Видимо, лицо у Алана помрачнело и вытянулось. Ханна заметила.

— Слушайте, — сказала она, — вы же из «Надежны». Ваши наверняка знают больше меня. Я просто консультант. По зарплатам. У вас презентация — уж ради нее-то он приедет. Но если б даже король приехал завтра, мне бы вряд ли сообщили первой. — Она затушила вторую сигарету и встала: — Пойдемте?

Ханна провела его внутрь. Через вестибюль в коридор — по бокам застекленные кабинеты и конференц-залы. Туда-сюда носились десятки мужчин и женщин, западные костюмы пополам с саудовскими. Кабинеты и отсеки — почти безликие, ни малейшего признака того, что люди пускают здесь корни или планируют задержаться. Кое-где на столах только мониторы, системные блоки отключены и вынесены. Телефоны без абонентов, проекторы уставились в окна. Все смахивает на стартап, — может, он и есть.

Кабинет Ханны — стеклянный куб десять на двенадцать и выглядел так, будто она въехала минут пять назад. Дешевый стол — ДСП и ореховый шпон; два серебристых картотечных шкафа. Стены голые, только над столом скотчем приклеена бумажка: «СТЕ Консалтинг». Ханна, видимо, прочла мысли Алана:

— У меня договоры найма и выплаты подрядчикам. Нельзя бумаги разбрасывать.

Никаких семейных фотографий, никаких человеческих привязанностей. Ханна села, сплела пальцы — вот теперь вылитая судья.

— У вас там все нормально? — Она кивнула на окно, и вдалеке Алан разглядел шатер.

— Я, кстати, хотел спросить. Почему король проводит презентации в шатре? Здесь разве не…

— Ну, здесь не все отремонтировано, и мы не можем вас разместить — а вдруг это затянется? Если вы займете конференц-зал, мы его не сможем использовать неделями, а то и месяцами.

— А вай-фай? У нас сигнал то слабый, то вообще никакого.

— Вот об этом я поспрашиваю.

— У нас иначе не выйдет презентации.

— Я понимаю. Все образуется. Первый день здесь?

— Второй.

— Раньше в стране бывали?

— Нет.

— Здесь свой темпоритм. И к тому же вы в глуши. Огляделись уже?

— Огляделся.

— Ну вот. А вы говорите — вай-фай.

Алан выдавил улыбку. Может, их всех очень изобретательно разыгрывают?

— Мне зайти попозже?

— Это еще зачем?

— Вы сказали, Карим аль-Ахмад приедет позже.

— Может быть. Может, и не приедет. Лучше завтра загляните.

Бесит, но и соблазнительно — знать, что до конца дня заняться нечем.

Она улыбнулась:

— Вы с Восточного побережья?

Он кивнул. Все пытался понять, что у нее за лицо, что за акцент, — кажется, наконец понял.

— А вы из Дании.

Она сощурилась, склонила голову набок. Переоценка.

— Неплохо, — сказала она. — Приспособились уже? К часовому поясу?

— Шестьдесят два часа не спал.

— Ужасно.

— Я как стекло, которое пора разбить.

— Таблетки есть?

— Нету. Все спрашивают. Не помешали бы.

Она со значением подмигнула:

— У меня есть кое-что.

Вытащила ключ, открыла ящик стола, повозилась на полу. Что-то подтолкнула к Алану ногой — оно уперлось ему в щиколотку.

— Не смотрите.

Но он уже глянул. Рюкзак, а в нем узкая зеленая бутыль, высокая и плоскобокая.

— Оливковое масло?

— Ну да. Если спросят, так и скажете. Хлебните, когда до отеля доберетесь. Разобьет вам стекло будь здоров.

— Спасибо.

Она поднялась. Встреча окончена.

— Это мой телефон, — сказала она. — Если что понадобится, звоните.

Он вернулся в шатер — молодежь сидела по углам. Все по-турецки, все с ноутбуками, проверяют сигнал.

— Есть новости? — спросил Брэд.

Алан спрятал бутыль в складчатую стенку.

— По делу ничего, — сказал он.

Объяснил, что их контактное лицо аль-Ахмад сегодня не появится, но приедет завтра.

— Завтра все выяснится, — сказал он.

— Вы ели? — спросила Кейли. Таким тоном, будто Алан сытно отобедал в Черном Ящике, а страдальцам в шатре ничегошеньки не принес.

Он с самого завтрака не ел. Молодежь утешилась: как они и подозревали, Алан совершенно беспомощен.

— Так нам сегодня устанавливать? — спросила Рейчел.

Алан не знал.

— Погодим до завтра, — сказал он.

Это их, видимо, устроило, и они снова разбрелись по углам к своим ноутбукам. Алан стоял посреди шатра, не понимая, куда себя деть. Работы особо никакой, звонить никому не надо. Он ушел в свободный угол, сел и стал ничего не делать.