Несмотря на нехватку офицерских кадров, майор Зайончковский каждое утро собирал их на планерку, чтобы заслушать отчеты о проделанной работе и распределить задания на текущий день. Все отделы засучили рукава, каждый работал на полную мощность, делал все, что было необходимо.

Когда поручник Шливиньска поделилась с коллегами результатами своего расследования в «Шлёнске», даже комендант вынужден был признать, что девушка проявила себя великолепно. Но не преминул, однако, добавить:

– Мы не на Сицилии. В Польше нет традиций кровной мести. Кроме того, я не вижу причины, по которой мститель за поругание чести девушки выбрал именно Адамяка, а не Палюха, к примеру.

– Но Адамяк первым начал хвастаться, к тому же он был инициатором насилия. Могло также сыграть роль то обстоятельство, что его фамилия на «А», это обеспечивало убийце хороший камуфляж.

– Я не ставлю под сомнение заслугу нашей молодой коллеги в том, что следствие сдвинулось с места, но сомневаюсь, что новая версия приведет нас к поимке четырехкратного убийцы. Сомневаюсь также в мести со стороны родных или близких девушки. Скорее всего, преступление Адамяка и его банды побудило нашего маньяка к действию. А когда он расправился с Адамяком, тяга к убийству овладела им. Они все всегда объясняют такие дела непреодолимой силой, которая якобы приказывала им совершать новые убийства. – Майор упрямо возвращался к версии о сумасшедшем.

«До чего толстокожий, – размышляла Шливиньска, – ну прямо тупица». Но, конечно, не сказала ни слова.

– Тем не менее необходимо проверить информацию. – Капитан Полещук поспешил девушке на помощь.

– Верное замечание, – признал «старый». – И поэтому я предоставляю поручнику Шливиньской полную свободу действий. Что касается помощи, то, к сожалению, кроме патрульной милицейской машины, которая отвезет ее в Ковалево, мало что могу предложить. Она и сама знает, какая у нас ситуация.

– Благодарю, но машина мне не понадобится. Ковалево имеет хорошую автобусную связь с Забегово. Я хочу, чтобы мое появление там не вызвало сенсации.

– Понимаю, – согласился майор. – Я тоже считаю, что так будет лучше.

– Бась, я тебе рекомендую, – вмешался поручник Стефаньский, – найти Яна Копыта. Он солтыс в Ковалево. Мудрый мужик. Великолепно знает свою территорию. Если нужно, сможет держать язык за зубами. На него можно рассчитывать, он не раз помогал нам в разных делах. Что касается самой деревни, то люди в ней живут самые разные. Как это часто бывает у нас в Силезии. Порядочно здесь крестьян-работяг, которые имеют небольшие наделы земли, но выезжают на работу в город. Много также крепких крупных хозяйств, потому что земля там хорошая. Сеют пшеницу, выращивают много сахарной свеклы по договорам. Некоторые разводят свиней. Богатое село, пожалуй, самое богатое во всей округе.

В тот же день Шливиньска поехала в Ковалево. В конце августа дни становятся короче, и девушка выбрала такой автобус, чтобы появиться в деревне, как только начнет смеркаться. Она заранее подробно выспросила у поручника Стефаньского, где находится дом солтыса и как к нему пройти от автобусной станции. Сейчас она сразу направилась к этому дому.

Ян Копыт только что вернулся с поля и заканчивал ужин. Девушка подождала на лавочке перед домом, а когда он освободился, попросила его поговорить с ней с глазу на глаз.

Весь двор свидетельствовал о зажиточности его хозяина. Большой кирпичный коровник, рядом только что построенный свинарник, обширный сеновал. Деревянный дом недавно был капитально отремонтирован. Насколько можно было видеть с улицы, в доме на первом этаже располагались кухня и три комнаты, на втором – еще два жилых помещения. Копыт провел девушку в одну из комнат, которая служила ему мастерской и канцелярией солтыса одновременно.

– По какому делу? – спросил он официальным тоном.

Шливиньска достала служебное удостоверение.

– Я из милиции. Из городской комендатуры в Забегово, – объяснила она.

Хозяин внимательно изучил документ.

– Правильно, – сказал он, – но вы, наверное, новенькая… Я знаю там всех вместе с комендантом, майором Зайончковским.

– Вы правы. Меня командировали неделю назад из Ченстоховы.

– Наверное, по делу «алфавитного убийцы», – догадался солтыс. – Интересно, сколько он еще человек прикончит, прежде чем его поймаете…

– Надеемся, что больше нисколько. – Шливиньска не хотела распространяться на эту тему.

– А к нам вы по какому делу?

– Может быть, вы слышали, пан Копыт, что одну девушку из вашей деревни изнасиловали несколько хулиганов, когда она возвращалась с работы домой.

– Да, есть такие сплетни. – Солтыс был осторожен.

– Я хотела что-нибудь узнать об этой девушке.

– Люди разное болтали, а девушка все отрицала. Я ничего не знаю. Мало ли что в деревне болтают.

– Поручник Стефаньский сказал мне, что с вами можно говорить откровенно и что за эти стены ничего не выйдет. Жаль, что вы мне не доверяете. Тут речь даже не об Адамяке. Мы хорошо знаем, что это был за тип. Но погибли и другие люди. Любой, даже самый незначительный факт по этому делу имеет огромное значение для следствия.

– Я понимаю, пани поручник. Но как же быть? Эта девушка и так хлебнула. Все в деревне над ней смеются. А сейчас, когда разговоры немного утихли, вы начнете таскать ее по судам…

– Вы же хорошо знаете, что дело об изнасиловании возбуждается лишь в том случае, если сама потерпевшая подаст заявление о преступлении. Раз она не заявила, то и дела быть не может. Я только хотела узнать имя и фамилию той девушки и поговорить с ней наедине. Без свидетелей. Жаль, что вы не хотите мне в этом помочь.

Мужчина почесал затылок:

– Потом будут говорить, что Копыт донес в милицию.

– Никто не скажет, потому что никто ничего не узнает. Даже о том, что я была в Ковалево и разговаривала с местным солтысом. Все останется в тайне. А каждый гражданин обязан помогать милиции в раскрытии убийства, тем более что сейчас речь идет о четырех убийствах.

– Я понимаю…

– Даю вам слово, что мне самой, как и вам, нужна полная тайна.

– Я правда мало знаю. Однажды вся деревня начала болтать, что Ганну Низёлек, когда она пешком возвращалась из Забегово, четыре парня обработали в лесу у дороги. Вроде она была такая пьяная, что ели ноги доволокла до дома. Девка все отрицала, но сплетня разрасталась, добавлялось много разных подробностей. Старый Низёлек, когда узнал об этом, так отлупцевал доченьку, что она четыре дня двигаться не могла. Предупредил, что, если она еще раз появится в Забегово, он ее убьет.

– Разве она виновата?

– Пани поручник, – Копыт разделял мнение всей деревни, – недаром существует поговорка: если сучка не захочет, кобель не вскочит. Когда она шла в лес с парнями, она что, ничего не понимала?

– Она не шла в лес. Ее туда затащили силой.

– Не знаю, сама она пошла или нет, но чего ради она вечером шляется с такими хулиганами? Уже за одно это Низёлек правильно отделал ее. А Витек Гробельный добавил.

– Кто это – Гробельный?

– Местный парень. Хотел на ней жениться.

– Жених?

– Гулял с ней, но и она, и ее родичи носом крутили. Известно, Низёлек один из самых богатых хозяев во всей деревне, а у старого Гробельного только три гектара, но зато пять ртов в доме. Не по вкусу Низёлеку такой зять. Но ничего лучше под рукой не было, поэтому его не гнали, хотя о свадьбе и не говорили.

– Теперь этот Витек наверняка передумал?

– А чего ему передумывать? У Низёлека двенадцать гектаров, земля как масло. Двое сыновей уехали из деревни. Им, видите ли, навозом очень воняло. Один работает шахтером в Бытоме, второй на металлургическом заводе в Баилдоне. Ни один сюда уже не вернется, и Гробельный вместе с девкой захапает все хозяйство.

– Девушка ведь тоже работала не здесь, а в Забегово.

– Да. Сейчас у молодых все в головах перевернулось. Ищут легкий хлеб в городах, а в деревне некому работать. Старый Низёлек, может, в душе даже доволен случившимся с дочкой, так как теперь ее работа в городе закончилась. Гробельный тоже должен иметь от этого выгоду, потому что Низёлеку теперь труднее воротить нос и ждать принца из сказки. Слышал, что на осень назначено объявление о помолвке с амвона, а свадьба будет на Рождество.

– А девушка как к этому относится?

– А разве у нее есть какой-нибудь выбор? Тут над ней и впредь будут смеяться. Другое дело, когда объявят помолвку или сыграют свадьбу… Тогда уж никто не отважится задевать Низёлка или Гробельного. Рот не откроют. А потом люди забудут. Если бы она уехала в город, сплетни бы и туда дошли. Да она и не такая красавица, чтобы перебирать женихов. Витек же парень что надо. Статный, хозяйственный, против него ничего не могу сказать.

– Итак, пан солтыс, по вашему мнению, все в порядке? – Барбара не могла примириться с этой своеобразной философией.

– Да, выходит, что в порядке. Конечно, девушка много пережила, но нужно быть осторожней.

– Вы не допускаете, что Низёлек или Гробельный разделались с этим Адамяком? Ведь он был главным исполнителем преступления.

– Он сам этим хвастался. Нашим ребятам, работающим в Забегово.

– Адамяка знали в вашей деревне?

– Он тут родился. Его мать из семьи Паческих, дочка старого Паческого, который умер пять или шесть лет назад. Она жила с мужем и детьми у своего отца. Пожалуй, где-то лет десять назад начала торговать зеленью, переехала в город, потому что так ей было выгодней, а Паческий поссорился с зятем и грозился выгнать их всех из дома…

– Я хотела бы поговорить с Ганной. Но так, чтобы об этом никто не знал.

– Это можно устроить. Пошлю кого-нибудь к Низёлеку, передам, чтобы он немедленно принес анкету по вопросу контрактации. Это такая бумага для статистики. Он давно уже должен ее вернуть. Скажу, что приехал инструктор из повята и собирает эти бумажки.

– Но я не хочу говорить с Низёлеком.

– Не беспокойтесь, – усмехнулся солтыс. – Я ведь его знаю. Он не двинется с места. Устал, вкалывал целый день, а еще полно работы по хозяйству. Он ни за что не выйдет из хаты и пришлет с этим вопросником дочку.

Сейчас выйду на улицу и поймаю кого-нибудь, кто идет в ту сторону.

Ян Копыт быстро вернулся и объявил, что Низёлека известили. Барбара Шливиньска на всякий случай решила сыграть роль повятового инспектора, если бы сам хозяин пришел к солтысу. Однако не прошло и четверти часа, как в дверях появилась молодая девушка. Она не была красивой. Низкая, коренастая, крепкого сложения. Круглое лицо, немного вздернутый нос, темно-русые волосы, гладко зачесанные вверх.

– Действительно, – подумала Барбара, – у нее не может быть особого выбора. Но на что соблазнились эти парни?

– Добрый вечер. Тятенька просил вам отдать. – Ганна держала в руке листок бумаги.

– Спасибо, пани Ганя. Вот тут наш инспектор хотел с вами поговорить. – Солтыс вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

– Со мной? – удивилась девушка. – По какому делу?

– Я офицер милиции. – Шливиньска вторично использовала свое служебное удостоверение. – Прошу вас, садитесь.

Низёлкова сначала побледнела, а через минуту ее смуглое лицо покрылось темным румянцем.

– Вы, наверное, догадываетесь, о чем я буду с вами говорить?

– Оставьте меня наконец в покое. Я ничего не знаю. Это все глупые сплетни. – Ганна чуть не плакала.

– Прошу вас, успокойтесь, – мягко произнесла Барбара. – Я хорошо знаю, что это, к сожалению, не сплетни. Но сюда я приехала не для того, чтобы вести следствие по вашему делу. Вы сами наверняка знаете, что без вашего заявления возбудить уголовное дело против насильников невозможно. Меня интересует другое. Я хотела бы поговорить с вами не как милиционер, а как женщина с женщиной, точнее, как старшая подруга. Адамяк убит.

– Хорошо, что этого хулигана прикончили, причем его собственным ножом. Мне его пожалеть?

– Вы знали его раньше?

– Он же из нашей деревни. Я в школу с ним ходила, в один класс.

– Я веду следствие по делу об убийстве Адамяка и еще троих человек. Каждый, даже самый мелкий факт может иметь значение.

– Я его не убивала.

– Я в этом абсолютно уверена. Но откуда вы знаете, что его убили собственным ножом?

– Ну… – девушка запнулась.

– Ясно, – улыбнулась Шливиньска, – тем ножом он вам грозил тогда, в лесу.

Низёлкова молчала.

– Можете мне доверять, хотя бы немного. Неужели вы не понимаете, что об изнасиловании в милиции известно? Напрашивается логический вывод: Адамяка убили в связи с этим преступлением. Кто – я не знаю. Может быть, ваш отец, может, Витольд Гробельный отомстил за ваше бесчестие.

– Ни тятенька, ни Витек его не убивали. Они были в Ковалево. Весь день.

– Лучше, если все это выяснится без шума, без сенсации, чтобы не ворошить неприятные для вас воспоминания. Ведь так?

– Так, – согласилась девушка.

– Вы видели нож?

– Адамяк показывал его.

– В лесу?

– Нет. Когда мы пили вино в парке. Хвалился, что купил у немца из ФРГ, за две сотни.

– Что из себя представлял этот нож?

– Ну такой… Как нажмешь кнопку, из ручки выскакивает длинное тонкое лезвие.

– У других не было похожего?

– Нет. Палюх хотел купить нож у Вицека. Обещал дать за него «грязнуху».

– Договорились?

– Нет. Адамяк не хотел продавать.

– Вы только тогда видели тот нож?

– Нет, – девушка покраснела. – Потом, в лесу. Адамяк грозил, что полоснет меня по лицу лезвием, если быстро не соглашусь…

– Так, понятно. Но прошу вас, пани Ганна, объясните мне, как получилось, что вы решились пойти с теми четырьмя парнями вечером через лес?

– С одним бы не пошла. Побоялась бы. Но их было четверо, тем более я всех хорошо знала. С одним из них как-то вместе работала. А с Вицеком бегала в школу. Теперь понимаю, что была дура.

– Адамяка убили 25 июня. Откуда вы знаете, что отец и Гробельный находились тогда в Ковалево? Трудно вспомнить, что делалось неделю назад, а прошло два месяца.

– Я узнала о смерти Адамяка на следующий день, это была среда, 26 июня. И сразу подумала, не тятенька ли с ним разделался. Но я помню, что накануне, во вторник, мы целый день перебирали и пропалывали свеклу – тятенька, Витек, я и две соседки, нанятые для этой работы. А когда стемнело, к нам пришел Ян Копыт и вместе с нашими мужчинами полночи ремонтировал трактор. Солтыс наверняка об этом также помнит.

Барбара Шливиньска поблагодарила Ганну за информацию и снова предупредила ее, что об их разговоре никто не должен знать. Ян Копыт подтвердил алиби обоих мужчин. Они действительно работали на свекле, а потом вместе с ним – а он считался лучшим деревенским механиком – до полуночи ремонтировали сломанный трактор Низёлека.

Милиция произвела обыск в домах всех членов банды Адамяка. Искали недолго. В кармане куртки Тадеуша Янушевского нашли нож, по виду похожий на тот, который описала Ганна Низёлек. Янушевского поместили в милицейскую КПЗ. Нож отослали в Катовице на экспертизу. В выемке ножа были обнаружены следы человеческой крови, группа которой соответствовала группе крови Винцента Адамяка.

Вооруженная данными экспертизы, Барбара Шливиньска начала официальный допрос задержанного. Записав данные о личности Янушевского, поручник показала ему нож.

– Это ваш?

– Мой. А что, уже нож нельзя иметь?

– Вы сами хорошо знаете, что без разрешения нельзя иметь огнестрельное оружие. О кастете или стилете (а этот нож можно назвать стилетом) вообще речи нет, так как на них разрешение не выдается.

– Впервые слышу.

– Допустим. Откуда он у вас?

– Купил.

– У кого?

– Я не спрашивал фамилию. Дал две сотни, нож мне понравился. А что, нельзя? – повторил задержанный.

– Такое оружие покупать нельзя.

– Я уже сказал вам, что не знал об этом.

– Нож будет конфискован.

– Жаль. Куплю другой. И чтобы сказать мне об этом, вы два дня держите меня в арестантской?

– Нет. Не поэтому. Мне действительно есть что сказать вам.

– А я ничем не интересуюсь. – Янушевский все больше наглел.

– Тем не менее я скажу. В ваших показаниях нет ни слова правды.

Молодой хулиган рассмеялся.

– Нож, – продолжала Шливиньска, – принадлежал Адамяку.

– Именно у него я и купил, за две сотни.

– Вечером 25 июня, в кустах у Стружанки?

– Что такое?

Шливиньска открыла стол и вынула экспертное заключение.

– На ноже обнаружена кровь Адамяка. Форма и размер ножа соответствуют ране в груди убитого. Адамяк был убит этим ножом.

Только теперь Янушевский понял, что шутки кончились и нужно спасать собственную шкуру.

– Так я вам, пани поручник, все расскажу. Как на святой исповеди.

– Слушаю.

– В Забегово в начале июня находились молодые немцы из Западного Берлина. Адамяк, который немного понимал по-немецки, крутился возле них. У них были такие ножи. Вицек хвалился, что купил один за две сотни, но скорее всего, украл. Мы все завидовали ему. Палюх даже предлагал ему за нож пять сотен, но Адамяк не согласился.

– А как этот нож оказался у вас?

– Я честно говорю, пани поручник. Когда Вицека кокнули и когда менты, извините, милиционеры, пришли к его матери, я вместе с другими рванул на речку. Но там уже была патрульная машина и близко нас не пустили. Только ноги Вицека я увидел издалека. Когда возвращался домой, смотрю – на лугу что-то блестит. Подхожу ближе. Нож, тот самый, Адамяка. Теперь он ему уже не был нужен. Ну, я и взял его себе. Каждый бы так поступил, разве нет?

– Следы крови вашего приятеля на ноже вас не смутили?

– Никакой крови я не видел.

– Странно. Экспертиза через столько недель обнаружила, а вы тогда ничего не заметили.

– Я Адамяка не убивал. Да и зачем? Во вторник мы пили с ним пиво. В том ларьке у железнодорожного вокзала. Потом он исчез, так как деньжата у него кончились, а никто не хотел одолжить. Я остался. Пан Формаковский, который продает пиво, наверняка меня помнит.

Это действительно было так. Показания владельца пивного ларька имелись в деле. Тем не менее Шливиньска спросила:

– А что было потом? Адамяка убили вечером.

– Потом меня немного разобрало. Я сел на лавку у вокзала и заснул. Разбудил меня сержант Бытонь и приказал уходить домой. Но меня ноги не хотели нести. А как раз в это время на вокзале была патрульная машина, ну, меня и увезли.

– В КПЗ?

– Нет. Сержант из патрульной машины сказал, что не стоит такими, как я, марать порядочную КПЗ, и высадили около моего дома. Им все равно было по пути. Это видели люди, которые живут в кирпичном доме и могут подтвердить. Мать дала мне раза два по морде за то, что я пропил недельную зарплату.

Янушевского снова отправили в КПЗ, а Шливиньска проверила алиби хулигана. Оба милиционера – Бытонь, несший службу на вокзале, и капрал Вонсиковский, обслуживавший патрульную машину, – подтвердили его показания.

После совещания с майором Зайончковским и городским прокурором Шливиньска пришла к выводу, что нет оснований обвинять Янушевского в совершении убийства. Правда, на другие дни, когда были совершены следующие убийства, Тадеуш не мог представить стопроцентного алиби, но не оставалось сомнений в том, что убийства совершил один человек. Решено было освободить задержанного.

Майор Зайончковский язвительно заметил:

– Я говорил, что все так и кончится. Остались с носом.

– Очевидно, – защищалась Барбара Шливиньска, – Адамяк не был той главной фигурой, которая требовалась убийце. Нужно искать дальше.

– Кто на очереди? – рассмеялся поручник Стефаньский.

– Адам Делькот. Этот след самый свежий. Может, еще полностью не остыл.