Как давно это было? Неделя? Две? Может, больше?

Я ставлю на "больше".

Я чувствую, как оставшаяся часть моего рассудка медленно разрушается. Чего стоит такое существование? Где мне найти силы, чтобы продолжать бороться?

Хотя бороться было бы бессмысленно. Глупо. Борьба обеспечила бы мне дополнительное наказание.

Вот какой будет моя жизнь следующие пять лет? Постоянно находиться в промежуточном состоянии между зомби и человеком?

Всё, чем я когда-либо дорожила, исчезло. Если цель Стоунхарта состоит в том, чтобы показать мне, как мало контроля у меня осталось, ему больше ничего не нужно делать.

Интересно, что случилось с Розой.

Знает ли она, где я?

Несомненно.

Сделала ли она хоть что-нибудь, чтобы помочь?

Нет.

Я думала, что могу рассчитывать на нее. Я думала... Нет. Я останавливаю себя. Роза не имеет никакого влияния на Стоунхарта. Я помню голубя. Роза не сможет ничего сделать, чтобы помочь мне, пока я здесь.

Это не её вина. Я не держу на нее зла. Если я когда-нибудь увижу её снова... Я снова останавливаю себя. Увижу ли я её снова? Не уверена. Находясь в этой темной дыре, я ни в чем не могу быть уверена.

Стоунхарт хочет сломать меня. Я смеюсь. Я уже сломана. Я зашла так далеко, что ни размышление, ни самоанализ не спасут меня от бездны отчаяния.

У меня нет друзей, ни любви, ни цели или надежды, мечты или стремления.

Стоунхарт лишил меня всего этого.

Есть лишь сон, бодрствование и изнасилования.

***

Еду мне привозят на тележке. Стоунхарт делает это сам. Он оставляет её рядом на расстоянии вытянутой руки, а затем уходит.

Даже если он при этом ничего не говорит, я знаю, что это он. Я настолько привыкла к его присутствию, что с легкостью узнала бы его в толпе.

Отчасти я узнаю его по тому, как он дышит. Его дыхание медленное и контролируемое. Оно отражает его цели.

Его дыхание является полным отображением его голоса. Неужели, он приучил себя говорить так. Кажется, ему дается это настолько легко, но что-то подсказывает мне, что он практиковал его в юности.

***

Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Я чувствую себя одинокой и полностью бесполезной.

Что я сделала, чтобы улучшить свою позицию со Стоунхартом с тех пор, как мне впервые был предоставлен доступ к его особняку? Ничего. Совсем ничего. С той минуты, как я вошла в его дом, меня преследовал промах за промахом.

Сначала я бросила ему в лицо бутылку с вином. Воспоминания пробуждают улыбку. Было весело. Затем комната наблюдений. Голубь. Ночное приключение в его кабинете.

Засыпая в тот день, я знала, чего ждать от него.

Я уже давно пришла к тому выводу, что всё плохое, что происходит со мной - это моя вина. Наказал бы меня Стоунхарт, если бы я только сделала то, о чем он меня просил?

Нет. Если бы я только была умнее, чуть более проницательной...сейчас всё могло бы быть по-другому. Я тоскую по тем временам, когда подарки что-то значили. Стоунхарт утверждает, что он человек слова, но он обещал мне, что заработанные мною подарки не отберут.

Мне хочется плакать. Он не отнимет их.

Что за глупая система, думаю я про себя. Зачем он рассказал мне о них, если он не собирался использовать их должным образом?

Вероятно, чтобы подразнить меня. Соблазнить обещанием конечной свободы.

Я переворачиваюсь в кресле. Ему не нужно было искушать меня подарками, чтобы заставить вести себя так, как ему хотелось. Всё, что ему нужно было сделать, так это оставить меня в темноте.

Потому что сейчас я уверена, что больше никогда не сделаю ничего, что могло бы вызвать недовольство Стоунхарта.

Внутри меня кипят дискомфорт и недовольство. Почему я была так глупа? Я жила в великолепном особняке с потрясающий видом на море. Я имела практически полный доступ ко всему.

Почему мне было этого недостаточно? Потому что я упрямая идиотка, вот почему.

Была ли моя жизнь такой уж плохой? Конечно, я должна была быть доступной для Стоунхарта в любое время, какое он захочет. Но это было незначительное неудобство по сравнению с тем, что происходит сейчас.

В лучшем случае это было замечательно. Я помню те ощущения, когда мы однажды занялись любовью в его кровати...

Конечно же всё это было ложью. Таким образом он показал, что имеет надо мной господство.

Сейчас же он относится ко мне, словно я не человек.

Оглядываясь в прошлое, я понятия не имею, какого черта я жалуюсь. Возможно у меня не было доступа во внешний мир. Но неужели всё было настолько плохо? Есть люди (монахи, отшельники), которые целенаправленно отстраняются от общества. Но в данном случае это не мой выбор.

Я пожимаю плечами. Я пытаюсь представить, что будет, когда всё это закончится. Стоунхарт сказал, что мы начнем всё с начала. Означает ли это, что мне снова придется зарабатывать подарки? Буду ли я снова ограничена столбом?

Хоть что-то. Я даже не буду жаловаться. Может быть мне даже позволят увидеть Розу.

Уверена, она будет рада поболтать. Мне нужно спросить у нее про Чарльза и гостевой домик.

Я зеваю. Усталость дает о себе знать. Нет смысла бороться с ней. Закрываю глаза и проваливаюсь в глубокий сон.

***

Я просыпаюсь от яркого света. Я проспала свои пятнадцать минут! Я ругаюсь и встаю. Сколько времени у меня есть?

Затем я замечаю нечто, что поражает меня: свет исходит снаружи.

Срань господня.

Я вращаюсь вокруг.

Жалюзи подняты. Холодное зимнее солнце заливает комнату.

Поверить не могу. Я смотрю в окно и дрожащей рукой дотрагиваюсь до ошейника. Что это?

Я слышу шаги позади себя и поворачиваюсь. Мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности.

Я вижу, как приближается Стоунхарт, и сажусь обратно в кресло. Он улыбается. Улыбка едва касается его губ. Но за него говорят его глаза.

Он выглядит сильным и мужественным. Его волосы немного короче, чем я помню. Может он подстригся. А может и нет. Я не видела его лица в темноте.

Он останавливается передо мной и осматривает комнату. При виде него меня наполняют ненависть и отвращение. Но под этими эмоциями скрывается приступ страха.

Он садится рядом со мной и улыбается. Я прижимаюсь к спинке кресла. Я не хочу, чтобы он находился так близко ко мне, не средь бела дня, не когда я могу рассмотреть каждую красивую черточку его лица.

Какое-то время он смотрит на меня. Я улавливаю слабый аромат его одеколона, который усиливает его собственный запах, каким-то образом подчеркивая его мужественность.

- Лилли, - Стоунхарт ласково произносит мое имя.

Он поднимает руку, чтобы прикоснуться к моей щеке, но я отстраняюсь.

Его рука опускается вниз. Это причиняет ему боль.

- Ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе? - спрашивает он.

Как мне реагировать на это?

Нет, я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, думаю я, но не могу же я прямо сказать ему об этом?

Вместо этого я вздыхаю и немного наклоняюсь к нему, тем самым разрешая ему прикоснуться ко мне.

Он выдавливает грустную улыбку и кончиками пальцев прикасается к моему подбородку. Нежное прикосновение, посылающее мурашки по коже.

- Знаешь, - говорит он, глядя мне в глаза. - Роза хочет увидеться с тобой. Я бы с радостью позволил ей это.

Я не отвечаю. Не я запирала себя здесь. Всё происходит по усмотрению Стоунхарта. От этой мысли мне становится грустно.

- Я сказал ей, что поговорю с тобой и спрошу, что ты думаешь о её просьбе, - продолжает он.

Он наклоняет мой подбородок, заставляя меня тем самым смотреть на него.

- Итак, Лилли? Что ты хочешь мне сказать?

- Я думаю..., - сглатываю я. - Я только за.

- Хорошо, - говорит он. - Я надеялся на твой положительный ответ.

Он переводит дыхание.

- Знаешь, Лилли, мне не доставляет удовольствие держать тебя здесь. Я смотрю на твое состояние..., - он пробегает глазами по мне. - ...и не могу помочь, но чувствую, что отчасти это моя вина.

Отчасти его вина? Гребаный ублюдок!

- Но затем, - безрадостно посмеивается он. - Я вспоминаю, что ты сделала до того, как оказаться здесь, и понимаю, что тут нет моей вины.

Я снова заставляю себя встретиться с ним взглядом. Похоже, он издевается надо мной. Но его голос такой искренний. Должно быть это всего лишь маска. Я говорю себе не принимать это близко к сердцу.

- Лилли, - снова говорит он. - Ты такая красивая. Зачем ты заставляешь меня делать с тобой такие вещи? Если бы не твое поведение, мы бы могли наслаждаться компанией друг друга.

Наслаждаться компанией друг друга? Он что с ума сошел? Во мне закипает гнев.

Он наклоняет голову в сторону и улыбается.

- О, я знаю этот взгляд, - говорит он. Он поднимает обе руки в капитуляции.

- Я сказал что-то, что расстроило тебя. Только не бросай в меня бутылку.

Затем он смеется, как будто только что произнес величайший в мире анекдот.

- Не ставь больше нас в такую ситуацию. Я беспокоюсь о тебе, когда ты здесь. Если бы ты знала, как плохо я спал, зная, что ты одна лежишь здесь в холоде.

- Вот почему ты приходишь каждую ночь и насилуешь меня?

Я плюю ему в лицо. Осознав, что я сделала, я закрываю рот рукой. Мои глаза расширяются от страха.

Идиотка! В моей голове кричит голос. Чертова идиотка! Ты что мазохистка?

Я жду встречного взрыва...но Стоунхарт лишь улыбается на всё это.

- Я знал, что в тебе еще остался дух.

Он встает.

- Ошейник отключен, Лилли-цветочек. Твои свободы восстановлены. Ты можешь ходить, где тебе вздумается. И я, со своей стороны, сделаю всё возможное, чтобы не провоцировать тебя, что в дальнейшем может привести к наказанию, - он делает паузу. - Я хочу видеть тебя счастливой и свободной.

Затем он поворачивается.

- Без четверти два, - говорит он. - Сегодня тот редкий свободный от работы день для меня, но я не буду трогать тебя до шести. Ты, Роза и я поужинаем вместе. Роза очень сильно хочет увидеться с тобой. Будь так добра, приоденься для этого случая.

***

Я жду, когда Стоунхарт уходит, прежде чем поставить ногу на холодный кафельный пол.

Кондиционер выключен. Слава Богу. Солнечные лучи пробиваются сквозь окна. Я заставляю себя подняться с кресла. Голова слегка кружится. По всей видимости не хватает углеводов.

Я делаю глубокий вдох и жду, когда оно пройдет. Вот оно. Я пережила самое худшее.

Стоунхарт был прав, когда сказал, что я оказываюсь в таких ситуациях только по своей собственной глупости. Как всё было бы, если я тогда не заснула?

Где бы я была сейчас? Был бы прогресс в наших отношениях?

Я иду к окну и смотрю. Унылый, серый день. Толстый слой облаков закрывает солнце. Океан удивительно спокойный.

Такое ощущение, будто я оказалась в центре урагана.

Повернувшись, я ловлю свое отражение в стекле.

- Ты выжила, - шепчу я.

- Ты прошла через всё.

Может быть, это не совсем так. Но я должна заставить себя поверить в это. В противном случае я рискую получить психическое расстройство. Через несколько минут пребывания в душе моя рука автоматически тянется включить воду настолько горячо, как только возможно.

Я останавливаю себя. Я больше не пленница этого кресла, говорю я себе. Спустя значительное время я выхожу и неспеша вытираюсь.

Иду в дамскую комнату и распахиваю полотенце, чтобы изучить свое тело.

Хм. Я стала стройней, но не потеряла форм. Удивительно. Ведь я не так много ела. Проверяю волосы. Они стали чуть длиннее обычного.

Я вспоминаю, что с другой стороны зеркала за мной наблюдают камеры. Я заворачиваюсь в полотенце. Но затем я останавливаюсь, делаю глубокий вдох и заставляю себя расслабиться.

Я широко улыбаюсь невидимой публике и отворачиваюсь.

Свобода омолодила меня. Конечно, я не могу быть свободной в истинном смысле слова. По крайней мере сейчас я счастлива не быть ограниченной этим проклятым креслом.

Я иду обратно в солярий и ложусь на кровать. Растянувшись, я зеваю.

Я скучала по этой кровати. Не думала, что когда-нибудь скажу это, не после трех дней, проведенных в ловушке, но три дня ничто по сравнению с тем временем, что я была в кресле.

Я ненавижу тебя, думаю я. Я ненавижу тебя, чертово кресло.

На этом кресле я заснула, когда ждала Стоунхарта. На этом кресле я оставила голубя прежде, чем Стоунхарт нашел его. На этом кресле я заработала болезненную пощечину за то, что Стоунхарт подумал, что это я попросила Розу об этом.

Это кресло не принесло мне ничего, кроме плохих вестей. Я хочу избавиться от него.

Я встаю и толкаю его в сторону стеклянной двери. Поворачиваю ручку и подпираю дверь бедром. Сделав паузу на секунду, я вытаскиваю кресло наружу.

Отхожу назад и восхищаюсь своей работой. Его больше нет в солярии. Но если оставить его здесь, оно никогда не покинет мои мысли. Нужно убрать его, чтобы не мозолило глаза.

Ножки издают ужасные звуки по цементу, способные разбудить мертвых. Стискиваю зубы и терплю. Кряхтя и таща его, я сталкиваюсь с кем-то.

Я поворачиваюсь и обнаруживаю Стоунхарта, с весельем в глазах наблюдающий за мной.

- Джереми, - говорю я растерянно.

И тут я осознаю, как должно быть нелепо я выгляжу.

- Я не ожидала увидеть тебя.

- Нет, - говорит он и смотрит через плечо на кресло. - Что ты делаешь?

Я напрягаю слух, чтобы уловить злобные ноты в его голосе, но их нет. Я должно быть привыкла к тому, что он вечно недоволен, что просто удивительно, что сейчас это не так.

- Я хотела почистить его. Снаружи, - лгу я.

Стоунхарт смеется.

- Сама? - спрашивает он. - Знаешь, для этого у нас есть прислуга.

- Я не хотела беспокоить Розу, - бормочу я.

- Не её, - он щелкает языком. - Она убила бы меня, если бы я предложил что-нибудь подобное.

- Она бы...что? - переспрашиваю я.

- Это означает, что она бы не сделала этого, - признается он. - Она бы отругала меня за такое предложение. Ты видела её в гневе? Грозного противника, чем она, и не придумаешь.

Я смотрю на него. Вот он разговаривает со мной, будто последних недель и не было. Разговаривает со мной, как с обычным человеком.

- Я заметил, как ты мучаешься, - он указывает на окна своей спальни, выходящих на задний двор.

- Я решил спуститься и предложить помощь.

- Ты? Помочь мне? - спрашиваю я ошеломленно.

Он снова смеется.

- Попытка рыцарства, Лилли.

Я прищуриваю глаза в подозрении.

- Что скажешь? - продолжает он. - Тебе нужна моя помощь или нет? Глядя на него, вряд ли у тебя что-нибудь получится. Как на счет новой обивки или вообще заменить его?

Его взгляд встречается с моим.

- Не думаю, что тебе хочется тратить на него время.

Я киваю.

- Ты прав. Спасибо за предложение, Стоунхарт.

- Конечно.

Он берет стул и поднимает его так, будто он ничего не весит. Затем он игриво смотрит на меня.

- Твой халат развязался, - говорит он. - Грудь видна.