Мир был разноцветным, солнце — огромным оранжевым диском, опускающимся за горизонт. От него остался лишь краешек, вроде перевернутого серпа. Солнечный Ястреб медленно греб, удаляясь от острова, и все время видел вдали шпиль церкви, увенчанный крестом.
Он сжимался, когда стук молотка нарушал звонкую тишину, повисшую над спокойной водой, твердил себе — церковь еще не достроена, еще можно все изменить.
Противоречивые чувства раздирали Солнечного Ястреба. Но ему хватало и одной, чтобы кипеть от гнева.
В который уже раз он мысленно перенесся в прошлое. Давным-давно его отец, гордый и счастливый, стоял между сыном и женой. Они держались за руки и смотрели вверх, на колокольню новой церкви отца, расположенную всего в нескольких милях от города Падьюка в Кентукки.
Этот шпиль, казалось мальчику, связывал отца-проповедника с самим Господом. Когда отец в воскресенье утром будет читать проповедь и молиться вместе со своей паствой, этот шпиль донесет его слова до Господа и примет Божье благословение.
Солнечный Ястреб подумал о церковном колоколе. Он как будто снова был там, стоял вместе с родителями и смотрел на колокол. Он лежал на земле, но скоро его поднимут на колокольню.
По заказу отца на внутренней стенке выгравировали их имена, чтобы они навеки остались там.
«Юджиния, Хершел и Джеффри», — мысленно повторил Солнечный Ястреб, вспоминая, как в тот день водил пальцами по надписи.
Тогда ему было пять лет, но он до сих пор помнил слезы гордости и счастья в прекрасных глазах матери. Он помнил, как, не в силах сдержать радости, обнялись родители.
Чтобы Джеффри не остался в стороне от радости, отец поднял его на руки и крепко поцеловал…
Сейчас, в двадцать восемь зим, он испытывал противоречивые чувства к Черным Рубахам. В раннем детстве Солнечный Ястреб жил только среди белых и не знал, как молятся другие. Его воспитывал отец-проповедник. Мать обучала детей закону Божьему в Воскресной школе, учила читать и считать.
Глубоко в сердце он хранил чувства маленького мальчика, который любил слушать рассказы об Иисусе Христе. Но сейчас, став взрослым, он ненавидел бледнолицых за их жестокость в обращении со всеми, у кого кожа была другого цвета.
— Солнечный Ястреб, ты перестал грести, — Цветущая Долина вернула его к действительности. — Почему?
Он молчал.
Разве мог он изменить свое отношение к белым людям и к их церкви только потому, что какой-то священник напомнил ему о прошлом, которое не вернуть, а от воспоминаний болит сердце?
И как он мог не гневаться, что Цветущая Долина приняла сторону святого проповедника?
Неужели ей так нравятся все эти бесполезные безделушки, что привозят белые, что она готова позволить им поселиться в этих краях? Почему она так стремится торговать с ними?
— Солнечный Ястреб, скажи хоть слово. — Цветущая Долина мягко прикоснулась к его плечу. Но, почувствовав, как он уклонился, отдернула ладонь, будто обожглась. Он повернулся и окинул ее сердитым взглядом, она отшатнулась и невольно вздрогнула, не узнавая своего любимого.
— Почему ты так себя ведешь? — тихо спросила она.
— Я стараюсь заглянуть в твое сердце и по-настоящему понять тебя, — холодно ответил Солнечный Ястреб. — Несколько минут назад мы вместе пережили нечто невообразимо прекрасное. Мне казалось, это с нами навсегда, но теперь я не знаю, что и думать.
— А что изменилось?
— Не то, чтобы изменилось, просто я забыл.
— О чем забыл? — у нее срывался голос. Ей вдруг показалось, будто все, что было между ними, — мираж. В его сердце нет любви, иначе он не стал бы так холодно говорить с ней, как… как с чужой.
Она не понимала, что вдруг произошло?
Ее взгляд вновь обратился к церковному шпилю, прорезавшему вечернее небо. Она не сомневалась: Солнечный Ястреб видел его и уж, конечно, слышал стук молотков. Может, он видел, что ее воины помогали?..
— Ты не права, ты разрешила Черным Рубахам поселиться в этих местах, — сдавленно произнес Солнечный Ястреб. Он повернулся спиной к Цветущей Долине и продолжал бросать через плечо резкие слова, быстро гребя к берегу. — Я видел, твои воины помогали им. Сюда придут и другие белые, ведь церковь — это еще и пристанище для путников. Ты что, не понимаешь, белым может хватить одной ночи, чтобы оценить красоту этой земли? Они не захотят уходить отсюда.
— Но…
— Ты не права, если пришла в эти края, чтобы объединиться с англичанами из Форт-Уильяма, — его голос звенел, как натянутая струна.
Он начал было объяснять, что британцы собирались вообще покинуть форт, но берег был уже близко и спор прекратился сам собой. Он бросил весло на дно каноэ, спрыгнул в воду и вытащил лодку на каменистый берег.
Цветущая Долина выбралась из каноэ. Возмущенная тоном Солнечного Ястреба и тем, что он не дал ей в свое оправдание сказать ни слова, она схватила свернутое одеяло, в котором лежали яйца чаек, и подбежала к Солнечному Ястребу.
Он уже хотел извиниться и предложить обсудить разногласия в более спокойном тоне, но Цветущая Долина обрушилась на него, сверкая глазами.
То, что она сделала дальше, лишило его дара речи: одно за другим вытаскивала она яйца и швыряла в него.
— Забирай! — кричала она. — И уходи! Читай себе свои нравоучения! Видеть тебя не хочу. Никогда! Слышишь? Уходи ма-жон, прочь, вместе со своими нотациями! Не надо мне тебя!
Ошеломленный реакцией девушки на его слова, он только сейчас осознал, каким грубым и высокомерным был его тон. Она, вождь общины, не привыкла к такому явному неуважению. Но его так поразила эта ее выходка, что он даже не сообразил, как остановить ее, — она развернулась и умчалась.
Нельзя было так резко говорить о людях в черных рубахах, чтобы еще и это встало на пути их ново-обретенного счастья.
Ему хотелось ознаменовать приход любви праздником, а вместо этого оскорблены чувства и гордость любимой.
Он оглядел себя — и брезгливо скривился. Попытался стереть стекающие по голой груди желтки, встряхнул руки. Липкие ручейки стекали с пальцев на траву.
Вдруг тихий смех возник у него в горле и вырвался наружу хохотом. До него дошла смешная сторона ее выходки.
Теперь, наверное, гнев ее поутих, она, должно быть, представляет себе, с каким ошарашенным видом он стоял, пока она бросала в него яйцо за яйцом. Конечно, и она смеется, может, это прогонит обиду из ее сердца.
Все еще смеясь, он вошел в воду поглубже, нырнул и долго плавал, пока совсем не замерз.
Когда он вернулся на берег, несколько детишек из древни Цветущей Долины собрались вокруг каноэ и глазели на осетров, лежащих на дне.
Он вышел, отряхиваясь, из озера, и детишки уставились на него. Он улыбнулся, вытащил из лодки рыбину и продел под жабры ремешок.
— Поможешь, а? — он протянул осетра мальчику, на вид самому старшему, по крайней мере, десяти зим от роду. — Отнесешь этого осетра своему вождю?
Мальчика звали Две Стрелы, он энергично кивнул и схватил рыбу.
— Я помогу тебе.
— Спасибо, юный друг. — Солнечный Ястреб положил руку мальчику на плечо. — Как тебя зовут?
— Две Стрелы, — ответил мальчик, глядя на него во все глаза. — А ты — Солнечный Ястреб, вождь общины Заколдованного Озера народа оджибве.
— Ай-у, я — вождь Солнечный Ястреб, — он не стал спрашивать, откуда ребенок знает, кто он такой: он был в его деревне несколько раз, теперь каждый знает его в лицо.
— Я рад, что ты уже не пленник, — выпалил Две Стрелы и побежал к деревне, за ним — остальные дети.
— Я тоже, — вздохнул Солнечный Ястреб.
Хотя в некотором смысле он так и остался пленником… пленником любви. Надо немедленно что-то сделать, чтобы восстановить прежние отношения между ним и Цветущей Долиной. Он умрет, если еще раз не обнимет ее, не почувствует вкус ее губ!
Стук молотка, стихший на время, теперь возобновился, напомнив Солнечному Ястребу о причине их ссоры. Он мечтал о чудесном вечере в ее вигваме. Они сидели бы вдвоем и жарили рыбу, а потом он бы поцеловал ее.
Если она примет рыбу из рук мальчишки по имени Две Стрелы, зная, кто ее прислал, он будет очень удивлен.
Даже если она любит Солнечного Ястреба так сильно, как любит он, упрямство и гордость возьмут верх.
Подумать страшно, сколько пройдет времени, пока она согласится с ним поговорить.
Еще страшней представить, сколько пройдет времени, пока он снова сможет любить ее.
Абсолютно уверенный, что сейчас неподходящий момент для примирения с Цветущей Долиной, он пошел на стук молотка. Уж никак не хотелось ему, чтобы она подумала, будто он, как милости, выпрашивает ее внимания.
Подойдя достаточно близко, чтобы видеть церковь в просветах между деревьями, он присел на корточки, удостоверившись, что никто не видит, как он подсматривает за работой.
Затаился за густыми кустами и болезненно сморщился, разглядев, что индейцы и белые почти достроили церковь. Но когда увидел, как из фургона вытаскивают колокол, он оцепенел.
Будто вспышка солнечного света выхватила из глубин его памяти другой колокол… другое время… и тот страшный день, когда он его видел в последний раз.
Он зажмурился, изо всех сил стараясь представить как можно ярче тела родителей, застывшие на земле, и колокол, что лежал недалеко от того места, где они были зверски убиты.
Ренегат перебросил мальчика через луку седла, и последнее, что он видел перед тем, как был увезен в неизвестность, этот колокол, которым так гордился его отец.
Три человека бережно опустили колокол на землю недалеко от затаившегося Солнечного Ястреба. Индейцы и белые присели на берегу озера передохнуть. А Солнечный Ястреб, едва дыша, не отрываясь глядел на такой знакомый предмет.
Хотя он был очень мал в день резни, он очень хорошо запомнил колокол — тот был точно такой.
Ястреб взглянул на людей — они все еще сидели и разговаривали, закатное небо за ними стало тусклооранжевым — и снова посмотрел на колокол.
Надо было осмотреть его вблизи.
Тяжело дыша, чувствуя странную слабость в коленях, Солнечный Ястреб пополз из укрытия к колоколу.
Дрожащей рукой прикоснулся к металлу. Когда ладонь легла на внешнюю поверхность, он почувствовал ком в горле. Память о том дне всегда жила в его сердце. Он вспомнил, как отец положил свою руку рядом с его ручонкой, как они стояли на коленях, касаясь колокола, и его отец объяснял, какой это важный атрибут его деятельности. Каждое воскресенье колокольный звон будет сзывать паству в дом Господа.
Глаза его наполнились слезами. Он слышал голос, словно это было только вчера.
Что-то заставило его перевернуть колокол набок.
На секунду от потрясения он потерял сознание. Последний закатный луч осветил выгравированные на металле имена.
— Юджиния, Хершел, Джеффри, — прошептал он, не веря своим глазам.
Гадая, как это могло получиться, он вглядывался в надпись. Ай-у, да, это колокол отца. Наверное, кто-то нашел его в тот день и продал… или увез с собой?..
Он был так поглощен мыслями, что не слышал приближающихся шагов. Не сразу Солнечный Ястреб понял, что уже не один. Он поднял глаза на испещренное морщинами лицо человека в черной рясе и был поражен голубизной его глаз. У отца были такие же голубые глаза!
Как часто он сидел у него на коленях, глядя в эти глаза, а отец рассказывал истории о человеке, которого звали Иисус.
Солнечный Ястреб внезапно почувствовал себя мальчиком Джеффри, только повзрослевшим. Что-то в его сердце дрогнуло и заставило понять правду: отец как-то выжил после резни, хотя казался мертвым тогда, в луже крови, а рядом застыла убитая бандитами мать. Но он все-таки жив!
— Отец?.. Это я, Джеффри, — выдавил из себя Солнечный Ястреб и заплакал.
Он увидел, как сначала недоверчиво расширились глаза проповедника, затем он негромко всхлипнул, плечи его затряслись, и он пошатнулся. Солнечный Ястреб вскочил на ноги, и как раз вовремя, потому этот хрупкий человек, потеряв сознание, упал ему на руки.