Взяв коробочку с пилюльками, я проглотил семь или восемь «солнышек». В чисто познавательных целях. После схватки с Ханом ныла каждая клеточка тела, но дело было не только и не столько в этом. Я хотел знать, как наркотики подействуют во время работы училок. И томясь в ожидании Оккинга, эмпирическим путем познал горькую истину: училка, очищающая организм от алкоголя, выбивает Также и «солнышки». На кой черт она тогда нужна? Я выдернул зловредную ханжу и. проглотил еще горсть пилюлек.

Появившийся Оккинг был на седьмом небе от радости. Он просто ликовал другого слова не подберешь. Первый раз в жизни я видел его таким счастливым и довольным. Оккинг выказал небывалую вежливость и предупредительность, трогательную заботу о моем самочувствии. Он так хорошо себя вел, что я решил: вместе с легавыми приехали ребята из программы городских новостей и снимают все это для передачи, но, как ни странно, ошибся.

— Что ж, с меня причитается, Одран, — сказал лейтенант.

По-моему, он должен мне гораздо больше.

— Я сделал за тебя всю паршивую работу, Оккинг.

Он не отреагировал даже на такой укол.

— Возможно, возможно… Теперь я, по крайней мере, смогу хоть выспаться. Я ведь даже есть не мог, не думая о Селиме, Сейполте и остальных.

Хан очнулся: однако, лишившись своего модика, он сразу же начал вопить. Я вспомнил, как ужасно себя чувствовал, когда выдернул училки, хотя носил их всего пару дней. Кто знает, сколько времени Хан — или как там его настоящее имя? — скрывался, пряча свое истинное «я» сначала под одним личностным модиком, потом под другим… Возможно, лишившись псевдоличности, руководившей его поступками, он осознал всю дикость совершенных им преступлений и был не в силах перенести это. Убийца лежал на мостовой, скованный по рукам и ногам, извиваясь и посылая страшные проклятия на наши головы. Оккинг молча наблюдал за ним несколько секунд.

— Унесите его отсюда, — приказал он наконец двум полицейским в форме.

Они не очень-то нежно сделали это, но я не испытывал никакого сочувствия.

— Теперь что? — спросил я Оккинга. Тот сразу стал намного серьезнее:

— Думаю, настало время уйти в отставку.

— Когда узнают, что ты получал деньги от иностранной державы, ты станешь не очень-то популярной фигурой в городе. Ты запятнал свою репутацию.

Он кивнул:

— Уже узнали, мой друг, по крайней мере те, чье мнение имеет здесь силу.

Мне предоставили выбор: либо поискать работу в другом месте, либо провести остаток жизни в одной из ваших типичных крысиных нор, которые почему-то называются тюрьмами. Не понимаю, как можно бросать людей в такие адские дыры, ведь это просто средневековье!

— Ты сам немало сделал для того, чтобы поддерживать прирост населения в наших тюрьмах.

Тамошние обитатели будут ждать тебя с бо-ольшим нетерпением… Он вздрогнул:

— Как только улажу все дела, просто упакую чемоданы и тихо исчезну в ночи… Но они могли бы, по крайней мере, как-нибудь отметить мою работу.

Понимаешь, неважно, был я иностранным агентом или нет, я сделал немало полезного для города и никогда не шел на сделку с совестью, за исключением одного-двух случаев.

— Многие ли осмелятся, положа руку на сердце, сказать подобное о себе? Да, ты редкий человек, Оккинг. — Он действительно принадлежал к уникальной породе людей, которые способны уйти от ответственности да еще и обратить все это себе на пользу. Он обязательно найдет где-нибудь работу.

— Тебе приятно видеть меня в беде, правда, Одран?

Если честно, мне это действительно было приятно. Но отвечать ему не хотелось; я молча отвернулся и стал запихивать в сумку разбросанные по мостовой вещи. Горький урок не прошел даром: я засунул парализатор под галабийю.

Насколько я понял, с формальностями было покончено и я мог идти.

— Ты дождешься, пока поймают убийцу Никки? Хоть это ты можешь сделать? спросил я. Он искренне удивился:

— Никки? Ты о чем, Марид? Мы схватили убийцу. Ты просто спятил со своими навязчивыми идеями. Никаких доказательств того, что существует второй убийца, у тебя нет. Успокойся и не морочь людям голову, иначе очень скоро убедишься в том, что герои зачастую превращаются в бывших героев. Ты начинаешь надоедать.

Вот слова настоящего легавого! Я поймал Хана и передал Оккингу; теперь проклятый сукин сын объявит, что парень, арестованный полицией, убил всех, от Богатырева до Сейполта. Ну в том, что этих двух порешил Хан, сомнений нет, но я убежден, что Никки, Абдулла и Тами стали жертвами другого, неизвестного нам субъекта. Доказательства? Ни одной серьезной улики, но иначе произошедшее попросту не складывается в единую картину. Международная интрига: одни пытаются похитить Никки и вернуть на родину к отцу, другие стремятся убрать ее, чтобы предотвратить скандал при дворе. Если допустить, что Хан убивал агентов и той, и другой стороны, то объяснить его действия можно лишь тем, что парень психопат, которому просто нравилось играть в ангела-мстителя, и искать логику в его поступках бессмысленно. Чушь! Он был профессионалом, наемным убийцей, который уничтожал намеченные жертвы, чтобы защитить интересы хозяев и обеспечить свою безопасность, не оставив свидетелей. Человек, искромсавший Сейполта, — не сумасшедший, он только носил модик психа.

Этот человек не имел никакого отношения к смерти Никки.

Даже если лейтенант решил, что удобнее думать иначе, по нашему кварталу бродит второй убийца.

Спустя восемь-десять минут после разговора с Оккингом, раздался звонок телефона. Хасан. Он обещал сообщить мне о решении Папы насчет нашей встречи.

— У меня есть еще кое-какие новости, Хасан, — объявил я.

— Фридландер-Бей примет тебя незамедлительно. Он вышлет машину минут через пятнадцать. Надеюсь, ты дома?

— Нет, но я буду ждать у входа. Я встречался с довольно интересными людьми, однако мы уже разошлись по домам.

— Это хорошо, мой племянник. Ты заслужил отдых в компании добрых друзей.

Я уставился в затянутое облаками небо, вспоминая недавнюю смертельную схватку с Ханом; в принципе, слова Шиита должны были меня рассмешить, но смеяться не хотелось.

— Отдыхать мне не пришлось, Хасан — Я рассказал, что произошло, вплоть до того, как брыкающегося убийцу унесли легавые.

Хасан от удивления лепетал что-то неразборчивое.

— Одран, — объявил он, наконец взяв себя в руки, — Аллаху приятно, что ты, Его верный слуга, жив, маньяк схвачен, и мудрость Фридландер-Бея восторжествовала.

— Да, это точно, — подхватил я. — Правильно, Хасан, приписывай все заслуги нашему Папе.

Ничего не скажешь, он сильно поддерживал меня своей сверхъестественной мудростью! Если подумать, он помогал не больше, чем Оккинг. Конечно, Папа загнал меня в угол и заставил покорно подставить, башку хирургам, но потом наш босс просто восседал в своем кабинете и подбрасывал своему верному слуге хрустики время от времени. Папе известно все, что происходит в Будайине, Хасан.

Ты хочешь сказать, что они с Оккингом ничего не видели, ничего не слышали и просто стояли с разинутыми ртами? Ерунда. Я выяснил, как участвовал в этом деле Оккинг; но еще больше хотел бы знать, какова истинная роль Папы.

— Молчи, отродье шелудивого пса! — Шиит сбросил маску сладкоречивого святоши и позволил увидеть свое истинное лицо, что случалось нечасто. — Тебе еще предстоит научиться разговаривать с теми, кто старше и выше тебя! — Затем, так же неожиданно, вернулся прежний смиренный слуга Аллаха:

— Ты все еще не пришел в себя после сражения со злодеем. Прости меня за то, что я на миг сорвался, сын мой, именно я должен проявить большее понимание и сочувствие. Все в руках Аллаха, все подвластно воле Его. Итак, о племянник, скоро приедет машина. Фридландер-Бей будет очень доволен.

— Я не успею купить ему маленький подарочек, Хасан. Он хмыкнул:

— Твой рассказ — лучший подарок. Ступай с миром, Одран.

Я ничего не ответил и убрал телефон. Потом поправил сумку на плече и поплелся к своему бывшему дому. Я встречусь с Папой, а потом спрячусь в пыльном чулане Исхака Джарира. Хорошие новости: из игры выбыл Хан. Именно он высказывал страстное желание убрать меня. Стало быть, второй убийца не жаждет моей смерти.

По крайней мере, я очень надеюсь на это.

Ожидая появления Папиного авто, я размышлял о своем поединке с Ханом. Я всей душой ненавидел его — стоило только воскресить в памяти изуродованное тело Селимы, ужас, испытанный в доме Сейполта, и гнев переполнял душу. Сначала убийца расправился с Богатыревым, пожелавшим смерти собственному племяннику.

Никки — главная фигура; остальные убийства лишь следствие лихорадочных попыток убрать следы, чтобы замять скандал в благородном семействе. Думаю, усилия увенчались успехом. Конечно, многие в городе знали подоплеку событий, но раз принц умер, в России скандал не состоялся. Царь Вячеслав управлял страной; партия монархистов выиграла. Более того, хорошенько поработав, они смогут даже использовать смерть Никки, чтобы усилить контроль над бурлящей державой.

Мне на все это было наплевать. Что касается Хана, я оставил ему жизнь ненадолго, конечно. Его ждет свидание с палачом во дворе мечети Шимаал, где происходят казни. А в оставшееся время пусть перебирает в памяти свои зверства, с ужасом ожидая часа возмездия.

Появилась машина; мы быстро добрались до владений Фридландер-Бея. Лакей оставил меня в той же комнате, где я уже дважды ожидал приема. Папа молился.

Фридландер-Бей не выставлял напоказ свою набожность, что заставляло относиться к нему с особым уважением. Иногда, глядя на старца, я испытывал стыд за собственное поведение; в такие минуты я воскрешал в памяти все жестокости и преступления, в которых он был виновен. Я обманывал себя, конечно. Кто из нас безгрешен? Уверен, Фридландер-Бей не строил никаких иллюзий на этот счет. По крайней мере, он взывал к Господу, моля о прощении. Однажды Папа объяснил мне суть своей политики: он должен заботиться о благополучии огромной армии «друзей и помощников», и зачастую оградить их от беды можно лишь обходясь с беспощадной жестокостью с теми, кто не принадлежит к его клану. Если подходить к делу с подобной позиции, Папа представал величайшим лидером и строгим, но любящим и справедливым отцом для своих подопечных. Я же, напротив, выглядел ничтожным отщепенцем, в свою очередь нарушившим множество запретов, но, в отличие от Фридландер-Бея, делающим это из. голого эгоизма. Вдобавок, меня не хватало даже на то, чтобы хорошенько попросить у Аллаха прощения.

Наконец один из Булыжников, охраняющих Папу, сделал мне знак. Я вошел в кабинет;

Папа ожидал меня, сидя на антикварном диване.

— Ты снова оказываешь нам великую честь, — произнес он, показав, чтобы я располагался на втором таком же диване напротив.

— Ты оказал мне великую честь, позволив приветствовать тебя в твоем доме, — ответил я.

— Прошу, раздели со мной мой скромный обед.

— Ты — отец щедрости, о шейх! — Я не чувствовал страха или неловкости, как при прежних встречах с Папой. В конце концов, сегодня я совершил для него невозможное! Мне снова и снова приходилось напоминать себе, что теперь великий человек — мой должник.

Слуги внесли первую перемену блюд; Фридландер-Бей тем временем говорил о разных пустяках. Мы отведали понемногу от каждого яства: все удивительно вкусно приготовлено. Я решил избавиться от училки, подавляющей чувство голода, и сразу же осознал, что страшно хочу есть и с готовностью поучаствую в» банкете, который устроил Папа. Но остальные училки вытаскивать пока не стал. Страшно.

Слуги внесли блюдо с мясом ягненка, курицей, говядиной, рыбой и гарниром рисом и овощами. В конце трапезы нам предложили несколько сортов сыра и свежие фрукты. Когда грязные тарелки унесли, Папа и я раскинулись на диванах, попивая крепкий кофе со специями.

— Да будет вечно обильным твой стол, о шейх, — произнес я. — Это была лучшая трапеза в моей жизни.

Ему явно пришлись по вкусу мои слова.

— Слава Аллаху, я рад, что сумел угодить тебе. Выпьешь еще кофе? — Да, благодарю, о шейх.

Все слуги, включая даже Говорящих Булыжников, удалились. Фридландер-Бей налил мне кофе сам — почет, который оказывают особо дорогому гостю.

— Теперь ты должен признать, что все мои планы относительно тебя были верными, — сказал он негромко.

— Да, о шейх, моя благодарность безгранична. Он отмахнулся.

— Не ты, а мы все, жители города, должны благодарить тебя, о сын мой.

Теперь надо поговорить о будущем.

— Прошу прощения, о шейх, но пока мы не обеспечили свою безопасность сегодня, рано строить планы на будущее. Один из угрожавших нам убийц пойман, но второй все еще на свободе. Возможно, этот злодей уже вернулся туда, откуда был послан, он уже давно не давал о себе знать. И все же не стоит отвергать напрочь вероятность того, что он до сих пор прячется где-то в городе. Мы поступим мудро, если постараемся выяснить, кто он и где его логово.

Старец нахмурился и потер щеку.

— О сын мой, лишь ты один веришь в существование второго убийцы. Не вижу, почему человек, который был сначала Бондом, а затем Ханом, не мог стать и палачом, так неслыханно надругавшимся над Абдуллой. Ты упоминал о том, что у Хана имелось множество личностных модулей. Разве нельзя допустить, что один из них сделал из Бонда-Хана демона, убившего принца Николая Константиновича?

Господи, как мне убедить этих людей?

— О шейх, по твоей теории выходит, что один и тот же человек работал и на коммуно-фашистов, и на белорусских монархистов. Если так, то он бы гасил собственные усилия на каждом шагу. Подобная позиция способна оттянуть развязку, что, очевидно, выгодно ему, хотя очень трудно понять, чем именно. Вдобавок, он смог бы рапортовать о положительных результатах и той, и другой стороне. Но как он потом выпутается из создавшегося положения? В конце концов, один хозяин наградит, а другой — покарает нашего «слугу двух господ». Нелепо думать, что кто-то одновременно защищал и старался уничтожить Никки. Кроме всего прочего, экспертиза установила, что неизвестный, убивший Тами, Абдуллу и Никки, был ниже и массивнее, чем Хан. И имел короткие толстые пальцы.

По лицу Фридландер-Бея скользнула слабая улыбка.

— Твое видение событий, о достойный сын мой, остро, но, увы, страдает ограниченностью. Я сам иногда вынужден поддерживать обе стороны. Что еще остается делать, если ссорятся твои возлюбленные друзья?

— Прости меня, о шейх, но мы говорим о серии хладнокровных убийств, а не о ссорах. Кроме того, ни немцев, ни русских нельзя назвать нашими возлюбленными друзьями. Их ссоры не имеют никакого значения для нас, жителей города.

Папа покачал головой.

— Ограниченное видение, — тихо, словно про себя, повторил он. — Когда империи неверных рассыпаются, пред миром предстаем мы, обретая новую силу.

Когда два великих шайтана, Соединенные Штаты и Советский Союз, распались на множество государств-осколков, это был дар Аллаха.

— Дар? — Я никак не мог понять, при чем здесь Никки, мой модифицированный мозг и несчастные, заброшенные обитатели Будайина.

Брови Фридландер-Бея сошлись в единую линию; неожиданно он стал похож на великого воина пустынь, подобного могучим военачальникам, за многие сотни лет до него поднимавшим гигантские армии на битву. Причем каждый потрясал непобедимым мечом Пророка.

— Джихад, — прошептал он.

Джихад. Священная война. Один из пяти столпов ислама.

В ушах зашумело, кожа на мгновение покрылась мурашками. Теперь, когда бывшие великие державы становились все более и более беспомощными, истерзанными голодом и распадом всех связей, настало время для ислама завершить завоевание мира, начатое много столетий назад. В глазах Папы сейчас горел тот же огонь безумия, который я видел у Хана.

— Все свершится по воле Аллаха, — сказал я. Фридландер-Бей шумно вздохнул и одарил меня благосклонной улыбкой. Он не заметил иронии в моем тоне. Папа был гораздо опаснее, чем я когда-нибудь мог предполагать. В нашем городе он обладал абсолютной властью; если прибавить еще сверхпочтенный возраст и эту идеюфикс… С ним надо держаться особо осторожно.

— Ты очень обяжешь меня, если примешь это. — Он протянул мне очередной конвертик. Люди его уровня полагают, что деньги — идеальный подарок для того, кто имеет все. Другие посчитали бы такое оскорбительным. Я взял конверт.

— Не могу выразить словами, как я благодарен…

— Не ты, а я твой должник, сын мой. Ты хорошо потрудился, а я всегда награждаю тех, кто претворяет в жизнь мои желания.

Я не заглянул в конверт: даже некультурный идиот вроде меня знает, что такой поступок везде и всюду считается неприличным.

— Ты отец щедрости! — сказал я.

Сегодняшний визит проходил просто замечательно. Я понравился ему намного больше, чем во время нашей первой встречи — кажется, с тех пор прошла целая вечность!

— Я быстро утомляюсь, ты должен простить меня, сын мой. Водитель доставит тебя обратно. Вскоре мы снова встретимся и тогда поговорим о твоем будущем.

— Клянусь зеницей своего ока, о властитель из властителей, моя жизнь в твоем распоряжении.

— Нет мощи и силы, кроме Аллаха, Великого, Могучего. — Его ответ напоминал формулу, завершавшую обмен любезностями, но на самом деле подобное восклицание обычно приберегают на случай внезапной опасности или перед каким-то серьезным испытанием. Я вгляделся в лицо старца, пытаясь найти разгадку, но он уже отослал меня. Попрощавшись, я покинул кабинет Папы и всю дорогу до Будайина размышлял над событиями последних дней.

Уже стемнело; у Френчи, как всегда по понедельникам, собралась порядочная толпа народу. В основном, моряки военного и торгового флота, пришедшие сюда из порта за пятьдесят миль; пять-шесть туристов мужского пола, которые жаждут развлечений, но обретут нечто совсем иное, и несколько путешествующих парочек, стремящихся услышать как можно больше удивительных, исполненных местного колорита историй, чтобы дома пересказывать их ахающим соседям. Были и бизнесмены из города, которые, скорее всего, знали здешние нравы, но все равно пришли, чтобы выпить и поглазеть на обнаженных девочек.

Ясмин сидела между двумя моряками. Они радостно гоготали и перемигивались поверх ее головы: ребята решили, что нашли то, за чем явились сюда. Ясмин тянула коктейль. На столике перед ней выстроились семь пустых бокалов. Ясно видно, что это она нашла то, за чем приходила сюда. Френчи брал за каждый коктейль восемь киамов, и часть денег отдавал девочке, заказавшей выпивку. Моя милая уже нагрела веселых повелителей морей на тридцать два киама, и, судя по их виду, успешно продолжит потрошить их — ведь вечер только начинается… И это не считая чаевых! Ясмин замечательно умела вытягивать чаевые. На такую работу просто приятно смотреть: она могла извлечь хрустики у клиента быстрее всех, кого я знаю, за исключением разве что Чири.

Возле стойки оставалось несколько незанятых сидений: одно у двери и еще несколько в конце бара. Не люблю сидеть рядом с выходом, как какой-нибудь тупой турист. Я направился туда, где царил полумрак. На полпути передо мной выросла Индихар.

— Вам будет гораздо удобнее в кабинке, господин, — предложила она.

Я ухмыльнулся. Девочка не узнала завсегдатая без бороды, облаченного в галабийю. Она пригласила меня в кабинку, потому что за стойкой не сможет устроиться рядышком и избавить меня от лишней монеты. Как я уже говорил, Индихар — хорошая девочка, я никогда не ссорился с ней, но ответил:

— Сяду у стойки. Хочу поговорить с Френчи. Она слегка передернула плечами, отвернулась и орлиным взглядом окинула толпу; выделила из стада ягнят подходящую жертву — троих неплохо выглядевших купцов, сидящих с фемой и обрезком. Где устроились две, всегда найдется место для третьей. Индихар устремилась к ним.

Помощница Френчи, Далия, подошла к новому клиенту, волоча по стойке мокрую тряпку. Она раз-другой махнула передо мной тряпкой.

— Пиво?

— Джин и бингара со льдом. Она подозрительно прищурилась.

— Марид? Ты?

— Как тебе нравится мой новый облик? Она уронила тряпку и молча уставилась на меня. Так продолжалось, пока я не занервничал.

— Эй, Далия! Ты в порядке? Она открыла рот, захлопнула его, снова открыла.

Наконец обрела дар речи.

— Френчи! — завопила Далия. — Он пришел, Френчи!

Все вокруг обернулись, чтобы посмотреть на меня. Ничего не понимаю. Френчи поднялся со своего стула возле кассы и вразвалку подошел ко мне.

— Марид, — торжественно произнес он. — Я слышал, ты вычислил и уделал парня, который кокнул Сестер.

До меня дошло, что я теперь герой квартала.

— А, ну да. Вообще-то, он меня вычислил и чуть было не уделал. Да, у него это здорово получалось, пока я не рассердился.

Френчи ухмыльнулся:

— Ты единственный, кто не наложил в штаны и выручил всех нас. Даже лучшие люди города плелись в десяти шагах позади тебя. Ты спас много жизней, Марид. С этого дня будешь получать бесплатную выпивку в моем заведении и по всей Улице.

И никаких чаевых. Я поговорю с девочками.

Это был единственный жест, на который способен Френчи, и я оценил его.

— Спасибо! — Не успев как следует освоиться с ролью героя, я уже знал, что иногда она может здорово раздражать.

Мы немного поговорили. Я попытался внушить Френчи, что на свободе остается второй убийца, но он не хотел об этом слышать. Френчи предпочитал верить, что все опасности позади. В конце концов, какие у меня доказательства? С тех пор, как погибла Никки, неизвестный ни разу не использовал сигареты в качестве орудия пытки.

— Кого именно ты ищешь? — спросил Френчи. Я перевел взгляд на сцену, где танцевала Бланка. Это она обнаружила тело Никки.

— У меня есть одна улица в качестве улики; кроме того, я примерно знаю, что ему нравится делать со своими жертвами. — Я рассказал о модике, который нашел в сумочке у Никки, и об ожогах, порезах и кровоподтеках на телах убитых.

Френчи задумался:

— Знаешь, — произнес он медленно, — я помню, кто-то говорил мне о подобном клиенте.

— Да ну? Клиент пытался прижечь девочку, или как?

Френчи покачал головой:

— Нет, нет. Какая-то девочка рассказывала, что, когда она стянула с клиента одежду, увидела ожоги и шрамы от порезов — точь-в-точь как ты говорил.

— Чей это клиент, Френчи? Мне надо с ней поговорить.

Он напряг память:

— Ага! Вспомнил! Мирабель.

— Мирабель?! — Я не верил своим ушам. Это била старуха, восседавшая сейчас в углу у стойки. Она всегда устраивалась там. Возраст дамы — где-то от шестидесяти до восьмидесяти лет; полвека назад, когда она еще обладала нормальным телом и личиком, Мирабель работала танцовщицей. Когда миновала первая молодость, бросила развлекать полупьяную публику и сосредоточилась на тех аспектах индустрии развлечений, которые приносили хрустики гораздо быстрее.

Достигнув еще более почтенного возраста, вынуждена была уменьшить запросы, чтобы ее не вытеснила с рынка напористая молодежь. Теперь на голове у Мирабель красовался роскошный ярко-красный нейлоновый парик, сочный и упругий, как искусственные лужайки в европейском квартале города. Мирабель так и не накопила достаточно денег, чтобы модифицировать тело или мозг. По контрасту с окружающими ее великолепными телесами — лучшими, которые можно купить за хрустики, — ее лицо казалось даже более старым и сморщенным, чем на самом деле.

Мирабель явно проигрывала соперницам, но умудрялась возмещать недостатки особой методикой работы с клиентами, упирая на персональный подход и максимальное удовлетворение запросов: за сумму, равную стоимости одной порции коктейля, она предложит клиенту терапевтический сеанс мастурбации плюс свой многолетний опыт.

Прямо у стойки, не переставая болтать о разных пустяках, словно они с клиентом заперлись в номере мотеля. Мирабель подтверждала одну арабскую пословицу: наилучшее из благодеяний — то, которое совершают без промедления. Конечно, говорит при этом в основном она, но, если вы не разглядываете парочку пристально или не попадется несдержанный клиент, ни за что не догадаетесь, что происходит.

Как правило, девочки требовали, чтобы им заказали не меньше семи-восьми коктейлей, прежде чем вообще начать переговоры. Но время работало против Мирабель, она не могла себе такого позволить. Если сравнить Ясмин, скажем, с новенькой спортивной машиной, Мирабель тянула на полумертвое от старости искореженное такси Билла, безумного американца.

Вот почему в рассказ Френчи верилось с трудом. Мирабель не могла представиться возможность заметить шрамы на теле любого клиента. Как она подцепит его, сидя в темном уголке бара?

— Она отвела его к себе домой, — ухмыляясь, сообщил Френчи.

— Да кто согласится пойти с ней?!

— Тот, кому нужны деньги.

— Ах ты черт! Значит, она платит мужикам, чтобы ее трахнули?

— Если есть круговорот воды в природе, почему то же самое не может происходить с деньгами?

Я поблагодарил Френчи за ценную информацию и сказал, что должен побеседовать с Мирабель. Он засмеялся и отправился к кассе. Я подсел к ветеранке древнейшей профессии.

— Привет, Мирабель.

Ей пришлось долго разглядывать мою физиономию. Наконец она радостно воскликнула:

— Марид! — Между первым и вторым слогом ее проворные пальчики принялись за работу. — Купишь мне выпивку, милый?

— Хорошо.

Я сделал знак Далии, и та сразу поставила перед престарелой красоткой порцию коктейля. Барменша ухмыльнулась мне; я с обреченным видом пожал плечами.

Девочки и обрезки в заведении Френчи всегда просили подать вместе с выпивкой высокий стального цвета стакан ледяной воды, объясняя, что не терпят спиртного и должны запивать его, чтобы избавиться от противного привкуса. Они отхлебывали немного коктейля, а потом припадали к стакану. Клиенты жалели бедных шлюх: как им тяжело каждый вечер вливать в себя по две-три дюжины порций ненавистного зелья! На самом деле девочки просто выплевывали коктейль в стакан. Время от времени Далия брала стаканы, якобы для наполнения их свежей водой, и выпивала содержимое. В отличие от своих коллег, Мирабель не нуждалась в подобной услуге: ей нравился вкус спиртного, даже очень!

Должен признать, Мирабель умела работать пальцами не хуже классного ювелира. Вот что значит практика. Я уже собрался прервать сеанс, но потом решил: «Почему бы и нет?» Любой опыт полезен.

— Мирабель, — шепнул я. — Френчи сказал, что ты видела какого-то парня с ожогами и шрамами по всему телу. Ты можешь вспомнить, кто это был?

— Я видела?

— Парень, которого ты отвела к себе домой.

— Когда?

— Не знаю. Если я найду его и хорошенько расспрошу, мы спасем много жизней.

— Правда? А мне выдадут какое-нибудь вознаграждение?

— Сотню киамов, если вспомнишь. Мои слова подействовали, как ведро холодной воды. Она не видела такой суммы со времен бурной юности, а эти годы казались далекими, как древние предания. Мирабель вся напряглась, пытаясь воссоздать облик своего ночного знакомца.

— Ты знаешь, — сказала она наконец, — что-то в таком роде произошло. Но, хоть убей. не могу вспомнить, кто это был. Марид, я обязательно вспомню. А награда…

— Как только вспомнишь, позвони мне или скажи Френчи.

— А мне не придется с ним делиться?

— Нет. — На сцене появилась Ясмин. Она увидела меня рядом с Мирабель, заметила ритмичные движения ее руки, окинула меня взглядом, исполненным презрения, и отвернулась. Я засмеялся:

— Спасибо, Мирабель, мне пора.

— Уже уходишь, Марид? — спросила Далия. — Не очень-то много времени у тебя это заняло.

— Куча дел, Далия. — Я покинул гостеприимный бар. Меня страшно угнетало сознание того, что мои лучшие друзья, вроде Оккинга, Хасана и Фридландер-Бея, пребывали в уверенности, что им больше ничто не угрожает. Я знал, что они ошибаются, но они не желали меня слушать. На мгновение даже захотелось, чтобы произошло что-нибудь ужасное, и все убедились в моей правоте, но, конечно, нести потом бремя вины я не желал.

В самый разгар ликования жителей Будайина, избавившихся с моей помощью от страха перед убийцей, я чувствовал себя более одиноким, чем всегда.