Катер шел открытым морем, ведя на буксире лодку. Время близилось к полуночи. Раздувая пенистые усы, катер описал дугу, сбавил ход и заглушил мотор. Через минуту отвалила лодка. Семенцов повел ее к берегу.

Он покинул Михайлюка, торопясь к морякам, пока они еще не ушли на Каменную Косу, где захваченный ими катер пришлось бы затопить. А катер требовался для задуманного Семенцовым дела: нужно было использовать сведения, добытые такой дорогой ценой, и отплатить за смерть комиссара (о казни узнали от вернувшегося под вечер Кости). Теперь план, предложенный Семенцовым и одобренный всеми, приводился в исполнение.

Причалили. Берег здесь был пустынный. К нему спускался глубокий овраг. Пройдя по дну оврага шагов полтораста, Семенцсв сделал товарищам знак остановиться, а сам с Микешиным пополз вверх по склону. Если он рассчитал правильно, как раз над ними должен находиться амбар «Рыбаксоюза», превращенный гитлеровцами в военный склад, а ниже по берегу — строящаяся пристань.

Семенцов и Микешин ползли, то и дело прислушиваясь. Наконец вверху обозначился каменистый край оврага. Они залегли, всматриваясь в темноту. Приземистое широкое здание амбара смутно выступало на фоне ночного неба. А где часовой? Моряки напрягли слух, но мерный шум прибоя заглушал все звуки. Где же все-таки часовой? Ага, он, наверно, стоит у противоположной стены амбара, где дверь.

Семенцов вытянулся на земле пластом и пополз. Микешин за ним. Вот и стена амбара. Моряки осторожно поднялись на ноги, прижались к стене. И во-время. С противоположной стороны амбара послышались шаги.

Едва часовой вышел из-за угла, Семенцов и Микешин кинулись на него, повалили, заткнули рот тряпкой. Винтовку успел подхватить Микешин. Затем часового связали и положили под стеной амбара, оглушив прикладом. После этого Семенцов занялся дверью, а Микешин спустился в овраг за товарищами.

Вскоре вверх и вниз по склону уже двигались люди с мешками, нагруженными небольшими плоскими ящиками в плотной упаковке — взрывчаткой. Ящики укладывали в лодку, которую караулил Костя, упросивший Семенцова взять его с собой. Наконец погрузка закончилась. Теперь предстояло заминировать склад. Это взял на себя Микешин. Семенцов помогал ему. Остальные моряки ждали в лодке.

Микешин и Семенцов сделали свое дело, затем посоветовались и привязали проволоку, протянутую от мины, к руке часового, который все еще находился в беспамятстве. На тот случай, если он не очнется до смены караула, сменяющий его солдат или разводящий обязательно наткнется на проволоку от самодельной мины.

До сих пор все шло благополучно. Но когда Микешин и Семенцов собрались в обратный путь, они услышали приближающиеся шаги. Неужели Михайлюк ошибся и смена караула производится раньше?

В одно мгновение Семенцов сообразил, какая опасность им грозила: солдаты непременно заденут провод от мины, и взрыв произойдет раньше, чем лодка отойдет на безопасное расстояние от берега. Нужно задержать караул.

— Беги к лодке! — шепнул Семенцов Микешину. — Я их обману. А в случае чего… к Михайлюку подамся. — Микешин понял, что раздумывать некогда и другого выхода нет. Он исчез в темноте.

На Семенцове была форма румынского лейтенанта, найденная на катере. Надел он ее на всякий случай. Сейчас был именно такой случай. Он быстро пошел навстречу караулу, придав лицу лениво-равнодушное выражение, какое приличествует королевскому офицеру.

Караул состоял из трех человек — двух солдат и разводящего, усатого ефрейтора, который светил фонариком. Увидев внезапно возникшего из темноты господина лейтенанта, ефрейтор остановился. Он скомандовал «смирно» и отдал честь. Семенцов небрежно прикоснулся двумя пальцами к фуражке, показал на свои часы и сделал недовольное лицо, что должно было означать: офицер обнаружил непорядок. Пусть сам ефрейтор догадывается, поспешил он со сменой караула или опоздал.

Это был верный ход.

В последнее время произошло столько событий и перемен, что у ефрейтора голова шла кругом: из-за взрыва моста его капитан отдан под суд, вместо него новый командир, и начальник береговой охраны новый… а все из-за немцев, прежде было спокойнее… Может, этот лейтенант тоже только что прибыл?

Ефрейтор начал что-то говорить, видимо, оправдывался или объяснял, и в доказательство показал свои часы. Однако у Семенцова был слишком бедный запас румынских слов, чтобы вступать в препирательство. Он решил продолжать в том же духе и повелительно скомандовал:

— Рэпэты! Ворбэштэ скурт! (Повторите! Говорите коротко!)

Услышав начальственный окрик, исполнительный ефрейтор вытянулся столбом, но, увы, заговорил не коротко, а опять длинно. За спиной Семенцова, в десяти шагах, находился заминированный склад и оглушенный часовой, который ежеминутно мог очнуться и дернуть привязанную к его руке проволоку… За спиной была смерть. Но Семенцов стоял, слушал ефрейтора и кивал головой. Его задача — задержать болтливого дурня. Задержать любой ценой.

Вдруг один из солдат показал рукой на море. Разводящий посмотрел в ту сторону. «Эге!» — подумал Семенцов. Его зоркие глаза легко отыскали в темном море лодку, которая была уже далеко от берега. Теперь можно было не церемониться. Заметив, что разводящий взялся за свисток, висевший на шее, Семенцов вырвал свисток и крикнул:

— Ынапой! (Назад!)

Ефрейтор, возможно, и был глуп, но не настолько, чтобы не заподозрить, наконец, неладное. Его усатое лицо нахмурилось. Он пятился, крикнул что-то своим солдатам.

«Ну, была не была…» — Семенцов выхватил наган и всадил пулю прямо в грудь ефрейтору. Тот повалился, выронив фонарь. Стало темно. Семенцов наугад выпустил по солдатам еще две пули и побежал к оврагу. Позади слышались крики, выстрелы. Но солдаты, растерявшиеся от неожиданного нападения, целились плохо. Семенпов надеялся уйти. Но не успел…

В городе услышали стрельбу. Из комендатуры и из гестапо стали сердито запрашивать по телефону начальника береговой охраны. Начальник береговой охраны, в свою очередь, звонил начальнику караула, усатому ефрейтору, который в это время уже лежал с простреленной грудью. А к заминированному складу спешили напуганные солдаты караула. Вот они заметили связанного часового, наклонились к нему…

И вдруг страшный удар потряс землю и небо, как орудийный гром главного калибра. Словно весь Черноморский флот вышел в море и начал бой. Нет, флот был далеко. Но дух флота реял над морем. И горсточка советских моряков вела здесь бой.

Огненный столб высоко встал над берегом в том месте, где находился склад, озарив море, город и даже степь за городом. Туча камней, земли, песка, обломков дерева взметнулась вверх. Дым и пыль скрыли берег и горящую пристань.

А катер, подобрав лодку, уже шел полным ходом в открытое море. Моряки слышали выстрелы и поняли все. Они стояли, обнажив головы в память того, кто спас их и погиб смертью храбрых.

— Эх, браток! — горестно прошептал Микешин. — Эх, друг… Ну и отквитаемся мы за тебя! Смотри! — крикнул он, хватая Костю за руку. — Помни, что такое советский моряк!

Ветер крепчал. Катер швыряло. Волны вздымались выше бортов. То зарываясь, то кренясь на правый й на левый борт, катер шел курсом на Каменную Косу.