Когда-то давно Ларс Бергенхем заходил пару раз в такие магазины, посмеяться, но этим его опыт ограничивался. Единственное, что он запомнил, — это картинки с голыми телами по стенам и прилипшее чувство стыда.
Он запарковался в сотне метров и перешел улицу. Это был уже четвертый клуб, который он посещал, не считая пары закрытых мест.
Вход в «Риверсайд» был скромен: дверка и вывеска с часами работы. Он потянул тяжелую дверь и вошел в большой зал, напоминающий библиотечный: вдоль стен на полках лежали газеты, их просматривали несколько мужчин. Нельзя сказать, что Ларс чувствовал себя спокойно, но он прошел в глубь комнаты, где была еще одна дверка за занавеской и уголок, где собирали деньги за вход. Бергенхем заплатил, вошел, повесил куртку на вешалку и сел за столик. За каждым из других четырех столов уже сидел посетитель, все по одному. Подошла девушка, спросила, что он будет пить. «Легкое пиво», — попросил он. Она принесла бутылку и стакан, сказала: «Добро пожаловать в „Риверсайд“!» — и улыбнулась.
Ларс Бергенхем кивнул в ответ, чувствуя себя полным идиотом. Впрочем, так же было и в других заведениях. «Должен ли я пригласить ее сесть? — думал он. — Начнет ли она предлагать себя?»
— Шоу начнется через пять минут, — добавила она и опять улыбнулась. Бергенхем снова кивнул. «Думает ли она, зачем я сюда пришел? А вдруг она студентка университета, не нашедшая другой подработки, и смотрит на меня с презрением? Какая, в сущности, разница, я же на работе? Переживать — очень непрофессионально. Может, они раскусили, что я — полицейский, как только я переступил порог?»
Началось шоу. На полную громкость врубили Тину Тёрнер. На возвышении танцевали две женщины: одна справа, другая слева. Они двигались все быстрее, что напоминало скорее шейпинг. Так они танцевали минут пятнадцать. Бергенхем успел увидеть груди и ягодицы. Соски одной из женщин были коричневые и большие, занимали полгруди. Вторая танцовщица танцевала не в такт и выглядела менее опытной. Она была тоньше и, казалось, мерзла под лучами прожектора. Она села на стул спиной к зрителям, широко расставила ноги и обернулась с наигранной шаловливостью во взгляде. Она еще не научилась притворяться. Бергенхем почувствовал симпатию и нечто вроде смущения. «Она здесь чужая, как и я. Еще не привыкла к красным огням».
«Да, — думал он, — от этого качания грудями счастливее не станешь. Даже не возбудишься. Никакой радости, только одно большое и смутное желание найти что-то получше».
Танцовщица, что помоложе, выглядела израненной, как будто здесь, на сцене, была светлая часть ее жизни — подумаешь, какой-то короткий танец! — а сойдет со ступенек — начнется основное…
Бергенхем встал и прошел дальше, там располагались тридцать комнаток для уединенного просмотра фильмов — с экраном, пультом, стулом, рулоном туалетной бумаги и корзиной для мусора — и три общих зала, где крутили те же ленты, что и в других эротических ночных клубах.
Везде одинаковые звуки, движения, особо никто не напрягался. Усаживаясь в кресло в первый раз, Бергенхем надеялся, что получит хотя бы какое-нибудь удовольствие, но быстро устал от одинаковых картинок, и член, не успев подняться, обвис и снова улегся между ног. И теперь он сидел в другом клубе и так же подглядывал за чем-то. Надо признаться, это доставляло все-таки сильные трудноописуемые ощущения — где еще такое испытаешь?
Он просмотрел товары на полках, но не нашел ничего необычного. В дальнем углу, как он и предполагал, лежали газеты с туалетным сексом. Тут всегда кто-то невзначай задерживался, стараясь делать вид, что не заинтересован, отчего со стороны казалось, что человек пытается идти в разные стороны одновременно.
Все фильмы, что он видел, заходили очень далеко, но ни следа того, что он искал. Он спросил в паре мест, но в ответ получал только косой взгляд. Он и не ожидал ничего другого. Так можно было проходить вечность. Теперь, в «Риверсайде», Бергенхем решился сделать следующий шаг.
Винтер рассматривал фоторобот, составленный по неохотным показаниям Бекмана. Винтер и сам прекрасно знал, что таким рисункам нельзя особо доверять. Анфас был реконструирован на основе профиля и вида сзади. Он долго всматривался, но не нашел никакой зацепки.
Бекман получил домашнее задание: еще раз подумать о «трамвайной линии» и попытаться вспомнить куртку, пока он ведет вагон. Бертиль Рингмар, заместитель начальника отдела, тогда сказал им: «Удачи», — и Винтер с Бекманом посмотрели на него с недоверием.
Винтер поднялся, захватил пальто с крючка у двери и пошел по коридору к лифту. Зимний дождь стучал в окна. «Мало того что противный, — зло думал Винтер, — так еще и бесполезный. Снег уже смыт, нужный уровень воды набран, единственное предназначение этого дождя — забраться за воротник, заморозить и опустить настроение ниже нуля. А как я был рад, как счастлив всего неделю назад».
Самым коротким путем он проехал на улицу Коббарнас и запарковался рядом с местами для инвалидов. Дуглас Свенссон, владелец бара, жил на четвертом этаже, и из окна его гостиной Винтер разглядел здание полиции в центре города.
— Я ведь уже с копом… то есть с полицейским, один раз разговаривал, — сказал Свенссон.
— Один раз не считается, — ответил Винтер.
— Что?
— Иногда нам требуется уточнить детали, — сказал Винтер и подумал, подходящий ли бизнес выбрал себе Свенссон. Он выглядел, как будто его насильно вытолкнули на сцену и заставили говорить, хотя он отрекся от мира и дал обет не вступать в контакты. Впрочем, Винтер никогда не бывал в его баре. Возможно, там он был сгусток энергии.
— Ну проходите… — сказал Свенссон.
Люди Винтера уже поговорили с двумя парнями, которых назвал Болгер, а Болгер слышал их имена от Свенссона. Они были знакомы с убитым Джейми Робертсоном, но ничего определенного выудить из них не удалось. Сами они были, похоже, геями, но не были уверены в ориентации Джейми. Скоро бы это выяснилось, сказали они, и Винтер не совсем понял, что они имели в виду. Складывалось впечатление, что они были напуганы.
Ситуация со всех сторон только запутывалась.
А Дуглас Свенссон молча ждал, что скажет полицейский. Винтер достал из сумки изображение, составленное коллегами.
— Вам кого-нибудь напоминает это лицо?
— Кто это?
— Я бы хотел знать, не кажется ли что-то в этом лице знакомым.
— Что-то? То есть отдельно нос или глаза?
Дуглас Свенссон взял фотографию в руки, повертел немного, отдал обратно и сказал:
— Он напоминает марсианина.
— Компьютер составил этот портрет по показаниям свидетелей.
— Компьютер, говорите?
— Да.
— До чего дошла техника!
— Вам знакомо это лицо?
— Нет.
— Ни одна из черт?
— Даже нос не знаком.
Винтер быстро проиграл в уме возможные варианты продолжения разговора. Это было важно. Свенссон смотрел на него с недоверием, ждал.
— Что за человек был Джейми? — спросил Винтер.
— Чего?
— Джейми Робертсон. Легко ли он сходился с людьми?
— С какими людьми?
— Например, с вами и теми, кто работал с ним в баре.
— Там только я и еще один. И еще один на полставки пришел после… всего этого. Вместо Джейми.
— Да, я знаю.
— А что ж вы спрашиваете?
— Я спрашиваю, как вы ладили.
Свенссон, кажется, открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он помрачнел, взгляд ушел в себя.
Может, до него только сейчас дошло, вот и расстроился, подумал Винтер. Внизу бурлило шоссе, грузовики выносились из туннеля. Наверное, к шуму так привыкаешь, что без него чего-то не хватает. Недалеко отсюда Винтер стоял и разговаривал по телефону с угонщиками машины, и он вспомнил женщину, чей телефон лежал у него в бумажнике, отложенный на черный день. Он собирался позвонить, большей частью из любопытства, но времени так и не нашлось.
— Мы прекрасно ладили, — ответил наконец Свенссон. — Его все любили, и его английский — или шотландский, я бы сказал, — добавлял бару популярности.
— Он ни с кем не ссорился?
— С кем-то из нас? Никогда.
— А с кем-нибудь другим?
— С какой стати мои бармены будут ссориться с посетителями?
— Но это обычное дело.
— У меня в баре?
— Везде.
— Да прям… Это только если кто психопатов вышибалами нанимает. У нас нет вышибал, поэтому нет психопатов. У меня даже гардероба нет.
— Понял, — сказал Винтер. — Давайте я спрошу о другом. Были ли какие-то постоянные посетители, с которыми Джейми разговаривал больше, чем с другими?
— Этого я не знаю.
— А постоянные посетители у вас были?
— Полно. Больше, чем в тюрьме. — Свенссон без тени улыбки кивнул в сторону окна.
Винтер держал в голове слова Болгера о том, что Свенссон упоминал новичка в баре, заходившего несколько раз перед убийством. Вряд ли его можно было отнести к категории завсегдатаев. Выдавать Болгера тоже было нельзя. Винтеру приходилось кружить вокруг да около, и он подбирался к цели так осторожно, как мог.
— А потенциальные завсегдатаи появились при Джейми?
— Это как?
— Новички, которые стали зависать у стойки и болтать с барменом или вроде того.
— Каждый и никто говорит с барменом… — Кажется, Дуглас Свенссон тренировался в придумывании крылатых выражений. — Мы открываем наши горести молчаливому бармену, и нам становится легче.
— Верно сказано.
Свенссон кивнул, как Аристотель ученику: трагедия — путь к очищению, сын мой.
«Мы верим в Главного Бармена там, в небесах», — подумал Винтер, и в голове пронеслись синкопы Джона Колтрейна.
— То есть Джейми был хорошим слушателем?
Свенссон слегка развел руками — мол, ответ был ясен сам собой.
— Говорил ли он с кем-то чаще, чем с другими?
— Трудно сказать, у меня там вообще-то полно работы, по сторонам не засмотришься.
— Но кого-нибудь можете вспомнить?
Свенссон молчал.
— Попытайтесь все-таки.
— Там появился один… Раньше я его не видел, а последние недели перед… перед тем, что случилось, он стал захаживать.
«Наконец-то, — подумал Винтер, — прекрасная работа, всего тридцать попыток — и мяч в лузе».
— То есть вы запомнили его в лицо?
— Я бы так не сказал, по крайней мере сейчас могу уже и не вспомнить. Но кто-то новенький сидел за стойкой несколько раз.
— А вы сами с ним говорили?
— Я не помню.
— Но Джейми говорил?
— Этот малый торчал у стойки в его смену или в те счастливые часы, когда мы работали вдвоем, каждый у своего конца стойки.
— И они разговаривали?
— Заказывать-то он должен был по-любому.
— Вы его узнаете?
— Я же сказал, что не уверен.
— Но он не похож на этого? — Винтер показал на фоторобот.
— Ни грамма, — ответил Свенссон.
— Значит, будем делать фото получше, — сказал Винтер.
Бертиль Рингмар вместе с Винтером координировал действия группы, всех подгонял, хотя сам ходил простуженный и захлебывался кашлем по утрам. Он бы с радостью поговорил с Биргерсоном, но не хотел искать встречи сам. Однажды они встретились на лестнице между четвертым и пятым этажами. В отличие от молчаливых встреч в лифте тут они пожали друг другу руки.
— Я слышал, дела идут хорошо, — сказал Биргерсон.
— Вполне, — ответил Рингмар.
— Благодаря тебе, Бертиль.
Рингмар склонил голову, показывая, как много эта похвала для него значит.
— Смотри, чтобы Винтер не бежал впереди паровоза, — сказал Биргерсон. — Этот молокосос наваляет дел, а нам, опытным, мудрым совам, потом расчищать завалы.
«Пара друзей, как ты, и врагов не надо, — подумал Рингмар. — С тобой не расслабишься».
— Так и есть, — сказал он после паузы.
— Что?
— Работа полиции — разгребать дымящиеся руины шведского общества всеобщего благосостояния.
У Биргерсона округлились глаза.
— И только такие старые опытные совы, как мы, понимают это в полной мере, — договорил Рингмар.
— Нам придется продолжить. Мне надо выслушать твой взгляд на дело — чем быстрее, тем лучше.
— Сегодня после обеда?
— Э-э… у меня сегодня встреча… Хотя я должен уточнить. Я позвоню.
Рингмар кивнул и дружески улыбнулся. «Что, Стуре, пожалел, что остановился?»
— Увидимся, — крикнул Стуре на ходу и убежал.
Рингмар пошел к себе, и как только переступил порог, зазвонил телефон, будто только его и ждавший.
— Алло, — буркнул он.
— Тут звонок, думаю, это надо к тебе, — сказал Ян Меллестрём.
— Кто там?
— Друг по переписке. Другой.
— Какой еще друг? — переспросил Рингмар, но тут же понял. — Срочно переключай на меня!
Раздался щелчок.
— Алло?
— Комиссар криминального отдела Бертиль Рингмар слушает.
— Да…
— Кто говорит?
— Обязательно представляться?
— А в чем дело?
— Я по поводу газеты… Писали, что вы ищете того, кто переписывался с тем англичанином, которого убили…
— Да.
— Это я, — сказал голос в телефоне.
Рингмар подождал. Кажется, это был юнец, но по голосу возраст не всегда определишь.
— Алло? — сказали в трубке.
— Вы переписывались с Джеффом Хиллиером?
Молчание. Рингмар повторил.
— Да…
— Это очень важно, нам надо встретиться для беседы.
— Для беседы?
— Да. Просто разговор, не допрос.
— А по телефону нельзя?
— К сожалению, нет.
— Я не знаю…
— Возможно, именно от вас зависит, раскроем мы это дело или нет.
«Так он вынудит меня сказать, что его координаты уже засекли и мы будем у него через десять минут», — подумал Рингмар, но вместо этого сказал:
— Мы можем прислать машину.
— Не надо… Уж лучше я сам приду.