Вторник, 30 августа
Зейтун открыл глаза. Он лежал у себя дома, на кровати Надимы, под ее покрывалом, и смотрел в окно на грязно-белое небо. Шум бегущей воды из его сна не умолк. Странно, дождь прекратился, крыша больше не текла… Подумал, что где-нибудь прорвалась труба, хотя вряд ли, тогда бы звук был другой. А сейчас как будто рядом текла полноводная река.
Зейтун сел на кровати и поглядел в окно, выходящее на задний двор. Он увидел воду, море воды. Она текла с севера. Текла во двор, под дом, уровень ее стремительно поднимался.
Зейтун никак не мог сообразить, откуда она взялась, ведь вчера от воды не осталось и следа, а сегодня она опять нагрянула с удвоенной силой. Да и по цвету отличалась от вчерашней: не мутная дождевая, а зеленоватая и чистая. Двор заполнялся озерной водой.
И тут его осенило: или озеро Пончартрейн переполнилось и разлилось, или прорвало дамбы. Сомневаться не приходилось. Скоро весь город окажется под водой: если вода добралась до них, значит, большая часть Нового Орлеана уже затоплена. Зейтун знал, что вода и дальше будет прибывать, что уровень воды у них в районе вырастет минимум до восьми футов, в других районах — еще больше. Это наводнение. На устранение последствий уйдут месяцы, если не годы.
Зейтун позвонил Кейти:
— Вода прибывает.
— Только не это! Неужели прорвало плотины?
— Думаю, да.
— Кошмар!
Он услышал, как она всхлипнула. Сказал:
— Мне пора идти.
Зейтун повесил трубку и приступил к делу.
Наверх, решил он. Все перетащить наверх. Нужно унести вещи на второй этаж. Перед штормом, насколько он помнил, самые пессимистичные прогнозы обещали в отдельных районах от десяти до пятнадцати футов воды. Он начал методически осматривать комнаты первого этажа, прикидывая, куда что пойдет. Все ценное — на второй этаж. Таскать так таскать, и Зейтун спокойно и споро принялся за работу.
Сначала он отнес наверх телевизор, DVD-плеер, стереосистему и все электронные приборы. Потом собрал детские книги, настольные игры и энциклопедии и тоже перенес на второй этаж.
Между тем в Батон-Руже обстановка накалялась. То ли мрачная погода действовала угнетающе, то ли все устали толкаться в маленьком помещении, но эмоции били через край. Кейти решила, что нужно хотя бы ее семье на время уехать из дому. Они сложили в кучу спальные мешки и подушки и погрузились в «хонду» с намерением поездить по окрестностям, поболтаться в торговом центре или посидеть в ресторане, да где угодно, лишь бы убить время. А вечером вернуться как можно позже и сразу лечь спать. Она молилась только об одном — чтобы на следующий день можно было вернуться в Новый Орлеан.
Кейти позвонила Зейтуну с дороги:
— Мои драгоценности!
Он нашел ее шкатулку, собрал хороший фарфор и отнес все наверх. Опорожнил холодильник; морозильную камеру не тронул. В столовой поставил стулья на стол. Комод оказался слишком тяжелым, поэтому он подсунул под него матрас и волоком втащил по лестнице на второй этаж. Водрузил один диван на другой, решив, что одним из двух можно пожертвовать. Собрал оставшиеся книги и отнес наверх. Книги он спас все.
Зазвонил телефон — Кейти:
— А ведь я просила не отменять страховку от наводнения!
Она была права. За три недели до урагана Зейтун отказался от той части страховки, которая покрывала потерю мебели и всего домашнего имущества от наводнения. Пожалел денег. Он признал свою вину и, прекрасно понимая, что она всю оставшуюся жизнь будет ему это припоминать, сказал:
— Давай не сейчас!
Зейтун вышел из дому; было ветрено, парило. Привязал каноэ к столбу задней веранды. Вода с шипением просачивалась сквозь щели в заборе, заливая задний двор с головокружительной скоростью и не собираясь останавливаться: пока Зейтун стоял, поднялась ему до щиколоток и уже лизала голени.
Вернувшись в дом, он продолжал относить наверх все, что представляло собой какую-то ценность. Вода между тем уже покрыла пол и подбиралась к стенам. Через час на первом этаже глубина воды достигала трех футов. И это притом, что дом на три фута возвышался над улицей!
Вода была чистой, полупрозрачной, с зеленоватым оттенком. Наблюдая, как она заполняет столовую, Зейтун на мгновение почувствовал, что заворожен красотой этого зрелища. Оно пробудило смутное воспоминание об одном шторме на Арваде. Зейтун был тогда еще маленький. Средиземное море поднялось и затопило стоящие близко от берега дома. В кухнях, в спальнях, в гостиных плескалась сине-зеленая морская вода. Никакие финикийские стены, опоясывающие остров, не могли остановить море.
И тут Зейтуну в голову пришла замечательная идея. Он понимал, что рыбкам в аквариуме без корма и фильтрации долго не протянуть, и, выловив, выпустил их на волю — прямо посреди гостиной. Это было лучшее, что он мог для них сделать. Рыбки нырнули и уплыли.
В течение дня они с Кейти переговаривались по мобильному: обсуждали, что из мебели спасти не удастся. Громоздкие шкафы и комоды пришлось оставить на месте, но Зейтун постарался вытащить из них ящики и все, что мог, унес наверх.
Вода поглотила кухонные шкафчики и билась в окна. Зейтун в отчаянии наблюдал, как она поднималась все выше и выше — сначала на три фута, потом на пять, потом — на шесть, так что скоро и электрический щиток, и телефонная распределительная коробка скрылись под водой. Теперь сидеть им без электричества и без домашнего телефона не одну неделю…
К вечеру их район накрыло девятифутовым слоем воды, и Зейтун больше не мог спускаться на первый этаж. Сил не осталось; он сделал все, что мог. Лег на кровать Надимы и позвонил Кейти. Она в это время колесила с детьми по Батон-Ружу, с содроганием думая о возвращении в дом брата.
— Я спас все, что мог, — отчитался Зейтун.
— Уж не знаю, что бы мы делали, если бы не ты, — от всей души похвалила его Кейти. Не останься муж дома, они бы потеряли все.
Они поговорили о том, что их ожидает, что будет с домом и с городом. Понятно было, что придется делать полный ремонт, менять все, включая несущие балки, и утеплитель внутри стен, и электропроводку, сами стены из гипсокартона, все заново штукатурить, красить и клеить обои. Если уж в верхней части города столько воды, страшно представить, в каком состоянии кварталы рядом с озером и дамбами. От домов там мало что останется.
Пока они говорили, Зейтун увидел, что батарейка в его мобильном сдыхает. Оба понимали, что как только она полностью истощится, у них исчезнет возможность общаться. Зейтун сказал:
— Ну пока.
— Пожалуйста, уезжай, — попросила Кейти. — Завтра же.
— Нет-нет, — сказал Зейтун, хотя его уже одолевали сомнения. Он никак не ожидал, что из-за урагана станет заложником в собственном доме. Еды хватило бы на неделю, а то и больше, но, похоже, дело оборачивается куда хуже, чем он предполагал.
— Пожелай от меня детям спокойной ночи, — сказал он.
Она обещала им передать.
Он выключил телефон, экономя батарейку.
Кейти все еще была за рулем. Она исчерпала все возможные варианты развлечений и уже собралась вернуться к сестрам, как ее мобильный снова зазвонил. Это был Аднан, сказал, что они с женой, Абир, в Батон-Руже, и им негде переночевать. Кейти спросила, где они провели прошлую ночь.
— В машине, — словно бы извиняясь, смущенно ответил Аднан.
— Боже мой! Дай мне подумать, что можно сделать.
Она решила, вернувшись, сразу же поговорить с Мэри Энн и Патти. Понятно, что в доме яблоку негде упасть, но у кого хватит совести заставить беременную женщину спать в машине?!
Кейти подъехала к дому брата в десять часов, во всех окнах было темно. Дети, за исключением Надимы, уснули в машине. Кейти их разбудила, стараясь не шуметь, провела в дом и уложила спать. Как только они угомонились, появилась Мэри Энн и набросилась на Кейти с упреками:
— Где вы пропадали весь день?
— В городе. Не хотели вам мешать.
— Ты что, не знаешь, какой дорогой бензин?!
— Я должна оправдываться? — взвилась Кейти. — Что-то не припомню, чтобы ты заправляла мою машину!
Кейти еле сдерживала гнев и обиду. Сначала сестры дали понять, что ее семья для них обуза, а теперь выговаривают за то, что они уехали! Она поклялась себе перетерпеть эту ночь, а назавтра придумать какой-нибудь выход. Может, уехать в Финикс, к Юко? На первый взгляд, план нелепый: стоит ли ехать за три-девять земель, когда под боком, всего в пятидесяти милях от Нового Орлеана живут ближайшие родственники? Но Кейти и раньше сбегала к Юко, почему бы не поступить так же?
Несмотря на то что страсти накалились, необходимо было поговорить с Мэри Энн про Аднана и Абир — как-никак сестра их хорошо знала, не раз с ними встречалась. Не могли бы они один раз переночевать в доме, а?
— Исключено! — отрезала Мэри Энн.
В темноте на втором этаже Зейтун, светя себе зажатым в зубах фонариком, разбирал кучу спасенных вещей. Расставил на полках книги. Сложил в коробки документы и фотографии. Ему попались снимки детей в раннем возрасте, снимки всей семьи, сделанные во время поездок в Испанию и Сирию. Он рассортировал их по годам, аккуратно упаковал в полиэтиленовые пакеты и сложил в пластиковую коробку.
В другой, старой, коробке он наткнулся на черно-белую фотографию в потрепанной временем рамке и задержался на ней взглядом. Давненько он ее не видел. На снимке он сам, его брат Луэй и сестра Закия пытались бороться с Мухаммедом, который был старше на восемнадцать лет; происходило это в спальне младших братьев в родительском доме в Джебле. В правом углу маленький, наверное, пятилетний Абдулрахман вырывал из громадного кулачища брата свои тоненькие пальцы.
Зейтун не мог оторвать глаз от лучезарной улыбки брата. Мухаммед был тогда на пике славы и успеха, да что там говорить, он был само воплощение успеха! Самый знаменитый спортсмен за всю историю Сирии — один из лучших в мире пловцов на длинные дистанции на открытой воде. Его родина никогда рекордами в плавании не славилась — тем выше ценились достижения Мухаммеда. Он был призером соревнований в Сирии, Ливане и Италии. Мог проплыть без передышки тридцать миль в открытом море быстрее всех. Быстрее, чем итальянцы, англичане, французы или греки.
Зейтун поднес фотографию поближе к глазам. Бедный Мухаммед, подумал он, мы ведь ему житья не давали. Младшие братья и сестры ходили за ним по пятам, когда он бывал дома. Из-за соревнований — в Греции, Италии, Соединенных Штатах — он часто и подолгу отсутствовал. Его принимали главы государств, о нем писали в газетах и журналах по всему миру, называя его Человеком-торпедой, Нильским аллигатором, Чудом. Стоило ему вернуться домой, малыши, теряя голову от счастья, облепляли его как мухи.
А потом, в возрасте двадцати четырех лет, он погиб в автомобильной катастрофе в Египте, накануне заплыва в Суэцком канале. Зейтун до сих пор ужасно тосковал по старшему брату, хотя, когда Мухаммеда не стало, ему было только шесть лет. Все, что он знал про брата, он почерпнул из рассказов, фотографий и хвалебных статей. Не давал забыть Мухаммеда и памятник на берегу в их родной Джебле, в пяти минутах ходьбы от дома. Дети видели его по сто раз на дню, пробегая мимо по своим делам.
Зейтун сел и долго смотрел на фотографию, а потом убрал ее обратно в коробку.
В доме он спать не мог. Жара ночью усилилась, а выдерживать новоорлеанскую липкую духоту без кондиционера он и раньше не мог. Лежа на пропитанной потом простыне, Зейтун, кажется, придумал выход. Он порылся в стенных шкафах и нашел купленную несколько лет назад палатку. Прошлым летом, как только жара отступила, он установил ее на заднем дворе, и дети укладывались спать на свежем воздухе.
С палаткой в руках он вылез через окно Надиминой спальни на крышу. На улице было немного прохладнее из-за легкого бриза, время от времени взрезавшего застоявшийся воздух. Зейтун поставил палатку на плоской части крыши над гаражом, придавив по углам книгами и шлакоблоками. Потом притащил матрас из детской спальни и с трудом пропихнул его внутрь палатки. Небо и земля!
Лежа на матрасе, Зейтун прислушивался к движению воды. Все еще поднимается? Этого следовало ожидать. Более того, его бы даже не удивило, если бы утром в их районе вода поднялась до двенадцати-тринадцати футов.
Зейтуна окружала непроницаемая темнота; было бы тихо, если бы не собачий вой. Он несся со всех сторон: начали несколько голосов, к ним присоединились еще десятки. В районе у них многие держали собак, так что к лаю Зейтун давно уже привык. Ночью какая-нибудь одна разволнуется и давай гавкать, ей ответят другие, и такой устроят на несколько часов переполох, что не уснешь. Налаявшись вволю, собаки одна за другой затихали, и тогда воцарялась прежняя тишина. Но в эту ночь все было по-другому. Хозяева бросили своих питомцев, и те это знали. В их вое, раскалывающем ночь на мириады осколков, звучала растерянность и горькая обида.
Среда, 31 августа
Зейтун проснулся на рассвете и выбрался из палатки. Небо очистилось. Куда ни глянь, везде одно и то же: город ушел под воду. Как и все жители Нового Орлеана, Зейтун был осведомлен об опасности затопления города, окруженного с трех сторон водой и защищенного неудачно спроектированными дамбами, но то, что он увидел при дневном свете, превосходило любые ожидания. Единственное, что пришло ему на ум, это Страшный суд, Ной и дождь, длившийся сорок дней и сорок ночей. Однако вокруг все словно застыло в тишине. Ни звука, ни движения. Сидя на крыше гаража, Зейтун прочесывал взглядом окрестности, ища хоть какой-нибудь двигающийся объект: человека, или животное, или машину. Ничего.
Пока Зейтун совершал утренний намаз, тишину разорвал рокот вертолета, летящего над макушками деревьев в сторону центра.
Зейтун подошел к краю крыши и посмотрел вниз: вода больше не прибывала. Он почувствовал некоторое облегчение, решив, что она, вероятнее всего, так и останется на этой отметке или даже опустится на фут, сравнявшись с уровнем озера Пончартрейн по принципу сообщающихся сосудов.
Присев рядом с палаткой, Зейтун позавтракал хлопьями, которые ему удалось спасти до того, как затопило кухню. Допустим, вода перестала подниматься, но делать что-либо в доме все равно нельзя. Он спас все, что можно было спасти, и теперь оставалось только ждать, пока вода спадет.
Позавтракав, Зейтун начал маяться от безделья. Он чувствовал себя как в ловушке: вода стояла слишком высоко, чтобы по ней ходить, и была подозрительно грязной, чтобы плыть. Хотя… ведь есть каноэ… Зейтун посмотрел на плавающую на заднем дворе лодку, привязанную к столбу веранды. Стоя на крыше своего полузатопленного дома посреди разрухи, настигшей город, он вдруг ощутил нечто вроде прилива вдохновения. Представил, как в одиночку поплывет по улицам, постигая новый неизведанный мир. Он его изучит. Он станет первооткрывателем.
Зейтун спустился по стене дома в каноэ, отвязал веревку и отправился в путь.
Он плыл по Дарт-стрит, разрезая веслом прозрачную неподвижную воду. Странно, но почти сразу же он ощутил спокойствие. И даже ужасающие разрушения вокруг него не нарушили душевного покоя. При таких невообразимых потерях! Видно, царившая в городе тишина действовала гипнотически.
Зейтун отплывал все дальше от дома, задевая днищем каноэ за антенны мотоциклов и машин. Все транспортные средства, старые и новые, ушли под воду и их теперь не спасти. Он стал подсчитывать, сколько машин пропало: тысяч сто, может, даже больше. Что с ними будет дальше? Кто их заберет, когда спадет вода? Какая яма станет их могилой?
Почти все знакомые уехали из города дня на два, не предполагая значительных последствий. Он проплывал мимо их домов, многие из которых красил или даже помогал строить, прикидывал, насколько серьезно дома пострадали изнутри. Представил, в каком ужасе будут хозяева, сколько их ждет мучений, и загрустил. К такой катастрофе мало кто, а скорее всего, вообще никто не был готов.
Зейтун подумал о животных. Белки, мыши, крысы, лягушки, опоссумы, ящерицы. Все погибли. Миллионы животных утонули. Только птицы могут выжить во время апокалипсиса. Птицы, змеи и другие твари, способные перебраться повыше, спасаясь от подступающей воды. Он стал высматривать рыб. Если в город пришла вода из озера, то уж наверняка принесла с собой рыбу. И, как по заказу, среди веток затопленного дерева промелькнула быстрая тень.
Зейтун вспомнил про собак. Положил весло на колени и поплыл по инерции, стараясь определить, из каких домов прошлой ночью доносился собачий вой.
Он не услышал ни звука.
Картина Зейтуну открывалась причудливая: он видел одновременно город и его зеркальное отражение, дома и деревья, разрезанные странно спокойной поверхностью воды. Новизна и необычность ситуации пробудили в нем дух искателя приключений: ему хотелось увидеть все своими глазами, увидеть, что стало с городом. С другой стороны, внутренний голос строителя нашептывал об ужасных разрушениях, о том, как много времени понадобится на восстановление. Годы, может, даже лет десять. Хотелось бы знать, понимает ли остальной мир то, что уже понял он: это катастрофа библейского масштаба.
В их районе, расположенном в нескольких милях от дамбы, вода поднималась достаточно медленно, вряд ли кто-нибудь утонул. Но там, где дома стояли рядом с дамбами… Зейтуна дрожь пробрала при этой мысли. Он не знал, какие размыло заграждения, но был уверен: если это произошло, никому из живущих поблизости спастись не удалось.
На Венсен-плейс он повернул и двинулся на юг. Вдруг кто-то окликнул его по имени. Зейтун посмотрел наверх и увидел высунувшегося из окна второго этажа своего клиента Фрэнка Ноланда. Фрэнк был сухощавый энергичный шестидесятилетний мужчина. Пару лет назад Зейтун делал у них в доме ремонт; с тех пор они с Кейти, иногда встречая Фрэнка и его жену на улице, всякий раз обменивались с ними дружескими приветствиями.
Зейтун в ответ помахал Фрэнку и поплыл к дому.
— Сигаретки не найдется? — спросил Фрэнк.
Зейтун отрицательно покачал головой и приблизился к окну, где стоял Фрэнк. Странное это было ощущение: плыть по двору знакомого дома; выходит, нет больше преград, препятствующих проникновению на частную территорию. Он может беспрепятственно, прямо с улицы, свернув на лужайку перед домом, пересечь ее и оказаться под окном второго этажа, чуть ниже подоконника. Зейтун начинал приспосабливаться к новым порядкам этого водяного царства.
Фрэнк был без рубашки, в одних теннисных шортах. Сзади маячила жена и еще одна женщина, примерно ее возраста, вероятно, гостья. На обеих только шорты и футболки, они явно мучились от жары. День еще только начинался, а дышать было уже трудно, как в парилке.
— Ты не мог бы меня отвезти куда-нибудь за сигаретами? — спросил Фрэнк.
Зейтун объяснил ему, что магазины сегодня вряд ли работают и уж тем более не торгуют сигаретами.
Фрэнк вздохнул и показал пальцем на веранду соседнего дома:
— Видал, что случилось с моим мотоциклом?
Зейтун вспомнил, что Фрэнк рассказывал про свой допотопный байк: как он его купил, восстановил и берег как зеницу ока. А теперь над этим мотоциклом шесть футов воды. Накануне, когда началось наводнение, Фрэнк переставил байк с подъездной дорожки на веранду сначала своего дома, а потом на соседскую, благо, та была повыше. Но и это не помогло. Сквозь толщу воды едва просматривались очертания непохожего на себя мотоцикла, словно там покоился реликт какой-то древней цивилизации.
Они с Фрэнком поговорили о шторме и наводнении, о том, что Фрэнк, хоть и ждал ураган, оказался совершенно к нему неподготовленным.
— Можешь захватить меня с собой? Я бы посмотрел, что с моим пикапом, — попросил Фрэнк. Зейтун ничего не имел против, но предупредил, что путешествие будет долгим: он собирается посетить один из своих домов милях в двух отсюда.
Фрэнк согласился, перелез через подоконник и спустился в каноэ. Зейтун выдал ему второе весло, и они тронулись в путь.
— Новенький, хорошей фирмы, — сказал Фрэнк. Он запарковал пикап в Фонтенбло в расчете, что машина будет в безопасности: как-никак дорога там на фут выше. Через шесть кварталов, когда они приблизились к цели, Зейтун вдруг услышал, как у него за спиной Фрэнк со свистом втянул в себя воздух. Его пикап переместился в другое место и футов на пять ушел под воду. Как и от мотоцикла, от машины остались одни воспоминания.
— Ничего не хочешь из него забрать? — спросил Зейтун. Фрэнк покачал головой:
— Не хочу даже на него смотреть. Поехали.
Они продолжили плавание. Некоторое время спустя увидели на балконе второго этажа белого дома пожилого мужчину. Это был врач, Зейтун его знал. Они с Фрэнком свернули во двор и спросили, не нужна ли помощь. «Нет, за нами скоро приедут», — сказал доктор, пояснив, что с ним в доме его экономка и что они ни в чем пока не нуждаются.
В доме неподалеку из окна второго этажа свисала белая простыня. Приблизившись, Зейтун с Фрэнком увидели в окне пару: обоим лет по семьдесят, выглядывают на улицу.
— Ну что, сдаетесь? — поинтересовался Фрэнк.
Мужчина усмехнулся.
— Хотите отсюда выбраться? — спросил Зейтун.
— Очень, — был ответ.
В каноэ их не перевезти — оно бы не выдержало. Зейтун и Фрэнк пообещали, что пришлют кого-нибудь на помощь, как только доберутся до Клэборн-авеню. Они решили, что именно там, радом с проходящей через весь город оживленной магистралью, полицейские или военные должны разместить свой штаб.
— Постараемся не задерживаться, — пообещал Зейтун.
Отплывая от дома с белым флагом, они различили тихий женский голос, больше похожий на прерывистый стон.
— Ты слышал? — спросил Зейтун. Фрэнк кивнул и показал:
— Да, кажется, оттуда.
Они поплыли на звук и снова услышали: «Помогите!»
Звук шел из одноэтажного дома на углу Нэшвил-авеню. Они подплыли к двери.
— Помогите мне!
Зейтун отложил весло и прыгнул в воду. Задерживая дыхание, поплыл к веранде. Не увидев вовремя каменной ступеньки, со всего размаха врезался в нее коленом. Когда встал, вода была ему по шею.
— Ты в порядке? — спросил Фрэнк.
Зейтун кивнул и поднялся по ступенькам.
— Кто-нибудь, помогите, — опять послышался голос, на этот раз с нотками надежды.
Зейтун попытался открыть дверь, но ее заклинило. Ударил ногой. Безрезультатно. Ударил еще. Никакого движения. Вода теперь доходила ему до груди, и он всем телом навалился на дверь. Еще раз, и еще, пока, наконец, она не поддалась.
Внутри дома по горло в воде слабо шевелилась женщина. Лет семидесяти, фунтов двести, не меньше; в раздувшемся пестром платье она походила на огромный водяной цветок. Руками женщина держалась за книжную полку, а ноги болтались в воде.
— Помогите мне, — взмолилась она.
Зейтун постарался успокоить женщину, заверив ее, что помощь не за горами. Скорее всего, она, цепляясь за мебель, провела в воде не меньше суток. У такой старой женщины, понятно, не могло хватить сил, чтобы добраться вплавь до безопасного места и уж тем более — прорубить лаз на крышу. Хорошо, хоть вода теплая. Могла ведь и не выжить.
Зейтун вытолкнул ее наружу и посмотрел на сидящего в каноэ Фрэнка. У того отвисла челюсть: он не мог поверить своим глазам.
Ни один из них не знал, что делать дальше. Даже в нормальных обстоятельствах было бы очень трудно разместить в каноэ такую крупную женщину. Да и втащить ее туда без посторонней помощи они бы не смогли. А если, предположим, все же перевалили бы ее через борт и усадили в лодку, троих каноэ явно не выдержит. Как пить дать, перевернется.
Они с Фрэнком шепотом обсудили возможные варианты. Ничего не оставалось, кроме как оставить ее и отправиться за помощью. Они поплывут на Клэборн-авеню и пригонят лодку побольше. Сообщили женщине свой план; она расстроилась — не хотела оставаться одна, но другого выхода не было.
Они быстро доплыли до Клэборн и сразу же наткнулись на то, что искали: им навстречу неслась аэролодка. Зейтун видел такие только в кино. Это была военная модель: мощная, с огромным вертикально установленным на корме двигателем с воздушным винтом.
Зейтун подумал, что удача идет им в руки, и почувствовал нечто вроде гордости: он вызвался помочь и выполнит свое обещание.
Они с Фрэнком так развернули каноэ, чтобы мимо них не проехали, и замахали руками. Аэролодка стремительно приближалась; Зейтун сумел разглядеть, что в ней сидят четверо или пятеро человек в форме. Разобраться, армейские это или полицейские, он не мог, но был счастлив их видеть. Оба они с Фрэнком махали руками и кричали: «Стойте!» и «На помощь!»
Но аэролодка не остановилась. Даже не притормозив, она обогнула каноэ и продолжила свой путь по Клэборн. Мужчины на борту едва на них взглянули.
Поднятая аэролодкой волна чуть не перевернула каноэ. Зейтун и Фрэнк вцепились в борта и сидели замерев, пока волнение не улеглось. Они едва успели обменяться изумленными взглядами, как рядом пролетела еще одна. Тоже аэролодка, тоже четверо военных на борту, и снова Зейтун с Фрэнком махали и взывали о помощи. И эта лодка их обогнула и, как ни в чем не бывало, помчалась дальше.
Так повторялось еще минут двадцать. Десять аэролодок с полицейскими или военными на борту проигнорировали их каноэ и призывы о помощи. Куда эти лодки неслись, что эти люди искали, разве не их задача оказывать помощь попавшим в беду жителям города?! Уму непостижимо!
Но вот появилось судно другого типа — небольшой рыбацкий катер с двумя молодыми людьми. Хотя Зейтун и Фрэнк уже отчаялись и не верили, что кто-либо остановится, они все же предприняли еще одну попытку: встали и принялись махать и кричать. Катер остановился.
— Нам нужна помощь, — сказал Фрэнк.
— Поехали, — прозвучало в ответ.
Один из парней бросил Зейтуну канат. Катер взял каноэ на буксир и потащил к дому, где ждала старая женщина. Недалеко от дома молодые люди выключили мотор и подрулили к крыльцу.
Зейтун опять прыгнул в воду и поплыл к двери. Как они оставили женщину в холле, так она там и болталась, почти касаясь головой потолка.
Теперь предстояло придумать, как поднять ее на катер. Вскарабкаться на борт у нее самой не получится, даже пробовать нечего. Ей не на что опереться, вода слишком глубока, а плавать она не умеет.
— Мэм, а лестницы у вас не найдется? — спросил один из молодых рыбаков.
Женщина сказала, что лестница у нее есть и хранится в гараже рядом с домом. Зейтун поплыл туда и достал лестницу. Вернувшись, он поставил ее, прислонив вторым концом к борту катера. По их замыслу женщина должна была отцепиться от книжной полки, схватиться за лестницу, встать на нее и взобраться по перекладинам на борт. С одного конца лестницу будет поддерживать Зейтун, с другого — ребята на катере, готовые принять старушку. Казалось, план гениальный.
Но не тут-то было. Женщина не могла карабкаться по лестнице. Сказала, что одна нога у нее больная, и она не может на нее наступать. Нужно приложить немало усилий, а ей восемьдесят, она больше суток не спала и совсем ослабела, плавая под потолком и думая лишь об одном: что утонет в своем собственном доме.
— Вы уж простите, — сказала она.
Тогда, решили они, остается единственный выход: использовать лестницу как носилки. Один конец они приставят к борту, а кто-нибудь из ребят, стоя на крыльце, будет держать другой. Лестницу они потом поднимут так высоко, чтобы старушка смогла перекатиться через борт, прямо на палубу катера.
Зейтун понял, что вдвоем тут никак не управиться: двести фунтов — вес не маленький. Надо будет подтолкнуть лестницу снизу. Поэтому, когда молодые люди и женщина приготовились, он набрал воздуха в легкие и нырнул. Сквозь толщу воды он видел, как женщина отпустила книжную полку и схватилась за лестницу. Потом, кое-как взобралась на нее, как на плот.
Едва женщина устроилась на «плоту», Зейтун снизу уперся плечами в лестницу и стал выталкивать ее наверх. Однажды он проделывал нечто похожее на гимнастическом снаряде в спортзале. По мере того как Зейтун распрямлял ноги, лестница приближалась к поверхности воды — становилось все светлее, потом он почувствовал дуновение воздуха у себя на лице и наконец смог вздохнуть полной грудью.
Женщина неуклюже перекатилась на палубу катера. С большим трудом ей удалось сесть. Она вымокла насквозь и тяжело дышала; к счастью, обошлось без увечий.
Зейтуну было больно и неловко смотреть, как она приходит в себя. Никому не пожелаешь оказаться в такой унизительной ситуации, да еще в таком возрасте.
Зейтун вернулся в каноэ. Фрэнк, улыбаясь и качая головой, протянул ему с катера руку и сказал:
— Да-а, это надо было видеть…
Зейтун пожал ему руку и улыбнулся.
Мужчины в катере молча ждали, пока женщина сама не решит, что пора трогаться. Они понимали, как невыносимо тяжело смотреть на свой дом в таком плачевном состоянии. В ее-то возрасте, когда на восстановление уйдет не один год… вряд ли у нее получится сюда вернуться. Мужчины тактично ее не торопили. Наконец, она кивнула, и «караван» отчалил. Катер тащил за собой на буксире каноэ, в котором сидел мокрый обессиленный Зейтун.
Фрэнк показывал дорогу к дому с белым флагом. По пути туда они услышали крики о помощи. Другая пара, муж и жена лет семидесяти, махали руками из окна второго этажа.
— Вы готовы эвакуироваться? — спросил Фрэнк.
— Давно, — ответил мужчина в окне.
Молодые рыбаки подвели катер прямо под окно, и супруги, еще крепкие и энергичные, сами спустились на палубу.
Наконец катер с шестерыми людьми на борту прибыл к дому с белым флагом. Хозяева дома присоединились к ним — теперь на борту находились уже восемь человек. Рыбаки видели пункт экстренной медицинской помощи на пересечении Наполеон-авеню и Сент-Чарлз-авеню и пообещали отвезти всех спасенных туда. Пришло время расставаться с новыми знакомыми. Фрэнк, попрощавшись, пересел в каноэ.
— Удачи вам, — сказал один из молодых людей.
— И вам, — сказал Зейтун.
Они разъехались, так и не узнав имен друг друга.
Между тем в Батон-Руже Кейти, стараясь убить время, снова каталась с детьми по городу. Чтобы отвлечься от новостей, которые с каждым часом становились все ужаснее, она периодически останавливалась у еще открытых магазинов и ресторанов. Зейтун, пока накануне вечером его телефон окончательно не отрубился, не проявлял признаков беспокойства. Но за прошедший день обстановка в городе ухудшилась. Кейти слышала, что, по непроверенным, правда, данным, участились случаи насилия, усилился хаос, погибли тысячи людей. Что там делает ее ненормальный муж? Несколько раз Кейти пыталась дозвониться до него в надежде, что ему каким-то образом удалось зарядить мобильник. Звонила она и на домашний номер: вдруг произошло чудо, вода спала, а проводка не повредилась? В ответ — гробовая тишина. Связи не было.
По радио передавали, что в Новый Орлеан направляют дополнительные десять тысяч солдат Национальной гвардии; треть из них займется поддержанием порядка. Со всей страны — из Западной Вирджинии, Юты, Нью-Мексико, Миссури — в город стягивалась еще двадцать одна тысяча военных. Как может ее муж сохранять спокойствие, когда армию подняли по тревоге?
Кейти выключила радио и снова попыталась дозвониться Зейтуну. Ничего. Она понимала, что волноваться рано, но в голове у нее роились черные мысли. Если нельзя связаться с мужем, можно ли быть уверенной, что с ним все в порядке? Откуда ей знать, жив он, ранен или уже мертв?! Или она себя накручивает? Может, он вне опасности. Ветер стих, осталась одна вода, неподвижная вода. И войска скоро туда прибудут. Не стоит тревожиться.
Вернувшись в дом брата, Кейти столкнулась с матерью. Та привезла лед. Мать поздоровалась с детьми и повернулась к Кейти.
— Почему бы тебе не снять это с головы и расслабиться? — спросила она, указывая на хиджаб. — Зейтуна тут нет. Побудь сама собой.
Кейти промолчала, хотя ее так и подмывало высказать матери все, что у нее накипело; вместо этого она принялась собираться, вымещая зло на разбросанных по комнатам вещах. Она увезет детей в мотель, в ночлежку, да куда угодно! Хоть в Аризону. В Батон-Руже не задалось. Ко всему прочему, она не знала, где сейчас Зейтун. Зачем он настоял на своем и остался в городе? По правде говоря, с его стороны это жестоко. Зейтун хочет быть уверен, что его семья в безопасности, а сам заставляет Кейти, свою жену, волноваться за его судьбу. Она дала себе слово, что при первой же возможности убедит его уехать из города. Какая разница, почему он захотел остаться! Пусть забудет про дома и имущество, его жизнь дороже.
А Зейтун у себя в Новом Орлеане был полон сил и энергии… Никогда еще он не чувствовал себя таким востребованным. В первый же день помог спасти жизнь пяти старикам в затопленном городе! Теперь-то ему понятно, ради чего он остался. Решение не уезжать было продиктовано какой-то высшей силой. Он здесь нужен.
Следующая остановка — принадлежащий Зейтунам двухэтажный дом по адресу Клэборн-авеню, 5010. Они с Кейти владели этим домом пять лет. Обычно в нем проживало от четырех до шести арендаторов.
Подплыв к дому, Фрэнк и Зейтун увидели сидящего на веранде с бутылкой пива в руке одного из своих жильцов, Тодда Гамбино. Тодд, крепкий малый лет под сорок, снимал у них квартиру все пять лет. Он работал механиком в автомастерской сети «Спиди Ойл Чейндж» и подрабатывал в аэропорту, развозя задержавшийся в пути багаж. Тодд был хорошим жильцом, всегда вовремя платил, никаких проблем не создавал.
Увидев подплывающего к дому Зейтуна, Тодд встал и уставился на него, не веря своим глазам. Спросил:
— Что ты тут делаешь?
— Ты серьезно? Заскочил поглядеть на дом, — ответил Зейтун и невольно усмехнулся, понимая, как нелепо это звучит. — Узнать, как ты.
Тодд не мог оправиться от изумления.
Зейтун с Фрэнком выбрались из каноэ и привязали его к веранде. Какое счастье снова почувствовать твердую почву у себя под ногами!
Тодд предложил им пива, Зейтун отказался и вошел в дом, а Фрэнк взял бутылку и уселся на ступеньках крыльца.
Тодд занимал квартиру на первом этаже; все свои вещи он перетащил на второй этаж. Комнаты и коридор были заставлены мебелью: стулья и столики громоздились на столах и диванах, спасенные от наводнения электронные приборы перекочевали на обеденный стол. Выглядело это так, будто кто-то в спешке выставил на продажу свое имущество.
Зейтун осмотрел дом: ущерб был, конечно, большой, но нельзя сказать, что непоправимый. Подвал затопило полностью, пользоваться им в ближайшее время не получится. А вот первый и второй этажи не сильно пострадали, что Зейтуна порадовало. Повсюду было полно грязи, ила — в основном, с башмаков Тодда, который, перетаскивая вещи, то и дело бегал из дома на улицу и обратно. В целом, все могло быть значительно хуже.
От Тодда Зейтун узнал, что вода не дошла до распределительной коробки и стационарный телефон в доме продолжает работать. И сразу же позвонил Кейти на мобильный.
— Алло, это я.
Кейти чуть не закричала от радости — только сейчас она поняла, как за него беспокоилась.
— Альхам-дулил-лах, — сказала она, что по арабски означает «Хвала Аллаху». И добавила: — Уезжай немедленно.
Зейтун сказал, что никуда не поедет. Рассказал про плававшую в прихожей женщину в раздувшемся платье: как спасал ее при помощи лестницы. Рассказал про рыбаков, Фрэнка и две пожилые пары. Он так быстро говорил, что даже рассмешил Кейти.
— И все-таки, когда ты собираешься уезжать? — спросила она.
— Да не собираюсь я никуда уезжать, — ответил Зейтун и попытался объяснить: ну, предположим, уедет он в Батон-Руж — и чем ему заниматься в доме, где одни женщины? Бить баклуши? Пялиться в телевизор, есть и волноваться издалека? Оставаясь в городе, он может отслеживать ситуацию, может оказывать какую-то помощь. Зейтун напомнил Кейти, что они владеют полдюжиной домов, за которыми нужно присматривать. Заверил жену, что находится в безопасности, что еды у него много, что он способен о себе позаботиться и постарается предотвратить дальнейшие повреждения.
— Серьезно, я хочу все видеть, — сказал он.
Зейтун хотел видеть своими глазами и то, что уже произошло, и то, чему еще только предстояло случиться. Ему была не безразлична судьба города, и он искренне верил, что может быть полезным.
— Ты и впрямь чувствуешь себя вне опасности? — уточнила Кейти.
— Честное слово, — ответил Зейтун. — Не волнуйся.
Кейти знала, что Зейтуна ей не переубедить. А вот как объяснить детям, насмотревшимся изображений уходящего под воду города, что их отец остался там по своей воле и плавает по улицам в стареньком каноэ? Она все же попыталась урезонить мужа, сказав, что в новостях сообщают про ухудшение ситуации, что появилась опасность заражения воды в результате загрязнения бензином, падалью, пищевыми отходами, просто мусором — за этим последует эпидемия.
Зейтун пообещал ей быть предельно осторожным. Сказал, что завтра снова позвонит с этого же телефона.
— Звони каждый день в двенадцать, — велела она.
Он сказал, что будет звонить.
— Держись, — сказала Кейти.
Закончив разговор, Кейти включила телевизор. В новостях доминировала одна тема — разгул преступности в городе. Все репортеры, словно сговорившись, повторяли, что Новый Орлеан превратился в «страну третьего мира». Приводились в пример неработающие больницы, отсутствие чистой питьевой воды, электроэнергии и телефонной связи. Иногда прямые репортажи сопровождались картинками: афроамериканцы изнемогают от жары возле Конференц-центра имени Эрнеста Мориала или, размахивая руками, просят о помощи с крыш затопленных домов. По неподтвержденным сведениям по городу бродят банды вооруженных мужчин, кто-то обстреливает вертолеты, посланные эвакуировать пациентов с крыши больницы. Жителей называли не иначе, как беженцами.
Кейти боялась, что из-за недостатка информации Зейтун не осознает, насколько велика опасность. Он вполне мог чувствовать себя спокойно в своем районе — ну а если в городе действительно царит хаос, который рано или поздно докатится и до их дома? Она не очень-то верила преувеличенно тревожным репортажам с расистским душком, но отрицать, что положение ухудшается, было глупо. Большинство застрявших в городе жителей отчаянно пытались уехать. У Кейти сдали нервы. Она позвонила в дом на Клэборн-авеню, но трубку никто не взял.
Зейтун в это время был в пути. Они с Фрэнком возвращались обратно на Дарт-стрит. По дороге им попались с полдюжины аэролодок. Глядя на них, Зейтун подумал, что они услышали крики и помогли кое-кому, в частности — той женщине в раздувшемся платье, исключительно потому, что передвигались на каноэ. Будь они в аэролодке, ничего бы не услышали из-за оглушительного шума двигателя. Запросто пронеслись бы мимо дома той женщины, а еще одну ночь она б не продержалась. Спасибо маленькому бесшумному каноэ, позволившему услышать почти беззвучные призывы. Спасибо пришедшей им на выручку тишине.
Зейтун высадил Фрэнка и отправился домой. Весло неслышно разрезало прозрачную воду, плечи работали в идеальном ритме. За сегодняшний день Зейтун проплыл не меньше пяти-шести миль, но совершенно не устал. Темнело; он понимал, что пора вернуться к себе, на крышу гаража, где он будет в безопасности. Но жалел, что день так быстро закончился.
Зейтун привязал каноэ к заднему крыльцу и забрался в дом. Нашел переносной гриль и вынес его на крышу гаража. Развел огонь, поджарил куриные грудки и овощи, которые заранее разморозил. Пока ел, наступила ночь; такого черного неба Зейтун в Новом Орлеане не видел ни разу. Темноту прорезал лишь одинокий лучик света от прожектора вертолета, кружившего над центром; издалека вертолет казался крохотным и беззащитным.
Зейтун умылся водой из бутылки и совершил вечерний намаз. Потом залез в палатку. У него ломило все тело, но голова была совершенно ясная; лежа в палатке, он прокручивал в уме события последнего дня. Они с Фрэнком спасли ту женщину от неминуемой смерти, разве не так? Так! Еще четверых переправили в безопасное место. Завтра работы наверняка будет больше. Попробуй, объясни Кейти или брату, Ахмаду, как он счастлив, что остался в городе. Зейтун не сомневался, что это была воля Аллаха — Аллах знал, что, оставшись, он сможет помогать людям.
От всего пережитого Зейтун не мог уснуть и через окно залез обратно в дом. Ему захотелось снова посмотреть на фотографию Мухаммеда. Зейтун запамятовал, кто еще из детей был там запечатлен, — вроде, Ахмад? — да и приятно было еще раз увидеть победную улыбку на лице старшего брата. Он достал коробку с фотографиями и, пока искал ту, что хотел, наткнулся на другую, про которую совсем забыл. На ней Мухаммед стоял рядом с вице-президентом Ливана. Зейтун не помнил, когда видел этот снимок в последний раз. Мухаммеду на нем не было и двадцати. Он тогда победил в заплыве между Сайдой и Бейрутом, на дистанции двадцать шесть миль. Зрители потеряли дар речи. Он появился как гром с ясного неба, этот Мухаммед Зейтун, сын моряка с крохотного острова Арвад, и поразил всех своей выносливостью и силой. Зейтун знал, что где-то в толпе стоял и их отец, Махмуд; он не пропускал ни одного соревнования с участием старшего сына. Правда, так было не всегда.
Махмуд хотел, чтобы Мухаммед и другие его сыновья держались подальше от моря — вот почему Мухаммед, бросив школу в четырнадцать лет, пошел работать каменщиком и попутно обучался кузнечному делу. Могучего телосложения, с квадратной челюстью, к восемнадцати годам он отрастил усы и выглядел гораздо старше своего возраста. Мухаммед был работягой и сердцеедом, его любили работодатели и обожали молодые девушки.
Махмуд, скрепя сердце, разрешил сыну подрабатывать по вечерам на рыбацких шхунах; после нескольких часов тяжелой работы в открытом море, четырнадцатилетний Мухаммед возвращался на берег не в лодке, а вплавь. Не успевали рыбаки вытащить последнюю сеть, как раздавался громкий всплеск: Мухаммед нырял с борта и, пытаясь их опередить, стремительно плыл к берегу.
Мухаммед не рассказывал отцу про свои эксперименты и уж тем более промолчал, когда несколько лет спустя решил, что станет величайшим в мире пловцом на длинные дистанции.
На дворе стоял 1958 год. Египту и Сирии предстояло слиться в Объединенную Арабскую Республику. Этому способствовал ряд политических факторов, не последним из которых был рост влияния Америки в регионе. Республика была задумана как могущественный союз, куда в дальнейшем могли бы войти Иордания, Саудовская Аравия и другие страны. Общественность горячо поддержала эту идею, толпы радостных людей запрудили улицы, сирийцы и египтяне рассматривали создание союза, как шаг к дальнейшему сближению арабских государств. Повсюду, от Александрии до Латакии, проходили торжества и парады.
Одним из праздничных мероприятий должен был стать заплыв между Джеблой и Латакией, в котором пловцам из всех уголков арабского мира предстояло преодолеть тридцатикилометровую дистанцию. Прежде в Сирии соревнования такого масштаба никогда не проводились. Мухаммед неотрывно следил за подготовкой к заплыву: наблюдал, как тренируются спортсмены, изучал их технику и график тренировок, мечтая стать одним из них. Он даже умудрился попасть в лодку команды сопровождения одного из пловцов, Мунира Диба. Во время заплыва Мухаммед, не сумев сдержаться, бросился в море и поплыл рядом со спортсменами. Мало того что не отстал от профессионалов — он еще и поразил одного из судей, который сказал: «Мальчишка отлично плавает. Быть ему чемпионом». С того дня Мухаммед только и думал о пророчестве судьи.
В тот год ему исполнилось восемнадцать; он продолжал с утра работать каменщиком и кузнецом, во второй половине дня выходил с рыбаками в море, а вечером тренировался, готовясь к назначенному на следующий год заплыву. Некоторое время ему удавалось скрывать это от отца; даже его испытательные заплывы, один — между Латакией и Джеблой, другой — между Джеблой и Баниясом, прошли незамеченными. Однако вскоре Махмуд узнал про его планы и в страхе, что жестокое море погубит старшего сына, как когда-то чуть не погубило его самого, запретил Мухаммеду заниматься плаванием. Чтобы тот рыбачил, он тоже не хотел — предпочел бы совсем отвадить его от моря. Отцу сын нужен был живым.
Но Мухаммеда было уже не остановить. Ему нелегко было ослушаться отца, и все-таки он продолжал тренироваться. На следующий год, никому из близких не сказав ни слова, Мухаммед принял участие в заплыве. Когда он в Латакии вышел на берег, его встретили оглушительные приветствия и аплодисменты. Он выиграл с огромным запасом.
Мухаммед не успел еще вернуться домой, когда старый друг отца, в прошлом сам отличный пловец, пришел к ним домой, чтобы поздравить Махмуда с победой старшего сына. Вот как Махмуд узнал, что Мухаммед Зейтун лучший пловец во всей Сирии.
Когда в тот вечер Мухаммед появился дома, сопротивление отца уже было сломлено. Если его сын так хочет быть пловцом, если ему суждено им стать, если Аллах его таким создал, то он, Махмуд, не имеет права стоять у него на пути. Отец купил Мухаммеду билет на автобус до Дамаска, чтобы сын мог тренироваться и соревноваться с лучшими спортсменами региона.
Зейтуну попалась еще одна фотография. Свою первую большую победу Мухаммед одержал в том же 1959 году на соревнованиях в Ливане. Среди многочисленных участников были и звезды мировой величины, однако Мухаммед не только пришел первым, но и установил рекорд: девять часов пятьдесят пять минут. Фото, как предположил Зейтун, было сделано во время чествования победителей. Тысячи аплодировали его брату.
Сколько тогда было Зейтуну? Около года, вряд ли больше. Из тех ранних побед он, естественно, ничего не помнил.
На следующий год Мухаммед принял участие в знаменитом заплыве между Капри и Неаполем. На тех соревнованиях собрались лучшие пловцы в мире. В фаворитах числился аргентинец Альфредо Камареро, который занимал то первое, то второе место все последние пять лет. В шесть часов утра, когда заплыв стартовал, Мухаммед был темной лошадкой; через восемь часов, подплывая к финишу в Неаполе, он и не подозревал, что опередил даже Камареро. Только выйдя на берег и услышав удивленные возгласы и свое, нараспев скандируемое, имя, он понял, что победил. «Зейтун, араб-победитель!» — приветствовали его болельщики. Никто не мог в это поверить. Сирийский спортсмен выиграл главный мировой заплыв на длинную дистанцию?! Камареро сказал, что Мухаммед — сильнейший пловец из всех, кого он когда-либо видел.
Мухаммед посвятил свою победу президенту Насеру. В ответ Насер присвоил двадцатилетнему Мухаммеду почетное звание лейтенанта военно-морского флота. Присутствовавший на соревнованиях кувейтский принц устроил в Неаполе торжественный прием в честь Мухаммеда. На следующий год Мухаммед опять выиграл заплыв и даже побил предыдущий рекорд Камареро на пятнадцать минут. После этого никто уже не сомневался, что Мухаммед — величайший пловец на длинные дистанции на открытой воде.
В детстве Абдулрахман ужасно гордился и восхищался своим старшим братом. Жить с ним в одном доме, каждый день купаться в лучах его славы — это ли не счастье?! Успехи Мухаммеда сильно повлияли на жизнь всего семейства: на то, как чувствовали себя дети, просыпаясь по утрам, как они ходили и разговаривали, как к ним стали относиться в Джебле и на Арваде, да и во всей Сирии. Стало меняться и их восприятие мира. Достижения Мухаммеда подразумевали — нет, фактически доказали — неординарность всех Зейтунов. Именно поэтому считалось, что ни один ребенок в их семье не имеет права ударить в грязь лицом.
Мухаммеда нет в живых уже сорок один год. Его невероятный взлет и преждевременная смерть повлияли на траекторию жизни семьи Зейтунов в целом и Абдулрахмана в частности; впрочем, он избегал мыслей об этом. Бывало, Зейтун страшно тосковал по Мухаммеду; в такие минуты он клеймил жестокую судьбу за то, что украла у них брата, что посмела отнять жизнь у юноши в расцвете сил. Но думать так было грешно и уж во всяком случае бесполезно. Единственное, что он мог сделать в память о брате, так это быть сильным, храбрым, честным. И стойким. Быть не хуже Мухаммеда.
Зейтун залез в палатку и забылся неспокойным сном. Всю ночь вокруг раздавался нескончаемый дикий вой обезумевших от голода собак.
Четверг, 1 сентября
К шести утра Кейти была готова: вещи собраны, дети сидят в машине. Ее сестры крепко спали, когда «хонда-одиссей» тихо выезжала на улицу. Кейти с детьми покидали Батон-Руж. Впереди их ждали Финикс и дорога длиной в полторы тысячи миль.
— Мы правда не берем Микея? — спросила Надима.
Кейти самой не хотелось в это верить, но выбора у нее не было. Она с трудом упросила Патти недельку подержать собаку у себя и дала одному из племянников деньги, чтобы тот позаботился о бедной псине. Все лучше, чем отдать Микея в приют и уж тем более тащить с собой в Финикс и обратно. Кейти побоялась, что не справится со всей оравой: четверо детей, собака…
Им предстоит провести в дороге минимум дня три, а скорее — четыре или пять. Что она делает? Безумие отправляться в четырехдневный путь в машине, набитой детьми! Да еще решиться на такой шаг, не посоветовавшись с мужем! Давно ей не приходилось попадать в подобный переплет. Но что оставалось делать? Застрять в Батон-Руже невесть на сколько недель, пока в Новом Орлеане не наладится нормальная жизнь? А как будет со школой, с одеждой — с собой они взяли запас только на два дня — и, главное, откуда брать деньги, пока бизнес застопорился?
Двигаясь по хайвею I-10 на запад, Кейти почувствовала пусть небольшое, но все же облегчение: в пути у нее найдется время, чтобы все обдумать.
С дороги она набрала номер телефона дома на Клэборн. Хотя до полудня, когда они условились созвониться, было еще далеко, Кейти подумала, что, может, Зейтун уже там. Трубку сняли после третьего гудка.
— Алло?
Мужской голос, грубый и нетерпеливый. Явно американец, явно не Зейтун.
— Позовите, пожалуйста, Абдулрахмана Зейтуна, — попросила Кейти.
— Что? Кого?
Кейти повторила имя и фамилию мужа.
— Никакого Зейтуна тут нет.
— Я звоню по адресу Клэборн-авеню, 5010… Я туда попала?
— Точно не знаю, вроде, да.
— А вы кто такой?
Пауза, а потом глухая тишина.
Только проехав около мили, Кейти сумела собраться с мыслями и обдумать странный разговор. Кто взял трубку? Всех жильцов она знала, а это явно был кто-то чужой, незнакомец, который каким-то образом пробрался в дом и отвечает по телефону. Ее охватила паника: а что, если незнакомец убил Зейтуна, ограбил дом и там остался?
Чтобы немного успокоиться, Кейти съехала на парковку перед «Макдоналдсом». Включила радио и тут же нарвалась на репортаж из Нового Орлеана. Сама знала, что слушать не стоит, но не могла оторваться. Сообщения о творящихся в городе безобразиях стали еще более угнетающими. Губернатор Бланко обратилась к «криминальным элементам» с предупреждением, что в Новый Орлеан направляются закаленные в боевых действиях солдаты с одной-единственной целью — любой ценой установить порядок. «Хочу предупредить всех громил и мародеров, — заявила она. — Войска готовы стрелять на поражение и, не задумываясь, сделают это при первой необходимости».
Кейти поспешила выключить радио, но было поздно — дети все услышали.
— Мама, они сказали, что город затопило?
— Наш дом тоже под водой?
— Они правда стреляют в людей, мам?
— Дети, умоляю, не приставайте ко мне с вопросами.
Кейти взяла себя в руки и вернулась на хайвей, твердо решив прямиком ехать в Финикс. Надо только добраться до Юко, и тогда все будет хорошо. Юко поможет ей успокоиться. У Зейтуна все в порядке, уговаривала она себя. Да кто угодно мог ответить на ее звонок. Ничего необычного в том, что кто-то пользуется чужим телефоном, если большая часть телефонных линий в городе не работает.
Какое-то время в машине было тихо, а потом дети снова набросились на нее с вопросами.
— Мам, что случилось с нашим домом?
— Где папа?
И опять Кейти в голову полезли страшные мысли. А что, если тот человек и вправду убил ее мужа? Что, если несколько минут назад она говорила с его убийцей? Кейти казалось, что она откуда-то с высоты наблюдает, как над Зейтуном сгущаются черные тучи. Из них двоих только она реально представляет, что творится в Новом Орлеане: безумие, страдания, отчаяние. У Зейтуна не работает телевизор, он не понимает масштаба хаоса. Она-то видела снимки с вертолетов, прямые репортажи с пресс-конференций, слышала истории про банды и растущую преступность, знала цифры. Кейти нервно кусала губы:
— Дети, ни о чем меня сейчас не спрашивайте. Ни о чем, поняли?
— Когда мы вернемся домой?
— Ну пожалуйста! — взорвалась Кейти. — Хоть на минуту оставьте меня в покое! Дайте подумать!
Она уже не могла сдерживаться. Слезы застилали глаза, мешая смотреть на дорогу, линии разметки расплывались. Кейти поняла, что еще чуть-чуть, и она куда-нибудь врежется. Съехала на обочину. Уткнулась головой в руль. Ослепшая от слез, прижалась лбом к рулю, вытирая нос тыльной стороной ладони.
— Мамочка, что случилось?
Мимо проносились машины.
Через несколько минут Кейти успокоилась настолько, что смогла доехать до специально отведенной для отдыха автомобилистов площадки. Оттуда она позвонила Юко.
— Не смей ехать, стой, где стоишь, — приказала Юко.
План действий был разработан за двадцать минут. Кейти придется подождать, пока Ахмад, муж Юко, не найдет подходящий билет на самолет. Ей с детьми только нужно будет доехать до Хьюстона. Там Юко устроит их переночевать у своих друзей. Ахмад вылетит в Хьюстон не откладывая, утром посадит все семейство в «хонду» и сам отвезет их в Финикс.
— Ты уверена, что это правильно? — спросила Кейти.
— Я — твоя сестра. А ты — моя. У меня нет больше родных… — ответила Юко. В тот год ушла из жизни ее мать; смерть Камеко стала невосполнимой утратой для нее и для Кейти.
От этих слов Кейти расплакалась и плакала всю дорогу.
В то утро Зейтун проснулся в десятом часу; выспаться ему не удалось — всю ночь выли собаки. Он решил сегодня их отыскать.
Помолившись, он сел в каноэ и пересек залитый водой газон. Собаки лаяли совсем близко. На улице Зейтун повернул налево, на Дарт-стрит, и, проплыв всего ничего, нашел то, что искал.
Этот дом Зейтун хорошо знал. Он приблизился — отчаянный лай раздавался откуда-то изнутри. Первый этаж затоплен, собаки — видимо, их две — застряли на втором, решил Зейтун. Рядом с домом росло раскидистое дерево. Зейтун подплыл к нему, привязал каноэ и полез по ветвям наверх и заглянул в окна второго этажа. Собак он не увидел, но слышал; они явно были в доме и почувствовали его приближение. От дерева до окна было футов десять — далеко, не допрыгнуть. Но тут ему на глаза попалась плавающая сбоку от дома толстая доска в фут шириной и футов шестнадцати длиной. Он спустился в каноэ, подгреб к доске, подтащил ее к дому и прислонил одним концом к дереву. Снова взобрался наверх, подтянул доску и положил одним концом на сук, другим — на крышу дома. Получился узенький мостик приблизительно в шестнадцати футах от земли и восьми — от поверхности воды.
Этот доморощенный мостик не сильно отличался от подмостей, которыми он привык пользоваться на работе. Наступив на доску одной ногой и проверив ее на прочность, Зейтун перебрался на крышу.
Свесившись с края крыши, он открыл окно и нырнул внутрь. Это оказалась спальня. Собаки лаяли все громче, все истеричнее. Пройдя по коридору второго этажа, он, наконец, их увидел: две собаки, черный лабрадор и собачонка поменьше, неопределенной породы; обе в клетке. Без еды, без питья. Они вполне могли его цапнуть, но Зейтун без колебаний открыл клетку, выпуская их на волю. Лабрадор пулей пролетел мимо него и выскочил в коридор; маленькая забилась в угол клетки. Зейтун отступил, освобождая проход, но собачонка не сдвинулась с места.
Лабрадору бежать было некуда. Он рванул на лестницу, но, увидев, что вода подступает ко второму этажу, вернулся к Зейтуну, в голове которого созрел некий план.
— Ждите меня здесь, — велел он собакам.
Вернувшись по доске на дерево, Зейтун спустился в каноэ и поплыл к себе домой. Там он взобрался на крышу, протиснулся в окно и спустился по лестнице на несколько ступенек, еще не залитых водой. Зная, что Кейти любит забивать морозильную камеру мясом и овощами, он, наклонившись, дотянулся до камеры, выдернул оттуда два стейка и быстро захлопнул крышку — холод был на вес золота. Прихватив две пластиковые бутылки с водой, вернулся на крышу, бросил стейки и бутылки в каноэ и последовал за ними. И поплыл обратно к собакам.
Они снова почуяли его приближение. На этот раз обе ждали у окна: Зейтун увидел их макушки. Унюхав, пусть и замороженное, мясо, собаки оглушительно залаяли и завиляли хвостами. Зейтун налил им в миски воды, и они немедленно принялись лакать. Покончив с водой, набросились на мясо и терзали его, пока оно не поддалось, чуть-чуть оттаяв. Зейтун, уставший, но очень довольный, несколько минут за ними наблюдал и вдруг опять услышал лай. Где-то еще есть собаки, а у него полная морозилка еды! И он вернулся домой за мясом.
Набив каноэ стейками, Зейтун отправился на поиски других брошенных хозяевами животных. Едва отплыв от своего дома, услышал отдаленный, но довольно отчетливый лай. Похоже, в той же стороне, где он нашел первых двух собак.
И Зейтун поплыл туда, гадая, не осталась ли в доме третья? Привязав каноэ к дереву и захватив пару стейков, он полез наверх. Добравшись до середины дерева, поглядел на соседний дом, слева. Там, за стеклом прыгали еще две собаки.
Зейтун перекинул доску с крыши первого дома на крышу соседнего. При виде человека собаки запрыгали на месте, лая как оглашенные.
В ту секунду, когда он, открыв окно, влез внутрь, обе бросились на него. Он кинул им куски мяса. Собаки вцепились в стейки и моментально про него забыли. Теперь нужно их напоить, и он опять поплыл домой за водой и миской, и опять вернулся.
Оставив окно приоткрытым, чтобы собаки могли дышать свежим воздухом, Зейтун прошел по мостику, спустился по дереву и сел в каноэ. Отплывая, решил, что пора звонить Кейти. По пути на Клэборн-авеню Зейтун обратил внимание, какой грязной стала вода. Темная, мутная, в радужных потеках масел и бензина; повсюду плавает мусор, ветки, какие-то продукты, одежда, куски обшивки домов. И все же Зейтун не унывал. Его воодушевляло сознание, что он смог прийти животным на помощь, сумел для них что-то сделать, ведь все четыре собаки наверняка бы сдохли от голода, если б он не остался в городе и не купил когда-то старое каноэ. Ему не терпелось рассказать обо всем Кейти.
В полдень он добрался до дома на Клэборн. Тодда не застал; дом был пуст. Зейтун прошел внутрь и позвонил Кейти.
— Слава богу! — воскликнула Кейти. — Славабогуславабогуславабогу! Куда ты подевался?
Они еще были на пути в Хьюстон. Кейти съехала на обочину.
— И чего ты так беспокоишься? — удивился Зейтун. — Я же обещал позвонить в двенадцать, вот и звоню.
— Кто это был? — спросила Кейти.
— Ты о ком?
Она рассказала, что звонила ему сама, трубку взял незнакомый мужчина. Зейтун напрягся; не прерывая разговора, огляделся, но ничего подозрительного не заметил: окна и замки целы, никаких признаков борьбы или пятен крови. Может, это был кто-нибудь из друзей Тодда? Зейтун заверил Кейти, что волноваться не о чем и что он обязательно разберется.
Кейти немного успокоилась. Порадовалась, что Зейтуну удалось покормить собак, что он чувствует себя нужным. И все же она против того, чтобы он задерживался в городе — и не важно, сколько еще собак он спасет от голодной смерти и скольким людям поможет.
— Я хочу, чтобы ты немедленно уехал, — сказала она. — Новости из Нового Орлеана ужасные. Сплошные убийства и грабежи. Ты тоже можешь попасть в беду.
Зейтун по голосу Кейти понял, как сильно она нервничает. Но он не видел тех ужасов, что она описывала. Если даже подобное и происходило — а она знала цену массовой информации, — то, скорее всего, в центре. У них в районе, сказал Зейтун, прямо-таки неземная тишина и покой, даже странно, и вряд ли ему грозит какая-то опасность. Может быть, сказал Зейтун, и то, что он остался в городе, и то, что купил каноэ, в общем, оказался в нужном месте в нужное время, вовсе не случайно.
— Я чувствую, что мне было суждено здесь оказаться, — сказал он.
Кейти промолчала.
— На то была воля Аллаха.
Кейти не нашлась, что сказать.
Потом они поговорили о более насущных делах. Ее мобильник всегда плохо работал у Юко в Финиксе, и Кейти продиктовала Зейтуну домашний номер подруги. Зейтун записал его на клочке бумаги и пришпилил к стене рядом с телефоном в доме на Клэборн-авеню.
— Отправь детей в школу, как только доберетесь до Финикса, — велел он.
Кейти скорчила гримасу:
— Так точно!
— Я вас всех люблю, — сказал Зейтун, и они попрощались.
Выйдя наружу, Зейтун увидел Чарли Рэя. Голубоглазый, дружелюбный, беззаботный в свои пятьдесят уроженец Нового Орлеана, по профессии плотник, жил в соседнем доме; с Зейтуном они были давным-давно знакомы. Чарли преспокойно сидел у себя на веранде, словно и не было никакого урагана.
— Ты тоже остался, — сказал Зейтун.
— Вроде того…
— Тебе ничего не нужно? Воды, например?
Чарли сказал, что пока у него все есть, но, похоже, запасы скоро иссякнут. Зейтун пообещал к нему заскочить и поплыл дальше, гадая, сколько народу осталось в городе. Если Фрэнк не уехал, если Тодд и Чарли пересидели ураган, то наверняка таких, как они, десятки тысяч. Он не одинок в своей борьбе.
Зейтун плыл и удивлялся: по всему, он должен был валиться от усталости. А он, наоборот, чувствует себя сильным и крепким как никогда.
В тот день он рискнул отплыть подальше. По дороге в центр ему встречались бредущие по пояс в воде люди, целые семьи, толкающие перед собой тазы, набитые вещами. Он обогнал двух женщин, тащивших за собой детский надувной бассейн с одеждой и продуктами. Каждого встречного Зейтун спрашивал, не нужна ли помощь; некоторые просили воду. Он готов был раздать все, что у него было. Ему постоянно что-то попадалось: то консервы, то сухие пайки, то бутылки с водой. Он складывал находки в каноэ и потом раздавал. Дома у него достаточно воды и еды, зачем обременять себя излишками?
Зейтун доплыл до эстакады над I-10 на пересечении Клэборн-авеню и Пойдрас-стрит. Вода остановилась в десяти футах от края цементной конструкции. Там собралось несколько десятков людей, ожидающих эвакуации. С вертолета им сбросили воду и продукты, и, похоже, пока они ни в чем не нуждались. Кто-то спросил, не нужна ли Зейтуну вода. Он ответил, что ему не нужна, но он мог бы взять для других. Ему выдали упаковку. Повернув каноэ, Зейтун заметил на эстакаде собак: штук шесть или семь, в основном щенки, на вид — здоровые и сытые. Спасаясь от жары, лежат в тени от машин.
Поразмыслив, Зейтун решил, что в центр ехать небезопасно, лучше держаться от него подальше. Он развернулся и поплыл домой, на Дарт-стрит.
Пока Кейти ехала в Хьюстон, Юко договорилась со своей давней приятельницей (Юко называла ее мисс Мэри), что та на ночь приютит Зейтунов. Мисс Мэри, как и Юко, и Кейти, была коренной американкой, выросла в христианской семье и приняла ислам будучи уже взрослой. Сейчас ее дом превратился в приют для спасающихся от урагана беженцев; к тому моменту, когда «хонда» подъехала к дому, там уже находились человек двенадцать или больше, все — мусульмане из Нового Орлеана и других уголков Луизианы и Миссисипи.
Мэри, женщина лет сорока, с лучистыми глазами, вышла встречать Кейти с детьми. Забрала у них сумки и так крепко обняла Кейти, что та, не сдержавшись, расплакалась. Мэри провела их в дом и показала детям бассейн на заднем дворе. Через пять минут все четверо радостно плескались в воде. Кейти рухнула на кушетку и постаралась ни о чем не думать.
Вернувшись на Дарт-стрит, Зейтун обнаружил, что его палатка плавает в воде рядом с гаражом. Вероятно, ее сдуло с крыши вихревым потоком воздуха от вертолета, подумал Зейтун. Он выудил палатку из воды и снова установил, вытерев изнутри полотенцами. Потом залез в дом и стал искать, чем бы ее придавить. Вынес на крышу стопки книг, выбрав самые тяжелые, какие только мог разыскать, и разместил их по углам палатки.
Раскладывая книги в палатке, он услышал гул приближающегося вертолета. Звук был оглушительный. Зейтун полагал, что вертолет летит по своим делам, но, высунувшись из палатки, увидел, что он завис над его домом, прямо у него над головой. Двое мужчин подавали ему какие-то сигналы.
Зейтун отмахнулся, летите, мол, мне ничего не нужно, но, кажется, они его не поняли. Один стал спускать спасательную корзину. Тогда Зейтун сообразил, что надо делать: сначала он указал рукой на палатку, затем — на себя, а потом долго тряс сжатыми кулаками с поднятыми вверх большими пальцами, показывая, что у него все в порядке. В конце концов мужик с корзиной понял сигналы Зейтуна, но напоследок решил сбросить ему коробку с водой. Зейтун старался его переубедить, но тщетно. Коробка — Зейтун едва успел увернуться — упала на палатку, придавив ее своей тяжестью, а пластиковые бутылки раскатились по всей крыше. Выполнив задание, вертолет развернулся и был таков.
Зейтун принялся заново устанавливать палатку — надо же где-то спать. Но, как и прошлой ночью, события минувшего дня вертелись в голове, не давая покоя. Он сидел на крыше, наблюдая за вертолетами, непрестанно кружащими над городом, и строил планы на следующий день: он попробует подплыть поближе к центру, заглянет на эстакаду, проверит, что стало с их офисом и складом на Даблин-стрит. На первом этаже они хранили стройматериалы, инструменты, краски, кисти, полиэтиленовую пленку, словом, все необходимое, а на втором у них был офис с компьютерами, документацией, картами, накладными, свидетельствами на право собственности на дома. Представив, что могло случиться с этим зданием, Зейтун вздрогнул: работы будет невпроворот.
Всю ночь над головой носились вертолеты. Кроме их гула не раздавалось ни звука, даже собаки не выли. Прочитав вечернюю молитву, Зейтун уснул под гудящим небом.
Пятница, 2 сентября
Утром Зейтун поднялся рано, сел в каноэ и поплыл на противоположную сторону улицы кормить своих подопечных. Те, увидев его, заскулили; он решил, что так они выражают чувство облегчения и благодарность. Он взобрался на дерево, осторожно прошел по доске на крышу дома справа и влез в окно. Бросил собакам два больших стейка и наполнил миски водой. Они набросились на еду, а он перебрался на крышу соседнего дома — к следующей паре. Эти загавкали, застучали хвостами; Зейтун бросил им на пол два куска баранины и налил воды. А потом вылез в окно, спустился в каноэ и поплыл дальше.
Пришло время проверить, что стало с домом, где был их офис. Дом находился в полумиле отсюда, сразу за Кэрролтон, застроенной складами, бензоколонками и магазинами. Вода была неимоверно грязная, на поверхности расплывались масляные пятна, покачивались обломки досок и другой мусор. Пройдись по такой воде, и зараза будет обеспечена. Правда, пока Зейтун никого еще не встретил. Город пустел с каждым днем, все меньше бродило в воде людей, все меньше было лиц в окнах, все меньше частных плавучих средств, наподобие его каноэ.
С утра моросил дождь, постепенно усиливавшийся. Налетел ветер, в воздухе потемнело. Зейтун греб против ветра, с трудом удерживая каноэ на мелких сизых волнах. По бульвару Эрхарт Зейтун доплыл до Кэрролтон-авеню и повернул на юго-запад, к Даблин-стрит. На Кэрролтон он ожидал увидеть людей — казалось, как и перекресток Наполеон-авеню и Сент-Чарлз, это подходящее место для штаба, — но не нашел там никого из представителей власти.
Зато он увидел человек восемь или девять мужчин, толкущихся рядом с автозаправкой «Шелл» — напротив их офиса. Автозаправка стояла на взгорке, и воды там было всего пара футов. Мужчины вытаскивали из помещения набитые мусорные мешки и грузили их в катер. Зейтун впервые за последние дни стал свидетелем грабежа; эти люди соответствовали описаниям Кейти, предупреждавшей его о случаях мародерства. Это явно была организованная группа преступников, воспользовавшихся ситуацией, чтобы нажиться, а вовсе не по нужде! С автозаправки они похищали деньги и ценные вещи, а орудовали бандой, чтобы ни у кого не возникло желания им помешать. У Зейтуна, к примеру.
Находясь достаточно далеко, Зейтун мог наблюдать за ними, не боясь, что они до него доберутся, а если и доберутся, то не сразу. И все же он сбавил скорость, стараясь держаться на безопасном расстоянии, и попытался сообразить, как подплыть к офису, не попавшись им на глаза.
Но было поздно: его заметил один из грабителей — молодой, в белой майке и длинных джинсовых шортах. Он расправил плечи и демонстративно повернулся к Зейтуну боком, чтобы тот мог увидеть рукоятку заткнутого за пояс пистолета.
Зейтун быстро отвел глаза. Ему не хотелось попадать в переделку, поэтому он развернулся и поплыл на Клэборн-авеню. Что ж, сегодня в офисе побывать не удастся.
Из дома на Клэборн он сразу же, хотя двенадцати еще не было, позвонил Кейти. Она с детьми пока еще была в Хьюстоне, у мисс Мэри.
— Побывать в офисе сегодня не смогу, — сказал Зейтун.
— Почему? — спросила Кейти.
— Из-за дождя, — соврал Зейтун. Ему не хотелось ее пугать.
Кейти рассказала, что ей звонят их друзья, интересуются, что и как, где они, в безопасности ли. Узнав, что Зейтун еще в Новом Орлеане, все реагируют одинаково, в три этапа: сначала изумляются, потом соображают, что речь идет о Зейтуне, человеке, умеющем сохранять спокойствие в любой ситуации, а под конец спрашивают, не мог ли бы он, раз уж все равно плавает по городу, заодно проверить, что с их домами?
Зейтун был счастлив, что его нагрузили работой, и Кейти перечислила просьбы. В частности, ей позвонили их старинные друзья, Бурмидианы. Али Бурмидиан был профессором информатики в университете Тулейна и там же руководил ассоциацией студентов-мусульман «Масджид ар-Рахма». У них было здание на Бёрт-стрит, в котором располагались исследовательский центр и общежитие для студентов из арабского мира.
Делила Бурмидиан буквально несколько минут назад связалась с Кейти и попросила, чтобы Зейтун проверил, сильно ли пострадало это здание. Зейтун обещал выполнить ее просьбу: нет проблем. Здание он хорошо знал — за тринадцать лет знакомства с Бурмидианами не раз там бывал — и представлял, как туда добраться. Ему самому было интересно посмотреть на кампус, стоящий на возвышенности.
— Завтра в полдень позвонишь, — сказала Кейти.
— Конечно, — ответил Зейтун.
Прежде чем отправиться по делам, Зейтун позвонил Ахмаду. Брат обрадовался, как ребенок, но быстро посерьезнел и заявил:
— Ты должен уехать.
— Нет, нет. Я в порядке. Все хорошо, — ответил Зейтун.
Ахмад решил воспользоваться правом старшего брата.
— Отправляйся к своей семье, — сказал он. — Я требую, чтобы ты уехал. Ты им нужен.
— Здесь я нужен больше, — возразил Зейтун. И, стараясь, чтобы это прозвучало не слишком пафосно, добавил: — Это тоже моя семья.
Ахмад не нашелся что сказать.
— Заканчиваем, а то дорого… — сказал Зейтун. — Завтра позвоню.
Добравшись до университета, Зейтун увидел, что вода стоит низко и из каноэ можно шагнуть прямо на сухую землю. Он прошел в замощенный дворик «Масджид ар-Рахма» и огляделся. Повсюду на земле валялись ветки — других повреждений не было. Он только собрался заглянуть внутрь, как вдруг увидел выходящего из боковой двери человека.
— Нассер? — удивился Зейтун.
Это и впрямь оказался Нассер Даюб. Он тоже был родом из Сирии, уехал оттуда в 1995-м в Ливан. В Бейруте проник на борт танкера, даже не зная, куда тот направляется. Оказалось, что танкер шел в Соединенные Штаты, и, как только он причалил в порту, Нассер спрыгнул на землю и сразу попросил убежище. Переехал в Новый Орлеан и, пока улаживались формальности, жил в общежитии центра. В конце концов он получил статус беженца.
— Абдулрахман?
Они обменялись рукопожатием и рассказали друг другу, чем каждый занимался после урагана. Дом Нассера, в районе Бродмур, прилегающем к Аптауну, затопило. Нассер знал, что университет стоит на холме, и попросил приюта в студенческой ассоциации.
— Хочешь остаться здесь или поедешь со мной?
Нассер задумался: в кампусе он был бы в безопасности, этот район вряд ли затопит и едва ли сюда доберутся грабители, — но все же решил ехать с Зейтуном. Ему хотелось посмотреть, что происходит в городе и в каком состоянии его дом.
Нассер сбегал за своей брезентовой сумкой и сел в каноэ. Зейтун дал ему второе весло, и они отчалили.
Нассеру было тридцать пять лет. Высокий, с веснушчатым лицом и густой копной рыжих волос, тихий, но легко возбудимый; при первой встрече он показался Кейти невротиком. Нассер подрабатывал на покраске домов и время от времени устраивался к Зейтуну. Закадычными друзьями они не стали, но Зейтун обрадовался, что наткнулся на Нассера, тем более сейчас, после наводнения. У них было много общего: Сирия, эмиграция в Америку и переезд в Новый Орлеан, схожие профессии.
Они гребли и по дороге обменивались впечатлениями от увиденного, рассказывали, чем питались и где спали. Оба слышали по ночам собачий лай. Именно ночью. Нассер тоже подкармливал собак — в пустых домах, на улицах, где бы ни встречал. Присутствие в городе тысяч брошенных животных было одной из основных странностей переходного периода (после урагана, но до начала возвращения людей в свои дома).
Ветер усиливался. Борясь с почти горизонтальными безжалостными струями дождя, они проплыли мимо почтового отделения на пересечении Джефферсон-парквей и Лаффит-стрит. Парковка перед почтой использовалась в качестве пункта эвакуации. Жители, которые хотели выбраться из города на вертолетах, должны были собраться около почты, а оттуда бы их уже отправили в безопасное место.
Около почты Зейтун спросил Нассера, не хочет ли и он эвакуироваться, но тот сказал, что пока еще нет. Нассер краем уха слышал, что людей высаживали на эстакады и там бросали. Он подождет, пока не найдутся места получше, а до тех пор останется в городе. Зейтун предложил Нассеру пожить либо у него на Дарт-стрит, либо в доме на Клэборн и упомянул, что в последнем работает телефон. Для Нассера это было равносильно дару небес — он должен был обзвонить кучу родственников, сообщить им, что жив и здоров.
По пути на Клэборн-авеню они увидели плавающую посередине дороги упаковку бутылок с водой, перетащили ее в каноэ и поплыли дальше.
Когда добрались до дома, Нассер стал привязывать каноэ к столбу веранды. Зейтун только собрался вылезти из лодки, как вдруг услышал, что его окликают.
— Зейтун!
Он решил, что его зовет сосед, Чарли Рэй, но кричали из другого дома, стоящего позади дома Чарли, на углу Роберт-стрит.
— Сюда, сюда!
Кричали Вильямсы, обоим лет по семьдесят. Олвин, пастор Ново-Вифлеемской баптистской церкви, был прикован к инвалидному креслу; со своей женой Бьюлой он прожил сорок пять лет. Зейтуны познакомились с ними вскоре после того, как переехали в Новый Орлеан. Раньше они жили от Вильямсов неподалеку, и сестра пастора часто у них ужинала. Кейти запамятовала, как это началось, но сестра была старенькая, ей нравилось, как Кейти готовит, и всегда перед ужином Кейти ставила на стол лишнюю тарелку. Так продолжалось довольно долго; Кейти только радовалась, что нашелся хоть один человек, которому по вкусу ее стряпня.
— Эй! — закричал Зейтун и подплыл поближе.
— Как думаешь, ты не смог бы помочь нам выбраться? — спросил Олвин.
Пастор с женой пересидели ураган у себя в доме, но у них закончились вода и продукты. Зейтун никогда еще не видел их такими изможденными.
— Пора уносить ноги, — сказал Олвин.
При таком дожде и ветре невозможно было увезти стариков в каноэ. Зейтун пообещал им, что обязательно что-нибудь придумает.
Он поплыл вверх по Клэборн-авеню к Мемориальному медицинскому центру, зная, что там расположились полицейские и солдаты Национальной гвардии. Ливень и ветер сильно затрудняли движение. Приблизившись, Зейтун увидел, что здание кишит военными: они были везде — перед входом, на крыше, на пандусах, на балконах. Медицинский центр походил на хорошо укрепленную военную базу. Стоило Зейтуну подплыть поближе — он уже различал лица, — как двое из солдат навели на него дула винтовок.
— Стоять на месте! — прозвучал приказ.
Зейтун перестал грести. Ветер усиливался, удержать каноэ на одном месте было невозможно, Зейтун опасался, что его не услышат.
— Мне нужна помощь! — прокричал он.
Один из солдат опустил винтовку. Второй даже не шелохнулся.
— Мы не можем помочь. Двигай на Сент-Чарлз.
Зейтун решил, что его не поняли. Каноэ развернуло боком, ветер уносил его слова. Стараясь говорить как можно громче, он пояснил:
— Нужно эвакуировать двух стариков, мужа и жену. Они застряли в том конце улицы.
— Это не наша забота, — сказал один из солдат. — Плыви на Сент-Чарлз.
Теперь уже оба опустили винтовки.
— А по рации с ними связаться вы не можете? — спросил Зейтун. Неужели этот малый всерьез хочет, чтобы он на каноэ отправился в такую даль — на перекресток Наполеон-авеню и Сент-Чарлз-авеню, — хотя им ничего не стоит связаться с другим подразделением по рации? Какой от них вообще прок?
— Мы не можем никому звонить, — сказал другой.
— Как же так? — спросил Зейтун. — У вас такая техника, а позвонить не можете?!
Солдатик, совсем еще мальчишка, на пару лет старше его сына Закари, явно растерялся. Он не знал, что говорить и что делать дальше. И в результате просто повернулся и ушел.
Остальные молчали, глядя на Зейтуна и не выпуская из рук свои М-16.
Зейтуну здесь больше делать было нечего.
Он плыл к пересечению Сент-Чарлз и Наполеон-авеню, кряхтя от боли в плечах. Из-за сильного ветра приходилось прилагать вдвое больше усилий. Вода чем дальше, тем становилась мельче. Приблизившись к перекрестку, Зейтун увидел палатки, военную технику и десяток полицейских и солдат. Он вылез из каноэ и подошел к одному из военных, стоявшему на зеленой разделительной полосе посередине улицы, которую новоорлеанцы называли «нейтральной полосой».
— Тут такое дело, — начал Зейтун, — одному инвалиду нужна помощь, медицинская помощь. Срочно.
— Хорошо, мы им займемся.
— Адрес нужен? — спросил Зейтун.
— Да, конечно, давай, я запишу, — сказал военный и открыл блокнот.
Зейтун продиктовал адрес. Тот записал и убрал блокнот в карман.
— Так вы поедете? — спросил Зейтун.
— Ага.
— Когда?
— Через час.
— Все в порядке, — успокоил Зейтун Вильямсов. — Они уже едут. Сказали, через час будут.
Пастор с женой поблагодарили Зейтуна, и он вернулся в дом на Клэборн, где подобрал Нассера, и они отправились искать, кому бы еще помочь. Это было в начале второго.
За тысячу миль от Нового Орлеана муж Юко, Ахмад, с огромной скоростью вел «хонду» по Нью-Мексико. Кейти отдыхала, дети сидели сзади. Ахмад гнал без передышки семь часов; такими темпами они в субботу к обеду будут в Финиксе.
Ахмад убедил Кейти не слушать новости по радио, но даже на музыкальных каналах, круглосуточно гоняющих рок- и кантри-музыку, просачивались обрывки информации: в тот день президент Буш посетил Новый Орлеан и сильно сокрушался по поводу утраты усадьбы сенатора Трента Лотта в прибрежной части Миссисипи. Вооруженные до зубов солдаты Национальной гвардии только что вошли в Конференц-центр. Военным внушили, что им предстоят схватки чуть ли не с армией партизан, но они не встретили никакого сопротивления, напротив, увидели только измученных голодных людей, мечтающих вырваться из города. Кейти немного успокоилась, решив, что в город потихоньку возвращается порядок. «Военное присутствие, — заявил комментатор, — скоро будет повсеместным».
Разъезжая по городу, Зейтун с Нассером наткнулись на брошенный военный джип с ящиком сухих пайков. Вскоре на одной из эстакад им встретилась семья из пяти человек, и они отдали им пайки и несколько бутылок воды. Удачно получилось: Зейтун не хотел таскать с собой ничего ценного и радовался любой возможности сбыть кому-нибудь свои трофеи.
Было около пяти вечера, когда Зейтун и Нассер повернули к дому на Клэборн. Начинало темнеть.
Хоть Зейтун и был уверен, что пастора с женой уже эвакуировали, но все же решил проверить, и они, сделав крюк, поплыли к дому Вильямсов.
Олвин и Бьюла сидели на крыльце под моросящим дождем с вещами наготове. В ожидании помощи они провели там четыре часа.
Зейтун пришел в ярость. Его предали! Он почувствовал себя беспомощным: пообещал помочь пастору и его жене, а поскольку его самого обманули, получалось, что и он обманщик. Он извинился перед стариками и рассказал все по порядку: как он сначала бросился в больницу, но стоявшие на посту солдаты его прогнали, как потом отправился на Сент-Чарлз просить помощи у военных или спасателей. Пастор выразил уверенность, что помощь вот-вот прибудет, но Зейтун не захотел пускать это дело на самотек.
— Я что-нибудь придумаю, — сказал он.
Вернувшись на Клэборн, Зейтун с Нассером увидели небольшую моторную лодку, привязанную к веранде. В доме они обнаружили Тодда Гамбино и его новую собаку. Тодд заметил плавающую под обломками чьего-то гаража лодку и решил найти ей лучшее применение: целый день он кружил по городу, забирал мающихся на крышах и верандах людей и отвозил их на эстакады и прочие пункты эвакуации. Заодно спас собаку, отсиживающуюся на крыше дома, которую забрал к себе. Счастливый пес лежал в ногах у Тодда и что-то жевал.
Зейтун решил, что и на этот раз не обошлось без божественного промысла: Вильямсы срочно нуждались в помощи, Зейтун ничего для них сделать не мог, и тут, в нужный момент, подоспел Тодд со своей моторкой.
Тодд ни минуты не колебался. Зейтун вызвался в его отсутствие присмотреть за собакой, и Тодд отправился к Вильямсам. Он помог Олвину и Бьюле забраться в моторку и помчался с ними на перекресток Наполеон-авеню и Сент-Чарлз. На все про все ушло двадцать минут. Вскоре он уже, расслабившись, опять сидел на веранде, потягивая пиво, поглаживая собаку по свалявшейся шерсти.
— Есть вещи, которые ты должен сделать сам, — сказал он с улыбкой.
Тодд зарекомендовал себя как надежный жилец, но с этой стороны Зейтун его не знал. Пока они сидели и разговаривали на крыльце, выяснилось, что Тодд по собственной инициативе провел несколько спасательных операций, что он развез по больницам и эвакуационным пунктам не один десяток людей, всё — благодаря моторной лодке. А Зейтун-то всегда считал его непутевым, вроде как прожигателем жизни. Тодд жил в свое удовольствие, не желая связывать себя никакими правилами и обязательствами. Курил, выпивал, уходил в загулы. И вот тебе, пожалуйста, сидит с горящими глазами и взахлеб рассказывает, как перевозил людей из домов и с эстакад в безопасные места, как они радовались, завидев его лодку, и как его благодарили. Зейтун знал, что такие обстоятельства, как сейчас, заставляют людей меняться к лучшему, и был счастлив, что Тодд не стал исключением.
В ту ночь Нассер отправился с Зейтуном на Дарт-стрит. Они вытащили последний кусок баранины из морозилки и пожарили его на гриле. За ужином вспоминали, что видели и слышали за день. Нассер падал с ног от усталости и, поев, забрался в палатку и мигом уснул.
А Зейтун опять не мог заснуть. Он все еще переживал из-за пастора с женой. Никто так не бесил Зейтуна, как люди, не выполняющие обещаний. Кто был тот человек на пересечении Наполеон-авеню и Сент-Чарлз, который пообещал послать помощь Вильямсам? Почему он дал слово, хотя вовсе не собирался ничего делать? Зейтун искал ему оправдание. Может, его срочно куда-то вызвали? Может, спасатели не нашли дорогу? Но, как Зейтун ни старался, оправданий найти не мог: этот человек нарушил слово, обещал помочь, но своего обещания не сдержал.
Поняв, что сна у него ни в одном глазу, Зейтун забрался в комнату Надимы, расположился на полу и втянул носом воздух: запах его дочерей почти выветрился, на смену ему пришел запах дождя и пока еще слабый душок плесени. Зейтун ужасно соскучился по девочкам. Он мог по пальцам пересчитать разы, когда они расставались так надолго. Ему хорошо было знакомо это чувство: сначала наслаждение редкостной тишиной и покоем, потом — медленно, но верно нарастающая тоска. Он скучал по их голосам, блестящим черным глазам, по топоту их ножек на лестнице, по их визгу и непрерывному пению.
Зейтун открыл один из спасенных фотоальбомов и лег на кровать Надимы; от подушки пахло ее любимым клубничным шампунем. Ему попалась фотография времен самого первого плавания — на борту судна, капитаном которого был Ахмад. Зейтун с восхищением разглядывал свою пышную шевелюру — предмет его гордости. Весил он тогда фунтов на тридцать меньше, с лица не сходила широкая улыбка, сразу видно — юнец, наслаждающийся каждой секундой жизни. Ахмад его тогда спас, открыл ему неведомые миры.
Ахмад уехал из дому через год после смерти отца. Он отправился в Турцию учиться на врача — так, по крайней мере, решили домашние. Хотя Махмуд и запретил сыновьям связывать свою судьбу с морем, Ахмад только об этом и мечтал. Он сел в автобус, идущий в Стамбул, сказав матери, что собирается стать врачом. И вправду проучился короткое время в медицинском, но потом бросил институт и поступил в Военно-морское училище. Мать, узнав, что Ахмад станет капитаном корабля, удивилась, но не захотела ему мешать. Через два года, окончив училище, Ахмад уже бороздил Средиземное и Черное моря.
Зейтун нашел одну из фотографий брата. У него их накопилось больше, чем собственных; забавно: Ахмад не только любил фотографироваться, но и одаривал снимками родственников. Он снимал все: каждый корабль, на котором служил, каждый порт. Взять, к примеру, вот это фото: Ахмад с командой жарят что-то на гриле, какую-то живность, смахивающую на борзую. Неужели?! Вряд ли, хотя… кто знает? Зейтун долго всматривался — вряд ли это была собака, а там, кто его знает?! Надпись над ними гласила: «Пасха, 1978». На другом снимке Ахмад был запечатлен в центре Нового Орлеана. Зейтун, рассматривая фотографии брата, снятого то в одном городе, то в другом, то перед одним памятником, то перед другим, всегда думал о людях, которых Ахмад просил его сфотографировать. Должно быть, за время своих странствий он перезнакомился с кучей людей — в основном, с единственной целью: помочь ему задокументировать, что он, Ахмад Зейтун, родом из Джеблы, с острова Арвад, из Сирии, здесь побывал. Здесь — в Токио. Здесь — в Америке. Здесь — в Индии.
Пока Ахмад мотался по свету, Зейтун жил в Джебле, мечтая оттуда уехать. Родительский дом опустел, и это было невыносимо. В то время Зейтун работал в магазине стройматериалов своего брата Лютфи и каждый день слышал истории про нескончаемые приключения Ахмада, про его путешествия в Китай, Австралию, Южную Африку, Голландию. Зейтун знал, что отец никогда бы не разрешил ему стать моряком, но отца уже не было в живых… И Мухаммеда… Зейтун хотел только одного — вырваться из Джеблы.
Мать прекрасно понимала чувства сына. Она слышала, как он вышагивает по своей комнате на втором этаже, видела тоску в его глазах, когда он говорил с Ахмадом по телефону. Как-то раз она сама позвонила Ахмаду и попросила его взять младшего брата с собой. Пришло время, сказала она, Абдулрахману уехать из Джеблы, вырваться, пусть даже ненадолго, из их печального дома.
Ахмад позвонил Зейтуну и сообщил, что через полмесяца тот выходит с ним в море. От счастья Зейтун потерял дар речи. Поцеловал телефонную трубку, расцеловал мать и сестер. И в назначенное время сложил вещи в сумку и отправился в Грецию, где его ждал Ахмад.
В первом плавании Зейтун служил палубным матросом. На корабле он был самым молодым. В команде собрались люди из самых разных стран: из Южной Африки, Турции, Нигерии; все тепло встретили новичка. Зейтун был уверен, что Ахмад не дает ему спуску, чтобы не быть заподозренным в семейственности, и ничего не имел против. Он брался за любую, самую грязную и тяжелую, работу: драил палубу, красил, таскал.
Они совершили рейс из Пирея в Наксос и обратно; Зейтун был на седьмом небе от счастья. Он отпустил длинные волосы, все свободное время проводил на палубе, не сводя глаз с моря, наблюдая, как корабль режет носом волны и как они исчезают за кормой. И хотя график работы был крайне напряженным — четыре часа трудишься, четыре часа отдыхаешь, и так круглые сутки, — Зейтун не жаловался. В то время он мог обходиться без сна.
Только сейчас он понял, как нуждался в таком образе жизни. Он стал вдвое сильнее, в три раза выше. И раскусил секрет Ахмада — почему брат стал сначала матросом, а потом, не побоявшись риска, и капитаном. Встречаясь на палубе или на пути в свои — отнюдь не соседние — каюты, они обменивались многозначительными взглядами и едва заметными улыбками. Наконец-то Зейтун познал настоящую свободу. Как он жил раньше? Ахмад понял, что его младший брат не скоро еще вернется домой, в Джеблу.
Жизнь братьев — вместе и порознь — проходила в море. Вначале им было двадцать, потом перевалило за тридцать. Они ходили на пассажирских, грузовых, грузо-пассажирских судах; перевозили пшеницу из Небраски в Токио, бразильские бананы — в Лондон, американский металлолом в Индию. Возили румынский цемент в Нигерию, и не было случая, чтобы к ним на борт не пробрались «зайцы»: после стоянки в Лагосе команда неизменно обнаруживала двоих-троих и каждый раз выставляла им одно и то же условие — мы вас довозим до первого порта, а вы отрабатываете еду и проживание.
Ходить на грузовых судах было лучше всего. Обычно одну-две недели они проводили в порту, так что у команды было время хорошенько изучить окрестности. Зейтун осмотрел не менее десятка городов, высаживаясь на берег с полными карманами денег, никому ничем не обязанный. Он брал напрокат машину, объезжал близлежащие городки, обследовал побережье, посещал знаменитые мечети, встречался с женщинами, которые умоляли его остаться.
Но он был серьезным молодым человеком, пожалуй, порой даже слишком серьезным. Ни для кого не секрет, что моряки любят резаться в карты и пропустить стаканчик-другой. Но Зейтун в карты не играл и не пил, поэтому, даже когда его смена заканчивалась, продолжал работать, помогая товарищам. А когда делать уж совсем было нечего и другие члены команды или напивались или опустошали карманы друг друга за картами, он все равно не терял времени даром. На борту был небольшой бассейн; Зейтун обвязывался веревкой, другой ее конец прикреплял к стенке, и плавал. Три часа подряд. Укреплял мышцы рук и спины, испытывал себя. Он все время подвергал себя испытаниям, проверял, на что способно его тело.
В общей сложности Зейтун провел в море десять лет. На борту судна под названием «Кастор» он побывал в Персидском заливе, Японии, Австралии и Балтиморе; на «Капитан Илия» добрался до Норвегии и Голландии. Он наблюдал за стаями горбачей, серыми китами, выпрыгивающими из воды касатками и дельфинами, указывающими кораблям дорогу в порт. Любовался северным сиянием, видел метеоритные дожди над иссиня-черными волнами, неотрывно смотрел на ночное небо, такое чистое, что, казалось, до звезд рукой подать, будто они на леске подвешены к потолку. Он служил на «Нице», на «Андромеде», ходил в море до 1998-го. В тот год он сошел на берег в Хьюстоне и решил заняться исследованием суши. Так он попал в Батон-Руж, Батон-Руж свел его с Кейти, а Кейти подарила ему Закари, Надиму, Сафию и Аишу.
Зейтун совершил намаз на полу в доме, а потом улегся на кровать Надимы, гадая, где сейчас его семья, добрались ли они до Финикса, и благодаря Аллаха за то, что жена и дети в безопасности, ему ничто не угрожает, они скоро увидятся.
Суббота, 3 сентября
Утром Зейтун встал с первыми лучами солнца, помолился и проверил морозильную камеру. Мяса осталось мало, да и то почти совсем оттаяло. До завтра не доживет, сегодня его нужно съесть. Отложил часть для собак, остальное решил пожарить на гриле. Он пригласит Тодда и Нассера, может, еще кого-нибудь найдет. Получится какая-никакая вечеринка у него на крыше.
Зейтун отправился кормить собак.
— Ну, друзья, как жизнь? — поздоровался он с первой парой.
Они заскулили, съели мясо и полизали ему ноги. Каждый день собаки демонстрировали свою признательность и — одновременно — недоумение.
— Ну-ну, держите хвост трубой, — сказал он им и по шаткой доске перебрался в соседний дом, где его ждала вторая пара собак. Они скулили, пока он лез через окно.
— Да что вы так волнуетесь? — спросил у них Зейтун. — Я каждый день прихожу, в одно и то же время. Не стоит беспокоиться.
Муж Юко, Ахмад, провел за рулем всю ночь, лишь однажды сделав короткую остановку, и к середине субботы они прибыли в Аризону. И Кейти, и Ахмад так устали и измотались, что не могли спать и предпочли провести остаток дня в приятном безделье. Все пятеро детей Юко и Ахмада обожали младших Зейтунов и — особенно мальчишки — тетю Кейти. Они относились к ней, как к своей сверстнице, и она с легкостью присоединилась к их компании. Все вместе играли в видеоигры и смотрели телевизор, а Кейти старалась не думать о доме и о том, где сейчас ее муж.
Зейтун пока еще боялся возвращаться в офис на Даблин-стрит — скорее всего, там до сих пор орудовали вооруженные молодчики, — и они с Нассером занялись составлением плана на день. Решили, что поедут в Аптаун, посмотрят, не остался ли там кто, не нужна ли кому их помощь.
Двигаясь на юг по Октавия-стрит, Зейтун обратил внимание, что, поскольку гребут двое да к тому же нет ни дождя, ни ветра, каноэ гораздо быстрее скользит по воде. Они прямо-таки неслись мимо домов, над автомобилями, огибая ветки и разный мусор.
Зейтун отремонтировал чуть ли не дюжину домов на этой улице и знал, что еще сюда вернется. Чем дольше простоит вода, тем больше разрушений будет внутри.
Нассер первым увидел вертолет.
Вертолеты были везде, но редко висели над одним местом так низко и так долго, притом в районе с такой плотной застройкой. Теперь и Зейтун его увидел — за деревьями, над крышами домов; воду под ним он заметил позже. Они подплыли поближе, посмотреть, что там происходит. На поверхности воды заметили какой-то темный предмет, то ли бревно, то ли обломок балки; подгребли еще поближе и почувствовали упругую волну воздуха от лопастей винта.
Плавающий в воде предмет напоминал автомобильную камеру, такой же блестящий и округлый…
Это был труп. Никаких сомнений. Его развернуло, стала видна голова. Мужчина среднего роста, в футболке и джинсах, лицом вниз, наполовину в воде.
Зейтун посмотрел на вертолет. Они что, собираются его вытаскивать? Присмотрелся внимательнее. Нет. У человека в вертолете была в руках фотокамера, направленная на погибшего. Он поснимал некоторое время, а потом вертолет, поднявшись, развернулся и улетел.
Зейтун и Нассер держались на почтительном расстоянии. Зейтун слишком многих здесь знал и, окажись этот человек соседом или приятелем, не хотел увидеть его таким.
Ошеломленные, Зейтун и Нассер в молчании поплыли на Клэборн-авеню. Зейтун не мог себе представить, что настанет день, когда почти рядом с его домом в грязной воде будет плавать труп. Нет, такое просто не укладывалось в уме. Образ этого несчастного словно пришел из другого времени, из другого мира. Он напомнил Зейтуну фотографии с войны, на которых были запечатлены трупы, брошенные гнить на полях забытых сражений. Кто этот человек? — спрашивал себя Зейтун. Мы могли его спасти? И успокаивал себя тем, что, вероятно, тело приплыло издалека, из района, расположенного ближе к озеру. Другого объяснения он придумать не мог. Мысль о том, что человек нуждался в помощи, которая к нему так и не пришла, Зейтун от себя гнал.
Он как раз привязывал каноэ, когда в доме на Клэборн зазвонил телефон. Зейтун схватил трубку — брат Ахмад.
— Я настаиваю, чтобы ты уехал.
— У меня все нормально. С каждым днем все безопаснее, — сказал Зейтун. Про труп — ни слова.
— Мои дети за тебя беспокоятся.
Дети Ахмада, сын Лютфи и дочь Лейла, следили за событиями в Новом Орлеане по Си-эн-эн. Насмотревшись репортажей про разрушения и панику, они никак не могли взять в толк, почему их дядя до сих пор находится в этом кошмаре.
— Скажи им, чтобы не беспокоились, — сказал Зейтун. — И передай от меня привет.
Зейтун был благодарен брату за его неусыпную заботу. Все дети в семье Зейтунов были очень привязаны друг к другу, но никто так не беспокоился и не тратил столько на обмен письмами, фотографиями и телефонными звонками, как Ахмад. Может быть, потому что жил в Испании и чувствовал себя оторванным от родных. Он всегда стремился быть в курсе того, где находятся и чем занимаются его братья и сестры. Особенно пристально Ахмад следил за Абдулрахманом, настолько пристально, что однажды, несколько лет назад, позвонил ему в середине дня с более чем странной просьбой.
— Какие у тебя на сегодня планы? — спросил он.
Была суббота, они как раз собирались всей семьей на озеро.
— Ты знаешь угол Бурбон-стрит и Сент-Питер?
Зейтун сказал, что знает.
— У меня есть идея…
Ахмад объяснил, что нашел веб-сайт, на котором он может видеть прямую трансляцию с камеры слежения на этом углу. Если Зейтун встанет в определенном месте, Ахмад, сидя перед своим компьютером в Испании, его увидит.
— Ну что, согласен?
— Конечно, почему нет… — ответил Зейтун.
Он погрузил детей в машину, доехал до Французского квартала и стал искать угол Бурбон-стрит и Сент-Питер. Нашел. Поискал глазами камеру: не видно. Решил, что постоит какое-то время на углу. А на всякий случай — и на всех остальных углах. Вернувшись домой, он позвонил Ахмаду. Тот чуть не прыгал от радости на том конце провода:
— Я вас видел! Всех! Рядом с тележкой с хот-догами!
Ахмад наблюдал за ними целых пять минут, и все это время с его лица не сползала улыбка. А потом скачал одно изображение с монитора и отправил Зейтуну по электронной почте. Получив картинку, Зейтун сначала поразился, а потом рассмеялся. Действительно, вот он, а вот — дети, все четверо. Надима стоит под уличным фонарем, Закари держит на руках Сафию, а сам Зейтун — Аишу. Ахмад, знатный технофил и заботливый старший брат, постоянно присматривал — как в прямом, так и в переносном смысле — за младшим.
В ту ночь на крыше гаража Зейтун, Тодд и Нассер пожарили остатки мяса. Все отметили, что это их первое после шторма «светское мероприятие». Разговор не клеился, мрачноватые шутки не сильно поднимали настроение. Они обсуждали действия ФАУС, положение беженцев на стадионе «Супердоум» и в Конференц-центре. Судя по долетавшим до них — по радио или от случайных встречных — обрывкам информации, они правильно поступили, не став искать там убежище. Сообразили ведь, что ничем хорошим это не кончится. Ни одному из них не хотелось бы сидеть в клетке.
Поговорили о том, как будет выглядеть город, после того как спадет вода: везде и всюду мусор и поваленные деревья, больше похоже на дно осушенного озера. Ни на велосипеде, ни на машине не проехать. Ни на чем не проехать.
— А лошадь бы прошла, — сказал Зейтун. — Мы добудем себе лошадей. Запросто.
Все расхохотались.
Стемнело. Сквозь деревья Зейтун увидел оранжевое зарево, приблизительно в миле от них. Вскоре все трое наблюдали за разрастающейся стеной огня. По прикидкам Зейтуна горели по меньшей мере два или три здания. Присмотревшись, он вдруг понял, что пламя бушует рядом с…
— Мой офис! — вскрикнул он.
У них на складе хранились сотни галлонов краски, растворители, доски. Огромное количество токсичных и легковоспламеняющихся материалов.
— Надо ехать, — сказал он.
Зейтун с Тоддом спустились по стене дома в моторку Тодда и понеслись в направлении белых и оранжевых всполохов между домами и над верхушками деревьев. Подъехав ближе, они увидели, что горит весь квартал: пламя охватило пять домов и уже перекинулось на шестой. Без техники невозможно было погасить пожар, и придумать, каким способом можно справиться с этим ядовитым огненным адом, они не могли.
Офис Зейтуна пока не пострадал, но огонь полыхал в каких-то двадцати футах от него. Ветра, к счастью, не было; ночь наступила неподвижная, душно-влажная. Сказать наверняка, куда двинется огонь, нельзя, одно ясно — его ничем не остановить. В четырех кварталах отсюда находилась пожарное депо, но его затопило, и теперь оно стояло пустое; ни одного пожарного поблизости не наблюдалось. Телефоны не работали, служба спасения 911 не функционировала, сообщить о пожаре было некому. Оставалось только наблюдать.
Зейтун с Тоддом сидели в лодке, от жара у них горели лица. Воздух был пропитан едким запахом гари; пожар уничтожал дома с поразительной быстротой. Одним из этих домов, в викторианском стиле, Зейтун всегда любовался. Недалеко горел другой — пару лет назад он был выставлен на продажу, Зейтун к нему даже приценивался. Несколько минут — и горящие обломки ушли под воду, от обоих домов не осталось и следа. Поднялся ветер, к счастью, он дул в противоположную сторону от здания, где был офис, иначе и оно неминуемо бы сгорело. Зейтун мысленно поблагодарил Аллаха за этот скромный жест милосердия.
Вместе с Тоддом и Зейтуном за пожаром молча наблюдали несколько зевак; в отблесках пламени лица у всех окрасились в оранжевый цвет. Ночную тишину нарушал только треск огня и грохот периодически рушащихся стен и проваливающихся полов. Ни пожарных сирен, ни представителей властей. Лишь череда горящих домов, один за другим уходящих в гладкую черную пучину.
Всю обратную дорогу Тодд с Зейтуном молчали. На небо высыпали звезды. Тодд управлял моторкой, словно быстроходной яхтой. Он высадил Зейтуна на Дарт-стрит, они попрощались. Нассер уже спал в палатке.
Зейтун стоял на крыше, глядя на то разгорающееся, то меркнущее зарево. Наводнение, а теперь еще и пожар. Как тут не вспомнить главы из Корана, где речь идет о вселенском потопе, о каре, ниспосланной Всевышним. И все же, несмотря на обрушившиеся на Новый Орлеан несчастья, какой-то порядок в ночи сохранялся: Зейтун был в безопасности у себя дома, город — тих и безмолвен, звезды пребывали на своих местах.
Лет двадцать назад Зейтун служил на танкере, ходившем в районе Филиппинских островов. Однажды он стоял на капитанском мостике и беседовал с капитаном; было уже далеко за полночь.
Чтобы не уснуть, капитан, грек средних лет, любил поговорить на спорную тему. Зная, что Зейтун — мусульманин и человек думающий, он завел с ним дискуссию о существовании Бога. И начал с заявления, что в Бога совершенно не верит и что нет никакой божественной силы, которая управляла бы человечеством.
К тому моменту Зейтун провел на мостике не меньше часа, наблюдая за тем, как умело капитан лавирует среди множества островов, мастерски огибая шельфы и отмели и избегая столкновений с другими судами и бессчетными опасностями, невидимыми глазу. Архипелаг состоял из семи тысяч островов, но маяков там было всего пятьсот — не случайно, что Филиппины были печально известны большим количеством морских катастроф.
— Что произойдет, — спросил Зейтун капитана, — если вы бросите штурвал, и мы оба уйдем спать в свои каюты?
Капитан вопросительно посмотрел на него и ответил, что корабль, вероятнее всего, на что-нибудь наткнется — налетит на берег или на риф, иными словами, быть беде.
— То есть получается, без капитана корабль ходить не может?
— Получается так, — ответил капитан. — К чему ты клонишь?
Зейтун улыбнулся:
— Посмотрите наверх, на звезды и на луну. Почему звезды никуда не пропадают, почему луна движется вокруг земли, а земля — вокруг солнца? Кто ими управляет?
Капитан улыбнулся в ответ; Зейтун загнал его в угол. А Зейтун так закончил свою речь:
— Если нет высшей силы, то почему тогда звезды и луна не падают на землю, почему океаны не затапливают сушу? Людям, как и кораблю, тоже нужен капитан, верно?
Капитан, очарованный красотой метафоры, не стал спорить, молча признав свое поражение.
У себя на крыше Зейтун, стараясь не разбудить Нассера, забрался в палатку. Повернувшись спиной к зареву пожара, он какое-то время поразмышлял о наводнениях, пожарах и могуществе Аллаха, а потом забылся неспокойным сном.
Воскресенье, 4 сентября
Зейтун проснулся рано, спустился в каноэ и отправился кормить собак. Проделал обычный путь: на дерево, в окно — и раздал остатки мяса.
— Как вам мясо с гриля? — поинтересовался он.
Мясо собакам явно понравилось.
— До завтра, — попрощался он, отметив про себя, что надо взять у Тодда собачий корм.
Зейтун забрал Нассера, отвез его на Клэборн и дальше отправился один. Не зная, куда лучше поехать, он выбрал новый путь: вернуться на Дарт-стрит, оттуда двинуть на восток по Эрхарт и дальше — на Джефферсон Дэвис.
В тот день было тихо как никогда. Ни вертолетов, ни военных катеров. И людей, бредущих по воде, значительно меньше. Серо-зеленая вода в масляных разводах с каждым днем пахла все отвратительнее: мерзкая смесь из запахов рыбы, ила и химикатов.
Подплывая к пересечению бульвара Эрхарт, Вашингтон-авеню и Джефферсон Дэвис, Зейтун увидел возвышающийся над водой сухой серо-зеленый участок земли. На этом островке, на травке преспокойно паслись три лошади. Удивительное зрелище, особенно если вспомнить, о чем он и его гости говорили прошлым вечером. Лошади были одни, без наездников, без седел. Идиллическая и одновременно сюрреалистическая картина. Зейтун подплыл поближе. Одна из лошадей его заметила и подняла голову. До чего же красивое животное! Белая, тщательно ухоженная. Поняв, что Зейтун угрозы не представляет, она вернулась к трапезе. Две другие, одна — серая, вторая — черная, продолжали щипать траву. Как они там оказались, оставалось для Зейтуна загадкой; сами же лошади явно наслаждались свободой и, казалось, светились от счастья.
Зейтун понаблюдал за ними еще несколько минут, а потом поплыл дальше.
Зейтун продвигался по автомагистрали Джефферсона Дэвиса. Перенес каноэ по мосту через хайвей I-10 и продолжил путь, пока снова не оказался в жилом районе. На углу Бэнкс-стрит его окликнул женский голос:
— Эй, там!
Зейтун поднял глаза и увидел на балконе второго этажа женщину. Он притормозил и подплыл к дому.
— Не подвезешь меня? — спросила она.
На женщине была блестящая голубая блузка. Зейтун ответил, что будет рад ей помочь, и подвел каноэ к ступенькам. Пока она спускалась, у него было время рассмотреть ее короткую юбку, высоченные каблуки, вульгарный макияж, крохотную блестящую сумочку. Наконец до него дошло (что было видно невооруженным взглядом), что эта женщина — проститутка. Зейтун растерялся: как можно разъезжать по городу с женщиной легкого поведения?! Но идти на попятную было поздно.
Женщина уже занесла ногу, чтобы сесть в каноэ, но Зейтун ее остановил.
— Вы можете снять туфли? — спросил он.
Он боялся, что каблуки проткнут тонкое алюминиевое дно каноэ. Женщина сбросила туфли. Сказала, что ей нужно на Канал-стрит, и спросила, не может ли он ее туда отвезти. Зейтун сказал, что отвезет.
Она сидела на передней скамейке, вцепившись руками в борта каноэ. Зейтун, чувствуя себя венецианским гондольером, в молчании размеренно работал веслом. Ему было интересно: неужели сразу после урагана нашлись люди, нуждающиеся в ее услугах? Она была у клиента в том доме, из которого он ее забрал?
— Куда вы едете? — спросил он, не в силах унять любопытство.
— На работу, — ответила она.
На углу Джефферсон Дэвис и Канал-стрит она махнула рукой в сторону Первой объединенной методистской церкви:
— Мне туда.
Он подгреб к сложенному из розового кирпича зданию церкви, прямо к ступеням, полностью залитым водой. Его пассажирка вылезла из каноэ.
— Спасибо, золотце, — сказала она.
Он кивнул ей на прощание и поплыл дальше.
Зейтун снова оказался рядом с эстакадой на пересечении Клэборн-авеню и хайвея I-10. Уже издалека он смог разглядеть, что людей, на днях ждавших там эвакуации, на эстакаде больше нет. Остались одни машины, кучи мусора и фекалий. Он подплыл поближе, и тут что-то привлекло его внимание — клок шерсти. Через мгновение стало ясно, что это лежащая на боку собака. Зейтун вспомнил, что в прошлый раз видел здесь шесть или семь небольших собак, в основном щенков, прятавшихся в тени машин. Каноэ ткнулось носом в эстакаду, и тогда он увидел десять или двенадцать собак — тех самых и еще нескольких, в разных позах валяющихся на дороге. Зейтун привязал лодку и взобрался наверх. Его чуть не вырвало. Все собаки были мертвы. Убиты выстрелом в голову. В некоторых стреляли по многу раз — в голову, в туловище, по ногам.
Зейтун рванул в дом на Клэборн. Позвонил Кейти. Ему необходимо было услышать ее голос.
— Я видел ужасную вещь, — сказал он. Рассказал про собак. У него в голове это не укладывалось.
— Какой ужас! — воскликнула Кейти.
— Не знаю, каким надо быть извергом, чтобы такое сделать.
— Я тоже не знаю, милый…
— Зачем нужно было их всех убивать?
Они еще поговорили, стараясь найти этому объяснение. Даже если было приказано отстреливать животных, это не оправдание. В городе столько лодок — почему никому не пришло в голову погрузить собак в лодки и потом выпустить где-нибудь на волю? Минутное дело. Нет, наверное, что-то необратимо изменилось. Если такое считается разумным или даже гуманным поступком, значит, здравому смыслу пришел конец.
— Как дети? — спросил Зейтун.
— Хорошо, — ответила Кейти. — По тебе соскучились.
— Ты завтра отправишь их в школу?
— Постараюсь.
Он хотел бы, но не мог понять, почему Кейти тянет со школой. Дети должны учиться. Однако настроения ругаться с женой у него не было.
Они обсудили его планы на вторую половину дня. С одной стороны, город пустел, жителей становилось меньше, даже в центре. С другой стороны, эти лошади, проститутка, собаки… все приобретало какой-то апокалипсический, сюрреалистический характер. Зейтун подумал, что, возможно, лучше, если он останется дома, отдохнет. Все обдумает.
— Правильно, — поддержала его Кейти. Ей было намного спокойнее, когда он не болтался по улицам. — Посиди сегодня дома.
На том и порешили.
Нельзя сказать, что Зейтун не пробовал отвлечься. Он прилег на кровать Надимы, надеясь, что уснет. Но не мог перестать думать про собак. Кто убил этих несчастных животных? Таких беспомощных, таких доверчивых? Он по привычке попытался найти разумное объяснение действиям убийц. Но если они смогли добраться до собак с оружием и пулями, разве не проще было бы их покормить?
Поднявшись с кровати, он стал искать Коран. Никак не мог выбросить из головы одну главу, Аль-Хакка, «Неотвратимое». Взял книгу с Надиминой полки и нашел нужную страницу. Он помнил эту суру слово в слово:
Зейтун вылез через окно на крышу. Грязное небо, прохладный ветер. Зейтун сел. Сидел и смотрел на город.
Содрогнулся от мысли, что собак могли убить вовсе даже не стражи порядка. Возможно, Кейти права, по городу бродят вооруженные банды и стреляют кого ни попадя.
Он прикинул, как может себя защитить. Что сумеет сделать, если бандиты придут сюда, по его душу? Пока в их районе все было спокойно. Но что, если грабители и сюда доберутся?
Темнело. Зейтун пожалел, что остался этим вечером один. Раздумывал, не поехать ли на Клэборн, рассказать Тодду и Нассеру про то, что видел.
Но Зейтун никуда не поехал, а сидел на крыше и старался не думать про собак на эстакаде. Наверно, он слишком любит животных — это его слабость, так было всегда. В детстве кого только не приносил домой! Ловил ящериц и крабов. Однажды несколько дней прятал на заднем дворе приблудного ослика, надеясь, что родители позволят его оставить и он сможет о нем заботиться. Но отец отругал его за ослика, как и за их с Ахмадом затею с разведением голубей. Если честно, идея завести голубей пришла в голову Ахмаду, а уж потом он втянул младшего братишку.
— Хочешь, я тебе кое-что покажу? — спросил он как-то раз. Ахмаду было тогда шестнадцать, для Абдулрахмана он был непререкаемым авторитетом.
Ахмад заставил брата поклясться, что тот никому не выдаст секрет, повел его на крышу и продемонстрировал клетку, которую сам соорудил из проволочной сетки и дощечек. Внутри было гнездо из газетной бумаги и соломы, а в гнезде сидела птица — на взгляд Аблулрахмана, что-то среднее между почтовым голубем и горлицей. Ахмад планировал обзавестись дюжиной таких голубей, держать их на крыше, ухаживать за ними, кормить и попробовать научить их доставлять письма. Он спросил, не хочет ли Абдулрахман ему помогать. Тот сразу же согласился, и они договорились вместе заниматься голубями. Абдулрахман, младший, будет регулярно чистить клетки, а Ахмад, поскольку он старше и опытнее в делах такого рода, добывать птиц, кормить и дрессировать, когда придет время.
Они проводили на крыше все свободное время, смотрели, как голуби улетают и прилетают, кормили с руки, радовались, что птицы стали их признавать и не боялись садиться им на руки и на плечи.
Вскоре на крыше обитали уже тридцать с лишним птиц. Ахмад с Абдулрахманом строили им жилье не покладая рук, и вскоре на крыше вырос птичий город, но не из камней и самана, как дома по соседству, а из клеток, поставленных одна на другую; казалось, какие-то мозаичные хитросплетения вырастают из океана и уходят вглубь суши.
Все шло хорошо, пока про их увлечение не узнал отец. Махмуд посчитал это пустой тратой времени, а голубей — разносчиками заразы. После смерти Муххамеда он стал раздражителен и нетерпим — не случайно, мальчики при любой возможности старались улизнуть из скорбного дома. Махмуд настаивал, что это хобби отвлекает их от учебы и что, если они променяют образование на птиц, ему придется избавиться не только от голубей, но и от такой обузы, как безграмотные сыновья.
Он потребовал, чтобы они выпустили птиц на волю и разобрали птичий городок. Мальчики приуныли, бросились жаловаться матери, та попыталась вмешаться, но Махмуд был неумолим. Братья отказались уничтожать клетки; как-то утром, когда они собирались в школу, отец предупредил, что в их отсутствие сделает это сам.
Вернувшись из школы, Ахмад и Абдулрахман первым делом бросились на крышу. Птицы были на месте, клетки стояли нетронутые. Удивленные, мальчики побежали на кухню, где нашли сияющую мать. Оказалось, что, когда Махмуд вышел на крышу, птицы облепили его со всех сторон, безбоязненно садясь ему на плечи и на руки. Он так растрогался, что не смог их согнать. Птицам разрешено было остаться на крыше.
Махмуд умер несколько лет спустя. У него было больное сердце, но в Джебле говорили, что умер он от разбитого сердца. Так и не смирился со смертью своего золотого мальчика, гордости семьи и всей Сирии — его дорогого Мухаммеда.
Зейтун решил, что Нассер остался в другом доме. Видно, не захотел сюда прийти. Ладно, у Тодда есть моторка. И Зейтун лег спать в одиночестве.
Понедельник, 5 сентября
Утром Зейтун встал рано, помолился и поплыл кормить собак. Накануне он взял у Тодда мешок с сухим кормом.
— Мясо закончилось, ребята, — сказал он собакам. — Все, с концами.
Собаки не жаловались, уплетали корм за милую душу. И выглядели лучше, не такие были нервные, как в первые дни.
— Видите, я вас навещаю каждый день, — продолжал Зейтун. — Каждый день.
Потом он спустился в каноэ и поплыл на Клэборн-авеню. Тодда и Нассера он увидел завтракающими на крыльце. Зейтун прошел в дом и позвонил Кейти.
— Среди полицейских начались самоубийства, — сообщила жена.
Не всем оказалось по силам справляться с последствиями урагана. Два офицера полиции наложили на себя руки. Один, сержант Пол Аккардо, хорошо известный в городе — он руководил отделом по связям с общественностью и прессой, — был найден мертвым в служебной машине в соседнем Лалинге. Он застрелился. Второй, Лоренс Селестайн, покончил с собой на глазах у другого полицейского.
Зейтун был в шоке. У него всегда были хорошие отношения с полицейскими. И сержанта Аккардо он знал в лицо: тот часто мелькал на телеэкране и производил впечатление человека разумного и уравновешенного.
Кейти опять завела разговор про бесчинствующие банды, токсичные химикаты, бесконтрольное распространение инфекций и болезней. В очередной раз старалась убедить мужа уехать из города.
— Я позвоню попозже, — сказал Зейтун.
С Кейти связался Роб, муж Уолта; спрашивал, где они и не нужна ли им помощь. Он не поверил своим ушам, когда Кейти сказала, что Зейтун все еще в Новом Орлеане.
— Что он там делает?
— Ох, у него есть каноэ, вот он и разъезжает в нем по всему городу, — ответила Кейти, стараясь звучать как можно беззаботнее.
— Ему надо срочно уезжать, — сказал Роб.
— Я тоже так считаю, — вздохнула Кейти. — Каждый день ему об этом твержу.
Во время разговора Роб упомянул, что, спасаясь от урагана, они бросили свою кошку. Вообще-то она была уличная, вечно сбегала, они перед отъездом ее искали, но не нашли. Если Зейтун случайно окажется в их районе, попросил Роб, пусть поглядит: вдруг кошка попадется ему на глаза. Заодно мог бы взять себе бензиновый генератор, стоящий в гараже.
Кейти позвонила на Клэборн. Зейтун уже уходил. Она передала ему просьбу Роба. Для Зейтуна это был не ближний свет, мили три, не меньше, да еще надо перебираться с лодкой через хайвей, но он с радостью ухватился за это задание. Генератором он не заинтересовался: вряд ли тот поместился бы в каноэ. К тому же зная, что полиция охотится за мародерами, он предпочитал не иметь при себе ничего ценного.
Зейтун с Нассером отправились в дом Роба и Уолта. День был теплый и ясный. Решили по дороге заглянуть в дом Нассера. Проплыли по Фонтенбло до Наполеон-авеню: дом стоял на углу Наполеон и Гальвес. Нассер хотел посмотреть, нельзя ли спасти какие-нибудь вещи.
Дом стоял в воде по самую крышу. Внутрь не пробраться и ничего не спасти. Для Нассера это не стало неожиданностью — он был готов к такому повороту. Сказал:
— Поехали.
До дома Уолта и Роба они доплыли по автомагистрали Джефферсона Дэвиса. Здесь вода поднялась сравнительно ненамного, дюймов на восемнадцать. Зейтун выбрался из каноэ и подошел к парадной двери. Осмотрелся — дом не пострадал. Кошки не было видно. Зейтун подумал, не махнуть ли через забор, вдруг она прячется на задворках, но не стал рисковать — слишком подозрительно, может насторожить соседей и полицию.
Они развернулись и направились домой. На обратном пути миновали почту на пересечении Джефферсона Дэвиса и Лаффит-стрит; на импровизированной эвакуационной площадке вертолетов не было, лишь толклись спасатели.
— Ты готов уехать? — спросил Зейтун Нассера.
— Не сегодня, — ответил тот.
В тот вечер они вместе помолились на крыше гаража, а потом пожарили гамбургеры на гриле. Ночь была тихая и душная. Изредка раздавался звук бьющегося стекла, да гул низко летящего вертолета. Но в целом, казалось, в городе наступило хрупкое равновесие. Засыпая, Зейтун думал о том, как сильно он соскучился по Кейти и детям, и спрашивал себя, не пора ли ему уезжать.
Вторник, 6 сентября
После утренней молитвы Зейтун отправился к собакам и насыпал им сухого корма, которым с ним поделился Тодд, где-то раздобывший еду для своего питомца. Вернувшись домой за Нассером, он увидел, что тот его ждет со своей черной брезентовой сумкой.
— Ну что, готов? — спросил Зейтун, кивнув на сумку.
Нассер сказал, что да, он готов эвакуироваться. Зейтун огорчился, что опять остается один, но порадовался за друга: хорошо, что тот скоро окажется в безопасности. Еще больше Зейтуна порадовало, что теперь не придется тесниться вдвоем в палатке. Нассер залез в каноэ, и они тронулись в путь.
Вот и парковка перед почтой. Они вдвоем раз пять проплывали мимо этого места, и каждый раз Зейтун спрашивал, хочет ли Нассер улететь, но тот — до сегодняшнего дня — не был готов.
— Вон он, тебя дожидается, — сказал Зейтун, указывая на оранжевый вертолет, замерший на парковке.
Подплыв ближе, они увидели: что-то не так. Вертолет стоял, завалившись набок.
— Только не это, — вырвалось у Нассера.
Винт вертолета был сломан, трава вокруг почернела.
— Разбился, — сказал потрясенный Зейтун.
— Разбился, — еле слышно повторил за ним Нассер.
Они приблизились к вертолету. Кроме них на площадке — ни души; похоже, никто не пострадал. Ни дыма, ни спасателей. Авария, по-видимому, случилась накануне. Все, что осталось от вертолета, — куча искореженного оранжевого металла. Нассеру сегодня не улететь.
Ошеломленные, они вернулись на Клэборн. Зейтун позвонил Кейти. Он колебался, говорить ли ей про аварию; зная, что она расстроится, предпочел не упоминать.
— Ты устроила детей в школу? — спросил он.
Кейти сказала, что пыталась, но пока не получается.
Зейтун громко вздохнул.
— Ты как тот человек, который, потеряв верблюда, ищет поводок, — сказала Кейти, не упустив возможности подразнить мужа. Это была одна из любимых присказок Зейтуна, и он ее повторял всякий раз, когда Кейти, по его мнению, сосредотачивалась на деталях, упуская главное.
Зейтун не повеселел.
— Ну же, дорогой… — сказала Кейти.
Сейчас школа ее не особенно волновала, важнее было уговорить Зейтуна уехать из города. Над этим она ломала голову всю ночь и все утро. Мэр Нэйгин объявил принудительную эвакуацию.
— Принудительную, — подчеркнула Кейти.
Власти опасались распространения кишечной инфекции, возник риск заболеваний брюшным тифом, холерой, дизентерией. Антисанитарные условия в городе угрожали здоровью людей.
— Я не пью воду из-под крана, — сказал Зейтун.
— А как насчет вредных отходов? — не сдавалась Кейти. — Ты же знаешь, сколько всякого дерьма зарыто в землю.
Она напомнила мужу, что некоторые районы построены на месте свалок, где полно было мышьяка, свинца, ртути, бария и других канцерогенов. Что, если они начнут проникать повсюду?
Зейтун не знал, что ответить. Пообещал, что будет осторожен.
О том, что и сам начал подумывать об отъезде, он не сказал. Жить становилось все труднее, а дел — все меньше. Людей в городе осталось совсем немного, так что и помогать-то уже было некому. Были, конечно, его дома, за которыми надо присматривать, да собаки, которых надо кормить. Кто о них позаботится? Так что пока, сказал Зейтун жене, он остается, но будет осторожен. Сказал, что любит ее и через пару часиков снова позвонит.
Зейтун в одиночестве отправился в путь, но вскоре, на углу Канал и Скотт-стрит, навстречу ему выскочил небольшой военный катер. На борту было трое мужчин: солдат, человек с видеокамерой и еще один, с микрофоном и блокнотом. Они помахали, чтобы он остановился; один представился репортером. Спросил:
— Что вы делаете в городе?
— Объезжаю дома друзей. Смотрю, не нужно ли кому помочь.
— С кем вы работаете? — спросил репортер.
— С кем угодно, — ответил Зейтун. — Я работаю со всеми.
По дороге на Клэборн Зейтун подумал: а вдруг братья и сестры увидят его по телевизору? Вот было бы здорово: они узнают, что он делает что-то хорошее для города, который его приютил. Зейтуны были ребята гордые, вечно соревновались друг с другом, стремились быть первыми во всем, а мерилом были достижения старшего брата. Никто, правда, не смог подняться так высоко, как Мухаммед, ни за кем не числились подобные успехи. Но Зейтун в очередной раз почувствовал, что остался в Новом Орлеане по воле Аллаха, что Аллах его испытывает и он должен выполнить свое предназначение. И сколь бы глупым это ни показалось, надеялся, что братья и сестры смогут увидеть, как он — снова на воде, снова моряк! — помогает людям, как и подобает праведному мусульманину.
Вернувшись на Клэборн-авеню, 5010, Зейтун увидел привязанную к веранде бело-голубую моторку. А войдя в дом, наткнулся на совершенно незнакомого человека.
— Вы кто? — спросил Зейтун.
— А вы кто? — спросил незнакомец.
— Я — владелец этого дома.
Незнакомец извинился и представился, Его звали Ронни; как-то он проезжал мимо, ища, откуда бы позвонить, и заметил, что вода не достигла телефонной распределительной коробки. Тогда он зашел в дом и с тех пор заезжал сюда периодически, звонил брату, пилоту вертолета. Ронни (белый, лет тридцати пяти, рост — около шести футов, вес — фунтов двести) сказал, что работает в компании, занимающейся подрезкой деревьев.
Выгонять его Зейтун не собирался. Наоборот, он был рад, что в городе нашлась еще одна живая душа, не попавшая в беду. Оставил Ронни внизу, а сам поднялся на второй этаж проверить, работает ли душ. Там он обнаружил Нассера.
— Ты видел этого парня, как его, Ронни? — спросил Зейтун.
Нассер ответил, что да, видел, и тот показался ему довольно приятным. Они согласно решили, что больше — лучше, чем меньше, и что если человеку иногда нужно позвонить по телефону, то какое они имеют право лишать его общения с внешним миром?!
В это трудно было поверить, но душ до сих пор работал! И почему ему раньше не пришло в голову проверить?! Настоящее чудо! Зейтун сказал Нассеру, что идет мыться.
— Не задерживайся, — велел тот, — я следом.
Никогда еще Зейтун так не наслаждался, стоя под душем. Он смыл с себя весь пот и грязь и еще всякую пакость — наверняка там было немало всего. Потом спустился вниз и сказал Нассеру:
— Твоя очередь.
А сам снял трубку и набрал испанский номер Ахмада. Он хотел быстро с ним переговорить перед тем, как звонить Кейти.
И снова брат стал уговаривать его уехать.
— Ты не понимаешь, что происходит? Нам такое показывают по телевизору!
Зейтун объяснил, что хаос его не коснулся. Если не считать бандитов на бензоколонке «Шелл», поездки по городу в каноэ проходили без приключений.
— Слушай, — сказал он возбужденно, — меня могут показать по телевизору, у меня тут один малый брал интервью. Последи. И Кейти скажи.
Ахмад вздохнул:
— Короче, ты остаешься.
— Пока да.
Ахмад знал, что спорить с братом бесполезно. Но ему очень хотелось напомнить Зейтуну, что, даже если он теперь чувствует себя в безопасности, неприятности могут поджидать его за любым углом. В городе бесчинствуют вооруженные банды, сказал он. В новостях только и говорят о том, что Новый Орлеан превращается в Дикий Запад. Ахмад осознавал свое бессилие и ненавидел это чувство. Он знал, что младший брат считает его излишне осторожным.
— Очень тебя прошу, уезжай, ради своей замечательной семьи, не жди, пока что-нибудь случится!
Зейтун держал клочок бумаги с номером телефона Юко в Финиксе. Надо срочно позвонить Кейти, пока она не начала волноваться. И так он уже опоздал на десять минут. Зейтун уже прощался с Ахмадом, как вдруг услышал с веранды голос Нассера. Тот с кем-то разговаривал.
— Зейтун! — позвал его Нассер.
— Что?
— Поди сюда, тут какие-то люди спрашивают, не нужна ли нам вода.
Зейтун решил, что это такие же, как они с Нассером, доморощенные спасатели — передвигаются на лодках, ищут, кому помочь.
Закончив разговор, он поднял глаза и увидел, что в дом врывается группа мужчин, все вооружены. Повесив трубку, он пошел к входной двери.