Ожидание затянулось. Было холодно, низкие облака нескончаемой процессией проплывали над землей. Они расправляли складки своих мрачных серых мантий и поворачивали гордые головы к яркому свету над ними. Темпераментная игра света и тени на деревьях напоминала стремительно разгорающийся пожар. Йоханнесу было тревожно на сердце, он размышлял о книге, не очень-то надеясь обрести ее сегодня. Над облаками, высоко-высоко, приоткрывался лоскут безукоризненно голубого неба с нежно-белыми перистыми облачками, убаюканными безмятежностью и покоем.
«Вот как должно быть, – думал Йоханнес, подняв голову. – Высота, свет и тишина!»
Наконец пришла Робинетта. Малиновки с ней не было.
– Все в порядке, Йоханнес! – крикнула девочка. – Ты можешь зайти к нам в дом и взглянуть на Книгу.
– А где малиновка? – спросил Йоханнес с ноткой подозрительности.
– Ее нет, мы же не собираемся сегодня на прогулку.
Йоханнес поднялся, нутром чувствуя, что предстоящий визит не сулит ему ничего хорошего.
И все же он последовал за девочкой, чьи светлые блестящие волосы как факел освещали ему дорогу. Ах! Какая же грусть-тоска навалилась на маленького Йоханнеса! Лучше б уж его история на этом месте завершилась.
Вам когда-нибудь снился чудесный сон про зачарованный сад, полный цветов и зверей, которые любили вас и говорили с вами? Но внезапно вас пронзало острое чувство тревоги, что вы вот-вот проснетесь и идиллическая картинка рассыплется в прах. И вы отчаянно пытались ее удержать, дабы оттянуть встречу со стылым утром. Похожее чувство снедало Йоханнеса, когда он, досадуя на себя, плелся за Робинеттой.
Переступив порог, он вошел в коридор, где эхом отзывались его шаги. Вдохнув запах одежды и еды, он вспомнил о долгих днях, проведенных им в родных стенах, о домашней работе, обо всем том, что казалось ему безотрадным в его прошлой жизни.
Затем Йоханнес очутился в комнате, где было много народу. Гости разговаривали, но при его появлении тут же умолкли. В глаза бросился ковер с крикливыми цветами чудовищных размеров, такими же аляповатыми, как на обоях в его комнате.
– Так это и есть наш маленький садовник? – спросил чей-то голос. – Подойди сюда, дружок, не бойся.
– У тебя славный кавалер, Робинетта! – послышался другой голос.
Что все это значило? Глубокие морщинки заново прорезались над темными детскими глазами; чувствуя себя не в своей тарелке, Йоханнес испуганно озирался по сторонам.
Напротив него сидел мужчина, одетый в черное, и гневно смотрел на Йоханнеса.
– Так ты хотел взглянуть на Книгу книг? Меня удивляет, что твой отец, столь благочестивый человек, до сих пор не познакомил тебя с ней.
– Вы же не знаете моего отца – он далеко.
– Да? Ну, это не важно. Смотри, дружок! Читай внимательно, эта книга наставит тебя на путь истинный…
Йоханнес узнал книгу. Не об этом он мечтал. Он оторопело покачал головой:
– Нет! Нет! Это не то, что я ищу! Эту книгу я знаю. Это не она.
Присутствующие зашушукали, направив на Йоханнеса обескураженные взгляды.
– Что? Что ты имеешь в виду, мальчик?
– Мне знакома эта книга. Это книга, в которую верят люди. Но в ней изложено далеко не все, в противном случае люди давно бы жили в мире и согласии. А этого не происходит. Я имею в виду другую книгу. Книгу, после прочтения которой у человека не останется никаких сомнений в разумности миропорядка и которая предельно ясно объясняет, почему мир устроен именно так, а не иначе.
– Что он несет? Где он набрался подобной чуши?
– Кто тебя этому научил, дружок?
– Боюсь, что ты читал вредные книги, мальчик! И теперь их пересказываешь!
Щеки Йоханнеса пылали, в голове помутилось, комната завертелась колесом, а гигантские цветы с ковра уродливо повисли в воздухе. Где же тот мышонок, навестивший его в школе? Он был бы сейчас как нельзя кстати.
– Я ничего не пересказываю, а тот, кто меня всему научил, гораздо достойнее всех вас, вместе взятых. Я говорю на языке цветов и зверей, я их друг. Но я знаю и людей, знаю, как они живут. Мне известны секреты фей и гномов, потому что они меня любят – по-настоящему, не то что люди.
Мышонок! Мышонок!
Со всех сторон до Йоханнеса доносились едкие смешки и уничижительные возгласы. В ушах звенело.
– Он наверняка начитался сказок Андерсена.
– У него с головой не все в порядке.
– Если ты такой поклонник Андерсена, то должен перенять у него и его почтение к Богу и Слову Божьему.
«Бог!» – это слово я знаю, и Йоханнес вспомнил об уроке, который однажды преподал ему Вьюнок.
– Я не испытываю благоговения перед Богом. Бог – это большая керосиновая лампа, из-за нее тысячи людей сбиваются с пути или гибнут.
Больше никто не смеялся. В комнате воцарилась жуткая тишина, накаленная отвращением и страхом. Колючие, негодующие взгляды вонзились в спину Йоханнеса. Точно так, как во сне прошлой ночью.
Мужчина в черном поднялся с места и больно схватил Йоханнеса за руку, едва не поколебав его мужества.
– Послушай, мальчик, я не знаю, то ли ты безмерно глуп, то ли до крайности развращен, но безбожия я здесь не потерплю. Убирайся и не показывайся мне на глаза. Я наведу о тебе справки, но чтобы в этом доме ноги твоей больше не было. Понял?
Свирепые лица окружили Йоханнеса плотным кольцом. Так же, как во сне.
Йоханнес потерянно огляделся:
– Робинетта! Где Робинетта?!
– Как бы не так! Портить моего ребенка! Не смей с ней даже заговаривать!
– Нет! Пустите меня к ней! Я не хочу ее потерять! Робинетта! – зарыдал Йоханнес.
Но Робинетта сидела в углу, сжавшись в комочек, и не поднимала глаз.
– Пошевеливайся, парень! Ты что, оглох? И только попробуй переступить порог этого дома!
Кто-то опять больно схватил его и поволок по гулкому коридору; стеклянная дверь захлопнулась – и Йоханнес оказался на улице, под темными низкими облаками.
Он больше не плакал и шел куда глаза глядят, удаляясь от дома. Горестные морщины на лбу стали еще глубже.
С липовой изгороди за ним следила малиновка. Йоханнес остановился и ответил ей вопросительным взглядом. На этот раз в щелках вороватых глаз птицы он не заметил привычного доверия. Он попытался было подойти к ней поближе, но расторопная птичка тут же унеслась восвояси.
– Прочь, прочь! Человек! – чирикали воробьи, разлетаясь с садовой дорожки в разные стороны.
Цветы не смеялись, но смотрели серьезно и равнодушно, будто он был обычным прохожим.
Йоханнес не улавливал этих знаков, мучимый лишь обидой, нанесенной ему людьми, словно в душу к нему залезли тяжелой ледяной рукой. «Им все равно придется мне поверить, – думал он. – Я заберу свой ключик и покажу им его».
– Йоханнес! Йоханнес! – пропищал тонкий голосок. В птичьем гнезде на падубе сидел Если-бы-я-знал. – Куда направляешься?
– Это ты во всем виноват, – сказал Йоханнес. – Оставь меня в покое.
– Кто надоумил тебя заговорить о книге с людьми? Они ведь не в силах тебя понять. Зачем ты с ними откровенничал? Не слишком благоразумно с твоей стороны.
– Они насмеялись надо мной! Мне больно! Гнусные существа.
– Нет, Йоханнес, ты их любишь.
– Нет! Нет!
– Если бы ты их не любил, ты бы так не страдал, оттого что они не похожи на тебя. Тебе было бы безразлично их поведение. Не стоит принимать близко к сердцу их слова.
– Я покажу им свой ключик.
– Этого делать не следует – они все равно тебе не поверят. Не вижу смысла!
– Мне нужно заполучить ключик, зарытый под кустом шиповника. Ты знаешь, где этот куст?
– Тот, что недалеко от пруда? Да, знаю.
– Проводи меня туда, пожалуйста!
Если-бы-я-знал забрался на плечо Йоханнеса и взял на себя роль штурмана. Они шли весь день, продираясь сквозь ветер и ливень. К вечеру облака угомонились, выстроившись в длинные серые и золотые шеренги.
По прибытии в родные места Йоханнесу стало так тяжко на душе, что он не мог не вспомнить о Вьюнке и запричитал:
– Вьюнок! Вьюнок!
А вот и кроличья нора и дюна, на склоне которой он когда-то спал. Но серый олений мох, мягкий и влажный, теперь не хрустел под ногами. Розы отцвели. Сотни желтых цветов ночной примулы с их дурманящим ароматом открыли свои чашечки. Над ними возвышались стебли коровяка с толстыми войлочными листьями. Йоханнес пытался отыскать мелкие рыжеватые листья шиповника.
– Где же он, Если-бы-я-знал? Его нигде нет.
– Не знаю, – сказал гном. – Это ты спрятал ключ, а не я.
На месте отцветшей розы раскинулось поле желтых ночных примул, безучастно глядящих вверх. Йоханнес спросил их про шиповник, но те не откликнулись. С тем же вопросом обратился он и к коровякам, но их облепленные цветками стебли смотрели свысока и не снисходили до ответа. Тогда Йоханнес наклонился к миловидным анютиным глазкам на песчаной земле. Про шиповник никто ничего не знал. Все растения появились здесь лишь нынешним летом, даже высокие спесивые коровяки.
– Ну где же он? Где?
– Неужели и ты меня обманул? – спросил гном. – Я так и думал. На людей нельзя положиться.
Он соскользнул с плеча Йоханнеса и скрылся в траве.
Йоханнес в отчаянии крутил головой. Неподалеку рос молодой куст шиповника.
– А где большой куст? – спросил Йоханнес. – Тот, что стоял здесь прежде?
– Мы не разговариваем с людьми, – ответил шиповник.
Это были последние слова, которые Йоханнес услышал: все живое смолкло, лишь песколюб шелестел на теплом летнем ветру.
«Неужели я человек? – подумал Йоханнес. – Нет! Это невозможно! Я не хочу быть человеком! Я ненавижу людей».
Ноги подкашивались, на сердце кошки скребли. Йоханнес лег на мягкий серый мох, издававший резкий запах.
«Теперь я не могу вернуться и больше не увижусь с Робинеттой. Я, наверное, умру без нее. Или продолжу жить, как человек, как все те люди, которые надо мной потешались», – думал он. В тот же миг он снова заметил двух белых бабочек, летящих к нему со стороны заходящего солнца. Он выжидающе следил за их полетом. Может, они укажут ему дорогу? Бабочки пропорхнули у Йоханнеса над головой, кружась в причудливом танце. Медленно удаляясь от солнца, они держали путь к лесу, лишь самые высокие макушки деревьев которого были еще освещены вечерней зарей, ее багряный отсвет прорывался сквозь вереницу хмурых облаков.
Йоханнес поднялся и последовал за ними. Однако уже у первого ряда деревьев бабочек настигла темная тень, и бабочки исчезли. Черная тень камнем упала вниз, и Йоханнес в испуге закрыл лицо руками.
– Так-так, приятель! И о чем же ты тут плачешь? – раздался задорный голос.
Еще секунду назад Йоханнес был мишенью огромной летучей мыши, но когда открыл глаза, то увидел рядом с собой человечка в черном, с себя ростом, не выше. У него были большая голова с оттопыренными ушами, выделяющимися на фоне светлого вечернего неба, тщедушное тельце и тонкие как спички ножки. Лица было не разглядеть. Лишь пара маленьких блестящих глаз буравила Йоханнеса взглядом.
– Что-то потерял, мальчик? Давай искать вместе, – предложил человечек.
Но Йоханнес молча покачал головой.
– Смотри! Хочешь, я кое-что тебе подарю? – спросил человечек и раскрыл ладонь.
На ладони в предсмертной агонии трепыхались белые бабочки со сломанными крыльями. Они умирали. Йоханнес ощутил, как бегут мурашки по коже, и с ужасом уставился на странного человечка.
– Кто вы? – спросил он.
– Хочешь знать мое имя? Зови меня просто Изыскателем. У меня есть имена покрасивее, но ты не поймешь.
– Вы человек?
– Все-то тебе интересно! У меня есть руки, ноги и голова – и какая голова! А ты еще спрашиваешь, человек ли я. Эх, Йоханнес, Йоханнес! – Человечек разразился визгливым хохотом.
– Откуда вам известно, как меня зовут? – спросил Йоханнес.
– О, это пустяки. Мне известно гораздо больше. Например, как и зачем ты здесь оказался. Мне известно поразительно много – почти все.
– О, господин Изыскатель…
– Изыскатель, Изыскатель, давай без церемоний.
– А знаете ли вы тогда… – Йоханнес осекся. «Это человек», – подумал он.
– Ты хотел спросить, знаю ли я, где твой ключик? Конечно!
– Но я был уверен, что люди не имеют об этом ни малейшего представления.
– Дурачок! Если-бы-я-знал уже многим разболтал эту вашу тайну.
– Вы знакомы с гномом?
– Разумеется! Это один из лучших моих друзей, а у меня много друзей. Хотя я знаю о ключике и без него. Я вообще кладезь знаний. Если-бы-я-знал – славный парнишка, но глуп, чрезвычайно глуп. В отличие от меня! – Изыскатель постучал хилой ручонкой по своей большой голове. – Знаешь, Йоханнес, – продолжал он. – Какой у гнома недостаток? Только без передачи, иначе он разозлится.
– И какой же? – спросил Йоханнес.
– Его не существует. Это серьезный недостаток, но гном не хочет в этом признаваться. Он утверждает, что не существует меня, но он нагло лжет. Я ли не существую? Еще как!
Изыскатель сунул бабочек в карман и встал перед Йоханнесом на голову. При этом он, злобно ухмыльнувшись, высунул длинный язык. Йоханнес, у которого и так сердце холодело наедине с этим эксцентричным созданием посреди пустынных дюн, затрясся от страха.
– Это лучший способ смотреть на мир, – изрек Изыскатель, продолжая стоять на голове. – Если хочешь, я тебя научу. Так все выглядит гораздо отчетливее и натуральнее.
Он задрыгал в воздухе тонкими ножками и принялся ходить на руках. Когда отсвет пурпурного заката упал на его перевернутое лицо, Йоханнеса опять передернуло от ужаса: глаза Изыскателя моргали на свету, обнажая белки, обычно скрытые от стороннего восприятия.
– В таком положении облака выглядят основанием, а земля верхушкой мироздания. Видишь, на мир можно смотреть по-разному. Верха и низа как таковых не существует. Здорово небось было бы прогуляться по облакам.
Йоханнес поднял глаза на вытянутые облака, напоминавшие распаханное поле с кроваво-красными бороздами. Над морем горели врата облачного грота.
– А можно ли попасть в этот грот? – спросил он.
– Чушь! – заявил Изыскатель и, к великому облегчению Йоханнеса, снова встал на ноги. – Вздор! Окажись ты там, сам увидишь, что разницы никакой – все то же самое, что здесь, поверь. Воображаемое благолепие не обернется явью, а так и останется твоей заповедной мечтой. К тому же там вечное ненастье – то дождь, то холод, то туман.
– Я вам не верю, – сказал Йоханнес. – Теперь я убежден, что вы человек.
– Забавно! Ты не веришь мне, потому что я человек? А сам-то ты кто, собственно?
– О, Изыскатель, неужели я тоже человек?
– А ты что себе вообразил? Что ты эльф? Эльфы не влюбляются.
Изыскатель уселся по-турецки рядом с Йоханнесом. Под язвительным взглядом Изыскателя у Йоханнеса кровь стыла в жилах, ему хотелось где-нибудь спрятаться или провалиться сквозь землю. В то же время он не мог оторвать глаз от своего собеседника.
– Влюбляться способны одни лишь люди, Йоханнес! И правильно! Иначе их давно бы уже не было на этой земле. Вот и ты влюбился, хоть ты еще и маленький. О ком ты сейчас думаешь?
– О Робинетте! – едва слышно прошептал Йоханнес.
– Кого тебе больше всех не хватает?
– Робинетты!
– Без кого тебе не прожить и дня?
Йоханнес беззвучно шевелил губами, произнося одно лишь слово: «Робинетта!»
– Ну вот, – усмехнулся Изыскатель. – Как же ты можешь тогда корчить из себя эльфа? Эльфы не влюбляются в человеческих отпрысков.
– Но это был Вьюнок… – смущенно пролепетал Йоханнес.
Изыскатель обжег мальчика ядовитым взглядом и схватил за уши костлявыми ручками.
– Что ты несешь! Хочешь напугать меня этим сопляком! Он еще глупее, чем Если-бы-я-знал! Гораздо глупее! Невежда! А что еще хуже, его не существует и никогда не существовало! Только я существую, понял? И если ты мне не веришь, я заставлю тебя в этом убедиться.
И он сильно дернул Йоханнеса за уши.
Йоханнес взвился:
– Но ведь он мой закадычный друг! В какие только путешествия он меня с собой не брал!
– Тебе все это приснилось. Где же тогда твой ключик, а? Сейчас же ты не спишь! Чувствуешь?
– Ой! – вскрикнул Йоханнес от неожиданности, когда человечек больно ущипнул его.
Уже стемнело, и летучие мыши летали низко над их головами, пронзительно пища. Тяжелое небо было иссиня-черным, в лесу не трепетал ни один листочек.
– Можно мне пойти домой? – взмолился Йоханнес. – К папе?
– К папе? А что тебе там делать? – сказал Изыскатель. – Вряд ли после столь долгого отсутствия тебя там встретят с распростертыми объятиями.
– Я хочу домой, – сказал Йоханнес и вспомнил гостиную, освещенную ярким светом лампы, где он так часто сиживал с отцом, слушая скрип его ручки. Там было по-домашнему покойно и уютно.
– Как видно, тебе не следовало уходить из дому ради какого-то сопляка, которого к тому же не существует. Теперь уже поздно. Да и не столь важно – я о тебе позабочусь. В конце концов, какая разница, кто будет о тебе заботиться – я или твой папаша? Отец – это всего лишь плод воображения. Ты же не сам его выбрал. Думаешь, он самый добрый и самый умный? Я ничуть не хуже, даже умнее, гораздо умнее.
У Йоханнеса не было сил реагировать. Он закрыл глаза и едва заметно кивнул.
– И Робинетту тоже лучше забыть, – продолжал человечек. Он приобнял Йоханнеса и шептал ему на ухо.
– Эта пигалица дурачила тебя, как все другие. Ты что, не видел, как она сидела в углу, словно в рот воды набравши, когда они над тобой смеялись? Она ничем не лучше остальных. Ты ей нравился, и она с тобой играла, как играла бы с майским жуком. Ей наплевать, что ты ушел. И о книге, которой ты бредишь, она понятия не имеет. А я имею. Я знаю, где она, и я помогу тебе ее найти. Я знаю почти все…
И Йоханнес начал ему верить.
– Пойдем со мной! Будем искать вместе!
– Я смертельно устал, – сказал Йоханнес. – Я хочу спать.
– Я не люблю спать, – брезгливо хмыкнул Изыскатель. – Я слишком жизнелюбив, чтобы спать. Человек должен бодрствовать и шевелить мозгами без сна и отдыха. Ну да ладно, оставлю тебя ненадолго в покое. До завтра.
Лицо Изыскателя приняло самое доброжелательное выражение, на которое он только был способен. Йоханнес посмотрел ему прямо в глаза. Голова отяжелела, и мальчик прислонился к мшистому склону дюны. Блестящие точки зрачков Изыскателя медленно уплывали все дальше и выше, смешиваясь со звездами на черном небе, слышались отзвуки чьих-то далеких голосов, казалось, что земля под ним разверзается, пока сон окончательно не сморил мальчика.