22 сентября

Я давно ничего не записывал в свой дневник. Не до того было. События развернулись столь стремительно, что только теперь я могу собраться с мыслями и записать более или менее последовательно свои впечатления.

«Красное знамя» вошло в Ленинградский порт 26 августа. Дул резкий ветер, будораживший холодные воды Балтики и теребивший флаг на мачтах корабля. Горский стоял на мостике и ждал прибытия начальника порта.

Я предупредил Делакруа о намерениях командира. Быть может, мне не следовало поступать таким образом и злоупотреблять доверием Горского. Не знаю… Я долго колебался, долго мучился сомнениями, прежде чем решился на тот или иной образ действий. Единственная моя надежда была на то, что когда-нибудь вопрос разъяснится, и я смогу дать кому угодно честный отчет в своих поступках.

Делакруа и я стояли на баке, перебрасываясь короткими фразами. Сердце мое стучало так сильно, что, казалось мне, Горский с мостика должен был расслышать его стремительное биение.

— Товарищ Эфф, — крикнул Горский в рупор.

Вздрогнув, я повернул голову.

— Пошлите француза ко мне на мостик, — приказал он. — Сейчас же…

Я перевел на французский язык приказание командира.

Делакруа направился к лесенке, ведущей на мостик. Дальнейшие события развернулись скорее, чем я мог отдать себе отчет в произошедшем. Проходя мимо мачты, Делакруа задержался на минутку, закуривая папиросу; случай — ведь смерть караулит человека на каждом шагу — заставил именно в эту минуту оборваться тяжелую рею. Никто не успел вымолвить слова, как рея с грохотом упала.

Горский бросился с мостика на палубу.

— Чорт возьми, — вот ведь оказия…

У подножия мачты с разбитым черепом лежал Жозеф Анри Делакруа.

— Какой чорт крепил рею, — про себя буркнул Горский.

Судовой врач, попробовав прощупать пульс, покачал головой:

— Могу только констатировать мгновенную смерть…

Горский задумался. Его взгляд упал на большой кожаный чемодан, оставленный французом на шканцах. Посоветовавшись с помощником, он приказал отнести чемодан в свою каюту и по прибытии начальника порта направился туда, позвав меня с собой.

В присутствии понятых чемодан был вскрыт. Наклонившись над раскрытым чемоданом, Горский не смог удержать возглас изумления. Я стоял у двери каюты и, не глядя на Горского, знал в чем дело.

Чемодан был пуст. В нем не было ничего, кроме того серого костюма, который был на французе в момент его спасения с обломков самолета.

— Он успел спрятать концы, — пробормотал Горский.

Я постарался в нескольких словах выразить свое удивление, на что Горский, впрочем, не обратил даже внимания.

Напрасно. Я-то хорошо знал, где находится содержимое чемодана… Под моей койкой был спрятан сверхкоротковолновый приемник, модель Н1-19…

29 сентября

По болезни я был списан с корабля. Мои легкие давно были не в порядке, а пережитое потрясение явилось причиной лихорадки, свалившей меня с ног. Провалявшись четыре дня в госпитале, я получил отпуск и уехал в Москву.

В багажном вагоне почтового поезда Ленинград — Москва лежал деревянный ящик, на котором черной краской была выведена надпись:

Можно, кажется, не упоминать о том что в ящике был упакован аппарат профессора Хьюлетта, доставшийся мне в наследство от безвременно погибшего Жозефа Анри Делакруа.