В апреле 1938 года роман «Унесенные ветром» впервые покинул список бестселлеров, который он возглавлял почти два года. Более двух миллионов экземпляров было продано в Соединенных Штатах и миллион — за границей. И тем не менее Пегги по-прежнему относила себя к удачливым любителям, но не к профессионалам, а ответы на письма читателей продолжали занимать значительную часть ее времени. Но когда компания Сэлзника объявила о возобновлении поисков исполнителей главных ролей в фильме по ее роману, Пегги получила передышку.

Решив позволить себе некоторую роскошь в отделке квартиры, она договорилась с маляром-подрядчиком, чтобы тот убрал со стен все старые обои и перекрасил комнаты в легкие жизнерадостные тона зеленых яблок и персиков. Старая кушетка была покрыта роскошным абиссинским ковром бледно-зеленого, в тон стенам, цвета — единственной покупкой, сделанной Пегги для дома.

Джон по-прежнему работал днем в компании «Джорджия Пауэр», а по вечерам, до поздней ночи, вел все дела Пегги с иностранными издателями, и эта двойная нагрузка подтачивала его силы. К осени он похудел до 132 фунтов, был слаб, вял и мучился одышкой.

Уверенная в том, что отдых ему необходим, Пегги договорилась с Грэнберри, что они с Джоном проведут Рождество в Винтер-парке, во Флориде.

Возвращаясь домой после праздника, Марши проехали через небольшие городки Флориды и Джорджии в Блоувинг-Рок, чтобы повидаться с писателем Клиффордом Давди и его женой Элен, с которыми Пегги познакомилась недавно у Грэнберри.

Из Блоувинг-Рока они отправились в Уилмингтон, к матери Джона, а оттуда — в Вашингтон, где попытались убедить госдепартамент оказать им помощь в борьбе с датскими книжными пиратами.

По пути Марши останавливались в небольших отелях, и Пегги, пользуясь случаем, спешила наверстать упущенное — познакомиться с некоторыми из наиболее нашумевших тогда романов, на чтение которых у нее после выхода в свет ее собственной книги времени не оставалось. Это были такие произведения, как «Свидание в Самарре» и «Баттерфилд, 8» Джона О’Хары, «Почтальон звонит дважды» и «Серенада» Джеймса Кейна, «Империал-сити» Элмера Райса и другие.

«Остается сильное впечатление, когда прочитаешь их все вместе, подряд, — писала Пегги Брискелю. — Но что удручает и набивает оскомину — это пресыщение, характерное для всех этих книг. Их новые герои не прыгают весело из постели в постель, как это делали герои «века джаза»; убийства и подлоги они совершают без гнева, страсти или раскаяния, по непонятным для меня причинам. Разумеется, их не радуют собственные грехи, но нет у них и чувства раскаяния или сожаления».

Настойчивое желание написать «роман о девушке, согрешившей и, конечно, раскаявшейся», охватило Пегги, и она пишет Брискелю:

«Мне кажется, это было бы потрясающе и сенсационно. Ни в одной из прочитанных мною книг я не смогла найти вполне нормальную женскую реакцию — такую, как боязнь последствий, страх потерять репутацию или подвергнуться общественному осуждению за нарушение старомодных пуританских заповедей, угрызений совести. Но думаю, что желание написать такую книгу заставит меня перенестись в викторианскую эпоху. Похоже, что «Унесенные ветром» — самый «викторианский» роман из всех, когда-либо написанных».

Однако это желание, ненадолго приковавшее ее «зад к стулу», оказалось мимолетным. Как только «Унесенные ветром» покинули список бестселлеров, жизнь Маршей стала намного спокойнее: телефон уже не звонил так часто, туристы были более сдержанны в проявлении своего интереса, а количество писем упало до того уровня, когда Пегги вместе с Маргарет Бох и ее помощниками уже вполне могла с ними управиться. И если не считать того интереса, который вызывала предстоящая экранизация романа к личности Пегги, все выглядело так, словно впереди Маршей вновь ожидало возвращение к нормальной жизни.

Правда, к жизни с судебными процессами, которые вел Стефенс, с налоговыми проблемами и с необходимостью обширной деловой переписки, с которой никто, кроме Пегги или Джона, не смог бы иметь дело, или, если точнее, вести которую они предпочитали сами, не доверяя другим. Изменилось и их финансовое положение, и положение в обществе. Учитывая все эти изменения, вряд ли можно было бы сказать, что их жизнь вскоре вновь будет «нормальной».

Несмотря на то, что «Унесенные ветром» покинули список бестселлеров, книга по-прежнему оставалась хлопотным предприятием. Новый роман, вне всякого сомнения, добавил бы забот, а это, считала Пегги, было бы для нее уже слишком. И потому она быстро выбросила из головы любые мысли о новой книге, рассказывающей о женщине, стоящей перед моральной дилеммой.

Хотя она и не признавалась в этом, но интерес Пегги к экранизации ее книги был столь же сильным, сколь и у ее поклонников. Она часто писала Кей Браун, интересуясь последними новостями, и была довольна, получив личное послание от Дэвида Сэлзника (они так до сих пор и не встречались друг с другом), в котором он писал, что съемки непременно начнутся до сентября.

Пегги посмотрела фильм «Иезавель» студии «Братья Уорнер» с Бетт Дэвис в главной роли и, вопреки широко распространенному мнению, не смогла увидеть в нем никакого сходства с «Унесенными ветром», за исключением костюмов и нескольких диалогов о приближающейся войне. В данном случае она не обнаружила никакого повода для каких-либо юридических действий, поскольку сознавала, что «не имеет авторских прав на кринолины или образы южан с горячей кровью».

«По всей вероятности, Гейбл одержит победу», — заявила Пегги журналистам, когда 23 июня было объявлено, что, вероятно, Кларк Гейбл и Норма Ширер будут утверждены на роли Ретта и Скарлетт. Никогда не увлекавшаяся Ширер как актрисой, Пегги, тем не менее, не пожелала прямо высказать свое мнение, уклончиво ответив: «Она хорошая актриса».

После этого сообщения началась новая атака прессы на Пегги, и, опасаясь, что прежняя шумиха начнется заново, она позвонила Гершелю Брискелю, чтобы узнать, не смогут ли они принять ее в Коннектикуте, тем самым дав ей возможность скрыться на некоторое время. Брискель радушно пригласил ее приехать в Риджфилд, где она и пробыла неделю, ни разу даже не съездив в Нью-Йорк, чтобы повидаться с Кей Браун или Лу Коул, которая в то время была беременна. И лишь после того, как Пегги вернулась в Атланту, Брискели сообщили ей сногсшибательную новость о своем разводе.

1 августа 1938 года Пегги несколько успокоилась, прочитав в газетах, что Норма Ширер не будет играть Скарлетт. Сама мисс Ширер заявила, что большинство тех поклонников «Унесенных ветром», «которые думают, что я не справлюсь с характером такого рода, правы». А еще через несколько дней Гейбл был официально утвержден Сэлзником на роль Ретта Батлера.

Начало съемок было назначено на 1 февраля 1939 года. Специалист по истории Джорджии Уилбур Куртц, которого Пегги рекомендовала Сэлзнику вместе со Сью Майрик, пробыл в Голливуде уже около года в качестве историка-консультанта, а Сью прибыла туда чуть позже, с тем чтобы помочь исполнителям в освоении южного произношения. Вот через двух этих близких друзей Пегги и была в курсе всего, что происходило на студии Сэлзника.

Она не сомневалась, что Сидней Хоуард уже закончил свой сценарий, поскольку еще в феврале Куртц писал ей, что Хоуард закончил свою часть работы. А 2 февраля 1938 года Куртц записывает в своем дневнике:

«Зашел Сидней Хоуард. Сказал, что это его последний день. Его манера всегда быть поглощенным своими мыслями никогда не покидает его. Но отойдя в сторону, он повернулся и, пожав широкими плечами, заговорил резко и слегка сардонически: «Да, я закончил. Но это не киносценарий. Это переписанная книга. Но что еще я мог сделать? Я просто использовал слова и сцены мисс Митчелл». Все с жаром стали переубеждать его, говоря о затраченных им усилиях и достигнутых результатах. Никто, казалось, не согласился с ним. «Сами увидите», — сказал он и вышел».

И Хоуарда действительно вызвали обратно, чтобы переделать ряд сцен, но в конце концов, 12 октября, не удовлетворенный этим рабочим сценарием, Сэлзник обращается с просьбой о помощи к Пегги. Через Кей Браун ей было передано приглашение присоединиться к Сэлзнику и его жене Ирэн на борту теплохода, направляющегося в Швецию или на Бермуды, с тем чтобы в атмосфере отдыха и покоя они вместе могли бы перечитать сценарий. Пегги решительно отказалась.

Тогда было сделано другое предложение: Сэлзник приедет в Чарльстон или любое другое место, которое укажет Пегги. Но она снова отказывается, используя в качестве предлога свои общественные обязательства и слабое здоровье отца.

Тогда Сэлзник объяснил Кей Браун, что поскольку он намерен убрать из сценария Хоуарда некоторые сцены, то нуждается в «связках» или «переходах» взамен них, и если бы Пегги согласилась помочь хотя бы в этом, он был бы счастлив сохранить в тайне ее участие в работе над сценарием и заплатить ей крупную сумму.

Опасаясь однако, что любое ее участие в работе над фильмом недолго останется тайной, Пегги ответила решительным «нет». И Сэлзник, убедившись, что Маргарет Митчелл действительно думает так, как говорит, нанял нескольких известных писателей для работы над сценарием.

Первым был Оливер Гаррет, и Куртц докладывал Пегги: «Изменения, похоже, пойдут в направлении сокращений… Появление близнецов Тарлтонов опускается, а Красотка Уотлинг появится лишь мельком».

Ф. Скотт Фитцджеральд был следующим, чем страшно гордилась Пегги. Но через несколько недель уходит и он, написав своему редактору Максвеллу Перкинсу:

«Мне категорически было запрещено использовать любые другие слова, кроме слов из романа Маргарет Митчелл, и потому, когда мне необходимо было вставить какую-то новую фразу, я должен был ползать по всей книге и выискивать что-то подобное, что подошло бы к этому случаю».

В конечном счете Сэлзник решил сам взяться за сценарий. Началась переписка с Майрик, Браун и Пегги. Письма и телеграммы шли по всем направлениям, и маршрут их напоминал следы, оставленные мечущейся курицей.

Эскизы костюмов и даже головного платка Мамушки отправлялись Пегги для одобрения. Отвечала она и на некоторые вопросы Сэлзника, такие, например, как: нет, Ретт не мог бы ехать на глазах у всех в экипаже Красотки Уотлинг — это было бы «не по-джентльменски»; Ретт не мог быть грубым с Красоткой; Красотка не должна вести себя фамильярно с кучером; Скарлетт могла себе позволить вольно разговаривать с кучером, а Красотка — нет, поскольку не была «порядочной»; кучер мог демонстрировать свое презрение к Красотке, но без нахальства; белые бедняки ненавидели негров, и негры платили им той же монетой — не любили и не уважали их; Ретт никогда бы не вышел из экипажа Красотки Уотлинг перед домом тети Питтипэт, продемонстрировав тем самым свое неуважение к Мелани и Скарлетт, поскольку никто не рискнул бы принять его в доме после столь грубого нарушения светских приличий. Пегги даже высказала предложение (которое не было принято): если уж сцена между Реттом и Красоткой Уотлинг вне неприличного дома Красотки так необходима, то можно было бы показать Красотку, провожающую Ретта от входной двери до его лошади.

Но несмотря на этот взрыв сотрудничества, Пегги не сделала никаких замечаний ни по сценарию в целом, ни по отдельным его сценам.

Проблемы со сценарием были не единственным осложнением в жизни Пегги осенью 1938 года. В это же время болезнь отца требовала от нее массу времени и внимания. И ко всему прочему, ее буквально осаждали репортеры, надеясь узнать хоть что-то относительно претенденток на роль Скарлетт О’Хары. И бесполезно было повторять им снова и снова, что она, Пегги, знает не больше их самих, — пресса отказывалась этому верить.

Через Сью Майрик, помогавшую всем кандидаткам на эту роль освоить южное произношение, Пегги знала, кто из актрис последней прошла кинопробы, но не более того. И похоже, что все эти гадания стали ей просто неинтересны. Да к тому времени и поток претенденток уже иссяк, сузившись до трех всем известных «звезд» из Голливуда — Полетт Годдар, Джин Арктур и Джоан Беннет.

Но вот о чем не знала тогда Пегги, так это о финансовых проблемах, одолевавших Сэлзника. В течение трех лет со дня приобретения Сэлзником и его спонсором Джоном Уитни права на экранизацию «Унесенных ветром» сам Сэлзник без счета тратил деньги инвесторов, и наконец терпение Уитни лопнуло: или Сэлзник назначает точную дату начала съемок и неукоснительно придерживается ее, или теряет поддержку Уитни. И Сэлзник, игрок по натуре, решает рискнуть.

Ясным декабрьским вечером, незадолго до Рождества, он назначает съемки сцены пожара Атланты, которые должны были проходить на заднем дворе его студии, а поскольку сцену эту планировалось снимать с дублерами, то отсутствие исполнительницы главной роли никак не влияло на ход съемок.

Сэлзник, крупный, высокий мужчина ростом более шести футов, стоял на высокой огороженной платформе и давал указания по подготовке к съемкам. И как только заработали моторы цветных кинокамер, Сэлзник велел своим людям открыть газовую форсунку, и пожар Атланты начался.

Взметнувшиеся языки пламени уничтожали фасады домов-декораций, изображавших Атланту времен Гражданской войны. Дублеры исполнителей ролей Ретта и Скарлетт взобрались на повозку и погнали ее вдоль ряда горящих домов. Пот струями лился по лицу Сэлзника, и он снял очки, чтобы протереть их. Его ассистент, однако, уверял, что на самом деле босс просто плакал от радости, что съемки наконец-то начались, пусть и без законченного сценария и даже без Скарлетт О’Хары.

Сэлзник стоял так некоторое время, наблюдая, как пламя пожирает остатки декораций. Задний двор студии представлял из себя в тот момент скопище людей и пожарного оборудования. И вдруг, надев очки, Сэлзник увидел женщину в черном платье и черной шляпе с широкими полями, поднимавшуюся к нему на платформу. Позади нее шел брат Сэлзника — Мирон, агент многих актеров. Поднявшийся ветер взметнул пламя, приблизив его почти к самой платформе. Женщина отвернула голову в сторону и придерживала шляпу, подходя к Сэлзнику, и потому он не мог видеть ее лица.

— Ну, гений, — сказал Мирон, — я хочу познакомить тебя с твоей Скарлетт О’Харой.

Сэлзник изумленно и недоверчиво уставился на женщину, когда она, повернувшись к нему лицом, откинула голову и сдвинула свою широкополую шляпу назад, так что ее темные волосы теперь свободно развевались на ветру. Это действительно была Скарлетт О’Хара — английская кинозвезда Вивьен Ли.

Сэлзник даже не вспомнил, что еще в феврале 1937 года Хей Браун прислала ему пленку фильма «Пламя над Англией» с Вивьен Ли в главной роли. Англичанка привлекла внимание Кей своей способностью излучать шарм и женственность, оставаясь при этом натурой сложной и неоднозначной. Актрису с такими качествами и искал в то время Сэлзник. Получив пленку, он телеграфировал Кей Браун: «Я не в восторге от Вивьен Ли, хотя до сих пор не видел даже ее фотографии. Вот скоро посмотрю присланный вами фильм, тогда и подумаем о мисс Ли». Фильм, однако, Сэлзник так и не посмотрел, поскольку был убежден, что приглашать англичанку на роль Скарлетт не следует.

На скорую руку сделали фотопробы мисс Ли. Все были без ума от нее, и когда Сэлзник сам увидел кадры, он был просто счастлив. Оставалось, однако, еще препятствие: сможет ли мисс Ли освоить южное произношение. Сью Майрик приступила к делу, и через три дня Вивьен Ли вновь прошла кинопробы. И когда посмотрели эту пленку — сомнений больше не оставалось: Скарлетт О’Хара наконец-то была найдена.

Фотографии Вивьен послали Пегги, предложив также направить и пленку с кинопробами английской актрисы. Пегги, однако, решила пленку не смотреть из опасения, что если вдруг что-нибудь случится и решение придется поменять, то как бы ей не оказаться втянутой во все «киношные» дела. А кроме того, она вполне доверяла мнению Сью Майрик, считавшей Вивьен Ли изумительной Скарлетт.

Не ответила Пегги и на вопрос, заданный ей Сэлзником: похожа ли Вивьен на ту Скарлетт, которую представляла себе Пегги, создавая этот образ? На вопрос Сэлзника Пегги не ответила, но в письме к Лу написала, что была поражена, увидев фотографию мисс Ли, присланную ей: англичанка была удивительно похожа на Маргарет Митчелл, какой она была в двадцать лет.

Поскольку 26 января съемки «Унесенных ветром» все-таки начались, Пегги с интересом следила за их ходом и была безутешна, узнав три недели спустя, что кинокамеры на съемочных площадках бездействуют, — вспылил режиссер Джордж Кьюкор.

Пегги прочитала об этом в колонке Луэллы Парсонс, прежде чем узнала подробности от Куртца и Сью Майрик, и тут же отправила телеграмму Сью. Ответ пришел через два дня:

«На сегодняшний день это действительно так; Джордж, наконец, рассказал мне все… Мы сели, и он стал говорить «не для печати», а просто потому, что я ему нравлюсь и он чувствует свою ответственность за то, что поставил меня в неприятное положение, и потому он хотел бы, чтобы я знала правду… Джордж сказал, что он честный ремесленник и не будет заниматься делом, не будучи уверенным, что это дело стоящее, и он чувствует, что сейчас он делает не то, что нужно.

Целыми днями, сказал Джордж, он просматривал отснятые кадры и пришел к выводу, что они слабые. Он знал, что он хороший режиссер и что актеры у него хорошие, и тем не менее вещь не получалась такой, какой она должна быть.

Раз за разом он убеждался, что сценарий слаб… Дэвид решил, что сам напишет его, и стал говорить помощнику сценариста и Гаррету что писать. Они сделали все, на что были способны, хотя возможности их были ограничены. Джордж день ото дня все чаще и чаще брал сценарий и сравнивал вариант Сэлзника — Гаррета с вариантом Хоуарда, всякий раз тяжело вздыхал и старался всюду, где только можно, вернуться к сценарию Хоуарда. Однако редко в какой сцене ему это удавалось…

И вот Джордж прямо сказал Дэвиду, что не будет дальше продолжать работу, если они не вернутся к сценарию Хоуарда, который намного лучше нынешнего. В ответ Дэвид заявил, что Джордж — режиссер, а не автор, но он, Дэвид — продюсер, следовательно, ему и судить, что такое хороший сценарий (или что-то в этом роде). Тогда Джордж сказал, что он действительно, режиссер и хороший режиссер, черт побери, и что он не позволит унизить свое имя из-за такого вшивого фильма, и что если они не вернутся к сценарию Хоуарда (только сделав его короче), то он, Джордж, уходит. И тут упрямый Дэвид сказал: «О’кей, уходи».

Следующей новостью, дошедшей до Пегги, была та, что Кларку Гейблу предложили выбрать одного из троих режиссеров взамен Кьюкора и что Гейбл выбрал Виктора Флеминга, у которого годом раньше снимался в фильме «Летчик-испытатель». Сэлзник отдал право выбора режиссера Гейблу потому, что тот был сердит на Кьюкора: по мнению Гейбла, исполнительницам женских ролей тот уделял гораздо больше внимания, чем ему — исполнителю роли Ретта.

Флеминг прочитал сценарий, и его первое замечание по этому поводу было следующим: «Дэвид, твой сценарий — дерьмо». И Сэлзнику ничего не оставалось, как решить: или приглашать другого сценариста, или вернуть к работе Хоуарда.

Сью Майрик и Куртц так запутались во всех этих хитросплетениях ежедневных интриг и кризисов, что никто из них ничего не написал Пегги о дальнейшем развитии событий.

Наконец 11 марта Пегги сама пишет Куртцу, спрашивая, готов ли сценарий, поскольку в театральной газете она прочла, что последний из приглашенных сценаристов отказался работать «с колес», сказав, что ему необходимо по крайней мере дней десять для подготовки. Из всего этого Пегги сделала вывод, что сценарий вообще не готов. И еще она слышала, что Роберт Бенчли — один из тех писателей, которых прочат на место сценариста. Все это заставило ее подумать, писала Пегги, что «Уильям Фолкнер и Эрскин Колдуэлл скорее всего тоже успеют поработать над сценарием до того, как это дело закончится».

Но ни один из них не был использован Сэлзником, уже пригласившим к тому времени писателя и режиссера Бена Хекта. В течение двух недель Хект работал день и ночь, пока, наконец, не свалился с ног от истощения и не оказался в больнице. Основная заслуга Хекта была в том, что он вновь вернулся к идее Хоуарда, от которой в свое время отказались и которая состояла в том, чтобы использовать титры в качестве своего рода хронологических вех фильма.

12 марта Сью Майрик сообщила Пегги, что драматург Джон Ван Друтен и сценарист Джон Балдерстон, написавший для Сэлзника сценарий фильма «Заключенные Зенды», работают сейчас над сценарием. «У нас уже есть 60 страниц с пометками «окончательный вариант», — писала Сью, — но через каждые несколько дней мы получаем по нескольку розовых страничек, помеченных «замена в сценарий», и нам приходится вырывать желтые страницы из сценария и вставлять розовые. И теперь со дня на день мы ожидаем страниц голубых или оранжевых».

Флеминг тогда же обратился к Сью и попросил ее дописать несколько дополнительных диалогов, сказав ей при этом: «Видит Бог, у них уже было пятнадцать писателей», и если бы и она попробовала приложить к этому руку, возможно, у нее получилось бы «не хуже, чем у других!»

Съемки возобновились 3 марта, через семнадцать дней после ухода Кьюкора. Флеминг снимал сцену за сценой, ее имея ни малейшего представления о том, что из всего этого выйдет, и не придется ли менять последовательность событий, если вдруг появятся новые страницы в сценарии.

«Сидней Хоуард возвращается к работе!» — торжествующе написала Сью Майрик 9 апреля в письме к Пегги. «Я даже приблизительно не могу сказать, сколько людей в общей сложности участвовало в написании этого сценария… Хоуард будет, наверное, шестнадцатым, если не двадцатым».

В ответ Пегги писала: «Я совсем не удивилась, узнав, что сценарий всех шестнадцати авторов отброшен и что первоначальный вариант мистера Хоуарда пущен в работу».

Хоуард переработал весь сценарий за пять недель, и когда он вновь зашел попрощаться к мисс Майрик, то сказал ей, что никогда не сомневался в том, что Сэлзник переделает сценарий, а затем вновь позовет его, Хоуарда, чтобы еще раз переписать все. Сью также писала, что новый вариант сценария на 50 страниц длиннее первоначального и что экранное время фильма приближается к четырем часам. Луис Майер, услышав об этом, прокомментировал это так: «Даже Христа побили бы камнями, вернись он на землю и проговори четыре часа подряд».

Сэлзник оставил без изменений большую часть первоначального сценария Хоуарда, и по этому поводу и Куртц, и Сью написали Пегги восторженные письма. Сью писала: «Массовые сцены в фильме так хороши, что напоминают мне сцены из фильма «Рождение нации». А сцена в госпитале, с доктором Мидом и Скарлетт, ухаживающей за ранеными, необыкновенно трогательна».

Пока шли съемки фильма, почти невозможно было найти журнал, который не печатал бы какую-нибудь несанкционированную статью или слух о Пегги, или об одном из исполнителей, или о самом Сэлзнике. И на фоне этой лавины публикаций Джинни Моррис решила, что настало подходящее время для ее собственной статьи, о которой она договаривалась с журналом «Фотоплей» еще два года назад.

На этот раз Джинни не стала спрашивать разрешения у Пегги, а просто написала ей 13 марта 1939 года письмо, в котором сообщила, что продала статью в киножурнал, что в любом случае это не «портрет интимного характера» и что поскольку со времени их последнего обмена письмами Пегги дала уже несколько интервью, то она, Джинни, не думает, что позиция Пегги в этом вопросе осталась прежней.

В ответном письме Пегги продолжала настаивать на отмене публикации, мотивируя это тем, что она «предпочла бы оставить свое детство, девичество и всю остальную жизнь при себе». Пегги вновь предложила заплатить Джинни столько, сколько она получит от журнала, и предупредила подругу, что «эта публикация будет означать конец всяким дружеским отношениям между нами».

Получив этот «вампирский документ», как Джинни позднее охарактеризовала «шокирующую попытку Пегги откупиться от свободной прессы», она отложила его в сторону, не обращая внимания на содержавшиеся в нем угрозы. Статья была опубликована, и дружбе пришел конец. И пусть статья, по заверениям Джинни, была вполне безобидной, в ней, тем не менее, говорилось, что в Смит-колледж Пегги поступила в 1918 году, что замужем она была дважды (факт не очень-то широко известный в то время), что Пегги читала «гигантский сценарий» и восхищалась Джорджем Кьюкором, приезжавшим в Атланту посоветоваться с нею.

В своей статье Джинни также утверждала, что Пегги теперь миллионерша, но что «правительство забирает у нее половину всех доходов в виде налогов», а успех «Унесенных ветром» Джинни объясняла тем, что Пегги просто проигнорировала консервативный подход к прошлому и поместила души людей XX века в тела людей века XIX.

Пегги была разгневана и написала в «Фотоплей», требуя опровержения некоторых фактов, приведенных в статье Джинни, все из которых были, однако, достоверными за исключением того, что Пегги читала сценарий фильма. Журнал напечатал письмо Пегги в следующем номере, но без каких-либо опровержений, однако ни сама статья, ни письмо не вызвали практически никаких читательских откликов.

Официально съемки фильма были закончены 27 июня 1939 года, но пересъемки, монтаж, увязки и доработки еще продолжались. Так, короткая сцена была вставлена сразу после того, как 11 ноября прошел предварительный показ фильма в Зимнем театре городка Санта-Барбара.

Отклики на предварительный показ фильма были единодушны: потрясающий успех! В высказываниях критиков содержались такие сравнения, как «величайшее кинособытие всех времен», «величайшая картина со времен фильма “Рождение нации”». Но вместе с тем широко распространилось мнение, что просмотр фильма такой продолжительности утомителен для зрителя. И Сэлзник принимает решение разделить фильм на две части, сделав между ними перерыв, — мысль, которая высказывалась и раньше.

Но наличие антракта означало необходимость доснять сцену, которой открывалась бы вторая часть. Люди из отдела спецэффектов компании Сэлзника перебрали все отснятые кадры и, смонтировав их вместе, получили связующую сцену, хорошо передающую атмосферу надвигающейся военной угрозы: солдаты на марше, зарядные ящики, красная пыль грунтовых дорог Джорджии, и затем — наплывающие титры: «Шерман».

Это были последние кадры, снятые для фильма «Унесенные ветром». Съемки закончились, хотя музыка Макса Штайнера к фильму была еще не готова. И тем не менее Сэлзник объявил, что премьера фильма состоится в Атланте 15 декабря 1939 года. Спокойная жизнь Пегги вновь оказалась под угрозой.