Винтер карабкался вверх по горе и вдруг увидел колонку, торчащую из-за камня. Играли «Что нового».

Колтрейн рассматривал пейзаж под горой. Он вынул мундштук изо рта, закурил «Житан» и стал спрашивать Винтера: «Что нового, что нового?» — и мобильный телефон, прикрученный к его тенор-саксофону, звякал по прямой трубе. «Тенор должен быть гнутым, — подумал Винтер, — это сопрано прямой». И только он собрался это сказать, как оказалось, что телефон в руках у Макдональда, который кричит ему, надрываясь: «Возьми трубку, позер, выпендрежник, возьми трубку, пока мальчик не нажал „отбой“! Это мальчик тебе звонит!»

Винтер попытался взять телефон, но он был плотно встроен в саксофон. И он звонил, звонил.

Винтер проснулся. На тумбочке звонил телефон.

«Опять, — подумал он. — Сны становятся реальностью».

Телефон замолк, но тут же начал звонить мобильный с письменного стола. Он вскочил и схватил его, но там уже никого не было. Зазвонил телефон на тумбочке. Он кинулся обратно, сильно приложился большим пальцем ноги об ножку кровати, и через секунду оцепенения его пронзила острая боль.

— Алло… Алло?

От боли у него выступили слезы на глазах. Он попытался выправить палец, но тот не поддавался. Он понял, что палец сломан.

— Это Эрик?.. Эрик Винтер?

Голос женщины очень соответствовал тому, что он сейчас чувствовал, он был похож на порыв боли, прорвавшейся по телефонному проводу. В другое ухо вливался Колтрейн: в гостиной на повторе крутился диск. В который раз он заснул, не выключив все, что надо. Огненно-горячая боль в пальце расползлась по всей ноге, но стала более тупой. Он сосредоточился на разговоре.

— Да, это Эрик Винтер.

— Прости, что беспокою, но это Мартина Бергенхем.

Винтер видел ее несколько раз, и он ей симпатизировал. Она была спокойным и вполне зрелым человеком, чему ее мужу еще надо было поучиться.

— Привет, Мартина.

Винтер зажег лампу, поморгал, пока глаза привыкали к свету, и взял с тумбочки наручные часы, холодившие руку. Четыре часа утра.

— Я не могу найти Ларса, — сказала Мартина.

— Что ты говоришь?

— Он не пришел ночевать, а я сейчас должна ехать…

Винтер услышал, что она начала плакать или продолжала плакать.

— …ехать рожать…

— Он не звонил?

Вопрос был бессмысленный, но иногда случаются и такие.

— Нет. Я думала, он на каком-нибудь задании…

— Этого я не знаю, — сказал Винтер, — но это очень возможно.

— Ты не знаешь? — удивилась она.

— Я не знаю, Мартина, но я узнаю это как можно скорее.

— Я так за него беспокоюсь.

«Боже мой», — думал Винтер.

— Ты там одна?

— Одна… Я позвонила маме, но она живет в Вестеросе.

«В данном случае это все равно что на Карибах», — подумал Винтер.

— Я вызвала такси… — сказала Мартина.

— У тебя есть какой-нибудь сосед, кто может помочь? Или подруга поблизости?

— Я не хотела звонить…

— Я пошлю тебе машину.

— Но такси…

— Ты можешь немного подождать?

— Что?

— Подожди у телефона минуту, не клади трубку. Мне надо уточнить кое-что по другому телефону.

Он положил трубку на тумбочку, сделал шаг и вскрикнул от режущей боли в ноге. На одной ноге он допрыгал до письменного стола, быстро поговорил по мобильнику и вернулся.

— Мартина, ты здесь?

Ногу он держал на весу.

— Да…

— Через десять минут приедет машина, которая отвезет тебя в больницу Сальгренска. В машине можно лежать, если надо. С машиной приедет моя знакомая, ее зовут Ангела, она врач и тебе поможет.

— Да…

— Готовься, они тебя скоро заберут. Тем временем я найду Ларса, и он приедет прямо в больницу. Я уже звоню.

Винтер застыл, сидя на кровати. Потом осторожно поднял ногу и потрогал палец. Он болел, но еще не отек. Может, это все-таки не перелом. Впрочем, это не важно, на пальцы ног не накладывают шины. В крайнем случае он будет ходить в сандалиях.

С очень нехорошими предчувствиями он поковылял в ванную. Лампы там были сильнее, и он стал исследовать палец под ярким светом, когда снова зазвонил телефон. Он захромал обратно. Звонила женщина, которая представилась как Марианна Йонсен. Винтер внимательно выслушал.

Ларса Бергенхема нашли в восемь часов утра. Когда нетерпеливый любитель морских прогулок, не в силах дождаться начала сезона, поехал на причал в Тонгудденсе навестить свою красавицу яхту.

Бергенхем сидел, засунутый между двумя скалами в заливе Хэстевик. Хозяин яхты заметил, что там кружилось больше чаек, чем обычно, а потом он заметил торчащую ногу и от страха забыл все свои дела. По тревоге приехал патруль, и один из полицейских узнал Бергенхема.

Винтер протащил больную ногу за собой через поле, потом вниз, в расщелину. Он стоял рядом с тем местом, где лежал Бергенхем.

«Да, парень, самые важные вопросы жизни могли оказаться для тебя решенными, — думал Винтер. — Для меня тоже».

Во фьорде царило бело-голубое утро, воздух был отмыт, чист и ясен. Паромы везли людей в Данию как ни в чем не бывало. Через месяц поля вокруг зазеленеют и наполнятся жизнью, как будто ничего не случилось, думал Винтер. По дороге ехал автобус, как будто так и надо, в него на остановке заходили люди. Вечером ждет обед, телевизор.

— Это моя вина, — произнес он. — Скажи же, что это моя вина.

Он смотрел на Рингмара.

— Ты как будто меня умоляешь, — ответил Бертиль.

— Просто скажи.

— Он твой сотрудник.

— Больше. Скажи как есть.

— Ты его начальник.

— Я хочу услышать все.

— Возьми себя в руки, а?

Винтер посмотрел на поле. Место, где нашли Ларса, было огорожено. Работали судебные техники. Следы колес выглядели свежими, но последние дни стояла хорошая погода и многие приезжали к воде. Рыбаки, владельцы лодок, просто любители природы.

— Нам больше нечего здесь делать, — сказал Винтер.

— У него кровил затылок, — сказал Рингмар.

— Удушье. Спроси потом доктора, и он скажет, что это была попытка удушения.

Рингмар промолчал. Вокруг кипела работа.

— Мы больше ничего не можем сделать, — повторил Рингмар слова коллеги.

Винтер не мог оторвать взгляд от скал. Он даже не знал, сколько Бергенхему точно лет. Двадцать шесть? Он знал, что Мартина была старше.

— У него родилась дочь, — сказал он Рингмару.

— Ты уже говорил, в машине.

— Все прошло хорошо. Ангела постоянно была с ней, а после обеда приехала ее мать из Вестероса. Теща Ларса.

Рингмар молчал.

— Почему ты не спрашиваешь меня самое главное? — сказал Винтер и встал.

— Что?

— Когда я расскажу ей об этом?

— Господи, Эрик, это…

— Я должен сказать ей сегодня. Мы не можем скрывать это от прессы.

— Да.

— Сегодня.

— Возьми с собой Ханне.

— Я справлюсь сам. Ханне позаботится обо мне позднее.

Они ехали обратно через старый центр Кунгстена. Улицу Лонгедрагсвэген ремонтировали уже который век. Винтер вздрогнул, когда машину тряхнуло.

— Как твоя нога?

— Это палец.

— Но ты можешь ходить.

— Да, это главное.

— Да.

— А стриптизерша исчезла? — спросил Винтер.

— Как сквозь землю провалилась.

— Прошло только несколько часов.

— Мы перерыли все, что можно.

— Думаешь, ее убили?

— Вряд ли. Она испугалась. Бергенхем повел себя непрофессионально. Он ни о чем не докладывал, не держал нас в курсе дела, и это почти стоило ему жизни.

Винтер смотрел на церковь и кладбище за окном.

— Да, в этом вся суть, — сказал Рингмар.

— Суть в том, что если человек непрофессионален, его убивают. Это хорошее обобщение сути нашей работы.

Они свернули на Мариаплан. Гетеборг состоит из двадцати пяти маленьких городков, и все они одинаково опасны, думал Винтер.

— Ты думаешь, он выживет? — спросил Рингмар.

— Он уже по эту сторону черты. Голова будет долго заживать, но он молод и крепок.

— Но он не герой.

— Не в этот раз, во всяком случае.

— Значит, она знает.

— Танцовщица?

— Она знает… — повторил Рингмар.

— И я знаю.

— В каком смысле?

— Скоро уже конец.

Винтер позвонил в бар, ему ответил автоответчик. Он доехал на такси до церкви и дальше пошел пешком, стараясь не привлекать внимания. Вошел в дом, позвонил в дверь. Тишина. Еще раз позвонил. Спустился обратно, перешел на другую сторону дороги. Окна магазина были черны — в апреле темнота падает на город молниеносно.

«Я был глух и слеп, — думал Винтер. — Насколько я виноват? Были ясные признаки…»

Он постарался выкинуть такие мысли из головы. Он уже все это прокручивал.

Подъехал Болгер, запарковался на своем месте у подъезда и вышел из машины. Вечер был так тих и спокоен, что Винтер услышал щелчок замка, когда Болгер поднял руку с пультом. Потом он исчез в дверях.

«Может, это я сумасшедший? — думал Винтер. — Моя история — плод фантазии безумца. Нет ничего невозможного. Реально все».

Винтер не мог сосредоточиться, мысли разбегались. Даже с виду нет красоты и упорядоченности, все расползается и соединяется в асимметричные уродливые фрагменты.

Винтер ждал. Скоро ублюдок выйдет. «Я могу его убить, и моя карьера закончится».

Поднимался ветер, переулок сильно продувался.

Болгер вышел. Поднял руку, отпер свой «БМВ», сел и быстро уехал.

«Удивительно, что, пока я стою, еще никто не прошел мимо, — думал Винтер. — Словно район оцеплен, а по периметру стоят сотни зевак и глазеют. Наверху камера и режиссер».

Он проковылял через дорогу, поднялся по лестнице, позвонил в дверь. Достал связку отмычек. Сталь холодила пальцы сквозь тонкие перчатки. Замок открылся, Винтер очутился внутри. Прошел по всем комнатам. Потом начал с ящиков, но там были только носки и белье. Всюду порядок. Большой аккуратист. В гардеробе одежда, обувь, пояса, галстуки.

В третьем ящике письменного стола лежал небрежно разорванный толстый конверт. В нем три паспорта на разные имена. Но все с фотографией Болгера. Штампов не было, их не ставят внутри Европейского Союза. Это не все паспорта, было больше, подумал Винтер.

Фамилия из одного из паспортов встречалась в списках пассажиров, которые летели в Лондон днем позже после Кристиана Ягерберга. Они все-таки выделили на это ресурсы и начали проверять тот день, когда он летел, предыдущий и последующий.

Эту решающую находку Винтер принял как должное. Только рука слегка дрожала, когда он держал паспорт перед собой. «Я был слеп, но я прозрел и вот держу в руке документ».

Это ведь не может быть одним из случающихся на свете необъяснимых совпадений?

Там были еще бумаги, но уже неинтересные: счета, документы на квартиру, на бар.

В спальне в шкафу хранилась большая стопка порнографических журналов со стандартными моделями и стандартными позами.

Никаких билетов, чеков или счетов из гостиниц.

Он вернулся к письменному столу и взял с полки листы бумаги — штук двадцать, — исписанные беглым угловатым почерком. С виду напоминало пьесу, создающуюся в неистовстве. Винтер почему-то не мог читать, строчки прыгали перед глазами. Вдруг он ясно различил свое имя. Посмотрел на другую страницу, и там ему сразу же бросилось в глаза «Винтер». Он не различал ничего, кроме своего имени.

По затылку пополз колючий холод. Никогда еще он не испытывал такого ужаса, как в эту минуту.

На столе стоял предмет, полностью покрытый салфеткой. Небольшой прямоугольник. Он поднял салфетку и увидел свое лицо. Фотография, сделанная перед выпускным экзаменом в гимназии, была застеклена и вставлена в новую рамку.