Перед имплантацией у меня был будильник. По утрам он звонил, но я вставал не сразу, я любил полежать в постели, позевывая и посматривая на мир туманными глазами — то ли подниматься, то ли еще чуть-чуть полежать. Впрочем, сейчас у меня выбора не было. Вчера вечером я включил в имплантат приставку. Теперь мои глаза открываются сами — и я просыпаюсь по решению дэдди. Этот быстрый переход из одного состояния в другое, нечто вроде холодного душа, заставляет меня невольно вздрагивать. Треклятая приставка разбудит и мертвого и ни за что не даст заснуть снова. Я ненавижу ее.

В воскресенье я проснулся в восемь утра. У моей постели стоял чернокожий человек, которого я прежде никогда не видел. Минуту я раздумывал над возможной причиной его появления. Он был высок, гораздо выше меня, и прекрасно сложен. Большинство чернокожих в городе похожи на Жанель — это беженцы из голодающих засушливых областей африканской пустыни. А этот парень выглядел так, словно ни разу в жизни не пропустил плотного и хорошо сбалансированного обеда. Его лицо было вытянутым и серьезным и как будто светилось изнутри. Суровые глаза и бритый череп дополняли мрачный облик.

— Кто ты? — спросил я, еще не выбравшись из-под одеяла.

— Доброе утро, яа Сиди, — сказал он. Голос у него был низкий и слегка хрипловатый. — Меня зовут Кмузу.

— Неплохое начало, — откликнулся я. — Скажи мне, во имя Аллаха, что ты тут делаешь?

— Я ваш раб. — Вот так дела…

Я всегда считал себя защитником униженных и порабощенных, так что отношение к рабству у меня резко отрицательное. Такую позицию не разделял весьма широкий крут моих друзей и знакомых.

— Хозяин дома приказал мне заботиться о вас. Он решил, что я смогу стать для вас лучшим слугой, яа Сиди, потому что на языке нгони мое имя означает «лекарство».

Мое собственное имя по-арабски означало «болезнь». Конечно, Фридлендер Бей знал, что мать назвала меня Маридом в суеверной надежде на крепкое здоровье ребенка в будущем.

— Я ничего не имею против камердинера, — сказал я, — но раб мне ни к чему.

Кмузу пожал плечами. Хотел я его называть рабом или нет, он все равно останется рабом: моим или Папочки.

— Хозяин дома подробно рассказал мне о ваших нуждах, — сказал негр. Его глаза сузились. — Он обещал освободить меня, если я приму ислам, но я не могу предать веру своих отцов.

Должен сообщить вам, что я правоверный христианин.

Это означало, что мой новый слуга всей душой не был согласен с тем, что я буду говорить и делать.

— Все же надеюсь, что мы станем друзьями, — сказал я. И спустил ноги с кровати. Затем вынул контроллер сна и положил на тумбочку в коробку с дэдди. В былые времена по утрам я мог лежать долго, зевая и почесываясь, сейчас же, просыпаясь, я не мог позволить себе даже такое невинное удовольствие.

— Вам действительно нужно это устройство? — спросил Кмузу.

— Мой организм разучился засыпать и просыпаться сам по себе.

Он покачал головой:

— Эту проблему можно решить, яа Сиди. Если достаточно долго воздерживаться от сна, то со временем непременно заснешь.

Я понял, что если я хочу хоть немного покоя, то лучше избавиться как можно скорее от этого человека.

— Ты не понимаешь. Дело в том, что после трех бессонных ночей я наконец заснул и вместо отдыха просмотрел несколько серий отвратительных кошмаров. Зачем же мне мучиться, если достаточно протянуть руку к аптечке или несессеру с программным обеспечением?

— Хозяин велел мне ограничить вас в потреблении наркотических препаратов.

Я начинал выходить из себя,

— Прекрасно, — сказал я. — Попробуй, сукин сын, постарайся.

Вероятно, Фридлендер Бей подарил мне этого раба в надежде избавить своего слугу от наркотиков. В первое утро у Палочки я совершил непростительную ошибку: вышел к завтраку с тяжелой годовой после приема бутакалида, и к тому же опоздал. На два часа я был совершенно выбит из колеи, заслужив Папочки но неодобрение. Поэтому, как только я оказался рядом с магазином модификаторов, принадлежащим Лайле, на Четвертой улице Будайена, то немедленно приобрел контроллер сна.

Хотя вместо него я предпочел бы полдюжины таблеток, но в эти дни я все время поглядывал через плечо, опасаясь Папочкиных осведомителей. У него их тысячи. Скажу вам честно, я не хочу вызвать недовольство Папочки. Он никогда не забывал промахов. Если понадобится, он наймет людей, чтобы отомстить за них.

Правда, в моем нынешнем положении была масса преимуществ. Например, кровать. Раньше у меня никогда не было кровати, только матрас, брошенный на пол в углу комнаты. Теперь я могу запихнуть куда-нибудь грязное белье и носки, и если что-то упадет на пол и потеряется, я знаю, где его искать, хоть и не могу дотянуться.

Пару раз в неделю я продолжал падать с этой проклятой постели, но, благодаря контроллеру сна, не просыпался. До самого утра лежал на поду, свернувшись калачиком.

Как-то воскресным утром я выбрался из постели, принял горячий душ, помыл голову, подстриг бороду и почистил зубы. В девять утра мне надлежало быть на своем рабочем месте в полицейском участке, но, чтобы показать свою независимость, я всегда опаздывал. Оделся я не спеша; выбрал брюки цвета хаки, бледно-голубую рубашку, темно-синий галстук и белый льняной пиджак. Все штатские, служащие в полиции, так одеваются, и меня это радует. Арабская национальная одежда слишком напоминает о жизни, которую я вел до приезда в город.

— Значит, тебя приставили шпионить за мной? — спросил я Кмузу, пытаясь завязать галстук так, чтобы концы его были ровнее.

— Я здесь, чтобы стать вашим другом, яа Сиди, — ответил Кмузу.

Я улыбнулся. Перед переездом во дворец Фридлендер Бея я был очень одинок. Я жил в однокомнатной квартире с голыми стенами, и все мое имущество ограничивалось одной наволочкой. Конечно, оставались несколько товарищей, но они редко скучали по моему обществу. Была Ясмин, в которую я был немного влюблен. Иногда она проводила со мной ночь, но сейчас, когда мы так неожиданно встретились у Чири, она повела себя по-другому. Думаю, ей пришлось не по душе, что я убил несколько человек.

— А если я стану тебя бить, — спросил я Кмузу, — ты и тогда останешься моим другом?

Я хотел, чтобы мои слова прозвучали саркастически, но тут же понял, насколько неуместен подобный тон.

— Я отучу вас от такой привычки, — ответил Кмузу, и голос его прозвучал неожиданно сухо.

У меня отвисла челюсть.

— Это шутка, — поспешил я загладить сказанное. Кмузу ответил едва заметным кивком, и замешательство рассеялось, — Помоги мне, пожалуйста: кажется, сегодня этот галстук меня победил.

Выражение лица Кмузу смягчилось. Казалось, он был рад оказать мне эту маленькую услугу.

Вот так лучше, — сказал он, закончив работу. — Я принесу ваш завтрак.

— Я не хочу завтракать.

— Яа Сиди, хозяин дома поручил мне с сегодняшнего дня прислуживать вам за завтраком. Завтрак — первое дело, так считает Фридлендер Бей.

Да хранит меня Аллах от таких сатрапов! — После плотного завтрака я весь день буду чувствовать себя мешком со свинцовой дробью. На Кмузу мои слова не подействовали.

— Сейчас принесу ваш завтрак, — сказал он.

— А ты не хочешь сходить в церковь или куда-нибудь еще?

Он спокойно посмотрел на меня.

— Я уже отстоял службу, — ответил Кмузу. — А сейчас завтрак.

Ну вот, теперь этот негр будет подсчитывать каждую съеденную мною калорию и составлять отчет для Фридлендер Бея. Очередной пример гибельного влияния Папочки на людей.

Отчасти я ощущал себя пленником, но в моем положении были несомненные преимущества. Мне принадлежала большая квартира на втором этаже в левом крыле огромного дома Фридлендер Бея, рядом с личными апартаментами Папочки. Мой шкаф был забит одеждой различного покроя и стиля — западного, арабского, одежды для дома и на выход. Папочка надарил мне сложнейшей электроники: от чиндварского информационного компьютера — AI до голографической системы с экраном фирмы «Либертал» и аргоновыми солипсайзерами Рея Челленджера. С деньгами у меня тоже не было проблем. Раз в неделю один из Говорящих Камней оставлял на моем столе толстый конверт с банкнотами.

Моя жизнь изменилась настолько, что дни бедности и неустроенности стали казаться ночным кошмаром тридцатилетнего, человека. Сейчас я полноценно питался, красиво одевался и был уважаем нужными людьми, но все это стоило мне потери самоуважения и большинства дружеских связей.

Кмузу оповестил меня, что завтрак готов.

— Бисмиллах («Во имя Аллаха»), — пробормотал я и сел. Я съел несколько яиц, жареные тосты и выпил чашку крепкого кофе.

— Чего-нибудь еще, яа Сиди? — спросил Кмузу.

— Нет, благодарю.

Я уставился взглядом в стену напротив, размышляя о свободе. Интересно, как отвертеться от этой службы в полиции? Деньги, конечно, здесь не помогут, уж в этом-то я уверен. Не думаю, что у меня наберется денег на подкуп Папочки. Надо будет еще поразмыслить над этим на досуге. Иншаллах.

— Пойду вниз подгоню машину? — спросил Кмузу.

Я поежился, поняв, что пора идти. Ждал меня не черный лимузин Фридлендер Бея, а комфортабельный электромобиль последней модели, предоставленный Беем в мое распоряжение. В конце концов, я был его официальным представителем среди стражей порядка.

Кмузу, конечно, теперь будет моим шофером. Придется проявить чрезвычайную изобретательность, если понадобится отлучиться куда-нибудь без него.

— Да, сейчас спущусь, — сказал я.

Я провел рукой по голове: волосы уже отросли. Перед тем как выйти из дому, я сунул коробку с модди и дэдди в дипломат. Невозможно сказать заранее, какой личностью предстоит стать сегодня на службе, какие таланты и способности понадобятся. Проще было взять все модди, чтобы чувствовать себя во всеоружии.

На мраморных ступенях я ждал Кмузу. Стоял месяц раби-аль-Авваль, и серое небо сеяло теплый дождик. Хотя поместье Папочки находилось в самом центре города в районе густонаселенных кварталов, у меня было такое впечатление, будто я очутился в тихом цветущем оазисе, вдали от городской копоти и шума. Меня окружала буйная растительность, вся роскошь которой предназначалась исключительно для умиротворения одно-го-единственного дряхлого старика. Я слышал тихое ровное журчание прохладных фонтанов, оживленно чирикали птицы в листве ухоженных фруктовых деревьев. Тяжелый сладкий аромат экзотических цветов плыл в неподвижном воздухе. Однако притворившись равнодушным ко всей этой красоте, я забрался в кремовый вестфальский седан и выехал через ворота с охранниками. За стеной я сразу окунулся в городской шум, сутолоку, внезапно с досадой осознал, как мне не хотелось покидать Папочкин дом. Мне пришло в голову, что со временем я мог бы занять там его место.

Кмузу высадил меня на улице Валид-аль-Акбар у здания полицейского участка, курирующего Будайен. Он сказал, что вернется в половине пятого, чтобы отвезти меня домой. У меня появилось предчувствие, что Кмузу из породы людей, которые никогда не опаздывают. Я стоял на тротуаре и смотрел, как он разворачивается и уезжает.

У порога полицейского участка постоянно толпились люди. Они то ли надеялись увидеть, как ведут в наручниках какого-нибудь преступника, то ли ждали своих близких, освобождаемых из-под ареста, то ли просто слонялись в надежде выпросить мелкую монетку. Не так давно в Алжире я сам был одним из них, и теперь без всякого стеснения подбросил в воздух несколько киамов и посмотрел, как ребятишки дерутся из-за них. Я полез в карман и вытащил пригоршню монет. Старшие рассовывали по лохмотьям дармовые деньги, а младшие прилипли к моим ногам с воплем:

— Бакшиш!

Каждый день я стряхивал с себя этих юных наездников и входил через вертушку в здание участка.

У меня был столик на третьем этаже, в небольшой кабинке, отделенной от соседей бледно-зелеными пластиковыми стенами чуть выше моего роста. Воздух здесь, видимо, насквозь пропах ароматом пота, сигарет и дезинфицирующих средств. Над моим столом висела полка с пластиковыми коробками, в которых содержалась информация на кобальтовых дискетах. На полу стояла большая картонная коробка, набитая свернутыми в рулоны распечатками. На столе пылился аннамезский компьютер, позволявший одновременно просматривать два-три текущих дела. Конечно, моя работа была не столь важной, как считал лейтенант Хайяр. Он знал, что я личный уполномоченный Фридлендер Бея. Только Папочка мог позволить себе собственный полицейский участок, защищавший его интересы в Будайене.

Хайяр влетел в мой бокс и грохнул на стол еще одну тяжелую коробку. Он был иорданцем и в прошлом имел достаточно длинный список арестов, которые случились еще до приезда в наш город. Десять лет назад он был спортсменом-профессионалом, но сейчас явно потерял форму. У Хайяра были редеющие темные волосы и недельная щетина, походившая на кожуру киви. Этот человек был подобен кошмарному сну своей мамочки, где он фигурировал как продавец наркотиков (кем, собственно, и был до того, как стал полицейским в соседнем квартале).

— Как дела, Одран? — спросил он.

— О'кей, — ответил я. — Что там?

— Нашел для тебя кое-что интересное.

Хайяр был года на два моложе, отчего ему нравилось понукать меня. Я заглянул в коробку, там было сотни две синих дискет из кобальтово-

го сплава. Кажется, предстояла утомительная и нудная работа.

— Ты хочешь, чтобы я их рассортировал?

— Я хочу, чтобы ты занес их в вахтенный журнал.

Я выругался про себя. Каждый полицейский носит с собой вахтенный журнал для ежедневных записей: где он был, что видел, что сказал, что сделал. В конце дня он предъявляет дискету с этими записями своему сержанту. Сейчас Хайяр хотел, чтобы я сверил все дискеты по списку.

— Папочка назначал меня сюда не для такой работы, — сказал я.

— Еще чего! Если ты чем-то недоволен, все вопросы к Фридлендер Бею. А сейчас делай, что сказано.

— Хорошо, — сказал я, поглядев в спину уходящего Хайяра.

— Между прочим, — он снова обернулся ко мне, — у меня для тебя приятный сюрприз, но это потом. Кое-кто не прочь с тобой встретиться!

— Хм… — недоверчиво отреагировал я.

— Ну ладно, разбирайся скорее с дискетами. Они нужны мне к полудню.

Кивнув, я снова повернулся к столу. Поведение Хайяра выводило меня, и хуже всего, что он знал об этом. Однако я не хотел, чтобы он видел мое раздражение.

Забавно, ведь Хайяр работал на того же хозяина, что и я, но притворялся, что существует сам по себе. С тех пор как он получил повышение и стал начальником, с ним произошли разительные перемены. Он начал относиться к своей работе серьезно и прекратил интриги и незаконные поборы. Не надо думать, что в нем неожиданно проснулось чувство собственного достоинства; просто Хайяр решил подальше держаться от грязи, чтобы не вылететь с такого ответственного поста за обман и невежество.

Я выбрал в коробке модификатор продуктивности и вставил его в гнездо на затылке. Этот функционирующий имплантат позволял мне подключать один модди и шесть дэдди. Но переднее гнездо было предметом моей гордости. Оно соединялось с гипоталамусом и позволяло подключать к нему свои специальные дэдди. Насколько мне известно, никогда никому еще не вживлялся второй имплантат. Хорошо, что я ничего не знал о распоряжении Фридлендер Бея насчет этого рискованного эксперимента. Думаю, Папочка не хотел меня нервировать. Сейчас же, когда опасность миновала, я ощутил пользу от такого эксперимента. Он сделал меня более активным членом общества.

Вынужденно занимаясь утомительной ежедневной работой в участке, я подключал оранжевый модди, который дал мне Хайяр. На нем был ярлык с указанием страны-экспортера — Швейцария. Швейцарцы, вероятно, большие поборники эффективности. Их модификатором может воспользоваться самый энергичный и одаренный человек в мире. В мгновение ока модификатор сделает его занудой. Не глупым занудой, в какого превратила меня оглупляющая программа Халф-Хаджа, но в упрямого работника, который не будет отвлекаться ничем посторонним, кроме того, что находится перед его глазами. Это один из самых бесценных подарков, о которых можно только мечтать, находясь на службе в полицейском участке. Я со вздохом достал модди и подключил его.

И в тот же миг возникло чувство, что весь мир накренился и тут же встал на место. Во рту Одрана появился странный металлический привкус и в ушах пронзительно зазвенело. Он почувствовал тошноту, но постарался не обращать на нее внимания — она не исчезнет до отключения модификатора. Модди моментально изменял его личность, причем настолько, что от его истинного «я» оставалась лишь слабая тень.

Сознание Одрана не прояснилось еще настолько, чтобы испытывать негодование. Он помнил лишь о работе, которую надо было выполнить, и поэтому извлек из коробки полные пригоршни кобальтовых дискет. Шесть штук он сунул в обойму дисковода под экран старенького компьютера. Нажав клавишу ввода, Одран произнес:

— Скопировать номера один, два, три, четыре, пять, шесть.

Затем ждал, пока машина переписывала содержание дискет, уставившись на экран пустыми глазами. Когда компьютер закончил работу, он вытащил дискеты, положил их на край стола, взял еще шесть штук и снова зарядил дисковод. За этим занятием он и не заметил, как пролетело утро.

— Одран, — позвал кто-то.

Он приостановил работу и бросил взгляд через плечо. У входа в его кабинку стояли лейтенант Хайяр и патрульный в униформе. Одран вновь медленно обернулся к экрану, шаря рукой в коробке, но она была пуста.

— Выдерни эту проклятую штуку.

Одран опять обернулся к Хайяру и кивнул. Пора было отключать модификатор.

Чувство дезориентации появилось вновь, и вот я снова сидел за своим столом, тупо уставясь на зажатый в руке швейцарский модди.

— Уф, — пробормотал я, испытывая несказанное облегчение.

— Сказать тебе, в чем секрет Одрана? — обратился Хайяр к полицейскому. — Не в его способностях, у него их на самом деле нет. Мы взяли его на работу, потому что он здорово шарит в компьютерной технике. К тому же у него есть модди.

Коп улыбнулся.

— Эй, это же ты всучил мне этот чертов модди, как я только пришел сюда, — подал я голос.

Хайяр пожал плечами.

— Одран, перед тобой офицер Шакнахай.

— Как поживаете? — спросил я. — О'кей, — ответил коп.

— Остерегайтесь Одрана, — предупредил копа Хайяр, — он увлекающаяся натура. Раньше он устраивал скандалы из-за того, что у него в мозгах не хватало проводов. А теперь его не увидишь без какого-нибудь модди, торчащего из башки.

Такая характеристика сразила меня просто наповал. Я и не думал, что использую модди так часто, и удивился, узнав, что это настолько заметно.

— Постарайся отнестись с пониманием к его слабостям, Иржи, вам предстоит работать вместе.

Шакнахай пристально посмотрел на него. Я тоже.

— Как это понимать — работать вместе? — спросил коп.

— Понимай, как сказано. У меня есть одно небольшое дельце для вас двоих. Некоторое время вам предстоит очень тесно сотрудничать.

— Ты снимаешь меня с работы на улице? — спросил Шакнахай.

Хайяр покачал головой:

— Я не это имел в виду. Вы вдвоем с Одран ом будете патрулировать улицы.

Шакнахай был взбешен. Казалось, он готов был разнести все вокруг.

— Пусть шайтан заберет моих детей, если я соглашусь на это! — закричал он. — Видно, ты рехнулся, что ставишь меня в пару с новичком.

Мне была не по душе идея работы на улице. Не хотелось становиться мишенью для каждого будайенского психа с дешевым иглометом.

— Я останусь здесь, в здании, — сказал я. — Фридлендер Бей никогда не говорил, что мне придется выполнять работу настоящего полицейского.

— Это пойдет тебе на пользу, Одран, — заговорил Хайяр. — Ты снова сможешь разъезжать и встречаться со старыми друзьями. На них твой значок произведет потрясающее впечатление.

— Они возненавидят меня всей душой, — возразил я.

— Вы оба упустили одну небольшую деталь, — встрял Шакнахай. — В качестве моего напарника он должен прикрывать меня в любой опасной ситуации. Честно говоря, я ему не доверяю. Нельзя работать с человеком, на которого трудно положиться.

— Ты тут ни при чем, — успокоил меня Хайяр.

Такое мнение слегка позабавило его. Мое первое впечатление от Шакнахая тоже было не ахти каким. В его мозгу отсутствовали провода, и это означало, что он либо из правоверных мусульман, либо один из парней, считающих, что их неприспособленный мозг в состоянии сам сладить со злоумышленником. Когда-то и я был таким, но со временем поумнел. В любом случае нам с ним не сработаться.

— А мне не улыбается отвечать за спину этого парня, — заметил я. — Зачем мне такая нервотрепка?

Хайяр сделал примиряющий жест:

— Забудьте о несогласии. Вам не придется ловить уличных правонарушителей. Вы будете вести частное расследование.

— Какое еще частное расследование? — спросил Шакнахай подозрительно.

Хайяр помахал темно-зеленой кобальтовой дискетой:

— У меня здесь большое дело на Реда Абу Адиля. Я хочу, чтобы вы вдвоем изучили его вдоль и поперек. Потом вы найдете этого человека и будете следовать за ним по пятам как тени.

— Его имя пару раз прозвучало в доме Папочки, — заметил я. — Кто он?

— Давнишний конкурент Фридлендер Бея. — Хайяр прислонился к бледно-зеленой стене. — Их соперничество длится сотню лет.

— Я знаю о нем, — хрипло выдавил коп.

— Одрану известны лишь молодые головорезы Будайена. Абу Адиль на пушечный выстрел не подходит к Будайену, и сфера его деятельности не касается Папочки. Его маленькое королевство врезается в северные и западные кварталы города. Но, несмотря на это, Фридлендер Бей попросил взять Абу Адиля под наблюдение.

— И ты сделаешь это только потому, что тебя попросил Фридлендер Бей? — спросил Шакнахай.

— Держу пари со своим ослом. Он подозревает, что Абу Адиль замышляет нарушить перемирие. Папочка хочет быть во всеоружии.

До тех пор, пока я не нашел средство давления на Фридлендер Бея, я оставался марионеткой в его руках. Приходилось делать то, что прикажут мне он и Хайяр.

Шакнахай, однако, не хотел принимать участия в этом деле.

— Я стал полицейским, чтобы помогать людям, — заявил он. — Зарабатываю гроши, недосыпаю и каждый день вмешиваюсь в какую-нибудь заваруху. Никогда не знаю, с какой стороны ждать выстрела. Но служу я для того, чтобы всем стало лучше. И не собираюсь наниматься личным шпионом к какому-нибудь богатому ублюдку. Долго вы искали кандидата на эту должность? — Он остановил взгляд на Хайяре, и лейтенант был вынужден отвернуться.

— Послушай, — спросил я Шакнахая, — чем я тебя не устраиваю?

— Во-первых, ты не полицейский, — сказал? он. — Ты хуже новичка. Ты струсишь, а какой-нибудь негодяй пришьет меня, или же сорвешься с гаек и пристрелишь безобидную старушенцию. Я не хочу быть в команде с человеком, которому не доверяю. Я кивнул:

— Тут ты прав, но ведь у меня модди. Многие новички в полиции носят служебные модди, помогающие им в работе.

Шакнахай замахал руками:

— Чушь!

— Не стоит так волноваться, опасных поручений для вас не предвидится, — вступил в разговор Хайяр. — Обычное расследование. Работа в основном сидячая. Не понимаю, с чего ты так сдрейфил, Иржи?

Шакнахай потер лоб и вздохнул: — Ладно, ладно! Только пусть мои возражения внесут в протокол.

— О'кей, — кивнул Хайяр, — они учтены. Мне потребуются регулярные рапорта от вас, Фридлендер Бей должен быть в курсе. Хочу порадовать старика. А это не так просто, как кажется. — Он подвинул ко мне дискету с записью.

— Нам приступать к делу сейчас же? — спросил я. Хайяр искоса взглянул на меня:

— Если останется время от напряженной общественной деятельности.

— Сделай для меня копию, — попросил Шакнахай, — я сегодня изучу, а завтра съездим к Абу Адилю.

— Договорились. — Я вставил «дело» в дисковод и сделал распечатку.

— Чудесно, — сказал Шакнахай и вышел с распечаткой за дверь.

— Не очень-то вы поладили, — заметил Хайяр.

— Первый день совместной работы, — ответил я. — Не танцевать же мне с ним?

— Пожалуй, ты прав. Почему бы тебе не отправиться домой сейчас, чтобы заняться просмотром материалов? Если появятся вопросы, я уверен, Папочка даст на них ответ.

Он тоже ушел. Я связался с домом Фридлендер Бея по компьютеру. И услышал голос одного из Говорящих Камней.

— Да, — произнес он тупо и невыразительно.

— Говорит Одран. Передай Кмузу, чтобы в ближайшие двадцать минут заехал за мной в участок.

— Да, — откликнулся Камень. Затем послышались гудки. Отсутствие красноречия эти Камни восполняют лаконичностью.

Спустя двадцать минут Кмузу притормозил электрический седан на обочине. Я забрался на заднее сиденье, и мы поехали домой.

— Кмузу, — спросил я, — знаешь ли ты что-нибудь о бизнесмене по имени Реда Абу Адиль?

— Немного, яа Сиди, — сказал он, не отрывая взгляда от дороги. — А что бы вы хотели узнать о нем?

— Все, но не сейчас. — Закрыв глаза, я откинул голову на спинку сиденья. Если бы Фридлендер Бей рассказал мне столько же, сколько он поведал Кмузу и лейтенанту Хайяру… Мне не хотелось думать, что Папочка все еще не вполне доверяет мне.

— Вы, верно, захотите поговорить с Фридлендер Беем, когда приедем домой? — спросил Кмузу.

— Конечно.

— Должен предупредить: эта женщина только что испортила ему настроение.

Невероятно, подумал я. Ведь я совершенно забыл о ней. Папочка скорее всего спросит, почему она еще не убита. Весь оставшийся путь я придумывал правдоподобный предлог, извиняющий мою непредусмотрительность.

Знай я, в какую переделку попаду, велел бы Кмузу отвезти меня подальше за город и оставить там в каком-нибудь тихом и отдаленном уголке. Домой я попал — а я уже считал дворец Фридлендер Бея своим домом — около четырех часов дня. Я решил, что неплохо бы вздремнуть. После чего я собирался встретиться с Папочкой, а затем отправиться на часок в клуб Чириги. Но, к сожалению, у Кмузу были совсем другие планы.

— Мне там будет удобно, в маленькой комнатке, — объявил он.

— Извини, не понял? — переспросил я.

— В маленькой комнатке, где кладовая. Мне вполне хватит места. Я принесу кровать.

Я с минуту глядел на него в полном недоумении:

— Я думал, ты будешь спать в том крыле, где все слуги.

— Да, у меня там тоже есть комната, яа Сиди, но здесь мне будет удобнее заботиться о вас.

— На мой взгляд, вовсе нет необходимости присматривать за мной каждую секунду дня, Кмузу. Я ценю свою независимость.

Кмузу кивнул:

— Понимаю, но хозяин дома велел мне… Я слышал об этом достаточно.

— Меня не интересует, что велел тебе хозяин дома! — закричал я. — Чей ты раб: мой или его?

Кмузу не ответил. Он только посмотрел на меня большими серьезными глазами.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Иди и устраивайся в кладовой. Сложи мои вещи в угол и принеси матрас, если хочешь. — Я отвернулся, глубоко раздосадованный.

— Фридлендер Бей пригласил тебя пообедать с ним после беседы, — сказал Кмузу.

— Видимо, мои планы ничего не значат, — заметил я. В ответ я получил все тот же молчаливый взгляд. У Кмузу это получалось жутко убедительно.

Я пошел в спальню, разделся. Затем влез под душ и задумался над разговором с Фридлендер Беем. Во-первых, я собирался ему сказать, что затея со шпионом-рабом Кмузу нелепая и недостойная. Во-вторых, я дам ему понять, что мне не улыбается работать с офицером Шакнахаем. В-третьих, я понял, что у меня не хватит духа изложить два первых пункта.

Я выбрался из ванной и насухо вытерся. Теплая вода улучшила мое самочувствие, и я подумал, что спать мне ни к чему. Вместо этого я заглянул в платяной шкаф. Папочке нравилось, когда я носил арабскую одежду. Не долго думая, я выбрал простую галлебейю каштанового цвета. Решил, что вязаная шапочка, какую носят у меня на родине, в данном случае не подойдет, а тюрбан мне не к лицу. Я остановился на простой белой кеффии и обвязал ее обычной черной верёвкой — акалем. Вокруг пояса я завязал веревку, на которой расположил церемониальный кинжал, подаренный мне Палочкой. Кроме того, у меня на поясе, за спиной, висел в кобуре мой рабочий револьвер. Я укрыл его под дорогим, золотистого цвета плащом, наброшенным на галлебейю. Я был готов ко всему: к пиру, спору или к вооруженному нападению.

— Почему ты не останешься здесь и не займешься обустройством? — спросил я Кмузу, но он не послушался меня и следовал за мной вниз. Чего я и ожидал.

Кабинет Папочки был на первом этаже центральной части дома, соединяющей два крыла. Когда мы пришли туда, один из Говорящих Камней стоял в коридоре возле двери. Увидев меня, он кивнул, но при взгляде на Кмузу выражение лица его изменилось. Его губы слегка покривились. Это было самым сильным проявлением эмоций, какое я когда-либо встречал у Говорящих Камней.

— Подождешь здесь, — сказал он.

— Я пойду с моим хозяином, — возразил Кмузу. Камень ударил его в грудь, отбросив на шаг назад.

— Подождешь, — повторил он.

— Успокойся, Кмузу, — сказал я.

Не хотелось, чтобы они подрались здесь, около кабинета Фридлендер Бея. Пусть выясняют отношения в другое время и в другом месте!

Кмузу холодно посмотрел в мою сторону, но ничего не ответил. Камень слегка кивнул и, когда я прошел в кабинет Папочки, закрыл за мной дверь. Если они с Кмузу подерутся в коридоре, я попаду в неловкое положение. Что говорит этикет о поведении человека, раб которого избит рабом его босса? Хотя, возможно, я недооценивал способностей Кмузу. Вдруг у него была припасена пара приемчиков, которыми он смог бы одолеть Говорящих Камней?

Фридлендер Бей находился в своем кабинете. Он сидел за огромным столом, и вид у него был неважнецкий. Уперев локти в стол, он потирал лоб, но поднялся при моем появлении.

— Я рад, — сказал он. Голос его при этом радости не выражал и был предельно усталым.

— Добрый вечер, о шейх! — сказал я.

На нем были белая рубашка с расстегнутым воротом и закатанными рукавами и мешковатые серые брюки. Он, вероятно, даже не заметил моих усилий, потраченных на переодевание в традиционную одежду. Не знаешь, когда попадешь в цель, а когда нет.

— Сейчас мы пообедаем, сын мой, а пока посиди со мной. Мне нужно посоветоваться с тобой.

Я расположился в удобном кресле рядом. Папочка снова сел и, нахмурившись, стал рыться в бумагах. Собирался ли он спросить меня о той женщине или сказать на худой конец, почему приставил ко мне Кмузу? Но я понимал, что сейчас не время задавать вопросы. Придет время — и он сам ответит на них.

Бей закрыл глаза и тут же, вздрогнув, открыл их. Его редкие седые волосы оставались всклокоченными после сна, и бритва не касалась его лица сегодня утром. Наверное, он много передумал за это время. Я немного побаивался предстоящей беседы и возможных новых поручений.

— Нам надо поговорить, — заговорил он, — о раздаче милостыни.

Должен признаться, раздача милостыни стояла в самом конце моего воображаемого списка возможных пунктов нашей беседы.

Хотя с моей стороны было глупо ожидать, что Бей захочет решать со мной более значительные проблемы, вроде заказного убийства, к примеру.

— Я думал о более важных делах, о шейх, — сказал я.

Фридлендер Бей устало кивнул:

— Без сомнения, сынок, ты искренне веришь, что существуют другие дела, более важные и более значительные, но ты ошибаешься. Ты и я живем в роскоши и комфорте, а это накладывает на нас обязательства по отношению к нашим братьям.

Жак, мой неверный друг, не смог бы понять такого беспокойства. Правда, другие религии тоже покровительствуют благотворительности. Только здравый смысл охраняет нас от бедных и нуждающихся, ведь мы не знаем, не предстоит ли самим стать подобными им. Однако отношение мусульман к беднякам много снисходительнее, чем в других религиях. Раздача милостыни — один из пяти столпов мусульманской религии, столь же важное обстоятельство, как исповедание веры, ежедневная молитва, пост Рамазан и паломничество в Мекку.

Раздаче милостыни я придавал такое же значение, как и всем остальным обязательствам, то есть глубоко уважал все это умозрительно, и постоянно напоминал себе, что давно пора приступать к практике.

— Ты, конечно, уже давно думаешь над этим? — спросил я.

— Мы пренебрегали нашим долгом по отношению к беднякам и путникам, а также к вдовам и сиротам из соседей.

Некоторые из моих друзей — из старых друзей — считали Палочку всего-навсего убийцей и чудовищем, но как они заблуждались! Он проницательный деловой человек, связанный крепкими узами с религией, породившей нашу культуру. Прошу прощения, если это звучит противоречиво. Временами он бывает человеком жестким, даже жестоким, но никто из нас не предан Аллаху так искренне и никто с такой радостью не принимает на себя Заветов Священного Корана.

— Что ты велишь мне делать, о дядя? Фридлендер Бей пожал плечами:

— Я вознаграждаю тебя щедро за услуга, не так ли?

— Ты щедр всегда, о шейх, — сказал я.

— Значит, для тебя не трудно будет расстаться с пятой частью своей сущности, как предполагает следование по Пути Истины. Я хочу сделать тебе подарок, который пойдет на пользу твоему кошельку и в то же время предоставит побочный источник доходов.

Мое внимание обострилось. Каждую ночь, засыпая, я мечтал о свободе. Также я думал о ней, просыпаясь по утрам. А первым шагом к ней была материальная независимость.

— Ты щедрый из щедрейших, о шейх, — сказал я. — Но я не достоин твоих милостей. — В этот момент слух мой ловил каждое слово, слетавшее с его языка. Но этикет требовал другого, и я делал вид, что никак не могу принять его дар. — Мудрая политика, — заметил я.

Зная многих «сторонников» Папочки и источники их доходов, я был уверен, что он хочет втравить меня в какое-то темное дело. Не то чтобы я был особо щепетилен, вовсе нет! По большому счету, я сторонник оптовой торговли наркотиками. Но у меня никогда не было способностей к сбыту в розницу.

— До недавнего времени Будайен был твоим миром. Ты знаешь его неплохо, сынок, и понимаешь его обитателей. У меня там есть авторитет, и я подумал, что неплохо бы тебе основать небольшое коммерческое дело в этом квартале. — Он протянул мне упакованный в пластик документ.

Я подался вперед, рассматривая.

— Что это, о шейх? — спросил я.

— Это документ на право собственности. Теперь ты хозяин заведения. С сегодняшнего дня приступаешь. Это доходное предприятие, племянник. Управляй им разумно, и оно вознаградит тебя. Иншаллах.

Я вцепился в документ.

— Ты… — И тут у меня перехватило дыхание. Папочка купил клуб Чириги и дарил его мне. Я поднял на него глаза. — Но…

Бей махнул рукой.

— Не надо благодарностей, — сказал он, — ты мой послушный сын!

— Но ведь клуб — собственность Чири. Я не могу вступить в право владения этим клубом. Что она будет делать без него?

Фридлендер Бей пожал плечами.

— Бизнес есть бизнес, — лаконично ответил он.

Я не сводил с Папочки глаз. У него была замечательная способность дарить мне вещи, без которых я был бы гораздо счастливее: такого раба, как Кмузу, например, или работу полицейского. Но отказываться было нельзя.

— Я не в состоянии выразить вам свою благодарность, — начал я скучным голосом.

У меня оставалось только двое верных друзей: Саид Халф-Хадж и Чири. Она справедливо возненавидит меня. Я заранее боялся ее реакции.

— Ну, — сказал Фридлендер Бей, — пойдем обедать. — Он встал из-за стола и протянул мне руку. Все еще ошеломленный, я последовал за ним. И только потом сообразил, что не поговорил с ним о работе с Хайяром и о своем новом занятии — слежке за Реда Абу Адилем. Когда находишься в обществе Папочки, приходится идти туда, куда идет он, делать то, чего хочет он, и говорить о том, о чем он хочет разговаривать.

Мы пошли в меньшую из двух столовых, в конце левого крыла, на первом этаже. Там мы с Папочкой обычно вместе обедали. Кмузу последовал за мной по коридору, а за Папочкой пошел Говорящий Камень. В американской мыльной опере было бы так: Кмузу и Говорящий Камень, подравшись, в итоге стали бы лучшими друзьями. Хэппи-энд.

Я остановился на пороге столовой и не поверил своим глазам. Нас поджидали Умм Саад и ее сын. Она была первой женщиной, попавшейся мне во дворце Фридлендер Бея, но никогда еще женщине не разрешалось садиться с нами за стол. Мальчик выглядел лет на пятнадцать, по канонам веры он находился уже в зрелом возрасте, достаточном для молитв и поста. При других обстоятельствах мы пригласили бы его разделить нашу трапезу.

— Кмузу, — сказал я, проводи женщину в ее комнату.

Фридлендер Бей взял меня за руку.

— Благодарю, сынок, но я пригласил эту женщину побеседовать с нами.

Я глядел на него открыв рот, не находя вразумительного ответа. Впрочем, если Папочка в столь зрелом возрасте решил произвести революционный переворот в отношениях с женщинами, то это было его право. Я закрыл рот и кивнул.

— Умм Саад пообедает в своей комнате после беседы, — сказал Фридлендер Бей, окинув ее суровым взглядом. — А сын ее может уйти с ней или остаться с нами, как он пожелает.

Умм Саад проявляла нетерпение.

— Думаю, я должна быть благодарна за любую минуту, уделенную мне, — сказала она.

Папочка направился к своему креслу, поддерживаемый Камнем, который помог ему усесться. Кмузу провел меня к моему месту за столом, напротив Фридлендер Бея. Умм Саад села слева от него, а ее сын — справа.

— Марид, — сказал Папочка, — знаком ли ты с молодым человеком?

— Нет, — ответил я. Он ни разу не попадался мне на глаза. Они с матерью вели незаметную жизнь в этом доме. Мальчик был рослым для своих лет, но худощавым и грустным подростком с кожей странного желтоватого оттенка, как и белки глаз. Все признаки нездоровья налицо. На нем были темно-синяя галлебейя с геометрическим рисунком и тюрбан молодого шейха — не головной убор вождя племени, а почетный тюрбан юноши, знающего Коран наизусть.

— Яа Сиди, — подала голос женщина, — могу ли я представить вам своего сына, прекрасного Саада бен Салаха?

— Да умножится ваша слава, сэр, — сказал мальчик.

У ребенка были на удивление неплохие манеры.

— Да будет Аллах милостив к тебе, — откликнулся я.

— Умм Саад, — резким тоном заговорил фридлендер Бей. — Вы вошли в мой дом, предъявив странные претензии. Мое терпение на пределе. Верный законам гостеприимства, я выносил ваше присутствие, но теперь моя совесть чиста. Я требую, чтобы вы оставили меня в покое. Вы должны покинуть мой дом завтра утром, когда прозвучит призыв к молитве. Я дам моим слугам распоряжение о всяческом содействии вам.

Умм Саад слегка улыбнулась, словно находила гнев Папочки забавным.

— Похоже, что вы не успели уделить достаточного внимания нашей проблеме. Видимо, вы ещё не позаботились о будущем своего внука. — Она накрыла руку Саада своей рукой.

Слова женщины прозвучали как пощечина. Неслыханно: она пыталась претендовать на право считаться либо дочерью Фридлендер Бея, либо его невесткой. Так вот почему он хотел, чтобы я освободил его от этой особы, не желая самостоятельно разобраться с ней.

Бей смотрел на меня.

— Мой племянник, — сказал он, — эта женщина не моя дочь, а мальчик мне не родственник. И вдруг они приходят в мой дом и заявляют о родстве, претендуя на часть моего заработанного тяжким трудом состояния.

Бог мой, мне следовало принять меры сразу, когда Бей впервые попросил меня об этом, тогда я еще не был втянут в эту интригу. Со временем я еще научусь исправлять положение дел прежде, чем они успеют зайти слишком далеко. Конечно, убивать я бы ее не стал, но сейчас уже поздно. Она не пойдет на компромисс; она хочет съесть пирог целиком, не уронив ни крошки.

— Ты уверен, о шейх? — спросил я. — Она действительно не твоя дочь?

Секунду я ожидал оплеухи. Но Бей нарочито спокойным голосом произнес:

— Клянусь тебе в том жизнью Посланника Аллаха, да пребудет с ним мир и покой.

Для меня этого было достаточно. Фридлендер Бей мог пойти на небольшую хитрость, если она приближала его к выбранной цели, но он не был способен на клятвопреступление. Мы и сработались с ним отчасти потому, что оба не лжем. Я посмотрел на Умм Саад.

— Есть ли у вас доказательства вашей правоты? — спросил я.

Ее глаза стали круглыми.

— Доказательства? — воскликнула она. — Какие доказательства понадобятся вам для того, чтобы узнать своего отца?

Умм Саад даже не догадывалась, насколько щекотливый вопрос затронула. Я не обратил на ее слова особого внимания.

— Папочка… — Я осекся. — Хозяин дома проявил к вам доброту и уважение. Сейчас он просит вас завершить визит. Как он и обещал, при отъезде вы можете воспользоваться помощью всех наших слуг. — Я обернулся к Говорящему Камню, и тот подтвердил кивком. Он проследит, чтобы Умм Саад и ее сын оказались за дверями с последним слогом утренней молитвы муэдзина.

— Тогда мы должны собраться, — сказала она, вставая. — Пойдем, Саад.

И они вдвоем покинули маленькую столовую с таким достоинством, словно это был их дворец, а мы — их лакеи.

Руки Фридлендер Бея прижаты к столу так, что костяшки пальцев побелели. Он испустил несколько глубоких и продолжительных вздохов.

— Что вы намерены делать, чтобы положить конец этому безобразию? — спросил он.

Я перевел взгляд с Кмузу на Говорящего Камня. Никто из них не проявлял ни малейшего интереса к случившемуся.

— Хотелось бы для начала кое-что выяснить, о шейх! — сказал я. — Например, так ли необходима ее смерть? А что, если я выберу другой, менее кровопролитный способ утихомирить ее?

— Ты сам видел и слышал ее. Ничто другое не заставит эту женщину отказаться от своих планов. И, кроме того, ее смерть удержит других вымогателей от подобной стратегии. Почему ты колеблешься, сынок? Это так просто и эффективно. Ведь ты убивал прежде. Неужели трудно еще раз сделать доброе дело? Тебе даже не придется изображать несчастный случай. Сержант Хайяр и так все поймет. Он не станет возбуждать уголовное дело.

— Хайяр уже лейтенант, — напомнил я. Папочка нетерпеливо отмахнулся:

— Да, конечно…

— Ты думаешь, что Хайяр сквозь пальцы посмотрит на убийство?

Хайяр был подкуплен, но это не значило, что он будет спокойно смотреть, как я делаю из него посмешище. Сейчас мне было позволено многое, но при этом следовало вести себя осторожно и не задевать самолюбие Хайяра. Старик сморщил лоб.

— Сынок, — медленно заговорил он, чтобы я уловил каждое слово, — если лейтенант Хайяр заупрямится, его можно сместить. Тогда, может быть, с его преемником тебе повезет больше. И так продолжать смену начальства до тех пор, пока в участке не появится умный полицейский с богатым воображением.

— Да укажет нам путь Аллах, — пробормотал я. Последнее время Фридлендер Бей с завидной легкостью отфутболивал к другим решение жизненных затруднений. Я еще раз поразился тому, что Папочка не спешил самостоятельно нажать на спусковой крючок. Еще в раннем возрасте он научился перелагать ответственность на чужие плечи. А я стал его самым счастливым избранником.

— Пообедаем? — спросил он. У меня пропал аппетит.

— Ради Бога, прости меня, — сказал я, — но у меня еще много дел. Может, после обеда ты ответишь мне на несколько вопросов. Я бы хотел узнать что-нибудь о Реда Абу Адиле.

Фридлендер Бей развел руками.

— Не думаю, что знаю о нем больше твоего, — сказал он.

Так почему же Папочка настаивал, чтобы Хайяр приступил к официальному расследованию? И почему он молчал теперь? Или это было моим испытанием? И сколько таких испытаний я должен пройти?

Или же — в таком случае дело становилось еще занятнее — заинтересованность Хайяра к Абу Адилю исходила не от Папочки. Может быть, Хайяр продавал себя несколько раз: Фридлендер Бею, затем второму по величине покупателю, третьему, четвертому…

Я вспомнил, что пылким пятнадцатилетним юнцом пообещал своей подружке Нафиссе никогда даже не глядеть на других девушек. Потом я дал такое же обещание Файзе, у которой груди были гораздо больше. Затем Хануне, чей отец работал в пивоварне. Все было прекрасно до тех пор, пока Нафисса не узнала о Хануне, а отец Файзы не узнал о них обеих. Девушки охотно лишили бы меня мужских достоинств и выцарапали бы мне глаза, не ускользни я из Алжира, пока враг дремал. Таким образом началась моя одиссея, которая и привела меня в этот город.

— Это старая забытая история, к тому же неуместная в данной ситуации. Я просто хотел показать, на какую беду нарвется Хайяр, если Фридлендер Бей и Реда Абу Адиль уличат его в двурушничестве.

— Разве Абу Адиль не является твоим главным конкурентом? — спросил я.

— Этот джентльмен, пожалуй, может решить, что мы конкурируем. Но не думаю, что между нами могла пробежать черная кошка. Аллах дает Абу Адилю право продавать кованую бронзу там, где я продаю свою. Если кто-то купит товара у Абу Адиля больше, чем у меня, я благословлю и покупателя, и продавца. Я получаю средства к существованию от Аллаха, и Абу Адиль не может мне ни помочь, ни помешать.

Я подумал о крупных суммах денег, проходивших через руки Фридлендер Бея: часть из них в толстых конвертах оседала на моем столе. К кованой бронзе они наверняка не имели отношения. Бронза была весьма благовидным эвфемизмом; я решил, что так оно и сойдет.

— По словам лейтенанта Хайяра, — сказал я, — Абу Адиль замышляет вытеснить тебя из мира бизнеса. И ты так думаешь?

— Только Вседержитель Мира может это сделать, сынок. — Папочка поглядел на меня с любовью. — Но мне нравится твое внимание. Не беспокойся насчет Абу Адиля.

— Я мог бы использовать свою должность полицейского для выяснения его замыслов.

Он встал и провел рукой по седым волосам.

— Если хочешь, узнай. Может, это развеет твои сомнения.

Кмузу потянул за спинку мой стул, и я тоже встал.

— Дядя, — сказал я. — Прошу простить меня. Да будет еда тебе по вкусу! Желаю приятной трапезы.

Фридлендер Бей приблизился ко мне и поцеловал в обе щеки.

— Да хранит тебя Бог, дорогой мой, — сказал он. — Я доволен тобой.

Выходя из столовой, я обернулся и увидел, что Папочка снова занял свое место. Его лицо было мрачно, и Говорящий Камень наклонился над ним, выслушивая. Странно: чем может поделиться Папочка со своим рабом, а не со мной?

— Ты должен переселиться в свою новую комнату? — спросил я Кмузу по дороге к себе.

— Я принесу матрас, яа Сиди. На сегодня хватит.

— Хорошо. Мне придется еще немножко поработать на компьютере.

— Доклад о Реда Абу Адиле?

Я пристально посмотрел на него.

— Да, — сказал я, — ты угадал.

— Может, я помогу вам получить более ясное представление об этом человеке и его побуждениях?

— Откуда ты о нем так много знаешь, Кмузу? — спросил я.

— Когда: меня впервые привезли в этот город, я служил телохранителем одной из жен Абу Адиля.

Воистину чудесная новость. Вообразите: я начинаю расследование по делу совершенно незнакомого человека, а мой раб, оказывается, был некогда слугой этого типа. Однако странное получалось совпадение. Оставалось верить в себя и надеяться, что в итоге я распутаю клубок, оставшись живым и невредимым.

Я помедлил у двери своей комнаты.

— Принеси свою кровать и вещи, — сказал я Кмузу. — А я тем временем просмотрю дело Абу Адиля. Не бойся, ты не помешаешь. Когда я работаю, нужна как минимум пушка, чтобы меня отвлечь.

— Спасибо, яа Сиди. Я постараюсь потише.

Я начал поворачивать цветовой замок на двери. Кмузу отвесил легкий поклон и направился к комнатам слуг. Когда он завернул за угол, я поспешил в противоположном направлении. В гараже я отыскал свой автомобиль. Было несколько странно и неловко убегать от собственного слуги, но мне совершенно не хотелось таскать его за собой весь сегодняшний вечер.

Проехав христианский квартал и район шикарных магазинов в западной части Будайена, я припарковал машину на бульваре Иль-Жамель, неподалеку от места, где обычно стояло такси Билла. Прихватив коробочку с таблетками, я вышел из машины. Казалось, прошла целая вечность с того времени, когда я в последний раз лакомился дурью. У меня были хорошие поставщики, благодаря деньгам и новым знакомым, которых я повстречал у Папочки. Я выбрал парочку голубых таблеток и так спешил, что проглотил их тут же, без воды. Через несколько минут во мне закипит энергия, и я почувствую борцовский настрой. Мне нужна была такая поддержка, предстояла тяжелая сцена, которую надо было еще пережить.

Сначала я решил включить модди, но в последний момент передумал. Я слишком уважал Чири, чтобы разговаривать с ней от имени своего собственного «я». После беседы с ней все может оказаться иначе и я отправлюсь домой совершенно иной личностью.

В тот вечер в клубе Чири толпилось множество народу. Было душно и жарко, в воздухе витал сладкий аромат духов, кислый запах пота и пролитого пива. Транссексуалы и дебютантки болтали с посетителями с наигранной веселостью. Их смех пробивался сквозь пронзительную музыку, когда они заказывали шампанское за счет клиентов. Ярко-красные и голубые неоновые молнии скользили за стойкой сверху вниз, и сверкающие вспышки света от вращающихся зеркальных шариков отражались на стенах и потолке. В одном углу светилось голографическое изображение Хани Пилар, распластавшейся на манто из светло-бежевой норки на каком-то романтическом побережье. Это была реклама ее нового модди под названием «Жутко медленный ожог». С минуту я смотрел на нее точно загипнотизированный.

Одран, — прозвучал мелодичный, с хрипотцой голос Чириги. Похоже, она не была особенно обрадована моим визитом. — Мистер босс!

— Послушай, Чири, — сказал я, — дай-ка мне…

— Лили, — позвала она одну из девушек, новенькую, — обслужи хозяина. Джин и бингара и немного лимонного сока. — Она посмотрела на меня с ненавистью. — Тенде — для меня, Одран. Личный запас. Он не относится к клубу, и я заберу его с собой.

Чири обостряла ситуацию. Я мог лишь представить себе, что она чувствовала.

— Подожди, Чири. Я не имею никакого отношения к…

— Вот ключи. Этот — от кассы. Деньги в ней — все твои. Девочки с сегодняшнего дня твои, и все их склоки тоже твои. Со своими проблемами теперь обращайся к Папочке. — Она выхватила свою бутылку тенде из-под стойки. — Ква хери, сукин сын, — прорычала она мне и вихрем вылетела на улицу.

И тогда наступила мертвая тишина. Все песни закончились, и никто не поставил пластинку. Новенькая плясунья по имени Кэнди смотрела на меня со сцены круглыми глазами, словно ожидая криков и распоряжений. Люди рядом со мной снялись с мест и тихонько удалились. В их лицах я прочитал лишь враждебность и презрение.

Фридлендер Бей хотел поссорить меня со всеми знакомыми в Будайене. Для начала он сделал меня полицейским, но даже тогда у меня оставалось еще несколько верных друзей. Второй грандиозной идеей стала покупка клуба Чири. Скоро я стану таким же одиноким и всеми покинутым, как и сам Папочка, только у меня не будет таких утешений, как его богатство и власть.

— Погодите, — сказал я, — тут просто ошибка. Я улажу с Чири это дело. Индихар, проконтролируй ситуацию, ладно? Я сейчас вернусь.

Индихар удостоила меня презрительным взглядом, ничего не ответив. Я не мог оставаться в клубе ни минуты. Схватив ключи, которые Чири бросила на стойку, я вышел. На улице ее не было. Видимо, она отправилась домой или в другой клуб.

Я пошел в «Феи Бланш», кафе старика Гарготье на Девятой улице. Саид, Махмуд, Жак и я частенько туда захаживали. По вечерам мы любили сидеть во внутреннем дворике и играть в карты. Это было хорошее место для отдыха.

Тут уже собралась вся компания. Жак выделялся среди нас — он был христианином. К тому же на три четверти европейцем, и ни перед кем не скрывал этого факта. Жак был строго гетеросексуален и гордился этим. Никто не испытывал к нему особой приязни. Махмуд — транссексуал, в недалеком прошлом его можно было отыскать в уличных клубах в образе узкобедрой танцовщицы с глазами газели. Теперь он стал приземистым, толстым и слабосильным, точно злой джинн, охраняющий заколдованную принцессу. Я слышал, что сейчас он работал на Папочку, занимаясь организованной проституцией в Будайене. Саид Халф-Хадж бросил на меня взгляд из-за стакана «Джонни Уокера», своего любимого напитка. У него был модди Крутого Парня, и Саид уставился на меня, подыскивая предлог переломать мне кости.

— Как жизнь? — спросил я.

— Ты подонок, Одран, — ласково сказал Жак. — Просто дерьмо.

— Спасибо. Я только на минутку, — ответил я и занял свободное место.

Мсье Гарготье подошел осведомиться, собираюсь ли я сегодня транжирить свои денежки. Выражение его лица было нарочито безучастным, но я знал, что теперь он тоже ненавидит меня всей душой.

— Здесь не пробегала Чири пару минут назад? — спросил я.

Мсье Гарготье откашлялся. Я так и не удостоил его взором, и он удалился.

— Хочешь встряхнуть ее напоследок? — спросил Махмуд. — Думаешь, Чири прихватила что-нибудь твое? Оставь ее в покое, Одран.

С меня было достаточно. Я встал, напротив из-за стола поднялся Саид. Он быстро шагнул ко мне, сгреб одной рукой за ворот и занес кулак. Я двинул прямой в переносицу, упредив удар. Показалась кровь. Саид удивился, но рот его тут же скривился от ярости. Я ухватился за краешек модификатора, торчавшего из имплантата Саида и вытащил его. Глаза Саида затуманились, и мгновение он был совершенно растерян.

— Оставь меня в покое, идиот, — сказал я и толкнул его обратно на место, — и вы все тоже. — Я кинул модди Халф-Хаджу.

На улицу я вышел, кипя от негодования. Я не знал, что мне делать. В клубе Чири — теперь моем клубе — было полным-полно народу, и я не мог рассчитывать, что Индихар вполне могла навести порядок. Я решил вернуться туда, и спокойно все обдумать. Я еще не успел уйти далеко, когда Саид догнал меня и положил руку на плечо.

— Ты становишься все непопулярнее, Магриби, — сказал он.

— Не моя вина.

Он покачал головой:

— Ты не противишься этому. Значит, ответственность на тебе.

— Спасибо, — сказал я, не останавливаясь. Он взял меня за руку и вложил в ладонь свой чертов модди.

— Возьми, — сказал он. — Думаю, он тебе пригодится.

Я нахмурился:

— Мои проблемы требуют ясной головы, Саид. Вопросы морали. Здесь не только Чири с ее клубом, но и другие дела.

Халф-Хадж хмыкнул.

— Никогда не понимал тебя, Марид, — сказал он. — Говоришь точно старая развалина. Ты прямо как Жак. Если умеешь выбирать модификаторы, дгет смысла беспокоиться о морали. Видит Бог, я никогда не тревожусь.

Я рад был это услышать.

— Пока, Саид, — сказал я.

— До скорого. — Он повернулся и поспешил обратно в «Феи Бланш».

Я пошел в клуб Чири, выгнал всех и закрыл его. Затем поехал домой к Фридлендер Бею. Усталый, поднялся я по лестнице в свою комнату, радуясь, что длинный, полный неожиданностей день закончен. Когда я был готов нырнуть в постель, в дверях неожиданно появился Кмузу.

— Не стоит водить меня за нос, яа Сиди.

— Ты обиделся, Кмузу?

— Я здесь для вашей защиты, и мне жаль, что вы отказались от нее. Может наступить время, когда вы будете рады позвать меня на помощь.

— Вполне вероятно, — согласился я. — А сейчас как насчет того, чтобы оставить меня в покое?

Он пожал плечами:

— Кое-кто хочет вас видеть, яа Сиди. Я смотрел на него, недоуменно моргая: — Кто?

— Женщина.

У меня сейчас не было сил разбираться с Умм Саад. К тому же это могла быть и Чири.

— Можно мне пригласить ее? — спросил Кмузу.

— Конечно, черт возьми! — Я еще не успел раздеться, хотя очень устал. Я пообещал себе, что это будет очень краткий разговор.

— Марид?

Я оглянулся. В дверях, одетая в рваный коричневый плащ, с помятой пластиковой сумочкой в руках, стояла Эйнджел Монро. Мамочка.

— Я подумала, что могу провести несколько дней с тобой в городе, — сказала она с пьяной ухмылкой. — Эй, ты что, не рад меня видеть?