Ночь, поглотившая свет прожектора, казалась особенно темной.

— Что ж, — сказала Лизанька, — доигрались… Неужели ночь никогда не кончится? Мишка, который час?

Щур поднес к глазам левую руку. Фосфорные стрелки отчетливо светились в темноте.

— Половина двенадцатого…

— А когда был взрыв? — спросил Громов.

Щур задумался.

— Тоже в половине двенадцатого. — ответил он после непродолжительного размышления.

Лизанька спросила:

— Так, значит, после взрыва прошли уже целые сутки?

— Может быть, и двое… Или трое…

— Или твои часы стоят, — вставил Ванька. — Это тоже возможно.

Щур приложил часы к уху.

— Действительно, ты угадал! Часы стоят.

Когда вопрос о часах был исчерпан, Громов ощупью вернулся к прожектору. Лизанька и Щур остались в стороне и тихо разговаривали. Поднялся холодный ветер — Щур поеживался, а Лизанька прямо-таки стучала зубами от холода.

— Я вот чего не пойму, — говорила Лизанька. — Как могли мы оказаться на другой планете? Нами не стреляли из пушки, ракеты у нас не было, ничего вообще не было… Просто был взрыв в Москве на Божедомке. Неужели нас могло отбросить взрывом так далеко?

Щур покачал головой.

— Нет, это не так просто… В общем, это все из-за тебя: не прожгла бы Ванькину схему — ничего бы и не было. Впрочем, я не жалею… В эпоху мирного строительства социализма такое приключение, как наше, даже занятно. Только вот темно уж очень…

Щур не докончил. Снова вспыхнувший луч прожектора ударил в глаза.

— Ага, — крикнул Громов. — Да будет свет!

Щур и Лизанька инстинктивно повернулись спиной к граненому стеклу, из-за которого потоками струился холодный свет. Первое, что им бросилось в глаза — было блестящее металлическое тело сигарообразной формы, тихонько покачивающееся в воздухе. На светлом металле свет прожектора золотился искрящимися бликами. Гигантская сигара не была ни к чему подвешена, нижняя часть ее не касалась почвы и вместе с тем сигара не падала, только тихо покачивалась на высоте каких-нибудь полутора метров. Над сигарой была натянута на двух небольших мачтах антенна.

— Это цепеллин, — высказала свое предположение Лизанька. — Или, быть может, подводная лодка… Видишь, Ванька, даже башенка наверху…

— Только перископа не видно, — смеясь, ответил Громов. — А то хоть сейчас на самое дно Атлантического океана. Впрочем, шутки в сторону, хвост на-бок! Подойдем ближе… Этой штуки раньше не было, не будь я Ванька-Каин!

Щур философски заметил:

— Не волнуйся, брат, я теперь ко всяким сюрпризам приготовился и меня ничем не удивишь. В данный момент для меня ясно одно: на этой дурацкой планете климат холодный, у меня в частности зуб на зуб не попадает, а в этой чертовине, которая висит в воздухе точно привязная колбаса, есть дверь… Что скажете, братцы?

Если бы Лизанька Штольц на секунду смогла бы допустить, что у нее где-нибудь, имеется душа (Лизанька давно изгнала из своих обиходных понятий все виды «опиума для народа»), то она вынуждена была бы признать, что в ней борятся два чувства, каждое из которых заявляло о себе самим настойчивым образом. С одной стороны, холод — Лизанька продрогла до мозга костей и с вожделением думала о том, чтобы забраться в какой-нибудь теплый уголок и укрыться от леденящего ветра, безжалостно трепавшего густую копну лизанькиных рыжих кудрей. С другой стороны, ее не покидало чувство страха — чорт ее знает, эту висячую колбасу, может быть это даже и не подводная лодка, а какая-нибудь воздушная мина?

После всех пережитых Лизанькой приключений ничто не казалось ей невозможным. Налетевший на Лизаньку порыв внезапно усилившегося ветра все же заставил ее принять определенное решение.

— Братишки, айда, греться, — решительно заявила она. — Скопом и пропадать не страшно…

И Лизанька, твердо решившая итти на верную гибель, — только бы согреться! — не колеблясь, подошла к сигарообразному снаряду. До двери достать она, однако, не смогла.

— Ванька, тебе ведь до Ивана Великого рукой подать, — сказал Щур. — Ну-ка, открой.

Громов, поднявшись на цыпочки, откинул засов и дверь открылась сама — металлическая створка бесшумно отошла в сторону. Громов увидел за ней каюту, хотя и совершенно пустую. Стены и пол ее были обиты чем-то мягким, по виду напоминающим кожу; под потолком горела длинная стеклянная трубка, излучавшая спокойный зеленоватый свет. Каюта была очень небольшая: Громов на-глаз определил, что ее объем составляет не более четверти всего объема сигары.

Голосом, загробным точно у вокзального громкоговорителя, Громов возвестил:

— В неизвестном направлении первый звонок!.. Налетай, шпана, билетов не требуется, от крушения не гарантирую!

— Легко сказать, налетай, — возразила Лизанька. — Ты думаешь, я сумею влезть? Высоко уж очень…

Ванька-Каин, никогда не терявший спокойствия, усмехнулся:

— Ничего, гражданочка, я подсажу…

Ванька сгреб Лизаньку в охапку, крякнул, и неуспевшая ахнуть путешественница уже очутилась внутри сигары. Не без ванькиной помощи за ней последовал Щур, а затем и сам Громов, подтянувшись на руках, проник в каюту.

Дверь безшумно закрылась.

В тесной каюте Громову нельзя было выпрямиться. Потурецки скрестив ноги, он уселся на пол и задумался. Лизанька Штольц, прижавшись в уголке, запрятала в рукава озябшие руки и молчала. Только Щур, не находя себе места, бродил, натыкаясь на ванькины ноги.

— Эх, граждане, полжизни отдал бы за папиросу, — сказал он и просунул голову в башенку, купол которой был расположен над самой серединой каюты.

— Эй, братва, — вдруг воскликнул он. — Мы ведь едем! Едем!

Ускорение сигары было столь незначительным, что никто не заметил, как она двинулась. Расплющивая носы о толстые стекла башенных амбразур, все трое смотрели назад, где луч прожектора освещал развалины, оставшиеся далеко позади. Над грудой кирпича была ясно видна гигантская арка, свернутая из спирального проводника.

— Это тороидная катушка, — сказал Громов. — Одного только не понимаю: зачем?

— Чорт ее разберет, — откликнулся хмуро Щур. — Непонятно также, откуда взялась эта пластина, повисшая над развалинами?.. Впрочем, это не важно. Как вы думаете, куда мы едем?

— Посмотрим, — философски заметила Лизанька, которая, угревшись, утратила способность изумляться. — Здесь по крайней мере тепло и не дует…

На высоте десятка метров металлическая сигара быстро плыла в воздухе. Куда? Никто не мог ответить на этот вопрос.