Осень 2008

У Кейти что-то с памятью. Постоянно какие-то провалы, цепочка вдруг обрывается — в самых важных местах, как ей кажется. А в последнее время стали происходить и вовсе очень странные вещи.

В ноябре, например, она пришла в банк, чтобы положить на счет чеки от клиентов и снять наличные на неделю. В этот банк, «Capital One», она заглядывает часто, так что все ее знают. В то утро служащие банка поздоровались с ней, как обычно.

— Хелло, миссис Зейтун, — хором пропели они; Кейти помахала рукой и улыбнулась.

Потом подошла к одному из кассиров (это была женщина), достала чековую книжку и взяла ручку. Ей нужно было выписать два чека: один — для получения наличных — и второй, чтобы перевести деньги на тот счет, с которого они выплачивают зарплату работникам. Кейти выписала один чек и отдала его кассиру; снова взялась за чековую книжку и… замерла. Она не знала, что делать дальше, не могла вспомнить, что должна сделать ее рука. Внезапно забыла, как писать, что писать и где писать. Стояла и смотрела на чековую книжку, лежащую перед ней на стойке, с каждой секундой все меньше понимая, что это такое. Никак не могла сообразить, для чего вообще эта книжка нужна, почему у нее в руке шариковая ручка.

Огляделась по сторонам, надеясь увидеть эти же предметы у других посетителей, посмотреть, как ими пользуются. Людей вокруг было много, однако это ей не помогло. Кейти окончательно растерялась.

Кассир что-то сказала, но Кейти не поняла ни слова. Посмотрела на молодую женщину: произносимые той звуки как будто, не дойдя до цели, возвращались обратно.

Кейти продолжала молча стоять перед стойкой. Сознание подсказывало, что она начинает раздражать кассиршу. Сосредоточься, приказала себе. Сосредоточься, Кейти!

Женщина опять что-то сказала, на этот раз звуки были еще более приглушенными, словно шли издалека или пробивались сквозь толщу воды.

Кейти не могла оторвать глаз от переносной деревянной перегородки, отделяющей этого кассира от остальных, очерчивая взглядом узоры овальных годовых колец на светлом дереве. И вдруг поняла, что делает, и велела себе немедленно прекратить это занятие.

Сосредоточься! — подумала она. Ну, давай же.

Руки у нее онемели; все поплыло как в тумане.

Вернись! Вернись!

И хоть и медленно, вернулась. Женщина напротив нее продолжала что-то говорить. Кейти разобрала несколько слов. Почувствовала, будто возвращается в свое тело; внезапно все встало на места.

— Вы плохо себя чувствуете? — видимо, не в первый раз прозвучал вопрос.

Улыбнувшись, Кейти небрежно махнула рукой:

— Отключилась на секунду. Такой сумбурный день…

Кассир с облегчением вздохнула.

— Все в порядке, — сказала Кейти и выписала второй чек.

Кейти забывает цифры, имена, даты. Ей нелегко сконцентрироваться. Она шутит, что потихоньку сходит с ума, и первая смеется. Она не сумасшедшая; и друзья, и она сама в этом не сомневаются — она все та же Кейти, по крайней мере, большую часть времени и для большинства знакомых, — но случаи, подобные эпизоду в банке, повторяются все чаще. Ум у нее не такой острый, как раньше; какие-то вещи она не в состоянии делать сама, хотя раньше легко справлялась. Может забыть имя работника, которого знает уже десять лет, а как-то раз обнаружила, что стоит с телефонной трубкой в руке, гадая, кому и зачем звонит.

На дворе — осень 2008 года. Зейтуны переезжают в новый дом. Вернее, это тот же самый дом на Дарт-стрит, но его заново отделали внутри, расширили, он стал в три раза больше. Зейтун спроектировал пристройку, чтобы у каждого из детей была отдельная комната, а у Кейти — кабинет, и она могла бы работать дома. Появились балкончики, остроконечные крыши, большая кухня, четыре ванные комнаты, две гостиные. О таком доме они раньше только мечтали.

Офис на Даблин-стрит был полностью разрушен. Через несколько дней после освобождения Зейтуна из тюрьмы они с Кейти туда наведались; увидели только грязь и тараканов. Крыша провалилась, внутри все было покрыто слоем серого ила. Они забрали все, что можно было спасти, и в конце концов продали здание. Офис решили перевести домой. Теперь в доме были два входа: один, как и раньше, с Дарт-стрит, другой — с Эрхарт бульвар.

После урагана Зейтуны сменили семь съемных квартир в разных домах. Здание на Даблин-стрит сровняли с землей; теперь на этом месте парковка. В доме на Дарт-стрит еще продолжался ремонт.

Зейтуны устали.

По возвращении из тюрьмы «Хант» они провели два дня у Аднана в Батон-Руже; затем перебрались в собственную студию в многоквартирном комплексе на Тита-стрит, на западном берегу Нового Орлеана. В студии не было никакой мебели, но зато она не пострадала от урагана. Первые несколько ночей Зейтун и Кейти лежали на полу на чужих одеялах, почти не разговаривая. Зейтуну не хотелось говорить о тюрьме. Не хотелось рассказывать про «Кэмп-Грейхаунд». Ему было стыдно. Стыдно потому, что его гордыня (так это, кажется, называется) стала причиной случившегося. Ему было стыдно, что на него надели наручники, раздели догола, посадили в клетку, обращались как с животным. Он хотел бы вычеркнуть эти воспоминания из памяти.

В первую ночь, как и во многие последующие, они лежали на полу, обнявшись, испытывая смешанные чувства благодарности, горечи и разочарования, и молчали.

Кейти старалась как можно лучше и сытнее кормить мужа. На следующее утро после освобождения они с Аднаном повезли его в Региональный медицинский центр Пресвятой Богородицы. Врачи не обнаружили ничего серьезного и не смогли определить причину острой боли в боку. А ведь Зейтун похудел на двадцать два фунта (пройдет год, прежде чем он наберет свой обычный вес). И волосы сильно поредели, а оставшиеся стали совсем седыми. Щеки втянулись; глаза потеряли блеск. Но постепенно силы к нему вернулись. Он окреп. Боль в боку сама по себе прошла; Зейтун окончательно убедился, что его недуг — не физический, который можно увидеть на рентгене; причиной боли было разбитое сердце, тоска.

После освобождения Зейтуна их друг Уолт дал им на время машину из своего прокатного центра, и они поехали в город.

В доме на Дарт-стрит стояла ужасная вонь: смесь запаха плесени, канализации и разложения. Кейти, опасаясь, что ее стошнит, прикрыла рот краем хиджаба. Зейтун попробовал спустить воду в одном из унитазов — оттуда выплеснулся фонтан нечистот. Вода проникла во все комнаты второго этажа. Книги на полках погибли, то же самое случилось с электронными приборами.

Дом, оставшийся без присмотра Зейтуна, который затыкал дыры по мере их появления, сильно пострадал. Зейтун, посмотрев на проломы в крыше, горестно вздохнул.

Ошеломленная Кейти прислонилась к стене в коридоре. Все их имущество было испоганено. Подумать страшно — а она так вылизывала дом…

— Ты ничего? — спросил Зейтун.

Кейти кивнула:

— Давай уедем. Насмотрелась уже.

Они взяли компьютер и кое-что из детской одежды, погрузили в багажник. Зейтун завел машину, но потом побежал обратно в дом, отыскал коробку с фотографиями, спустился вниз и тоже поставил ее в багажник. Вырулив на Дарт-стрит, он опять что-то вспомнил.

— Стоп! — сказал он. — Боже, только не это…

Зейтун выскочил из машины, оставив дверь открытой. Собаки! Сколько прошло времени? Похолодев, бегом пересек улицу. Собаки, собаки! Постучался в двери домов, где кормил собак. Тишина. Заглянул в окна первого этажа. Никого. Хозяева не вернулись.

Зейтун подошел к дереву. Доска лежала на прежнем месте; он прислонил ее к стволу, залез на дерево и подтянул доску. Перекинул ее на крышу дома справа и перешел по ней. Прежде собаки давно бы уже лаяли, но сейчас все было тихо.

Пожалуйста, только не это, подумал Зейтун. Боже, только не это.

Открыв окно, он залез внутрь — в нос сразу ударил ужасный запах. Еще не видя собак, Зейтун понял, что они мертвы. Обеих он нашел в одной из спален.

Зейтун перелез с крыши на дерево, перекинул доску на подоконник в соседнем доме. Собаки лежали прямо под окном — клубок сплетенных лап, головы подняты к небесам, будто они целую вечность ждали, когда наконец он к ним придет.

Прошло две недели; Кейти и Зейтун все еще жили в студии; дети рвались в Новый Орлеан. Зейтун нервничал. Спрашивал Кейти, похож ли он на себя прежнего. Он боялся, что дети испугаются, увидев исхудавшего и облысевшего отца. Кейти не знала, что ему отвечать. Он, конечно, пока еще не очень на себя похож, но детям необходимо увидеть отца. И Кейти с Зейтуном прилетели в Финикс, где, среди слез и объятий, произошло воссоединение семьи. Зейтуны вернулись в Новый Орлеан на машине и целый месяц спали все вместе на полу в студии.

Однажды Кейти получила письмо от Федерального агентства по управлению в чрезвычайных ситуациях. Зейтунам предлагали бесплатно жилой двухкомнатный трейлер. Чтобы его им доставили, нужно только заполнить и прислать необходимые документы.

Что Кейти и сделала, не особенно рассчитывая на успех. Вот почему в декабре 2005 года она была очень удивлена, увидев перед домом громадный грузовик с белым блестящим трейлером на буксире.

Зейтун в это время мотался по городу и не видел, как устанавливали трейлер, а когда вернулся, пришел в замешательство. Трейлер не был подключен ни к воде, ни к электричеству. Он стоял на шатких цементных блоках в добрых четырех футах от земли. Ступенек, ведущих к двери, не было. Чтобы подняться на такую высоту требовалась приставная лестница. Но даже если бы удалось добраться до двери, попасть внутрь все равно было бы невозможно: грузчики забыли оставить ключи.

Кейти позвонила в ФАЧС и рассказала про проблемы с трейлером. Ей ответили, что они делают все, что в их силах, и постараются при первой возможности кого-нибудь прислать. Прошло несколько недель. Ключей так и не привезли. Каждый день Зейтуны ожидали появления кого-нибудь из ФАЧС. Трейлер стоял на прежнем месте — запертый, ни к чему не подключенный, бесполезный.

Через месяц грузовик ФАЧС сбросил около трейлера набор ступенек, фута четыре высотой. Без крепежных приспособлений. Между ступеньками и дверью трейлера оставался проем шириною в фут, который следовало перепрыгнуть, чтобы попасть внутрь. Дверь, правда, по-прежнему не открывалась — ключей пока не привезли.

Недель через шесть появился инспектор ФАЧС, который вручил Кейти ключи. Однако, взглянув на трейлер, он объявил, что из-за крена пользоваться им небезопасно. И удалился, пообещав Кейти прислать рабочих.

Зейтун с Кейти начали покупать дома поблизости от своего. Их соседка, уехавшая перед ураганом и не вернувшаяся, выставила дом на продажу; Зейтуны готовы были его купить. Они предложили всего половину от реальной стоимости здания до «Катрины», но соседка согласилась. Это была лучшая из их сделок. Незадолго до урагана они купили дом напротив и, пока шел ремонт в их собственном, жили там, а соседний сдавали.

Тем временем трейлер продолжал стоять перед домом на Тита-стрит. Он проторчал там восемь месяцев, и за все это время никто так и не удосужился подсоединить его к водо- и электроснабжению. Войти туда практически было невозможно, да и Зейтунам он теперь был не нужен, только глаза мозолил. Зейтун успел привести студию на Тита-стрит в порядок и пытался ее продать, но трейлер портил весь вид. Не находилось охотников покупать квартиру в доме с намертво застрявшим перед окнами перекошенным трейлером.

Однако ФАЧС его не забирало. Кейти звонила туда раз в неделю, напоминала, что трейлер так и стоит, они им не воспользовались, а теперь теряют из-за него деньги. Каждый раз ей отвечали, что вот-вот заберут; что тысячи людей мечтают получить такой трейлер; да и, собственно говоря, почему она старается от него избавиться?

В июне 2006 года представитель ФАЧС пришел забрать у них ключи и пообещал прислать людей за трейлером. Прошло еще несколько месяцев. От ФАЧС — ни слуху ни духу. Кейти опять туда позвонила — ей сказали, что ключей им не передавали.

В конце концов, в апреле 2007 года Кейти отправила в газету «Таймс-Пикаюн» письмо, в котором подробно описала злоключения с трейлером. К тому времени трейлер простоял перед домом — запертый и невостребованный — более четырнадцати месяцев. В тот день, когда вышла газета с письмом, Кейти позвонили из ФАЧС.

— Дайте ваш адрес, — сказал звонивший сотрудник.

В тот же день трейлер забрали.

Вслед за проблемами с памятью у Кейти начались другие, столь же необъяснимые, сбои в организме. У нее стал болеть желудок. Даже после легкой еды, например, небольшой порции макарон, живот увеличивался вдвое. Дошло до того, что она стала давиться от любой пищи. Часто кусок буквально застревал в горле, и проглотить его удавалось лишь с огромным трудом.

Кейти становилась все более неуклюжей. Опрокидывала стаканы и тарелки. Разбила лампу. Постоянно роняла мобильный. Иногда при ходьбе ее начинало качать, заносить в сторону, и, чтобы устоять на ногах, приходилось прислоняться к стене. Случалось, что руки и ноги у нее внезапно немели, когда она занималась самыми обычными делами: помогала детям делать уроки или вела машину.

— Дорогой, что со мной происходит? — спрашивала она у Зейтуна.

Кейти пошла по врачам. Один предположил, что у нее рассеянный склероз — слишком уж много было специфических симптомов. Кейти сделали эндоскопию, МРТ и рентген желудочно-кишечного тракта с барием. Потом протестировали ее когнитивные способности; проверка памяти и распознавания дала неважные результаты. В целом, все указывало на посттравматический стрессовый синдром, хотя и без врачей Кейти уже старалась с этими явлениями бороться.

Ни у Кейти, ни у Зейтуна не было желания привлекать кого-либо к суду из-за его ареста. Им хотелось, чтобы все случившееся осталось в прошлом. Однако возмущенные друзья и родные убедили их, что виновные должны быть наказаны. Зейтуны наняли адвоката, Луиса Кёрнера, и подали гражданские иски против города, штата, тюремного ведомства, полицейского управления и еще полдюжины других организаций и должностных лиц. В список включили всех, кого могли вспомнить, начиная с мэра Нового Орлеана и кончая окружным прокурором Эдди Джорданом. Знающие люди посоветовали им встать в очередь. В новоорлеанских судах уже были заведены сотни, если не тысячи дел против города, федерального правительства, ФАЧС, полицейских, Инженерных войск США. Спустя три года после «Катрины» лишь небольшая часть этих дел была рассмотрена.

Через несколько месяцев после освобождения Зейтуна Луис Кёрнер разыскал протокол его ареста. Кейти была потрясена, когда всплыло, что такой протокол существует, что кто-то потрудился его составить и сохранить. Узнав фамилии людей, арестовавших ее мужа, Кейти сначала этим удовлетворилась, но затем ее гнев еще сильнее разгорелся. Ей хотелось, чтобы восторжествовала справедливость. Хотелось увидеть этих людей, высказать им все, что она думает, наказать их. Старшим офицером в протоколе числился Дональд Лима; его имя и фамилия засели у Кейти в мозгу. Вторым был некто Ральф Гонзалес. Лима служил в полиции Нового Орлеана, Гонзалес был прислан из Альбукерке, Нью-Мексико.

Кейти выяснила, что производить аресты могла только полиция Нового Орлеана, и, следовательно, при задержании рядом с национальным гвардейцем или контрактником должен был находиться местный полицейский. Кейти с Зейтуном решили включить Дональда Лиму в судебный иск. Их адвокат связался с полицейским управлением Нового Орлеана и узнал, что Лима больше там не работает. Он ушел в отставку в 2005 году, несколько месяцев спустя после «Катрины». Его адреса в полицейском управлении не знали.

Найти Гонзалеса оказалось легко. В протоколе ареста было указано, что он — сотрудник полиции Альбукерке; осенью 2008 года он продолжал там служить и, когда с ним связались по телефону, изложил свою версию событий.

Гонзалесу, чей стаж службы в полиции в августе 2005 года составлял двадцать один год, предложили собрать команду для отправки в Новый Орлеан. Тамошнее полицейское управление обратилось за помощью ко всем правоохранительным органам страны, и Гонзалес с еще тридцатью полицейскими из Альбукерке согласились поехать в Луизиану.

Команда из Нью-Мексико прибыла в Новый Орлеан через несколько дней после урагана. Они приняли присягу в качестве «временно исполняющих обязанности» и сразу же включились в поисковые и спасательные операции. Еще до приезда Гонзалес и его товарищи наслышались о том, что происходит в городе, и были в постоянном напряжении. Они знали про перестрелки, изнасилования, про банды хорошо вооруженных и ничего не боящихся мужчин. С последними им сталкиваться не приходилось, зато смертей они насмотрелись вдоволь. Их подразделение в числе первых было отправлено в одну из больниц (Гонзалес не помнил, какую именно), где они обнаружили десятки трупов. Невозможно описать, как там пахло.

С каждым днем ситуация ухудшалась. Гонзалес и его товарищи старались не выходить по ночам на улицу. С наступлением темноты слышался звон оконных стекол и выстрелы. В городе пахло смертью и разложением. «Мы все время были начеку, — сказал Гонзалес. — Казалось, мы в стране третьего мира».

6 сентября Гонзалес был на базе на пересечении Наполеон и Сент-Чарлз. Полицейские, военные, медицинские работники собирались там каждый день, чтобы обменяться информацией и получить задания. Гонзалесу сообщили, что планируется обыск в доме неподалеку, где находятся четверо подозрительных лиц, предположительно занимающихся грабежами и продажей наркотиков. Его предупредили, что операция сопряжена с немалой опасностью и чем больше в ней будет участвовать полицейских и военных, тем лучше. Для Гонзалеса это было первое за все время настоящее боевое задание.

Надев бронежилет и вооружившись винтовкой М-16 и пистолетом, он прыгнул в лодку. Всего в лодке было еще пятеро: полицейские, гвардейцы и контрактники. Гонзалес вошел в дом одним из первых. Он увидел гору электроники и стереоприборов на обеденном столе и рядом четырех человек. Что-то в их поведении его насторожило и заставило подумать, что они «замышляют недоброе».

Команда Гонзалеса арестовала всех четверых, привезла на базу и передала в руки начальства. На выполнение задания ушло ровно пятнадцать минут. Гонзалес заверил Кейти и Зейтуна, что только это входило в круг их обязанностей. Он никогда не был в «Кэмп-Грейхаунд» и лишь понаслышке знал, что там устроена временная тюрьма. Никто из команды не позаботился о том, чтобы опечатать дом на Клэборн или собрать улики. И потом никто из них ни разу туда не возвращался.

За время пребывания в Новом Орлеане Гонзалес всего дважды принимал участие в задержаниях — этот арест был первым по счету; все остальные операции были связаны с поиском и спасением пострадавших. Десять минут спустя, после того как четверо арестованных были доставлены на базу, Гонзалес уже в другой лодке отправился искать попавших в беду людей.

У Гонзалеса спросили, что он чувствует теперь, узнав, что Абдулрахман Зейтун, немолодой бизнесмен и отец четверых детей, отсидел месяц в тюрьме строгого режима. Гонзалес, судя по всему, сожалел о случившемся.

— Если он невиновен, я чувствую себя ужасно, — ответил он. — Скажу честно: мне бы не хотелось оказаться на его месте.

Гонзалес говорил, как должна работать система: полицейские проводят расследование и аресты, а затем дело поступает в судебные инстанции. В нормальных условиях, если люди невиновны, заверял он, им бы позволили позвонить и дали возможность выйти под залог.

— Им обязаны были разрешить один телефонный звонок, — сказал он.

Найти Лиму оказалось сложнее; хорошо еще, что он не уехал куда-нибудь далеко. Он ушел из полицейского управления Нового Орлеана в 2005 году и переехал в Шривпорт, штат Луизиана.

Лима знал, что Зейтун и его товарищи сидели в тюрьме. С делом Зейтуна он был знаком, так как получил уведомление из суда, когда Кейти и Зейтун подали иск. Сколько времени другие провели за решеткой, ему было неизвестно. Лима сразу же заявил, что не имел никакого отношения к тюремному заключению: он только арестовал подозреваемых.

В 2005 году Лима жил в доме площадью пять тысяч квадратных футов на Наполеон-авеню. Во время и после «Катрины» он с другими членами семьи оставался там, охраняя дом от грабителей. В доме были два генератора и достаточный запас воды и продуктов, чтобы продержаться три недели. Вдобавок у Лимы был целый арсенал: более сорока пистолетов и автоматических винтовок. Днем он вместе с полицейскими и национальными гвардейцами прочесывал город, спасая жителей. Каждый день он встречался с другими представителями правоохранительных органов, и они составляли план дальнейших действий, деля между собой обязанности и территорию.

У солдат Национальной гвардии было полно бензина, но кое в чем они испытывали недостаток. Лима и другие полицейские взламывали небольшие магазинчики и брали там сигареты и жевательный табак, которые обменивали на бензин. Большинство гвардейцев, сказал Лима, жевали табак и курили «Мальборо», так что подобные сделки были на руку тем и другим. Лима считал грабеж необходимой частью работы. Бензин, по его словам, позволил им спасти многие жизни. А еще был нужен лично ему для домашних генераторов. Если не удавалось найти гвардейцев с бензином, Лима сливал его из легковых автомобилей и грузовиков. Сказал, что у него еще долго болело горло из-за того, что приходилось отсасывать бензин.

— В городе царил сплошной бардак, — сказал он.

Как-то раз во время очередного рейда на моторной лодке Лима увидел четырех человек, выносящих что-то из «Волгринс». Их ждала бело-голубая моторка, в которую они погрузили награбленное. С Лимой были всего два спасателя, поэтому он не рискнул преследовать мародеров, но взял их на заметку. И продолжил объезд района; повсюду он натыкался на трупы и разъяренных жителей, многие из которых были вооружены.

— Я был тогда сам не свой, — сказал он.

Два дня спустя, проезжая мимо дома на Клэборн-авеню, Лима заметил давешнюю моторку, привязанную к столбу веранды, и поспешил на базу на пересечении Наполеон и Сент-Чарлз. Там он собрал команду из полицейских и военных. Все были «вооружены до зубов» пистолетами и винтовками М-16. Лима не был знаком ни с четырьмя мужчинами, ни с женщиной, которые отправились с ним на задание. В аэролодке они поплыли к дому на Клэборн. Руководил операцией Лима.

Войдя в дом, они увидели на обеденном столе груду — ворованных, как им показалось, — вещей. В доме находились четверо мужчин; вещи на столе и мужчины выглядели подозрительно. Лима не сомневался, что это те самые люди, которых он видел выходящими из «Волгринс»; их арестовали и повезли на базу.

— Самый что ни на есть обычный арест, — сказал Лима. — Все четверо вели себя спокойно.

Команда Лимы передала всех четверых солдатам Национальной гвардии, а те посадили их в белый вэн. Лима заполнил необходимые бумаги и отдал гвардейцам; вэн увез арестованных в «Кэмп-Грейхаунд». Позже Лима увидел в «Грейхаунде» на столе принадлежащие им вещи: карты Тодда, деньги Нассера и флешки. «У этих ребят рыльце в пушку», — решил Лима.

Лима не мог сказать наверняка, что именно четверо мужчин выносили из магазина. Да и в доме на Клэборн не было ничего такого, что обычно продается в «Волгринс». Дом, как место преступления, следовало опечатать, но Лима этого не сделал. Хотя краденого там не обнаружили, он был уверен, что эти четверо в чем-то виновны; к сожалению, экстраординарные обстоятельства не позволили ему провести более детальное расследование.

Лима признал, что и в дальнейшем были совершены процессуальные ошибки. В нормальных условиях, сказал он, арестованным должны были предъявить обвинения, разрешить один телефонный звонок, предоставить защитника и через пару дней выпустить под залог. Когда он служил в полиции, его возмущала скоропалительность, с какой часто вершился суд: человек, которого он арестовал утром, к вечеру оказывался на свободе. Его, как полицейского, это бесило, хотя в данном случае такой метод отвечал «системе сдержек и противовесов».

— Но один телефонный звонок им обязаны были разрешить, — сказал он.

Лима уволился из полиции Нового Орлеана в ноябре 2005 года и с женой и дочкой переехал в Шривпорт. Там он некоторое время работал в полиции, но, по его словам, чувствовал себя «гражданином второго сорта». Сослуживцы в Шривпорте считали, что все новоорлеанские полицейские погрязли в коррупции. Вот почему он уволился и подыскивает другую работу. До того как пойти в полицию, он был биржевым маклером, и теперь подумывает, не вернуться ли к прежнему занятию.

То что рассказали Гонзалес и Лима, вызвало у Зейтунов противоречивые чувства. С одной стороны, им стало немного легче, когда они узнали, что оба офицера полиции арестовывали подозреваемых вовсе не из-за их ближневосточного происхождения. С другой — тревожило, что причиной случившегося с Зейтуном была всеобщая некомпетентность и беспорядок, а возможно, и давно начавшееся разложение в Национальной гвардии и прочих органах правопорядка. Из рассказанного однозначно следовало, что в оправдание происходившего нельзя сослаться на формулу «в семье не без урода». Слишком много оказалось этих «уродов».

Вскоре кто-то из друзей прислал Кейти по электронной почте документ, проливающий свет на состояние умов военных и представителей правоохранительных органов в Новом Орлеане в то время.

Федеральное агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях не одно десятилетие было независимой организацией, но после событий 9 сентября 2001 года его включили в состав Министерства внутренней безопасности (МВБ). Исторически так сложилось, что во время катастроф национального масштаба ФАЧС наделялось широкими полномочиями — агентство руководило всеми полицейскими, пожарными и спасательными операциями. Так было и во время «Катрины», когда ФАЧС пришлось взять на себя ответственность за всех заключенных, эвакуированных из Нового Орлеана. Именно поэтому последними, включая Зейтуна, занималось МВБ.

Как оказалось, пока «Катрина» прокладывала себе путь к Мексиканскому заливу, в местные правоохранительные службы и подразделения Национальной гвардии, направленные в район Залива, был разослан четырехстраничный документ, выпущенный Министерством внутренней безопасности в 2003 году. Над его созданием работала «красная команда» — специальная комиссия, в которую вошли представители МВБ, ЦРУ, Корпуса морской пехоты, агентств корпоративной безопасности и Сандийских национальных лабораторий.

Этой комиссии поручили определить, возможна ли «активизация террористической деятельности в условиях такого стихийного бедствия, как ураган высшей категории». И хотя авторы документа считали, что вероятность террористических актов во время или после урагана очень мала, тем не менее, они перечислили несколько возможных сценариев. «Во время урагана могут быть осуществлены различные варианты террористических действий: захват заложников, нападение на убежища для населения, кибератаки, попытки выдать себя за представителей правоохранительных органов, чтобы получить доступ в закрытые места». Не исключено, что террористы «могут рассчитывать на то, что Национальная гвардия и другие подразделения окажутся недостаточно подготовленными и не сумеют быстро среагировать <…> из-за оттока сил в другие точки земного шара».

Комиссия выделила три этапа: «до события», «во время» и «после». Перед приходом урагана, по ее мнению, террористы, скорее всего воспользовавшись случаем, «будут вести наблюдение за предупредительными мерами, чтобы определить размеры ресурсов, выделенных на борьбу со стихией, и отлаженность действий в наиболее уязвимых точках». Комиссия также предупредила, что террористы могут нанести удар по маршрутам эвакуации для создания «массовой паники», что, в свою очередь, приведет к «потере доверия к правительству со стороны населения». Угроза террористических действий во время урагана, по заключению комиссии, «из-за сложных погодных условий, непредсказуемости траектории движения урагана и трудностей с мобилизацией ресурсов незначительна». После урагана выбор у террористов будет невелик, но эффект от их действий может оказаться весьма значительным. Они «могут воспользоваться всеобщей паникой, чтобы, распространяя слухи, еще больше дестабилизировать обстановку, разжечь истерию в средствах массовой информации и создать напряженность в системе национального здравоохранения».

Комиссия дала ряд рекомендаций для уменьшения террористической опасности. Необходимо: «усилить меры безопасности (в частности, проверять документы, подтверждающие личность) в эвакуационных центрах и пунктах приема беженцев; рекомендовать всем аварийно-спасательным подразделениям, телекоммуникационным компаниям и службам восстановления энергоснабжения усилить контроль за персоналом, чтобы предотвратить попытки террористов проникнуть под видом сотрудников на стратегически важные объекты; усилить охрану и призвать к увеличению бдительности сотрудников в ключевых транспортных и эвакуационных пунктах (например, на мостах и в туннелях), обращая особое внимание на неожиданно появляющиеся в этих местах автомашины».

Члены «красной команды» полагали, что вряд ли известная террористическая организация рискнет что-либо предпринять в Соединенных Штатах во время стихийного бедствия. По их мнению, воспользоваться ураганом для прикрытия своих целей способна «небольшая ячейка, отколовшаяся от террористической группы, или одиночка <…> в частности, особы, преследующие политические цели, религиозные экстремисты или отдельные, чем-то недовольные личности».

Кейти не знала, чего от этой информации больше — вреда или пользы. В ее сознании «Катрина» давно уже отошла на второй план, хотя иногда и дает о себе знать в самое неподходящее время. Дни проходят спокойно. Кейти отвозит детей в школу и забирает, а в промежутке занимается делами компании. Когда дети возвращаются домой, она их кормит, а потом они смотрят телевизор и делают уроки.

Но буквально на днях Кейти пришлось обратиться за помощью к Надиме. У нее никак не получалось выйти в интернет. Она заглянула за монитор компьютера, но не сумела разобраться в хитросплетении проводов.

— Ди, не поможешь мне подсоединиться к интернету?

Надима пришла на помощь, напомнив матери, что ведь та сама наладила все компьютеры в доме и научила Надиму ими пользоваться. Кейти это помнила, но в тот момент не могла сообразить, какие провода куда идут, какие кнопки за что отвечают, что к чему подсоединяется.

«Кэмп-Грейхаунд» стал предметом журналистских расследований и объектом пристального внимания всего города. Даже сотрудников «Грейхаунда» и «Амтрака» потрясло преображение вокзала после урагана. Служащие за билетной стойкой «Амтрака» с готовностью показывают посетителям, где у арестованных брали отпечатки пальцев, где измеряли рост. Отметки, сделанные на стене рядом со стойкой, так и не стерты. Если хотите на них посмотреть, надо просто поднять прикрывающий их постер; все осталось так, как было во времена «Кэмп-Грейхаунда».

Как Зейтун и подозревал, тюрьма была построена в основном вручную. Сидя в клетке, он не мог даже предположить, откуда сразу, на следующий же день после урагана, набрали столько рабочих, готовых трудиться с утра до вечера. Но когда узнал, откуда взялась рабочая сила, все встало на свои места: все было сделано руками заключенных из Исправительного заведения Диксона в Джексоне, штат Луизиана, и из главной тюрьмы штата так называемой «Анголы».

Это самая большая в стране тюрьма, расположенная на 18 000 акрах бывшей плантации; когда-то там держали рабов, привезенных из Анголы. Она была предназначена для содержания самых опасных преступников и давно заслужила репутацию самой жестокой тюрьмы в Соединенных Штатах. Средний срок пяти тысяч заключенных — 89,9 лет. Исторически сложилось, что арестанты гнули спины на тяжелых работах, например, на сборе хлопка, за четыре цента в час. В начале 50-х годов в тюрьме прошли массовые беспорядки, и три десятка заключенных, чтобы не выходить на работу, перерезали себе ахилловы сухожилия.

Во время урагана Марлин Гузман, шериф округа «Орлеан», испугавшись, что окружной тюрьме, где большинство преступников еще только ожидали суда, грозит затопление, позвонил Бёрлу Кейну, начальнику «Анголы». В результате было решено открыть импровизированную тюрьму в Новом Орлеане. Кейн распорядился собрать ограждения и переносные туалеты, которых у него в «Анголе» было в достатке, и отправить их на грузовиках в Новый Орлеан. Колонна прибыла в город два дня спустя после урагана.

Кейн также послал несколько десятков преступников, многие из которых отбывали срок за убийства и изнасилования, строить клетки для новых заключенных и тех, кого переведут из окружной тюрьмы. Прибывшие из «Анголы» арестанты за два дня соорудили тюрьму под открытым небом; спали они рядом с автовокзалом «Грейхаунд». Заодно Кейн прислал охранников. Когда работа была закончена, заключенных отправили обратно в «Анголу», охранники же остались. Они-то и стерегли Зейтуна.

После того как тюрьма была построена, Кейн объявил, что теперь начинается «настоящее восстановление» Нового Орлеана. Через несколько недель в «Кэмп-Грейхаунде» сидели уже более 1200 мужчин и женщин.

Эта сложная и чрезвычайно успешная операция проводилась тогда, когда жители Нового Орлеана оказывались в ловушке на чердаках своих домов и взывали о помощи с крыш и автодорожных эстакад. Переносные туалеты в «Кэмп-Грейхаунде» работали без сбоя, в то время как в нескольких кварталах от вокзала, на стадионе «Супердоум» и в Конференц-центре, туалеты совсем не функционировали. В распоряжении охраны и заключенных были сотни ящиков питьевой воды и сухих пайков; в это же время попавшие в беду жители города дрались за воду и продукты.

Иногда кто-то обращается к Кейти, а она не понимает, что ей говорят. Такое недавно случилось в разговоре с Амбатой, женщиной, которую Зейтуны наняли помогать Кейти в офисе. Дети только что вернулись из школы, включили телевизор и поставили музыку, так что в доме было довольно шумно. Кейти и Амбата занимались счетами; Амбата что-то сказала, а Кейти не смогла ее понять. Она видела, что у Амбаты открывается и закрывается рот, но смысл слов до нее не доходил.

— Повтори, пожалуйста, — попросила она. Амбата повторила. Бессмыслица. — Извини, — сказала Кейти. — Я не понимаю, что ты говоришь.

Она не на шутку испугалась. Вскочила, побежала, выключила телевизор, стереосистему и компьютер. Чтобы убрать все помехи. Потом села за стол и попросила Амбату заново все повторить.

Амбата повторила, и опять Кейти не смогла разобрать ни слова.

Как-то раз — было это в 2006 году — Зейтун навестил брата Аднана в одной из его закусочных «Сабвэй» в центре. Зейтун иногда там обедал, вот и в тот раз заскочил перекусить. Вдруг он увидел, как в ресторан входит высоченная афроамериканка в защитного цвета форме Национальной гвардии; она показалась ему знакомой.

Минуту спустя до Зейтуна дошло, откуда он ее знает. Почти наверняка она была в числе тех, кто его арестовывал. Те же глаза, та же короткая стрижка. Довольно долго он смотрел на нее, собираясь с духом, чтобы заговорить, но так и не придумал, что сказать. А она скоро ушла.

Зейтун спросил про нее Аднана:

— Ты ее раньше видел?

— Не уверен. Кажется, нет.

— Если опять появится, задай ей пару вопросов. Спроси, была ли она в городе после урагана.

Весь день Зейтун переживал заново свой арест и последующие недели. Не то чтобы он постоянно об этом думал, но по ночам ему иногда бывало трудно заглушить ярость.

Он понимал, что нельзя жить в городе, если постоянно ждать встречи с кем-нибудь вроде той женщины в военной форме. Проезжать рядом с вокзалом — и то было тяжело. А не бывать там не получалось — рядом находился магазин стройматериалов. Зейтун научился приспосабливаться. Старался не совершать даже мелких нарушений на дороге, чтобы не попасться в руки полиции, — боялся, что они, не простив ему подачи судебного иска, воспользуются случаем и сфабрикуют против него какие-нибудь обвинения. Но старался гнать от себя такие мысли.

Одно столкновение было неизбежно.

Через четыре дня после освобождения Зейтун, выспавшись и немного отъевшись, почувствовал себя достаточно окрепшим. Ему очень не хотелось возвращаться в «Кэмп-Грейхаунд», но Кейти настаивала, и он знал, что она права. Нужно было забрать бумажник. Там лежали водительские права, а без них единственным документом, подтверждающим личность Зейтуна, оставалась справка из тюрьмы «Хант». Им предстояло лететь в Финикс за детьми, потом на машине ехать обратно; без водительского удостоверения об этом не могло быть и речи. Они искали другие варианты, но, кроме как вернуться за бумажником в «Кэмп Грейхаунд», выхода не было.

Они подъехали к полукруглой площади перед вокзалом, забитой патрульными машинами, армейскими «хамви», джипами и другой военной техникой.

— Как ты? — спросила Кейти.

— Не особенно, — ответил Зейтун.

Они припарковались и некоторое время просидели в машине.

— Ну что, готов? — спросила Кейти. Она рвалась в бой.

Зейтун открыл дверь. Они пошли к вокзалу. При входе стояли два солдата.

— Прошу тебя, ничего не говори, — сказал Зейтун жене.

— Не буду, — ответила Кейти, хотя и кипела от гнева.

— Пожалуйста, молчи, — повторил Зейтун свою просьбу. Он много раз ее предупреждал, что или его, или их обоих могут посадить за решетку. Произойти может все что угодно. Как уже и произошло.

По мере приближения к вокзалу, Зейтуна начала бить нервная дрожь.

— Пожалуйста, только не заводись, — сказал он. — Не нагнетай.

— Хорошо, хорошо, — ответила Кейти.

Они прошли мимо дюжины военных и вошли внутрь. В здании вокзала все выглядело так, как при Зейтуне. Впервые в жизни ему захотелось быть невидимкой. Он шел за Кейти, опустив голову и пряча лицо — ведь рядом могли оказаться его тюремщики.

Их остановили два солдата. Они общупали Зейтуна и проверили сумку Кейти. Потом попросили обоих пройти через металлоискатель. Зейтун осмотрелся, ища знакомые лица.

Их направили к ряду стульев в том же месте, где Зейтуна допрашивали, и велели дожидаться помощника окружного прокурора. Зейтуну не терпелось убраться отсюда как можно скорее. Очень уж знакомой выглядела ситуация; не было уверенности, что его не задержат.

Пока они ждали, к ним подошел человек с магнитофоном. Сказал, что он корреспондент из Голландии, что его друга ночь продержали в клетке и только что освободили. И стал расспрашивать Кейти с Зейтуном, зачем они сюда пришли. Кейти, не раздумывая, стала рассказывать, что ее муж был незаконно арестован, его посадили в тюрьму строгого режима, где продержали двадцать три дня, и теперь они хотят получить назад его личные вещи.

— Отойди от них!

Кейти подняла глаза. Женщина-офицер, лет пятидесяти, в камуфляжной форме. Смотрит на них волком, орет на голландца.

— Убирайся отсюда, — приказала она ему. — Интервью закончено. — Потом повернулась к двум солдатам Национальной гвардии: — Если этот человек здесь снова появится, арестуйте его и посадите в клетку.

Солдаты направились к журналисту.

Кейти вскочила и подбежала к женщине.

— Вы что, хотите лишить меня свободы слова? Интересно! Сначала забрали мужа, не разрешали с ним увидеться и даже говорить по телефону, а теперь право свободно говорить отнимаете? Черта с два! Вы вообще-то слыхали про свободу слова?

Женщина отвернулась и приказала удалить голландца из здания вокзала. Двое солдат проводили его к двери и выпустили наружу.

Подошел помощник окружного прокурора, приземистый белый мужчина, спросил, чем он может им помочь. Кейти сказала, что они хотят забрать бумажник ее мужа. Помощник прокурора отвел их в сувенирный киоск, превращенный в офис. Киоск — стеклянный куб в середине зала — был увешан футболками с рекламой Марди Гра и заставлен пепельницами. Кейти и Зейтун обрисовали ситуацию. Помощник прокурора сказал, что ему очень жаль, но бумажник проходит в деле как улика. Кейти взорвалась:

— Улика? Как водительские права могут быть уликой? Вы же знаете, как моего мужа зовут! Зачем вам права? Бумажник — не орудие преступления!

Помощник прокурора вздохнул:

— Я вам искренне сочувствую, но без разрешения окружного прокурора вы их не получите.

— Вы имеете в виду Эдди Джордана? — спросила Кейти. — Где он?

— Его здесь нет.

— Когда он появится? — спросила Кейти.

Помощник не знал.

Кейти и Зейтун вышли в зал, не особенно понимая, что делать дальше, как вдруг увидели через окно стоящего снаружи Эдди Джордана в окружении журналистов.

Кейти решительно направилась к прокурору. На нем был костюм-тройка.

— Почему нам не возвращают его бумажник? — спросила Кейти.

— Простите? — удивился Джордан.

Кейти в двух словах изложила ему суть дела и потребовала вернуть бумажник.

Джордан ответил, что ничем помочь не может, и, повернувшись к Кейти спиной, продолжил прерванный разговор.

Тут Кейти заметила неподалеку голландского корреспондента. Пускай он и другие журналисты узнают, в чем дело! И заговорила как можно громче:

— Вы арестовали моего мужа в его собственном доме, а теперь отказываетесь вернуть ему документы? Что происходит? Куда мы катимся?

Джордан пожал плечами и отвернулся.

— Мы идем назад, — сказала Кейти Зейтуну.

Зейтун не видел в этом смысла, но спорить с разъяренной женой не рискнул. Они вернулись в зал и прямиком направились к помощнику прокурора. Кейти не могла допустить, чтобы эта чертова тюремная ксива была единственным официальным документом, удостоверяющим личность Зейтуна.

— Вы должны нам помочь, — сказала она помощнику прокурора. От бешенства и отчаяния она чуть не плакала.

Помощник прокурора закрыл глаза. Сказал:

— Посмотрю, что я могу сделать.

И вышел из киоска. Через десять минут он вернулся и вручил Зейтуну его бумажник.

Водительские права и грин-карта были на месте, но наличные деньги, кредитки и визитные карточки пропали.

— А где все остальное? — спросил Зейтун.

Этого помощник прокурора не знал.

— Ничего больше не было, — сказал он.

Кейти ничуть не расстроилась. Ей сейчас нужно было только одно: доказательство, что страна считает ее мужа своим гражданином.

— Благодарю вас, сэр, — сказала Кейти. — Огромное спасибо.

Она готова была обнять помощника прокурора. Он стал первым представителем власти, проявившим хоть какое-то подобие гуманности. Даже столь несложная задача: найти бумажник человека, которого держали в клетке в двух шагах отсюда, — в свете последних событий, как оказалось, требовала недюжинной храбрости и добросердечия.

Они ушли, довольные, что получили самый главный документ — водительские права. При плачевном состоянии судебной системы в городе чудом было, что бумажник вообще сохранился. Кредитные карты Кейти давно аннулировала. При необходимости их легко будет восстановить.

Тот эпизод был последним, когда Кейти пришла в такую бешеную ярость. Она смягчилась; иногда еще злится, но уже не так сильно, и не вымещает злобу на ком попало. Если раньше она бросалась в бой очертя голову, то теперь предпочитает отступить, «укрепить оборону». Она все время живет в страхе, что с ее семьей случится какая-нибудь беда. Не любит, когда дети играют на улице, хочет, чтобы они постоянно были в поле зрения, включая Надиму, которой уже тринадцать и которая ростом почти догнала Кейти. Наблюдает за ними даже ночью, хотя раньше никогда так не делала; часто встает и проверяет, как они спят. А потом долго не может уснуть.

Надима, все такая же ответственная и сообразительная, стала правой рукой матери. Восемнадцатилетний Закари живет с друзьями в Новом Орлеане и работает в одном из ресторанов Аднана. Сафия и Аиша ничуть не изменились: всё такие же беспечные, веселые, обожают петь. Все дети любят и балуют маленького братишку, Ахмада, появившегося на свет 10 ноября 2006 года в больнице Ист-Джефферсон.

Ахмад, по общему мнению, исключительно удачный ребенок. Он никогда не капризничает, да и зачем ему, когда сестры и так ни на секунду не оставляют его одного, по очереди с ним нянчатся, вытаскивают изо рта опасные предметы, читают ему книжки, наряжают в свои старые одежки.

Зейтун благодарит судьбу за то, что послала ему сына. И имя придумывать не пришлось — Ахмад; других вариантов не было.

Брат Зейтуна, Ахмад, по-прежнему живет в Испании; теперь он — судовой инспектор. Ждет не дождется, когда Абдулрахман приедет к нему в Малагу с сыном. Пора повидать племянника, своего тезку.

С некоторых пор Кейти меньше работает. Во-первых, Ахмад еще маленький, во-вторых, она неважно соображает — трудно одной справляться со всей работой в офисе. Ей помогает Амбата и другие — это позволяет перевести дух, побыть матерью, обдумать свою жизнь за последние три года.

Кейти бегает по врачам. Они пытаются разобраться, почему у нее ни с того ни с сего немеют руки, почему болит желудок, почему случаются провалы в памяти.

Врачи спросили Кейти, какой момент, связанный с «Катриной», причинил ей самую сильную травму. Она, к своему собственному — и врачей — удивлению, сказала, что это произошло, когда она уже знала, что муж жив, что он в тюрьме «Хант», но увидеться с ним нельзя и даже нельзя узнать, когда в суде состоится слушание по его делу. Самый страшный удар нанесла женщина, объявившая ей по телефону, что место судебного разбирательства — «закрытая информация».

— Я почувствовала, что сломалась, — сказала Кейти.

Ее потрясло, что эта женщина, пусть совершенно чужая, предпочла от нее отделаться, хотя не могла не понять, в каком она отчаянии. Что суды могут проходить без свидетелей, а правительство ее страны допускает, чтобы человек бесследно исчез.

— Меня это убило, — сказала Кейти.

Ранним утром, или ночью, или сидя с маленьким Ахмадом, спящим у нее на коленях, Кейти ловит себя на мысли: «Неужели это и впрямь случилось? В Соединенных Штатах? С нами?» А ведь этого можно было избежать. И не так уж многого требовалось. Просто слишком многие решили не вмешиваться. Слишком многие отводили глаза. Нашелся только один человек, понадобился только один маленький шажок из темноты к свету.

Кейти хочется разыскать того миссионера, который, повстречав Зейтуна в тюрьме, взял у него ее номер телефона. Посланца, человека, который рискнул совершить доброе дело.

Но так ли уж сильно он рисковал? Вряд ли. Нет большого риска в том, чтобы попытаться исправить зло. Не так уж это сложно, скорее наоборот. Всего лишь набрать номер телефона, продиктованный тебе сидящим за решеткой человеком, и сказать тому, кто возьмет трубку: «Я его видел». Разве это трудно? Неужели в Соединенных Штатах Америки нынче это — геройский поступок?

Так быть не должно.

Кейти тревожит, что Зейтун слишком много работает: с утра до вечера, даже по воскресеньям. Дома ест и спит, все остальное время — только работа. Непонятно, как он выдерживает — притом что, сделавшись более религиозным, еще и постится по понедельникам и пятницам. Кажется, есть он стал меньше прежнего, а работать — больше.

Друзья, которые знают, что случилось с Зейтуном после урагана, спрашивают, почему он не уехал в другой город или даже в другую страну, например, в Сирию, подальше от воспоминаний, связанных с Новым Орлеаном. Признаться, Зейтун всегда мрачнеет, проезжая мимо вокзала или дома на Клэборн-авеню, откуда их четверых забрали. Проезжая мимо дома Олвина и Бьюлы Вильямс, он быстро произносит слова заупокойной молитвы: Бьюла умерла в 2007 году, пастор — в 2008-м.

Проезжая рядом с домом Чарли Рэя, их соседа на Клэборн, Зейтун машет рукой — тот довольно часто сидит у себя на крыльце. Вскоре после урагана к Чарли явились солдаты Национальной гвардии. Они сказали, что он должен покинуть город и что они ему помогут. Подождали, пока он соберет вещи, потом перенесли его сумки в лодку. Чарли отвезли в эвакуационный пункт, откуда вертолетом перебросили в аэропорт, где вручили бесплатный билет в Нью-Йорк.

Все это произошло в тот же самый день, когда арестовали Зейтуна. Несколько месяцев спустя Чарли вернулся в Новый Орлеан и снова живет в своем доме на Клэборн-авеню.

Тодд Гамбино теперь живет в Миссисипи. Проведя в тюрьме «Хант» пять с лишним месяцев, он вышел оттуда 14 февраля 2006 года. Все обвинения с него были сняты. При обыске в «Кэмп-Грейхаунде» у него конфисковали 2400 долларов; он неоднократно пытался их вернуть, но тщетно. И никто не компенсировал ему моральный ущерб, причиненный в результате пятимесячного заключения в тюрьме строгого режима.

Выйдя из тюрьмы, Тодд устроился работать на нефтяную платформу в Мексиканском заливе, но осенью 2008 года его сократили.

Нассер Даюб просидел в «Ханте» полгода. В конечном счете все обвинения против него были сняты. Освободившись, он попытался вернуть отнятые у него после ареста 10 000 долларов. Оказалось, что никаких официальных документов, подтверждающих существование этих денег, нет. Нассер так и не получил ничего из своих сбережений. В 2008 году он вернулся в Сирию.

Ронни просидел в тюрьме восемь месяцев и освободился весной 2006 года. С тех пор Зейтун про него не слышал.

Фрэнк Ноланд с женой переехали. Из прежних соседей почти никого не осталось. Уехала и та женщина, которую Зейтун нашел плавающей в холле собственного дома — ее крики он услышал, не спеша проплывая мимо в каноэ. Новые жильцы не знают, куда она переехала, но слышали историю ее спасения.

Зейтун часто размышляет о колоссальных преимуществах простого каноэ, о том, как важно уметь не спеша передвигаться и внимательно слушать. После тюрьмы они с Кейти искали каноэ в доме на Клэборн — там Зейтун видел его в последний раз, — но оно исчезло. Сам дом был разграблен, ведь полицейские и солдаты, арестовавшие Зейтуна, оставили дом открытым, без всякой охраны. Воры беспрепятственно вынесли вещи жильцов, которые Тодд, спасая от воды, перетащил в передние комнаты.

Вещи вещами, но по своему каноэ Зейтун скучает. Он не потерял надежды, что вдруг увидит его где-нибудь на распродаже или возле чьего-нибудь дома. Он бы с радостью за него заплатил. А может, стоит купить новое? Может, на этот раз дочки им заинтересуются. Может быть, маленького Ахмада, как его дядю, отца и дедушку и множество Зейтунов до них, потянет в море.

Иногда Зейтуну не удается заснуть. Тогда он вспоминает лица людей, которые его арестовали, бросили в тюрьму, перегоняли, как зверя, из одной клетки в другую, перевозили, как багаж. Вспоминает тех, кто не смог увидеть в нем соседа, соотечественника, человека.

В конце концов Зейтун засыпает и наутро просыпается под гомон детских голосов: сколько же от четверых детей шума в большом доме, пахнущем свежей краской! Этот запах ассоциируется у Зейтуна с переменами. Да, дети до сих пор боятся воды — когда год назад лопнула труба, им долго снились кошмары, они вскрикивали по ночам. Но потихоньку страхи уходят. Ради детей Зейтун должен быть сильным и не бояться будущего. Он должен их кормить, быть им опорой, доказать им, что у Аллаха были причины их испытывать. Зейтун объясняет детям, что Аллах, вероятно, позволив бросить его в тюрьму, тем самым спас его от худшей участи.

— Все имеет свою причину, — говорит Зейтун. — Ты делаешь свое дело, поступаешь по совести, а остальное — в руках Аллаха.

Все эти годы Зейтун следил за тем, как город возвращается к жизни. Первое время было тяжело: законодатели и проектировщики без конца препирались из-за денег и условий договоров. А его дом, Новый Орлеан, не нуждается в речах, раздорах, политических распрях. Городу нужны новые крыши, окна, двери, лестницы и полы.

Многие его клиенты долго не могли получить деньги в страховых компаниях, от ФАЧС, возникала масса других проблем. Но теперь дело сдвинулось с мертвой точки. Город начал возрождаться. После урагана компания «А. Зейтун. Ремонтно-подрядные работы» восстановила или перестроила 114 домов.

Зейтун купил новый вэн и колесит в нем по городу: из Аптауна в Гарден-дистрикт, во Французский квартал, Лэйквью, на Западный берег, в Бродмур, Метери, Жантийи, Лоуэр-Нинт, Мирабо-Гарденс, — и каждый раз, завидев строительную площадку — не важно, кто там работает, — улыбается. Стройте, думает он. Стройте, стройте, стройте.

Зейтун разъезжает по городу, проверяя работу своих бригад. Проекты очень хорошие и важные. Несмотря на проблемы в экономике, дел у них по горло.

Взять, к примеру, ремонт трехэтажного школьного здания на Эспланейд-авеню. После урагана школа долгое время была закрыта, но ее можно было привести в порядок. Бригада Зейтуна замазывает щели, заделывает проломы, красит стены внутри в светло-серый, оливково-зеленый и белый цвета. Конец работы уже виден. Приятно будет узнать, что школа снова начала работать.

Зейтун понимает, что такие здания, как эта школа, проще снести и построить новые. Строителю всегда легче начинать с нуля. Но и так уже много потеряно, слишком много. Вот почему первое, о чем Зейтун спрашивает перед началом новой работы: «Что можно спасти?» И так — все последние три года.

На авеню Симона Боливара находится булочная Лейденхаймера. Красивому кирпичному дому больше ста лет; булочная до сих пор принадлежит потомкам Джорджа Лейденхаймера, иммигранта из Германии. Зейтун был очень горд, что получил этот заказ, — как всегда, когда ему попадается историческое здание. Во время шторма каменная кладка дома с честью выдержала испытание, но оконные рамы и другие деревянные части надо реставрировать или менять. Чем он и его команда и занимаются, а заодно переделывают кое-что внутри, устанавливают новые шкафчики, красят вентиляционные решетки.

Другой его проект — церковь Святого Климента на пересечении западной Эспланейд-авеню и Ричланд. Все дерево внутри нужно грунтовать и затем полировать. И снаружи церковь пострадала; надо будет отчистить стены водой под давлением и песком, заделать щели, а потом все покрасить. Зейтун намерен сам контролировать ход работ — он всегда так делает, если получает заказ в культовом здании, будь то церковь или мечеть. Он уверен: Аллах следит за тем, как все они — он, Кейти, его бригады — работают; вот почему, говорит он своим людям, все надо делать очень тщательно, вкладывая душу.

Больше всего на свете Зейтун радуется свободе и возможности жить в своем городе. Это — город его мечты, здесь он женился, здесь родились его дети, здесь он завоевал доверие соседей. Вот почему каждое утро он садится в свой белый вэн с радугой на боку и разъезжает по городу, наблюдая за его возрождением.

Всем нам было послано испытание, думает Зейтун. Вряд ли кто-нибудь захочет это оспорить. А теперь посмотрите-ка на нас, говорит Зейтун. Все стали сильнее. Все, кто был брошен Богом или страной, стали смелее, решительнее, воинственнее. Они существовали раньше и существуют теперь, в Новом Орлеане, в Соединенных Штатах Америки. И Абдулрахман Зейтун существовал раньше и существует сейчас, в этом самом Новом Орлеане, в этих самых Соединенных Штатах Америки. Ему только хочется надеяться, что он никогда больше не будет забыт, лишен прав, оклеветан. Он хочет верить и должен верить. Вот он и строит — разве строить, и перестраивать, и снова строить не есть подтверждение того, что вера его крепка? Нет ничего крепче веры строителя домов в прибрежной части Луизианы. И нет лучшего способа, чем что-то построить, чтобы доказать Аллаху и соседям, что ты был здесь, и есть здесь, и ты человек, равный другим. Да разве кто-нибудь может отрицать, что он, Зейтун, принадлежит этому городу? Если надо, он восстановит здесь каждый дом, только чтобы доказать, что он — часть города.

Разъезжая по городу днем и видя его во сне по ночам, Зейтун предается мечтам: ему представляется, что Новый Орлеан и вся страна не просто возвращаются к нормальному образу жизни, а становятся лучше, значительно лучше. Такое вполне возможно. Да, страну окутала тьма, но теперь забрезжил свет. Прогресс налицо. Медленно, иногда мучительно медленно, но мы движемся вперед. Мы убрали трухлявое дерево и теперь укрепляем фундамент. Впереди еще очень много работы, и мы знаем, что нужно делать дальше. Мы просто должны работать, говорит Зейтун жене, детям, своим работникам, друзьям, случайным знакомым. Так что давайте пораньше встанем и попозже ляжем, и будем строить, камень за камнем, дом за домом, пока все ни сделаем. Если он может нарисовать это в своем воображении, значит, это сбудется. Так было всю жизнь: сначала казавшиеся невыполнимыми мечты, потом дни, месяцы, годы напряженного труда, а затем — реальность, превосходящая твои самые невероятные ожидания.

С какой стати сейчас должно быть по-другому?