Где-то высоко в небе, между звезд «Большой Медведицы», блестела новая яркая звезда — комета. Мистер Ричард Конвэй обратил свой взор к небесной тезке женщины, неподвижно распростертой перед ним, и призвал комету ускорить свой полет…
Заглушенное рыдание готово было вырваться из его груди, но мистер Конвэй был слишком мужественным человеком, чтобы даже в такой момент потерять власть над собой. Он склонился к Патриции и, всматриваясь в ее прекрасное лицо, прошептал:
— Только эти звезды знают, моя Пат, чем ты была для меня… Если бы ты осталась жить и я увидел бы в твоих глазах хотя бы искорку, вспыхнувшую для меня, — я сошел бы с ума при одной мысли о комете, которая должна забрать мою жизнь, могущую быть такой прекрасной рядом с тобой. Прощай, моя Пат!..
Здесь мистер Конвэй допустил некоторую сентиментальность… Он прикоснулся губами ко лбу Пат…
Если мистер Конвэй и не был врачом, то, тем не менее, если бы он был менее возбужден и более внимателен с самого начала — он был бы избавлен от необходимости говорить эпитафии над живым телом…
И в конце концов мистер Конвэй заметил это…
Она дышала… Слабым, едва уловимым движением ее грудь поднималась и опускалась, и этого было достаточно, чтобы остановившееся сердце мистера Конвэя вновь застучало и стало бешено прыгать в грудной клетке…
Быстро разрезав узлы стягивающего ее тело шнура, он бережно перенес ее в свой «Плимут». К чести мистера Конвэя нужно сказать, что у него хватило рассудительности для того, чтобы не забыть и о толстом портфеле.
Через полчаса быстрой езды он уже подъехал к воротам лаборатории. Ветеран впустил его только после того, как увидел у него на руках бесчувственную Патрицию, после чего сокрушенно заохал что-то на тему о том, что весь свет сошел с ума.
Конвэй внес свою драгоценную ношу в знакомую уже ему комнату и, уложив на кушетке, разыскал коньяк и влил основательную его порцию сквозь стиснутые зубы Патриции. Этого простого средства оказалось достаточно, чтобы она пришла в чувство. Она не спросила, как это сделали бы 99 женщин из 100 после обморока: «Где я?»… Она открыла глаза и, увидев над собой склоненное лицо Конвэя, снова крепко зажмурила их. Ей показалось, что она уже умерла и видит виденье… Снова открылись ее синие, как васильки в золотой ржи ее разметанных волос, глаза… Лицо мистера Ричарда Конвэй было так комично перекошено жесточайшей тревогой, что Пат слабо рассмеялась…
— Вы оживаете, наконец… Боже, какое счастье!.. — вырвалось облегченным вздохом у Конвэя.
— Оживаю. Но стоит ли это делать? — улыбнулась Пат, пытаясь приподняться на кушетке. — Ведь скоро нам всем придется безнадежно умирать…
Мистер Конвэй опустился на колени перед кушеткой и безмолвно припал жесткими и холодными губами к маленькой и нежной ладони ее слегка дрожащей руки… Некоторое время длилось это молчание. Обоим не хотелось нарушать его словами. Но, внезапно вспомнив последние события, Пат резким движением выпрямилась и села…
— Господи! Но скажите же, его удалось спасти? Он жив?..
— Он умер, Патриция, — тихо сказал Конвэй, — это лучшее, что он мог сделать; он избавил других от необходимости его умертвить…
— Что вы говорите? О ком вы говорите?
— О вашем бывшем муже, Патриция. О Джоне Вилкинсе.
— Умер?!. — со страданием в голосе выговорила она и закрыла лицо руками. Когда она отняла их, лицо ее было смертельно бледным и на губах отпечатался след закусивших их зубов.
— Не называйте его моим мужем никогда!.. Я не хочу знать, при каких обстоятельствах умер этот человек. Я наказана за свое легкомыслие. Но теперь я хочу забыть о нем и о том, что была его женой… Я спрашивала об этом юноше-ассистенте… Он жив? Удалось его спасти?
— Почему бы ему умирать? Вероятно, он дежурит в лаборатории.
Глаза Патриции широко раскрылись и в них Конвэй заметил испуг…
— Но ведь Вилкинс убил его… Роллинг здесь?..
— Роллинга нет, — резко выпрямляясь, проговорил мистер Конвэй, — расскажите все.
Помолчав, она сказала:
— Поведение Вилкинса было более чем подозрительным в последние дни, Конвэй… Когда же он услышал какие-то выстрелы, он опрометью бросился в машинный зал, где дежурил ассистент… Я пошла за ним, предполагая, что там что-то случилось… Открыв двери, я увидела ассистента лежащим на полу в луже крови и Вилкинса, вынимающего бумаги из вскрытого сейфа. Я поняла тогда все и бросилась к нему… Он ударил меня и я потеряла сознание…
Мистер Конвэй скрипнул зубами и лицо его исказилось. По этой гримасе можно было судить, что Вилкинс действительно сделал самое лучшее, что мог, разбившись в автомобиле…
— Я думаю… — начал он, но Патриция перебила его:
— Если ассистент мертв и Роллинг отсутствует, это значит, что у аппаратов никого нет…
Конвэю моментально припомнилось все, что ему говорил о своих работах Мэттью Роллинг… Только теперь они обратили внимание на то, что обычное пение трансформаторов слышалось значительно громче, и даже можно было ощутить какую-то вибрацию во всем строении.
Они вдвоем быстро сбежали с лестницы и вошли в лабораторию. Мистер Конвэй тотчас же увидел труп ассистента.
— Ну, ему уже ничем не помочь, — сказал он, притронувшись к успевшему застыть телу. — Но процесс оставался целую ночь без наблюдения, — многолетние труды Роллинга могут пропасть, если я его верно понял… — Он окинул взглядом лабораторию и был потрясен грандиозным зрелищем гигантских машин, приборов, спиралей, изоляторов, бесчисленных циферблатов и стрелок. Здесь гудение слышалось громче и вибрация ощущалась сильнее. — Нужно, по крайней мере, остановить процесс. Вы знаете, как выключить ток?
— Нет. Но не притрагивайтесь ни к чему. Здесь каждый предмет может быть насыщен миллионами вольт… Мне приходилось слышать…
— Но я должен попытаться… Труды Мэттью не должны пропасть, — проговорил мистер Конвэй, направляясь к большому распределительному щиту.
— Дик! Ради Бога!..
Мистер Конвэй вздрогнул и остановился, как вкопанный… Пат не заметила даже того, что имя мистера Ричарда Конвэя, при виде грозящей ему опасности, уменьшила до «Дика», но мистер Конвэй заметил это и вспомнил свою подобную оговорку в беседе со старым профессором Стаффордом… Он покраснел и опустил глаза.
— Хорошо. Подождем Роллинга, — сказал он. — Как бы действительно чего-нибудь не напортить…
И с притворным интересом мистер Конвэй стал рассматривать сложное оборудование лаборатории, где теперь совершался загадочный процесс расщепления атома и пролагались пути к овладению тайной внутриатомной энергии, хотя в данный момент все циклотроны и атомные башни мира интересовали его значительно меньше, чем одно короткое слово, сорвавшееся с уст вдовы Джона Вилкинса.
В это время, покрывая жужжащие звуки, издаваемые аппаратами, по всему зданию прозвучали резкие звонки тревоги. Мистер Конвэй вопросительно поглядел на Пат.
— У входа случилось что-то, — сказала она. — Это сторож.
Они вышли из лаборатории, прикрыв труп ассистента и плотно закрыв за собой двери.
У входных ворот разыгрывалась баталия между бравым ветераном и полковником Нортоном… Они стояли? разделенные массивным железом ворот, и метали друг в друга угрожающие взгляды через узкое окошечко… Оба кричали во все горло. Полковник требовал, чтобы его впустили, ветеран — чтобы пришелец убирался к черту. При этом оба с самым решительным и грозным видом потрясали оружием: ветеран своим самопалом, полковник — весьма внушительным пистолетом.
Конечно, мистеру Конвэю едва ли удалось бы принудить ветерана оставить поле битвы за своим противником, но одного слова Патриции оказалось достаточным, чтобы Сезам мгновенно открылся и полковник предстал перед ее глазами.
— Я рад приветствовать вас, миледи, но не осудите старого солдата, если я прежде всего поговорю, сугубо конфиденциально, с мистером Конвэем, — сказал, едва отдышавшись, полковник.
— В конфиденциальности нет никакой нужды, полковник, — отозвался Конвэй. — Все окончено. Эпилог драмы уже сыгран.
— Мне, кажется, господа, что женщине лучше не присутствовать при разговоре о мужских делах, — слабо улыбнувшись полковнику, ответила Патриция. — Пройдемте в комнаты. Там вы сможете спокойно побеседовать.
Полковник галантно поклонился и, пригладив свои растрепанные усы, направился вслед за ней.
Остаток ночи прошел во взаимных расспросах и рассказах. По-прежнему тонко пели трансформаторы и из лаборатории доносилось тревожное и нервирующее гуденье. К рассвету полковник, утомленный треволнениями ночи и успокоенный сознанием того, что его миссия окончена, уснул.
Пат сидела неподвижно, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами. Эта женщина была слишком горда, чтобы дать заметить другим смятение своих чувств… Но по ее спокойному бледному лицу иногда пробегали тени, наблюдая которые, мистер Конвэй беспокойно двигался в своем кресле.