Пробуждение на следующее утро так же дезориентирует, как и пробуждение посреди прошлой ночи.

После того, как мы трахались, после того, как я была раздражена и зла, а затем использовала Джереми в качестве выхода эмоций, вся энергия покинула меня. Я чувствовала себя настолько измученной, что мой разум был едва работоспособен. Я смутно помню, как Джереми нес меня по лестнице, обратно в комнату. Я помню, как моя голова опустилась на подушку. После этого ничего.

Я оглядываюсь и вижу спящее мужское тело рядом со мной. Я улыбаюсь. Это то, чего не было уже давно, очень давно. Я прикасаюсь к плечу Джереми. Он открывает глаза и с любовью смотрит на меня. В этот момент мое сердце тает.

— Доброе утро, красавица, — бормочет он, все еще дремля.

— Доброе утро, — говорю я. Я оглядываюсь. — Где мы?

Джереми наполовину стонет, наполовину зевает, поднимаясь.

— Колорадо, — говорит он.

— Как мы здесь оказались?

Он самодовольно улыбается.

— Самолет, — он вытягивает руки над головой. — А потом вертолет.

— Умная задница, — язвлю я. Я ударяю его по руке. — Это не то, что я имела в виду, и ты это знаешь.

— Я не могу читать твои мысли, Лилли.

Эти слова не содержат в себе злобы.

— Но тебе нравится делать вид, что можешь.

Он смеется.

— Достаточно верно.

Он опускает ноги с кровати и подходит к креслу, поднимая халат, накинутый на спинку. Мои глаза пожирают восхитительные контуры его тела. Жаль, что он закрывает их.

— Хочешь завтракать? — спрашивает он. — Я могу приготовить. Здесь только мы вдвоем.

— Джереми Стоунхарт? Готовит завтрак? Никогда не думала, что настанет этот день. Я даже не знала, что ты на это способен!

— У всех нас есть свои маленькие секреты, — говорит он, подмигивая.

Некоторые из них заслуживают большего внимания, думаю я.

Вместо этого я говорю:

— Нет, Джереми, я не хочу завтракать. Мне нужны ответы. Что со мной случилось? Как мы оказались здесь? Почему мы оказались здесь? Разве нам с тобой не нужно возвращаться в Калифорнию, в Стоунхарт Индастриз? Разве тебе ничего не нужно сделать перед первичным размещением акций?

Он вздыхает.

— Эти вопросы не должны тебя волновать.

— Но они волнуют меня, Джереми, — настаиваю я. — Я не собираюсь засовывать голову в песок, потому что тебе удобно держать меня в темноте.

Меня начинает тошнить, как только я говорю это. Плохой выбор слов. Я качаю головой и продолжаю.

— Что случилось в Бостоне, Джереми? Сколько времени прошло с тех пор? Я помню, как проснулась в больнице. Я помню врача, это был ты. Но это не так. Он не смотрел на меня также, как ты. А потом он накачал меня наркотиками. Зачем? И пока я дрейфовала, я видела вас двоих. Это был ты…ты и твой близнец! Почему ты не сказал мне, что у тебя есть близнец?

Джереми смотрит на меня. Равнодушно. Не реагируя. Говорят, что молчание в разговоре расстраивает большинство людей. Он ждет. Ждет, буду ли я извиваться и продолжать говорить, прежде чем получу от него ответ.

Я не буду. Я знаю его игры. Этот тип тактики может хорошо работать в деловом мире, но когда мы один на один, когда у меня есть преимущество в том, что я знаю его на интимном уровне, я не дрогну. Я подожду и позволю ледяной тишине наполнить воздух. Наконец, он говорит.

— Я не говорил тебе, Лилли, потому что не было подходящего времени, да и особой необходимости. Есть много вещей в моей жизни, о которых ты не знаешь. Я делюсь с тобой самым актуальным, — он останавливается. — Доверяй мне. Поверь, ты не хотела бы быть обременена деталями моего прошлого.

— Нет, Джереми. Вот в чем дело! — я ползу к нему по кровати. — Разве ты не видишь? Вот где ты ошибаешься! Ты не должен прятаться от меня. Я знаю, кто ты. Я видела тебя во всех твоих настроениях, во всех твоих состояниях. Я хочу, чтобы ты поделился со мной. Я хочу, чтобы ты чувствовал, что можешь доверять мне. Ты так много об этом говоришь…о своем желании доверять. Ну так держи слово! Покажи мне, что я для тебя значу. Докажи свои чувства, освободив себя.

Я поднимаюсь с постели и иду к нему. Он смотрит на меня несколько настороженно. Я беру его за руку.

— Я здесь ради тебя, Джереми, — мягко говорю я ему. — Ты больше не одинок в этом мире. Тебе не нужно этого делать. Я доказала, что я твоя. Никто не может приблизиться к тому влиянию, которое ты оказываешь на меня. Никто не может утверждать, что у них есть мое сердце. Никто…

Я смотрю на него.

— …кроме тебя.

Его глаза мерцают. Он ищет…ищет что-то. Нечестности. Следы неправды. Он не найдет ничего. Каждое сказанное мною слово — правда. Мои слова чисты и незапятнаны, нетронуты моим желанием мести. Я не знаю, как я смогу примирить эти два противоречивых чувства. Но у меня есть всё время мира. Нет нужды торопиться.

— Я верю тебе, — мягко говорит он. — Черт, Лилли, я думаю, ты говоришь правду.

— Я бы не стала лгать тебе, Джереми. Не об этом.

Он делает глубокий вдох, явно пытаясь себя успокоить.

— С чего я вообще начинал? — спрашивает он.

Мое сердце выпрыгивает из груди в необузданной вспышке радости. Я сделала это! Я заставила Джереми доверять мне.

— Расскажи мне правду о том, почему ты похитил меня.

— Похитил, — улыбается он. — А ты драгоценная штучка, не так ли? Похитил — это слишком мягкое слово для того, что я сделал. Но ты уже знаешь правду, Лилли. Фей рассказала тебе. Я слышал.

— И это всё? — спрашиваю я. — Это истинная причина? Мой отец, которого я не знала, был ответственен за смерть твоей матери?

— Да, — говорит он. — Я выгляжу подло. Не так ли? Но ты не знаешь, как много она значила для меня. Ты не была там и не видела, как она шла по нисходящей спирали. Ты не знаешь, каково это смотреть, как единственный человек, который любил тебя, уничтожает себя медленной, мучительной смертью.

— И ты обвиняешь Пола в пожаре? Его даже там не было!

— Нет, но огонь или нет, она бы в конце концов умерла. Она была сильной, Лилли. И она была прекрасна. Я помню её такой, какой она и должна быть. Королевой. И все же жизнь сломила ее. Она одевала маску сильной женщины для своих детей. В большей степени для своего младшего, ради меня.

— Твоего близнеца? — задаюсь я вопросом вслух.

— Нет, — качает головой Джереми. — Нас растили раздельно. У моего отца были странные представления о родительстве. Его мораль и ценности не воспринимались остальным миром. Никогда. Если ты считаешь меня монстром… Ну, я и близко не стою рядом с ним.

— Тем не менее ты держишь его в компании, — говорю я. — Почему?

— Держи друзей близко, врагов еще ближе, — цитирует Джереми. — А семью ближе всего. Я уничтожил империю отца, прежде чем он узнал, что это я. До того, как он узнал, как высоко поднялся его младший, когда освободился от его тиранической власти. Я получил влияние над ним. Силу. Но у него всегда был острый ум. Он был жестоким, но умным. Добросовестным, но расчетливым. Я не мог избавиться от такого ресурса. Поэтому я использовал его в своих интересах. Я сделал его зависимым от меня. Я показал ему, как я получил контроль над каждым аспектом его жизни, прежде чем сокрушить его. И, исходя из этого, он стал моим доверенным советником. Он оценил силу своей собственной крови. Это укрепило его эго.

— Что насчет твоих старших братьев? — спрашиваю я. — Чарльз сказал, что у тебя есть двое.

— Чарльз сказал тебе это? — размышляет Джереми. — Ну, он мог бы быть лучшим источником информации о моем прошлом. Что еще он сказал?

Я кусаю губы, осторожничая. Я не хочу сдавать Чарльза.

— Лилли, — мягко говорит Джереми. — Не волнуйся. Чарльз обладает абсолютным иммунитетом во всем, что он делает или говорит. Мы знаем друг друга достаточно долго, так что я ценю его мнение. Иногда, хотя и не так часто, я приходил к нему за советами. Он знает, как обстоят дела. Он знает то, что может тебе рассказать. И то, чего он не может.

— И то, чего не может? — спрашиваю я. — И что же?

Джереми делает пренебрежительный жест.

— Мелочи по сравнению со всем остальным, что ты уже знаешь.

— Хорошо, — говорю я. — Но сначала скажи мне, как много он знает обо мне? Он стоял сложа руки, пока ты заставлял меня голодать в солярии?

Я не хотела ранить его. Но кажется слова производят именно такой эффект. Джереми отступает всего лишь на дюйм. Но этого достаточно, чтобы я заметила.

— Прости, — говорю я. — Я не должна была…

— Нет, — отрезает Джереми и трясет головой. — Ты должна, и ты сделала. Ты имеешь полное право. Ты хочешь честности, Лилли, так вот она: мне больно думать о том, чему я тебя подвергал. Я жил, ни о чем не сожалея. Я владею своими действиями. Я не оставляю все на волю случая. Но все, что я сделал с тобой? Я сожалею об этих вещах.

— И все-таки…, - он шагает ко мне и ласкает по щеке. — И все-таки, как бы это ни было искажено, все это стоило того, чтобы привести нас к этой точке. Поэтому я сожалею о том, что сделал.

Он криво улыбается.

— …но не слишком.

— Я понимаю, — говорю я, положив свою руку на его. — Но это не значит, что я прощаю тебя.

— Нет! Ты никогда не простишь меня, Лилли. Не за то, что я сделал. Это прошлое искупление. Я не настолько слеп и высокомерен, чтобы не видеть этого. То, что мы имеем между нами, запятнано прошлым, да, но будущее имеет значение. Меня беспокоит будущее, потому что это единственное, что находится под нашим контролем.

— Мне нравится, когда ты так говоришь, — говорю я ему. — Так напористо. Так страстно. Так ярко выраженно и убежденно. Это надо видеть, и да…

Я отворачиваюсь.

— Я многого еще не знаю.

— Так спроси, — говорит он, следуя за мной обратно к кровати. — Ты убедила меня. Спроси, и я скажу тебе правду.

— Начнем с недавнего. У тебя есть близнец?

Без колебаний.

— Да.

— Он врач?

Опять же без паузы.

— Да.

— Настоящий врач? — подчеркиваю я.

Джереми улыбается.

— Да.

— Как давно вы знаете друг друга?

— Около пятнадцати лет.

— И что он думает об…, - я жестом обвожу рукой комнату. — Об этом. Всего, чего ты достиг? Всего, что ты построил для себя?

— Я не знаю, — говорит Джереми. — Мы с ним плохо ладим.

— Почему?

— Ревность? Может зависть? Он был воспитан в бедности и видел образование своим единственным выходом, — Джереми усмехается. — Может быть немного как ты. Узнав о нем, я искал его. Пятнадцать лет назад он только-только закончил медицинскую школу, в то время как я уже возглавлял Стоунхарт Индастриз. Он всего добивался кровью и потом. А на счет меня он думал, раз я был воспитан нашим настоящим отцом, мне всё предоставили на блюдечке с голубой каемочкой. И убедить его было невозможно.

— Это он диагностировал Пола? — спрашиваю я. — Поэтому он называет тебя доктором Телфэр?

Джереми улыбается.

— Проницательная. И хорошая догадка. Но нет. Пол назвал меня так, потому что я так ему представился.

— Ты использовал имя брата?

— В то время было удобно, — Джереми пожимает плечами. — Это помогло мне обучить его.

Опять это слово: обучение. Как будто Джереми не расценивает Пола или своего отца, как реальных людей. Вместо этого он видит их как лабораторных крыс. Мурашки пробегают по спине.

— Я расстроил тебя, — говорит он.

— Я в порядке, — говорю я ему. Я обхватываю свое тело руками. — Зачем ты привез меня к нему?

— Лилли, той ночью в Бостоне…с тобой что-то случилось. То, чему я был причиной. У тебя была паническая атака, и ты отключилась. По крайней мере, я так всё понял. Мой брат отвечает за частное медицинское учреждение в штате Массачусетс. Приобретено, принадлежит и управляется Стоунхарт Индастриз. Я купил его пять лет назад.

— Очень великодушно с твоей стороны, — говорю я.

— Ты знаешь, что я могу быть щедрым к людям, которые имеют для меня значение, — говорит он. — Хоть мы с ним и плохо ладим, я его не ненавижу. Совсем наоборот. Я очень уважаю его и то, чего он достиг. Поэтому я помог ему добиться положения, которого он желал. Для меня это не было проблемой. Я привез тебя туда, потому что знал, что он справится. Как и у меня, у него блестящий ум. В начале жизни мы с ним просто нацелились на разные вещи.

— Он такой же самоуверенный? — спрашиваю я.

Джереми смотрит на меня проницательным взглядом.

— Ты знаешь, что моя оценка себя объективна.

Я ухмыляюсь.

— Возможно.

— Достаточно справедливо, — смягчается Джереми. — Я привез тебя туда, потому что он единственный, кому я могу доверить твою жизнь. Я проглотил свою гордость и попросил его о помощи. Я знал, что он не предаст мое доверие. Я знал, что могу доверить тебя в его руки.

— Он успокоил меня, — указываю я. — Почему? И он не сделал этого хорошо или, по крайней мере, не полностью. Я проснулась на полпути. Я слышала, как вы спорили. Что это было?

— Это, — Джереми вздыхает. — Это тяжелая тема.