Белинда на ногах с того момента, как забрезжил рассвет. Выпив на ходу три чашки кофе с заменителем сахара Hermesetas, теперь она выводит из организма излишек кофеина, меряя шагами террасу. На шее висит бинокль. Последние десять минут она занята одним и тем же. В свободных темно-синих брюках с эластичной талией и блузке в цветочек с короткими рукавами, с прической, как у гения накануне великого открытия, она марширует в конец террасы, встает там возле горшка с розовой геранью и громко вздыхает. Потом она дергает нижней губой, пристально смотрит в бинокль на «Casa Padronale», резко поворачивается на босой подошве и возвращается к комфорту и удобству шезлонга. В течение чрезвычайно краткого времени занимает сидячую позицию и вновь повторяет весь процесс сначала.

– Мам? – спрашивает Мэри, появляясь на террасе; на ней только широкая майка и маленькие трусики. Стройные ноги едва начали темнеть от загара. – Что, черт возьми, ты делаешь? – спрашивает она, протирая глаза, все еще припухшие ото сна. Белинда как будто не слышит. – Мам? – повторяет Мэри. – Что ты делаешь?

– Что? – Белинда наконец с трудом останавливается.

– Что ты делаешь?

– А? – говорит Белинда, руки ее висят вдоль тела. – А-а, – повторяет она. – Я просто беспокоюсь… Думаю, что так.

– А-а, – говорит Мэри. – О ком бы ты там ни думала, уверена: от того, что ты шпионишь за ними, ничего не изменится.

– Я не шпионю, – протестует Белинда.

– А что ты тогда делаешь ?

– Смотрю.

– Ты делаешь гораздо больше.

– Ну, тогда смотрю с близкого расстояния, – допускает Белинда.

– Ага. Но для меня это, несомненно, выглядит как шпионство, – говорит Мэри, поворачиваясь, чтобы вернуться в кухню. – Хочешь кофе? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Белинда, снова направляясь в конец террасы и вертя в руках свой бинокль. – А вообще да, давай, – добавляет она, махнув рукой. – Я все равно могу от чего-нибудь умереть, и отравление кофеином – не худший способ для этого.

– Ну, что ты выяснила? – интересуется Мэри через плечо.

– Что? – рассеянно переспрашивает Белинда.

– Что ты увидела?

– Ну, – начинает Белинда. Ее глаза напряженно вглядываются во что-то через линзы, кончик языка высовывается изо рта: она осматривает лежащую внизу долину. – Не много, не много. – Она замирает, заметив что-то. Будто хищник из семейства кошачьих, напрягшийся перед прыжком, она делает пробный шаг вперед. – Но там определенно что-то происходит, – говорит она. – Я видела по меньшей мере троих: они там ходят вокруг. Вот один из них.

– Ты видишь американца? – Мэри возвращается на террасу, руки в боки: она ждет, пока вскипит чайник.

– Не глупи, я и понятия не имею, как он выглядит.

– Ну, скажем, кого-нибудь, кто похож на американца?

– Если ты имеешь в виду кого-нибудь в кричащих шортах, размером с пляжный мяч, то нет, таких я не видела, – говорит Белинда. Ее язычок высовывается наружу и снова исчезает от напряжения: она старается уследить за малюсенькой фигуркой, движущейся внизу.

– Можно посмотреть?

– Нет, – отрезает Белинда, крепко вцепившись в свой бинокль. – Ты понятия не имеешь, на что надо смотреть. Чайник еще не вскипел?

– Пойду погляжу, – отвечает Мэри и плетется обратно на кухню.

Миниатюрная фигурка в джинсах и белой майке возвращается в «Casa Padronale», но обратно не материализуется. Подобно снайперу с винтовкой, нацеленной на вражеские колонны, Белинда неподвижна. Она держит свою позицию. На самом деле она даже подвинулась на шаг ближе. Локти в стороны, глаза не мигают – она проглядывает долину в поисках других целей. Она прочесывает глазами землю вокруг «Casa Padronale». Рыщет взглядом по высокой, неухоженной траве между тремя фиговыми деревьями, растущими перед домом, и между девятью или десятью оливковыми деревьями справа. Ничего. Дорога, ведущая от дома к белому шоссе, также пуста.

– Там как будто нет никакой машины, – бормочет она себе под нос. – Либо они пришли пешком, либо их высадили тут еще до рассвета.

– Ты сидишь тут с рассвета? – спрашивает Мэри. Она держит в руках две кружки кофе.

– Довольно давно…

– О Боже! – вздыхает дочь, садясь на крыльцо в конце террасы и сонно уставившись в пространство. Потом дует на свою кружку и делает попытку отхлебнуть глоток. – Тебе не кажется, что ты слишком бурно реагируешь на происходящее ?

– Слишком бурно реагирую? – Белинда оборачивается на сто восемьдесят градусов. Ее бинокль следует за ней, но опаздывает на целую секунду и бьет ее по груди. – Слишком бурно реагирую? Ты обвиняешь меня в том, что я слишком бурно реагирую? У тебя есть хоть малейшее представление о том, чем все это может обернуться для нас? Для меня. Для тебя и меня. Для моего бизнеса. Для твоих средств на проживание. Для твоего будущего наследства.

Мэри замирает с открытым ртом.

– Американец может уничтожить нас. Его приезд– в мою долину! – может стать концом света! Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь? – Теперь Белинда, похоже, впала в истерику. Сочетание изрядного количества вина, выпитого прошлым вечером, слишком большой порции кофе, выпитой сегодня утром, и запора, вызванного фуа-гра, сделало ее нервной и раздражительной. – Понимаешь? – повторяет она. – Или мои слова звучат неубедительно?

– Это просто немного здоровой конкуренции, – говорит Мэри самым что ни на есть мягким и кротким тоном.

– С каких это пор конкуренция стала здоровой?

– С тех пор как…

– Никогда она такой не была! – кричит Белинда, высоко вздымая свои короткопалые руки. Она идет к кружке с дымящимся кофе и делает большой глоток.

Мэри задерживает дыхание. – А-ууу! – Мать немедленно выплевывает все обратно, разбрызгивая кофе изо рта по всей террасе. – Господи, как больно! – орет она, прикрывает рот рукой агрессивно смотрит на чашку. – Этот кофе дьявольски горячий!

– Я только что его приготовила, – объясняет Мэри. Белинда не может ответить. – В любом случае, – продолжает дочь, пользуясь «обожженным» молчанием матери, – он с тобой не конкурирует.

– Нет? – мямлит Белинда. Голос у нее непривычно тихий.

– Нет, – объясняет Мэри. – Он открывает отель, а у тебя пансионат.

– Престижный пансионат, востребованный на рынке, – поправляет Белинда.

– Пусть престижный пансионат, востребованный на рынке, но это все же другой рынок, – настаивает Мэри. – Никто никогда не встает перед выбором: остановиться в отеле или в пансионате. Можно выбирать между дорогим отелем и дешевой гостиницей, но не между отелем и пансионатом. Это совершенно разный образ жизни. – Мэри старается изо всех сил. – В первом случае человек становится почти членом семьи, он как будто обретает второй дом, а во втором случае не обретает ничего. Платит деньги, снимает номер, пользуется удобствами, а потом уезжает. Вот и все. – Мэри улыбается. – Это не конкуренция. На самом деле отель и пансионат дополняют друг друга.

– Дополняют, говоришь? – произносит Белинда, все еще держа руку у рта.

– Именно, – кивает Мэри.

– И это хорошо?

– Очень хорошо.

Белинда усаживается в полосатый шезлонг:

– Ну, тогда все в порядке.

– Мам? – зовет Мэри.

– Гм… – говорит Белинда, облизывая свои розовые обожженные губы таким же розовым обожженным языком.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вообще-то нет, – вздыхает Белинда, медленно ставя горячий кофе на пол террасы. – Я не очень хорошо спала. На самом деле мне немного не по себе.

– Почему бы тебе не пойти придешь?

– Ты думаешь?

– Ну, через пару часов к тебе приезжают постояльцы, поэтому, может быть, следует немного расслабиться перед тем, как они сюда явятся?

– Я думаю, ты права, – говорит Белинда, бессильно проводя рукой по волосам. – Пожалуй, я пойду.

Отправив мать в постель, Мэри получает свободу слоняться по дому, заглядывать во все четыре комнаты и копаться в вещах Белинды, пытаясь вспомнить, изменилось ли что-нибудь с прошлого года. Две комнаты для гостей на первом этаже в бывших cantina для животных сохранились в точности в прежнем виде. Простые, белые, с двуспальными кроватями, деревянными стульями и букетами сухих подсолнухов в вазах. У каждой есть отдельный вход, ванная комната почти класса люкс и террасы чуть ниже уровнем, с геранями в горшках на каждом шагу. Этажом выше – кухня и гостиная, тоже с террасой, на которую ведет балконная дверь с окном. Оттуда можно пройти обратно к Белиндиному любимому шезлонгу, биноклю и многочисленным горшечным цветам.

В отличие от отведенной гостям части дома на втором этаже заметна масса небольших перемен и нововведений. Любимое кресло Терренса переделано во что-то более бронзовое, прекрасное и более соответствующее Тоскане. На телефон поставили автоответчик, в холле появилось зеркало с серебряными уголками. Компьютер и крепкий компьютерный стол остались прежними, как и большой круглый кофейный стол во внутреннем дворике слева от входной двери и справа от шоссе, – на нем Белинда подает всю еду гостям. Третий этаж изменился меньше. Комнаты Белинды – большая пурпурная спальня с выложенным терракотовой плиткой полом и дорогая бирюзовая ванная – сохраняют прежний вид на протяжении всех пяти лет, что она живет в «Casa Mia». В маленькой белой комнате Мэри, с душем и раковиной в углу, появилась новая односпальная кровать с пружинным матрацем. Прошлогодние жалобы на боль в спине и сломанные пружины, очевидно, не остались совсем уж незамеченными.

Снова на улицу: теплый воздух, зовущее яркое солнце. Мэри босиком шлепает по террасе, разглядывая горшки с геранью, выставленные в ряд на полу. Она вдыхает сладкий запах ползучей желтой розы, льнущей к оконной решетке на боковом фасаде дома, смотрит, как зеленые ящерицы прячутся в трещины стен, когда она подходит ближе.

Она спускается по каменным ступенькам, выбитым в склоне холма, к маленькому бассейну в форме почки. Белинда устроила его исключительно в расчете на самых требовательных постояльцев; она не большой любитель плавания, и потому вода все еще не прогрета и нуждается в некотором уходе. Мэри погружает в бассейн одну ногу. Вода не такая ледяная, как кажется. Солнечное тепло унесло прочь сводящий пальцы холод. Она садится на край бассейна, вытянув ноги. Щиколотки ее касаются воды. Она задумчиво глядит на простирающуюся внизу долину. Кричащий звук огромной пилы Бьянки поднимается вверх по холму, и Мэри, полузакрыв глаза, может представить себе Франко и его старшего брата Марко – как они медленно подставляют бревна под Движущееся лезвие. Мэри улыбается. Изгиб ее улыбки повторяется в уголках карих глаз. Обнаженная грудь Франко, конечно, шире и рельефнее, чем у брата. Но вряд ли это имеет значение, потому что Мэри едва ли когда-нибудь осмелится заговорить с одним из них. Она кивала и улыбалась всем членам семьи Бьянки и даже пожимала руку бабушке, но никогда не заговаривала с ними. Когда Франко приходит в «Casa Mia», чтобы помочь матери починить что-нибудь в доме, Мэри всегда проще казаться незаметной. Даже с такого расстояния ей неловко разглядывать Бьянки.

Она встает и возвращается к лужайке перед домом. Благодаря гравийной подъездной дорожке и каменным львам на задних лапах, венчающим колонны у входа, «Casa Mia» выглядит с шоссе ужасно щегольски. Мэри спускается по дорожке, камни застревают между пальцами ног. Стоя возле ворот, она обрывает увядшие бутоны с красного розового куста, который, кажется, вознамерился перерасти ограду сада. Отламывая засохшие головки, чтобы освободить пространство для новых цветков, Мэри слышит звук приближающейся машины. Прежде чем ей удается спрятаться, синий джип притормаживает, чтобы обогнуть дом. Тонированные стекла подняты, но из-за яркого солнца можно разглядеть два силуэта. Один из них в бейсбольной кепке. Мэри машет рукой.

– Американец, – бормочет она, замечая, что ей тоже машут в ответ.

Мэри поворачивается и, поддерживая свою округлую грудь одной рукой, ссутулив плечи, направляется к дому, выбирая дорогу между камней. Поднявшись наверх, она стучит в дверь комнаты матери.

– Мам?

– Мм-м? – Из щели под дверью доносится стон.

– Привет, мам, уже десять, – говорит Мэри.

– Мм-м, – отвечает Белинда.

– Мне кажется, минуту назад я видела, как JVIHMO проехали американцы, – произносит Мэри и ждет ответной реакции.

– Что-о-о?! – кричит Белинда по-птичьи, как индюшка перед Рождеством. – Что? – повторяет она и распахивает дверь спальни. На ней мятая ночная рубашка, доходящая до щиколоток; темные волосы практически стоят дыбом – должно быть, так выглядела Чери Блэр после победы мужа на выборах.

– Ага, – кивает Мэри. – Только что. Они проехали мимо. Я помахала им рукой.

– Ты помахала им рукой?

– Да.

– Зачем ты это сделала?

– Я пыталась быть дружелюбной.

– Дружелюбной? С чего бы это вдруг? – Белинда чешет в затылке. – В каком направлении поехала машина?

– Они ехали вниз по долине, к дому.

– Что значит «они» ?

– Их было двое.

– Два американца ?

– Похоже на то.

– Двое, – говорит Белинда, корча гримасу, будто унюхала чрезвычайно неприятный запах. – Два американца… Пожалуй, я лучше оденусь.

Через пять минут Белинда снова на террасе в свободных темно-синих брюках и блузке в цветочек. Бинокль наготове: она прочесывает взглядом склоны долины.

– Ну, ты была права, – объявляет она Мэри. – Синяя машина там, и вокруг нее возятся три или четыре человека. Интересно, кто из них – он. – Белинда старается поточнее навести фокус.

– Зайдем их поприветствовать? – предлагает Мэри.

Разумеется, нет, – заявляет Белинда, и ее Маленькие голубые глаза округляются от ужаса. – Появиться там? Непредставленной? Ты что, думаешь, я уже совсем в отчаянии?

– Это было только предложение, – пожимает плечами Мэри. – Мы можем им что-нибудь принести.

– Не будь смешной, – говорит Белинда. – В любом случае нам нужно… – Ее голос слабеет, она навострила слух. – О черт.., Ты слышала звук машины?

– Машины?

– Да, – говорит Белинда.

Глухой звук захлопывающейся дверцы машины спускается по склону холма.

– Черт бы побрал, Господи Иисусе! – шипит Белинда, сужая свои маленькие глазки. – Не говори мне, черт возьми, что эти чертовы постояльцы-бельгийцы приехали так чертовски рано, потому что я, черт… Здравствуйте. – Белиндина дежурная улыбка хозяйки пансионата расцветает как раз вовремя. – Здравствуйте. – Она машет рукой худому мужчине, стоящему возле железных ворот в начале подъездной дорожки. – Раненько вы! – сообщает она ему с тихим смешком. – Правда, черт возьми, рано! – бормочет она сквозь зубы.

– Я очень много извиняюсь, – говорит худой мужчина. – Просто не было транспортов из Пизы.

– Бо-о-оже, – говорит Белинда. – Что, совсем никакого транспорта?

– Совсем никаких транспортов. – Он улыбается, показывая зубы.

– Ну, на самом деле это… превосходно!

– Нам идти тут? – спрашивает мужчина, показывая на входную дверь.

– Да-да, – кивает Белинда. – Проходите через эту дверь. – Она улыбается. Он поворачивается спиной: Белинда вздыхает, и ее плечи ссутуливаются при мысли обо всей этой докуке. – Ну что ж, давай, – говорит она Мэри, – теперь счастливые лица до конца сентября.

– Ага, – кивает Мэри. – Счастливые лица.

– Ради Бога, Мэри, – добавляет Белинда, глядя на полуголую дочь, – пойди и надень хоть какую-нибудь, черт возьми, одежду.

Белинда решительно уходит с террасы и отправляется в гостиную, задумав преградить бельгийцам путь. как напористая сторожевая собака, метящая свою территорию, она рысцой достигает нужного места: руки скрещены на груди, на лице застыла улыбка. Она обходит комнату кругом, закрывая ящики, двери и шкафы, и встает как бы невзначай возле умеренно счастливых-сопливых семейных фотографий.

Высокий, худой бельгиец и его столь же высокая, худая, расслабленная телом жена, кажется, не обращают внимания на стремление Белинды загнать их в ограниченное пространство. Между тем каждая их попытка сделать марш-бросок в гостиную или кухню блокируется внешне бурлящей от радости хозяйкой. В этот момент входит Мэри: появление ее отлично продумано, хорошо отрепетировано, превосходно отточено (на этот раз на ней шорты и еще более открытая майка). Она относит багаж гостей на первый этаж, а Белинда тем временем сопровождает их к единственному выходу со своей террасы.

– Это моя terrazzo, – объясняет она медленно и вежливо, как будто имеет дело с плохо слышащими людьми. – А там, внизу, находятся ваши terrazzo-две маленькие терраски – вон там, сейчас на них тень. А это моя собственная часть дома, и вам нельзя сюда заходить. Вы можете входить сюда только по моему приглашению.

– Очень хорошо, – отзывается худая бельгийка, энергично кивая и начиная вглядываться в дальний конец дома.

– Хорошо, – улыбается Белинда. – В этом Доме есть еще несколько маленьких правил, которые я вам быстренько перечислю, прежде чем вы отправитесь в свою комнату. Бассейн открыт для плавания с десяти до шести – на ваш страх и риск, естественно. Бельгийцы кивают. – Никаких мокрых полотенец на лужайке – для гостей есть специальная бельевая веревка. Я обеспечиваю прачечные услуги, но только в крайнем случае. И конечно же, нигде в «Casa Mia» нельзя курить. Кроме того, никаких детей. Вы можете пользоваться телефоном, но только по предварительной договоренности со мной, в удобное для меня время. Я не буду записывать для вас информацию по телефону – только в экстренных случаях.

Белинда набирает побольше воздуха.

– Мы обеспечиваем еду в определенное время, список блюд на листе бумаги лежит на ваших прикроватных тумбочках. Никакой туалетной бумаги в унитазе, и, конечно же, расходуйте воду экономно. Мы здесь в сельской местности. Но если возникнут какие-нибудь вопросы, – она демонстрирует свою дежурную улыбку радушной хозяйки, – не стесняйтесь обращаться. – Она делает паузу и хлопает рукой по столу, чтобы показать, что разговор окончен. – Итак, добро пожаловать в «Casa Mia»!

– Так уточнить, да – заказать ужин сегодня вечером? – спрашивает высокий бельгиец.

. – Да, – вздыхает Белинда. Она уже начинает ощущать безмерную усталость от всего этого. – Вы уже спрашивали.

– Это симпатичная долина, – говорит худая бельгийка с оптимизмом.

– Да, – соглашается Белинда, – Внизу находится Валь-ди-Санта-Катерина, которой частично владеет семейство Бьянки, их ферму вы можете видеть вон там. – Она указывает пальчиком с крашенным розовым лаком ногтем. – А вон там – наш местный ristorante, где вы можете отведать molto местных деликатесов. – Она постепенно начинает говорить тоном экскурсовода: факты и цифры приобретают носовое звучание, скатываясь с ее губ. – Я живу здесь пять лет, моя дочь приезжает сюда помочь мне каждое лето, мы находимся в двадцати минутах езды от Серраны, нашего местного этрусского городка, но если вам нужны какие-нибудь удобства, которые трудно здесь обеспечить, например, доктор, chi parla italiano , – то и Поджибонси тут недалеко. – Белинда замолкает, улыбается и прикрывает рот рукой. – О, но вам ведь не понадобится такой доктор, не правда ли? – смеется она. – Ведь вы francesi !

– Да, – соглашается высокий бельгиец.

– Так… Ну, как бы там ни было, – говорит Белинда, смыкая ладони, – я оставлю вас: ведь вам нужно распаковать вещи в вашей комнате.

– Да, – говорит высокий бельгиец и не двигается.

– Хорошо, – говорит Белинда, выдержав короткую паузу. – Итак, вы выйдете… пойдете… поедете… после того, как распакуете вещи?

– Pardon? – спрашивает бельгийка.

– Из дома? Посмотреть окрестности? – спрашивает Белинда и кивает, словно это потрясающе хорошая идея. – Поджибонси?

– О нет, – улыбается бельгийка с таким же потрясающим энтузиазмом. – Мы остаться здесь.

– Вы останетесь здесь? – говорит Белинда, делая над собой усилие, чтобы скрыть досаду, раздражение и тотальное отсутствие дружелюбия в голосе. – А? Что? Здесь? Целый день?

– Да, – отвечает бельгиец с улыбкой. – Целый день здесь. – Костлявым пальцем он указывает на Белиндину terrazzo, дабы уточнить свою мысль.

– А-а, – говорит Белинда, вспоминая о своей милой улыбке. – Тогда для вас двоих никакого ленча, – говорит она, грозя пальцем. – К сожалению, мы попросту никогда не кормим постояльцев ленчем! Никогда. Вообще. И исключений не бывает.

– Мы знаем, – улыбается бельгийка, указывая на пластиковую сумку в руке мужа. – У нас есть пикник.

– Пикник?

Фантастически грубая идея устроить пикник в ее собственном доме приводит Белинду в такое замешательство, что ей нечего даже сказать. Она стискивает зубы, ее глаза наполняются влагой. Стоит, вытянув руки вдоль туловища, постукивая по бедру, будто желая вбить туда свое огорчение, и смотрит, как ее гости на свой лад, ужасно по-бельгийски, отправляются в свою комнату. Все – начиная от ее короткой, веселой стрижки а-ля principal boy и кончая его маленькой, почти дамской кожаной сумкой, которую он, кажется, повсюду с собой таскает, – страшно раздражает. Когда они исчезают – оба в мужских спортивных рубашках, розово-фисташковых, то все, на что Белинда способна, – это испустить стон тоски из глубин грудной клетки.

– Это будет плохо-о-ой день, – говорит она.

Она стоит на террасе и понятия не имеет, что ей делать или куда деть себя. Присутствие жующе-грызущих визитеров с континента этажом ниже возмутительным образом нарушает порядок. Они не только пользуются ее удобствами в то время, когда должны быть за пределами «Casa Mia», на многочасовой прогулке в средневековый Манхэттен – Сан-Джиминьяно – или по крайней мере в Поджибонси. Более того, их присутствие в ее доме означает, что Белинда не сможет заняться своими обычными дневными делами.

С момента их прибытия у нее не было времени ни позвонить Барбаре и поблагодарить ее за вчерашний обед, ни вспомнить о том, что нужно найти Франко, чтобы тот убрал несколько булыжников, оставшихся от каменной стены вдоль террасы. От повышенного атмосферного давления она становится раздражительной. Добавьте к этому движение вокруг «Casa Padronale» – и станет понятно, что Белинда находится в той стадии нервного истощения, когда просто необходимо осторожно прилечь в шезлонге и собраться с мыслями.

Но она не способна сидеть спокойно, и, пока Мэри занята на кухне готовкой ужина, Белинда через равные промежутки времени покидает свое ложе и на цыпочках подходит к краю террасы, разглядывая постояльцев внизу. Принимая довольно сложную и, право же, требующую неплохой спортивной формы позу йоги, она нагибается: одна нога при этом болтается в воздухе, пальцы вытянуты. Она задерживает дыхание из страха, что ее заметят. Увы, все, что удается увидеть, – это пухлая розовая ступня и желтоватый комплект ногтей, в последний раз видевших солнце во время недельного зимнего отпуска в Марокко – в декабре прошлого года.

Примерно через полчаса любопытство Белинды достигает предела. Она входит в кухню и обнаруживает там Мэри: раскрасневшись и вспотев, она сражается с огромной порцией соуса.

– Привет, – говорит Мэри, выглядывая из своей миски. Ее длинные темные волосы распались на смоченные потом пряди: возня по хозяйству требует большого напряжения. Ее скулы блестят, плечи кругообразно движутся – и это порочный крут. – По-моему, он чересчур густой.

Мм-м, – соглашается Белинда, но мысли ее витают в более высоких сферах. – Разбавь водой, – говорит она, покрутив в воздухе рукой. – Я бы помогла, дорогая, но у меня огромное количество дел.

– Ничего, – говорит Мэри, кивая. – Разбавить водой, разбавить водой, – бормочет она и отправляется к крану.

Пока Мэри добавляет холодную воду в свой сырный соус, Белинда поднимается наверх, в свою комнату, и начинает рыться в платяном шкафу в поисках чего-нибудь, пригодного для занятий садом. Ее пурпурная спальня, пол в которой выложен терракотовой плиткой, – это эклектическая смесь стилей. Платяной шкаф – широкий, квадратный, современный и практичный, – достался ей после развода. Первоначально он был белым, с резной филигранной рамкой по краям двустворчатой двери. Но теперь это образчик Белиндиного наименее успешного предприятия из серии «сделай сам». Испещренный полосками и кляксами голубой и сиреневой краски, пятнистый, заляпанный, небрежно обработанный валиком и ветошью, бедный шкаф далек оттого ляпис-лазурного вида, который ему стремились придать. Кровать получилась лучше. Благодаря длинным, спадающим вниз простыням из зеленого шелка, которые Белинда прибила к потолку гвоздями и булавками, она похожа на роскошное ложе с пологом (если смотреть с не слишком близкого расстояния). Такой же шелк покрывает туалетный столик и стул перед ним, придавая всей комнате атмосферу надлежащей гармоничности.

Белинда стоит на маленьком кусочке половика, носящем гордое имя ковра, и прокладывает себе дорогу среди вешалок в шкафу. Черный цыганский наряд, который она надевала прошлым вечером, платье в цветочек, брюки на шнурке, синяя нейлоновая юбка-клеш, зачем-то проделавшая долгое путешествие из Соединенного Королевства, и кремовая блузка в полоску, от прикосновения к которой Белинду всегда пробирает нервная дрожь. Вдруг она находит то, что искала, – бледно-голубой халат художника, бесплатное приложение к журналу по акварельной живописи, на который она когда-то подписалась. Она надевает его через голову и подтягивает вверх по бокам. В одном из ящиков находит красный мужской платок в белый горошек и повязывает его под волосами. Взглянув на себя в зеркало (то, что находится в бирюзовой ванной) и удостоверившись, что действительно выглядит совершенно артистически, она бросается обратно, к Мэри, всем своим видом демонстрируя, что ей надо срочно заняться подрезкой ветвей деревьев.

***

– О, здравствуйте, – говорит Белинда, голос ее звучит удивленно. Она улыбается сквозь лавандовый куст; в руках у нее небольшой секатор. – Я не ожидала увидеть вас на террасе, загорающими. – Она обрезает ветку. – Продолжайте.

– Здравствуйте, миссис Смит, – говорит худой бельгиец.

– Зовите меня Белиндой. – Она встает рядом с кустом, чтобы лучше видеть.

– Хорошо, Белинда. Меня зовут Бернар, а моя жена – Брижитт, – говорит Бернар, улыбаясь со своего шезлонга.

У Бернара ослепительно белое тело. Он одет в малюсенькие бежевые плавки, слегка блестящие на солнце. На его теле почти нет волос; редкая, едва заметная растительность покрывает лишь руки и ноги – это похоже на резиновые хозяйственные перчатки с ворсом и на носки по колено. В остальном он совершенно безволос, не считая пушка на сосках вроде бахромы на мебели. У него худые руки, впалый живот, а ноги так широко расставлены, что из-под плавок справа торчит мошонка.

– У вас здесь замечательный вид. – Он еще шире расставляет ноги, наклоняясь вперед, чтобы показать на bella vista , открывающуюся внизу.

– Я знаю. – У Белинды раздуваются ноздри; его промежность невольно притягивает к себе взгляд. – Нам здесь очень повезло. – Она пытается отвернуться, а потом смотрит прямо туда, на мошонку.

– Мне очень нравятся виды, – поддакивает Бернар.

– Да-да, очень хорош вид, – подтверждает Брижитт, появляясь позади него: на ней черный плотный сплошной купальник с длинными шортиками и широкими губчатыми чашечками, благодаря которым ее грудь кажется высокой и упругой. Длинные, тощие белые ноги покрыты сеточкой вен – очень похоже на сыр «Стилтон».

– О, Брижитт, – говорит Бернар, поворачиваясь в своем кресле. Белинда, морщась, наблюдает, как его вывернутая правая нога будто зажимает мошонку в тиски. Она ждет, что его голос вот-вот станет на октаву выше, но он, кажется, не замечает. – Это Белинда.

– Очень мило, спасибо, – улыбается Брижитт.

– Хорошо, – говорит Белинда, срезая еще некоторое количество молодой поросли с лавандового куста. – Ну как, ленч удался? – спрашивает она, кивая в направлении стола, на котором лежат половинка багета, пара больших помидоров, кусок камамбера и огромный пакет чипсов.

– Да, суперхорошо, – отвечает Брижитт.

– Ничто так не способствует аппетиту, как свежий воздух, – кивает Белинда.

– О да, bon appetit ! – поднимает вверх Бернар пластиковый стаканчик с розовым вином.

– Алкоголь, значит? – Белинда обезглавила уже почти весь куст. В этот миг она спотыкается и падает.

– О, attention ! – говорит Бернар, выпрыгивая из своего кресла. – С вами все в порядке? – спрашивает он, простирая руки и нависая над ней. Белинда лежит плашмя на лужайке. Она смотрит вверх, на Бернара. Он глядит на нее с участием, но плавки его все так же перекручены, и справа свисает маленький мешочек.

– Бернар! – говорит его жена, устремив глаза на его промежность.

– Ой, – спохватывается он, быстро посмотрев между ног. – Извините меня, – добавляет он, заправляя мошонку обратно ловким движением пальцев.

– Да нет-нет, все в порядке, – говорит Белинда, поднимаясь на ноги и поправляя голубой артистический халат. – Я рада, что вы устроились. – Она торопливо подбирает секатор и поворачивается, чтобы уйти. – Ужин мы подаем в семь тридцать. Не позже, иначе вы ничего не получите.

Инцидента с мошонкой достаточно, чтобы на остаток дня отвратить Белинду от шпионства. Вместо этого она спускается к своему почкообразному бассейну и с короткими передышками занимается тем, что поливает и аккуратно пропалывает сад вокруг. В ленивые дни она с удовольствием приглашает в «Casa Mia» Франко, чтобы этим занимался он, а она только ходила бы за ним повсюду, любуясь, как поигрывают мускулы у него на спине, когда она обращает его внимание на какой-нибудь особо зловредный сорняк. Однако этим утром она рада возможности переключиться. Мэри разводит бардак на кухне, гости демонстрируют свои интимные части тела – а у нее тут есть собственное драгоценное святилище. Однако это изматывающая работа. В пять тридцать Белинда готова выпить стаканчик обычного коктейля перед ужином – и к этому времени у нее и впрямь пересохло во рту.

– Нет, ну в самом деле, что за день! – говорит она Мэри, а сама мечется по кухне в поисках льда. – Я совсем не спала, и у меня одна травма за другой. Кроме того, иметь дело с интимными частями Бернара – это любую женщину выбьет из колеи и помешает ей подстригать кусты. – Она делает большой глоток из своего большого стакана с джином и удовлетворенно выдыхает. – Так гораздо лучше. Я снова начинаю чувствовать себя человеком, – говорит она. – Итак? – Белинда поднимает голову и в первый раз замечает, какой хаос царит на кухне. В готовке задействованы сразу три сковородки, две грязные разделочные доски, одна жирная миска из-под миксера, а от плиты идет странный кисловатый запах. – Здесь все в порядке? – Она открывает дверцу духовки и обнаруживает там дымящееся кремового цвета нечто. – Гхе, – говорит она, морща свой короткий нос. – Что, черт возьми, это такое?

– Макароны с сыром, – отвечает Мэри, промывая побеги умирающей рукколы под краном.

– Ой!

– Я разбавила их водой, как ты сказала, и соус расслоился, – объясняет она, низко склонившись над раковиной. – Я ничего не смогла сделать. – Она продолжает мыть салат, ожидая, когда гнев матери заполнит помещение.

Белинда делает еще один глоток джина.

– Ну, хорошо, – говорит она неожиданно. – Натри целый кусок сыра сверху, и, я уверена, никто не заметит. Как бы там ни было, из всех моих сегодняшних наблюдений следует, что эти бельгийцы – парочка туристов-плебеев, которые не распознают хорошую еду, даже если она им попадется. – Она делает еще один глоток джина. – Кажется, они питаются хлебом и сыром, поэтому, съев макароны с сыром, они не заметят ни малейшей разницы. – Она улыбается. – До сих пор они были настоящей занозой в заднице, и я буду совершенно счастлива, если они никогда не приедут снова и не порекомендуют нас никому из своих отвратительных друзей. Я собираюсь предложить им пообедать завтра в Поджибонси. Это место как раз для них. – Белинда делает еще один глоток джина, осушает стакан и отправляется приготовить себе новую порцию напитка. – Ты знаешь, – продолжает она, откручивая крышечку с зеленой бутылки, – всегда можно определить, что представляют собой люди, по их первому запросу. Я особенно помню их запрос, потому что они интересовались насчет прогулки. Не выношу людей, которые любят гулять. Это чудо, что я позволила им приехать и остановиться у нас. Запомни мои слова, дорогая: они вообще не заметят, что это за еда.

***

Однако, накладывая вторую ложку макарон с сыром в поразительно тяжелую тарелку, Белинда понимает, что даже неопрятная, несчастная, голодная дворняжка Хоуарда Оксфорда заметит, что это за еда. До сих пор Бер-нар и Брижитт издавали все те звуки, какие обычно издают люди, сидящие на террасе под звездами. Они уплетали толстые ломти колбасы и куски обуглившихся баклажанов и красного перца, которые Мэри подала вместе в качестве antipasto . Они и вправду вели себя очень вежливо, когда пили вино, и в краткие моменты, когда их набитые рты немного освобождались, угощали Белинду историями о том, как спасали жизнь больным детям в Брюсселе.

– Макароны с сыром, – объявляет Белинда с надеждой и доверием. Ставит перед Бернаром его порцию и отодвигает свечу, чтобы помешать ему подробнее рассмотреть медленно расслаивающуюся смесь, стекающую в его тарелку. – И салат. – Она вываливает поверх макарон довольно большой пучок листьев.

Бернар делает вид, что ему очень интересно, и, проведя своим длинным носом над тарелкой, он принюхивается:

– Мм-м… Супервкусно. – спрашивает Белинда.

– О, супервкусно! – Брижитт быстро окидывает взглядом еду. – Но на самом деле я на диете, поэтому мне – салаты.

– Слишком много чипсов съели сегодня днем? – улыбается Белинда.

– Да, слишком много чипсов, – соглашается Брижитт.

– Дорогая. – Белинда обращается к Мэри.

– Гм… – Мэри колеблется.

– Думаю, будет честно, если ты тоже попробуешь свой кулинарный шедевр, – подсказывает Белинда и добавляет еще ложку в уже полную тарелку Мэри. – Тем более что тут еще так много.

– Как очень интересно, – говорит Бернар, медленно пережевывая, – почему англичанка живет по своему способу в Италии?

– Ах, Бернар, – улыбается Белинда, отхлебывая белое вино из своего почти пустого стакана, и накладывает себе несколько листочков салата. – Умный, образованный педиатр вроде вас должен что-нибудь придумать… – Она хихикает и, поставив локти на стол перед собой, зажимает ими груди, сдвигая их вместе.

– Нет, но, пожалуйста, говорить, спасибо вам большое, – говорит он, кивая, и продолжает жевать.

– Это очень долгая история, – говорит Белинда, наливая себе еще вина, – но вы правы в одном, Бернар, – добавляет она. – OHamoltointeressante …

Белинда рассказывает хорошо отрепетированную историю своего приезда в Италию. Беды и испытания, через которые она прошла, отделывая свой дом, подыскивая подходящие жалюзи и плитку. Рабочие, с которыми пришлось иметь дело. Ремесленники, с которыми довелось познакомиться. И как она покупала все белье, на котором они спят, в малюсенькой палаточке на рынке в Серрано.

– Я стирала его в теплой мыльной пене и оставляла на лужайке – чтобы оно просушилось и отбелилось естественным образом в лучах полуденного солнца. Прямо как в «Под тосканским солнцем». Уверена, вы читали эту книгу.

Бельгийцы качают головой.

– Как бы там ни было, теперь я сама веду дневник, – продолжает она. – Он полон маленьких apercus .

– Apercus, – эхом повторяют они.

– Да, – говорит она с остроумной улыбкой. – И pensees … – Она передает Мэри миску с салатом, чтобы та убрала ее со стола. – И рецептов.

– Рецептов. – Они улыбаются, глядя на еду.

– Суперхорошо, – говорит Брижитт.

– Да. – Белинда наслаждается собственной гениальностью. – Суперхорошо.

– Мам? – окликает ее Мэри.

– Да, Мария, – отвечает она.

– В «Casa Padronale» зажегся свет. Думаешь, они въехали?

– Нет! Что? Невозможно! – Белинда выпрыгивает из кресла и смотрит вниз, в долину. – О, – говорит она, хмурясь, – ты права. Там горит свет.

– Думаешь, они въехали? – снова спрашивает Мэри.

– Не может быть, в этом месте нельзя жить.

– Ну а как еще ты это объяснишь? – вопрошает Мэри, указывая на огни среди деревьев. – Если только это не грабители.

– Грабители? – переспрашивает Белинда, покачиваясь от смятения и слишком большого количества выпитого.

– Да.

– Пожалуй, нам лучше пойти и выяснить этот вопрос, – заявляет Белинда, решительно подняв палец.

– Что – сейчас? – удивляется Мэри, все еще держа в руках миску из-под салата.

– Ну, – говорит Белинда, оборачиваясь, чтобы посмотреть на своих постояльцев.

– Нет-нет, – говорят они оба. – Пожалуйста, делать…

***

Двумя минутами позже, пока гости все еще сидят за обеденным столом и уплетают купленный в магазине тирамису, который Белинда забыла выдать за свой собственный, мать и дочь на машине направляются вниз по склону холма: выяснять вопрос. На Белинде платье в цветочек и mercato шляпа, а Мэри по-прежнему одета в шорты и майку. Они проезжают мимо траттории, в которой, кажется, довольно много народу для этого времени года, и, прибавив газу, пролетают мимо фермы Бьянки, а также мимо дома Дерека и Барбары, круто повернув возле столба.

Дорога темная и трудная, она чересчур сильно поросла травой и усеяна рытвинами; Мэри и Белинда все время подскакивают вверх-вниз.

– Никого там не может быть, – говорит Белинда, плотно прижимая руки к груди.

– Смотри! Снова свет, – говорит Мэри, вытягивая шею над рулем и вглядываясь в пространство впереди. – Теперь уже недалеко, да?

– Я не знаю! – восклицает Белинда, вскинув руки к потолку и тут же об этом пожалев. – а была там только однажды, и то пять лет назад.

– О! – говорит Мэри, останавливаясь. – Вот мы и приехали… мне так кажется.

Они сидят в машине. Фары выключены, и подъездная дорожка погружена в кромешный мрак. Тишина нарушается только тиканьем остывающего мотора.

– Ты уверена, мам? – спрашивает Мэри. – Я хочу сказать, кто угодно может болтаться тут ночью – браконьеры, бродяги…

– Я знаю, – кивает Белинда, решительно постукивая пальцами по ляжкам. – Но это также может быть американец.

– Я ничего не вижу, – говорит Мэри, прижимаясь лицом к стеклу. – Ты уверена, что не хочешь развернуться и приехать сюда завтра?

– И упустить возможность быть первой, кто с ним познакомился? – спрашивает Белинда, голос ее звучит несколько скептически.

– О'кей, тогда давай пошли, – говорит Мэри, бодро выкарабкиваясь из машины.

– Давай пошли, – говорит Белинда, распрямляя поля шляпы.

Они хлопают дверцами.

– Как ты думаешь? – спрашивает Мэри. – Вон там?

– Ш-ш-ш, – говорит Белинда, прикладывая палец к губам. – Я что-то слышу.

Они наугад пробираются сквозь густую траву – по направлению к дому, как им кажется. Раздается громкий скрип камня, трущегося о камень, внезапно открывается дверь – и обе женщины оказываются залиты потоком света.

– Эй? – доносится голос с американским выговором.

– Эй? – повторяет Белинда, глядя прямо на свет.

Высоко задрав голову, скосив глаза к носу, она пробирается к щели в двери. – Здравствуйте, – говорит она, источая добрососедские чувства.

Но только подходит к лестнице, как ее модные шлепанцы скользят по траве и она летит на землю. – Проклятие! Черт! – визжит она, грудью приземляясь на траву.

– Здравствуйте. Кто здесь? – доносится голос.

– Эй, привет, вы там, – говорит Белинда, выглядывая из-под своей mercato шляпы, храбро продолжая разыгрывать из себя актрису на гастролях. Ее голос звучит на удивление по-английски. – Мы ищем americano , – невнятно произносит Белинда, поднимаясь на ноги, – ей по-прежнему удается придавать своему голосу покровительственный тон. Она прочищает горло. – Американца, – говорит она снова. – Мы ищем американца.

– Ну я из Америки, – отвечает голос.

Стройная, хорошо сложенная блондинка выступает из тени на свет. На ней идеально облегающие бедра джинсы, белая рубашка и туфли на плоской подошве; волосы до плеч, руки загорелые и крепкие. На вид ей можно дать немногим больше тридцати.

– Да, – говорит Белинда, отряхивая грязь с одежды и подходя к ней. – Ну, на самом деле мы ищем americano. Ну, знаете, того человека, что купил эту виллу. – Она улыбается и протягивает руку для рукопожатия.

– Боюсь, человек, которому принадлежит дом, – это я. Правда, в последний раз, когда я видела себя в зеркале, я была americana .

– О Боже! – говорит Белинда с невольной дрожью в голосе. – Женщина… как… Добро пожаловать в мою… в долину. Я Белинда Смит. Это моя дочь Мэри – или Мария. – Мэри выходит на свет.

– Здравствуйте, – отвечает американка. Ее полные губы расплываются в улыбке, она встряхивает шевелюрой (видно, что прическа дорого обошлась!

– Я Лорен, А моего… – Она оборачивается к некой тени, стоящей позади.

– Хорошо, Лорен, – перебивает Белинда, «отирая руки. – Добро пожаловать в Тоскану. Добро пожаловать в Валь-ди-Санта-Катерина. Добро пожаловать « этот маленький уголок мира, который мне нравится называть своим домом.

– Ну, спасибо, – улыбается Лорен. У нее белые ровные зубы. Она определенно привлекательна.

– Я содержу здесь весьма престижный пансионат, выше по склону холма, – говорит Белинда, указывая пальцем с обломанным розовым ноготком в направлении «Casa Mia». – Мимо не проедете.

– Да? – говорит Лорен. – Это хорошо.

– Итак, – Белинда потирает руки, – что вы тут делаете?

– Что я тут делаю? – Лорен выглядит озадаченной.

– Да, что вы тут делаете ? – настаивает Белинда, переминаясь с ноги на ногу.

– Что я тут делаю? А вы что тут делаете? – Лорен коротко смеется. – Я здесь для того, чтобы заставить Тоскану поработать на меня, вот и все, – как и все остальные здесь. Как бы там ни было… – Она пожимает плечами. Поворачивается, встряхивает волосами. – Простите… Но у меня там работа в самом разгаре. Знаете, когда въезжаешь в новый дом…

– О да, конечно.

– Ну, еще увидимся, – говорит Лорен тоном, подразумевающим, что она вовсе не собирается с ними видеться. – Было приятно познакомиться, – добавляет она, улыбаясь широкой белозубой улыбкой, которую Белинда слишком хорошо знает.

– Разумеется… Конечно, да, хорошо, – говорит она. – Гм… а как насчет… – Лорен плотно захлопывает

Дверь за своей спиной. – А? Хорошо. Arrivadea-ty! – говорит Белинда, помахав рукой в темноту.

***

Domenico: воскресенье Clima: fa caldo (Жарко! Жарко! Жарко!)

71

Еще один чудесный солнечный денек в моем уголке Paradiso, и я просто сияю от радости. Воскресенье – день, который я особенно люблю оставлять для себя. Это день тишины, расслабленности, размышлений, когда хочется побаловать себя а заняться некоторыми скромными итальянскими делами.

Если я не слишком утомлена развлечениями прошлого вечера, то стараюсь вставать рано и в хорошем настроении. Утра здесь такие свежие, такие молодые – никакого намека на надвигающуюся жару. После легкого завтрака, состоящего из тостов и домашнего варенья, я с мольбертом и акварельными красками отправляюсь вниз, в долину. Наслаждаюсь прохладным дыханьем ранних утренних часов, которое пропитывает собой природу.

Я люблю рисовать, правда, очень люблю. Это один из моих талантов, и, полагаю, именно он явился одной из многих самых главных причин, по которым я приехала сюда. Италия – это такое художественное место. Это страна, будто специально созданная для холста акварелиста. Это праздник для глаз! Практически на каждом углу – красота и культура. Каждый раз, когда я едуна рынок в Серрану, чтобы купить свежих фруктов и овощей (я сторонюсь более дешевых супермаркетов), замечаю много удивительного. Сказочный резной герб Медичи на стенах башни с часами, арочные оконные проемы церкви Санта-Кроче, колорит фрески с изображением кормящей Мадонны в одной из апсид церкви… Только в Италии из простой поездки за продуктами можно привезти в памяти столько художественных сокровищ!

После долгого утра, проведенного в наблюдениях и самовыражении, я обычно возвращаюсь в «Casa Mia», чтобы переодеться, а потом спускаюсь вниз по склону холма – присоединиться к друзьям за ленчем у Джованны. Говоря «друзья», я на самом деле имею в виду мою большую семью – Дерека и Барбару и, конечно же, знаменитого писателя Хоуарда Оксфорда.

В воскресенье у Джованны многолюдно и все очень по-итальянски. Люди приезжают издалека, преодолевая расстояние во много миль, чтобы отведать ее домашней еды. Иногда появляются Бьянки ел famille 72 , временами столик заказывают девушки-спортсменки, живущие в монастыре. Мы сидим и разговариваем о нашей полной дел жизни. Но нам так легко и комфортно. Иногда проходят долгие часы, когда не нужно слов, хотя не думаю, что так будет сегодня, когда есть столько тем для сплетен! Мне предстоит поделиться новостями о моих славных бельгийских постояльцах, а также сообщить о том, что американец, купивший дом (который действительно находится в довольно плачевном состоянии и в невыгодной позиции напротив «Casa Mia»), оказался женщиной! Как неожиданно!

Мы познакомились прошлой ночью. Я и Мария решили совершить прогулку, дабы передохнуть от напряженного распорядка светских развлечений. Она пригласила нас зайти, и это было ужасно мило с ее стороны, но, к сожалению, мы не могли тратить время но то, чтобы болтать с ней. Я знаю, в будущем ей понадобится наша дружба. Стоит только разразиться ужасной грозе или полностью вырубиться электричеству – и она в отчаянии придет к нам. на порог и мы впустим ее.

Можно только восхищаться ее храбростью: ведь она на свой страх и риск ввязалась в такое очевидно разорительное предприятие! Я уже хотела было рассказать ей, во что она ввязалась, чтобы спасти ее от беды! Но за свою жизнь я убедилась в том, что люди и вправду должны учиться на своих ошибках. Она не выглядит способной на такие подвиги. На ней лежит отпечаток костлявого городского обитателя! Ну ничего, скоро она. поправится на макаронах Джованны! К слову о которых…

Тальятелле «Casa Mia»

Это очень вкусное, душевное, согревающее блюдо, которое я впервые попробовала под соусом Ллойда Гроссмана в Великобритании много лет назад. Но с тех пор я усовершенствовала его, сделала более изысканным и своим собственным! Я нахожу, что лучше всего подавать его после того, как вы провели долгий день в поле или, может быть, работая в саду… Чтобы оценить его по-настоящему, нужен здоровый, недюжинный аппетит.

зеленые тальятелле (род макаронных изделий)

репчатый лук

чеснок

оливковое масло

помидоры

петрушка

Это блюдо – звездный час для огромных, круглых, блестящих и дико вкусных помидоров, которые я всегда достаю здесь на рынке. Итак, возьмите в достаточном количестве сухие тальятелле (использовать свежие в самом деле нет никакой необходимости: итальянцы не используют!). Поместите их в кастрюлю с кипящей водой. Пока тальятелле готовятся, залейте немного лука и чеснока самым лучшим оливковым маслом, добавьте к ним несколько крупно нарезанных, сочных помидоров и осторожно перемешайте. Когда все будет готово, выложите на блюдо и украсьте большим количеством петрушки. Помните, чем больше ее положите, тем более по-тоскански будет смотреться еда!

Подавайте в сумерках, после трудового дня, в теплой обстановке, с большим количеством вина.