сторон. И что еще хуже, эти мелкие разногласия накапливались в течении столь долгого времени, что успели перерасти в нешуточную вражду. Дошло до того, что Свидетель города Неложо и представитель Дорада не желали смотреть друг на друга вообще, каждый из них предпочитал произносить свои речи в пространство перед собственным носом, а представитель князя держался так, словно все это дело было затеяно с единственной целью оскорбить его благородного господина и приходил в ярость от любого замечания, как только одна из противных сторон позволяла себе открыть рот. К тому времени, когда высказался Свидетель каждого из истцов, и история судебного разбирательства была обобщена, Майя мучился от страшной головной боли и ничего не желал так сильно, как приказать им перестать тратить его время, свое собственное время, время бесчисленных секретарей и судей и уладить, наконец, эту мелкую перебранку, как подобает взрослым людям.

Он промолчал, сдержав свое желание, и внимательно оглядел спорящих между собой Свидетелей Справедливости — один представлял речное хозяйство, другой заповедник. Оба они явно находились в чине младших Свидетелей и оба выглядели измученными и отчаявшимися. Если бы представители города и поместья не были так предвзяты, они, возможно, лучше бы справились с делом, чем эти двое.

Майя потребовал себе новую карту, без единой пометки, кроме комментариев картографа. Свидетель Неложа и представители Че-Четора и Дорада притихли и широко распахнули глаза; он не мог сказать, испытывают ли они трепет или возмущение. Младшие Свидетели выглядели менее настороженными. На чистой карте без пунктирных линий, заштрихованных областей и стрелок ситуация выглядела более ясной.

— Это приток Сеторы…

— Упажера, Ваше Высочество, — подсказал Свидетель.

Майя кивнул. В то время как все большие реки Этувераца — Сетора, Эвресанта, Атамара, Тетара и Истандаарта — являлись собственностью Короны, их притоки считались имуществом князей. В данной ситуации этот аспект эльфийского права способствовал углублению проблемы, потому что русло Упажеры пролегало частично по спорным территориям. Дом Дорада просил Императора предоставить им в собственность некий участок реки вместе с прилегающими землями. Это было наиболее простым из всех возможных решений, но Майя подумал, что не следует потакать неприличной жадности и стяжательству Благородного Дома, так как было совершенно очевидно, что значительная часть спорных земель на самом деле изначально принадлежала городу Неложо.

С другой стороны, было не менее очевидно, что Неложо незаконно использовал для выпаса земли Дорада, не предоставив Благородному Дому достаточной компенсации. И обе стороны браконьерствовали в заповеднике Веремнет и водах Упажеры, как у себя на кухне. Представитель Че-Четора с красноречивым негодованием высказался на тему водяных колес, рыбных ферм и плавучих мостов, которые были стыдливо не указаны на карте Свидетеля Неложа, и Свидетель Упажеры закивал с согласным и горестным видом.

А в-третьих, Майе вообще не нравился порядок ведения дел в Че-Четоре. Ему было понятно, что в какой-то момент несколько княжеских чиновников были подкуплены, чтобы осуществить подмену официальных документов и закрывать глаза на поведение Неложо или Дорада.

Майя ущипнул себя за нос и печально уставился в карту. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что любое его решение сможет удовлетворить максимум две стороны. Третий участник спора неизбежно пострадает. Он проследил пальцем течение Упажеры, и его внезапно осенило: если нужно оставить неудовлетворенным по крайней мере одного спорщика в ситуации, где виноваты все трое, единственно верным решением будет оставить недовольными всех.

Если не пытаться жонглировать тремя наборами противоречивых требований, то решение придет легко.

Он расправил плечи и произнес:

— Мы отвергаем все предъявленные претензии.

Группа у подножия помоста отозвалась хором визгливых протестов. Он подождал, пока голоса стихнут, и продолжал, словно ничего не произошло:

— Веремнет и Упажера принадлежат князю Че-Четор, как и было испокон веков.

Младшие Свидетели благодарно поклонились.

— С другой стороны, нет никаких доказательств, что Че-Четор имеет иные претензии к остальным сторонам в то время, как требования Дорада и Неложо так запутались между собой, что мы не видим смысла в их дальнейшем рассмотрении. Мы очень недовольны, что нашлись люди, желающие использовать этот конфликт для личного обогащения. — Он окинул холодным взглядом представителей всех трех сторон. — Все спорные земли к западу от Упажеры мы считаем собственностью города Неложо. Земли на восточном берегу принадлежат Дому Дорада. Мы повелеваем, чтобы город Неложо и Дом Дорада заключили справедливое и приемлемое для обеих сторон соглашение об использовании пастбищ, и князь Че-Четор засвидетельствовал их письменный договор не позднее последнего дня зимы. Мы также повелеваем, чтобы Дом Дорада и Неложо образовали совместный отряд милиции, который будет защищать Веремнет от браконьеров и бандитов, которые, по всей видимости, обосновались там. И, наконец, мы повелеваем, чтобы Дом Дорада и город Неложо, неся совместные расходы, построили каменный мост через Упажеру. Плата за переход моста не должна передаваться князю; половина ее пойдет на содержание моста, вторая на помощь бедным города Неложо. Государственный инспектор проверит исполнение нашего решения не позднее середины лета.

Майя сделал паузу и, приподняв бровь, посмотрел в сторону Свидетелей Веремнета и Упажеры — они в отличие от спорщиков имели право на протест — но с удивлением обнаружил, что никто из них не собирается возражать.

— Отлично. Если любое из этих решение не будет выполнено, или этот вопрос будет вынесен на наше рассмотрение еще раз, все спорные территории, в том числе Веремнет и Упажера, перейдут в собственность Короны. Мы ясно выразились?

Представители, Свидетели, секретари внезапно потеряли всякое желание встретиться с ним взглядом. Он подождал достаточно, чтобы убедиться, нет ли желающих поспорить с ним, а затем с глубоким удовлетворением произнес заключительную формулу:

— Да будет так, как мы повелеваем.

Слово Императора было законом.

Майя не бежал из Мишентелеана вприпрыжку, хотя и очень хотел. Он подождал, пока представители и Свидетели поклонятся и выйдут, затем в дверь просочились секретари истцов; потом он ждал, пока безымянное стадо его собственных секретарей очистит столы, поклонится и удалится за исключением, конечно, Цевета, который подошел к возвышению и сказал:

— Ваше Высочество, вас ждут…

— Нет, — ответил Майя. — на сегодня довольно. Мы возвращаемся в Алсетмерет, где не будем принимать никого, за исключением членов нашей семьи, а лучше вообще никого. У нас мигрень, это вы можете объявить всем, кого побеспокоит наше отсутствие.

Цевет, кажется, кажется собирался возразить, но понял, что Майя не шутит. Он поклонился и сказал:

— Да, Ваше Высочество.

— Спасибо, — благодарно ответил Майя.

Он довольно быстро проследовал через залы Унтеленейса и был рад, что никто не попытался его остановить, потому что не собирался задерживаться даже на секунду. В Алсетмерете, когда за его спиной опустилась большая решетка, он почувствовал, как его покидает часть напряжения и уже был в состоянии не огрызаться на своих эдочареев, пока они освобождали его от парадных одежд и драгоценностей. В пуховой куртке из простеганного шелка и мягких домашних туфлях он спустился в Черепаховую гостиную и внезапно замер от новой мысли: если ты можешь разобраться в споре небольшого городка, мелкого феодала и князя Че-Четор, то сможешь заставить придворных принять твою волю и даже — тебя это не убьет — иметь дело с Коражасом.

Действительно, он ведь не был глуп. Он вспомнил тот внутренний переворот сознания, когда пришел к мысли, что не имеет смысла пытаться угодить всем. И эта смена точки зрения позволила ему за театральностью и напыщенностью манер участников представления разглядеть их глубинные мотивы и побудительные причины. То же самое будет с Коражасом. Их бурная поверхностная деятельность больше не испугает его и не скроет того, что ему действительно следует видеть.

Может быть, я действительно смогу сделать это, подумал он, и спал в ту ночь гораздо спокойнее, чем ожидал.

* * *

Он начал задавать Беренару вопросы иного рода, что позволило ему лучше разбираться в хитросплетениях аргументов Коражаса. Свидетель Справедливости, старейший из семерых, сварливый и упрямый, рефлекторно не соглашался с любым предложением Свидетеля Парламента, но был глубоко предан Свидетелю по иностранным делам и не позволял в его адрес ни одного критического замечания. Свидетель епархии поддерживал Чавара чаще, чем лорд Бромар, Свидетель по иностранным делам; Майя догадывался, что тот разделяет политику Чавара по принципиальным соображениям, а не из жажды власти. Свидетель Атмазара редко выступал в Совете и еще реже вставал на чью-либо сторону, он часто выглядел так, словно говорит, не задумываясь, но ни разу не угодил ни в одну из ловушек, расставленных для него Свидетелем Университетов и Свидетелем епархии.

Лорд Истанар, Свидетель Университетов был дружен со Свидетелем Справедливости, и можно было не сомневаться, что он будет следовать примеру лорда Пашавара в любой ситуации, не предусмотренной уставом или письменными инструкциями. Майе казалось, что из них всех, он наиболее строго ограничивался рамками своих официальных полномочий, в течение десятилетий не имея собственного мнения, и, лишившись статуса Свидетеля Коражаса, не имел бы влияния даже в Университете Сето. Такая позиция часто приводила его к оппозиции ревнивому Беренару, который, будучи Свидетелем Казначейства, находился всего на ступень ниже лорда-канцлера. Беренар, который регулярно являлся в Алсетмерет, чтобы обучать Императора политической истории, ясно давал понять, что его действия ни в коей мере не являются подхалимством. Он не ждал взамен никаких привилегий и, не колеблясь, высказывал свое несогласие Императору и при личном общении и в Вервентелиане. Но он никогда не обижался, когда мнение Майи не совпадало с его собственным. Майя был уверен, что из всего Коражаса один лишь Беренар способен выйти за пределы собственных интересов и риторики, которые заполняли Вервентелиан, словно густой туман. Он также думал, что не случайно лорд Беренар так часто поддерживал лорда Дешехара, Свидетеля Парламента.

Дешехар, который мог проводить свою политику только до тех пор, пока располагал местом в Парламенте, был в Коражасе аутсайдером; он чаще прочих становился носителем новых идей и непопулярных мнений, и Майя все больше опасался прихода того дня, когда Свидетель Парламента решит, что слишком долго мирился с косностью Коражаса, и подаст в отставку. Трудно было представить, что его заместитель сможет исполнять свою неблагодарную роль с таким же энтузиазмом. Впрочем, судя по всему, лорд Дешехар наслаждался борьбой с лордом Пашаваром и лордом Бромаром, потому что никогда не выглядел обескураженным после очередного поражения. Его одного не пришлось бы уговаривать на публичное слушание предложения, внесенного Гильдией часовщиков Чжао. Напротив, он был готов был обеспечить безоговорочную поддержку идее моста. Беренар тоже не возражал бы, прикинул про себя Майя и подумал, что смог бы так же заручиться поддержкой Свидетеля Атмазара, хотя никогда нельзя было угадать наперед, что у него на уме. Свидетель епархии выступит против, потому что против будет Чавар, и с этим Майя уже ничего не мог поделать. Лорд Бромар тоже будет возражать, но Майя рассчитывал, что он может и передумать, если достаточное количество голосов одобрит слушание. В конце концов, от него потребуется только сидеть и слушать. Свидетель Университетов последует за лордом Пашаваром, хотя его можно будет сбить с толку или хотя бы заставить замолчать воззванием к идеалам просвещения и стремлением к знаниям. Нет, главным препятствием был лорд Пашавар.

Все еще сомневающийся, Майя обратился за советом к Цевету, он не мог спросить Беренара — это было бы слишком похоже на сговор — а больше искать поддержки было не у кого.

— Мы будем рады предоставить вам любую посильную консультацию, — сказал Цевет, и Майя изложил ему всю расстановку сил в Коражасе, начиная с лорда Дашахара и заканчивая лордом Пашаваром.

Цевет слушал внимательно, как всегда, и когда Майя закончил, заявил:

— Мы не видим слабых мест ни в ваших замечаниях, ни в расчетах. Вам действительно следует поколебать лорда Пашавара.

— У вас есть какие-либо предложения?

Цевет скривился.

— Лорд Пашавар очень упрям. Мы бы предложили подождать, пока он умрет, но на это уйдут годы.

Майя весело фыркнул в ответ. Цевет на мгновение улыбнулся, а потом добавил:

— Наша стратегия до сих пор основывалась на его глубокой неприязни к лорду Чавару, но в данном случае она не сработает.

— Нет, если бы этого было достаточно, он уже был бы нашим сторонником.

Цевет колебался.

— Что такое?

— Ну, с его точки зрения, он имеет полное право не одобрять идею моста. Это вызовет слишком много изменений.

— Да, но наши желания не могут предотвратить приход этих изменений, — сказал Майя и с трудом удержался, чтобы добавить: «Если бы это было возможно, наша мать была бы сейчас жива». — Если Истандаарта может быть преодолена, а Мер Халеж в этом уверен, мы считаем, что преимущества перевесят все недостатки.

— Но только не для знати восточных провинций, — задумчиво заметил Цевет.

Он не возражал, просто отметил очевидное. Майе понадобилось несколько секунд, чтобы подобрать слова и высказать то, что он чувствовал на самом деле:

— Из всех наших подданных они меньше всего нуждаются в нашей помощи.

Уши Цевета встрепенулись и удивленно оттопырились.

— Что? Разве мы не должны заботиться о всех наших подданных?

— Нет, конечно.

— Мы просим прощения, Ваше Высочество. Но такие слова необычны для Императора.

— Тогда мы ничего не сможем сделать, — устало сказал Майя.

— Ваше Высочество, мы не это имели в виду.

— Нет, но другие скажут то же самое. Они заявят, что таково дурное влияние моей баризанской матери и будут сожалеть, что у них такой Император. И все же мы должны делать то, что считаем правильным.

— Эдрехазивар Упрямый, вот как они будут звать вас, — голос Цевета внезапно потеплел, и в нем прозвучали нотки чего-то, похожего на любовь.

Он обещал обдумать этот вопрос.

 

Глава 23

Оппозиция двора

Никогда еще Майя не был так близок к открытому бунту, как в день ужина с главой Палаты Крови, самым влиятельным членом Парламента. Ему не просто не хотелось идти — за время своего императорского правления ему неоднократно приходилось выполнять разного рода неприятные обязанности — но в ожидаемой встрече было нечто такое, что делало его почти больным от страха при одной только мысли о предстоящем ужине. Цевет употребил весь свой дар убеждения, чтобы выманить Майю за решетку Алсетмерета, и если бы не нохэчареи, прекрасно знакомые с планировкой дворца, Император бы с радостью сделал вид, что заблудился среди коридоров и принял бы все неприятные последствия, лишь бы сбежать. Но Его Высочество не имел подобной возможности и был обречен на своевременное появление на пороге своего подданного.

Маркиз Лантевел, глава Палаты Крови, оказался высоким и худым мужчиной с такими длинными изящными пальцами рук, каким Майя мог только позавидовать. Глаза его были ярко-синего цвета, и одежда тонко подчеркивала их переменчивую глубину: куртка из голубой парчи, расшитая бисером из лазурита. Его поклон, когда Майя со своими нохэчареями вступил в гостиную родовых покоев Дома Лантевада, был прекрасен и независим одновременно.

— Мы рады наконец встретиться с вами, Ваше Высочество. Не можем не отметить, что вы совсем не похожи на своего отца.

Оскорбление было высказано настолько вежливо, что его можно было счесть за комплимент.

— Верно, — согласился Майя, — мы больше похожи на нашу мать.

Губы Лантевела изогнулись в легкой улыбке, словно он любезно уступал одно очко противнику.

— И, конечно, — продолжал он, спокойно поворачиваясь немного в сторону, — Ваше Высочество знакомы с лордом Пашаваром и капитаном Ортемой, но повольте так же представить нам нашу племянницу Дач'осмин Лантевин, Осмеррем Айлано Пашаван и Меррем Ренеан Ортема.

После вежливых и формальных приветствий Майя попытался рассмотреть женщин, стараясь при этом не выказать охватившей его паники. Он знал, что будут и другие гости, но не ожидал появления Пашавара, которой наводил на него ужас больше, чем весь остальной Коражас вместе взятый.

Жена Пашавара, мрачного вида женщина на целую голову выше своего мужа, явно была настроена выполнить свой долг, несмотря на личные чувства. Дач'осмин Лантевин наградила его сочувственной улыбкой; ей было около сорока лет, невысокая изящная женщина с нефритовыми гребнями в волосах.

Капитан Ортема, которого он ни разу не видел без солнечной маски рыцаря Анмуры, не на шутку смутил его. Конечно, Майя знал, что капитана зовут Верер Ортема. Его семья вела происхождение из далекой восточной провинции Че-Тетар, и в его жилах текла немалая часть гоблинской крови. Правда, его кожа была не такой темной, как у Майи, и имела всего лишь легкий серебристый оттенок, но на плечи спускались черные, как ночь, косы, а глубоко посаженные под густыми бровями глаза сияли таким насыщенным оранжевым цветом, что казались почти красными. Прежде чем занять нынешний пост, он долго сражался против варваров в степях Эвриссеи, и война оставила немало отметин на его лице: косой шрам на лбу, и еще один перечеркивал скулу, заканчиваясь на переносице. Хотя ему было почти шестьдесят, его осанка была горделивой, а движения энергичными и даже грациозными.

Жена была намного моложе его, всего несколькими годами старше самого Майи, и глядя на пышные складки ее розового платья, Майя подумал, что она, возможно, беременна. Она едва достигала плеча Императора, и Майе показалось утешительной мысль, что в гостиной находится хоть один человек, напуганный больше, чем он сам.

Начать общий разговор было долгом несчастного Императора; хотя до сих пор Наревису удавалось довольно ловко обходить это правило, холодный блеск голубых глаз Лантевела показал Майе, что здесь подобной милости ждать не приходится. Как всегда Майя постарался заранее подготовить список вежливых и безобидных вопросов, но теперь все они казались беспомощными, как писк маленькой мышки в комнате, наполненной голодными кошками.

Молчание сгущалось, становясь почти смертельным. В отчаянии Майя огляделся в поисках спасения и увидел на стене не очень большой, выцветший от времени платок. Еще осознав, что делает, он шагнул вперед.

— Мы просим прощения, — сказал он, не в силах отвести взгляд от искусно вышитых листьев и странных круглых цветов, больше напоминающих колеса. — Что это за вещь? Наша мать делала подобные вышивки.

— Это? — с голосе маркиза Лантевела прозвучала странная нота. — Это свадебное покрывало из Чедо периода царствования Сорчев Жас. — И, прежде чем Майя успел задать новый вопрос, добавил: — Некоторые специалисты считают, что оно было изготовлено за сто пятьдесят лет до того, как Эдревенивар Завоеватель переправился через Истандаарту.

Майя шагнул чуть ближе. Покрывало, защищенное тонким стеклом, было потертым и изношенным, цвета, когда-то яркие, как праздник, теперь казались почти неразличимыми, но в его памяти всплыли фиолетовый с оттенком красного, глубокий золотисто-желтый, богатый ультрамарин. Чтобы создать эффект света и тени, Ченело использовала два оттенка зеленого, но теперь невозможно было сказать, знала ли вышивальщица этот секрет много лет назад.

— Сохранились ли у вас работы Императрицы? — Спросил Лантевел у него за плечом.

— Нет, — ответил Майя и заставил себя повернуться лицом с своему гостеприимному хозяину. — Все ее личные вещи были сожжены. Мы думаем, таково было желание нашего отца.

— Он ничего не оставил вам на память? — Удивился Пашавар.

Ин использовал ритуальное слово «улишенатан»: знак мертвого человека.

— Нет, — сказал Майя. — Возможео, он считал, что мы слишком малы и не нуждаемся в воспоминаниях.

Пашавар некрасиво фыркнул и наткнулся на суровый взгляд своей жены.

— Никто из здесь присутствующих не знал покойную супругу вашего отца, — сказала она, — но мы сожалеем о его четвертом браке. Не из-за Императрицы Ченело, потому что никогда не слышали о ней ничего дурного, а просто потому, что он не должен был жениться. Ему следовало сначала должным образом оплакать Императрицу Пажиро.

— Третья Императрица была близкой подругой нашей жены, — объяснил Пашавар.

Капитан Ортема издал сопение, которое, возможно, у другого человека могло означать тяжелый вздох.

— В самом деле, можно дружить с человеком, даже искренне любить его, но не одобрять его поведения. Мы всегда считали, что ваше удаление покойным Императором было неразумно, ибо без всякой необходимости порождало недовольство, и нам известно, что лорд Пашавар неоднократно советовал Императору вернуть вас в столицу.

— Сначала, когда умерла ваша мать, — сказал лорд Пашавар, — затем еще раз, когда вам исполнилось тринадцать, и снова, когда вам уже было шестнадцать лет. Но он не захотел даже выслушать нас.

— Он всегда был очень упрям, — кивнул Лантевел. — Таковы все Драхада.

Эдрехазивар Упрямый, сказал Цевет.

— Мы уверены, — вмешалась Дач'осмин Лантевин, — хотя это может показаться странным, что он ассоциировал вас и вашу мать с Пажиро и ее мертворожденным ребенком. Так что им руководила не мстительность, но горе.

«Проклятый щенок похож на свою мать».

— Это интересная мысль, — вежливо ответил Майя. — Но так как нам не дали возможности узнать нашего отца, мы не можем судить об истинных причинах его поступков.

— Очень вежливый способ выразить свое несогласие, — сказал Лантевел. — Чувство такта — прекрасное качество для Императора. Варенечибелу его не хватало.

— Вам тоже, друг мой, — сказал Пашавар, и все оставшееся до ужина время они с маркизом посвятили рассказам об отце Майи, давая ему некоторое представление о человеке, которого любили Ведеро и Идра.

Но Майя все еще думал о свадебном покрывале, и после того, как на стол подали груши со взбитыми сливками, спросил Лантевела:

— Как к вам попала эта вышивка? И простите, если наш вопрос невежлив, почему вы повесили ее в гостиной?

— Очень интересный вопрос, — воодушевился Лантевел. Он и в самом деле выглядел довольным. — Вашему Высочеству известно, что мы получили ученую степень в университете Ашедро?

— Нет, не известно, — сказал Майя. — Мы считали, что ученые, как правило, остаются в университетах.

— Действительно, — согласился Лантевел, — но наш старший брат в сорок лет стал служителем Чтео.

— О, — сказал Майя.

В качестве подтверждение Лантевел отвесил обществу небольшой иронический поклон.

— Ученого можно засунуть в Парламент, а священника нельзя. Тем не менее, мы обнаружили, что можем продолжать наши исследования, конечно, в меньших масштабах, но от этого ценность нашего занятия только возрастает.

— Да бог с ней, с вашей наукой, Лантевел. — Перебил его Пашавар. — Вы говорите, не умолкая, весь вечер, но так и не ответили на вопрос Императора.

— Выпейте вина, лорд Пашавар, — предложил Лантевел. — Сразу подобреете.

Пашавар оглушительно расхохотался; Майя уже догадывался, что эти двое старинные друзья, и оказывают ему великую честь, если не милость, позволяя ему наблюдать их дружескую перепалку.

— Хоть вам могло показаться, — сказал Лантевел, привлекая к себе внимание всех присутствующих, — что мы изучаем текстиль и историю Чедо, это не так. Целью наших исследований является филология. Это покрывало оставил нам близкий друг в качестве улишенатана, и мы им очень дорожим.

— Простите нас еще раз, — сказал Майя. Он потерял бдительность, стараясь не вспоминать вышитые подушки своей матери, — но что такое филология?

Тишина была острой, как осколок льда. Подозревая, что поднятые брови Лантевела не выражают ничего, кроме насмешки, Майя поспешил добавить:

— Нам действительно интересно. Видите ли, наше образование было несколько беспорядочным.

— Разве у вас не было репетиторов? — Недоверчиво спросил Пашавар.

— Нет, только Сетерис, — ответил Майя, слишком поздно спохватившись, что оскорбляет кузена, называя его просто по имени.

Пашавар опять фыркнул:

— Сетерис Нелар должен быть признан худшим в империи учителем.

— Нет, он был очень хорошим учителем, когда вспоминал о занятиях.

Майя в ужасе закусил губу и только теперь сообразил, что тепло, блуждающее по его телу, означает, что он уже достаточно пьян. Вино Лантевела оказалось крепче, чем он ожидал.

— Да? И как часто он снисходил до своих обязанностей? — В глазах Пашавара блеснул острый проницательный огонек. — Мы прекрасно помним Сетериса Нелара и его чувство собственного величия, которое он носил, как корону.

— Мы также помним, — подхватила Дач'осмин Лантевин, заработав хмурый взгляд от Осмеррем Пашаван, — о его непримиримой вражде с лордом Чаваром.

— Конечно, Осмер Нелар хотел стать лордом-канцлером, — сказал Пашавар. — Он отлично понимал, что в юриспруденции никогда не сможет продвинуться ни так быстро, как он мечтал, ни так высоко.

— Он был слишком высокомерен, — кивнул Лантевел.

— Да уж, — согласился Пашавар, — но мы так и не узнали, был ли он менее компетентен, чем Чавар.

Лантевел отмахнулся от этой очевидной провокации.

— Конечно, пост лорда-канцлера во многом политический, но тем не менее, он требует некоторого знания документооборота, которым Осмер Нелар не обладал.

— Он бы научился, — сказал Пашавар. — Лорды-канцлеры не бабочки-однодневки, все-таки. Новая возможность могла появиться только лет через сорок. Осмер Нелар был честолюбив и амбициозен, а его жена еще больше. Во всяком случае, так считал Варенечибел. Вот почему он не позволил ей сопровождать мужа в Эдономею. Он не хотел, чтобы они там плели интриги с удвоенной энергией, достаточно было ее бурной деятельности при дворе.

Он многозначительно посмотрел на Майю, но у Майи уже был готов новый вопрос.

— Так что же он сделал? Кузен никогда не говорил об этом, и никто в Эдономее не имел ни малейшего представления.

Он слышал, как Кево с Пелхарой не раз строили догадки, но дикость их предположений, а так же явная нелюбовь к Сетерису не позволяли принять их вымыслы за правду.

— Ах, — Пашавар посмотрел на Лантевела, — вы ведь знаете эту историю от Чавара, а он от самого Варенечибела.

— Да, — сказал Лантевел. — Осмер Нелар предпринял настойчивую попытку настроить Варенечибела против Чавара, причем по совершенно вздорному поводу. Причем Осмер Нелар ляпнул что-то такое, что Варенечибел истолковал как попытку оказать давление на Императора.

— Это измена, — произнес Майя пересохшими губами.

Сетерис очень тщательно ознакомил Майю со всеми видами государственной измены — чрезвычайно подробно и необычайно дотошно.

— Да, — сказал Пашавар. — И вашим следующим вопросом, Ваше Высочество, вероятно, будет: почему голова Осмера Нелара по-прежнему украшает верхнюю часть его туловища?

— Вы все еще горите возмущением? — Спросил Лантевел, и Пашавар внезапно грохнул кулаком по столу, заставив задребезжать тарелки и подпрыгнуть Майю и Меррем Ортему.

— Император не может быть выше закона, — провозгласил Пашавар, прижав уши к голове. — Император сам является воплощением закона. Игнорируя судебную процедуру, он тем самым создал ужасный прецедент.

— Мы не понимаем, — скромно, как мог, сказал Майя.

— Осмер Нелар формально никогда не был обвинен ни в государственной измене, ни в чем-либо еще, — вступил в беседу капитан Ортема. — Он был по приказу Императора на три или четыре месяца заключен в Эсторамир, а затем сослан в Эдономею, как хорошо известно Вашему Высочеству. То же самое случилось с Арбелан Жасан, виконтом Улжавелом и многими другими.

— Мой дорогой Ортема, — сказал Лантевел, — неужели вы критикуете действия Императора?

— Нет, — ответил Ортема почти безмятежно, — просто констатирую факт, и без того известный Эдрехазивару.

— Да, — поддержал Майя. — Неужели виконт Улжавел умер в изгнании? Его имя нам не знакомо.

— Он отчаялся, — сказал Лантевел, — и убил себя.

— Сэппуку? — Спросил Майя.

Его насторожила горечь, прозвучавшая в словах Лантевела.

— Нет, для этого потребовался бы приказ Варенечибела или, по крайней мере, его разрешение, а Улжавел не верил, что ему будет позволена даже такая малость.

— Улжавел был очень нервным человеком, — сказал Пашавар. — Он унаследовал склонность к меланхолии от своей матери. Но это не меняет факта, что Варенечибел расправился подобным образом со многими другими своими противниками, и мы от всего сердца осуждаем эту тактику.

— А вы уверены, — спросил Лантевел, — что Эдрехазивар не отправит вас в Эсторамир за критику покойного Императора, его отца?

— Ха! — Выдохнул Пашавар с такой силой, что Майя не был уверен, был ли то смех или крик. — Если Эдрехазивар пожелает бросать людей в Эсторамир, а еще лучше, в Невеннамир, то вряд ли он начнет с нас. — Он покосился на Майю насмешливо, но, кажется, не злобно. — Не так ли?

— Нет, — согласился Майя, — но мы всегда можем передумать.

Над столом на секунду повисла тишина, и Майя забеспокоился, что переоценил чувство юмора Пашавара, но затем мужчины расхохотались, а Пашавар салютовал Майе своим бокалом.

— Рад узнать, что у котенка есть когти.

Майя улыбнулся, радуясь, что его кожа достаточно темна, чтобы скрыть румянец, и тихо ответил:

— Если кошка не царапает вас, это не значит, что она стала мышкой, лорд Пашавар.

— Совершено верно, — сказал Пашавар, все еще улыбаясь.

— Так вот насчет филологии, — продолжил Лантевел. — Это наука об изучении истоков слова.

— Истоков слова? — Повторил Майя.

— Мы изучаем, как изменяются языки, — сказал Лантевел. — Почему одно и то же слово для шелковых фермеров востока и пастухов запада имеет разное значение. Почему некоторые слова остаются неизменными из поколения в поколение, в то время как другие отбрасываются и забываются. Например, слово «морхат», означающее «небо», широко использовалось во времена пра-пра-пра-пра-пра-пра… деда Вашего Высочества, Эдревечелара Четырнадцатого. Но сейчас мало кто даже помнит его значение. Наши исследования отслеживают причины исчезновения старых слов и появление новых им на замену.

— На самом деле, — мягко возразил Ортема, — это не совсем верно. Нам известно слово «морхат», потому что мы раньше слышали его от варваров в Эвриссее.

— Неужели? — Лантевел пришел в необычайное возбуждение, и Майя сразу понял, что получил передышку.

С одной стороны, он не ожидал, что Ортема ввяжется в научный спор; с другой стороны, Лантевел был настолько заинтересован вытянуть из Ортемы все детали, что, казалось, совсем позабыл о присутствии Императора. Майя склонил голову над тарелкой и слушал, как Ортема медленно и вдумчиво описывает людей, среди которых он провел большую часть своей жизни.

Войны в Эвриссее с заметной регулярностью повторялись, начиная со времен правления деда Майи. Их первопричиной был отказ народа Эвриссеи признать Варвасену своим Императором и платить имперскую десятину. Войны то вспыхивали, то затихали в течении восьмидесяти лет, потому что варварам не удавалось ни изгнать эльфов, ни захватить Анмуртелеан, большую крепость, которая находилась в осаде еще прежде, чем была построена. Эльфы же никак не могли принудить варваров к открытому сражению.

— Вы не можете представить, Ваше Высочество, как обширны степи. И Назморхатвер — то есть «люди ночного неба», так они называют себя — не строят ни городов, ни крепостей, ни даже дорог. Они живут в шатрах и постоянно кочуют группами по двадцать-тридцать человек. Даже если нашим разведчикам и удается обнаружить селение в несколько десятков шатров, они успевают рассеяться, раньше чем наша конница настигнет их. И еще Назморхатвер мастера искусства засады. Это все равно, что пытаться удержать воду в кулаке.

— Если степи так бескрайни, почему Назморхатвер просто не уйдут туда? — Спросил Майя.

Он боялся, что вопрос сочтут глупым, но вместе с тем ему уже начинало казаться, что задавать глупые вопросы и есть работа Императора.

— Из ослиного упрямства, — отрезал Пашавар.

— Нет, — сказал Ортема, — все не так просто, хотя мы тоже не понимали истинных причин, пока не догадались спросить у заключенного, почему Назморхатвер осаждают Анмуртелеан. «Память о смерти». Мы думали, — он сделал широкий жест рукой, словно указывая на бесчисленных пехотинцев и рыцарей, которые сражались и умирали так далеко от дома, — что он имеет в виду неисчислимые жертвы своего племени. Но тот пленник… Ваше Высочество, вы когда-нибудь слышали о степных ведьмаках?

Майя покачал головой прежде, чем успел вспомнить, что Императору надлежит — как и всем воспитанным людям, за исключением разве что гоблинской нечисти, как говорил Сетерис — всегда давать четкий ответ на задаваемый вопрос. Ортема заговорил снова:

— Ведьмами и ведьмаками у Назморхатвер становятся женщины и мужчины, рожденные с красными глазами и белыми волосами.

Дач'осмин Лантевин с шипением втянула в себя воздух; выражение лица лорда Пашавара стало более суровым, и он пробормотал:

— Варвары, — достаточно тихо, но чтобы быть услышанным Майей.

Ортема пожал плечами, хотя Майя не принял этот жест за знак согласия, и продолжал:

— По чистой случайности нам удалось захватить ведьмака, да и то, скорее всего, потому что он был почти слепым. Хотя сражался он как nazhcreis, хищная кошка, которая действительно оказалась его тотемом. Наши солдаты оказались достаточно мудры, чтобы не убить его, а его люди надеялись на его возвращение и собрали для выкупа сокровища, как ни для кого из пленных.

Ортема остановился, чтобы подкрепиться длинным глотком вина.

— Но переговоры подобного рода занимают немало времени, и нам пришлось взять на себя заботу о заключенном, чтобы с ним не обращались дурно. Видите ли, солдаты считали его мерзостью, и многие из наших соратников-рыцарей придерживались того же мнения.

— Которое вы, однако, не разделяли, — мягко заметил Майя.

— Ваше Высочество, — Ортема снова пожал плечами, несколько скованно. — Нас ведь тоже считали мерзостью.

Он указал пальцем на свои пронзительные оранжево-красные глаза.

— Но это же… — начала Дач'осмин Лентевин и вдруг запнулась.

— Смешно? — Сухо спросил Пашавар. — При дворе нашлось немало желающих поговорить о «мерзости», когда четвертая Императрица Варенечибела родила ему ребенка.

— Пожалуйста, — сказал Майя, пока Пашавар не успел смутить всех сидящих за столом. — Мы хотим послушать историю капитана Ортемы.

— Ваше Высочество, — Ортема ответил легким наклоном головы, он выглядел довольным. — Мы не думаем, что тот ведьмак полностью доверял нам, но он оценил нашу заботу, и однажды мы спросили его, почему они называют нашу крепость «памятью о смерти». Долгое время он не отвечал, и мы уже думали, что он не хочет говорить об этом, но наконец он сказал: «Потому что она стоит на костях наших мертвецов». Он еще так неприятно улыбнулся тогда, мы помним, что зубы у него были очень острые, как у всех степняков. «Мы также называем это место Горой костей». И тогда, Ваше Высочество, мы поняли, что он говорит в буквальном смысле. Анмуртелеан построен на высоком скальном выступе, они разбросаны по всей восточной степи, как отдельно стоящие горы, и мы не могли винить наших предшественников за выбор места для крепости: скала была очень удобна для обороны. Но наши строители не знали, а может быть, просто не приняли к сведению, что у Назморхатвер в обычае было относить своих покойников на вершину скалы, чтобы оставлять их там на растерзание стервятникам и диким кошкам.

— Мы построили свою крепость на их улимере? — В ужасе ахнул Майя.

— По сути, да, Ваше Высочество.

— И только эта гора подходила для их варварских обрядов? — Решил уточнить Пашавар.

— Это не просто гора, — Майя даже не мог представить, что сможет говорить с лордом Пашаваром так решительно и резко. — Для степных народов это место не менее священно, чем Улимер в Сето и наши гробницы в Унтеленейсе для нас.

— Замечание принято, — с кислым видом согласился Пашавар.

— Но если это правда, — спросил Майя, — почему мы до сих пор не вернули им их улимер?

Все присутствующие в ужасе уставились на него.

— Ваше Высочество, — Ортема явно подбирал слова, чтобы они не прозвучали грубо или оскорбительно, — это не так просто.

Пашавар, незаинтересованный в дипломатии, спросил напрямую:

— Вы готовы были бы признать поражение в войне, которая унесла тысячи жизней ваших подданных?

— Но война ведется в интересах живых, — возразил Майя.

— Покойный Император, ваш отец, приложил все усилия для достижения мира, — вмешался Лантавел. — Но варвары отказались.

— Да, — сказал Майя, — а эти усилия прилагал нынешний Свидетель по иностранным делам или предыдущий?

Последовало ужасное, но недолгое молчание, прежде чем Ортема откашлялся.

— Ваше Высочество, если мы просто уступим Назморхатвер, они будут нападать на наши беззащитные земли, как делали это раньше, до того, как был построен Анмуртелеан, а ваши верные подданные заслуживают защиты.

Майя не успел ответить, потому что прозвучал мягкий, но решительный голос Дач'осмин Лантевин:

— Мы считаем, что это обсуждение больше подходит для Мишентелеана или Вервентелеана, чем для нашей столовой.

— Вы правы, — согласился Майя. — Мы просим прощения.

Последовало еще одно неловкое молчание, напомнившее Майе, что Императоры не извиняются, а потом в разговор отважно вступила Меррем Ортема:

— Мы дочь мэра города Воренжессара, который стоит на границе бесплодных земель. Мы помним рассказы наших бабушек о набегах дикарей из Эвриссеи, и мы заверяем Ваше Высочество, что для людей Воренжессара не было бедствия, равного этому.

— Спасибо, Меррем Ортема, — сказал Майя. — Это трудный вопрос, и мы должны тщательно обдумать его. — Но она дала ему возможность перевести разговор на более безопасную тему. — Но тогда получается, что ваш город старше Эзхо?

— О, да, Ваше Высочество. — Она показала в улыбке длинные острые клыки, совсем как у ведьмака в рассказе Ортемы. — И наш Дом и семья матери веками жили в бесплодных землях. Люди селились там всегда, даже до того, как было обнаружено золото и пришли эльфы. Просто сейчас там стало больше городов.

Золотая лихорадка в Эзхо стала темой беседы до конца ужина; даже Осмеррем Пашаван подобрела достаточно, чтобы рассказать историю одного из братьев своей бабушки, который отправился на север в поисках золота, а обнаружил горячие минеральные источники в долине Диано, которые обогатили его больше, чем золотая жила.

— Даже будучи старым человеком, он при каждой возможности отправлялся в экспедицию, но золота так и не нашел.

— Наша мать ездила в Диано на воды, — заметила Дач'осмин Лантевин. — Они не вылечили ее, но почти избавили от болей, за что мы всегда будем благодарны вашему деду.

Майя спросил себя, помогли бы целебные источники его матери, и утратил нить беседы в попытке подавить безмолвный гнев на отца, который так и не разрешил Ченело ту поездку. Его внимание привлек вопрос Лантевела:

— Ваше Высочество, мы правильно поняли, что вы остановили переговоры о браке эрцгерцогини Ведеро?

Майя передернул ушами, в результате чего тихо и нежно зазвенели его серебряные и нефритовые серьги.

— Наша сестра в трауре.

— Но вы разорвали соглашение с Тетимада, а оно, как мы слышали, было близко к завершению.

— Доверяете ли вы своим источникам, Лантевел? — Спросил Пашавар, и Лантевел уверенно кивнул.

— Но все-таки, — сказал он, — не кажется ли вам, Ваше Высочество, что переговоры неизбежно придется начинать заново и, очень вероятно, с менее выгодной позиции.

— Мы не видим ничего выгодного в нашем текущем положении. И наша сестра не желает вступать в брак.

Он мысленно выругал вино, когда заметил, с каким вниманием все присутствующие уставились на него.

— Для женщины благородной крови, — резко заметила Осмеррем Пашаван, — брак не является вопросом собственного выбора. Эрцгерцогиня это знает.

— Так же как знала и наша мать, — сказал Майя. — Мы считаем, что для начала будет достаточно заключить наш собственный брак.

— Лучше бы вы поискали Императрицу в более традиционном Доме, — ответила Осмеррем Пашаван. — Девочки Чередада придерживаются таких же нелепых понятий, как и ваша сестра.

— Мы не находим понятия нашей сестры нелепыми, — возразил Майя. Он сделал глубокий вдох, пытаясь развеять алую пелену ярости перед глазами. Осмерем Пашаван не выглядела особой чувствительной, но он боялся испугать Меррем Ортему. — В отличие от вас, мы не считаем брак единственным предназначением женщины.

— Это спорный вопрос, — задумчиво протянул Лантевел. — Как и вопрос о том, чем же может заниматься женщина, если она по каким-либо причинам не нашла себе мужа.

Он выразительно посмотрел в сторону Дач'осмин Лантевин.

— Женщинам, не имеющим детей в браке, так же трудно найти себе занятие, — сказала она. — Ведь их больше ничему не учили.

— Все женщины имеют обязанности, — отрезала Осмеррем Пашаван, хотя предательски порозовевшие кончики ее ушей показывали, что она вовсе не хотела поразить больное место Лантевада.

— Но чем же определяются границы этих обязанностей? — В голосе Дач'осмин Лантевин звучала вежливая настойчивость. — Не все женщины обладают талантом в воспитании детей. Зачем принуждать их к тому, на что они не способны?

— Мы и понятия не имели, что вы настолько дальновидны, — кисло заметила Осмеррем Пашаван.

Ее «дальновидны» прозвучало почти как оскорбление.

— У нас было достаточно времени, чтобы рассмотреть этот вопрос, — сказала Дач'осмин Лантевин.

Было ясно, что она не собирается капитулировать, и все почувствовали облегчение, когда при смене блюда разговор перешел на пустяки.

На десерт был подан анвернельский торт со специями, и среди довольного сопения Майя наконец решился затронуть тему моста. Как он и ожидал, Пашавар немедленно ощетинился, но при этом совершенно неожиданно высказался о мосте как о «воздушном замке Варенечибела».

— Он не принесет ничего, кроме огромных расходов.

— Мы не знали, что наш отец был заинтересован в строительстве моста.

— Ах, да, — сказал Лантевел, — он считал, если не будет найден способ соединить восток и запад, Этуверац неминуемо распадется. Наверное, он не мог не замечать, что Истандаарта всегда будет нашим слабым местом, если не будет найден способ преодолеть ее.

— Это правда, — согласился Пашавар, — но это не оправдывает всех сумасшедших, одолевающих правительство своими безумными изобретениями.

— Мы разговаривали с джентльменом из Гильдии часовщиков, — сказал Майя. — Он не показался нам безумным.

— Неужели? — Удивился Пашавар, и Майя напрягся. Но Пашавар не выглядел недовольным. — Мы считали вас слишком правильным и послушным для хорошего правителя, но возможно, были неправы.

— Но вы же Свидетель Справедливости! — Запротестовал Майя, и все рассмеялись.

— Мы сказали «Правило», а не «Закон», — едко возразил Пашавар. — существенная разница, Ваше Высочество. — Император, который нарушает законы, опасен, как бешеная собака, но Император, не нарушающий правила, почти так же плох, потому что он никогда не сможет определить, когда пришло время изменить закон.

— Мы понимаем, — сказал Майя, хотя был не совсем в этом уверен.

— Мы не оправдываем привычку и лень.

— Ведь это чревато разрушительными последствиями, — чопорно поддакнул Майя, что снова заставило всех присутствующих рассмеяться.

— Итак, — продолжал Пашавар, — вы разговаривали с часовщиком. Мы полагаем, вы желаете, чтобы теперь его выслушал Коражас.

— Именно, — сказал Майя.

— И вы предпочли бы, чтобы мы не препятствовали этой затее.

— Да.

— Выпейте бренди, Пашавар, — предложил Лантевел. — Так вам будет легче проглотить свои возражения.

— Если ваш бренди не очень хорош, Лантевел, мы будем возражать из принципа. — Пашавар повернулся к Майе. — Это не изменит нашего мнения.

— Конечно, нет.

— И не изменит нашего решения при голосовании.

— Мы этого не ждем. Мы лишь желаем предоставить часовщикам право быть выслушанными.

— Хммм, — сказал Пашавар, обращаясь, в основном, к своему бокалу, но Майя счел это капитуляцией.

Действительно, когда на следующем заседании он вновь собрал все свое мужество и повторно вынес предложение о мосте, Пашавар не блокировал его, и Коражас согласился, что часовщики «должны быть услышаны». Согласие не было единодушным, но Майя того и не ожидал. Важным был тот факт, что без поддержки Пашавара Бромар не смог организовать veklevezhek, о котором говорил Меррем Халежан.

* * *

Это было единственной победой дня, в остальном исполненном разочарований. Во-первых, Чавар был вынужден признать, что расследование гибели «Мудрости Чохаро» топчется на месте.

— Нам нужно больше времени, Ваше Высочество, — сказал Чавар, и Майя счел, что дело намного серьезнее, чем можно было ожидать.

Затем Майя дал аудиенцию лорду Бромару, в результате которой сам Майя пришел к убеждению, что Бромар идиот, а тот, вероятно, укрепился во мнении, что Император безумен. Мир с Назморхатвер был признан иллюзией, и даже если Анмуртелеан и стоял на месте варварского улимера, этот факт не мог быть признан существенным. Бромар вообще не понимал, почему Император считает этот вопрос достойным его внимания. Даже идея переговоров с варварами будет высмеяна в Коражасе.

В тот вечер Майя вернулся в Алсетмерет усталым и расстроенным, но напомнил себе, что должен быть рад по крайней мере тому, что часовщики будут, наконец, выслушаны. Мер Халеж обрадуется и Меррем Халежан тоже. Он не знал, будет ли довольна Мин Вечин, но отмахнулся от этого вопроса. Лучше вообще не думать о ней.

* * *

Зимним вечером спустя две недели Майя в последний раз перед зимними праздниками ужинал в обществе Арбелан Жасани. Послы и высокопоставленные лица покинули Унтеленейс и должны были вернуться только через неделю после Солнцеворота.

— Время праздников постоянно удлиняется, — сказал он. — Как история о ткачихе и ее кошке.

— Которая обмотала пряжей весь дом? — Заметила Арбелан, улыбаясь.

— Точно.

— Эту историю рассказывала вам мать?

— Да, — ответил Майя. — У нее была книга с чудесными иллюстрациями. Она привезла ее из Баризана. Думаю, ее сожгли вместе с остальными ее вещами.

— Вам ее не хватает, — сказала Арбелан.

— Конечно. Мы ее очень любили.

Некоторое время Арбелан молча созерцала вино в своем бокале.

— У нас был выкидыш, — сказала она.

Майе удалось не посмотреть на нее, он целиком сосредоточился на своей тарелке, а она продолжала:

— Мы были почти уверены, что сможем дать Варенечибелу ребенка. Он так и не узнал об этом.

Майя попытался откашляться.

— Как долго?..

— Четыре месяца, возможно. Достаточно, чтобы начать надеяться. Достаточно, чтобы начать мечтать — не об одобрении Варенечибела, мы достаточно хорошо узнали его за десять лет брака — но о самом ребенке. О сказках, которые мы бы рассказывали ему, о песнях. Или ей. — Она замолчала, а потом с внезапно яростью произнесла. — Мы мечтали о дочери.

Она знала, что идет против воли Варенечибела, мечтая о дочерях и внучках.

— Наша мама, — осторожно сказал Майя, — незадолго до смерти сказала нам, что не жалеет о браке с Варенечибелом, потому что у нее есть мы. Мы никогда не знали, что она на самом деле чувствовала, хотя знаем, что она сказала правду. Но она тоже молилась о дочери.

— Да, — согласилась Арбелан.

В ее голосе звучало удовлетворение, словно он ответил на давно волновавший ее вопрос, и это дало ему надежду, что она, в свою очередь, сможет помочь ему.

— Вы знаете вашу старшую племянницу Четиро? — Спросил он.

— Которая должна стать вашей Императрицей? — Уточнила Арбелан, насмешливо подняв брови. — Мы плохо знаем ее, как, впрочем, и всю нашу семью, ибо им было запрещено навещать нас в Сеторее…

— Да, — Майя вспомнил, что говорил ему Беренар о брате Арбелан.

— Но мы так же не знаем ничего плохого о Четиро, — добавила Арбелан, глядя на Майю, словно не была уверена, чего он ждет от нее.

— Нет. Мы уверены, что нет, — сказал Майя. — Просто мы интересовались, что она за человек.

— Ах, извините, Эдрехазивар. После подписания своего брачного контракта она прислала нам очень вежливое письмо, и мы надеялись, что, может быть, сможем сойтись с ней поближе, но сейчас мы не можем сказать вам ничего, кроме того, что она внучка нашего брата и ей двадцать два года.

На три года старше. На самом деле, это было не так уж и много, хотя он ощущал эти годы, словно зияющую пропасть. И еще она верна своему долгу, Майя сам в этом убедился.

— Спасибо, — Майя надеялся, что его голос не выдает опустошения, которое он чувствовал в своей душе.

Дач'осмин Чередин предупредила его о Мин Вечин, но Майя нуждался в добросовестной жене не больше, чем в еще одной служанке. Ему нужен был друг, которого у Императора, казалось, не будет никогда.

* * *

Он ушел в постель рано вечером. Немер с Ависом переплели его волосы, а Эша убрал драгоценности и принес горячий кирпич для императорской кровати. Майя попрощался с Дажисом, охранявшему наружную комнату, а затем пожелал спокойной ночи Телимежу, который занял привилегированное положение в оконной нише и тихо сказал:

— Добрый снов, Ваше Высочество.

Затем Майя лег и молча повторял молитву к Чтео, пока не провалился в сон. Это хоть немного заменяло невозможную в его положении медитацию.

Его сны смешались в беспорядочный бред; он проснулся внезапно и не мог понять, что же его разбудило. Короткий крик, приглушенный стук? Темнота в комнате была черна, как смоль, ни намека на луч света между задернутыми шторами. Стараясь расслышать, он затаил дыхание, но ничего не было.

— Телимеж? — Прошептал он в темноту, чувствуя себя дураком, трусом, глупым маленьким мальчиком… но Телимеж не ответил.

И в этот момент Майя ощутил приближающуюся угрозу.

— Телимеж?

Он сел, отбросив одеяло. Он точно знал: если Телимежу по какой-то причине потребуется покинуть спальню, Дажис тут же займет его место. Значит, Телимеж был в комнате, но не мог ответить. У Майи мелькнула лихорадочная мысль о припадках, которыми страдал один из местных жителей, помогавших Хару в Эдономее. Пытаясь лихорадочно нащупать ночник, он беспокоился, не задохнулся ли Телимеж собственным языком.

Но в ту же секунду дверь распахнулась, и он понял, что беспокоился не о том. Свет ослепил Майю, он поднял руку, чтобы защитить глаза, и изо всех сил пытался выкарабкаться из кровати, но сразу же упал, споткнувшись о тело Телимежа, который лежал на полу, бесчувственный или мертвый.

Жесткие руки схватили его, вздернули на ноги, и он успел заметить только расплывчатый отблеск на гребне Драхада, прежде чем ему на голову упал мешок. Его руки машинально потянулись к лицу, но были удержаны и заведены за спину.

— Не делайте этого, Ваше Высочество, — произнес незнакомый голос. — У нас нет приказа повредить вам, и мы не желаем этого, но, не колеблясь, применим силу при необходимости. Вы понимаете?

Майя попытался ответить, но мешок заглушал его голос. Он кивнул, и голос сказал:

— Ладно, тогда идем.

Он не знал, куда его тащат. Какие-то коридоры, лестницы, ведущие вниз, где он чуть не упал, дверной проем, где ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое, снова лестница, холодная и узкая, запах камня и воды, а затем жесткие пальцы на его локтях разжались, и он упал на холодные каменные плиты. Его подняли на ноги и сдернули с головы мешок, оставив моргать перед его невесткой Шевеан Драхаран, принцессой Унтеленейса.

Майя не удивился, увидев ее. Фамильный гребень Драхада указывал на Ведеро либо на Шевеан; но с другой стороны, Ведеро, как незамужняя женщина, до сих пор находилась под защитой главы Дома, и не могла распоряжаться собственным отрядом телохранителей. И Ведеро никогда не отрицала его права на престол. То была Шевеан, и Майя лишь надеялся, что ее недовольство не повлечет за собой открытого противостояния.

Он молчал, зная, что выглядит нелепо и смешно в одной рубашке и с заплетенными в длинную косу волосами; кроме того, он не хотел давать ей дополнительное оружие, если скажет что-нибудь нелепое или просто не справится со своим голосом. В конце концов, устало подумал он, он знал, что она скажет. Она пристально смотрела на него, и они могли бы еще долго оставаться в молчании, но дверь открылась, и в комнату вошел еще один человек.

Улерис Чавар, лорд-канцлер Этувераца.

Присутствие Шевеан не удивило Майю, но появление Чавара оказалось полной неожиданностью. Как доверчив и наивен он был, ведь Чавар был его открытым противником с первого дня в Унтеленейсе.

— Ваше Высочество, — сухо сказал Чавар. — Мы приносим извинения за неудобства, но считаем, что этого хотел Император.

Он имел в виду Варенечибела.

— Перестаньте, — яростно прошипела Шевеан. — Общение с гоблинами бесчестит мертвых.

— И создает самые нелепые и неестественные прецеденты передачи власти, — закончил Чавар. — Мы не можем позволить вам ввергнуть Этуверац в разруху и хаос, как вы, безусловно, собираетесь сделать. Мы должны остановить вас. Вам следует подписать бумаги.

— Бумаги?

— О вашем отречении, — нетерпеливо пояснил Чавар.

— Вы отречетесь от престола в пользу нашего сына, — сказала Шевеан, ее голос все еще дрожал от ярости, которую она копила несколько месяцев, — и удалитесь в монастырь на севере Че-Четора.

— Посвященный Чтео, — добавил Чавар; казалось он вообще неохотно позволяет говорить Шевеан, то ли потому, что она женщина, то ли из опасения, что она скажет что-нибудь лишнее. — Его монахи дают обет молчания.

Самым ужасным было то, что это предложение казалось Майе невероятно соблазнительным. Тишина, строгая чистота, поклонение Матери падающих звезд. Не нести ответственности ни за кого, кроме себя. От капитуляции его удержала не жажда власти и даже не забота о своих подданных. Простая истина, пронзившая его холодом до мозга костей: независимо от того, что обещал, даже свято веря в свои слова, Чавар, Шевеан убьет его, как только найдет способ это сделать.

Затем появились и другие соображения: факт, что Идра еще ребенок; что регентства в Этувераце всегда были эпохой бедствий; что политика Чавара приведет страну к разорению; что до сих пор не известно, кто взорвал «Мудрость Чохаро»; что народу меньше всего нужен еще один Император наряду с Зимним.

— Что вы сделали с нашими нохэчареями? — резко спросил Майя.

— Лейтенан Телимеж невредим, — ответил Чавар. — Сонное колдовство, не более того.

— А Дажис Атмаза?

Смех Шевеан казался хрупким и острым, как тонкие льдинки.

— А кто, как вы думаете, исполнил колдовство?

Майю захлестнула горячая волна стыда и разочарования. Если даже его нохэчарей отвернулся от него, может быть, Чавар и Шевеан были правы? Может быть, он просто заблуждался, уверяя себя, что его правление предпочтительнее их альтернативы?

Возьми себя в руки! Голос в голове прозвучал пронзительно и резко, как голос Сетериса, хотя Сетерис должен был бы радоваться его гибели. Может быть, в смятении подумал он, это Император Эдрехазивар VII упрекает Майю, мечтавшего стать буфетным мальчиком.

Возьми себя в руки! Не твоему лорду-канцлеру решать, можешь ли ты быть Императором, и тем более не твоей невестке.

Он выпрямился и посмотрел Чавару прямо в лицо.

— Мы будем говорить с Идрой. — Чавар выпучил глаза, и Майя решил, что вот теперь его вполне устраивает внешний вид лорда-канцлера. — Если вы хотите сохранить это отречение в тайне, мы должны поговорить с нашим племянником. В противном случае вам придется нас убить.

— Не горячитесь так, Ваше Высочество, — предупредил Чавар.

— Мы спокойны, заверяем вас. Дайте поговорить с Идрой или убейте нас. Это ваш выбор.

Чавар и Шевеан шепотом провели переговоры, в результате которых два телохранителя были отправлены за Идрой. Майя почувствовал облегчение при мысли, что Идра не был вовлечен в заговор своей матери, и снова погрузился в кошмарные воспоминания о регентствах прошлых веков. Редкий ребенок-Император доживал до совершеннолетия, и Майя не хотел, чтобы Идра присоединился к их скорбному перечню.

Минут через десять или пятнадцать появился принц Унтеленейса, завернутый в широкий халат, вероятно, когда-то принадлежавший его отцу.

— Мама, что случилось? Почему… — А потом он узнал Майю и затих, широко распахнув глаза.

— Привет, кузен, — сказал Майя.

— Ваше Высочество, — ответил Идра и довольно сносно поклонился. — Мама, что это такое?

Она ответила не сразу, и Майя подумал, а когда она, собственно, планировала рассказать все сыну? Просто собиралась разбудить утром с новостью, что он теперь Император?

Идра ждал, и, наконец, Шевеан произнесла:

— Это то, чего хотел бы ваш дед. Вы знаете, что он считал вас своим наследником после вашего отца.

— Вы свергаете нашего дядю, — решительно заявил Идра.

— Он не годится для Этувераца, — сказала Шевеан. — Полукровка, выскочка без воспитания и манер. Он не Император, Идра!

— Он погубит Этуверац, — с нажимом произнес Чавар. — Он не имеет ни малейшего представления о государственных делах и управлении страной.

Идра нахмурился.

— Несомненно, для этого и существуют императорские Советники.

— Вы не понимаете, — сказал Чавар.

— Никто и не ожидает, что вы будете править сами, — добавила Шевеан. — Вы еще ребенок.

— Мы всего лишь на четыре года моложе дяди. — И если мы ничего не понимаем, как мы сможем быть Императором лучшим, чем он?

Сетерис дал Майе только поверхностные знания риторики и логики, однако, вполне достаточные, чтобы понять, что Идру-то учили очень тщательно.

— Вы будете иметь регентов, Идра, — сказала Шевеан.

Глаза Идры встретились со взглядом Майи. Лицо и уши мальчика выражали явную тревогу, и Майя спросил себя, помнит ли он истории Белтанхиара V и Эдретелемы VIII, а так же всех несчастных мальчиков, погребенных ныне в Унтеленейсмере?

— А что будет с дядей, мама? — Спросил Идра. — Вы собираетесь его… убить?

— Конечно, нет, — слишком горячо возразила Шевеан.

— Он уедет в монастырь на севере Че-Четора, — объяснил Чавар. — Монахи будут добры к нему.

Идра помолчал несколько мгновений, все еще хмурясь. Затем он выпрямился и решительно произнес:

— Нет.

— Что? — Голоса Чавара и Шевеан слились в дружный хор.

— Нет, — повторил Идра. — Мы отказываемся узурпировать трон нашего дяди.

— Идра! — Воскликнула Шевеан, но Идра не дал ей договорить.

— Мы не считаем, что дедушка хотел этого.

— Идра, вы знаете, что он чувствовал…

— Он был Императором, — сказал Идра, в упор глядя на мать. — Он не хотел, чтобы законы попирались подобным образом только из личного предпочтения. А нашему отцу было бы стыдно за тебя, мама.

Это неожиданно детское замечание после очень взрослых рассуждений оказалось весьма болезненным ударом. Майя впервые видел Шевеан в таком замешательстве. Она не ответила, зато вмешался Чавар:

— Вы не понимаете преимуществ…

— Вы слишком любите собственную политику, — сказал Идра. — Весь двор это знает, лорд Чавар. Но наш наставник, Лейлис Атмаза, говорит, что это вовсе не означает, что другая политика плоха. И мы не понимаем, как вы можете оценивать политику Императора, когда Эдрехазивар у власти всего четверть года.

— Вы ничего не знаете…

— Именно поэтому мы не считаем, что сможем стать лучшим Императором, чем наш дядя, — подвел итог Идра. — Мы не будем этого делать.

Чавар в панике начал искать новые способы убеждения:

— Вы знаете, что делаете с вашей матерью, мальчик? Вы понимаете, что с ней будет?

То же самое, что и с вами, недобро подумал Майя. Но промолчал. Он должен был услышать, сдержит ли Идра свое слово.

— Мы не сможем изменить то, что она сделала, — с несчастным видом сказал Идра, — И, лорд Чавар, это еще худшая причина для узурпации трона, чем те, о которых вы уже упоминали.

— Идра, мы зашли слишком далеко, чтобы останавливаться сейчас, — вмешалась Шевеан. — У нас нет времени для угрызений совести.

— Мать, — сказал Идра, и Майя с удивлением понял, что мальчик взбешен не меньше своей матери. — Говорить об этом бесполезно. Мы ничего не сделали. Мы ничего не знали. Если бы нам было известно хоть что-то, вы бы не «зашли так далеко». Мы никогда не согласимся с тем, что вы сделали. Мы не можем поверить, что вы хотели втянуть нас в преступление.

— Ради тебя! Идра, мы сделали это ради вас!

Идра отпрянул назад, словно кошка, обнаружившая, что поставила лапу во что-то липкое.

— Мать, — тихо сказал он, — это страшная ложь.

Лицо Шевеан побелело, и она прорычала:

— Хватит об этом. Талар, уведите эрцгерцога прочь.

Майя подозревал, что она хотела высказаться покрепче, но была вынуждена выбирать слова. И все же Шевеан ошиблась. Если бы она позволила Идре уйти самостоятельно, телохранители послушались бы ее, но теперь, после ссоры своих господ, они, очевидно, считали, что в семье появился новый глава.

— Талар, — сказал Идра, — мы с сожалением вынуждены просить вас больше не исполнять приказания нашей матери.

— Идра! — От потрясения Шевеан позабыла о гневе.

Вероятно, ей никогда не приходило в голову, что Идра может бросить ей вызов. Идра смотрел на нее без внешних признаков волнения, но Майя заметил, что он начал дрожать. Я не хотел ставить тебя перед выбором, с горечью подумал Майя, а капитан телохранителей пробормотал:

— Мы не понимаем, Ваше Высочество.

— Поговорим об этом позже, — сказал Идра. — Ваше Высочество, каковы будут ваши распоряжения?

И в то же мгновение дверь содрогнулась от пинка дворцового гвардейца.

* * *

Позже Майе рассказали о том, как Немер, оглушенный одним из телохранителей Шевеан, пришел в себя на холодном мраморном полу. Он подполз к Телимежу и обнаружил, что не может его разбудить. Потом Немеру удалось, несмотря на тяжелое сотрясение мозга, шатаясь и падая, преодолеть три лестничных пролета до станции пневматической почты, где всегда дежурит девушка. Девушка первым делом отправила срочные сообщения гвардии Унтеленейса, а затем разбудила слуг Алсетмерета. Неудивительно, что именно Цевет первым поинтересовался, где сейчас находится Шевеан, и куда она могла уйти, остальное было делом недолгого времени. Майе оставалось только оградить Идру от ареста вместе с Чаваром, Шевеан и ее телохранителями.

До рассвета еще было далеко, хотя Майя не удивился бы, обнаружив солнечные лучи над восточным горизонтом. Он отдал приказ перевести Идру с сестрами в Алсетмерет; солдаты были отправлены, чтобы охранять, но не арестовывать без уважительной причины Чавада и Драхада, для Немера вызвали врача, после чего Майя сказал Цевету:

— Все остальное может подождать еще четыре часа, — и вернулся в свою холодную разоренную постель.

Он не мог заснуть, просто лежал, составляя в уме неприятный список срочных дел, начиная с назначения нового лорда-канцлера и заканчивая Дажисом.

Мысль о Дажисе снова заставила его подняться с постели.

— Ваше Высочество? — Сказал Бешелар.

Его голос звучал немного странно.

Майя едва заметил, что Бешелар и Кала вместе с Цеветом были первыми, кто обнаружил его в лабиринте подвалов под покоями принца Унтеленейса. Он так привык к своим нохэчареям, что перестал видеть их. Вот почему он не заметил недовольства Дажиса, а оно должно было быть очевидным, раз Шевеан с Чаваром удалось использовать его.

Возможно, он тоже думал, что ты недостоин править… Майя отбросил эту мысль и решительно спросил Бешелара:

— Что будет с Дажисом?

Бешелар бросил на Майю испуганный и несчастный взгляд.

— Ваше Высочество, это должен решить Атмазар.

Майя гордо направился к двери спальни и распахнул ее. Кала, единственный человек в комнате, вскочил на ноги.

— Ваше Высочество, вы… — он плакал.

— Что будет с Дажисом?

Кала побледнел еще сильнее, хотя это казалось невозможным, но не попытался уклониться от вопроса.

— Ваше Высочество, он совершит сэппуку.

Сэппуку. Самоубийство в соответствии со строгими ритуалами Ули. Внезапно мир содрогнулся перед глазами Майи, но Кала подхватил его под руку и заставил сесть в кресло.

— Откиньте голову на подголовник, — голос Калы звучал ласково, словно он говорил не с Императором. — Вдохните поглубже. Вот и все.

— Мы просим прощения, — сказал Майя, помня, что Бешелар маячит в дверном проеме. — Мы не хотели.

— Конечно, нет, — ответил Кала, и Майя испытал благодарность за доброту в его голосе. — Это был шок, Ваше Высочество. Мы сами виноваты.

— Нет, ибо мы ни о чем вас не просили. Можем ли мы что-нибудь сделать? Подать прошение о помиловании в Атмазар?

— Ваше Высочество, — Кала запнулся, и когда Майя поднял на него глаза, заметил, как Кала пытается побороть слезы в голосе.

— Это был глупый вопрос, — сказал он, желая освободить Калу от необходимости ответа.

— Нет, Ваше Высочество, совсем не глупый. Но… Дажис нарушил клятву нохэчарея и сделал это не по неосторожности, но по собственному выбору. Он выбрал предать вас, и его участь будет решена не Адремаза и не Вашим Высочеством. Никем из людей, потому что он дал клятву богине. — Кала сделал паузу, сглотнул и добавил: — Если бы вы умерли, мы… — он обвел комнату рукой жестом, включающим Бешелара и отсутствующего Телимежа, — …совершили бы сэппуку вместе с ним.

— Он этого не заслуживает, — прорычал Бешелар.

— Ох, — сказал Майя.

— Не один Дажис нарушил присягу прошлой ночью, — мягко заметил Кала.

— Да, — согласился Майя, но любил он только Дажиса.

Любил? Что за беспомощный детский лепет. Он покачал головой.

— Можем ли мы увидеть его? Перед… — Ему пришлось остановиться, чтобы проглотить комок в горле.

— Он придет, чтобы просить прощения, Ваше Высочество, — сказал Кала. — Чтобы заключить с вами мир перед уходом.

— Мы надеемся, что он также попросит прощения у Телимежа, — добавил Бешелар.

— Да, — согласился Кала. — Это еще одна нарушенная клятва.

— Зачем? — Это слово вырвалось из горла Майи с такой силой, что заставило закашляться. — Почему он это сделал?

— Честно говоря, Ваше Высочество, — сказала Кала, — не можем себе представить. Мы бы… — он стоял неподвижно, только выше поднял подбородок. — Я бы никогда так не поступил. Я бы не смог причинить вам такую боль. Даже без всякой клятвы.

— Я тоже, — признался Бешелар, но его голос звучал так, словно это признание вытащили из него клещами. — Ваше Высочество, вам надо поспать. Мы можем вызвать доктора Ушенара со снотворным, если это поможет.

— Нет, — сказал Майя. — Мы не можем спать. Мы не должны были пренебрегать своими обязанностями.

— Ваше Высочество, — запротестовал Кала, — вы ничем не пренебрегали.

— Обморок — это не слабость, — примирительно сказал Бешелар. — Мы все-таки пошлем за доктором Ушенаром.

— Нет! — Возразил Майя. — Никаких врачей.

— Тогда, по крайней мере, ложитесь снова, — попросил Кала. — Если хотите, вы можете продиктовать нам список неотложных дел, а мы поработаем вашим секретарем.

Это был настолько похоже на конфетку для капризного ребенка, что Майя покраснел и расправил уши.

— Благодарим вас, нет. Вызовите наших эдочареев, пожалуйста.

Аврис и Эша были исполнены неодобрения, как и Кала с Бешеларом. Майя спросил о Немере.

— Он отдыхает, Ваше Высочество, — многозначительно произнес Аврис и добавил, еще более внушительно: — Как следовало бы и вам.

— Мы совершенно здоровы, — возразил Майя, — мы не настолько хилы, что одна бессонная ночь сможет подорвать наши силы.

— Вы просто не видели себя в зеркало, Ваше Высочество, — едко заметил Эша.

— Мы не спрашиваем ничьих советов, — Майя знал, что его гнев несоразмерен, но был не в силах унять его. — Нам нужно многое сделать, и мы не собираемся прятаться от своих обязанностей под одеялом.

Больше эдочареи спорить не пытались, и Майя спустился в Черепаховую гостиную в состоянии сдерживаемой холодной ярости, которую никогда прежде не чувствовал. Цевет либо внимательно наблюдал за ним, либо был предупрежден, потому что был собран, деловит и воздерживался от замечаний.

— Ваше Высочество, мы сожалеем, но существуют явные свидетельства того, что Осмин Бажевин знала о замысле принцессы Шевеан.

— Осмин Бажевин? — Тупо переспросил Майя. — То есть она… ох.

— Она призналась, как только гвардейцы Унтеленейса вступили в покои принцессы. Она знала, но молчала из страха перед принцессой.

— Идиотка, — сказал Майя, прежде чем успел взять себя в руки.

Уши Цевета дернулись, но он просто подтвердил:

— Да, Ваше Высочество, — и ждал.

— Отправьте ее в Эсторамир к Шевеан, — приказал Майя и сомкнул зубы, преграждая дорогу потоку новых ругательств.

Несправедливо было бы называть Осмин Бажевин неблагодарной, после того, как он сам позволил ей выбрать наименее неприятное решение из всех непривлекательных вариантов. Но все же он дал ей возможность выбора и позволил жить с Шевеан, хотя и сомневался в целесообразности этой дружбы. И еще он так устал от предательств этой ночи.

Цевет откашлялся.

— Кроме того, Ваше Высочество, мы сочли необходимым задержать большую часть служащих лорда-канцлера, в том числе вашего двоюродного брата Осмера Нелара.

— Мы не удивлены, — сказал Майя. — Как много членов нашего правительства участвует в заговоре, как вы думаете?

— Только Свидетель епархии, — быстро ответил Цевет. — Кажется, монастырь был его идеей.

— Нам следует поблагодарить его, — с горечью заметил Майя.

Действительно, прекрасная идея.

— Другие Свидетели Коражаса верны вам, Ваше Высочество. Они уже прислали письма поддержки, как и члены Парламента и маркиз Лантевел в том числе. Наши сотрудники расследуют каждый нюанс этого дела.

Он заколебался, и Майе пришлось сделать сознательное усилие, чтобы не нахмуриться.

— Что такое, Цевет?

— Мы только хотим заверить Ваше Высочество, что не имеем ни малейшего сомнения в лояльности вашей семьи и секретарей.

— Да исключением Дажиса.

— Да, Ваше Высочество, — с несчастным видом согласился Цевет. — И мы… мы хотели бы так же заверить Ваше Высочество в нашей личной верности. Если у вас есть хоть малейшее сомнение, мы подадим в отставку. Мы не…

— Остановитесь, Цевет! — Майя посмотрел на него. — Милостивые богини, почему вы думаете, что мы сомневаемся?

— Но, Ваше Высочество, мы перешли к вам от лорда-канцлера и мы знаем… мы знаем, что когда вы выбрали нас своим секретарем, вы выбирали между нами и Осмером Неларом. Мы не хотим, чтобы вы чувствовали, что…

— Ничего подобного мы не чувствуем, — твердо заявил Майя. — Мы и мечтать не могли о лучшем секретаре, и нам ни разу не пришло в голову сомневаться в вашей преданности. Кроме того, — он сумел выдавить из себя кривую улыбку, — если бы вы участвовали в заговоре лорда Чавара, он был бы организован гораздо лучше.

Майя видел, как распрямляются плечи Цевета, а улыбка, вернувшаяся на лицо секретаря, выглядела намного лучше, чем его собственная.

— Тогда, Ваше Высочество, есть еще один личный вопрос, который, как мы думаем, Вы могли бы решить до наступления утра.

— Да? — Сказал Майя.

— Дети, Ваше Высочество. Принц Идра и его сестры. Они переведены в детскую Алсетмерета, как вы и приказали, но горничная, приставленная к ним, говорит, что они очень боятся и тревожатся. Мы считаем, что вы значительно поможете, если поговорите с ними.

— И что мы должны им сказать? — Мрачно удивился Майя. — Что их мать вовсе не предательница?

— Они понимают, что сделала их мать, Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Даже Ино, самая младшая. Мы считаем, что им будет спокойнее, если они буду знать, что вы не обвиняете их.

— Конечно, не обвиняем.

— Тогда вы должны им это сказать.

— Но мы не можем, Цевет. Мы ничего не знаем о детях!

— Ваше Высочество, — просто сказал Цевет. — У них больше никого нет.

* * *

Эта простая истина заставила Майю отправиться в детскую Алсетмерета, которая находилась на первом этаже правого крыла за собственной системой больших решеток. Императрицы, заметил Майя, могли при желании жить в Унтеленейсе: ни Сору с Арбелан, ни вторая жена Варенечибела Императрица Лэшань никогда не жили в Алсетмерете, но наследники Императора были совсем другим делом.

Может быть, я с самого начала должен был перевести Идру сюда, подумал Майя, но он знал, что не смог бы это сделать.

У решетки дежурили два гвардейца, а еще двое у дверей детской комнаты. Майя почувствовал облегчение, убедившись, что никто не пренебрегает безопасностью детей. Один из охранников открыл дверь и объявил:

— Его Императорское Высочество Эдрехазивар Седьмой.

Да уж, теперь испуганные дети почувствуют себя в полной безопасности, подумал Майя, но не имел права упрекнуть гвардейца за точное выполнение устава. В сопровождении Калы с Бешеларом он вошел в комнату и обнаружил, что дети Шевеан уже поднялись ему навстречу; ладошки девочек сжимали руки их брата. Идра поклонился, а Ино и Миреан присели, так и не отпустив друг друга. У всех троих были красные глаза и припухшие веки. Слишком много людей в Алсетмерете плакали сегодня ночью.

— Пожалуйста, садитесь, — попросил Майя, чувствуя себя неуклюжим и грузным, как грозовая туча.

Он опустился в потертое кресло и ждал, пока дети снова усядутся на диван. Он сделал глубокий вдох и, благодарный Бешелару за то, что тот закрыл дверь, отбросил формальности:

— Меня зовут Майя. Я надеюсь, что вы будете называть меня по имени.

Глаза маленьких девочек расширились. Идра прикусил нижнюю губу, а затем осторожно сказал:

— Спасибо, Майя.

Он не помнил, как давно его не называли по имени, во всяком случае кто-то, кроме Сетериса. Незнакомое странное чувство почти сковало его язык и губы.

— Я очень сожалею о том, что произошло.

— Это не ваша вина! — Вспыхнул возмущенный Идра, и Майя быстро моргнул, чтобы сохранить хладнокровие.

— Ваша мать не согласилась бы с таким заявлением, — заметил он. — Впрочем, я не знаю, что она говорила обо мне.

Идра понял намек.

— Она не говорила о вас в нашем присутствии. Нам известно только то, что вы наш дядя Император.

Майя не успел взять себя в руки.

— Звучит довольно душно, — сказал он извиняющимся тоном и был поражен и обрадован, когда Ино хихикнула, спрятавшись за локтем брата. — Я не чувствую себя дядей, я всего на четыре года старше вас, Идра. Может быть, вы будете называть меня кузеном, а?

— Если желаете, — в голосе Идры звучала неуверенность.

— Очень хорошо, — подтвердил Майя.

— Кузен Майя, — подала голос Миреан, — что будет с мамой?

Майя вздрогнул, а потом сказал правду:

— Я не знаю, Миреан. Я не хочу, чтобы ее казнили, но не знаю, можно ли ей доверять.

— Даже если… — Идра сглотнул. — Она останется в тюрьме, не так ли?

— Да, — сказал Майя. — И ей будет запрещено говорить с вами или писать.

— Потому что я ваш наследник, — мрачно согласился Идра.

— Да.

— Даже со мной и с Ино? — Спросила Миреан. — Мы ведь не наследники.

Майя посмотрел ей в глаза, хотя это было нелегко.

— Мер Асава, наш секретарь, сказал нам… то есть, мне, что вы понимаете, что пыталась сделать ваша мать.

— Она пыталась сделать Идру Императором, — сказала Ино. — Но Идра не захотел!

— Я знаю, — подтвердил Майя.

— И она собиралась вас удалить, — сказала Миреан. — Теперь вы удалите ее? Куда?

— Вслед за папой и дедушкой, — сказал Идра, его глаза наполнились слезами. — Туда, откуда не возвращаются.

Майя посмотрел на Идру, а тот просто сказал:

— Это было бы правильно.

Потом он достал платок и повернулся к младшей сестре.

— Потому что Император — это вы, — продолжала рассуждать Миреан. — Мы все видели, как вас короновали. Я до сих пор не могу понять, как Идра мог стать Императором, если вы не умерли.

— Я ведь объяснял тебе, Мири, — торопливо перебил ее Идра. — Мама хотела, чтобы кузен Майя отрекся от престола.

— Да, но я все равно не… — начала Миреан, демонстрируя знаменитое упрямство Драхада, но предостерегающий взгляд брата заставил ее замолчать.

Поскольку фактического доказательства о замысле Шевеан убить Майю не было, он предпочел оставить этот неприятный вопрос. Со временем они сами во всем разберутся.

— Я хочу, чтобы вы знали: я не виню никого из вас. Я знаю, как вам сейчас плохо, и сожалею об этом. Идра, что я могу сделать для вас?

Он верил, что Идра не выдвинет невыполнимых требований, и тот, хорошенько подумав, сказал:

— Можно вернуть нам некоторых из наших домашних слуг? Не телохранителей, конечно, мы понимаем, но моего учителя и горничную девочек?

— О, пожалуйста, кузен Майя, — сказала Миреан.

— Сулер ни в чем не замешана, — с полной уверенностью продолжал Идра. — Она не сделала бы ничего дурного.

Майя заметил, что девочки явно любили горничную больше, чем мать. Ну, конечно, это же горничная заботилась о них; Шевеан не была баризанской матерью, как Ченело, всецело посвятившей себя своему ребенку.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал он и встал, с унынием думая об обязанностях, которые ждут его по ту сторону решетки детских покоев.

— Спасибо, кузен Майя, — сказал Идра, а Ино с Миреан тихо повторили вслед за ним.

Идра поклонился, девочки присели, и Майя оставил их, цепляющихся друг за друга в неуютной и холодной детской.

 

Глава 24

Сэппуку Дажиса Атмазы

Единственным, что порадовало Майю в этот долгий, ужасный день, был факт, что ни Цевет, ни лейтенант Эшана, командир дополнительной роты гвардии Унтеленейса, назначенной теперь в Алсетмерет, не имели никаких возражения против Лейлиса Атмазы и Сулер Жаванин. Майя коротко переговорил с наставником принца и еще короче с горничной девочек. Лейлис Атмаза оказался невысоким живчиком с необыкновенно яркими глазами, он чем-то напомнил Майе мангуста. Он явно любил своего ученика и беспокоился о его благополучии, и Майя вспомнил, что именно Лейлис Атмаза разъяснил Идре разницу между плохой политикой и той, что просто не нравилась лорду-канцлеру. С Сулер Жаванин дело обстояло даже проще: чистокровная двадцатилетняя гоблинка, очень темнокожая, перепуганная до немоты. Но услышав, что девочки Ино и Миреан спрашивали о ней, она сразу сказала:

— Ваше Высочество, пожалуйста, позвольте мне побыть с ними. Хотя бы на несколько дней, пока вы не найдете кого-то лучше.

— Мы не думаем, что кто-то сможет заботиться о детях лучше, чем вы. Девочки вам доверяют. Спасибо, Мин Жаванин.

Ее неожиданная улыбка была так прекрасна, что Майя с удовольствием вспоминал о ней, так же как о заплаканных красных глазах Калы и его смертельной бледности, словно порожденной глубокой тайной раной. Этими знаками любви и доброты он пытался защититься от слезливого письма Сору Жасани, изобилующего самооправданиями и нападками на Майю за арест Шевеан; от болезненного разговора с Наревисом Чаваром, вся уверенность которого испарилась без следа; от сбивчивого рапорта Телимежа, когда он поздно вечером испросил аудиенции и умолял Майю отправить его в отставку по причине непригодности к службе.

— Рапорт? — Удивился Майя, первой его мыслью было, что он, должно быть, ослышался.

— Мы выйдем в отставку, — заверил его Телимеж, словно говорил о деле само собой разумеющемся. — Мы не хотим обременять вас, Ваше Высочество.

— Непригоден к службе? — Повторил Майя бессмысленно, словно эхо.

— Мы не смогли защитить вас, Ваше Высочество, — сказал Телимеж с окаменевшим от страдания лицом.

— Вы не смогли бы ничего сделать. Нам доложили, что колдовство было очень сильным.

— Мы не заметили предательства Дажиса Атмазы. Мы не смогли его обезвредить заранее.

Майя устало искал способ справиться с этой новой проблемой. Он не мог не видеть в произошедшем долю вины Телимежа, он даже мог допустить, что для отставки имеются некоторые основания, хотя и немного. Но…

— Мы не хотим, чтобы вы ушли.

— Ваше Высочество? — Телимеж выглядел потрясенным.

— Вы не сделали ничего, что заставило бы нас усомниться в вашей верности, — сказал Майя. — И… мы поймем, если вы больше не хотите быть нашим нохэчареем, но мы благодарны вам за службу и не хотели бы расставаться с вами.

Телимеж смотрел на Майю, словно прибитый кирпичом по голове. Майя прикусил нижнюю губу, чтобы удержаться от хихиканья, то был скорее нервный смех, потому что всем участникам событий последних суток было не до веселья.

— Пожалуйста, — попросил он, — подумайте, по крайней мере, одну ночь. Мы поступили бы неправильно, приняв решение поспешно и сгоряча.

Телимежу потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки, но он сумел поклониться и сказать:

— Ваше Высочество.

Затем направился к выходу и сумел с первого раза вписаться в дверной проем, правда с помощью подтолкнувшего его Бешелара.

— Мы не думаем, что он уйдет в отставку, Ваше Высочество, — сказал Кала, закрыв дверь Черепаховой гостиной.

— Во всяком случае, не сейчас, когда он знает, что вы хотите оставить его, — добавил Бешелар.

— О… — сказал Майя. — Если мы не должны были… то есть, нам не следовало удерживать его, если он действительно хочет уйти.

— Он не хочет, — заверил Бешелар. — Сердце Телимежа навсегда останется здесь.

— О, — повторил Майя, так как не был уверен, хорошо это или плохо.

Цевет, который вежливо удалился во время аудиенции Телимежа, теперь вернулся и объявил:

— Ваше Высочество, мы приказали охране опустить решетки. На сегодня ничего срочного больше нет.

— И вы думаете, мы можем идти в постель? — Майя слишком устал, чтобы сердиться; после полыхавшего в его душе гнева теперь остались лишь пепел и зола. — Мы не возражаем.

Бешелар и Кала молча проводили его вверх по лестнице. Майя считал, что должен что-то сказать им, но в голове не было ничего, кроме свинцовой тяжести. Его эдочареи тоже были молчаливы, и Майя обнаружил, что скучает по Немеру, который был больше склонен к болтовне и комментариям, чем оба оставшихся. В конце концов он почувствовал отчаянную благодарность, когда смог отступить за занавески своей кровати и представить, что находится один.

* * *

Спал он плохо и проснулся от сообщения, что в Черепаховой гостиной его внимания ожидает Адремаза. Эша сопел неодобрительно, но Майя решил: если Адремаза пришел поговорить о Дажисе, лучше увидеться с ним до завтрака.

Рядом с Адремаза у окна Чепераховой гостиной стоял молодой человек в синем халате, таком же поношенном, как у Калы.

Следовало ли мне подозревать Дажиса, уныло подумал Майя, потому что его одежда была новой? Они поклонились.

— Ваше Высочество, — сказал Адремаза, — мы хотим представить Киру Атмаза, которого, как мы надеемся, вы примете в качестве своего нового нохэчарея.

Молодой человек поклонился еще глубже, и Майя с любопытством посмотрел на него. Тот был невысоким и слегка полноватым, с белыми волосами, заплетенными в длинную косу ученого, и бедно-зелеными глазами. Нос можно было считать орлиным, но подбородок мягко закруглялся, и он… взгляд Майя опустился ниже, и затем он недоверчиво посмотрел сначала на Киру Атмаза, потом на Адремаза.

— Нохэчареем может быть женщина? — Спросил он и «дал петуха» на последнем слове.

— Мы говорили вам, что он догадается, — пробормотала Киру Атмаза голосом, и близко не напоминающим мужской.

— Ваше Высочество, — Адремаза выглядел почти растерянным. — Мы заверяем вас, Киру Атмаза можно полностью доверять.

— Мы в этом не сомневаемся, — сказал Майя, безуспешно пытаясь восстановить душевное равновесие. — Но…

— Ваше Высочество, — перебила Киру Атмаза, — мы были отвергнуты старым Императором, ибо он не одобрял подобных вещей. Но мы слышали о вашей доброте к Арбелан Драхаран и к эрцгерцогине Ведеро, и посмели надеяться.

— А вы? — Обратился Майя к Адремаза.

Адремаза волновался, бледно-розовый румянец расползался по его щекам и окрасил острые кончики ушей.

— Ваше Высочество, вы должны понимать, что быть нохэчареем непросто. Во-первых, нужно получить степень даченмаза, а во всем Атмазаре есть только несколько даченмаза, и они не готовы жертвовать своей учебой. Никто не может быть принужден принять этот груз, такова всегда была политика Атмазара. И, кроме того….

Он колебался, поэтому Киру Атмаза сказала прямо:

— После потери нохэчареев покойного Императора и теперь Дажиса — три даченмаза за несколько месяцев — никого больше не осталось.

— Мы понимаем, — сказал Майя.

Ему было не по себе, но он не сожалел, что решил встретиться с Адремаза.

— Ваше Высочество?

Это был Кала… да, конечно, следовало признать правоту Адремаза. Раз новый нохэчарей был найден, Кала и Бешелар могли идти отдыхать.

— Да, Кала?

— Мы ручаемся за Киру Атмаза, — заявил тот.

Голос Калы звучал даже более решительно, чем у Адремаза.

— Спасибо, — сказал Майя.

Стараясь не смотреть на Бешелара, он повернулся к Киру Атмаза.

Она спокойно выдержала его взгляд; теперь он видел, что она старше, чем он думал. Лет на десять старше Калы и Дажиса, если не больше.

Мы были отвергнуты, сказала она, и мы посмели надеяться.

— Вы хотите этого? На самом деле?

— Да, Ваше Высочество.

— Мы должны выяснить, не будет ли возражений у лейтенанта Телимежа, — сказал Майя.

— Конечно, — кивнул Адремаза.

— Ваше Высочество! — Взорвался Бешелар. Майя вздрогнул, но заметил, что Киру Атмаза осталась абсолютно спокойна. — Вы не можете! Как же… — Мгновение казалось, что он борется с удушьем. — Как она будет дежурить в вашей спальне? Вы не можете предстать перед женщиной в одной ночной рубашке!

— Именно так мы и предстали перед принцессой Шевеан, — этого напоминания оказалось достаточно, чтобы заставить Бешелара замолчать.

Однако, его возражения имели смысл. Майя тревожно покосился на Киру Атмаза, которая боролась с улыбкой.

— Возможно, нам следовало упомянуть, — сказала она, — что мы служим Сайво и приняли обет еще до вашего рождения.

Значит, она старше Калы на пятнадцать лет. Служители Сайво практиковали строгий целибат; они работали в большинстве благотворительных больниц, ухаживая за мужчинами и женщинами. Следовательно, она была подготовлена лучше, чем любой из придворных врачей. Майя успел только удивиться, как быстро был понят его невысказанный вопрос. И все же, стремится ли она служить ему или только борется с ограничениями для ее пола?

— Но почему вы хотите быть нохэчареем? — Спросил он. — А как же медицина?

— Нам не придется ничем жертвовать, Ваше Высочество. Хотя мы должны будем отказаться от работы в больнице, здесь, при дворе, есть немало людей, нуждающихся в наших услугах, даже если мы будем работать только по нечетным дням.

Те, кто не может позволить себе придворных врачей, подумал Майя. Если бы он лично не распорядился, Немер, скорее всего, не смог бы получить медицинской помощи.

Киру Атмаза задумчиво смотрела на него.

— Вы действительно находите невероятным, что мы хотим служить вам? — Ее брови поползли вверх. — Мы видим, вы удивлены.

— Извините, — сказал Майя, поспешно опуская глаза. — Мы не хотим, чтобы вы решили, будто мы сомневаемся в вашей честности и преданности. Если лейтенант Телимеж не будет возражать, мы с радостью примем вас на службу.

Бешелар фыркнул и пробормотал что-то, несомненно, нелестное; Майя собрал остатки своего достоинства и сделал вид, что не слышит. Лицо Киру Атмаза вспыхнуло, и она сказала:

— Мы обещаем, вы не пожалеете о вашем решении, Ваше Высочество.

Майя улыбнулся в ответ:

— Нет. Думаю, мы не пожалеем.

Шум на лестнице возвестил о прибытии Телимежа, достаточно запыхавшегося, чтобы Майя заподозрил: он тоже с опозданием вспомнил, что Бешелар не сможет уйти с дежурства, не дождавшись сменщика.

— Ваше Высочество, — сказал Телимеж, кланяясь. — Мы надеемся, что вы не передумали. Насчет нашей службы? — Он смотрел на Майю со смешанным выражением тревоги и надежды.

Если Майя находил невероятным, что кто-то так отчаянно стремится служить ему, то для Телимежа было не менее удивительно, что Майя желает его службы.

— Конечно, мы не передумали, — сказал он с такой теплотой в голосе, какую осмелился выказать. — Но вы должны сказать нам, готовы ли служить вместе с Киру Атмаза. Адремаза уверяет, что ей можно полностью доверять.

Телимеж перевел взгляд с Киру Атмаза на Адремаза, потому на Майю, и Майя посочувствовал его недоумению. Он заметил, что Телимежу очень хотелось обернуться и проверить реакцию Бешелара, и, хотя не обвинил бы его, но был рад, когда Телимеж отказался от руководства товарища.

Наконец Телимеж выговорил:

— Если вы не возражаете, Ваше Высочество, нас это не смущает. Мы будем работать вместе с Киру Атмаза.

Он повернулся и поклонился Киру, она поклонилась в ответ.

— Тогда решено! — В голосе Адремаза слышалось облегчение. — Ваше Высочество, мы знаем, что задерживаем ваш завтрак, но есть еще один вопрос.

— Дажис… — сказал Майя, и его желудок сжался в тугой комок.

Его нохэчареи тактично отступили на два шага и стали вполголоса обсуждать расписание дежурств.

— Да, Ваше Высочество, — подтвердил Адремаза. — Его сэппуку состоится сегодня вечером, и мы не знаем, сообщил ли вам Кала Атмаза, что по обычаю осужденный может поговорить с теми, кого он обидел.

— Для того, чтобы обрести мир, — сказал Кала.

— Да. По правилам Дажис должен прийти к вам, но, ах, конкретные обстоятельства заставляют капитана Ортему спросить, не могли бы вы сами вместо этого явиться в Мазантелеан? На действия Дажиса наложены определенные ограничения, но мы не можем гарантировать, что они останутся в силе за пределами Мазантелеана.

— Он считает, что Дажис может повредить нам?

— Ваше Высочество, — Адремаза не возражал, но и не соглашался. — Он просто предпочитает не рисковать.

Майя хотел было возразить, но прежде чем открыл рот, успел вспомнить, что никогда бы не поверил, что Дажис может вступить в заговор против Короны.

— Когда мы должны прийти в Мазантелеан?

— Спасибо, Ваше Высочество, — пробормотал Адремаза. Майя прекрасно понимал, что его благодарят не за согласие, а за отказ от бесполезных протестов. — Сэппуку выполняется на закате. Если вы придете сразу после ужина, у вас будет достаточно времени, чтобы Дажис мог поговорить с вами. И с лейтенантом Телимежем, если позволите.

— Конечно, — согласился Майя и спросил себя, неужели Адремаза верит, что он сможет проглотить хоть кусок пищи в ожидании этого ужасного вечера.

* * *

Однако, когда перед Майей поставили его ужин, он был голоден, как молодой пес, а большую часть дня не думал о Дажисе вообще. Нашлось слишком много вопросов, требующих его внимания. Были установлены сроки для дознания по делу Чавара и Шевеан; капитана Ортему следовало удержать от превращения Унтеленейса в военный лагерь; Чавада и Рохетада, родственники принцессы, получили свои аудиенции и заверили, что их верность непоколебима. И еще было невероятное количество писем, доставленных пневмопочтой, мальчиками-курьерами и лично придворными, которые передавали свои послания охране у решеток Алсетмерета.

Из огромной стопки писем Цевет выудил одно и передал его Майе.

— Мы подумали, что Ваше Высочество, может быть, пожелает ответить на это письмо лично.

Дач'осмин Чередин писала, используя базад:

«Императору Эдрехазивару VII Драхару с поздравлениями и пожеланиями СПОКОЙСТВИЯ, ЗДОРОВЬЯ и БЕЗОПАСНОСТИ.

Мы всегда считали Шевеан глупой женщиной, но даже не догадывались о безграничности ее глупости. Мы крайне сожалеем, что не можем вызвать ее на дуэль, чтобы проткнуть ее никчемную тушку, но нам сказали, что дуэль является варварским обычаем, недостойным леди, каковой Шевеан не является.

Тем не менее, Ваше Высочество, если есть услуга, которую мы можем оказать вам, не выходя за пределы нашей верности и преданности, вам достаточно сказать лишь слово».

И она подписалась сложной витиеватой монограммой, какую Майя видел только в романах о рыцарях Эдревенивара Завоевателя; в Эдономею их контрабандой доставляли кавалеры поварихиной дочки. От него не ускользнул намек, что Дач'осмин Чередин, в отличие от принцессы Шевеан, знала, как драться на дуэли. К настоящему времени искусство дуэли уже практически не практиковалось среди эльфов — Императоры Варедисы всем сердцем не одобряли ее, впрочем, как и все, исходящее от гоблинов — и не преподавалось женщинам вообще. Майя спросил себя, где нашли учителя для Дач'осмин Чередин, и знает ли об увлечениях дочери ее отец. Ему пришло в голову, что сам он даже отдаленно не знаком с дуэльным кодексом, и обнаружил, что улыбается. Он решил написать ответ собственной рукой и, хотя не имел ни малейшей надежды разделить ее пыл, добросовестно корпел над посланием и уже был близок к его завершению, когда Цевет выдернул из кучи корреспонденции длинный конверт, крепко сжимая его двумя пальцами, как шею черной гадюки.

— Цевет? — Тревожно спросил Майя.

Конечно, ему не могли прислать никакой змеи, но уши Цевета были плотно прижаты к голове, как у охотящегося кота.

— Мы просим прощения, Ваше Высочество, — сказал Цевет, его голос звучал холодно и отстраненно, но уши подрагивали. — Просто мы были поражены.

— Поражены? — Повторил Майя с максимально вежливым скептицизмом, на какой только был способен. — Нашей перепиской?

Цевет скривился и признал:

— Может быть, «утомлен» будет более подходящим словом. Мы переутомились, Ваше Высочество. Не обращайте внимания на наши странности.

На этот раз Майя проигнорировал изящную попытку Цевета увильнуть от разговора.

— Что же поразило вас в нашей почте?

Цевет колебался, но знал, что уже попался.

— Письмо от Дач'осмера Тетимара, Ваше Высочество. Мы сочли его…

— Гадким, — закончил Майя, когда стало ясно, что Цевет не собирается подыскать наиболее подходящее определение.

Цевет поморщился и вздохнул. Майя протянул руку.

— Ваше Высочество, вы не обязаны, — сказал Цевет. — С этим должны иметь дело ваши секретари. — Он снова замолчал и, признавая, что Майя не отступит, отдал письмо.

Его нежелание было настолько очевидным, как будто в конверте действительно затаилась гадюка.

Майя быстро просмотрел его. Как и большинство писем Тетимара, это изобиловало многословными намеками и инсинуациями. Он также предполагал, что Майя должен принять защиту Дома Тетимада и укрыться в их крепости Эшорави — Дач'осмер Тетимар описал ее как безопасную и совершенно неприступную. Тетимар также предложил свои услуги для наблюдения за ходом расследования.

То была замечательная демонстрация как его наглости, так и очевидной уверенности, что юному Императору не хватит соображения даже для того, чтобы раскрыть над собой зонтик в дождливый день. Сам Майя находил это письмо еще забавнее предыдущих, но, подняв голову, он заметил, что уши Цевета все еще опущены, а выражение глаз выдает тщательно скрываемый страх.

— Как мы понимаем, вы не советуете нам принимать любезное приглашение Дач'осмера Тетимара, — сказал Майя.

Он уже чувствовал приближение взрыва, но в последнюю секунду Цевет сообразил, что над ним подшучивают, и ответил только:

— Да, Ваше Высочество, мы бы не посоветовали этого.

— Мы не собирались его принимать, — мягко, как мог, сказал Майя. — У нас нет оснований доверять Дач'осмеру Тетимару.

Цевет растянул губы в подобии улыбки.

— Поистине, Ваше Высочество, мы разделяем ваше убеждение. Мы просто очень чувствительны сегодня, это случается при недосыпании.

Майя снова пренебрег отговоркой.

— Может быть вы расскажете нам, — тихо попросил он, — почему вы так боитесь Дач'осмера Тетимара?

Цевет был почти готов отрицать очевидное, но потом его плечи устало опустились, а уши обвисли.

— Ваше Высочество, это неприятная история, — сказал он.

— Мы спрашиваем не ради развлечения, — ответил Майя.

— Нет, Ваше Высочество, конечно, нет. — Цевет глубоко вдохнул воздух и медленно выдохнул. — Наши воспоминания об Эшорави… ужасны. Почти десять лет назад нас послали туда с сообщением для герцога Тетимела. Начался сезон свирепых штормов, и Дач'осмер Тетимар ничуть не преувеличил, описывая Эшорави как неприступную крепость. Она стоит особняком на высокой скале, и попасть туда можно только по крутой и узкой тропе. Такой крутой, что местами она переходит в высеченную в камне лестницу. Лошади туда подняться не могут. Кто желает попасть в Эшорави, должен идти пешком.

Он быстро взглянул на Майю, а затем отвернулся.

— Мы пришли туда после наступления темноты, промокшие до нитки и с седельными сумками через плечо. Мы трижды падали на подъеме, а один раз чуть не сорвались со скалы, что неминуемо закончилось бы переломом позвоночника или ног. Одним словом, мы возненавидели Эшорави прежде, чем достигли ее ворот.

— Неудивительно, — пробормотал Майя, поощряя продолжать рассказ.

— Герцог Тетимел был пьян, но гостеприимен, — сказал Цевет. — Он поблагодарил нас за услуги и приказал слуге устроить нас на ночлег, а потом забыл о нашем существовании. Слуга презирал нас — курьеров часто обвиняют в распущенности и даже разврате худшего толка — но он провел нас в людскую, показал, где мы можем спать, а затем позвал с кухни мальчика, чтобы проводить нас в баню для слуг. Баня… баня была не отдельным зданием, поскольку в Эшорави нет места для отдельных зданий, а довольно грязным помещением, пристроенным к стене одного из крытых дворов. Двор служил импровизированной ямой для собачьих боев, и пока мы купались, мы могли слышать грызню и вой собак, а также крики мужчин. Кухонный мальчик, усталый и угрюмый, не объяснил нам, как вернуться в спальню для слуг, и хотя наше чувство направления обычно нас не подводит, не удивительно, что мы заблудились. Куда бы мы ни сворачивали, мы, кажется, никак не могли уйти от этого двора, провонявшего дымом и кровью. Наконец, мы вышли поискать, не найдется ли человек, который укажет нам путь. Эшорави самая древняя и любимая усадьба герцогов Тетимада, несмотря на недоступность и примитивность. Штат слуг полностью укомплектован местными жителями, и они не любят чужаков. Первый человек, к которому мы обратились, пожал плечами и отвернулся, второй обругал нас. Мы попытались подойти к третьему, который казался не таким враждебным, когда Дач'осмер Тетимар заметил нас. Нам было пятнадцать, Ваше Высочество, и это был не первый раз, когда нам предлагали… у курьеров, как мы сказали, дурная слава… — Он запнулся, подыскивая слова. — Но Дач'осмер Тетимар просто схватил нас. Мы не знали, кто он такой, и отбивались с большей силой и меньшим тактом, если бы знали, кто он такой. На самом деле, он был полон решимости и, конечно, очень опытен в рукопашном бою, поэтому мы его укусили.

— Вы укусили Дач'осмера Тетимара?

— Вероятно, у него остался шрам, — сказал Цевет. — Он очень рассердился, Ваше Высочество. Он обругал нас, прижал к стене и держал за горло, мы видели жажду убийства в его глазах. Он ударил нас кулаком в лицо, бросил на землю, и к этому моменту внимание всех присутствующих уже было приковано к нам. «Ну, что скажете, ребята? — Крикнул Дач'осмер Тетимар. — Лиса и гончие?» Ответом ему был рев одобрения. Конечно, затравить чужака было бы веселее, чем смотреть собачий бой. Дач'осмер Тетимар сказал нам: «Мы даем тебе пять минут форы. — Он вынул карманные часы, только это отличало его от всех прочих, потому что одет он был, как любой из мужчин во дворе, и сказал: — Раз, два, три… беги!». Ваше Высочество, мы побежали. Мы не знали Эшорави; мы знали только, что каждая минута ожидания могла стоить нам жизни. Наверное Осреан или Салежио благословили нас в тот вечер, потому что мы нашли лестницу прежде, чем гончих спустили со сворки. Мы слышали их лай, слышали, как смеются и кричат люди внизу. Наверное, Дач'осмер Тетимар не стал ждать полные пять минут. Лестница, которую мы обнаружили, предназначалась для слуг; она была крутой и узкой, мы поднимались все выше и выше, цепляясь руками за стены, до самого чердака, а потом нашли еще одну лестницу, выведшую нас к люку на крышу. Там мы и ночевали, прислонившись к дымоходу, чтобы не замерзнуть. Утром, в предрассветных сумерках, мы спустились вниз, прислушиваясь к отзвукам шагов и голосов и прячась при малейшем шуме. Нам повезло: стража у ворот не обратила на нас внимания, то ли они не узнали в нас вчерашнюю «лису», то ли не участвовали в охоте. Мы бросили наши сумки и все, что в них было, и бежали по тропе, падая, цепляясь за кусты и непрестанно молясь всем богиням-защитницам, чтобы никто не додумался послать нам вслед конюхов. Но никого не было, и к тому времени, когда лучи солнца озарили долину, мы были уже далеко от Эшорави. До самого вечера мы бежали, не останавливаясь, чуть не умерев от истощения сил. Вот почему, Ваше Высочество, мы боимся Дач'осмера Тетимара.

Пауза была мучительной, Цевет явно жаждал оказаться где-нибудь подальше, но оставался еще один вопрос, и Майя должен был его задать.

— Что они сделали бы с вами, если бы им удалось вас поймать?

— Мы думаем, — с горькой улыбкой ответил Цевет, — что быть избитым до смерти было бы лучшим, на что можно надеяться. И, Ваше Высочество, мы должны сказать, что никто не хватился бы нас. В конце концов, герцог Тетимел получил свое сообщение, больше ничто не имело значения.

— Вы не хотите подать жалобу?

Уши Цевета насторожились, и в его голосе звучало изумление, когда он произнес:

— Ваше Высочество, это было много лет назад. И мы выжили.

— Да. Мы сожалеем. Мы…

— …потрясены и устали, — вставила Киру, и Майя с благодарностью улыбнулся.

— Мы не примем гостеприимства Тетимада, — сказал он Цевету. — Вам не следует беспокоиться на этот счет.

— Конечно, Ваше Высочество, — ответил Цевет и изящно перевел разговор на текущие дела.

Множество людей ожидали личной встречи, в том числе мэр Сето и Наставники Бдительных Братств северного и южного Че-Четора. Наставники посматривали друг на друга, словно голодные коты, и Майя мысленно отметил, что нелишним будет навести справки, в чьей компетенции находятся Бдительные Братства: Архипрелата или капитана Ортемы, он не был уверен. Надо будет уточнить у Цевета — милостивые богини, сколько раз в день он вспоминает о секретаре? Он вспомнил вчерашнюю тревогу Цевета и подумал, что при иных обстоятельствах она могла показаться ему вполне обоснованной.

Тебе следует стать менее зависимым, сказал он себе, когда Ишеан убрал со стола тарелки после ужина. А потом он посмотрел на часы и понял, что уже пора идти.

* * *

Майя отправился в Мазантелеан в сопровождении лишь Телимежа с Киру, резко ответив лейтенанту Эшане, что если бы мятежники собирались перебить весь Унтеленейс, они бы уже это сделали, а двух нохэчареев будет вполне достаточно для защиты его императорской особы.

— В конце концов, это их работа, — сказал он, и Эшана с несчастным видом отступил.

Мазантелеан не являлся в полной мере частью дворца, но был связан с ним крытым мостом с характерной для эпохи Эдретантиара III ажурной кирпичной кладкой. Этот мост так же называли «Лестницей Уршасу», бывшего Адремаза в те времена, и студенты Атмазара описывали свой прогресс в учебе как «восхождение по лестнице» и «падение с лестницы».

Киру рассказала это Майе по пути, но не для того, чтобы завязать разговор, который Майя почти наверняка отклонил бы, а просто так, словно хотела поделиться информацией с ним, с Телимежем, даже с камнями моста. Майя слушал, а сам в отчаянии молил богинь о стойкости духа и старался не думать о том, что его ждет.

В конце моста их уже ждал мальчик лет шестнадцати с дурным цветом лица, но прекрасными волосами, заплетенными в аккуратную косу. В противовес невзрачной внешности, его поклон был изящен, а голос, когда он заговорил, сразу расположил к себе: глубокий и теплый, на редкость хорошо модулированный для такого юного мужчины.

— Ваше Высочество, — сказал он, — Адремаза послал нас, чтобы приветствовать вас и сопроводить в комнату для посетителей. Мы Ожис, младший ученик Атмазара.

— Спасибо, — ответил Майя, и почувствовал малую долю облегчения от того, что его голос не прервался.

Комната для посетителей была небольшой, довольно скудно обставленной, но сияющей чистотой. Стул был всего один и Ожис с Киру попросили Майю сесть. Он сел, успокоился и приготовился ждать. Не прошло и пяти минут, как привели Дажиса. Его волосы были обрезаны, а синий халат Атмаза заменил бесформенный черный балахон, который должен был стать его саваном. Его сопровождали два мрачных Атмаза с черными, в соответствии с канонами Ули, полосами на одежде. Едва переступив порог, Дажис опустился на колени. Все его тело содрогалось от мучительных рыданий.

Майя не имел ни малейшего понятия, что ему следует делать.

Он не мог предложить никакого утешению Дажису, совершившему столь тяжкое преступление, и тем более помочь избежать последствий. Он даже не мог сказать, что простил предателя, ибо истина состояла в том, что он не был уверен в своем прощении. Майя не мог сказать, что понимает Дажиса, но молчать было еще тяжелее.

Он почти решился открыть рот, еще не зная, что скажет, но тут один из каноников произнес:

— Осужденный, вы должны говорить.

Его слова не были жестоки, но в них чувствовалась непреклонная воля, и Дажис повиновался. Судорожно всхлипывая и хватая ртом воздух, он, наконец, справился со своим голосом.

— Ваше Высочество, я пришел не просить прощения.

Отказ от формального «мы» ударил Майю, словно крик боли, и он инстинктивно отпрянул от ее страшной наготы.

— Да, — сказал он.

Сетерис, адвокат до мозга костей, весьма дотошно разъяснил Майе разницу между формальным и искренним извинением, а так же между прощением и извинением, и теперь он обнаружил, что не может согласиться на меньшее.

— Я… я извиняюсь за то, что я сделал.

Этого было бы недостаточно для Сетериса, который потребовал бы подробного описания проступка в формуле извинения, но Майе для этого не хватило злости. Но было нечто, что ему очень, очень нужно было узнать:

— Почему? Зачем ты это сделал?

Дажис зарыдал снова, и у Майи мелькнула неприятная мысль, что эти слезы вызваны скорее желанием уйти от вопроса, чем подлинным горем.

— Осужденный, — сказал тот же каноник.

— Вы же все знаете, — крикнул Дажис, обращаясь к нему. — Почему вы сами не скажете?

— Потому что это было вашим выбором, — категорически заявил тот. — Не нашим.

— Вы должны ответить, — сказал второй Атмаза.

Дажис взял себя в руки.

— Они… то есть принцесса Шевеан и лорд Чавар обещали мне, что я стану Адремаза, когда Сехалис Адремаза умрет.

Или когда Сехалису помогут умереть. Это устроило бы всех участников сделки.

— И что?

— И они обещали, что я буду первым нохэчареем принца Идры, — шепотом добавил Дажис. — И они не будут… его правительство не будет…

— Мы понимаем, — сказал Майя и сам вздрогнул от холода в своем голосе.

Дажису не хватило смелости бросить упрек ему в лицо, но Майя был не так глуп, чтобы сбрасывать со счетов личную неприязнь.

Нет, твердо сказал внутренний голос, совсем не похожий на голос Сетериса. Ты Император. Твой нохэчарей не вправе одобрять или осуждать тебя, и тем более, тебя судить. Это Дажис нарушил свою клятву. Не ты. Помни, что ты Эдрехазивар. Он постарается не забывать, но так трудно было избавиться от ощущения, что он сделал что-то неправильное, нечто такое, что и привело к сегодняшней катастрофе.

— Вы хотите еще о чем-нибудь спросить осужденного, Ваше Высочество? — Спросил один из каноников.

— Нет, — сказал Майя.

У него было много вопросов, но ни один из них не помог бы ему нести свою ношу дальше.

— Осужденный? — Спросил второй каноник.

И Дажис впервые поднял на Майю глаза и сказал:

— Ваше Высочество, вы останетесь?

— Остаться? — Повторил Майя. — Вы хотите, чтобы я наблюдал ваше сэппуку?

Дажис кивнул.

— Я знаю, что это… очень трудно, и я не должен просить. Вы можете отказаться, Ваше Высочество. Но… пожалуйста, Ваше Высочество!

— Но зачем вам?.. — Майя не смог договорить.

— Ваше Высочество, вы не обязаны присутствовать при сэппуку.

Но тут же он услышал ответ Дажиса:

— У меня больше никого нет.

Майе вдруг стало до горечи стыдно, что он совсем ничего не знает о Дажисе. Может быть, он сирота, или живет так далеко от семьи, что давно стал чужим для них, или они просто не придут? Ченело бы знала, Ченело верила, что и он должен знать.

— Мы останемся, — сказал Майя.

— Спасибо, — прошептал Дажис.

Каноники посмотрели на Майю с сомнением, но, кажется, решили, что не имеют права спорить с Императором.

— Осужденный должен также поговорить с лейтенантом Телимежем, — сказал один из них.

— Да, — согласился Майя. — Мы с Киру Атмаза выйдем, чтобы не стоять между ними.

Кроме того, ему невыносимо хотелось бежать из этой тюрьмы, подальше от страдающего Дажиса и своей неспособности разделить его боль.

Киру вышла вслед за ним в сводчатый зал Мазантелеана и, ничего не говоря, встала рядом. Зал был почти пуст, но в его атмосфере царила безмолвная напряженность. Два или три Атмаза с опущенными головами прошли, почти прошмыгнули мимо них, хотя, возможно, именно он был виноват во всем, что происходило здесь и сейчас.

Он повернулся, чтобы спросить Киру, но в этот момент дверь в комнату для посетителей распахнулась, и вышел Телимеж в сопровождении одного из каноников. Лицо Телимежа было белым, как мука, и очень печальным, он избегал встретиться глазами с Майей. Каноник поклонился и сказал:

— Ваше Высочество, сэппуку состоится через два часа на закате в Малом дворе, который укажет вам Киру Атмаза. Вы можете вернуться в Алсетмерет и подождать, но если предпочитаете…

Майя впервые заметил признак смущения.

— Да? — Сказал он.

— Ваше Высочество, обычаем принято, хотя для свидетелей отнюдь не обязательно, провести некоторое время в молитве. Для нас будет честью ваше вместе с лейтенантом Телимежем присутствие в Улимере Мазантелеана.

Майе не требовалось оглядываться на внезапно напрягшуюся Киру, чтобы понять, какая честь ему предоставлена, и он не нуждался в объяснении причин смущения каноника. Благочестие было не в чести при дворе. Более того, оно даже вызывало подозрения: еще одна из причин, почему Ченело была здесь так безнадежно несчастна. Вероятно, каноник ожидал, что его приглашение будет отклонено и, вероятно, с язвительным упреком.

Даже если бы Майя разделял взгляды двора, он не счел бы себя вправе отвергнуть предложение, тем более, зная, как редко посторонние могут стать участниками любого из ритуалов Атмазара, даже в менее священном месте. Он не мог не подумать, почему ему оказана такая честь, ведь прежде Императоры получали неизменный отказ, а ведь, по крайней мере, один из них явился в Атмазар с вооруженным отрядом за спиной, но сказал только:

— Для нас это тоже будет честью. Телимеж?

— Д-да, Ваше Высочество. — Телимеж еще был испуган, но вполне сносно поклонился и произнес: — Благодарим вам, Атмаза.

Улимер в Мазантелеане был значительно больше храма в Сето, но почти так же беден. Голый камень стен, изношенная мебель со следами починки, иногда умелой, иногда не очень. Небольшая группа Атмаза, все в синих халатах со склоненными в молитве головами; чуть дальше Адремаза, в одиночестве и на коленях. Но при появлении Майи он оглянулся, а затем поднялся на ноги.

Изможденный и взлохмаченный, словно недавно рвал на голове волосы, он поклонился и сказал:

— Добро пожаловать, Ваше Высочество, — его голос звучал неожиданно спокойно.

— Спасибо, — ответил Майя. — Мы не хотели вам мешать, но…

— Дажис попросил вас. Вы были очень добры, что согласились.

То было чувство вины, а не доброта, но не было никакой необходимости огорчать Адремаза подобными признаниями.

— Где мы можем сесть, чтобы не мешать? — Спросил Майя, и Адремаза указал ему, Телимежу и Киру на скамейку вдоль западной стены.

Майя с благодарность уселся, и в течение следующих двух часов никто не указывал ему, как должен вести себя Император.

Он знал всего несколько баризанских молитв к Ули, которым его мать, несколько суеверно, обучила его вместе с минимальными знаниями о правилах поклонении богине. Одна из молитв, он знал, была неуместна, так как предназначалась для находящихся на смертном одре. Из оставшихся он выбрал ту, которая давала ему большую уверенность. Потребовалось некоторое время, чтобы настроиться на молитвенный лад, но он помнил, что так случается всегда после длительных перерывов, и упорно, ни о чем не тревожась, вдумчиво и тщательно повторял молитву, пытаясь проникнуться каждым ее словом. Даже если он не мог по-настоящему простить Дажиса, он не желал его смерти, это было бы самым худшим…

Хуже, чем твоя собственная смерть, Эдрехазивар?

От этой мысли Майя вздрогнул; уже два дня он пытался и не мог представить, как умер бы сам, если Шевеан решилась бы дать приказ своим людям. Выглядела бы его смерть естественной или была бы замаскирована под несчастный случай, а может быть, принцесса с презрением отвергла бы все уловки, уверенная, что никто не осмелится протестовать. Он был совершенно уверен, что ее не заботило, умрет он мирно или в страданиях, быстрой или медленной будет его смерть. И ему не дали бы ни малейшей возможности загладить свою вину перед теми, кого он обидел.

Дажис не хотел убивать меня, одернул он себя, но ответ пришел мгновенно. А сказал бы он хоть слово, чтобы тебя спасти?

Майя постарался сосредоточиться на словах молитвы. Не имело значения, что сделал бы Дажис в ситуации, которой не случилось. То, что он успел сделать, уже было безнадежно плохо.

Майя вздрогнул, словно эти неумолимые слова были произнесены вслух. Я не могу позволить себе гнева. Император Эдрехазивар не может отдаться мести; раз начавшись, это не закончится никогда.

Ули, молился он, отказавшись от заученных слов, пусть мой гнев умрет вместе с ним. Освободи нас обоих от бремени нашей вражды. Даже если я не смогу его простить, помоги мне не ненавидеть его.

Ули была холодной богиней, богиней ночи, теней и праха. Ее любовь следовало искать в пустоте, а милосердие в тишине. Именно в этом и нуждался Майя. Тишина, холод, милосердие. Он мысленно сосредоточился на знакомом образе Ули, раскрывающей объятия. Только богиня прощения могла услышать невольные признания Императора.

Избавь меня от ненависти, молился он, и через некоторое время уже смог попросить о мире для Дажиса и о том, чтобы гнев Майи не отягощал душу предателя на последнем суде.

Когда раздался глубокий звон смертного колокола, Майя очнулся настолько успокоенным и умиротворенным, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. Вслед за Кирой он последовал в Малый двор, сохраняя в сердце молитву о мире.

Малый двор нельзя было назвать ничем иным, как архитектурным недоразумением: узкий четырехугольник пространства между главным корпусом и Мазантелеаном, со всех сторон зажатый высокими стенами. Его основное предназначение с жестокой очевидностью было обозначено выдолбленными в плитах желобами, сходящимися в центре у круглого отверстия. Двор идеально подходил для жестокого ритуала, и здесь легко можно было смыть кровь.

Было очень холодно; Майя втянул руки в стеганые нарукавники и со вздохом пожалел, что не может сменить алмазные императорские регалии на шерстяную шапку. Он незаметно шепнул Киру:

— Вы не обязаны здесь оставаться, Киру Атмаза. Мы не хотим, чтобы вы замерзли.

— Спасибо, Ваше Высочество, — пробормотала она так же тихо. — С нами все в порядке.

Ничего другого она сказать и не могла, но, по крайней мере, он попытался ее защитить.

Ждать пришлось недолго. Сначала на противоположной стороне двора появился Адремаза, затем вышел окруженный канониками Дажис. Его сотрясала крупная дрожь, Майя не мог сказать, от холода или от страха. Но он заметил Майю и смог растянуть губы в подобии улыбки.

Не было сказано ни слова: каноники проводили Дажиса к центру двора, где первый, а за ним второй поклонились и отступили, чтобы встать рядом с Адремаза. Тогда вперед выступил Адремаза. Он что-то сказал Дажису, Майя не расслышал, передал ему ритуальный меч и отступил.

Катана остро блеснула в свете фонаря. Ее лезвие было узким и длинным, а лишенная украшений рукоять туго обмотана шнуром. Дажис некоторое время смотрел на меч, а затем поднял голову, пытаясь разглядеть Майю. Майя до сих пор не мог представить, что может значить для Дажиса его присутствие, но не мог отрицать, что в нем нуждались. Это подтвердил сам Дажис, потому что решительно стиснув зубы, он обнажил правую руку для первого надреза.

Лезвие скользнуло в беззащитную плоть, как в воду.

В теории при сэппуку делалось пять разрезов: на каждом запястье, вдоль каждого предплечья, и поперек горла. Однако немногим хватало сил для нанесения пятой раны, и ритуал считался выполненным даже без нее. Дажис не успел. Катана выпала из его руки посреди четвертого разреза, и ее сияние утонуло в луже черной крови. Ноги больше не держали его, он неловко повалился набок: в этой позе было мало достоинства, но он сумел сохранить ясное выражение лица. Дыхание перешло в хрипы, но он не пытался ничего сказать. Майя заставил себя смотреть, заставил себя увидеть, что его гнев уже не был нужен. Потом Дажис затих; через некоторое время каноники снова вышли вперед и без страха или отвращения опустились на колени в кровь Дажиса. Один коснулся лица, затем горла; второй поднял правую кисть руки, по-видимому, осматривая порез. Они кивнули друг другу, потом встали и вернулись к Адремаза. Краткое совещание, и Адремаза спокойно произнес:

— Сэппуку завершено.

Майя заметил, что он дрожит, только когда Телимеж с тревогой сказал:

— Пойдемте, Ваше Высочество.

Подчиниться было очень трудно, ему казалось, что он вмерз в землю. Но он заставил себя двигаться, чтобы вернуться в почти кощунственное тепло Мазантелеана, где из ниоткуда возник Адремаза и спросил:

— Вы в порядке, Ваше Высочество?

Был ли он в порядке? Майя сомневался.

— У нас все хорошо, спасибо.

Это не убедило Адремаза.

— Мы должны еще раз поблагодарить Ваше Высочество за присутствие, — сказал он. — Мы боялись, Дажис не…

Майя не хотел слышать окончания фразы и хотя поклялся не делать этого, все же спросил:

— Он сказал, что у него никого нет. Он был сиротой?

— Нет, — ответил Адремаза с усталым вздохом. — Он преувеличивал.

— Ох.

— Нет, мы несправедливы. Мы просим прощения. Дажис был третьим из восьми детей школьного учителя в восточном Че-Атамаре. Мы считаем, что он не был счастлив в детстве. После принятия послушником в Атмазар он не навещал своих родителей и, насколько нам известно, не писал им. Он не написал им даже сегодня, хотя был поощрен к этому.

— И никаких друзей?

Он не знал ничего, что могло бы спасти Дажиса от предательства и смерти.

— Ни одного, кто захотел бы стать его свидетелем на сэппуку, — ответил Адремаза почти грубо.

— Нет, конечно, нет. Простите нас, это был глупый вопрос. Спокойной ночи, Адремаза.

— Спокойной ночи, Ваше Высочество, — Адремаза поклонился, и Майя в холодном молчании вернулся в Алсетмерет.

* * *

Он не мог заснуть в ту ночь и даже не пытался попробовать. Дажис уже не тревожил его; то были неутоленные ярость и печаль, и страх, что нет никакого выхода. Он не мог оставаться безразличным, как бы ему ни хотелось, и он бродил из комнаты в комнату вверх и вниз по лестницам Алсетмерета, едва сдерживая желание накричать на нохэчареев только за то, что они неотступно следовали за ним, выполняя свой долг. Он был уверен, что они возблагодарили наступившее утро, когда смогли, наконец, сбежать.

Бешелар был, как всегда, безупречен, а Кала бледен и устал, хотя больше не казался растерянным. Они не пытались заговорить с ним, но внезапно он обнаружил себя загнанным в столовую, где самовар пел свою уютную песенку, а Ишеан ждал, чтобы налить ему чашку чая.

Нет смысла отказываться от заботы, устало подумал Майя. Он сел, принял чашку и попытался восстановить в душе хотя бы часть той холодной и тихой гармонии, которую ощутил в Улимере. Вряд ли эта попытка была особенно успешной, но, допив свой чай, он смог пойти в спальню и позволить эдочареям искупать и одеть его, а когда он снова спустился для официального начала дня, ему уже не хотелось ни на кого кричать.

Но за завтраком, когда Цевет перечислял список неотложных дел, начиная с собрания Коражаса и заканчивая увеличением семейного бюджета Императора, включающего теперь расходы Идры и его сестер, явился мальчик-курьер с письмом от Хесеро Неларан. Она умоляла об аудиенции, и Майя вспомнил об еще одной жертве этого неудачного переворота.

О его двоюродном брате, Сетерисе Неларе.

 

Глава 25

Вопросы Свидетеля

Майя принял Хесеро Неларан в Черепаховой гостиной. Именно здесь они встретились впервые несколько месяцев назад, и ему было почти грустно видеть, что она больше не может привести его в трепет, как в тот памятный день в Унтеленейсе. Осмеррем Неларан была все той же красивой и утонченной женщиной, но за последние недели он настолько привык к обществу дам, что теперь из всех прочих ее выделяло лишь одно сомнительное достоинство: она была женой Сетериса.

— Ваше Высочество, — прошептала она, опускаясь в низком изысканном реверансе. — Мы благодарим вас за предоставленную аудиенцию, которую, мы понимаем, не вправе были просить.

— Осмеррем Неларан, мы не…

— Пожалуйста, — она улыбнулась бесстрашной фальшивой улыбкой. — Разве мы не условились называть друг друга кузенами?

— Кузина Неларан, — поправился Майя. — Что вам угодно?

— Ваше Высочество, пожалуйста, мы просим об аудиенции для нашего мужа, вашего кузена.

— Разве мы должны?

— Он ваш двоюродный брат, — она недоуменно нахмурилась.

— А принцесса наша невестка.

— Он воспитал вас! — Запротестовала она. — Ваше Высочество, мы знаем, что вы не жалуете его, хотя не понимаем, почему, но как вы можете до сих пор держать на него обиду? Ведь это всего лишь…

— Недовольство? — Он слышал, как его голос поднялся до крика, но не мог справиться с ним. — Нет, Осмеррем Неларан, то, что мы испытываем к нашему кузену нельзя назвать недовольством. Мы приложили самые отчаянные усилия, чтобы не руководствоваться обидой и злобой. Мы не отослали его обратно в Эдономею, хотя могли бы это сделать. Мы предложили ему должность, почетную и полезную. Что еще мы должны сделать?

— Ваше Высочество…

— Нет. — Он понял, что дрожит. — Мы не можем. Я не могу. Он запугивал меня. Оскорблял. Даже бил, но не ради дисциплины, а чтобы выместить собственную беспомощность и гнев. — Трясущимися пальцами он повозился с застежкой левой манжеты, вздернул рукав и поднес к ее лицу запястье с широким серебристым шрамом, змеившимся по серой коже. — Это его рук дело, кузина Хесеро. И после того, как я понял… действительно понял и простил его, я не хочу больше оказывать ему милостей. И я не ожидал, что он потребует их от меня.

Задыхаясь и стыдясь, что сказал так много, Майя наклонил голову и снова занялся манжетой. Крошечные перламутровые пуговки выскальзывали из непослушных пальцев, и он собирался оставить это занятие, когда тихий голос произнес:

— Ваше Высочество, вы позволите?

Это был Кала. Майя не мог смотреть ему в глаза, но протянул руку. Гибкие белые пальцы действовали ловко и быстро; он застегнул последнюю пуговицу раньше, чем Майя успел справиться с дыханием. Он поднял глаза, опасаясь увидеть жалость или презрение, но Кала прошептал:

— Я бы тоже не смог быть снисходительным.

И он низко поклонился, прежде чем вернуться на свое место рядом с Бешеларом.

Позже, сказал себе Майя. Я подумаю об этом позже. Ему нужно было закончить другой разговор. Хесеро пятилась назад и смотрела на него, как побитая собака. Майя спросил себя, неужели Сетерис никогда не поднимал руку на жену, но уже видел ответ в ее заполненных ужасом глазах и посеревшем, как пепел, лице.

— Сядьте, кузина Хесеро, — сказал он.

Она села неожиданно тяжело и неловко.

— Он был жесток с тобой? — Спросила она хриплым шепотом.

— Да, — ответил Майя. Сейчас он не видел смысла в попытках смягчить правду. Он тоже сел, потому что не знал, будут ли держать его ноги, если он останется стоять. — Я извиняюсь. Я не должен был.

Она изумленно покачала головой.

— Нет, невозможно, то есть… я не могу… Ваше Высочество, я не понимаю, неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Я извиняюсь, — беспомощно повторил Майя. — Я тоже не понимаю. Но… он был очень несчастен. Мы оба были. И мы были заперты почти наедине друг с другом.

Ее взгляд был все еще прикован к его левому предплечью.

— Это был припадок, — сказал он. — Он… он не хотел.

Она кивнула, а потом с явным усилием заставила себя посмотреть ему в лицо.

— Вы увидитесь с ним?

Майя снова был защищен броней формальности.

— Мы полагаем, что должны.

— Он не виновен в измене, — сказала она еле слышно. — Он не заслуживает… — Она остановилась, и он почувствовал, насколько хрупко ее самообладание. — Что бы он ни сделал, он наш муж. Пожалуйста, мы просим вас, если он будет осужден, по крайней мере, примите решение сами.

Майя не понимал ее, просто не мог представить, что кто-то способен любить Сетериса. Ему придется сделать много неожиданных открытий.

— Мы дадим ему аудиенцию, — сказал он. — Сейчас.

Его взгляд на Цевета предостерегал от возражений, и опущенные уши и уголки рта секретаря служили явным подтверждением, что приказ принят.

После тщательного обыска Сетерис был доставлен в Черепаховую гостиную. Эта комната не могла предоставить Майе иллюзию безразличного величия, как Унтелеан и даже Мишентелеан, но он пожертвовал этим щитом в пользу чувства комфорта и безопасности, порождающих доверие.

Сетерис, прибывший в сопровождении двух гвардейцев, выглядел потрепанным, усталым и… Майе потребовалось несколько секунд, чтобы определить, что же он видит в позе Сетериса, в его обвисших ушах и напряженных плечах, и еще немного времени, чтобы поверить в увиденное: Сетерис испытывал страх.

Невозможно, чтобы Сетерис чего-то боялся, подумал Майя, он даже представить такого не мог, и теперь, когда истина предстала перед ним во всей своей наготе, он не знал, что делать.

Сетерис опустился на колени и остался стоять так. На этот раз Майя не почувствовал угрызений совести, оставив просителя на полу.

— Мы говорили с твоей женой, — сказал Майя.

Сетерис вздрогнул, как от удара хлыста, и Майя понял, что именно этого кузен больше всего хотел бы избежать. Майя спросил себя, должен ли он сейчас чувствовать себя победителем; никакой радости он не ощущал.

— Она утверждает, — мрачно продолжал он, — что ты верен нам.

— Да, Ваше Высочество, — голос кузена был вялым, как его уши, словно он не ожидал, что ему поверят. — Клянусь.

— Почему?

Охранники и нохэчареи смотрели на Майю, как задыхающиеся карпы. Но Сетерис даже не удивился. Он знал, о чем именно спрашивает Император.

Майя ждал, никогда прежде он не видел, чтобы Сетерис затруднялся найти нужные слова. Наконец тот выдавил из себя голосом хриплым, как рычание:

— Потому что Улерис Чавар идиот. А я верю в закон. И верю, что вы верите в закон. — Это шокирующее признание было самым большим комплиментом, который Майя когда-либо слышал от него. Сетерис посмотрел ему в лицо почти безумными глазами. — Я сделал много плохих вещей, Ваше Высочество, но я не предатель.

И тут Майю осенило: Сетерис уже стоял здесь раньше, обвиненный в государственной измене, на коленях перед Императором. Все возвращается на круги своя, вот почему Майя задал вопрос, который жег его, словно раскаленный уголь:

— Почему ты был сослан в Эдономею?

Горький смех вернул Майе прежнего Сетериса.

— Я сказал покойному Императору, вашему отцу, что если он верит в мою измену, он должен предать меня суду, а не запирать в Эсторамире, как нашкодившую собаку. Я думал, он меня убьет. Ибо я не был изменником, и он это знал. Но я попытался манипулировать им, и он не мог укротить свой гнев. Он никогда не мог справиться с гневом. Вот почему я был отправлен в Эдономею. Вместе с вами.

Воспоминания встали между ними, словно стеклянная стена. Медленно и задумчиво Майя произнес:

— Мы могли бы вернуть тебя туда.

— Ваше Высочество, я не сделал ничего плохого!

Протест был исполнен такой острой боли, что Майе стоило большого труда не причинить ее снова.

— Знаю, — сказал он. — Но, как тебе известно, я ненавижу тебя, и пока ты при дворе, всегда буду думать, что именно ты рассказал обо мне и кому.

Бескровные губы Сетериса дернулись. Снизив голос до шепота, он сказал:

— Я клянусь, что не расскажу ничего и никогда, даже своей жене. Это прошлое, и оно останется там… далеко. Я верен вам, Ваше Высочество, и понимаю опасность слов, вы же знаете.

Майя подумал обо всех словах, которыми Сетерис называл его — от «бестолочи» до «нечисти болотной». Да, теперь эти слова стали очень опасными. И все же он не мог не восхититься мужеством — если не откровенным безумием — кузена, взывавшего теперь к этим воспоминаниям.

— Я не пошлю тебя в Эдономею, но и не хочу видеть здесь, — он посмотрел в лицо Сетерису, впервые не вздрогнув от взгляда его холодных глаз.

На этот раз именно Сетерис первым опустил голову.

— Полагаю, я это заслужил, — пробормотал он с несчастным видом.

— Мы полагаем, что так, — ответил Майя.

Краем глаза он заметил, как вздрогнул Кала.

— Ваше Высочество, пожалуйста. Мы… я предан и хорошо обучен. Дайте мне работу, ответственность… хоть что-то. Не бросайте меня гнить, как Варенечибел.

— Мы не можем наказать тебя за участие в заговоре против нас, — сказал Майя, наблюдая, как страх постепенно покидает Сетериса.

Он сознательно отвернулся от кузена и посмотрел на Цевета, отстраненно отметив про себя, как сложно тому сохранять самообладание. Лицо секретаря ничего не выражало, но уши были плотно прижаты к голове и слегка подрагивали от волнения. Майя взглянул на него, и Цевет, внезапно очнувшись, склонил голову и бесшумно выскользнул из комнаты.

— Должность для вас будет найдена, — пообещал Майя Сетерису, — и мы не думаем, что вы должны и дальше оставаться в Эсторамире.

Голова Сетериса дернулась, когда Майя обратился к нему в формально-вежливом тоне, а к концу фразы глаза его сияли так, что Майя испытал легкий стыд и замешательство. Благодарность не была частью их отношений с Сетерисом, и Майя почувствовал, что вовсе этой благодарности не хочет.

Он повернулся к Хесеро Неларан, стоящей у стены с прижатыми к груди руками.

— Получите своего мужа, кузина Хесеро.

— Мы благодарим вас, Ваше Высочество, — сказала она, и Майя подумал, что она говорит искренне.

Или пытается, по крайней мере. Ее реверанс был по-прежнему изыскан, и она ушла вместе со своим мужем, высоко подняв голову, словно не несла на плечах тяжкого бремени.

В наступившей тишине Майя собрал остатки мужества и повернулся к своим нохэчареям. Лицо Бешелара было ярко-красным, глаза безумно вытаращены. Майя поспешно перевел взгляд на Калу, который сказал:

— Сколько вам тогда было лет? — И он кивнул на руку Майи.

— Это? Около четырнадцати. — Майя до сих пор не был уверен, в своем ли он был уме тридцать минут назад, и успел ли он совершить в своей короткой жизни что-либо глупее. — Он был пьян.

Бешелар злобно процедил сквозь зубы:

— Да его надо протащить на веревке по всем улицам. Засунуть в мешок и бросить в реку с самого высокого моста. — Он бешеными глазами уставился на Майю и вопросил: — Знал ли Император?

— Не имеем ни малейшего понятия, — сказал Майя; совсем не такой реакции он ждал от Бешелара. — Если ему и сказали, его это не побеспокоило.

— Чудовище! — Выкрикнул Бешелар во всю силу легких.

Появившийся в эту минуту на пороге Цевет отпрянул назад, чуть не выронив пачку бумаг, которые нес. Последовал момент крайней неловкости, но дальше Майя был просто не в силах удержаться от смеха. Все еще смеясь, он сел и махнул Цевету рукой на другое кресло. Цевет послушно сел, но глядел все еще недоуменно и немного встревоженно.

— Ваше Высочество, мы будем ждать вас на лестнице, — сухо сказал Бешелар и вышел.

Цевет перевел взгляд с удаляющейся фигуры лейтенанта на Калу, потом на Майю, которому наконец удалось успокоиться.

— Ваше Высочество, не должны ли мы?..

— Нет. Все в порядке, — сказал Майя. — Бешелар говорил не о нас. Что нас ждет сегодня?

— Ваше Высочество, — Цевет переключился на дела. — Первым вопросом Коражаса будут выборы нового лорда-канцлера, и мы подумали, не должны ли вы выдвинуть своего кандидата?

— Мы бы выбрали вас, не задумываясь, — сказал Майя. — Но мы слишком в вас нуждаемся.

Довольный Цевет залился нежным румянцем и пробормотал:

— Мы слишком молоды, Ваше Высочество.

Как и я, подумал Майя, но воздержался от высказывания вслух. Вместо этого он задумался о людях, с которыми имел дело в правительстве Этувераца, о тех, кто поддерживал политику Чавара (и теперь в спешке перекрашивал свои знамена), о его противниках, а также тех, кто уклончиво балансировал между теми и другими. Только один из них, видя слабость Императора, решил помочь ему. И помогал до последнего дня, не требуя ничего взамен. Только этого человека Майя хотел бы видеть во главе своего правительства.

— Мы выбираем лорда Беренара, — сказал он.

— Ваше Высочество, — Цевет удовлетворенно кивнул, — не желаете ли лично представить лорда Беренара Коражасу? Вряд ли вы столкнетесь с оппозицией, и это, безусловно, ускорит дело.

— Имеем ли мы такое право? Нам это не совсем ясно.

— Да, Ваше Высочество. Вы имеете полное право предложить Коражасу кандидата. У вас так же есть власть, чтобы отказать кандидату, которого предложат они. Но лорд Беренар пользуется повсеместным уважением, и мы действительно думаем, что он отличный выбор. Конечно, они могут отказать ему, но они стремятся как можно скорее уладить этот вопрос, и мы не думаем, что они станут… эээ… капризничать.

— Спасибо. Тогда, да, мы будем рекомендовать Коражасу лорда Беренара.

* * *

И уже через час он поднялся со своего кресла и, чувствуя себя неловким, неуверенным и слишком молодым — особенно в присутствии Архипрелата, который до решения Совета прелатов должен был занимать место Свидетеля епархии — объявил о своем решении. Но Свидетели выслушали его почтительно, и, когда он сел, лорд Беренар пробормотал:

— Спасибо, Ваше Высочество.

Затем он поднялся и объявил, что готов, если Коражас согласится.

И Коражас согласился. Майя был поражен отсутствием склок. Быстро и деловито были обсуждены вопросы передачи дел и ответственности, и уже через час Этуверац получил нового лорда-канцлера. Формальные инвеституры было запланировано провести в Вервентелеане, но лорд Беренар, не откладывая, опустился на колени прямо перед креслом Майи и произнес торжественную клятву. Он сказал, что не хочет ждать, когда вся страна пребывает в ужасном волнении, ибо задержка только усложнит ведение дел.

— Действуйте с нашего благословения, — сказал Майя, и Коражас, теперь лишенный двух своих членов, нашел это неудобное и печальное положение вполне убедительной причиной для окончания встречи.

Майя повернулся к Цевету, чтобы познакомиться со следующим пунктом своего нескончаемого расписания, но обнаружил, что Цевета крепко держит за пуговицу личный секретарь лорда Беренара.

Майя прекрасно знал, что может прервать их разговор, но не сделав этого, он получал в награду целых пять минут покоя, прежде чем Цевет освободится. Он откинулся на спинку кресла, едва сдержав довольный вздох, и понял, что за ним наблюдает Архипрелат Тетимар.

Майя быстро выпрямился и с невольным чувством вины за то, что выглядит смешным.

— Вы хотите поговорить с нами, Архипрелат?

Архипрелат смотрел на него, по-птичьи склонив голову к плечу.

— Вы хорошо себя чувствуете, Ваше Высочество?

— Почему бы нет? — Изумленно спросил Майя.

— Простите нас, — сказал Архипрелат. — Мы не хотели быть бестактным. Но мы понимаем, что вы сейчас испытываете большое напряжение.

Майя полагал, что испытывает, но признаваться в этом не следовало.

— Мы благодарим вас за заботу.

Архипрелат внезапно улыбнулся ослепительной, как солнце на снегу, улыбкой.

— Изящно-уклончивый ответ, Ваше Высочество. Вы быстро усвоили искусство быть политиком.

Майя заметил, как секретарь лорда Беренара поклонился Цевету и поспешил из комнаты.

— Простите нас, — сказал он, надеясь скрыть смущение. — Мы боимся, что нас ждут дела.

— Конечно, Ваше Высочество, — ответил Архипрелат, и, хотя Майя опасался, что эти яркие глаза видят насквозь все его отговорки, тоже поклонился и вышел.

Майя повернулся к Цевету и спросил:

— Что дальше?

— Обед, — твердо сказал Цевет. — А во второй половине дня встреча со Свидетелем Императора, который готовится к суду над лордом Чаваром и принцессой Шевеан.

— Конечно, — согласился Майя, стараясь игнорировать холод, расползающийся у него в груди.

Но за обедом у него совсем не было аппетита.

* * *

Для этой аудиенции Майя снова выбрал Черепаховую гостиную, но до последней минуты сомневался в своем выборе. Хотя Цевет и заверил Майю, что решение всегда остается за ним, он опасался, что невольно выдает свою слабость, отказавшись от встречи в Мишентелеане. И все же Черепаховая гостиная была единственной в Унтеленейсе приемной комнатой, где Майя чувствовал себя почти дома.

Свидетель Императора оказался маленьким аккуратным человечком, очень точным во всех своих движениях. Звали его Танет Совар. В его лице и голосе Майя не заметил ничего примечательного; одежда была строгой и опрятной, а гладкие и блестящие волосы, скрепленные всего двумя шпильками, скорее всего являлись париком, поскольку слишком резко контрастировали с редкими клочковатыми бровями. Он был судебным Свидетелем с более чем двадцатилетним опытом работы, и не могло быть никаких сомнений в том, что он очень хорошо знает свое дело. Вопросы он задавал почтительно, но без малейшего смущения, и если ответ казался ему недостаточным, спрашивал снова. Он не выказывал ни нетерпения, ни разочарования, только вежливое внимание. Ничто не могло привести его в замешательство, существовало только то, что следует принять к сведению. Он просто слушал, глядя Майе в лицо холодными глазами, но его вопросы свидетельствовали, что он не забывает ничего из услышанного.

Он был первым человеком, которому Майя рассказал о событиях путча, причем, как мог, стараясь быть точным и даже пересказывая слова разных участников. Это было еще не так трудно, но потом Свидетель начал расспрашивать о предыдущих встречах с лордом Чаваром и принцессой Шевеан и о том, какими причинами, по мнению Майи, они могли руководствоваться. И что еще хуже, он стал спрашивать, что чувствовал сам Майя.

— Мы считаем, что наши чувства не имеют к делу никакого отношения, — сказал Майя, скорее раздраженно, чем испуганно.

— Мы не можем свидетельствовать, если не узнаем правду, — возразил Совар. — А переживания являются частью истины.

— Но сейчас они совсем не нужны.

— Ваше Высочество, мы не будем хуже думать о вас из-за ваших чувств, если это вас беспокоит.

— Конечно, мы уверены, что не будете.

Поражение. Конечно, его не должно было беспокоить мнение Мера Совара, так же как и мнение собственных нохэчареев.

— Мы боялись, — сказал он наконец, не заботясь выбирать слова. — Мы достаточно хорошо знаем историю, чтобы предсказать судьбу низложенного Императора.

Мер Совар нахмурился.

— Из того, что вы нам сказали, мы поняли, что вам не собирались причинять вред.

— Не то… нет. Но живой мы всегда будем неудобным и опасным, не так ли? И мы уже поняли, что принцесса Шевеан не стыдилась своего поступка. Возможно, даже получала удовольствие. Кажется, она очень сильно ненавидит нас.

Майя был благодарен, что Мер Совар не попытался убедить его, что он ошибется; он просто кивнул и сказал:

— Вы опасались за свою жизнь, это естественно.

— Да. И кроме того, мы опасались за нашего племянника Идру и за Этуверац. Теперь уже не секрет, что мы с лордом Чаваром имели принципиальное расхождение во взглядах на потребности нашей Империи, а принцесса Шевеан не интересовалась этими потребностями вообще.

— Считаете ли вы, что она заботилась только о сыне? Или сама стремилась к власти?

Это был хороший вопрос, лучше, чем большинство тех, что Майя задавал себе по ночам. Он остановился, чтобы подумать, и Мер Совар не торопил его. Наконец Майя сказал:

— Мы не знаем. Мы ничего не знаем об их с Чаваром планах управления страной. Мы считаем, что она действовала, как считала правильным, в интересах сына, а также для того, чтобы почтить память мужа. Мы всегда чувствовали, что она больше всего ненавидит нас за то, что мы живы, а ее муж нет. Мы не думаем, что ее мотивы были… были… политическими.

— Эта грань очень тонка, Ваше Высочество, — заметил Совар.

— Мы знаем. Но мы не понимаем принцессу Шевеан по-настоящему, это всего лишь догадка. Но, — медленно продолжал Майя, внезапно ему все стало ясно, — она действовала либо из стремления к власти, которое не оставляло места для учета благополучия ее сына и дочерей, либо из слепого идеализма, который сделал ее игрушкой в руках тех, кто называл себя ее союзниками. Вот почему мы не видели никаких шансов на благоприятный исход.

— И поэтому вы потребовали принца Идру. Вы ожидали, что он поддержит вас?

Майя посмотрел на Мера Совара.

— Неожиданный вопрос. Мы не можем…

— Не нужно спешить, Ваше Высочество, — пробормотал Мер Совар.

Майя сложил руки перед грудью, ладонь к ладони, соединив кончики пальцев. Это был прием баризанской медитации, слишком интимный жест, чтобы совершать его в присутствии чужого человека, но он помог Майе успокоиться настолько, чтобы он смог признаться:

— Мы подумали, что не нашему лорду-канцлеру и не нашей невестке решать, годимся ли мы быть Императором. Жизнь или смерть Идры зависела от нашего решения, и мы чувствовали, что должны говорить с ним. Мы ожидали… — Так чего же он ожидал? Теперь он даже не был уверен; тот холодный подвал казался далеким и нереальным, как сон. Он позволил рукам упасть на колени, вслед за ними опустились плечи. — Мы ожидали, что умрем.

Майя услышал шум за спиной, но не оглянулся, чтобы посмотреть.

— Что бы ни случилось, мы хотели, чтобы Идра знал. Но мы не ожидали, что он бросит вызов матери.

— Вы могли бы подписать документы на отречение?

— Да, — мрачно сказал Майя. — Если бы пришли к этой мысли, то да. Мы не могли бы ввергнуть наш народ в гражданскую войну, если бы не были уверены… — Он замолчал, но слишком поздно.

— Не уверены, Ваше Высочество?

— Мы считаем, что наше правление для Этувераца лучше, чем регентство во главе с лордом Чаваром, но что, если мы не правы? Что делать, если мы ведем нашу страну к хаосу и катастрофе? Разве мы имеем право навязывать нашу волю тем, кто не желает этого?

— Вы единственный из оставшихся в живых сыновей Варенечибела Четвертого, — сказал Совар. — Это не что иное, как закон, Ваше Высочество.

— Мы не думали, что можем быть уверены в чьей-либо поддержке, — сказал Майя. Он был уверен, что это Бешелар за его спиной скрипит зубами, как крокодил. Майя сосредоточил свое внимание на Соваре. — Переворот возглавили самый важный из наших министров и член нашей семьи, а помогал им один их наших нохэчареев.

— Да. Мы понимаем. — Совар немного помолчал. — Ваше Высочество, вы рассердились?

— Мы были в ярости, — сказал Майя и устыдился тому, как легко эти слова сорвались с его языка. — И страдали от мысли о предательстве, хотя, возможно, это было глупо с нашей стороны.

Брови Совара дрогнули.

— Если лорд Чавар не хотел служить вам, ему уместнее было бы уйти в отставку. — Он неловко кашлянул в кулак. — Многие члены вашего правительства чувствуют себя обманутыми, Ваше Высочество.

— Действительно? Спасибо. — Он был слаб и глуп, но старался делать все, что мог. — Мы действительно очень сердились. Сейчас мы пытаемся простить, но находим, что это трудно.

— Что бы вы хотели сделать с теми, кто обидел вас?

— Мы не знаем, — устало сказал Майя. — В любом случае, это будет не наше решение.

— Да, Ваше Высочество. Но мы не спрашиваем, что вы с ними сделаете на самом деле.

— Вы задаете опасные вопросы, Мер Совар.

— Ваше Высочество, — возразил Совар с живостью, которая, возможно, граничила с нетерпением, — наша задача как можно точнее свидетельствовать от вашего имени, потому что есть вещи, которые вы, как Император Эдрехазивар Седьмой, не можете сказать перед судом. Это предназначение Свидетелей — говорить за тех, кто не может сказать сам за себя.

— И вы должны говорить только правду, — сказал Майя.

Эта горькая мысль его даже позабавила.

— Да, Ваше Высочество.

— А если мы скажем, что жаждем их смерти? Такой медленной и мучительной, насколько это возможно?

Совар не отвернулся.

— Это правда?

— Нет, — ответил Майя.

Слабый. Глупый. Он скрестил руки на коленях, чтобы удержаться от желания потереть глаза.

— Мы даже не желали смерти Дажиса, а ведь он предал нас… особенно больно.

— Вы хотели бы избавить их от наказания?

— Нет, — признался Майя, и некоторое время боролся с собой. Совар ждал. — Сокровенным и тайным желанием нашего сердца, которое вы просите обнажить перед вами, является изгнание. Мы хотим изгнать их, как были изгнаны сами, в холодный и одинокий дом под опеку человека, который ненавидел нас. Пусть они почувствуют себя в ловушке, как чувствовали мы целых десять лет.

— Вы считаете это справедливым, Ваше Высочество?

— Мы считаем это жестоким, — сказал Майя. — И мы не можем считать жестокость справедливой. Теперь мы закончили, Мер Совар?

Совар ответил ему долгим задумчивым взглядом.

— Ваше Высочество больше ничего не желает добавить?

— Нет, благодарим вас, — сказал Майя, и Совар, поклонившись, не спеша направился к двери.

Аккуратный, точный и беспристрастный свидетель слабости Императора, он не осуждал Майю; он уносил это бремя тьмы под своим великолепным париком, но не отягощал им свою душу. Майе оставалось только сожалеть, что он не может сделать то же самое.

 

Глава 26

Часовщики в Коражасе

Единственным событием, которое Майя мог назначить и проконтролировать до начала зимних праздников, было выступление Гильдии часовщиков Чжао перед Коражасом. Большинство висящих над его головой проблем не зависели от его воли (и не было ни строчки от Тары Селехара после его стремительного отъезда на север), но эта презентация, по крайней мере, была вполне осуществима, после чего Коражас получал как минимум две недели на обдумывание, прежде чем приступить к обсуждению и голосованию. Конечно, его контроль был скорее иллюзией, тем более, что он ничего не исполнял сам, а лишь высказывал свои пожелания Цевету, но это было лучше, чем закатывать истерики или впадать в демонстративную депрессию, чего вполне можно было ожидать от юного Императора, пережившего столь тяжкое потрясение.

На самом деле, даже то, что Коражас перестал упираться и все-таки предоставил аудиенцию Гильдии часовщиков «за день до назначенного прибытия Великого Авара Баризана» было результатом огромного количества подталкиваний и напоминаний. Совет прелатов до сих пор не выбрал нового Свидетеля епархии. Новый Свидетель казначейства по меркам Коражаса был слишком молод, и казалось, что должно пройти не меньше трех-четырех лет, прежде чем он обретет достаточно уверенности, чтобы открыть рот в совете. Майя почти сожалел о лорде Беренаре, которому еще ни разу не удалось вынырнуть из пучин канцелярии, но пришлось напомнить себе, насколько сильно он хотел видеть Беренара во главе своего правительства.

Вот и не жалуйся.

Гильдия часовщиков Чжао снова была представлена Мером Халежем и Меррем Халежан, но на этот раз усиленная (или поддержанная, Майя не мог определить сразу) еще одним человеком старше Халежа, с большими серебряными часами на поясе. Даже когда он выпрямился после поклона Императору, его плечи остались сгорбленными. Он был представлен как Дашенсол Евет Полшина; Майя не знал, насколько высоко его положение в гильдии, но некоторые члены Коражаса многозначительно переглянулись, как будто присутствие Дашенсола Полшина убедило их в том, что им придется потратить свое время не на «воздушные замки Императора», как красноречиво выразился лорд Пашавар.

И когда Император официально пригласил часовщиков начать презентацию, именно Дашенсол Полшина выступил вперед. Он отвесил глубокий официальный поклон Майе, затем поклонился менее глубоко по очереди каждому из Свидетелей. Затем он подозвал Мера Халежа и Меррем Халежан, которые подтащили нечто громоздкое, задрапированное куском ткани и водрузили этот таинственный предмет на стол перед креслом Майи.

— Что это? — Сказал Цевет, пронзив ледяным взглядом одного из секретарей, который, по-видимому, позволил принести в Мишентелеан неизвестный предмет без одобрения Цевета.

Телимеж дернулся вперед, словно собирался закрыть Императора грудью.

Лицо Дашенсола Полшина расплылось в блаженной улыбке.

— Это мост.

Новый взмах руки, и Мер Халеж с Меррем Халежан осторожно подняли покрывало.

У Майи перехватило дыхание.

Под драпировкой оказалась модель участка реки. Несомненно, то была Истандаарта. На одном берегу реки стояли маленькие дома, а на другом раскинулись пастбища с маленькими черно-белыми коровами, пасущимися на зеленом бархате. Дороги на обеих берегах были вымощены крошечной кварцевой галькой, гладкой и блестящей, как камешки после дождя. Скалистые берега реки, кое-где поросшие скрученными из проволоки деревьями, вызывающе поблескивали золотисто-красными цветами. Сама река была коричневой и бурной, сделанной, как ему показалось, из шелка и рыбьей чешуи. В одном месте волны сердито вздымали на поверхностью воды ствол дерева, и Майя был поражен достоверным впечатлением свирепого и непокорного характера реки, так ловко переданном в этой маленькой модели.

А в центре этого чуда располагался мост. Глаза Майи, мгновенно приспособившиеся к деликатности этого маленького мира, сразу оценили массивность этого сооружения, чудовищного создания из железа и меди, четыре большие башни которого (по две на каждом берегу) выбросили навстречу друг другу две могучие руки с когтями на конце. Внезапно, но ничуть не удивившись, он понял, что когти являются окончаниями лонжеронов моста. Майя наклонился ближе и разглядел уродливые, но доброжелательные мордочки четырех мангустов на смотровых площадках всех четырех башен.

— Самые лучшие охранники для парового моста, не правда ли? — Пробормотал Дашенсол Полшина довольно громко, то ли для того, чтобы его услышал Майя, то ли потому, что комната после первоначальных возгласов удивления наполнилась гулом голосов, среди которых слышались как восхищенные, так и сердито-недоверчивые замечания.

— Безделушка, — отрезал лорд Пашавар.

— Он сломается под собственным весом, — возразил лорд Дешехар.

— Ни один корабль не пройдет под этим чудовищем, — заключил лорд Истанар, Свидетель университетов.

Казалось, именно этого замечания и ждал Дашенсол Полшина.

— Ага! — Сказал он и кивнул Меррем Халежан.

Она коснулась какого-то предмета под пастбищем с коровами, несомненно, магического, потому что результатом было появление искр и запаха гари.

— Нам понадобится несколько минут, чтобы получить достаточное количество пара, — объявил Дашенсол Полшина, — хотя в реальности этим, конечно, будут заниматься кочегары, и вы собственными глазами убедитесь, что речным судам не придется ждать. А пока мы будем рады ответить на ваши вопросы.

Затем последовала яростная дискуссия, которой Майя почти не слышал. Он был слишком очарован моделью. Присмотревшись, он увидел среди домов крошечных человечков: женщина развешивала белье, мужчина полол огород, двое детей играли в прятки. Там был даже крошечный полосатый кот, загорающий на подоконнике. На дороге, ведущей к мосту, повозка, запряженная двумя пятнистыми лошадьми, остановилась, и возница что-то искал под сиденьем. Взглянув на другой берег, Майя внезапно увидел среди коров пастуха и едва сдержал восторженный крик. Пастух, темнокожий гоблин, сидел под деревом, скрестив ноги, и играл на флейте, исполненной так тщательно, что отчетливо были видны даже отверстия для пальцев.

Майя выпрямился и решительно сказал, обращаясь к сцепившимся в остром споре Свидетелям и часовщикам:

— Мы хотим увидеть работу моста.

Лорд Пашавар оглянулся.

— Ваше Высочество заинтересовались этой глупой игрушкой?

— Мы не считаем эту идею глупой, — ответил Майя и был удивлен спокойствием собственного голоса. — И мы не считаем глупым Дашенсола Полшина.

— Это не глупость, — согласился Дашенсол Полшина. — Это новшество, что не одно и то же.

— Новшество, совсем не похожее на часы, — насмешливо заметил Истанар. — Вы точно знаете, что соорудили?

— Если вы обнаружите недостатки конструкции, покажите их нам, пожалуйста, — мягко возразил Дашенсол Полшина, указывая в сторону модели.

На помощь онемевшему Истанару выступил Архипрелат.

— Как можно проверить, что эта конструкция, когда вы ее построите, выдержит хотя бы собственный вес?

— Мост не так тяжел, как выглядит, — заверил Мер Халеж. — Вы сейчас сами увидите.

Майя не мог понять, что за звук доносится из-под модели, для него не было месте в Мишентелеане, не было места в жизни Императора. Это был свист чайника, доведенного до кипения.

Меррем Халежан с торжествующей улыбкой, прячущейся в уголках рта, объявила:

— Мы готовы, Ваше Высочество.

— Тогда, пожалуйста, — сказал Майя, надеясь, что его голосе не звучит ответное торжество, — покажите нам ваш мост.

Меррем Халежан подкрутила что-то под моделью, и свист прекратился. Все ждали, даже лорд Пашавар, казалось, затаил дыхание, а потом медленно и плавно два когтя разомкнулись, освобожденные лонжероны согнулись, поднялись, как крылья бабочки, и разошлись. За ними, пара за парой, последовали остальные, начиная с середины. Изумление заполнило грудь Майи, словно большой светящийся шар, он едва мог дышать.

— Процесс может быть остановлен в любой момент, — пояснил Дашенсол Полшина, как будто не заметил, что все — Император, Коражас, секретари — онемели от удивления. — Как видите, в случае наводнений или штормов мост может быть вытащен на берег. И, таким же образом, может быть обеспечен проход любого количества кораблей.

В действительности все будет происходить не так легко и быстро, но, как обещал Дашенсол Полшина, конструкции моста почти полностью втягиваются в башни.

— А что означают эти мангусты? — Спросил Майя и мучительно покраснел.

— Мангусты вдохновили нас на некоторые инженерные решения, — любезно ответил Мер Халеж, — хотя мы так же внимательно изучали пауков.

— Но если все-таки мост будет одобрен, — сказал лорд Дешехар, — каков будет вес всей конструкции?

Этот вопрос был первым камешком, вызвавшим целую лавину. Вопросы, сыпавшиеся из Свидетелей, должны были повергнуть Дашенсола Полшина и Мера Халежа в смятение, но оба сохраняли самообладание и вежливость, на которые сам Майя посчитал себя неспособным.

Он наклонился к Меррем Халеж и тихо попросил:

— Вы можете раскинуть его еще раз?

— Конечно, Ваше Высочество, — сказала она и снова что-то повернула под пастбищем.

Майя, широко раскрыв глаза, словно очарованный сказкой ребенок, смотрел, как два крыла моста медленно плывут навстречу друг другу. Он уже не беспокоился, как выглядит со стороны. Чудесный мост был гораздо важнее императорского достоинства. С особенным вниманием он наблюдал, как когти сблизились снова, повернулись в шарнирных опорах и сцепились в нерушимом замке. Пятнистые лошади могли везти свою повозку через мост, а пастух с флейтой мог гнать своих коров в сарай, что стоял за домами.

Он окинул взглядом комнату. Свидетели почти окружили Дашенсола Полшину и Мера Халежа, словно свора гончих, а лорд Пашавар выступил на два шага вперед, явно готовясь к ближнему бою.

Майя обошел вокруг стола и приблизился к нему.

— Вы все еще не одобряете, лорд Пашавар?

— Эту игрушку? — Сказал Пашавар презрительно и сердито, и, может быть, даже с некоторой долей страха. — А подумали ли вы, Ваше Высочество, сколько на нее будет потрачено времени, денег и, может быть, даже жизней? Сколько людей погибнет при строительстве вашего воздушного замка? И в конце концов Истандаарта так и останется без моста, потому что это непреодолимая преграда, неподвластная даже железной магии.

Майя слегка вздрогнул, потому что упрек Пашавара эхом отзывался на его собственные мысли о возможных жертвах, но ответил твердо:

— Должно быть, наши деды говорили то же самое о дирижаблях. Но они стали обычным явлением, и теперь ни правительство, ни наша экономика не могут функционировать без них.

— Неудачная аналогия, Эдрехазивар, — заметил Пашавар, бросив на него острый взгляд.

Но Майя был готов к этой подножке.

— Нет, — сказал он, — крушение, ставшее причиной смерти нашего отца, не было случайностью. Вина лежит не на «Мудрости Чохаро», а на человеке, который его взорвал. С таким же успехом злоумышленник мог повредить ось самоходной повозки. Или подпругу седла.

— Что вовсе не доказывает, будто бы этот глупый мост может быть построен, — Пашавар непокорно тряхнул ушами.

— Мы доверяем мнению Гильдии часовщиков. В конце концов, ни я, ни вы не имеем достаточно знаний, чтобы обсуждать его инженерное решение. Ни я, ни вы, лорд Пашавар.

Майя сопротивлялся желанию воспользоваться фамильярным «ты», чтобы дать понять, как раздражает его упрямство Пашавара. Но никакое своенравие не давало Императору право на оскорбление.

— Но должны ли мы доверять решениям часовщиков? — Спросил лорд Пашавар, обводя Коражас широким взмахом руки. — Если наука действительно достигла высот, необходимых для превращения этой игрушки в настоящий мост, разве университеты не доложили бы нам о них?

Майя посмотрел через комнату на лорда Истанара, отстраненно наблюдающего за бурной дискуссией вокруг часовщиков. Лицо его хранило суровое и замкнутое, как сейф скряги, выражение.

— Отличный вопрос, лорд Пашавар, — сказал Майя, — но мы не слышали его в Коражасе.

Пашавар понял намек и с угрюмым видом согласился подумать. Возможно, чтобы лучше подготовиться к сопротивлению.

Майя вернулся к модели и попросил Меррем Халежан показать работу моста еще раз.

 

Глава 27

Прибытие Великого Авара

Великий Авар Баризана прибыл в Унтеленейс в полдень. Погода установилась морозная, но солнечная, и это немного скрашивало краткость зимних дней. Предупрежденный курьером из Увешо, где поезд Великого Авара провел ночь, Император ждал у главных ворот дворца, которых никогда прежде не видел. Поскольку для того, чтобы открыть каждую из огромных створок требовались усилия четырех человек, пользовались ими не часто.

Великий Авар никогда не путешествовал дирижаблем; как объяснил посол Горменед, он считал, что болтаться в воздухе, как воздушный шарик, недостойно правителя. Он совершал путешествие — впервые за последние пятьдесят лет — в конной повозке.

Всадники авангарда достигли площади Императрицы Пармено почти за полтора часа до Великого Авара. Хотя их нельзя было официально приветствовать или допустить во дворец раньше их господина, Майя отправил слуг с горячим чаем сначала к ним, а затем к каждому из вновь прибывающих отрядов. Слуги, багаж, шестнадцать солдат Херцеторской гвардии в полном вооружении и, наконец, один глашатай, который направил свою лошадь прямо на часовых перед дверями дворца и торжественно объявил о прибытии Великого Авара.

К тому времени, несмотря на холод, на площади собралась плотная толпа горожан, и когда ворота распахнулись, воздух наполнился приветственными криками. Когда Майя вышел, люди стали кричать и аплодировать снова. Оглушенный и слегка встревоженный, он на мгновение замер, но Киру сказала, достаточно громко, чтобы он услышал ее:

— Они будут рады, если вы поприветствуете их, — и Майя понял, что все эти люди мерзли здесь ради единственной возможности увидеть своего Императора.

Он поднял обе руки ладонями наружу, и аплодисменты, что казалось невероятным, удвоились. Прежде чем он успел сообразить, что следует делать дальше, раздался грохот копыт и на площадь вкатилась повозка. Это было громоздкое и уродливое сооружение, выкрашенное в красный цвет и раззолоченное, как самовар, с огромными вытаращенными глазами по обе стороны от сиденья кучера и хитрым лягушачьим ртом под ним. Затейливая резьба по бокам изображала перепончатые лапы, а крыша причудливо изгибалась покрытым шипами гребнем. Карета была запряжена десятью черными лошадьми в красной с золотой эмалью упряжи; с ними прекрасно гармонировали кучер и лакеи — чистокровные гоблины в красных ливреях с золотым галуном.

Лакеи спрыгнули на землю, не дожидаясь остановки кареты. Они отвесили ловкий поклон Майе и его окружению, а затем не менее ловко развернули лесенку, встроенную в панель под дверью повозки. Херцеторцы выстроились вдоль прохода, по восемь человек с каждой стороны, а их капитан поднялся до середины дворцовой лестницы и, сняв шлем с оскаленной маской сказочного чудовища, заправил его под руку, как запасную голову. Лакеи повернулись, чтобы посмотреть, на месте ли капитан, затем переглянулись, и один из них распахнул дверь кареты, а второй приготовился помочь Великому Авару. И все без единого слова.

Одна из черных лошадей топнула ногой.

Мару Севрасечед, Великий Авар Баризана, вышел из кареты.

Майя полностью сконцентрировался на том, чтобы не позволить своей челюсти отвиснуть. Авар оказался великим в буквальном смысле слова; первой мыслью Майи было изумление, как карета (показавшаяся ему сначала чудовищно огромной) смогла вместить этого человека. Это была гора в шесть с половиной футов ростом из костей, мускулов и жира. Угольно-черная кожа шелковисто поблескивала, а выпуклые глаза сияли неукротимым оранжевым пламенем. Побелевшие от возраста, но очень густые волосы, были стянуты в солдатский пучок и перевязаны яркой лентой, извивающейся, как змея на снегу. Пышные усы, заплетенные в толстые косы, свисали почти до ключиц. В отличие от нарядных солдат и слуг одет он был очень просто — в широкий синий халат — и кроме огненных опалов в ушах не имел других украшений.

Со смесью тревоги и страха Майя смотрел, как Великий Авар спускался по деревянным ступенькам, понимая, что если тот потеряет равновесие, у лакея, едва достававшего своему господину до плеча, не будет ни малейшей возможности его спасти. Но Великий Авар, хоть и двигался медленно, но на ногах держался крепко. Очутившись на земле, он стал казаться еще больше, ибо возвышался даже над солдатами своей гвардии.

Толпа затаила дыхание, словно к ним явился аварский людоед, который, по слухам, жил в горах выше Эзхо. Но окинув взглядом площадь, он дружелюбно махнул рукой и направился ко дворцу вдоль прохода, охраняемого солдатами. За его спиной лакеи начали извлекать из кареты слуг, эдочареев, секретарей — всех, кого Великий Авар счел необходимым взять с собой в поездку.

Майя испытал трусливую благодарность, что не его, а Горменеда обязанностью было первым выступить вперед и принять на свои плечи похлопывание огромных ладоней, что являлось ласковым приветствием среди мужчин-гоблинов. Последовали быстрые переговоры тихими голосами на баризани, затем Горменед отступил назад и громко объявил:

— Великий Авар Баризана приветствует Императора Этувераца и благодарит его за гостеприимство.

Как хор в опере, толпа, дождавшаяся своего выступления, приветствовала монарха с должным энтузиазмом. Великий Авар тяжело шагнул вперед, и Майя, откинув голову назад, оказался со своим дедом лицом к лицу. Ответная речь была подготовлена и заучена, но глядя в круглые оранжевые глаза, Майя не верил, что она произведет какое-либо впечатление на Великого Авара, даже если он сможет ее произнести. Поэтому он сказал только:

— Мы рады приветствовать вас. Пожалуйста, войдите внутрь, там теплее.

Великий Авар некоторое время смотрел на него, не мигая, с непроницаемым выражением лица, и внезапно над площадью Пармено прогремел его смех.

— Может быть, вы больше гоблин, чем кажетесь! — Он тяжело положил теплые ладони на плечи Майи и, не потрудившись обернуться, приказал своим солдатам и слугам. — Мы согласны, ведите!

Цевет очень тщательно оберегал Майю от обсуждений, решений и споров по организационным вопросам; до Майя доходили лишь обрывки информации, но ее оказалось достаточно, чтобы знать — дипломаты и секретари ведут упорную и жестокую войну, которую ему не разрешают увидеть. Его Высочество был проинформирован только о результатах: Великому Авару были предоставлены самые комфортабельные покои, известные как «Эрмесовы палаты». Апартаменты находились в немодной и потому почти безлюдной части Унтеленейса, и в связи с тем обстоятельством, что эрцгерцог Эрмес в раннем детстве заразился болотной трясучкой и до конца жизни оставался инвалидом, эти комнаты были одними из немногих в Унтеленейсе, снабженных паровой отопительной системой. После беглого осмотра Великий Авар объявил себя удовлетворенным, затем его эдочареи приступили к тихому и тщательному обследованию. Майя знал, что Цевет скоро услышит их мнение, и надеялся только, что оно будет одобрительным.

Следующим пунктом повестки дня был обед в посольстве в обществе всех наиболее респектабельных гоблинов из Сето и эльфийских придворных, готовых принять участие. Вечером планировался большой прием в Унтелеане, куда должны были явиться все придворные, независимо от того, одобряли они визит Великого Авара или нет. Остальные дни праздника превратятся в непрерывный вихрь приемов, спектаклей и торжеств, после чего Великий Авар сядет в свою карету и удалится. Если Майя собирался сказать своему деду что-то личное — поскольку без этого знания жизнь казалась ему почти бессмысленной — это следовало сделать прямо сейчас.

Воображая эту встречу, он думал, что у него будет слишком много вопросов, но обнаружил, что хочет знать только одно:

— Почему ты не отвечал на ее письма?

Вся прислуга, оказавшаяся в пределах слышимости, на мгновение замерла; плечи Великого Авара, любовавшегося видом из окна гостиной, окаменели, но когда он обернулся, лицо его было печально:

— Нам казалось, так лучше. Она была уже не наша. Мы не могли ей помочь. Что еще сказать?

Эльфийский и гоблинский закон были солидарны в этом вопросе: женщина принадлежала семье мужа. Независимо от того, что писалось в романах о Будареже и Омдар, вмешательство со стороны ее родственников рассматривалось всеми как неприличное поведение, в котором не желал быть уличенным ни один человек, имевший хоть толику гордости. И если это было все, что Великий Авар мог предложить своей дочери, несомненно, он был прав. Здесь действительно нечего было сказать.

— Посол уже ждет, — сказал Майя. — Нам лучше идти.

 

Глава 28

Письмо Мера Селехара

Видимо за пределами собственного дома гоблинам нравилось поглощать обед, сначала разделив его на множество крошечных, красиво сервированных порций. Они так же пренебрегали традиционным размещением всех гостей за столом и обязательной беседой с соседями, предпочитая бродить между небольшими столиками, где по желанию можно было присесть или даже есть стоя. Это страшно нервировало Майю, потому что он не знал, как в подобной ситуации сочетать вежливость гостя с императорским достоинством.

Он успел отметить, что из эльфийских придворных здесь присутствовали, в основном, представители менее влиятельных семей и преимущественно из западных княжеств; исключение составлял лишь лорд Зеринар с южной границы Че-Тетара. Все они, казалось, бегло говорили на баризани, так что Майе оставалось только сидеть в своем кресле и размышлять о том, что он, по-видимому, угодил в ловушку дипломатических протоколов, ограждавших его от общения со всеми, кроме собственной аристократии. Не самые радостные мысли.

Подошел посол Горменед и опустился на одно колено.

— Пожалуйста, — Сказал Майя, едва удержавшись от тяжелого вздоха. — Прошу встать, посол.

— Спасибо, Ваше Высочество. — Посол выглядел обеспокоенным. — Вам удобно? Можем ли мы чем-нибудь вам помочь?

— Нет, благодарим вас. Нам хорошо.

Конечно, Горменед волновался: Император сидел в углу, как наказанный ребенок. Майя набрался храбрости и спросил:

— Вы представите нам кого-нибудь?

— Конечно, Ваше Высочество. Кого именно?

— Кого угодно, — беспомощно сказал Майя.

— Кого угодно… о. — Посол быстро справился с замешательством, а затем предложил: — Не пожелает ли Ваше Высочество присоединиться к обществу моей жены? Она сейчас как раз беседует с женой капитана Херцеторской гвардии.

— Мы были бы очень рады, — сказал Майя.

Он был очень рад, что его не втянули в обсуждение одной из тяжелых политических или финансовых тем, которые велись в разный углах комнаты; и, даже подозревая, что основным мотивом Горменеда было избавить купцов и лордов от надзора Императора, он с удовольствием последовал за послом к оконной нише, где на затянутом шелком диванчике Осмеррем Горменед беседовала с молодой гоблинкой. Майя спросил себя, не смутит ли их присутствие Императора, но обе женщины поднялись и присели с абсолютным спокойствием, а затем Меррем Виженк улыбнулась и произнесла, хоть и с сильным акцентом, но на этуверацине:

— Для нас большая радость и честь познакомиться с вами, Ваше Высочество.

Ее кожа была не идеально черной, как у чистокровных гоблинов, а темно-серой, а глаза бледно-желтыми, как теплый янтарь. Она была значительно выше Осмеррем Горменед и даже на дюйм выше самого Майи, а ее роскошную фигуру не могло скрыть даже тяжелое зимнее платье.

— Спасибо, — ответил Майя. — Мы рады иметь возможность приветствовать Великого Авара и его людей.

Фраза была банальной до оскомины и к тому же неловко произнесена, но Меррем Виженк, казалось, ничего не заметила. Она спросила:

— Как вы находите своего дедушку?

К такому прямодушию Майя был совершенно не готов, и должно быть это отразилось на его лице, потому что она добавила, не дожидаясь ответа:

— Полагаем, мы должны сообщить вам, что являемся вашей тетей.

— Тетей? — Прохрипел Майя.

— Мы младшая дочь Великого Авара. — Она откашлялась. — Он не был женат на нашей матери.

— Значит, вы не сумасшедшая? — Спросил Майя и похолодел, но Меррем Виженк откинула голову назад и рассмеялась; смеялась она точь-в-точь как Великий Авар.

— Нет, наша сестра Тевер не приехала, — сказала она. — Но мы не назвали бы ее сумасшедшей, хотя у нее случаются странные фантазии.

— Разве у нас есть другие тети?

Ему не нужно было спрашивать о дядях: информация обо всех сыновьях, даже внебрачных, обязательно была бы доведена до сведения Императора.

— Целых три, — сообщила Меррем Виженк. — Мы сомневаемся, что вашей матери было известно о нас. Только после ее смерти Великий Авар решил признать нас. Ваша тетя Урсу жена морского капитана; ваша тетя Холито живет в монастыре Хранителей Маяка в Урвеке, а ваша тетя Шалеан, старшая из нас всех, в юности сбежала из дому, переодевшись мальчиком, и стала моряком. Сейчас она сама морской капитан, и, честно говоря, никто в Баризане теперь не знает, что с ней делать. Великий Авар признает ее, но ни с кем не обсуждает.

— А как называется ее корабль? — Спросил Майя и сразу узнал разницу между вежливой улыбкой Меррем Виженк и улыбкой искренней.

— «Славный дракон», а порт приписки корабля даже не в Баризане. Шалеан вышла замуж за мужчину из Сулина-на-Воде.

— Надиан, может быть, тебе не стоило взрывать все свои мины сразу? — Мягко вмешалась Осмеррем Горменед. — Ведь Его Высочество твой племянник, а не враг.

— Но мы хотим, чтобы он знал, — страстно возразила Меррем Виженк. — А как он узнает, если мы не скажем? Ведь мы отлично знаем, что аварские министры приняли решение ничего не сообщать о дочерях Великого Авара, несмотря на то, что нас всех признали. И кроме того, с чего бы вообще Воржис представил его нам, а потом вдруг оставил?

Майя тоже спросил себя об этом, но более вразумительного ответа не придумал. Осмеррем Горменед вздохнула.

— Наш муж когда-нибудь доиграется. Но, Надеан, мы не хотим, чтобы вы пострадали.

— Она не пострадает, — пообещал Майя. — Мы благодарны, спасибо, Меррем Виженк. Мы очень любили нашу мать и рады узнать, что у нее есть сестры. — Он сумел улыбнуться. — Мы рады, что вы сказали нам.

— Тогда мы не будем бояться министров, — сказала Меррем Виженк. — Мы не успели до отъезда получить сообщения от Холито и Шалеан, но Урсу и ее дети посылают вам самые теплые пожелания и надеются, что, возможно, когда-нибудь встретятся с вами.

— Это очень любезно с ее стороны, — удалось пробормотать Майе, который усиленно заморгал, чувствуя, как соленые слезы заполняют глаза и пощипывают веки. — Вы не расскажите нам о монастыре Хранителей Маяка? Мы никогда раньше не слышали о нем.

Меррем Виженк охотно пустилась в описание предательского течения у скал Урвека, где служители поддерживают три маяка в честь Ашевезко, баризанской богини моря, но в эту минуту к ним с виноватым видом приблизился Цевет.

— Ваше Высочество, дамы. — Он опустился на колени. — Ваше Высочество, извините за вторжение, но есть один вопрос, который вы можете счесть неотложным.

Раз Цевет считал дело срочным, значит, так оно и было.

— Простите, пожалуйста, — сказал Майя Осмеррем Горменед и Меррем Виженк.

Они встали вместе с ним, сделали реверанс, и он вышел вслед за Цеветом из апартаментов посла. Херцеторцы приветствовали его великолепным салютом.

Цевет привел его в небольшую комнату, оклеенную выцветшими розовыми шелковыми обоями. Она имела нежилой вид и явно давно не использовалась, но Майя решил, что это помещение прекрасно подходит, так как здесь вполне можно было уединиться, не совершая долгий путь до Алсетмерета, а длительное отсутствие Императора неизбежно должно было вызвать беспокойство посла.

— Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Пришло письмо от Мера Селехара.

Он протянул толстый конверт из грубой коричневой бумаги, и Майя призвал на помощь всю свою сдержанность, чтобы не вырвать его из рук Цевета. Печать была сломана, и Майя, подняв брови, взглянул на секретаря.

— Нет, Ваше Высочество. Она уже была сломана, когда письмо попало в наши руки. Мы попросили заместителя навести справки, но вряд ли сможем что-либо узнать. Кто-то, вероятно, хорошо заплатил, чтобы узнать его содержимое. Э-э, грубость вторжения так же заставляет полагать, что этот кто-то не имеет навыков тайного чтения переписки, так что у нас остается небольшая надежда найти его на основании других преступлений.

— Не могли бы вы сделать это как можно аккуратнее?

— Да, Ваше Высочество. — Голос Цевета звучал почти обиженно. — Мы бы не хотели тревожить вас, но это почти обычная практика для большинства великих Домов: подкуп курьеров, операторов пневмопочты и даже личных слуг. Мы делаем все возможное для охраны частной жизни вашей семьи, но было бы наивно полагать, что вашу почту никогда не читают.

— Благодарим вас, — печально сказал Майя и раскрыл письмо Селехара:

«Императора Эдрехазивара VII приветствует его верный подданный.

Тара Селехар

Ваше Высочество, мы понимаем, насколько обеспокоили вас своим внезапным отъездом из Унтеленейса. Мы просим прощения, но нам не оставалось ничего иного, как беспрекословно следовать путеводному лучу. Мы не знаем, чем заслужили доверие Ули, но совершенно уверены, что именно нас богиня выбрала в качестве своего орудия.

Мы пишем Вам, Ваше Высочество, чтобы вы могли понять, каким образом мы пришли к некоторым выводам, а так же для того, чтобы оставить у вас в руках письменное свидетельство в случае, если с нами что-то произойдет, и мы не сможем говорить с Вами лично.

Мы поехали в Амало, потому что наш сон указал нам, что расследование среди семей членов экипажа „Мудрости Чохаро“ в Сето не даст никаких результатов. В свой последний рейс дирижабль отправился не из Сето. Он был поврежден в Амало.

Мы так же помнили, что должны действовать осторожно. В то время как семьи в Сето, находясь почти в отчаянии, были готовы говорить со Свидетелем по усопшим, люди в Амало не будут иметь такого желания, а человек, которого мы ищем, может быть вообще устранен. Вот почему мы взяли дешевую комнату в квартале летчиков и начали искать работу.

Мы не ожидали, Ваше Высочество, что в Амало настолько развито строительство дирижаблей, но, видимо, оно является главным источником доходов княжества, и почти треть горожан в той или иной форме вовлечены в производство. Мы не встретили никаких трудностей при поиске работы и были наняты в один из ангаров, где проходят испытания новые дирижабли, и где производится ремонт и переоснащение аппаратов после пятилетнего срока службы. Очень скоро мы узнали, что „Мудрость Чохаро“ действительно подвергся такому переоборудованию за неделю до своего последнего вылета и гибели.

Мы расследовали эту версию дальше, и обнаружили, что дирижабль, доставивший Его Высочество в Амало, „Сила Росио“, за свои несколько месяцев службы в качестве имперского судна, не ремонтировался ни разу, так как был полностью переоборудован еще прошлой зимой. Не являясь доказательством сам по себе, этот факт позволил мне предположить, что зажигательное устройство было помещено на „Мудрость Чохаро“ во процессе его переоснащения. Версия, которой, как мы знаем, придерживался лорд-канцлер, и согласно которой устройство привел в действие один из членов экипажа (тем самым покончив жизнь самоубийством) не нашла подтверждения ни при исследовании мертвых, ни при разговорах с живыми. Вот почему мы предположили, что устройство должно было иметь часовой механизм, чтобы взорваться точно тогда, когда на борту будет находиться Император. Независимо от того, когда устройство было установлено на корабле, оно должно было быть очень тщательно скрыто, чтобы нохэчареи Императора не смогли его обнаружить. С часовым управлением оно могло работать неделю или даже две, прежде чем взорваться.

Мы решили больше узнать о рабочих, занятых на переоснащении дирижаблей, и, в первую очередь, о тех, кто переоборудовал „Мудрость Чохаро“.

Нам было нетрудно получить место в бригаде, и так же нетрудно поощрить своих коллег к разговорам. В действительности, они и не нуждались в поощрении, только в редких вопросах, чтобы направить разговор в интересующее нас русло. Мы больше, чем ожидали, узнали о дирижаблях, и еще больше о работающих на них мужчинах и женщинах. Большинство из них не имели отношения к нашей цели, но мы узнали, что среди работников Амало есть преданные последователи философа Курнара. Раньше мы почти не слышали о нем и почти не интересовались его учением. Он утверждал, что, хотя боги и создали людей, нет никаких причин предполагать, почему люди не могут сами стать богами. Он заявляет, что титулы, богатство и власть являются воплощением божественной воли, и могут переходить от одного человека к другому. И что это оправдано, когда их обладатель не стремится подняться до божественного уровня, позволяя богатству застаиваться и даже истощаться, как случается с великими эльфийскими Домами. Главам семей не позволено управлять молодыми только на том основании, что они являются отцами или старшими братьями. Власть не дается от рождения, говорит Курнар, и все люди могут стать богами. Это учение о Всеобщем Восхождении, и неудивительно, что Курнар был казнен во времена правления деда Вашего Высочества. Мы находим его учение противоречивым и полным пустой риторики, но рабочие, с которыми мы общались, видят в нем свою единственную надежду. Большинство из них еще не пришли к выводу, что им следует отнять власть у своих господ или владельцев дирижаблей или у князя Че-Атамар, но они уже ищут морального оправдания. И, как мы уверены, Ваше Высочество уже заметили, что эта вера очень удобна для человека, который намеревается убить Императора.

Мы легко смогли выявить наиболее горячих курнаристов и постарались сблизиться с ними. Они злые люди, Ваше Высочество, и это побудило нас действовать осторожно, но гнев делает их слепыми и доверчивыми, а так же побуждает говорить о своих обидах — и, хотя это не наше дело, Ваше Высочество, мы считаем, что в Амало следует провести расследование условий жизни работников и решить некоторые из самых отчаянных их проблем, а потом уж искоренять их заблуждения о славе, возмездии и божественности. Большинство их планов по преобразованию общества являются воздушными замками, и почти все они хорошо сознают невозможность их воплощения.

Большинство рабочих, с которыми мы говорили, были потрясены и опечалены смертью Варенечибела IV и, хотя они, кажется, ничего не знали о диверсии, защищали свои дирижабли не менее горячо, чем идеалы курнаризма.

Нам уже стало казаться, что остаток жизни мы так и проведем в рабочих кабачках за дешевым метеглином и дурной философией, как в один прекрасный день случай свел нас с Эвренисом Бралшенаром.

Бралшенар говорил с нами свободно и уверенно, возможно потому, что другие работники уже устали слушать его. Он ярый курнарист, и мы быстро заметили, что Всеобщее Восхождение не является для него отвлеченной идеей или чем-то возможным только в отдаленном будущем. Для Бралшенара оно должно было свершиться в ближайшее время. Мы поинтересовались, почему он считает, что Всеобщее Восхождение произойдет „уже при жизни всех ныне живущих“, и он таинственно сообщил нам, что знает великих людей, которые уже принимают меры. Мы совершенно не ожидали такого ответа и потому спросили, каких „великих людей“ может знать Бралшенар? Он замолчал, и в тот день мы больше не задавали вопросов.

На следующий день мы не работали с Бралшенаром, но расспросили рабочих из своей бригады о „великих людях“, посещающих ангары. Нам удалось выяснить две вещи. Во первых, все гости князя Че-Атамар любят посещать ангары. Во-вторых, за время затянувшихся переговоров, где обсуждались условия брачного договора князя, все уже привыкли к тому, что мужчины из семьи невесты постоянно „торчат“ около стапелей. Некоторые детали указывали на то, что доступ к технологиям мог быть одним из условий переговоров. В любом случае, люди Дома Тетимада осматривали все, задавали вопросы всем служащим и, хотя никто не признался напрямую, мы получили намеки, что они весьма свободно обращались с деньгами. Кто-то кисло заметил, что Бралшенар, наверное, заработал больше всех, и мы решили, что круг замкнулся. Тем не менее, оставались некоторые сомнения, ибо Бралшенар явно не обладал знаниями и способностями для изготовления устройства, уничтожившего „Мудрость Чохаро“. Будучи уверены, что он имеет отношение к заговору, мы продолжали поощрять его к разговорам во время совместной работы и были уверены, что он не сможет сопротивляться соблазну в виде восхищенного слушателя. Расчет оказался верен, и после нашей третьей совместной смены Бралшенар сказал, что видит в нас идейного товарища (так часто именуют себя курнаристы) и пригласил пойти с ним вечером в чайный дом под названием „Каменное Дерево“, где обещал познакомить со своими соратниками. Его усилия заставить нас почувствовать себя одним из избранных были довольно неуклюжи, но мы уже начинали понимать привлекательность философии Курнара для людей его склада. Ибо если все люди братья в борьбе за божественное состояние, не имеет значения, что ты всего лишь неквалифицированный рабочий, младший сын крестьянина либо выходец из бедной семьи.

В тот же вечер мы отправились вместе с ним в „Каменное Дерево“, оказавшееся типичной для Че-Атамара чайной: лабиринт узких коридоров, соединяющих между собой маленькие неудобные комнаты, каждую из которых занимает компания земляков или сослуживцев. Многие из номеров, казалось, заняты курнаристами; Бралшенара принимали там, как „родственика“, окликая со всех сторон „zhornu“, что на севере является синонимом слова „кузен“. Так курнаристы называют друг друга, чтобы подчеркнуть свое неприятие кровного родства в пользу братства борьбы. Это делает их отношение друг у другу очень теплым, даже ласковым — еще одна причина, по которой, как мы думаем, молодые люди, вроде Бралшенара, тянутся к ним. В некоторых комнатах среди курнаристов были так же и женщины, и их тоже называли „zhornu“. Группа Бралшенара включала в себя дух женщин и четыре или пять мужчин. Бралшенар с гордостью представил нас им, как „нашего нового zhornu“, и никто из них, казалось, не был склонен усомниться ни в нас, ни в нем.

В первый вечер и несколько следующих мы слушали внимательно и молча и узнали, что одним из самых энергичных курнаристов был некий молодой человек, частично гоблин, явившийся в Амало из Чжао. Он был учеником Гильдии часовщиков, исключенным и высланным, как „возмутитель спокойствия“. Его зовут Айна Шуливар, и мы очень скоро поняли, что наконец нашли человека, который легко мог бы придумать и изготовить устройство, уничтожившее „Мудрость Чохаро“ и всех, кто был на борту. Шуливар и одна из женщин, Атхо Наршанажен, являются двумя из наиболее умных среди всех встреченных нами курнаристов, и, слушая их, мы заметили, что хотя они используют термин „Всеобщее Восхождение“, но подразумевают под ним не стремление к божественности, а достижение власти здесь, среди живых. Иными словами, проповедь Курнара они воспринимают чисто метафорически и представляют Всеобщее Восхождение как мир, в котором ни один мужчина не имеет власти над другим. И даже над женщиной, как заявляет Наршанажен (мы стали свидетелем долгих споров между ней и Шуливаром о том, можно ли считать власть мужчины над женщиной естественной и, следовательно, неизменной). И они считают, что этот мир достижим.

Лично мы, Ваше Высочество, думаем, что это такая же утопия, как типичная для курнаристов мечта стать богами, потому что требует от мужчин добровольного отказа от власти, что вряд ли возможно на наш взгляд. Кроме того, мы заметили, что говоря о насильственной передаче власти, курнаристы обычно подразумевают, что обладателем этой власти в конечном счете станут они сами, а не кто-то другой. Оставалось только выяснить, как далеко готовы зайти люди, подобные Балшанару, Шуливару и Наршанажен, ради воплощения своих идей.

Они приняли мое молчание за знак согласия, так как я часто бывал в их обществе, но обычно просто сидел и слушал. Став более словоохотливыми, они через некоторое время стали намекать на некие великие дела, уже свершенные, а так же великие дела, которые еще предстояло совершить. Мы сидели, слушали и думали не только о погибшем Императоре и его сыновьях, но и всех тех, кто так ужасно умер вместе с ними, только потому, что кому-то захотелось убрать Варенечибела со своего пути. Мы могли понять и даже сочувствовать желанию курнаристов улучшить свою жизнь и изменить мир, но не могли забыть, что вызванные ими смерти повлекли за собой горе, страх и отчаяние многих людей, обреченных теперь на нищету и борьбу за выживание. Все вдовы в Сето говорили нам об одном и том же, даже если их слова различались. Они не знали, выживут ли они сами и их дети. И они могут не выжить, Ваше Высочество, потому что маленькие дети часто погибают от болезней и плохого питания, а старшие гибнут на фабриках. Прежде чем нас перевели в Авео, мы служили священником в Улимере Севежо, где заводы работают с рассвета до заката летом, а зимой рабочие уходят в цеха и возвращаются домой в кромешной темноте и никогда не видят солнца. Мы знаем, как много детей умирает на этих заводах, потому что они недостаточно сильные, быстрые или рослые для работы, на которую их нанимали за чудовищно мизерную плату.

Но мы отвлеклись от дела. И мы снова должны попросить вашего прощения, Ваше Высочество. Мы услышали достаточно от курнаристов и работников ангара, чтобы увериться: это Айна Шуливар изготовил устройство, которое разрушило „Мудрость Чохаро“, и это Эвренис Бралшанар спрятал его среди конструкций воздушного корабля, где его никто не смог найти. Мы считаем, что их вдохновил, а так же оплатил их услуги, человек или люди из Дома Тетимада, но мы не можем обнаружить доказательств, не подвергнув их официальному допросу. Нам не известно, какую роль играла в заговоре Адхо Наршанажен, хотя мы уверены, что она знала о нем. Вместе с тем мы считаем, что все остальные курнаристы из Амало невиновны. Завтра, Ваше Высочество, мы будем говорить с главой Братства Бдительных в Амало. Священник Улимера, наш старый коллега и, возможно, друг, обещал поручиться за нас. Мы горячо надеемся, что менее, чем через неделю сможем вернуться в Улимер со всеми ответами».

Верный и благодарный Вашему Высочеству,

Майя аккуратно сложил страницы и вернул их Цевету.

— И снова за каждой проблемой мы видим уши Тетимада. Что вы можете рассказать нам о свадьбе князя Че-Атамар?

— Ах, — сказал Цевет. — Мы не слышали ничего дурного о молодой леди, и конечно, это была очень выгодная партия. Ходили слухи, что появление вашего отца на свадьбе князя Че-Атамар и дочери Тетимела было предвестником мира между ними.

— Если Мер Селехар не ошибается, эти слухи, вероятно очень насмешили кого-то, — ответил Майя.

Коротко, как мог, он пересказал Цевету содержание письма Селехара.

Цевет слушал, широко распахнув глаза.

— Мы считаем, что богатство Тетимада послужило сильной мотивацией к браку для князя Оршениса.

— Действительно, — мрачно согласился Майя.

Цевет посмотрел на него с тревогой.

— Нам остается только надеяться, что Мер Селехар сможет закончить расследование так быстро, как он обещал. На данный момент, Ваше Высочество, у нас нет никаких доказательств.

— Мы знаем, — сказал Майя.

Цевет не испустил вздох облегчения, но было заметно, что сдержался он только силой воли. Майя вспомнил замечание лорда Пашавара насчет бешеных собак и знал, чего именно опасается Цевет.

— Сможете ли вы убрать письмо Мера Селехара в достаточно доступное место?

Брови Цевета поползли вверх, но через некоторое время он сказал:

— Да. Мы понимаем, Ваше Высочество, так мы и сделаем. — Быстрая ликующая усмешка на мгновение сделала его похожим на подростка. — Мы уже думали о нескольких перспективных вариантах.

— Благодарим вас. Нам уже пора вернуться в общество, так как уверены, что нас уже хватились.

Цевет проводил его обратно в апартаменты посла, словно боялся, что Император без него заблудится. Нохэчареи бесшумно следовали за ними, и Майя подумал, что, к несчастью, понял, почему Кала заявил, что они не могут быть друзьями.

Горменед очутился у порога, как только перед Майей распахнули дверь.

— Ваше Высочество, Великий Авар просит минуту вашего времени.

Майя был уверен почти наверняка, что изначально это пожелание было высказано в другой форме, но беспрекословно последовал за Горменедом к небольшому столу, заставленному блюдами со слоеными пирожками, начиненными вишнями и утиным паштетом. Великий Авар, экспансивный и, может быть, чуточку пьяный (сам Майя ограничился глотком горячего рисового вина, да и то больше из любопытства), рассказывал смешанной аудитории гоблинских коммерсантов и эльфийских придворных о визите самозваного Короля пиратов Чадеванского моря в Корат'Дав Архос.

— Он привел с собой восемь львиных девушек, — говорил он, когда Майя подошел ближе. — Бедняжки, они так замерзли, что пришлось послать за одеялами и теплыми носками для них. А потом отпаивать горячим шоколадом. — Увидев Майю, он замолчал. — Внук! Нам сказали, что вы познакомились с нашей дочерью Надеан.

В душе Майя слегка оробел, он обещал Меррем Виженк, что она не попадет в беду.

— Да, — сказал он. — Мы были очень рады познакомиться с ней.

— Отлично, — заявил Великий Авар с таким невыразимым лукавством, что Майя не мог не улыбнуться в ответ. Видимо, Великий Авар научился обходить своих министров так же ловко, как Майя свой Коражас и его ограничения. — Наша дочь Тевер посылает вам множество добрых пожеланий и один подарок. Селтевис! Где подарок нашей дочери Тевер Императору?

Селтевис возник из толпы как по волшебству. Это был среднего роста, аккуратно одетый и ничем не примечательный гоблин с темно-красными, почти пурпурными глазами, яркость которых еще больше подчеркивали рубины, вплетенные в волосы и свисающие с мочек ушей.

— Вот он, Мару'вар, — сказал он и, низко поклонившись Майе, поставил перед ним богато украшенный ларец.

Мгновение Майя не мог сообразить, что делать дальше. В последний раз он получал подарок в восьмилетнем возрасте, когда мама подарила ему свои единственные серьги, подходящие для мальчика. Он вспомнил, как Сетериса чуть удар не хватил, когда до него дошло, что тонкие кольца в ушах Майи были настоящей илинверийской работы, а драгоценности не стекляшками, а черным жемчугом.

Он неловко ощупал крышку ларца и нашел замок. Внутри, бережно размещенный в гнезда из голубого шелка, находился парадный набор из гребней слоновой кости, шпилек и двух нитей янтаря с рубинами. На гребнях была вырезана чешуя морского чудовища, а каждая шпилька заканчивалась головой дракона с блестящими рубиновыми глазами. Майя опустил крышку ларца и увидел то, что не успел заметить сразу: она была украшена великолепным резным изображением дракона.

— «Славный дракон» — пробормотал Майя, чувствуя, что его лицо сейчас расплывется в улыбке, как будто принадлежит другому человеку.

— Вот именно, — подтвердил Великий Авар.

Возможно, он что-то понял после смерти Ченело, подумал Майя, но знал, что никогда не сможет об этом спросить. Он мог только поклониться своему деду за подарок от сестры его матери (ведь без одобрения Великого Авара он никогда бы не получил его) и сказать:

— Спасибо.

Великий Авар ответил ему молчаливым кивком, и Майя подумал, что они поняли друг друга.

 

Глава 29

Бал и смертное ложе

Майя не знал, кому было поручено украсить Унтеленейс, но эти люди прекрасно справились со своей работой, развесив повсюду голубые и красные с золотом гобелены, искусно сочетающие в себе цвета Этувераца и Баризана. Неудобный трон Майи был оснащен расшитыми золотом голубыми подушками, и он молча благословил слугу, который догадался позаботиться об императорском седалище. Устроившись поудобнее, он смотрел на танцующих и молча уговаривал себя, что неотвратимо надвигающийся Зимний бал с его танцами до рассвета, банкетом и празднованием полуночи в Унтеленейсмере, слишком древняя традиция, чтобы ею пренебрегать.

— Праздничное бдение, — сказал он.

Цевет улыбнулся и ответил:

— Да, Ваше Высочество. Танцами провожают старый год. И, кроме того, это единственная ночь в году, когда слуги могут танцевать со своими господами.

Это так же будет день рождения Майя, и хотя он попытался объяснить, что не хочет устраивать особых празднеств по этому поводу, Цевет пришел в совершеннейший ужас.

— Вы Император, Ваше Высочество. Ваш день рождения должен и будет отмечаться в каждом уголке Этувераца. Вы не можете лишить людей праздника.

— Нет, — согласился Майя, побежденный. — Полагаем, что не можем.

Но он тяготился этой мыслью, приходя в ужас, что его дети будут вынуждены праздновать его день рождения, как он праздновал день рождения отца.

Это не то же самое, сказал он себе, стараясь быть рассудительным. Какая причина заставит твоих детей ненавидеть тебя, как ты ненавидел своего отца? Идра, сразу же ответил голос из темного уголка сердца. Ино. Миреан. Я скажу им, что они не обязаны. Внезапно осознав абсурдность споров с самим собой, он с трудом подавил смех.

— Ваше Высочество? — Спросил Кала. — Вы в порядке?

— Да, не беспокойтесь. Просто нам весело.

— Ваше Высочество? — Встрял Бешелар с легким неодобрением в голосе.

— Мы смотрим танцы, — сказал Майя. — Разве они не красивы?

— Зимний бал будет еще лучше, — авторитетно заявил Бешелар, никогда не сомневавшийся в своих суждениях.

Должно быть, Кала заметил отражение непраздничных мыслей на лице Майи, потому что быстро сказал:

— Мы видим, что Великому Авару нравятся танцы.

— Да, — согласился Майя.

Его дед выходил в центр круга то с одной, то с другой эльфийской дамой; он был на две головы выше их и выглядел бы смешно, если бы не двигался с такой легкостью и изяществом, что умудрялся непостижимым образом казаться почти красивым. Впрочем, Майя не собирался ему об этом сообщать.

Он заметил, что сейчас его партнершей была Арбелан Жасани; отследив путь Великого Авара, он увидел, что женщина, сидевшая рядом с освободившимся стулом Арбелан, была Четиро Чередин.

Она встретила его взгляд и вопросительно подняла брови. Майя кивнул, и она встала и пошла к его помосту. Ее волосы сияли в свете сотен свечей в люстрах Унтелеана, она преднамеренно отказалась от банального лазурита, сочетав изумрудные нити в волосах с черными лаковыми гребнями и изысканной зеленой вышивкой на сером шелке платья. Поднявшись на вершину лестницы, она присела в реверансе и сказала голосом, предназначенным распространиться не дальше ушей Майи:

— Вы не обязаны говорить с нами, если не желаете.

— Вы наша будущая Императрица, — ответил он. — Если это и обязанность, то приятная.

Ему казалось, что голос не выдал его горечи, но Дач'осмин Чередин воскликнула:

— О, черт, — и неожиданно искренне пояснила: — Мы должны извиниться перед вами, Эдрехазивар. Мы были недовольны нашим отцом и мачехой, но не должны были переносить это недовольство на вас.

— Вы все еще считаете нас глупым, — заметил Майя.

— Мы грубо заблуждались, поверив сплетням недоброжелателей, — сухо сказала Дач'осмин Чередин. — Но наш брак казался лишь обязанностью, а мы предпочитаем, чтобы нам было разрешено выбирать наши обязанности.

— Этого мы и боялись, — ответил Майя, — но, кажется, ничего уже не поделаешь.

Она кивнула.

— Примерно в том же духе мы написали нашей двоюродной бабушке Арбелан, несмотря на недовольство отца. Мы уже попросили у нее прощения, теперь просим у вас.

Склонив голову, она опустилась в глубоком реверансе, и Майя сказал:

— Конечно, вы прощены.

Она поднялась и впервые улыбнулась ему.

— На самом деле, вы должны были заставить нас просить подольше. Но мы благодарим вас.

— Лучше мы попросим вас ответить на вопрос, — попросил Майя, почувствовав прилив отваги. — Вы сказали, что написали бабушке назло отцу. Как?..

— Мы скорее смутили его, чем рассердили, — беспечно ответила Дач'осмин Чередин. Казалось ее совсем не беспокоит мнение отца. — Папа, видите ли, не… ах, он не то, чтобы не признает ее, просто не хочет поддерживать отношения. Он никогда не навещал ее и не писал, а мы с сестрами знали, что у нас есть двоюродная бабушка Арбелан только потому, что наш дедушка иногда говорил о ней. Отец был уверен, что она никогда не вернется ко двору.

— Должно быть, он считал бесполезным делать ставки на нее, — еще больше осмелел Майя.

— Да, по его мнению, она должна была выбыть из игры, и нет — мы считаем, что после смерти Императора ее положение обязательно изменилось бы. — Неожиданно на ее лице появилось ехидная улыбка. — Конечно, он не ожидал, что в вашей игре она станет… нет, не королевой, но, по крайней мере, ладьей.

— Нам нравится общество Арбелан Жасани, — пояснил Майя немного натянуто, не зная, смеется ли она над ним или своим отцом.

Ее брови взлетели.

— Вы понимаете, что она вдова вашего отца?

— Да, — ответил Майя еще более смущенно.

— Тогда Сору обязательно возненавидит вас, — сказала она и, заметив недоуменный взгляд Майи, расхохоталась. — Просим прощения, Ваше Высочество, кажется, это уже входит у нас в привычку. Дело в том, что наш отец воспитывался в семье деда Сору и стал близким другом ее отца. Они до сих пор называют друг друга «сердечными друзьями», что мы находим весьма сентиментальным и не очень умным. Их заветным желанием было заключить союз между нашими домами, так что рождение дочерей они восприняли, как проклятье похуже чумы. У нашего отца пять дочерей, хотя есть надежда, что мачеха наконец подарит ему сына. А Сору единственный ребенок своего отца, ибо он не женился снова после смерти ее матери, несмотря на настойчивые уговоры его отца, нашего отца, его матери, отца и матери жены… Итак? — Она подняла бровь. — Вам еще не надоело?

— Мы слушаем.

— Вы само терпение. Смирившись с очевидным, граф Челехел и маркиз Чередел — наша сестра даже зарифмовала эти фамилии в довольно дурных стишатах, мы не будем вас ими смущать — определили, что их дочери должны стать «сердечными подругами». — Теперь ее улыбка была острой, как лезвие ножа. — Так как мы почти ровесница Сору с разницей всего лишь в пару месяцев, а так же названы в честь ее умершей матери, эта честь была предназначена нам. Наше знакомство длилось не больше десяти минут, после чего мы ударили ее. Теперь, конечно, мы обе взрослые и можем продержаться почти час. — Майя не мог сказать, шутит ли она. — Когда она была обручена с покойным Императором, нас заставили «примириться» с ней. Но так как брак не улучшил характера Сору, отец всегда умолял нас уступать ей или хотя бы помалкивать в ее присутствии.

— Неудивительно, что вы жаждали реванша, — заключил Майя, и она снова рассмеялась.

— Нам гораздо приятнее быть любезной с Арбелан Жасани, чем с Сору Жасани. — Ее брови слегка нахмурились. — А вы, Ваше Высочество? Как вы находите наш гадюшник, называемый Унтеленейсом?

— Довольно противоречивым, — сказал Майя, прежде чем успел прикусить язык.

Впрочем, она надеялась на искренний ответ.

— Это определение подходит, — задумчиво заметила она. — Мы должны просить прощения, что очень мало знаем о вас. Как вы можете себе представить по отношению к своей собственной тете, наш отец всегда вел себя так, словно чужое несчастье заразно. Мы знаем только, что вы ребенок Ченело Жасан, и после ее смерти были отосланы куда-то в Че-Эвресар.

— В Эдономею, — уточнил Майя. — На западные болота.

— Должно быть, мрачное местечко.

— Да, — сказал он.

— И вы жили там до самой смерти отца?

— Да.

— Сколько человек жило с вами?

— Только мы сами и наш опекун. Двое слуг, один для работы в доме, другой в саду. Повариха и две горничные.

— И, наверное, иногда появлялись курьеры?

— Крайне редко, — согласился он.

— Очень мрачно, — заключила Дач'осмин Чередин.

Он не знал, что ответить, но в этот момент подошел Цевет, поклонился и взлетел на помост прежде, чем Майя успел принять деловой вид.

— Ваше Высочество. — Секретарь снова поклонился. — Дач'осмин Чередин.

— Что такое, Цевет?

Майя не смог скрыть раздражения в голосе, но Цевет развел руками, извиняясь, и ответил:

— Это Осмеррем Даниван, Ваше Высочество. Осмин Данивин говорит, что ее мать умирает. Не хотели бы вы прийти к ней?

В течение одной мучительной секунды он не мог вспомнить, кто такая Осмеррем Даниван, и почему его должна заботить ее смерть, но затем ее имя всплыло в памяти, и горе железным обручем сдавило грудь.

— Да, — сказал он. — Да, мы хотим пойти. Дач'осмин Чередин, просим извинить нас. Мы должны…

— Но куда вы собираетесь? — Спросила она. — Кто такая Осмеррем Даниван?

— Одна старая дама, она была добра к нам на похоронах нашей матери. Единственный человек из всех. У нее уже был удар, и… этого следовало ожидать, но…

— Вы обязательно должны пойти, — решительно сказала Дач'осмин Чередин. — Не беспокойтесь о нас. Вы обязательно увидите нас снова.

И с сочувственной улыбкой, которая впервые сделала ее лицо милым и добрым, она присела и спустилась с помоста. Майя не смотрел ей вслед.

— Нужно ли нам что-то сказать? — Он обвел рукой веселящийся Унтелеан. — Им всем?

— Не беспокойтесь, Ваше Высочество. Мы уже предупредили лорда Беренара и управляющего, а так же нескольких людей Великого Авара. Никто не будет обижен вашим отсутствием.

— Спасибо, — сказал Майя и вместе с Цеветом и своими нохэчареями покинул Унтелеан.

Он не был удивлен тем, что Цевет знает дорогу к апартаментам Данивада. Впрочем, Цевет знал все, и Майя был глубоко благодарен ему за это.

Осмин Данивин встретила их у двери. Она плакала, но старалась переносить свое горе с достоинством и самообладанием.

— Ваше Высочество, благодарим вас за доброту, — она не пренебрегла реверансом. — Мы не будем просить вас остаться надолго, но мама сейчас пришла в себя, и мы знаем, что… — Она прикусила губу, чтобы взять себя в руки. — Мы знаем, что она была бы очень рада вашему визиту, и мы подумали…

— Осмин Данивин. — Нужно было прекратить этот болезненный разговор. — Визит не стоит нам ничего, и если нам дается возможность отплатить добром за добро, мы рады это сделать.

— Спасибо, Ваше Высочество, — сказала она и повела его в спальню матери.

Здесь ничего не изменилось со времени последнего посещения. Разве что стало немного теплее — он был бы рад, если бы это действительно было так — и женщина на кровати казалась еще более хрупкой, совсем утонув в своих одеждах.

— Вшшш, — прохрипела она.

Ваше Высочество.

— Здравствуйте, Осмеррем Даниван, — сказал Майя и улыбнулся ей.

— Вы пришли… — Ей было трудно дышать. — Попрощаться?

— Да, — сказал он. Как предупредила Осмин Данивин, она была в сознании. И знала, что умирает. — Да, я пришел попрощаться.

Улыбка у нее была почти прежней.

— Хршшш…

Хороший мальчик, сказала она в последний раз.

Он осторожно взял ее руку. Уже ничего не нужно говорить, подумал Майя. Он помнил смерть своей матери, последние два-три дня она почти не говорила, они понимали друг друга молча. Она просто хотела смотреть на него и держать его за руку. Знать, что он рядом. И ему показалось, что он увидел облегчение в глазах Осмеррем Данивар, когда она поняла, что ее не будут принуждать ни говорить, ни слушать. Он держал ее за руку и думал, как добра она была с ним десять лет назад, а еще вспоминал Тару Селехара, с бесконечным терпением вновь и вновь повторяющего молитву сострадания к мертвым. И увидев, что ее разум начинает угасать, он наклонился и поцеловал ее в лоб.

На мгновение ее пальцы дрогнули в его руке.

— Хршш, — сказала она. — Хршшш импрррр.

Хотела ли она сказать «Будь хорошим Императором» или «Вы хороший Император»? Неважно, ответ был только один:

— Спасибо, Осмеррем Даниван, — сказал Майя. — Спасибо вам за все.

Она снова улыбнулась и отпустила его руку. Он отступил, давая ее дочери занять свое место у постели.

— Спасибо, — быстро прошептала Осмин Данивин.

Он ненадолго склонил голову, потом быстро повернулся и вышел, пока слезы не совсем застлали ему глаза.

— Хотите ли вы вернуться в Унтелеан, Ваше Высочество? — Спросил Бешелар, когда они вышли в холл.

— Это необходимо? — Майя устало потер рукой лицо.

— Позже, — уверенно заявил Цевет. — Танцы будут продолжаться еще не меньше часа. Вы можете вернуться в Алсетмерет и отдохнуть. Вам некуда торопиться, Ваше Высочество.

* * *

Проснувшись на следующее утро, Майя не мог вспомнить, как он добрался из Черепаховой гостиной, где согласился посидеть полчасика в тишине, в свою спальню, и как Цевету удалось убедить его не возвращаться к танцующим. Но он был благодарен.

На столе рядом с завтраком его ожидала записка с черной каймой от Осмин Данивин: ее мать умерла прошлой ночью, меньше, чем через час после визита Майи.

И никто не поймет, подумал Майя, если Император наденет сегодня траур по ней.

 

Глава 30

Девятнадцатый день рождения Эдрехазивара VII и Зимний бал

В свой девятнадцатый день рождения Майя был разбужен еще до рассвета холодным ветром, завывающим среди шпилей Алсетмерета. Шум был такой печальный и в то же время такой яростный, что уже через несколько минут он понял: заснуть снова не сможет. Он сел, зажег свечу у постели, и тут же от окна раздался голос Телимежа:

— Ваше Высочество?

— Ветер, — извиняясь, сказал Майя.

— Ужасно, не правда ли? — Ответил Телимеж и вытаращил глаза, ошеломленный собственной смелостью.

— Лежать здесь, слушая его, еще хуже. Мы помним, как в Эдономее одна из служанок пела балладу о женщине, которая подговорила любовника убить своего мужа…

— А когда горожане казнили ее, ее призрак бродил по улицам и пугал людей, — закончил Телимеж. — Наши сестры пели ее под виолу, которая завывала почти как этот ветер.

— Так вы из Че-Эвресара?

— Да, Ваше Высочество. Мы родились в Калесто.

Двадцать миль до Эдономеи.

— Мы не заметили у вас акцента, — сказал Майя наполовину удивленно, наполовину виновато.

Акцент западного Че-Эвресара невозможно было спутать ни с каким другим.

— Нет, Ваше Высочество, — В голосе Телимежа тоже появилась виноватая нотка. — Нас очень тщательно обучали в гвардии Унтеленейса.

— Ну, конечно, — сказал Майя, чувствуя себя глупо. Он выскользнул из постели, и холод мгновенно просочился сквозь шерстяные носки, заставив его вздрогнуть. — Который час?

— Половина пятого, Ваше Высочество. Следует ли нам вызвать ваших эдочареев?

— Да, пожалуйста.

Император не мог без помощи слуг даже надеть халат; хотя Майе ужасно надоело, что чужие руки одевают и раздевают его, как младенца, он знал, что поднимет настоящий переполох, если выразит желание одеваться самостоятельно; а для его эдочареев это станет подлинной трагедией.

* * *

Полтора часа спустя он вошел в столовую и обнаружил, что стол погребен под грудами пакетов и конвертов. Еще две большие стопки громоздились на полу. Вокруг стола хлопотали Цевет, Эсаран, Ишеан и еще двое слуг, чьи имена он не мог сейчас вспомнить; все оглянулись на него с виноватыми лицами.

— Что это такое?

Цевет вскочил на ноги.

— Мы надеялись, что… мы не ожидали…

— Но что это? — Майя почувствовал укол страха.

Он никогда не видел Цевета настолько смущенным и растерянным.

После зловещей долгой паузы осмелился заговорить один Ишеан, его голос был не громче шепота:

— Ваши подарки на день рождения, Ваше Высочество.

— Подарки на день рождения? — Он растерянно оглядел эту нарядную гору. — Нам… подарки?

— Да, Ваше Высочество. — Цевет успел взять себя в руки. — Мы с Меррем Эсаран составляли список для отправки благодарственных писем. Мы не хотели вам мешать и уже почти закончили. Просто не ожидали, что вы спуститесь вниз так рано.

Майя пропустил мимо ушей едва заметный упрек.

— Но от кого все это?

Надо поработать над грамматикой, сказал сухой раздраженный голос, недавно поселившийся у него в голове вместо Сетериса.

— От ваших подданных, — сказал Ишеан.

— Мы ожидали послания от князей, от Коражаса, лорда Беренара и членов Парламента, — перечислил Цевет. — Маркиз Лантевел прислал вам свою научную книгу о вышивке. Мы даже ожидали какие-нибудь часы от Гильдии часовщиков… — Он сделал паузу, а затем чопорно добавил. — Мы должны сказать, что не были удивлены, когда они прислали подарок. Но эти часы такие…

— Необыкновенные! — Воскликнула Эсаран, и Майя с удивлением понял, что они с Цеветом, оказывается, друзья.

— Да, — согласился Цевет. — Но, Ваше Высочество, пришли также подарки от ряда баризанских торговцев из Сето и от торговой ассоциации Западного Этувераца. Есть послания от мэров и жрецов каждого княжества. Жители Неложо прислали вам поздравительный адрес с пятьюстами подписями: должно быть это все его население. Экипаж «Сияния Карадо» преподнес вам модель дирижабля. Семьи экипажа «Мудрости Чохаро» прислали свиток на шелковой бумаге. И это даже не весь список, Ваше Высочество.

— Мы не понимаем, — беспомощно сказал Майя, опускаясь в кресло. — Чего они все хотят?

Цевет недоуменно нахмурился.

— Они хотят, чтобы вы были счастливы в свой день рождения.

Еще пару секунд Цевет задумчиво смотрел на Майю, затем повернулся и начал быстро отдавать распоряжения. Через несколько минут в комнате царил порядок, а Ишеан поставил перед Майей чашку чая.

— Ваше Высочество, Дашенсол Эбремис говорит, что вы можете позавтракать, когда вам будет угодно, но так как еще очень рано, он не уверен, что…

— Чай просто прекрасен, — сказал Майя. Он сделал еще глоток и увидел, что Цевет вернулся и стоит перед ним. — Что такое?

— Мы думали, Ваше Высочество, — быстро проговорил Цевет, — что, возможно, сегодня утром вы хотели бы позавтракать с вашими племянниками.

Непонятно почему, но он был уверен, что Майя должен согласиться.

— Вам кажется, они хотели бы этого? — С сомнением спросил Майя.

— Мы слышали от Лейлиса Атмазы, что они часто говорят о вас и называют вас кузен Майя, как вы и просили.

— Хорошо, — сказал Майя, принимая поражение. — Но пусть их приведут сюда. — Он пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Цевета и неловко предположил: — Мы думаем, им будет интересно побывать здесь.

И я не буду вторгаться в их дом. Впрочем, он сомневался, что детская когда-нибудь станет для них настоящим домом.

Император сидел в кресле, пил ромашковый чай и делал вид, что не замечает, в каком волнении пребывают все его домашние. Цевет иногда появлялся, чтобы обеспечить Майю чтением: поздравления ко дню рождения от пяти князей, Коражаса и лорда Беренара. Майя предпочел бы письмо от семей экипажа «Мудрости Чохаро», но…

— Да, Ваше Высочество, но это можно будет сделать чуть позже.

Дач'осмин Чередин послала меч, длинный, тонкий, сияющий клинок, который заставил Телимежа широко распахнуть глаза. Майя, который мог понять только, что меч очень старый и красивый, но не более, вопросительно поднял брови.

— Это «Солнечная Кровь», Ваше Высочество, — благоговейно произнес Телимеж, — оружие древних князей. Он выкован еще до того, как Эдревенивар Завоеватель объединил Этуверац. Мы не знали, что Дом Чередада хранит такое сокровище.

— Это великая честь, — тихо добавила Киру.

— Но несколько двусмысленная, — сказал Цевет, нахмурившись.

— Мы надеемся, Дач'осмин Чередин не имела в виду ничего, кроме добрых намерений, — заключил Майя.

— Этот дар означает преданность, — почти нетерпеливо пояснил Телимеж. — Если Чередада берегли его столько сотен лет, а теперь передали Императору… — Он глубоко вздохнул и развел руками. — Ваше Высочество, она преподнесла вам дар, который Арбелан Жасан не отдала покойному Императору, вашему отцу.

— Да, — задумчиво сказал Майя. — Да-а-а.

Сообщения князей были именно такими, каких следовало ожидать от вассалов, всего единожды видевших своего Императора: мучительно правильные, лишенные и намека на тепло или личное чувство. Послания Коражаса отличались большим разнообразием. Лорд Пашавар расщедрился на длинный перечень авторитетных советов, а лорд Дешехар присовокупил к письму пачку остроумных карикатур, очевидно, сделанных во время сессий Коражаса: лорд Пашавар с великолепным презрением взирающий вокруг себя, вдохновенно разглагольствующий лорд Бромар, лорд Истанар, клюющий носом, сам Майя, испуганный, как школьник, и пытающийся это скрыть. Возможно, он бы обиделся, смутился или даже встревожился, если бы с этих листков на него не повеяло нескрываемой любовью. И он понял: лорд Дешехар подарил ему свое доверие.

Письмо лорда Беренара, конечно, включало в себя соответствующие дню рождения пожелания, но этот повод был беззастенчиво использован, чтобы отчитаться перед Императором о состоянии дел в канцелярии. К великому облегчению Майи лорд Беренар и его сотрудники доказали, что Чавар был честен,

«… хотя то же самое не может быть сказано о его сотрудниках. Некоторые расхождения, которые мы обнаружили в финансовых записях, повторяются в течение десяти лет и даже больше. Мы опасаемся, что лорда Чавара больше интересовали политические аспекты его положения, чем административные. И, не отрицая важность советов лорда-канцлера Императору, мы не понимаем, как он мог давать эти советы без знаний, которые, совершенно очевидно не потрудились собрать. Чрезмерно нагрузив работой секретарей, лорд Чавар не смог вдохновить своих подчиненных на личную преданность: мы не обнаружили ни одного секретаря, который прослужил бы больше трех лет. Конечно, у нас были некоторые подозрения о состоянии дел, ведь казначейство должно работать в тесном контакте с канцелярией, но мы и не догадывались как широко распространилась гниль. То же самое, только в большей степени, можно сказать и о курьерском департаменте, так как его начальник, Осмер Оримар, кажется, злоупотреблял доверием лорда Чавара, будучи при этом глупым, беспомощным и недисциплинированным работником. Достаточно было беглого осмотра его кабинета, чтобы понять, почему он всегда прятался за спиной Чавара — чтобы сохранить свою продажную власть. К счастью, сами курьеры, оказались людьми честными и преданными и не подозревали о позорном поведении своих руководителей».

Беренар также сообщал о расследовании крушения «Мудрости Чохаро».

«Ваше Высочество, все Свидетели люди честные и лояльные, но мы подозреваем, что у них слишком мало опыта для подобной работы. Они могут следовать простому логическому рассуждению, но большинство их версий себя не оправдало. Именно так обстояло дело с Трудовой Лигой Сето, все работники которой оказались полностью невиновны, но их невиновность выяснялась в течении нескольких недель, и все это время они были парализованы подозрениями и (мы отмечаем это с сожалением) мелкими склоками. Кажется, лорд Чавар сам усугубил эту проблему, категорически отказываясь верить в невиновность Лиги. Мы подчеркиваем, что он продолжал уверять вас в их злонамеренности даже после того, как их невиновность была полностью доказана. Таким образом, расследование зашло в тупик, и мы вынуждены возобновить его снова. У нас нет никаких сомнений, что нужный результат будет достигнут, но сегодня мы сами должны попросить вас о подарке: вашем терпении».

Цевет снова вернулся, но Майя не дал ему ничего сказать.

— Осмер Оримар?

Цевет поморщился.

— Марионетка лорда Чавара.

— Лорд Беренар считает, что Осмер Оримар злоупотреблял доверием Чавара. И в значительных объемах.

— Ваше Высочество, — заметил Цевет, — мы допускаем такую возможность.

— Кажется, это было не очень трудно.

— Ах, — сказал Цевет.

— Лорд Беренар так же считает, что курьеры честны и лояльны. Вы согласны?

— Ваше Высочество, не совсем.

— Не могли бы вы объясниться?

— Да, Ваше Высочество. — Цевет смущенно покосился на Майю, но потом собрался с духом. — Работа курьеров, Ваше Высочество, отличается от работы секретарей и клерков. С одной стороны, курьер не должен уметь читать.

Вопросы, как жужжащие пчелы, завертелись у Майи в голове; Цевет ответил ему понимающим взглядом.

— Те, кто обучен грамоте, учат своих собратьев, так как образование дает им шанс продвинуться по службе. Ведь курьерский департамент дает им шанс, иногда только шанс, на честную работу. Такую, где им не придется работать на коленях. Или на спине.

Майя втянул в себя воздух, чтобы удержать новый поток вопросов.

— В то время как курьеры склонны к мелкой нечестности, — продолжал Цевет, — никто из них никогда не помыслит о краже, шантаже или чем-то, что может граничить с предательством. И еще все курьеры имеют беспокойный нрав и любопытны, как хорьки.

— В тот вечер в Эдономее вы прочитали письмо Чавара?

Цевет поколебался, но потом решительно признал:

— Да, Ваше Высочество.

Майя кивнул.

— Спасибо. Я не виню вас в этом.

— Спасибо, Ваше Высочество, — Цевет раскрыло было рот снова, но Майя остановил его, подняв руку.

— Если не Осмер Оримар, то кто же распоряжается курьерами? Должен быть кто-то.

— Да, Ваше Высочество. Все зовут его капитан Волшарез, хотя мы не знаем, действительно ли он был произведен в капитаны. Он в течении многих лет выполнял работу Осмера Оримара, и это он поддерживал порядок в курьерском департаменте.

— Не сообщите ли вы его имя лорду Беренару? Мы не хотим, чтобы пострадали честные люди. И мы полагаем, лорду Беренару будет легче реорганизовать канцелярию, если он будет знать, что есть люди, на которых можно рассчитывать.

— Ваше Высочество, — поклонился Цевет. На этот раз Майя не стал отвлекать его от первоначальной цели. — Мы должны спросить, что вы хотите сделать с подарком от Дома Тетимада.

— Что они прислали?

— Полный набор летних драпировок. Из белого шараданского шелка.

Кто-то тихо выругался. Шараданский шелк, называемый еще «снежной слепотой» за то, что рабочие теряли зрение при его выработке, был самой тонкой и прозрачной из шелковых тканей. Состоящий наполовину из кружева, наполовину из вышивки, он казался вихрем снежинок и калечил в два раза больше ткачей, чем парча или индиговый шармез.

— Полный набор… — повторил Майя.

— Занавесы для кровати, тент, шторы… Мы принесли показать… — Цевет поманил стоявшего за дверью мальчика-курьера, — …зонтик.

Мальчик принес его и передал Цевету, а тот торжественно вручил Майе.

Майя принял подарок неохотно. Палисандровая рукоять, стальной каркас, выкованный в форме веток дерева со стеклянными цветами, свисающими с каждой спицы. Затейливо вышитый шараданский шелк с тщательно вшитыми в него крошечными зеркальцами, чтобы зонтик сверкал на солнце.

Прекрасная вещь, и сам по себе он был бы замечательным подарком.

— Полный набор, — снова сказал Майя.

— Мы не находим в нем двусмысленности.

— Нет, — согласился Майя. Он поставил зонтик вниз, сдерживая желание вытереть руки и штаны. — Мы были бы готовы даже приветствовать немного двусмысленности от Тетимада. Мы понимаем, что не можем отказаться от этого подарка, но должны ли мы им пользоваться?

— Ваше Высочество, Император не имеет возможности пользоваться всеми подарками, их слишком много, — заверил Цевет. — Если вам понравился подарок, было бы целесообразно лично подписать благодарственное письмо, но вы так же можете оставить этот вопрос на наше усмотрение.

— Прекрасная работа, — неохотно признал Майя. — Мы бы с удовольствием лично поблагодарили ремесленников, тех кто ослеп над заказом Тетимада.

— Ваше Высочество? — Неуверенно переспросил Цевет.

Майя понял, что чуть не поставил перед секретарем невыполнимую задачу.

— Неважно. Прошу вас, ознакомьте нас со следующим пунктом повестки дня.

— Ваше Высочество, — бодро тряхнув ушами, Цевет дал понять, что готов к выполнению любой задачи.

Затем он взял зонтик и вручил его курьеру, тот поклонился Майе и исчез за дверью. Майя попытался представить себе, что происходит со всеми подарками, которыми Император не может воспользоваться. На ум невольно приходила пещера людоеда из чудесной сказки. Он попытался отмахнуться от этой картины и сосредоточиться на списке подарков от остальных великих Домов, которые торжественно зачитывал Цевет: ни один из них не был показным или неуместным, как у Тетимада.

* * *

Через несколько минут явились Идра с сестрами, все трое тщательно одетые и причесанные. Идра поклонился, девочки присели и тихим хором произнесли:

— С днем рождения, кузен Майя.

— Спасибо, — сказал Майя и пригласил их к столу.

Ишеан принес подушку, чтобы Ино могла удобнее устроиться за высокой столешницей. Как только она уселась, пришел конец неловкому молчанию.

— Кузен Майя, вы видели ваши часы?

— Часы?

— Каминные часы от Гильдии часовщиков, Ваше Высочество, — напомнил Цевет.

— Они… они великолепны, — сообщила Миреан.

— Я их еще не видел, — сказал Майя. — Расскажите мне о них.

Мирена начала описывать чудесные часы, потом ее перебила Ино, потом подали завтрак, и к обсуждению присоединился Идра, так что Майя без особых усилий мог поддерживать разговор с тремя детьми. Правда, Идра сделал попытку завести взрослый разговор, спросив Майю, как проходит визит Великого Авара, но Миреан сразу вмешалась:

— Он самый большой гоблин на свете! Кузен Майя, вы тоже вырастете такой большой?

— Нет, — сказал Майя. — Вряд ли я вырасту больше, чем сейчас.

— Он ваш дедушка, — заметила Ино. — Это значит, что ваша мама была гоблинкой?

— Да, — согласился Майя.

— Динан говорит, что гоблины собираются напасть и съесть нас. Ваш дедушка для этого приехал?

— Ино! — Сказал Идра. — Кузен Майя, прошу прощения.

— Нет, думаю, это резонный вопрос, — возразил Майя. — Кто такая Динан?

Идра посмотрел на Миреан, которая, казалось, совершенно не была смущена.

— Динан Камбешин. Идра, ты ее знаешь.

— О, — кивнул Идра. — Дочь одной из маминых закадычных приятельниц. Она ровесница Ино, я полагаю, они играют вместе.

— Я не люблю Динан, — сказала Ино. — Она вредная. Но мама говорит, что мы должны быть подругами.

Майя вспомнил, как Четиро Чередин принуждали к «дружбе» с Сору, и был доволен, когда Идра твердо сказал:

— Ты не обязана дружить с кем не хочешь, Ино. Но почему она так сказала о гоблинах? Это неправда.

— Да? Но мама сказала, что теперь, когда кузен Майя на троне, гоблины захватят все вокруг, так что я подумала, Динан была права.

Идра выглядел так, что Майе пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не расхохотаться. Он сделал глоток чая и сказал:

— Нет, гоблины не собираются нас захватывать. И никого есть они тем более не будут. Мой дедушка приехал, чтобы отпраздновать Солнцеворот.

— О! — Обрадовалась Миреан. — Ино, а помнишь, как мы ездили к нашему другому дедушке на прошлый Солнцеворот? И как бабушка Жаро дала нам апельсины?

— Да, — протянула Ино с некоторым сомнением в голосе.

— Ты должна помнить, — добавил Идра. — Дедушка Идра показывал нам собак, у одной были щенки.

— Я помню щенков! — Обрадовалась Ино. — А мама-собака лизала мне пальцы. Дедушка сказал, что я ей понравилась.

— Правильно. А потом бабушка Жаро водила нас в кукольный театр.

— Что такое кукольный театр? — Спросил Майя, и остальное время завтрака было посвящено объяснениям, когда Идра, блестя глазами и позабыв о своей взрослости, описывал деревянных марионеток.

Майе было жаль, когда секретарь напомнил Императору о неумолимом графике, но, покидая Алсетмерет, он, по крайней мере, успел увидеть каминные часы, и даже Цевет не пожурил его за задержку. Майя решил, что Ино с Миреан были правы: часы оказались великолепны и удивительны.

* * *

Короткие часы дневного света промелькнули быстро; день Майи был плотно занят приемами и концертом с участием Мин Вечин. Это было так красиво, что Майя совсем забыл напустить на себя обиженный вид, и не испытал никакой неловкости при новой встрече. А потом Великий Авар, невзирая на холод и ветер, настоял на посещении Конных врат Сето. Майя, никогда не бывавший на конных рынках, тем более таком знаменитом, затаив дыхание следовал за дедом, пока Великий Авар осматривал лошадей и о чем-то гудел себе под нос. Наконец тот решил поинтересоваться мнением внука. Советоваться с Майей было бессмысленно, и он признался, виновато и без отговорок:

— Мы ничего не знаем о лошадях.

— Ничего?

Великий Авар подавился и закашлялся, а затем разразился криками, желая узнать, как его внук может вот так запросто стоять перед ним и говорить, что ничего не знает о лошадях.

— Мы никогда не учились ездить, — ответил Майя недрогнувшим голосом. — Наша мать была слишком больна, а в Эдономее не было верховых лошадей. Даже если бы были, наш опекун не позволил бы нам ездить верхом.

Дед помрачнел.

— И твой отец допустил это?

— Наш отец не…

…не заботился о нас. — Он спохватился как раз вовремя, вспомнив, что они находятся в общественном месте.

— Наш отец не занимался нашим образованием, — сказал он и добавил, понизив голос: — Так же, как и вы.

Великий Авар помрачнел еще больше.

— Ну что ж. Я не в первый раз оказался идиотом. И не в последний, наверное, — признал он. — Идем. Давай купим тебе лошадь.

А потом, несмотря не протесты, Майя получил свой первый урок верховой езды. Больше всего ему понравились объяснения Великого Авара, как подружиться с лошадьми: как погладить, как предложить кусочек яблока. Ему понравились их мягкие носы и губы, умные глаза и теплое дыхание.

Даже в раскаянии Великий Авар был великолепен; Майя наблюдал и делал заметки в уме. Наконец, когда уже стемнело и повсюду зажгли лампы, дед выбрал белую лошадь — десятилетнего мерина — безошибочно определив его возраст по неким загадочным, но очень важным признакам. Его звали Бархат, и Майя в качестве владельца лошади чувствовал себя несколько озадаченным и сбитым с толку.

Впрочем, пора было возвращаться. Даже Великий Авар не мог выстоять против объединенного натиска секретарей, нохэчареев и Херцеторцев. Их переместили в Унтеленейс со скоростью, которую Майя считал недопустимой на улицах города; а затем он провел еще один безумный час, будучи раздет, выкупан в ароматной воде и, наконец, облачен в белоснежные одежды, жесткие от кружева и серебряного шитья. Вместо гребней и шпилек, его волосы были закреплены серебряной тесьмой с крошечной бриллиантовой заколкой на каждом узле, и покрыты тонкой, почти неощутимой вуалью. Наряд был дополнен алмазами на пальцах, в ушах, на шее, и, увидев себя в зеркале, он сам себе показался снежным полем в лунном свете: белым, холодным, искристым. Впечатление портил только серый оттенок его кожи. Ну, что ж, и на луне есть пятна.

Его нохэчареи Кала и Бешелар — Майя не мог вспомнить, когда они успели заступить на стражу — доставили его в Унтелеан и усадили на трон, когда музыканты еще только настраивали свои инструменты. Бешелар что-то мрачно пробормотал о спешке и неуважении к богам, но Кала заметил:

— Если зимние боги рассердятся, что их начали провожать так рано, мы можем рассчитывать на поддержку весенних богов, — и Бешелар замолчал.

Музыканты сигнализировали о своей готовности короткой мелодией под названием «Снежная королева», и Майя произнес традиционную речь. Он тщательно выучил ритуальные слова и теперь попросил всех присутствующих проводить старый год музыкой и танцами, приветствовал всех желающих танцевать и просил не отказывать партнерам. Он снова сел и незаметно оглядел свой наряд, дабы убедиться, что изящные императорские доспехи не помяты и по-прежнему лежат красивыми складками. Но вообще-то, он был благодарен за возможность просто сидеть и наблюдать, вместо того, чтобы лично принимать участие в веселье.

Он сразу заметил, что Цевет сказал правду о Зимнем бале, потому что среди сверкающих придворных повсюду попадались люди в темных одеждах без драгоценностей, чьи прически были увенчаны лишь шпильками. Темные лица принадлежали не только Великому Авару и его свите. Он заметил голубые одежды учеников Атмазара, курьерские кожаные костюмы на молодых мужчинах и узнал, по крайней мере, одну из девушек со станции пневматической почты в Алсетмерете. К восторгу Майи она танцевала с лордом Пашаваром.

Через три часа танцы были прерваны банкетом и великолепным фейерверком в честь Императора. Майя сидел за столом с послом Горменедом по одну руку и Осмеррем Беренан по другую. Он был удивлен, обнаружив, что лорд Беренар женат, и еще больше удивился, что на толстой и довольно простоватой леди, которая не предпринимала ни малейших усилий, чтобы скрыть свои недостатки. Она не ждала от него любезностей, но зато сама развеселила забавным монологом о перемещении домашнего хозяйства Беренада из апартаментов, которые они занимали в течении тридцати лет, в квартиру над кабинетом лорда-канцлера. Чавар никогда не пользовался ею.

— Наш муж сказал, что это наименьшая из его проблем, — заключила Осмеррем Беренан, — но мы никогда не пытались понять его рассуждения.

— Должно быть, было очень неудобно, — сказал Майя, — переезжать после стольких лет.

Она фыркнула весело и добродушно.

— Одно дело «неудобно», а другое «добро пожаловать». Мы не питали большой любви к апартаментам Беренада, и мы не видели Эйру таким счастливым со времен, когда наши дети были еще маленькими.

— Счастливым? И все оттого, что забрали его из упорядоченного Казначейства и усадили на горячую сковородку?

— На этой сковородке он просто расцвел. Чем сложнее проблема, тем он выглядит счастливее, когда решит ее. — Улыбка превратила ее в почти красавицу. — Конечно, наша благодарность немногого стоит, Ваше Высочество, но мы от всей души благодарим вас. За сковородку.

Майя улыбнулся.

— Мы считаем, что ваша благодарность стоит очень много, Осмеррем Беренан. И она дорога нам.

Они улыбнулись друг другу еще раз; затем вниманием Майи завладел Горменед, он интересовался посещением Конных врат. Майя пожалел об искусстве леди Беренан создать забавную историю из мелочей, но смог, по крайней мере, заверить посла, что Великий Авар остался доволен и вел себя вполне прилично.

Горменед испустил вздох облегчения, на что Майя не удержался и заметил:

— Конечно, мы не единственный ваш источник информации.

— Конечно, Ваше Высочество, но вы всегда скажете нам правду, потому что не опасаетесь гнева нашего господина.

— Он так страшен в гневе?

Горменед выразительно повел ушами.

— Он не добился бы власти и не удерживал бы ее столько лет, будучи любезным и уступчивым. — Посол перешел к более бодрому тону. — Но конь! Это прекрасно, Ваше Высочество! Расскажите нам о коне.

Майя не в состоянии был, как должно, выполнить его просьбу, но Горменед благородно принял основное бремя беседы на свои плечи и все время, пока процессия двигалась из банкетного зала к Унтеленейсмеру, развлекал Майю историями о своем детском пони. Майя слушал, затаив дыхание.

Церемония прощания со старым годом и приветствия нового была проста, и Архипрелат не слишком распространялся, помня, что его пастве не терпится вернуться в Унтелеан, чтобы танцевать до рассвета. Майя чувствовал, что его всю ночь переставляют как куклу в кукольном домике, но в Унтелеане он, по крайней мере, мог сидеть. И смотреть на танцующих было приятно. Он наблюдал, как Великий Авар танцует с Надеан Виженк, Цевет с Арбелан, а маркиз Лантевел с Сору, и был удивлен, какой очаровательной выглядит Сору, когда забывает о своем высоком статусе.

Четиро Чередин покинула танцующих, чтобы на время присоединиться к нему на возвышении, и он злоупотребил своим положением, отправив Бешелара за стулом для нее. Дач'осмин Чередин была довольна и в благодарность побаловала его рассказами о том, как праздновали Солнцеворот во времена ее детства. Она так ярко описала ему картину семейного уюта и покоя, что Майе оставалось только позавидовать.

На середине рассказа о своем первом взрослом Зимнем бале она замолчала, и Майя увидел, что у подножия помоста терпеливо стоит его сводная сестра Ведеро. Дач'осмин Чередин встала, разгладила юбку привычным движением руки и сказала:

— Вам придется научиться останавливать нас, Ваше Высочество, иначе мы проговорим всю ночь.

После элегантного реверанса она удалилась, и он заметил, как девушки быстро пожали друг другу руки; затем эрцгерцогиня поднялась по лестнице. Реверанс Ведеро был глубже, чем полагалось, но она без колебаний заняла предложенное ей место на стуле.

— Мы должны поблагодарить вас, Ваше Высочество, но не знаем, как это сделать, — сказала она.

— Вы не должны.

— Мы благодарны вам за все, что вы сделали для нас, хоть и не должны были. Тем более, мы помним, что не дали вам никаких оснований быть добрым к нам.

Чувствую крайнюю неловкость, Майя ответил:

— Мы не хотели, чтобы кто-то повторил несчастную судьбу нашей матери.

— Мы знаем, — сказала Ведеро, — и именно поэтому мы должны благодарить вас.

Он взглянул на нее так, что ее строгий рот дрогнул в улыбке.

— Ведь дело не в нас, вы сделали бы то же самое и для Шевеан, не так ли?

— Да, — согласился Майя. — Полагаем, что так.

— Вот поэтому мы и благодарим вас, — бодро заключила Ведеро, как будто теперь все встало на свои места. Она поднялась. — Ваше Высочество, через две недели ожидается затмение луны. Мы будем очень рады, если вы захотите наблюдать его вместе с нами.

— Да, — ответил Майя, пораженный и восхищенный. — Нам бы очень хотелось посмотреть.

Улыбка Ведеро казалась скупой и неумелой, но Майя решил, что улыбается она искренне. Она присела в реверансе и спустилась с помоста, где сразу угодила в объятия молодого курьера в коже. Майя сидел, смотрел и пытался сдержать глупую улыбку.

Уже гораздо позже, после бесед со многими людьми, у подножия помоста опустился на одно колено Эшевис Тетимар.

Я слишком устал, подумал Майя. Но выбора у него не было.

— Вы можете подойти, Дач'осмер Тетимар, — пригласил он, прячась за официальным тоном.

Эшевис Тетимар поднялся по лестнице и к неудовольствию Майи снова встал на колени.

— Вас что-то беспокоит, Дач'осмер Тетимар?

Всего неделю назад Цевет строго отчитал его за слова «Что мы можем сделать для вас?» и ознакомил с их нежелательными последствиями при общении с ловким просителем. Теперь Майя старательно выбирал более приемлемые варианты.

— Беспокоит? — Тетимар поднял голову. В то время как все, с кем говорил Майя были румяными от вина и танцев, щеки Дач'осмера Тетимара оставались белы, как снег. — Наше беспокойство не должно вас интересовать, Ваше Высочество. — Он выплюнул эти слова, как проклятие. — Больше никогда.

В его руке сверкнул тонкий кинжал, и он прыгнул вперед, как снежный барс.

Зажатый между резными подлокотниками, Майя не имел возможности увернуться; став пленником своего трона, он в тщетной попытке спастись вжался в спинку. Обрывки то ли молитв то ли проклятий в один миг пронеслись у него в голове и были внезапно оборваны вспышкой молнии и резким запахом озона. Майя не видел, что происходит вокруг, но через некоторое время обнаружил, что пригвожден к месту весом тела Бешелара, который, истекая кровью, лежит у него поперек колен. Тетимар грудой белого тряпья скорчился у его ног, а Кала трясет руками, словно обжегся о самовар.

В наступившей тишине сначала всхлипнула, а потом закричала Сору Жасани.

Майя подавил жгучее желание сделать то же самое и спросил Бешелара:

— Вам очень плохо?

Бешелар дернулся.

— О, боги. Извините. Я сожалею… — Он резко поднялся на ноги. — Мы просим прощения, Ваше Высочество.

— За то, что сохранили нашу жизнь? Бешелар, вы неисправимый… — Голос Майи дрогнул, но он даже не заметил этого. — С тобой все в порядке?

— Я… — Бешелар недоверчиво уставился на неподвижного Тетимара.

— Позвольте мне посмотреть, — решительно приказал Кала, и Бешелар протянул ему кровоточащую руку, покорный, как ребенок.

— Ваше Высочество!

На помост вскарабкался Цевет, и в последовавшем хаосе Майя потерял из виду Калу с Бешеларом. Несколько женщин билось в истерике; личные телохранители окружили наиболее важных их гостей; вокруг Великого Авара ощетинились копьями Херцеторцы; гвардейцы Унтеленейса метались по залу в одновременной попытке защитить Императора и выявить новые угрозы.

Позже Майя лучше всего мог вспомнить только гремящий над головами голос деда, он ругал своих солдат висельниками и всеми силами рвался к внуку.

Цевету и лорду Беренару понадобилось некоторое время: взявшись восстанавливать порядок каждый в своем конце зала, они, наконец, сошлись в середине и объединили усилия. Майя чувствовал себя совершенно бесполезным, стыдился своего бессилия, но постепенно все произошедшее доходило до его сознания: сначала то, что Дач'осмер Тетимар фактически попытался убить его на глазах всего двора, затем факт, что Тетимар мертв.

— Ах, да, — услышал он, как Кала отвечает на чей-то вопрос. — Совершенно мертв.

Значит, Тетимар был убит Калой, и запах озона исходил от смертельного заклинания (в голове угрожающе звякнуло слово «реветмаз»). И, наконец, последняя истина: именно Дач'осмер Тетимар виновен в смерти отца, а сам он не мог сделать ничего, только сидеть и дрожать в ожидании смерти. Это последнее открытие заставило его поспешить в ближайшую туалетную комнату, где он сжался в комок на полу, не доверяя своим коленям и кишечнику, и сидел так, пока кто-то не встревожился достаточно, чтобы привести Цевета, а тот вызвал Киру. Киру была спокойна, собрана и ничему не удивлялась.

— Это совершенно естественная реакция, Ваше Высочество. Мы хотели бы предложить вам лечь спать, но если вы считаете, что не сможете заснуть, то сначала напоим вас крепким сладким чаем и освободим от украшений, они только мешают. — Она быстро отдала распоряжения, и Майя запоздало обрадовался тому, что его нохэчарей на самом деле является служителем Сайво, да еще с большим опытом работы.

Действительно, она деловито и уверенно помогла ему прийти в себя без понуканий и, что было бы еще хуже, без напрасного сочувствия. Впрочем, она вовсе не была так спокойна, как хотела показать, и это неожиданное взаимопонимание сблизило их, как опытных заговорщиков.

Прибыли эдочареи с чаем; они были потрясены и взволнованы, но им можно было доверять, и он с облегчением позволил их ловким рукам освободить себя от тяжелых драгоценностей и неудобной мантии. Аврис принес меховой халат, который Майя носил только за решетками Алсетмерета, и он с облегчением завернулся в теплый мех. Немер расчесал его волосы, нетуго скрепив их двумя шпильками; и когда Майя снова вышел из уборной (как бабочка из куколки, подумал он, и попытался замаскировать кашлем неуместный сейчас смех), он был уже в состоянии сказать:

— Давайте перейдем в Вервентелеан, где никто не помешает нам обсудить текущие дела, — и все повиновались.

Стулья в Вервентелеане были удобными, и ни один из них не напоминал трон. Майя сидел, обеими руками обхватив чашку, и наблюдал, как Цевет с лордом Беренаром выталкивают за дверь всех лишних. Те, конечно, сопротивлялись, но Майя не вмешивался, пока его внимание не привлек женский голос, глубокий, чистый и ровный.

— Впустите ее, — попросил он Цевета.

— Ваше Высочество, — Цевет повернулся к нему, и его фигура уже не загораживала силуэта Дач'осмин Чередин.

Они посмотрели друг на друга, затем она присела и произнесла:

— Нет, мы не должны обременять вас. Мы лишь хотели лично убедиться, что вы целы и невредимы. Спокойной ночи, Ваше Высочество. — Она отступила на два шага, а потом стремительно, как меч выхваченный из ножен, обернулась и добавила: — Мы бы выпотрошили его, если бы он уже не был мертв.

Абсолютно верная своему слову, она не задержалась ни на секунду, и тишина за ее спиной длилась всего пару мгновений, но вполне достаточно, чтобы Майя почувствовал, как по его телу пробежала теплая волна благодарности. А потом снова возобновились споры. В конце концов в комнате остались Майя, Цевет и Беренар плюс все четыре императорских нохэчарея, капитан Ортема и капитан Херцеторской гвардии Виженк: Великий Авар позволил увести себя в спальню только в обмен на обещание оставить в Вервентелеане его представителя. Майя, видя, как быстро дед переходит от беспокойства к непритворной ярости, решил не тратить силы на возражения и согласился.

— Не хотите пригласить Горменеда? — Шепнул он Беренару, и тот, нехотя, согласился.

Придворный на этом совете будет уместнее солдата.

Капитан Виженк, усмиривший капитана Ортему заявлением, что он находится здесь исключительно по личной просьбе Великого Авара, а не в качестве официального представителя Херцетора или Баризана, оказался бесценным свидетелем. Не участвуя в танцах, он, тем не менее, наблюдал за танцующими и видел, как Тетимар пробирается через Унтелеан.

— Он привлек мое внимание тем, — пояснил капитан, — что не танцевал, но постоянно останавливался поговорить то с одним, то с другим из гостей. Мы догадывались, что его дело очень важно, но не настолько смертельно. Извините, Ваше Высочество.

— Тогда мы не понимаем вашего бездействия, — грубо прервал его Бешелар.

Держа чашку чая, заваренного Киру, он неохотно прихлебывал из нее, в то же время сердито поглядывая на всех присутствующих.

— Вы знаете людей, с которыми говорил Дач'осмер Тетимар? — Спросил лорд Беренар. — По крайней мере, нам следует узнать, о чем он с ними разговаривал.

— По желанию Мару'вар мы познакомились с придворными и запомнили их имена, — сказал Виженк. — Он говорит, что слишком стар и его память не удерживает имен, но на самом деле, он никогда их не помнил. Дач'осмер Тетимар сначала говорил с графом Солишелом, затем с графом Нетенелом и Мером Решемой и, наконец, с Дач'осмером Убежаром.

По мере перечисления имен, присутствующие мрачнели все больше. Эти люди были владыками восточного Че-Тетара и Че-Атамара.

— Все они, — заметил Цевет, — связаны с Тетимада по материнской линии или через брак. И нам так же известно, что Дач'осмер Убежар ездил в Амало для участия в переговорах по вопросу брачного контракта его родственницы.

Беренар, Ортема и Виженк ответили недоуменными взглядами.

— Ваше Высочество? — Спросил Беренар.

— Цевет, принесите письмо, пожалуйста, — попросил Майя, и пока секретарь отсутствовал, рассказал остальным о результатах расследования Мера Селехара.

— Почему вы не сказали нам? — Возмутился лорд Беренар, когда Майя закончил; капитан Ортема согласился с ним, но только более сдержанным тоном.

— Потому что мы не имели никаких доказательств. Хотя мы и разделяли подозрения Мера Селехара, но это были всего лишь подозрения, не более того. Даже сейчас мы не располагаем доказательствами причастности Дач'осмера Тетимара к убийству нашего отца.

— Но… — Сказал Телимеж и затих.

Майя подумал, что Киру пнула его.

— Однако, мы считаем… — начал Беренар, но тут вернулся Цевет, слегка запыхавшийся и обеспокоенный.

— Ваше Высочество, — сказал он, — вот письмо. Но возникло срочное дело… если возможно, пока эти господа читают письмо, ваше присутствие необходимо в детской.

— Дети! — Внезапная тревога заставила Майю вскочить на ноги. — Они?..

— Целы и невредимы, — быстро успокоил его Цевет. — На них никто не покушался. Но они услышали о произошедшем в Унтелеане… ах… и они, — он закусил губу, подбирая нужное слово — …обезумели.

— Ох. — Потеряв отца, деда, дядей, мать, дети теперь не знали, что случилось с человеком, взявшим на себя их защиту. — Мы идем прямо сейчас, — сказал Майя. — Господа, вы должны извинить нас. Пожалуйста, прочитайте письмо Мера Селехара. Мер Асава полностью посвящен в этот вопрос. Если вы готовы продолжить обсуждение после нашего возвращения, мы будем рады выслушать вас.

Он направился к двери, и все четверо нохэчареев вскочили на ноги.

Майя в недоумении остановился.

— Мне не нужны все четверо.

Бешелар и Киру заговорили одновременно и замолчали, уставившись друг на друга.

— Ну, что?

— Лейтенант Бешелар ранен, — объяснила Киру. — Он не может оставаться на дежурстве. Мы уже сказали, что ему следует лечь в постель.

— Мы прекрасно себя чувствуем, — заявил Бешелар.

— Ты зеленый, как старый сыр, — довольно громко сказал Кала. — Но мы в полном порядке, и Киру Атмаза нет никакой необходимости беспокоиться за нас.

Кала был совсем не «в порядке»; Майя видел, как трясутся его руки и время от времени дрожь пробегает по всему телу. Сегодня он убил человека, подумал Майя, и, как ни странно, почувствовал, как сжалось его сердце.

— Тогда и Телимежу не надо беспокоиться, — яростно возразил Бешелар. — Вторые нохэчареи выйдут на дежурство по своему расписанию, нам вовсе не нужно сбиваться с графика.

— А до тех пор Императора будет охранять раненый в руку нохэчарей? — Поинтересовался Кала, и его голос выразил всю глубину его несогласия.

— Это не…

— Тихо! — Все повернулись к Майе, и по их широко раскрытым глазам он понял, что почти кричал. — Кала и Бешелар отправляются спать, — твердо сказал он. — Киру и Телимеж будут охранять нас сегодня ночью, а завтра вечером вы смените их. Или первые нохэчареи считают своей священной обязанностью защищать нас именно по четным дням?

Все четверо покраснели; Кала восстановил свой цвет лица первым.

— Нет, Ваше Высочество. Идемте, Бешелар. После сна вы действительно почувствуете себя лучше.

Несмотря на всю браваду, Бешелар, казалось, с облегчением прекратил спор. Майя кивнул Киру и Телимежу и, наконец, покинул Вервентелеан.

В Алсетмерете перед решетками детской в тревоге метался Лейлис Атмаза.

— Ваше Высочество. Мы… мы очень рады видеть вас целым и невредимым.

— Спасибо. Мер Асава сказал, что дети встревожены?

— Да, Ваше Высочество. Невозможно было оградить детей от известий из Унтелеана, и принц Идра попросил нас узнать, что происходит. К сожалению, мы не смогли получить ясных ответов, но все мы знали, что вы не вернулись в Алсетмерет, и…

— Мы понимаем, — кивнул Майя и добавил, заметив виноватый взгляд учителя. — Мы не можем винить вас. Не ваша вина, что никто не смог ответить вам. А теперь, где дети?

— Пожалуйте за мной, Ваше Высочество, — сказал Лейлис Атмаза, кланяясь.

Он отомкнул решетки детской, затем тщательно закрыл их за собой и заправил ключ на длинной черной ленте обратно под мантию. Он провел Майю мимо гостиной к приоткрытой двери, из которой в коридор падала дорожка теплого света.

Судя по двум небольшим кроватям это была спальня девочек, но сейчас там находились все трое. Идра, сидя на одной из кроватей, держал на коленях Ино, а Миреан крепко прижималась к его боку. Они были в ночных одеждах, с заплетенными на ночь волосами. Девочки плакали, а Идра, как совенок, моргал покрасневшими веками. Они одновременно обернулись на звук шагов, и, прежде чем Майя успел сказать хоть слово, Миреан спрыгнула с кровати, бросилась к нему и крепко обхватила руками за талию. Ино освободилась из объятий Идры, и Майя, поняв, что она собирается присоединиться к сестре, опустился на колени, чтобы обнять их обеих.

— Миреан, Ино, — Идра попытался призвать сестер к порядку, но голос выдавал его.

— Все хорошо, — сказал Майя. — Простите. Я должен был послать кого-нибудь к вам.

— У вас сейчас есть более важные заботы, — возразил Идра и отвернулся.

Горячее влажное лицо Ино прижалось к шее Майи, а Миреан устало рыдала где-то у него под мышкой.

— Со мной все хорошо, — повторил Майя. — Честное слово.

— Что случилось? — Спросил Идра.

Майя сглотнул. Потом вздохнул. Легче от этого не стало.

— Эшевис Тетимар пытался меня убить.

Идра нахмурился.

— Тот самый человек, за которого тетя Ведеро должна была выйти замуж?

— Больше не должна, — мрачно сказал Майя. — Вы его знали?

— Он был любезен с нами, — Идра неловко пожал плечами. — Но мама сказала…

— Все правильно, — поощрил Майя. Сетерис запрещал ему говорить о Ченело, и он понял колебания Идры. — Мы не будем делать вид, что ее не существует.

Ответом ему была благодарная улыбка.

— Мама сказала, что я не обязан дружить с Дач'осмером Тетимаром, и на самом деле он мне не нравился, хоть и старался быть приятным.

— Нет, — сказал Майя. — Мне он тоже сразу не понравился.

— Но пытался убить вас?

— Да.

— Он тоже хотел стать Императором? — Спросила Миреан, подняв голову и чуть ослабив хватку, за что Майя был ей благодарен, потому что ему уже стало трудно дышать.

— Я не знаю, — сказал Майя.

— Он собирался убить Идру? — Сказала Ино.

— Нет. Он сам умер. — Он подумал, как ужасно успокаивать детей такими словами, но тем не менее, они казались подходящей для Эшевиса Тетимара эпитафией.

Коротко и ясно.

— Наверное, у вас сейчас много дел, — предположил Идра.

— На самом деле, да, — признался Майя. — Я не могу остаться.

— Спасибо, что пришли, — сказал Идра. — Мы беспокоились…

— Не удивительно, — тихо сказал Майя.

Они встретились глазами над головой Ино, пусть Идра видит, что он понимает смысл слова «беспокойство».

— Я тоже беспокоился.

Это признание вызвало у Идры виноватый смешок, он встал с кровати, чтобы помочь Майе подняться с колен.

— Ино, кузену Майе пора идти.

Ино на мгновение прижалась крепче, а потом отпустила его. Она посмотрела Майе в лицо опухшими глазами и всхлипнула.

— Ты вернешься?

— Да, обязательно вернусь. Обещаю. — Сказал Майя. — Просто, может быть, не очень скоро.

— А можно мы еще придем к тебе? — Спросила Миреан и поспешно добавила. — Когда-нибудь. Когда ты не будешь занят.

— Я бы очень хотел, — ответил Майя.

Он встал, и Идра стоял рядом с ним, с тревогой глядя на Ино.

— Я в порядке, — обратился Майя теперь уже к Идре. — Тебе не надо бояться за меня. Меня хорошо охраняют.

— Конечно, — согласился Идра.

Он не добавил: «Как моего деда».

— Но все равно я буду очень осторожным, — пообещал Майя, помня о маленьких девочках, которые цеплялись за руки Идры.

Это не убавило тревоги в глазах Идры.

— Конечно. Спасибо.

Майя ласково коснулся его плеча, узнав в этом жесте отголосок баризанского приветствия, к которому он уже так привык за последние дни.

— Попробуй поспать. Пусть хоть кто-то из нас выспится.

Теперь Идра улыбнулся открыто и искренне.

— Я постараюсь, — сказал он.

 

Глава 31

Раскрытый заговор

В Вервентелиане Майя застал лорда Беренара и капитана Ортему за жарким спором, капитан Виженк с молчаливой покорностью взирал на них обоих. Цевет совещался с парой секретарей; Майя узнал их, но не мог вспомнить имен. Все замолчали и поклонились вошедшему Майе, и он решил воспользоваться паузой, прежде чем Беренар с Ортемой сцепятся снова.

— Капитан Ортема, — сказал он, — насколько мы помним, гвардейцы Унтеленейса получили приказ никого не выпускать из дворца.

— Да, Ваше Высочество.

— Не могли бы вы пойти и выяснить, удалось ли им задержать кого-нибудь? Мы считаем, что эти сведения могут оказаться полезными.

Ортема колебался лишь секунду.

— Да, Ваше Высочество.

Взгляд, который он бросил на лорда Беренара ясно говорил, что их спор еще не закончен. Он поклонился и вышел, а Майя спросил Беренара:

— О чем вы спорили?

Беренар вздохнул с сожалением.

— Он хотел арестовать всех Тетимада, находящихся при дворе, а также тех людей, которых капитан Виженк видел разговаривающими с Дач'осмером Тетимаром. Хотя мы в некоторой степени разделяем его точку зрения, мы не можем допустить аресты без прямого одобрения Вашего Высочества.

Он бросил на Майю осторожный взгляд, как будто опасаясь, что Майя действительно поддержит план Ортемы.

— Нет, — решительно заявил Майя. — Мы не считаем, что у нас есть основания арестовывать кого-либо еще, хотя мы желаем поговорить с теми людьми.

— Ваше Высочество, — вежливо вмешался Цевет. — Граф Нетенел и Мер Решема выразили желание сотрудничать и ждут в приемной. Слуга графа Солишела сообщил нашему посланнику, что его господин серьезно болен и не может ни с кем говорить.

— Какая своевременная болезнь, — ехидно заметил лорд Беренар.

— Действительно, — согласился Майя. — А Дач'осмер Убежар?

— Не найден, Ваше Высочество. Хотя, возможно, капитан Ортема принесет нам новости, когда вернется.

— Может быть. Отлично. Давайте начнем с графа Нетенела.

Майя занял свое привычное место в конце длинного стола, а Цевет выскользнул из комнаты и почти сразу вернулся с Пажисом Нетенелом, то есть с графом Нетенелом, который был почти серого цвета и едва держался на ногах.

Дом Нетенада, вспомнил Майя уроки Беренара, пользовался достаточным влиянием в восточном Че-Тетаре, в основном, благодаря их многовековому управлению Нетен Фордом, где с помощью системы дамб, гидравлическим работам и нескольким искусственным островам поддерживалась единственная на протяжении пятидесяти миль по течению надежная переправа через Тетару. Граф Нетенел, будучи примерно на шесть лет старше Майи, получил свое имя в честь Императрицы Пажиро, хотя если это усилие было предпринято для того, чтобы снискать благосклонность Варенечибела, нельзя сказать, что оно оправдалось. Нетенада были одним из наименее состоятельных благородных Домов Че-Тетара, в основном из-за того, что Тетара принадлежала Короне, и они не могли назначать цену за переправу без согласования с правительством. Рассматривая господина, сильно смахивающего лицом на кролика, Майя подумал, что Нетенада впервые за много лет смогли привлечь к себе внимание властей, хоть и не по собственной воле.

— Граф Нетенел, — сказал он. — Мы благодарим вас за согласие встретиться с нами.

— Ваше Высочество, — Нетенел почти рухнул в поклоне.

— Мы ни в чем вас не подозреваем, — сказал Майя мягко, как только был способен. — Мы только хотим знать, о чем говорил с вами Дач'осмер Тетимар накануне вечером.

Нетенел сглотнул.

— Это было… больше похоже на угрозу, Ваше Высочество.

— Угрозу? — Переспросил лорд Беренар.

— Мы… — Нетенел закашлялся и начал снова. — Дом Нетенада и Дом Тетимада в течении некоторого времени пребывали в разногласиях относительно… ну, некоторых политических идей Дач'осмера Тетимара. Только этим летом мы снова отказали ему в подписании петиции, которую он вез Императору. Сегодня вечером он пообещал, что мы очень скоро пожалеем о своих привязанностях.

Он снова закашлялся, и Майя сказал:

— Немного воды для графа Нетенела, пожалуйста.

Цевет налил стакан из графина на подносе и подал его графу. Рука Нетенела дрожала, когда он взял стакан и сделал из него большой глоток.

— Спасибо, Ваше Высочество. Мы сожалеем… что не очень хорошо владеем собой.

— Мы не виним вас, — повторил Майя, и как это было с Идрой, его успокаивающий тон подействовал на Нетенела, потому что он смог встретиться глазами с Майей и даже ответить ему неуверенной улыбкой.

— Мы хотели бы поговорить с Мером Решемой, пожалуйста, — кивнул Майя Цевету.

— Ваше Высочество, он ничего не знает! — Произнес Нетенел с внезапным отчаянием. — Пожалуйста. Он даже не знаком с Эшевисом.

— У нас нет подозрений на его счет, — недоуменно ответил Майя. — Он такой же свидетель, как и вы.

Казалось, граф Нетенел готов протестовать дальше, но Цевет уже покинул комнату.

Мер Решема оказался чуть старше Майи. Это был тот самый молодой человек в кожаном костюме курьера, который танцевал с Ведеро. В нем была заметна гоблинская кровь, и хотя его кожа казалась значительно светлее, чем у Майи, гладкие волосы были черны, как ночь, а глаза пылали оранжевым огнем. Он владел собой гораздо лучше, чем граф Нетенел, и, глядя на него с Цеветом, Майя подумал, что курьеров либо специально выбирают за невозмутимую выдержку, либо она является частью их образования. Мер Решема подтвердил слова Нетенела:

— Он злорадствовал, Ваше Высочество. Мы подумали, и граф Нетенел согласился с нами, что он, должно быть, сумел добиться от вас неких важных уступок, хотя мы не могли догадаться, каких именно.

— Мы совершенно не ожидали, — с тревогой добавил Нетенел, — что он собирался…

— Кто бы мог ожидать? — Согласился Майя. — Конечно, ваше свидетельство о том, что Дач'осмер Тетимар остановился на своем пути ради мелкого злорадства, не улучшило нашего мнения о нем, но, конечно, вы не могли ожидать, что он готов перейти от мелочной мести к убийству. — Он повернулся к лорду Беренару. — У вас есть вопросы к этим господам?

— Нет, Ваше Высочество. Мы думаем, что нам следует задавать вопросы друзьям Дач'осмера Тетимара, а не его врагам. Благодарим вас, господа.

— Да, — согласился Майя. — Спасибо. Мы ценим вашу помощь.

— Мы сожалеем только, что не можем помочь больше, Ваше Высочество, — сказал Мер Решема, и граф Нетенел согласно пробормотал что-то несвязное.

Они поклонились и вышли.

— Граф Нетенел очень нервничал, — заметил Майя.

— Еще бы, — сказал лорд Беренар. — Ссора с бывшим любовником на Зимнем балу дело некрасивое.

— Что? — Удивился Майя.

— Разве вы не знали, Ваше Высочество? Нам казалось, об этом чирикали все воробьи при дворе. Граф Нетенел еще с прошлого весеннего равноденствия был замечен в неблаговидном поведении.

— Мы не нашли ничего неблаговидного в Мере Решеме.

— Мы тоже не слышали ничего дурного об этом молодом человеке, — согласился Беренар. — Зато граф Нетенел играет с огнем. Его неразборчивость в связях не имеет ничего общего с государственной изменой, потому что Нетенада всегда были безусловно преданны Короне, но в личной жизни он не так лоялен.

— Мы не давали ему повода, — Майя изобразил ханжеское негодование и был доволен, когда Беренар рассмеялся.

— Мы не имеем в виду вас, Ваше Высочество. Но предыдущие Императоры… ну, Вервесена однажды дал им повод полюбить себя слишком горячо. Однако, нам следует решить, что делать с Солишелом и Убежаром, если его найдут, конечно.

— Кажется, — заметил Цевет, наклонив голову к плечу, — его все-таки нашли.

Майя тоже расслышал приближающийся шум в коридоре, звон доспехов и взволнованные голоса. Когда крики достигли порога Вервентелеана, Цевет распахнул дверь; двое солдат втащили в комнату упирающегося мужчину в белых одеждах. Судя по платью и украшениям, он был придворным, а по его явному нежеланию предстать перед Императором, Майя догадался что видит перед собой неуловимого Дач'осмера Убежара. Шествие замыкал невозмутимый капитан Ортема.

— Ваше Высочество, — солдаты салютовали несколько неловко из-за необходимости удерживать пленника.

Капитан Ортема брезгливо обошел вокруг них, а Цевет закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Внезапно Дач'осмер Убежар выпрямился и нервными движениями начал расправлять складки одежды.

— Ваше Высочество, — доложил капитан Ортема, — Дач'осмер Убежар был обнаружен в южной конюшне, где пытался подкупить конюха, чтобы ему открыли ворота. Мы высоко оцениваем поведение Кевера, конюха, ибо он категорически отказался выполнить просьбу Дач'осмера Убежара и, по словам нашего капрала, даже обещал ударить Дач'осмера Убежара в нос.

— Нам нечего вам сказать, — объявил Дач'осмер Убежар, и Майя нашел это странным, потому что пока еще не был задан ни один вопрос.

Этот человек не обладал ни обаянием, ни уверенностью Эшевиса Тетимара, а его попытка держаться надменно, невзирая на растрепанные волосы и наполовину оторванный рукав куртки, казалась скорее забавной.

— Мы думаем, — сказал капитан Ортема, и никто в комнате не был достаточно глуп, чтобы поверить его обманчиво дружескому тону, — что найдем способ склонить вас к беседе.

— Капитан, — в тоне Майи слышался не столько упрек, сколько предупреждение.

Ортема нехотя кивнул и вышел из-за стола, чтобы встать за стулом Беренара. Ни он, ни Майя не приказали солдатам отступить.

— Пугайте детей, капитан, — ответил Убежар. — А мы не ребенок.

Его усмешка слишком напоминала улыбку Тетимара, но Майя чувствовал, что, несмотря на показное бахвальство, ему очень страшно.

— Дач'осмер Убежар, — сказал Майя и подождал, пока тот хотя бы повернется в его сторону, все еще избегая открытого взгляда. — Мы сожалеем, но вынуждены сообщить вам, что Дач'осмер Тетимар мертв.

Убежар не ответил, хотя Майя видел, каких усилий стоит ему держать себя в руках. Казалось, он не удивился.

— Он говорил с вами сегодня вечером, — продолжал Майя.

Если Убежару хватит самообладания молчать и дальше, с неохотой подумал Майя, предложение Ортемы будет выглядеть все более заманчивым. Но Убежар мгновенно перешел к обороне:

— Несомненно, он говорил со многими.

— И даже с нами, — согласился Майя, и испытал недостойное удовольствие, когда Убежар вздрогнул. — Мы уже говорили с некоторыми из них, и поговорим с остальными, но это не ваша забота. Что он вам сказал?

— Это останется личным делом между нами и нашим умершим другом.

— Не в случае, когда ваш друг был убит при покушении на Императора, — возразил лорд Беренар.

Убежар снова дернулся, хотя внимательно наблюдавший за ним Майя решил, что это была скорее реакция на грубость Беренара, чем на известие, что его друг намеревался убить Императора.

— Если он говорил с вами о посторонних вещах, то есть не связанных с его намерениями…

— Вот именно! — Подтвердил Убежар слишком охотно. — Он не хотел… то есть мы понятия не имели, что он…

— Иначе, — вкрадчиво заметил Ортема, — вы бы обязательно остановили его.

— Конечно, — ответил Убежар.

Он был плохим лжецом.

— Дач'осмер Убежар, — сказал лорд Беренар, — вы знаете, что измена карается смертной казнью?

— Измена? — Повторил Убежар, его голос сорвался на писк.

— Обычно именно так именуют покушение на Императора.

— Я не имел с ним ничего общего, — выпалил побелевший Убежар. — Это была идея Эшевиса!

Беренар поднял брови.

— Убийство Эдрехазивара Седьмого? Или Варенечибела Четвертого?

Убежар уставился на Беренара с выражением ярости и паники на лице, а затем, вывернувшись из рук солдат, бросился к двери. И Цевет, в точности исполнив обещание конюха, ударил его в нос.

Казалось, этот удар сокрушил остатки мужества Дач'осмера Убежара. Из-под окровавленного платка, прижатого к носу, непрерывным потоком посыпались подробности заговора: о недовольстве Тетимада, разделяемом многими дворянами Че-Атамара и Че-Тетара, о росте их нетерпения из-за отказа Варенечибела внять их жалобам.

— Он никогда не прислушивался к нам, как Варевесена, — возмущался Убежар, хотя по возрасту даже не мог застать те времена.

Тетимару было нетрудно завербовать себе единомышленников, и еще легче убедить их в несправедливости властей. А после этого ему, к сожалению, потребовалось совсем немного воображения, чтобы увлечь их на путь убийства и государственной измены. Чувствуя себя почти больным, Майя спросил Беренара:

— Наше присутствие здесь все еще необходимо?

Беренар внимательно посмотрел в его побледневшее лицо.

— Нет, Ваше Высочество. Пожалуйста, идите отдыхать.

У Майи уже не оставалось сил, чтобы сопротивляться его доброте. Он полностью сосредоточился на том, чтобы самостоятельно дойти до Алсетмерета, где его, словно безвольную марионетку, раздели, искупали, напоили чаем и уложили в постель.

Наверное, прошло довольно много времени, когда в тишине спальни раздался голос:

— Ваше Высочество?

Киру. Он никогда не мог понять, каким образом его нохэчареи договариваются, кто из них дежурит ночью в спальне, а кто снаружи, но спрашивать напрямую было бы слишком грубо.

— Да, Киру Атмаза?

Он старался не смотреть в ее сторону.

— Вы не спите, — она всего лишь вежливо констатировала факт.

— Мы не можем, — мрачно ответил он. — Это все… Когда мы закрываем глаза, то видим его снова.

— Тетимара?

— Да. Его глаза… — Он вздрогнул, а затем обнаружил, что не в состоянии продолжать.

— Ваше Высочество? — Голос Киру прозвучал ближе.

— Нет! — Выдохнул он.

«Мы не можем быть вашим другом».

— Мы в порядке. Просто… очень холодно.

Судя по ее молчанию, он мог сказать, что она не верит ему, но одно из преимуществ положения Императора заключалось в том, что никто не мог назвать его лжецом в лицо. Он повернулся на бок, отвернувшись от нее, и сжался в комок.

Просто мне холодно, сказал он себе. Очень холодно.

Тихо, очень тихо Киру начала петь. Майя никогда не слышал этой песни об утопленницах, завлекающих неверных возлюбленных в черные омуты Тетары, но это не имело значения. Голос Киру был низким, немного хриплым, но она верно вела мелодию, а от ее доброты на глаза наворачивались слезы, которых ни разу не вызвало великолепное сопрано Мин Вечин. Если он и всхлипнул несколько раз, Киру не подала виду, и когда он, наконец, уснул в предрассветных серых сумерках, сочащихся сквозь шторы, она еще пела.

* * *

Майя проспал больше четырех часов и проснулся на удивление бодрым и отдохнувшим. За завтраком Цевет рассказал ему о ходе расследования по делу Тетимара. Двое из названых Убежаром заговорщиков успели убить себя, не дожидаясь ареста, но остальные четверо находились в заключении, и только один из них, Дач'осмер Вешар, пытался претендовать на невиновность. Кроме того, в полдень на дирижабле из Амало прибыл Мер Селехар, и просил увидеться с Майей, как только будет возможно.

— Он что-нибудь рассказал? — Спросил Майя, прежде чем успел вспомнить о своем опыте общения со сдержанным Тарой Селехаром.

Цевет деликатно кашлянул.

— Он очень огорчен, Ваше Высочество, что не успел предотвратить попытку покушения Дач'осмера Тетимара. Мы считаем, что он действительно хочет видеть вас только для того, чтобы попросить прощения. Кроме того, — Цевет старался не смотреть на Майю, — мы слышали, что Сору Жасани больше не поддерживает его.

— Ах, боже мой, — сказал Майя. — Несомненно, то наша вина.

— Ваше Высочество… — кажется, Цевет был не совсем согласен. — Однако, мы уверены, что Мер Селехар не упомянет об этом факте по собственной инициативе.

— Спасибо, — кивнул Майя. — Когда у нас будет время, чтобы поговорить с ним?

— Хм, — Цевет сверился со своим неизменным списком. — Ваше Высочество, если вы предоставите ему аудиенцию прямо сейчас, мы скажем всем остальным, что вы будете заняты до следующей смены ваших нохэчареев. — Он странно дернул плечом. — Кстати, они настаивают, чтобы выйти на пять минут раньше установленного часа, утверждая, что несколько минут разницы никому не повредит.

— У вас есть возражения против нарушения графика? Это доставит вам неудобства?

— Это наша работа, Ваше Высочество, — сказал Цевет и улыбнулся Майе. — Желаете увидеть Мера Селехара сейчас?

— Да, — сказал Майя.

Он захватил чашку горячего чая в Черепаховую гостиную и уселся как можно ближе к камину; его вчерашняя ложь, кажется, превратилась в истину: он промерз насквозь и никак не мог согреться. Должно быть, Селехар ждал поблизости, он явился почти сразу и пал ниц на пол.

Милосердные богини, как же его смущал этот обычай.

— Встаньте, — попросил Майя. — Просим вас.

— Нам не удалось, Ваше Высочество, — сказал Селехар, поднимая голову.

— Вам не удалось… что? — Майя ущипнул себя за нос. — Мер Селехар, после всего, что произошло прошлой ночью, мы не понимаем, почему вы так говорите.

Брови Селехара поползли наверх.

— Но…

— Нет!

Он был вынужден замолчать, пораженный уверенной силой своего голоса. Потом попытался снова:

— Вы не можете нести ответственность ни за честолюбие Дач'осмера Тетимара, ни за его удивительную недальновидность. Вы выполнили наше поручение, и сделали это очень хорошо. Ничто из произошедшего не зависело от вашей воли, и мы искренне просим вас не брать на себя дополнительное бремя.

Наконец Селехар встал, он выглядел растерянным и сбитым с толку.

— Но если мы не были… это наше расследование толкнуло Дач'осмера Тетимара…

— Если бы не ваше расследование, было бы что-то еще, — успокоил его Майя. — Мы считаем, что он находился не совсем в здравом уме и, зайдя так далеко, не мог уже отступить и удовлетвориться чем-либо меньшим, чем полное исполнение его желаний. На самом деле, мы благодарны вам. Если бы ваши расследования не угрожали ему скорым разоблачением, он бы успел придумать лучший план. Как это случилось с нашим отцом.

— Ваше Высочество, — в ужасе пробормотал Селехар.

Майя посмотрел на него. Лицо Тары Селехара было бледно, а глаза покраснели и слезились.

— Мер Селехар, как долго вы не спали?

— Мы? — Селехар потер ладонью лицо. — Мы не… а какое сегодня число?

— Мы считаем, что еще двадцать второе, — сказал Майя.

— Ах, — нахмурился Селехар. — Мы точно спали двадцатого. Да, мы помним, как Братство Бдительных предложило нам воспользоваться камерой.

— Тогда вам следует поспать, — заявил Майя. — Мы уверены, что на свежую голову вам все покажется не таким трагичным.

Неуверенность, с которой Селехар произнес: «Да, Ваше Высочество» — была настолько ощутима, что Майя спросил себя, связаны ли его колебания с готовностью принять на себя чужую вину или с нежеланием предстать перед Сору Жасани и вынести самую неприятную сцену.

— Мы примем вас в нашем доме, — сказал он. — Поскольку Сору Жасани является нашей родственницей, мы можем и вас считать родней, тем более после оказанной великой услуги. Цевет, пожалуйста, попросите Меррем Эсаран предоставить Меру Селехару комнату.

— Конечно, Ваше Высочество, — сказал Цевет. — Следуйте за мной, Мер Селехар.

Селехар на мгновение замер, а затем произнес голосом, чуть громче шепота:

— Спасибо, Ваше Высочество, — и вышел вслед за Цеветом из комнаты.

Майя с облегчением вздохнул и переключил свое внимание на документы, подложенные ему Цеветом под локоть. Это был подробный отчет лорда Беренара о ходе расследования. Большую его часть Цевет успел доложить, но Майя внимательно прочитал все с самого начала и был рад отметить, что Беренар одинаково дотошно исследует как доказательства вины, так и невиновности. Хотя отец Эшевиса Тетимара оказался виновным, как и его сын, остальных членов семьи Тетимада можно было обвинить разве что в доверии главе Дома и послушании старшим родственникам; Дач'осмеррем Убежан и вовсе пришла в ужас от интриг мужа. Беренар добавил, что уже посоветовал ей обратиться к адвокату по разводам; весьма скандальный совет в устах лорда-канцлера, но Майя был с ним согласен: если бедная женщина не состояла в заговоре с Убежаром и Тетимаром, она не заслуживала бремени стыда за их поведение.

И он испытал почти головокружительное облегчение от известия, что Архипрелат Тетимар не замешан тоже. Было само по себе плохо начинать правление с двух попыток переворотов, одну из которых возглавил его собственный лорд-канцлер, но совсем невыносимым казалось участие в заговоре Архипрелата Сето.

Беренар явился, сопровождаемый по пятам Бешеларом и Калой (Майя невольно вспомнил о «пяти минутах», упомянутых Цеветом) и сообщил остальное, что узнал от Убежара:

— Как выяснилось, крушение «Мудрости Чохаро» не входило в планы Тетимара.

— Не входило?

— То есть, не совсем, Ваше Высочество. Тетимар, конечно, собирался убить Императора с сыновьями. Но не тогда. Они должны были умереть после его свадьбы.

— Каким образом?

— План Тетимара заключался в том, — пояснил Беренар, — чтобы дирижабль Императора был уничтожен на обратной дороге из Пажварно. Это ближайший к усадьбе Эшорави город.

— Мы знаем о нем, — сказал Майя и быстро взглянул на Цевета. Тот ответил серьезным кивком. — Вы хотите сказать, что ему действительно удалось договориться о браке с нашей сестрой Ведеро?

— Кажется, это так, Ваше Высочество. Во всяком случае, его союзники были в этом уверены. На «Мудрости Чохаро» они собирались просто… попрактиковаться.

— Попрактиковаться?

— Убежар сказал, что Тетимар хотел убедиться, что устройство действительно можно успешно спрятать на борту. План заключался в том, что объект такого же размера и формы будет размещен на борту «Мудрости Чохаро», и если он незамеченным достигнет Сето, заговорщики будут знать, что идут по верному пути. Но возникло некоторое недопонимание.

— И он рассчитывал, — медленно произнес Майя, — что сначала женится на нашей сестре, а затем убьет нашего отца и братьев.

— Эшевис Тетимар считал, что станет идеальной кандидатурой для регента принца Идры, — согласился Беренар.

— Но тогда как он намеревался поступить с нами? Ведь он не мог представить, что нам позволят присутствовать на его свадьбе?

Беренар кашлянул и слегка тряхнул кончиками ушей.

— Хотя Убежар не смог ответить на этот вопрос, но мы считаем, что о вас попросту забыли. Вас не расценивали как угрозу.

— Сумасшедший полугоблин, — кисло заметил Майя, и уши Беренара растерянно обвисли, прежде чем он успел взять себя в руки.

— Но устройство разрушило «Мудрость Чохаро», и Тетимар не только не успел жениться на эрцгерцогине, но даже не подписал брачного контракта. Вас короновали быстрее, чем он ожидал. А попытки Тетимара возобновить брачные переговоры были заблокированы.

— Неоднократно, — с удовлетворением подтвердил Цевет.

— Вы не согласились с его женитьбой на эрцгерцогине. Лорд-канцлер предпринял собственную попытку захватить власть. Посланный вами в Амало Свидетель обнаружил человека, изготовившего устройство. По словам Убежара последние несколько дней жизни Тетимар провел в поисках выхода из ловушки, в которую он сам себя загнал. И когда он не смог его найти… ну, Убежар этого не говорил, но, Ваше Высочество, мы считаем, что Тетимар пришел к мысли, что именно вы являетесь виновником всех его бед. Последними его словами Убежару было то, что он будет рад умереть, если вы умрете вместе с ним.

— Нам тоже казалось, что он ненавидит нас, — сказал Майя и был поражен, как тонко прозвучал его голос.

— И все же, — бодро заключил Беренар, меняя тему. — Он мертв, и мы считаем, что заговор умер вместе с ним. — Он деловито и подробно описал меры, принятые им совместно с капитаном Ортемой для того, чтобы не просто раскрыть заговор, но вырвать его с корнем. — Мы рекомендуем Вашему Высочеству лично принять присягу от каждого нового главы вовлеченного в заговор Дома. И мы настоятельно советуем искоренить Дом Тетимада вообще. Пусть их достояние разделят между незамужними сестрами Эшевиса Тетимара, чтобы они получили щедрое приданое, и пусть это имя будет забыто во веки веков.

— Сколько у него сестер? — Спросил Майя.

— Четыре. Но старшая уже состоит в браке с князем Оршенисом.

— Да, — беспокойно сказал Майя. — Беренар, а вы… то есть мы считаем, что князь не мог… мы не думаем…

Он замолчал, не в состоянии спросить: уверены ли вы, что князь Че-Атамар не участвовал в заговоре против нас?

Беренар вежливо подождал, пока не стало ясно, что Майя не собирается заканчивать фразу, а затем сказал:

— Мы не считаем, что есть какие-либо основания сомневаться в лояльности Оршениса. Тем не менее, мы рекомендуем как можно скорее вызвать его сюда вместе с женой, чтобы он мог лично и недвусмысленно заверить вас в своей верности. И кроме того… ну, Ваше Высочество, если бы Оршенис действительно был частью заговора, мы ожидали бы, что он поднимает свое знамя сразу после смерти вашего отца.

— Ах, — согласился Майя. — Да. Мы понимаем, что вы имеете в виду. — Он покачал головой, чтобы немного прояснить ее, и спросил: — Сколько лет незамужним сестрам Дач'осмера Тетимара?

— Ваше Высочество, — Беренар откашлялся. — Пятнадцать, двенадцать и семь.

— И у него не было братьев?

— Был младший брат, Ваше Высочество, но он умер несколько лет назад. Кажется, несчастный случай на охоте, хотя мы и не помним деталей.

— Это не имеет значения. Кто же тогда станет опекуном девочек?

— Ваше Высочество?

— Их брат уже умер, отец скоро умрет. Их мать жива?

— Умерла, Ваше Высочество. При родах младшей дочери.

— Учитывая размер их богатства, мы не хотели бы передавать их на попечение двоюродных братьев Тетимада, — заметил Майя. — А Дом их матери?

Беренар ответил ему болезненной улыбкой.

— Убежада, Ваше Высочество.

— Ах. Только не это. — Ему уже мерещилась детская в Алсетмерете, до потолка набитая детьми его врагов, как вдруг решение пришло само собой: — Князь Оршенис.

— Ваше Высочество?

— Он их близкий родственник через брак сестры. И если, как вы считаете, он лоялен Короне, мы не сможем найти более подходящего человека.

Беренар помолчал, словно рассматривая эту идею со всех сторон, а затем кивнул.

— Да. Мы согласны. Он прекрасно справится.

— Есть другие вопросы? — Спросил Майя.

— Мы говорили с Мером Селехаром, — сказал Беренар, — и с членами Братства Бдительных, которые сопровождали его и заключенных.

— Заключенных? — Быстро повторил Майя.

Беренар сверился со своими записями.

— Шуливар, Бралшенар и Наршанажен. Лица, ответственные за изготовление устройства, которое уничтожило «Мудрость Чохаро». Их передали в департамент Справедливости но мы подумали, если… Ваше Высочество, было бы совершенно законно отказаться от суда и казнить их завтра. Офицеры говорят, они не отрицают обвинения и не пытаются защищаться.

— Нет, — голос Майи прозвучал так резко, что он сразу добавил: — Мы просим прощения. Но нет. Мы не будем опускаться до мести. Но…

— Ваше Высочество?

Он услышал свои слова и сам едва поверил им:

— Мы хотим поговорить с ними.

 

Глава 32

Шуливар, Бралшенар и Наршанажен

Беренар, Цевет, Бешелар, Кала, лейтенант Эшана и каждый из членов семьи Майи сделали все возможное, чтобы отговорить его. Он не мог предложить им рациональных аргументов, лишь чувство, настолько сильное, что его невозможно было игнорировать. То были люди, фактически сделавшие его Императором; он должен был увидеть их, как будто только их слово могло убедить его в реальности всего происходящего.

Немедленному осуществлению его желания мешало не только сопротивление персонала, были еще и общественные обязанности: банкет в честь Великого Авара, последовавшее за ним выступление муниципального хора Сето, и бесконечные делегации придворных, купцов, старейшин гильдий, которым необходимо было лично убедиться, что он жив и не пострадал. Было уже за полночь, когда он, наконец, смог спуститься в подземелье древней тюрьмы Унтеленейса, Невеннамир. Она была намного старше дворца, спроектированного Эдретелемой III, и Майя пришел в замешательство при виде ее узких залов, странно округлых комнат и запутанных коридоров. Неужели когда-то так выглядел и сам дворец?

Невеннамир был местом, где сходилось множество различных юрисдикций: гвардии Унтеленейса, Братства Бдительных Сето и Че-Четора, а так же гвардии Справедливости — небольшого, но отлично обученного подразделения, охранявшего свою автономию столь же яростно, как и своих заключенных. В караульном помещении было довольно многолюдно, так как сопровождающих из Амало так же разместили здесь, и все они в панике вскочили на ноги, когда Бешелар провозгласил:

— Его Императорское Высочество Эдрехазивар Седьмой!

Майя отказался принять заключенных в Алсетмерете и даже в Мишентелеане. Здесь он получил неожиданную поддержку лейтенанта Эшаны, который заявил, что контролировать заговорщиков будет намного проще в Невеннамире, чем в просторных залах дворца.

— Если бы Его Высочество вел себя разумно, — пробурчал Бешелар, — уже сегодня не было бы никакой необходимости их контролировать.

Эшана неожиданно улыбнулся.

— Да, но решение принимать не нам, так что давайте работать с тем, что имеем.

А имели они упрямого Императора, который впервые за много лет явился в Невеннамир лично. Кала заверил всех присутствующих, что подобного не случалось со времен Белтелемы IX, когда Императрица Валесто была заключена в тюрьму по навету императорского брата, и венценосный супруг сам пришел освободить ее от цепей.

— Мы создадим еще один прецедент, — мрачно пообещал Майя. — Он сможет войти в учебники истории наряду с двумя попытками переворота с интервалом всего в один месяц.

— Ваше Высочество…

— Неважно. Извините, мы не сдержались.

— Не… — с несчастным видом начал Кала.

Майя пожал плечами, как бы говоря: вы не можете быть нашим другом, и продолжал идти.

И вот теперь охрана Невеннамира, казалось, была на грани паники, что не могло заставить его почувствовать себя лучше. К счастью, начальнику караула, капралу Ишилару, удалось сохранить хладнокровие, и даже если он не понимал, почему Император оказался здесь, все же был всецело готов к сотрудничеству. Он отказался выпустить Майю за пределы караульного помещения и проводить к камерам, но, не колеблясь, согласился переоборудовать комнату в импровизированную приемную. Это было не совсем то, на что рассчитывал Майя, но, вероятно, лучшее, чего он смог бы добиться. Итак, он сидел в кресле капрала с Бешеларом по левую руку и Калой по правую, с восемью охранниками, словно колонны подпиравшими стены, и ждал, когда Ишилар приведет заключенных.

Ишилар категорически отказался допускать к Императору больше одного преступника за раз (в чем был яростно подержан Бешеларом), так что Майя решил сначала увидеть Мин Наршанажен, затем Мера Бралшенара и, наконец, Мера Шуливара. Он чувствовал, что должен подготовиться, прежде чем встретиться с человеком, изготовившим устройство и лучше остальных знавшим, какие разрушения оно может вызвать.

Мин Наршанажен оказалась чистокровной эльфийкой с личиком хорька и коротко остриженными, как у всех рабочих, белоснежными волосами. Майя видел, что не произвел на нее ни малейшего впечатления, но это его не заботило. Она была связным между Убежаром и Шуливаром, двумя людьми, замыслившими план разрушения и убийства и при этом никогда не встречавшимися лицом к лицу. Он смотрел на нее довольно долго, и когда она отвела глаза, наконец спросил:

— Знали ли вы, что делаете?

Это был единственный казавшийся ему важным вопрос.

— Да, и я сделала бы это снова, — она словно плевалась словами. — Это единственный способ заставить мерзких паразитов отказаться от своей власти.

Капрал Ишилар дернул ее цепь.

— Вы говорите со своим Императором, Наршанажен.

— С моим Императором? — Ее смех был так же груб, как рваный шрам на руке Майи. — Это не мой Император. Разве он догадывался о моем существовании? Он бы никогда даже не узнал моего имени, если бы не славный удар, который мы нанесли вашей прогнившей власти.

— Вот так вы его называете? — Сказал Майя. — Славным?

— Славным, — вызывающе повторила она.

Он подумал о похоронах в Улимере Сето и почувствовал себя почти больным.

— Тогда нам больше нечего сказать.

Она кричала, пока Ишилар с одним из офицеров из Амало тащили ее по коридору, и этот крик был страшен, как ветер между шпилями Алсетмерета.

— Ваше Высочество, — сказал Кала, — вы не обязаны это делать. Никто от вас этого не требует.

— Я. Я требую, — устало пробормотал Майя, и Кала отступил.

С Бралшенаром все обстояло еще хуже, чем с Наршанажен; от ужаса он пресмыкался даже перед охранниками и был готов рассказывать что угодно, лишь бы спасти свою жизнь. Бесполезно было задавать ему вопросы, ибо он говорил лишь то, что Майя, по его мнению, хотел услышать. Майя слушал в течении нескольких минут, считая, что обязан терпеть, если не ради Бралшенара, то ради всех, кого Бралшенар убил. Наконец, он произнес:

— Вы сами сделали свой выбор, Мер Бралшенар, — и кивнул Ишилару.

Зато Мер Шуливар оказался совсем не таким, каким Майя ожидал его увидеть, хотя, по правде говоря, вряд ли он мог сказать, чего именно ожидал. Шуливар был высоким, немного угловатым мужчиной с коротко обрезанными черными волосами и ярко-голубыми глазами; его кожа в свете факелов казалась такой же серой, как у Майи. Они посмотрели друг на друга. Шуливар не выглядел ни испуганным, ни враждебным, и Майе, как ни странно, было легко задать свой вопрос:

— Почему вы это сделали?

— Потому, что это нужно было сделать, — ответил Шуливар.

Майя видел, что он абсолютно уверен в своих словах, и его спокойствие исходит не столько от мужества, сколько от убежденности.

— Что вы имеете в виду?

— В природе человека заложено удерживать свою власть, когда он ее имеет, — сказал Шуливар. — Таким образом, она застаивается, становится мутной и ядовитой. Необходимы радикальные меры, чтобы высвободить ее. И если вы посмотрите, то увидите, что эта истина уже работает. Если бы я не сделал то, что сделал, полугоблин, такой как вы, никогда бы не получил трон Этувераца.

Майя открыл рот, затем закрыл его снова. В этом пункте Шуливар был абсолютно прав.

— Я уже вижу изменения, — продолжал Шуливар. — Вы не держитесь за власть, как ваш отец и дед. Вы не боитесь отпустить ее. И у вас есть новые идеи, которые никогда не пришли бы в голову прежним Императорам.

— Нет, — запротестовал Майя.

— Да, — кивнул Шуливар. — Никогда ни один Император не присутствовал на похоронах слуг своего отца. Ни один Император не принял бы женщину-нохэчарея. Вы несете с собой перемены, Эдрехазивар, и вы делаете это, потому что я расчистил для вас дорогу.

— Нет. Не такой ценой.

— Двадцать три жизни, — сказал Шуливар. — Вы знаете, сколько человек погибает на заводах Чохаро, Розиро и Севежо в год? А в месяц?

— Но я не буду…

— Вы будете, — Шуливар смотрел на него голубыми, ясными и совершенно безумными глазами.

Благословенные богини, он был прав. Майя уже знал, что будет.

— Наш отец стремился улучшить условия на западе, — сказал он.

— Чтобы найти опору против жесткой оппозиции на востоке, с которой он всегда шел на компромисс. И все же оппозиция убила его.

— Это не они… — Майя не успел прикусить язык. — Разве это было не недоразумение? Ты предал Тетимара ради своей цели?

— Какое это имеет значение? — Сказал Шуливар. — Повторяю, я сожалею обо всех смертях. Но это было необходимо. — Он склонил голову, первое выражение вежливости. — Больше нам нечего сказать, Ваше Высочество. Поистине.

Это означало конец разговора, и Майя был слишком напуган, чтобы возражать. Он кивнул Ишилару и Шуливара увели.

— Может быть, теперь вы покинете это место? — Пробормотал Бешелар.

Майя поднялся с кресла и не мог не заметить выражения облегчения на лицах охраны. Когда капрал вернулся, Майя сказал:

— Благодарим вас за помощь. И за терпение.

Ишилар порозовел.

— Для нас честь служить вам, Ваше Высочество, — ответил он, и вся охрана отдала честь.

Стараясь не думать о Шуливаре, Майя вернулся в Алсетмерет. Он старался не думать о страшной философии и трупе отца под белыми кружевами. И еще он впервые понял, почему Сетерис напивался так часто. Если это помогало заглушить шум в голове, оно того стоило.

Но он был не в силах послать Ишеана, Немера или кто-либо другого за графином метеглина. И не в силах дальше выносить взгляд Бешелара. Поэтому он вызвал своих эдочареев, чтобы приготовиться ко сну, хотя был почти уверен, что не заснет до утра.

Он лег в кровать, закрыл глаза, чтобы не видеть Бешелара, и услышал над головой голос Авриса:

— Ваше Высочество, завтра вас ждет прекрасное утро. Великий Авар уже трижды присылал курьера напомнить, что он будет ждать вас в восточной конюшне.

Ну, конечно, подумал Майя, у меня теперь есть настоящая лошадь. Он сел.

— У нас будет свободное время?

— Да, Ваше Высочество, — ответил Аврис. — Великий Авар все устроил.

— Каким образом?

— Ваше Высочество, Великий Авар очень твердо обсудил этот вопрос с лордом Беренаром, Мером Асавой и с кем-то еще, мы не знаем. Он сказал, что вам нужно время для личной жизни, иначе вы сойдете с ума.

— О, — Майя почувствовал, как потеплели его щеки.

— Таким образом, Ваше Высочество, в вашем распоряжении будет целое утро, — бодро заключил Аврис. — И Великий Авар будет вас ждать.

Майя насмешливо подумал, что слишком благодарен деду, чтобы возмущаться его самоуправством. И он как можно дальше оттолкнул от себя воспоминание о голубых глазах Шуливара и черном лице отца под смертным покрывалом.

 

Глава 33

Отбытие Великого Авара

Великий Авар уже не садился в седло, будучи, как он сам заявил, слишком жирным и старым, но он, казалось, с большим удовольствием провел утро в восточной конюшне, обучая Майю основам верховой езды. Майя слушал обрывки его разговора с Дашенсолом Рошарисом, главным конюхом Унтеленейса; похоже, оба они наслаждались обществом друг друга, хотя сам он понимал не больше одного слова из пяти. Обсуждая с Дашенсолом Рошарисом совместно выработанный план покупки, продажи и обмена жеребятами между конюшнями Унтеленейса и Корат'Дав Архоса, Великий Авар выглядел донельзя самодовольным. Если бы Рошарис не казался столь же самодовольным, Майя взволновался бы не на шутку.

Великий Авар планировал отбыть после обеда, он как раз успеет добраться до Увежо, где гоблинов будет ждать вполне комфортный отдых. Обед в посольстве стараниями Горменеда оказался, как и ожидалось, великолепным. Сбитый с толку огромным перечнем баризанских блюд в предложенном меню, он остановился на первой строчке: по крайней мере, он точно знал, как следует обращаться с пирогом, начиненным олениной и грибами. И еще он не удержался от бокала sorcho.

Обед перевалил за половину (во всяком случае, по ощущениям, потому что Майя понятия не имел, как долго сидят гоблины за пиршественным столом), когда кресло рядом с Майей оккупировал Великий Авар.

Майя сразу напрягся.

— Мы не съедим тебя, мальчик, — сказал Великий Авар, но выражение его лица не казалось столь успокаивающим. Майя продолжал молчать, и, наконец, Великий Авар вздохнул и сказал: — У нас нет сыновей.

— Да, — осторожно ответил Майя.

— После нашей смерти аварзинам придется сражаться друг с другом, чтобы выбрать следующего Великого Авара, ибо таков обычай нашего народа в случаях, когда Великий Авар не оставляет сына, а иногда даже когда этот сын есть.

— Да, — еще осторожнее сказал Майя.

Великий Авар ответил ему прямым и жестким взглядом.

— Хотя мне было бы приятнее назвать своим наследником тебя.

— Меня?

Его тонкий голос перешел в почти беззвучный стон.

— Беда в том, что ты наполовину эльф, — согласился Великий Авар. Его вздох послужил Майе сигналом о переходе к более теплому и родственному общению. — В нашем муравейнике ты произвел бы эффект палки, и с этой мыслью я отправился бы в могилу спокойным и счастливым. Но это невозможно сделать, не разрушая Баризан гражданской войной. А я этого, конечно, не хочу.

— Нет, — Майя согласился, пожалуй, слишком поспешно, чем вызвал ухмылку на лице Великого Авара.

— Тем не менее, я тревожусь оставлять тебя здесь одного среди этих эльфов. Мы всегда считали их людьми холодными и себе на уме, но скажу тебе, любой гоблин сгорел бы со стыда за такое поведение. Попытка переворота! Покушение на убийство. Аварзины, по крайней мере, выходят на бой честно и открыто.

— Это исключительные случаи, — попытался возразить Майя.

Великий Авар фыркнул себе под нос.

— Они тоже так говорят, но что-то мне не верится. — Его жестокие оранжевые глаза удерживали взгляд Майи. — Я хочу, чтобы ты запомнил: Горменед даст тебе убежище при первой же необходимости. И после моего отъезда половина солдат моей свиты будет размещена здесь под командованием капитана Виженка.

— Виженка? — Повторил Майя.

— Раз я доверил ему себя и свою дочь, то думаю, смогу доверить и своего внука.

— Но…

— И я так же думаю, что Надеан будет счастливее подальше от Корат'Дав Архоса.

Это пресекло дальнейшие возражения Майи. Голос Великого Авара звучал сердито, словно он собирался наказать всех своих потомков, но Майя вспомнил страстный бунт Надеан против политического лицемерия и подумал, что разгадал намерения деда.

Великий Авар резко кивнул.

— Просто помни, что они здесь, — сказал он и поднялся на ноги. — Горменед! Вы обещали нам бокал khevaral!

Майе понадобилось несколько минут, чтобы восстановить душевное равновесие. Когда он снова обратил внимание на окружающих, то обнаружил перед собой капитана Виженка, стоящего с самым любезным и предупредительным видом, насколько это было возможно для Херцеторца его роста и комплекции.

— Капитан?

— Ваше Высочество, — отсалютовал Виженк. — Мы полагаем, вас не радует мысль, что при вашем дворе будет расквартирована иностранная армия.

— Это очень маленькая армия, — сказал Майя.

Виженк никак не отреагировал на это замечание.

— Мы хотели бы заверить вас, что не имеем никаких распоряжений, кроме защиты вашей персоны и посольства в случае… — он вежливо кашлянул, — каких-либо волнений.

— Мы благодарим вас, капитан, — ответил Майя, понимая, что капитан Херцеторцев мобилизовал все свои дипломатические способности для этой короткой речи. — Мы понимаем, что дедушка беспокоится о нашей безопасности. Мы считаем, что в этом нет необходимости, но испытываем… — он остановился, подбирая подходящее слово, и, наконец, запинаясь, произнес, — искреннюю благодарность.

— Ваше Высочество, — Виженк снова отдал честь. — Для нас будет честью служить вам.

И Майя почувствовал странную уверенность, что неким образом заслужил одобрение Виженка.

Благодарность, подумал он. Не совсем правильное слово, но он еще не нашел определения этому маленькому ростку доверия и любви.

— Мы надеемся, вы с Меррем Виженк сможете присутствовать на неофициальных семейных встречах? Это не будет выглядеть неуместным?

— Вовсе нет, Ваше Высочество, — сказал Виженк. — Мы будем очень рады и с полной уверенностью можем сказать то же самое от имени Меррем Виженк.

— Хорошо, — кивнул Майя.

А потом Виженк был отозван, и к Майе подошел один из живших в Сето баризанских купцов, пожелавший узнать, действительно ли Император собирается организовать постоянное сообщение через Истандаарту.

— Проект был представлен в Коражас, — сказал Майя и тридцать секунд спустя оказался в плотном кольце гоблинских торговцев, взволнованно объяснявших ему, каким благом станет этот мост.

Майя слушал и кивал, пока великое смятение не возвестило об отбытии баризанских гостей.

Все снова вышли на площадь Пармено, где Великого Авара уже ожидала его великолепная повозка. Старик обменялся салютами с Виженком, поцеловал руки дочери и довольно чувствительно хлопнул Майю по плечам. Затем он тяжело поднялся в карету; кучер склонил увенчанную кокардой шляпу в сторону Императора и крикнул «Но!» десятке лошадей.

Окруженный своей свитой, Великий Авар отбыл из Сето.

 

Глава 34

Наведение мостов

Первые два месяца нового года прошли в допросах принцессы Шевеан, лорда Чавара, герцога Тетимела, Дач'осмера Убежара, Мера Шуливара, Мера Бралшенара, Мин Наршанажен и головокружительного количества прочих участников первой или второй попытки сместить Эдрехазивара VII с престола. Майя не мог решить, чувствует он облегчение или, напротив, разочарование от того, что ни одному из заговорщиков нельзя было предъявить обвинение в участии сразу в обоих покушениях. Шевеан с Чаваром, судя по всему, не имели ни малейшего представления о махинациях Тетимара и наоборот.

Единственным облегчением стало то, что призрак Эшевиса Тетимара позволил Императору проявить милосердие к Шевеан и Чавару. При данных обстоятельствах суд счел смягчение наказания приемлемым и даже разумным. В конце концов, они искренне верили, что действуют на благо Этувераца и сохраняют верность пожеланиям Варенечибела IV.

«Бравада Тетимада», как вскоре стали называть второй заговор, ни в коей мере не руководствовалась интересами империи, ее члены стремились устранить Императора, видя в нем лишь помеху на пути к осуществлению личных амбиций.

Казни были проведены публично и повергли Майю в ужас.

Он категорически запретил присутствие на экзекуции сестер Эшевиса Тетимара, хотя некоторые члены правительства считали это необходимой мерой. Они не были повинны ни в чем, кроме факта своего родства, и не нашлось бы более надежного способа внушить им мысль, что их брат и отец были правы в своей обиде. Зато он испытал тайное и дерзкое чувство удовлетворения, передав девочек под опеку князя Оршениса и узнав, что они отбудут в Амало на «Верности Лохасо» — это имя как нельзя больше подходило дирижаблю Оршениса, чье слово оказалось непоколебимым, как его родные горы. Князь начал свою аудиенцию с предложения сэппуку, и по его решительному лицу и ровно звучащему голосу Майя понял, что ритуал будет совершен незамедлительно в случае малейшего сомнения в его верности.

Оршенису ничего не было известно о планах Тетимада, и из его слов Майя сделал вывод, что заговорщики были достаточно осторожны, чтобы воздержаться от выражения неудовольствия в присутствии князя. А его жена, красивая, бледная, застенчивая и откровенно влюбленная в мужа, могла ли она сочувствовать неосуществленным замыслам отца и брата, если они почти не разговаривали с ней?

Сбыв с рук девочек Тетимада, Майя должен был решить, как поступить с участниками первого заговора. С Чаваром все решалось относительно легко; Дому Чавада принадлежала усадьба в захолустье Че-Атамара между Тетарой и ее притоком Тетарисом, и виконт Чавел принял на себя ответственность за содержание брата там.

Майя приложил все усилия, чтобы уберечь Дом Чавада от падения вслед за бывшим лордом-канцлером; он считал, что Чавар, давно овдовевший и почти не поддерживавший отношений с братом и племянниками, не должен стать причиной опалы для своих родственников. Конечно, виконт Чавел, представший перед Майей через три дня после неудачного переворота и тоже предложивший сэппуку (чего, кстати не удосужился сделать сам Чавар), не имел ни малейшего понятия о замыслах брата. И если бы заговорщики заручились поддержкой Наревиса, то не возникло бы никакой необходимости в столь театральном нападении на Алсетмерет: Майю можно было легко подкараулить в покоях Чавада.

Но на семью были наложены суровые штрафы, и их Майя оспорить не мог. Лишившись значительных доходов Чавара, Дом возвращался в ряды мелкопоместного дворянства вроде Нелада, Данивада и всех прочих. И Наревис вместе с ним, ведь он даже не был наследником своего дяди.

Удержанный от сэппуку, виконт Чавел предложил остаться при дворе, чтобы, находясь под императорским надзором, убедить двор в своей непричастности к предательству. Майя так же вежливо отказался и от этого предложения, и благодарный виконт Чавел начал долгий и неприятный процесс консервации дворцовых апартаментов Чавада. Большая часть мебели и картин была направлена прямиком в аукционный дом Сето, где, надеялся Майя (возможно, с некоторой долей злорадства), они будут куплены гоблинскими торговцами, которых столь откровенно презирал Чавар.

Следствие заканчивалось, и Майя не винил Чавела за его панические заверения в невиновности, доставляемые пневмопочтой чуть ли не каждый час; конец им положил ответ с личной печатью Императора. Он так же не винил виконта за желание избежать второй аудиенции; обе стороны достаточно потрепали друг другу нервы на первой. Но виконту хватило жестокости отправить Наревиса лично сообщить Императору, что Чавада, наконец, покидают Унтеленейс.

Возможно, это была намеренная жестокость. Виконт Чавел оказался честен и верен, но не было гарантии, что он не походит на своего брата во всех прочих отношениях.

Наревис, осунувшийся и бледный, с уныло обвисшими ушами, был одет в платье столь же потертое, в каком Майя впервые явился ко двору. Его личный гардероб так же отправился в аукционный дом. Майя вспомнил Сетериса в первые недели в Эдономее, мрачно углубившегося в изучение счетов от продажи своей одежды.

Наревис быстро и почти равнодушно прочел традиционную формулу прощания, а затем замолчал. Впервые за время их знакомства, он, казалось, испытывал неловкость; его уверенность испарилась вместе с властью отца.

Не совладав с собственным горем и сожалением, Майя выпалил:

— Нам очень жаль.

Прежде, чем эти слова сорвались с его губ, он уже знал, что ведет себя неправильно. Они прозвучали так, словно Майя извинялся перед Наревисом, а ведь даже последний гоблин знал, что Император не извиняется за чужую измену.

Уши Наревиса обвисли еще больше, и он пробормотал:

— Ваше Высочество, вы не должны сожалеть.

— И все же мы сожалеем, — упрямый в своем стремлении к правде, возразил Майя и добавил. — Мы были в таком же положении, как вы сейчас.

Наревис широко распахнул глаза, на секунду став похожим на своего отца. Наконец он медленно выговорил:

— Вы единственный человек, по-прежнему готовый признать себя нашим другом. Спасибо, Ваше Высочество.

— Просто они боятся, — сказал Майя, вспомнив веселых и нарядных молодых людей в гостиной Чавада, не желающих говорить ни о чем, кроме охоты.

— Так же, как и мы, — ответил Наревис, его голос прозвучал не громче шепота.

Любые слова утешения прозвучали бы лживо и не принесли бы облегчения. Они оказались в странной ловушке: все, что мог сказать один из них, неизбежно причинило бы боль другому, и Майя сделал единственное, что мог. Он отпустил Наревиса, и тот удалился с опущенными плечами и ушами, больше похожий на побитую собаку, чем на недавно столь блестящего придворного. Майя ненавидел Чавара за то, что тот сотворил с собственным сыном. Ненавидел и был рад, что бывший лорд-канцлер проведет остаток жизни в нищей усадьбе, где будет обузой для всех Чавада.

* * *

Но Шевеан была проблемой Дома Драхада, и вопрос ее содержания и охраны предстояло решить самому Майе. С помощью Цевета был составлен и подробно рассмотрен перечень всей недвижимости Драхада. Он, не раздумывая, отверг Исварое и Эдономею, а так же решил, что Сеторея располагается слишком близко к столице и главной усадьбе Рохетада. Варенечибелу, мрачно подумал он, повезло, что Арбелан сохранила верность престолу.

В конце концов, поместья Драхада были разбросаны по всему Этуверацу, и Майя мог отправить ее практически в любую точку страны. В конце концов он остановился на Бакорее в северном Че-Четоре — не из мести, хотя Бакорея находилась в непосредственной близости к монастырю, куда Чавар с Шевеан планировали отправить его самого — но потому что поместье было почти полностью самодостаточным. Любые чужаки, а Майя помнил это по собственному опыту жизни в Эдономее, будут немедленно замечены, и Шевеан не сможет ни сбежать, ни отправлять тайных посланий. Правда, жилые помещения там считались неудобными и некомфортабельными, но Майя не мог заставить себя позаботиться об удобствах родственницы.

Его больше беспокоило, как воспримут эту новость дети. Он принес карту в детскую гостиную и показал Идре, где именно находится Бакорея.

— К ней там будут хорошо относиться, — неловко пояснил он. — Слуги усадьбы привыкли к ссыльным дворянам, они постоянно жили там еще со времен правления моего отца, и у нее будет Осмин Бажевин для компании.

— Осмин Бажевин не принимала участия в заговоре, — сказал Идра.

— Но знала о нем и не сделала ничего, чтобы остановить его, — возразил Майя. — Твоя мать глумилась над ее молчанием, и она позволяла над собой глумиться.

— Так было со всеми подругами матери, — устало согласился Идра. — Наш отец однажды спросил ее, не предпочтет ли она общество овец, по крайней мере, получит выгоду от продажи шерсти. Мать не удивилась.

— Я сожалею, что так и не смог познакомиться с твоим отцом, — осторожно сказал Майя.

Идра улыбнулся.

— Очень жаль, действительно. Хотя это звучит немного странно, но мне кажется, что вы бы понравились друг другу.

— Ну, конечно, папе понравился бы кузен Майя, — возмутилась Миреан. — Покажите мне, где будет жить мама.

Он снова отметил Бакорею на карте и провел пальцем по красиво выписанному названию крепости.

— Это в горах, — сказала она, — там есть людоеды?

— Только не в Бакорее, — уверенно ответил Майя.

— Хорошо, — сказала Миреан.

— А что будет, если они спустятся с гор? — Спросила Ино. Майя заметил, что она беспокоится. — Вдруг они съедят маму?

— Ни в коем случае, — успокоил ее Майя. — Бакорея старый дом, совсем как маленький замок. И вашу маму будут защищать солдаты.

Идра наградил Майю язвительным взглядом, но был слишком хорошим братом, чтобы возражать. И Ино утешилась.

Майя был рад, что никто из детей не попросил разрешения попрощаться с матерью, иначе ему пришлось бы согласиться, а он не доверял Шевеан. Она вполне могла воспользоваться ситуацией, чтобы разыграть трагическую сцену расставания. Он встал на рассвете, чтобы увидеть ее у подножия причальной мачты дворца: основной его целью было лично убедиться в отъезде Шевеан, чтобы навсегда изгнать ее из своих ночных кошмаров. Похоже, Императорское милосердие не произвело впечатления на принцессу, она едва согнула колени в реверансе, а ее взгляд был прочно прикован к неведомому объекту за его плечом. Стано Бажевин даже не пыталась смотреть ему в глаза. Он испытал к ней мимолетную жалость, однако, не сравнимую с огромным чувством облегчения, когда «Честь Чедо» отдал швартовы и унес Шевеан из Унтеленейса.

* * *

Он попытался скрыть это облегчение, когда вечером конфиденциально сообщил Идре, что его мать покинула двор, но мальчик сказал:

— Должно быть, вы рады.

В его тоне не слышалось обвинения, но Майя знал, что сейчас ему предстоит пройти испытание, даже если Идра его и не планировал.

— Не рад, — ответил он. — Скорее, я был бы доволен, если бы она приняла меня, пусть даже не любя. Но да, мне стало легче. Я опасался, что она может… — Он замолчал и пожал плечами, его воображения было недостаточно, чтобы предвидеть поведение Шевеан, — …что-то сделать.

— Мой отец, — голос Идры дрогнул, но он упрямо продолжал, — как-то сказал матери, что ей следовало стать солдатом. Она была очень обижена, но отец сказал, что тогда она смогла бы лично убивать тех, кто ей не нравился. Это правда. Она очень жестокая.

— Да, — согласился Майя, на себе испытавший свирепость этой женщины.

— И она… — Мальчик посмотрел на свои руки, словно не доверял им, а затем поднял голову и встретил взгляд Майи. — Я хочу, чтобы моим сестрам было хорошо. А мать не хотела…

Майя знал, что правда прозвучит жестоко.

— … иметь детей, — закончил он.

— Да, спасибо. Она не была довольна тем, что имеет, и это разрушало ее. Я слышал, как люди говорили, что ей следовало родиться мальчиком, и это правда. Тогда бы ее жизнь не была бы ограничена воспитанием детей. Я знаю, что этот долг не всем женщинам по душе.

Майя попытался протестовать, но Идра только покачал головой.

— Я видел выражение твоего лица, когда ты понял, что мои сестры любят свою горничную больше, чем мать.

— Просто я очень сильно любил мою маму, — извиняясь, ответил Майя.

— А я стараюсь не утратить сострадания к моей, — криво усмехнулся Идра.

— Тогда я не… я подумал, что не моя вина, что она так сильно возненавидела меня.

— Нет, — ответил Идра с внезапной яростью. — Она будет ненавидеть любого, кто встанет между ней и тем, что она считает правильным положением вещей.

— Чтобы быть Императрицей?

— Нет. За это тебя уже ненавидит Сору. — Идра поморщился. — Прости. Это звучит ужасно.

— Тем не менее, это правда, — сказал Майя. — Я это понял, как только увидел ее в первый раз.

— Мать не огорчалась из-за этого, хотя я не утверждаю, что ей не понравилось бы быть Императрицей Шевеан. Но нет. Она считает, что имеет законное право быть матерью Императора.

— Тогда она все же заботилась о тебе. Я так подумал.

— Нет, — снова возразил Идра. — Не совсем так. Дело не во мне. — Он колебался. — Я никогда и никому не говорил об этом, даже отцу, хотя именно он помог мне понять звериную сущность ее свирепости — ведь зверь не может совладать со своим голодом — а мы с Ино и Миреан не могли утолить ее голод. Но он любил ее, и я не хотел его расстраивать.

— Конечно, нет, — согласился Майя.

Идра ответил ему благодарной улыбкой.

— Но может быть, скажи мне, если я ошибаюсь, но мне кажется, мать не очень волнуют люди, как таковые. Она никогда не видела в тебе человека, просто какую-то ошибку. И когда я говорю, что она хотела быть матерью Императора, я не имею в виду, что она желала видеть Императором именно меня. Она хотела, чтобы ее сын был Императором. И она всегда очень сердилась на людей, которые не соглашались играть роли, которые она им отводила. Наверное, поэтому она всегда окружала себя людьми, вроде Осмин Бажевин.

— И не мне следовало стать Императором.

— Да. И ты не отрекся от престола. Позже я вспомнил, что она сказала, когда узнала, что ты явился ко двору. Что ты должен отречься от престола. Я думаю, она действительно верила в это.

— Значит, она возненавидела меня, потому что я не отрекся. — Эта догадка имела смысл, и ему даже стало лучше.

Это значило, что на самом деле он ничего не смог бы изменить.

— Да. И потому, что ты сделал то, чего не хотел Варенечибел. — Идра поспешно добавил: — Я не осуждаю тебя!

И Майя осознал, что вздрогнул, потому что вспомнил Шуливара.

— Нет, я понимаю… — Он поколебался, а затем предложил частичную правду: — Я понимаю, что по сравнению с ним выгляжу… довольно непрезентабельно.

Идра застенчиво предложил в ответ собственное признание:

— Я надеюсь, что у тебя скоро родится сын. Потому что я не хочу быть Императором.

— Понимаю, — сказал Майя.

Они улыбнулись друг другу, связанные единым чувством ответственности, бремени которой ни один из них не желал, но и не мог избежать.

* * *

Майя размышлял об этом, а так же думал о Ведеро, которая сдержала свое обещание и пригласила его вместе с ней наблюдать затмение. Телескоп был установлен на крыше ее покоев, и добраться к нему можно было только через люк по лестнице, которая представляла из себя не что иное, как цепочку вмонтированных в стену металлических скоб. Он был рад, что она надела брюки, хоть и извинилась за неподобающий вид, и еще больше рад, что она предупредила его через эдочареев не только теплее одеться, но и захватить две пары перчаток. Толстые меховые варежки пригодились не только на крыше, но и на лестнице, потому что ступеньки жестоко холодили пальцы через тонкую кожу перчаток.

Он был доволен и впечатлен, как удобно устроилась Ведеро на плоской крыше дворца. Труба дымохода использовалась для тепла и в качестве защиты от ветра, а в противоположному углу «обсерватории» примостилась приземистая жаровня в форме жабы. Между двумя поручнями оставалось достаточно места для четырех человек, но только при условии, что они будут стоять очень близко друг к другу. Майя был рад, что сегодня дежурят Бешелар с Калой и потому, что Кала был искренне заинтересован движением планет, и еще потому, что если ему предстояло делиться теплом своего тела с другими людьми, он предпочел бы этих двоих.

Затмение оказалось завораживающим и увлекательным зрелищем, все четверо по очереди приникали к окуляру телескопа — очень красивому инструменту, изготовленному в форме рога единорога. Когда Майя вслух заметил это, она сказала:

— Это подарок моей подруги, Дач'осмин Тативин. Она изготовила этот рог для своего автомата, но обнаружила, что его телескопический механизм включается в самый неподходящий момент.

— Автомат? В виде единорога?

— Да. На паровом двигателе, и сейчас она учит его поднимать и опускать голову. Она еще не выяснила, как управлять его ногами, так что смогла на некоторое время отдать телескопический рог мне для исследований. Сама она использовала его в качестве вешалки. Видите ли, она маленького роста, и ей было удобно вешать на него свои инструменты.

— Неужели? — Сказал Майя, опасаясь, что это всего лишь странная шутка.

— Да, — подтвердила Ведеро со всей серьезностью. — Она приедет ко двору летом, когда погода будет слишком жаркой для ее экспериментов, и вы сможете познакомиться с ней лично. Если вы не проявите осторожность, она покажет вам все свои чертежи.

— Мы хотели бы их увидеть, — ответил Майя, и Ведеро бросила на него быстрый взгляд, но в скудном свете жаровни и маленького фонаря он не мог разглядеть выражения ее лица.

Постепенно, обрывками, он вытягивал из нее сведения об ее подругах и их занятиях. Одна из женщин перевела сказочную поэму баризанского поэта Аму Карсетлена о путешествии корабля под названием «Лев Орпежкахара». Другая писала трактат о принципах улучшения породы животных, основанный на тысячелетних наблюдениях ее семьи, занимающейся коневодством. Еще одна открыла частную школу для одаренных магическими способностями девочек. Были еще многие и многие, и в какой-то момент Ведеро сочла нужным пояснить:

— Конечно, называя женщину подругой, мы не имеем в виду близкие отношения, а только тот факт, что они разделяют наше убеждение о способности женщин выполнять ту же интеллектуальную работу, что и мужчины.

Ее плечи затвердели, словно готовясь к обороне, и Майя спросил себя, какого ответа она ждет от него? Возможно, она ожидала осуждения или проповеди, что все это хорошо только в качестве развлечения, но истинным предназначением женщины может быть лишь воспитание детей.

— Для нас было бы честью познакомиться в вашими подругами, — мягко ответил он. — С близкими и не очень.

Чтобы посмотреть на него, она повернулась так порывисто, что чуть не столкнула Калу на перила.

— Вы говорите серьезно? — Спросила она то ли удивленно, то ли недоверчиво.

— Мы ценим общество образованных людей, — сказал Майя.

Она склонила голову и ответил:

— Мы ценим ваше внимание, Ваше Высочество.

* * *

Сложившиеся отношения с Идрой и Ведеро нельзя было назвать дружбой в обычном смысле этого слова, но это было нечто равноценное дружбе, некое родство душ, подобие близости, какое только было доступно Императору.

Ростки чего-то подобного он обнаружил и в Дач'осмин Чередин. В первый же бал после Зимнего, когда все танцевали очень осторожно и бдительно, она поднялась на помост в Мишентелеане и сказала:

— Ваше Высочество, почему вы не танцуете?

— Мы не умеем, — Майя сделал все возможное, чтобы голос его прозвучал безразлично.

Она внимательно посмотрела на него, без сочувствия, которое не умела скрыть Мин Вечин, просто с бескорыстным любопытством.

— Мы могли бы научить вас, если пожелаете.

— Научить нас?

Она фыркнула.

— Мы научились в пять лет. Уверяем вас, Ваше Высочество, это совсем не сложно.

— Спасибо, — сказал он. — Если вас не затруднит.

Она нетерпеливо повела плечами.

— А чем еще заниматься в зимнее время?

Таким образом из рабочего графика Императора был вырезан еще один кусок драгоценного времени, и три утра в неделю он проводил сначала на конном дворе, обучаясь верховой езде на своем Бархате, а потом Четиро Чередин учила его танцевать. Она оказалась лучшим учителем, чем он ожидал, чуткой и веселой, очень доходчиво объяснявшей непонятные ему вещи и движения. И постепенно он научился не спотыкаться о собственные ноги и не вздрагивать всякий раз, когда их руки соприкасались.

— После нашей свадьбы, — как-то сказала она, — нам будет совсем не стыдно танцевать с вами на публике, Эдрехазивар.

— Пожалуйста, — сказал Майя. Он стоял рядом с ней, положив одну руку ей на талию, и другой касаясь кончиков ее пальцев. Вторая ее рука покоилась у него на плече, и он чувствовал, как ее жар прожигает куртку и тунику. — Зовите меня Майя.

Она опустила глаза на мгновение, затем посмотрела на него. Ее нельзя было назвать красавицей: нос длинноват, а подбородок слишком слаб, но умные глаза лучились теплом и даже добротой.

— А меня Четиро. Наверное, неплохо мужу и жене быть на короткой ноге друг с другом. — А потом после короткой паузы добавила так тихо, чтобы слышал только он. — И даже на «ты»?

— Да, — сказал он и бесстрашно повторил пируэт, который они только что разучили. — Думаю, что так.

Она радостно рассмеялась и сказала:

— Не плохо. А теперь давайте попробуем это снова, но только забудем, что у вас железный стержень вместо позвоночника.

— Да, Четиро, — ответил он, и они улыбались друг другу весь танец до последнего такта.

Именно из-за этого нового тепла между ним и его будущей Императрицей, Майя не отказал, когда Мин Вечин попросила его об аудиенции. Он даже не попросил Цевета внести ее в список публичный аудиенций; вместо этого ее приняли в Алсетмерете, хотя и не в Черепаховой гостиной.

Она была прекрасна, как в первый вечер знакомства, хотя уже не так просто одета; маневры с Императором не помешали ей найти покровителей при дворе. Он обнаружил, что совсем не обижается, теперь он слишком хорошо знал законы придворной жизни.

Она приблизилась к помосту, изящно присела и заговорила без предисловий:

— Ваше Высочество, мы пришли извиниться.

Он посмотрел на нее более внимательно, пытаясь угадать, что она прячет за доспехами изысканного наряда и красоты. Она нервничала, ее щеки горели слишком ярко, а зубы покусывали губу: взволнованная и решительная, и с внезапным чувством родства он понял, что она выпалила эти слова, повинуясь искреннему порыву, в точности как он бросался на препятствие во время своих уроков верховой езды. Видимо, она боялась, что если не скажет эти слова сейчас, не скажет их вообще.

Прощение уже вертелось на кончике его языка, но Цевет приучил не говорить на аудиенциях ничего, не обдумав свои слова; и к тому времени, когда он уже был уверен, что да, он простит ее, ему стало любопытно:

— За что именно вы извиняетесь?

Конечно, он считал, что она должна извиниться, но понятия не имел, видит ли она сложившуюся ситуацию его глазами или вообще имеет в виду нечто иное.

— Ваше Высочество, — она опустилась на колени. — Мы знали, что вы готовы были пойти на… — Она поколебалась, потом решительно встряхнула ушами, — …близкие отношения с нами. И мы использовали это против вас.

— Тем не менее ваш запрос принес нам пользу, — заметил Майя, — потому что мы на самом деле желали поговорить с Гильдией часовщиков Чжао.

— Нет, — сказала Мин Вечин. — То есть мы не это имели в виду. Мы говорим не о результате, хотя он действительно оказался удачным. Это о том, как мы поступили. — Она подняла лицо. — Мы должны были попросить вас правильно. Честно.

— Вы не сделали ничего бесчестного, — запротестовал Майя.

— Только потому, что вы не допустили, — сказала она. — И поэтому мы должны поблагодарить вас, а также извиниться перед вами.

Ее слова неловко повисли в наступившем молчании, а потом Майя почувствовал, как его брови ползут вверх.

— Так вы были неопытны… то есть, мы просим прощения. Конечно, нет.

— Не все оперные певицы опытны, — в ее голосе послышалась смешинка, и она поспешно прижала кончики лакированных ногтей к губам.

Перед глазами Майи промелькнула безмолвная сцена: два смущенных девственника пытаются сделать вид, что знают, как им себя вести. А ведь он до сих пор не выяснил, где будут находиться его нохэчареи в подобной ситуации.

— Мы были недовольны, — признался он. — Но мы больше не сердимся.

— Мы не подумали, — яростно заявила Мин Вечин. — Мы просто хотели помочь одному человеку, и забыли, что вы тоже человек, а не только Император.

— Вы помогали своей сестре, — утешил ее Майя, но она покачала головой.

— Меру Халежу, — призналась она, и выражение ее глаз рассказало об остальном.

— О, — пробормотал Майя.

Он вспомнил, как поинтересовался, не скучно ли ей ждать на скамейке у стены, пока закончится этот долгий разговор о мосте через Истандаарту. Теперь он понял, что нет, она не скучала.

— Мы так же извинились и перед ним. Он простил нас. — Майя слышал в ее голосе изумление, хотя не знал, вызвано ли оно прощением Мера Халежа или чем-то иным. — А теперь мы возвращаемся в Чжао, чтобы начать репетиции «Невесты тигра». Но сначала нам следовало извиниться. Потому что это чертовски необходимо было сделать.

Словечко из ее детства, акцент и даже ее голос усилили его смысл, и когда она поняла, что же сказала, то покраснела до корней волос как роза.

— Мин Вечин, — сказал Майя и улыбнулся ей. — Мы прощаем вас.

Она улыбнулась в ответ, и когда она уехала в Чжао, Майя знал, что у него появился там еще один друг.

Идра, Четиро, Недао, Ведеро: пожалуй, впервые после смерти матери он начал чувствовать, что вместо пустоты обретает привязанности. Жизнь перестала быть вопросом выживания от одной враждебной встречи до другой. Для него это ощущение было внове, и когда Тара Селехар тоже попросил об аудиенции, он на всякий случай приготовился к худшему, хотя не догадывался, в чем оно может заключаться.

Ему не стало спокойнее, когда Мер Селехар явился в сопровождении Архипрелата. Совету Прелатов все никак не удавалось подобрать замену Свидетелю епархии, и Майя испытывал все большую и большую неловкость под задумчивым взглядом Архипрелата, преследовавшим его во время сессий Коражаса, тем более, что не мог найти причины столь упорному любопытству.

— Ваше Высочество, — начал Селехар, — мы пришли попросить вас о милости.

— Если это в наших силах, она будет вам предоставлена, — ответил Майя.

Цевет на своем обычном месте в углу поморщился, но Майя говорил правду и ничего, кроме правды. Он слишком многим был обязан Селехару.

— Мы… — Селехар откашлялся, словно всерьез надеялся справиться с хрипотой в своем голосе. — Мы глубоко ценим доброту Вашего Высочества, принявшего нас в своем доме, и мы ни в коем случае не желаем, чтобы вы сочли нас недовольным или неблагодарным… или… да.

— Мы считаем это своим долгом, — сказал Майя.

— Это… — Селехар замолчал, словно не в состоянии подобрать нужные слова.

Он беспомощно взглянул на Архипрелата, который кивнул и выступил вперед.

— Именно поэтому Тара попросил нас прийти вместе с ним.

— Да? — Ответил Майя.

Тот факт, что Архипрелат называл Мера Селехара по имени, можно было счесть за знак.

— Любому человеку непросто осознать природу своего призвания, — сказал Архипрелат. — Тара пригласил нас, чтобы помочь объяснить вам, что хотя он очень горд быть вашим капелланом, эта не та роль, которая ему предназначена на самом деле.

— Мы никогда не считали, что он обязан, — ответил Майя, несколько пораженный. — Мы не подразумевали подобных услуг, предлагая свое гостеприимство. Мы лишь хотели убедиться, что он не останется без крова над головой из-за гнева Сору Жасани.

Селехар низко поклонился.

— И мы благодарим вас за это, Ваше Высочество. Но если мы не можем быть вашим капелланом, как считает Архипрелат, мы полагаем, что от нас не будет пользы в вашем доме. Мы чувствовали себя таким же бесполезным в доме Сору Жасани, и так продолжалось, пока мы не поехали в Амало и не поняли в чем заключается наше предназначение.

— Тогда скажите, чего вы хотите, — предложил Майя, переводя взгляд с Селехара на Архипрелата.

— Тара хочет возобновить свое священство, — сказал Архипрелат.

— Тогда это будет сделано, — быстро ответил Майя. — Мы не знаем, есть ли свободные бенефиции в наших Улимерах, но мы изыщем возможность. Цевет?

— Ваше Высочество, — подтвердил Цевет. — Мы немедленно сделаем запрос.

— Нет! — Поспешно возразил красный как свекла Селехар.

— Нет? — Повторил Майя.

— Мы хотели просить не об этой милости, — пояснил Селехар, обращаясь, в основном, к своим башмакам. — Мы не заслуживаем такой щедрости Вашего Высочества. Мы просто хотели покинуть ваш дом, чтобы поступить в распоряжение епархии. Мы не заслуживаем бенефиция.

— Это дело вкуса, Мер Селехар, — согласился Майя и был удивлен и доволен, когда Архипрелат улыбнулся ему.

— Действительно…

— Продолжайте, Тара… — подбодрил Архипрелат.

— По правде говоря, Ваше Высочество, хотя мы ценим… и не можем отплатить вам за щедрость, нам не нужен приход.

— Хорошо, — сдался Майя. — Допустим, мы уже затрудняемся в поиске решения. Ваше желание?

— Мы хотим быть Свидетелем Справедливости, — сказал Селехар. — Они так же часто являются клириками Ули.

— Немного необычно от мертвых обратиться к живым, — заметил Архипрелат, — но на самом деле прелатство имеет значительную потребность в таких Свидетелях.

— Мы полагали, что все служители Ули являются Свидетелями мертвых.

— Они могут иметь подобное призвание, — сказал Архипрелат, — но это не является частью их служебных обязанностей; а многие из них — будем откровенны, Ваше Высочество, — не имеют к этому никакой особой склонности. Поэтому священник, понимающий, что он может не справиться с задачей, всегда вправе запросить из епархии Свидетеля, но это часто означает задержку, иногда даже на месяцы. Поэтому если Тара вернется к нам в качестве Свидетеля, мы сможем провести несколько полезных новаций. С одной стороны мы смогли бы поощрить священников на запрос Свидетеля. С другой стороны — поощрить молодых священников встать на путь поисков истины. Мы не можем отказываться от тех, чья преданность Ули сильна и искренна, только потому, что они не имеют дара говорить с живыми и мертвыми. И чем больше таких Свидетелей у нас будет, тем меньше нам придется полагаться на непредсказуемые способности местных священников.

— Мы понимаем, — сказал Майя. — Нам кажется, это очень достойная задача. Если это действительно все, что вы хотите Мер Селехар, мы с удовольствием удовлетворим ваше желание, но, пожалуйста, помните, что с не меньшей радостью мы предоставили бы вам более значительную милость.

Теперь Селехар улыбнулся легко и свободно.

— Спасибо, Ваше Высочество. Но нам больше ничего не нужно.

В его глазах появился свет, которого Майя не замечал раньше, и было ясно, что он говорит именно то, во что верит.

— Тогда вы можете чувствовать себя свободных ото всех обязательств по отношению к нам, — заключил Майя. — Мы желаем вам всего хорошего.

Селехар снова поклонился.

— Вы всегда сможете призвать нас в случае нужды, Ваше Высочество. Хотя мы надеемся, что вам никогда не понадобятся наши особые навыки, мы так же надеемся, что если вам понадобится наша преданность и дружба, вы не станете сомневаться.

— Спасибо, — сказал Майя. — Мы запомним ваши слова.

Селехар удалился, зато остался Архипрелат. Майя взглянул на него с опасением.

— Архипрелат?

— Ваше Высочество. Рассматривая ситуацию с Тарой, мы пришли к мысли, что даже если он совершенно прав, считая, что не подходит на должность капеллана, это вовсе не означает, что вы в капеллане не нуждаетесь.

— Капеллан? Нам?

— Мы не упрекаем вас, — заверил Архипрелат. — Это не требование. Ваш покойный отец обходился без священника, и мы заверяем вас, что от этого наша преданность Короне ничуть не уменьшилась. Но вы не ваш отец.

— Нет, — согласился Майя. — Это верно.

— И нам известно, что Ченело Жасан была глубоко духовной натурой, — добавил Архипрелат.

— Откуда вы это знаете?

— Мы застали ее в Унтеленейсе. Тогда мы были каноником Унтеленейсмера, обязательная ступень на пути к высшим должностям епархии, и мы часто видели ее там. Однажды мы говорили с ней.

— Правда? — Спросил Майя, надеясь, что голос не выдает его жгучего интереса.

— Она спросила, не обременит ли нас ее присутствие. Мы сказали, что Унтеленейсмер в первую очередь является местом молитвы, даже если Императоры Этувераца склонны рассматривать его лишь в качестве своей усыпальницы. Она поблагодарила нас, а потом спросила, где она может зажечь свечи. Она объяснила, что баризанский ритуал требует света нескольких свечей, и мы заметили, что это для нее очень важно. Мы нашли место, где она могла уединиться, и…

— Где? — Майя уже не в силах был скрыть свое волнение. — Вы покажете нам?

— Конечно, Ваше Высочество, — немного испуганно ответил Архипрелат, и небольшая процессия из него, Майи, Бешелара и Калы направилась в Унтеленейсмер.

По дороге после короткого колебания Архипрелат сказал:

— Ваше Высочество, мы благодарны, что вы не сочли нас соучастником нашего кузена Эшевиса.

— Мы были уверен, что вы не замешаны, — ответил Майя.

— Многие Императоры не стали бы терять время на выяснение.

— И наш дед в том числе. Но мы надеемся, что отец одобрил бы наше решение.

Архипрелат ответил ему задумчивым взглядом искоса, но сказал только:

— В любом случае спасибо, Ваше Высочество. Ваше доверие много значит для нас, даже больше, чем спасение нашей шкуры.

— Мы рады, — неловко пробормотал Майя. — То есть, благодарим вас.

Архипрелат улыбнулся, освобождая от необходимости продолжать разговор, и прибавил шаг, чтобы открыть двери Унтеленейсмера.

Двое находившихся там каноников выглядели очень встревоженными, узрев перед собой своего Императора в обществе Архипрелата, но поклонились послушно и благодарно, когда Архипрелат отпустил их движением руки. Он провел Майю вдоль внешнего кольца гробниц к одной из часовен, и Майя впервые понял, что их здесь шесть, а не пять.

— Это часовня Всех Богов, — объяснил Архипрелат. — Мишотасмер. Ее не так часто используют, потому что она слишком велика для почитания одного бога, а люди, пришедшие для молитвы, в душе предпочитают обращаться к Осреан или Чтео. Однажды, когда мы только-только прибыли в Унтеленейс, здесь появилась служительница Ахаларны — очень старая женщина с ритуальными шрамами. Она совершала паломничество в Вално, где Ахаларна упал на землю, и остановилась принести жертвы здесь. Но кроме нее… — Он пожал плечами. Ченело Жасан очень не хотела никому помешать, и мы были уверены, что здесь она найдет полное уединение. Позже мы видели ее здесь, а когда ее отослали в Исварое, мы пришли, чтобы убрать часовню. Она ставила свечи на всех окнах, наверное, это было очень красиво.

— Спасибо, — сказал Майя, оглядываясь вокруг.

Часовня была круглой, как и весь Унтеленейсмер, но лишена каких-либо украшений, кроме золотой мозаики в центре пола. Высокие стрельчатые окна, равномерно распределенные по окружности. Это место было мало похоже на святилище в Исварое и еще меньше на гоблинские храмы, к которым она привыкла с детства. Но Архипрелат был прав: это небольшое тихое помещение было очень красиво при свечах.

— Можно нам?.. — Он остановился, осознав, как смешно звучит его вопрос.

Он был Императором, и по закону эта часовня, как и каждый дюйм Унтеленейса, являлась его собственностью.

— Мы будем только рады видеть вас здесь, — тихо ответил Архипрелат. — Но мы хотели сказать вам еще кое-что.

— Да? — Сказал Майя.

— Так же как отказ от капеллана не является преступлением, Ваше Высочество, не выглядит предосудительным и желание побыть в уединении. Обязательное присутствие охраны — это обычай, восходящих корнями ко временам подавления культа Шеваримаи, но не все Императоры столь решительно отворачивались от церкви, как ваш покойный отец. Вероятно, вы были воспитаны в традициях Баризана?

— Только до восьмилетнего возраста, — ответил Майя, мечтая забиться в какую-нибудь щель подальше от этого доброжелательного внимания.

— Тогда вы должны были привыкнуть к ритуалу медитации, — задумчиво продолжал Архипрелат. — Можем ли мы рассмотреть этот вопрос и предоставить вам духовного наставника? У нас есть несколько молодых священников, обученных баризанской духовной практике: она весьма популярна в западном Че-Тетаре и Че-Истандааре, и на самом деле, мы хотели бы поощрить баризанскую традицию самосозерцания среди наших священников и прихожан.

— И Император подаст им прекрасный пример, — несколько кисло заметил Майя.

— Это правда, Ваше Высочество, — спокойно согласился Архипрелат.

— Очень хорошо, — сказал Майя. — Мы не можем отрицать, что вы правы, и медитация стала бы для нас большим утешением. — Он надеялся, что в его голосе не прозвучал излишний энтузиазм. — Возможно, нам действительно понадобится наставник, мы знаем только то, чему учила нас мать до своей смерти.

— Конечно, Ваше Высочество. Мы обсудим кандидатуру.

— Спасибо, Архипрелат, — сказал Майя, и они расстались.

На обратно пути в Алсетмерет Кала ускорил шаг и догнал его.

— Ваше Высочество, мы не знали, что вы медитировали.

— Мы этого не делали, — ответил Майя. — После коронации ни разу.

— Но почему нет?

— Император, — сухо заметил Майя, — никогда не остается один.

— О, — Кала чуть не споткнулся, и молчал несколько секунд, прежде чем сказать: — Неужели вы думаете, что мы стали бы смеяться над вами?

— Нет, — ответил Майя, — ибо, несомненно, любой нохэчарей, посмевший смеяться над Императором, будет немедленно уволен. Но мы боялись… мы боялись, что вы будете разочарованы в нас.

— Нет! — Выдохнул Кала.

Кажется, сама эта идея привела его в ужас.

— Мы никогда не разочаруемся, Ваше Высочество, — решительно заявил Бешелар.

— Спасибо, — сказал Майя.

Двумя шагами позже он осознал, что ни один из них не сказал: «Нохэчареи не вправе судить поступки Императора». Это наблюдение так гармонично сочеталось с его новой теорией союзов и отношений, равноценных дружбе, что он внезапно развернулся лицом к обоим и яростно произнес:

— Адремаза был неправ.

— Ваше Высочество? — Спросил Бешелар, а Кала встревоженно уставился на Майю.

— Когда он сказал, что вы не можете быть нашими друзьями. Ибо если он имел в виду, что мы не можем испытывать к вам теплых чувств, или вы не можете привязаться к нам, то он просто соврал. Это бессмысленно. Он отрицает очевидную истину, которая заключается в том, что мы… — Он запнулся, а потом отбросил официальный тон, словно швырнул об пол тарелку. — Я люблю вас обоих. Иначе как бы я смог провести половину жизни в вашем обществе? И, конечно, то же самое должно быть верно в обратном направлении. По крайней мере, я надеюсь, что должно.

Кала и Бешелар, багровые от смущения, пробормотали что-то согласным хором.

Почти задыхаясь от свирепого чувства справедливости, Майя сказал:

— Это правда, что мы не можем быть друзьями в общепринятом смысле этого слова, но у меня никогда в жизни не было друга и, наверное, уже не будет. Я Император и не могу иметь друзей, но это не значит, что я должен быть лишен привязанностей. Я считаю, что Адремаза давал свои советы из лучших побуждений, но он жестоко ошибался. Я не прошу и не ожидаю, что вы будете дружить со мной, как дружите с другими Атмазами или гвардейцами. Но… глупо отрицать, что мы не безразличны друг другу. — Он остановился, сглотнул. — Если, конечно, вы…

— Конечно, мы любим вас, — Бешелар говорил, имея в виду себя и Калу.

— Со своей стороны, — вступил Кала, — я никогда не мог перестать думать о вас как… вы правы, не о друге, но… я бы умер за вас, Ваше Высочество. И не только потому, что дал клятву.

— И я, — сказал Бешелар.

Майя заморгал и вздохнул.

— Тогда мы будем своего рода друзьями. Насколько это возможно. Вы согласны?

Улыбка на лице Калы была прекрасна, а серьезный Бешелар порывисто отсалютовал по всем правилам.

— Хорошо, — Майя улыбнулся в ответ им обоим. — Тогда давайте вернемся в Алсетмерет прежде, чем Цевет пошлет экспедицию на поиски.

Вступив за решетки Алсетмерета, он впервые почувствовал, что возвращается домой.

 

Глава 35

Мост через Истандаарту

Для решения вопроса о строительстве моста Коражас собрался в первый день весеннего муссона. Шорох дождя наполнил весь мир, и в Вервентелеане кто-то из слуг отдернул все шторы навстречу его серебристому сиянию. Вид тяжелых серых туч почему-то наполнял душу не унынием, а надеждой.

Наконец, появился новый Свидетель епархии, сухопарый и решительный молодой человек, который (в отличие от Свидетеля казначейства, по-прежнему кроткого, как мышка) не выказывал каких-либо признаков растерянности. Перед началом сессии он лично заверил Майю, что тщательно изучил этот вопрос, и не отдаст свой голос ни одной из сторон, руководствуясь только своим невежеством или ленью. Майя был склонен одобрить его.

Свидетели с довольно мрачным видом приступили к прениям, и Майя не был удивлен, когда дебаты по мосту перешли в крик. Лорд Пашавар все еще занимал противную позицию, частично на том основании, что такое сооружение возвести невозможно, а если даже и возможно, то совершенно ни к чему. Его поддерживали Свидетель по иностранным делам и Свидетель университетов, против шумного Свидетеля Парламента и спокойного Свидетеля Атмазара. Свидетель епархии, доказал свою добросовестность, сразу бросившись в спор, и хотя поначалу, казалось, был склонен поддерживать коалицию противников строительства, ответы на некоторые из его вопросов заставили его изменить мнение. Свидетель казначейства сидел, смотрел и ничего не говорил.

Когда дело, наконец, дошло до голосования, расклад сил был совершенно предсказуем: три голоса за проект, три против, и сидевший прямо посередине Свидетель казначейства в ужасе пролепетал:

— Мы воздерживаемся.

— Вы не можете воздержаться! — В негодовании заявил лорд Пашавар.

— Нет, может, — возразил лорд Дешехар. — Хотя, признаем, мы предпочли бы, чтобы он этого не делал.

— Мы не можем решить, — сказал Свидетель казначейства. — Мы сожалеем, но это правда.

— Можем ли мы предположить, что нерешительность вряд ли желательна для члена Коражаса? — Едко спросил Пашавар.

— Мы подадим в отставку, его Его Высочество захочет, — Свидетель казначейства посмотрел на Майю.

— Вы очень тверды в своей нерешительности, — сказал Майя и был удивлен, когда несколько Свидетелей захихикали. — Мы не просим вашей отставки. Но если вы находите, что обязанности в Коражасе стали для вас непосильным бременем, мы, конечно, позволим вам снять с себя полномочия.

Свидетель склонил голову.

— Спасибо, Ваше Высочество. Мы… мы не ожидали, что ответственность окажется столь подавляющей, и хотели бы попросить у вас еще немного времени на размышления.

— Конечно.

— Но даже так, — добавил Свидетель казначейства с намеком на сталь в голосе, — по вопросу моста мы голосовать не можем. Мы воздерживаемся.

— Ну, — заключил лорд Пашавар, кислый как уксус, — решающий голос остается за вами, Ваше Высочество.

— Вы не сможете сдержать наступления прогресса, лорд Пашавар, — сочувственно сказал Майя, и лорд Пашавар молча пожал плечами. — Мы голосуем в пользу моста, — Майя произнес то, что ожидали от него все, находящиеся в комнате.

— Спасибо, Ваше Высочество, — прочувствованно сказал лорд Дешехар. — И, возможно, мы полагаем, что этот мост будет носить имя Варенечибела в память вашего покойного отца.

Ну уж нет, подумал Майя. А потом ему в голову пришла совершенно замечательная мысль.

— Это прекрасная идея, — ответил он, — но мы предпочли бы, чтобы он назывался Мостом Мудрости в память обо всех погибших. И в надежде на лучшее будущее.

И все члены Коражаса, даже лорд Пашавар, склонили головы в знак согласия.

После чего сессия закончилась; Майя сидел и ждал, пока Цевет очистит помещение. Когда они остались вдвоем, не считая Телимежа и Киру за креслом Майи, Цевет задумчиво сказал:

— Думаем, в народе его будут называть Мостом Эдрехазивара Седьмого.

Майя тоже думал об этом.

— Полагаем, вы правы.

Он подумал об этом еще немного, а потом стал думать о союзах и связях, об Идре, Четиро и Горменеде, о лорде Пашаваре и капитане Ортеме, о Ведеро и Мере Селехаре. О Кале и Бешеларе, Киру и Телимеже. О Цевете и о себе. Он сожалел, что не смог построить мосты к Сетерису, Чавару и Шевеан, и никогда уже не сможет обрести связь со своим братом Немолисом. Но он знал, что если всю оставшуюся жизнь потратит на возведение мостов, это будет неплохая жизнь.

— Мы бы хотели, — сказал он наконец. — Мы бы очень этого хотели.