— От трех бортов к себе налево в угол, девятку…

— Хм!..

Вслед за этим «Хм!» последовал сухой, резкий удар. Несколько шаров на зеленом сукне пришли в движение и постепенно остановились, касаясь друг друга с замирающими, сухими щелчками.

Доктор Макдуф, со все растущим раздражением, метнул взгляд из-под своих косматых бровей на партнера, невозмутимо опершегося на кий после удара, и начал мелить свой кий, ломая и кроша мел.

— Двенадцатого налево в середину, — сказал он и пустил свой шар со скоростью пушечного ядра. Удар был мастерский, но позиция, из которой приходилось играть доктору Макдуфу, была слишком неудобной и двенадцатый шар, задрожав и тыкаясь в борта лузы, застрял в ней.

— Тройку абриколем в середину, — тихо сказал партнер, поднимая кий.

— Будете вы когда-нибудь играть, черт возьми, или нет?

— Я и играю тройку абриколем в середину.

— Нет, вы не играете, десять тысяч чертей, а отыгрываетесь!

— Уменье играть на бильярде, дорогой доктор, в конечном счете сводится к уменью отыгрываться.

— Это, может быть, в вашем проклятом Лондоне думают так… Э… позвольте!.. Уж не хотите ли вы сказать этим, что я не умею играть, если я не отыгрываюсь?

— Помилуйте, доктор! Кто же из здесь присутствующих поддержал бы меня в этом утверждении, явно противоречащем действительности?

— Сдается мне доктор, что нашла коса на камень, — подал голос толстый Сэм, — ну, да вы не огорчайтесь! — Сэм подошел к черной доске, на которой были записаны очки. — У вас уже 48, а у него всего-навсего жалких 19. Вы его еще вздуете!

— Заткнитесь, Сэм, и продавайте вашу гнусную отраву, которую вы называете элем, здесь в вашем «Ослином хвосте». Если бы вы хоть немножко смыслили в игре, вы бы знали, что никто не должен считать партию выигранной до того, как он ее выиграет.

Следует заметить, что таверна, которую содержал добрый Сэм, называлась отнюдь не «Ослиный хвост», как презрительно именовал ее рассерженный бильярдными неудачами доктор Макдуф, а носила гораздо более поэтическое наименование — «Львиная грива». В этот вечер в большом зале «Львиной гривы» было особенно многолюдно, хотя эта многолюдность и выражалась в том, что вместо обычных 4–5 посетителей в ней находилось 7–8, собравшихся поглазеть на бильярдное состязание между местным чемпионом — доктором и приезжим, который играл в эту благородную игру хотя и не с таким роскошным треском и грохотом, как это проделывал доктор Макдуф, но по непонятным причинам стал обыгрывать местного чемпиона.

Приезжий назывался мистером Конвэем. Он явился в Сэкс-Ярд несколько дней назад в превосходном автомобиле марки «Плимут», совершенно одинокий, если не считать бывших с ним двух желтых кожаных чемоданов, сплошь залепленных разноцветными ярлыками отелей, по которым можно было прочесть, как в книге, что мистер Конвэй, несмотря на свои сравнительно молодые годы, успел побывать до своего появления на острове Энст — по всему земному шару, начиная от Ривьеры и кончая Пернамбуко.

Остров Энст, а тем более поселок Сэкс-Ярд, расположенный на самой северной его оконечности, не такое место, где появление роскошного «Плимута», чемоданов с ярлыками, на которых изображены пирамиды, пальмы, снеговые вершины гор, и молчаливого незнакомца, одетого в пальто от Дэвиса, в галстухе, который всякий знакомый с модами Бонд-Стрит без труда признал бы произведением Бэдда и шляпе от Локка — прошло бы незамеченным. В силу именно этих обстоятельств, подробности приезда мистера Конвэй на другой же день стали достоянием всего Сэкс-Ярда, при любезном содействии добрейшего Сэма и его не менее доброй супруги — Салли.

Стало известно, что мистер Конвэй решительно, но бесшумно остановил свой «Плимут» у самых дверей «Львиной гривы» и, зайдя в помещение, спросил:

— Имеете ли вы удобную и абсолютно спокойную комнату для меня?

На что добрейший Сэм быстро ответил, всего лишь после 5–6 минут раздумья:

— Для джентльмена в моем отеле всегда найдется пристанище.

— Отлично. Покажите мне ее, — сказал приезжий и, после осмотра комнаты в первом этаже, с массивной кроватью и огромным камином, окнами выходящей на песчаные дюны побережья, заявил:

— Это мне подходит. Сколько людей живет в вашем поселке?

Сэм скосил глаза на приезжего и с достоинством ответил:

— В нашем городе 759 жителей.

— Ну, жителей, это еще не значит людей… В отеле в Лервике, где я провел прошлую ночь — жителей было не менее миллиона, включая клопов…

— Ну, если сэр… — начал было еще с большим достоинством Сэм, но приезжий быстро прервал его заявлением, что разговор окончен и он берет комнату, сроком на 2 месяца, с условием, что его не будут беспокоить, ибо он не желает видеть ни одного из 759 жителей Сэкс-Ярда, как и вообще никого из людей.

Несколько дней он провел в своей комнате, выходя из нее только для того, чтобы одиноко побродить по окрестным пустынным дюнам. Пищу ему носили, и все попытки вызвать его на разговор оканчивались катастрофическими неудачами. Чем он занимался в течение многих часов одиночества в своей довольно-таки мрачной комнате, так и осталось тайной для Сэма с его супругой, хотя эта последняя и утверждала, что незнакомец занимался изучением библиотеки, являвшейся гордостью почтенного семейства и состоявшей из нескольких десятков романов Вальтер Скотта, Теккерея, Стерна и Диккенса.

Так продолжалось до тех пор, покуда мистер Конвэй не спустился однажды вечером в большой зал и, будучи вызванным на бильярдный поединок доктором Макдуфом, не выиграл у него 5 партий кряду. Приблизительно в этом-же духе игра протекала уже несколько дней.

В этот вечер зрители собрались вокруг стола, немилосердно дымя трубками, в дыме которых казался призрачным свет слабой лампы, висящей над столом, по которому катились белые шарики. Однако партии, стоящей в первый, кажется, раз обнадеживающе для доктора, так и не суждено было окончиться. Игра продолжалась при непрерывных раздраженных репликах с его стороны, в которых неизменно фигурировал черт, до тех пор, покуда доктору не пришла в голову несчастная мысль употребить пословицу: «Ничто не ново под луной».

Услышав эти слова, мистер Конвэй задержал удар, который готовился сделать и, взглянув на доктора как-то особенно пристально, произнес:

— До сих пор, по крайней мере…

— Что вы хотите этим сказать, черт подери? Уж не то ли, что проклятая система играть на бильярде, которую вы применяете, является новостью в подлунном мире?

— Нет, я не хочу этого сказать. Видите вот ту пятерку, которую я намереваюсь положить в угол направо?

— Я сомневаюсь, чтобы у вас было такое намерение… Вы намереваетесь сыграть так, чтобы ваш шар, упаси Боже, не отошел от короткого борта, десять тысяч чертей…

— Итак, вы видите эту пятерку… Следите внимательно, что произойдет, когда мой шар столкнется с нею.

— Вы, кажется, подозреваете, что явления удара упругих шаров из начальной физики для меня такая же тайна, как для некоторых лондонских хлыщей, шлифующих тротуары Пикадилли?

— А теперь представьте себе, что произошло бы, если бы мой шар был в миллион раз больше этой пятерки по своей массе?.. Что произошло бы при их столкновении?

Доктор Макдуф открыл было рот, чтобы извергнуть очередное проклятие по поводу этого вопроса, но мистер Конвэй прервал его.

— Произошло бы то, что мой шар раздробил бы эту пятерку в пыль, любезный доктор, и тем микробам, которые прилепились к ее поверхности — пришлось бы худо… Да! И такое столкновение было бы новостью в подлунном мире… Вот. Я признаю, что проиграл эту партию и вы, пока, имеете еще время торжествовать победу.

Произнеся эти слова, мистер Конвэй поставил в угол свой кий и быстро вышел из комнаты, оставив в ней удивленных собеседников. Доктор Макдуф покачал головой и постучал пальцем сперва по своему лбу, а затем по крепкому дубу бильярдного стола.

Мистер Конвэй, поднявшись в свою комнату, достал из чемодана толстую тетрадку в клеенчатом переплете с надписью «Дневник», раскрыл ее, вынул автоматическое перо и, придвинув лампу, приготовился писать.