Случалось ли вамъ бродить когда-нибудь въ солнечный день по лѣсу, когда солнце такъ тихо и ясно освѣщаетъ разноцвѣтную листву, когда вѣтки трещатъ, а сухіе листья шуршатъ подъ ногами?

Въ это время лѣсъ кажется усталымъ; онъ стоитъ въ задумчивости и живетъ старыми воспоминаніями. Голубой туманъ охватываетъ его таинственною красотою, какъ бы сновидѣніемъ, и блестящія осеннія паутины парятъ въ воздухѣ, слегка раскачиваясь, — наводя чудные, тихіе сны.

Изъ сырой земли, между мхомъ и сухими листьями, вдругъ загадочно вытягиваются удивительныя формы различныхъ грибовъ. Одни — толстые, безформенные и мясистые, другіе — длинные и худые, съ круглой ножкой и блестяще окрашенной шапочкой. Это крайне странные фантастическіе образы.

Въ это же время можно видѣть на гнилыхъ пенькахъ деревьевъ безчисленные маленькіе стебельки съ черными верхушечками, какъ бы обожженными. Нѣкоторые ученые люди считаютъ ихъ за родъ губокъ. Но Іоганнесъ узналъ другое: это — свѣчи. Онѣ горятъ въ тихія осеннія ночи, а гномы читаютъ при свѣтѣ ихъ свои крошечныя книжечки.

Этому выучилъ его Виндекиндъ въ одинъ изъ тихихъ осеннихъ дней, когда Іоганнесъ вмѣстѣ съ одуряющимъ запахомъ лѣсной почвы вдыхалъ въ себя и мечтательное настроеніе.

— Отчего на листьяхъ ясени такія черныя пятна?

— Да и это тоже дѣлаютъ гномы, — сказалъ Виндекиндъ. — Когда они пишутъ ночью, то остатки изъ своихъ чернильницъ они вытряхиваютъ на листья. Они терпѣть не могутъ деревьевъ. Изъ ясеннаго дерева дѣлаютъ они кресты и палочки въ мѣшкамъ для церковнаго сбора.

Іоганнесу захотѣлось подробнѣе узнать о маленькихъ трудолюбивыхъ гномахъ, и онъ взялъ съ Виндекинда обѣщаніе отвести его въ одному изъ нихъ.

Долгое время лилъ онъ съ Виндекиндомъ вмѣстѣ и былъ такъ счастливъ своей новой жизнью, что совсѣмъ не чувствовалъ раскаянія въ томъ, что далъ обѣтъ забыть обо всемъ предшествовавшемъ этой жизни. Впрочемъ, онъ никогда не былъ одинъ, и раскаянію некогда было зародиться. Виндекиндъ никогда не оставлялъ его, а съ нимъ каждое мѣстечко было родина. Спокойно спалъ онъ въ качавшемся гнѣздѣ болотнаго дрозда, висѣвшемъ между зелеными тростниковыми стеблями, даже тогда, когда кричала болотная выпь, или каркали вороны, предвѣщая несчастье. Никакого страха не чувствовалъ онъ при сильнѣйшемъ дождѣ или при бушевавшей бурѣ; онъ спасался тогда въ пустыхъ дуплахъ или гнѣздѣ кролика, или же подлѣзалъ подъ маленькій плащъ Виндекинда, прижимался къ нему и прислушивался въ его голосу, когда онъ разсказывалъ сказки.

И вотъ ему предстояло увидѣть гномовъ.

День какъ разъ былъ подходящій — тихій-тихій. Іоганнесу уже казалось, что онъ слышитъ ихъ тоненькіе голоса и шуршаніе ихъ ножекъ, но всего еще былъ полдень. Птицы всѣ улетѣли; одни дрозды уплетали еще перезрѣлыя ягоды. Одинъ изъ нихъ отсталъ при отлетѣ стаи. Съ растопыренными крыльями висѣлъ онъ зацѣпившись и барахтался, едва не разодравъ себѣ лапки. Іоганнесъ освободилъ его, и онъ съ радостнымъ щебетаньемъ быстро полетѣлъ въ даль.

Грибы были заняты оживленной бесѣдой.

— Посмотрите на меня, — сказала толстая "чертова губка". — Видѣли ли вы когда-либо что подобное? Посмотрите какъ толста и бѣла моя ножка и какъ блеститъ моя шапка. Я переросъ всѣхъ. И это въ одну ночь.

— Баа! — сказалъ красный мухоморъ: — ты довольно неуклюжъ, такъ теменъ и такъ грубъ. Я же, напротивъ, покачиваюсь на моей стройной ножкѣ, какъ тростникъ. Я поразительно красенъ, подобно рябинѣ, и разукрашенъ изящными крапинками. Я красивѣе всѣхъ.

— Молчите, — сказалъ Іоганнесъ, знавшій ихъ раньше: — вы оба ядовиты.

— Это добродѣтель! — сказалъ мухоморъ.

— Можетъ быть, ты — человѣкъ? — забормоталъ насмѣшливо толстякъ: — тогда бы я хотѣлъ, чтобы ты меня попробовалъ.

Этого Іоганнесъ, конечно, не сдѣлалъ. Онъ взялъ сухіе прутики и воткнулъ ихъ въ мясистую шапочку. Это было очень смѣшно, и всѣ захохотали, даже группа тоненькихъ грибковъ съ черными головками, вышедшихъ изъ-подъ земли всего два часа тому назадъ и стремившихся тоже посмотрѣть на свѣтъ Божій. Толстякъ посинѣлъ отъ злости; при этомъ сказалась его ядовитая порода.

Дождевики поднимали свои круглыя надутыя головки на четырехгранныхъ ножкахъ. Отъ времени до времени изъ отверстія круглой головки вылетало темное облачко, повидимому, очень тонкой пыли. Тамъ, гдѣ эта пыль падаетъ на сырую почву, тамъ появляются, переплетаясь между собой въ черной землѣ, нити, а въ слѣдующемъ году выростаютъ сотни новыхъ дождевиковъ.

— Какое чудное существованіе, — говорилъ одинъ другому. — Пускать пыль — вотъ цѣль жизни! Какое счастье имѣть возможность пылить все время, пока живешь!

И съ благоговѣніемъ къ своему дѣлу стали они пускать пыльныя облака въ воздухъ.

— Правы они, Виндекиндъ?

— Отчего же нѣтъ? Что же можетъ быть для нихъ важнѣе? Ихъ счастье, что они не желаютъ большаго, такъ какъ не умѣютъ ничего другого.

Когда спустилась ночь, и тѣни отъ деревьевъ расползлись въ равномѣрной темнотѣ, таинственная жизнь лѣса не прекратилась. Вѣточки трещали и хрустѣли, сухіе листики шуршали тутъ и тамъ между травой и низкимъ кустарникомъ.

Іоганнесъ чувствовалъ едва слышные удары легкихъ крыльевъ и сознавалъ присутствіе невидимыхъ существъ. Онъ различалъ уже шопотъ голосовъ и подпрыгиваніе маленькихъ ножекъ. Вотъ, тамъ, въ темной глубинѣ кустарника, только-что показался маленькій синій огонекъ и исчезъ. Еще одинъ, и еще... Чу!.. Онъ сталъ внимательно прислушиваться и услышалъ шуршаніе въ листкахъ совсѣмъ около себя, у темнаго пенька. Синіе огоньки побѣжали по пеньку и остановились у верхушки. Теперь уже Іоганнесъ видѣлъ вездѣ огоньки; они мерцали между темной листвой, мелькали по землѣ, и огромная свѣтящаяся масса сіяла издали синимъ пламенемъ.

— Что это за огонь? — спросилъ Іоганнесъ: — онъ горитъ великолѣпно.

— Это гнилой пень, — сказалъ Виндекиндъ.

Они подошли къ тихому ясному огоньку.

— Теперь я тебя представлю Вистику. Онъ — самый старый и самый умный между гномами.

Когда Іоганнесъ подошелъ ближе, онъ увидѣлъ его сидящимъ у собственнаго огонька. Ясно можно было различить при голубомъ свѣтѣ морщинистое лицо съ сѣдою бородою; онъ громко читалъ, сдвинувъ брови. На головѣ его былъ надѣтъ колпачокъ отъ жолудя съ маленькимъ перомъ; передъ нимъ сидѣлъ паукъ-крестовикъ и слушалъ его.

Когда оба приблизились, гномъ посмотрѣлъ, не поднимая головы изъ-за своей книжечки, и приподнялъ брови. Паукъ тотчасъ же убѣжалъ.

— Здравствуйте! — сказалъ гномъ; — я — Вистикъ, а кто вы оба?

— Меня зовутъ Іоганнесомъ. Мнѣ очень хочется съ тобою познакомиться. Что это ты читаешь?

— Это не для тебя, — сказалъ Вистикъ — это только для пауковъ-крестовиковъ.

— Все-таки покажи мнѣ, Вистикъ! — попросилъ Іоганнесъ.

— Нѣтъ, этого я не могу сдѣлать: это — священная книга пауковъ, которую я взялъ на сохраненіе и не долженъ ни въ какомъ случаѣ передавать въ чужія руки. У меня есть также священныя письмена жуковъ, бабочекъ, ежей, кротовъ и всего, что здѣсь живетъ. Они не всѣ умѣютъ читать, и когда они хотятъ что-нибудь узнать, я имъ читаю. Для меня это большая честь; это — почетная должность, понимаешь ты?

Человѣчекъ нѣсколько разъ покивалъ головой и поднялъ указательный палецъ кверху.

— Чѣмъ ты былъ теперь занятъ?

— Исторіей одного паука, Критцельфлинка, знаменитаго героя крестовиковъ, жившаго давно и имѣвшаго паутину, протянутую надъ тремя деревьями, въ которой онъ въ одинъ прекрасный день поймалъ тысячу-двѣсти мухъ. До этого героя пауки не плели паутинъ и питались травой и падалью; этотъ же паукъ обладалъ свѣтлой головой и доказалъ, что и живыя существа созданы для пищи пауковъ. Въ то, же время онъ нашелъ способъ дѣлать искусныя сѣти, благодаря сложнымъ вычисленіямъ, такъ какъ онъ былъ большой математикъ; крестовики вѣдь плетутъ свои сѣти обыкновенно паутинку за паутинкой, именно такъ, какъ онъ училъ, только въ гораздо меньшихъ размѣрахъ, потому что и родъ пауковъ очень выродился. А этотъ герой ловилъ большихъ птицъ въ свою паутину и убивалъ тысячи своихъ собственныхъ дѣтей — это былъ великій паукъ. Но въ концѣ концовъ сильная буря снесла героя вмѣстѣ съ его сѣтью и тремя деревьями, въ которымъ она была прикрѣплена, въ отдаленные лѣса, гдѣ его память вѣчно будутъ чтить за огромную способность въ убійству.

— И это все правда? — спросилъ Іоганнесъ.

— Въ этой книжечкѣ все это сказано, — сказалъ Вистикъ.

— Вѣришь ты этому?

Маленькій гномъ мигнулъ однимъ глазомъ и притронулся указательнымъ пальцемъ до носа.

— Въ священныхъ книгахъ другихъ животныхъ, въ которыхъ говорится объ этомъ героѣ, онъ представленъ страшнымъ и презрѣннымъ чудовищемъ. Но я не придаю этому значенія.

— А есть также книжечка гномовъ, Вистикъ?

Вистикъ нѣсколько недовѣрчиво посмотрѣлъ на Іоганнеса.

— Въ сущности что ты за существо такое, Іоганнесъ? Въ тебѣ есть нѣчто, — нѣчто человѣческое, хотѣлъ бы я сказать.

— Нѣтъ, нѣтъ, успокойся, Вистикъ, — сказалъ Виндекиндъ, — мы эльфы. Іоганнесъ прежде жилъ много среди людей. Но все-таки ему ты можешь вѣрить. Это тебѣ не повредить.

— Да, да, все это прекрасно, но я считаюсь между гномами самымъ умнымъ, и я долго и прилежно учился, пока узналъ то, что теперь знаю. Я долженъ быть остороженъ при моей мудрости. Если я буду пробалтываться, то могу лишиться своей репутаціи.

— Въ которой же изъ книжекъ, полагаешь ты, заключается истина?

— Я уже много читалъ, но не думаю, чтобы мнѣ могла попасться такая. Это не можетъ быть ни книжка эльфовъ, ни книжка гномовъ. Тѣмъ не менѣе она должна существовать.

— Можетъ быть, это людская книжка?

— Такой я не знаю, да и не думаю, чтобы въ ней была истина, потому что настоящая книжечка должна приноситъ огромное счастье и покой; въ ней пряно должно стоять все такъ, какъ оно есть, чтобы никто не могъ ни спрашивать, ни желать большаго. А люди до того, думаю, еще не дошли.

— О, нѣтъ! — засмѣялся Виндекиндъ.

— Но развѣ есть такая книжечка? — спросилъ Іоганнесъ съ напряженнымъ любопытствомъ.

— Да! да! — шепталъ гномъ: — я знаю это изъ старыхъ, старыхъ разсказовъ. Постойте. Я знаю даже, гдѣ она находится и кто ее могъ бы найти.

— Отчего же у тебя ея еще нѣтъ? — спросилъ Виндекиндъ.

— Терпѣніе — все будетъ! Нѣкоторыхъ подробностей я еще не знаю, но скоро я ее найду. Я много для этого въ своей жизни работалъ и много искалъ... Для того, кто ее найдетъ, жизнь станетъ похожа на солнечный ясный осенній день, — голубое небо сверху и голубой туманъ вокругъ; ни одинъ листокъ не шелохнется, ни одна вѣточка не затрепещетъ, ни одна капля не упадетъ; тѣни не будутъ мѣняться, и золотыя верхушки деревьевъ никогда не поблѣднѣютъ. И что намъ кажется яснымъ — станетъ для нашедшаго эту книжечку темнымъ, а что для насъ есть счастье — будетъ печалью для тѣхъ, кто ее прочтетъ. Да, это все я знаю, и когда-нибудь ее найду.

Гномъ поднялъ брови вверху и приложилъ палецъ въ губамъ.

— Вистикъ, не могъ ли бы ты меня научить... — началъ Іоганнесъ, но прежде чѣмъ онъ кончилъ, онъ почувствовалъ сильный порывъ вѣтра и увидалъ надъ собой огромную черную фигуру, быстро и неслышно пронесшуюся.

Оглянувшись на Вистика, онъ только видѣлъ, какъ его ножка исчезла въ дуплѣ. Гномъ вмѣстѣ съ книжечкой прыгнулъ въ свою норку. Свѣчка начала тускнѣть и, наконецъ, совсѣмъ потухла.

— Что это такое было? — спросилъ Іоганнесъ, прижавшись въ темнотѣ въ Виндекинду.

— Сова, — сказалъ Виндекиндъ.

Оба нѣкоторое время молчали.

Потомъ Іоганнесъ спросилъ:

— Вѣришь ты тому, что Вистикъ говорилъ?

Вистикъ совсѣмъ не такъ уменъ, какъ онъ самъ думаетъ. Такую книжечку онъ никогда не найдетъ, да и ты ее тоже не найдешь.

— А есть такая?

— Книжечка эта существуетъ, какъ существуетъ твоя тѣнь. Но какъ бы ты ни бѣжалъ за нею и какъ бы ты осторожно ни ловилъ ее, ты ее никогда не поймаешь и никогда не схватишь. И, наконецъ, ты увидишь, что ищешь самого себя. Не будь глупымъ и забудь болтовню гнома. Я тебѣ разскажу сотни прекрасныхъ исторій. Пойдемъ со мной. Лучше полетимъ на опушку лѣса и посмотримъ, какъ влажные покровы росы на спящихъ нивахъ исчезаютъ подъ лучами нашего благого отца. Пойдемъ.

Іоганнесъ пошелъ, но словъ Виндекинда онъ не понялъ и его совѣту не послѣдовалъ. И въ то время, какъ онъ глядѣлъ на занимавшееся блестящее осеннее утро, онъ все еще думалъ о книжечкѣ, въ которой сказано, почему все на свѣтѣ такъ, какъ оно есть, — и молча повторялъ про себя: "Вистикъ, Вистикъ"!