Прошло около года. Весной отряд моряков, в состав которого входили Никуленко и Синицын, высадился в бухте, памятной обоим товарищам и романтически названной когда-то Бухтой Туманов. Сопки вокруг бухты господствовали над морем, и сама природа указала, что здесь нужно возводить береговые укрепления. Командиром отряда оказался капитан Пильчевский — тот самый, который ехал вместе с Никуленко и Синицыным в прошлом году в одном вагоне.

Когда, получив назначение, молодые офицеры явились к нему, капитан Пильчевский внимательно оглядел их, особенно внимательно Синицына. Выражение горбоносого, как у индейца, лица капитана не изменилось. Он погладил чисто выбритый, рассеченный давнишним шрамом подбородок и сказал низким, ворчливым голосом, глядя на Синицына из-под черных кустистых бровей:

— Что, товарищ младший лейтенант, так и не пришлось повоевать? Д-да… Ну, у меня скучать не будете. Узнаете нашу дыру!

«Попал как кур во щи!» — подумал Синицын, стоя навытяжку перед памятливым капитаном, который все еще не спускал с него острых глаз.

Наконец капитан перевел взгляд на Никуленко. С минуту всматривался в него, потом спросил:

— Скажите, Макар Иванович Никуленко не родич вам?

— Отец, товарищ капитан,- четко отрапортовал Никуленко.

— Да ну? — откровенно удивился и обрадовался капитан. Его лицо будто посветлело.- Большой сын у Макара…- Он помолчал и произнес уже не ворчливо, а задумчиво: — Д-да… Стало быть, старики мы с ним. А? — Потом покачал головой, потрогал короткие, в проседи усы.- Ведь мы с твоим батькой воевали с японцами еще в двадцатом году!

Капитан встал, прошелся, посмотрел на Синицына повеселевшими и помолодевшими глазами, словно хотел сказать: «Вот оно как, товарищ младший лейтенант! А вы говорите: дыра!»

Когда стало известно место высадки отряда, Синицын не удержался и рассказал капитану о юношеских приключениях, пережитых им с Никуленко в этой бухте. Капитан выслушал его без обидной снисходительности или насмешливости, чего опасался Синицын, и промолвил:

— Лихо, лихо! — А потом не то спросил, не то заключил: — Стало быть, вы заварили кашу, а Никуленко ее расхлебывал?

— Он спас мне жизнь! — воскликнул Синицын.- Без него я бы пропал!

— Д-да… бывает. Хорошо, что помните. Такое забывать не след. А Никуленко-правильный человек!

«Правильный человек» было высшей похвалой у капитана Пильчевского. Макар Иванович в письме к сыну назвал капитана: «старая гвардия». И правда: совсем молодым Пильчевский дрался под Волочаевкой, а не так давно участвовал в боях у озера Хасан. Меткостью он и теперь не уступал молодым и в прошлом году взял первенство на командирских стрельбах. «Считай, тебе повезло,- писал в том же письме Макар Иванович,- что ты попал под его команду. А дело ваше, как я разумею, немалой важности, раз оно поручено Павлу Пильчевскому».

Впрочем, это понимали и сами товарищи. Война длилась уже второй год. Гитлеровцы рвались теперь к Волге. Не только Никуленко и Синицын — многие с тревогой оглядывались на дальневосточные границы: точно ли тих этот Тихий океан и надолго ли? Командование принимало меры предосторожности, укрепляло сухопутные и морские рубежи. Потому-то и появились моряки в этой раньше дикой, безлюдной бухте.

Синицын и Никуленко, как и весь личный состав, жили в палатках. Постоянного жилья еще не было. И медпункт помещался под натянутой на колышки парусиной, и красный уголок, а камбузом, то есть кухней, служил наспех сбитый навес. Только для штаба успели выстроить небольшой белый домик.

Жизнь в бухте шла лагерная, походная. Однако если заглянуть во время политбеседы в красный уголок или к оперативному дежурному в штаб, а особенно если посмотреть, как теснятся моряки возле репродуктора, слушая сообщения с фронта, невольно забывалось, что вокруг малонаселенные, а то и вовсе безлюдные места и что это отдаленнейший морской рубеж нашей страны.

Радостным событием для всех бывало получение почты. Юрию письма приходили редко: его мать по-прежнему находилась в прифронтовой полосе. И всякий раз при виде конверта со штемпелем полевой почты он испытывал страх: не случилось ли беды?

А Митя получал почту часто. Писали отец с матерью, иногда добавляла несколько строк Валя. В таких случаях Митя при чтении письма посмеивался, а прочитав, сообщал Юрию:

— Тебе привет.

— От кого? — осведомлялся Юрий с деланным безразличием.

— Будто не знаешь!

Юрий знал, что Вале все-таки удалось уговорить родителей и что она уже учится на курсах медсестер. Митя протягивал товарищу листок, вырванный из ученической тетрадки и покрытый крупными, торопливо бегущими строчками:

— Вот, почитай!

Прочитав, приятель возвращал письмо и просил передать Вале привет.

— Ты бы сам написал, а от меня — привет. Так-то ей, может, интереснее будет,- не то в шутку, не то всерьез советовал Дмитрий.

В ответ Юрий смущенно улыбался.