Походив по комнатам, Ларс Бергенхем вернулся в зал, где продолжалось шоу. На сцене стояли две женщины — только присмотревшись, он понял, что одна была прежняя — та, что постарше. Молоденькая куда-то исчезла.
Он снова сел за столик. Зал стал более тесным и душным: вокруг толпились мужчины, курили, следили за женщинами голодными глазами. По-прежнему заливалась Тина Тёрнер, вопрошая, при чем тут любовь. Бергенхем заметил ту молоденькую танцовщицу — она тоже сидела в зале за столиком с двумя посетителями. Бергенхему не понравилась эта сцена. Он сам от себя такого не ожидал, но ему сильно не понравилось, что она разговаривает с этими свиньями. «До ее морали мне дела нет, и я не знаю, отчего так злюсь, или обижаюсь, или как там это назвать, но она не должна там с ними сидеть, — думал он. — Она выглядит моей ровесницей, если, конечно, она не ранняя малолетка. Мужикам сорок пять. Но не буду же я лезть. Это совсем не мое дело».
Она поднялась, и вслед за ней один из мужиков. Они скрылись в боковой дверке. Бергенхем проводил их взглядом.
И тут справа раздался голос:
— Инспектор Бергенхем?
Ларс и не заметил, как кто-то подошел. Крепкий блондин с длинными волосами, собранными в конский хвост, в костюме, отливающем матовым в свете прожекторов. Впрочем, детали в полумраке не разглядишь.
Бергенхем выпрямился.
— Да?
— Вы меня искали?
— Да, да. — Бергенхем встал. — У меня есть пара вопросов…
— Тогда давайте пройдем в мой офис. — Мужчина обвел взглядом зал и сцену и показал в сторону зала с журналами: — Туда, пожалуйста.
Они вошли в незаметную дверь за драпировкой. В каморке, на удивление, было окно во двор — первое окно, которое увидел Бергенхем в «Риверсайде». Хозяин остановился у двери, ожидая, что сделает или скажет Бергенхем. Не дождавшись, начал сам:
— Я рад, что вы играете в открытую.
— То есть?
— Открыли карты. Хорошо, когда полиция не шмыгает тайком и не притворяется посторонними.
— Наверное, это и нереально?
— Если только ненадолго. Но раздражает, если нас считают не заслуживающими доверия или неспособными разобраться в собственном бизнесе.
Бергенхем промолчал. За стеной надрывалась Тина Тёрнер, глухо, словно с бочкой на голове, — здесь слышались в основном басы.
— Итак, вы хотели поговорить, — сказал мужчина. — Мне скрывать нечего.
— Я не думаю, что вам есть что скрывать.
— Так что вы, собственно, хотите?
Бергенхем рассказал так много, как только мог. Не вдаваясь в детали расследования, он намекнул на подозрения полиции. Мужчина слушал с непроницаемым видом, как с пробками в ушах, но Бергенхем видел, что тот запоминает каждое слово.
— Фильмы с убийствами? В Гетеборге?
Хозяин заведения сидел в кресле, положив ногу на ногу, и курил; дым медленно стекался в окно и исчезал в ночи. Послышались гудки. В трехстах метрах находилось депо, продуваемое и безлюдное, только товарные вагоны заезжали туда иногда на стыковку.
— Никогда о таком не слышал, — сказал мужчина с явным недоверием на лице. — Почему вы пришли именно ко мне?
— Мы приходим ко всем, кто держит такие заведения, — соврал Бергенхем.
— Нет, никогда не слыхал.
— Но вы ведь должны были слышать?
— Вы думаете, что я лгу?
— Я имел в виду, что вы должны были слышать о том, что такие фильмы существуют, — поправился Бергенхем.
— Вы что, издеваетесь?
— Почему?
— Насколько я понял, вы спрашиваете о местных убийствах. Не в Колумбии, или Лос-Анджелесе, или Лондоне, или где там это популярно.
— Вы никогда не видели такой фильм? — Бергенхем не успел закончить фразы, как понял, что сделал ошибку. «Какой я дурак», — подумал он.
— Я здесь сижу добровольно и стараюсь вежливо отвечать на идиотские вопросы. Нет, я не видел такого фильма. А вы видели? Вы полицейский — вы, наверное, много знаете.
— Никогда.
— А почему?
Бергенхем вжался в кресло. Басы за стеной стали еще глубже и тяжелее — наверное, танец поменял темп. Других звуков не было слышно. Мужчина затушил сигарету, встал, открыл окно пошире — выпустить отравленный воздух. Звуки из депо мгновенно прекратились, как будто могли проникать только в щель. Открытое окно впускало лишь тишину. Бергенхем вспомнил новые поезда — чем больше скорость, тем тише они едут. В конце концов их вообще не замечаешь, пока они на тебя на наедут.
Мужчина закрыл окно и повернулся к своему гостю.
— Вы не видели таких фильмов, потому что их не существует, — сказал он. — Гетеборг уже не такой идиллический, как раньше, но здесь нет рынка для убийств.
Бергенхем не перебивал.
— Вы думаете, я наивен, идеализирую местных жителей? Нет, я не тот человек, который бы думал о них очень хорошо. Но для таких дел мы еще недостаточно извращены.
— Еще?
— Это придет, но не скоро.
— Вы говорите очень уверенно.
— Вы знаете, почему я вообще говорю с вами об этом? Потому что даже в наших заведениях существует определенная мораль.
— И как она выглядит? Состоит из равных частей любви к людям и материального интереса?
Мужчина взглянул на Бергенхема с таким видом, как будто прикидывал, куда потом спрячет тело, и отрезал:
— Всему есть границы.
— Только в Гетеборге, получается?
Мужчина не ответил, разгладил шов на пиджаке, потер нос и, казалось, собрался подняться и поблагодарить за визит. Сказал бы он правду, если бы что-то подозревал? Заявление о морали прозвучало громко и солидно, как басы за стенкой, — тут они как раз прекратились, перерыв в программе.
— У вас когда-нибудь интересовались чем-нибудь особым, нестандартным? — спросил Бергенхем.
— Только вы.
— Не спрашивали о чем-то за пределами видимого ассортимента?
— Видимый ассортимент? Это какой-то новый термин.
— Вы понимаете, о чем я.
— Нет.
— Бросьте, как же вы…
— Я не получаю особых запросов, потому что у нас есть все, что может пожелать клиент. Я не знаю, инспектор, насколько вы осведомлены в киноиндустрии, но, кажется, вы сильно удивитесь, если узнаете, насколько много разрешает сейчас закон.
— Я понял.
— Что-нибудь еще?
«Не сейчас, — подумал Бергенхем, — но я еще вернусь. Ты произнес что-то важное, что я не успел обдумать. Надо было взять диктофон. Теперь я должен быстро пойти и записать беседу».
— Нет, — сказал Бергенхем и поднялся.
Они вышли. Снова запустили музыку, и Бергенхем прошел в зал, где молодая танцовщица опять двигалась на сцене с отрешенным взглядом. Он застыл, на мгновение отключившись, а когда очнулся и пошел прочь, хозяин заведения провожал его взглядом.
Поздним вечером Винтер сидел у Рингмара и читал протокол беседы.
— Что скажешь? — спросил Рингмар.
— Особо говорить тут не о чем.
— Похоже, ему было стыдно.
— Что не объявился раньше?
— Брось, ты знаешь, о чем речь.
— Отвратительно, что в наше время такое приходится скрывать, хотя общество кричит о своей толерантности.
— Были ли еще какие-то письма, о которых мы не знаем?
— Я тоже думаю, что приманкой могло быть что-то другое.
— И многие так общаются по Сети?
— Да, вот эти же общались.
— Но он даже не смог внятно объяснить, почему они перешли на обычные письма.
— Я вижу.
— Может, им так казалось безопасней.
— Может быть. Старая романтика.
— Ладно, пока откладываем это.
— Я все думаю, почему мы не нашли у Джеффа писем от этого парня. Была ли у него причина их уничтожить?
— Нет.
— А почему тогда?
— Может, он просто выбросил? Не из тех, кто хранит письма?
— Ни одного письма от бойфренда? Из-за которого он поехал в другую страну?
Бертиль Рингмар развел руками.
— Ясен пень, письмо у него было. Значит, его кто-то его забрал.
— Почему?
— Например, потому что там было что-то дающее подсказку.
— Какую?
— Об этом я и думаю.
— Ты думаешь, этот Хичкок забрал?
— Да.
Винтер потянулся за сигариллами, но вспомнил, где находится, — Рингмар не выносил, когда в его кабинете курили, потому что курильщик уходил, а запах оставался.
— Пойдем ко мне? — предложил Винтер.
— Чем тут плохо? — язвительно ответил Рингмар. — Давай сюда пачку.
— С чего это?
— Дай мне эту вонючую пачку, — повторил Рингмар.
Винтер вынул сигариллы и кинул коллеге. Тот поднес ее к глазам, как сильно близорукий, и прочитал:
— «Курение серьезно вредит вашему здоровью».
— На обороте там тоже написано.
Рингмар перевернул и прочитал:
— «Курение вызывает рак».
— Это легкие сигариллы. И я не взатяжку.
— Тогда бы на пачку не лепили такие сообщения, или как?
— Ты такой правильный, Бертиль. Когда-нибудь ты начнешь смолить одну за другой. Слишком правильные, они все такие.
— Стремятся к самоубийству? — Рингмар кинул пачку обратно. Винтер спрятал ее в карман и сказал:
— Давай сменим тему. Кстати, ТВ хочет осветить это дело.
— Я слышал.
— Это нам может быть кстати.
— Что мы им скажем?
Это был трудный вопрос. Они уже сотрудничали с передачей «Разыскивается полицией». Даже если результат был сомнительный, несколько новых идей для расследования они всегда получали. Сейчас люди меньше читают газет, думал Винтер. Но все смотрят телевизор. Задача заключалась в том, чтобы события подавались в программе так, как надо полиции. Проблема была не столько в журналистах, сколько в решении организационных заморочек: что нужно рассказать, чтобы получить помощь, а что рассказывать нельзя, и так по всем мелочам. Были случаи, когда передача помогала раскрывать серьезные преступления, насилия.
Самое сложное — описать поведение насильника или убийцы.
— Я думаю об изнасилованиях прошлого года, — сказал Рингмар.
— Представь, я тоже.
— Мы их раскрыли благодаря ТВ.
— В какой-то мере.
— Очень пригодилось.
«Это верно», — думал Винтер. После серии изнасилований они получили описание машины насильника и как это все выглядело. Насиловал он в машине. Внутри были некоторые детали, о которых жертвы не рассказывали. Например, о трещине на стекле и как она выглядела, если смотреть на нее с разных сторон. Или что особенного было в зеркале заднего вида. В машине всегда было темно, и хотя жертвы помнили некоторые важные мелочи, они не могли сильно продвинуть розыск. Винтер боялся, что убийства будут продолжаться. После того как программу показали два раза, в полицию позвонила пожилая дама, проводящая много времени у окна. Ее соединили с Рингмаром.
— Я тут видела одного мужчину, садящегося в машину, он выглядел примерно так, как вы показывали… — неуверенно сказала она.
— Да, я слушаю, — ответил Рингмар, выслушавший уже много телезрителей, которым казалось, что они что-то видели.
Когда она сказала, где живет, он заинтересовался больше. Одно из изнасилований произошло в ее районе. Она помнила, где и когда видела мужчину — все совпадало.
— Это немного странно выглядело. Может, я слишком мнительна, но я записала на всякий случай номер машины.
Проверка показала, что все сходится. Трещину на стекле он успел заделать, но это его не спасло. Дальше оставалось дело техники — допросы заняли девять дней, и все было кончено.
— Мы попробуем с телевизионщиками, но не прямо сейчас, — сказал Винтер. — Сегодня ночью я думал о самолетах.
Рингмар тихонько вздохнул.
— Мы запросили списки всех пассажиров за три месяца, — сказал он. — И они начали приходить. Для них нужно дополнительное помещение. Не говоря о персонале.
— Сколько они их хранят?
— Вылетающих Ландветтер хранит год. Но это же искать иголку в сене, Эрик.
— Сколько раз в день они летают в Лондон?
— Пять рейсов туда и обратно каждый будний день. Первым летит «САС» в десять минут восьмого, последними Британские авиалинии, без пятнадцати шесть. По воскресеньям «САС» вылетает в Хитроу без десяти шесть, и получается шесть рейсов.
— Но не все летают в Хитроу?
— У Британских авиалиний есть утренний рейс в Гатвик.
— Я им как-то летал.
— Точно, у тебя же бонусы.
— Были.
— На каждом рейсе у них примерно сто — сто двадцать пассажиров.
Винтер кивнул.
— Ты знаешь, сколько получается в год? — спросил Рингмар.
— Я не захватил калькулятор.
— Триста тысяч пассажиров за год.
— Немало.
Рингмар промолчал.
— Наше время не резиновое. Но надо что-то делать, — сказал Винтер.
— Предлагаю начать с тех рейсов, которыми летели мальчики. Хотя мы еще не получили все, что надо, из Лондона. Потом мы пойдем назад день за днем.
— Логично.
— Но все равно это чертова куча людей.
— Я надеюсь, в списках указан конечный пункт поездки каждого пассажира?
— Не уверен.
— Тогда мы бы могли отсеять тех, кто летел дальше.
— Если только все давали правильные сведения.
— Я пытаюсь найти конструктивное решение для невыполнимого задания, которое я сам нам нашел.
— Прости, прости.
— Тогда останутся только те, кто летал Лондон — Гетеборг туда и обратно.
— По собственному паспорту.
— Совершенно верно. Сначала проверим тех, кто летел по своему паспорту, тогда останутся те, кто летел не по своему.
— Хорошо, мы возьмем сначала тех, кто летел туда и обратно в течение недели.
— Вот, это конструктивная задача.
— Это идиотская задача.
— Мы отфильтруем всех, кого можно. Кто-то должен этим заняться.
Рингмар, казалось, боролся с желанием что-то сказать, в нерешительности почесывая плечо.
— Я не так уверен, как ты, Эрик.
— Я всегда уверен.
— У нас нет никаких оснований думать, что убийца летал из страны в страну. И что убийца только один. Хотя сценарий был один.
Винтер не ответил, потому что отвечать было нечего. Они уже обсуждали это сто раз. Все, что они могли, — это выдвигать версии и проверять их одну за другой, а иногда параллельно. Они не бросали версию, пока не заходили с ней в тупик. Впрочем, даже тогда они не отказывались от нее полностью.
— Мы не знаем, сколько было исполнителей, но заказчик был один, — сказал Винтер.
— Возможно.
— Но с какой целью он заказывал?
— Коммерческая выгода, наверное? Может, я ошибаюсь, но я думаю, что это производство фильмов.
— И не видно никакой связи между жертвами.
— Если не считать, что все были гомо- или бисексуальными.
— Да, только мы и в этом не уверены.
— У них и самих не оказалось шансов определиться.
— Но все-таки связь с этим есть. И это стало причиной их смерти — сначала косвенно, а потом и прямо.
— Поясни.
— Что побудило их пригласить домой незнакомца? Любопытство, желание попробовать что-то тайное или запретное.
— Могли быть и другие причины.
— Например?
— А что бы тебя заставило впустить человека в дом?
— Куча денег?
— Сомневаюсь.
— Предложение главной роли в фильме?
— Вряд ли.
— Ящик виски?
— Да ну тебя.
— Кто-нибудь из знакомых?
— Точно.
Они замолчали. Тихий ангел пролетел.
— Волосы дыбом встают, — сказал Винтер.
— Они его знали, — повторил Рингмар.
— Не исключено. Все-таки я думаю, это один человек. Он был здесь и в Лондоне, и сейчас он или здесь, или в Лондоне.
— Мы изучаем прошлое жертв. Если они его знали, мы его найдем.
— Не стоит искать его в прошлом.
— Где граница между прошлым и настоящим? — спросил Рингмар.
Винтер промолчал.