Когда Алан вошел в номер, на телефоне мигал красный огонек. Сообщение от Ханны.

«Позвони мне», — сказала она.

Он так и сделал, и она взяла трубку после первого же гудка.

— Чем занимаешься? — спросила она.

Гостиничный номер, подумал Алан, отчаянные приключения взаперти. Постель, зеркало, самогон.

— Ничем, — сказал он.

— Приезжай ко мне. Приготовлю что-нибудь.

— А это разрешают?

— Там, где я живу, все плевать хотели.

— Необязательно готовить. Можем сходить поужинать.

— Не-не. Дома веселее. И проще.

Позвонил Юзефу. Включилась голосовая почта.

«Перезвоните. Я еду в гости к подруге, мне нужна машина».

Юзефу понравится. Алан ждал звонка с минуты на минуту, но прошло полчаса, и Юзеф не перезвонил. Раньше он всегда бывал доступен. Шевельнулась тревога. Алан отправил СМС, но ответа не получил.

Попросил портье пригнать другого шофера, купил в вестибюле цветов и через час стоял у Ханны под дверью.

Позвонил. Увидел, как по верхнему этажу проплыла тень.

Дверь открылась — за дверью она. Шелковая блузка без рукавов, черные брюки. Холеная, собранная, лицо светится.

— Вот. Цветы, — сказал он.

— Понятно, — сказала она.

Дом смахивал на ее кабинет — как будто она въехала пару часов назад. Из мебели предметов пять. Диван, стол, несколько деревянных стульев. Прошли мимо кухни, где что-то томилось в кастрюле.

— Я потушила мясо, — сказала Ханна.

Алан сказал, что пахнет вкусно, хотя толком не учуял — все перебивал запах свежей краски.

— Есть вино. Будешь?

Ханна держала термос и детский стаканчик с двумя мультяшными рыбками. Алан улыбнулся, и она налила полстакана розоватой жидкости.

— Один приятель в резиденции теперь делает. Южноафриканец. Большие спецы по вину.

Алан отпил и поморщился. Слабое и горькое, притом одновременно.

— Что, так вкусно?

— Да нет, вполне. Спасибо, — сказал он и одним махом проглотил треть.

— Я тебе припасла еще сиддики, — сказала она и толкнула по столу новую бутылку оливкового масла.

— Слов нет, как я тебе благодарен.

Она засмеялась:

— Даже в Финляндии столько не пьют, как здесь.

Прошла в гостиную:

— Заходи, садись. У меня давно гостей не бывало.

Они сели на диван, по углам.

— Странно тут, наверное? — спросил он.

— Очень. Но тихо — обычно мне нравится. Никакой социальной ответственности. Ни семейных связей, ни дружеских. Повезет, если забредает один гость в месяц. Монастырь какой-то, и слава богу.

Алан кивнул. Он понимал.

— Плюс посольские приемы, — прибавил он.

Она закурила.

— Да уж. Я плохо себя вела?

— Вовсе нет, — сказал он. — Все с ума сходили.

Вдруг поможет? Пусть ее авансы обитают в царстве чокнутых — тогда в них не поверит ни один нормальный человек.

Глаза у нее как будто погасли.

Но она тут же взяла себя в руки, выдавила улыбку.

— У меня новости про короля. Всю следующую неделю он в Бахрейне. Ты свободен.

— Ой, — сказал Алан, не сумев скрыть огорчения. Не такой свободы он жаждал. Он хотел свободно провести презентацию, подтвердить сделку, собрать вещички и двинуться домой. Уехать на свободу из Королевства Саудовская Аравия.

Ханна выставила тарелки на пластиковые подстилки и вскоре вызнала все ключевые факты Алановой биографии, а Алан — ее. Он угадал, что она в разводе, но не угадал про детей. Детей у нее не было, так она уговорилась с бывшим мужем, когда за него выходила. Ханна не хотела детей, он тоже не хотел. А спустя пять лет захотел. Они ссорились, друг от друга отдалились, вскоре он заделал ребенка кому-то другому. Они с Ханной тогда еще были женаты.

И с того дня все стало просто. Она сообщила «Маккинси», что готова к дальним командировкам, и спустя несколько месяцев оказалась в Сеуле. Потом в Аруше. Потом в Джидде и ЭГКА.

Ужин вскоре был съеден, тарелки убраны, и когда Алан уже решил, что сейчас Ханна вновь позовет его на диван или зевнет и проводит до двери, она сказала:

— Хочешь ванну принять?

— Чего?

— Ванну. Я просто подумала.

— Вдвоем же, да?

Она рассмеялась, отмахнулась:

— Просто в голову взбрело.

Но потом не смогла отказаться от этой идеи.

— Можно притвориться, будто у нас джакузи.

Алан поразмыслил, но не всерьез. Подумал только: чем остаться одному, лучше еще побудет с ней, хоть нелепица и зашкаливает.

— Ну можно, — сказал он.

— Прекрасно! — бодро сказала она и умчалась.

В ванной загрохотала вода. Пока ванна наполнялась, Ханна вернулась на диван, допила остатки из стакана.

— Не собираешься с маской поплавать, что-нибудь такое?

Алан сказал, что как-то не задумывался.

— Тут с этим хорошо. Любителей мало, так что все девственно. Я с месяц назад плавала, где пляж ЭГКА. Надела бикини, хотя, конечно, зря. Через час явилась береговая охрана. Сказали, шастать неодетой — это харам.

— Арестовали?

— Нет, велели в следующий раз предупреждать. В Джидде и вокруг все очень терпимые — ну, к европейцам. Обычно смотрят сквозь пальцы, но хотят знать, где ты занимаешься тем, чем ты там занимаешься. В основном чтобы остальные не увидели, чем ты там занимаешься. Еще будешь?

Подлила ему вина и сходила проверить ванну.

— Вроде готово.

И они оказались голые, лицом к лицу, вовсе не понимая, что делать дальше. Она разделась первая, опасливо ступила в ванну, будто впервые ее видела. Он смотрел — Ханна была обворожительна, богатое тело, бледная кожа, веснушки, обгоревшая спина. Подождал, пока она отвернется и займется какими-то свечами, и поспешно нырнул, чтоб она не успела разглядеть его целиком.

Они сидели, поджав коленки и держа стаканы. Теперь ему хотелось гораздо больше, чем было в стакане.

— Часто ванну принимаешь? — удалось выдавить ему.

— Да не очень, — сказала она.

Ханна попыталась добыть пену из мыла для посуды, но пузыри получились вялые и вскоре растворились.

— Слишком горячо? — спросила она.

— Хорошо, — сказал он и не соврал. Он был благодарен, восхищался ее смелостью, ему было приятно в удобной ванне с новой подругой. Но между тем он думал: «Какого рожна я делаю у этой женщины в ванне?»

Главное — никого не обидеть. Он никого не хотел обижать и потому нередко соглашался на такие вот предложения. Шел на свадьбы и крестины с женщинами, которые считали, что он им не просто друг, хотя утверждали обратное. Идиот.

Видимо, все-таки шишка на шее виновата. Слишком близко к спинному мозгу, мешает сигналам от мозга к организму. Тогда понятно, отчего он не способен понимать любые человеческие сигналы.

Ханна намыливала коленку — легонько, будто перила полировала. Алан ей улыбнулся. Она нахмурилась.

— Сильно я тебя возбуждаю, — сказала она.

У Алана не стоял — ясно, что рано или поздно она оскорбится. Зря он полез в ванну. Если б не полез, не возникло бы вопросов об эрекциях и что о них думает эта голая приветливая датчанка.

— Нет-нет, — сказал он. — Ты красавица.

— Рассердишься, если я попробую?

Она потянулась к его пенису.

— Не рассержусь, но лучше не пробуй.

Она уронила руки и осела в своем углу.

Он попытался объяснить — как ему без этого легко, какая простая чистота, насколько стройнее теперь жизнь. Лицо у Ханны перекосило ужасом.

— Зачем тебе такая простота?

— Спрашивает женщина, которая вообще сбежала из Европы.

— Я ж не от всего человечества сбежала.

— И я тоже. Я вот с тобой в ванне сижу.

— Но ты живешь за заборами. Куча правил.

— Всего одно.

Они посидели в застывшей воде.

— Я ужасно расстроена, — сказала она. — Не понимаю, отчего так.

Алан понимал. Она думала, что делает ему одолжение. И накануне тоже. Он не писаный красавец, она думала, снять его — проще простого. А теперь он недоступен, и она злится. Вслух он ничего такого не сказал.

Сказал только:

— Это со мной не впервые.

Она посидела молча, потом взвизгнула. Комичный визг, а не утробный вопль, — похоже, он ее взбодрил.

— А зачем тогда на ужин приехал? — спросила она.

— Потому что ты мне нравишься. Потому что мы в глуши.

— Потому что тебе одиноко.

— И это тоже.

— По-моему, ты совсем пустой.

— Я тебе о том и говорю.

— Или не пустой. Скорее разгромленный.

Алан пожал плечами.

— Ты почему такой? Там же не светится ничего. — Она наклонилась, пальцем постучала ему по виску. Ее груди на миг легли ему на колено, и внутри у него что-то шевельнулось.

Алан и сам уже лет десять об этом размышлял. После развода годами злился, но был живой. Смеялся, ходил на свидания, радовался тому, от чего и ожидал радости. А теперь все иначе. Там, где прежде была радость, — кузина распевает ирландскую песню в баре, юная дочь приятеля исполняет трюк на скутере — он теперь улыбался и надеялся, что выходит сердечно. Но не было никакой сердечности. Хотелось только вернуться домой. Остаться одному. Посмотреть «Ред Соке» на ди-ви-ди и глотнуть Ханниного самогона.

— Некоторые предположили бы, что ты так и не пережил свою бывшую. Окаменел.

Предположения Алана не интересовали, о чем он и сообщил.

— Ты меня хотя бы потрогаешь? — спросила она.

Алан посмотрел на нее — она не отвела взгляда.

— Конечно, — сказал он.

Она встала, повернулась, снова села, привалилась к нему спиной. Прижалась — тяжелая, как свинцовый нагрудник у стоматолога. Его рука легла меж ее мокрых ног, ее пальцы его направляли.

— Достаешь? — спросила она.

— Не совсем.

Она села повыше.

— Лучше?

— Ага.

Она снова к нему привалилась.

Он ущипнул ее за клитор. Она глотнула воздуха. Застонала. Он только начал, а она уже расшумелась. Стонет — прекрасно, утробно, странно, и в нем опять что-то шевельнулось. Может, на сей раз он возбудится? Внутри что-то вздрогнуло, но миг прошел.

Она двигала его пальцы по кругу. Потом восьмеркой. Зажмурилась, и он понимал, что она сейчас в далекой дали, в подростковой спальне или на пляже, и в воображении ее не он, а другой, моложе, сильнее. Живой человек, доступный. Его пальцы рисовали круги, щипались, вибрировали. Она задышала сбивчиво и громко, тело ее отяжелело.

Читал недавно журнал — всякие футуристические прогнозы; обещали в том числе, что вскоре у нас будут компьютеры в контактных линзах, мы прямо через глаза будем получать доступ ко всей информации на свете. Сконструируем органы получше, с помощью нанотехнологий научимся создавать противораковые агенты прямо в теле, будем жить двести лет. Люди огорчаются, что мы становимся как роботы, но ведь в немалой степени мы уже роботы, мы запрограммированы и поддаемся манипуляциям. У нас есть кнопки, электрические цепи, все можно начертить и объяснить, перепрограммировать, откалибровать. Это же смехотворно простая механика: двигаешь эту аномалию, клитор этот, вверх-вниз, туда-сюда и тем вызываешь величайшее наслаждение. Мы поступаем так — и приходит некое счастье. Нажимаем кнопки, получаем награду. И опять величайшая польза человека — приносить пользу. Не потреблять, не наблюдать, а сделать чью-нибудь жизнь лучше хоть на пару минут.

— Быстрее, — прошипела она — внезапно резче проступил акцент.

Он задвигал пальцами быстрее. Дергал, рисовал круги, она уже еле дышала. Стиснула ему руку, ущипнула ему сосок, потом другой. Он погладил нежнее, и она чуть не закричала. Много лет назад он это неплохо умел. Дикие оргазмы Руби, и как она трясла головой, извергая негодующие «нет-нет-нет», и вертелась, лупила его волосами.

Вскоре Ханна уже взбрыкивала — «да» и «быстрее» сплошным потоком. Из ванны плескала вода. Ханна выгнула спину и кончила, и все закончилось.

Обернулась, погладила его по щеке, по губам. Лихорадочно заглянула в глаза — надеялась, что прорыв свершился, что она изменила Алана. Ни малейших признаков не нашла, снова отвернулась, поглядела на кафельную плитку Прижалась к нему спиной, рассмеялась. Однажды наступят времена, когда мир сотворит иных людей, сильнее, чем они. Времена, когда все сложится. Но до тех пор будут мужчины и женщины, как Ханна и Алан, несовершенные люди, которым заказан путь к совершенству.