То был день первый, год тридцатый, годовщина отлета доктора Лесли Джиллета с Земли. Он стоял в одиночестве у иллюминатора и смотрел в пустоту гиперпространства. В то утро показания приборов сообщили ему о том, что корабль со своим одиноким пассажиром еще до наступления времени сна приблизится к звездной системе. Джиллет не помнил названия этой звезды, она была лишь номером в каталоге. Он давно уже потерял к ним интерес. В первые годы, когда Джессика еще была с ним, он с нетерпением просил компьютер показать, в каком месте ночного неба Земли находится каждая из звезд. Им доставляло большое удовольствие изучать вблизи звезды, которые входили в крупные созвездия. Потом это прошло. После того как они посетили несколько тысяч звезд, им стало уже не так интересно. После того как они открыли еще больше планет, им почти наскучили эти поиски. Почти. У супругов Джиллет еще оставалось достаточно любознательности ученых, которая заставляла их продолжать полет все дальше и дальше от места старта.

Но теперь прежнее любопытство исчезло. Не дожидаясь, когда электронный штурман выведет корабль в нормальное пространство, он повернулся и вышел из рубки. Незачем заниматься поисками обитаемых планет прямо сейчас. Уже поздно, и это можно отложить до завтра.

Вместо этого он покормил кота. Набрал на панели код и вынул кошачий ужин из окошка доставки.

— Вот тебе, — сказал Джиллет. — Ешь и будь доволен. Мне хочется немного почитать перед сном.

Направляясь к своей каюте, он почувствовал слабое дрожание пола и стен, которое означало, что корабль вернулся в реальное пространство. Корабль не нуждался в указаниях Джиллета; компьютер уже выбрал безопасную и удобную орбиту, основываясь на размерах и характеристиках звезды. Планеты, если они есть, и утром будут на своих местах, терпеливо ожидая, когда доктор Джиллет их обследует, классифицирует, даст им названия, а потом покинет.

Конечно, если не найдет на них жизнь.

* * *

Найти жизнь — это была главная цель их путешествия. Они стартовали, будучи полными энтузиазма исследователями: доктор Лесли Джиллет, тридцати пяти лет, уже известный автор научных статей и преподаватель теоретической экзобиологии; его жена Джессика Рейд Джиллет, возглавлявшая факультет биохимии в крупном университете одного из штатов Центрального Запада. Они были женаты одиннадцать лет. Решение отправиться в полет пришло к ним после гибели их единственного ребенка.

Теперь они мчались сквозь космос к дальним границам галактики. Земное солнце исчезло из виду очень давно. Экзобиология, о которой оба супруга размышляли, писали и спорили дома, по-прежнему оставалась теорией. Побывав в сотнях звездных систем, на тысячах пригодных для жизни планет, они не обнаружили никаких форм жизни, даже самых примитивных. Лабораторное оборудование десантного катера с убийственным постоянством приносило один и тот же ответ, наполняющий душу разочарованием: жизнь отсутствует. Мертвое, бесплодное небесное тело. Год за годом галактика оставалась для супругов Джиллет огромным царством бесчувственных скал и пылающего газа.

— Ты помнишь, — однажды спросила Джессика, — что говорил нам старик Хейден?

Джиллет улыбнулся.

— Я любил втягивать его в споры, — ответил он.

— Он однажды сказал мне, что мы, возможно, найдем какую-нибудь жизнь, но найти разумную жизнь у нас не больше шансов, чем у снега уцелеть в аду.

Джиллет с удовольствием вспомнил тот спор.

— А ты обозвала его терра-шовинистом. Мне это понравилось. Ты совершенно случайно дала название целой новой категории фанатиков… Мы считали его замшелым пнем. А теперь кажется, что он был слишком большим оптимистом.

Джессика стояла за спинкой кресла мужа и читала, что он пишет.

— Как ты думаешь, что сказал бы Хейден, если бы знал, что мы совсем ничего не нашли?

Джиллет обернулся и посмотрел на нее.

— Я думаю, он был бы разочарован. И удивлен.

— Это не то, чего я ожидала, — сказала она.

Полное отсутствие даже простейших форм жизни сначала раздражало, потом озадачивало, потом стало пугать. Вскоре Лесли Джиллет, который всегда старался отделять свои эмоции от логики, вынужден был признать, что приходит к выводам, которые противоречат всем математическим предсказаниям, когда-либо сделанным человеком или машиной. В рубке висел в рамке лист кальки, на котором тонким курсивом были написаны буквы и цифры:

Это была формула, выведенная десятки лет назад для определения примерного числа развитых технологических цивилизаций, которые человек может надеяться встретить в своей галактике. Переменным этой формулы давали реалистичные значения, соответствующие уровню научной мысли того времени. Величина N определяется семью коэффициентами:

R0 — средняя скорость образования звезд в галактике (приписанное значение — 10 в год);

fp — процент звезд, имеющих планеты (около ста процентов);

nе — среднее число планет в каждой звездной системе, с пригодной для жизни средой (его приняли за единицу);

fl — процент тех планет, на которых действительно развивается жизнь (около ста процентов);

fj — процент тех планет, на которых развивается разумная жизнь (десять процентов);

fc — процент тех планет, на которых существует развитая техническая цивилизация (десять процентов);

L — продолжительность существования промышленной цивилизации (по оценкам — десять миллионов лет).

Эти цифры дали для N — количества развитых цивилизаций в галактике Млечный Путь — такой прогноз: десять в шестой степени. Миллион. Супруги Джиллет лелеяли в душе эту формулу на протяжении всех первых лет разочарований. Но они искали не развитые цивилизации, они искали жизнь. Любую форму жизни. Спустя примерно шесть лет после отлета с Земли, Лесли и Джессика бродили по сухой песчаной поверхности холодной планеты, вращающейся вокруг маленького, холодного солнца.

— Я не вижу никаких развитых цивилизаций, — сказала Джессика, нагнулась и стала ворошить пыль тяжелой перчаткой своего скафандра.

— Никаких, — согласился ее муж. — Не видно ни одного киоска с гамбургерами.

Небо было цвета рыжеватого пурпура, и Лесли не нравилось слишком часто смотреть на него. Он опустил глаза, наблюдая, как Джессика роется пальцами в безжизненной пыли.

— Знаешь, — сказала она, — эта формула утверждает, что каждая система должна иметь, по крайней мере, одну планету, пригодную для жизни.

Джиллет пожал плечами.

— Многие из них имеют, — сказал он. — Но формула также утверждает, что на каждой планете способна зародиться жизнь, и в конце концов это произойдет. Может быть, они были слишком оптимистичны, когда выбирали значения для своих переменных. Джессика рассмеялась.

— Наверное. — Она вырыла неглубокую ямку в пыли. — Я продолжаю надеяться, что наткнусь на муравьев или на червяка…

— Только не здесь, дорогая, — ответил Джиллет. — Пойдем, пора возвращаться.

Она вздохнула и встала. Вместе они вернулись к десантному катеру. Все напрасно, — сказала Джессика, когда они уже собрались взлететь. — Я дала полную свободу воображению. Я приготовилась увидеть здесь все, что угодно. Например, пляшущие кристаллы или мыслящие облака. Но я не ожидала такого поворота событий…

Десантный катер пронзил тонкий слой атмосферы и полетел к главному кораблю на орбите.

— Ученый должен быть готов ко всему, — грустно заметил Джиллет. — Но я согласен с тобой. Опыт опровергает предсказания весьма пугающим образом.

Джессика расстегнула ремни безопасности и тяжело вздохнула.

— Я бы сказала, что, с точки зрения математики, это маловероятно. Я собираюсь сегодня вечером взглянуть на формулу и прикинуть, какая из переменных все портит.

Джиллет покачал головой.

— Я проделывал это уже много раз, — сказал он. — Что бы ты ни меняла, результат все равно будет сильно отличаться от того, что мы нашли. Точнее — не нашли.

На тысячах планет, которые они посетили, не оказалось даже, таких простых вещей, как водоросли или протоплазма, не говоря уже о разумной жизни. Их биохимические датчики так и не обнаружили ничего, что могло хотя бы указывать в этом направлении, например, сложного протеина. Только скалы и пыль, безжизненные водоемы и ветер.

* * *

Утром, как он и предсказывал, планеты оказались на своих местах. Их было пять, они вращались вокруг скромной звезды типа G3, не слишком отличающейся от земного солнца. Он произнес в микрофон корабельного компьютера:

— Даю звезде имя Ганнибал, планетам имена Гек, Том, Джим, Бекки и Тетушка Полли. Продолжим обследование.

Приборы корабля могли произвести все необходимые замеры, но Джиллет не доверял их мнению в отношении наличия жизни. Ответить на этот насущный вопрос он должен был сам.

Планета Гек представляла собой шар из никеля и железа ржаво-коричневого цвета, испещренный кратерами, — горячий, сухой и мертвый. Том был больше и темнее, более холодный, но он так же пострадал от ударов и казался таким же мертвым. Джим походил на Землю; его окружала приличных размеров атмосфера из азота и кислорода, диапазон температур оставался в пределах между -30 и +50 градусами по Цельсию, а на поверхности планеты имелось большое количество, воды. Но жизнь на ней отсутствовала — и на каменистой, пыльной суше, и в соленой, насыщенной минералами воде. Ничего, даже ни единой цианобактерии. Джим был самой большой надеждой Джиллета в системе Ганнибала, но супруги также обследовали Бекки и Тетушку Полли. Они представляли собой газовые гиганты малой плотности, хотя ни один из них не достигал размеров Урана или Нептуна. В их похожей на суп атмосфере, на вулканической поверхности спутников жизни не было. Джиллет не потрудился дать имена двадцати трем лунам этих пяти планет; он решил оставить подобное занятие для тех, кто прилетит после него. Если это когда-нибудь произойдет.

Дальше Джиллету предстояло приступить ко второй цели полета. Он установил на орбите планеты Джим, самой пригодной для обитания из пяти, переходной шлюз. Теперь корабль, летящий следом за ним по этому маршруту, мог мгновенно преодолеть десятки световых лет от того шлюза, который Джиллет установил во время предыдущей остановки. Он даже не мог вспомнить, какой была та система и как он ее назвал. После всех пройденных лет они перепутались у него в голове: все они были похожи и одинаково безжизненны.

Он сидел у экрана и смотрел вниз, на планету Джим, на желто-коричневые песчаные континенты, синие моря, белые облака и полярные шапки. Серый кот Джиллета, его единственный компаньон, забрался к нему на колени. Кота звали Бенни, он был внуком Метила и Этил и двух котят, которых взяла с собой Джессика. Джиллет почесал животное за ухом и под подбородком.

— Почему здесь нет кошек? — спросил он у кота. Вместо ответа Бенни только протяжно замурлыкал.

Скоро Джиллет устал смотреть вниз, на безмолвную планету. Он уже провел осмотр, установил шлюз, и теперь оставалось только отослать информацию на Землю и двигаться дальше. Он отдал распоряжения бортовому компьютеру, и через полчаса звезды исчезли. Джиллет снова полетел сквозь мрак гиперпространства.

Он помнил, как они волновались перед полетом. Тридцать лет назад. Они с Джессикой подали свои заявления, и по каким-то причинам, которых Джиллет до конца не понимал, комиссия выбрала именно их.

— Мой отец думает, что все, кто стремится мчаться через галактику, сумасшедшие, — сказала Джессика.

Джиллет улыбнулся.

— Вряд ли…

Они лежали в траве позади своего дома, смотрели в ночное небо и гадали, какую из ярко блестевших звезд они вскоре посетят. Этот проект казался им чудесной возможностью бежать от горя, пересмотреть свою жизнь и свои отношения вдали от миллионов воспоминаний, которые привязывали их к прошлому.

— Я объяснила отцу, что для нас это спасение, — сказала Джессика. — А с научной точки зрения, это самый замечательный шанс, на который мы могли надеяться.

— Он тебе поверил?

— Смотри, Лесли, звезда упала. Загадай желание. Нет, я думаю, он мне не поверил. Он сказал, что Совет руководителей проекта согласился с ним, и нас отобрали лишь по одной причине: мы безумны, или неуравновешенны, или что-то там еще — именно это, мол, и нужно для дела.

Джиллет пощекотал ухо жены длинной травинкой.

— Я сказала ему: самое большее — пять лет. Пять лет. И как только мы найдем что-нибудь, мы повернем назад и прилетим домой. А если нам хоть чуть-чуть повезет, то мы можем найти живую материю на одной из первых планет. Может, мы будем отсутствовать всего несколько месяцев, ну, год.

— Надеюсь, — ответил Джиллет. Они смотрели на небо, чувствуя, как оно давит на них с какой-то устрашающей тяжестью, словно бесконечные расстояния превратились в массу и вес. Джиллет закрыл глаза.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Я тоже люблю тебя, Лесли, — пробормотала Джессика. — Ты боишься?

— Да.

— Хорошо, — сказала она. — Я не полетела бы с тобой, если бы ты не боялся. Но тревожиться не о чем. Мы будем вместе, и нас ждет Приключение. Это гораздо веселее, чем провести следующие несколько лет здесь, делать одно и то же, читать лекции старшекурсникам и пить шерри с нобелевскими лауреатами.

Джиллет рассмеялся.

— Я только надеюсь, что когда мы вернемся, кто-нибудь вспомнит, кто мы такие.

Прощание с ее отцом прошло сложнее. Мистер Рейд по-прежнему не понимал, почему они хотят покинуть Землю.

— Много молодых людей пережили потерю, — сказал он. — Но они как-то продолжают жить. А не выбрасывают свои годы на ветер.

— Мы ничего не выбрасываем на ветер, — возразила Джессика. — Папа, наверное, надо быть биологом, чтобы это понять. Возможность открыть где-то в космосе жизнь — достойная цель и самая интересная на свете. И мы ненадолго.

Рейд пожал плечами и поцеловал дочь.

— Если вы уверены.

Вот и все, что он ответил. И пожал руку Джиллету. Джессика подняла глаза вверх, на массивный корпус космического корабля.

— Кажется, мы уверены, — сказала она. Больше нечего было делать и говорить. Они покинули Землю несколько часов спустя и смотрели, как съеживается их планета в иллюминаторах и на экранах.

Сначала жизнь на космическом корабле казалась им странной, но они быстро привыкли к повседневному режиму работы. Они узнали, что хотя сама идея межпланетного полета очень интересна, реальность скучнее, чем они себе представляли. Два котенка очень легко адаптировались, и супруги Джиллет были рады их обществу. Когда корабль удалился от Земли на полмиллиона миль, компьютер перевел его в гиперпространство, и они в первый раз оказались в настоящей изоляции.

Это было ужасно. Из гиперпространства невозможно связаться с Землей. Корабль стал маленькой самостоятельной планетой, и в опасные моменты, когда Джиллет давал слишком много воли своему воображению, беззвучная пустота вокруг казалась ему новой разновидностью безумия или смерти. Присутствие Джессики успокаивало его, но он все равно обрадовался, когда корабль снова вышел в нормальное пространство, возле их первой неисследованной звездной системы.

То была маленькая, тусклая звезда класса М, самого распространенного в галактике типа, всего с двумя планетами и множеством обломков астероидов, вращающихся вокруг нее.

— Как мы назовем эту звезду, дорогой? — спросила Джессика. Они вместе смотрели на нее в иллюминатор и чувствовали к ней нечто вроде родительской любви.

Джиллет пожал плечами.

— Я думаю, будет легче, если мы начнем придерживаться мифологической системы имен, которая используется у нас дома.

— Хорошая идея, по-моему. У нас есть одна звезда и две маленькие планеты, вращающиеся вокруг нее… — Джессика отвернулась от иллюминатора. — Это напоминает мне Одина и двух его воронов.

— У него было два ворона?

— Конечно. Думающий и Помнящий. Хугин и Мунин.

— Прекрасно. Мы назовем звезду Одином, а планеты — как ты только что сказала. Как я рад, что ты со мной. У тебя это получается гораздо лучше, чем у меня.

Джессика рассмеялась. Она с нетерпением предвкушала, как они будут исследовать планеты. С монотонностью путешествия было покончено. Ни Лесли, ни Джессика не ожидали найти жизнь на этих двух пустынных планетах, но они с удовольствием их осмотрели. Они с благоговением бродили по мрачным, пустынным ландшафтам Хугина и Мунина. Закончив свои исследования, они вернулись на корабль. Они отослали свои находки на Землю, установили первый переходной шлюз и покинули систему Одина, не испытывая большого разочарования. Они оба чувствовали свою связь с домом, несмотря на то, что их сообщениям предстояло очень долго лететь до Земли, а они удалялись от нее слишком быстро и не могли получать ответных сообщений. Но оба знали, что если захотят, то еще могут повернуть назад и возвратиться на Землю.

Жажда знаний толкала их вперед. Одиночество еще не стало невыносимым. Кошмарный ужас еще не настиг их.

Шлюзы устраивали для тех людей, которые последуют за супругами Джиллет в неосвоенные просторы галактики; их можно было использовать последовательно для продвижения вперед, но сами путешественники не могли через них вернуться назад. Шлюзы были словно наполненные водой яйца страусов, которые аборигены оставляли в пустынях Африки, чтобы идущие следом могли продвинуться еще дальше.

Каждый раз, когда супруги Джиллет покидали одну солнечную систему, направляясь к другой, все шире становилась пропасть пространства и времени между двумя людьми и планетой, на которой они родились.

— Иногда я очень странно себя чувствую, — признался Джиллет после двух лет полета. — Мне кажется, тот контакт, который еще сохранился у нас с Землей, это всего лишь иллюзия, созданная нами лишь для того, чтобы сохранить рассудок. Мне кажется, мы посвящаем большую часть своей жизни чему-то такому, что никому не принесет пользы.

Джессика мрачно слушала его. У нее возникали такие же чувства, но она не хотела говорить об этом мужу.

— Иногда я думаю, что жизнь в аудитории университета — самая желанная вещь в мире. И проклинаю себя за то, что не поняла этого раньше. Но это быстро проходит. Всякий раз, когда мы садимся на новую планету, меня охватывает все та же надежда. Но эти недели в гиперпространстве выбивают из колеи. Они вызывают чувство оторванности от всего мира.

Джиллет печально посмотрел на жену.

— Какая, в сущности, разница, обнаружим мы жизнь или нет? — спросил он.

Несколько секунд она смотрела на него молча, потрясенная.

— Ты это не всерьез, — в конце концов произнесла она. Он помолчал.

— Нет, — наконец ответил Джиллет. — Не всерьез. Не обращай внимания. — Он взял трех котят из корзинки Этиль. — Только пусть на одной из этих бесконечных планет меня ждут существа, похожие на них, и все снова обретет смысл.

Проходили месяцы, и супруги Джиллет посетили много других звезд и планет, и все с тем же результатом. Три года спустя они продолжали стремительно уноситься прочь от Земли. Прошел четвертый год, потом пятый. Их надежды начали гаснуть.

— Меня это чуть-чуть беспокоит, — сказал Джиллет, когда они сидели у огромного серого океана, на планете, которую назвали Тмин. За широким пляжем из чистого белого песка поднимались высокие дюны. Волны неустанно разбивались, превращаясь в пену у их ног. — Я хочу сказать, что мы никогда не видим никого позади нас и ничего не слышим. Я знаю, это невозможно, но у меня была безумная мечта, чтобы кто-нибудь шел вслед за нами через эти шлюзы, а потом прыгнул бы сквозь гиперпространство и появился впереди нас. Чтобы он ждал нас на какой-нибудь звезде, до которой мы еще не добрались.

Джессика сделала из влажного песка плоский холмик.

— Здесь точно так же, как на Земле, Лесли, — сказала она. — Если не замечать изумрудного неба. И если не думать о том, что на дюнах нет травы, а на пляже — раковин. Почему кто-то должен следовать за нами?

Джиллет лег спиной на чистый белый песок и прислушался к приятному шуму прибоя.

— Не знаю, — ответил он. — Может быть, на одной из тех планет, которые мы посетили много лет назад, была какая-нибудь абсурдная форма жизни. Может, мы ошиблись и проглядели ее, или не поняли показания прибора, или еще что-нибудь. Или, может, все народы Земли уничтожили друг друга во время войны, и я остался единственным живым мужчиной рода человеческого, а ты — единственной женщиной.

— Ты сошел с ума, дорогой, — сказала Джессика. Она шлепнула горсть сырого песка на его ноги в скафандре.

— Может быть, Христос вернулся на Землю и решил, что без нас там чего-то не хватает… Каждый раз, когда мы выходили в нормальное пространство возле звезды, я втайне надеялся увидеть поджидающий нас корабль. — Джиллет снова сел. — Но этого так и не случилось.

— Жаль, что у меня нет палочки, я бы что-нибудь нарисовала на песке, — сказала Джессика. Она подняла взгляд на мужа. — Может быть, что-то происходит у нас дома? — спросила она.

— Кто знает, что произошло за эти пять лет? Подумай обо всем, что мы упустили, любимая. Подумай о книгах и о фильмах, Джесси. Подумай о научных открытиях, о которых мы не узнали. Может, на Ближнем Востоке воцарился мир, появился новый источник энергии, который произвел революцию, в Белом Доме правит женщина-негритянка? Может быть, «Волчата» выиграли знамя, Джесси. Кто знает?

Они встали и отряхнули песок, прилипший к скафандрам. Потом пошли назад, к посадочному аппарату.

Час спустя, на борту корабля, Джиллет наблюдал за кошками. Их ничуть не заботил Ближний Восток; возможно, они были правы.

— Я скажу тебе одну вещь, — обратился он к жене. — Я скажу тебе, кто действительно знает, что происходит. Те люди, которые сейчас дома. Они знают обо всем. Единственное, что им не известно, это то, что происходит с нами в данный момент. И у меня почему-то такое чувство, что их это не очень-то интересует.

Маленькая кошка, которая потом выросла и стала матерью Бенни, свернулась в аккуратный клубочек и уснула.

— Ты чувствуешь себя оторванным от людей, — сказала Джессика.

— Конечно, — ответил Джиллет. — Помнишь, что ты мне тогда говорила? Перед тем, как мы поженились? Я сказал тебе, что мне только хочется продолжать мою работу, а ты мне сказала, что один человек — это не человек? Помнишь? Ты всегда говорила подобные вещи просто для того, чтобы я спросил у тебя, что ты имеешь в виду, черт возьми. И тогда ты улыбалась и выдавала какую-нибудь историю, которую заранее решила мне рассказать. Наверное, это делало тебя счастливой. Итак, ты сказала: «Один человек — это не человек», а я спросил: «Что это значит?», и ты продолжила насчет того, что если я собираюсь прожить свою жизнь в полном одиночестве, то мог бы вообще не жить. Не помню точно, как ты выразилась. У тебя есть эта сумасшедшая особенность говорить такие слова, в которых нет ни капли логики, но которые имеют смысл. Ты сказала, что я думаю, будто смогу сидеть в своей башне из слоновой кости и рассматривать разные вещи под микроскопом, а потом записывать свои открытия и время от времени делать небольшие заявления о том, чем я занимаюсь. И что не следует удивляться, если всем на это будет наплевать. Ты сказала, что я должен жить среди людей, и как бы я ни старался, мне не удастся этого избежать. И что я не могу залезть на дерево и стать родоначальником своего собственного нового вида. Но ты ошиблась, Джессика. От людей можно уйти. Посмотри на нас.

Звук его голоса, полный тяжкой горечи, повис в воздухе.

— Посмотри на меня, — пробормотал он. Он посмотрел на свое отражение, и оно его испугало. Он выглядел старым; хуже того, он выглядел обезумевшим. Он быстро отвернулся, его глаза наполнились слезами.

— На самом деле мы не оторваны от людей, — мягко произнесла она. — До тех пор, пока мы вдвоем.

— Да, — согласился он, но по-прежнему чувствовал свою оторванность, его человеческое естество с каждым уходящим месяцем съеживалось. Он не выполнял никаких функций, которые, как он считал, присущи человеку. Он считывал показания приборов и нажимал на кнопки; это могут делать и машины, и животные. Он чувствовал себя лишним — словно гнилое пятно на картофелине, его вырезали и выбросили в мусор.

Джессика не позволяла его депрессии перерасти в безумие. На него гораздо сильнее действовал эффект изоляции, чем на нее. Их работа поддерживала Джессику, но это лишь подчеркивало тщетность их усилий в глазах Джиллета.

* * *

— У меня появляются странные мысли, Джессика, — признался он ей однажды, на девятом году их странствий. — Они просто приходят мне в голову время от времени. Сначала я совсем не обращал на них внимания. Потом, через какое-то время, заметил, что все же подспудно анализирую их: понимаю, что все это глупость.

— Какие мысли? — спросила она. Они готовили десантный катер, чтобы спуститься на большую красноватую планету.

Джиллет проверил оба скафандра и погрузил их на борт.

— Иногда у меня возникает ощущение, будто человечества не существовало. Что люди — просто порождение моего воображения. И мы никогда не стартовали с Земли, а дом и все, что я помню, — это иллюзии, ложные воспоминания. На самом деле мы всегда находились на этом корабле, целую вечность, и мы совершенно одни в целой Вселенной.

Лесли вцепился в тяжелую дверь воздушного шлюза катера так, что побелели костяшки пальцев. Он чувствовал, как стремительно бьется его сердце, как пересыхает во рту, и понимал, что сейчас у него начнется еще один приступ депрессии.

— Все в порядке, Лесли, — попыталась успокоить его Джессика. — Вспомни о том времени, когда мы вместе жили дома. Это не может быть ложью.

Глаза Джиллета широко открылись. На мгновение ему стало трудно дышать.

— Нет, — прошептал он, — может! А вдруг и ты — галлюцинация? — Он заплакал, понимая, куда заводит его больной рассудок. Джессика обняла мужа, и приступ сначала усилился, а потом прошел.

— Этот полет гораздо труднее, чем я себе представлял, — прошептал он.

Джессика поцеловала его в щеку.

— После стольких лет неминуемо появляются какие-то проблемы, — сказала она. — Мы ведь не планировали, что полет продлится так долго.

Система, в которой они находились, состояла из звезды класса М и двенадцати планет.

— Масса работы, Джессика, — сказал он и немного повеселел от этой перспективы. — Пару недель мы будем очень заняты. Это лучше, чем падать сквозь гиперпространство.

— Да, дорогой, — согласилась она. — Ты придумаешь названия?

Это стало самой утомительной частью работы: придумывать новые названия для всех звезд и планет. После посещения восьми тысяч звездных систем, они исчерпали все мифологические, исторические и географические названия, какие только могли вспомнить. Теперь они по очереди называли планеты именами знаменитых писателей, кинозвезд и спортсменов.

Они собирались исследовать пустынную планету, которую назвали Рик. Хотя существовала слабая вероятность, что она окажется пригодной для жизни, им все же необходимо было исследовать ее самим, просто в надежде на самый малый шанс, просто на удачу, как говаривала мать Джиллета.

Тут Лесли остановился с улыбкой на губах. Он уже много лет не вспоминал этого выражения. То был критический момент в путешествии; больше никогда, пока с Джиллетом была Джессика, он не был так близок к потере рассудка. Он цеплялся за нее и за свои воспоминания, пытаясь найти спасение от холода и разрушительных сил пустоты космоса.

Снова полетели годы. Прошлое слилось в неразличимую мглу, а будущего не существовало. Жизнь в настоящем была для Джиллета одновременно и спасением, и проклятием. Они тратили время на выполнение рутинных процедур, не более обременительных, чем их обязанности на Земле, но и не более интересных.

Когда пошел двадцатый год их совместного полета, огромное несчастье постигло Джиллета: на безымянной планете, в сотнях световых лет от Земли, на каменистом холме над бесплодной долиной из песчаника погибла Джессика Джиллет. Она нагнулась, чтобы взять образец почвы; изношенный шов ее скафандра разошелся; раздалось предостерегающее шипение газов, проникших сквозь подкладку в скафандр. Она упала на каменистую землю. Ее муж видел, как она умерла, но был не в силах помочь, так быстро яд убил ее. Он сидел рядом с ней, когда день планеты сменился ночью, а потом долгие холодные часы до самого рассвета.

Он похоронил ее на этой планете, которую назвал Джессикой, и оставил там навсегда. Установил переходной шлюз на орбите планеты, закончил обследование остальной системы и полетел к следующей звезде. Его снедало горе, и он много дней не вставал с постели.

Однажды утром котенок Бенни вскарабкался на кровать к Джиллету. Хозяин не кормил его уже почти неделю.

— Бенни, — прошептал одинокий человек, — я хочу, чтобы ты кое-что понял. Мы не можем вернуться домой. Если я сию же минуту поверну корабль обратно и все время буду лететь в гиперпространстве, то даже на это уйдет двадцать лет. Мне будет почти семьдесят, когда появится Земля. Но я никогда не надеялся прожить так долго.

С этого момента Джиллет выполнял свои обязанности автоматически, без капли того энтузиазма, который объединял их с Джессикой. Он был вынужден лететь дальше, что и делал, но одиночество не отставало от него, словно тень смерти.

Он изучил результаты исследований и решил попробовать построить пробную гипотезу.

— Должно найтись какое-то простое объяснение, Бенни, — сказал он. — Джессика всегда утверждала, что никакого объяснения быть не может, но я уверен, оно обязано существовать. За всем этим должен стоять какой-то смысл. А теперь скажи, почему мы не нашли Первого Признака существования жизни ни на одной и тех тысяч планет, которые посетили?

У Бенни не было предположений по этому поводу. Он следил за Джиллетом своими большими желтыми глазами, пока тот мерил шагами каюту.

— Я уже думал об этом раньше, — продолжал Джиллет, — и с теми теориями, которые приходили мне в голову, было чрезвычайно трудно смириться. Джессика наверняка решила бы, что я сошел с ума. Моим друзьям на Земле было бы очень трудно выслушать меня, Бенни, не говоря уже о том, чтобы всерьез задуматься. Но в любом исследовании наступает момент, когда приходится отбросить все предсказанные результаты и хорошенько вглядеться в то, что происходит в действительности.

Джиллет сел за стол. Он на секунду вспомнил о Джессике и чуть не расплакался. Но вспомнил о том, что посвятил остаток своей жизни ей и ее мечте найти ответ в одной из тех звездных систем, которые еще ждут впереди.

Ему не нужен был компьютер, чтобы упорядочить информацию: она представляла собой лишь длинную-предлинную цепочку нулей.

— Наука построена на теориях, — размышлял Джиллет. — Некоторые теории невозможно проверить практикой, но их признают благодаря громадному числу эмпирических данных. Например, такой штуки, как гравитация, возможно, и не существует вовсе. Может быть, предметы постоянно падают вниз благодаря какой-то невероятной причуде статистики. И в любой момент вещи могут начать падать вверх и вниз произвольно, словно монетки, которые ложатся то орлом, то решкой. И тогда в Закон всемирного тяготения нужно будет вносить поправки.

Это была первая и самая безопасная часть его рассуждений. Далее следовало предчувствие о том, что существует наиболее вероятное объяснение, которое адекватно описывает гнетущую череду безжизненных планет.

— Мне пока не хочется об этом думать, — прошептал Лесли, обращаясь к духу Джессики. — Может быть, на следующей неделе. Сначала мы посетим еще несколько систем.

Так он и сделал. Вокруг звезды класса М вращалось семь планет, а потом были звезда класса G с одиннадцатью планетами и звезда класса К с четырнадцатью. Все планеты были покрыты кратерами от метеоритов, изрытыми и вылизанными потоками лавы. Джиллет держал Бенни на коленях после обследования этих трех звездных систем.

— Еще тридцать две планеты, — сказал он. — Чему равно теперь общее количество? — Бенни не знал.

Джиллету не с кем было обсудить этот вопрос. Он не мог посоветоваться с учеными Земли; даже Джессика была для него потеряна. У него оставался только терпеливый серый кот, от которого нельзя было ждать проницательных наблюдений.

— Ты заметил, — спросил человек, — чем дальше мы улетаем от Земли, тем более гомогенной выглядит Вселенная? — Если Бенни и не понял слово «гомогенная», то не подал виду. — Единственным по-настоящему необычным явлением, которое мы видели за все эти годы, была сама Земля. Жизнь на Земле — это поистине аномальный фактор, который мы отметили за двадцать лет исследований. О чем это говорит?

Бенни это ни о чем не говорило, но начинало о чем-то говорить Джиллету. Лесли пожал плечами.

— Никто из моих друзей не желал даже рассматривать возможность того, что Земля — уникальное явление Вселенной, что можно не найти ничего живого в просторах космоса. Конечно, мы еще не заглянули во многие уголки этих просторов, но получить ноль на двадцать три тысячи… Конечно, далеко не все мы высаживались, но…

Когда супруги Джиллет покидали Землю двадцать лет назад, в науке доминировало мнение, что где-то в космосе должна быть жизнь, хотя никаких доказательств не существовало, ни прямых, ни косвенных. Жизнь просто обязана существовать; вопрос только в том, чтобы наткнуться на нее. Джиллет посмотрел на старую формулу, которая так и провисела на одном и том же месте все путешествие.

— Если один из этих коэффициентов равен нулю, — подумал он, тогда все произведение равно нулю. Какой из коэффициентов может быть нулевым?

* * *

Пошел тридцатый год, а он все еще летел вперед. Конец жизни Джиллета был где-то там, в черном безмолвии. Земля стала бледным воспоминанием, менее реальным, чем сны минувшей ночи. Бенни состарился и скоро умрет, как умерла Джессика, и Джиллет останется совсем один. Он не любил думать об этом, но печальная мысль снова и снова вторгалась в его сознание.

Еще одна мысль посещала его так же часто. Он знал, что это глупая идея, он смеялся над ней тридцать лет назад. Научное образование требовало от него исследовать гипотезы в холодном, ровном свете здравого смысла, но эта новая концепция не выдерживала подобного.

Он начал думать, что, возможно, Земля одинока во Вселенной. Единственная планета среди миллиардов, которую благословила жизнь.

— Приходится снова признать, что я не исследовал значительной части всех планет в галактике, — сказал он, словно защищая свои чувства перед Джессикой. — Но я был бы глупцом, если бы игнорировал тридцатилетний опыт. Допустим, я говорю: Земля — единственная планета, на которой возникла жизнь. Но это не научное и не математическое утверждение. Статистика требует, чтобы существовали другие планеты с какой-либо формой жизни. Что же может перевесить такой биологический императив? — Он подождал, не выскажет ли Бенни догадку, но так и не дождался. Только акт веры, — пробормотал Джиллет. Он помолчал, ожидая услышать звонкий смех Джессики, выражающий сомнение, но его окружала лишь жужжащая и тикающая тишина космического корабля.

— Один-единственный акт творения на Земле, — произнес Джиллет. — Можешь себе представить, что сказали бы на это ученые из университета? Я не смог бы показаться им на глаза. Мою принадлежность к Науке отменили бы. Местный канал PBS исключил бы меня из числа своих участников.

Но что еще я могу сказать? Если бы кто-нибудь из них провел последние тридцать лет так, как я, они бы пришли к такому же выводу. Мне не так-то легко дался этот ответ, Джессика, ты это знаешь. Ты знаешь, каким я был. Я никогда не верил ни во что, чему сам не становился свидетелем. Даже в существование Джорджа Вашингтона, не говоря уже об основных принципах. Но наступает такое время, когда ученый должен принять самое странное объяснение, если лишь оно соответствует фактам.

Для Джиллета не имело значения, прав он или нет, исследовал ли достаточное количество планет для того, чтобы его вывод был обоснованным. Ему уже пришлось отказаться от всех своих предрассудков и совершить в конце концов прыжок к вере. Он понял то, что казалось ему истиной не на основании лабораторных исследований, но по наитию, какого он не ощущал никогда раньше.

Несколько дней он вынашивал эту идею. Жизнь по каким-то причинам была создана на Земле, и больше нигде. Каждая планета, лишенная жизни, которую открывал Джиллет, становилась отныне подтверждением его гипотезы. Но затем, однажды ночью, ему вдруг пришло в голову, на какое страшное проклятие он обрек себя. Если Земля — единственная колыбель жизни, то зачем Джиллет уносится все дальше и дальше от нее, все дальше от той планеты, где был рожден, где ему положено быть?

Что он сделал с собой — и с Джессикой?

— Моя беспристрастность подвела меня, любимая, — сказал он ей в безутешной тоске. — Если бы я мог сохранять холодную объективность, у меня было бы спокойно на душе. Я бы так и не узнал, на какое проклятие обрек нас обоих. Но я не смог; беспристрастность была ложью, с самого начала. Как только мы принимались что-то измерять, нам мешала наша принадлежность к человечеству. Мы не сумели стать пассивными наблюдателями Вселенной, потому что мы — живые, мы думаем и чувствуем. И поэтому мы оказались обречены на истину, но узнали ее в самом конце пути. Он хотел бы, чтобы Джессика была жива и утешила его, как делала тысячи раз. Он и раньше чувствовал себя изолированным, но никогда еще ему не было так плохо. Теперь он понял до конца значение одиночества — разрыв со своей планетой и с силой, которая ее создала. Ему не следует находиться здесь, где бы это место ни было. Его место на Земле, в гуще жизни. Он смотрел в иллюминатор, и бесконечная чернота, казалось, входила в него, сливалась с его разумом и душой. Он ощущал страшный холод в душе.

Когда умерла Джессика, он не дал выхода горю. Он никогда не позволял себе роскошь оплакивать ее. Теперь, когда он был придавлен новым грузом своих открытий, ее потеря снова обрушилась на него с неведомой раньше силой. Он полностью отдал машинам управление полетом, как и заботу о своем благополучии. Смотрел, как сияют во тьме звезды, когда корабль летел сквозь реальное пространство. Гладил густую серую шерстку Бенни и вспоминал все, что покинул.

В конце концов именно Бенни спас Джиллета. Поглаживающая кота рука повисла в воздухе; Джиллет ощутил вспышку прозрения — то, что восточные философы называют «сатори», мгновение кристальной ясности. Он интуитивно понял, что совершил ошибку. Если жизнь была сотворена на Земле, значит, все живые существа являются частью этого творения, где бы они ни находились. Бенни, кот с серой шерсткой, был его частью. Сам Джиллет был его частью, где бы он ни путешествовал. Это творение присутствовало на корабле, как и на самой Земле: глупо думать, что Джиллет может когда-либо оторваться от него. То же самое всегда говорила ему Джессика.

— Бенни! — воскликнул Джиллет, и слеза скатилась по его морщинистой щеке. Кот благожелательно смотрел на хозяина. Джиллет почувствовал, как его заполняет приятное тепло, ведь он наконец освободился от одиночества. — Все это было всего-навсего страхом смерти, — прошептал он. — Я просто боялся умереть. Кто бы мог подумать? Я считал себя выше этого. Как приятно освободиться от этого страха.

И когда он снова посмотрел в иллюминатор на вращающиеся звезды, галактика уже казалась не пустой и черной, а трепещущей и вибрирующей от избытка творческой энергии. Он знал, что его новое чувство невозможно поколебать, даже если следующая планета, которую он посетит, окажется пышным садом жизни. Это ничего не изменит, потому что его вера теперь зиждется не на цифрах и фактах, а на более надежной основе.

И совершенно не имеет значения, куда направится Джиллет, какие звезды он посетит: куда бы он ни стремился, он летит домой.